Аннотация: В один миг генетическая память перевернет всю жизнь, вывернет ее наизнанку и отправит вас сами узнаете куда.
Маме в день ее рождения
посвящается
Я ВЕРНУСЬ
Совсем не по-летнему хмурое утро не способствовало поднятию настроения. Серые улицы с толпами бегущих по своим делам людей с одинаково озабоченными лицами, уныло дребезжащие трамваи, грустные деревья, задыхающиеся в городском смоге. В солнечные дни город хоть немного преображался, делал какие-то потуги выглядеть прилично. Но сегодня городу не повезло, ничто не могло скрыть его неприглядности и неухоженности. Всклокоченная Полина выпала из автобуса в куче таких же работяг, как она, и неторопливо зашагала по тротуару. Она не спешила, чем отличалась от безликих понурых женщин, привычно сгорбившихся под тяжестью забот, вышагивала с достоинством, даже с некоторым величием, что не сочеталось с весьма скромной внешностью. Полина очень удивилась, если бы увидела себя со стороны, ведь гордая походка проявилась совсем недавно, как-то сама собой. Перед входом в казенное двухэтажное здание она на минуту остановилась, вздохнула и перешагнула порог проходной.
1.
Письма сыпались и сыпались. Казалось, им не будет конца. Я тупо смотрела на растущую на столе кучу, и во мне закипало раздражение. На весь мир, на всех этих жаждущих письменного общения людей, на шофера, который привез эту прорву человеческих откровений. Я четко представила, что мне сидеть тут еще до вечера, разгребая, раскидывая конверты по ячейкам.
Каждое мое рабочее утро начиналось с разбора исходящих писем. Шофер чистил ящики для писем и со всего города свозил их сюда - на письменную сортировку. Сортировщицы разбирали бумажную груду, отдельно откладывали письма за границу, и строгая тетя Маша уносила их в свой кабинет, чтобы ознакомить с содержанием конвертов работников неких государственных служб, блюдущих интересы страны и народа, ее населяющего.
Каждое утро я погружала руки в кипу писем, ровняла конверты, превращая беспорядочный ворох в аккуратную стопку. Привычными движениями я раскладывала письма по кучкам: городские, районные, иногородние и международные. Белые прямоугольнички порхали над столом, каждый занимая свое место.
Каждое утро я совершенно спокойно занимала свое рабочее место и начинала копаться в письмах. Меня абсолютно не нервировало, что до вечера предстояло заниматься монотонной работой - раскидывать первично рассортированные письма по ячейкам с названиями населенных пунктов. Я даже находила некую прелесть в своей работе - я отправляла людям вести от близких. Я была причастна к тайнам человеческого общения, ведь каждое письмо несло в себя людские радости и горести, счастье и печали.
Так было.
Первый звоночек раздражения я ощутила несколько месяцев назад. При виде горы писем меня передернуло, замутило. В голове торпедой пронеслась мысль, что мне предстоит ковыряться в этой горе до вечера. Я поборола приступ отвращения, удивляясь сама себе. Но целый день я чувствовала себя неуютно: то стул жестковат, то письма грязные, да и коллеги показались тупыми бабешками. Но следующий день прошел как обычно, видимо, это была минутная слабость.
Однако приступы отвращения к работе, к людям, работающим рядом, к письмам, проходящим через мои руки, стали повторяться. Более того, я чаще и чаще закипала от злости, все более никчемной мне казалась моя работа, все ничтожнее казалось окружение да и я сама. Поначалу эту мерзость я старалась преодолеть. Но со временем становилось труднее и труднее сдержаться. Приступы ярости учащались. Монотонная и примитивная работа, виделась мелкой и недостойной меня, общество - низким и неравным моей персоне. Хотя я сама вышла из простой семьи, даже поднялась на одну ступеньку выше матери - она работала уборщицей на вокзале, - никакими особыми данными я не отличалась - умишка среднего, внешности не ахти какой. В общем, никаких талантов и стремлений у меня не было. И я не задавалась вопросами смысла жизни, не ставила определенных целей, жила как жила, дом - работа - парни - незамысловатый досуг. И вдруг, как прорвало.
Мне стали сниться сны. Сны странные, непонятные. Сначала они представляли собой разрозненные картинки, которые я никак не могла сложить. Мелкие кадры мелькали в мозгу с быстротой маленьких молний. Они летали передо мной, перемешиваясь, будя незнакомые чувства. И по мере того как картинки замедляли свое движение и становились более понятными, росло мое раздражение к нынешней работе. Я до сих пор не могла понять, какой смысл несут эти сны. То ярко вспыхивали множество факелов, озаряя мрачное помещение, то мелькал фрагмент цветущего сада, никогда не виданного мной. А то вдруг секундным видением возникала дама в странном одеянии. Я не могла разглядеть ее лица, только низко надвинутый капюшон и балахон до пола. Потом все смешивалось - факелы, подземелье, деревья в саду, незнакомка. И, покрутившись некоторое время, смерчем уносилось прочь.
Он спешил, он очень спешил. Он знал, чувствовал, что сегодня что-то должно произойти. Именно там, на том углу, где он столько раз проходил, с надеждой всматриваясь в женские лица. Сегодня она будет там. Он чувствовал это, если бы его спросили - как? - не смог бы ответить. Но несла его какая-то сила. Вперед, вперед.
Путь заслонила мощная женская фигура. Парень попытался обойти ее, неловко протиснулся мимо по самой кромке тротуара, слегка задел плечом. От неожиданности женщина вздрогнула и выронила авоську с луком. Изрыгая вопли про глаза, которые надо ежедневно протирать, тетка наступала на него внушительной грудью. Парень смешался и начал собирать раскатившиеся по тротуару луковицы, поглядывая на заветный угол, до которого оставалось буквально несколько шагов. На земле еще валялось несколько луковиц, когда из-за угла вывернула девушка. Боже, что это была за девушка! Фея! Она не шла - плыла. Он выпрямился, не обращая внимания на вопившую рядом тетку. Он сделал один шаг навстречу своей судьбе. Но опоздал на несколько секунд. Фея угодила тоненьким каблучком в трещину асфальта, изящная ножка подвернулась. Она бы упала, если бы не подхватил ее идущий навстречу мужчина. Мужчина поддержал фею под локоток, что-то участливо спросил, она оперлась на его руку, и они пошли прочь. Парень смотрел им вслед, пока они не скрылись из виду. Что за нелепая ошибка! Парень точно знал, что на месте того мужчины должен был быть он, он сам. Чертова тетка с ее луком! Как она оказалась на его пути? Черт бы ее побрал...
2.
Полина заснула, оставив включенным телевизор. Во сне лицо ее неуловимо менялось. Блаженная улыбка сменялась напряжением, брови хмурились, губы сжимались в ниточку. Потом вдруг полная безмятежность разглаживала черты, превращая девушку в замечательную красавицу. Вдруг мягкость и благолепие стиралось высокомерием неприступной и жесткой правительницы. Блики от экрана телевизора придавали этим переменам какой-то мистический смысл. По лицу Полины можно было писать роман, если бы кто-то видел ее во время волшебных ночных видений. Мерно постукивали ходики, доставшиеся Полине от матери, как и вся нехитрая обстановка однокомнатной квартиры. Диван, на котором спала Полина, хранил на обивке следы ее детства. Скрипучие стулья доживали свой век. Мать оставила дочери все, что смогла нажить за свою недолгую жизнь. Мать хотела для дочери иной судьбы, чем та, что досталась ей, тянулась изо всех сил. И надорвалась. Когда Полина заканчивала десятый класс, мать тихо угасла без видимых причин. Врачи не нашли никакого недуга. Но Полина знала, что мать просто устала жить. Сколько Полина себя помнила, мать преследовали несбыточные мечты. Она рассказывала девочке, какой замечательной может быть жизнь, если с самого начала поставить ее на нужные рельсы и идти по этому пути, не сворачивая ни на сантиметр и точно по расписанию. Умирая, мать заклинала Полину выкинуть из головы все бредни, которые опрометчиво вбила девочке в голову, умоляла жить, не строя воздушных замков, не погружаясь в розовые грезы. Но у Полины и не было ни времени, ни сил на мечтания. Кое-как дотянув до окончания школы, она пошла работать. Все материны рассказы, казалось, намертво были похоронены под суетой будней и грузом реальности. И только ночью рассказанное матерью, сплетаясь со странными картинками, будоражило полинино сознание.
3.
Сегодняшний день я отработала с особым отвращением. Стрелки часов ползли, как отравленные тараканы, преодолевая каждое деление с неимоверным трудом. И как назло сегодня все хотели пообщаться со мной. Не догадываясь, что в последнее время все секреты сослуживиц вызывают у меня тошноту, тетки лезли ко мне с разговорами. У усатой Тамары грозился завестись любовник, у волоокой Светы наоборот - соперница. Все эти тайны казались мне мелкими и не заслуживающими внимания. Я с трудом принимала участливый вид, время от времени кивала, создавая видимость участия, но пропускала мимо ушей глупые кудахтанья обеих.
Конец рабочего дня я встретила со скрытым восторгом и поспешила домой. В последнее время мне доставляло удовольствие валяться дома на диване и склевать картинки странных снов. Я словно решала загадочную головоломку. Я воскрешала в памяти отдельные фрагменты, крутила их так и эдак, пытаясь получить нечто, имеющее смысл. Но пока мало получалось.
Вытащить меня из дома стало невозможно. Не так давно я с радостью принимала участие в невинных развлечениях. Ночные дискотеки, кино и домашние посиделки под популярную музыку составляли неотъемлемую часть моей жизни. Сейчас же общаться с подружками стало неинтересно, претила пошлость знакомых парней. И я незаметно отошла от старой компании. Каждый день мне звонил мой парень, за которого я еще месяц назад хотела выйти замуж. Просто потому, что надо за кого-то выходить, а это был не худший вариант. Пройдоха-таксист два года водил меня за нос, все обещая скорую свадьбу. И два года я отчаянно желала, чтобы наконец-то он сделал мне предложение. Но перемены последних месяцев не ограничились работой. Неприятие, раздражение распространилось на многие стороны моей жизни. Последний наш разговор с потенциальным женихом закончился взрывом с моей стороны и крайним изумлением с его.
- Не считай меня идиоткой, - зло процедила я ему сквозь зубы, - голову мне морочишь два года. Но теперь я тебе только спасибо за это могу сказать. Салют, женишок, мне некогда с тобой общаться. Есть дела поинтересней.
Даже эту кратенькую речь я выдавила из себя с огромным усилием, потому как не могла больше видеть его хитреньких глазок, слышать болтовню с пошленькими шутками-прибаутками и таксистскими байками. Я уже не понимала, как могла два года терпеть его рядом с собой, еще и планы какие-то строить.
Никаких особых дел у меня, конечно, не было. Просто старые знакомые опротивели, а новых не завела. Но совсем не общаться я не могла. И я выбрала телевизор. Когда уставала от бесплодных попыток склеивания картинок из сна, я включала покорный ящик, и он вещал мне обо всем на свете. Так бы и шло все своим чередом: нелюбимая работа, гордое одиночество и непонятки из снов. Но однажды в моей голове щелкнуло.
В ожидании очередного фильма, я лениво прислушивалась к новостям. За окном никак не могла угомониться городская жизнь, а в моей квартирке было тихо, уютно. Я возлегала на любимом диване, хрустя чипсами, вполуха ловя обрывки репортажей, вполглаза поглядывая на экран. Мое внимание привлекло слово Мозамбик, произнесенное донельзя расстроенной дикторшей. Подумать только, мир такой большой, так огромно население планеты, кажется, этот самый Мозамбик находится где-то в ином пространстве, а я только сегодня держала письмо оттуда. Я еще повертела его в руках и хмыкнула: надо же, с одного конца света на другой пишут письма. Я прибавила громкость.
- Эпидемия холеры в республике Мозамбик, унесшая тысячи жизней, пошла на спад. Две недели свирепствовал....
Дальше я уже плохо слушала. Я в ужасе уставилась на свои руки, несколько часов назад касавшиеся конверта из далекой африканской страны. Письмо шло самое большее дней десять. И было отправлено во время эпидемии. Я перевела взгляд на экран телевизора: там мелькали кадры с изможденными детьми, умирающими взрослыми, среди которых суетились медики Красного Креста.
Я никогда не задумывалась о своей жизни. Но мне вдруг страшно захотелось жить. Я сорвалась с дивана и метнулась в ванную. Я отчаянно скоблила руки сначала мочалкой, потом пемзой, а затем и вся залезла под душ, нещадно деря свое бедное тело, чтобы смыть возможную заразу. Внезапно меня пронзила мысль, что уже поздно принимать какие-то меры предосторожности. Ноги подкосились, и я рухнула в ванну в совершенном шоке. Мозг сверлило одно: поздно, поздно....
До утра я дожила с трудом. Ни на минуту не сомкнув глаз, я проворочалась на кровати, периодически вскакивая, чтобы закурить и пометаться по квартире. Темнота сгущала мои подозрения и опасения. Мне казалось, что меня тошнит, что поднимается температура, что мозамбикская холера добралась до меня и начинает высасывать соки из моего тела. Я пробовала отвлечься, вызвать в памяти картинки снов и складывать их в цельную картину, но никак не могла сосредоточиться.
Рассвет несколько успокоил. Я попыталась более трезво посмотреть на происходящее. Я убеждала себя, что письма наверняка проходили дезинфекцию, что не вся республика охвачена страшной заразой. Но убедить себя мне так и не удалось. Едва дождавшись восьми часов, я побежала в ближайшую больницу.
В регистратуре меня никак не хотели понять. Я уже начала кричать, топать ногами и брызгать слюной, когда проходящий мимо врач взял меня за руку и повел в кабинет. Он усадил меня на стул, дал воды и сел напротив.
- Давайте по порядку и спокойно.
Пить я не стала. Но постаралась взять себя в руки и объяснить. Доктор терпеливо меня выслушал, пощупал мой лоб, пульс и посоветовал обратиться к психиатру.
- Холеры у вас нет. Поверьте, у холеры очень короткий инкубационный период. Она уже бы проявилась. А если эта навязчивая идея не оставит вас, послушайтесь моего совета, идите к психиатру. Или купите перчатки, и в них работайте, если боитесь заразиться через письма.
Такое равнодушие меня потрясло. Я молча вышла из кабинета, понимая, что больше обратиться не к кому. Меня все будут принимать за сумасшедшую. Часы в коридоре напомнили мне, что надо поторопиться. Я и так опаздывала на работу.
Сидя в автобусе, я мечтала, чтобы он ехал и ехал, не останавливаясь нигде. Мысль о том, что надо будет перешагнуть порог ненавистной проходной, пройти в операционный зал и снова прикасаться к письмам, приводила меня в ужас.
Конечно же, я опоздала и схлопотала косые взгляды товарок и выговор от начальства. Но меня это нимало не тронуло. Я думала только о том, как я буду работать, смогу ли я? Взяв с транспортерной ленты ящик с письмами, я отправилась на свое место. Несколько минут я тупо смотрела на ряды конвертов, прежде чем решилась вытащить пачку. Я взяла ее двумя пальцами, как змею. Я смотрела на письма, а на белых конвертах извивались множественные бактерии и микробы. Я видела их. Через сколько рук прошли эти конверты, на них кашляли, проводили языком по клейкой линии совершенно незнакомые мне люди. Щелк, щелк! - мелькнули перед глазами кадры из вчерашних новостей. Я вскрикнула и выронила пачку. Конверты грузно упали на пол. Мельком подумалось: маленькие, тоненькие, а какие тяжелые, сколько же в них чувств вложено.
- Тебе плохо? - раздался голос за спиной.
Усатая Тамара участливо смотрела на меня. Из своего закутка выглянули коровьи глаза Светочки.
- Да, что-то нехорошо, - выдавила я и пошла к выходу.
Меня проводили молчанием. На улице я постаралась взять себя в руки. Неужели придется идти к психиатру? Или купите перчатки, и в них работайте, - прозвучал в ушах голос. Перчатки! Через дорогу маячил красный крест на стекле. Игнорируя машины, я бросилась туда. Только бы работала, - молила я, подбегая к аптеке. Через пару минут я вышла оттуда счастливой обладательницей пяти пар перчаток.
Девушка опиралась на руку своего спутника. Внутри все ликовало. Она знала, чувствовала, что это произойдет сегодня, и именно на том углу, где она так часто проходила с надеждой всматриваясь в мужские лица, выискивая того единственного, кто предназначен ей судьбой. Как удачно и вовремя подвернулся каблук. Нога почти не болела, но было приятно притворяться, чтобы ощутить заботу и участие незнакомца. Он пришел, он был рядом, как в ее снах. Он был таким милым и надежным, что она отмахнулась от робкой тени сомнения: не произошло ли ошибки? Девушка легонько отмела с дороги луковицу, бросив мимолетный взгляд на недотепу в очках с парой таких же крупных золотистых луковиц в руках. Парень с луковицами глядел на нее широко раскрытыми глазами, и лишь на секунду рванулась к нему душа. Но девушка покорно шла за уверенным незнакомцем, решительно стерев из памяти растерянные глаза недотепы.
4.
Коллектив поначалу обалдел, когда я натянула на руки тонкие резиновые перчатки и приступила к работе.
- Гляньте-ка на Полинку, - ехидно проговорила Тамара, - никак в интеллигентки записаться готовится. Завтра очки купит, на нос нацепит, на нас и не взглянет. И работать ее в институт возьмут. Главным сортировщиком - сортиры чистить.
Вокруг захихикали и напряглись в ожидании моей реакции. Но я решила не отвечать на нападки, которых наверняка будет множество. Развлечений в жизни этих женщин было так мало, что любую мелочь они воспринимали, как событие. А уж поиздеваться над ближним - это хлебом не корми. Женщины оставляли свои места и собирались вокруг меня. Вот уже все, сплотившись за моей спиной тесным кружком, шушукались, отпускали ядовитые замечания в мой адрес. Отсутствие реакции с моей стороны разозлило их по-настоящему. Замечания становились все более оскорбительными. Я начала закипать, но, к счастью, появилась начальница смены. Сортировщицы расползлись по своим закуткам.
- Что тут у тебя за цирк такой интересный? - спросила старшая, усаживаясь рядом со мной, широко расставив колени.
- Ничего, - бросила я, не отрываясь от дела.
- Это новая мода или что? - кивнула она на мои руки.
Я лихорадочно закопалась в мозгах в поисках ответа - не ей же рассказывать про мои страхи.
- У меня раздражение от порошка, врач сказал пока не пройдет, работать в перчатках, - брякнула первое, что пришло в голову.
- Ну-ты, какие мы нежные, оказывается, - сладко пропела она. - Только учти, что норма от этого не снижается. Успевай.
Начальница тяжело поднялась и удалилась. Стиснув зубы, чтобы не сказать гадость, я с удвоенной скоростью начала метать письма по ячейкам.
Я еще не отошла от шока, хотя страх перед страшным заболеванием несколько отступил. Надо было чем-то занять голову, чтобы не думать о недавнем кошмаре. Ночные картинки снова закружились в голове, и я с удовольствием занялась этой головоломкой. В полдень стало очень жарко. Солнце нещадно палило в незащищенные окна. Сложив веером несколько конвертов, я, как опахалом, обмахивалась ими. С удовлетворением глядя на руки в перчатках, я ощутила умиротворение. Может, все пойдет своим чередом, если в конце концов разгадаю эти чертовы картинки, которые не дают мне покоя? Что в них такое, что так тревожит и мучит? Я уже не сомневалась, что именно сны стали причиной моего раздражения и неприятия прежней жизни. Наверняка, стоит мне их сложить, все вернется на круги своя. Я машинально отметила не свойственное мне выражение, впрочем, уже не первое. В последнее время мой словарный запас пополнился как-то сам собой. Я не раз ловила себя на том, что думаю новыми оборотами, более изящными фразами. Задумавшись, я коснулась лица веером из писем. И меня словно обожгло. Мне показалось, что, защитив руки, я сделала полдела и не избежала всей опасности. Через рот, нос, поры кожи зараза могла проникнуть в меня.
До конца дня я работала, держа конверты на расстоянии от лица, и все соображала, как же быть?
На следующий день я сортировала письма в марлевой повязке. Сослуживицы глядели с изумлением, крутили пальцем у виска, но мне было безразлично, что там они себе подумают. Я закрылась от возможной беды, остальное меня не волнует. У меня словно глаза открылись: сколько вокруг грязи, пыли, сплошная антисанитария. Что я тут делаю? Как я тут оказалась? Это ошибка, крутилась в моей голове крамольная мысль, непоправимая ошибка.
Господи, плакала девушка, ну почему? Почему мне? Я никогда не думала, что это может случиться со мной. С кем угодно, но не со мной. Как я могла ошибиться? Чертов каблук, чертова трещина, чертов лук. Лук? При чем тут лук? В памяти воскресли увеличенные очками глаза недотепы. Ужасная догадка просочилась холодным потом: он опоздал на какие-то секунды. Я оперлась не на ту руку. Что за нелепая игра судьбы? Эти секунды перевернули жизнь, обещающую быть прекрасной, сломали, смяли все мечты и надежды. И что толку теперь от внезапного озарения?
5.
Дни шли, я продолжала работать на сортировке писем. Податься мне было некуда: я ничего не умела больше делать. А неквалифицированный труд весь такой: грязный и мелкий. Довольно долго от осознания собственной никчемности я готова была лезть на стены. Но внешне я ничем не проявляла своих чувств. Я по-прежнему работала в перчатках и в маске, постепенно все к этому привыкли. Но сослуживицы никак не могли понять и принять моего изменившегося к ним отношения. Они отпускали в мой адрес колкости, которые, впрочем, нимало меня не трогали, стараясь задеть побольней. Я же была ровна, приветлива со всеми, но холодна. Я не принимала больше участия в обмусоливании слухов и сплетен, в общих обедах, словом, к жизни коллектива стала совершенно равнодушна. Я все молчала и прислушивалась к своим ощущениям, которые день ото дня изумляли меня больше и больше. Как-то незаметно наступило душевное равновесие. Работа уже не вызывала отрицательных эмоций, а представала некоей повинностью, которую надо отбыть. Монотонность стала удобной для размышлений на далекие ранее темы.
Полностью защитившись от возможного воздействия инфекции на организм, я все-таки некоторое время не могла избавиться от смутного беспокойства. И чтобы отвлечься, переключилась на свою недавнюю мысль: почему так тяжелы письма? Сколько весит грамм любви, ненависти, зависти, отчаяния? Незаметно эти размышления захватили меня полностью. Я даже перестала думать на работе о снах, которые становились все отчетливей и ярче. Беря в руки очередной конверт, я пыталась ощутить те чувства, которые заключались в строчках, скрытых от посторонних глаз. Конечно же, ничего не получалось, но это занятие стало для меня своеобразной игрой, хотя здесь не могло быть победителей.
А дома я продолжала вертеть в голове картинки. И что-то начало получаться. Кадры снов стали более продолжительными и отчетливыми. Я по-прежнему не видела лица загадочной женщины, героини моих снов, но стало ясно, что мрачное помещение - какой-то храм, вокруг которого раскинулся великолепный сад. Я уже могла разглядеть великолепные статуи у входа в храм, а в огромной зале при мерцании светильников - причудливый алтарь. И каждое утро я не могла отделаться от дежа вю. Что-то странно знакомое было в изображениях на стенах храма, в отделке алтаря, даже дорожки в саду казались исхоженными вдоль и поперек. К уже знакомым картинкам добавлялись новые, словно, дав мне увидеть и понять то немногое, что могло прочно уложиться в памяти, сон поставлял мне новую пищу для размышлений.
Я уже свободно путешествовала по храму, гуляла по саду, узнавала женщину в балахоне, правда, так и не видя ее лица. В эту ночь героиня моих сновидений явилась мне в библиотеке, если можно так назвать огромную комнату, слабо освещенную трепетными языками факелов. Из разрозненных кадров я уловила ее, ставшую близкой незнакомку, склоненную над большой книгой. Сознание выхватывало то лишь фигуру женщины, то ряды книг, скрывавшие стены. И вдруг передо мной ясно высветилась страница открытой книги.
Сначала страница показалась исчерканной непонятными каракулями. Но потом меня словно подкинуло: я знала этот язык! Здесь, во сне я понимала написанное! Это было магическое заклинание на откровение. Я буквально упивалась чтением знакомых слов, забытых в реальной жизни. Несколько секунд неописуемого восторга и новых ощущений. Но вот кадр сменился, и снова я видела лишь ряды книг и погруженную в чтение незнакомку. Вот незнакомка захлопнула талмуд, и в памяти четко отпечатался замысловатый рисунок на переплете.
Наутро я, конечно, не смогла вспомнить ни слова из увиденного и прочитанного. Но сумела воспроизвести каракули на листе бумаги, но понять, что они означают, было выше моих сил. Я вертела листок и так, и сяк. Но ничего так и не добилась. Лишь во сне приходит обладание недоступными возможностями, сделала я неутешительный вывод. И поспешила на работу.
Она родила славную девочку и привязалась к ребенку всей душой. Прекрасно осознавая, что придется распроститься с намеченными жизненными планами, она решила посвятить себя дочери. Продолжать учебу не представлялось возможным, а просить помощи у отца дочки - восставала умом и сердцем. Подлец не имеет права даже видеть малышку. Ах, если бы не та роковая ошибка, все пошло бы по-другому.
6.
То, что произошло сегодня, иначе, чем чудом, я назвать не могла. Потому что объяснить невозможно, как и почему моя игра превратилась в реальность. Едва я взяла в руки первое письмо, меня опахнуло теплой волной. Запахло сладким, ванильным. Я закрыла глаза, и передо мной стройными рядами поплыли строки: Я не могу больше ждать. Я уже решила. Все, что я говорила раньше, было такой глупостью. Только наша любовь имеет ценность в этом мире. Жди, я скоро приеду. Нежность, заключенная в письме, нахлынула на меня таким приятным потоком, что я блаженно разулыбалась, как адресат, что получит это послание. Нет, это невозможно, одернула я себя. Сейчас я проснусь и пойду на работу. Но открывать глаза и прощаться с таким приятным сновидением было жаль. Кое-как я заставила себя разлепить веки. Неужели я заснула на работе? Тряхнув головой, я бросила письмо в ячейку и взяла следующее. Наверное, в открытую форточку ворвался запах помойки. Но внезапно в голову полезли неимоверно грязные мысли. Кто-то изливал на бумаге свои похотливые художества, поливая грязью своих партнерш. Я немного напряглась. Чувство стало ясней, отчетливей. Надо же, совсем молодой парень, а сколько цинизма и злобы. Стало так противно, что я швырнула письмо на пол. Все тут же исчезло. Я тупо уставилась на свои руки. Как так? Я беру письмо, и все, что в нем написано, оказывается в моей голове? Но так не бывает. Откуда это взялось? А, может, это всегда было со мной, только я не умела пользоваться? Никаких головных болей и мук, как это зачастую описывается в мистических произведениях. Сначала запах, потом - при небольшом напряжении - содержание письма. Меня забавляло, когда это было игрой. Но сейчас я четко представила, что ежедневно буду впитывать различные эмоции тысяч людей. Остается только надеяться, что либо такое откровение временно, либо придется искать какую-то защиту, громоотвод, так сказать. Иначе моя бедная голова не выдержит, и я окажусь на вечном попечении государства, буду пускать слюни в доме скорби.
Надо было обдумать ситуацию, и я даже вышла покурить вместе с Тамарой, чем вызвала у народа величайшее изумление. Тамара на радостях трещала без умолку, потому что я в последнее время считалась чем-то вроде VIP, как обычно бывает, когда кто-то начинает казаться загадочным, таинственным и немножко не от мира сего. И удивительно, я с удовольствием слушала повествование Тамары о ее незамысловатых проблемах, о простых человеческих отношениях. И тут же живо представила реакцию сослуживицы на мои откровения, если бы мне пришло в голову поделиться с ней: ее отвисшую челюсть, круглые глаза и как она медленно пятится от меня, шепча побелевшими губами либо молитву, либо привычное русское мать перемать. С трудом подавив смех, я затушила сигарету и вернулась к работе. Мне предстояло как-то упорядочить, подчинить внезапно открывшийся дар. Методом тыка, проб и ошибок к концу дня я более менее приспособилась отмахиваться от вихрей чувств. Я не знала, для чего мне этот дар, как его использовать в моей жизни. Единственным положительным моментом было увеличение скорости работы. Я старалась не задерживать письма в руках, едва ощутив запах послания, швыряла его в ячейку. Мне стало легче, когда я усвоила два правила: не сосредотачивать внимание на письме и быстро-быстро отправлять конверт в нужное окошко. Не напрягать внимание сначала было сложновато, но я успокаивала себя - лиха беда начало.
Когда я сдавала норму за день, у старшей смены глаза от изумления съехали к носу. Она переводила взгляд с бумажки на меня и обратно. Я ее понимала: Паша Ангелина - рекордистка-трактористка - удавилась бы, если работала бы на нашей сортировке. Таких результатов не давал еще никто.
- Что-то не так? - невинно осведомилась я у обалдевшей начальницы. - Перчатки не мешают, как вы думаете?
- Нет, нет, - пробормотала она, все еще не выпуская моей нормы из рук, - все нормально.
Я понимала и ее растерянность. С такими результатами я имела все шансы заменить ее на почетном посту старшей, отправив обратно сортировать письма, от чего начальница, конечно же, отвыкла. Похоже, передо мной вырисовывалось повышение по службе, появлялся шанс сделать карьеру. Будь у меня чуть больше честолюбия, я бы не устояла перед искушением. Но мне было не до того, более интересные мысли занимали меня, не оставляя места таким мелочам, как, например, стать к среднему возрасту директором Дома связи.
Молодая мать вкладывала в малютку-дочь все силы. Когда девочка стала способна что-то понимать, мать стала ей рассказывать о сказке жизни. Красивые истории, в которых фигурировал навеки запечатлевшийся в памяти недотепа в очках, ставшей для молодой женщины символом лучшей жизни, прошедшей мимо нее. Недотепа, с неизменными луковицами в руках, вошел в жизнь девочки. Она представляла его добрым волшебником, сказочником, который единым мановением руки одарит девочку всевозможными игрушками, сладостями, может быть, подарит клоуна, которого она вчера видела в магазине за углом. Она ждала его каждый день, но напрасно. Шли годы, девочка устала ждать. И недотепа скрылся на самом дне памяти, под ворохом реальности.
7.
У дверей полининой квартиры уже битый час дежурил таксист-Ромео с традиционной бутылкой во внутреннем кармане куртки. Взвесив все за и против, почесав репу несколько дней, он решил все-таки сделать Полине предложение руки и сердца. Какая разница, кто будет ему готовить жрать и стирать носки? А Полина вроде бы готова взять на себя заботу о муже целиком и полностью. Почему бы и нет? И лицом она не страшней других, и толстой не будет, и много мнить о себе никогда не станет, всегда на место можно будет поставить. Нормальная баба, не хуже других. И вот Жорик толокся возле знакомой двери, время от времени трогая бутылку, на месте ли. А Полины все не было. Он уже устал, особенно мучительно было сознавать, что в кармане заветный огнетушитель, а открыть и хлебнуть вроде бы не вполне прилично. Жорик знал, что Полина всегда после работы сразу ехала домой. А тут... Уже вышло все время, отпущенное Жориком на поломку автобуса, внеочередное собрание на сортировке и другие возможные досадные помехи. Но Полина не появлялась. Дав невесте еще полчаса, Жорик присел на ступеньку и закурил. Приятная тяжесть в кармане куртки несколько мирила его с Полиным опозданием. Но минуты шли, Жорик уже пускал слюни в предвкушении застолья. Наконец желание выпить стало нестерпимым, и Жорик, глянув на часы и пожав плечами - сама виновата, поскакал вниз, прыгая через две ступеньки, чтобы успеть найти еще не очень пьяную компанию.
8.
Впервые в жизни Полина перешагнула порог публичной библиотеки. В школе она, конечно, брала книги в библиотеке, но это была маленькая школьная библиотечка с улыбчивой старенькой библиотекаршей. Поэтому Полина несколько оробела перед входом во вместилище многовековой мудрости. С трудом открыв тяжелую дверь, она мышкой проскользнула внутрь. Тишина, царящая здесь, совершенно смутила ее. Так она и стояла столбом, пока не подошла к ней строгая дама с высокой прической.
- Вы что-то хотели? - неласково спросила она, оглядывая Полину с головы до ног.
- Да, я... - еще больше растерялась Полина, - ну, в общем, мне нужна книга.
- Вы записаны?
- Куда?
- У вас есть абонемент на посещение библиотеки? Вы хотите работать в зале или взять книги на дом?
- Я не знаю, - пролепетала Полина, наливаясь отчаянными слезами, готовая развернуться и убежать.
- Галина Андреевна, вас к телефону просят, - выручил ее звонкий девичий голосок.
- Иду, - величественно кивнула строгая дама, - Ася, разберись с девушкой, она сама не знает, чего хочет.
Галина Андреевна прошествовала по залу и скрылась из виду, а к Полине подошла молоденькая девушка.
- Какие-то затруднения? - широко улыбнулась она.
Огромное облегчение отразилось на лице Полины.
- Мне нужна книга, но я не знаю названия. Я видела ее один раз, и то недолго. Но мне очень надо, - она с мольбой посмотрела на девушку.
Ася звонко рассмеялась и спросила:
- Ну хоть в какой области искать, знаете?
- Догадываюсь.
- Так пойдемте, я вас запишу, оформлю членский билет, а потом поищем.
Пока Ася оформляла допуск, Полина осматривалась. Просторный холл правым крылом упирался в дверь с надписью Зал технической литературы. А в зале напротив можно было разжиться художественной литературой, если верить табличке. Широкая лестница, наверное, и вела в заветный читальный зал, где Полина надеялась найти ключ к тайне проявления своего дара. Решение пришло само, едва она вышла за проходную. В голове связался сон минувшей ночи и открытие сегодняшнего дня. Полина помнила, как выглядела та книга, которую читала незнакомка из снов, и она не заметила, как оказалась возле библиотеки.
- Все готово, - очнулась Полина от звонкого голоса Аси. - Пойдемте наверх.
По дороге Полина попыталась объяснить, что она ищет.
- Это такая огромная старинная книга, кажется, какая-то магическая. Переплет, по-моему, кожаный, коричневый, потертый такой, а страницы желтые. И написана она какими-то каракулями непонятными.
Ася с любопытством взглянула на странную посетительницу:
- А зачем вам эта книга, если вы не поймете, что в ней?
- Не знаю, - пожала плечами Полина, - надо.
Ася остановилась, склонила голову набок и внимательно посмотрела на Полину: обычная девица, не красавица, но и не урод, одета Бог знает как. Мимо такой на улице пробежишь и не заметишь, если в глаза не глянешь. Черт знает, что в них намешано.
- Что ж, бывает и так, - серьезно проговорила Ася, - ну, пойдемте, пойдемте.
В читальном зале, сплошь уставленном столами, Ася подошла к стойке, за которой восседала пожилая женщина, и тихо-тихо заговорила с ней. Первое, что бросилось в глаза Полине, - большой плакат Тишина. Впрочем, Полине и без напоминания в голову бы не пришло шуметь здесь: сама обстановка - десятки сосредоточенно склоненных над книгами людей, особый запах, - настраивало на серьезный лад. Полина на цыпочках подошла к Асе.
- Ну, девушка, задачку вы задали, - сурово глянула на нее женщина за стойкой. - Прямо, иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. Хоть к какому периоду относится ваша магическая литература?
- Да это не литература, - заволновалась Полина, - это, скорее, учебник, пособие по магии. Или сборник заклинаний. Прошлое тысячелетие, может быть еще раньше, вероятно, Египет.
По лицу Полины было видно, что последние слова вырвались неожиданно для нее самой. Она запнулась на слове Египет и испуганно уставилась на пожилую библиотекаршу, словно та сейчас закатится в приступе дикого хохота. Но ничего подобного не случилось. Напротив, женщина поправила очки, пробурчала: Ну, хоть кое-что, нырнула под стойку и вынырнула с книгой невероятных размеров.
- Это каталог всех известных древних памятников. В этом томе - Египет. Смотрите, может, найдете. Но вряд ли нужная вам книга есть у нас. Если это ценная вещь, она в центральном хранилище в Москве, за границей, а может, у коллекционеров. Но хоть будете знать, существует ли она вообще.
Полина дрожащими руками подхватила книгу и охнула: книга весила, как ящик с письмами. С помощью Аси она дотащила книгу до стола. Ася пожелала успеха и вернулась к своим делам. А Полина не спешила раскрыть каталог. Она досчитала до десяти, сжала левую руку в кулак, на удачу, и только тогда отправилась в путешествие по магическим тайнам Древнего Египта.
9.
Дома я в изнеможении упала на диван, даже не разуваясь, чего никогда не делала. Непривычное занятие вымотала меня донельзя, но так и не принесло результатов. Но, наверное, было бы хуже, если бы книга оказалась где-то за границей. Надрывался телефон, но чтобы подойти, надо было встать. А я не могла. Ей Богу, легче раскидать десять ящиков писем, чем три часа поработать в библиотеке.
Каталог, просмотренный от корки до корки, содержал массу сведений об истории магии Египта, включая фотографии и описание известных книжных памятников. Но ничего похожего на виденное мной во сне я не нашла. Были книги с похожими рисунками на обложке, но только похожими. Так что, посещение библиотеки ни на йоту не продвинуло меня к разгадке. Вероятно, книга пропала бесследно в глубине веков. Хотя, та пожилая женщина посоветовала поговорить с коллекционерами и дала адрес их встреч, но я слабо надеялась, что там мне повезет больше.
В дверь постучали. Пришлось все-таки встать и открыть дверь. В щель просунулся острый нос соседки, словно в насмешку весьма кстати данный ей природой. Она на самом деле была крайне любопытной и звали ее Варварой. Варвара видела и слышала все: ночной скрип кровати, тихую ссору, новую тряпку на соседке, нового ухажера разведенной дочери Марии Ивановны. Словом, ничто не могло укрыться от ее глаз и ушей. Сейчас ее прямо распирало. Кончик носа покраснел от напряжения, глазки-бусинки выкатились до предела.
- Ты своему-то, что, отставку дала? - свистящим шепотком спросила Варвара.
- Кому своему? - не поняла я.
- Ну этому, ухажеру твоему, таксисту.
Я уставилась на нее в каком-то мистическом ужасе: ну, не могла она слышать наш последний телефонный разговор, не могла знать с кем я разговариваю. Ясновидящая, что ли? Воспользовавшись мои замешательством, Варвара просочилась в квартиру и юркнула в комнату, цепким глазом осматривая мое скромное жилище, пытаясь найти что-то новое или определить по каким-то только ей известным признакам изменения в моей жизни. Не узрев ничего интересного, она снова вперила взгляд в меня, ожидая ответа на прямо поставленный вопрос. Не ответить ей означало как минимум неделю бабьих пересудов, шепотков за моей спиной, сплетней и догадок.
- Я раздумала выходить замуж, тетя Варя, - наконец откликнулась я. - Но вы-то каким нюхом учуяли?
- А что тут чуять-то? - хихикнула соседка. - Он у тебя под дверью весь вечер ошивался. Ты не пускала или с новым ухажером гуляла?
Я сказала почти правду, пусть удавятся от любопытства все окрестные бабки:
- Я, теть Варь, магией занялась, в библиотеку записалась, каждый вечер буду заниматься, стану колдуньей, буду большие деньги зарабатывать.
Варвара распустила рот, нижняя губа шлепнула по подбородку. Больше она меня не пытала, мигом выскочила за дверь и скрылась в своей конуре. Я довольно улыбнулась: это надолго отобьет охоту совать нос в мои дела.
Значит, Жорик приходил. Я, признаться, уже давно даже не вспоминала о нем. И он сейчас был бы совершенно некстати. Я собралась пораньше лечь спать, чтобы побольше увидеть и понять. Я чувствовала, что разгадка где-то рядом, что все очень просто, надо только поймать хвост, чтобы вытащить на белый свет всю тайну моего новорожденного таланта. Я изобразила на бумаге знак с обложки книги и повесила его на стену, улеглась на диван и разглядывала свое художество, пока сон не сморил меня.
10.
- Я отправил тебе все, что ты заказывал. На днях получишь.
- Прекрасно, буду ждать извещения.
- Какого извещения? Я отправил обычным письмом.
- Простым письмом? Ты с ума сошел! Ты подставляешь меня, ты понимаешь это?
- Да ладно тебе, можно подумать у вас там все семи пядей во лбу. Ты у нас, как жена Цезаря - вне подозрений. Не трясись.
- Подставил меня, еще и издеваешься. Скотина. Когда отправил?
- Неделю назад. Говорю же, на днях жди.
- Идиот, - процедил мужчина и швырнул трубку на рычаги.
Несколько минут он постоял в кабинке для переговоров, что-то соображая, и коротко взрычав, вышел в зал ожидания. Он внимательно оглядел присутствующих, не заметил ничего подозрительного и покинул переговорный пункт. Надо было исправлять положение.
Взмахом руки остановив первую попавшуюся машину, сунул водителю деньги и назвал адрес. Высадился пассажир не в лучшем районе города. Без крайней необходимости ноги б его тут не было. Перепрыгнув через лужу, мужчина ругнулся. Здание письменной сортировки тоже не вызвало у мужчины уважения. Брезгливо поджав губы, он пошел к воротам. Он уже потянулся к ручке двери, когда его окликнули:
- Гражданин хороший, вы куда?
На кривеньких ножках к нему семенила неряшливая бабенка.
- Что-то я вас не помню? Вы вроде у нас не работаете?
Не получив ответа, она забежала вперед и агрессивно спросила:
- Что молчишь? Али птица важная, с народом общаться брезгуешь? Не выйдет, мимо меня еще никто просто так не проходил.
Мужчина, поняв, что от бабы не отделаешься, достал бумажник, вытащил купюру среднего достоинства и молча протянул занозистой тетке.
- Это пропуск, я понимаю, - удовлетворилась тетка. - Иди, касатик, иди.
Мужчина потянул скрипучую дверь и шагнул внутрь. Дверь с треском захлопнулась, стукнув незваного гостя по заднему месту. И наступила темнота. Пока мужчина добрался до света, он успел напороться на ящики, порвать плащ о гвоздь, торчавший в стене без особого предназначения, и измазаться в чем-то черном, грозящем не отмыться вовсе. Посетитель произвел немало шума, но не привлек ничьего внимания - работал транспортер, штемпельная машина, в общем, шум стоял адский. И некоторое время мужчина внимательно наблюдал за сортировщицами, выбирая подходящую: не слишком любопытную, не слишком старую, не слишком страшную, а главное - наименее общительную. В дальнем углу трещали две тетки, их он отмел сразу. После некоторых раздумий - еще парочку, и еще. Пожалуй, на первый взгляд, удовлетворяла его требованиям только одна. Мышиного вида, она одиноко сидела в своем закутке, не переговариваясь с соседкой, как заведенная раскидывая конверты. Мужчина еще раз обвел взглядом всех женщин, поморщился и направился к одинокой мышке.
11.
Странный мужик несколько минут стоял и изучал нас. Я это спиной почувствовала. Просто было неинтересно, да и поворачиваться лень, отвлекаться - опять же время терять, потом пока войдешь в нужный ритм. Вот он посверлил мою спину пронзительным взглядом, потом отпустило. Как он подошел ко мне, я не услышала, но тоже почувствовала, хотя не подала вида. От его громкого Гм, я притворно вздрогнула и повернулась лицом. Мужчина изумленно уставился на меня. Еще бы: мало того, что я работала в перчатках, это еще можно понять. Но в респираторе, кстати, совсем недавно заменившем марлевую повязку! Однако посетитель на удивление быстро справился с собой.
- Добрый день, - приветливо улыбнулся он, обнажая крупные очень белые зубы. - Вы не могли бы уделить мне пару минут, так сказать, с глазу на глаз.
Мне бы малую толику его обаяния, подумала я, вставая со стула и одновременно развязывая веревки респиратора.
- Пойдемте, - бросила я через плечо и пошла к выходу.
Петляя по коридорам, я опять же спиной ощутила его недовольство. Как его вообще сюда занесло: дорогой костюм, импортный плащ, несмотря на жаркое лето. Видно, крайняя нужда. Послушаем.
Во дворике я остановилась под любимой березой и повернулась к визитеру.
- Я вас слушаю.
Мужчина еще минуту пристально смотрел на меня, прежде чем заговорить бархатным голосом. Ей Богу, если бы другие мысли не занимали меня сейчас, я бы влюбилась в него.
- Понимаете, дело крайне деликатное, - вкрадчиво начал он, - я человек несвободный, семейный. Жену люблю, но, знаете, как это бывает? Курортный роман, легкий флирт, не требующий продолжения. И вот вчера я узнал, что та женщина отправила мне письмо. Я целыми днями на работе, не могу следить за почтовым ящиком, поэтому почту забирает жена. А так как у нас секретов друг от друга нет, она вскрывает все письма, откладывает ненужные, сообщает о важных и прочее. Мне бы не хотелось огорчать жену, она такая ранимая. А я не знаю, что в этом письме - вдруг что-то слишком личное, почти наверняка. Если так, то это письмо будет крахом семейной жизни. Я не могу этого допустить. Девушка, прошу вас, - с чувством воззвал он ко мне, - найдите мне это письмо! Я оставлю вам телефон, свой адрес, все данные, я заплачу хорошие деньги, только не дайте этой бомбе взорвать мой семейный очаг.
Мужчина говорил еще долго, бурно жестикулируя и изображая на лице небывалые страдания. Была в этом какая-то театральность, слишком усердно он пытался меня убедить. Ну да, Бог с ним, не убить же кого-то он меня уговаривает. Вообще-то нам запрещены подобные махинации. Но если адрес и фамилия адресата совпадут, почему бы и нет? И доброе дело сделаю, и деньжат подзаработаю.
- Паспорт, - довольно бесцеремонно прервала я излияния визитера. - Документы покажите.
- Зачем? - оторопел он.
- Если письмо действительно адресовано вам, я смогу оказать вам эту услугу. Если нет - извините.
- А, да-да, конечно, - мужчина полез в карман пиджака и вытащил документ.
Я внимательно изучила данные, сличила фотографию с оригиналом, посмотрела адрес, спросила и записала на руке его рабочий телефон.
- Хорошо, я буду иметь в виду. Если на конверте будет то же, что и в паспорте, считайте письмо уже у вас.
Вернув паспорт владельцу, я развернулась и пошла.
- Девушка, - понеслось мне вдогонку, - вас как зовут-то?
- Полина, - на ходу ответила я и, не останавливаясь, поспешила вернуться на рабочее место.
В операционном зале раздавался глухой гул, хотя, и транспортер стоял, и штемпельная машина отдыхала. Стоило мне появиться на пороге, гул стих и из закуточков одно за другим высунулись женские лица, светившиеся праведным любопытством. Я невозмутимо надела респиратор, взяла новый ящик, и письма полетели по ячейкам. Безо всякого злорадства я представила, как мучаются сейчас бедные коллеги от природной любознательности, но ничем помочь им не могла. Лишь от души пожалеть.
Выполнить просьбу Сергея Юрьевича не составляло большого труда, все равно до конца недели я сидела на входящей корреспонденции, распределяя письма по отделениям связи. Это было сложно, потому что надо помнить, какая улица куда относится. Но после моих рекордов меня поставили именно на этот участок, и я не стала противиться. Не Боги горшки обжигают. Немного мешали мои новые способности, потому что приходилось подольше задерживать письма в руках, принимая на себя человеческие эмоции. Я училась контролировать свое видение, но пока плохо получалось.
Нужную фамилию и адрес я помнила наизусть. Будем искать.
12.
Едва взглянув мышке в глаза, я подумал, что впервые интуиция меня подвела. Потому что глаза-то оказались вовсе не мышиные. И как они очутились на этом маловыразительном лице, да еще у сортировщицы, уму не постижимо. Но отступать было уже поздно, да что там отступать - взгляд отвести было невозможно. И я, как запрограммированный, выдал заранее заготовленную речь, с неимоверным усилием скрывая охватившее меня смущение. Перед кем? Перед зачуханной девчонкой с задворок жизни! Перчатки, респиратор и глаза - эти три слагаемых дали такую сумму противоречивых чувств, что я почти потерялся. Черт возьми, я не собирался показывать ей документы, она вообще должна была знать минимум обо мне. Обычно мое обаяние действует безотказно даже на избалованных секретарш министерства, не вызывая лишних вопросов. Но невозмутимость и некое величие девки с сортировки буквально выбили меня из колеи. Я слишком много ей открыл.
Да что это со мной, в самом деле? Вбил в голову черт-те что. Главное, чтобы нашла письмо и носа туда не сунула. И выкинуть, выкинуть ее из головы к чертовой матери.
Письмо, Сергей Юрьевич нехорошо помянул своего помощника, доставившего столько лишних хлопот. Но деваться было некуда, письмо не должно попасть в чужие руки. Ждать и надеяться, больше не оставалось ничего.
13.
Дома Полина пересчитала деньги. Она уже несколько лет по крохам откладывала на новую мебель. Невестой она была и так завидной - как-никак собственная отдельная квартира. А если эта квартира будет еще и обставлена соответственно, то можно будет и повыбирать мужа среди нескольких кандидатов.
Полина обходилась малым, и большая часть зарплаты складывалась в потайной ящичек в комоде. Накопилась внушительная сумма, достаточная для приобретения, например спального гарнитура. Но планы Полины разительно изменились за последнее время. Теперь, перебирая купюры, она мечтала о путешествии в Египет. Уверенная, что отыщет там храм, виденный во сне, и в награду получит ответы на свои вопросы, она блаженно улыбалась. Правда, денег хватало только на путевку, но Полина готова была питаться там святым духом и спать под открытым небом, только бы прийти в заветный сад, в котором из сотни хитрых тропинок только одна ведет к ступеням храма. До отпуска, пожалуй, удастся подкопить еще, да и Сергей Юрьевич весьма кстати подвернулся. А мебель, Полина обвела взглядом убогую обстановку, держится пока, и ладно. Глаза остановились на рисунке. Чем больше Полина смотрела на магический знак, тем более знакомым он казался. Все сильнее становилось чувство, что видела она его не только во сне.
14.
Искомое письмо нашлось только на третий день. Я чуть не проглядела его, потому как неутомимая Тамара, стоя над душой, вымогала согласие присутствовать на ее дне рождения. Я вяло отмахивалась, оправдываясь занятостью. Придумывая вескую причину для отказа, я автоматически бросила письмо в первую попавшуюся ячейку. Но вовремя спохватилась, вытащила обратно и прочитала адрес. Оно. Я задержала конверт в руках дольше положенного и чуть не задохнулась от резкого тошнотворного запаха. Разжав пальцы я уронила конверт на пол.
- Хорошо, Тамара, я приду, - обреченно проговорила я, не отрывая глаз от письма на полу, только бы Тамара оставила меня в покое и освободила от своего присутствия.
Она так и сделала, получив мое согласие. У меня будет время придумать повод, чтобы не пойти. А вот письмо требовало немедленного внимания. Судя по запаху, нахлынувшему на меня, его не могла написать даже брошенная женщина. Слишком много в конверте заключено подлости и гнусности. Искушение было велико - узнать содержание - но разум восставал, не хотел принимать лишнюю негативную информацию. И я подчинилась голосу разума. Незачем влезать в чужие тайны, тем более такого мерзкого содержания. Я только выяснила, что те несколько строк написаны мужчиной в дополнение к фотографиям. И этого мне не надо было бы знать, но этак уж получилось непроизвольно. Я подняла письмо и отложила его под стеллаж. Сергей Юрьевич подождет до обеда, ничего с ним не случится.
Звонить с работы я не хотела, поэтому на обратном пути из столовой я зашла в телефонную будку и набрала номер. После трех гудков трубку взяли. И знакомый голос с барскими интонациями вальяжно пророкотал:
- Да-а, слушаю вас.
- Сергей Юрьевич, это Полина. Я нашла то, что вам нужно. Приезжайте после шести, я буду ждать вас за проходной.
Я не стала дожидаться ответа и повесила трубку. Надо было спешить на работу. Письмо так и не выходило из головы. Я часто посматривала на краешек конверта, высовывающийся из-под стеллажа, но не решалась снова взять в руки. Достаточно, что мне все равно придется это сделать сегодня вечером. Это мысль доставляла мне немало беспокойства, словно надо было передать адресату лично в руки ядовитую змею. Время, как назло, бежало быстро, приближая меня к двум неприятным событиям: встрече с Сергеем Юрьевичем и дню рождения Тамары.
По мере приближения стрелок часов к семнадцати часам я более благосклонно посматривала на Тамарин праздник. Почему бы ни доставить человеку приятное, все меньше буду дергаться, дожидаясь шести часов вечера. И когда мощный рев Тамары возвестил о конце смены и начале празднования, я присоединилась к коллективу. Оказалось, что я напрасно переживала. Было даже приятно приобщиться к простому веселью после долгих раздумий на высокие темы. Я смеялась незамысловатым шуткам, поднимала вместе со всеми граненый стакан за незатейливые тосты и не заметила, как пролетело время. Без пяти шесть я ойкнула, чмокнула Тамару в щечку, извинилась за уход в разгар веселья и отправилась на встречу. Перед тем как взять письмо, я затаила дыханье и зажмурилась. Перчаток мне показалось маловато. Я вооружилась пинцетом, неизвестно как попавшим сюда, и потянула за краешек конверта. Но письмо упиралось. Оно не хотело вылезать из уютного уголка. Я дернула сильнее, послышался треск рвущейся бумаги, и письмо вылезло на свет Божий. Господи, только этого еще не хватало! Конверт надорвался сбоку, и оттуда полезли чужие мерзости. Я торопливо бросила письмо в сумку и с силой захлопнула ее. Держа сумку кончиками пальцев, я поспешила на встречу.
Сергей Юрьевич уже прохаживался по тротуару за проходной, нервно поглядывая на часы.
- Ну, наконец-то, - рванулся он ко мне, едва я ступила на улицу. - Письмо при вас?
- Письмо здесь, - похлопала я по сумочке, - но вы что-то говорили о вознаграждении?
- Да-да, - торопливо полез в карман Сергей Юрьевич, - вот, надеюсь, этого хватит.
Что ж, сумма была достаточной. Одной рукой я протянула ему сумочку, а другой взяла деньги.
- Письмо здесь, достаньте его сами, - мне не хотелось больше прикасаться к письму.
Сергей Юрьевич с несвойственной ему торопливостью расстегнул сумочку, достал письмо, прочитал адрес и перевел дух. Заметив, что я наблюдаю за ним, он постарался беззаботно улыбнуться.
- Спасибо, Полина, вы сделали доброе дело, теперь я могу не волноваться за свой семейный покой.
- До свидания, - не дала я ему продолжить речь, - вернее, прощайте, мне не хотелось бы больше встречаться с вами, - вырвалось у меня.
Я уже прошла половину пути до автобусной остановки, когда меня окликнули.
- Полина, Полина, подождите! - голос звучал требовательно, и я повиновалась.
Широким шагом спешил ко мне Сергей Юрьевич.
- Что-то еще? - недовольно поморщилась я.
Он отдышался и сурово спросил:
- Вы что, читали его?
- Вот оно что, - усмехнулась я, - нет, успокойтесь, мне чужие чувства ни к чему, своих переживаний хватает. Просто письмо зацепилось за что-то, и конверт надорвался. Уверяю вас, я достаточно хорошо воспитана, чтобы не знать, что чужие письма читать не хорошо. Мама еще в детстве мне об этом говорила. Всего хорошего, подошел мой автобус.
Я еле успела заскочить в заднюю дверь автобуса. В окно я видела, что Сергей Юрьевич стоит на том же месте и пристально смотрит вслед.
15.
Полина никак не могла заснуть, как ни пыталась. В голову упорно лезли мысли о злосчастном письме. Она все не могла забыть, какие неприятные чувства вызвало прикосновение к конверту. Такой гаммы мерзости она еще не ощущала. Наверняка это письмо принесет кому-то много горя. Полина уже ругала себя, что не прочитала письмо, что не может предотвратить несчастья. Она ворочалась, пыталась считать овец, старалась думать о ночных картинках - заснуть не получалось. Наконец Полина смирилась и легла на спину, рассматривая магический знак. Притягивающий, гипнотизирующий. Неожиданно для себя она стала повторять:
Она повторяла и повторяла, не отводя глаз от знака. Взгляд остекленел, веки затяжелели, упали, и Полина погрузилась в сон. Всю ночь на ее лице блуждала улыбка, менялись только ее оттенки: диапазон от радостного привета до уничижительной ухмылки. Однако к утру улыбка стерлась, брови сошлись у переносицы. Напряженное, почти грозное выражение лица, сохранялось до пробуждения. И проснулась Полина с ощущением тревоги, смутной, неясной. Нехорошее предчувствие камнем висело на душе.
16.
Ночь началась так хорошо. Я снова была в библиотеке, получше рассмотрела знак и с удовлетворением отметила, что скопировала его совершенно правильно. Душистый сад радовал прохладой, а грандиозный алтарь вызывал священный трепет. Я побывала на боях рабов, видела, как незнакомка в неизменном балахоне из своих рук вручила победителю приз и возложила на голову лавровый венок. Но вскоре все изменилось. Небо набрякло тучами, за воротами храма послышался шум, и незнакомка, подхватив полы балахона, взбежала по ступенькам и скрылась за тяжелыми храмовыми дверями. По дороге к храму шла толпа, не обещавшая ничего хорошего. В сад полетели камни. Из пристройки высыпали воины, прикрывающиеся щитами. Длинные копья были нацелены на ворота. Они были полностью готовы к обороне, когда дверь храма распахнулась, и на пороге появилась человеческая фигура. Сначала я решила, что это незнакомка, судя по балахону с капюшоном. Но зычный мужской голос, прокричавший короткую фразу на непонятном языке, опроверг мое предположение. Стража расступилась, пропуская мужчину. Не обращая внимания на камни, сыпавшиеся дождем, он шел к воротам. Мне казалось, камни даже меняли траекторию полета, чтобы не задеть странного человека. Ни один импровизированный снаряд не то что не задел, рядом не пролетел. Воины открыли перед ним ворота, и мужчина в балахоне бесстрашно вышел к толпе. Он поднял левую руку, призывая к тишине. Он стоял, не шевелясь, довольно долго. Гул голосов стал затихать, камни прекратили опасный полет. И тогда мужчина заговорил. Толпа слушала, как завороженная, не издавая ни звука. Одного парня, слишком ретивого, пытавшегося прервать оратора, затолкали в задние ряды. Мужчина говорил резко, отрывисто. Люди стали опускать головы, словно, в знак осознания своей вины. Вдруг мужчина воздел обе руки, и толпа, как по команде рухнула на колени.
Кадр сменился. Незнакомка из внутренних покоев наблюдала за сценой, из-под капюшона была видна лишь презрительная ухмылка. Вероятно, такое было ей не впервой, и она знала заранее, чем все закончится. Толпа за окном редела. Вот уже разошлись все. Почти. Остался лишь один человек. Мужчина средних лет, с виду вполне благополучный, стоял перед оратором в балахоне, скрестив руки на груди. Незнакомка яростно топнула ножкой. А горожанин бросил несколько слов жрецу, плюнул ему под ноги, развернулся и, не спеша, пошел прочь. Оратор вернулся к незнакомке. Ее губы сжались в узкую полоску и побелели. Опасность миновала, но незнакомка знала, что это не конец.
Первый раз я увидела сон не из отдельных картинок, а целое кино. Во всех красках. Я переживала за героиню, восхищалась жрецом-храбрецом, вместе с ними возмущалась наглостью толпы. Но вместе с тем я чувствовала, что главная опасность исходит от того хорошо одетого сытого горожанина. Его лицо было мне странно знакомо. Но я никак не могла вспомнить - откуда?
Я проснулась, а тревога из сна осталась. Что за наваждение - переживать за людей, которые давно умерли, если, конечно, они существовали не только в моем воображении? Я убеждала себя, что пора выкинуть сон из головы и возвращаться в реальную жизнь, боясь себе признаться, что именно в реальной жизни я и чувствую опасность.
17.
Полина посмотрела в зеркало. Эта ночь оставила свои следы: лицо было помятым, под глазами темные круги. Она не часто бралась за косметику, но в этот раз пришлось. Завершив ритуал макияжа, Полина согласно кивнула своему отражению, проверила, все ли она выключила, взяла сумку и отправилась на работу. На улице она зачем-то огляделась, пожала плечами и поспешила к остановке. Едва она завернула за угол, из соседнего подъезда вышел ничем не приметный мужчина и заторопился следом. Он догнал Полину на остановке и запрыгнул за ней в автобус. Всю дорогу он не выпускал девушку из виду, а когда она вышла, проводил до проходной. Убедившись, что она вошла в здание, мужчина побежал к телефонной будке
- Здравствуйте, это я. Провел до места, никаких контактов. Да нет, не могла, я волк опытный. Да-да, помню, как привязанный.
Мужчина вышел из будки, цепким взглядом окинул окрестности. Подходящий укромный уголок нашелся сразу. Усевшись на ящик в маленьком проеме между аптекой и магазином, мужик приготовился к долгому и напряженному рабочему дню.
Должно быть, он обладал неисчерпаемым терпением, потому как переменил позу только ближе к обеду, когда из ворот сортировки высыпала стайка женщин. Вперив взгляд в женские лица и убедившись, что объект отсутствует, мужчина заложил ногу за ногу, отер лоб платком и снова замер на посту.
Полина не пошла на обед. В столовой всегда шумно, а мыслей в голове кружился целый рой, их надо было привести в порядок, разложить по полочкам. Тамара обещала принести ей что-нибудь перекусить. Работать приходилось с утроенной скоростью, чтобы собственные эмоции не мешались с чужими. Полина снова и снова прокручивала сон до малейших деталей. И как ни пыталась она успокоить себя, приходилось признать - ее предупреждали об опасности. Странно знакомое лицо противника жреца, самоуверенного горожанина, не давало покоя. Загорелое, гладко выбритое оно неуловимо кого-то напоминало. Полина перебрала всех своих знакомых, но никого похожего не припомнила. Но человеческая память ненадежна, и Полина решила вечером снова пойти в библиотеку посмотреть другие каталоги. Почему она уперлась в Египет? Вдруг это и не Египет вовсе? А, может быть, есть каталог магических символов, вроде того, что висит у нее над кроватью? А вдруг?
Ровно в семнадцать ноль-ноль Полина отставила пустой ящик и потянулась за сумкой. Читательский билет был на месте, можно отправляться.
Когда Полина вместо автобусной остановки отправилась на трамвайную, мужик забеспокоился: объект менял курс. Прячась за спинами прохожих, он последовал за ней. Трясясь в раскаленной консервной банке, мужик страшно потел, распространяя вокруг себя кислый запах. Женщины отодвигались от него подальше, даже мужики поводили носом и морщились. Идя к выходу, Полина прошла мимо него, едва заметно сморщила носик и мельком глянула на вонючего мужика. Встретившись с ней глазами, мужик выругался: он только что допустил грубейшую ошибку. Нельзя встречаться взглядом с объектом. Но девка с виду безобидная, недалекая, авось, пронесет.
В библиотеке Полину приняли, как старую знакомую. Уже никого не удивил ее заказ. И каталог такой нашелся. До закрытия рассматривала Полина магические знаки и символы. Уже зарябило в глазах, рисунки стали похожи, как близнецы-братья, но она упорно листала страницы. Одновременно с сигналом, возвещающим о закрытии библиотеки, Полина захлопнула книгу. Она готова была разрыдаться от отчаяния и злости. Прокорпеть столько времени, и все без толку. Читальный зал опустел, а Полина все сидела за столом, выводя на листе бумаги по памяти линии и фигуры.
- Ах ты, пиявка, - раздался сзади знакомый голос.
Полина вздрогнула.
- Ася, как ты тихо подошла.
- Хватит, пожалей нас, мы домой хотим. А что это у тебя? - Ася с любопытством уставилась на рисунок. - Это то, что ты ищешь?