Аннотация: "...они ходят, прекрасные в своей безмолвной мощи". Небольшой этюд о страхе.
ОБЛАКА
...они ходят, прекрасные в своей безмолвной мощи.
Третьи сутки лил дождь. Вода уже затопила подвалы и подъезды, подступила к окнам первых этажей. Больше не закручивались воронки над канализационными люками - дождь заполнил их до краев. Через улицы перебирались вплавь, на резиновых матрасах и самодельных плотах. Поселок неуклонно превращался в мокрый архипелаг из белых островков с разноцветными крышами; а с севера, от побережья уже поднималась и шла, разнося русла рек, выворачивая с корнем деревья, большая волна.
Бедствие надвигалось на поселок: дребезжала посуда в шкафах и сигналили, уходя под воду, машины...
Но спасение было уже близко, эвакуация шла полным ходом - и горели фонари, отражаясь в блестящих дождевиках, звучали четкие команды, никто не кричал и не толкался, все двигались в ор-га-ни-зо-ван-ном порядке, но - скорее, скорей же! - хватит ли места на всех? Припасы были старательно упакованы: макароны (одной хватит, чтобы накормить целую семью лилипутов), фасоль и крупа, разноцветные кубики сахара и сухарики из черного хлеба (пару он украдкой съел и подобрал крошки языком). Все было найдено на кухне, вытащено из пакетов и пачек, посчитано, записано, уложено в тряпичные мешки и плотно завязано. Предполагалось, что мешки непромокаемы.
А пресной воды хватит в реке.
Он торопливо проверял, все ли готово: брезенты натянуты, плоты раскатаны, но беженцев так много - вдруг утонут? Эй! там! все на середину, не толпитесь по краям! Закраины плотов проседали, напоминая о том, как они с отцом плавали на надувной лодке, и речная вода точно также колыхалась под ее днищем (на самом деле, очень надежным и прочным, и, не бойся, лодка ни за что не утонет).
Ветер нетерпеливо рвал паруса, вода прибывала.
Но, помня об этом (что лодка и плот не утонут), он все равно ужасно волновался и поторапливал беженцев, едва не сгребая их в охапку: вот рота солдат... вот тяжеленный крутолобый слон (важно правильное распределение тяжестей - слона надо поставить правее)... и кошка с котятами - синий, черный, желтый, красный... кажется, все. Самый маленький, серый, котенок лихо забрался на стул - впередсмотрящим на мачту. Над ним хлопал парус, зеленое одеяльце. Пес-сенбернар нес на шее бочонок с копейками; троица марионеток устроилась в кузове грузовика.
Командовать спасением поселка по-хорошему должен был робот-трансформер - уже не совсем трансформер, но все равно самый мощный и бравый среди кукольной братии. Но робот, забытый, валялся под платяным шкафом; а главным спасателем был, разумеется, Фомка, троллик с зеленой шевелюрой дыбом и приплюснутым носом. Фомка был старше всех кукол - его лицо давно посмуглело от грязи и плохо затертых чернильных каракулей, а пятки были обгрызены (пластмасса так здорово проминалась под зубами!) Как самого главного, его нарядили в драную серую шубку, а на шею повесили часы на веревочке. Кукла была стара и уродлива, и даже мальчик это понимал. С троллем, наверное, играла еще ма; сам мальчик куклы стеснялся и торопливо прятал ее от гостей за занавеску или под кровать, а если ее все равно находили, то бормотал:
- Да ну... фигня такая... на улице подобрал, - краснел и терялся.
Но сейчас стесняться было некого, и даже вопроса, кто станет командовать, не возникало. Разумеется, самый умный! Тролль был ужасно умен - светились зеленым глаза под настоящими, пушистыми ресницами; одно веко застревало и полностью не поднималось. Прищурясь, капитан Фома следил за посадкой с вершины дивана. Потому что капитан должен идти на корабль самым последним - это мальчик доподлинно знал.
Никого не забыли?
Вода уже добралась до вторых этажей, последних жильцов снимали с пожарных лестниц и крыш: помятых пластмассовых пупсов; лыжника, потерявшего лыжи, но нашедшего розовый чайник (а в нем бриллианты из брошки); заводного мыша; ваньку-встаньку... но сколько же народу! скорее! скорее! Волнение напоминало щекотку внутри, от него делалось смешно и приятно.
А волна неумолимо приближалась - в полном молчании (только пассажиры спасательного парома кричали, мяукали и лаяли). Он поспешно досчитывал кукол, покрикивая:
- Эй, все на борт, все на борт! - когда раздался...
Удар.
Ветер взметнул занавески.
И мальчик (Митя, обычно - Митенька, редко - Димочка) замер, сжимая конного солдатика - скок, скок по краю дивана - в ладони.
Он сидел на полу, поджав ноги. Вернее, на коврике - но так все равно было "грязно, нельзя". Правда, сейчас ругать его было некому - он остался один в квартире, и дверь в детскую была закрыта и заставлена стулом - никто просто так не войдет. Вокруг него на полу были расстелены "спасательные плотики" - сложенное покрывало, картонная крышка, старые тряпки, одолженные из сундука в кладовке. Диванные подушки изображали волноломы - такие он видел прошлым летом на юге. В отдельной коробке плыл капитан в серой шубе. Караван плотов уже готовился отправиться к самым высоким горам, когда порыв ветра подбросил занавески. И мальчик, как зачарованный, замер, уставясь в окно.
С пола ему был виден кусочек неба и антенны на доме напротив. Солнце освещало металлический край соседней крыши; на полу детской лежали горячие желтые квадраты. Окна в квартире ба были недомашними - огромными, с яркими стеклами, днем раскаляющими комнаты почти добела (занавески и гардины обычно отдернуты и чуть покачиваются от спасительного ветерка). Дом ба означал для него лето - теплую речку под ивами; летучий пух, который можно ловить (а он ускользает); длинные улицы под горку, по которым так здорово гонять на велике или самокате. Правда, сегодня ба ушла по делам - в ванной запахло духами, захлопнулась дверь, щелкнул ключ в замке. Но он не боялся. Стрелки на часах должны были дойти до половины-шестого, а солнце опуститься к соседней крыше, и только тогда можно было начинать бояться.
Вспомнив о ба, он посмотрел на будильник - микки-маус показывал на цифры четыре и пять. Еще, наверное, рано...
Игрушки ждали, игра замерла.
Волна.
Скок-поскок. Гонец опять помчался по берегу, выкрикивая...
Удар.
Ветер завыл. Теперь мальчик услышал его прежде, чем увидел - за окном засвистело, загудело, потом ударило в стекла. Занавески надулись как паруса и долго не опускались; по полу потек сквозняк.
Вот это да!
Куклы были забыты - игра на глазах становилась реальностью. Балконные занавески, только что колыхавшиеся сонно, теперь трепетали и закручивались под напором ветра. Удар! - и они снова надулись и захлопали, как сорванные штормом паруса. На город, похоже, надвигался дождь, и металлическая крыша напротив вдруг засияла особенно пронзительно и ярко под темнеющим небом.
"Гроза..." - подумал мальчик, ощутив внутри знакомую щекотку - волнение, а в нем, как газ в шипучке, толика страха. Гроза ему нравилась, но он помнил, что "молния может убить" и "если прыгать по лужам, то ноги промокнут".
А еще про шаровую молнию, которая залетает в окна и...
Опять? Зашумели деревья за окном, и мальчик словно увидел приближение ветра - тот бежит, задевая верхушки дворовых кленов и лип.
Удар.
Комната наполнилась свистом; закачалась и тонко зазвенела висюльками хрустальная люстра.
А вдруг (пришло в голову) это не гроза, а целая буря? Или смерч? Бурю он видел по телевизору - там показывали сломанные деревья и сброшенные с домов крыши. Про смерчи ему рассказывали и показывали на картинках, и мальчику сразу захотелось увидеть такой. Однажды на юге ему даже приснились вихри, которые бродят по морю, как громадные задумчивые слоны, трогая воду своими длинными хоботами. (Утром он первым делом выбежал на балкон. Море было темным, начинался шторм...) Но это было давно, прошлым летом, и рядом с ним были ма и па, а до моря, где водились смерчи, было долго идти, десять минут шагом, меньше - бегом.
А сейчас в доме больше никого не было.
Ба ушла и заперла дверь, велев ему не шалить.
Мальчик опять посмотрел на часы - одна рука микки-мауса не сдвинулась, вторая показывала на шесть... или это семь? Он забыл цифру. Где же ба? Может, она вернется раньше, чем польет дождь? Или гроза начнется раньше, чем она вернется, и ба придется бежать по лужам, а ветер будет выворачивать и рвать из ее рук синий зонтик - и она решит остановиться и переждать непогоду...
С неожиданной остротой мальчик ощутил свое полное одиночество - квартира была пуста, только у соседей приглушенно пело радио да с улицы доносился стук мячей и веселые голоса... Там играли. Митя хотел обиженно захлюпать носом, но новый порыв ветра заставил его вздрогнуть и опять во все глаза уставиться в окно.
Свист и - удар. Во дворе противно завыла автомобильная сирена. Надо было встать и закрыть балконную дверь, как всегда делала ба; повернуть задвижку и... но не успел он подняться, как - новый удар - большой фотоальбом, изображавший памятник (такой, как на Аллее Героев), вдруг покачнулся и начал падать с гладильного стола. Прежде чем Митя успел испугаться, альбом рухнул на пол и из него веером полетели карточки.
Ба! ремнем!
(Хотя ремнем его никогда не били - по крайней мере, всерьез - он сразу подумал "ну, все, накажут".)
Охнув, мальчик кинулся подбирать фотоснимки: на них были ба и незнакомый деда, ма с длинными волосами и он сам в виде атласного свертка или младенца. Он собирал их, скользкие, в стопку и пытался распихать обратно по местам, не сильно помяв...
Остановиться его заставила тишина, похожая на озноб.
Ветер улегся, только по полу струился сквозняк. Сирена перестала надрываться за окном - точь-в-точь как умолкали, уходя под воду, гоночные машинки, когда он играл в наводнение. И голосов на детской площадке больше не было слышно.
Наверное, всех прогнали и сейчас польет дождик...
Но время шло, а дождь никак не начинался. Он снова, как наяву, увидел гуляющий вихрь - тот шел не по морю, а по городским улицам; тонкий столб дыма, который хватает и уносит все, что подвернется: крыши, автомобили, людей. Даже, наверное, звуки (потому-то и стало так тихо). Может, все-таки закрыть дверь балкона? А стекла выдержат ураган? По телевизору говорили, что в сильную бурю люди прячутся в подвале. Сойдет ли вместо него кровать?
Правда, в детской стоял только тяжелый диван, под него не залезешь.
Митя шмыгнул носом - не собираясь плакать, просто от волнения. Он так и сидел, обхватив голые коленки, на полу среди разбросанных снимков. Ураган подбирался все ближе. Сможет ли он унести пятиэтажный дом? Или просто выбьет окно и утянет за собой мебель, люстру и самого мальчика? В сказке унесенный вихрем домик опускался на голову ведьмы, но Мите было шесть лет и он уже плохо верил в сказки. (Хотя на секунду подумал, что такой оборот был бы очень даже неплох - р-раз, и раздавить злую колдунью. И в путь по Волшебной Стране...)
Любопытство боролось в нем со страхом: подойти, посмотреть...? Но вдруг там действительно все, как придумалось - высокой крутящийся столб, который собирает в себя город, как пылесос засасывает клочки бумаги и мелкие игрушки?
В конце концов, любопытство возобладало. Медленно, настороженно он выбрался из-под гладильного стола. Комната между ним и окном выглядела как раньше - игрушки валялись, где их оставили; солнечные пятна лежали на полу, и по-прежнему ярко горела кромка крыши соседнего дома. Но странная тревога охватила вдруг мальчика. Что-то было не так. Небо хмурилось, от блеска металла за окном резало глаза. Казалось, что кто-то пускает с крыши солнечных зайчиков, пытаясь его ослепить... он, что, видит меня?
Зайчики вспыхнули в последний раз - и неторопливо погасли.
И в следующий миг что-то мелькнуло в окне - там, у самого верхнего его края, но мальчик не успел разглядеть, что это было, потому что мигом отпрянул назад, обратно под стол.
И... ничего.
Только небо, а в нем тонкая серебристая черточка - летит самолет. Высоко-высоко, почти за облаками... исчез.
Он сморгнул.
Что это было? Там, за окном?
Что-то темное и...
"Циклон", - вдруг пришло в голову. Он видел на такого по телеку, пока ба не заметила, на что он глядит, открыв рот, и не прогнала его "лучше поиграть в игрушки". У циклона был чудовищный глаз, и он светил им в темноте как прожектором... и мальчику тут же представился столб-великан, который стоит, облокотясь на их дом, и его громадная тень накрывает двор. Ее-то он и увидел... или это было лицо циклона, когда тот пытался заглянуть к ним в окно? И солнечные зайчики - отражение его страшного глаза?
Не может быть, не бывает...
И бука не прячется под кроватью, и никто не сидит внутри шкафа. Он забирался под кровать тыщу раз и светил там фонариком, но ничего не нашел, кроме пыли и пауков. А из шкафа прекрасно умел выскакивать сам - с улюлюканьем, замотанный в шубы и шали.
Но обычная храбрость в одночасье изменила Мите Горячеву. Он, бесстрашно лазивший под кровать за упавшей игрушкой и ночами в одиночку выходивший в темный коридор, сейчас боялся пошевелиться и только крепче стискивал руки, обнимая колени. Страх холодными пузырьками газировки щекотался внутри; мальчик начал дрожать, будто в ознобе, и услышал смешной дробный стук - клацанье собственных зубов.
"Мне не страшно", - он сжал губы.
Что бы сделал в такой ситуации настоящий герой?
Взял бы меч, вышел навстречу чудовищу...
Но меча не было, а автомат (с трещоткой, с подсветкой) лежал в коробке с игрушками, под самым окном.
Комната - с открытой нараспашку дверью балкона - вдруг показалась ему безумно ненадежным местом. Чем-то вроде ловушки, которую, кажется, он видел в кино про циклона, - в ней сидели люди, и великан запускал внутрь толстые пальцы и хватал человечков, как червяков. Как па на рыбалке вытаскивал червяков из коробки и насаживал их на крючки.
Он потом изрисовал этой картинкой немало листов. И каждый раз, рисуя человека на крючке, испытывал щекотный, стыдный (потому что прогнали и запретили смотреть), взволнованный страх.
Но это же было кино!
Невзаправду!
- Никаких великанов не бы... - начал мальчик, пытаясь развеять злые чары.
И осекся.
Окно стремительно потемнело. Свет уходил из него, словно с неба спускался вечер. Он испуганно поглядел на часы - руки-стрелки не сдвинулись? Или он что-то напутал? На них в прошлый раз было шесть или семь? Где же ба? Она ведь обещала прийти вовремя!
Будь он помладше, наверняка бы, уже с ревом бросился к двери из комнаты. Но Мите весной исполнилось шесть, и он не желал бояться сказочных великанов, темноты и грозы и даже один раз не испугался, когда тонул... но вот одиночества - он на самом деле жутко боялся.
Почему самые страшные вещи происходят, когда ты один?
"Я сейчас подойду и погляжу, что там, наверху... нет там никакого великана, и тень - это просто туча закрыла солнце... великанов не бывает, это все сказки..." - на четвереньках, не поднимаясь на ноги, он прополз чуть вперед.
Добрался до дивана.
Ничего.
Только хмурое небо в окне.
Занавески чуть-чуть шевелятся.
Однако тревога, все то же странное, беспокойное чувство, томила его: великаны ужасно хитры. А вдруг тот, за окном, ждет, пока глупый мальчишка приблизится?
Чтобы сделал настоящий герой?
Выставил бы в окно шапку и посмотрел.
Шапки тоже не было, но вокруг валялись игрушки, и он потянулся к самой ближней, к грузовику с марионетками в кузове... замер. Грузовик стоял на солнечном пятне - хоть и потускневшем, но до сих пор различимом, - и ему опять пришло в голову, что яркие пятна - это отсветы от глаза циклона.
Бочком-бочком он отполз в сторону, к дивану. Потянулся, напрягая все тело, в любой момент готовый нырнуть за диванную боковину, - и все-таки достал до коробки с улыбчиво щурящимся троллем. В любое другое время он поговорил бы с капитаном Фомой, объяснил бы ему, что случилось, но сейчас мальчику было не до игр, и потому он просто размахнулся, отведя руку назад, и как гранату швырнул тролля в сторону окна.
И...
Ничего не случилось.
Лапа не сунулась в комнату через балкон.
Лицо не заглянуло внутрь.
Сигнализация опять завопила снаружи (он вздрогнул). Звук был страшно унылым, плачущим, словно автомобиль с кем-то прощался.
"Да никого там нет".
Митя поднялся на ноги - как заяц, который встает столбиком, высматривая врага поверх травы.
Сделал шаг вперед.
"Нико..."
Удар.
Занавески взвились, закрутились. Задрожали и загудели окна; мощный порыв ветра потащили по полу разбросанные тряпки. Мальчик отскочил, ударился боком о гладильный столик - тот покачнулся, и мальчик вцепился в него, как в спасательный плот. Он дрожал. Это было нечестно, нечестно! Они сговорились его напугать! Никого там нет, только небо!
И города нет?
Город есть! Это не сон и не игра, он взаправду стоит в комнате ба и...
- Не играй со мной в прятки!
Тишина.
- Так нечестно. Я тебя вижу, - он прикрыл глаза ладонями и посмотрел между раздвинутых пальцев. - Выходи!
Серое небо светилось в раме окна. Он смотрел - и никак не мог оторваться, взгляд затягивало словно в трясину. С ним такое бывало - иногда он засыпал наяву, убаюканный странным бесплотным напевом, а когда приходил в себя, только и помнил, что минуту назад все вокруг выглядело немного иначе. Например, та желтая женщина в рамке на стене... откуда она? Ах да, это фотография сестры ба, она висит здесь уже тысячу лет, но почему она так непривычно выглядит? От подобных минут у него оставалось ощущение крайней сосредоточенности, похожей на обморок. Вот и сейчас он стоял, застыв в неодолимом гипнотическом оцепенении: окна дома напротив блестят, как пустые глаза, их блеск наливается алым, а с улицы слышны голоса и гудки, и кто-то кричит:
- Коля! Ко-о-олька!
- Это просто игра, - повторил он, не чувствуя собственных губ. - Там действительно чудовище, оно хочет меня съесть, и это такая игра. Бух, - он ткнул пальцем в окно - будто выстрелил из пистолета, и повторил, сложив губы трубочкой: - Бух!
Тишина.
С какой-то невероятной, холодной отстраненностью он еще раз оглядел детскую комнату: куча разбросанных игрушек, скомканные тряпки на полу, гладильный стол, неподъемный диван и запертый (от него) платяной шкаф. Спрятаться было негде. Между ним и соседней комнатой стоял стул, подпирающий дверь. На мгновение мальчик прикрыл глаза. У него кружилась голова, и его мучительно тянуло к окну - подойти, посмотреть... ведь тогда все закончится? Он торопливо лег на пол - нет, под шкаф не залезть. Под шкафом валялся трансформер, и, протянув руку, Митя зачем-то вытащил его на свет. Покрутил в руках, машинально нажал кнопку на спине - робот зашумел и задвигал ногами; звук вышел неожиданно громким, и от испуга мальчик едва не отбросил игрушку. Прихлопнул кнопку задрожавшими пальцами...
Снова посмотрел в окно.
Пустота. Ветер снова улегся.
Ты ведь не видишь меня, правда? Я же тебя не вижу.
Он посмотрел на стул у двери, оценивая расстояние. Не вставая с колен, ползком подвинулся вперед... и еще немного... остановился.
Занавески не двигались.
Закусив от напряжения губу, мальчик аккуратно поставил робота на край коврика.
"Раз... два... три!"
Кнопка нажалась - и робот вперевалку пошел вперед, моргая красными глазами и издавая глухой механический звук, похожий на кваканье. Мальчик поднялся. Он ждал, не совсем понимая, чего именно ждет - громадной руки, которая сунется в окно? что робот сам собой повернется и двинется обратно к нему? что этот кошмар каким-то образом наконец прекратится, и он снова сможет вернуться в нормальную жизнь, к своим маленьким играм?
Может, он все-таки спит?
Почему он не может просто спать и видеть сон, из которого так просто проснуться?!
Трансформер уже миновал первый ряд светлых квадратов и приближался к второму. Ничего не происходило, и мальчик, наконец, решился и двинулся следом за ним. Но не успел он сделать и трех шагов, как робот замер - будто на что-то наткнувшись. Он стоял посреди ковра, продолжая гудеть и раскачиваться, но не трогался с места. А потом пошатнулся и рухнул, беспомощно задергав ногами.
Тогда-то и произошло то, чего Митя давно боялся и что посильно оттягивал, - у него сдали нервы.
Он рванулся вперед - то ли к балкону, то ли к спасительной двери, - каким-то чудом не завопив в голос, уже не обращая внимания на то, что трансформер на полу визжит и крутится, пытаясь подняться, и не сводя глаз с проклятого окна...
И увидел.
Стремительная серая полоса тянулась наискосок через небо.
Она кипела и извивалась. Из нее исходили темные лучи, похожие на дымные, пыльные занавеси, и полоса ползла на них, как гигантская сороконожка. Ступая прямо через их двор, где воздух стал мутным и дымным, как при пожаре.
Он видел ее ровно секунду и, как ни странно, хорошо разглядел, хотя и не мог бы описать, что именно видел - какую-то хмарь, кипящее небесное варево, движущуюся... пустоту?
"Бог", - понял он внезапно. - "Это же бог! бог идет в облаках!"
Откуда взялось это "бог" и что оно значило, он тоже не смог бы сказать. Позднее ему откроют секрет, что облака есть мысли Бога, но к тому времени Дмитрий Горячев полностью позабудет о вечере шестнадцатого июня седьмого года своего бытия, когда он ничего не ведал ни о богах, ни о небесных тайнах. Увиденное не испугало, но потрясло его... если бы в зрелом возрасте ему удалось ему восстановить этот день в своей памяти, он, наверное, произнес бы только два слова: "чудовищным равнодушием".
Игра в прятки кончилась.
Он вышел из своего укрытия.
И в следующий миг его обдало изнуряющим жгучим неземным холодом, от которого кровь стыла в жилах, но каким-то чудом, не раздумывая и уже ничего не воображая, он ухитрился выдернуть стул из-под дверной ручки, отшвырнуть его в сторону - и вырваться за дверь, в спасительный сумрак большого зала, где стояли шкафы! стол со скатерью! кровать! множество мест, где можно было спрятаться и переждать...
Величайшее противостояние его жизни было выиграно.
***
Никто не заметил странной душевной перемены, произошедшей в Мите Горячеве. Он и сам о ней не подозревал и по-прежнему бестрашно выходил по ночам в темный коридор и не боялся вымышленных чудовищ из-под кровати.
Екатерина Валиевна, вернувшись из булочной, обнаружила внука в кладовке. Дмитрий спал на полу, под старой занавеской, и, пробужденный, не мог толком объяснить, что он здесь делает и во что играл. Весь вечер он был очень вялым и сонным, и жаловался, что у него болит голова. Даже в постель он отправился непривычно легко и проспал почти до десяти часов утра - когда встревоженная бабушка уже подумывала его растолкать. Но, проснувшись, Митя мигом ожил и вскоре умчался на улицу, играть. Поглядывая в окно, бабушка видела, как он снует по детской площадке, помогая случайным приятелям устраивать забег домашних хомячков. Сама Екатерина Валиевна зверей в доме не держала и не одобряла, но Митя, к счастью, ими, кажется, не интересовался и никогда не просил подарить ему щенка или котенка.
Он вообще был нешумным, домашним ребенком, который не причинял ни родителям, ни бабушке особых беспокойств. Не считая того, что он также тихо, как играл в своей комнате, был способен удрать на речку или в лес за ягодами. Но взрослые об этом, как правило, даже не узнавали - возвращался он не менее тихо. Единственный его серьезный недостаток - нежелание спать (не то, что днем - даже ночью) - тем летом как-то сгладился и постепенно исчез. Теперь Митя отправлялся в постель без капризов и не бегал до полуночи то попить, то в туалет, мешая спать самой бабушке. Иногда, правда, он вскакивал спросонок и неразборчиво вскрикивал, но никогда не плакал, испугавшись страшного сна. У него был секрет, неизвестный даже ему самому, - он ничуть не боялся ночных кошмаров.
Он вообще мало чего боялся, этот тихий, скрытный мальчик, - на самом деле только действительно страшных вещей.
...Через пару недель он увидит пеструю женщину, прячущуюся в тени раскидистого дерева. Женщина поманит его, в ее руке будет что-то ярко блестеть. В другое время он бы, возможно, подошел - посмотреть на игрушку. Но не теперь. Теперь он просто твердит:
- Извините... простите, - и пятится, пока женщина умильно глядит на него и, улыбаясь веселой волчицей, протягивает - на, возьми, мальчик, подарок... - к нему свою худую когтистую руку.
Он убегает.
С чувством ужасной вины, потому посмел отказать доброй женщине со звериными очами.
Но убегает - не оборачиваясь.
Нежить и чудь окружает его, поля расцветают иными цветами, знакомая улочка, если свернуть с нее вдруг, может вывести к глухому ручью, к обветшалому дому, а может - к печальному старому храму; а он все бежит, прикованный взглядом к пыльной грешной земле, твердя, что это лишь сон и игра (теней, воображения), а совсем не взаправду.
Но с каждым шагом, с каждым звонким щелчком сандалий о серый асфальт ему становится все легче и беспечальнее; он поднимает голову, раскидывает руки и мчится под горку; он возвращается в привычный полдень - с перестуком мячей и криками "штандер!", где пестрая женщина - просто цыганка, а они, как известно, воруют детей.
И данной версии событий Дмитрий Горячев держится до конца - что это не сон, это реальность, которая просто мерещится и притворяется чем-то иным: просто цыганка, просто громадная рыба или причудливый куст, просто случайные тени в подъезде... просто человек в белом плаще, похожий - вот чертова пошлость! - на ангела. Отведи на секунду глаза, перестань на него по-идиотски глазеть - и ангел, наверняка, исчезнет, растворится в толпе. Но на самом деле он жутко боится, что реальность исчезнет, стоит ему отвернуться, и потому в очередной раз просто сбегает прочь от нее - не оборачиваясь.
Как в тот давний июньский день впервые благополучно сбежал от опасности, и бегство незаметно стало его жизненной привычкой. Вот мальчик бежит вниз по улице - и растет; бежит - и меняется; он убегает в надежнейший сон - от мучительной и неверной лживости яви. Под горку, вприпрыжку, минуя дома и людей... и снова - на холм, в вышину, в упоении бега забывая все лишнее - свой возраст и имя, страдания, горе и саму человеческую природу.
Он больше не мальчик - он птица, он ветер, он прыжковый пилот и не помнит себя...
Но куда он бежит?
Облака в вышине, возможно, и видят, но неизменно молчат.
Быть может, к тому последнему пределу, где обитает неведомый Бог, что когда-то прошел мимо него в облаках.
Прошел и бросил мимолетный, бессмысленный взгляд на свою собственную грезу, на своего будущего атеиста и святотатца.