- Бисмарк! Ты куда? - воскликнула Анка, давясь от хохота и глядя, как Дитмарк спасается бегством, - Ха-ха!! Два немца в группе.. И те... Один Бисмарк, другой фон Барон!!!
Анка хохотала, давилась колбасой и ветчиной, сыром, маринованными польскими корнишонами, продолжая запихивать себе в рот все, что было предложено на столе к завтраку. Предложено было хорошо: омлет, творог, йогурты, свежее булочки, черный хлеб, блюдо с ломтиками сыра, блюдо с ветчиной и блюдо с копченой колбасой, маринованные огурчики, печенье, круассаны, конфитюр, конфеты, минеральная вода, разные соки на выбор, чай и кофе. Анка без разбора запускала лапищи во все и запихивала снедь себе в рот, запивая попеременно кофе, соком и минеральной водой, фыркала, смеялась, давилась, веселя подружек за столом. Польская профессура, съехавшаяся по утру на конференцию в Торунь и завтракающая в паре столов по соседству, недоуменно и напугано поглядывала туда, где столовались русские.
Однако и не будучи профессурой, любой ушлый русский догадался бы, что подобная веселость отнюдь неудивительна и часто свойственна согражданам за границей в состоянии all included. Русские студентки приехали учить польский по договоренности между университетами. И неожиданно для себя очутились в раю. Никогда досель не видали они такой роскошной общаги, которая своими чистыми двухместными номерами, туалетом и душем всего на 4 комнаты, с коридорами и предбанником, запирающимся на ключ, больше напоминала гостиницу. Но поболее того поразила их столовая. О! То была не столовая... То была самая что ни на есть ресторация, с чисто накрытыми столами в голубых и синих скатертях. Столы были украшены вазочками с цветами. Салфетки подавались в кольцах изогнутыми в невероятнейшее оригами. Посуда сверкала белизной. Девушек по первости пронизал шок, но изрядная доза алкоголя, принятая на грудь в первую же ночь, быстро избавила их от неловкости. Под утро винные пары развеялись, но веселость так и осталась.
Анка веселилась во всю. Останавливать ее после вчерашней ночи было все равно, что восстать поперек путей навстречу скорому поезду с криком "задавлю". Легла Анка спать в шесть утра и от недосыпу Анку жестоко колбасило.
В тот самый момент, когда она запихивала в себя что ни попадя, бурно восторгаясь польской халявой, Дитмара, скромного немецкого менеджера, угораздило проходить мимо. Дитмар был невысокий прямоугольный немец с продолговатой головой ("потому что их там кесарят при рождении", как пояснила Виолетта), незаметно переходящей в широкую шею. Он работал в Германии в крупной компании. Компания сотрудничала с польской фирмой, и руководство направило Дитмара в Польшу на языковые курсы. Бледный, с бессмысленно сосредоточенным выражением лица, он взирал на русских сквозь очки и бродил по Торуни с аккуратно подстриженными черными волосами, в элегантном сером свитере и серых же брюках - и все бы было ничего, кабы не его отчаянно красные носки. Эти его истово красные носки и стали предметом неуемного любопытства русских девиц. Дитмар периодически появлялся то в столовой, то в здании университета и неизменно шарахался от русских каждый раз, заслышав, как коверкают его имя. Чутье подсказывало Дитмару, что лучше бы драпануть, как бы чего не вышло.
- И чего это у него красные носки? - задумчиво поинтересовалась Щукина.
- Может, в Германии мода такая? - предложила версию Анка.
- А может, он познакомиться хочет? А носки чтобы привлечь женщин? - предположила Виолетта, пока Дитмар, пользуясь тем, что русские утратили фокус внимания, улепетывал, сверкая на прощанье красными носками.
По дороге он наткнулся на Петрову. Петрова шла одна, она часто так ходила, и это обстоятельство разграничивало Петрову и осмеявших его русских баб.
Петрова улыбнулась тому, как пламенно горели у Дитмара уши. Петрова была большой эстет и по достоинству оценила колор. Уши Дитмара полыхали как стяг на ветру, это придавало его немецкому сосредоточенному лицу торжественность и сообщало даже некий потаенный смысл, повергающий Петрову в необъяснимый трепет.
Дитмар облегченно улыбнулся в ответ. Очень осторожно он решил спросить про утренний хохот. Странные русские бабы ржали всякий раз, завидя его, и Дитмар смутно ощущал, как его настигает невроз.
- Да, утром много хохотали, - загадочно ухмыляясь, кивала Петрова.
- War Anya betrunken? (Аня была пьяная?) - спросил Дитмар.
- Nein. Sie war nicht betrunken. Sie war nur lustig. (Нет, Анка пьяная не была. Она просто была веселая.)
- Warum? (Почему?) - спросил Дитмар, искренне надеясь найти объяснение аниной веселости и тайно комплексуя, что причина этой веселости то ли его очки, то ли носки. Но только Петрова знала, что Анка без повода весела почти всегда.
- Sie ist doch Russin...(Она же русская)
- Und..? - (И что?) - упрямствовал Дитмар, глядя на Петрову изумленно, словно рак из пруда.
- Russische Mentalitaet ist ganz anders. (Русский менталитет, он совсем другой.)
- Wie so? (как так?)
Ну как объяснить немцу искреннюю радость русской души? И что Анка выросла в совке и не было в анином детстве столько красивых игрушек, как у него, воспитала ее мать-одиночка в однокомнатной квартире. Она растила Анку на одну зарплату и на периодические алименты, и часто к концу месяца у них был абсолютно пустой холодильник. Но и на алименты Анка удалась на славу, высокая, длинноногая блондинка, с модной узкой попой, наивными голубыми глазами и пухлым розовым ртом, она поступила на факультет славянской филологии и выбралась в Польшу. Ура! Европа! Ура! Еда! Эй, профессура, поляки! Что сидите как сычи! Жизнь так прекрасна, когда на столе ветчина, корнишоны и рогалики!! А в автоматах бесплатное капучино! Вот она я! Прекрасная блондинка, сижу за этим роскошным столом! Я не просто выжила в Раше! Я забралась аж в Польшу и готова сожрать весь стол!
Дитмар вперил взгляд в Петрову, ожидая ответа. Петровой стало тоскливо.
- Weisst du Dietmark, es gibt ein Spruch... in Russland...Was fuer Russen gut ist, fuer Deutschen Tod ist. (Знаешь, Дитмар, в России есть поговорка "Что русскому хорошо, то немцу-смерть")
- Der Tod?(Смерть?) - Дитмар в ужасе округлил глаза.
Дитмар немного помолчал и ретировался, а Петрова почувствовала облегчение.
Петрова вернулась в общагу. Дверь в предбанник была открыта, сквозь коридор девицы протянули бельевую веревку, на веревке сушились кружевные трусы, лифчики и атласные комбинации. Вода стекала с лифчиков и комбинаций и капала в расставленные тазы. Было тихо, еще никто не вернулся назад, только перед зеркалом стояла обнаженная по пояс Щукина и задумчиво разглядывала свое отражение. Щукина была маленькой, хрупкой и тихой девочкой. И все бы ничего, кабы не ее мистический потусторонний взгляд. Бывало, сидит себе Щукина мирно в баре, пьет пиво, никого не трогает и вдруг как поднимет очи и глянет на мир - и всех берет оторопь... и бармена и заблудших поляков. Несколько раз Петрову спрашивали, уж не курит ли Щукина чего. Но Петрова твердо знала, что Щукина хорошая девочка, ничего себе не колет и не курит.
Вода капала с лифчика: кап...кап...кап. Щукина гляделась в зеркало.
- Сиськи висят, - задумчиво, словно во сне, промолвила она.
Петрова, не желая нарушать созерцательную интимность Щукиной, молча пошла к себе в номер. На стене висело зеркало. Петрова глянула в зеркало. Сиськи были на месте. Она подумала о Дитмаре. Наверное, она его испугала своими репликами. Вошла Щукина
- Виолетта пригласила Дитмара вечером в восемь на пиццу. Будешь скидываться? - спросила она, окинув Петрову потусторонним взглядом.
Петрова подумала, потом расстегнула сумочку, достала кошелек и отдала деньги.
Зрелище сулило быть многообещающим. Петрова, не раздеваясь, легла на кровать и заснула, ехидно улыбаясь.
Как Виолетте удалось заманить Бисмарка на пиццу, история умалчивает. Но ровно в восемь вечера он как штык стоял перед русскими номерами неловкий и бледный, часто моргая и переваливаясь с ноги на ногу. Все те же красные носки. Девицы встретили его ласково.
- Ой, Дитмар! Заходи...Проше! Проше!
И Дитмар, доверчивый, как теленок, поплелся на женские голоса. Он почти не знал польского языка, но в ответ на это слово "проше" он с радостью закивал. Особенно любезна была Виолетта. Она распушила слегка вьющиеся блондинистые и в целом шикарные волосы и надела с джинсами красную майку без лифчика. Сквозь майку игриво просвечивала обширная грудь.
"Подобрала в тон носкам Дитмара", - не без ехидства подумала Петрова.
Завидев Дитмара, Виолетта широко улыбнулась и подалась сосками вперед.
- Проше!
Дитмар сидел за столом одиноко и неловко. Положив ладони на колени. Девицы скоропостижно доставали пиццу из микроволновки.
Петровой стало неловко. Она вдруг почувствовала на себе груз ответственности за пока еще бесхозного Дитмара, ведь она единственная кое-как знала немецкий и ощущала себя для Дитмара фактически проводником в загадочный мир славянской души.
За столом царило оживление, все болтали на русском. Виолетта с чувством рассказывала, как она занималась карате и в доказательство сделала коронное "кия" прямо у Дитмарка над головой. Но Дитмар сидел отстраненный, удрученный и тихий. Внутри него происходил какой-то процесс.
Дитмар жеманно взял кусок пиццы кончиками пальцев и принялся вежливо его кушать.
- Ох уж мне эти немцы, - вздохнула Щукина, Какой-то уж он больно тихий, наверное, своими бабами забитый. Немки же страшные. Как мужики. Бедненький. Ну, ничего, мы тебя покормим, ты кушай пиццу, Бисмарк, кушай. Вот пивом запей.
- Бисмарк? - Изумился Дитмар сквозь пиво,
- Ой, извини, я перепутала, - спохватилась Щукина, - ты кушай.
Дитмар допил пиво и аккуратно взглянул на часы. Прошел час.
Щукина грустно улыбнулась и вздохнула устало, как многодетная мать:
- Смешной такой, понял, - и, обернув лицо к Дитмару, и по слогам произнесла:
- Masz dobry Polski. (у тебя хороший польский)
- O, danke! Dziekuje! (O! Спасибо! Спасибо!) - расцвел Дитмар, но Щукина уже не слушала его, она пустилась рассказывать, как она сподвиглась изучать польский.
- Давайте говорить по-польски!- воскликнула она в благородном интернациональном порыве, - А то Дитмар не втыкает.
И все принялись медленно думать и говорить по-польски. Но Дитамр не втыкал и так. Польский был ему совсем чужим. И он учился в начальной группе.
- Was sagen sie? (Что они говорят?) - переспрашивал Дитмар Петрову. Петрова старательно переводила с польского на немецкий, пока девицы не плюнули на польский и не принялись снова трандеть на родном языке и Петрова не захлебнулась в потоке русской брани, старательно выискивая немецкие синонимы. Но немецкий язык синонимами был беден.
- Это непереводимые фразеологизмы и идиоматические выражения, - пояснила Петрова и напилась пива. А Дитмар, покоряясь судьбе, снова взялся за пиццу.
Потом Дитмар придирчиво осмотрел свои пальцы и глазами стал искать на столе салфетки. Их не оказалось, и он осторожно вытер пальцы о свисающую скатерть.
- Ой, Дитмар, все съел! Маладец! - вклинилась Анка , - На вот еще...Кушай.
Дитмар нехотя принялся за новый кусок, украдкой поглядывая на часы. Так прошел еще час. Девицы болтали, Дитмар кушал пиццу и смотрел на часы уже откровенно и настойчиво, в тайне надеясь, что девицы заметят его взгляд и ничего не придется им объяснять и казаться невежливым... и они сами как-нибудь с ним распрощаются. Но девицы были увлечены беседой, они наелись пиццы, напились пива, они все чаще хихикали без повода и их щеки горели беззаботным румянцем.. А Анка подавно заливалась хохотом практически без пауз. Положение стало опасным. Часы показывали час ночи. Дитмар набрался сил, и, внимательно подбирая польские слова, и с аккуратной улыбкой тихо сказал:
- Спасибо большое за приятный вечер. Я пойду домой, ага?
- Куда? - вдруг воскликнула изрядно напившаяся пива Щукина, окатив его своим потусторонним взором и потянула привставшего Дитмарка за рубашку обратно. Дитмар оторопел и снова сел на место. Он просидел минут десять с опустошенным взглядом, в котором читалась паника, но таки набрался мужества и повторил попытку.
- Я пойду, мне пора.
- А мы тебя не отпууустим, - игриво пропела Щукина, припечатав плененного немца взглядом, исполненным жадного желания насильственной любви.
Лицо Дитмара покрылось нервными пятнами. Он впал в ступор.
Петровой, наблюдавшей эту метаморфозу, стало его жаль.
- Отпустите пацана, он давно не писал! - вступилась Петрова, поднимаясь и поманив Дитмара, потерявшего всякую веру в спасение, рукой.
- Ты вообще за кого? За нас или за немцев? - запротестовали девицы, но вдруг распахнулась дверь, и ввалились украинцы с ящиком пива.
- О, а мы как знали, что тут поляна!
Дитмар потерялся в суматохе, и Петрова, воспользовавшись ситуацией, вытолкнула его на воздух. Дитмар все еще судорожно дышал, но нервический припадок прошел, и пятна медленно сходили с лица.
- Данке дир! Данке! (Спасибо тебе! Спасибо!) - он горячо сжал руку Петровой. И Петрова почувствовала себя так, словно ей вручили медаль за освобождение Берлина.
Дитмар утекал в ночь. Петрова мечтательно смотрела Дитмару вслед, смутно размышляя о неразгаданной тайне его красных носков.
Прошел день. Лифчики мирно сушились в прихожей. Было тихо. Девицы валялись в номерах, Виолетта листала "Космополитен", Щукина лежала и смотрела в потолок. Петрова спала.
- Я видела сегодня, как украинки увели нашего Дитмара! - вздохнув, сообщила Анка.
Прошел еще день. Студенты сидели вокруг костра. Дитмар внимательно смотрел в огонь. Рядом была украинка Галя. Галя льнула к Дитмару, обвивая его гибкими, точно лианы, руками. Дитмар казался всерьез пьян, лицо же его было сосредоточенным, но задумчивым, он словно прислушивался и будто бы что-то важное осознавал. Галя тоже была пьяна, и лицо ее выглядело буднично и сердито. Гале не нравилось, что русские девицы наблюдают за ними издалека и вторгаются в их приватность. Носки у Дитмара были серые.
- Переодела нашего Бисмарка, сучка, второй день поит горилкой, - хохотнула Анка.
Наутро была экскурсия. Бисмарк, бледный как никогда, пошатываясь, плелся к автобусу. Галя властно впихнула его внутрь и дала ему заранее припасенную подушку.
Бисмарк уткнулся в подушку и проспал до конца экскурсии.
Через пару дней русские сидели в баре напротив общаги и пили пиво. Виолетта сидела в белом обтягивающем платье-мини с перьями, обрамлявшими роскошное декольте, естессно без лифчика. Она курила и сочиняла вирши на салфетке, сладко притулившись на коленях Арека, польского бармена, пьяного в дупель. Арек лениво обнимал Виолетту. Глаза у него были косые. Они допивали бутылку водки и пакет апельсинового сока.
- Не фотографируйте меня! - одернула Виолетта, еще не хватало, чтоб парню моему эти фотки потом попались.
Щукина пила пиво и с каждым выпитым глотком взгляд ее насыщался потусторонностью. Анка пила пиво и хохотала. Петрова пила пиво и почему-то думала о Бисмарке.