Аннотация: Более подходит определение историческое фэнтези. Гномов нет, эльфов нет, магии нет. Авторский эксперимент (над собой).
Крыса в чужом подвале.
Старая история, рассказанная еще раз.
Часть первая.
1.
Пятиминутный разговор на повышенных тонах завершался.
− Значит, этого полковника вы решили не cдавать?
Капитан Малинин протянул собеседнику весомую папку с документами. В данный момент его лицо точно соответствовало фамилии - красным красно от негодования и злости!
− Совершенно так, − последовал утвердительный ответ.
В отличие от капитана второй участник разговора спокоен.
Капитану хотелось выругаться. Но не выругался. Во-первых, его посетитель имел звание майора. Майор Дубов. Во-вторых, представлял государственную службу, спорить и перепираться с которой бесполезно и очень вредно. И для карьеры и для здоровья.
− Вы хоть видели, что он натворил? - сдержанно поинтересовался Малинин.
− Фотоматериалы, − сознался Дубов, забирая папку.
− А я воочию лицезрел работу вашего полковника, − Малинин не сдержался в официальных рамках. − Моего следователя чуть инфаркт не хватил!
− Увольте его, − запросто порекомендовал Дубов. − Если нервы не в порядке уже не работник. Тем более следователем.
На Малинина накатило. Советует, советчик!
− Вас бы туда! - вырвалось у капитана. - Может быть и посовестились хлопотать за ублюдка.
− Уж коли он ублюдок, то наш, − Дубов щелкнул пальцем по папке. - А вам этих жалко?
− Жалко пуля для вашего ублюдка оказалась травматическая, − выдохнул последнее слово Малинин.
На том и расстались.
Тот о ком вели речь капитан и майор, лежал на жесткой койке тюремной больницы. Костя для друзей, жены и её родни. Костас для бабки (Хронике заманьа, яя!*) гречанки с Кубани. Константин Иванович Борзовский для остального мира.
Взгляд, устремленный вверх, изучал зигзаги и выверты потолочной трещины. Вполне возможно, не трещина, а тень занимала Костаса. Тень от решетки, разлиновавшая потолок. Полоска светлая, полоска темная...
...На сборы три дня. В аэропорту быстрое прощание. Дубов тогда припоздал, успел лишь сказать своим ребятам пару напутствий, да на дорожку крепко похлопать по плечам. С богом!
Нудный перелет, а за ним неделя в тесной каюте старой тихоходной посудины под либерийским флагом. Корабль вонял мазутом, гнилыми фруктами и краской подновленных бортов и палуб. Даже легкий шторм, трепавший их в течение суток не смог отмыть и выветрить въевшийся в переборки запах. От безделья резались в карты и шахматы. Презрев устав, купили у стюарда огромную бутылку рома. На этикетке залихватский пират призывал: Взять на абордаж! Взяли! Одну, потом вторую. Качество напитка не шло в сравнение даже с сивухой. Дерьмовый вкус рома с трудом заедался апельсинами, которыми угощали бесплатно. Но, в чем в чем, а в питие россияне впятки не идут, потому ром закончился быстро. Болели от него дольше, чем пили.
В порт назначения вошли ночью. Редкие огоньки, застывшие краны, жиденькие гудки отходящих в плавание судов.
Их встретил молчаливый гид, сопроводил до стоянки такси. Город промелькнул неоновыми рекламами и пустыми улицами. В аэропорту битком военных патрулей. На транзитных пассажиров им плевать. Патрули и транзитники каждый сам по себе. Интересы не пересекались.
Здание вокзала в выщерблинах пуль. Часть верхнего этажа выгорела. Пожар потушили и этим довольствовались. Последствия от огня никто убирать не собирался.
В зале ожидания малолюдно, скучно и убого. В каждом углу автоматы с кока-колой и местным пивом. В ресторанчике симпатично, но аппетитные блюда абсолютно не съедобны. В ожидании отлета маялись до утра.
Списанный в Штатах за древность Дуглас ДС-3 продолжал служить небу. Облупившийся, помятый, несчетно раз чиненный, легендарный летун кудахтал и отстреливал дымком. Когда самолет выруливал на полосу, левый мотор заглох.
Пилот, пронесся по салону мимо встревоженных пассажиров и выскочил из транспорта. Послышались удары чем-то тяжелым. На взлетку посыпались метизы: болты, гайки, шплинты.
− Pojbany dupa*! - выругались в кабине по громкой связи.
Так и вышло. Двигатель запустили, самолет потарахтел и натужно взлетел. Три часа болтанки и тряски показались вечностью. Преодолевая пространство, старина Дуглас грозился закончить летную карьеру последним пике, прихватив к богу и весь груз: живой и багажный.
На подлете самолет обстрелял с земли.
− Мама-Африка, − объявил прибытие Стас Станев, покидая борт авиадрандулета.
И без него понятно, не Антарктида. Жарища, пальмы, обезьяны...
Сильно поглазеть по сторонам им не позволили, увезли к побережью. К защищенной от ветров бухте, в милый домик, с газоном у порога и садом до самого берега.
Загорелось искупаться. От всех этих перелетов, у Костаса стойкое ощущение пропыленности и затхлости. А здесь прямо-таки рай. Лазурная волна лениво накатывала на прибрежный песок. Желтый-желтый. Яркий-яркий. Пахнущий солнцем и солью.
Всех опередил Серега. Даже упаковку пива, прихваченную в аэропорту, бросил.
− Представляешь, я Алинке сказал на север еду, − и, довольно похохатывая, забежал воду.
Костас рассмеялся. Невеста у Сереги ревнивая! Плюс обладательница коричневого пояса по киокусинкаю. Не забалуешь!
− А ты в тенечке схоронись, − посоветовал ему Стас. Ему тоже здесь нравилось. После пивка, жизнь идет как надо!
Но что Сереге увещевания! Для него море это все! Море... Это МОРЕ!
С побережья их забрали тем же вечером.
Ранг военного советника подразумевал широчайшие полномочия и обязанности. От каптенармуса и воспитателя до военврача и палача. После недельных бесплодных усилий, Костас четко осознал, легче научить маршировать стаю макак, их вокруг тьма-тьмущая, чем здешних призывников присягнувших Революции. И смех и грех! Служба называется! Часовой мог, запросто, прямо с поста, отправиться за десять километров навестить родню. Разводящему с караулом раз плюнуть отлучится в соседнюю деревню на свадьбу знакомого. Хорошо если постреляют в честь новобрачных, а не раздарят казенное оружие. На полосу препятствий − у борцов за народную власть животы болят. Жрать в столовой - до колик и дайте с собой на вынос. Пробежать версту - проблема. Отплясывать под барабаны и хлопки приятелей - пожалуйста, хоть до зари!
− Парни, − вразумлял Костаса и иже с ним старый кубинец, духовный брат товарища Че, приехавший сюда двадцать лет назад. - Здесь не нужна просветительская или воспитательная работа, здесь нужна дрессировка. Не бросайте слов на ветер и не тратьте время и нервы. Бейте рожи!
Кубинец отличался радикальными методами в решении поставленной перед ним задачи. Армии нет, но она будет! За это его уважали. Те, кто революцию устроил.
Однажды, кто-то из пополнения новобранцев попортил деревенскую девчонку. Ладно бы разошлись миром, не убыло бы от девки. Прикончил, придурок! Дел наделал, а следы оставил. Через два дня вся деревня прибыла в расположении воинской части. Народ галдел, народ возмущался, народ требовал, народ грозился перекинуться на супротивную революции сторону.
Кубинец построил потенциальных обвиняемых и спросил у деревенского старейшины.
− Который?
Весь в бусах и перьях старичина, тыкал пальцем во всех подряд, не зная кому инкриминировать злодейство. Кубинец вытряхнул из старенького револьвера пули, оставив одну, и крутанул барабан.
− Раз ты не знаешь, твой Ориша Шанго* не знает, я сам его найду.
И приставил оружие к голове крайнего.
− Этот?
Глухой щелчок.
- Нет.
Два шага к следующему. У солдата подкосились ноги, едва не упал. Старик пальцем указует - он, он! И трясет амулетом-погремушкой, высушенным львиным хером с мошонкой.
− Проверим.
Опять щелчок.
− Ошибся, уважаемый.
Следующий... Следующий в страхе вытягивает шею.
− Бах!
За мгновение до выстрела, Костас увидел мистическое озарение несчастного. Все! Конец!
Вняв совету кубинца, Костас первому же самовольщику свернул скулу. Второго приказал связать и оставить на берегу крокодилам. Боевой дух подразделения резко начал крепнуть.
Семь месяцев как дурной сон, сошли потом, зубовным скрежетом и воскресными пьянками. Окончание срока командировки воспринималось исцелением от неизлечимой болезни.
Из лагеря прямехонько мотанули в Бокоро, оттуда в Мумбали. Поселились в многоквартирном доме, неподалеку от кинотеатра. Вообще дом копия российских гостинок. Длинный на весь этаж коридор. Двери по обе стороны. Комнатка крошечная, не больше двенадцати квадратов, кухонька квадрата четыре, сортир и душ. Из бытовухи: кондиционер, холодильник и телек. В этом районе, в подобных домах, проживали приглашенные со всего света спецы. В основном из Индии и Китая, реже Европы.
Жить в таких хоромах предстояло три дня. Раньше рейса перебраться поближе к родине не было.
− Переночуете, утром по городу прокатимся, − сделал им полный расклад Обуаси, выпускник одного из московских университетов. Крепкий жизнерадостный негр все время жевал. А когда не жевал, насвистывал Кукарелу.
За знакомство ударили по пиву. Обуаси презентовал ящик редкого здесь ,,Миллера". Цивилизация показалась ближе, чем есть.
− Возникнут осложнения или что-то срочно потребуется, просто задерните штору на окне, − посоветовал негр. − Ту, что с жирафами.
− А что могут возникнуть? - поинтересовался Серега, выглядывая во двор. Беззаботная многонациональная ребятня, со смехом, бегала с мячом.
− Всякое бывает, − замялся Обуаси. - Сегодня зарплату дали. Избыток средств у пролетариата, порождает легкомыслие в поступках. Сами не лезьте. Дружба народов, она в большинстве случаев на бумаге.
Ночевали, кто, где пристроился. Серега (самый хитрый из армян наш Серега Демиртчан!) захватил софу. Поскрипывая пружинами, назидательно прокомментировал мудрого Суворова. Закаляйтесь, мол. И посетовал: Чужбина ты чужбина! Надоели нерусские морды! Стас (ему с Костасом достался плацкарт на полу) швырнул в Серегу подушкой. Это ты про кого, националист проклятый!?
Утром заехал Обуаси. Обшарпанная ауди выглядела на фоне здешних домов конфеткой.
− Поедем, поедим, − объявил провожатый.
Заглянули в ресторан неподалеку. Выбор блюд оставили за Обуаси. Тот о чем-то долго спорил с хозяином, но, в конце концов, поладил.
− Подсунет павиана, − возмущался негр. - У нас его в голодный год и то не все едят.
Про подобные деликатесы Костас был наслышан, но пробовать не приходилось. Хотя его бывшие подопечные жрали обезьянину, не брезговали.
− А сейчас что? Сытый? - усомнился Стас. Нищих в городе полно. И вид у них отнюдь не цветущий.
− О, сейчас райские времена, − блаженно улыбаясь, проговорил-пропел Обуаси. - Сейчас большой завод возводим, - и неопределенно показал в сторону. − Руду обогащать. Американцы на стройку танкер денег отвалили. Дело хорошее, только сами не осилим. Вот и навезли, откуда смогли, трудяг. Мы больше пострелять, да попеть, горазды, − и просвистел Кукарелу.
Пока несли блюда, угостились местным алкоголем, название которого сразу и не выговоришь. Дрянь ужасная, но крепость градусов пятьдесят.
− Наш виски, − не без гордости заявил Обуаси. Сам он после второй порции сидел пьяненький и бледненький, если так можно сказать про негра.
В ресторане не очень людно. Полумрак. На крохотной сценке, под пианино и маракасы, душевно пели. Одно единственное слово. Длинное-предлинное. Килиманджаро. Кили-лима-манджа-жаро-ро! Почти Калинка-Малинка.
Серега пускал пузыри через соломинку во фруктовый коктейль в ритм музыки. Буль-буль. Буль-буль-буль...
Стас от нечего делать принялся переглядываться с одинокой метисочкой. Женщина скучала за соседним столиком, толи поджидая кого, толи коротая свободную минуту. Не обратить внимание на представительного мужчину трудно. Дамочки Стаса всегда замечали. Как-то на шутливый вопрос Дубова, куда лейтенант Станев пойдет, когда его за все геройства вышибут из армии, тот серьезно ответил − в стриптизеры. А ведь взяли бы! И статью и мордой вышел.
Метиска кокетливо подняла бокал с мартини. Салют, бой! Стас ответил тем же.
− Не советую, − ухмыльнулся Обуаси. - Цапанешь заразы. Нам-то тьфу, легче насморка, а вам беложопым смерть.
Знакомство с городом не порадовало. Однообразен, до зевоты. Рабочие кварталы вперемежку с трущобами, трущобы чересполосицу с развалинами. Следы недавних боев видны повсюду. Воронки, сожженная техника, разворочанные дома. Что впечатлило - базар! Базар да! Торговля с цирком! Местная мануфактура пополам с привозной. Откровенная контрабанда на каждом втором прилавке. Развалы китайского ширпотреба. По соседству с ними загоны для скота. Клетки с птицей похожи на стоглавые чудовища. Пернатые головы торчат во все шесть сторон. Через шаг к тебе пристают лотошники со всякой дребеденью. Сигаретами, солнцезащитными очками, жвачкой, пивом, шоколадом, фруктами. Отбрешешься, отгонишь одного, другой как из-под земли! Купите, сэр! Ужас! Такое ощущение вся Африка торгует!
Костас на мгновение остановился поглядеть петушиный бой. Два красавца высоко наскакивали друг на друга, выбивая шпорами перья. Остановился и ему тут же попытались нагло запустить руку в карман. Реакция у Костаса отменная. У карманника и того лучше. Ушел ни с чем, но и не попался! Костас глянул по сторонам. Какой там! Вокруг счастливые и довольные черные лица.
Посещение базара обошлось дешево. Прикупили безделушек. Женам и возлюбленным местные бусы и браслеты. Как-никак экзотика! Сынишке Костас взял фигурку африканского воина. Резчик постарался и черный лилипут со щитом и копьем выглядел живым. Можно было бы побродить дольше, но жара! К жаре так и не привыкли. Повернули обратно, пересидеть время в знакомом ресторане.
На беду в машине сдох кондиционер. Пять минут, и ауди превратилась в духовку на колесах.
− Сейчас заскочим к одному типу, в раз починит, − заверил Обуаси.
Человеческая судьба порой зависит от случайности. Было ли дальнейшее случайностью или нет, теперь не узнать.
На одном из перекрестков в бок ауди на всем ходу въехал джип. Обуаси не успел среагировать, машину сложило пополам. Негр умер, придавленный к рулевой колонке покореженной дверью. Серегу от удара отбросило на Костаса.
− Вы что оху...ли, − вырвалось у Стас. Его лицо закровило, рассеченное осколками стекла. Он, не раздумывая, выскочил разобраться. Костас последовал за ним. Двое не один. Разобраться не получилась. Воздух прошила короткая автоматная очередь. Другая пробежала строчкой дыр по капоту машины. Подъехал второй джип. На переделанной крыше турель с бельгийским MAGом.
Одетые в камуфляж люди непрестанно тыкали в них стволами и орали, словно старались перекричать друг друга. Старший, здоровенный бородатый негрила, что-то басил в рацию.
Через пять минут в улицу, как таракан в щель, пролез грузовик. Негрила жестом указал - влезайте! Костас огляделся. Попробовать перемахнуть ближайшую глиняную стену? Стас сможет, а Серега? Бросить его?
Под дулами калашей их троих, принудили перебраться в фуру. Костасу и Стасу пришлось помогать получившему сильный ушиб Сергею.
В грузовике уже находилось два человека. Один из них, зажимая руками простреленный живот, лежал, запрокинув голову, и тяжело стонал.
Грузовик помчал, прибавляя скорость, беспрерывно сигналя и перескакивая бордюры. Безумная езда длилась два часа. Костасу показалось, из него вытрясли все мозги. От поднимавшейся пыли першило в горле.
Раненый умер незадолго до того как машина притормозила и сбавила ход. Послышались крики, радостные возгласы и пальба. Тут же захлебнулись лаем собаки. Когда открыли дверь фуры, Костас увидел подобие лагеря. Прямоугольник из трех глинобитных стен с навесами из рваного брезента. Четвертая - глубокий ров. Вдоль рва густо напутана колючка. По углам лагеря торчат пулеметные вышки. В стороне, метрах в двадцати, барак и гараж, затянутые маскировочной сеткой.
Старший из джипа, коротко доложил начальству. Толстощекий и круглый капитан, а кто еще при аксельбанте и звездочках с ладонь на погонах, подошел к пленным. Глянув на умершего, махнул рукой - убрать! Тело перекинули через колючку. Псы сцепились из-за жрачки.
Капитан кивнул соотечественнику. Пленник, затараторил, через фразу обращаясь к собеседнику ,,Мдога" и усиленно жестикулируя. Прослушивая эмоциональную речь, Мдога нарочито медленно расстегнул кобуру пистолета. Говоривший сразу примолк. Охранники одобрительно рассмеялись.
Мдога кивнул головой в сторону Стаса.
− Откуда?
− Инженеры. Болгария, - ответил Стас. Граждане Болгарии вряд ли кого сильно заинтересуют. А вот подданные России... Россиян в этой стороне света нет и быть не может. Российская держава во всеуслышание открестилась от вмешательства во внутренние дела суверенного африканского государства.
− Европа? - вспомнил, хмурясь Мдога.
− Да.
− Десять тысяч долларов, − показал на пальцах капитан, − с каждого. За джип.
Под одобрительное шушуканье охраны, перед пленниками открыли узкие ворота. Провели через КПП, ощетинившийся израильскими IMI Negev, на территорию лагеря.
Возле ворот халупа под флагом Креста Милосердия. У дверей халупы их встречал сутулый мужчина. Его лысая голова походила на тыкву, одет он был весьма не опрятно и его пошатывало.
Один из охранников что-то крикнул ему и подтолкнул Костаса прикладом. Человек не спеша сошел на встречу. На одутловатом лице полное равнодушие к происходящему. Подойдя поближе, представился. Из-за чудовищно акцента английский понимался с трудом.
− Я врач в этой вонючей дыре. Герр Шульц.
− У нас раненый, − заговорил с ним Костас.
Сергей еле стоял на ногах. Все время глотал слюну. Когда не успевал, сплевывал пополам с кровью.
− Вижу, − вздохнул Шульц. - Но лечить мне его нечем. Мое присутствие здесь номинально. Зафиксировать прибытие, констатировать смерть от естественных причин, а повезет, убытие в полном здравии. Я так сказать регистратор. Входящие-исходящие. И не более.
− Положите его хотя бы в доме, - попросил Стас, выступая вперед. Охранник предупредительно щелкнул затвором.
− Не имею такого права. Согласно, действующего здесь распорядка исключений нет и быть не может. А что вы хотите? Демократия.
Шульц записал данные пленников в книгу, развернулся и ушел к себе.
Костас и Стас помогли дойти, а вернее дотащили Сергея до навеса. Чтобы освободить место, пришлось согнать двух человек. Негры завозмущались, загалдели. Попытались усиленной жестикуляцией привлечь внимание охранников. Охранник, дожевав банан, перевесил автомат с плеча на грудь. Дернул затвор. Скандалисты унялись. Белые пленники более ценны, за них платят больше.
− Терпи казак, атаманом будешь, − изрек неутешительное присловье Стас.
− Ага, − согласился Серега. Его скрутила рвотная судорога.
В лагере держали тех за кого рассчитывали получить выкуп. Или оружие. Европейцы: представители французского иностранного легиона, парочка английских коммандос и итальянские карабинеры, занимали западную стену, сразу за халупой. В привилегированном углу, там больше тени, обитали американские морпехи. Вдоль южной стены гражданские белые, потом местные у кого водились деньги, затем отхожее место и далее остальной народ. Всех душ под сотню. В лагере теснота, антисанитария, голод. Кормили раз в день. Привозили огромный чан с вареными овощами и ящик с черствыми лепешками, часто объедками. Берите, кто сколько успеет. Не удивительно, что момент раздачи сопровождался толкотней и драками. Народ дох как мухи. Шульц, констатировав смерть, делал пометку в своем гросбухе. Приходил охранник. На случай медицинской ошибки в покойника разряжали автоматную очередь. Симулирующих смерть не попадалось. Тело кидали в ров.
Костас попробовал еще раз обратиться к Шульцу, но разморенный жарой и спиртным врач, только посоветовал.
− Договоритесь с представителем Креста Милосердия. Или внесите деньги.
− Ему сейчас нужна помощь!
− Сейчас попробуйте поить мочой. Негры так делают иногда. Рецепт на все случаи жизни.
Немцу повезло. Он стоял не достаточно далеко, но Стас удержал Костаса от необдуманных действий.
Миссия Креста Милосердия приезжала в лагерь раз в неделю. Раздавала армейские просроченные пайки, кое-какие лекарства, немногочисленные письма. Забирала почту и увозила с собой счастливчиков.
Перед их очередным прибытием народ выстроился в кривые шеренги. Под флажком международной организации на территорию лагеря въехал Marauder. Из него вылезла затянутая в форму блондинка. Охранник, восхищенный формами, цокнул языком.
− Вумен!
Все её так и звали Вумен.
Водитель, распахнув дверцу автомобиля, безучастно жевал шоколад. Вумен пошла по рядам, рассматривая заключенных. Шульц сопровождал её на расстоянии. Она говорила, Шульц записывал. Завершив обход забрала американцев и уехала.
− Почему вы не сказали что у нас раненый? - спросил Костас, подловив Шульца.
− А надо было? - сделал тот удивленное лицо.
− Он изойдет кровью!
− Думаешь, её это волнует? Чтобы очередь дошла до вас, ей надо услышать нечто такое... − Шульц замолчал.
− Какое? - насторожился Костас.
− Например, что вы русские, − еще с большим акцентом произнес Шульц. - Иначе вы так и будете здесь, пока не подохните. Вас, насколько мне известно, просто нет в этой стране.
Неделя длилась бесконечно. Сергей впадал в забытьи. Долго приходил в себя и молчал. Отвечать ему не хватало сил. Он отказывался есть. От самого маленького кусочка, от глотка воды его рвало. Черными сгустками крови. Костас, решился попросить помощи у оставшегося американца. Пусть уговорит Вумен забрать Сергея. Морпех тупо жевал жвачку и хлебал минералку из пластиковой бутылки. Ему собственно насрать. Раненые... больные... Он первый смыться отсюда! Тогда Костас пошел к англичанину. Флегматичный рыжий коммандос спокойно выслушал его и послал подальше. Замешательство Костаса длилось секунду. Он двинул внука бывших союзников в челюсть. Тот попробовал блокировать удар, но запоздал. Вторым ударом Костас опрокинул англичанина на землю. Пинать поверженного против правил, но Костас не удержался, приложился пару раз по телесам жителя Альбиона.
Автоматная очередь всколыхнула воздух над головой. Пули прошли так низко, что Костас ощутил горячее движение над макушкой.
Во второй визит Вумен забрала англичанина, двух французов и улыбчивого молодого карабинера. Итальянец светился от счастья.
− Сеньора, за мной ужин в Риме, − пообещал он.
Та не откликнулась на комплемент. Ей не интересен ни Рим, ни ужин, ни улыбчивый ,,макаронник".
Смешав ряды, Костас проскользнул вперед рассказать о раненом Сергее. Вумен смерила его вопросительным взглядом.
− Болгары, − подсказал Шульц сзади.
Костаса внимательно слушали, все-таки европеец, и даже пару раз согласно кивали. Но на самом деле Вумен просто ждала, когда подойдет охрана. Удар прикладом на пару мгновений отключил Костаса.
− Ебливая мочалка, − бросился на выручку Стас. Исковерканные американские ругательства Вумен поняла. Она что-то приказала на местном диалекте. Стаса ударили сзади сбоку, угодив в глаз. Глазное яблоко, лопнув, брызнуло жидкостью. Он вскрикнул, закрыв лицо руками.
Превозмогая боль, Костас ткнул охранника пальцами в горло, превратив острый кадык в кашу. Падая, тот не целясь выстрелил. Очередь пошла полукругом, зацепив четырех человек пленных и одного на вышке. На Костаса навалились. Он устоял. Подсечкой опрокинул одного, другого ударом ноги в грудь, поднял в воздух и отбросил. Костаса сбили на землю и прижали.
Отрывистые команды Вумен выполнялись лучше, чем приказы Мдога. Пока Костаса удерживали, Стаса вытащили за ворота. Скрутив руки проволокой, подвесили к дереву, неподалеку от колючего забора.
Позже когда Костас пришел в себя, Шульц ему выговорил.
− Остыньте. И вам лучше и вашим приятелям.
Он вернулся к Сергею. Сел рядом. Раненный едва слышно дышал. Грязное лицо походило на плохую восковую маску. Костас поглядел вдаль. Выдержит ли Стас? Что делать ему и сколько у него времени хоть что-то предпринять?
Ночью пришли гиены. Костас не отрывал взгляда с черного силуэта дерева. Он слышал крики и рычание зверей. Вторя хищникам, во рву выли и метались, сойдя с ума от ярости, вечно голодные псы. Костас не пропустил ни одного звука. Он запомнил эту ночь, как никакую другую. И когда, поблекнув умершими звездами, для других она ушла, для него осталась. Там, в глубине его души. Темным выжигающим пламенем.
Рассвет набрал красок, полыхая красно-розовым на весь горизонт. Сергей внезапно пришел в себя. Осознано поглядел в светлеющее небо, скосил взгляд на Костаса. Малая слезинка скатилась из уголка закрывшихся Серегиных глаз. Он тихо-тихо позвал.
− Мамааа...
Навалилась усталость. Усталость ли? На память пришла сказка о Кае. Как не позавидовать Мальчику с Замерзшим Сердцем.
В тело Сергея всадили порцию свинца и, зацепив крюком за ребра, выволокли ко рву за колючку. Псы зло рвали плоть человека, поскуливая от предвкушения сытости. Они даже не ссорились. Жратвы хватит для всех. К Костасу подошел Шульц и протянул бутылку с недопитым виски.
− Многие печали не только от многих знаний. Наши привязанности зримые и не зримые вот причина наших огорчений, − философствовал немец. - Блаженны нищие! Понимайте буквально.
Костас не взял спиртное.
Дни похожи на одинаковые бусины, нанизанные на нитку времени. Сегодня неотличимо от вчера и вряд ли завтра запомнится отчетливей дня сегодняшнего. Не запомнится. Ибо нет ни во вчера, ни в сегодня, ни в завтра ничего кроме черноты инстинктов и анальгии чувств. Иначе не выжить. И нить бусин-дней не окажется столь невозможно нестерпимо длинной.
Крест Милосердия... Лица надеющихся, лица отчаявшихся, лица обреченных...
В тот раз Шульц задержался и Вумен начала обход без него. Охранник занял привычное место на крыльце. В это самый момент немец и вышел из хижины, едва не столкнувшись с ним. Медик банально проспал, перебрав виски.
Иногда чтобы увидеть требуется не смотреть...
Неделя не показалась долгой. Последняя неделя...
Завидев приближающийся Marauder лагерь пришел в движение. Заключенные загомонили и двинулись строиться. Костас пробрался сквозь поднявшуюся суету к хибаре врача. Появился Шульц. Неуверенно спустился по ступеням. Закрывающаяся с опозданием дверь, заслонила Костаса от лишних глаз, и он оказался внутри докторского жилища. Подсунув под ригель кусок пластиковой бутылки, не позволил замку защелкнуться. На крыльце затопал охранник.
Обдав ряды пленников пылью и выхлопными газами, Marauder замер на обычном месте. Вумен выбралась из машины, водитель по обыкновению распахнул дверь и высунулся из нее. Зубами надорвал обертку и принялся медленно пережевывать шоколад. Сожрав половину, бросил в песок. Подберут.
Костас наблюдал в щель. К крыльцу собирались счастливчики. Морпех, он пробыл в заключение едва ли день, француз со свернутым носом, прихрамывающий английский коммандос, бельгиец и кто-то из местных. Последний выделялся чистым обмундированием, хотя находился в лагере неделю. Шульц заносил имена освобожденных в книгу. К собравшимся вернулась Вумен.
− Питер все нормально? - обратилась она к морпеху. Глухой не услышит, ей в принципе все равно, что с Питером.
− Более-менее, если не считать нажитых вшей, − улыбнулся морпех.
Водитель Marauder включил двигатель. Шульц передал книгу охраннику - подержи, провожу убывающих. Охранник потянулся вперед забрать записи.
Костас плечом саданул в дверь. Резким движением выхватил пистолет у охранника и ударил им в основание черепа. Охранник отлетел на морпеха. Костас пинком отбросил Шульца. Почти в упор, в глазах Вумен страх и удивление, всадил пулю женщине в голову. Рванулся вперед, на ходу расстреляв шофера. Тот поперхнулся дорогой сигаретой и вывалился Костасу под ноги. Опережая очередь с вышки, Костас впрыгнул в Marauder. Машина послушно рванулась. Давя арестантов и охрану, Костас заложил крутой разворот. Где-то сбоку взорвалась граната. Осколки забарабанили по металлу и влетели в незакрытую дверку. В груди зажгло и заныло тянущей болью, запульсировало кровью, побежали липкие струйки.
Проломив глиняную стену, машина выскочила с противоположной стороны. В след, с вышки надрывался Negev. Marauder понесся, поднимая столбы пыли, подпрыгивая на ухабах, почти ложась на бок в заносах. Мелькнули хижины деревеньки. Брызнув водой, отстала речушка. Каменистая равнина длинно прорезана шоссе. Смутные очертания города поднимались вдалеке дрожащим миражем.
Погони или не было или он её не заметил. Проскочив пригород, Костас бросил приметный Marauder и побежал. Ориентиром служил минарет, видимый из любой точки города. Трущобы сменили рабочие кварталы. Два раза он попадал во дворы колодцы. Первый раз он заскочил в какую-то квартиру и уворачиваясь от мешавшейся ребятни, выбрался на улицу через окно. Второй раз воспользовался магазинчиком, пролетев его насквозь под возмущенные крики хозяев.
В знакомом ресторанчике, все так же пели Килиманджаро. Костас добрался до кинотеатра, завернул за него, впрыгнул на мусорный бак, подтянулся на брандмауэрную стену. Спрыгнув на другую сторону, шмыгнул в подъезд, поднялся на свой этаж. Пролетел коридор, сунул руку за косяк, достал ключ, отпер двери и тихо вошел внутрь. Закрыв дверь за собой, привалился к ней спиной и обессилено сполз на пол.
Просидел с полчаса, вслушиваясь в малейший шорох и глухие шаги. Потом прошел в ванную. Содрал одежду. Глянулся в зеркало. Две тонкие ранки затянулись и боль нудила за ребрами. Он открыл кран и долго пил, подставляя ладони под тонкую струйку. Умылся. Пройдя в комнату, задернул окно цветной занавеской, лег и уснул.
Человек появился на четвертый день. Невзрачный, непримечательный, незапоминающийся. Рыба. Таких зовут рыбами. За внешность, за умение оставаться незамеченными в любых ситуациях. Выслушав краткий рассказ Костаса, он с чувством произнес.
− Крайне сожалею.
Сожалел он об одном. Не загнулся же, ты парень в лагере!
Костас не загнулся... Не загнулся...
Трещина на потолке сломалась под девяносто градусов и укрылась в тень. Теперь её не различить.
Двадцать первое мая. Памятное число... Утром комиссия из медицинских светил объявила его не годным к продолжению несения службы. Доктора долго мямлили про здоровье, о выполненном сполна долге и ничего не хотели понимать и слушать. Все их понимание уложилось в короткие строки медицинского заключения. Если опустить латинские термины эскулапов и оставить самую суть − непригоден! Возможно, он бы это пережил. Перескрипел зубами, залил водкой, заболтал разговорами. Справился как-нибудь. Но этого оказалось недостаточно. Хлебать так полной мерой!
При выходе из госпиталя его встретил тесть. То, что он пришел само по себе насторожило. Костас никого не предупреждал, что неделю находился в получасе езды от дома. Откуда узнал? От кого?
− Что стряслось? - выдавил из себя Костас. Плохое не мысли, учила бабка. Плохое само придет, думай о хорошем. Сейчас он не думал ни о чем. Не мог. О хорошем, во всяком случае, точно.
Тесть открыто посмотрел на него. Он был старым и мудрым и не хотел врать.
− Уехала она, − и, сообразил, произнеся два слова, не сказал главного.
Гадать о ком речь нет необходимости. Задавать ненужные в общем-то вопросы тоже. Костас и не стал задавать.
− Тебя долго не было... почти год. Андрюшка заболел. Сильно. Заграницу его увезла, − попытался объясниться тесть. - С этим... уехала...
− Да, понял я, понял, − перебил его Костас.
Тесть сбился, но попытался продолжить.
− Два месяца уже...
Два месяца... Два месяца назад он был далеко. За родными рубежами, под чужими звездами. А что делал? Чем занимался подполковник, а ныне полковник Константин Иванович Борзовский? Как поется в песне − стоял горою за державу! Ну и с кого теперь спрос чинить? С него, с нее, с державы?
В голове всплыли слова Шварца. Блаженны нищие. Блаженны. Им терять нечего. И некого. Правду сказал... Мир и все в нем эту правду поняли, и открестился от него, как от чумного. Извини дружище, мы тебя не знаем! Так проще. Так легче.
− Пойдем к нам, − пригласил его тесть. - Посидим. Все же... − на остаток фразы не хватило духу. Не чужие люди... Но теперь и не свои.
Хороший мужик. Пока жили под одной крышей двумя семьями, всегда к торжественному моменту встречин в доме напарено-нажарено в три этажа с горкой. Водка, только ,,Столичная", охлаждена до запотелой слезы. Специально под водку соленые грузди со сметаной. Было время... Когда разъехались, Костасу выделили квартиру, тесть и не подумал отменять праздника. Первым делом зазывал к себе. И никаких оправданий и увиливаний не принимал.
− Мне в управление, − отказался Костас.
− Позже приходи, − повторил тесть приглашение. - Все же... − и опять не договорил.
Костас не попрощавшись, пошел в сторону площади. Тесть его не окликнул, только виновато ссутулился, чего никогда за ним не замечалось. Прямым ходить надо, поучал он Костаса и это единственное поучение, какое позволял.
Небо повисло над крышами домов, роняя мелкий дождь. Даже не дождь, так мелкая нудность. И была в этой нудности некая невидимая успокоенность, прилипчивая, как осенняя слякоть. Он мог, однажды не вернется. Дурная пуля могла, наконец, отыскать его. Снайпер мог выцелит именно его из десятка, из сотни, из тысячи других. Он мог кануть в безызвестность. Все могло произойти. Судьба смилостивилась или бабка вымолвила у Святых Угодников, был дан ему последний шанс. По-всему выходило последний. Но видно дорого с него за тот шанс решили взять. За дорогое отдашь двукратно. Троекратно! Все! Обычно в таких случаях делают скорбные сочувствующие мины и советуют начать сначала, с чистого листа. Легко и просто. Как в семейном альбоме с фотографиями. Перевернуть страницу − раз! и вставляй новые снимки под целлофан. Всего-то!
В управление Костас не пошел. Успеет получить и новые звездочки и уйти на пенсию. Он отправился к Саньке Василевскому. Помянуть ребят, кого Святой Петр призвал в Небесное воинство. Ребят, от которых останутся лишь записи в архивах да плохие фото на могильных памятниках. Приезжая в отпуск, Костас всегда навещал Саньку. Считались ли они друзьями? Теперь уже в далеком далеко были однополчанами.
Встретила Костаса жена Василевского.
− Не надо бы к нему, − вполголоса, почти с мольбой, попросила она. - Закодировался он. Не пьет.
Костасу понятно, обманывает, но настаивать не стал. Уходя, расслышал, как из комнаты, Санька, Александр Матвеевич Василевский, Герой России, спрашивает: Кто приходил? Уже никто.
Выйдя на улицу, сунул в урну обернутый в хрустящую бумагу коньяк. Постоял, разглядывая окна близстоящих пятиэтажек. Идти собственно некуда и не к кому. Во всем городе только тесть, к которому он не пойдет и Санька, у которого уже побывал. А где же остальные? Три года назад, когда справляли новоселье, было тесно за общим столом. Так, где же они? Остались в горах, сгинули в песках, нашли последнее пристанище в чужой земле.
Воздух вокруг словно напитался пороховой гарью, раскаленным железом и солоноватым привкусом пролитого пота и крови. Костас тряхнул головой. Нет, этого ничего. Нет, и уже не будет...
...Но была кафешка. Он забрел туда от нечего делать. Идти домой? Успеет. И что там дома? Мебель и стены. Вывеску над кафешкой Костас не прочитал. Толкнул широкую стеклянную дверь и вошел. Над ухом зазвенел китайский колокольчик, отгоняя злых духов.
В зале тепло, пахло домашней стряпней, настоящим кофе и главное не людно. В колонках весело суесловил ведущий FM-радио. Девушка с ноутбуком удобно устроилась у окна и уверенно набирала на клавиатуре текст. Только стук стоял, шустро печатала. Ей все время мешала спадающая прядка. Она её заправляла за ухо, но прядка через некоторое время спадала опять. Дальше, по ряду, сидела пожилая пара и плечистый внук, наверное, боксер. Ближе, мужик втихую пробавлялся вискарем, подливая себе в кофейную чашку.
Костас сел за столик в углу. Подождал заказ, насыпал в поданный кофе сахар, чего никогда не делал. Он ясно осознал, пить не будет. Не нужен ему кофе. И сидит он тут лишь потому, что некуда девать время, которого оказалось столь много. Костас сыпанул еще ложку и помешал, постукивая ложечкой. Наверное, стоило уехать. Повидать бабку. Зря она с ним мучилась столько лет? Память не вернула к прошлому и не согрела. Мир речки, рыбалки и школьных каникул остался на дне воспоминаний.
Напротив кафе остановилась машина. Фары от крыла до крыла, на капоте торчком золотой знак. Сияет! глаз режет. На полировке ни соринки, ни грязинки. Такие обычно демонстрируют на выставках, собирая толпы зевак, знатоков и журналистов. Устроители знают, что показывать. Лялечка, а не машина.
Из нее вышли два пацана. Сколько им? Лет по девятнадцать, не больше. Миленькие такие, чистенькие, умненькие. Заскочили в зал. Им понадобился столик занятый девушкой. Прочие не подходили. Машину плохо видно.
Может, обратись они нормально, девушка и уступила бы им место, свободных столов полно. Но умненькие и чистенькие, начали с грубости. Конечно, такая машина предполагает чувствовать себя хозяином жизни. И не только своей, но и чужой.
− И побыстрее, − поддержал его приятель. - Вид портишь.
Девушка оказалась не из робких.
− Мне и тут хорошо, − твердо ответила она и на всякий случай оглянулась, ища поддержки.
Ей страшно, но держится молодцом. Если своих страхов пугаться, так скоро и собственной тени будешь дорогу уступать и ломать перед нею шапку.
− Ты чё, кобыла, оглохла? - наседал водила.
Второй попытался сбросить ноутбук со стола. Девушка подхватить Asus. Пока спасала дорогостоящую технику, водила опрокинул её кофе. Брызги попали на лицо.
− Поди, ебло умой...
...С Ириной Костас познакомился в сходной ситуации. Три гаврика окружили студентку-аккуратистку. Нет, они не приставали и не ругались, веселились парни. Ирина не на шутку испугалась. Она несла чертежи дипломной работы и если вдруг с ними что произойдет, придется переделывать. Костас как раз шел мимо. Настроение хоть пой, отпуск только начался. Он видел, ребята дурачатся, но отчаяние на лице девушки толкнуло его на рыцарский подвиг. Костас разогнал хулиганов, раздав три четыре шлепка.
− Будете знать, как обижать девочек, − крикнул он им в след. Парни весело гоготали и махали руками. Не догонишь, не поймаешь! Однако девушке не до веселья. Она еще больше испугалась, когда проходивший мимо военный устроил драку. Именно так она и восприняла события.
− Вас как зовут, − воспользовался замешательством студентки Костас.
− Ирина, − ответила та, оглядывая свободную улицу.
− Разрешите Ирина, вас проводить? - спросился он. Студентка была симпатичная. Немодная водолазка хорошо облегала плечи, грудь и живот. Спортсменка наверное!
Ирина не разрешила. Сама доберется, ей не далеко.
− Я все равно провожу, − настоял Костас и нарочно припугнул. - Вдруг подкараулят.
Ирина только вздохнула. Он шел позади нее почетным конвоем. Может встреча так бы и закончилась ничем, но у подъездных дверей они столкнулись с её отцом. Девушка отчаянно покраснела, увидев родителя. То, что седоголовый мужчина отец Ирины догадаться не трудно. Похожи.
− Я пришла. Спасибо, − скороговоркой произнесла она и юркнула в подъезд. Только каблучки зацокали по бетонным ступенькам.
− До свидания, − произнес Костас уже пустому месту и прислушался к звуку шагов.
Двадцать три... Тишина... Захлопнулась металлическая дверь.
− Ты так долго стоять будешь, − ухмыльнулся довольный отец Ирины. - Квартиру-то знаешь?
− Третий этаж, металлическая дверь с английским замком, − подытожил Костас свою ,,прослушку".
− Фильмов насмотрелся? − недоверчиво прищурил глаз будущий тесть.
− Книжек начитался, - подмигнул ему Костас.
− Тогда пошли, чайку попьем, − последовало неожиданное предложение.
− Не заругают? - спросил Костас.
− А заругают, так что? - отмахнулся тот. - А то может по... Или служба?
− За это точно заругают.
Это было давно. В лучшей половине жизни. В той её половине, где всегда светило и грело солнце.
"И пироги с капустой" - припомнилось Костасу.
...Перед сеансом в кино они заглядывали в столовую, неподалеку от Ирининого дома. Ходили до тех пор, пока однажды их там не застали её подружки. Девушки тихонько хихикали, рассматривая поглощающую пирожки и чай парочку. Ирина пытку выдержала, а вот в столовку больше заходить не соглашалась...
Память вернула Костаса к событиям в кафешке. Получилось как в присказке. Где тонко там и рвется. Он не смог бы с уверенностью сказать, какие из предшествующих событий истончили нить его терпения: приговор медиков, уход Ирины, осознания несостоятельности помочь сыну или город, оказавшийся пустым, не смотря на свою суету и многолюдность. Или прошлое обожгло-растревожило память темнотой умерших звезд.
Он не стал ждать, пока девушка попросит о помощи. Боксер занят десертом и выслушиванием нотаций деда и бабки. Мужик от вискаря раскраснелся, словно собрался крякнуть от апоплексического удара, и абстрагировался от реальности. Костас поднялся из-за столика.
Водиле досталось первому. Крепко и просто. Так что хрустнули челюсть и шейные кости. Со вторым обошелся не мягче. Дружок водилы получил гулкий удар в грудь, собирая стулья, отлетел прочь и упал спиной на пол. Попытался крикнуть. Изо рта хлынула кровь. Переломанные ребра порвали легкие.
− Место остается за вами, − сказал он перепуганной девушке.
Костас забрал со стола сигареты, вышел на улицу, постоял и свернул за угол. Что это? Начало новой жизни? Оно самое. Почему-то стало легче. С души слетел тяжкий груз. А разум? Разум понимал. Сейчас Костас Борзовский переступил ту грань, за которую переступать не дозволено. Никому не позволено. Закон, он бдит. Он, знаете ли, Закон!
Брел, сворачивая в проходные дворы. Миновал перекресток. Один. Второй. Пересек скверик, где пьянчужки приветливо пригласили его разделить бутылку мутного портвейна. Он отказался. И только пройдя шагов десять, пожалел. Зря.
Улочку запрудили машины под стать той, что катала пацанов. Из расположенного в подвале бара лилась песня. Лепс допел о рюмке водки на столе. Потом пауза. Добрый знак. Музыки, да еще на всю ивановскую, Костас не любил. Он спустился по ступеням к входу.
Его встретил едкий запах курицы с чесноком и пригоревшей картошки. В подвальчике гуляли день рождение.
− У нас закрыто, − негостеприимно предупредила его девушка-бармен. Красные щечки и легкий запашок спиртного выдавали её участие в празднике.