Чем дальше уходят дни юности, тем чаще мне кажется, что многого случившегося в жизни и не было, а есть плод шаловливой фантазии и не более. Наверное, так ощущают многие.
Однако, рассказанная ниже история была. Она состоялась. Безусловно, в ней есть место вымыслу. Но мною выдуманы лишь оттенки, а не события. А это дело обычное. Всякий рассказчик что-то добавляет, приукрашивает то, о чем он любит говорить. Мне история нравится. Отчасти, потому что произошла в юности, память о которой у каждого из нас светла.
Глава первая. В Москве
Приезд в Москву - это событие. Для провинциала, конечно. Не для Москвы. Жизнь столицы в начале 90-х, как и жизнь всех нас, живущих в стране, именуемой СССР, вдруг заколобродила и понеслась вскачь с резвостью и бесшабашностью застоявшегося в стойле жеребца. В Москве она часто принимала весьма неожиданные формы.
Поезд, натужно проскрипев, дернулся в конвульсиях и остановился. Распахнулась дверь вагона, проводница вышагнула на перрон, освобождая путь истомившимся дорогой пассажирам. Мы в Москве. Мы - это я, автор строк, и мой тогдашний шеф. Начальства у меня было много. И до, и после. Но этот был особенный. Почему? Поймете чуть позже.
Игорь, а шеф был старше всего на четыре года, имел все признаки причастности к начальству: выпуклый живот нахально выпирал из-под пиджака, рыжая шкиперская борода скрывала несколько обвисшие щеки румяной физиономии, ленинский рост, уверенно-хитрый взгляд. Карьера шефа складывалась на ниве партийно-административной.
Окончив провинциальный вуз, Игорь порядком притупил зубы на гранитном булыжнике науки. Потусовавшись месяц, он был пристроен масонской ложей друзей-знакомых, именуемой в те годы таинственным словом "блат", на низшую ступеньку карьерной лестницы. Он - инструктор райкома комсомола. Средняя зарплата, минимальная, но власть и некоторые возможности доступа к дефицитным товарам народного потребления. Но главное - причастность к местной элите. Отныне, Игорь в обойме номенк-латуры.
Однако, все это в недалеком прошлом. Союз вовсю колбасило и самые дальновидные аппаратчики переориентировались. Тандем власти и денег принимал все более заманчивые формы. Комсомолята, в смычке с продвинутыми коммунистами, создавали коммерческие структуры с мутно-хитрыми названиями: центры развития молодежных идей, научно-технического творчества молодежи, хозрасчетные бюро, агентства инноваций и инвестиций, молодежные банки и т.д. Желание нажить деньжат, используя доступ к ресурсам государства, камуфлировалось лозунгами заботы о подрастающем поколении. Основная масса таких контор, просуществовав некоторое время, канула в лету. Но некоторые оказались жизнеспособны. И весьма. Ладно, достаточно о славном прошлом шефа. Если будет нужно, продолжим позднее.
И вот Москва. Серо-грязный перрон Ярославского вокзала. Подхваченные суетливой толпой, мы бодро, подражая остальным, шагали к массивному зданию вокзала. В нескольких местах людской поток разделился. Несокрушимыми волнорезами стояли люди. Первые москвичи. Таксисты и носильщики. Одни, накручивая на пальцах брелки с ключами, призывали: "Такси, недорого. Кому такси? Недорого!" Но за "недорого" ехать никто не хотел. Наверное, предпочитали за "дорого". Другие, выставив перед собой низкие телеги, были одеты в яркие фартуки с металлическими бляхами. Они равнодушно смотрели поверх толпы. Но, услышав возглас: "Носильщик, носильщик!", мгновенно преображались. Вцепившись, словно пахари, в ручки телеги-кормилицы и рявкая: "Посторонись! Дорогу!" - носильщики заполошно рвались на крик. Сие нас не касалось. Мы-то люди бывалые. А вещей и денег лишних не имели.
Слившись с толпой, протиснулись в узкие двери метро. Десяток минут топтания в очереди у кассы, и взамен на купюру я получил полную горсть металлических, размером с пуговицу от гульфика, жетонов. Пропуск в подземелье на руках. Вперед, в царство Аида. Настороженный, как цепной пес, турникет, сглотив кругляш металла, благосклонно открыл зеленый глаз. Прошмыгнув мимо стража, заскочили на эскалатор. Резиновая дорожка поволокла вниз. Справа и слева такие же бедолаги. Серьезные лица, тусклые глаза. Дети подземелья. Правда, попались несколько любопытствующих взглядов. Явно, провинциалы. Взвизгивая, трудяга-эскалатор тащил на хребте человеческую змею. Отсекая, он беспрестанно выплевывал ее куски на мраморный пол. С грохотом на станцию влетел поезд. Жалобно скрипнули тормоза, и состав остановился. Чавкнув, половинки дверей вагонов отскочили друг от друга. Приехавший народ повалил на перрон. Несколько секунд, и наступила очередь стремящихся попасть в вагон. Двери, смачно врезавшись резиновыми лбами, закрылись. Моргнул свет, и состав унесся в темноту. Сделав несколько остановок, вагон очутился на станции "ВДНХ".
На поверхности я с удовольствием вдохнул нафаршированный бензиновой гарью воздух московского утра. Шеф, человек бывалый, повел меня мимо мерцающей окнами гостиницы "Космос". У возможной обители имечко непритязательное - "Золотой колос". В те годы забронировать номер иногороднему в Москве, мечта немыслимая. Равносильно завести успешный роман с Cофи Лорен.
По дороге в "Колос" шеф гадал, какой стороной повернется удача. Гостеприимным лицом или, пардон, предстанет видом сзади. Слава богу, фортуна была благосклонна. Изрядно заспанная администраторша милостиво одарила двумя бланками на заселение. Ура! Мы - временные хозяева двухкоечного номера.
Горячий душ смыл пыль железных дорог великой страны, сделав нас свежими и упругими, как малосольные огурчики. С бодростью проснулся и аппетит. Шеф, битый командировочник, заявил, что имеется на примете одна кафешечка, здесь неподалеку. Заведение должно функционировать в столь ранний час. Не мешкая, мы поспешили туда. Точка, действительно, оказалась рядом. До открытия оставалось минут десять. Кроме нас, у входа отиралось человек пять. Судя по внешнему виду и говору, явные аборигены. Коротали время в разговорах. Темы обычные, никчемные. О погоде, о ценах на колбасу и водку. Сетовали, что раньше было однозначно лучше: вода сырее, а солнце ярче; водка забирала шибче, а "Беломор" крепче.
Двери распахнулись, и народ быстренько организовался в очередь у пищеблока. Общеизвестно, с голодухи глаза завидущие. Вот и мы нахапали разной вкусности. Каши две миски, по три порции сосисок с гарниром, сметаны и какао по стакану. Большинство из этих блюд напрочь отсутствовало в провинциальном общепите, да и урчащие желудки играли не последнюю роль. Уставив стол, мы приступили к завтраку. Кашу сметали в мгновение ока. Первая порция сосисок проскочила не пискнув. Со второй наступили сложности. Шеф, сидящий напротив, заметно отяжелел. Откинувшись на спинку стула и закатив глаза в потолок, он явно медитировал. Две порции сосисок и стакан какао, не тронутыми, грустили перед ним. У меня в горло тоже ничего не лезло. Но сосиски! Оставлять такой деликатес, решил я - кощунство: - Шеф! Ты как? Неужели выдохся? Надеюсь, сосиски не бросишь?! Игорь с трудом вернулся из транса: - Сосиски? Да я на первой сижу! Хочешь, сам лопай!
Я оптимистично оглядел стол - Ну, смотри. Потом не пожалей. Шеф вяло отмахнулся - Валяй!
Одну кое-как одолел. Но другая победила меня. Пьяные от сытости, мы выплыли на улицу. Яркое солнце выперло из-за крыш домов и нагло таращилось на город. Несмелое предложение вернуться в гостиницу, дабы вздремнуть часок-другой, Игорь отверг. Он высказался в том смысле, что дрыхнуть будем в поезде, а в Москве куча дел. Не вслух помянув родню шефа, я поплелся за ним.
Через несколько минут выяснилось, что путь лежит в магазин Елисеева, где запланирована глобальная отоварка. Опять метро. Бредем среди ошалевших приезжих и отрешенных москвичей. Чеканный голос диктора в динамиках, грохот и рев электричек. Воздух нашпигован запахами горячей резины, старой пыли и тысяч людей. Пара пересадок, и мы на станции Антона Павловича. Эскалатор выпихнул на поверхность почти в самом центре столицы.
Узкая, как пенал, площадь. С запада обрезана Тверской, с востока подперта кинотеатром "Россия". На парапете чугунного Пушкина топтались жирные голуби. Молодые люди обоих полов нервно нарезали круги в ожидании визави. Автомобильный поток нескончаемо несся мимо.
На другой стороне Тверской, у "Макдоналдса", томилась очередь мечтающих вкусить заморские блюда. Фасад заведения украшала алая "М", символ заграничной жизни. Огромные окна сияли. За ними таились уют и чистота. Сновал персонал в нарядной униформе. Клиенты за столиками дисциплинированно пережевывали беременные тощей котлетой, завернутой в листья салата, булки. Котлета безвкусна, хлеб пресен, но причастность к невыносимо импортному "гамбургер" обязывает. Надо изображать счастье и несказанное удовольствие. В тот раз я в "Макдоналдс" не попал. Побывал позднее. Очереди уже не было. Растаяла таинственная привлекательность причастности к загранице. Обычный фаст-фут. Теперь таких на каждом углу. А, тогда... "Макдоналдс"!
Ну, я отвлекся. Оглядев окрестности площади, мы двинули вдоль Тверской и вскоре оказались перед щегольским фасадом Елисеевского. Внутри поразительный интерьер, говорить о котором сейчас не имеет смысла. Многие сами бывали здесь. Кому не довелось - советую. Недаром в ранешное время москвичи величали магазин Елисеева храмом Бахуса. Правда, в последний раз, оказавшись там, был несколько разочарован. Нынешние хозяева заменили стилизованные прилавки стандартным оборудованием европейского супермаркета. Никелированные стеллажи не лучшим образом вписались в пышный интерьер.
В торговом зале шеф уверенно направился к колбасному отделу. Пять минут размышлений, и в авоське закачались три палки сырокопченой. Следующий - отдел вина. Гурманить не стали. Десять бутылок "Столичной" вполне удовлетворили запросы Игоря. Мои пожелания в счет не брались.
- Водка, она и в Африке водка", - отрезал он, не утруждаясь дискуссией. С хлебом также не глумился. Три булки Бородинского. Я не спорил. Ржаной мне всегда нравился. В Москве пекут его отменно. Чуть дольше задержались у табачного прилавка. Шеф - завзятый курильщик. Немного покумекав, он разорился на три блока "Мальборо" московского разлива. Великий шик по тогдашнему времени. Приняв классическую позу Наполеона, а именно руки в боки, живот вперед, Игорь подытожил: - Все. Копец. Затарились", - и пошагал на выход. Следом, волоча авоську, раздутую джентльменским набором советского командировочного, двинул я.
Устроив дела житейские, Игорь озаботился удовлетворением духовных надобностей. Вкусно затянувшись сигаретным дымом, он изрек: - А не пойти ли на Арбат? Давненько не бывал.
Мое предложение отвезти продукты в гостиницу шеф проигнорировал: - Не фиг время попусту тратить. Устанешь, потаскаю. Пошли!
- С начальством не поспоришь, - мысленно утешился я.
Если честно, то Арбат мне нравится. Особый колорит улицы, до краев заполненной разношерстным народом днем и ночью, пустеющей только под утро. Тогда объявляются дворники. Ритмичные звуки метлы о мостовую рассекают чистую тишину. Их сменяет спешащий на работу народ. Вольные художники с мятыми физиономиями устанавливают деревянные мольберты, раскладывают парусиновые стульчики. Скрипят петли входных дверей кафе. Перестукивает булыжник под колесами лотков с мороженым. Арбат просыпается.
Свернув за угол ресторана "Прага", мы оказались на Арбате. Разномастные вывески магазинов, кафе, ювелирных и антикварных лавок залепляли фасады зданий. На мостовой толчея. Пестрели лотки с яркой дребеденью: армейские шапки-ушанки, флотские бескозырки всех времен и народов СССР; надувные шары рвались в небеса, продавались сосиски в тесте с диковинным названием "хот-дог"; искрясь на солнце, пузырилась рыжая "фанта"; троица молодых парней бренчала на гитаре, фальшиво напевая битловское "yesterday". И толпы, толпы людей ротозейничали, жевали, смеялись, курили, флиртовали. Эдем для карманников и бездельников.
Почти час я терпеливо таскал авоську, систематически отбивая чьи-то ноги. Потом предложил размяться шефу. Игорь ледоколом рассекал встречно-поперечный поток людей, делая вид, что не слышит. Сделав рывок, я занял позицию перед ним. От неожиданности он встал, как вкопанный. Сразу нарушился ритм движения. Народ начал наскакивать на замершего истуканом шефа. - Ты чего? - он сердито уставился на меня. - Забирай кошелку, к чертовой матери. Руки уже вытянулись. Как у гориллы по земле волокутся, - зло выпалил я. - Да? - несказанно удивился шеф. - Дак в чем вопрос! Сейчас где-нибудь присядем. Во, делов-то! Пивка попьем, перекусим. Вот и отдохнешь! - быстро болтал он, высматривая, куда бы приткнуться. Мысленно обозвав шефа скотиной, я согласился.
Устроились за столиком летнего кафе. Место отличное. Напротив, на другой стороне Арбата, расположились художники. Одни втюхивали провинциалам акварели, пасхальные яйца, гравюры; другие малевали портреты красоток с натуры. Правее стоял аппарат для развлечения добрых молодцев. На деревянной ручке - резиновая кувалда. К стальному табурету с кожаной подушкой для битья вертикально прикреплена широкая линейка. На ней световая шкала, фиксирующая мощь удара. Любой желающий мог продемонстрировать силушку, влупив кувалдой по подушке. В тот же миг световая дорожка, пробежав по шкале, замирала у цифры. Аттракцион дедовский, но популярен до сих пор. Несколько человек постоянно толклись рядом, наблюдая бесплатное шоу. И я посматривал туда.
Глянув в очередной раз, обнаружил у агрегата живописную пару. Он, крепенький толстячок в длиннющем плаще и шляпе с огромными полями. Она, крашеная блондинка с пышными формами. Мадам слегка возвышалась над спутником. Типичные провинциалы из среднего Нечерноземья. Мужичок явно примерился показать удаль молодецкую.
Степенно расстегнув многочисленные пуговицы, он эффектным жестом передал макинтош подруге. Далее последовал двубортный пиджак черного сукна. Грузным шагом бывалого молотобойца мужичок подошел к аппарату. Взял в руки кувалду. Качнул снаряд, приноравливаясь к весу. Расположился напротив подушки. Широко расставив ноги, чуть присел. Взмахнув кувалдой высоко над головой, замер на миг и рубанул.
"Пох", - утробно охнула подушка, а по шкале рванули веселые огоньки. "Хрясть", - и натянутая на напряженных ягодицах брючная ткань разлетелась по шву в стороны. Белые, в крупный горошек, трусы выскочили из теснины. Оба звука слились.
Молотобоец медленно распрямил спину, самодовольно наблюдая, как мчится вверх дорожка. На числе "480" замерла. Мужичок повернулся к спутнице. Лицо его сияло. Что сказала мадам, я не слышал. Дальше произошло наглядное подтверждение тезиса, что счастье призрачно. Мордаха силача скисла, превратившись из румяного персика в залежалый урюк. Полный конфуз. Мужичок, вырвав у блондинки плащ, пулей влетел в него. Запахнувшись, он тут же скрылся в толпе. Исчезла и мадам.
Сидеть под навесом, потягивая прохладное пиво, наблюдать за коловращением вокруг было, несомненно, комфортнее, чем плющиться и потеть в толпе. Весеннее солнце радовало, пиво было отменным, с натруженных ног стекала усталость, а жизнь выглядела увлекательным путешествием с приятными сюрпризами. К сожалению, все заканчивается. Допито пиво, солнце завалилось за стены домов, а нам пара возвращаться.
Крутясь в яме панцирной сетки, я торопился заснуть. Завтра предстоял хлопотный день. Кровать кряхтела и вздыхала. Игорь давным-давно выплескивал переливистые трели. Мне же сон не шел. Тогда я пошел на хитрость. Стал перебирать в памяти события последних дней, утомляя сознание. Удалось. Сон, невесомым шелком, накрыл и поволок в дивное путешествие по небывало-бывалой стране. Картинки, скрытые рваным туманом, наплывали, голоса людей звучали мягко, убаюкивали. Медленно выплыло купе плацкартного вагона с пассажирами. Где-то рядом я. Неспешный дорожный разговор. В углу у окна дед. "Вот ты говоришь, рецепт самогона, - говорит он. - Как-то, мил человек, мне присоветовали рыцептик. Пальчики, грит, оближешь. Вкуснятина и забирает хорошо. Молодой парняга. Одет прилично. Я уши-то и развесил. Способ простой. Можешь не записывать. Так запомнишь. Берешь дрожжи. Кус малый отрезаешь и в рот, под язык. Чаек теплый, с сахарком. Вприхлебку. Дрожжи бродят, хмель легкий, но забирает. Вкусно. Во, думаю, благодать. Дешево и сердито. Домой пришел. Бабки нету. Я в холодильник. Взял дрожжей. Кусок отрезал. Не пожалел. Воду вскипятил, заварил чай покрепче. Дрожжи под язык и чаек потягиваю. Сразу забирать стало. Сижу за столом, радуюсь. Бабка моя приходит. Ты, че, говорит, старый черт, уже пьяный? Где набрался? А хмель такой легонький. Веселит. Я ей, мол, рыцепт новый пробую. Дрожжи с чаем. Хочешь? А она: "Дрожжи, с чаем! Сдурел! Тебя ж, пронесет". Видать сглазила. Такая свистуха скрутила. Не передать. Двое суток полоскало. До нужника бегать устал. Припер в избу поганое ведро. Его и пользовал. В доме вонища. Еле выжил. Во, дела! А ты говоришь, рыцепт. Не всякому слову верь. Попадаются шутники. Не приведи господь."
Я смеюсь со всеми. Но звука нет. Купе плывет и тонет в вязкой черноте.
Глава вторая. В поезде Москва-Берлин
Наш поезд уходил с Белорусского вокзала вечером. После вчерашних хождений на прогулки не тянуло. На совете было решено кантоваться в номере до таинственного "расчетного" часа, а потом выдвигаться. До сих пор не понимаю, кто и по какому принципу определил "расчетный" час. Почему он у нас равен двенадцати ноль-ноль, а в Европе это два пополудни. Сколько ни пытал гостиничных зубров, внятно никто объяснить не смог.
Ровно в двенадцать, нагруженные сумками, мы стояли на бетонном крыльце с обгрызанными ступеньками. За спиной - массивные двери родного "Золотого колоса". Перед нами - тихие дворы Москвы. А за ними, в туманной неизвестности, грезились лучшие города Европы. Неугомонный шеф, докурив сигарету, щелчком запустил окурок в урну. Придав полям шляпы правильное положение, параллельно поверхности земли, Игорь скомандовал: "Вперед!" и шагнул с крыльца. Подхватив сумку, я верным оруженосцем последовал за ним.
На удивление, на вокзале оказалось малолюдно. Прогулка по зданию, посещение мест общественного пользования, закуп прессы и два часа ожидания - джентльменский набор вокзальных развлечений.
Состав подали на первый перрон. Едва зашелестел голос диктора, известивший о начале посадки, мы поспешили в вагон. То, что поезд идет за кордон, было видно невооруженным глазом. Вымытые вагоны сверкали новенькими пятаками. Вежливые проводники, без признаков похмелья, приветливо встречали степенных пассажиров. Любо-дорого. Разительное отличие от поездов, курсирующих по стране. Порадовала обстановка внутри вагона. Красивые занавески, ковровая дорожка без дыр, живые цветы в канопе, тишина и благолепие. Коммунистический рай в отдельно взятом вагоне категории "мягкий".
Мягко откатилась дверь, открыв узкое, словно школьный пенал, купе. Две обтянутые кожей полки на одной стороне, третья притянута к потолку. Металлический стол под накрахмаленной до металлической жесткости белой скатертью. Малюхотная ваза с вечноцветущими незабудками из пластмассы, ровный свет плафонов. "Уютная будочка на колесах", - выдал шеф, протискиваясь с баулом. Плюхнувшись задом на полку, он оккупировал полкупе. Мне пришлось маячить в проеме: - Шеф, шевели батонами. Народ по коридору пройти не может. - Не баре, подождут, - Игорь разглядывал пристанище. Утолив любопытство, перевел взгляд на меня: - Заходь, не отсвечивай. - Куда? - обозлился я. - Ты тут расселся, как слониха в детском тазике. Ни пройти, ни проехать. - Слониха, - поморщился он. - Скажешь тоже, но передвинулся.
Распаковывать вещи в тесном купе нескольким людям одновременно - еще то развлечение. Извиваясь ужом, ты вылезаешь из куртки. В этот же момент попутчику приспичивает запихнуть чемоданище на верхнюю полку. Роста не хватает, и он тянется на цыпочках вверх, пыхтит и тужится. А когда победа близка, чемодан цепляется застежкой. Силы на исходе, пот ручьем льется по спине, под мышками пожар в джунглях. Мышцы наливаются свинцом и вибрируют. Еще мгновение, и все усилия коту под хвост. Сконцентрировавшись, попутчик, спружинив ногами, подпрыгивает на вершок. Мощный толчок, и упрямец, недовольно лязгнув, перескакивает застежку. Ура! Победа! Увы, счастья миг краток. Удача - девка блудливая. Только треть чемодана лежит на полке. Остальная нависает грозной лавиной. И тут вагон дергается. Чемодан рушится вниз, накрывая хозяина, бьет по темечку ничего не подозревающего соседа, валя обоих на пол.
Такое видение пронеслось в голове, как только я увидел, что шеф наладился пристраивать багаж. Памятуя о формуле, что "спасение утопающих - дело рук самих утопающих", я бросился на помощь. Возможная беда миновала. Сколько их еще впереди!
Пока мы устраивались, объявился попутчик. "Здрасьте", - за спиной раздался елейный голос. Я оглянулся. Игорь как раз стягивал башмак. Выпуклый живот сильно осложнял задачу. Сидя на полке, он, ухватив руками штанину, тянул ногу вверх. Голень категорически отказывалась цепляться за колено. Ругнувшись, шеф рванул ногу вверх. Есть! Лодыжка на месте. Бамм! Верхняя пуговка гульфика пулей стрельнула по стенке, срикошетив, затихла в шторке. Живот, обретя долгожданную свободу, радостно выпрыгнул из брюк. Тут-то и раздалось елейное "здрасьте". Шеф, стыдливо прикрывшись ладонью, волчком крутнулся на заднице.
В дверях стоял мужичок. Среднего роста, возраст в районе пятидесяти. Одет незатейливо: линялая ветровка из брезента, потертые джинсы грязно-василькового цвета, стоптанные кроссовки неопределенного оттенка. - День добрый! - ответил я. - Привет, - буркнув, Игорь отвернулся. - Я тоже здесь еду, - приветливо заявил мужичок. - Во, блин, радость какая, - ухмыльнулся Игорь. Попутчик, не замечая сарказма шефа, продолжал: - Вы куда едете? Я - в Польшу. К другану, в гости. Он под Варшавой живет. Два года назад поехал калымить. Устроился на ферме. Хозяева не бедные. Мужик, жена, да трое сынов. Дети в Варшаве, в институтах учатся. Прошлой весной хозяин поехал рыбачить, да утоп по пьяни. Вдова вначале думала ферму продать, но сыновья отговорили. Наняли бабу в помощь. Хозяйка погоревала-погоревала да с моим товарищем снюхалась. Попервости таились от сынов. Потом сознались. Друган по хозяйству крутится, ну и хозяйку не забывает. Недавно письмо прислал. В гости зовет. Пишет, понравится, останешься. Работы много, жизнь сытная. Европу поглядишь. А я что? Живу под Курском, в колхозе. Работы толком нет. Платят гроши. С женкой, как пять лет разбежались. Решил, поеду. Вот. Мужичок перевел дух.
Во время монолога мы продолжали распаковываться. - Слышь, дружок, ты бы не отсвечивал. Нам переодеться надо. Закрой калитку с той стороны. На время. Гуд? - напористо сказал шеф. Попутчик, послушно кивнув, закрыл дверь. - Крутовато ты его, - я улыбнулся. - Так и обидеть можно. - Обидеть? - удивился Игорь. - Э, нет. Таких словами не обидишь. Нечем обижаться. Нет у них такого органа.
Шеф оказался прав. Открыв дверь, я обнаружил, что попутчика и в помине нет. Перед купе валялся обтянутый дерматином чемоданчик и изрядно выцветший рюкзак. Курянин обнаружился в тамбуре. Там, найдя в лице проводницы очередного слушателя, он излагал свою историю. Редакция практически та же. Вплоть до междометий. Увидев меня, он слегка отвлекся: "Ага, вот мой сосед, - и продолжил, - друган пишет. Приезжай, мол. Посмотришь, поработаешь. Понравится, останешься..."
Я вернулся в купе: - Похоже, веселый попутчик нам попался. "Пожалуй. Трещит, будто хрен в коробке, - откликнулся Игорь. Он изучал вагонную брошюру, - в Бресте будем завтра. Там граница: таможня, шмон и прочие радости. Так. Скоро должны поехать. Надо б закусить слегонца. Лады? Я кивнул: - А бродягу будем приглашать? - Бродягу? Наш случай, как в подводной лодке. Деваться некуда. Придется.
- А вдруг он непьющий? - терзал я Игоря. - Непьющий? С такой-то рожей? Сам-то понял, что сказал? Непьющий! - фыркнул шеф. - На халяву пьют даже трезвенники и язвенники, - подражая Лелику из "Бриллиантовой руки", вещал шеф, - а тем паче, в дороге. Развлечений минимум. Едешь Бобиком в будке. Только и веселья - водочки откушать.
Вновь прошелестел голос диктора. Усиленный динамиками, он сообщил, что скорый поезд "Москва-Берлин" от первой платформы отправляется. Состав, дернувшись в пароксизме конвульсий, тронулся. Колеса зацокали на стыках. Жизнь продолжалась. Мы двигались вперед, на запад.
Сосед возник, словно материализовался из воздуха. Бац, и стоит. Тут же затрещал: "Отлично. Едем. Юрой меня зовут. А вас, парни?" Услышав в ответ имена, интерпретировал на свой лад: "Ага. Егор и Жора. Отлично. Будем знакомы." Поняв, что спорить бесполезно, возражать не стали.
Поезд сонной анакондой выползал из города. За окном топорщился частокол высоток, нарезая полосы ярко-желтого солнца. По широким улицам бежали разномастные автомобили, навсегда вытеснив пешеходов на вытоптанный асфальт тротуаров. Небо вывалилось из-за серых стен, залив ультрамарином округу. Сос-тав, набрав ход, вырвался в Подмосковье. Точеные карандаши сосен, свежая зелень берез, желтые крошки цветущих одуванчиков, изумрудный ковер полян, синева речных лент, солнечные блики на блюдцах озер. Наглядный контраст между созданным природой и человеком.
Вагон начинал оживать. За очередной порцией никотина потянулись в тамбур курильщики. Прошла затянутая в униформу проводница, собирая билеты. В коридоре у окна, вцепившись в перила, замерла молодая пассажирка. В четвертом купе, звякнув, закрутилась волчком пивная пробка. Зашипел, наполняясь напитком, стакан. В пятом таинственно шуршал полиэтилен. Поползли ароматы дорожной снеди, сбиваемые сквозняками. Открывались двери тамбура, впуская гром и лязг колесных пар. У нас, в третьем, разговор набегал волнами. Темы скакали, будто блохи на уличном барбосе, сменяясь порой диаметрально.
- Водяру-то везешь? - нейтрально поинтересовался Игорь. - Есть трошки, - застенчиво заморгал белесыми ресницами Юра. - Трошки - это сколько? - Четыре бутылочки, - промямлил сосед. - Мля, два литра белой, значит. Неплохо, - похвалил Игорь. - А ты в курсе, дружок, что через границу можно только один литровник провезти? Вижу, не в курсе. Святая простота, - нагнетал шеф. - А что будет? - испугался Юра.
- Что будет? Да, ничего особенного. Ссадят с поезда. Для начала. После разбираться начнут. Может, ты контрабандист. Кто знает. Водка, считай, валюта. А валютную статью никто не отменял. А она, между нами говоря, расстрельная, - нагонял жуть Игорь. Юра, пять минут назад веселый, как молодой артиллерист, сдувался на глазах, как проколотый шарик.
- Да, не кисни, Дуся. Тебе дико повезло. Мы - народ бывалый. Выход найдем, - успокоил шеф. - А водочку-то придется выпить.
- Выпить?! Да я от стакана пьяный в хлам. А с литра помру. Может, ее вылить? - вяло предложил Юра. - Водку?! Вылить?! -взъярился Игорь, - Ах ты, паскудник колхозный. Что выдумал! Ее люди делали! А, ты... Игорь, как шпагой, ткнул в попутчика указательным пальцем, и добил: - Гнида! Юра, шарахнувшись назад, вжался в угол: - Да я так. Я просто. Не подумал. Извиняйте, мужики. Шеф сменил гнев на милость: - Ладно. Прощается. Делать нечего. Назвался груздем - будь любезен в кузов. Дела... Ладно, будем помогать! Ты готов? - он обратился ко мне, хитро подмигнув левым глазом.
- Ну... - развел я руками. - Он готов. Чего киснешь? Доставай контрабанду, Юрок. Закусь не забудь. Давиться одной водярой мы не согласны. Наблюдая, как попутчик лезет в багаж, я мысленно подивился ловкости шефа: "Вытянул с мужика выпивку. Красава!" Юра извлек из-под лавки рюкзачок. Бережно поставил так, чтобы было не видно содержимое. Долго рылся, вздыхая. Игорь не выдержал: "Слушай, куркуль недорезанный, хорош копаться. Доставай пузырь. Про колбасу с хлебом не забудь. Есть у тебя. Отсюда чую, как пахнет. Не томи."
Тяжко вздохнув, Юра принялся вынимать запасы. Первой появилась водка. Следом завернутое в мятую фольгу сало; потом хлеб в плотной бумаге; пара головок лука; тройка поддавленных яиц; спичечный коробок с солью; кольцо "Краковской" в линялой газете. Игорь подбадривал: "Давай, давай, не тушуйся! Чего один-то пузырь достаешь? Тягай пару, чтобы два раза не лазить. А лук на кой хрен? Водка с луком - это термоядерная смесь, в ра-диусе десять метров убивает все живое. Короче, лук сам ешь. Нас уволь. Что ж яйца такие мятые? Свои небось аккуратно носишь? Эх, хе-хе, крестьяне."
Пока сервировался стол, шеф смотался к проводнице за стаканами. И вот нарезано прозрачными пластинками сало, толстые ломти хлеба горкой теснятся с краю, очищенные от скорлупы яйца ритмично покачиваются, запах настроганного лука щиплет глаза, аромат краковской колбасы заливает рот слюной, стаканы наполнены ровно на два пальца. Все готово. Нужен тост! И он прозвучал. Игорь, взяв стакан, тоном завзятого тамады произнес: "Давайте, други, выпьем за то, чтобы у нас все было, а нам за это ничего не было!" Тост нам понравился. Мы постигли глубинный смысл, оценили иронию подтекста. Сдержанно, по-мужски, улыбнулись. И дружно выпили. Теплая водка - это не только неприятный запах и отвратительный вкус. Она обжигает пищевод, быстро дурманит голову. "Хорошо пошла", - блаженно улыбнулся Игорь. Юра кивнул. Не спеша, стали закусывать. Молча жевали под перестук колес. Шеф и трезвый молчуном не слыл, а выпив тем более: - Слышь, Юрок, ты бы рассказал какую-нибудь крестьянскую байку или анекдот.
- Дак, мне в голову ничего не лезет. Какие в деревне анекдоты?
- Ну, историю поприкольнее, - настаивал Игорь.
- Поприкольнее? Смешную, что ли?
- Навроде того.
- А про городских пойдет? Тогда слушайте. К нам прошлым летом артисты приезжали из города. В клубе спектакль показывали.
- Смешная история? - уточнил шеф.
- Вроде да. Все смеялись, - неуверенно подтвердил Юра.
- Тогда валяй. На безрыбье и сам раком станешь, - смилостивился Игорь, - давайте еще по одной. Чтобы горло не засыхало. Я плеснул каждому на дно стакана.
- Ты, что капаешь, как котенку? - возмутился шеф, - водка считай что дармовая. Не выпьем, придется выбрасывать. Лей по половинке! Чтобы не злить, я поспешил исполнить желание. Вернув опустевший стакан на столик, Игорь вспомнил: - Ну, Юрок, бухти, как космические корабли бороздят Большой театр. - Какие корабли? - опешил Юра.
- Это я шучу. Рассказывай байку. Не тяни.
Юра глубоко вздохнул, будто собрался нырять, и начал: - Дело было под ноябрьские праздники. Зима рано навалилась. В первых числах снег лег. Наш клуб - лучший в районе. Если в райцентр какие артисты приезжают, то и к нам обязательно. В тот раз, в честь праздника, спектакль про революцию привезли. Народу в клубе, как конопли под забором, - Юра прищурился, вспоминая. - Места свободные остались только в первом да в последнем ряду. Если в конце сидишь, ни черта не слышно. А впереди все начальство устроилось. Председатель, парторг, - рассказчик приосанился, изображая руководство, - агроном, передовики и прочая. В общем, все начальство колхозное.
Народ уж привык, что городские завсегда припаздывают. Причем, что характерно, чем цветастее название богадельни, тем больше со временем грубят. Мне знающие люди объяснили, мол, это для того, чтобы зал полным набрался. А, я думаю, - шмыгнул носом наш попутчик, - это просто бардак и разгильдяйство. Но дело третье. Народу набежало полным-полно. Даже в первый ряд набились. Только одно местечко осталось. Рядом с бригадиром. Он для своей бабы придерживал. Она, видать, на хозяйстве задержалась. Может, еще по какой надобности. Бригадир сам фигурой не велик. Мне до уха будет. До середки. Женка - тетка большенькая. И спереди, и сзади. Фигуристая, - изобразил он руками волнующие изгибы. - В тот раз артисты, видать, торопились. По времени начали. Нормальный такой спектакль. Про то, как красные с белыми воевали. Доходит дело до того, что беляки комиссара словили. Привели в штаб. Комиссар - паренек совсем молоденький. Беляки его допрашивают, он молчок. Бьют - ни гу-гу. Тогда офицер дает команду, чтобы расстреляли комиссара. Солдаты подвели того к краю. Будто к обрыву. Комиссар перед смертью последнее слово сказать хочет. В зале тишина. Парняга встал, будто Ленин на броневике. Кепку в руке зажал, в грудь воздуха набрал и ...
Тут вдруг скрип противный, будто пенопластом по стеклу. На весь клуб. Аж мороз по коже, - Юру передернуло, будто лимон откусил, - дверь такая. Визгливая. Народ на скрип обернулся. Артисты и деревенские. Я тоже. Гляжу, в дверях женка бригадирова. Расфуфырилась. Пальто синее демисезонное расстегнула. Под ним кофта кумачом, шерстяная. На ногах сапоги блестючии. Видать, ваксой надраила. Стоит, зал оглядывает. Люди, что с краю сидели, на нее зашикали. Мол, давай, скребись быстрей до места. Мужик ейный рукой машет, зовет. Она увидала его и двинула по коридору. Крадется на полусогнутых. А сапоги скрип-скрип. Комиссар на сцене остолбенел. Видать, слова забыл. Ждет, когда тетка пройдет. Та ползет тихохонько. Со знакомыми раскланивается, - Юра, подскочив, показал, как шла, - дотащилась до первого ряда. Там парторг. Он, видать, шуганул ее. Сразу шагу прибавила. Дошла, наконец. Плюхнулась на седушку. Все дух перевели. Комиссар снова руку поднял, говорить начал. Женка бригадирова умащиваться стала. На спинку сиденья откинулась. А та хрясть и пополам. Тетка назад брык. Затылком соседу, что сзади сидел, точняком в пах. Тот, хрюкнув, сложился. И понеслось, я вам скажу, такое кино... У бабы жопа между рядов застряла. Она визжит, будто свинью режут. Ногами в разные стороны дрыгает. Подол задрался, под ним толстущие ляжки в рейтузах желтого колера. Артисты на сцене ржут, как жеребцы. Бригадир женку за руки тянет изо всех сил. Да куда там. В ней весу больше центнера. Крики, смех, матюги. Деревенские с мест повскакивали. Хохочут. Председатель с парторгом на помощь кинулись. Втроем бабищу еле вытянули. Такой кавардак. Убитых нет, но раненые и разрушения в наличии. Бригадира в пояснице пересекло. Женка всю хребтину и зад ободрала, неделю сидеть не могла. Соседу пах разбили вдребезги. Три стула - в щепки. Спектаклю, ясное дело, крышка. Можно сказать, сорвали мероприятие. Ну, как, прикольно?
- Прикольно! - согласился Игорь, вытирая глаза, слезящиеся от смеха, - сам придумал или кто рассказал? - Обижаешь, - улыбнулся Юра, - гольная правда. Быль!
- Ладно, ладно, - примирительно сказал шеф и, хлопнув в ладоши, потер друг о друга, - за хорошую байку не грех и выпить. Наливай!
Я послушно плеснул в стаканы. Игорь медленно выцедил водку, вкусно поцокал языком. Поезд ощутимо замедлял ход. За окном появились разношерстные постройки пригорода. Шеф смешно морщил нос, глядя в буклет с расписанием: "Так, так, так. На горизонте град Минск. Столица братской Белоруссии. Стоянка 22 минуты. Надо прогуляться. Воздух понюхать, покурить. И вообще... Потом байку расскажу. Как меня в партию принимали".
Стоянка оказалась долгой. Минут сорок. Может, локомотив меняли, может, еще что. Не знаю. Игорь две сигареты выкурил, газеты купил в киоске. Мы с Юрой по мороженому съели, местного пива с воблой купили. Всей компанией с проводницей покалякали о житье-бытье. Отправления все нет. Потоптавшись на перроне, шеф заскучал: "Ну, что, золотая рота, пошли в купе. Я никотина налопался, аж с ушей капает. А, водочка-то того, киснет. Делай, как я!" И, кряхтя, полез в вагон.
Гуляние на воздухе благотворно сказалось на Юре. Кислород, насытив легкие, взбодрил организм, утомленный алкоголем. Курянин заметно посвежел. В купе он энергично потер ладошки, озорно подмигнул: - Ну, продолжим!
- Опаньки, ожил воробушек! Молодец! - захохотал шеф, - больше жизни, товарищ! Мамаша, пройдемте в закрома.
- Э-эх, сразу видно, не читали, Вы, Юрок, советскую классическую литературу. А зря, - деланно расстроился Игорь, - но не печалься, дружок. Дело поправимое. В Варшаве, наверняка, есть магазин русской книги. Посети. На горилке сэкономь, разорись на книжки. Долгими зимними вечерами, у камина, постигай шедевры. Дело пойдет. А пока доставай водочку. Будем дружить с зеленым змием, - вздохнул шеф. Я встрепенулся: - А обещанная история? - Будет, - веско ответил шеф. - Раз обещал, значит будет. Мужик сказал - мужик сделал!
Дальше пошло по накатанной. Осушив стакан, Игорь мечтательно посмотрел в окно: - История такая. После школы решил я поступить в пожарное училище. - Это, как в том анекдоте, - вклинился я, - парень школу закончил, отец спрашивает: - Сынок, кем хочешь быть? - Военным, - отвечает тот. - А не возьмут в армию? - Тогда милиционером. - Если туда не примут? - Тогда пожарным. - Ну, а если и туда не возьмут? Тогда? Сын затылок почесал и отвечает: - Папа, чего ты пристал? Все равно работать не буду.
Ухмыльнувшись, Игорь продолжил: "Сдал экзамены, но по конкурсу не прошел. Вернулся домой и устроился в райком комсомола. Месяца три поработал, тут вызывает заведующий орготделом. Так, мол, и так. Есть неписаное правило, все работники комсомола должны состоять в КПСС. Я ему объясняю, что не готов, не дорос, не достоин и прочее. Заведующий доходчиво пояснил, что партия дело добровольное: либо вступаешь, либо увольняйся. Делать нечего. Написал заяву. Год кандидатский стаж".
- Какой стаж? - удивился Юра. - Эх, серость, - укоризненно покачал головой шеф, - была такая мулька. Прежде чем тебя примут в КПСС, год ходишь в кандидатах в члены. Типа испытательного срока. - Ага, - заржал Юра, - если выдержал испытание, то член. А, нет - не член. - Типа того, - рассмеялся Игорь, продолжил, - отмотал срок. Как-то попался я заворгу. Пора, говорит, братец, в партию вступать. Готовься. На днях собрание. А у меня, как назло, черная полоса пошла. Возвращался с гулянки и упал. Руку сломал. Месяц на больничном. Потом в отпуск свалил. Дальше еще какая-то напасть приключилась. Короче, на собрание попал через четыре месяца. Заворг извелся. Я ему показатели порчу. Забыл сказать, что принимать должны были на собрании первичной парторганизации. Там одни функционеры: работники райкома партии да комсомола. Заворг присоветовал: "Они тоже люди. Мотай на ус, собрание будет утром, до начала рабочего дня. Времени всего час. Потому ты не гони коней. На вопросы отвечай не спеша, обстоятельно."
Игорь поерзал, разминая затекшие мышцы, продолжил: - Совет мне понравился. Ладно, думаю, устрою вам цыганочку с выползом. На собрание оделся, будто на парад: белая сорочка, черный костюм "троечка", галстук в цвет. Наряд, хоть куда: хочешь - хорони, хочешь - женись. В зале, где собрания проходят, нарисовался минута в минуту. Специально, чтобы лишнего времени на расспросы не было. Пока то, да се, минут десять прошло. Отлично, думаю. Осталось продержаться минут пятьдесят. Слышу, секретарь объявляет, что, мол, следующий вопрос - прием товарища такого-то в члены партии. Я встал, подошел к трибуне, - Игорь пожевал пухлыми губами, вспоминая, - выдержал паузу и..., начал гнать. Так, мол, и так, высокая честь, большая ответственность, готов исполнить свой долг и прочая лабуда. Народ слушает. Рожи постные. Со стороны посмотреть, будто не в партию, а на тот свет вне очереди. Я-то знаю, что им самим эта тягомотина на фиг не нужна. Видимость одна, проформы для.
Однако, в семье не без урода. Была у нас такая тетка по фамилии Глазунова. Из идейных. Рулила отделом пропаганды. Мужа нет, детей тем более. Вот она и сгорала на работе. И от остальных требовала, чтобы полыхали. Короче, типичный синий чулок: три ведра бабских комплексов, а желчи неудовлетворенных желаний на пятерых хватит. Дождалась она, когда я паузу сделал. В окно посмотрел, физиономию задумчивую сделал. Типа припоминаю суперважное, где-то даже глобальное. Глазуниха и вклинилась: "Товарищи! Сегодня мы принимаем в партию не просто нового бойца, а одного из комсомольских вожаков районного масштаба. Время сложное. Перестройка, гласность. Информации много. Сложно разобраться, где правда, а где ложь. Молодым еще сложнее. Поэтому на комсомольских кадрах лежит ответственная задача - помочь правильно сориентироваться. В связи с непростым моментом мы, опытные коммунисты, должны требовательно относиться к вступающим, бороться за чистоту наших рядов." И так далее. Гон по полной программе. И вдруг на конкретику перескакивает: "Почему вы, товарищ, не были на прошлом партсобрании?" Ага, думаю, старая грымза, если я скажу, почему реально не пришел, то ты облезешь.
Дело в том, что накануне того собрания мы с приятелями небольшой сабантуйчик изладили. На пирушке я изловчился принять лишку водочки на грудь. А возвращаясь домой с подружкой, с лестницы навернулся. Хотел за перила ухватиться, да промахнулся. Ступеньки пересчитал. По ходу мамзель сшиб. Кеглей отлетела. Морду ободрал себе качественно. Плюс рука с ребром треснули. Рука в лангете, а на грудь, типа корсета, жесткую повязку намотали. Ни вздохнуть, ни ... Две недели в кровати валялся. Про собрание вообще забыл. Но этого же не расскажешь. На такой случай у меня домашняя заготовка имелась.
Нагнал на морду печаль, - ухмыльнулся Игорь, - оглядел зал и говорю - на то была причина. Дело в следующем: у мамы недавно юбилей был. Подарили люстру. Хрустальную. Мама две недели пилила, чтобы я люстру повесил. Отказывался, сколько мог, потом уступил. Это была ошибка, в чем полностью признаюсь, готов понести наказание. Глазунова прямо взвилась. Как завизжит: "Причем люстра? Какое наказание? Вы что несете?" Я не перебиваю. Пусть, думаю, орет. Время-то тикает. Когда она прооралась, говорю кротко: "Поясняю. Люстра очень даже причем. А то, что хрустальная - момент ключевой. Была бы стекляшка, так черт с ней!" Тут заворг не выдержал: "Игорь! Что за хренотень несешь? Объясни толком, в чем дело." Я на эти выпады не ведусь. Бубню упорно: "Потолки дома невысокие. Два двадцать. Думаю, поставлю стол, на него стул. Со стула, по любому, достану. Соорудил пирамиду. Залез на стол. Потом на стул. Мама люстру подала. Вот. Стал на крюк ее прилаживать. Маме говорю, чтобы стул крепче держала. Из-за чего падение произошло, точно не знаю. Может, неловко повернулся, может стул хлипкий. Короче, рухнул вниз, - Игорь улыбнулся, смакуя воспоминания. - Продолжаю гон дальше: "Люстра, будь она неладна, в руках. Лечу и думаю." Здесь я передышку сделал. Паузу держал, пока у Глазунихи глаза кровью не налились. Пора, пора дальше двигать, не то у тетки, не ровен час, инфаркт приключится, - подумал я и продолжил - варианта у меня два. Отпущу люстру - она разобьется в хлам. Не отпущу - сам вдребезги." Снова заворг встрял: "Чего решил? Говори скорее!" Я, через паузу: "Ничего не решил. Пока думал, до пола долетел. Так хлобыстнулся, свет в глазах потух." "А люстра что?" - не унимался заворг. Я тоску в голос добавил: "Люстра в окрошку. Хрусталь по углам. Стальной обод штопором." Вздохнул тяжко, голову повесил, молчу. В зале тишина. Даже Глазуниха ни гу-гу. А что сказать-то. Откаряка классная.
- Что классная? - не понял Юра. - Откаряка, - поморщился Игорь, - отмазка, отговорка, значит. - Ага, - удивился Юра, - первый раз слышу. - Просвещайся, дружок, пока я жив. Не жалко, - шеф был сама снисходительность. - Рассказ достойный. Не грех и выпить, - предложил я. Противников не оказалось.
Поезд мчался, выстукивая веселый мотивчик. За окном в сплошную стену слился лес. Настроение было прекрасным. Вернувшись из тамбура, где они с Юрой курили, шеф потребовал:
- Теперь твоя очередь веселить. Готов? - Я кивнул. - Тогда по 50 грамм и начинай! - Игорь звонко хлопнул себя по толстым ляжкам.
Закусив водку колбасой, я приступил к рассказу: - История похожа на анекдот. Может быть, таковым и является. Хотя рассказал ее мне сам участник. Знаю его давно. И это дает право предположить, что история не выдумка, но быль.
Вклинился Юра: - Парни! А не испить ли чайку? Очень чаю хочется. - Чаю, говоришь? - тоном товарища Сухова из фильма "Белое солнце пустыни" поинтересовался Игорь. - Можно и чаю. Почему нет. - Я сбегаю, - подскочил Юра, - давайте стаканы.
Смотался он быстро. Смочив горло парой добрых глотков, я продолжил: - Егор, имя главного героя, тогда работал в милиции. По случаю приобрел автомобиль. Битую "копейку". Три месяца восстанавливал. Денег угрохал уйму. В долги залез. Зато потом джигитовал сутками. И сейчас-то в нашем городе с личными авто проблемы, а тогда личный автомобиль - роскошь. Егор и раньше старался не пропускать мимо ни одной короткой юбки. Автомобиль популярность среди женщин поднял до немыслимых высот. По заверению Егора, отказов практически не было. Работа в милиции создавала уникальные возможности общения с доступным женским полом. Жена, Лариска, постоянно жаловалась всем на постоянную занятость мужа. Не единожды она порывалась пойти к милицейскому начальству и потребовать послаблений Егору. Ночные дежурства, засады, погони происходили чуть ли не каждый день. К тому же, в целях конспирации, как он объяснял жене, одеваться надо было в цивильное и ездить на личной "копейке".
Естественно, это был блеф. Трудился Егор в разрешительной системе и к оперативной работе касательства не имел. Ночные отлучки использовал для личной надобности. Лариска жутко ревновала его.
- Не пойман, не вор, - заметил Юра. - Это точно, - шеф в подтверждение ткнул указательным пальцем вверх.
- Да, забыл сказать. У Егора карикатурный облик советского бездельника. Внешне сильно похож на героя Смирнова из гайдаевского фильма "Приключения Шурика. Напарник". - Я все больше увлекался рассказом. Однажды Егор собрался свинтить в очередной раз. Вечером позвонил Лариске, предупредил, чтобы не ждала. Якобы, вся городская милиция ловит опасного жулика. Сел в "копейку" и уехал. Стоял июль. Всю ноченьку Егор с товарищем куролесили с подружками на пленэре, а ранним утром потянулись в город. Девушки жили в районе, называемом Серебрянкой. Шеф, ты же помнишь, через Серебрянку дорога идет на очистные сооружения? Игорь утвердительно кивнул.
- Катят они по этой дороге. Егор в цивильном, напарник в милицейской униформе. Подружки на задних сиденьях хихикают. Дорога асфальтирована. На улицах ни души, встречного транспорта нет. Егор прибавил скорость. Вылетают из поворота, а впереди ползет тягач. Тянет бочку с нечистотами. Сейчас пошли специализированные машины, а раньше за обычный "ЗИЛок" цепляли бочку, вот вам и ассмашина.
- Какая машина? - не понял Юра. - Ассенизаторская, - сказал шеф и для верности разъяснил: - Говновозка. Понял? - Понял, понял, - заржал Юра.
- Короче, Егор по тормозам. Но, куда там. "Копейка" со всей дури, под визг покрышек, влетела в бочку. У емкости в том месте было врезано сливное отверстие. От удара заслонка открылась, и дерьмо сильной струей выбило лобовое стекло. Салон затопило махом, никто и пикнуть не успел. Могли бы и захлебнуться, да спасло, что окна были открыты. Фекалии поперли наружу. Водитель говновозки выскочил из кабины, видит, "жигуль" буквально тонет. В салоне люди мечутся. Бочка опорожнялась минут пять. Все-таки семь кубометров. Не шутки. Потом стали пассажиры вылазить. Смотреть страшно. Сказать, что полностью в дерьме, значит, ничего не сказать. Шофер не мог разобрать, где мужики, где бабы. Когда немного отряхнулись, стало ясно, что один - мент.
Под последнюю сцену слушатели ржали уже в полный голос.
- На этом история не закончилась. До обеда Егор отмывался, сушился, чистился. Дома Лариска поинтересовалась, чем от него так пахнет. Егор, злой, как черт, рыкнул, что засада была на городской свалке. Поэтому некоторый запах есть. Жена недоверчиво покрутила головой, но промолчала. С "копейкой" было совсем нехорошо. Егор, спрятав ее у приятеля, сказал Лариске, что в ремонте. Всю неделю они с напарником выскабливали машину. Моторный отсек удалось отмыть со второго раза. Багажник промывали пять раз. С салоном катастрофа. Мыли, применяя всевозможные средства, что удалось добыть. Без толку. Пропахла вся обшивка. Кресла при нажиме выделяли желтоватую жидкость. Концентрация вони внутри такая, что мутило тут же. Тогда Егор перегнал "копейку" напарнику. Тот жил в собственном доме. "Жигуль" поставили во дворе. Открыли окна, двери. Проветриваясь, "копейка" простояла еще неделю. Воздух в салоне посвежел.
А дома вовсю скандалила Лариска, требуя поездку к сыну в пионерский лагерь. Отнекиваться уже не было никакой возможности. Егор согласился и вечером с тяжелым сердцем приехал на машине. Пока ехал с открытыми окнами, особого запаха не чувст-вовалось. Но стоило закрыть окна на несколько минут, как воздух в салоне превращался в тошнотворный дурман.
Лариска плюхнулась на сиденье рядом, и Егор резво взял с места. До лагеря домчались без эксцессов. В бору настоявшийся аромат нагретых сосен, цветущих трав, спелых ягод пьянил. Дышалось легко, полной грудью. Свидание с сыном заняло часа полтора. Все время "копейка" простояла в тени с задраенными окнами.
Когда, вернувшись, открыли двери, закисшая дурь, вырвавшись наружу, шибанула так, что Лариску замутило. От неожиданности она вдохнула большую порцию, что оказалось большой ошибкой. Рвало ее тяжело и долго. Егор бегал вокруг, давал попить, вытирал тряпкой лицо, понимая, что час расплаты близок и неотвратим...
Вагон мотало на стрелках, за окном хулиганила ночь, а в купе все спали.
Глава третья. Сервис по-немецки
Мне снился сосновый лес. Рыжее солнце трафаретило узкие тени деревьев. Их верхушки в прозрачной выси морским прибоем перешептывались между собой. Я лежал на спине, утонув в толстенном мху, любовался небом. Редкие белесые облака осторожно выглядывали сквозь крону сосен. По веткам кустарника прыгали мелкие птахи, играя в прятки и высвистывая переливы лесных мелодий. Торопился дятел, выстукивая замысловатую морзянку. Постепенно стук нарастал и перешел в грохот. Я понял, что птица не может так долбить и проснулся.
Дверь купе выплясывала кадриль, гремя всеми железками. Едва я щелкнул секреткой замка, как она отскочила в сторону. В проем ввалилась злющая физиономия проводницы: - Какого ... банана не открываете?! Граница через час! Шевелитесь! Скоро туалеты закрою, забегаете. Выпалив, она улетучилась. - Понял, - ошеломленно буркнул я и принялся будить попутчиков.
Юра подскочил сразу, и как желторотый птенец, которого родители оставили впервые одного в гнезде, закрутил головой. Часто моргая, он бестолково повторял: - Что такое? Что случилось? Какая граница?
Не успокоился он и после известия, что поезд приближается к советско-польской границе. Метался по купе, словно таракан, пойманный в коробку.
Шеф, пребывая в объятьях Морфея, подавал минимальные признаки жизни. Смачно работала носоглотка, выбрасывая залпы богатырского храпа. На слова и деликатное похлопывание по плечу Игорь не реагировал. Тогда я пару раз дернул его за ногу. Шеф невнятно ругнулся, помянув чертей, издал высокий звук, перевернувшись на другой бок. Причем, пропели не губы.
От такой реакции Юра захихикал, предварительно зажав нос. Меня такое неуважение вывело из себя. Сдернув одеяло, я стал трясти его за плечи и орать в ухо: - Шеф! Все пропало! Гипс снимают. Клиент уезжает! Граница на замке! Все сядем! Вставай!
Игорь, подскочив, выпучил глаза. Он понял, что произошло что-то экстраординарное. Я продолжал развлекаться: - Тебя посадят. А ты не воруй. Проспал все на свете. Родина нас не забудет!
Пока я нес околесицу, Игорь пришел в себя окончательно: "Хорош базлать! Никто не сядет. Прийдут погранцы, проверят паспорта, делов-то! Что икру метать? Не шпионы, поди. Юрок, ты хавальник-то закрой. Войны не будет. Считай, была проверка на бздительность. Да, не трясись, Дуся. Все нормалек. Понял?"
Юра звучно захлопнул рот.
- Вот и отлично! Молоток! - наводил порядок шеф. Оглядев купе, распорядился:
- Бардак на столе убрать! Пустую тару в мусор. Я в туалет. Время пошло!
Вернувшись, он не узнал нашу обитель. Стол в полном порядке: на скатерке ни пылинки; в чистых стаканах позвякивают ложки; остатки пищи убраны в пакеты. Легкий сквознячок гулял по полкам, выпихивая застоявшийся воздух.
- Вполне прилично! Порядок в танковых войсках! - одобрил шеф, замерев в дверях. - Так держать! Мы - типичные советские командировочные. Слегка не бриты, и чуть с похмелья. Это нормально. Подозрение вызывают гладковыбритые, пахнущие дорогим одеколоном мужчины. Мы - стандарт.
Утренний моцион пошел ему явно на пользу. Щеки полыхали, рыжая борода бодро топорщилась, карие глаза излучали блеск. Юрок же скис не в меру. Шевелюра взлохмачена. Синие прожилки под глазами набухли. Крупные капли похмельного пота оросили бледный лоб. Худые пальцы отплясывали сарабанду. Узрев себя в зеркало, я в который раз согласился с бабушкиной мудростью: "Не пей - козленочком станешь!"
Брызги энергии шефа возымели действие. Через минуту-другую Юра поплелся за чаем, я начал резать хлеб и колбасу. День, предвещающий большие события, набирал силу.
Ощущение, что приближаемся к границе усиливалось с каждой минутой. Проводники шустро пылесосили ковровые дорожки. Надо понимать, пыль считалась контрабандой. Пассажиры, переодевшись в строгие тона, замерли истуканами в коридоре. Вероятно, пересечение государственного кордона приравнивалось к торжеству бракосочетания. Даже поезд, подрагивая от волнения вагонами, осторожно звякал буферами.
За окном мелькнула вывеска "Брест". Блестящие нитки рельсов, словно тараканы, застигнутые врасплох за пожиранием крошек на столе, разбегались по сторонам. Соседние пути забиты составами: с лесом, металлопрокатом, нефтепродуктами.
Проскользнув мимо, наш поезд, выкатившись на перрон, замер. Чистый асфальт, залитый веселым солнцем, выглядел благородным базальтом. В блюдцах луж барахтались воробьи, высекая веера брызг. Солдаты в зеленых фуражках прохаживались вдоль забора из белого камня, а за ним шумела привокзальная площадь. В фасаде вокзала стекленел глаз часов. Репродуктор выплескивал бодрый марш. Атмосфера народного праздника. Последние минуты перед майской демонстрацией. Сейчас тревожно запоют горны, подхватят литавры, зазвенят медные тарелки, ударят барабаны и выплывут кумачовые колонны демонстрантов. Но, сие фантазия. Не более. В реалии, вместо флагов с транспарантами среди луж важно дефилировали жирные голуби, у вокзальных дверей топтался парный патруль милиции, сидя на корточках, в тени курили носильщики.
Выдохнувшись, репродуктор замолк, и стало слышно, как чирикали утреннюю дребедень умытые воробьи. Вдалеке обиженно протрубил тепловоз.
Стоянка затянулась. Пассажиры гуляли по перрону, жмурясь рыжему светилу. Потом вагонам меняли колесные пары, готовя для европейской колеи. Как в вагонах появились пограничники, никто не видел.
Мы стояли в коридоре у окна, когда дверь тамбура открылась, пропустив троих в зеленых фуражках. Вошедший первым громко потребовал, чтобы пассажиры заняли свои места для прохождения паспортного контроля. Народ в купе затих, будто мыши в норе, рядом с которой нарезает круги уличный котяра.
Пограничник неслышно появился в проеме. Строго оглядел:
- Здравствуйте. Ваши паспорта.
Юра поспешно протянул серпасто-молоткастый. Офицер, раскрыв красную книжицу, бдительно вглядывался в фото, сравнивая с оригиналом. Юрок вцепился пальцами в матрац, словно опасался, что сейчас начнут вытаскивать силком. Лицо его вспыхнуло, как раздутые чистым кислородом угли.
Пограничник придерживался телеграфного стиля:
- Цель по-ездки?
Юра молчал.
- Куда и зачем едете? - допытывался страж.
Юра даже дышать перестал. Погранец стал закипать. На помощь кинулся Игорь:
- Коллега, тебя спрашивают, куда едешь?! Что ты молчишь, как рыба об лед?
Юрок часто заморгал:
- Я, я к другану еду.
- К какому другану? Скажи, куда? - наседал Игорь.
- К Пашке Шушкевичу, в Польшу, - проблеял Юра.
Пограничник чуть успокоился:
- Запрещенное есть: оружие, наркотики, золото? - Не. Нема ничего, - со страху Юра перешел на украинскую мову.
Офицер, еще раз вглядевшись в курянина, переключился на нас:
- Ваши паспорта?
Мы по очереди протянули документы.
- В Германию? - быстро, но тщательно он просмотрел паспорта.
- Да, по делам, - ответил Игорь.
Погранец, ловко проштамповав, вернул документы и, пожелав счастливого пути, удалился.
- Все?! - с надеждой прошептал Юра.
Шеф фыркнул:
- Не дрейфь, Маруся! Что волнуешься, как поросенок в мешке? Нет, не все. Ждем таможню.
Лысоватый дядька в серо-голубом мундире с зелеными петлицами, аккуратно ступая, зашел в купе. Цепко оглядев нас, сладко улыбнулся:
- Добрый день! Таможня. Ваши паспорта и декларации.
Остренькая мордочка, в которой прятались хитрые глазки, напоминала образ братца Лиса из популярной сказки.
Таможенник растекался патокой:
- В декларации все указали?
- Все! - хором ответили мы.
- А наркотики, оружие, сильнодействующее снотворное, алкоголь сверх нормы имеется? - надежда не покидала его.
- Не, не имеется! - наше трио не сбилось.
- Что, вообще, ничего запрещенного не везете? - искренне расстроился таможенник.
Игорь сочувственно пожал плечами: - Ничего.
- Жаль, жаль, - разочарованно протянул чиновник и, покидая купе, добавил кисло:
- Счастливого пути.
- Вот теперь все. Свобода! - после небольшой паузы Игорь энергично хлопнул в ладоши.
- Уф, - Юра облегченно выдохнул.
Я скептически хмыкнул. Жизнь продолжалась.
Прогрохотав по мосту через Буг, состав очутился в Польше. Пограничная станция была в нескольких километрах. Там поезд простоял полчаса. Шеф вернулся из коридора, где стоял у окна и объявил: "Господа-товарищи, поздравляю. Мы в Европе. Выворачивайте кармана, сейчас будет шмон. Панове из пограничной стражи уже в соседнем вагоне."
Известие повергло Юру в легкое замешательство. Физиономия отразила гамму чувств, описанную в нотной партитуре, как "тревожно". Заметив, что попутчик скис, шеф пожалел: "Не бзди, земеля. Шучу я. Держи хвост пистолетом." Как всегда, он оказался провидцем.
Поляки двигались по коридору, весело переговариваясь. Продолжая беззаботно болтать, они быстро проверяли паспорта. Через пять минут их не было и в помине.
Мы дружно уставились в окно. За стеклом зеленели аккуратные поля. В дырявых облаках беззаботно кувыркалось озорное солнце. По дорогам катили автомобили незнакомых марок, чистенькие дома белели невдалеке.
"Пожалуй, Игорь, прав. Это Европа", - размышлял я, наблюдая за сменяющейся пестротой пейзажа.
Минут через тридцать, удовлетворив первое любопытство, ожил Юра:
- Братцы, мать честная! Я ведь первый раз за бугром. Эх, вспрыснуть бы такое дело! Жаль, нечем.
Мы с Игорем переглянулись. Солидный запас продукции московского завода "Кристалл" покоился в багаже.
Шеф заговорщицки подмигнул:
- Юрок! Что бы ты делал, если не встретил нас? Тебе жутко повезло. Второй день сплошная пруха! Отдаю последнее. Берег для любимого дяди, дай бог ему здоровья. Игорь, с проворством опытного факира, вытянул из сумки литровый "Кристалл".
- Гип-гип ура!, - раздался в купе ликующий вопль.
На радостях Юра затребовал полный стакан водки, и в один присест выхлебал его. Пронаблюдав гвардейскую лихость попутчика, шеф многозначительно хмыкнул. Ударная порция допинга привела Юру, как говаривали в старину, в крайнее изумление. Слова, нескончаемым фонтаном, выплескивались из него. Но довольно быстро связь между ними стала нарушаться. Все чаще и чаще проскакивали междометия. Увеличились паузы. Юрок наглядно демонстрировал пагубное воздействие алкоголя на организм. Вдруг заполошно замахав руками, он потребовал внимания, возжелав сказать тост. Пересохшие губы отказывались складывать отдельные звуки в слова, а последние вообще не увязывались как фразы. Намучившись, Юра, вяло махнув рукой, хватил изрядный глоток водки. Поперхнувшись, долго откашливался. Игорь заботливо хлопал его по спине. По-моему, своими хлопками он выбил последние силы. Юрок обмяк. Кулем повалился на полку. Коснувшись постели, тут же захрапел. "Готовальня", - констатировал шеф.
Будить Юру Игорь начал за час до Варшавы. Первым делом зажал ему нос. Однако, спящий оказался готов к такому повороту: открыл рот. Легкие, с ритмичным подсвистом, извергали воздух. Надо заметить, это был отнюдь не озон. Тогда шеф растер спящему уши. Курянин, благодарно замычав, повернулся на другой бок. Игорь разозлился: "Так дело не пойдет. Тащите, коллега, холодной воды."
Взяв стакан, я поплелся в туалет. Склонившись над бренным телом, шеф тоненькой струйкой лил воду на лоб. Струйка разбивалась на ручейки. Они бодро текли по изгибам и рытвинам физиономии; наполнив глазницы, рванули дальше по щеке на подбородок.
Очередным вдохом Юра втянул порцию воды в нос. Вода в носоглотке не умиротворяет, но бодрит. Начихавшись до слез, курянин отчасти вернулся в реальность.
- Где я? - промычал он, бестолково крутя головой.
Шеф откликнулся максимально доброжелательно:
- На небесах, дружок. На небесах.
- Каких небесах? Я в поезде ехал, - от усиленной работы интеллекта на лбу курянина выпала обильная роса.
- Молодец! Соображаешь. По железке, голуба. Пересекаем державу по названию Польша. Вскорости Варшава на горизонте объявится, - жизнерадостно вещал шеф.
- Варшава?! Ексель-моксель! Мне ж выходить! - всполошился Юрок. Натыкаясь на углы, он заметался, собирая вещи. Чтобы не мешать, мы вышли в коридор.
Пригород Варшавы появился неожиданно. Состав выскочил из редколесья и сразу оказался среди многоэтажек. Мы успели выпить "на посошок"; по стальному мосту пересекли мутную Вислу, пожелали Юре удачи, а вокзала все не было. Поезд катил и катил. Широкие проспекты сменились начинающими зеленеть парками. Поезд ужом выполз на высокий виадук.
Открылась панорама большого города. Острые пики высотных зданий, блеклая лента реки, ровные квадраты скверов, широкие просеки улиц - все напоминало типичный российский миллионник. Я вспомнил, что в войну город сильно бомбили. Фактически Варшаву построили заново, используя безликие стандарты советской архитектуры.
Наконец состав остановился напротив вокзала. Я помог вынести нашему попутчику багаж. Взволнованный Юра крутил головой, бубня под нос, что друган обещал встретить. Проторчав с ним все время стоянки, мы вернулись в вагон. Он остался. В легкой панике, первый раз на чужбине. Без знакомых, практически без денег.
Стоя в тамбуре, я помахал ему рукой. Его руки в ответ закрутились вентилятором. Юра кричал, желая удачи. Растерянный, с двумя чемоданами, он стоял на пустом варшавском перроне. Надеюсь, удача не редко посещает тебя. Всего хорошего, Юрок!
Мы все ехали и ехали. После Варшавы стало немного грустно. Я завалился на верхнюю полку с книгой. Шеф, пару раз приложившись к бутылке, лег спать. Больше часа храпел во всю ивановскую, временами заглушая перестук колес. Несколько раз я выходил в коридор поглазеть. Польшу поезд перемахнул за шест-надцать часов, сделав несколько коротких остановок. Вероятно, из-за своей обыденности, они мне не запомнились. Хотя останавливались в Конине и Познани.
Рубеж с Германией пересекали в районе Франкфурта-на-Одере поздно вечером. Проводников будто подменили. Ажиотажа нуль. Минут за двадцать вежливо разбудили пассажиров, предупредив, что будет паспортный контроль. Польские стражники, в хорошем темпе проштамповав паспорта пассажиров, исчезли. Состав, простояв полчаса, неспешно прополз через Одер. Германия. Точнее ГДР.
Мягкий толчок, и поезд остановился на пограничной станции. Ярко освещен перрон. Небольшие группы людей в униформе под косыми нитями дождя. Фасады зданий со множеством табличек на немецком языке. Подтянутые пограничники. Аккуратность и порядок. Это мои первые впечатления о Германии.
Сон был настолько крепок, что Игорю пришлось несколько раз дергать меня за плечо. Разлепив веки, я увидел бородатую физиономию шефа.
- Вставай, приехали. Станция конечная. Поезд дальше не идет. Покиньте вагоны, - голосом профессионального диктора бубнил он.
- Приехали? - встрепенулся я.
- Через сорок минут Берлин. Давай быстрей. Нужно собираться. Чай будешь пить? - торопил шеф.
- Угу, - я, спрыгнув с полки, помчался по гигиеническим делам.
Вокзал оказался зданием массивным, с рядами крытых платформ. Было заполночь. Вместе с пассажирами нашего поезда мы втянулись сквозь высокую арку в вокзал.
В информационном зале было многолюдно. Возле сваленных в кучу чемоданов, сумок и вещмешков отирались солдаты и офицеры ГСВГ. Толстая немка за тележкой, разрисованной яркой рекламой хот-догов, продавала жареные сосиски и кофе. Два шуцмана поигрывали резиновыми дубинками, цепко оглядывая проходивший мимо народ. Высоченные колонны терялись во мраке темного потолка. В дальнем углу желтела вывеска бара, у стойки которого торчала парочка субъектов с невнятной внешностью.
Пока мы, стоя в центре зала, глазели, пассажиры с нашего поезда рассосались. Среди всего чужого стало как-то неуютно. Шеф не унывал: "Пошли ловить такси. Едем к дядьке!"
Подхватив багаж, мы устремились к выходу. На привокзальной площади царил полумрак. Мутные пятна уличных фонарей висели в ночи. На другой стороне мерцали неоном вывески магазинов. Десяток такси мокли на парковке, сгрудившись у светящейся "Т". Туда мы и ринулись. Завидев нас, водитель крайнего авто, шустро выскочив из салона, открыл багажник. Громко поздоровался и, уложив наши сумки, предупредительно распахнул двери "фольксвагена". Игорь плюхнулся на кресло рядом с водителем. Автомобиль заметно просел на правую сторону. Я устроился сзади.
Высокая спинка кресла плюс широкополая шляпа на голове шефа полностью закрыли обзор. Через залитые дождем боковые окна что-то разглядеть было невозможно. Смирившись с неудобст-вами, я стал прислушиваться к диалогу шефа с таксистом.
Послушать имело смысл. Диалог носил чрезвычайно занимательную форму. Водитель по-русски вообще не понимал. Игорь по-немецки, кроме "хенде хох" да "Гитлер капут", знал еще пару фраз.
Поздоровавшись с немцем, шеф не стал разводить канитель и сразу перешел к делу. Достав бумажку с каракулями, он сунул водителю под нос. Немец слегка оторопел, но бумажку взял. Шеф взирал с гордым видом человека, полностью исполнившего долг. Возможно, даже в большем объеме.
Таксист, внимательно осмотрев листок с двух сторон, вернул, выдав длинную фразу. Игорь даже ухом не повел. Величественно махнув рукой, скомандовал: "Поехали". Наверное, шеф был убежден, что гагаринская фраза популярна во всем мире.
Скорее всего, водитель слабо разбирался в истории космонавтики. Смотрел и вежливо улыбался. Видя явную ограниченность, Игорь осерчал: "Какого банана стоишь? Поехали. Шнель, твою мать!" и требовательно ткнул пальцем вперед. Таксист опять разразился длиннющей фразой, добавив жестикуляцию.
- Чего ему надо? - Игорь чуть повернулся ко мне.
- Шеф, кто из нас немецкий учил? Я или ты? - усмехнулся я.
Водитель продолжал болтать. Включив штурманский фонарь, немец развернул какую-то карту, стал тыкать в нее пальцем. В речи я уловил "Фалькензее". Игорь рассказывал, что так называется пригород Берлина, где живет дядька.
- Шеф! Водила про Фалькензее талдычит, - пихнул я его в спину. Услышав знакомое слово, немец обрадовался, будто новость о богатом наследстве узнал. Запрыгав в кресле, он совал шефу карту и, водя по ней пальцем, что-то втолковывал. Игорь не любил вникать в тонкости, считая их прерогативой узких специалистов.
- Фалькензее, Фалькензее, - передразнил он немца, - по-ехали! И неожиданно добавил по-английски:
- Гоу, гоу!
Осознав, что так просто мы не отстанем, таксист сник и завел двигатель. Мотор утробно заурчал. Включив подсветку приборной доски, водитель переключил рычаг трансмиссии. Замигав поворотником, "фольксваген" покатил в темноту.
В салоне было тепло, из динамиков радиоприемника лилась приятная музыка. Автомобиль, казалось, плыл по фарватеру черной реки, огороженному редкими фонарями - бакенами. Комфорт благостно повлиял на Игоря. Он задремал. Таксист аккуратно вел машину, продолжая глухо бубнить под нос. Клонило в сон и меня.
Неожиданно автомобиль остановился. Немец, выпалив фразу, выскочил из салона. Игорь не прореагировал на метаморфозу, продолжая похрапывать. В очередной раз я позавидовал его спокойствию.
На площадке, где мы остановились, находилось еще несколько такси. Наш немец подбежал к крайнему авто. Стекло водительской двери сползло вниз. Судя по мимике и жестам, шла оживленная беседа. Наш часто указывал рукой в сторону покинутой машины. Это продолжалось минут пять. Мне было жаль мокнущего таксиста. Вот диалог подошел к концу. Энергично размахивая руками, водитель вернулся. Ввалившись в салон, он сильно хлопнул дверью, продолжая разговаривать сам с собой. Пару раз хлопнул ладонями по рулю.
До этого я полагал, что бурный темперамент присущ только представителям южных народов. В книгах о Штирлице все нем-цы обладали характером нордическим, выдержанным. Наблюдая фонтан эмоций, я решил, что наш немец неправильный. "Все-таки в семье не без урода", - подумал я.
Буря в стакане не нарушила сна шефа. Он дрых, сладко почмокивая губами. Остыв, таксист с хрустом включил передачу, и мы поехали.
Чернота властвовала за окном, выплевывая редкие огни. Дождь смыл звуки, по-хозяйски барабаня по крыше "фольксвагена". Двадцать минут монотонной езды и остановка. Тускло освещенная площадка. Тройка такси с включенными габаритными огнями. Нити дождя в свете фонарей. Опять наш водитель долго разговаривал с местным коллегой. На этот раз успешно.
Вернувшись бегом, он влетел в салон. Лицо сияло. Немец радостно лопотал, обращаясь ко мне. Растолкав шефа, я пытался понять, чего хочет потомок тевтонов. Игорь спросонья был туп до крайности. Сподобился он лишь на фразу:
- Чего не едем? Поехали. Фалькензее. Гоу, гоу!
- Водитель, чтобы быть с нами на одной волне, перешел на телеграфный английский:
- Ноу гоу, ноу гоу! Автэ гоу, автэ!
Игорь категорически отказывался вникать в трудности водителя:
- Какой на хрен ноу? Гоу, твою бога фрицевскую мать! Ферштейн?! Видя, что шеф теряет контроль, я вмешался: "Шеф, постой, постой! Не гони гусей! Похоже, немец что-то объяснить хочет."
Пять минут совместных усилий внесли ясность в ситуацию.
Оказалось, что Фалькензее - это окраина, юго-запад Берлина. Мы же оккупировали такси на северо-западе. Ночью, в такую даль, такси не возит. Только нахрапистость шефа заставила водителя пересечь город. Здесь городские районы заканчивались, и дальше водитель ехать отказывался наотрез, мотивируя тем, что смена закончилась. Чтобы отвязаться, немец довез нас до районного такси, водитель которого согласился доставить до Фалькензее. Матерясь в голос, Игорь вылез из уюта салона под слякоть улицы. Жутко довольный таксист выхватил сумки из багажника. Будто спринтер, немец рванул с места и в три прыжка пересек пространство между машинами. Коллега нашего страдальца, подхватив, тут же запихнул поклажу в багажный отсек. Шеф традиционно плюхнулся на переднее кресло, я за его спину. Водитель, заняв свое место, приветливо улыбнулся: "Гутен так!"
Вопль раздался, только автомобиль тронулся с места. Первое, что пришло в голову, такси наехало на кошку. Таксист резко дал по тормозам. Авто, будто уперся в стену, встал. Игорь, барином развалившийся в кресле, из-за резкой остановки мешком рухнул под переднюю панель. Крышка перчаточного ящика, смачно чавкнув, лопнула пополам от удара могучего лба шефа. Клацнули игоревы зубы, прищемив кончик языка. Взревев, как носорог, которому отдавили гениталии, шеф забился в тесной нише. Дверь с его стороны неожиданно распахнулась. Игорь, выползавший в этот момент наверх, лишившись опоры, выпал на дорогу.
Такого изысканного мата я давненько не слышал. Шеф вопил, когда его подымали с асфальта. Бранился, когда водой из лужи обмывали физиономию. Матюгался, когда таксист жесткой щеткой оттирал грязь с брюк. Обнаружив, что один рукав плаща с мясом оторван, а второй еле держится, Игорь обложил матом весь немецкий народ в целом и отдельных представителей в частности.
Оказалось, что катавасия закрутилась из-за первого таксиста. Вспомнив, что не получил с нас плату, он закричал вслед уезжающему такси. Результат вы уже знаете. После того, как градус эмоций понизился, стороны обменялись мнениями. Инициатор катаклизма попытался вяло претендовать на деньги. Претензию шеф отклонил в грубой, местами, можно сказать, циничной форме с упоминанием близких родственников претендента.
Встречно он потребовал сатисфакции в материальной форме. Хотя разговор шел на разных национальных языках, стороны вполне понимали друг друга. Диалог изобиловал красноречивыми жестами. После бурного обмена мнениями участники разошлись. Каждый остался при своем. Таксист - с бесплатной поездкой. Шеф - с испорченным в хлам внешним обликом и безобразным настроением.
Дальнейшая поездка прошла в полной тишине. Игорь, перепоясанный ремнем безопасности, с тяжелым лицом, глыбой нависал над водителем. Придавленный массивной аурой шефа, таксист рулил аккуратнейше. Даже дождь угомонился.
Минут через двадцать пять сменился пейзаж. Во множестве появились двухэтажные коттеджи. Дома прятались среди разлохмаченных ветром деревьев и кустарников. Ровные, словно по линейке, огороженные сеткой участки, свечи уличных фонарей.
Оказавшись на узких улочках, такси заметно сбросило скорость. Всласть пропетляв, автомобиль остановился у стандартного забора из сетки.
Водитель, выпалив фразу, пальцем ткнул в светящиеся цифры счетчика. Игорь, угрюмый, как медведь после зимней спячки, отсчитав купюры немцу, вылез на воздух.
Авто, радостно выдохнув амортизаторами, прибавило в росте. Облачко выхлопных газов укатившего такси быстро располз-лось. Мы остались одни. В тусклом свете уличного фонаря все предметы имели мертвецкий оттенок. В легкой ряби луж плясали блики. Насыщенный влагой холодный воздух вызвал неприятную дрожь.
Подхватив баул, шеф уверенно подошел к калитке ближнего участка. За ним я. На медной пластине, прикрученной к опорному столбику калитки, было выгравировано: "Leo Kostin". Прочитав надпись, Игорь фыркнул: "Дядюшка Лео, мля. Счас поглядим, что за Лео. Где-то должен быть звонок."