Я захожу в обшарпанную телефонную будку, засовываю карточку в автомат, жду недолго, и ты в далеком Брюсселе, наконец, снимаешь трубку, и я говорю тебе: привет, как дела? Ты узнаешь меня и догадываешься, почему я звоню; я говорю: как насчет следующей недели? По проводам я чувствую, как ты открываешь свою новую хрустящую кожаную книжечку, ты говоришь мне: о, нет, я по уши в делах, у меня пять встреч и две конференции, я не могу себе позволить так внезапно все бросить; ты все говоришь и говоришь, играя проводом, а в Брюсселе идет мерзкий дождик, и я вижу, как твои глаза подергиваются мечтательной дымкой, и вижу серебристый самолет, строчкой распахивающий небо...
Ты приезжаешь на белоснежном катере, искристом от соленых брызг океана, и бронзовый Диего помогает тебе спрыгнуть в воду, машет мне рукой в знак приветствия, разворачивает свой катерок и уносится в порт, рассекая дуги волн.
Я стою в саронге, и ты вглядываешься в меня, чтобы снова привыкнуть ко мне. Я улыбаюсь, ты смеешься и шлепаешь к берегу в безупречно элегантном белом костюмчике, и брючины намокают, но какое это имеет значение!
Тебе делается тепло и хорошо, и ты забываешь о далеких счетах, ворохе бумаг и текстах конференций, ты скидываешь свой костюмчик, и мы плаваем над такими необычными кораллами, распугивая разноцветных рыб, и ты смеешься и кричишь мне свои новости, и я тоже смеюсь, и мы захлебываемся соленой пеной и песком, который хрустит на зубах.
Ты измождена и наполняешься блаженством -- так всегда случается на этом Острове,-- и утомившись всеми этими брызгами и сине-белым восторгом, ты растягиваешься на жарком песке, а вокруг шуршат изумрудные пальмы, и красное садящееся солнце сквозь их перистые листья напоминает решетчатое пламя уютного камина. А вокруг беснуется природная гармония: шумят раскатистые волны, и пальмы шелестят и шуршат трущимися друг о друга шершавыми стволами, а в глубине Острова поют птицы, и ты видишь одну из них и догадываешься, что это колибри.
Ты лежишь раскинув руки и смотришь в безоблачное небо, которое поэтому кажется хрустальным и таким высоким, и волны залива, приближаясь к берегу, окатывают твои ступни песочной пеной и царапают выброшенными ракушками. Я приношу тебе сок выжатого манго в стакане, сажусь рядом и потягиваю свой через соломинку, а ты пьешь через край, лениво приподняв голову, и сладкий сок стекает по твоему лицу и пальцам, делая их липкими, и ты опять смеешься...
Почти стемнело, и мы идем в глубь Острова к моему бунгало, и ты озираешься по сторонам и привыкаешь к лентам ядовито-зеленых змей, буйству и экзотике всех оттенков зеленого, влажного, словно дышащего леса и дикой красоте орхидей.
Уже опустилась тропическая мгла, и мы разводим огонь на поляне. Питаемый сочной древесиной, он будет гореть еще долго, и сумрачные мотыльки и большие бабочки будут наталкиваться на наши лица, осыпая их своей пепельной пыльцой, а затем снова виться над пламенем в причудливом танце. Мы сидим, полуразвалившись, у огня и едим зажаренное на прутиках мясо, сочное и вкусное, с багровой корочкой, и кажется, что ничего больше не надо, только так вот сидеть у костра, объедать с прутика мясо и вдыхать изумительный запах распаренных ароматных кофейных зерен, собранных из красных терпких ягод.
Ты рассказываешь мне все, что произошло с тобой, а мы не виделись очень давно, а время тянется бесконечно долго на моем Острове... Я киваю тебе головой, или спрашиваю что-то, или уточняю, а ты с горящими глазами, опьяненными Островом, всё рассказываешь мне свои истории и вообще всё то, что происходит в мире без меня.
Кстати, восклицаешь ты, у меня есть для тебя подарок, и ты протягиваешь мне книгу. Я безумно рада, и это даже пугает и забавляет тебя, но я живу на моем Острове долго и книги много значат для меня. Они живут в бунгало везде: стоят на пыльных полках, навалены на столе, и я бережно люблю их и забочусь о них, а вечерами зажигаю призрачную лампаду, и развалившись в плетеном кресле, слегка покачиваюсь со скрипом и уношусь далеко с Острова.
Ты рассказываешь мне о наших общих знакомых, я задумчиво тереблю какой-то листик, мысленно вспоминая ту жизнь, которая в моей памяти кажется удивительно далекой, да и была ли она вообще: я ведь вечно живу на Острове...
Неделя проходит быстро: жаркие дни, наполненные весельем, сменяются спокойной ночной мглой, и в небе ты видишь странные созвездия Южного полушария, и я показываю тебе Крест. Ты привыкаешь к жизни, заполненной лишь существованием на этом Острове, но я знаю, что скоро тебя одолеет тоска, и когда вижу в океане приближающийся катер Диего, мне не больно, а лишь пустота охватывает меня.
Я тоже запрыгиваю в катер, и мы едем в порт, а бронзовый Диего улыбается белоснежной улыбкой и отчаянно жестикулируя, рассказывает забавные истории, пытаясь меня рассмешить, и расспрашивает тебя об отпуске, слегка подтрунивая.
Я провожаю тебя до аэропорта и смотрю, как ты поднимаешься по трапу в своем беленьком костюмчике и машешь мне рукой на прощание. Я тоже машу, и самолет, сверкая на солнце металлическими бликами, покидает нашу землю, и по мере приближения к Брюсселю пальмы в твоей голове уступают место мыслям о планах на ближайший месяц, мыслям о своих проблемах и о семье, и Остров кажется тебе всего лишь далеким и прекрасным сном, и ты погружаешься в ритмичную жизнь города...
А я сажусь за стойку бара рядом с пьяным, но таким бронзовым Диего, заказываю мятный джулепп и потягиваю его задумчиво через соломинку, пока неоновые буквы мигающей вывески не сливаются, наконец, в одно целое.