Этот человек любил ночь. Он слушал звуки, доносившиеся сквозь светлый квадрат окна, ловил лунное сияние и громкие шорохи. Он слышал громкий смех женщины, похожий на плач. И не понятно было, чего больше в этом смехе - радости или боли. Он слышал низкий мужской голос, как будто кто-то стоял так близко, за спиной.
Иногда ночью звуков было гораздо больше, чем днем. Его уши заполнялись кашлем, сопеньем, трелями детских голосов, гулом, рокочущим гулом гуляющего в деревьях ветра, вкрадчивым шелестом шин.
Ночь любила человека. Она лелеяла его как мать, которой еще не наскучило крикливое дитя. Иногда он чувствовал на себе ее влажный взгляд, и его тяготило переполняющее милосердием и состраданием внимание ночи. Теперь человек был чашей, в которой плескались призраки и печали. Он слушал ночь, когда она приходила шепчущей волной, захлестывая душной и жаркой августовской темнотой большого города.
В этот час человек становился машиной, двухтонным сгустком мощи и скорости, одним из тех иностранных созданий, что сродни хищным животным. Как они, он кружил по дорогам так же бесшумно и грациозно, темнота смешивалась с огнями встречных собратьев и лоскутками окон, неистово шепча в визге ветра слова любви, слова ночи.
Иногда за рулем сидела женщина, нервная и обязательно белокурая, с тоской глядящая вдаль. Ей не по силам совладать с этим механическим зверем, который послушен только себе и своей тяге к движению. Водитель - только придаток, и машина неслась кругами, запутывала в перекрестьях чужих мирков и тупиков, грозила. Простая магия. Он был машиной, слушал человеческие разговоры, пустые, как ворох осенней листвы, не понимал, о чем они. Деньги, сделки, сплетни, девки, жены, дети, футбол - все слова теряли цвет и объем перед величием ночной езды, когда внутри бьется сердце - трехлитровый двигатель.
Наигравшись, человек проникал в дома призрачным лунным лучом, в час покоя и сна скользил по спальням, украдкой касаясь то белого бедра женщины, нежного и сладкого как мякоть дыни, то спины мужчины, шершавой как бок деревенского колодца.
Он видел огромные кровати, на которых двое спали, тесно прижавшись друг к другу, маленькие диванчики, где люди спали, отвернувшись, и обида витала над ними.
Иногда он натыкался на самого себя, незряче сверлившего ночь за стеклом, и стыдливо убегал прочь.
Он видел темные берлоги, где гулко кашляли старики, им снились молоко и теплый хлеб, и солнечная, слепящая молодость. Молодым снилась любовь - и в эти сны он не заглядывал. И только некоторым несчастным, чьим снам он содрогнулся, человек-лунный луч помогал благословенным небытием, маленькой смертью на одну ночь, шелестя: "Покойной, покойной ночи". И ночь улыбалась.