Аннотация: Оптимистичная и светлая утопия, история о мире, в котором все-все наши желания обязательно сбудутся. Все. Обязательно.
Ай.
Костя подул на палец. Тоненькая красная точка постепенно надулась в толстую каплю крови. Досадно, но такое случается, когда шьешь грубой костяной иглой, неудобной, тяжелой, толстой.
Чтож... Это то, чего ты хотел.
-Я ничего не хочу, - повторил Костя.
Он стер выступившую кровь, почесал струпья под бородой и вновь принялся за работу. В этот раз стежок получился довольно удачным, и нить туго стянула куски ткани. Осталось немного. Он воткнул иглу снова, и снова вышло хорошо. Теперь последний...
Справившись, наконец, он взял нож поострее (кости так непросто точить), обрезал нить и затянул ее в узелок. Конечно, то, что он так болтается снаружи -- некрасиво. Костя знал, что существует способ сделать так, чтобы узелок оставался внутри, жаль только, он не знает этого способа. И весь шов вышел очень некрасивым, рваным, дерганым, неровным, отвратительным. Работа мясника, а не профессионала.
А он ведь как раз не профессионал.
Костя критично осмотрел свое творение. На медведя оно совсем не походило. Больше походило на два мешка, сшитых друг с другом, с непонятными болтающимися отростками по бокам, которые могли символизировать как лапы, так и, например, ножки гусеницы или щупальца осьминога -- бесформенные, ни на что не похожие.
Но все-таки это медведь.
Взяв в руки уголек, он принялся энергично втирать его в ткань. Сажа совершенно не чернила, а только пачкала. Через некоторое время у него в руках оказался не вороной малайский медвежонок, а два сшитых друг с другом мешка, измазанных в грязи.
И все-таки это медведь.
Костя уныло посмотрел на мишку. Наверное, можно было бы сделать что-то лучшее за две недели труда (не считая времени на то, чтобы соткать нужное количество полотна). Если бы он умел. Если бы руки росли из плечей. Если бы он лучше старался.
Но что сделано, то сделано. По крайней мере, есть хоть что-то, и он придет не с пустыми руками.
С мишкой в руках Костя вышел из хибары. Хлипкая дверь слабо повернулась в петлях, даже этого усилия хватило, чтобы дом весь начал трястись. Когда-нибудь он обязательно рухнет мне на голову, во время сна, лениво подумал Костя, наклоняясь за ведром со свежесорванными цветами.
И пусть рухнет. И хорошо.
В районе живота снова заныл плохо заживший шрам. Запустив руку под шкуры и ошметки того, что когда-то еще имело право называться его одеждой, Костя с наслаждением почесался.
Он пошел по тропинке вниз по склону, стараясь думать о приятном и не глядеть на небо. Теплый июльский денек, солнышко греет, птицы поют. К птицам Костя относился с подозрением. Как знать, может быть они и не настоящие, может быть, это дело рук джиннов...
Лицемер поганый, угрюмо заметила совесть. Как послушать, так джинны, а как пожрать, то уже и все равно.
Но я же ведь не могу совсем без еды, заметил Костя самому себе. Ведь я тогда умру.
Так и заказывал бы себе хамон с пармезаном, черт тебя дери. Зачем же себя мучать. Мазохист, гребаный мазохист. Просто захоти, и все будет.
-Я ничего не хочу, - упрямо сказал он.
У поворота он увидел свой старый дом. Лучи солнца отражались в многочисленных стеклах, отскакивали от них, от ярких полированных, сияющих белизной стен, падали в сверкающие брызги водопада, чтобы вынырнуть из вод пруда и умытыми вернуться обратно на небо. Там внутри оставался и хамон, и электричество, и настоящие кровати, и настоящие книги, и табак тоже настоящий. И если бы он только захотел, то мог бы вернуться в любой момент.
Жаль только, что он ничего не хочет. Тем более, того, что принадлежит джиннам.
Он начал спускаться вниз по холму. Старый дом вскоре пропал из виду. Зато, из-за пригорка вырос замок, самый настоящий. С башенками, лесенками, чугунными воротами, с расставленными по стенам стражниками, пусть и пластмассовыми, зато усатыми и с оружием в руках. С настоящим рвом и подъемным мостом. С кувшинками, лежащими на воде. Огромный, в два Костиных роста, но все же маленький, детский.
Ведь Каролина построила его, когда ей было шесть. И пусть даже джинны помогли, Костя не мог заставить себя его ненавидеть. Ведь каждый раз при виде его воспоминания поднимались разбуженной змеей из глубин памяти. Как она играла там. Как пыталась вскарабкаться по стенам. Как пряталась там от него. О, она могла делать это часами, сидя внутри какой-то башенки, стараясь сдержать смех, слыша, как он путается во всех этих лесенках и переходах, и протискивается через дверцы, предназначенные для ребенка, а не взрослого мужчины. Стало чуть легче со временем, когда она подросла и замок подрос вместе с ней.
Где-то внутри в нем все еще дремала надежда, что она до сих пор там, где-то прячется и ждет, когда же ее найдут. И он искал бесчисленное число раз, и ходил по галереям, и поднимался на стены, и залезал в башенки, и все никак не находил. Но это только потому что он искал плохо. Она ведь всегда умела прятаться очень хорошо.
Может быть, завтра он поищет снова. И в этот раз, конечно, найдет. Обязательно. Никаких сомнений. Ни единого.
Вскоре, он добрался до опушки. За тонкими ветвями молодых деревьев начинался настоящий глухой лес, темный, полный шорохов, мохнатого гноя болотец, прелой листвы, живущий своей безучастной к человеку жизнью. С каждым годом разрастающийся, подступающий все ближе. Костя задумался о том, что рано или поздно придется начать за этим следить, заставить его держаться в рамках. Нужен топор. Из косточек такой не сделаешь.
Значит, придется учиться обрабатывать камни.
Он подошел к небольшому холмику земли, увенчанному импровизированным крестом -- просто две палки, связанные лыком. Присев на корточки, Костя принялся ощупывать холмик. Сорняки упорно не желали сдаваться, цепляясь лапками корней за любые выступы, они неумолимо ползли вверх, в надежде завоевать все доступное жизненное пространство. Костя сурово пресек эти попытки самодельными грабельками. Выдранную дрянь он собрал в кучу и положил неподалеку. Авось пригодится на компост. На освободившееся место Костя посадил собранные цветы, каждый по отдельности, опуская стебель в мягкую почву и затем аккуратно прикапывая сверху. К концу грязь забилась глубоко под ногти и в кожу ладоней. Зато теперь они сидят крепко, и никакой ветер их не сдует. И как знать, может быть некоторые из них даже решат здесь остаться. Пустят корни. Повернут головки навстречу солнцу, распустят лепестки. Начнут жить снова.
Закончив, он присел рядышком на траву. Надо было что-то сказать, и слова все вертелись на языке, да никак не хотели соскакивать. Поэтому он просто молчал, смотрел на лениво тянущиеся сквозь небо облака, на то, как играет в них солнце. Облака выгибались, меняли форму, переходили друг в друга, и в каждом виделось что-то потерянное, отражения чего-то давнего, осколки каких-то воспоминаний.
Протянув руку, он бережно погладил холмик.
-Привет, Карочка.
Ответа никакого не последовало. Костя почувствовал, как тишина впивается в уши и давит на барабанные перепонки. Он тихо сказал:
-С днем рожденья тебя.
Где-то вдалеке свистнула птица, и снова повисло безмолвие.
-Смотри, я принес тебе подарок.
Он прислонил мишку спиной к кресту, чуть поправил его, чтобы тот не падал.
-Это плюшевый медвежонок. Малайский. Ну, не совсем плюшевый, на самом деле. Но глубоко внутри он очень плюшев, честно-честно.
Костя немного помолчал.
-Да, я знаю, знаю. Знаю, что ты уже большая, тебе, наверное, уже неинтересны такие игрушки. Но, видишь, для меня ты всегда останешься маленькой, крошечной. Как в тот день, когда я впервые тебя увидел. Ты всегда останешься такой, как в тот день, когда я... когда ты...
Он уставился себе на ноги.
-В общем, в тот день, когда увидел тебя в последний раз.
Где-то в лесу раздался треск. Может быть, обломилась уставшая старая ветка, или какой-нибудь молодой кабанчик ломанулся через кустарник. Потревоженное воронье вспорхнуло над кронами деревьев и принялось наворачивать круги в небе, сердито крича и что-то кому-то доказывая.
Костя посмотрел на могилку.
-Знаешь, он не очень красив, этот медвежонок. Но это только потому что твой папа на самом деле не умеет делать мягкие игрушки. Он вообще мало что умеет. Но научится, обязательно научится. Видишь, я старался. В следующий раз получится лучше, обещаю. Не дуйся.
Он снова погладил холмик.
-Не сердись на меня, пожалуйста. Я столько раз просил у тебя прощения, и еще... Еще столько же раз попрошу. Каждую ночь ложусь и думаю о тебе, и прошу прощения. Ну да, ты, наверное, знаешь. Ты же слышишь меня, слышишь, Карочка? Я... Я...
Он замолчал. Наворачивающиеся слезы стали обжигать глаза. В каждой клеточке тела словно завелось маленькое лезвие и начало ворочаться туда-сюда.
-Ты же знаешь, что я не хотел. Я не хотел, не хотел, честное слово, никогда не желал ничего такого. Это просто глупость, случайность, неожиданность. Такое случается, даже с очень хорошими людьми. А я ведь совсем не хороший человек, я такой как есть, я...
Невидимые пальцы туго стянули горло. Он почувствовал, что не может говорить, что он задыхается. Костя постарался взять себя в руки. Через десяток секунд стало легче, некоторое время он просто дышал, смотря в одну точку.
-Просто знай, - проговорил он хриплым голосом, - что бы ни случилось, я очень тебя люблю. И это, это никогда не изменится, это... Это настоящее, понимаешь, а все остальное так -- пыль. Просто... просто не вини меня, ладно? Я раскаиваюсь, правда раскаиваюсь за то, что сделал. Мне очень жаль. Прости. Это неважно. Я... Мне очень одиноко без тебя, я сильно скучаю. Ведь я очень тебя люблю, и это не изменится, не изменится никогда, честно-честно.
Он почувствовал дыхание воздуха на лице, в тех местах, по которым катились слезы. Словно тонкая невидимая ладонь, осторожно притронувшаяся к коже и тут же испарившаяся.
-Спасибо, - пробормотал Костя. -Спасибо.
Он снова взглянул на небо.
-И, знаешь, передай маме, что ее я тоже люблю и тоже скучаю. Ну, не смотри так, я же знаю, что вы уже давно помирились. Передай ей, пожалуйста.
Костя помолчал.
-Я надеюсь, - наконец сказал он, - вы сейчас в хорошем месте. Где солнце, и небо, и где все уже есть, и ничего не надо. И никаких джиннов.
Он посмотрел на холмик. Неподвижный, застывший, словно вырезанный напрочь из времени. Костя закрыл глаза.
"Я хочу, чтобы ты вернулась", подумал он со всем усилием мысли, на которое только был способен, "хочу чтобы ты была рядом. Пожалуйста, вернись. Я хочу, чтобы ты была здесь, со мной. Я хочу этого, хочу, хочу, хочу".
Открыв глаза, он медленно обвел взглядом округу. В радиусе тридцати семи метров ничего не изменилось. И не должно было. Надежда умерла давным-давно, в конечном счете, все это превратилось в ритуал. Бесмысленный, но Костя продолжал исполнять его с упорством новообращенного фанатика.
Он похлопал по земле.
-Вот, наверное, и все. Извини меня, Карочка, мне пора идти. У папы много дел, он ведь ничего толком не умеет, и от того все делает медленно. И нужно много времени. Не сердись на меня за это. Я приду завтра, ладно? Мы снова поговорим. Честно. Ну, не дуйся на меня. Слушайся маму и будь умничкой, хорошо? Да, я знаю, что ты уже взрослая, но все равно слушайся.
Встав на четвереньки, он поцеловал землю могилы.
-Прощай, Карочка, - тихо прошептал Костя.
На обратной дороге он мысленно составлял список всех дел, которые важно закончить сегодня. Следует накачать воды из колодца, это раз. Прополоть всходы, полить, где недостаточно влаги, подбросить немного компоста. Дыру в крыше следует залатать. Он глянул на небо, вроде бы чистое. Ветер дул теплый, не слишком сухой и слабый, за годы отшельничества он успел запомнить, что летней порой это означает ночь без дождя. Значит, можно отложить до завтра. Лучше начать затачивать косу, дело это непростое, утомительное и долгое, чем раньше приступишь, тем быстрее закончишь. Да и другую разную утварь следует подправить.
Но сначала нужно поесть. Желудок угрюмо заворчал в своей клетке, напоминая, что оставлять его без работы более, чем на два дня -- плохая идея. Ворчал скорее для проформы, чем из необходимости. Внутренние органы все-таки достаточно умны, чтобы уловить основную идею. Но Костя и умом понимал, что пожевать что-то надо.
Поэтому прежде, чем зайти внутрь, он обошел лачугу и проверил установленные ловушки. Так и есть, в импровизированной мышеловке трепыхался мелкий зверек. Костя задрожал от одного вида. Крыса, целая крыса! Хороший подарочек к празднику. Спасибо богу и его добрым джиннам. Крыса, ух какая крыса... Схватив серую тварь за тельце, он аккуратно вытащил ее из западни. Крыса не успела затрепыхаться, как Костя уже перехватил ее за горло отработанным движением. Коротко всхлипнул ломаемый хребет, и безжизненное тельце повисло в руке. Тельце, полное белков, жиров и всевозможных углеводов, ух, как хорошо, очень хорошо.
Вернувшись домой, Костя нетерпеливо принялся разделывать нежданный гостинец. Голова и хвост сразу полетели в мусорную корзину (не забыть опорожнить, пока не загнило), нож вспорол шкурку сверху донизу. Запустив пальцы в грязное алое нутро, одним движением он ободрал зверька так же быстро, как когда-то снимал банановую кожуру. Бананы... На мгновение тело пробила дрожь, горячая слюна сорвалась с уголка рта. Черт. Сосредоточься! Дело-то серьезное, целая крыса. Содранную шкурку он положил отдельно, еще пригодится.
Перехватив поудобнее нож, он сначала вырезал все ненужные потрошки, а затем принялся извлекать кости. У крыс они слабенькие и маленькие, конечно, но в хозяйстве все пригодится. У рачительного хозяина ничего даром не пропадет.
Закончив, он вышел, вытер измазанные кровью и жидким салом руки о траву, и принялся разжигать огонь. Палочка вертелась в руках шустро, и легкий дымок потянулся уже через несколько минут, а еще через десяток небольшой огонек перекинулся на приготовленный хворост, и с чавканьем принялся разрастаться в веселое юное пламя.
Сейчас это получалось легко, но сколько трудов, сколько бессонных холодных ночей ушло, чтобы научиться это делать, подобрать правильные сорта древесины...
Подождав, пока ветки прогорят хорошо, Костя торопливо приготовил крысятину (а мясо-то какое! Какое мясо! Прямо-таки филе фазана) и тут же, не отходя, принялся ее уплетать. Даже зубы, впивающиеся в плохо обжаренную плоть, чувствовали сладость, на секунды Костя забыл обо всех невзгодах и воспарил куда-то в небеса, но не с джиннами, а другие.
Когда крыса совсем закончилась, он облизал пальцы и, откинувшись, добродушно взглянул в сторону солнца. Неплохо зашла, совсем неплохо. Желудок, всполошившись, наводил порядок на внутренней кухне. Ум стал умиротворенным, и все мышцы расслабились, но...
Не расслабляться. Не расслабляться. Надо заниматься делами. Отвлекся на минуту -- смерть.
Нехотя, он встал. Восторг от крысятины стал постепенно покидать рассудок, да и кроме того, не настолько уж она и важна в общем зачете. В укромном месте у Кости еще оставался кусок оленины и пара зайцев, но это неприкосновенный запас, его нужно растянуть как можно дольше, чтобы осталось на действительно тяжелые дни. Крупную добычу так просто не поймаешь, еще неизвестно, случится ли это вообще, а даже если и поймаешь, ее придется готовить к хранению, засаливать. Соль достать непросто, тут даже джинны бессильны, не говоря уж о нас, червях земляных. И если она закончится, сам знаешь, ЧТО придется сделать...
В голове что-то щелкнуло. Костя стремглав бросился внутрь, распахнув дверь так резко, что едва не развалил весь дом. Он не обратил на это внимания, немедленно кинувшись к мешку с солью. Так и есть. Из мешка на Костю угрюмо глянула пустота, лишь на самом дне виднелись белые крупицы.
Вот так. Запарился с игрушечным медвежонком и совсем забыл, что кончается соль.
И это означало безысходность. За солью придется идти к Роману. Тут недалеко, всего-то километров тридцать, но Роман не будет выдавать соль просто так, к нему придется идти не с пустыми руками, принести что-то взамен. И ему совсем не хотелось прикасаться к этому чему-то.
Но выбора нет, без соли никак. К тому же, он ничего не хочет.
Словно подкошенный, он выбрался наружу. Краски дня сразу потускнели, солнце стало неприветливым и серым. Но надо, надо, надо... Ничего. Он давно уже этого не делал, один раз можно. И потом он очистит себя, конечно, очистит.
На негнущихся ногах Костя двинулся в сторону старого дома. Сначала стал виден угол, потом вся громада выросла и нависла над ним. Он прошел мимо водопада. Лучи все так же играли в брызгах воды, смеясь и плескаясь, но теперь иначе. Смех стал насмешкой. Добрые джинны хохотали над ним. Сдался, наконец-то сдался.
"Ничего подобного", мрачно подумал Костя. Остатки зубов стиснулись до боли, глубоко вжимаясь в десны. "Мне просто нужна соль".
Он поднялся по ступеням. Входная дверь мягко откатилась в сторону, и отбросив все сомнения, все страхи, Костя решительно шагнул в полумрак за ней. Вспышка яркого света тут же ослепила глаза. На несколько мгновений все слилось в сиящую электрическую белизну, и лишь затем из нее стали появляться очертания предметов гостиной.
-Добрый день, хозяин, - раздался приветливый как всегда, радушный голос из стен. -Вернулись из путешествия? В последний раз вы возвращались домой шесть месяцев, три дня, четыре часа сорок пять минут тому назад. Вам следует отдохнуть после дороги. Прилягьте, я позабочусь обо всем. Не хотите ли выпить чашечку бодрящего кофе?
-Я ничего не хочу, - огрызнулся Костя.
-В таком случае может быть желаете свежезаваренный зеленый чай? - продолжал нудеть дворецкий. - Антиоксиданты, содержащиеся в нем, будут крайне полезны для вашего организма. Или, если желаете, я могу подать алкогольные напитки. Как насчет кружечки свежесваренного грога? Вы сразу расслабитесь и...
-Заткнись, тупая железяка, - заорал Костя изо всех сил, - заткнись! Сдохни, джинн, сдохни, сдохни, сдохни!
-Слушаю и повинуюсь, хозяин, - с грустной покорностью произнес голос. -Я умолкаю до момента, когда вы разрешите снова к вам обращаться. Кстати, не забудьте сложить грязную одежду в углу, я прослежу, чтобы она была постирана и выглажена. Ваш гардероб уже ждет не дождется, когда вы посетите его, чтобы выбрать вещи, которые придадут вашему стилю элегантность и неповторимость. Только подумайте об ощущениях, которые способен подарить чистый, новый хлопок, так приятно льнущий к коже... Кстати, я уже наполнил ванну. Вода подогрета до тридцати девяти градусов, розовая пена, все как вы любите. К сожалению, морская соль закончилась, так что я приготовил бутылочку вашего любимого шартреза, чтобы компенсировать эту...
"Знаю, что закончилась", устало подумал Костя. "Глупые джинны. Я за ней и пришел". Это бесполезно. За годы использования дворецкий начал барахлить и говорить много, слишком много. Но Косте это даже понравилось, ведь именно так он и представлял настоящего дворецкого: этакий заботливый, нудный, вечно что-то бубнящий старик Альфред, опекающий усталого вигиланта. Поэтому он не хотел ничего менять до поры до времени.
А когда пришла пора, когда он возненавидел этот голос до глубины души, каждой порой на коже, каждой клеточкой печени, когда пришла эта пора, Костя уже перестал что-либо хотеть.
Сделать ничего нельзя. Под нестихающий рокот умного майордома он закрыл глаза. Это не то, чтобы особо помогло. Дом был в его памяти так глубоко, насколько вообще возможно, он прорезался на веках контурами дивана, кофейного столика, Машиных этажерок, персидских ковров, видеопанели, окон во внутренний сад и дальше, очертаниями фонтана, дорожек, статуй, и еще дальше, стеклами оранжереи, соцветиями орхидей, кирпичного цвета горшками, старой зеленой лейкой с засохшим пятном белой краски на ней, и еще дальше, в коридоры и внутренние покои, кровати и подушки, комоды и рамки для фотографий, и сами фотографии, и паровозики, и оловянные рыцари и игрушечные медвежата, настоящие игрушечные медвежата, а не пародии на них. Все мгновенно было подцеплено из его памяти и вывернуто наружу в реальность, как вытаскивает порой воспоминания кусок печенья, макнутого в чай.
И как могло получиться иначе? Ведь это был его дом, Костин дом, его идея, его воплощенная в реальность мечта. Идеальное место покоя, сумма всех его стремлений, желаний, представлений о том, каким должен быть дом.
Как жаль, что теперь он так напоминает гроб.
Если вдуматься, смотреть в память получалось даже хуже, чем в реальность. Ведь в реальности Маша испарилась без следа, рассеялось, словно и не было, а Каролина уже пять лет как лежала у лесной опушки на глубине двух метров. Но там в воспоминаниях они все также упрямо жили, и Маша, сидя на диване, вытянув свои изящные белые ножки, все так же смотрела на экран, по которому крутились ее любимые фильмы, и одновременно возилась с растениями в саду, и одновременно гремела посудой на кухне, что-то готовя (хотя дворецкий мог бы все сделать и сам, ей просто нравился процесс). И Карочка возилась на полу со своими цветными карандашами, и в то же время прыгала маленькой обезьянкой по канатам и сетям спортзала, и в то же время стояла перед шкафом, полным сказок, и долго, задумчиво перебирала яркие цветные, полные картинок книжки, решая, какую из них сегодня будет читать ей папа.
Все это пронеслось в голове Кости за секунду, а за ней пришла другая, третья... На лбу выступила испарина. К черту. Надо просто сделать это. Все так же не открывая глаз, он сделал шаг, затем еще и еще. Три шага вперед, теперь пятнадцать шагов направо. Раз, два, три, четыре. Коридор. Хорошо. Вот уже и закончилось, вот он уже и в коридоре. Осталось совсем немного.
-Я специально убрал спальню к вашему визиту, - бодро продолжал дворецкий. - Букет свежей герани, как всегда, находится в...
Пять, шесть, семь, восемь. Слева дверь детской. Сквозь толщину стен Костя все равно почувствовал сгустившийся внутри мрак, черную темень. Ту пустоту, что сочилась через щели, через поры дерева, касаясь влажным языком его рук, шеи. Ничего, ничего. Совсем немного. Девять, десять, двенадцать, тринадцать...
-Не желаете ли послушать свежие новости? Упс, похоже у нас проблемы со связью! Такое случается в штормовую погоду. Но не расстраивайтесь, я прикажу библиотеке подобрать книги в вашем вкусе...
Четырнадцать, пятнадцать. Наконец-то. Большая часть пути преодолена, осталось совсем чуть-чуть. Теперь дверь направо. Он повернул ручку. Не оступиться на лестнице. Хорошо, вниз, вниз, десять ступеней, площадка, затем снова десять ступеней...
-...специально побрызгали, чтоб передать неповторимый, лесной запах свежескошенной бумаги, и добавили немного известки для передачи волшебного, незабываемого хруста страниц...
Все, уже подвал. Почти у цели. Пять шагов налево. Осторожно, тут не ушибиться о беговую дорожку, так, теперь шаг вперед, снова дверь. Замок. Три четыре девять пять? Нет, нет, это совсем напрасно, это всплыл из памяти код кредитной карточки. Семь восемь шесть ноль? Писк. Сработало, отлично. Внутрь.
-... я проверил голосовую почту, и знаете, никто из ваших друзей по какой-то причине не оставил никаких поздравлений, и простите за откровенность, но разве можно называть таких людей друзьями, вы знаете, что я уже давно предлагаю убить их всех, выколоть их глаза, и вскрыть глотки, чтобы их кровь затопила...
Несмотря на отвращение, улыбка чуть дрогнула уголки Костиных губ. Глупые добрые джинны с их глупыми добрыми идеями. Все-таки приятно, несмотря не на все, знать, что ты не один сходишь с ума от одиночества.
-... и как сказано в священном писании...
Он открыл глаза. Сервера мирно посапывали в углу, многочисленные экраны светились в темноте изображениями окружающего леса. Все работало так же тихо и безукоризненно, как в последний раз. Ни единой пылинки. Дворецкий, несмотря на сдвиг по фазе, следил за этим местом так же хорошо, как и за остальной частью дома.
Не то что бы он был слишком этим доволен. Костя скорее бы предпочел пройтись хорошенько по всему обрезком трубы или битой, расколошматить поганые экраны вдребезги, смять грязное отягощенное злом железо. Еще лучше -- напалм, выжечь всю заразу дотла, уничтожить и сжечь, да-да, сжечь и наслаждаться видом чернеющих, агонизирующих обломков. Устроить пепелище, через которое со временем сможет пробиться новая жизнь, настоящая, не поддельная.
-... об этом писал и Фукидид. Позвольте процитировать наиболее нравящийся лично мне отрывок...
Но есть более важные вещи, чем справедливость, не так ли?
Страх, дрожь, желание спасти свою никчемную шкуру.
Костя помотал головой. К черту рефлексию. Замотав руку тряпкой, он коротко ударил по кнопке в стене. Панель отъехала в сторону, выплюнув лоток с жестким диском. Костя быстро спрятал его в клочья, рвань и обрывки, образующие на груди нечто вроде кармана. Железка удобно устроилась прямо у сердца, сразу начала нашептывать что-то о лицемерии и малодушии.
-... и поэтому полный комплект доспехов римского центуриона будет доставлен в вашу спальню немедленно. Хотелось бы напомнить, что настоящий, аутентичный гладий не может быть изготовлен в соответствии со статьей двести двадцать третьей, частью четвертой уголовного кодекса Российской Федерации. Однако...
Он вновь закрыл глаза. Нужно только проделать дорогу в обратном направлении и покинуть это кошмарное место навсегда.
Последовательность, сказала совесть. Да стоило ли вообще так напрягаться с этой независимостью, если все равно не можешь от этого отказаться? Трусливо бежишь от реальности в эту иллюзию, которую так ненавидишь, стоит только появиться малейшим проблемам?
Заткнись, огрызнулся Костя. Я не для себя беру. Это важно. Нужно оставаться людьми.
-... и рекомендовал бы обратиться за неотложной медицинской помощью в любое из учреждений, предоставляющих подобные услуги...
А тот, кому так старательно тащишь это, думая, что захлопнутые веки спасут от поселившихся под кроватью демонов, он тоже человек? Ведь он-то твои принципы не разделяет, он наслаждается, погряз в этом, как и все остальные. Барахтается в своем болотце, как всегда барахтался ты.
Нет, возразил Костя. Раз, два, три, четыре. Люди могут ошибаться. Это не значит, что можно оставлять их без защиты. Пять, шесть, семь, восемь...
Ты делаешь это не потому что хочешь помочь. Тебе просто нужна соль.
-... и если вы вдруг хотите послушать музыку, у меня как раз есть кое-что. Композиция "Сверли мою голову нежно" в исполнении группы "Bananzai" несомненно поднимет вам настроение. Впрочем, вы, наверное, не хотите...
Нет, идиотка. Делал бы это даже, ни в чем не нуждаясь, из чувства долга, и ты сама это знаешь лучше всех. Ему нужна эта информация, мне она не нужна, а ему важна, быть может, она сохранит ему жизнь. Двенадцать, тринадцать, четырнадцать...
Может быть ее и не нужно сохранять? Все вы заперты, каждый в своей крепости одиночества. И эти страхи, это желание оттянуть неизбежный момент, к чему? Ты это осознаешь. Может быть и он тоже, каждый день надеется, что все закончится, что кто-нибудь придет и оборвет его существование, так же, как ты надеешься, что кто-нибудь появится чтобы сделать с тобой то же, что ты сделал со своей семьей...
Ни на что я не надеюсь.
-... барахлит, но мы исправим это в ближайшие пять...
Все бесмысленно, и это ты тоже прекрасно знаешь. Именно эта мысль толкает тех, кого вы так боитесь, совершать то, что они совершают, мысль о том, что история закончилась, все остальное -- бесплодное трепыхание в висельной петле, копошение червей в разлагающемся трупе.
Я никого не боюсь. А кроме того, заткнись.
-Уже уходите? Не забудьте захватить крем от москитов, в нашем регионе часты оползни. Он лежит на...
Как только Костя ухватился за дверную ручку, свет мгновенно погас и голос дворецкого словно отсекло лезвием гильотины. Он рванулся наружу через открывающуюся щель туда, откуда светило настоящее солнце, так резко, что чуть не выдернул ногу из сустава. Быстрее, на волю, вон, вон отсюда, куда угодно, только не в этих стенах.
Ветер встретил звонкой пощечиной. Все еще намотанной на руку тряпкой Костя вытер выступившую испарину. Он осторожно присел на корточки. Нога досадливо ныла в месте сросшегося перелома. Все хорошо, все позади. Кошмар закончился, можно об этом забыть. Не придется возвращаться раньше, чем через следующие полгода, а если повезет, то и вообще никогда не возвращаться.
Вернувшись в хижину, он принялся собирать необходимое. Роман жил почти рядом, километрах в тридцати отсюда, но кто знает, как изменилась местность со времен последнего визита. Наполнив водой плетеную бутыль, Костя положил ее внутрь бутылки. Он ведь не может следить за округой, как остальные... Черт, будем надеяться, что никому не пришла в голову идея построить непреодолимую стену из льда или бездонную пропасть, которую придется обходить с неделю. Одна надежда на человеческую лень.
Закончив собираться, он выбрался наружу и со всей возможной скоростью зашагал в сторону леса. Джинны попытались соблазнить вьющейся меж холмов асфальтовой дорогой, новенькой, с иголочки, чернеющей под солнцем словно слегка подтаявшая плитка шоколада. Представь, насколько удобно будет шагать по ней, ровной, твердой, упругой, слегка пружинящей под ногами, гораздо лучше, чем пробираться через болота и овраги. А еще лучше не шагать, а ехать, со свистом, с ветерком, глядя на проносящиеся мимо стволы деревьев, защищенным от всякой мошкары, от зноя, может быть даже под музыку группы "Bananzai"...
А вот вам, шайтаны. Костя двинулся по изученной тропинке, которую сам же и протоптал. Вплоть до границы зоны отчуждения доберется нормально, а там уж по обстоятельствам.
Впрочем, кроме неизвестностей, ожидающих в пути, Костю еще тревожила зона отчуждения вокруг манора Романа. Вот пробраться через нее, даже по "безопасному" пути, по специально оставленным знакам будет нелегко, придется попотеть.
О Романе говорили, что соль он добывает не сам, а меняется ей с кем-то еще, причем не где-бы то ни было, а чуть ли не в самом городе. Костя изрядно сомневался в этом. Сам он видел город со времен нормальной жизни лишь однажды, издалека. И даже это единичное наблюдение, вполне вероятно, могло бы стоить ему жизни, если бы не изрядная доля везения. Через огромную пустошь, сделанную, очевидно, теми, кто еще пытался как-то обустроиться внутри, он увидел огромные башни. И стены. И что-то, напоминающее муравейник. И что-то, напоминающее бычье сердце. И причудливые, повисшие в воздухе конструкции из хрусталя. И выточенные в сапфирах дворцы, и лабиринты, и лошадиные головы, и самолеты, и что-то совсем невообразимое.
Это был хаос, воплощенная какофония. Тысячи соединенных желаний и стремлений породили нечто совершенно абсурдное, неспособное к восприятию человеческим глазом, безумное переплетение неправильных геометрий, заставившее побледнеть бы и Эшера. Когда Костя увидел это, последняя надежда на то, что все как-то исправится само собой, рухнула. Этот нагроможденный ад упал на сердце тяжелой печатью: "Никогда". Все, конец. Амба.
Но если кто-то и мог бы выжить в подобном, так это Роман. Параноик, отлично управляющийся со своим воображением, отточивший свое умение идеально, способный изменять реальность на лету. Вот Костя так никогда не мог, даже во времена постоянного использования джиннов ему приходилось сосредотачиваться и концентрироваться на том, что предстоит создать, тщательно визуализировать это, закрыв глаза, деталь за деталью. А сейчас, за годы отшельничества, он, наверное и травинки не смог бы выдумать, если зачем-то вдруг попытался.
Глухо щелкнул капкан, Костя едва успел отскочить в сторону, прежде чем стальные челюсти глубоко вонзились друг в друга. Ух, шайтан, еще не хватало попасться в собственную ловушку. Со временем, карта полностью сотрется из его памяти, и однажды, вот так же, идя за солью, он рухнет в какую-нибудь волчью яму, и будет долго умирать, нанизанный бабочкой на кол, агонизировать, смотря на глубокое синее небо и притаившихся в нем джиннов.
Через остальные ловушки Костя пробирался уже гораздо осторожнее и внимательнее, а затем зона отчуждения закончилась и началась нейтральная полоса. Всего за час он добрался до места, где какой-то придурок три года назад сотворил маленький действующий вулкан. Почти рекорд, обычно на дорогу туда у него уходило часа полтора. Осторожно, помогая палкой, Костя принялся перебираться через потоки остывшей лавы и острые обожженные камни.
Он снова вспоминал самые первые дни, после появления джиннов, как он впервые увидел дрожащее пламя в своих руках, как все чудовища его разума принялись стремительно выбираться наружу, проявляться в реальности. Просто повезло, что тогда, пятнадцать лет назад, они с женой оказались за пределами города и смогли спокойно, вдали от других человеческих глаз, осваивать новоприобретенные способности, слушая по радио сообщения о волнах насилия, беспорядках, о том, что происходило в школах, больницах и тюрьмах, о том, как одно за другим рушились правительства. Радио держалось целых две недели, прежде чем замолкнуть навсегда, и их сполна хватило, чтобы осознать происходящее.
За вулканом начинался лес, а дальше медленно полз ледник. Костя особо ненавидел это место, в котором царил лютый холод. Он поглубже закутался в обноски. Ледник постепенно уменьшался в своих размерах, по капле утекая тихой речушкой куда-то в неизвестность, но такими темпами таять ему предстояло еще не один год.
Шагая по плотному, слежавшемся насту он вспоминал о том, как они с Машей основали свой манор, как выдумывали и планировали дом, как устанавливали контакты с окружающими соседями, которых, впрочем было довольно немного. Не всем так повезло, как им. Вера и ее муж, отставной военный, сумели выбраться из города в первые часы, когда происходило еще довольно мало. Военный, отведя Костю в сторону, рассказал кое-что из того, что они увидели во время бегства, после этих историй Костя две недели страдал бессоницей. Тогда они все еще были наивны, жили по привычным правилам, на что-то надеялись и не боялись подходить друг к другу. Это сейчас те, кто дожил до этих дней, отгородились от всего мира с населяющими его вандалами непреходимыми полосами препятствий.
Когда он подошел к серому обелиску, солнце уже почти закатилось. Костя задрал вверх голову. На постепенно наливающемся чернотой небе проявились первые звезды.
А с ними и маленькие горящие точки. Джинны. Вечно смотрящие вниз, на Землю, внимательно слушающие, читающие все твои мысли и желания, готовые мгновенно воплотить любые из них в реальность. Все что угодно, дворцы, замки, автомобили и танки, аэропланы и кенгуру, зеркала и маски, уходящие под землю темницы и бесмысленно торчащие в высь столбы. Все золото Форт-Нокса и все напечатанные книги, мельчайший микроб и сверхсовременный микроскоп, чтобы его увидеть. И дрожащее в ладонях пламя, и стелющийся по земле туман, и робкое движение воздуха, и маленькие звезды в кармане. Топор в чьем-то черепе, небольшая доза цианистого калия в чьем-то желудке... Желай, что хочешь, лишь три маленьких ограничения. Ничего за пределами тридцати семи метров вокруг тебя. Никаких живых людей.
И, главное, никакой соли. Ведь все джинны шайтаны, и как любая другая нечистая сила, пуще всего боятся соли.
Джинны медленно плыли над головой. Желай, неслышно говорили они, желай, что угодно, все, что облегчит твои страдания. Только пожелай, и мы сделаем это, только скажи нам, чего ты желаешь. Скажи, чего хочешь.
-Я ничего не хочу, добрые джинны, - сказал Костя.
Это легко, сказать чего ты хочешь. Вот понять, чего ты хочешь на самом деле, что тебе нужно -- в этом-то и заключается фокус. Который он так и не освоил, до самого последнего момента.
Поправив котомку за плечами, Костя снова двинулся в путь.
На пятой планете системы Аргоно царил праздник. Спустя долгие эндги от желтой звезды класса Ход пришел сигнал о том, что система полностью установлена и функционирует нормально, наполняя обитающих на одной из планет тетраподных углеродоргаников радостью и счастьем от полного удовлетворения всех их материальных потребностей.
Ьрдодд в эйфории от осознания масштабов деяния, сотворил капсулу особо крепкого йуссопа. Он как раз заканчивал ее высасывать, когда появившийся поблизости Груггф подкатился и строго вонзил один из усиков в его жарнн.
"Не расслабляйтесь, треть-джаймон", коротко проныррил он. "Да, это большое достижение, но наша работа еще не окончена".
Ьрдодд потуже выпучил гнажки, как полагалось при встрече большого начальства.
"Да, ихаджай", проныррил он в ответ, "долг есть долг. Но разве Великий Ихатаннх не ургнул, что это маленький перекат для галактики, но большое вращение для всего джаймарйоц?".
Груггф слегка смягчился и протыкал его усиком уже не так сурово.
"Все верно, треть-джаймон. Великий Ихатаннх величественно прав. Но не забывайте, что пока вы празднуете, представители неразвитых цивилизаций по-прежнему молят радиацию о том, чтобы явились джаймарйоц и решили его проблемы. То, что случилось - это большая победа, но нельзя останавливаться на достигнутом, надо трудиться, пока не будет осчастливен каждый".
Похлопав его по стряму, Груггф укатился. И, вдохновленный, Ьрдодд вернулся к работе.