На улице тихо и малолюдно. Теплое летнее утро. На небе ни облачка, наверное, днем будет жарко. От стен домов потечёт душная теплота, от которой некуда деться. Одно спасение - поехать купаться с ребятами на пруды, на окраину города. Трамвай будет ползти туда больше часа, но зато барахтаться в воде можно хоть до самого вечера, потому что всё равно влетит от родителей за самовольный уход со двора. Хлеб, намазанный маргарином и посыпанный сахарным песком, будет съеден сразу после первого купания, а нагревшаяся в бутылке вода так и не выпита.
Граф ездил с нами на пруды всего пару раз. Плавал он здорово. Если мы в основном умели только по-собачьи, то он разными стилями. Саженками переплывал пруд быстрее любого из нас в два раза. Он не очень-то водился с нашей компанией. Может быть потому, что был старше многих - ему было пятнадцать.
Стройный, но не такой худой, как большинство послевоенных ребят, он отжимался на песке раз двадцать и, разбежавшись, нырял с плоского камня в воду. Проплыв под водой так долго, как позволяла задержка дыхания, выныривал там, где мы, наблюдавшие за ним, и не предполагали, откидывал со лба мокрые волосы и плыл к противоположному берегу под восхищенными взглядами пацанов.
Мы, искупавшись, отжимали свои черные сатиновые трусы в кустах и снова натягивали на свои тощие зады. У Графа только одного были настоящие плавки, темно-синие с белыми тесемочками на боку. Он лихо выдергивал их из-под трусов с одной ноги, отжимал и бросал на просушку на ближайший куст. Потом он дремал, лежа на длинном махровом полотенце - ни у кого из нас такого не было, - а мы закапывали его ноги в песок и сыпали горячую дымящуюся струйку песка на еще не высохшую спину. Граф дремал и не обращал внимания на нашу суету.
Откуда появилась кличка - Граф, никто не знал. Но она к нему прилипла накрепко. Он всегда был спокоен, никогда не орал, не бесился, как мы, не бегал с нами в казаки-разбойники, не играл за сараями в биту и в пристенка, а девчонкам он говорил - вы, чем повергал нас в кратковременный ступор, но потом заставлял переглядываться и пересмеиваться. Девчонок, которые гонялись с пацанами, в нашем дворе было немного, и старшая из них - Жанна. С Графом они были ровесники, - ей было пятнадцать - и они учились в одной школе, но в параллельных классах. Их никогда не видели вместе, но та невидимая ниточка, которая связывала их, на самом деле была очень даже видимой для всех пацанов нашего двора. Они так посматривали друг на друга, что дураку становилось понятным - Граф втрескался в Жанну.
В последнее время Граф бродил по двору грустно-молчаливый. Причину его грусти нередко видели вместе с Витькой Свистом. Жанна - девчонка с третьего подъезда считалась в нашем дворе первой красавицей. Мы молодняк задирали ее и дразнили красоткой. Нам ее красота ни к чему, а вот Свист и Граф наверное так не думали. Свист был на год старше Графа. Он после седьмого класса ушел из школы и стал работать на обувной фабрике. С получки он покупал разные сладости и угощал Жанну. Она не отказывалась и иногда делилась с нами его конфетами, но делала это так, чтобы Свист не видел. Вообще, она была хорошая девчонка, добрая. Мы удивлялись: почему она ходит не с Графом, а со Свистом. Может быть, она это делала назло Графу?
Свист был небольшого роста, рыжеватый и некрасивый. Всё бы ничего, но его подводил нос, широкий и ноздрястый. Свист здорово играл в футбол. Когда мы гоняли на заднем дворе, то он брал к себе в команду двух пацанов, а против него играли семеро, а то и больше. Он один мог обмотать всех и забить гол в наши ворота, которые мы делали на два шага меньше, чем ворота противника, устанавливая кирпичи вместо штанг.
Граф в футбол не играл. Мы просили его: "Граф, поиграй за нас. Свист не честно играет - толкается". Но он не соглашался: "А вы его толкайте, не поддавайтесь. Слабаки".
Легко сказать - "не поддавайтесь". Свист волчком выбирался из окружения, проталкивал мяч себе на ход и оставался один на один перед воротами. "Го-о-л!!! - орал он. - Семь ноль!" Мы набрасывались на него возмущенные его враньем. "Какие семь? Шесть! Шесть! Жила!" Под нашим напором Свист сдавался: "Ладно, пусть будет шесть. Я уже со счета сбился". В конце игры Свист сбрасывал обороты, его толстый нос покрывался каплями пота и нам удавалась отобрать у него мяч и забить один или два мяча, что вызывало бурную радость в нашей команде.
Немногочисленные болельщики, среди которых были Граф и Жанна, забирались на сгруженную у сараев груду бревен, и наблюдали за футбольными баталиями. Бревна лежали до поздней осени; пока хозяева их не распилили - они служили нам вместо скамеек. Те, кто в футбол не играл, забирались на эти брёвна и болели, одни за команду Свиста, а другие за команду малышни. Среди болельщиков почти всегда можно было видеть Жанну, а иногда и Графа.
После очередной внушительной победы команды Свиста, Жанна спрыгнула с бревен и мы слышали, как она со злостью бросила Графу: "Граф, ты трус! Не хочешь поиграть за мелких".
Граф не торопясь встал, как будто это говорилось не ему, и направился к своей парадной. На полпути он остановился и, как будто оправдываясь, сказал: "Я не футболист. Я - скрипач".
Многие из нас впервые услышали это слово. Что такое щипач - вор-карманник - знали, наверное, все, а вот скрипач?.. Один парнишка, - он ходил в музыкальную школу - растолковал нам, что есть такой инструмент, называется скрипка. У неё всего четыре струны, а тот кто на ней играет - и есть скрипач. Свист сказал, что скрипка это фигня. На ней всякий пиликать может, а в футбол - Графу слабо будет.
Никто не видел скрипку у Графа. Он не ходил в музыкальную школу. Позже я узнал, что скрипка осталась ему от отца, погибшего на фронте, и он сам научился играть. У него были способности к музыке, как у Витьки-Свиста к футболу. Только Жанна слышала, как играл Граф.
Перед летними каникулами, Жанна поднялась на шестой этаж и подергала за медную бульбочку звонка-колокольчика. Электрические звонки были не во всех квартирах. Этот колокольчик, вероятно, беспокоил мелодичным звоном жильцов, живущих здесь еще до революции.
Дверь долго не открывали - Граф играл на скрипке и не сразу услышал звонок. Жанне нужна была тетрадка в клеточку. Она объяснила Графу, что если не сделает домашнее задание по алгебре, то ей влепят единицу, и математичка поставит пару за четверть. Может быть, Жанна придумала про эту тетрадку, и ей просто захотелось посмотреть, где обитает Граф?
Он проживал с матерью в двухкомнатной квартире. Жанна нам рассказывала потом, что комнаты большие и заставлены старинной мебелью, много книг в застекленных шкафах, а под потолком красивая люстра с хрустальными подвесками, как в музее.
Увидеть люстру в комнате, а не где-нибудь в театре - это было необыкновенно. У многих в коммунальных квартирах лампочки прятались под разноцветными матерчатыми абажурами, что тоже было красиво, особенно когда абажур раскачивался и цветные тени перемещались по стенам.
Неожиданный визит застал Графа врасплох, он даже не успел убрать скрипку. В музыке Жанна не слишком разбиралась, и попросила Графа сыграть что-нибудь попроще. Сначала он отнекивался, мол, только еще учится, но потом стал играть, уступив настойчивости Жанны. Из-под смычка выплывали тягучие жалостливые звуки. Жанна заслушалась и чуть не забыла про тетрадь в клеточку.
Когда пацаны узнали, что Граф играет на скрипке, авторитет его покачнулся. Свист здорово играл в футбол, а Граф здорово играл на скрипке. Футбол, конечно, перевешивал скрипку - такого было мнение большинства пацанов.
Однажды мы пошли покурить за сараи и встретили Графа. Там, где бетонные плиты забора отделяли наши сараи от соседского дома, была небольшая площадка. Граф гонял мяч сам с собой и лупил его о стену, пытаясь поймать с лету на ногу. Он тренировался - решил доказать Жанне, что не трус и будет играть против Свиста.
Эта памятная игра состоялась через две недели упорных тренировок. Свист предложил Графу выбирать любых пятерых пацанов, а у него в команде будут трое. Играют до десяти голов. Победители дают побежденным по двадцать щелбанов каждому. Условия были приняты. Те, кто не попал в команды, расположились на бревнах. Жанна сидела, подложив куртку Свиста и ела из кулька купленные им конфеты. Восхищение от игры на скрипке прошло, и теперь она готова была наблюдать за виртуозной игрой Свиста.
О футбольной форме мы тогда понятия не имели, и что такое бутсы не знали. Играли в ботинках с облупленными носами, за что попадало от родителей. "Опять обувь рвешь своим футболом!" - слышались упреки матерей заядлых футболистов. Только у Свиста ботинки были особенные: рабочие, кирзовые, с толстенными подошвами.
Игра началась как обычно - Свист обыграл трех пацанов и забил гол. Граф даже не смог ему помешать, хотя кинулся наперехват, но не успел. Начали с центра. Граф попытался проделать тот же ход: пробросить мяч вперед и выйти один к воротам. Но какой-то малыш успел подставить ногу, и мяч полетел в сторону, а там его принял Свист и опять, поднимая пыль, волчком обтекая пытавшихся выбить у него мяч из под ног, двинулся к воротам противника.
Граф поначалу не очень охотно бегал за мячом. Ему было неловко состязаться в скорости с мелкими, и он позволял обгонять себя. Но когда счет стал три - ноль, он избрал другую тактику. Видя, что с обводкой у него не очень получается, он стал бить по мячу так сильно, что тот несколько раз перелетал через забор на соседнюю улицу. Начинался спор, кому бежать за мячом. Свист давал кому-нибудь подзатыльник и спор заканчивался - получивший "леща" отправлялся искать скрывшийся за забором мяч.
Вскоре Графу всё-таки удалось забить один гол с дальней дистанции. А потом в ворота противника влетел и второй гол, случайный, от своего же игрока.
При счете 3:2 болельщики, сидящие на дровах, оживились. Одни кричали: "Свист, давай дави их!", другие специалисты орали: "Граф, не мотайся - пасуй свободному!" Жанна делала вид, что болеет за Свиста. Раньше она всегда болела за проигрывающую команду малышей. Это она назло Графу кричала: "Витька, покажи им, как надо играть!"
Свист старался перед Жанной особенно. Он оборачивался на крик, срывал свою повернутую назад козырьком "лондонку" и, раскручивая её в воздухе, орал: "Мы их счас уроем!"
Плотное окружение мелких не позволяло делать обводящие финты, на которые он был мастак, да и длинные ноги Графа чаще стали попадаться на его пути. Игра постепенно выровнялась и счет тоже. Когда настал решительный момент, - надо было забивать десятый гол, - и Граф уже вышел на ударную позицию, получив пас от партнера, Свист набежал сзади и со всей силы ударил его по ноге своим тяжеленным ботинком. Граф даже не закричал - он рухнул на пыльную землю и лежал так, скрючившись, с побелевшим лицом. Его окружили, помогли встать, и он в окружении малышей поскакал на одной ноге к бревнам. Жанна подбежала к Свисту и влепила ему пощечину: "Сволочь ты, Витька!" Губы ее дрожали, она чуть не плакала. "Я не нарочно... я бил по мячу... он сам...".
Жанна убежала домой. А пацаны помогли Графу подняться, и тот, морщась от боли и опираясь на подставленные плечи пацанов, доковылял до своей парадной.
На следующий день Граф во дворе не видели и через день тоже. Он лежал в больнице со сложным переломом ноги. Как только Жанна узнала об этом у его матери - сразу поспешила в больницу. В палату ее не пустили, успокоили, что больного скоро выпишут. Но настырная Жанна всё-таки проникла в палату, когда поменялась дежурная смена. О чем они разговаривали неизвестно, но то, что она на следующий день слонялась во дворе больницы до самого вечера, надеясь увидеть Графа, узнал Витька Свист.
Он купил большой кулек конфет, наверно, с килограмм, и пошел просить прощения, но не у Графа, а у Жанны. Та конфеты не взяла, и Васёк с пятого подъезда слышал, как она сказала, чтобы Свист подавился своими конфетами. Васёк потом жалел: "Зря она не взяла, лучше бы отдала эти конфеты мне. Я их могу съесть хоть целый мешок".
Когда Граф выписался и шел, опираясь на палку, белея загипсованной ногой, на которую нельзя было натянуть узкую брючину, высоко на стене дома он увидел интересную надпись. Вездесущий Васёк говорил, что он видел, как Витька Свист забирался с чердака трехэтажной пристройки на крышу с банкой краски. Крупные белые буквы кричали на всю улицу и ближайшие окрестности, что "ГРАФ + ЖАННА = ЛЮБОВЬ".
"Дураки", - беззлобно подумал Граф, не зная, кто же этот смелый художник, но сердце его забилось сильнее и чаще.