Н. С Лесков начал свою литературную деятель-ность как журналист по совету профессора А. П. Вальтера, коллеги по киевскому университету дяди Лескова Алферьева. Вальтер издавал медицинский журнал, в нем и поместил свою первую статью уже далеко не юный (29 лет) Н. Лесков. Как говорится, лиха беда - начало. Получив от редактора похвалу и гонорар, который для молодой семьи был не лишним, поскольку уволившись из киевской казенной палаты Николай Семенович был без работы, а деньги заработанные в фирме мужа родной тетушки "Шкотт и Вильсон" не позволяли жить на проценты.
Журнал Вальтера "Современная медицина" тематически не слишком подходил для Лескова, не имеющего медицинского образования, и свои первые журналистские опыты он смело посылает в московские и питерские газеты и журналы. Из Киева он отправляется в Первопрестольную: графиня Сольяс де Турнемир (Евгения Тур) собирается издавать журнал "Русская речь" и подбирает молодых талантливых журналистов. В Петербурге экономист профессор
И. В. Вернадский с 1857 года издает журнал "Указатель экономический", - Вернадский и Вальтер друзья по Киевскому университету. Киевские связи ведут Лескова через Москву в Петербург. Он приезжает туда уже корреспондентом "Русской речи" и останавливается у Вернадского, публикует в его журнале несколько статей и отсылает небольшие заметки - "Письма из Петербурга" в Москву, куда летом 1861 года возвращается сам. Но в Москве Лесков надолго не задержится, его притягивает бурливая журналистская жизнь столицы. Уже есть публикации в "Санкт-Петербургских ведомостях" и все еще популярной "Северной пчеле". Лесков присматривается и к толстым журналам.
Журналистское сообщество расколото на два лагеря. Этот раскол резче обозначился после обманутых ожиданий перемен: введения реформы по отмене крепостного права. Либералы ратовали за постепенное изменение действующих законов для улучшения жизни крестьянства, а так называемые "нигилисты" отрицали всё, что предлагалось государством и видели выход в ломке старого российского уклада вплоть до свержения царя. Лесков, не слишком искушенный в политике, по своим взглядам, которые складывались в киевский период знакомства с молодой профессурой и их убеждениями, не разделял взгляды революционных демократов.
Журналы "Современник" и "Отечественные записки" оказались по разные стороны баррикад. "Современник" с Некрасовым, Салтыковым-Щедриным и Чернышевским занимал позицию радикальную, прореволюционную. Несогласные с этой позицией Толстой, Тургенев и др. покинули журнал. "Отечественные записки" Краевского и Дудышкина придерживались более мягкой политики к переустройству общественных отношений. Для либеральных установок журнала была не приемлема революционная направленность и отрицание всего прогосударственного. Постулаты и революционеров, и либералов были одинаковы - свобода, равноправие, передача земли крестьянам,- а методы воплощения в жизнь различны. Одни требовали приступить к решительным действиям - к революции, которая не бывает без крови, - другие, "постепеновцы", стояли на позициях постепенных преобразований. Лесков, несмотря на свой прямолинейный взрывной характер, не размахивал красным флагом, как будет размахивать на Невском А. Блок в 1905 году. В начале своей литературной деятельности он по своим взглядам был "постепеновцем".
"Идеалы мои всегда были чисты, хотя, может быть, не всегда всем ясны, - на меня имели влияние временные веяния. Это <...> происходило не от корысти и расчетов, а от моей молодости, страстности, односторонности взгляда и узости понимания".
Горький выделял Лескова из круга литераторов пореформенной поры с более четкой и вместе с тем более узкой идеологической ориентацией: "не народник, не славянофил, но и не западник, не либерал, не консерватор".
Сообразно его взглядам первым толстым журналом стали "Отечественные записки". Здесь он поместил свои первые большие публицистические статьи и первый большой рассказ, написанный в Париже в декабре 1862 года - "Овцебык". До этого рассказа из- под пера начинающего беллетриста в журнале "Век" был опубликован рассказ "Погасшее дело" ("Засуха") и в "Северной пчеле" - "Разбойник" и "В тарантасе". Журналистика не помешала в становлении Лескова как писателя: на этом поприще он пробыл не более двух лет, но не забывал о ней и в более поздние годы. Переход от журналистики к художественной литературе произошел непроизвольно, без чьей-либо помощи, в силу душевного склада и дара, полученного свыше.
Имя Лескова стало заметным в литературных петербургских кругах. Стиль художественной лесковской прозы складывался постепенно и то, что в первых рассказах изредка проявлялась журналистская публицистичность, Лесков улавливал чутким ухом и, работая над рассказом, убирал эти огрехи. Если свои статьи он подписывал своим именем или инициалами, то для рассказов взял псевдоним - М. Стебницкий. Только в собрании сочинений, которое начало выходить в 1889 году Николай Лесков отказался от прижившегося на годы псевдонима.
Интересно проследить как же начинал Лесков вхождение в художественную литературу, которая раньше называлась изящной в отличии от журналистских статей и очерков.
Первый рассказ "Засуха"("Погасшее дело").
Первый рассказ Лескова, опубликованный в журнале "Век" в 1862 году - "Засуха". Стилистика рассказа отличается от журналистского стиля - это уже художественная проза: образный язык, как рассказчика, так и персонажей, умелое построение сюжета, его занимательность. Критик Ангел Богданович, современник Лескова, совсем не по-ангельски прошелся в своей статье по творческому наследию писателя через два года после его смерти. Статья называлась "Лесков - писатель-анекдотист". Необычность происходящего во многих рассказах Лескова Богданович воспринимал как пересказ анекдота, а своеобразность языка - за вычурность.
Прошло 150 лет со дня появления в свет первого рассказа, и язык, который безусловно за это время претерпел большие перемены, не всегда будет понятен современному читателю, но смысл некоторых слов вышедших уже из употребления дойдет до читающего, хотя бы интуитивно, и не придется заглядывать в словарь Даля. Не затертыми словами, а сочными образным языком, как яркими красками, описывает Лесков происходящее.
Место действия в "Засухе" - село в крепостной России. Главные герои - крестьяне и приходской священник отец Илиодор. Крестьяне это не безликая масса, а деревенское сообщество, которое по примеру новгородского вече решает свои проблемы на деревенском сходе.
Кратко, сюжет рассказа. От опоя умер пономарь, и после его похорон случилась засуха. Крестьяне отслужили на поле молебен, но засуха продолжалась.
"Вдруг в село заходит какой-то грамотей, не то солдат, не то коробейник". За вознаграждение он предлагает способ, как вызвать дождь и убеждает мужиков, что "полевая беда" (засуха) случилась от пьяницы пономаря, захороненного на приходском кладбище вместе с их родителями. Мол родители не хотят лежать рядом с "опивицей" и "упросили Бога мирского молебна не слушать", а для того, чтобы пошел дождь надо пономаря с кладбища выбросить. Мужики собирают нужные деньги и "грамотей" из деревни уходит.
Народ темен, суеверен и напуган голодом неурожайных лет, верит мошеннику проходимцу. Помещик, которому принадлежит деревня, живет в губернском городе, и они идут к своему сельскому священнику, - он для них посредник между ними и Богом, - с просьбой "изничтожить" пономаря. Поп сначала не понимает, чего же от него хотят, но поняв, что мужики требуют раскопать могилу и убрать пономаря с кладбища, объясняет мужикам, что такое дело без разрешения начальства невозможно и это не в его силе. Сельчане настаивают на своем и предлагают попу взятку: "...ублаготвори, мы тебе всякое удовольствие предоставим; а не хочешь, так и толковать больше нечего". Тема мздоимства проходит через весь рассказ, и страдают от этого, прежде всего, сами крестьяне.
Так и не договорившись с отцом Илиодором, они самовольно выкапывают пономаря и уносят его за деревню, на болото. Начинается дождь и льет он три дня. Мужики хотят вернуть покойника на место, чтобы дождь прекратился, но гроб исчез, его куда-то унесло ливневыми водами. Мужики опять идут к священнику.
Случай анекдотичный, но вероятно подсмотренный Лесковым в жизни или от кого-то услышанный.
Священник едет в губернский город в консисторию, дабы уладить дело с разрытием могилы, оградить крестьян от наказания за содеянное. Чтобы попасть к секретарю консистории и узнать в каком он настроении, можно ли его беспокоить, приходится дать "полтину серебром" его причетнику, выполнявшему роль швейцара. Узнав, что секретарь сегодня "в подобии змея желтобрюхого" отец Илиодор не решается на аудиенцию и ему приходится дать еще двадцать копеек, чтобы получить совет от дьячка, куда ему направиться дальше. Дьячок советует сходить к регенту, мол, тот принимает всех за фунт чая и две головки сахара. И в церковной сфере процветает мздоимство. Илиодор решает пойти к помещику, владельцу деревни, где случилось необычное происшествие.
Если крестьяне падают перед священником на колени, прося его о чем-либо, то сам священник робко входит в дом помещика, низко кланяясь. Угнетенность и раболепие перед более сильным, страх и покорность - это основные составляющие поведения и крестьян и священника. Помещик же встречает отца Илиодора сидя, для него он не посредник с Богом, а просто слуга, вроде дворовых людей. Он уже прознал об этом "глупом деле" и, чтобы замять его, "дал кому надо тысячу рублей". Он благодетель и не хочет, чтобы половина деревни оказалась на каторге, а потому мужики после уборочной страды должны ему вернуть эту якобы потраченную тысячу. Поп поддакивает помещику, чтобы тот ни сказал, себя униженно называет не пастырем, а пастухом и уходит, кланяясь, спиной к дверям. Крестьяне, запуганные каторгой, которая якобы их ожидает за содеянное, соглашаются собрать дополнительный для них оброк в тысячу рублей. Горький вывод из "смешной" истории: вся тяжесть цепи мздоимств последним звеном бьет по бедному крестьянину.
В рассказе, построенном на анекдотичном случае раскрываются общественные отношения: крестьянина к церкви и к помещику, священника к чиновнику и к помещику, помещика к чиновнику - и всё это завязано на взятках и на рабском подчинении низшего сословия высшему. Уже в первом рассказе Лесков показывает, как живется в дореформенный российской деревне простому народу.
Второй рассказ, появившийся в газете "Северная пчела" в том же 1862 году - "Разбойник". В занимательном, чуть ли не приключенческом сюжете Лесков пользуется приемом "рассказ в рассказе".
В большом тарантасе, на ярмарку в город Макарьев едут шесть человек. С ними ничего особенного не происходит. Но рассказ, услышанный ими от хозяина постоялого двора, и служит основой повествования.
"Заказали первым делом вышедшей к нам на крыльцо бабе самовар, а потом потащили кто саквояж, кто сверток, кто связку с баранками <...>". На вопрос: где же мужики? Хозяйка отвечала, что ее муж со свекром ушли к становому на следствие, а младший брат мужа повез купцов на ярмарку и должен вернуться. Приезжие поинтересовались по какому же поводу они пошли к становому и выяснилось, что "у какого-то проезжего в лесу чумадан срезали". А тут от станового возвращаются муж со свекром, и хозяин постоялого двора рассказывает гостям историю, которая приключилась с ним, после которой постояльцам уже не хочется ехать в ночную пору и они остаются на ночлег. А суть истории такова: шел мужик через лес на ярмарку и встретил у дороги то ли беглого солдатика, то ли одетого под нищего разбойника, который сначала попросил у него хлеба,- но хлеба у мужика с собой не было, - а потом грошик. Деньги у мужика были завернуты и положены за голенище сапога. Он и хотел бы дать нищему даже не грошик, а больше, но опасался, что может быть это лихой человек и может отнять у него деньги. Солдатик, раздосадованный отказом, лезет за голенище своих разбитых сапог, и мужик, опасаясь, что тот достает нож, бьет его изо всех сил по спине дубиной, предусмотрительно срезанной в лесу на всякий случай.
"Лежит ничком, словно лягушка какая. Хоть бы он вскрикнул али повернулся - ничего. Только екнул да разочек вздохнул, а я ударился что есть поры мочи. Насилу добег до села. Страсти такой набрался, что и не приведи ты мать царица небесная злому татарину" - закончил рассказ хозяин, а на вопрос видел ли он солдатика, когда возвращался назад отвечал, что на дороге его не было.
"- Должно, уполз в лес.
- А не прикончил ты его часом?
- Когда? Опосля?
- Нет. Как ударил-то?
- Господи знает. На моей душе грех, коли что сталось. Только я не хотел; я и старикам сказал и попу каялся".
Очевидно, что миф о том, что раньше в деревнях двери не запирали, не вполне верен. Были и грабители и разбойники. Грабили в основном купцов едущих с товаром на ярмарку, могли угнать лошадь или украсть домашнюю птицу, но у крепостных крестьян грабить было нечего, потому и двери не закрывали.
Финал рассказа открыт. Убил ли мужик солдатика? - если "да", значит он разбойник, которому легко убить и легко покаяться. А может быть этот несчастный солдатик сидящий у дороги лишь подсадная утка у настоящих разбойников? Суть не в этом, а в том, что нищенское существование и страх потерять с трудом нажитые копейки вынуждает идти на преступление.
Рассказ "Разбойник" является как бы зачином для другого рассказа - "В тарантасе".
Здесь те же герои, тоже место и время действия. Вероятно, Лесков выделил его в отдельный рассказ по той причине, что газета не могла публиковать рассказы большого объема, и он разделил этот, по сути, один рассказ на два - "Разбойник" и "В тарантасе".
Рассказ на 95% написан в форме диалогов, которые читаются с легкостью, благодаря образному колоритному языку и узнаванием речи всех персонажей.
Утром компания продолжила путь в тарантасе на ярмарку. Подкрепившись по пути в кабаке, - или откупном заведении, как иронично именует его автор, -они едут дальше, и в дороге завязывается интересный разговор.
"Головинщинский крестьянин по обыкновению повернулся лицом к ?обчеству?, сидящему в тарантасе, и, вероятно, под влиянием вчерашнего рассказа нашего ямщика спросил:
- И отчего бы это воровство было в нашем народе?"
Лесков в прямой речи ямщика употребляет глагол быть в прошедшем времени, прекрасно понимая, что воровство не то что "было", а есть и будет еще долгое время. Но безграмотный крестьянин не мог сказать - "существует" или "живет". Купец включается в разговор и авторитетно заявляет, что воровство "во всяком народе есть". А приказчик поддерживает его: "Где народ, там и воровство". С точки зрения приказчика, народ - вор, а купец - агнец невинный. Дальше разговор заходит о том, есть ли воровство у других народов. Выясняется, что у немцев воровства нет, а есть мошенничество, а у шведов воровства вообще нет.
- А замки шведские кто делает?
- Шведы.
- Ну, коли замки делают, так значит и воры у них есть".
И когда приходят к выводу, что воровство есть везде, то все замолкают.
Но любопытный крестьянин опять спрашивает у купца в надежде, что все-таки где-то не воруют:
"- А англичане?
- Англичане и дома совсем никогда не живут, - отвечает купец, - они все в разъезде, потому им и воровать-то некогда.
- Должно, все по торговой части? - спрашивает крестьянин снова.
- Известно, купцы все".
Купец, который, возможно, не ездил дальше своего губернского города, выступает как лектор по распространению знаний, а слушатели, принимая участие в разговоре, или соглашаются с ним и поддерживают его своими репликами (как приказчик), или верят не всему сказанному и потому выспрашивают купца, ставя его в затруднение с ответами.
Он не может вразумительно ответить, почему англичане все торгуют и говорит, что они "охоту к этому имеют и торгуют". В разговор вступает, молчавший до этого один из работников, который едет вместе с приказчиком, Анфалов Он рассказывает притчу, услышанную "от верных людей". Смысл притчи в том, "что всякий <это> народ живет не своим произволением, а как кому, значит, линия назначена", англичанин торгует, француз воюет, а русский ворует. Слушатели не во всем соглашаются с услышанным. "По-твоему, значит, все англичане теперича торгуют, ну, это пущай правда, а насчет русских, либо французов, что-нибудь не так. Французы вот теперь, тож не все воюют; на чугунке сколько их? неш там какая война производится?" - возражает купец. Ямщик добавляет, что и среди французов есть воры:
"Ребята сказывают, даже своих набольших в этом художестве попрекают; тверезые, говорят, ничего, а как выпьют - сейчас этим самым и попрекают".
Разговор всё больше касается христианских заповедей и одной из них - "не укради". Оказывается, не только русские воруют и это как бы снимает часть тяжести вины с русских.
Лесков, внук и правнук священнослужителей, хорошо знал евангелие, а вот как понимает главные христианские заповеди простой народ и почему одни исполняют их, а другие не живут по заповедям это и легло в основу рассказа "В тарантасе".
Ямщик пересказывает попутчикам притчу, которую он услышал от одного человека, случайно встретившегося по дороге, когда он возвращался домой на станцию. А суть этой притчи такова. Всевышний передал одному святому человеку заповеди, которые Он написал для людей на каменных плитах. "Все там было как следует сказано: не украдь, не убей, не любодевствуй,- все, чему нужно быть". И пошел святой человек, спускаясь с высокой горы, неся эти тяжелые плиты, а когда увидел как внизу "...танцуют, пляшут, приставляют киатр, грех такой, что и на. Хорошо. Вот как увидел все это святой-то, рученьки-то у него и опустились, а плиты-то из них ерзь, да и покатились: покатились и разбились". Дальше из притчи следует, что плиты разбились не на мелкие куски, а на части, где частица НЕ оказалась отколотой от глагола. Одним достались куски плит с этой частицей, а другим с глаголами без частицы и в повелительной форме (укради, убий и т. д.).
Схватили люди эти разбитые заповеди и побежали в разные стороны, из одних "вышли бродяги, не помнящие родства. Что их ни пытают, все у них один ответ: не знаем, да не помним", от других пошли воры, убийцы и блудницы. "Потому, говорит, и есть это во всяком царстве, и у немцев, и у нас <...> и опять во всяком звании, и в господском, и в купеческом, и в нашем".
Рассказчик (ямщик) заканчивает так: "...надо всем, кто теперь живет по разбитым заповедям, сходить в стародубские слободы и принять там от старцев басловение, да прямо оттуда, не заходя ко дворам, идти в Русалим-град. Там, говорит, всякое душевное исцеление восприимешь и к истинному завету пристанешь".
Грешно всё человечество, но надо стараться жить по христианским заповедям - основная мысль этой притчи.
Три первых рассказа, написанных Лесковым в 1862 году не вошли в прижизненное собрание сочинений. Возможно, писатель считал эти рассказы недостаточно зрелыми в художественном отношении. Но верный писательский глаз уже находил для себя нужные темы и нужные образы. В этом ему помогала близость к народу: всё, что он увидел и услышал до своего писательского рождения, исходив и изъездив пол России в свои тридцать лет.