Отряд Дениса Давыдова, расставив дозоры, заночевал в лесу. Старослужащий Матвей Куркин и новобранец, молодой рекрут Григорий Пухов несли службу по охране.
Светало. Присев на поваленную березу, Матвей в который раз закурил свою трубочку, Григорий же сидел на высоком пне, прислонившись спиной к дереву, и дремал, уткнув нос в воротник овчинного полушубка. Хорошо овчинка пахнет - домом.
Старая Смоленская дорога далеко просматривалась из-за голых деревьев: разбитая повозками отступающей французской армии, истоптанная тысячами ног и копыт, после осенних дождей она походила на русло не до конца пересохшей реки.
- Дядя Матвей, чего нам на эту дорогу зенки пялить? Чичас бы костерок... руки, ноги замерзли... да чайку горяченького, - очнулся от дрёмы Григорий.
Матвей удивился на Гришкину глупость. Им товарищей охранять доверено. Лошади не успеют отдохнуть, а людям снова в седло.
- Костерок ему, чаёк... Ты парень, как от мамкиной сиськи. Ум-то где? Наш полковник и в лагере костры жечь дозволяет токмо без дыму, а здесь дозор. Попрыгай - согреешься. Скоро смена.
Григорий смекнул, что дядька Матвей недоволен им, а старших он почитал и не перечил. Гриша у матери был седьмой и в любимчиках ходил, но мальцом от отца нередко ложкой в лоб получал, если первым за куском хлеба тянулся. Строг был тятька, порядок любил... А Матвей в отцы ему годился: ему сильно за сорок было.
Григорий смутился от дядькиных слов, негромко высморкался в кулак и спросил:
- А правда ли, что Апполион сын антихриста и пришел святую Русь погубить?
- Это кто тебе набухвостил?
- В деревне знахарка одна. Она не соврет.
- Может она чего и знает, - согласился Матвей, - только ни какой это не Апполион, а Бунапарт. Чей он сын мне не знамо, но кто видел, говорят, в человечьем обличье и роста малого. Нашим гренадерам по плечо не будет.
- Как же допустили, что он всю Москву сожег?
- Ты мели, мельница! Всю Москву не сожжешь - там Кремль и церквей сорок сороков.
- Да я и думаю... - согласился Григорий. - А почто хранцузы грабят и убивают?
Матвей посмотрел на Гришку, как на несмышленыша:
- Война потому как... и ты убивать будешь.
- Страшно ведь убивать. Разве что обороняясь, да по нечаянности.
Матвей выколотил погасшую трубку о березу, опустил в кисет с табаком и накрепко затянул тесьму.
- Не ты к нему в дом пришел, а он к тебе.
Григорий хотел еще о чем-то спросить всезнающего Матвея, но тот неожиданно зажал его рот ладонью, пахнущей конной сбруей.
- Тихо, - прошипел он. - Видишь, кто-то по дороге скачет?
Темное пятно быстро приближалось, и уже ясно можно было рассмотреть буланого жеребца и всадника с высоким кивером. Когда он проскакал мимо упавших в пожухлую траву пикетчиков, Матвей вспомнил, как Денис Васильевич сокрушался, что надо бы языка изловить, дабы прознать о намерениях вражеских.
- Ну, Гришуха, теперь и делу час. Не иначе как гонец в Боровое поскакал и вскоре возвернется. Имать будем.
- Как мы его словим? Он на коне...
- А мы при уме.
Матвей достал из ранца моток крепкой бечевки.
- Айда за мной! - приказал он Григорию.
Они вышли из укрытия и спустились к дороге. Матвей привязал веревку за ствол дерева, растущего по другую сторону дороги, а второй конец пропустил дважды под березой, на которой только что сидели. Если веревку натянуть, то она струной поднимется над землей на десяток вершков, а пока можно опустить ее на землю для незаметности.
Матвей всё так и сделал, как задумал. Стали ждать возвращения гонца.
Французские костры отсюда не видать, но голубоватый дымок туманил негустой лес у села Борового. Утренняя сырость поднималась от земли - стало прохладней. Григорий похлюпывал носом, как будто хотел уловить запахи полевой кухни. Матвей угадал его тайные мысли о еде и сунул Грише серый сухарь.
- Вот, погрызи пока - с голоду не помрешь.
- До еды ли, дядя? Басурмана изловить надо, - волновался Григорий, но сухарь взял.
- Изловим. Только бы один возвращался. Тихо снять надо... хранцуз недалёко...
И часу не прошло, как темным пятном на дороге, посверкивающей лужами в лучах восходящего солнца, появился всадник. Он шел быстрой рысью, торопился, но перейти на галоп по разбитой и скользкой дороге не рисковал. Матвей крепко держал намокший в траве конец веревки и, когда всаднику до преграды оставалось не более трех саженей, резко натянул ее, упершись ногами в березовый ствол. Он видел, как подогнув передние ноги и, освободившись от перелетевшего через голову всадника, лошадь завалилась на бок и заржала. Веревка выскользнула из крепких Матвеевых рук и сорвала кожу с ладоней. Не замечая, как кровь сочится по пальцам, он кинулся к лежавшему без движения французу. За ним поспешал и Григорий.
Француз, увидев перед собой страшное бородатое лицо, попытался выдернуть из ножен саблю, но Матвей придавил его своим грузным телом и французик обмяк и уже не оказывал никакого сопротивления. На всякий случай, Матвей зажал пленнику рот ладонью, что бы тот чего доброго не закричал и не стал звать на помощь. Лошадь тем временем поднялась - ноги не переломала - и стояла неподалёку, подрагивая кожей взмыленной шеи.
- Гришка, седай на коня и поспеши до наших. Я с хранцузом укроюсь за березовым колком, вас поджидать буду.
Григорий с трудом вскочил на высокого рысака и по лесной тропе поскакал в расположение отряда.
Матвей поднял француза на ноги, отстегнул его саблю от пояса, - другого оружия при нем не было - и отвел подальше от дороги, за частый березняк. Там он посадил пленника на пень, а сам расположился напротив и, закурив свою вишневую трубочку, принялся рассматривать француза. Тот был высок, молод, но хлипок телом. На вид ему можно было дать не более восемнадцати лет.
- Ну, Аника-воин, молись своему богу, что шею не сломал. Из-за тебя всю руку окровянил.
Он показал французу всё еще кровоточащую ладонь.
Француз глянул на Матвея исподлобья и, не услышав в голосе угрозы, стал что-то говорить ему, размахивая руками и показывая в сторону деревни, из которой он приехал.
- Мы тарабарские слова не понимаем. Ты толмачу расскажешь всё, что знаешь. А пока свой картавый язык попридержи до поры до времени.
Вскоре прискакал Гришка и привел осёдланную лошадь. Матвей, схватившись за луку, по-молодецки вскочил в седло. Сзади Григорий помог пристроиться пленнику. До лагеря по лесной дороге не больше версты.
- Держись, хранцуз, за тулово, а то в канаве окажешься, - обернулся назад Матвей. И француз как будто понял, что ему говорят, и вцепился в поясной ремень Матвея.
Денис Давыдов поджидал плененного в надежде узнать что-нибудь о планах отступающей французской армии.
Толмач, корнет Маркевич, из поляков, досматривал последний сон, завернувшись с головой в овчинный тулуп, когда его позвали к Денису Васильевичу. В палатку, слабо освещенную оплывающими свечами трехрожкового канделябра, вошли вместе: Матвей с прихрамывающим французом и Маркевич. Матвей, отслуживший в армии уже двадцатый год, хотел, как положено по уставу доложить командиру о происшедшем в дозоре, но Денис Васильевич остановил его:
- Спасибо за службу. Отдыхай, Матвей.
Денис Давыдов знал всех в отряде по именам. Только у его денщика Степана Кузьмина была кличка - Кузя.
- Кузя, дай-ка братец французику нашего русского кваса испить, чтобы разговорчивей был.
Француз отпил несколько глотков и, сморщив нос, отставил кружку.
- Vinaiqre.
- Уксус, - перевел толмач.
- Квас не медовуха, много не выпьешь, - рассмеялся Давыдов. - А теперь рассказывай, кто ты есть, какого корпуса, какого эскадрона и какие планы у ваших генералов.
Немногое удалось разузнать у пленника. Выяснилось, что он обер-офицер при штабе генерала Ожеро, что скоро к ним подойдет конница Мюрата и русские будут разбиты, как под Бородино.
Маркевич перевел слова заносчивого юнца. Денис Давыдов только рассмеялся.
- Это кто кого разбил?! Из Москвы побежали, и из России погоним.
Чтобы узнать, как обстоят у французов дела с провиантом, Давыдов пошел на меленькую хитрость.
- Кузя, подай-ка французику тарелку щей, - приказал Давыдов.
Кузя не спешил выполнить приказание.
- Вчерашние... прокисли небось. Они такие не будут есть.
- А вот мы и поглядим, как у них с кормежкой не только для коней, а и для людей.
Пленник сдерживал себя, чтобы не броситься на тарелку с дымящимися щами. Он даже повернул голову так, чтобы не видеть ее, но аромат наваристых щей будоражил обоняние, и он схватил дрожащей рукой принесенную Кузей деревянную ложку и, придерживая другой рукой тарелку, чтобы не отняли, принялся жадно есть.
- Ясен день, - похохатывал Денис Васильевич, глядя на пленного, - теперь французу не до жиру, быть бы живу.
Французские фуражиры, добывали провиант, грабя русские деревни. Обозы с награбленным охраняла обычно небольшая группа конников, и партизанские отряды нападали на них, оставляя врага без продовольствия. Награбленный в Москве провиант закончился, французы голодали. А добывать еду в деревнях было всё труднее, там их встречали отряды самообороны из местных крестьян.
Допрашивать дальше этого юнца не имело смысла, да и вряд ли он знал о намерениях Наполеона и своих генералов. Однако, съев русские щи, он запальчиво выкрикнул здравицу в честь Франции:
- Vive la France!
- Пускай здравствует твоя Франция, но Наполеону мы холку намылим, - переведи ему, Маркевич.
...Матвей с Григорием ели быстро остывающий кулеш с кусочками мяса примостившись на пеньках и держа котелки на коленях.
Маркевич привел пленного.
- Ваша добыча, молодцы? Вот вам на подсобу господина французского привел. Следите, чтобы не утёк - с вас ответ.
- Какая от него подсоба? По-нашему от ни бельмеса. От него толку, что козе от волка, - ответствовал Матвей.
Француз смотрел на своих пленителей вопросительно, ожидая, что же с ним будет дальше.
Совсем недавно ушла партия пленных в Юхнов с сопроводительным письмом от Дениса Давыдова городскому голове. Теперь придется этого французика возить повсюду с собой, пока не соберется следующая группа.
Маркевич ушел, а вскоре раздался короткий сигнал рожка на сбор.
- Ты посмотри за ним, а я схожу до хорунжего, разузнаю куда путь держим. Может мимо родного села поедем, так увидеть бы, жива ли старуха.
Матвей стряхнул крошки с бороды, запахнул армяк, затянул кушак и неторопко направился к казакам, седлающих своих коней.
Вернувшись, он увидел француза, сидящего на бревнышке без сапог: на ногах его были навернуты Гришкины холщевые онучи.
- Смотри, дядька, каки баски сапоги. Я такие еще не нашивал, хвастался Григорий,
поглаживая яловые голенища, которые еле натянул на толстые икры.
- Так ты с него и одёжу снял бы, аль тесновата будет?
- Мне его одёжа не к чему. Своя ладная. А без сапогов от нас не убегёт .
- Ишь, чего придумал. Да ладно, - смягчился Матвей, - кабы не померз.
Часть казаков поскакала вперед, на разведку, а отбитый недавно у французов обоз из трех подвод с ружьями и патронами тронулся по лесной дороге в объезд деревни занятой неприятелем. Надо было доставить оружие находящимся неподалеку войскам генерала Дохтурова. Телегу, груженную пушечными ядрами, с трудом тянули по вязкой песчаной дороге два кряжистых тяжеловоза. Возница шел рядом с телегой и легонько постукивал кнутовищем по крупу то одной, то другой лошади. Едва вышли из леса - пошел крупными хлопьями, тут же таявший под ногами снег. Ветер доносил запах гари из ближайшей деревни. Прискакал разведчик от Дениса Давыдова. Он сообщил, что французов в деревне нет: одни бабы с детьми, да старики, а мужики, кто в лес убежал, кого поубивали, много домов пожгли. Услышав новость, Григорий вдарил своим немаленьким кулаком пленному промеж лопаток.
- Иди быстрей, французская твоя душа. Вздернуть бы тя на осине и не белентрясить тут.
Пленник не понял за что его ударили, но прибавил шагу, дабы не получить вторую затрещину.
Остановились в полусгоревшей деревне: ждали, как было договорено, посыльного - куда двигаться дальше. Набились в уцелевшие дома по десять-пятнадцать человек. Матвей с Гришкой и пленником попали в крестьянскую избу с еще неостывшей печкой. Григорий пробрался поближе к печке и присел на широкую лавку, где уже теснились несколько человек. Французу места не нашлось и Гришка, сбросив с печки старый зипун на пол, усадил на нем пленника. Матвей, потоптавшись у порога и, видя такую тесноту, ушел в другую избу, наказав Гришке смотреть за французом в оба глаза.
Духота в избе и негромкий гул разговора убаюкали натерпевшегося за день пленника и он, закутав промокшие ноги теплым зипуном, уснул.
Хозяйка вынула из печки чугунок с картошкой, и солдаты разобрали всё по картошине, поблагодарив за угощение. Григорию досталось две рассыпчатые картохи. Он хотел одну дать пленнику, но тот уже спал. Гришка достал из ранца коробочку с солью, кусок зачерствелого ржаного хлеба и принялся за трапезу. Попив немного из баклажки воды и наглядевшись до черных мушек в глазах на большие снежные хлопья, продолжающие валить с неба, незаметно для себя он смежил веки и под монотонный гул разговоров и беззлобной перебранки казаков погрузился в сон.
Очнулся Гришка внезапно, как будто кто толкнул в плечо - француза в избе не было.
- Где окаянный? - заорал он, вскочив со скамейки.
- Чего орешь, паря? До ветру пошел твой пленный. Босой не убегёт.
Гришка выскочил на крыльцо. Снегу выпало порядочно, он не успевал таять и на белой пелене отчетливо виднелись следы, уходящие в сторону леса: от избы до него было шагов не более полсотни. Добежав до первых деревьев и немного углубившись в лес, где снег лежал только на открытых местах, Гришка потерял из вида след беглеца. В какую сторону бежать, куда скрылся француз? - было непонятно. "Дядька Матвей убьет меня, - с испугом подумал Гришка и побежал в деревню разыскивать Матвея.
- Ну и растяпа ты, Григорий, каких свет не видывал, - всплеснул руками Матвей. - Я не борзая, чтоб по лесу бегать.
- Чего же делать, дядька Матвей?
- Да нечего. Иди сотнику скажи... может он тебе медаль повесит или затрещину по нерадивой шее влепит.
Пока Матвей с Гришкой разбирались, что же делать и следует ли идти в лес на поиски беглеца, прибыл гонец из основного отряда, и казаки после непродолжительного отдыха стали запрягать лошадей, готовясь в дальнейший путь.
К концу дня отряд вошел в деревеньку, где находился штаб генерала Дохтурова. Генерал с офицерами радостно встретили долгожданный груз. Гренадеры скинули намокшую рогожу с возов. Чернели вороненые стволы ружей, сверкали лаком прикладов. На другой подводе красовалась гора пушечных ядер. Дохтуров засмеялся:
- А эти орехи нам не подойдут, зря везли, лошадок мучили напрасно... Если бы вместе с французскими пушками - было бы в самый раз.
- Будут и пушки, изымем у француза, - ответствовал за всех сотник.
- Добро, партизаны. Спасибо за патроны да оружие. И без французских пушек с врагом справимся.
Дохтуров подозвал одного из штабных офицеров и велел накормить партизан, а на освободившиеся от груза телеги погрузить несколько мешков с овсом для лошадей.
- Ваш храбрый командир не дает французам покоя. Молодцы, партизаны!
- Пощекотим Наполеону пятки - быстрей побежит, - выкрикнул кто-то из казаков окруживших и слушающих Дохтурова.
- Наши полки, как только получат приказ, вступят в бой, - генерал стремглав вытянул серебряную шашку, и она молнией сверкнула у него над головой. Казаки с воодушевлением трижды прокричали ура.
К вечеру вернулся основной отряд Дениса Давыдова. Переночевали в лагере, а утром отправились в путь по намеченному маршруту, не упуская из вида отступающих французов. Захватили еще один отставший от армии обоз с провиантом. Десять человек сдались в плен. И тут Денис Васильевич вспомнил про молодого французика, дабы присоединить к новым пленным и отправить всю группу в Юхнов, пока далеко не ушли от этих калужских мест. Матвей с Гришкой, вызванные адъютантом Давыдова, вошли в палатку. Матвей, как старший всю вину за побег взял на себя.
- Недоглядели, Денис Васильевич - убёг французик, обхитрил нас.
- Плохо, братцы мои, - командир сурово посмотрел на Матвея и, покрутив пышный ус, добавил, - за одного - троих приведёте.
Гришка, обрадовавшись столь легкому наказанию, радостно воскликнул:
- Выполним... Да мы их хоть бы и с десяток в один кузов сложим и доставим.
- Смелый какой, - на лице Давыдова мелькнула улыбка. - С кузовом по грибы да ягоды ходят, а на француза с ружьем надо бы.
Он посмотрел на Гришкины кулачищи и добавил:
- Или голыми руками брать будешь?
- А что, нельзя? - растерялся Гришка.
Тут и Матвей не удержался от улыбки. Давыдов махнул рукой, отпуская солдат.
- Пошли, чудило, олух царя небесного, - Матвей подтолкнул Гришку к выходу. - Троих, так троих.
Вскорости такая возможность им представилась.
Наступили зимние холода. По реке поплыли первые льдины. Голубоватый пар двигался по-над водой как прозрачный дым ладана. Не широка Березина, да не показывает французам свои броды, а мосты наводить в ледяной воде дело не легкое и не быстрое. Скопилось на левом берегу войска и пешего и конного, а пути дальше нет. Горят ночные костры, и стоит разноязычный гул да голодное ржание лошадей. А отступающие войска всё прибывают и прибывают. За три дня были построены два моста из разобранных крестьянских изб да заборов, и началась давка великая. Шли по трупам и по еще живым, лишь бы попасть на правый берег Березины, а там и до Вильно путь открыт.
Французский капитан в голубой шинели, которая уже больше походила на грязно-серую, отстав от своего кирасирского полка понял, что ему с двумя телегами награбленного в Москве добра на мост не попасть, а бросить добро жалко: тут и меха и картины и утварь дорогая. С группой таких же отбившихся и затерявшихся в беспорядочном людском потоке солдат он направился вдоль берега, пытаясь найти узкое место и попробовать перейти реку вброд.
Низкий болотистый берег заставил его изменить маршрут, отойти от реки и углубиться в лес.
В это время отряд Дениса Давыдова вез провиант казакам атамана Платова. Небольшой пикет двигался впереди и неожиданно наткнулся на французов. Казаки стали стрелять в воздух и громко кричать, что привело французов в бегство.
Матвей и Гришка спешились с лошадей и подбежали к ближней телеге, заметив, что там кто-то шевелился. На дне повозки лежал француз, зарывшейся в полусгнившую солому, на ногах его было намотано веретье, а на голове крестьянский треух. Гришка первым узнал в нем сбежавшего он них пленника.
- Попался, голубчик! Далеко не убёг, - радостно заорал Гришка.
Француз смотрел на Гришку невидящими глазами и что-то бормотал.
- Не горлань. Не вишь, человек в беспамятстве, сильно хворый или раненый. - Матвей оттолкнул Гришку и склонился над ним.
Казаки выводили из леса разбежавшихся французов и только офицер в голубой шинели отстреливался из-за деревьев до тех пор, пока зашедший с тыла разведчик не рубанул его саблей; красная кровь на белом снегу казалась черной.
На следующий день после того, как французы сожгли по приказу Наполеона мосты через Березину, тысячи французов не сумевших переправиться на другой берег попали в плен.
Денис Давыдов уже не справлялся с потоком пленных. Всех надо было накормить, а то перемрут по дороге.
Сухари и мороженая конина были еще в достатке, а пшена и перловки оставалось немного. Три повара, которые служили с самого начала войны слезно просили Дениса Васильевича отправлять пленных из отряда как можно быстрее, мол скоро и своим есть будет нечего. Пленных было не меньше двух сотен. Давыдов распорядился отправить их по старому маршруту в Калужскую губернию: "Пусть чиновники разбираются с пленными, а нам воевать надо".
Матвей упросил есаула не отправлять молодого французика, который еще до конца не пришел в себя после болезни и совсем не мог ходить из-за обморожения ног.
"Обезножил ты его без сапог, Григорий, - говорил Матвей". "Да в энтих сапогах он всё равно померз бы. Это, только на свадьбе гулять, да и то, если в избе, - перечил Гришка".
Через неделю снарядили новую партию пленных. Француз уже оклемался и ходил, прихрамывая в драных опорках, раздобытых невесть где. Он старался находиться поближе к Матвею, чувствуя его жалостливость к нему, а Григория сторонился.
За день до отправки пленных, Гришка отпросился у есаула съездить в недальнюю деревню, где у него жили родственники, ни то сестра матери, ни то дядья. Есаул дал ему два часа на отлучку и пообещал высечь нагайкой, ежели опоздает хоть на одну минуту. Ускакал Гришка на своем гнедом Орлике, радуясь отлучке как празднику. А через два часа Орлик вернулся в лагерь, остановился у палатки, где спал после ночного похода Матвей с другими партизанами, и тихо заржал. Матвей враз пробудился, выскочил из палатки и увидел Григория, припавшего к конской шее на которой широкой лентой застыла Гришкина кровь. Когда его сняли с коня, он был еще теплый, только пушок на щеках покрывал тонкий иней, и сердце, пронзенное пулей врага, уже не билось.
К седлу были приторочены деревенские катанки (валенки), которые он вез для своего обмороженного врага.