Как обычно в воскресенье - три звонка. Один длинный, два коротких.
Как обычно, на пороге Пархом. Послал же Господь соседушку, вот хоть просто квартиру продавай. Стоит, трясется, перегаром за километр шибает. Как не падает - представления не имею. Чудо, не иначе.
Получка и Пархом - две вещи несовместные. Да и лишнего рубля у меня нет.
- Ты мне и так пятерку должен, - говорю. Пархом гулко стукает себя в грудь и с трагическим надрывом сообщает:
- Так я ж отдам! Я ж на стройку устроился шабашить. Прораб так и говорит: Пархом, у тебя ж руки золотые!
- Руки-то золотые, - из кухни высунулась Светка, вытирая тарелку, - да жаль, растут не оттуда. Иди давай, пьянь ты такая.
Пархом задумчиво посмотрел на свои трясущиеся руки, словно прикидывал, откуда, по мнению Светки, им предстоит расти. Из комнаты выбежал Сашка с криком:
- Дядя Пархом! Дядя Пархом пришел!
Дети эту пьянь беззаветно любят. Ходят за ним хвостиками. Вот и сейчас...
Пархом зажимает монетку в ладони, и его серая физиономия становится невероятно одухотворенной.
- Спасибо, Серег. Ты мужик.
Он медленно спускается по лестнице на второй этаж, где будет клянчить у бабки Михеевны, обещая починить в доме все, что сломано. Я смотрю ему вслед, и мне отчего-то грустно.
Саша набивает рот карамелью.
- Дурак этот Пархом, - говорит Светка. - Чего ему на своем Марсе не сиделось? Чего он приперся-то сюда?
- Бухать, наверно, тут веселее, - произношу я. Светка берет Сашу за руку и закрывает дверь.