- Столько о вашей мудрости писали и говорили и при вашей жизни, да и после. Попробовал бы кто-нибудь о вас что-нибудь тогда другое сказать. Исчез бы человек, и пыли от него не осталось бы. Одна похвальба лилась, - какой вы распрекрасный, да гениальный вождь. Ну, отец родной, прямо-таки. А заметьте: сейчас мы свободно говорим, критикуем, и нас за это никто не расстреляет. Чувствуете разницу?
- Вот такие как ты, Миша, больше всех мне при жизни зад лизали, а сами-то камень за пазухой держали, дождаться не могли, когда издохну, но на то и щука в пруду, чтобы карась не дремал. Знали все эти караси, что от моих глаз ничего не скроется. При мне бы, Миша, ты бы никак в такие верха не продвинулся. Потому что при мне не только языком нужно было молоть, но ещё много и полезно работать.
- Ты бы его на лесоповал отправил или во глубину сибирских руд, - сказал Ельцин, закуривая.
- Ну, почему же обязательно во глубину? Это крайняя мера, - возразил Сталин. - Были при мне кадры, которым самое место было быть на лесоповале, но я их не тронул, хотя и хотелось очень. Головы у них хорошо работали, кадры на улице не валяются, а вырастить и обучить кадры время нужно. Я их рядышком с собой держал, под хозяйским взглядом. Многие из них меня пережили и долго ещё работали. Злобились они на меня, я это чувствовал, да сделать ничего не могли. Не по нутру им была моя отцовская строгость. Строг, понимаешь, отец, не в меру и неумолим, как судьба! Обижались, мол, что ему? Ни жены, ни семьи, ходит в одном и том же, спит на коечке, на стене не подлинник, а репродукция висит; к деньгам равнодушен. Сухарь, - сына родного из фашистского плена вызволить не захотел! Но главное дело, от его проклятых глаз утаить ничего нельзя было, а утаишь не надолго: всё равно тебя "заложат" с потрохами. И придраться не к чему: биография боевая, ссылки, тюрьмы, фронтовик, и ориентиры правильные у него: укрепление государства, улучшение жизни людей, обороноспособность, здоровье, образование, дисциплина. Попробуй работать плохо или отлынивать при таком правителе. А ведь обидно было: этого нельзя, того нельзя. А хотелось, многого хотелось, таким, как наш Мишутка. Молодой поросли большевичков хотелось, наконец, пожить без оглядки на старших товарищей. Привилегий партийных уже мало было. На фоне занятого добычей пропитания бедствующего народа, только что вышедшего из невиданной по своей жестокости войны, потерявшего имущество, дома, близких, здоровье; рвущих жилы, поднимая из руин отчизну, они жили, как Боги, ни в чём не нуждаясь. Но многие из этой поросли большевички уже побывали за границей и с удивлением и с завистью увидели, что там, люди их положения живут так, как им и не снилось. Имеют роскошные виллы и яхты, а не бесплатные госдачи; разъезжают там на своих собственных дорогих автомобилях, умножают капиталы в банках, ходят в казино, развлекаются, и опасаются при этом только вездесущих журналистов, а не строгого суда товарищей по партии. И "стенка" им никак не грозит: у них там адвокаты и юристы отмажут. Расстраивались наши ребятишки сильно, стали беспокоиться и думать не только о работе... Видел я тенденцию, видел, но многого уже сделать не мог, многое я упустил, да и стар стал. Да что там говорить! Сам же я и взрастил эту поганую номенклатурную спорынью! Каюсь, товарищи, каюсь. Жаль, что не вырастил преемника. Нужно было этим заниматься, пестовать его, обучать, направлять, оберегать, чтобы окреп, понимаешь, чтобы хозяином и мужиком стал, а самому пораньше в сторону уйти, но рядом быть - наставлять. Упустил время, забыл, что (он ткнул кулаком в небо), туда не по личному заявлению попадают. Можно было бы, конечно, ещё одну большую кашу заварить, столкнуть между собой всех этих пауков. Но они за моей спиной уже договорились, как отцовское наследие поделить... и как со мной поступить.
- Да бросьте, Иосиф Виссарионович, вы бы один уже не смогли бы процесс в русле удержать. Мир уже изменился и продолжал меняться. Вожди других стран тоже без дела не сидели, тоже углубляли, хе-хе, и вам бы непременно пришлось с этим считаться, да и возраст у вас критический уже был,- перебил Сталина Горбачёв.
Сталин резко возразил:
- Но и вождям этим сраным пришлось бы обязательно свои часы с моими сверять и приспосабливаться. Я бы им за так ничего не отдал бы! Они, сколько веков на наше добро зубы точат, крестоносцы долбаные. Вот что получили бы!
Сталин вывернул под нос Горбачёва кукиш.
- Противостояние, батенька, знаете, всегда чревато взрывом, вы, что ж, смогли бы третью Мировую выдержать? - промямлил Ленин
- Оно конечно так, но сильному,- в любом противостоянии жить легче, чем слабому; сильных боятся, уважают, прислушиваются. Ты сильный - народу легче живётся. Ослаб - жди неприятностей. Недаром говорят: Запад - душа войны! Они же только этим и жили - грабиловкой. Ограбили Индию и Китай, перебили индейцев во всей Америке, а ещё раньше Византию в солдатских вещмешках свезли в свои варварские пенаты. На Россию прыгали, успокоиться не могли, но тут, Слава Богу, им всегда окорот уготован был. Ну, а когда так, как сейчас мы ослабли - не только с Запада, а и со всех сторон света ждать беды можно. Глядишь, оленеводы начнут тебя клевать, или ещё какие малые народы, которые, кстати, только у нас и выжили, выходит не такие мы и варвары, как про нас говорят на Западе. Надо было хотя бы пару раз задницу надрать тем, кто рыпается на нас - надолго успокоились бы и утихомирились. Вообще, моё мнение: трещать по швам мы начали при Никите-Кукурузнике. Ну, никак я не думал, что именно он корону наденет, были люди у меня в команде пообразованней и поумней. Знал, я, что драка будет большая за место, но чтобы о нём думать, что он первым станет? Да, товарищи, усердный был человек. Я метро ему, помню, поручил строить, так он заодно и храмы порушил, позже чуть войну с Америкой не начал, боролся с тунеядством и тут же отбирал у людей скот и приусадебные участки; кукурузу сделал царицей полей. В космос полетели при нём, водородную бомбу сделали, а народ голодать стал, жратва, куда-то пропала. Его всё больше бредовые сельхозидеи волновали, и пока он с колхозами разбирался, к нам стал просачиваться Его Величество Доллар, выполняя великую цель западных стратегов: добить нас упрямых, в этот раз без войны. Молодёжь не дремала: "зелень" ей очень нравилась, у них уже свои "сельхозидеи" появились, хе-хе. Говорят, Никитка прозрел однажды, разобиделся: мол, за что боролись? Пообещал, что лишит партийцев льгот и заставит отовариваться в обычных магазинах. Этого они никак вынести не могли, надоели им его дурачества. Тихо, по-византийски убрали, но не шлёпнули. Вспомнили завет Ильича: своих не бить. Недолго, пел свою песню Никитка. А так резво начал, так резво начал. Вы может, думаете, что обижен я за то, что он меня развенчал и из Мавзолея выкинул? Ни-ни! Я ему за это весьма благодарен - это не наказание мне, а благодать. Наверное, ему хотелось меня, куда подальше закопать, (говорят он мою могилу бетонными плитами хотел прикрыть - для надёжности), да не решился только:он меня, товарищи, даже мёртвого боялся. Закопали меня у стены рядом с Кремлём и даже бюст поставили, а мне это наивысшая благодать мне, что земле меня предали. Спасибо ему за это. Я бы ему ещё больше благодарен был, если бы он меня на Родине, в Гори захоронил. Исполнительный был товарищ и инициативный. Как он сейчас там (Сталин ткнул трубкой вверх), за свою инициативность отчитывается? Несусветно глупым и воинствующим атеистом был наш Никитка: сколько храмов дурилка, порушил да православных батюшек по лагерям сгноил!
- Ты, между прочим, Ёся, сам... того... это ... как его... с отцами Церкви не церемонился. Бреши да меру знай, Иосиф. Я ребята секрет хочу открыть: Ильич до сих пор по ночам по Кремлю шастает. Сам видел, вот вам Крест, - сказал Ельцин, перекрестившись. - Ко мне раза три являлся: всё с нотациями, с претензиями. Лекции читали.
Горбачёв с невинным лицом сказал:
- Ты, Борис, перепил, наверное, вот тебе и померещилось. Скорей всего это тёзка твой, Березовский был, а ты его с Лениным спутал. Ведь похожи они.
- Не, не Березовский это был, понимаш. Точно помню: Ленин это был, - отмахнулся Ельцин, - он ещё говорил мне, что учёные вот-вот научатся оживлять людей. И как только его оживят, он соберёт всю старую гвардию, восставшую из ада, и всем нам покажет Кузькину мать. Пора, понимаш, ребята, снести к чёрту этот Мавзолей и Ленина убрать подальше от Кремля. Снесем, а?
- Именно тебе, Бориска, и должно поручать такие миссии. Тебе, что Ипатьевский дом, что Белый дом, что Мавзолей разрушать. Грамм триста для храбрости принять - и вперёд, - жёстко произнёс Сталин. - Что-то я мысль потерял о Горбачёве... Ах, вот что: я тут всё думал, кем бы у нас, в мои времена, мог стать Михаил Сергеевич, ежели, скажем, его можно было переместить во времени из года восемьдесят пятого, скажем в тысяча девятьсот тридцать шестой?
Сталин промолчал, делая вид, что думает, потом сказал раздумчиво:
- Ничего на ум не идёт. Куда такого приставишь? Может лектором по вопросам трезвого образа жизни? Безо всяких повышений по службе и без права уволиться и перейти на другую работу, чтобы на пенсию вышел с этой должности. То есть назначить главным трезвенником страны. А я б его, трезвенника этого, на своих застольях обязал бы водку стаканами лакать; мне-то он, серливый наш лауреат, никак отказать не смог бы, а потом бы, как Никитку-кукурузника, заставлял бы гопака плясать на потеху товарищам по партии.
Ленин хихикнул:
- Ему бы, Иосиф Виссарионыч, ешё бесплатную нагрузочку вменить к этой должности. Вменить ему проведение Новогодних детских утренников в Кремле, в виде партийной, так сказать нагрузки. Проводить мероприятия эти он будет обязан в костюме Деда Мороза - внешность у него подходящая для Деда Мороза: кругленький такой весь, говорок мягонький, язык без костей, детям баки забивать, уверен, у него преотличнейше получилось бы.
- Ещё можно было бы нагрузить Михаила инспектировать школы и институты на предмет контроля за процессом изучения русского языка и литературы, чтобы служба мёдом не казалась педагогам-лингвистам. Я думаю, что Михаил бы и с этим заданием справился, научил бы их всех дураков по русски правильно говорить, - издевательским тоном заключил Ельцин.
Горбачёв, усмехаясь и покачивая головой, произнёс:
- Говорите, говорите. История, дорогие товарищи, всё по своим местам расставит.
- История?! К чему привели твои с Борисом труды, Миша, хорошо видно вот по этому представителю народа: разутому, раздетому и голодному! - вдруг боевито воскликнул Ленин, рубанув воздух ладонью, указывая пальцем на вздрогнувшего Караваева. - От ваших демократических ценностей он, кажется, не шибко разбогател.
Караваев озираясь, заёрзал тревожно на скамье, а Ленин ласково к нему обратился:
- Ваша жизнь, Иван Тимофеевич, пришлась на послевоенное время, пожили вы при многих правителях, которые после нас со Сталиным рулили. Вам каким-то чудесным образом удалось пережить эпоху Горбачёва-Ельцина, я бы даже сказал, удалось выжить в эти времена. Расскажите, голубчик, нам, как вам жилось до победы демократии и после, а мы ваше житие уложим в два столбца: в один столбец уложим ваши, так сказать, накопления в виде "поганых" социалистических ценностей, в другой уложим то, что вам удалось скопить сейчас; посмотрим, что же вы накопили из демократических ценностей. Потом выведем, исходя из списочка, нехитрую схему. Подобьём баланс, выражаясь бухгалтерски.
Горбачёв дёрнувшись, воскликнул:
- Фарисейство высшей пробы, Владимир Ильич!
Караваев застеснялся и затосковал. Бросив взгляд на Ельцина, который сосредоточенно вычищал хлебом банку шпрот, он сказал:
- Да чего рассказывать-то? Я простой шахтёр из Красношахтёрска. Нас недавно по телевизору показывали, у нас взрыв метана был, погибло двадцать шесть человек, слышали?
- Слышали, слышали, - ответил за всех Ленин.
За столом было тихо. Сталин дымил трубкой, смотря на Караваева сочувственно, Ельцин ел, Горбачёв сидел смирно, о чём-то задумавшись.
- Разрешите закурить? - спросил Караваев, обращаясь к Сталину. Для себя он давно решил, что Сталин в этой компании главный, Горбачёв занимается организационными вопросами, Ленин казался ему безобидным стариком; Ельцина он с самого начала стал побаиваться.
- Кури, дарагой, - ответил Сталин и Караваев закурил, жадно затягиваясь дымом.
- Значит, вы - шахтёр? - спросил Ленин, выдержав паузу.
- Шахтёр. Из Красношахтёрска.
- Ну, и как жизнь в вашем Красношахтёрске? - допытывался Ленин. - Странно, что либералы ещё не переименовали ваш посёлок в Розовошахтёрск.
Караваев прокашлялся:
- Оборудование в шахте износилось, зарплаты задерживают. С отоплением перебои, с электричеством тоже, квартплата дорожает и продукты тоже дорогие очень стали.
- А семья у вас есть, батенька? - продолжил опрос Ленин.
- Жена умерла несколько лет назад. Дочь уехала в Находку - замуж вышла. Внук у меня там, Олежка, а муж-то её, дочери моей, зять мой, то есть, - его Гришей зовут, в Африке сейчас, в тюрьме томится. Корабль их арестовали в Африке. Весь экипаж в тюрьму посадили. Придрались к чему-то, мол, запрещённое что-то провозили. Дочь писала, что обещают их выпустить скоро. Брат старший - нас трое братьев было, младший умер - за границей живёт, в Севастополе. Сварщик он классный. Корабли всю жизнь варил, теперь огородом живёт. Не болеет - там климат хороший.
- Так вы один живёте? - удивился Ленин.
- Один, - кивнул головой Караваев. - Была у нас трёхкомнатная квартира, я её обменял на однокомнатную в старом фонде, когда с зятем беда приключилась. Вырученные от обмена деньги я дочери отослал. Они ей нужнее: у неё дитя малое, а муж горе мыкает.
- А квартиру трёхкомнатную, ту, что обменяли, вы покупали? - спросил Ленин заинтересованно.
- Нет, квартиру я от шахты получил. Хрущшевка. Пятьдесят шесть квадратных метров, санузел раздельный. Кухня маленькая, но квартира очень хорошая. Нынешняя моя берлога копейки стоит. Хотел её продать и уехать к брату в Севастополь да там на эти деньги я только гараж смогу купить. Кому охота с юга на Север переться?
- Ну, а на шахте-то как дела? - встрял в разговор Сталин.
Караваев удручённо махнул рукой:
- Работаем зачем-то. Как кроты лезем под землю. Выдаём уголёк "на гора", как всегда. Сам иногда думаю: зачем работаем, привычка, что ли? Оборудование старое, всё на честном слове держится, деньги платят не регулярно, что такое премии давно забыли; горим, взрываемся, обваливаемся. Пробовали бастовать - да что толку... Уголь раньше нужен был, платили хорошо, ещё и "северные" были. Квартиру дали, машина была "Москвич 412", хорошо ходила. Продал её за рупь с полтиной, а мы на ней раньше на "юга" всей семьёй ездили. Жена у меня на почте работала. Деньги на старость откладывали, ну, и у детей сберкнижки были.
- Сколько же отложили, если не секрет? - прищурил глаза Ленин.
- У нас с женой на двоих девять тысяч отложено было. У детей страховки были по тысяче, да и на книжках у них по две тысячи было, - к совершеннолетию собирали.
- Сгорели денежки с моей страшенной физиономией? - спросил Ленин быстро.
- Как положено, - ответил Караваев скривившись. - Так мы ещё и дурью маялись: часть денег в "Селенгу" вбухали. Прогорели, понятное дело, както забыли, что сыра бесплатного не бывает. Мы ведь думали с Севера уехать. Под Анапой, в станице Варениковской решили обосноваться. Хорошее место, спокойное, фрукты, рыба, солнышко, - да денежки наши в копейки превратились. Такие времена начались весёлые, завертелась неразбериха, вспоминать тошно.
- Я, возможно, вам глупый вопрос сейчас задам, потому что ответ на него знаю. Дети ваши, вероятно, в кружки бесплатные ходили, в спортивные секции, в пионерские лагеря ездили, а вы с женой в дома отдыха, санатории направлялись, на шахте своя поликлиника была, столовая, клуб, соблюдались нормы охраны труда, может быть вы, за границей бывали?
- Был, - ответил Караваев, - в Болгарии, в Варне, двенадцать дней был по путёвке, очень понравилось. Народ хороший, вино дешёвое, климат опять же и товаров много в магазинах, я оттуда бензонасос для "Москвича" привёз и обои красивые виниловые.
- В принципе можно и закончить этот опрос, - сказал Сталин, - можно, конечно, было ещё вспомнить кое-какие социалистические ценности: отсутствие безработицы, стабильность жизни, бесплатное образование, охрана материнства, и ещё много чего хорошего можно было бы вспомнить. И что мы получили? Что видим? Положительный несомненный баланс в пользу социалистических ценностей! А из демократических в списке маячит всего одна "ценность" - свобода умереть, так сказать, свободным.
- А при тебе даже этой свободы не было. Никто не знал, где и когда умрёт: в подвалах НКВД, в лагере или сам себе вынужден будет пулю в лоб пустить, чтобы не мучиться. На миллионы счёт идёт, на миллионы, понимаш, погибших на пути к вашему светлому будущему, - вытирая рот бумажной салфеткой, сказал Ельцин, - а ты тут делишь на столбцы, ценности какие-то. Ерунда всё это: опросы трудящихся, кому на Руси жить хорошо, кто виноват, что делать.
- Кому сейчас хорошо на Руси жить мы, Боря, прекрасно видим и знаем. И что делают те, кому сейчас хорошо, мы тоже знаем. Они всеми силами претворяют в жизнь мерзкий постулат "Разнуздать, чтобы взнуздать". Когда-нибудь и их "труды" будут подсчитаны, историки посчитают во что обошлась, опять же, русскому народу такая свобода, - повысив голос, начал говорить Сталин. - Подсчитают, сколько людей умерло на помойках, оставшись без жилья, замёрзнув на улицах, сколько несчастных беженцев из бывших республик, которых мачеха-Родина отвергла равнодушно, перемёрло от свалившихся на них и их детей страданий. Подсчитают количество инженеров, педагогов, оставшихся без средств к существованию и вынужденных торговать на рынках турецким ширпотребом, подсчитают количество бездомных детей, брошенных родителями и государством; подсчитают количество развалившихся НИИ, КБ, подсчитают за целковый проданные заводы, фабрики, нефтепромыслы, угодья, рудники, шахты, заповедные места. А ещё историки поведают о миллионах наркоманов, выпавших из реальной жизни, о русских девочках, проданных в зарубежные бордели, о наших мальчиках, погибших в бессмысленных, не выигранных войнах, о спившихся матерях, о людях бежавших за границу, потому что их мозги и руки здесь не нужны оказались, о тысячах умерших деревень, а с ними и крестьянства, которое подпитывало крепкой своей природой нашу общность, о детках, развращённых либерастическими упырями. Кстати, Борис, о жертвах. Сдаётся мне, что накинули твои новоявленные господа историки этак миллионов десять-пятнадцать на меня. Нехорошо врать, Борис. Вот вы всё орете, как плохо и страшно жить было при коммуняках, а сейчас, дескать, всё наконец-таки налаживается... А теракты, наркоманы, шляющиеся по улицам бандюги, пьяные подростки, постоянно растущие цены, безработица, СПИД - это не страшно? Когда ребёнка нечем кормить утром - это не страшно? А, что на самом деле страшно, так это то, что всё это происходит на фоне расчудесной жизни по главному идеологу страны - телевизору. У китайцев притча есть такая: в одну деревню тигр-людоед зачастил и стал людей поедать. Как-то встретил путник у реки плачущую женщину, спросил о её горе. Женщина рассказала, что тигр съел уже двух её сыновей. "Что же вы не уедете отсюда?" - спросил удивлённый путник. "У нас правитель хороший", - ответила ему женщина. Врубаешься, сибиряк?
- Врубаюсь, - очень спокойно ответил Ельцин. - Ты хочешь нам сказать, что был хорошим правителем, не в пример нам. Да только я думаю, что ты одновременно и тем тигром был, который людей поедал. А сбежать людям некуда было, генералиссимус. И невозможно, было, понимаш, от тебя сбежать.
- Отец должен быть строгим, чтобы дети не просрали нажитое имущество, а уж когда отец разоряет семью - это совсем плохо, - сказал Сталин.
Ельцин на это, нервно затянулся сигаретой и захохотал:
- Ха-ха-ха, другой пластинки у тебя нет
Сталин прищурил глаза, и ничего не ответив Ельцину, обратился к Горбачёву:
- Вот скажи мне, лауреат, знаешь ли ты, что такое отвес или "весок" по-простому?
- А зачем мне это знать - огрызнулся Горбачёв.
- Как зачем? - удивлённо подняв брови, сказал Сталин, - Ты же сам перестройку объявил на всю страну! Разве можно без отвеса обойтись в строительстве? На глазок строить - жди беды! Объясняю для безграмотных: отвес - это груз для выверки вертикального положения. Объясняю дальше: здание, построенное без учёта этого вертикального положения, имеет тенденцию к шаткости, неустойчивости и к падению даже. А последующие строители, пришедшие на такой объект, будут крыть матом предыдущих строителей, потому что практичнее будет сломать такое здание, чем продолжать там работы.
- Ерунда какая-то, - кисло усмехнувшись, сказал Горбачёв.
- А то не ерунда! - возразил Сталин. - Главное ведь, по-твоему, углУбить, сформировать, а там глядишь, и процесс пойдёт. Вот у тебя и получилось без отвеса, на глазок: перестройка-перестрелка-перепись населения!
Горбачёв встал и, картинно указывая рукой на отель, сияющий на вершине возвышенности, горячо воскликнул:
- Вы, дорогой товарищ Сталин, вон туда посмотрите! Взгляните на это прекрасное здание. На этот красавец-отель, который вырос на наших с вами глазах всего за какой-то десяток лет. Ну чем он плох? Он прекрасен! И в том, что он построен, есть и моя заслуга: фундамент при мне заложили. И называется символично: "Родина", между прочим. В таком отеле не стыдно мировых светил принимать, саммиты проводить. На Западе нас, наконец, признавать начинают, а вы всё за старое держитесь, ругаетесь, позитивных сдвигов не видите. Я, собственно, на вас не обижаюсь; давно перестал обижаться, потому что понял, что с вами у нас консенсуса не будет. Вы из тех, кто новое всегда ругает, - ретрограды вы. Петра Первого тоже на чём свет стоит, крыли, даже антихристом называли, а он окно в Европу прорубил, свежий ветер в страну впустил, жизнь оживил.
- Врёшь ты всё, Мишка, - возразил Сталин, - Пётр окно-то прорубил, да ничего никому не отдал, а наоборот державу укреплял, расширял и врагов крушил. А вы с Борисом, гады, не окно - стены своего дома сломали, да так, что теперь негде на своей земле человеку укрыться от протухших европейских сквозняков. И насчёт отеля ты лукавишь, Миша. Вроде он для вас, как шамбала ваша демократическая, куда вы давно стремились. Называется-то ваша шамбала не "Родина", а "Rодина" - это вроде для прикола с латинской буквой - у вас, у демократов, всё прикольно выходит. Вы же, суки, все верите в разные паскудные символы, знаки кабалистические. Вы в тайне надеятесь, что пройдёт немного времени и остальные русские буковки в этом слове вы замените на латинские. И тогда над этим небоскрёбом будет гореть легко читаемое иностранцами "Hotel Rodina" (Сталин в слове Родина сделал ударение на букве "и"), а это, Миша, - уже совсем другой коленкор. А дальше, глядишь, и само понятие Родина из мозгов людей вовсе исчезнет и будет это слово ассоциироваться только с этим отелем, а не светлым для каждого из нас понятием. Родины-Матери. Ты, Мишка, Библию-то читал?
- Я атеист,- ответил Горбачёв, гордо выпрямляясь.
- Ну, и дурак. Это мы все знаем, что ты не в мать ни в отца, а в заезжего немецкого молодца. Так читал или нет?
- Прекратите оскорблять, Да читал, читал я эту сказочку. Тот-то родил того-то, тот - того-то, Каин убил Авеля, Иосиф менеджером у египтян работал...
-Ну, батенька, какие у вас полные сведения, - хмыкнул Ленин.
Сталин недовольным тоном спросил:
- Ну, а про Вавилонскую Башню-то читал, читака, или пропустил страницу?
-Читал, читал,- раздражённо бросил Горбачёв.
- Это я с фундаментом твоего отеля параллели провожу, лауреат. Там ветхозаветные строители возгордились и решили построить свой небоскрёб, да такой, что бы до небес доставал. Только небесам это не очень понравилось. Раздражался Господь, глядя из-за облаков на потуги несчастных людишек, решивших, что нет предела человеческим возможностям. Глядел, глядел, думал, одумаются люди, да не дождался. Тогда взял и наградил их разноязычьем, что бы они перестали понимать друг друга. Дальше ты знаешь, что произошло. Мне лично страшно становиться, когда я вижу какие кирпичи таскают на строительство новой Башни, многочисленные нынешние строители, кого допускают на этот государственный объект под названием Родина. Ладно, торгашеская рать, с ними можно бороться: рублём наказывать почаще, сажать для вразумления они на время и успокаиваются. Ты, Миша, сектантов впустил! Пидоров расплодил! Они свои кирпичи из дерьма сделанные, кладут в кладку! Они народ наш уводят к себе, люди уже говорят на разных языках. Секты! Средневековье какое-то - кругом секты! И этих "друзей" нашего народа легион. Бесовской легион, Миша. Господь, не Тимошка, - он всё видит в своё окошко. Ему может надоесть такое положение вещей, он и новую башню разрушит в два счёта.
-А при тебе одна только секта и была: Коммунистическая Партия называлась, - с удовольствием, издевательски произнёс Ельцин.
- Сталин вспыхнул, поднял руку, что бы сказать Ельцину что-то резкое, но опустил её и сказал:
-Дурак ты, беспалый.
- Ну, Вы, Иосиф Виссарионович, вообще-то какую-то чушь понесли! Ахинея полная! Нельзя же быть таким догматиком - мир-то у нас многополярный! - воскликнул горячо Горбачёв.
- Мир-то многополярный, да подход к нему у вас демократов империалистически-глобалистический, - твёрдо произнёс Сталин.
- Конечно, упёртый, - согласился Сталин, - а как же иначе. Я к 1-ому апреля райскую жизнь никому не обещал, и, как ты под трамвай не обещался лечь. Я упёртостью пытался улучшать жизнь людей, всех людей, а не кучки выползней, - и это я сделал, Борис, это - исторический факт.
- Ясный пень - ты у нас гений, - фыркнул Ельцин, - как это у классика? А вот: "В политике, кто гений - тот злодей!" Это Пушкин, между прочим, сказал.
- Я бы перефразировал это так: а кто бездарь - тот злодей вдвойне. Я-то хоть и злодействовал, но что-то построил. А вот ты в историю вошёл, как злодей, который под водочку с селёдочкой продал свой народ. Вы, вообще, с Горбачёвым в историю с чёрного хода вошли, как здесь уже сказано было. Лучше молчи, Борис, молчи. Ты начинаешь меня выводить из себя, - гневно произнёс Сталин. Лицо его покраснело, глаз дёргался.
- О-ба-на! Ты, чё это? Хорош тебе злиться, Ёся, мы же репетируем - забыл? - удивлённо произнёс Ельцин.- И, между прочим, говоришь, говоришь всё, а мы-то знаем что ты один, в конце концов остался - так всех достал. И издох ты без покаяния, обоссавшись в постели. А я (Ельцин гордо стукнул кулаком в грудь), а я покаялся перед народом... и похоронен по-человечески.
- Кому нужны твои покаяния! Ты умер, оставив народу свою пресловутую потребительскую корзину и свору жадных шакалов нуворишей, - гневно воскликнул Сталин. - Вот Горбачёв тут говорил, что время всё расставит по местам. Пока живые будут здесь разбираться в прошедшей истории, мы будем на небесах ответ давать за каждый свой шаг. Вся наша четвёрка там поджариваться будет. Будем мы из говна в смолу кипящую нырять, а на десерт нас будут на крючьях подвешивать и мясо когтями острыми с нас сдирать. Только мне иногда перерыв будут давать, за то, что я с народом своим мир от бешеного пса Гитлера избавил.
- Ну, Ёся, ты просто достал уже! И в аду себе поблажки выторговал, за Бога решил! - закричал Ельцин.
Караваев почувствовал, что атмосфера за столом накаляется. "Ещё задерутся сейчас, Сталин вон как изошёлся, - надо смываться" - решился Караваев и, тихо встав из-за стола, сказал:
- Спасибо вам за хлеб, за соль, за приют ваш... идти мне нужно, уж извините, пожалуйста.
Сталин повернулся к Караваеву, посмотрел на него, будто видел его первый раз.
- Ах, да, извините, зарапортовался, товарищи, - сказал он, потирая пальцами висок. - Нам, вообще-то, тоже, наверное, пора. Мы бы тебя подвезли, Иван Тимофеевич, да лимузин у нас маловат. Ты говорил, что у тебя вроде, как путёвка в отель?
- Путёвка, - подтвердил Караваев, - в отель "Родина". Так в путёвке написано у меня.
- Но как же ты там в таком виде думаешь появиться? - спросил Сталин, разглядывая Караваева.
Караваев опустил голову, а Ельцин, хрустнув костяшками пальцев, грубовато сказал Караваеву:
- Мой тебе совет, шахтёр: буром при. Тебе только наглючесть может помочь, понял? Нагло заходи в двери, ни на кого не обращая внимания, никого не бойся, при напролом. Как при штурме, не давай никому опомниться. Здесь такой номер может пройти.
Горбачёв, посмотрев на часы, захлопал в ладоши:
- Пора. Пора. Где ваша революционная собранность, Владимир Ильич? Подымайтесь, товарищи! Что такое? Расклеились совсем! У нас контракт. Берём себя в руки и подымаемся.
Компания нехотя, тяжело и шумно стала собираться. Ельцин пошатывался. Все вышли из беседки. Закинув рюкзак за спину, вышел и Караваев.
- Ну, что, шахтёр, давай прощаться, - сказал Сталин и протянул Караваеву руку, - Хотелось бы тебе помочь чем-нибудь, да вот не знаю как...
Караваев крепко пожал сухую старческую ладонь. Ленин долго тряс руку Караваева, глаза его слезились. Он всё желал Караваеву удачи, здоровья, что-то бессвязно бормотал. Его остановил Горбачёв, сказав строго:
- Ильич, вы уже несколько утомили товарища, оставьте человека в покое.
Ленин извинительно склонил голову перед Караваевым. Ельцин, хлопнув Караваева по плечу, икнул и сказал:
- Главное, Ваня, понахальнее, понахальнее! Понял? Я те точно говорю: этот номер здесь самый проходной. Веди себя нагло и уверенно. Можешь базар словечками блатными пересыпать, тоже не помешает. Особливо наглей и не робей, перед всякими служками, швейцарами, охранниками, распорядителями, соглядатаями. У этой сволочи глаз намётан, и хозяйский хлеб они отрабатывают по-полной. Они психологи ещё те, но промахнуться тоже боятся - тоже ведь люди. Мало ли, что ты так вырядился? Может ты воротила банковский и поприкалываться решил, - для поднятия адреналина.Они это любят, как обдолбятся. А может и того хуже, может ты беспредельщик и у тебя граната в кармане?! Понял, шахтёр?
- Понял, - ответил Караваев, улыбаясь неуверенно, - я постараюсь.
- Вот и хорошо, ты постарайся, шахтёр, - сказал Ельцин устало.
О чём-то думающий Сталин вдруг встрепенулся, и сказал:
- Вот, что, ребята. То, что Борис предлагает, может и не пройти. Погонят нашего шахтёра в шею или того хуже определят его в казённый дом. Я предлагаю скинуться и выручить шахтёра. Дадим, кто, сколько сможет, не как вожди, а как люди. Ему ведь мало нужно. Купит он себе в секонд-хенде какую-нибудь одежонку и обувку с бюргерского плеча - всё шансов у него больше будет. По крайней мере, у него хоть какая-то будет возможность попасть в отель и объяснить халдеям суть проблемы. Давайте, ребята, поможем товарищу...
- Я готов, - быстро ответил Ленин, доставая из кармана бумажник.
Вытащив из него пятисотенную купюру, он протянул её Караваеву, со словами:
- Берите, товарищ.
Караваев покраснел и спрятал руки за спину:
- Да вы, что?! Я не возьму. Не могу взять, - сказал он, и немного помявшись, добавил храбро:
- Я бы взял, но только в долг. Я бы сразу выслал из дома телеграфом. Можете мои паспортные данные записать, а вы бы мне свои адреса оставили...
Сталин улыбнулся:
- Хорошо, хорошо. Адресок мы тебе дадим.
Сталин взял деньги Ленина, добавил к ним от себя тысячу рублей и, обернувшись к Ельцину с Горбачёвым, строго сказал, криво усмехаясь.
- Чур, без отговорок и без жлобства. Гоните монету на благое дело, либералы.
Ельцин на этот раз не ёрничал, сказав:
- Помочь - это дело благое. Держи, Ёся, триста рублей.
Горбачёв долго ковырялся в карманах, наконец, достал несколько мятых десяток, пересчитал их, и протянул Сталину со словами:
- Семьдесят рублей. Больше нету, товарищи. Полный бак заправил 92-ого бензину.
Сталин взял и его деньги, пробурчав:
- А когда они у тебя были, жмот Нобелевский? Ты, по-моему, Николай Ильич, натурально в роль вошёл, что-то в тебе самом горбачёвское появилось, жлобское и изворотливое. Хотя, я думаю, настоящий Горбачёв и рубля бы нашему бедному шахтеру не дал.
Сталин сложил все деньги в стопку и протянул их Караваеву со словами:
- Не густо, конечно, но хоть что-то. Здесь за отелем, недалеко, стадион "Динамо" есть. Обойдёшь отель кругом, по лесочку, чтобы не сцапали тебя раньше времени. На стадионе рынок круглосуточный. Там целый ряд секонд-хендов, знаешь, что это такое?
Караваев взял деньги, кивнув Сталину, у него запершило в горле, он закашлялся.
Сталин продолжил:
- Ты там сможешь совсем недорого себе прикупить одежду и обувь, я сам там иногда покупаю одежду. Ну, а потом топай в отель, раз у тебя путёвка есть.
Глядя смущённо на Сталина, Караваев спросил:
- А адресок-то дайте... я переводом телеграфным...
Караваев чуть не сказал Иосиф Виссарионович, забыв, что перед ним двойник.
- Адрес? - усмехнулся Сталин. - Адрес всё тот же: Кремль, Сталину.
- Или Ленину, - хихикнул Ленин.
- Можешь Ельцину или Горбачёву написать. Это без разницы. Дойдут деньги. До Кремля деньги всегда доходят, - вставил Ельцин.
Рассмеялись все кроме Горбачёва, который грубо сказал:
- Хватит зубоскалить. Пора уже. Опоздать можем.
Сталин взял Караваева под руку, отвёл в сторону, заговорил задумчиво:
- Сейчас Горбачёв долго будет свою чудо-технику заводить. Мы, конечно, на другой машине могли бы ездить. У меня Жигули шестой модели есть, у Ельцина - "восьмёрка", но продюсер требует, чтобы мы на выступление выезжали только на "Запорожце", - считает, что это прикольно. Тип ещё тот, бывший комсомольский вожак, сжёг во времена оные публично партийный билет. Герой! Вовремя перестроился, так сказать, от одной кормушки к другой переметнулся, не покраснев даже...
Сталин помолчал немного и, вздохнув, продолжил, но уже о другом:
- Ты думаешь, наверное, что я сталинист какой-нибудь закоренелый? Совсем нет! Отца моего, Иван Тимофеевич, в тридцать девятом расстреляли. Я тогда у матери в животе поживать начинал. Так, что отца своего я не видел. Реабилитировали отца позже, и дело его мне удалось прочитать. Донесли на него, оболгали. Погиб он мученически, ни одного обвинения не приняв, и никого не заложив, Царствие ему небесное, (Сталин перекрестился). Но я зла на то время не держу - глупо прошлое ненавидеть. А время было по сути героическое и трагическое. Задачи ставились перед людьми почти невыполнимые, но задачи эти выполнялись, потому что были энтузиазм и вера. Тяжелейшее было время, опасное. Время это не допускало слабости, виляний. Были, конечно, ловкачи, маскирующиеся, были просто сломавшиеся, пережидающие это время. Люди без стержня ломались быстро. Доносы стали делом обычным для мерзавцев. Власть, поощряющая такую активность доносчиков, не думала, что последует цепная реакция: подлость - болезнь заразная. Зараза распространялась быстро, рос и аппарат карателей в связи с эпидемией. Молох этот перемалывал без сожаления и самих доносчиков и "санитаров" с руками по локоть в крови. Страшное было время, страшное, но почему-то люди были в массе своей не черствые, не пустые, живые и милостивые; посмотрите на фотографии людей того времени, какие все красивые, какие спокойные глаза у людей, какие улыбки! А жили-то не в изолированных квартирах с санузлом и телевизором. Я лично вырос в коммуналке, где было тридцать семь квартир! Не жировали мы, но не злобствовали и не завидовали. Учились, читали, любили, строили, воевали и победили. Да, победили. Победили, чтобы скатиться на уровень развивающихся государств. Вот ведь беда, какая! Ведь, что сейчас поощряется? Простые желания и инстинкты: накопление, удовлетворение похоти, развлекуха похабного свойства. Это, что - человеческие ценности? Хозяева нынешней жизни не понимают, или не хотят понимать всей гнусности и тупиковости такого пути. Они такой вакуум создают вокруг себя, вакуум с таким опаснейшим для себя разряжением, что рано или поздно вакуум этот, состоящий из огромной ненависти и нежелания народа сближаться с этой властью рванёт, и это будет взрыв всё разрушающий и сжигающий. Подачки не затормозят этого катаклизма. Хотя я в глубине своей души верю, что народ наш выживет и его не извести легиону предателей. Так всегда происходило у нас. Надеюсь, и сейчас Господь не оставит нас. Хотя дела плохи - раздрай среди люда страшный и крестоносцы западные зубы точат.
Горбачёв захлопнул капот и крикнул:
- Экипаж, по местам! Товарищ Сталин, хватит уже лекции читать.
- Ну, удачи тебе, держись, не падай духом, - сказал Сталин и пошёл, чуть прихрамывая к машине.
Компания, охая и переругиваясь, втиснулась в "Запорожец". Караваев, улыбаясь, подошёл к машине.
Горбачёв несколько раз повернул ключ в замке зажигания, мотор прокручивался, но как-то нехотя и устало, будто тоже осоловел, как и сидящие в нём вожди.
- Бобина! - сказал Горбачёв, ударив ладонью по рулю. - Давно нужно было поменять. Я вам, товарищи, говорил, что рано или поздно она нас подведёт, а вы всё отмахивались.
-Бобина! - хохотнул Ельцин. - Дело было не в бобине, демагог сидел в кабине!
- Борис, прошу тебя перестать хамить, мне это уже порядком надоело, - зло воскликнул Горбачёв, и начал опять поворачивать ключ зажигания.
Машина неожиданно фыркнула, чихнула и завелась, но тут же заглохла. Завоняло бензином.
Караваев наклонился к окну и предложил:
- Давайте я подтолкну. Здесь как раз уклон, она должна с разгона завестись.
- Давайте, - согласился Горбачёв, вытирая пот со лба, силуэт загадочного континента на его лысине от пота стал расплываться.
Караваев зашёл сзади машины, упёрся в тёплый металл. Машина поддалась и неохотно покатилась, потом пошла быстрее. Скоро Караваев уже бежал: спуск был довольно крутым.
Лязгнула передача, машина дёрнулась и, обдав Караваева чёрным выхлопом, завелась. Взревев дырявым глушителем, она стала быстро отрываться от Караваева.
Караваев по инерции пробежал ещё несколько метров. Остановившись, наконец, он постоял, провожая "Запорожец" взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за поворотом.