Он вошёл в часть аллеи, которую занимали старьёвщики. Прилавками им служили газеты, картон, плёнка, тряпки, ящики. У некоторых товар лежал прямо на растрескавшемся асфальте. Торговали кто чем: старыми книгами, ношеной одеждой и обувью, инструментами, сантехникой, кассетами, посудой, поделками из дерева, цветами в горшках, садово-огородным инвентарём, гвоздями, велосипедами, рыболовными снастями, автодеталями, радиоприёмниками, одним словом, это была обычная обширная барахолка.
Внимание Караваева привлёк колоритный старик в застиранной и отглаженной гимнастёрке с белоснежным чистейшим воротничком. На груди старика выделялся внушительный ряд орденских планок. Старик сидел на раскладном стульчике, старинного покроя армейские галифе были заправлены в начищенные до блеска кожаные сапоги; старик был гладко выбрит, на голове его был симпатичный ёжик жёстких седых волос, который был ему очень к лицу и молодил его. У Караваева возникло ощущение, будто старик лишь минуту назад вышел из парикмахерской. Голубые глаза старика были необычайно спокойны. Караваев подошёл поближе.
Ассортимент товаров старика не отличался разнообразием и даже был несколько странным. На газетах лежали несколько фонариков, старый дипломат, с вделанными в него лампочками, рычажками, переключателями, две маски для подводного плавания, множество авторучек, отвёртки с индикаторами, которыми проверяют наличие тока в сети, книги в самодельных переплётах и коробочки из-под ювелирных изделий.
-Интересуешься, или как? - спросил старик, когда Караваев поднял глаза от "прилавка".
Их глаза встретились, и спокойные выразительные глаза старика словно пробуравили Караваева. Караваев почему-то занервничал, захотел было уйти без объяснений, но не ушёл и помимо воли ответил:
- Да, так - смотрю.
- Смотреть никому не запрещается, милок, - сказал на это старик и глаза его засмеялись, хотя лицо оставалось серьёзным, - да только смотреть тоже нужно уметь. Хотя на некоторые вещи лучше не смотреть вовсе, чтобы душу не смущать. Лучше отвернуться в этом случае, чтобы ЕМУ не потворствовать. Смотреть можно по-разному. Смотреть и видеть - это разные вещи. Можно смотреть и видеть, что тебе предлагают, но не видеть чем это на самом деле является, и, что за этим последует для тебя, коли прельстишься увиденным.
- Сложновато, однако, отец, объясняешь, - улыбнулся Караваев.
- Ничего сложного, милок, глянь, к примеру, вправо. Видишь, мурло мордастое книгами интересуется? - сказал старик суховато.
Караваев повернул голову вправо.
- Да дальше, дальше смотри. В синей рубашке он, с книгой в руках. Лыбится, как роза майская, - нетерпеливо добавил старик. - Ну, что - засёк?
Караваев нашёл глазами крепкого мужчину в синей рубашке. Мужчина листал книгу и улыбался, разговаривая с женщиной, торгующей книгами. Это была не старая ещё, симпатичная, мило улыбающаяся женщина в ярком сарафане. Повернувшись к старику, Караваев сказал:
- Ну, вижу. Мужик, как мужик. Я вообще-то на зрение не жалуюсь, нитку в иголку с первого раза вставляю без очков.
- Не жалуется он на зрение, - ворчливо сказал старик и, повернувшись к соседу, тоже старику, торговавшему велосипедными запчастями и разным инструментом, продолжил, кивнув головой в сторону Караваева:
- Слыхал, Степаныч - человек на зрение не жалуется, всё у человека со зрением в порядке.
Сосед тоже рассмеялся. Видно было, что старики ладят между собой, хорошо понимают друг друга и сейчас поняли нечто для них совершенно ясное, но неведомое Караваеву.
- Недавно здесь? - спросил второй старик у Караваева. Караваев нехотя кивнул головой.
- А я вот думаю, что не всё ты ещё видишь, милок, потому как, по всему, новенький ты в наших расчудесных райских кущах. И не знаешь ты многого, милок. Многого не видишь. Не каждому дано в этом тумане разглядеть зло, которое здесь повсюду, - потирая руки, сказал старик в гимнастёрке, и вдруг, будто засомневавшись в чём-то, внимательно глянул в глаза Караваева:
- Сердце моё подсказывает мне, что ты Homo Sapiens, то есть, человек обыкновенный. Но извини, пожалуйста, проверить мне тебя придётся. Ты уж не обижайся. Края у нас такие: доверяй, но проверяй.
Он взял отвёртку-индикатор и коснулся руки Караваева. Индикатор вспыхнул ярко-синим светом. Караваев вздрогнул от неожиданности.
- Не ошибся я, - радостно сказал старик, - кристально чистый, можно сказать, экземпляр. Смотри-ка, Степаныч, до сих пор индикатор светится - такой запас сил у человека.
Караваев обиделся. Он решил, что деды потешаются над ним.
- Что, отцы, скучно сидеть-то, торговля не идёт? Засиделись без клиентов? Или подвыпили маленько, и развезло на жаре вас? Сдаётся мне, развлечься вы решили. И меня объектом выбрали для этого, - произнёс Караваев сухо.
- Да упаси Господи! - быстро, с серьёзным лицом ответил старик, и ласково тронул плечо Караваева своей старческой, иссохшей и лёгкой ладонью в коричневых пигментных пятнах. - Да упаси Создатель, чтобы я когда-нибудь имел намерение простого русского человека обидеть! Ни-ни! Да никогда этого не было! А уж чтобы глумиться над честным человеком?! Этого совсем не приемлю! Над ним и так из века в век враги рода человеческого глумятся, всё никак извести не могут, злобой исходят, понимаешь. А за индикатор ты не обижайся. Новенький ты и многого не знаешь. Индикатор этот моё последнее изобретение, ноу-хау, как сейчас, говорят. Тут, милок, нечисти бродит видимо-невидимо. Духи, демоны, приведения, оборотни, тьфу, гадость (старик перекрестился). Большинство под личиной человеческой обретается, хотя иногда и безо всякой маскировки появляются, чтобы страху нагнать, да людей смутить. Бестелесные тоже бродят. Такого в бок ткни, - а рука сквозь него наружу выйдет. Супостатов множество облюбовало место это. Они и верующими людьми не брезгуют, для них это двойная победа - верующего смутить. Влезают везде, а вдруг получится, думают? Вдруг в человека демон уныния вползёт? Тут и самое время человека смутить, когда он в уныние впал и про молитву забыл. Мы здесь кого только не видели! Стенька Разин с башкой отрубленной шлялся, Пугачёв, Берия, Распутин, Гитлер появлялись. Ленин шастает постоянно. Хрущев, Чубайс, Троцкий, Иван Грозный, Чикатило с Муханкиным недавно объявлялись, Пол Пот бродит, Сталин ходит, ругается (старик опять перекрестился). Березовский зачастил, Ежов с Ягодой не к ночи будет, помянуты. Гришка Грабовой появлялся! От таких явлений, здесь свихнутых каждый день прибавляется: не у всех вера есть и нервы крепкие. Ты, милок, думаешь сейчас, что мы старики из ума выжившие, а мы, милок, просто умудрённые, понимаешь? И много чего знаем и видим, а индикатор... ежели бы он жёлтым загорелся или, упаси Боже, красным светом, то мы бы с тобой долго бы не беседовали. У нас другие способы общения есть с такими, не хочу к ночи их поминать. Оборони нас, Создатель, от злыдней этих.
Караваев перестал обижаться после этой тирады старика. Он посмотрел на него с жалостью, подумав, что деды всё-таки маленько свихнутые, но вслух сказал:
- Ну, хорошо, хорошо, не обижаюсь я. И если вы нечистью прозываете всех тутошних прощелыг и аферистов, которые здесь ходят табунами, то я с вами согласен: этого "добра" здесь хватает, и мне, как никому другому, на них сегодня везло, а вот духов не видел. Хотя... мальчишка-крот был точно, и гадалка была, суггестолог, ёш твою два, повертелась и исчезла как ведьма, она ясновидящей представилась мне. Вот дерьма здесь это даДа, такое видел сегодня, а больше чудес не было. Чего-чего, а дерьма здесь всякого предостаточно, глаза мои б всего этого не видели! А ежели, вы, деды, решили, что я при деньгах и что-то куплю у вас, и поэтому меня обрабатываете - не выйдет. Деньги мои все вышли, все мои пятьдесят рублей кровных.
- Вот видишь! - обрадовался старик. - Кое-что ты даже невооружённым глазом видел, и тебя смутить пытались! А если бы ты моими приборами был вооружён, то ещё бы не то увидел, но при этом и защиту бы имел надёжную! А денег мы, милок, не берём, не за деньги работаем. Кстати, насчёт ясновидящих всяких - обходи их стороной, таких специалистов, обходи, милок. Особенно не приближайся к психотерапевтам. Эти знают, как к душе подобраться, да и к карману тоже. Обучены они душе урон наносить. К злу лучше не приближаться, а исповедоваться лучше всего у духовника, милок, в храме
- Знаете, мне и без приборов ваших как-то тоскливо и страшновато уже в ваших краях. Мне бы очки тёмные или маску сварщика и радар, чтобы ничего не видеть, а по радару до цели дойти, - рассмеялся Караваев.
- А если ты унывать стал и приборов никаких не надо, - ответил старик, - ты молитву твори Иисусову, благодать и придёт. Знаешь молитву Иисусову?
- Нет. Меня мать в детстве Богородице учила и ещё Отче наш знаю.
Старик кивнул головой. .
- Это нужные молитвы. Я тебя сейчас Иисусовой научу. Она сильная и совсем коротенькая. Слушай и запоминай: Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня грешного.
Старик перекрестился и спросил:
- Запомнил?
Караваев пошевелил губами, произнёс сказанную молитву про себя, потом вслух и, улыбаясь, спросил:
- Так?
- Так, сынок, так. Видишь - ты уже улыбаешься. А к каждой радости Бог причастен. Вот только перекреститься тебе нужно было.
- Да что ж вы, в самом деле? - рассмеялся Караваев и быстро перекрестился, продолжая улыбаться.
- Вот и замечательно. Улыбаться начал - это знак хороший, а подошёл когда, был злым и неприветливым. Видишь, безо всяких психотерапевтов душу успокоить можно, сила такая в молитве.
- Всё, всё, отцы, пошёл я. Чувствую - заведёте вы сейчас опять про нечистую силу, а мне поспешать нужно, - сказал Караваев.
- Да постой же ты, милок, - придержал Караваева старик и тот не смог уйти, - не смурные мы, поверь. Выпить - выпили немного, - каюсь, но по чуть-чуть, по 75 грамм, помянули фронтовых друзей, день-то сегодня поминальный и не "фумигаторки" какой, а чистой самогоночки личного производства. Видишь дипломат? Так это не простой портфель, а ДИПЛОМАТИК-ПОЛУАВТОМАТИК, портативный самогонный аппаратик. Я его в перестройку изобрёл, когда Горбач сухой закон ввёл. Микросхемы в нём из ракетных компьютеров. Аппаратик мой может гарантированно вырабатывать 172 грамма напитка за один рабочий цикл. Для закладки нужны простейшие ингредиенты: одна пачка любого сухого киселя, ложка сахара и вода. Засыпаешь, кисель и сахар в специальную ёмкость, наливаешь два стакана воды, включаешь аппарат, и ждёшь, когда раздастся звуковой сигнал. Ставишь стакан под краник - и всё! Аппарат незаменим в длительных командировках в отдалённых от цивилизации местах, где нет магазинов, в кризисных ситуациях и так далее. Если немного подождёшь - сам увидишь аппарат в действии - я его минут сорок назад загрузил.
- Так вы изобретатель? - спросил Караваев.
- Изобретатель, - подтвердил старик, - и рационализатор. Четыреста сорок авторских свидетельств имею, между прочим. Вот некоторые изобретения здесь на моём прилавке. Правда, профиль своих изобретений я изменил маленько, применительно к новым смутным временам, раньше то я в "оборонке" работал, но сейчас всё объясню тебе Ну, отвёртку, ИНДИКАТОР-АНТИПРОВАКАТОР ты уже видел в действии. С ней легко работать. Коснулся любой части тела и тут же результат: нечисть перед тобой или человек. Сейчас про другие свои изобретения расскажу. Это вот - НАУШНИКИ-АНТИЦЭРЭУШНИКИ. Включаешь их в радио или в телевизор и всю брехню, которая будет в них поступать, они отфильтруют, а тебе доложат чистую правду и замыслы тайные, стоящие за словами фарисеев, говорунов лукавых раскроют. Сейчас у многих, Слава Богу, хоть и с опозданием- слух прорезался, такие люди и без наушников моих обходятся, распознают голоса врагов рода человеческого, но начинающим думать и пытающимся разобраться мои наушники совсем не повредят. Вот ещё: ФОНАРИК-АНТИКОМАРИК. Здесь комаров - видимо-невидимо, милок. Люди бесплатными фумигаторами пользуются. Фумигаторы эти, милок, тоже ЕГО рук дело, для погубления рода людского. Комары, милок, твари кровососущие, а все кровососущие, догадываешься, наверное, чьи родственники? Фонарик просто работает: включаешь его и лучом очерчиваешь вокруг себя круг. Тут вся эта мерзость в радиусе трёхсот метров и издыхает. У фонарика ещё две функции есть. Если в глаза "злыдню" фонариком посветить, сила нечистая тут же иссякает, и ещё: если фонариком в газеты, журналы и книги посветить, то проповеди их и картинки срамные тут же исчезнут, а останутся только чистые листы. В коробочках этих обереги у меня разные. А это АВТОРУЧКИ-ПИСТОЛЕТА ВНУЧКИ (Старик понизил голос до шёпота). Стреляют серебряными стержнями, бьют злыдней наповал. Система наведения лазерная, точность попадания 99,9%, правда, дальность полёта пока небольшая, - метра три-четыре от силы, - но это я доработаю ещё.
Караваеву стало весело.
- Да вы тут, деды, вижу, серьёзно к войне готовитесь с нечистью. Я так понимаю, вы и меня в своё войско призываете? Видимо фильмов голливудских насмотрелись, а?
Старик обиделся:
- Смеёшься? Кто ИХ хоть раз видел, тому, милок, не до смеха будет. Ты, милок, конечно, после войны родился, а я с четырнадцати лет в фашистской оккупации был и в партизанах потом. Там всё проще было: тут наши - там враги, наглядно всё было. И язык у нас с врагами разный был. Мы открыто били врагов, да прихвостней их. Сейчас времена другие, милок. Туманные времена, обманные. А когда такие времена случаются, а они, милок, в истории всегда случаются, то из всех щелей, тёмных подвалов, углов, болот и отхожих мест всякая нечисть, в людей рядясь, выползет, я их грешноидами зову. Они очаровать, заставить человека засомневаться в том, во что он верит, что он от прадедов своих с кровью впитал, соблазнить, совратить, растлить пытаются. Особливо до детей у них охота: дети для них самый лакомый кусок. Мы-то скоро отойдём в небесные селения, а пока мы живы не справиться им с нами. Корни у нас крепкие, хоть и ствол уже трухлявый. Как нас не станет, так легче им будет детей совращать, потому что пока мы живы, мы пытаемся детей от беды отвести, хотя силы и неравные. Вот они базу для разрушения детских сердечек сейчас закладывают повсеместно. Да ты телевизор-то смотришь, чего я тебе объясняю, - сам всё видишь. Какой канал не включишь - везде грешноиды. Они, милок, и в храмы Божьи входить могут и даже проповеди свои гнусные вести могут там для разобщения людей, для устройства сумятицы в неприготовленных для мыслей головах, несчастных, голодных и ими же обкраденных людей...
- Пойду я, - дёрнулся Караваев.
- Да постой ты, Фома Неверующий, - сказал старик, тронув Караваева за плечо и Караваев опять не смог уйти, - помнишь, в начале нашей беседы я тебе на мурло свиное указывал, да отвлеклись мы? Так вот, он ещё стоит на том же месте, посмотри.
Старик поднял с газеты маску для подводного плавания, протянул Караваеву.
- Надень-ка, да глянь на этого хряка через мою МАСОЧКУ - ВОСТРОГЛАЗОЧКУ.
- Да не буду я надевать, - заупрямился Караваев.
- Надень, надень, - сказал старик строго и Караваев его послушался.
Недовольно бурча, он надел маску. Вначале он ничего не увидел, всё вокруг было туманным, расплывчатым, меняющим очертания.
- Ты ручку настройки, слева она, поверти, - шёпотом подсказал старик.
Караваев нащупал ручку и стал медленно её поворачивать. Видимость стала улучшаться, как при настройке бинокля. Перед ним была аллея, толпа, бурление рынка. Он нашёл женщину в алой косынке - она улыбалась типу с книгой в руке.
- Нашёл? - спросил старик.
- Нашёл, - ответил Караваев, начиная уже раздражаться.
- А теперь кнопочку справа нажми, да не пугайся особенно, - опять шёпотом сказал старик, - оборони нас всех Создатель.
Караваев нажал кнопку и обомлел: перед женщиной, продающей книги, стояло страшное существо, покрытое редкой серой шерстью. На загривке существа шерсть стояла дыбом. Существо стояло на кривых, полусогнутых лапах с могучими когтями, волосатая морда было оскалена, хорошо были видны выступающие из пасти клыки. Из пасти крупными каплями вытекала слюна. И ещё хорошо был виден безобразно огромный вздрагивающий член существа, касавшийся земли.
Лицо женщины поразительно изменилось. Исчезла милая улыбка и любезное выражение лицо. Глаза женщины смотрели на существо похотливо с плутовской улыбкой. Она вульгарным жестом поправила грудь и вдруг расхохоталась как-то пьяно и визгливо.
Караваев резко поднял маску на лоб, - старики при этом понимающе переглянулись; посмотрел на стариков недоуменно, потом на женщину с книгами. Она мило улыбалась, "мурло" тоже улыбался, листая книгу.
Караваев вновь надел маску. Теперь он опять видел страшилище, которое уже обнимало женщину волосатыми лапами.
Караваев решительно снял маску, положил её на газету и, повернувшись к старику, спросил:
- Это тоже, батя, твоё изобретение? Что за фокусы, товарищ изобретатель, и зачем спрашивается такие вот игрушки?
- Какие уж тут фокусы, милок. Я ж говорю: МАСКА- ВОСТРОГЛАЗКА, никакого оптического обмана. Это не фокусы, милок, а реальность. Видал, наверное, недавно по телевизору ментов-оборотней показывали? Так это для красного словца употребили, брякнули насчёт оборотней. На самом деле это были просто алчные людишки, до оборотней им далековато будет, хотя возможно перерождение, да, перерождение вполне возможно. Раз уж душу Мамоне продал - жди подписания контракта с НИМ. А настоящий оборотень, вот он тут перед нами. Его-то ты и видел сейчас посредством МАСКИ-ВОСТРОГЛАЗКИ. Глянь, он уже другой дамочкой занялся. Ту, что с книгой обработал уже, теперь за новую принялся, за дуру молодую, что мочалками торгует. Здесь этих тварей пруд пруди, а злоба, зависть, жадность, равнодушие, невежество народа подпитывают этих гадов.
Раздался пронзительный зуммер, и на дипломате замигала зелёная лампочка.
- А вот и амброзия поспела, - обрадовано сказал второй старик и спросил у Караваева: "Не хочешь свежачка глотнуть?"
- Нет уж - дудки! - воскликнул Караваев. - Не буду я пробовать ничего, по такой жаре, да после ваших россказней явятся мне и черти, и Баба-Яга, и русалки с Нептунами, и упыри с лешим. Воды бы сейчас... Вы лучше объясните мне про этот фокус с маской, как её... востроглазкой. Вам бы в цирке работать, ребята. Шоу ужасов представлять. А может, дед, гипнотизёр ты вроде Чумака и Кашпировского? Или этот... суггестолог с харизматологом?
- Не веришь, значит? - заметно волнуясь, сказал первый старик.
- Не верю, - ответил Караваев, поднимая одну отвёртку-индикатор.
- А что, если я тебя этой отвёрткой проверю, отец? Как ты на это посмотришь? - усмехнувшись, спросил Караваев у старика.
- Давай, проверяй, - согласился старик, лицо которого как-то сразу постарело, сморщилось, глаза заслезились.
Старик протянул руку Караваеву. Караваев коснулся руки старика лезвием отвёртки. Лампочка загорелась, но как-то нерешительно, мигая едва видным голубым светом.
- А что ж так слабо горит? - спросил Караваев.
- Жизнь из меня уходит, милок, почти вся уже вытекла. Скоро уже Господь приберёт меня. Годков он мне немало отпустил. Пожил я. Жизнь нелёгкую прожил и списочек бед и лишений моих, ох какой длинный получился! Но не злобился я никогда, работал честно с верой в лучшие времена. А ведь скрутили же мы, наше поколение, злобу, жадность и невежество! Только зло-то не исчезло. Оно притаилось до поры - силы-то не на его стороне были. Зло рядом жило, улыбалось, работало, хлеб жевало вместе со всеми, на "картошку" и "свеклу" ездило, на собрания ходило и на праздниках - "Ура орало", а по ночам ножи точило, ждало удобного случая. А когда случай этот подвернулся, тут они и вылезли, кто, откуда, из своих укрытий. Грешноиды злобные и лукавые повылазили на свет Божий. Да только народ целый вырезать делом хлопотным и непростым оказалось, а ножи их об наши сердца твёрдые ломаются. Вот они и исходят злобой и подступают теперь с другого бока, зная, что мы перемрём всё равно, они за молодёжь взялись, а мы хотим, пока живы, научить людей зло распознавать, да не вступать в круг зла. Вот и ты - обезверился уже, хлебнул воздуха здешнего отравленного, а он, воздух этот, душу разъедает, милок, да безверием человека наполняет.
Караваев обиженно ответил:
- Не воздуха я хлебнул, а кваса тухлого, да оскорблений всяких нахлебался, ни за что, ни про что. А меняться? Что мне меняться? Я не флюгер. Я такой, как и раньше, только без чемодана. Упёрли мой чемодан - сволоты здесь хватает, отцы.
- Вот ты и озлобился уже, сам того не замечая, - сказал старик в гимнастёрке с грустью, - уже обезвериваться начал. Процесс пошёл, как Ирод с отметиной на черепе говаривать любил. А он знал, что говорил, подлец, человек с большой буквы Г. - это я про Горбачёва. Постой ещё немного, уважь старика, не дёргайся. Вреда от нас тебе никакого не будет.
Старик нагнулся, поднял с газеты отвёртку и коробочку. Достал из коробочки простой алюминиевый крестик на шнурке и, не спрашивая Караваева, одел его ему на шею, потом протягивая Караваеву отвёртку, глухо сказал:
- Возьми, пригодится в наших краях. Может тебе авторучку стреляющую дать?
Караваев отрицательно качнул головой, положил отвёртку в карман, помялся немного, хотел сказать старику, что он, вообще-то, некрещёный, но не сказал, предвидя расстройство старика по этому поводу.
- Ну, теперь иди, милок. С Богом иди, а водицы у нас нет, сынок, закончилась - сказал старик, пожимая сухой ладошкой руку Караваева. - Да молитву Иисусову творить не забывай, - добавил сосед старика, тоже пожимая руку Караваева.
Караваев оглядел обоих стариков, ему стало их до боли жалко, улыбнулся растерянно, и почему-то почувствовав себя виноватым, быстро повернулся и пошёл быстрым шагом. Оглянувшись, он увидел, что старики стоят и смотрят ему вслед. Старик в гимнастёрке помахал ему рукой.
Неожиданно подувший ветерок донёс запахи близкой помойки. Опять стали появляться бродяги в тряпье, были среди них и женщины. Здешние бродяги не цеплялись, но смотрели враждебно, они провожали Караваева злобными взглядами и отборным матом.
Поёживаясь под их взглядами, Караваев думал лишь о том, чтобы поскорее пройти этот неприятнейший участок аллеи. Собственно это уже была не аллея, а начало грандиозной свалки.
Слева у забора он увидел группу прилично одетых мужчин. Мужчины курили, кто, сидя на корточках, кто, прислонившись к забору. Караваев решил перекурить. Лавируя между ругающимися бродягами, он пробрался к забору.
Мужчины, все в строгих тёмных костюмах, с визитками на лацканах пиджаков, не ответили на приветствие Караваева. Лица их были строги и холодны. Караваев стушевался. Он попросил у одного из мужчин прикурить, тот не глядя на Караваева, щёлкнул зажигалкой. Прикуривая, Караваев быстро прочитал текст визитки мужчины, из которого следовало, что перед ним Платонов А. П., карманный вор II категории, имеющий право работать в секторе Аллеи Славы А-2, Гос. Лицензия АЯ XXII 31570179792101561.
Караваев поперхнулся дымом, закашлялся и отодвинулся от вора, невнятно поблагодарив того.
- Сдрейфил - спокойно сказал вор, не глядя на Караваева. - Не боись, мужик. Окромя паспорта, хе-хе, да отвёртки с сигаретами, ничего в твоих модных штанцах нету. Эх, ты, голь подзаборная, не мой ты клиент, папашка. Так что, гуляй дальше.
Караваев нервно докурил сигарету и, глупо улыбаясь и оглядываясь на воров, быстро пошёл прочь. Он прошёл мимо столба с прибитым к нему щитом. На щите корявыми, падающими буквами было написано: "Приём лома цветных и чёрных металлов - 300 метров". Кругом высились мусорные холмы, в которых копошились люди, похожие на одинаковых больших грязно-серых муравьёв. То там, то сям между ними вспыхивали потасовки.
Караваев поглядывая по сторонам, шёл настороженно - место было пустынное и по всему принадлежало бродягам - это явно была их вотчина. Всё время приходилось обходить людей, беззастенчиво справляющих нужду на узкой тропке между мусорными холмами. Теперь ещё нужно было смотреть под ноги, чтобы не попасть в многочисленные кучки дерьма. Из мусорных завалов появлялись и исчезали люди с чумазыми лицами, на которых светились фонарики глаз. Прибавить шагу не удавалось, хотя очень хотелось побыстрее миновать это зловонное "минное" поле.
Как это случилось, Караваев не понял, но кажется, сначала появился из ниоткуда мягкий голос, произнесший:
- Ну, наконец-то, наконец! Тебя я обыскался.
Караваев резко развернулся - за спиной никого не было. Он повернул назад, чтобы продолжить путь, решив, что ему послышалось, и остановился, даже не успев удивиться, подумав растерянно: "Как из-под земли появился. Чудеса продолжаются, Тимофеич".
Перед ним, преграждая ему путь, стоял высокий, широкоплечий мужчина средних лет, то ли с загорелым, то ли смуглым лицом. Оливковое его лицо было гладко выбрито, он был лыс, только на затылке и висках были длинные, седоватые волосы, а на лобной залысине был кокетливо уложен завиток волос. Карие глаза были глубоко посажены, подглазья были темны, губы у него были пухлые, но резко очерченные.
Одет он был странно и причудливо для этих мест. Белоснежная, просторная, шёлковая рубашка с отложным воротником, идеально отглаженная и с глубоким вырезом на груди, из которого виднелся кусок волосатой груди, была заправлена в широкие атласные чёрные шаровары, а пояс был перетянут широким ярко-красным ремнём. На ногах мужчины были сияющие зеркальным блеском щегольские кожаные полусапожки на высоченном каблуке, с острыми металлическими носами. Тёмные, глубокие глаза смотрели на Караваева изучающе.
"Как это ему удаётся в такой грязи не испачкать ноги, сапоги даже не запылились, надо же", - подумал Караваев и ещё подумал удивляясь: "На Челентано сильно похож". На это он сразу же получил ответ незнакомца, будто прочитавшего его мысли, причём ответ был в стихах:
- Я не певец и не артист
И уж, конечно, я не Челентано,
Хотя, не обделён талантом
И мог бы быть звездой,
В любом из видов
Пресловутой шоу-индустрии.
Не мой масштаб:
Всё это пошло и безынтересно.
Уж много сотен лет
Смотрю на этот мир -
Наказан жить я вечно!
Взываю тщетно к небесам
Послать мне радость вечного покоя,
Иль даровать хотя бы слепоту,
Чтобы не видеть мрак дневной.
Но нет пощады мне!
Обязан я смотреть, как мир
Участвует в реальном шоу:
Воюет, лжёт, прелюбодействует и грабит!
Кровосмешенье, оговор, содомский грех,
Убийство, зависть;
Предательство, глумленье над святынями иных,
Растленье тел и душ,
Грабёж и наглость силы;
Невежество и рабство, и расизм,
К Мамоне страсть, к вину,
И наслажденьям
Из века в век текут
Кровавою рекой.
Стараньями людей себя возвысить выше Бога -
Мир пал!
Собою возвеличен человек,
Создавший ноутбук и интернет
Забыв, что тщета всё и суета.
Да, что там интернет!
Иерархию небес поправ,
Адама нового пытается создать,
Забыв, что грешен он и обречён,
С тех пор, как выгнан, был из рая.
Создаст он Авеля и Каина опять
И новый круг мучений и страданий.
Отринув Совесть, как ненужный сор,
Синклит гнуснейших правит миром,
Решая быть или не быть другим народам,
Которые "не так" живут,
Строптивы, иль дики,
Не вписываются в поворот прогресса.
И не хотят покорным стадом быть
При Новом Мировом Порядке,
Который сам, - порядок этот,
Является проблемой,
Мир ведущей к катастрофе...
Караваев, не выдержав, раздражённо перебил незнакомца:
- Здорово! Красивые стихи, но мне не до поэм сейчас и лекций о международном положении. Вам, уважаемый, нужно чуть ниже по аллее спуститься - там слушателей навалом. Только карманы берегите: обчистят. И вообще, воняет здесь, не в жилу здесь стоять, всё засрано здесь, друг.
"Челентано" явно обиделся. Он нервно поправил белоснежные манжеты рубашки, на которых ярко блестели золотые запонки с бриллиантами, взял Караваева под руку и повёл его к открытой площадке, говоря при этом:
- Нет спору - здесь не Ницца,
Но ты же сам сюда забрёл,
Блуждая в лабиринтах сна?
А среди спящих всех тебя я выбрал.
Тебя искал я. Ты интересен.
Я должен что-то важное тебе сообщить.
Караваев возмутился:
- Ну, надо же! Меня искал он!
Мы вроде не встречались раньше,
И причём здесь сны?
Я пить хочу, устал и всё мне надоело.
Пошёл бы, парень, поискал другой объект.
Караваев не заметил, как сам перешёл на стихотворную форму, а "Челентано", погрустнев заметно, сказал:
- Не кипятись, дружок!
Одну минуту погоди,
Послушай, что скажу, упрямец.
Обширна география видений,
И всё, что видишь ты сегодня - сон.
Да, сон! Не морщи лоб, не раздражайся,
Не знаешь ты, что сон твоё спасенье -
Прибежище на краткий миг,
И страшным будет пробужденье!
- Я сплю? - удивлённо сказал Караваев.
Я снов таких давно не видел!
Ну, как я сам не догадался,
Что это просто сон?
Ведь всё об этом говорило:
Такую дичь увидишь лишь во сне.
Ведь чувствовал, что что-то
Здесь не так,
Что больно чудные дела творятся.
А, кстати, ты, откуда, знаешь, что это
Сон, виденья, чудеса?
-Мне трудно объяснить, ты можешь не понять.
Я в сон любого существа войти могу!
И выйти в мир реальный после.
В любую точку мира
Перенестись - пустяк!
Могу в грядущее и в прошлое входить,
Со спящим говорить
В его же снах,
И заглянув вперёд узнать, как
Сон сработал.
Я мог такой бы сонник написать!
Я столько снов чужих видал!
Какие были люди! Какие времена!
Я столько мог бы рассказать!
Ну, например:
В тот день, когда Лаура умерла,
Петрарка увидал её во сне,
А если Цезарь доверял бы сновиденьям,
Он бы прислушался к словам жены,
Которая расшифровала вещий сон
И Цезаря предупредить пыталась!
А Кольридж? Он под влияньем сна
Создал поэму "Кубла-Хан".
Пилат не внял жене, известно всем,
Хотя... там было всё предрешено...
Караваев внимательно и уважительно глядя на "Челентано", слушал его. Ему вдруг захотелось расхохотаться: "Челентано" в своём наряде, на этой грязной помойке, выглядел, как финиковая пальма в берёзовой роще, но он сдержался. Для себя он вывел, что новый незнакомец явно сумасшедший. Всё указывало на это: и стихотворная форма речи, и блуждающие глаза с "сумасшедшинкой", и эти фразы о своём бессмертии, и высокомерие какое-то, и этот наряд.
Караваев лукаво решил не волновать незнакомца, соглашаться с ним во всём - вдруг он эпилептик? Или того хуже, буйствовать начнёт. Караваев где-то слышал, что безумные люди, впадая в буйство, становятся неимоверно сильными и с ними очень трудно сладить в таких ситуациях.
- Ну, ладно, я пойду, волшебник. Приятно было пообщаться, - улыбаясь как можно приветливей, сказал Караваев, - за информацию спасибо, но время, время, брат, прости...
"Челентано", кажется, обиделся окончательно. Он побледнел, и щека его пульсирующе стала дёргаться.
"Чокнутый!" - решил окончательно Караваев, быстро глянув на часы, и решил больше не нервировать незнакомца не перебывать, не раздражать его.