Караваев краем глаза глянул на ручные часы Ленина. У него в запасе было ещё пару часов времени. Он уже давно начал подумывать о том, как бы поделикатнее "смыться" от этой говорливой компании "вождей". Появление второй бутылки, упоминание о третьей в "заначке" говорило о том, что застолье двойников может затянуться. Караваев ждал удобного момента, чтобы поблагодарить "вождей" и улизнуть.
Сталин тем временем тронул Караваева за руку. Караваев посмотрел на него и глаза их встретились. Глаза Сталина были грустны и немного слезились, белки глаз были желтоватыми, подглазья - тёмными, в сетке мелких морщин. "Почки больные, наверное", - подумал Караваев. Сталин положил перед Караваевым ещё один бутерброд.
- Ты не ешь, не пьёшь, так не годится, - сказал он, - за тобой, как за барышней ухаживать приходится. Ты в армии служил?
- Служил. В десанте.
- А звание?
- Старший сержант.
- Гвардеец?
- Гвардеец.
- Гвардии старший сержант Караваев! Приказываю вам как главнокомандующий, съесть ещё один бутерброд и мне не прекословить, - шутливо-приказным тоном отчеканил Сталин.
- Слушаюсь! - ответил, натянуто улыбаясь Караваев, и стал есть бутерброд, но безо всякого аппетита.
Караваев сидел тихо, стыдясь своего вида и хотя понимал, что вреда ему от этих стариков не будет, было ему как-то тревожно.
***
Щебетали птицы, журчала вода, где-то звонко тюкал по дереву дятел, было тихо и покойно. Слегка захмелевшие старики, "подкалывая" друг друга, разыгрывали свой спектакль, играя роли "вождей". Ничего не напоминало о трагедии, только что случившейся там, за забором.
Караваев медленно ел бутерброд и, незаметно как-то, перестал слушать перепалку вождей. Мысли его заплясали сумбурно, а потом, будто видеоплёнка в голове перемоталась и включился нужный эпизод. Он увидел себя и Егора, пробирающихся сквозь толпу к контейнеру, потом увидел взрыв и Егора, уже лежащего на спине с открытыми глазами, смотревшего в небо с каким-то наслаждением.
Караваев вздрогнул, пришёл в себя, попытался сосредоточиться, сделал вид, что внимательно слушает вождей, но они, кажется, на время позабыли о нём - они горячо и громко спорили. Тревога вползла неприятной холодной тяжестью в его грудь, в голову полезли мысли, заставляющие нервничать, вспоминать, переживать.
"А может всё это, в самом деле сон? Ведь говорил же об этом Эрнест, - вдруг с надеждой подумал он. В самом деле, столько разных и фантастических событий за один неполный день. Будто фильм какой-то приключенческий, и всё так быстро меняется, как узор в калейдоскопе. Но если это сон, то почему я так остро всё ощущаю? Вот дым от трубки Сталина, он такой приятный, ароматно-сладковатый. Или взять бутерброд, который я ел: шпроты в нём какие-то рыхлые и масло горчит, а вот лук хороший: сочный, сладковатый. Ельцину пора к парикмахеру сходить: у него в ушах кусты волос выросли, а Ленин явно захмелел - почти лыка не вяжет. Бывают такие сны? Где-то я читал, что сны - это временная смерть. А ещё пишут, что сны - это зачатки будущего. Мы как бы видим во сне то, что должно свершиться. Что там Эрнест плёл про мой сон? Да, говорил, что пока я сплю - я жив буду и, дескать, как проснусь, так и отойду к праотцам. Тогда, если это сон, то лучше и правда не просыпаться, получается? Хотя и наяву не сладко стало жить, но лучше уж там, чем в таких снах жить. Дорофеев Петя из нашей бригады недавно во сне умер. Жена его рассказывала: пришёл с ночной, поел, и спать лёг. Заглянула в спальню: спит. Часа через два зашла, а он уже холодный, а на лице такая радость написана! По каким же интересно местам во сне бродил он, и чему обрадовался так?"
Караваева передёрнуло: " А может и я уже давно умер и всё это - тот, другой свет? Чего только не пишут про загробную жизнь. А кто там был? Кто письма оттуда присылал? Нет, это всё же, наверное, сон. Мне частенько сны чудные снятся. Это после смерти сына началось. Мучили меня сны разные, нехорошие. Иногда проснёшься, знаешь, что был сон, да ничего вспомнить не можешь, только голова весь день болит, что-то там, в башке ворочается смутное, вот-вот вроде прояснится, но не проясняется. А иногда наоборот: проснёшься, а сон - вот он! Чёткий, весь помнишь, как фильм какой-нибудь. И всё мне казалось в такие моменты, что это вроде уже было когда-то со мной, то ли во сне, то ли наяву. А сейчас? Сейчас у меня в голове полная путаница: сплю я или явь это, но так всё правдиво... "Чердак" может съехать! Чего только не произошло со мной сегодня! В один мешок не поместится. Тут теперь другая полоса пошла, тишина и благодать, а говорили собаки здесь злобные шастают. И ни намёка на взрыв на той стороне! Вожди липовые пьют, балагурят, выходит, о взрыве тоже ничего не знают. А мужики они, кажется, тёртые и по всему, что для меня ценно, люди местные. Надо бы у них как-нибудь потехничнее о здешних порядках выспросить, да и про секрет этого хитрого заборчика выведать.
Караваев посмотрел в сторону забора. Забор был отлично виден, поскольку беседка находилась на возвышенности. Он простирался извилистой линией, теряясь где-то вдали. Караваев заметил сейчас то, чего он не видел, находясь вблизи забора: над забором колыхалась волнами чёткая слабо-сиреневая пелена, вроде очень лёгкого гофрированного нейлонового занавеса. Занавес этот простирался надо всем забором, уходя высоко в небо. Удивило и озадачило Караваева то, что сквозь эту пелену ничего не было видно, хотя за забором, - он это хорошо помнил, - было множество высоких мусорных холмов, которые были гораздо выше этого забора, и они непременно должны были быть видны отсюда.
Караваев вспомнил, что он, находясь по ту сторону забора, забирался на один из таких холмов и с него хорошо видел вот эту прекрасно ухоженную территорию с лужайками, беседками, подстриженными деревьями. Отсюда же его взгляд упирался только в забор, над которым колыхалась пелена, являющаяся продолжением этого забора ввысь. Он отвёл глаза от забора, незаметно опустил руку под стол и ущипнул себя за ляжку. Ему тут же пришлось прикусить губу, чтобы не вскрикнуть: он переусердствовал, ущипнув себя слишком сильно.
- Ну-с, товарищи, - громко сказал Сталин, выбивая трубку о перила беседки, - думаю, что все со мной согласятся, что перекур затянулся. Миша, приступай к работе.
- А шо? Я, как партия прикажет, - весело ответил Горбачёв.
Он быстро наполнил стакан и, ставя его перед Лениным, хихикнул: "Иерархия, будь она неладна!"
Ленин с порозовевшими щёчками, на которых явственно обозначилась сеточка сиреневых капилляров, поднял стакан, глаза его хитро поблёскивали. Он заговорил, опять намеренно грассируя:
- Здесь товарищ Горбачёв говорил, что, дескать, время всё расставит по своим местам, намекая нам серым, на свою великую роль и место в истории. Поскольку вы, Михаил Сергеевич, заявляли о себе, как о верном ленинце, вам, конечно же, приходилось мои труды изучать. Вы их, как: штудировали или так, для отмазки просмотрели - в силу партийной необходимости?
- Дак, Владимир Ильич, 50 томов трудов ваших не каждому дано осилить, это, хе-хе, не Дюма-отца на диване почитывать. Основное читал, конечно. Вы уже извините меня, но к моему времени ваше священное учение как-то, знаете, подлиняло. Вы конечно, без сомненья, великий теоретик марксизма, кто б сомневался! Но применительно к своему времени, а теперь совсем другие реалии, как говорится. Я понимаю, что ситуация в начале вашей деятельности менялась быстро, вот вам и приходилось строчить по каждому поводу очередной "шедевр". А плана-то чёткого у вас не было! Кашу заварили, а расхлёбывать всем пришлось. Недаром у многих ваших соратников и загранпаспорта заготовлены были на всякий случай и денежки в западных банках. Вот вы и строчили - ободряли своих единомышленников. А вообще-то в ваших трудах порой без поллитра трудно бывает разобраться. Вы всё время себя опровергали. Сегодня один огород городите - завтра другой. Это называлось "ленинской гибкостью". В одном вы только были постоянны, Владимир Ильич, одно вашему сердцу было мило - это террор! Тут вы были непреклонны: расстреливать, расстреливать и ещё раз расстреливать! Вот это гибкость!
Ельцин захохотал, глянув быстро на набычившегося Ленина:
- Неплохо сказанул, Мишутка, неплохо завернул! Но уж как ты сам себя опровергал, Мишаня, так никто себя не опровергал! Как же ты извертелся-то в своём генсековском кресле, чтобы порулить подольше! Такого гениального напёрсточника, как ты, мир ещё не видел. Начинать-то ты начинал, да только ничего до конца не доводил. И всё чужими руками жар загребал. Едет, товарищи, наш, Миша, на Запад, там всех очаровывает, мол, перестройка, плюрализм, демократия. Возвращается домой и тут же заводит: от социализма мы не отойдём, без социализма пропадём, мол. Ну, а как дошло до того, что трон его зашатался, как допёр Михаил, что свои же братаны коммунисты могут его втихую придушить за двурушничество, взял да и сбежал от товарищей в кресло Президента СССР, последнего, слава Богу. Сообразил, лауреат, что с Генсека-то его можно было ещё турнуть: собрали бы товарищи Политбюро и постановили бы, мол, по состоянию здоровья, ушёл с поста горячо любимый и так далее, а вот "законно" избранного президента - руки коротки убрать. Ловкач, ничего не скажешь! Ещё вчера наш товарищ по партии сыпал цитатами из Ильича, а тут вдруг новое мышление, социализм с человеческим лицом, раньше, получается, со звериным был лицом этот социализм, понимаш. Во, загибал, как! Но как ты не вертелся, как не цеплялся, руль у тебя я отнял и, думаю, вовремя, а то ты такого натворил бы ещё, лауреат.
Горбачёв покраснев, почесал лысину ногтем:
- Ты тачку-то на меня не кати, сибиряк беспалый - разозлишь. Я от себя такое добавлю про тебя, чего газеты не писали - заплачешь, Борис Николаевич. И это будет не про то, как ты депутаток пощипывал, да дирижировал. Все хорошо знают, как тебе меня спихнуть хотелось и самому порулить. Президентами ведь не рождаются. Президентами становятся, так ведь, Борис Николаевич? Да только ты не забывай, извини, что повторяюсь - меня мир признал, отметив "Нобелевской премией", а ты всё хохмил - хохмачом и остался в истории. До чего твои "хохмочки" довели, мы хорошо знаем и видим теперь.
Ельцин почти закричал:
- Да чем же ты гордишься? Премией этой? Это же - подачка Иуде. Сахарову тоже такую премию дали. За какие заслуги? Советских Государственных премий ему мало было? Нужно было ещё и от врагов получить премию, понимаш! Ты, Нобелевский лауреат, борец за мир, не хочешь вспомнить Сумгаит, Карабах, Тбилиси, Вильнюс, трупы супругов Чаушеску, Чернобыль. Абхазию, пожалуй, тоже тебе приписать можно и твоему бывшему министру Шеварднадзе. Я лавров на себя не вешаю, говорил, что идём, понимаш, теперь к капитализму и путь к нему, понимаш, не гладкий будет, без ошибок не обойтись. Когда идёшь по новому пути, то всякое может случиться. А ты и туда рулил и сюда. Уже и здесь обрушилось и там, - кругом жертвы, а ты всё цепляешься за руль и на газ давишь, уже рядом с пропастью был, и не вывернуть тебе было, такая скорость, понимаш. Народ от тебя охринел, разбегаться стал, кто куда, выпрыгивать на ходу из машины, а ты будто ослеп: всё рулишь и рулишь. В этой ситуации любой гаишник прописал бы тебе лишение водительских прав. Вот я и взял руль в свои руки. А вот про то, что я дирижировал и с моста падал - не надо! С кем не бывает по пьянке, я же русский человек, а вот непьющие, вроде тебя, подозрение у народа всегда вызывают, подкаблучник.
- Если бы ты у меня с моста упал, Бориска, - ввернул Сталин, - то непременно убился бы.
- В этом можно не сомневаться! - живо откликнулся Ельцин. - Там под мостом обязательно бы сидел НКВДшник, который бы и добил меня увесистым камушком.
Ленин, выпил, закусил солёным огурцом, вытер руки платком и сказал картаво:
- Я повторял, и буду повторять, что необходимо чаще применять расстрелы. Это, товарищи, бывает очень полезно.
- Ну, это знаете! - сделав возмущённое лицо, воскликнул Горбачёв, и наполнив стакан, подвинул его Сталину.
- Ильич дело говорит. Без расстрелов никак не обойтись. Без них - никак! - поддержал Ленина Сталин.
Сталину Горбачёв не стал возражать. Ленин, покатывая хлебный мякиш по столу, заговорил, опять картавя, обращаясь к Горбачёву:
- Я, батенька, не просто так затеял о трудах своих спрашивать, читали вы всё или выборочно, да вы тут с товарищем Ельциным сцепились, не дали мне мою мысль развить. А я вот о чём сказать хотел... в одном из моих трудов я говорил о том, что в принципе может погубить нашу партию и социализм. И говорил я, что погубить нашу партию и социализм могут:
а) Буржуазная лжедемократия и многопартийность.
б) Свобода торговли, ибо она пострашнее будет, чем Колчак и Деникин вместе взятые.
в) Гласность.
г) Свобода слова, печати и собраний.
Дам голову на отсечение, что эту мою статью вы должны были прочесть, она входила в список обязательных статей, необходимых для ликвидации партийной безграмотности. Признайтесь, что вы её читали?
- Да, читал я, читал, - почему-то раздражённо ответил Горбачёв, - ну и что? В другие разы вы другое говорили, мол, гласность нужна, свобода слова тоже. Кто вас разберёт, Владимир Ильич.
- Правильно! Так всё от ситуации зависит! Главное, - не сворачивать с магистрального пути. Машина сломалась, любезный, - иди пешком, но иди - стоять нельзя. Если даты написания моих статей вы сопоставите с событиями, которые в этот момент происходили в стране и в партии - тут вам и логика в моих статьях явится и разобраться легко будет, о чём я писал. Не надо демагогии, Михаил Сергеевич. Проблемы приходились решать по мере их поступления. Вернёмся к моей статье. Что же сделали вы, Михаил Сергеевич? А вы, как раз сделали то, чего делать было нельзя, сделали всё, чтобы погубить партию и социализм. Вы стали внедрять в сознание людей, как раз те лозунги, которые, по моему мнению, и должны были развалить партию, мною созданную, то есть стали ратовать за гласность, демократию, свободу слова и так далее. И при этом говорили о каком-то социализме. Нехорошо, батенька. Архиреакционно, стыдно так фарисействовать, товарищ Горбачёв. Итог ваших действий хорошо известен: партию и социализм благополучно развалили, и стали строить капитализм, который теперь так уверовал в свое превосходство после кончины социализма, что стал принимать такие решения, противоречащие всякому здравому смыслу, заявляя при этом, что альтернативы ему, капитализму, нет и быть не может! Это, товарищи, опаснейшее заблуждение и вам должно быть стыдно, батенька, стыдно, за своё малодушие, беспринципность и двурушничество, - выпалил Ленин.
- Стыдно! - передразнил Ленина Горбачёв. - Не стыдно, Володенька. Сами говорили, что по ситуации надо действовать. У вас, извините, никакого плана-то чёткого не было! И вся ваша ленинская рать, или лучше сказать ленинская тать, на Ваш гениальный мозг уповала. Вот вы и строчили с утра до ночи свои сочинения, где слово расстрел чаще других употреблялось.
- У меня плана не было? - обиделся Ленин. - А у вас он был? Как это вы любили говорить... сейчас вспомню... а, вот: "главное, товарищи, углУбить, нАчать, усё сформируется, и процесс пойдёт.
Ленин так ловко скопировал южный выговор Горбачёва, что все за столом расхохотались.
- А я и не смеюсь, - ответил Ленин, - я плачу, что порушили вы с таким трудом построенное.
- Ладно, старик, не кипятись, - успокоил Ленина Сталин, поднимая стакан. - Я хочу выпить за тебя, Ильич. В мире ещё так много людей, которые верят в твоё учение. Живы твои идеи, старик, живы, потому что твои идеи обладают взрывной силой, покруче водородной бомбы. Пью за тебя, старик, и за твои неумирающие идеи.
Сталин выпил до дна, не стал закусывать. И опять в который раз стал набивать трубку.
Ельцин, усмехнувшись хитро, сказал:
- Мы говорим партия - подозреваем Ленин, мы говорим Ленин - подозреваем партия. Давай, лучший немец России, делом займись, разливай, лауреат. Как ты там говаривал? "Ибо оно ложит начало". Хе-хе. Ну, и загибал же ты, прораб перестройки! Это тебя так в университете учили говорить?
Горбачев, заметно покраснев, ничего не ответил Ельцину, выпил водку, молча запил водой. Быстро налил Ельцину, поставил перед ним стакан, глядя мимо Ельцина куда-то вдаль.
Ельцин усмехнулся: "Обижается, Горби". Он опять выпил водку одним глотком, предварительно прополоскав ею горло, и стал с аппетитом поглощать шпроты, цепляя их из банки пластиковой вилкой.
Ленин поправил галстук и опять обратился к Горбачёву:
- Вы не обижайтесь, голубчик. Суд товарищей по партии суров, но справедлив. Здесь за спину соседа не спрячешься. И вам не обижаться нужно, а выводы делать. Архиважно сделать правильные выводы, ну, и ошибки, конечно, признать не лукавя.
- А я и не обижаюсь. На обиженных воду возят, - ответил Горбачёв. - История не стоит на месте. Возникают новые реалии, их и надо учитывать. Вот я и учитывал. А вы этого никак понять не хотите своими закостенелыми большевистскими мозгами. И углублял я верно! Без углубления никак нельзя было. Да, ну, вас,- всё равно не поймёте!
- Да, вы, Михаил Сергеевич, так хорошо углубляли, что ухитрились фундамент подрыть, даже Берлинская стена рухнула от вашего подкопа, - воскликнул Ленин горячо. - После этого такой гром аплодисментов из-за бугра в ваш адрес раздался, что и у нас дома все зашаталось. И стали вас на авансцену на бис вызывать, да всё нахваливать ваши арии. А кланяться господам с Запада, ох, как вам нравилось, Михаил Сергеевич. Нравилось красоваться в лучах славы, и вы всё новые и новые арии исполняли под их аплодисменты. Наверное, от грома этих оваций и держава развалилась.
Сталин, раскуривая трубку, сказал:
- Молодец, Ильич! Отбрил Михайлу. Ты, старик, всегда находил отличные сравнения. Я так не мог, у меня экспромты не получались. Мне всегда требовалось время, дабы поработать над вопросом, разобраться, что к чему. А у тебя, старик, сплошь и рядом крылатые выражения.
- Мне особенно вот это выражение Ильича нравится: "На Россию мне наплевать, ибо я - большевик", - вставил Ельцин.
- Удивительный вы человек, - ответил ему Ленин раздосадовано, - Всё время пытаетесь всё очернить. Вы ведь и своё прошлое как бы черните этим. Не винтиком, чай, были, а Первым Секретарём огромной промышленной области СССР, затем первым в столице работали - партиец со стажем и опытом работы. Вы что же, всё это время камень за пазухой держали, ждали удобного случая, чтобы расквитаться с людьми, которые вас принимали в партию, доверили управление огромными массами людей? Решили расквитаться заодно и со всей страной? Как так вышло, что вы вдруг быстренько перекрасились в либералы и так ударили по несчастным, запутавшимся людям, отбросив их к нищенству и невежеству? А они, эти люди, страну из руин подымали, под вашим, в том числе руководством. И что за манера, у таких как вы, вырывать фразы из контекста и придавать им новый, выгодный вам смысл? Внимательно нужно читать, батенька, напрягать нужно извилины - это ведь не комиксы, а серьёзные сочинения.
- Какие сочинения?! Страшно их читать, товарищ Ленин, это не комиксы, а ужастики какие-то, - ответил Ельцин, намазывая маслом краюху хлеба. - Единственное, что меня привлекло, так это ваш тезис об исторической необходимости. Это я оценил. И как она назрела, историческая необходимость, я руль и перехватил, хе-хе. История приветствует смелые решения, господа хорошие. Вы сами разве не так поступали?
- Эх, бесшабашный вы наш сибирский вольнодумец, противно вас слушать, - махнул Ленин удручённо рукой.
- Сейчас разложим тебя по полочкам, Борис, хватит дерзить старшим, - строго сказал Сталин и погрозил Ельцину трубкой.
- Валяйте, Кремлёвские мечтатели, коммуняки кровавые, вам-то не отмыться от крови вовек, понимаш, - ответил Ельцин, прожёвывая веточку петрушки.
- Не надо так, - вступил в разговор Горбачёв, глядя на Ельцина, - надо найти консенсус.
- Да брось ты, лауреат, надоело все ваши бредни выслушивать, - отмахнулся от него Ельцин.
Сталин насупил брови:
- Борис, - ты провокатор, помолчи лучше. Вот не нальём тебе третью - на своей шкуре узнаешь, что такое коллективная воля партии.
- Молчу, молчу, - глумливо улыбаясь, произнёс Ельцин,- потому что предвижу результат коллективной воли партии: двое "за", при одном воздержавшемся, вечно трусоватом Нобелевском лауреате, он ведь премудрый пескарь ещё тот! Флюгер, понимаш. Продолжайте, товарищи, я подчиняюсь. Рассмеявшись, он обавил весело:
- Мы же договаривались, товарищи, что сегодня будем прорабатывать Горбачёва. Чего это вы всё время на меня перекидываетесь? Моя очередь будет в следующий раз. А вы, товарищи Ленин и Сталин - трепещите! Как до вас очередь дойдёт, дам вам по-полной, из всех орудий! Уж подготовлюсь, как следует, а пока умолкаю, понимаш.
- Да как же вас разделять-то? - сказал Сталин. - Начнёшь о Горбачёве - на ум Ельцин приходит. По сути: вы два терминатора, один - начинатель, другой - продолжатель. Хотя ты всё время отмежеваться хочешь, хвостом виляешь. По мне, так вы сиамские близнецы, так крепко меж собой связаны, только признать этого не хотите. Ну, а с Михаилом мы ещё разговор не закончили. Я вот что, Миша, давно хотел тебе сказать... Если при мне, к примеру, такая ситуация сложилась бы, что нужно было бы кое-какие позиции сдавать, - это я о развале соцлагеря, - я бы попытался из этой ситуации извлечь кое-какие плюсы. Например, улучшить материальное положение нашего народа за счёт выходящих из этого лагеря так называемых друзей, в которых мы такие деньжищи вбухали, между прочим. Вопрос поставил бы жёстко: хотите развода, достал вас старший брат? Нет проблем! Платите ясак, и катитесь ко всем чертям! Думаете - не нашли бы денег? Нашли бы, как миленькие, им бы американцы одолжили на радостях. Ясно ведь было: сколько волка не корми - он всё на Запад смотрит. Пример? Венгрия, Чехословакия! Лодку-то социалистическую раскачивать враги стали сразу после войны. Думать надо, Миша, думать, а не языком чесать. С бухты-барахты решения нашему брату руководителю принимать нельзя. Помню, мне маршал Жуков предлагал Константинополь захватить. Ну, захватили бы мы его, сколько бы удерживать смогли? И для чего? Сколько головной боли было бы потом. Не дал я своего согласия; хотелось, если честно, справедливость восстановить и турок окоротить. А ежели бы нам мозги стали наши "братья" пудрить, мол, нет денег, тогда пусть бы за нас наши долги американцам выплачивали! Разве малая это жертва - кровь наших солдат, освободивших их от фашистского рабства и уничтожения? А ты, Мишаня, всё отдал за так, - хорош хозяин! Ты, Миша, извини, но послевоенного раздела мира ещё никто не отменял, а твоё ущербное меценатство за аплодисменты в награду никакой пользы не дало нам. А ведь дело не так уж плохо обстояло, когда забуксовала твоя перестройка. Ещё можно было притормозить, оглядеться повнимательней и выбрать путь побезопасней для страны, но как метко заметил Ильич, очаровался ты овациями свободного, либерального мира и сил лишился. Ещё бы: столько поклонов им отбить! Тут Борис своё не упустил. Слышал, что он сказал? Историческая необходимость, понимаешь! Кому такая историческая необходимость нужна была, мы теперь хорошо знаем...
- Извини, Коба, можно мне спросить? - вмешался Ленин.
- Говори, старик.
- Благодарю, Ёся, - склонил голову Ленин с благодарностью и, повернувшись к Горбачёву, сказал:
- Простите меня великодушно, Михайло Сергеевич, всё спросить у вас хотел... вот это ваше "процесс пошёл", которое вы так часто повторяли, это что - какое-то кодовое слово? Мне всегда думалось, когда я это из ваших уст слышал, когда всё рушилось, горело, распадалось, а вы ручки потирали и талдычили "процесс пошёл", "процесс пошёл", мне всё думалось, будто вы какому-то невидимому контролёру через легальные средства связи сообщаете о положительном ходе выполнения данного вам задания...
- Оскорбить хотите? Это уж слишком! - перебил Ленина Горбачёв. - Вы уже в этом преуспели, Владимир Ильич, да и Иосиф Виссарионович с Борисом Николаевичем тоже.
- Значит, от несуразности вы всё это натворили, от не шибко большого ума, - усмехнулся Ленин, - это я так, не обижайтесь,- это моё эмоциональное личное восприятие ваших действий. Вы что-то там говорили про третью, батенька?
- Говорил, есть третья, - пробурчал обиженно Горбачёв.
- Ну и займитесь делом. Что у вас не отнять, так это то, что вы отличный виночерпий и организатор застолий. Практику на Кавказе хорошую прошли, будучи первым на Ставрополье. Говорят, самому Андропову в Кисловодске рюмочки подносили. И Леониду Ильичу, говорят, вы тоже понравились.
- Ничего от вас не скроешь, - ответил Горбачёв, свинчивая крышку третьей бутылки водки. Свинтив крышку, он устало добавил:
- Вот она реальность Љ 3. Я, ребята, пожалуй, больше не буду, что-то совсем не идёт, переоценил я свои силы, а мне ещё машину вести. Да и вам, товарищи, советую прикинуть, надо ли добавлять. Может, хватит, а? После концерта на фуршете бы и добавили.
Ельцин тут же встрял:
- Не ты руководить будешь, Давай, наливай. Коллектив требует.
Вздохнув, Горбачёв стал наливать, вид при этом у него был обиженный. Налив, он сказал:
- Посмотрел бы я на вас, товарищ Сталин, как бы вы справились с ситуацией, будь вы на моём месте. Легко осуждать со стороны, глядя, человека с дерьмом, извините, смешивать, и один негатив видеть.
Сталин тут же ответил резко:
- Посмотрел бы я на тебя зимой сорок первого! Господи, помилуй! Представить не могу, что бы было, будь ты тогда на моём месте. Никакие Герои-Памфиловцы не помогли бы. Сдал бы ты, Миша, Москву аккурат к седьмому ноября. У тебя же с немцами особые отношения, дружественные, мягко говоря. Тебе, Миша, несмотря ни на что, досталось ещё исправная машина, хотя царьки, пришедшие к власти после меня, её не очень-то берегли, гоняли без капремонта и техосмотров по ямам и колдобинам, будто испытания на прочность проводили. Да, клапана постукивали, колёса облысели, стуки в подвеске появились, но машина ещё нормально выглядела и ходила неплохо. Нужно было произвести неспешный ремонт с учётом новых условий и двигаться дальше, но своим путём, Миша, своим. Тебе досталась страна-победительница с хорошей армией, ядерным оружием, с образованным сметливым народом, здоровым и работящим, с налаженным производством и с неисчислимыми запасами природных богатств. Когда я принимал эту машину, в стране был голод, разруха, нищета, невежество. Да, ещё, Ильич, мне оставил своих говорунов, приходилось и на них, хе-хе отвлекаться. С ними приходилось разбираться, со всеми этими коротконожками говорливыми, другого выхода не было. Не я их - они бы меня. А не разберись я с ними, может, не было бы в истории и державы под названием СССР. Я её автор, корректор и главный редактор и плевал я на Нобелевские премии. У меня задача была создать империю, с который бы мир считался. А не создай я её, пойди история по-другому сценарию, хе-хе, не будь в ней меня, Вождя народов, то и вас бы, товарищи, в вашей нынешней ипостаси, не было бы! Какие-то другие люди рулили бы, куда рулили бы, не могу сказать, но хорошо знаю: русский народ всегда освобождался и на свет выходил из любых тупиков и потому, я именно за него тост поднял в Георгиевском зале Кремля после парада Победителей. И сказал ему спасибо, сказал спасибо народу-победителю, принявшему невероятные страдания, выстоявшему и победившему. Вы, господа президенты, хоть раз поднимали бокал за свой народ или всё за здоровье американских коллег пили? Можете возразить: Сталин - изувер, ему хоть за кого тост поднимать, хоть за чёрта! Лишь бы его популярность росла; хитрый, мол, лукавый грузин. Но я же сделал это! Я признал, что русский народ является самой выдающейся нацией, самой стойкой, терпеливой, с ясным умом и открытым сердцем. Тост мой этот записан, он вошёл в анналы истории; в нём я закрепил, что русский народ действительно есть главный, образующий и цементирующий народ нашей страны. А что вы сделали с этим народом? Вы кого-нибудь вообще признаёте? Упивались своей властью, и мысли даже не допускали, что кто-то может быть выше вас. Так рулить хотелось. А я хитрый и властолюбивый, хе-хе, отдаю принимать парад Победы маршалу Жукову, а мог бы и сам в открытом автомобиле проехать перед Мавзолеем. Да соображалка у меня работала, что не я победил, а он, бывший кавалер Георгиевских Крестов, также как до него побеждали его соплеменники: Кутузов и Суворов, Дмитрий Донской и Александр Невский - народные полководцы. Вы, наверное, понять не можете, как это недоучившийся семинарист, хитрый и коварный восточный человек вдруг стал хозяином страны? Да не до многопартийных выборов было, господа, не до сюсюканий либеральных! Страна шаталась, а на горизонте уже Гитлер маячил. Вы можете себе представить, что против Гитлера не я бы стал, а эта злобная гнида Лейба Бронштейн, он же Троцкий? Я уверен был, что должен быть у руля только я! У меня грамма сомнений не было в правильности этого решения. А народ... Народу нужен был порядок и хозяин в доме. Я им стал. Стал хозяином - уж извините. Как-то в прошлой нашей беседе наш коллега Ельцин меня попрекал, ругался, что я кроме советской идеологии ничего не оставил. Не надо путать Божий дар с яичницей. Была создана советская цивилизация и это весь мир признал. Одно не могу простить себе. Надо было мне приемника воспитать. Ох, как себя укоряю, что не сделал этого! Такие, понимаешь, пришли после меня руководители! Один до последнего часа своего рулил, причём говорят, на трибуне Мавзолея его крепили, чтобы мог стоять и работал он в конце жизни от батареек. Другой из больницы руководил, третий тоже из больницы, но уже, говорят, не от батареек, а от сети работал. А после на этой унавоженной почве и выросли такие цветочки, как вы Борис Николаевич и Михаил Сергеевич. Жукова на вас не было, черти! Зачеркнули вектор мною обозначенный, затоптали, говнюки.
- Во-во, - не удержался Ельцин, - одни вектор задают, а другие потом не знают, как на шоссе вырулить, - но сказал он это как-то вяло, и без былой нагловатой уверенности.
- Товарищи, дайте, пожалуйста, выпить Ильичу. Стакан у нас один, если вы это заметили, а время поджимает, - глянув на часы, сказал Горбачев.
-Замечание по существу, - согласился Сталин.
- Всё супер, всё в шоколаде, гуд бай, май лав, гуд бай, - пьяно улыбаясь, произнёс Ленин, поднимая стакан; рука его дрожала. Горбачёв глядя на него, неодобрительно покачал головой:
- Всё супер, - повторил Ленин. - Я, Коба, выпью за тебя. Выпью, хотя я против тебя был и всё такое. Но я на тебя в обиде, ты имей это ввиду. Мы ведь договаривались - своих не трогать. Ведь договаривались? А ты всех большевиков, всех моих соратников под одну гребёнку...
- Я их лично не трогал, - сузив глаза, перебил Ленина Сталин. - Я их как пауков в одну банку поместил, они друг друга и душили. Оттого и ненависть ко мне такая, что я их трусливых смог стравить.
- Это ты зря, - икнув и погрозив Сталину пальцем, продолжил Ленин, - недооценил я тебя. Тебя я в расчёт не ставил, не мог я представить, что ты первым станешь. А ты стал первым. Недаром Сталиным прозывался... ты взял и стал, Коба... это по-мужски, но как то... как-то не интеллигентно это, батенька.
Ленин выпил. Видно было, что он пьёт через силу. Выпив, он скривился, и, закрыв глаза, с отвращением потряс головой.
- Что, Ильич, - не пошла? - с сочувствием спросил Ельцин.
- Не пошла "демократическая", - ответил Ленин с болезненным выражением лица, зажёвывая сыром.
Горбачёв, внимательно глядя на Ленина, спросил у него:
- Вы в порядке, Владимир Ильич? У нас серьёзнейшее выступление. Поговаривают, что даже САМ будет присутствовать там.
- Да в порядке я, в порядке. Какая проблема выступить на этом балагане? Пустяки, батенька. Неинтересно, архиреакционно... и противно,- да деньги нужны. Вот помню я, товарищи, перед питерским пролетариатом с балкона особняка балерины Кшесинской выступал - вот это было выступление! Вот это был масштаб, товарищи, передо мной была необузданная стихия, товарищи, и я был повелителем этой стихии, - заплетающимся языком проговорил Ленин.
- Лапшу, оно, конечно, с балкона удобно метать, тогда микрофонов ещё не было, и ни хрена тебя никто не слышал - ухмыляясь, брякнул Ельцин, тоже по виду захмелевший. - Налей, комбайнёр, главнокомандующему.
Горбачёв налил Сталину. Сталин встал тяжело. Он высоко поднял стакан:
- Я за Ильича пью, товарищи, за великого основателя нашей партии... Ленин был гением революции, её стратегом, величайшим мастером революционного руководства... учение Ленина - маяк, освещающий путь победоносной борьбы пролетариата за своё освобождение... Ленинизм является величайшим жизнеутверждающим учением... идеи Ленина бессмертны... они ж-ж-ж-живут и побеж-ж-ж-ж-дают...
Ельцин приподнялся со скамьи и помахал ладонью перед лицом Сталина.
- Ёся, ты чего это погнал, а? Заклинило? Вспомнил учебник "Истории партии" или представил себе, что ты на Политбюро выступаешь? - удивлённо сказал он.
Сталин остановился, удивлённо посмотрел на Ельцина.
- В самом деле, чего это я, - сказал Сталин смущённо. Выпив он сел и вновь стал набивать трубку; в этот раз он не допил водку до конца.
- Товарищи, прошу всех собраться, - нервно произнёс Горбачёв, - что-то уж больно все расслабились в этот раз. Наше застолье превращается в элементарную пьянку. Это до добра нас не доведёт. У нас контракт и за срыв выступления нас могут оштрафовать. Сами знаете, что с нашим продюсером не поспоришь. Вспомните тот казус на банкете у тюменского бизнесмена. Борис тогда ужрался, а половину гонорара срезали не только ему, но и всем нам. Мне лично деньги совсем не помешают, поэтому я рекомендую всем собраться. Особенно это касается Ельцина, он, как всегда, про тормоза забывает.
- Щас! Мне выпивка никогда не мешает. А для создания подлинного образа Президента как раз и нужно принять на грудь нормальненько, - хохотнул Ельцин, - наливай, генсек.
Ельцин с весёлым лицом оглядел компанию и встал со стаканом в руке.
- Никак тост будете говорить? - удивился Ленин.
- Буду! - с фальшивым надрывом ответил Ельцин, шмыгнув носом, и вытирая рукой навернувшуюся слезу. - Товарищи, дорогие мои товарищи! Братаны вы мои многострадальные! Я хочу выпить за всех вас. Как ни крути, а мы одной крови, а? Нельзя, понимаш, от батьки и матери отказаться. Нельзя! Хоть тыщу, раз себе скажи: отказываюсь, мол, а ничего не выйдет, - кровь-то не сменить, понимаш. Как не крути, а я роду-племени коммунистического буду, так что за вас, дорогие родители, Ильич и Виссарионыч, и за братца моего, Мишку Горбачёва, лауреата недоделанного, понимаш, тоже...
- Признаёт нас подлец, - сказал Ленин, подмигнув Сталину.
Ельцин выпил, предварительно прополоскав водкой горло, сел и стал внимательно разглядывать стол. Подвинув к себе, пустую банку шпрот, он стал хлебом вымакивать из неё масло.
- Брешет! - понаблюдав за Ельциным, сказал, наконец, Сталин. - Брешет. Это он стебётся над нами, подкалывает он нас, Ильич. Его бы на пару часиков в подвал Лубянки, он не такие бы ещё
, что - разве не так? тосты начал говорить.
- Ты, Мишаня, у нас самый тверёзый, - обратился Сталин к Горбачёву, - вспомни-ка, на чём я там остановился?
- А вы, товарищ Сталин, как всегда, рассказывали нам, какой вы прозорливый и мудрый вождь, - ответил устало Горбачёв.