"Then one morning in January of the following year I was standing in line at the rice store in the falling snow, holding my ration coupons, when the shopkeeper next door put out his head and called into the cold:
"It"s happened!"
We are all of us looked at one another. I was too numbed with cold to care what he was talking about..."
Arthur Golden ("Memoirs of a Geisha")
Тихо постукивая колёсами, допевая свою последнюю песню, поезд медленно выкатился из тоннеля, и мягкое солнце робко заглянуло в окна, окутывая нас своим прощальным светом - стихших и замерших.
Мы сидели и стояли в привычных позах, всё ещё нелепо прижимая к груди свои баулы, дипломаты, папки и сумочки, будто они всё ещё имели цену. Мы смотрели друг на друга, ничего не предпринимая, и никто уже никуда не спешил, потому что это уже не имело никакого смысла. А солнце, будто нарочно, светило всё ярче и ярче, всё сильнее заливало вагон, словно усмехаясь над тем, что в отличие от сильного человека оно как прежде может делать то, что делало всегда - непринуждённо и смело, демонстративно наслаждаясь своей свободой и, будучи порой незамеченным раньше, теперь отыгрывалось, являясь во всём величии и силе.
Поблёскивали рельсы. Чёрной пустотой зиял тоннель напротив, будто вздыхая с облегчением, оттого что ему уже никогда не придётся пропускать поездов. А мы сидели и стояли - совершенно равны. Ведь все статусы были стёрты: ведь никто уже больше не был ни партнёром, ни доктором наук, ни домохозяйкой, ни женой, никем. А в кошельках - всё ещё лежавших ловко запрятанными по потайным карманам - небрежно засунутыми покоились разноцветные куски бумажек с цифрами и портретами таких же как мы людей - ничего не значащих и совершенно равных перед вечностью, которая, забавляясь, как вихрь проносилась сквозь поезд, напоследок оглядывая тех, кто, едва всколыхнув её, унесётся теперь навсегда вместе с нею.
А мы, совершенно обездвиженные, смотрели друг на друга: нищие старики в потёртых плащах с дрожащими слабыми руками, озорные школьники в модных куртках и с портфелями за спиной, элегантные дамочки в сапогах на шпильках и работяги-женщины - седоволосые, с уставшими лицами и потускневшими глазами, франты в бархатных куртках и остроносых ботинках с барсетками в руках и элегантными дамочками в воображении и ещё...
Ещё кто-то в тёмном углу. Он протягивал людям руки - кто-то необычайный: светлый и чистый, то и дело роняющий что-то под ноги, что тут же испарялось, не оставляя и следа...
Но никто - ни один человек, находившийся в вагоне, столь испуганно и пристально всматривающийся в лица напротив - столь жадно и безысходно, столь болезненно и отрешённо - ни один человек, ни один человек его так и не увидел.