Дитрих устало поднялся с колен. Путь до селения Ромове, что на реке Ярфт, не был легким - почти двое суток сквозь топи и буреломы. А все лишь за тем, чтобы успеть к началу Прутене* - так, по словам Вильгельма, именовался мерзкий шабаш язычников. Но юноша верил: именно здесь и сейчас восторжествует слово Спасителя, сокрушив вековое иго ложных богов. И втайне надеялся, что триумф святой церкви и рыцарской доблести на сей раз не омрачится кровопролитием.
Два года в восточных землях, так непохожих на благодатные пашни и тучные пастбища милой сердцу Тюрингии... Это время стало для Дитриха испытанием не только сил, но и веры. Война с полудикими пруссами мало напоминала красочные, героические сражения, о которых слагают баллады. Противники редко встречались в открытом бою. Внезапный налет язычников на рыцарский отряд или крепость неизбежно влек за собой слепую, жестокую месть. Отчаявшись разыскать нападавших, крестоносцы обрушивали удар на ближайшие села.
Детей, стариков и женщин косили отточенной сталью и жгли как траву - просто для устрашения. Кровь невинных людей омывала черную от пожаров землю. И с каждой пролитой каплей слабела уверенность Дитриха в том, что он совершает дело, угодное Богу.
Но здесь, возле капища, некогда почитаемого среди всех окрестных племен, никто и не думал сопротивляться дерзкой затее пришельцев. И Дитрих знал, что дело не в горстке вооруженных кнехтов, которым велено прикрывать его спину. Местный старейшина, давно уже принявший крест, наверняка и сам срубил бы под корень священное дерево предков. Только страх перед подлинным властелином здешних краев, жрецом из древнего рода Кривингов, не позволял ему сделать это. А в народе тем временем пошли слухи, будто вековой дуб Ромове не берут ни огонь, ни железо. Чужакам не мешали и лишь тихонько посмеивались над попыткой уничтожить могучее дерево.
Дитриху тоже сперва показались странными действия брата Вильгельма. Прибывший вместе с отрядом монах решил освятить его секиру прилюдно, на глазах нехристей. Во время обряда юному рыцарю пришлось обнажить голову и склонить колени. Дитрих не понимал, какой во всем этом прок. Он был уверен, что дерево упадет под его боевым топором безо всякой помощи свыше. Так зачем гневить Господа, докучая ему ненужными просьбами?
Лишь когда рыцарь встал на ноги и направился к узловатому, в три обхвата, стволу огромного дуба, он ощутил, как десятки тревожных взглядов пронзают его насквозь. Христианский обряд наконец-то посеял трепет в сердцах собравшихся здесь варваров. Жреца среди них уже не было - видно бежал, устыдившись бессилия перед святым крестом.
Дитрих обошел дерево в поисках места, наиболее подходящего для удара. На высоте его роста ствол украшали резные лики триады прусских богов. Дитрих не знал их имен, да и знать не хотел. В праведном рвении он изрубил чуждых идолов в щепки тяжелым лезвием. В толпе прокатился тихий, невнятный гул, но никто не сделал и шага. А рыцарь уже заносил секиру, целясь чуть выше корней.
* * *
Это было похоже на битву, долгую и жестокую. Дерево поддавалось с трудом, будто прочный вражеский панцирь. Мучала жаркая, влажная духота - предвестница грозового ливня. Дитрих и не заметил, как стали сгущаться сумерки.
Тянуло хоть ненадолго выпустить из рук древко, слегка отдохнуть, подкрепившись пищей и добрым вином. Но Дитрих стыдился выказывать перед поселянами слабость. По той же причине он не позволил сменить себя никому из кнехтов, и даже не скинул мешавший работе плащ - ослепительно белый символ чистоты помыслов. Оставалось лишь радоваться, что незачем надевать доспехи, как в настоящем бою.
Природа наделила юного Дитриха удивительной для его возраста крепостью мускулов. Рана на теле дерева становилась все глубже, странный медвяный запах смешивался с ароматами трав и дыханием близкой грозы. Грянул раскатом гром, будто и впрямь боги гневались на дерзкого смельчака, осквернившего капище.
Молния, что без промаха бьет в одну, только ей известную цель. Нарастающий гул ударов металла. Незримые стены готовы рухнуть, явив миру нечто, лежащее за пределами веры и здравого смысла.
Бешеный порыв ветра качнул раскидистый, толстый сук священного дерева. Дитрих не смог увернуться и, оглушенный, рухнул на землю. Когда он поднялся снова, вершины холмов, деревья и люди кружились, как хоровод в деревенский праздник.
Перед глазами мелькнула нелепая фигура брата Вильгельма. Монах застыл библейским столпом. Неодолимая сила сковала его, лишив возможности мыслить и действовать. Все остальные - и кнехты, и поселяне, - тоже стояли молча. Словно происходил поединок, в который никто не имел права вмешиваться.
И тут ветви дерева ожили. Двигались они столь стремительно, что было бы глупо винить в этом ветер. Первый удар Дитрих принял как неприятельский меч, на окованное железом древко. Вращая секиру, срубил еще несколько сучьев. И резко, с плеча направил лезвие вниз, в открытую рану на мощном стволе врага.
Древко секиры треснуло точно посередине. И поздно было спасаться, пытаясь выскользнуть из смертельных объятий. Ветви, смыкаясь вокруг неподвижного тела, уже не скрипели, а жалобно выли. Ствол извивался, как туловище дракона, оглашая ночную тьму громким ревом. Корни лезли наружу, стремясь оторвать ноги Дитриха от земли.
В последнем, судорожном рывке человек навалился на дерево. Попытка была почти безнадежной, и все же подрубленный ствол не выдержал. Священный дуб с треском рухнул, увлекая Дитриха за собой.
* * *
Молния ударила в выщербленный, развороченный пень огромного дерева. Вспыхнул костер, и тут же угас под струями хлынувшего дождя. Лишь золотистое, недоступное взгляду простого смертного пламя горело все ярче. Незримое, полыхало оно над покинутым капищем. Неощутимое, растекалось оно вместе с кровью и терпким растительным соком. Земля от Ромове до самой Гирмавы** снова жила и полнилась животворным огнем. Разве найдется цена, которую жаль заплатить за это?
Дуб повержен, но сквозь него прорастут молодые побеги. Святилище гибнет, но лишь затем, чтобы вернуть земле накопившуюся в нем силу. Так было не раз, так будет снова и снова. Иначе не возродиться исконным богам по прошествии череды столетий. А новая вера подобна секире, неодолимой, пока не сломается древко. Мертва основа ее.
Верховный жрец любовался скромною красотой обновленной земли. Но сам находился уже в ином, воплощенном собственной волей мире. Невидимый остальным, простирал он оттуда руки навстречу живому пламени. Пора уходить, но однажды наступит время вернуться.
* * *
- Будто медведю в лапы попал! - сокрушался один из кнехтов. - После такого никто не жилец, поклянусь, чем хочешь. Жаль, молодой еще, а воин был хоть куда.
- Помолчи! - монах склонился над изувеченным юношей. - Душа его отходит. Во имя...
* Языческий праздник народов Балтии.
** Древние святилища пруссов на территории Калининградской области.