Аннотация: Различные части этого рассказа спёрты у Стругацких, Лема и Силверберга. Может, и ещё у кого-то подтибрил, не помню.
Рыжая жопа, что смотришь?
Проснувшись от легкого прикосновения к щеке, Кунгурцев разлепил веки и увидел в десяти сантиметрах от лица пару янтарных с вертикальным зрачком глаз.
-- Тварь, чего тебе надо? -- спросил он хрипло.
Глаза исчезли. Кунгурцев покорно откинул одеяло и поплёлся на кухню.
-- Кошка, это подлая пакость -- поднимать меня за пять минут до будильника! -- пробормотал он. -- Жрачка у тебя есть, вода есть, чего ты хочешь, Луизхен, рыжая моя сволочь? Внимания?
Стояли предрассветные сумерки. Далеко на горизонте колыхались светящиеся золотистые нити, образуя причудливые формы. В народе их называют "паутинками", а по-научному -- оптический предрассветный Нурт-феномен. Кунгурцев жарил яичницу на самогреющем камне и слушал радио.
Главная новость: в Китае прорвавшие огненную стену псевдакридиды остановлены резервной киберчастью. Электромагнитное воздействие, на которое возлагали надежды, себя не оправдало. Газы ещё раньше оказались неэффективны. Диктор сказал, что даже в случае скорейшего уничтожения насекомых экологический ущерб от них будет восполняться долгие десятилетия. Ведущие обсуждали, будто всерьёз, возможность применения атомных бомб. Кунгурцев только дивился идиотизму.
Сюрприз преподнесли местные вести. В центре города ночью появилась локальная подземная хронодифракция. Из-за этого, в частности, было остановлено движение по всем веткам метро. Кунгурцев чертыхнулся: придётся уходить на двадцать минут раньше.
Он вышел из подъезда и обомлел, увидев над крышами огромное, в половину лилового неба, отражение своего лица. Отражение было буро-малинового оттенка, полупрозрачное и несколько искажённое. Оно повторило отвисание челюсти и удивлённый взлёт бровей, прежде чем Кунгурцев, чтобы не кривляться на весь город, овладел мимикой.
Как ни многообразны проявления Нурта, такого Кунгурцев раньше не видел. По дороге к остановке он размышлял, можно этот небесный лик считать добрым знаком или нет, и решил, что можно.
Ожидая маршрутку, Кунгурцев смотрел на рабочего, который у окна заброшенного дома прибивал обратно доску, отодранную ночью, вероятно, мальчишками. Двадцать лет поколения мальчишек пытают храбрость, заглядывая тайком внутрь. Что ни один не ослеп, взрослые считают чудом. Кунгурцеву пришло в голову, что уже два месяца не было слышно изнутри дома низкого гула, и яркий, точно от сварки, свет, не озарял окна верхних этажей, и что таких долгих перерывов до сих пор не было.
Подошёл автобус. Садясь, Кунгурцев краем глаза уловил небесную рожу. Она была заспанна и хмура. Автобус тронулся, свернул на Новую Окружную и ехал теперь вдоль высокой стены, по гребню которой шла колючая проволока, полускрытая вырывавшимися с той стороны оранжевыми растениями. За проволокой вставало солнце, и небо из лилового становилось зелёным с красными переливами. Рожу из салона было не видно, и Кунгурцев надеялся, что она искажена достаточно, чтобы попутчики его не узнали; а ещё -- что новый Нурт-феномен рассеется до того, как он приедет.
О работе Кунгурцев не думал, потому что был уверен, что всё пройдёт гладко, а ещё потому, что уверен был не до конца.
Когда журналист, пишущий про развитие контакта с Нуртом, придёт два года спустя расспрашивать Кунгурцева для своей книги, тому будет, что сказать:
"Вам нужна интересная история.
События, сцепленные причинно-следственной связью и выстроившиеся вдоль силовой линии, называемой сюжетом, как железные опилки вдоль линий магнитного поля. Ряд кризисов и разрешающих их откровений. Герои, на место которых хочется поставить себя.
Здесь такой истории нет.
Интересен здесь только сам Нурт. Рядом с ним герои бледны, их откровения маловажны, истории никчемны. И чем сильнее вы выставите их на передний план, тем это будет яснее. Забудьте про людей."
Ничего такого, впрочем, Кунгурцев не скажет, потому что журналисту действительно нужно будет не это.
Они выстрелили в небо электромагнитными импульсами, просигналив для начала последовательность простых чисел: два-пауза-три-пауза-пять-пауза, и так до семидесяти трёх. Подождали 90 секунд и повторили. Затем пошли числа Фиббоначи, затем пифагоровы тройки, затем опять простые.
Наконец Кунгурцев сказал: "Теперь телега" -- и сосредоточился, представляя себе картину, которую хотел сообщить Нурту -- нашествие псевдакридидов. Шлем с электродами считывал ритмы его мозга, и антенна на крыше станции передавала их, многократно усиленные, в пространство.
Таких станций в мире работали десятки. Правительство надеялось, что хоть одна привлечёт внимание Нурта.
Помощник ждал, когда пройдёт полчаса, и смотрел на начальника. Губы Кунгурцева шевелились, и помощнику казалось, что тот молится. Наконец прозвенел таймер, и Кунгурцев открыл глаза:
--Двадцать минут перерыв, затем по новой.
Они сделали четыре цикла и начали пятый, когда Кунгурцев почувствовал мелкую дрожь сначала в пальцах рук, а потом по всему телу. Во рту появился тошнотворно приторный вкус, и Кунгурцев будто услышал удалённые глухие удары. Он крикнул: "Всё, стоп!" -- и тут удары стали всё чаще и чаще, а перед глазами замелькали красные и зелёные огни.
Ему показалось, что это длилось несколько минут, хотя прошли только секунды, прежде чем он пришёл в себя, и, сказав: "На сегодня закончили", -- стал снимать с бритой головы шлем с электродами.
-- И что теперь? -- спросил помощник.
-- Всё. Он нас услышал, ждём реакции.
--А долго ждать, Дмитрий Петрович?
--Не знаю. Это Нурт. Он непредсказуем.
Экстренное сообщение прозвучало в эфире уже через полтора часа. Натиск псевдакридидов внезапно прекратился, и на кадрах, переданных разведывательными беспилотниками, не было ни одного живого насекомого -- только безжизненные сегментированные тела, усеявшие Маньчжурскую равнину.
Источник распространения гигантских насекомых так и не обнаружили. Никого это, впрочем, не удивило. За двадцать лет, прошедших с появления Нурта, земная наука уже привыкла опускать перед чудесами руки.
На досуге Кунгурцев рисовал пейзажи. Какой-нибудь один всегда висел у него на стене. Трава на них всегда была зелёной, а небо синим. Пейзажи были бездарны и неумелы. Кунгурцев это понимал.
--Дмитрий Петрович! -- сказал помощник застенчиво. -- А почему правительство не проводит такие сеансы постоянно?
--А зачем?
--Они могли бы установить что-то вроде дипломатических отношений. Вступить в настоящий контакт.
--Пытались, -- сказал Кунгурцев. -- Я тогда ещё в школу ходил.
--И почему прекратили?
--Не то, чтобы прекратили. То, что сейчас происходило, и есть наши дипломатические отношения. Вот уж пятнадцать лет они таковы, и никуда с этой точки не сдвинулись. И вряд ли куда сдвинутся.
--Это как-то... странно. Нурт разумен. Он может нас понимать. Очевидно, что настроен он дружелюбно, потому что помог нам сейчас и помогал раньше. Всё это обещает переговорам успех. И выгода от переговоров должна быть огромной. Будь я президентом -- я бы старался вступить в контакт до победного конца.
Кунгурцев пожал плечами.
--А зачем нам это? Мы уживаемся с Нуртом и так. В чрезвычайных случаях -- как сейчас, или как тогда, во время эпидемии -- он нас даже спасает. Чего ещё можно хотеть?
--Я вот смотрю вокруг, Дмитрий Петрович, думаю... С тех пор, как Нурт появился на Земле со всеми своими чудесами и феноменами -- человечество остановилось в развитии. Об этом уже многие говорят. Техника освоила все эти небывалые вещи, появившиеся вместе с Нуртом -- самонагревающие камни и прочее -- и замерла. Наука и искусство топчутся на месте. Полная стагнация. И самое худшее -- мы с ней смирились. Человечество деморализовано. Нурт настолько впереди, что кажется бессмысленным его нагонять. Тем более что его путь отличается от нашего. Много кто говорит, это значит, что наш с самого начала ошибка. И единственный выход, Дмитрий Петрович, который тут может быть, -- поступить в ученики к самому Нурту. Он хорошо к нам относится. Можно было бы надеяться, что он поделится с нами знаниями. Волшебства на свете нет, всё его могущество -- лишь сумма накопленных знаний. На сколько бы тысяч лет Нурт ни был впереди, должна быть какая-нибудь толика сведений, которую он мог бы нам передать, а мы усвоить. И ничего не может быть важнее этого, если мы только не хотим и правда смириться... Вы так на меня смотрите, Дмитрий Петрович, будто я что-то очень наивное говорю.
Кунгурцев пожал плечами.
--Смиряться нас никто не обязывал. А что до того, чтобы он нас учил -- честно говоря, не верю.
--Почему?
Кунгурцев наконец дома. Заспанная Луиза выплывает из комнаты ему навстречу и потягивается, припадая на передние лапы.
-- Ну, -- говорит Кунгурцев ласково. -- Ну, рыжая жопа, что смотришь?