Человек устыдился процесса деторождения и с этого началась культура. Со временем разум развился настолько, что смог генерировать сверхкультуру, то есть, философию, основная функция которой заключается в противостоянии культурному контексту. Иначе говоря, философия должна быть неудобной, иначе она деградирует в софоложество, которое представляет собой пережёвывание мёртвых мыслей философов прошлого с целью имитировать умственную деятельность и получить вознаграждение. Философия оставила за собой право на честные рассуждения, в духе известного восклицания: " - А король-то голый!" Симптоматично, что это знаменитое восклицание сказочник Андерсен приписал не философу, а ребёнку.
Родители морально ответственны за детей. И, в первую очередь, перед самими детьми; за то, что решили за них, что они будут жить. Если исходить из благородной истины Будды, порождая детей, мы совершаем по отношению к ним преступление. При этом, если дети уже есть, нормальные родители стремятся сделать их жизнь более или менее сносной.
С какого возраста дети становятся полностью дееспособными? С позиций закона они несут уголовную ответственность за убийство с 14 лет. Уже в этом скрыто противоречие, но оставим его на совести составителей законов. Получается, что недопустимость убийства дети уже понимают в 14, а нравственная недопустимость самоубийства и ранней половой жизни для них остается загадкой до 18. Непонятна и сама эта совершенно условная граница: за день до четырнадцатилетия дети ещё могут безнаказанно убивать, а спустя сутки, всё, шабаш. Глупо и нелогично всё это. При этом в Иране девочек выдают замуж с 13 лет, а в цивилизованных государствах Европы детей в обязательном порядке учат заниматься мастурбацией и предлагают им свободно выбирать свой пол (!). А также допускают усыновление детей гомосексуалистами.
Вы скажете, что нам наплевать на европейцев и мусульман, поскольку у нас свои традиции и свои взгляды на эти вопросы. Согласен. Но обратите внимание, что всё это сильно напоминает уверенность верующих в том, что только их вера является истинной, а все остальные обречены на ад. Возьмите, к примеру, вегетарианцев, которые запрещают маленьким детям кушать мясо. Или практику обрезания не сознающих смысла происходящего детей. У каждого родителя свои представления о том, что необходимо детям. А в итоге имеем следующее: родители без спроса рожают детей и затем упорно навязывают им свои взгляды на жизнь, пользуясь их финансовой зависимостью как удавкой. Некоторые продолжают насиловать волю детей даже когда их дети сами становятся родителями.
А что если родители вполне заурядные люди, а их ребенок - Ломоносов? Не случайно последний ночью и в метель убежал из родительского дома к приятелю, одолжил у него полукафтанье и отправился без спросу в Москву. Ведь родителям очень сложно увидеть нравственное и интеллектуальное превосходство детей, которых они сажали на горшок. А вот если подросток кого-то убил, наказание несёт лично он сам, а родителям вообще ничего не будет. То есть - ну вообще ничего.
Именно философы и дети способны ощутить несостоятельность жизни, как в частностях, так и в целом. Дети, достигнув переходного возраста, начинают интуитивно сознавать, что мир, куда их без спроса ввергли, не должен быть. Но философы, в отличие от детей, способны всё это грамотно сформулировать:
- с позиций онтологии: небытие есть, а бытия нет, ибо то, что непременно случится, уже произошло. Все уже до своего рождения мертвы.
- с позиций эстетики: если всё совсем запущено и человек дотянул до состояния старости, он начинает выглядеть омерзительно. Это угнетает, особенно женщин. Не случайно женщины намного чаще мужчин прибегают к самообману в форме пластической хирургии.
- с позиций религии: "Наш благословенный Спаситель пожертвовал своей жизнью, и пролил свою кровь" (клирик Джон Донн "Биотанатос").
- с позиций права: право на жизнь предполагает и право на смерть. Поскольку юридическая ответственность за убийство наступает с 14 лет, начиная с этого возраста человек несёт ответственность и за свою жизнь.
- с позиций этики: жить разумно и нравственно в наличной иллюзии мира немыслимо. Отсюда известная формула античного стоицизма: достойно жить невозможно, достойно умереть легко.
В целом же, подростковый максимализм, пускай это честность от недоумия, последовательнее взрослого лицемерия. Ведь взрослые тоже сознают бессмысленность жизни ради самой жизни, но загоняют эту мысль на задворки сознания и продолжают с этим жить. Почему?
Дело здесь в следующем: есть два уровня мировоззрения - теоретический и практический. Последний свойствен всем без исключения людям. Ну, по крайней мере, всем, у кого в порядке с психикой. Это так называемое обыденное сознание, картинка мира, построенная на основе личного опыта. Однако личный опыт по определению глубоко субъективен. Каждый человек видит только крошечный фрагмент мироздания, причём со своей крайне ограниченной точки зрения, не более того. Так вот, обыденного сознания вполне достаточно, чтобы каждому из нас ориентироваться в собственном пространстве жизни. Теоретически обоснованное мировоззрение это философия. Она стремится подняться над личным опытом и мысленно взглянуть на жизнь в целом.
Но если для проверки каждого положения, сформулированного на втором уровне, мы будем обращаться к первому, второй уровень сделается вполне излишним. Конечно, возможно, что так и есть. Именно поэтому философия никогда не станет достоянием масс. Однако на практическом уровне любая картина мира будет иметь статус частного случая и ничего не даст нам для характеристики жизни в целом.
Применительно к проблеме нравственности, суицида и т.д., всё это выглядит так. С позиций практической нравственности суицид, смерть близких - всё это ужасно. Но являются ли экзистенциальные эмоции миллиардов людей критерием философской истины, да и вообще просто истины?
Думаю, что ни в коем случае. Пускай Лев Толстой бегает за истиной в пропахшую махоркой и онучами избу неграмотного мужика, если ему так нравится. Я утверждаю, что эмоциональные состояния всего человечества критерием истины служить не могут.
Например, многие тысячи лет люди поголовно верили в мифологию, а потом в религию. Стали разуверяться лишь в последние две-три сотни лет, что, по сравнению с периодом веры выступает как арифметическая погрешность. До Коперника всё человечество так же дружно верило, что Земля неподвижна, а вот Аристарх Самосский в гордом одиночестве заявил изумленным грекам, что Земля имеет форму шара и вращается вокруг Солнца. Греки ему, разумеется, не поверили. Не исключено, что они рассуждали так: "Почему я должен придавать статус истинного познания эмоциональным переживаниям какого-то смертного, который назвал себя "философом", и не доверять своим чувствам?"
Но если эмоции не являются критерием истины, можем ли мы положиться на мысль? Думаю, что полностью ни на что полагаться не стоит. Достаточно ориентироваться на логику. Так, Иммануил Кант был сторонником формальной логики. Он был убежден в том, что, если грамотно выстроенные логические умозаключение входят в противоречия с общепринятыми представлениями о действительности, то тем хуже для действительности. Он же, как известно, излагал свои аргументы нарочито заумно и непонятно. Видимо для того, чтобы защитить их от критики со стороны носителей практического мировоззрения.
Я же рассуждаю следующим образом: Homo sum, Nihil a me alienum puto. Как человек, жалею самоубийц. Но как философ понимаю, что жизнь лишена всякого смысла и длить её, в каждом отдельном случае, означает длить страдания и сугубый абсурд. Остроту страданий помогают уменьшить лишь безнадёжность и отчаяние, сделавшиеся, подобно Иисусовой молитве исихаста, неявным фоном жизни. Их не замечаешь, потому что, казалось бы, чисто внешне всё идёт более или менее ровно. Но вот, повинуясь какому-то безотчётному импульсу, который, как и всё остальное, от нас не зависит, заглядываешь в себя и удовлетворённо видишь: здесь они, родимые, здесь. Отчаявшемуся терять-то особо нечего, поскольку в душе он давно уже всё потерял. Надежда умирает первой.
Очевидно, что налицо некая двойственность, которая встречается повсеместно. Представьте себе, что юриста попросили высказать своё мнение об убийстве, совершенном из соображений восстановления справедливости. Так вот, он вполне вправе сказать; как человек я его понимаю. Но как юрист вынужден следовать букве закона. А что ещё юристу в такой ситуации делать: подтянуть закон к человеку? Но это невозможно. Уничтожить в себе чувства? И это едва ли возможно, да и зачем? Чтобы соответствовать некой абстрактной идее недвойственности? Подобным же образом, в духе амбивалентности, рассуждают политики, например, Путин по вопросу своего отношения к распаду СССР, помните? И священнослужители. И философы. При этом критерием истины у философов являются не мнения толпы, а законы мышления.
Однако представим, что в качестве критерия истины выступает именно практическое мировоззрение. Тогда вырисовывается следующая немудреная картинка мира: смысл жизни заключается в самой жизни. Следовательно, необходимо делать всё для сохранения собственной жизни, причём при любых обстоятельствах, а также оставить потомство. Покуда есть возможность, то есть, пока это не касается непосредственно нас, тему страданий и смерти нужно загонять в подсознание (не случайно индийский царь не выпускал своего сына, будущего Будду из дворца!). Иначе говоря, следует уподобиться животным и жить в иллюзии вечности.
Очевидно, что практический разум и обслуживающая его культура, включая и большинство философских систем (хотя бы в форме оговорок и притянутого за уши оптимизма), представляют собой вариации на заданные инстинктами самосохранения и продолжения рода сюжеты. Философия небытия в этом отношении выступает как девиация, нарушение принятых культурных норм. Она реализуется на грани фола.
Именно поэтому и Чанышев и даже философы буддийской мадхьямики, внезапно останавливают разбег своей мысли, замирая в ужасе над пропастью. Как говорил мой земляк Кант: "Несовершеннолетие по собственной воле заключается не в недостатке разума, а в недостатке решимости и воли воспользоваться им". А причина недостатка решимости заключена в практическом мировоззрении, которое исторически служит средством приспособления к миру, но никак не средством отказа от него. Даже отказ от мира монахов есть лишь ещё одна форма приспособления к миру. Вся человеческая психосоматика полностью ориентирована на выживание любой ценой. При этом данная интенция совершенно иррациональна.
Согласно философии небытия вселенная есть болезнь пустоты. Так вот: человек стремится жить, примерно так же, как больной алкоголизмом жаждет пить. И жить и пить это два вида зависимостей. Они в некотором смысле взаимно противоречат друг другу. Скажем так: если маниакальное и совершенно иррациональное стремление всего живого жить представляет собой болезнь пустоты, то столь же безумная жажда пить это уже "болезнь болезни".
Получается, что медленно убивая себя, алкоголик потихоньку выздоравливает от болезни жизни. Алкоголики часто предпринимают титанические усилия "завязать", так же, как философ пытается освободиться от привязанности к жизни. Обычно благие намерения терпят фиаско и субъект продолжает мрачно жить и пить. "Но что происходит дальше? - вопрошает он. - А ничего. Я продолжаю жить своей повседневной жизнью, получая свои порции радостей и горестей. В чем же дело, почему я до сих пор жив?" Вот она, та самая пресловутая раздвоенность!
Смотрите, с одной стороны доводы разума призывают: не пей, наложишь в штаны, опозоришься, сдохнешь! А с другой - ноги сами идут в кабак. С одной стороны разум говорит пионервожатому-маньяку: Сливко, брось привычку насиловать и вешать пионеров и снимать про это кино, рано или поздно непременно поймают и расстреляют, а это страшно и больно! Разумные, согласитесь, доводы. Но маньяк ничего не может с собой поделать, и, сопя от мерзкого вожделения, стягивает трусишки с очередной жертвы. Насколько же неизмеримо сильнее, по сравнению с перечисленными патологиями, маниакальное стремление человека жить!
И что способен ему противопоставить философствующий разум? Он может сколько угодно говорить: бросай, пока не поздно, нелепую привычку жить, не оттягивай свой конец, иначе дотянешь до возраста дисциркуляторной энцефалопатии и превратишься в животное, опозоришься, а потом всё равно сдохнешь. Но куда там! Живут до последнего, и даже умерший в ужасных муках от рака саратовский писатель Игорь Алексеев до последнего вздоха корчится в своей камере пыток. Зачем? А низачем. Потому что болезненная зависимость от жизни тысячекратно сильнее зависимости от алкоголя.
Что делать? Прекратить в этой связи философствовать? Оно бы и к лучшему, но, увы - раз начав, очень сложно остановиться. У Льва Николаевича, по крайней мере, не получилось. Это как с умением плавать или со знанием иностранного языка - раз научившись, забыть почти невозможно. Разве что путём удара чем-нибудь тяжелым по голове. Не случайно дзенские коаны рассматривают данный способ как наиболее надежный путь к просветлению.
![[]](/img/f/filatow_w_w/vosp/d7ce2ac.jpg)