|
|
||
Утешение пришло, прислонилось к косяку и улыбалось той всезнающей улыбкой, какая бывает только у святых. Был уже день. Солнечный луч прорывался между штор и делил комнату пополам тем самым пыльным светом, в котором пыль имела вид морской взвеси. Она не спеша вращалась, как бы даже получая удовольствие от тепла, света и самого движения. Медитация,- подумал Паштетов и с удовольствием принялся наблюдать это брожение. Пыль не спеша двигалась в световом аквариуме и наблюдать её, казалось, можно было на протяжении Вечности. Чем они и занялись. Наблюдать можно было и саму Вечность. Она походила на резиновый жгут, время в ней имело свойство растягиваться, удаляя на концах своих прошлое от будущего, при этом утончаясь до состояния струны, на которой при желании можно было исполнить звук Ом или какую-нибудь не хитрую мелодию.
Когда Вечность кончилась, Паштетов предложил Утешению поесть. Утешение, как это ему и свойственно, не отказывалось и вполне бодрым шагом подошло к столу, уставленному нехитрой снедью, что не была убрана со вчерашнего дня, когда Паштетова навещала Хандра и, ловко достав из-за голенища сапога, алюминиевую ложку, с достаточной долей аппетита приступило к трапезе. Когда оная подошла к концу, Паштетов, играя на лице неловкой улыбкой, полной тайной надежды, спросил:
В словах его, как обычно, звучала та уверенность, которой и питался, в свою очередь, Паштетов. Так что можно было считать, что они оба теперь были сыты. Так и считая, они подошли к окну.
За окном, как обычно, шла Жизнь. Она выглядела очень озабоченной и суетливой, при этом на удивление толстой женщиной неопределённого возраста. У неё было очень серьёзное лицо и, хотя движения её были несколько угловаты и не всегда уверенны, управлялась она со своими делами весьма успешно. Не на секунду не оставляя своего занятия она, как и в прошлый раз, деловито шагая, отмеряла ими [шагами] разные геометрические фигуры. При взгляде со стороны, трудно было отыскать в этих движениях хоть какой-то смысл, но серьёзное выражение на её лице заставляло думать, что мы чего-то недопонимаем и тем самым недооцениваем важности её работы. Периодически Жизнь бросала на нас серьёзные и укоризненные взгляды, намекая, видимо, на наше неоправданное безделье, от чего в скорости мы оставили наше занятие.
В дверь постучали.
Создав возмущение в аквариуме пыли, так что пылинки беспокойно заметались, будто ища выхода, Паштетов подошел к двери.
И тут на него навалилась Грусть. Она была настолько тяжела и огромна, что занимала практически всё пространство комнаты, а некоторыми частями даже вылезала в окно и капала на прохожих. Грусть имела вид вязкого теста, движения в нем лишь отбирали силы, но желанного облегчения так и не приносили, поэтому Паштетов решил, что лучше меньше двигаться и экономить их [силы]. Побыв некоторое время в таком тягостном и, прямо скажем, неудобном, неприятном положении, он решил все-таки освободиться от липких объятий и сделал несколько, с виду достаточно комичных, движений, от которых лишь запыхался, а Грусть только плотнее и даже как-то заботливее обняла его и прижала к паркетному полу, видимо подчёркивая таким образом бессмысленность и необоснованность его действий.
Лёжа на полу, Паштетов стал видеть промежутки между паркетинами. В них можно было разглядеть ёлочные иголки, булавку и даже горох, а так же другой мелкий мусор, за долгие годы образовавший в Паштетовской квартире межпаркетный культурный слой. Он неловко поёрзал, ища глазами Утешение, он даже пошарил вокруг себя руками, пытаясь нащупать его, но безрезультатно.
Удивительно, но пыльный аквариум можно было наблюдать и отсюда, с пола он смотрелся ещё загадочней. Паштетов лёг поудобней, положил руку под голову и пустил всё на самотёк.
Было уже темно, когда навалилась Усталость, потом навалилось ещё Что-то, от чего стало трудно дышать, потом Паштетов перестал помнить себя.
|