Светлой памяти Патриарха Всея Руси Алексия Второго
"Сначала полюби того,
к кому ты обращаешься,
потом вызови любовь к себе,
и только потом что-то ему говори
о Боге и Христе"
Святитель Николай Японский
- Тебе звонили из библиотеки!
Забыла я, что книги давно пора вернуть. Да Ира подождёт, ничего!...свой человек. Но стыдно, что затянула с этим делом. Сейчас возьму книжечки для первоначальных и подарю библиотеке - заглажу вину.
Вот он, тихий уютный подвал, преображённый в Православный центр. Звенит колокольчик на входной двери. В зале никого нет. Только Патриарх смотрит с портрета, в светло-зелёной патриаршей мантии.
Ира Черепкова, библиотекарь, сидит за дверью.
...Мы познакомились год назад. На занятиях. Она напрашивалась на двойку. Кажется, не знала ...про этап христианской истории, когда были гонения на христиан при каком-то императоре. Встаёт и говорит: "Не знаю. Не выучила. Ставьте двойку", а на плечах у неё платок с цветами - как из ансамбля Бабкиной. С розами по чёрному фону. Косметики нет на лице, волосы с сединой косичкой. Говорит не по-нашему. Ни окает, ни акает - но всё равно, не местная. С веснушками, но не рыжая. Одним словом - стиль кантри. После занятий мы вместе свернули за угол к храму Свято-Вознесенскому, где она венчалась когда-то. Я пошла за компанию, потому что видела этот храм только с моста, вдалеке за крышами.
А тут у неё вроде как офис. Протягиваю книги. Уходить неохота сразу. Сажусь на стул и рассматриваю диски с фильмами.
Входит мачеха. Для неё сюрприз столкнуться здесь со мной. Тоже книги пришла сдавать, за сына. Сама она их не читает и в церковь не ходит, готовит вкусно и аккуратистка, бокалы у неё в серванте всегда блестят и переливаются. А тут покраснела и руки задрожали, начала что-то бормотать. За спиной ровесник старичок лет семидесяти. Ей неловко, что пришла с посторонним мужчиной! Мне и смешно, и грустно. Если бы она так не дрожала, мне бы и в голову не пришло задуматься: "А не впала ли она в блудный грех по дороге в библиотеку?"
Оправдывается, принимает моё молчание за немой укор, и чуть не плачет.
- Хотите завтра с нами в монастырь поехать? - вдруг спрашивает Ира, выводя всех из состояния неловкости.
Я согласна. Старички уходят, закрывая дверь с колокольчиком.
Оказывается, у Иры поселился лагерь православный.
- Пожалуйста, называйте меня Ириной Александровной при детях. Для авторитета.
Фыркаю в ладошку. Если человеку хочется поиграть в педагога, что б его называли по отчеству - не проблема! Ирина Александровна.
- Поможете? Еду с ребятами одна, Нина Петровна заболела.
Мне предстоит мыть посуду в трапезной. "Ура-ура!" - восклицаю мысленно, радуясь, что буду подальше от вечно дерущихся отроков, и интересуюсь их количеством.
- Одиннадцать, - говорит Ира, - если Васютка не поедет.
- А как институт-то твой? - помню, что поступила она в Московский Свято-Тихоновский.
- А никак, - говорит, - Не по силам стало. Голова уже не та. И нет времени учиться.
Стоит летняя жара, по городу летает тополиный пух. Люблю свой город за это пуховое летнее одеяло. Пилят тополя на проспекте. Падают тополя и остаются от детства фрагменты в виде пней широкого диаметра. Пни не корчуют. Так и торчат они то тут, то там по городу, где - выше, где - ниже. Смотрю на один - может, он помнит прабабушку мою? Или прадедушка рядом проскакал, позвякивая шпорами... Или шли бабушка с дедушкой вечером из кинотеатра "Форум", засверкала молния, полил дождь - побежали под тополь, стояли долго...и пахло свежими почками, и бордовые тополиные серёжки падали на головы, а они смеялись и стряхивали друг с друга. Притворяюсь уставшей и сажусь на этот пень посреди города. Здравствуй, пень. Прости, пень. Тихонько глажу шершавые борозды коры и иду дальше.
Нужно вещи собирать. Взять постельное бельё, что-то из продуктов. Брать одеяло или не брать?
***
Наутро я уже сижу в автобусе с толстой сумкой, в которую умудрилась запихать кроме одеяла и подушку. Приходят дети с родителями и бабушками. Ира, Ирина Александровна, рассаживает их особым порядком. Мы заезжаем за провизией - сухим пайком на двое суток - и почти трогаемся с места, но тут прибегает Васютка, у которого прошёл живот, и который тоже едет с нами. Васютка плюхается рядом со мной, потому что в маленьком автобусе места больше нет. Мы вернёмся только завтра. Я в первый раз останусь ночевать в монастыре!
Автобус катит по центральным улицам, сворачивает в право с проспекта, прощается с окраиной города и выезжает на кольцевую. С окружной дороги не видно новостроек, только шпиль колокольни Собора Всех Святых в самой верхней точке города пронзает небо золотой иглой. Дорога до монастыря займёт около двух часов.
Ира не поёт с чадами молитв и не читает Акафист. Я закрываю глаза, а когда просыпаюсь - вот и поворот на монастырь с трассы, а вот и въездные ворота. Дети вытаскивают из автобуса сумки.
Никого не видно. Сюда только паломники приезжают, местный транспорт не ходит, а от трассы - километров пятнадцать.
Идёт монах мимо, подходит к нам и спрашивает:
- Вы откуда?
- Из города, - говорит Ира, - Мы звонили вчера, договаривались, что приедем.
- Да? - переспрашивает монах, - А с кем разговаривали?
- Настоятель наш с отцом Макарием говорил.
- Отец Макарий - это я, - говорит монах задумчиво.
"Так, - думаю я, - что делать будем? Везти детей назад?! Печаль-то какая...Вот приехали, а никто и не ждал..."
- А вы как приехали, надолго? - продолжает медленно монах.
- С ночёвкой, - отвечает Ирина.
- Жаль у нас сейчас везде тут ремонт... - размышляет монах.
Я уже чуть не плачу. И хочу влезть в разговор, и сказать, что мы сейчас уедем, потому что не хотим никого затруднять.
Монах уходит, затем возвращается и ведёт нас в строящийся дом, где на первом этаже кипит работа и пахнет свежими стружками, и белокурый их ворох валяется на земле, а на второй этаж идти надо по доскам, потому что пол ещё не везде готов.
- Только вы за ними присматривайте, чтоб осторожно тут, не поранились обо что.
Полные энтузиазма, мы поднимаемся на второй этаж - и попадаем в пустую, только что отстроенную комнату с новыми, еще не покрашенными рамами и полом. Нам приносят ковер и целый ворох старых пальто. Все кидают сумки на пол, девочки принимаются мыть пол, мальчики стелют ковер, потом раскладывают пальто вместо матрацев и накрывают их привезенными с собой простынями.
Церковь пока закрыта. Мы идём в лес гулять. Лес здесь светлый, смешанный: сосны и берёзы, дубы, орешник и много ещё чего. А вот и красавица Ока. Берег крутой, обрывистый, не для купаний.
Пока я любуюсь природой, Ира возится с отроками. Васютка шишку потерял. Он хнычет, и сейчас реветь начнёт. Ирина Александровнаидёт с ним шишку искать. Они вдвоём ползают под поваленным деревом, разгребая высокую траву.
"Не найдут, бессмысленное занятие, - думаю, - И нужна ему эта шишка? Не мобильник же потерял и не кошелёк!"
Но они её находят, и водворяется мир, потому что Васютка её потерял оттого, что Алеша его нечаянно толкнул - и назревала ссора.
Ухожу накрывать стол в трапезной, оставляя их в лесу. День стоит солнечный, жаркий.
...А в трапезной хорошо, прохладно. Стены толстые, кирпичной кладки. Вместе с послушником убираем со стола. Как посуду мыть он рассказывает так пунктуально, словно мне предстоит освоить процесс вождения автомобиля. В конце концов, понимаю последовательность всех операций и принимаюсь за дело.
- Какой чай у вас вкусный! - говорю, - Что за сорт такой? Ахмат? Ньюби?
- Не скажу, - говорит монах.
Значит, нельзя.
Иду в церковь, она уже открыта. Нет людей, только послушник за свечным ящиком. Подаю записки, смотрю книги. Вот фитили для лампадки - мне нужны!
- А дайте-ка мне фитилей на пять рублей!
- А что вы с ними делать будете? - изумляется послушник.
- Как что? В лампадку вставлять!
Послушник хихикает, и я понимаю, что мне этих фитилей хватит на долгие-долгие лета, потому что не умею толком считать.
Святой источник на холме, выше церкви. Приехали паломники и слушают, что им рассказывает молодой монах с большими выразительными глазами. Стою в сторонке. На днях видела в фильме старца с далёкого севера. Меня поразила фотография Распутина у него на столике. Это был Распутин как на обложке книги "Россию погубили тёмные силы", на которую мне месяц назад на развале денег не хватило. В голове тёмные силы соединились с фото на обложке, и в недоумении пребывала я по поводу этой личности.
- ...какие вопросы? - спрашивает монах.
Он стоит в сторонке, ждёт паломников после окунания, чтобы вести их дальше.
- А кто такой был Распутин? - спрашиваю полушёпотом.
- Отношение к нему неоднозначное, - говорит монах и уходит вниз по ступеням вместе с паломниками.
Ирина Александровнане хочет окна открывать.
- А то комары налетят, - говорит. Боится, что ребят ночью закусают.
В комнате душно. " Это она зря. Не заснут ни за что! Душно!" - думаю про себя, но не спорю, не мне решать: я здесь - послушница.
Мою посуду после ужина. За окошками уже темнеет. В трапезной чисто и особенно уютно, когда кругом темно. Приходит монах с большими глазами. Он рассказывает мне про царскую семью и показывает фотографию детей: Ольги, Татианы, Марии, Анастасии и царевича Алексия.
- Это вам! - он протягивает мне свою иконку Святых Царственных Страстотерпцев. Белое, золотое и алое.
Выхожу под тёмно-бархатное звездное небо. Здесь нет городских фонарей. Здесь всё другое. Прижимаю иконку к груди и поднимаюсь тихонько по лестнице.
Прочитаны вечерние молитвы. Все улеглись. Ира выключает свет. Но дети не спят. Шепчутся, хихикают и взрываются бурными возгласами. "Не заснут, - думаю, - душно!"
- Кто не заснет - будет делать поклоны! - строго говорит Ира.
Первым на поклоны отправляется Васютка. Но это не помогает. Становится ещё оживлённее и веселее. Да уж...головной боли завтра мне не миновать.
На поклоны отправляется ещё пара человек. Сейчас они так разупражняются, что последний сон пропадёт!
Вдруг Ира застёгивает халат на все пуговицы, поднимается во весь рост и говорит:
- Теперь я поклоны буду делать.
Я замираю. Это не по правилам педагогики!
- Прости меня, грешную, Вася, - говорит Ирина Александровна и кладёт маленькому Васютке земной поклон.
- Не надо, Ирина Александровна, не надо! - смущается Васютка.
- Прости меня, грешную, Алеша, - говорит Ирина Александровна и кладёт земной поклон раскрасневшемуся Алешке.
- Не надо, Ирина Александровна, не надо! - упрашивают дети.
- Прости меня, грешную, Стасик!
- Ирина Александровна, вы нас простите - мы и так спать будем! - жалобно умоляют дети.
- Ну, спать - так спать, - говорит Ирина Александровна.
Дети тихонечко забираются под одеяла, и наступает тишина. Не слышно ни звука из леса. Только среди ночи вдруг раздается тоненький голосок Васютки:
- Ирина Александровна, ты где?
- Здесь я, здесь, - отвечает тихо Ира, не спит.
- А я испугался: думал, ты ушла...
Утром встаю рано. Окна в купальне раскрыты настежь, видно горизонт. Помытые полы и лавочки мокрые еще. Окунаюсь. Тишина в мире, покой. Идём к Обедне. Все выспались, голова не болит. Свежее солнечное утро. Монах, который подарил мне иконку, поёт на клиросе. Дети берут просфоры после Причастия. Седой монах подходит и протягивает мне просфору тоже.
- Так я ж не причащалась!
Но он настойчиво протягивает просфору и говорит такие радостные и добрые слова, что душа замирает.
Завтракаем. Окунаю чашки в чистую воду.
- А чай я просто делаю, - говорит на прощанье монах из трапезной, - Беру большую банку и ссыпаю весь, какой паломники привезут. Оттуда и завариваю.