Фирсова Елена Владимировна : другие произведения.

Седьмое знамение, или Экшн для школьников среднего и старшего возраста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  СЕДЬМОЕ ЗНАМЕНИЕ,
  или
  ЭКШН ДЛЯ ШКОЛЬНИКОВ СРЕДНЕГО И СТАРШЕГО ВОЗРАСТА
  
  Ты должен быть сильным,
  Ты должен уметь сказать: "Руки прочь,
  Прочь от меня".
  Ты должен быть сильным,
  Иначе зачем тебе быть?
  В. Цой
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
  Тимофеевы
  - С новым, 1991 годом! - провозгласил телевизор, и его тут же выключили, чтобы он не мешал праздновать. Вместо него был включен большой магнитофон с новейшей RADIORAMой в кассетнике, которую удалось достать по таким извилистым каналам, что сам хозяин с трудом верил в ее реальность. Еще бы - лучшая для танцев музыка такого качества редко попадалась в студиях звукозаписи, в свободной продаже. Впрочем, для меломана нет ничего невозможного, Эдгар знал, где искать. Еще у него были приготовлены записи "Кар-Мэн" и "Мираж", новые. Родители Эдгара ушли праздновать к родственникам, а дом, целиком и полностью, предоставили сыну и его друзьям - кроме Нового года, тот отмечал еще и день рождения, семнадцатилетие, и по этому поводу собрал всех своих одноклассников, которые смогли отпроситься у взрослых в такой день. Но, хотя Эдгар и был тут сегодня главным, бразды правления держал в руках другой юноша, самый старший из них, студент института иностранных языков. Он жил здесь во время учебы, так как родители Эдгара дружили с его родителями, Бориса Новикова, а отцы даже были коллегами, оба занимали видные политические посты. Тимофеев - тут, в Горьком, Новиков - в райцентре Горьковской области.
  Двухэтажный особняк Тимофеевых находился в микрорайоне Верхние Печеры, рядом с остановкой Подновье. К праздникам особого лоска здесь не наводили - родители знали, что уедут к теткам и сестрам, а для детворы стараться - все равно не оценят, и после них везде будет хаос, как после нашествия Мамая. Правда, сами ребята, Эдгар и Борис, дождавшись плановой уборки, украсили стены и полки мишурой, самодельным серпантином и воздушными шариками, на которых они фломастерами писали поздравления и рисовали забавные рожицы. И по просьбе родителей перенесли вниз, в гостиную, все необходимое, чтобы гости не особенно-то разгуливали по комнатам. Была еще и персональная мамина просьба: удовлетвориться двумя бутылками шампанского, пепси-колой и яблочным компотом, и ни в коем случае не допускать появления в доме водки. И, по возможности, сигарет тоже. Оба юноши согласно закивали головами, но за ее спиной одновременно хмыкнули. Водкой Эдгар не увлекался и почти не курил сигарет, а вот Борис, с высоты своего возраста и положения, увлекался и тем, и другим, и еще девушками, поэтому в предвкушении вечеринки он буквально облизывался, как мартовский кот. Со стороны Тимофеевых было более чем легкомысленно оставлять жилье и малолеток под ответственность столь несерьезного человека.
  Пришли, разумеется, далеко не все одноклассники Эдгара. Все-таки Новый год, семейный праздник. Но и те, кто пришли, создавали весьма оживленную атмосферу. Ребята открыли шампанское, разлили его по бокалам, поровну на всех, и, как взрослые, встретили Новый год с тостом, который произносил именинник. Затем RADIORAMA поглотила внимание танцующих, Борис Новиков выключил большой свет и оставил только развешенные по стенам и на елке разноцветные гирлянды. Стало совсем темно, и через несколько минут Эдгар, обеспокоенный слишком частым звоном разбитой посуды, включил торшер, стоявший в углу возле лестницы. С этим компания и примирилась.
  Время от времени из круга танцующих выходили то один, то другой, скрывались в темной прихожей или вовсе на крыльце, чтобы глотнуть спиртного и выкурить сигарету. Они вообразили себя излишне взрослыми. Эдгар, чтобы не выглядеть белой вороной, тоже попробовал водки и решил, что хватит, так как она была отвратительна на вкус, из ларька возле соседней остановки, и смог осилить половину сигареты. Окурок он выбросил тайком, пока никто не обратил на это внимание. И тут его отвлек Борис - нашел на крыльце рядом с Сеней и Юрой, схватил за руку и втащил обратно в дом.
  - Что такое? В чем дело? - спрашивал Эдгар, пытаясь выдернуть руку.
  - Я хотел у тебя узнать, кто вон та девушка, - и указал в сторону стола.
  - Где?
  - Да вон там, смотри. Таких красивых я еще не видел. Богиня.
  Тут одна из девушек взобралась на стул, встала на нем во весь рост с бокалом в руке и провозгласила:
  - С Новым годом! С новым счастьем! Я люблю вас!
  В бокале у нее была пепси-кола, но она тоже успела побывать в прихожей и хлебнуть водки, поэтому вела себя вызывающе до наглости, воображая себя королевой бала. И впрямь, девочек пришло куда меньше, чем мальчиков, и она была среди них самой яркой. Во всяком случае, ее макияж блистал, как боевая раскраска, грандиозные белые серьги в ушах напоминали части ожерелья из монет с профилем Цезаря, какое носила египетская царица Клеопатра. Крохотное черное платьице из тонкого трикотажа прилегало к телу, словно гладкая шерсть пантеры. На ногах у нее были черные колготы сеточкой, а вокруг осиной талии она завязала бантом кусок серебристой елочной мишуры.
  - Я же тебе говорил, - отбивался от Бориса Эдгар. - Это Райка Белова. Ты же с ней уже танцевал!
  - Да я не про нее говорю, - махнул рукой Борис. - Вон та девушка, смотри, на лестнице. Видишь?
  Эдгар присмотрелся и все равно девушку увидел не сразу. Она сидела на ступеньках с унылым видом и прикрывала лицо рукой. И хотя тут сегодня собралась разношерстная публика, эта девушка представляла собой нечто особенное, даже на таком пестром фоне. Прежде всего, одета она была не так нарядно, как все остальные. На ней была длинная прямая черная юбка, расклешенная книзу, и голубая блузка с глухим воротником-стойкой и вышитыми на груди белыми букетами цветов. Ни дать ни взять какая-нибудь гувернантка среди распоясавшихся подопечных.
  - Кто она? - теребил Эдгара за рукав Борис.
  - Ты действительно имеешь в виду ту, на лестнице?
  - Я, по-моему, ясно выразился.
  Эдгар вздохнул.
  - Ее зовут Фаина...
  - Какая прелесть!
  - ... и она пришла сюда с Райкой Беловой. У Райки больше нет подруг, так как она боится соперничества.
  - Соперничества? - изумился Борис. - А Фаина, по-твоему, не соперница ей? Или она, твоя Райка, сумасшедшая?
  Эдгар снова вздохнул.
  - Боря, сумасшедшая не Райка, а скорее Фаина. И я не советую тебе к ней приближаться. Все равно у тебя ничего не получится.
  - Почему это?
  - Потому что она верующая.
  Борис беспомощно заморгал глазами, как после нокаутирующего удара. И даже еще хлебнул из бокала огнеопасной смеси из водки и пепси-колы. Причем пепси-кола была добавлена для цвета - маскировка.
  - Не гони, - наконец, произнес он. - Что значит - верующая?
  - Глупый, что ли? - рассердился Эдгар. - Верующая - это значит, она верит в Бога, регулярно ходит в церковь, знает наизусть Библию, слушается священника как командира отряда и шарахается от всяких грехов, как от пожара. Я доходчиво объясняю?
  - Не может быть!
  Эдгар пожал плечами:
  - Я учусь с ней с первого класса. У нас в школе уже все мальчишки поняли, что ей прямая дорога в монастырь... если, конечно, сейчас есть где-нибудь монастыри.
  - Идиотизм!
  - Не веришь мне - можешь попробовать. Только я за последствия не ручаюсь. Предупреждаю сразу, когда на тебя нападут полчища ангелов небесных и покалечат, я тут ни при чем.
  - Шутишь.
  И Борис, не веривший ни в сон, ни в чох, долил в бокал еще водки и еще пепси-колы и отправился покорять будущую монахиню. Эдгару было интересно, чем это закончится, и он принялся наблюдать. Борис подошел к лестнице ленивой, вальяжной походкой покорителя сердец и выученным наизусть возле зеркала движением облокотился о перила. Это не произвело на девушку никакого впечатления, она его даже не заметила. Тогда Борис был вынужден обратиться к ней словесно. Она вздрогнула, словно ее разбудили, и подняла голову. Обнадеженный Борис обошел ее и присел рядом на ступеньку, продолжая свою речь. Но не успел он как следует приземлиться, как она сначала отодвинулась от него, затем на лице ее выразился настоящий ужас, но Борис этого не замечал. Потом она, не выдержав, вскочила и убежала, прежде, чем ее неожиданный кавалер понял, в чем, собственно, дело. Эдгар невольно хмыкнул в кулак и тоже налил себе пепси-колы, правда, без водки. Борис не меньше трех минут переваривал случившееся. Для признанного Дон-Жуана факультета немецкого языка такой вот красноречивый отказ - событие не из приятных. Уяснив наконец, что будущая монахиня спряталась где-нибудь в труднодоступном для ухажеров месте и искать ее бесполезно, он не менее красноречиво выругался, чем привлек к себе всеобщее внимание, так как именно в этот момент Эдгар переворачивал кассету на другую сторону. Затем Борис с трудом поднялся с низкой ступеньки, ринулся в круг танцующих, как ястреб на дичь, и начал выплясывать с Раей Беловой, которая была весьма польщена таким вниманием к своей персоне со стороны не надоевших одноклассников, а студента, да еще такого симпатичного.
  Вообще-то именинник планировал и сам станцевать с королевой бала, а потом пригласить ее на очень важный разговор в другую комнату или на кухню. Но куда уж было ему, школьнику, соперничать с более опытным приятелем. Он сделал было шаг к ним, но остановился, решив отложить разговор с Раей на другое время, хотя ему и стало не по себе от заигрываний Бориса с ней - тот даже отставил бокал на стол, чтобы не отвлекал, и теребил мишуру у нее на поясе, она щекотала руки и мешала ему обнять девушку покрепче.
  От созерцания сладкой парочки именинника оторвал Игорь Белояр. Вот уж кто не нуждался ни в водке, ни в сигаретах, чтобы самоутвердиться! У этого парня не было ни влиятельного отца, ни знаменитого старшего брата, более того, у него вообще не было никакого отца и братьев и сестер, и все равно вся школа знала твердо: Игорь Белояр - самый сильный мальчик в городе. Причем не только физически.
  - Эдик, ты обещал спросить у своего папы гражданский кодекс, - напомнил Игорь. - Но я не удивлюсь, если ты забыл об этом в праздничной суматохе.
  - Не забыл, - спохватился Эдгар. - Папа принес вчера. Хорошо, что ты подошел сейчас, а то бы я точно забыл отдать. Пойдем наверх, она у меня в комнате, эта книжка.
  Они поднялись по лестнице на второй этаж, где находились спальни. У Эдгара в комнате была наряжена еще одна елочка, маленькая и зеленая, и главное - живая. Это была макушка большой ели, которая не вмещалась по высоте в гостиной. На самом видном месте в спальне сына стояли рядами аудиокассеты с лучшими записями. Из книг же здесь имелись лишь учебники - родители не разрешали делить большую семейную библиотеку на части, поэтому все книги хранились на стеллажах в кабинете отца. Зато на стенах и двери своей комнаты Эдгар развесил плакаты и фотографии любимых "звезд": Виктор Цой, Джон Бон Джови, Юрген Клинсманн, Роберто Баджо, "Наутилус Помпилиус", Брюс Ли. Игорь слегка улыбнулся. Почти такой же набор знаменитостей висел на стенах и в его комнате, разница была лишь в пропорциях, у Игоря было намного больше Брюса Ли, чем Джона Бон Джови.
  - Кроме RADIORAMы, записал еще что-нибудь? - спросил Игорь, пока Эдгар рылся в ящике стола в поисках гражданского кодекса.
  - Угу. Fancy и даже "Санкт-Петербург". Еле успел - отрывают с руками!
  - Дашь "Санкт-Петербург" послушать?
  - Бери прямо сейчас, если хочешь. Мне сейчас не до него. Слушай, я ведь своими руками клал его сюда - такая книжка розовая. Посмотрю еще раз.
  И он с удвоенными усилиями зарылся в стол.
  - Кстати, - вспомнил Эдгар, - ты не говорил с Райкой сегодня?
  - Нет, а что?
  - Да так. Интересно просто, зачем она притащила сюда Фаину. Ведь все знают, что Файка вечеринки только портит. Госпожа проповедница, ну то ей здесь делать?
  Игорь пожал плечами, проводя пальцем по ровным рядам аудиокассет.
  - Понятия не имею. Прикалывается над ней, беднягой, наверное, ну что ты, Раиску, не знаешь, что ли?
  Эдгар извлек из-под стопки тетрадей толстую брошюру в розовой обложке, радостно провозглашая:
  - Вот, нашел! Нет, просто ее действительно жалко, ведь, по ее понятиям, она совершает грех, даже находясь на таком празднике, как у нас. Я видел, у нее в глазах такая мука, словно она не на вечеринке, а уже в аду на сковородке.
  Игорь взял у него книгу и присовокупил к ней кассету.
  - Надеюсь, ты еще не уходишь, - с намеком произнес Эдгар. - Если ты оставишь меня одного в этом вертепе, я с тобой поссорюсь.
  - Я не ухожу! - засмеялся Игорь. - Но ведь ты здесь не один. С тобой Борис.
  Эдгар скривился.
  - Борис, Борис... - пробормотал он. - Сказать по правде, он мне надоел. Корчит из себя невесть что, а сам-то пустой, как пивная бутылка. Ему не нравится музыка, он ничего не умеет делать, кроме как болтать по-немецки, он не интересуется спортом, он даже в газетах читает только телепрограмму. С ним так скучно, что я зеваю.
  - Ну, Эдик, на тебя не угодишь. Он только начинает учиться.
  - Он на третьем курсе.
  - Видишь, он еще долго у вас проживет. А почему его отец не снимет ему квартиру?
  - Да у них есть. Но мои родители почему-то думают, что он хорошо на меня влияет, вот он и живет у нас. Прямо-таки мой старший брат. Кошмар какой-то.
  Они спустились вниз. Там продолжались танцы, у Бориса уже заплетались ноги, а Рая Белова висела на нем, чтобы не упасть на пол. Она смеялась не переставая, с ее плеча сползало платье, а она его не поправляла. Когда Эдгар увидел это, его передернуло с ног до головы. Он начал подумывать, что очень важный разговор с Раей лучше не отложить, а отменить совсем. Или, может быть, это всего лишь временное явление, праздничный кураж плюс немножечко водки? Нет, Эдгар так долго готовился к этому разговору, что ему стало жаль усилий. Скорее всего, разговор все-таки состоится, только в другой раз.
  - Спасибо за кодекс, - сказал Игорь, отходя от него туда, где стояли еще ребята.
  - Не за что, - рассеянно ответил Эдгар. - Мне не трудно.
  Вскоре танцевать стало уже невозможно - все устали и упились до отвала, как комары. Расселись по диванам, креслам, лестнице. Уменьшили звук у магнитофона, и "Кар-Мэн" играл едва слышно. В доме стало тихо и даже уютно. Каждый задумался о чем-то своем, либо задремал. Но такое положение дел не устраивало Раю Белову, которая сразу исчезла в серой массе и искала повод выделиться.
  - А давайте гадать! - предложила она, почувствовала какими-то сенсорами одобрение толпы и мгновенно оживилась. - Да, правда! Сегодня Новый год, полночь уже давно прошла, самое подходящее время для гадания!
  Борис смотрел на нее со снисходительным превосходством:
  - И как же ты собираешься гадать?
  - А как мы гадали в прошлый раз? Впрочем, ты не был тогда с нами. Мы писали на бумажках всякие события, кидали эти бумажки в мешочек, а потом тянули, каждому доставалось какое-нибудь предсказание.
  - Прекрасная идея, - одобрил Сеня Шевченко. - Надо попробовать. А кто будет писать на бумажках предсказания?
  - Боря, - ответил Эдгар. - Похоже, он среди нас единственный скептик.
  - Не единственный, - с усмешкой возразил Игорь. - Но раз он скептик, он вам напишет всяких приколов, и вы достанете себе что-то вроде "Медведь наступит на ухо" или "Весь год вас будут кусать мухи".
  Несколько минут все озадаченно молчали
  - Тогда писать будет не Боря, - задумчиво протянул Эдгар, водя взглядом по лицам своих одноклассников и выискивая наиболее подходящую кандидатуру. И каждый раз он дольше всего смотрел на Игоря. Тот заметил это и шутливо замахал руками:
  - Ради Бога, Эдик! Опомнись! Если хочешь знать, я еще больший скептик, чем Борис. Вы занимаетесь ерундой, честное слово.
  - Ты скептик, я знаю, - настаивал Эдгар. - Но ты намного серьезнее Бориса, и поэтому напишешь нам нормальные предсказания, а не приколы.
  - Да не хочу я ничего писать! Что за чушь!
  - Напишешь, напишешь, - Эдгар схватил его за локоть и потащил к столу, затем бросился наверх, в сою комнату, за тетрадкой и ручкой. Игорь понял, что ему не отвертеться от участия в этом показательном выступлении, и с видом фаталиста присел к столу. Эдгар принес ему бумагу и ручку, и он обреченно принялся сгибать и рвать листы на части, по числу участников гадания. Спросил:
  - Алё, мужики! А нас всего сколько? Я насчитал тринадцать. Вам еще не страшно?
  Воцарилась абсолютная тишина. Каждый пересчитывал присутствующих, убеждался, что их действительно тринадцать, и медленно мертвел от пьяного ужаса.
  - Вот это да... - протянула Рая Белова, уже готовая отказаться от своей затеи. И хотя это была мелочь, пустячок, но от этого пустячка в сердцах компании прошелся холодок. А Игорь знай себе усмехался:
  - Бойтесь, бойтесь, дуралеи. Нас тринадцать человек в новогоднюю ночь! Классно! Пишите и читайте "The Omen" и трепещите, несчастные! Ха-ха! Я вам сейчас такого напишу, что от ваших причесок ничего не останется, и вы протрезвеете, не успев и глазом моргнуть.
  - Что ты несешь! - возмутился Эдгар. - Не пугай моих гостей! И вообще, что вы понимаете? Тринадцать - это счастливое число. И только суеверные глупцы придумали ему такую характеристику плохую. Все будет нормально.
  Игорь посмотрел на него в упор:
  - Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Судя по твоей гримасе, не очень. Пожалуйста, я призываю вас раскинуть мозгами, если они у вас еще есть. Мы взрослые люди, живем в конце двадцатого века. Какие гадания могут сбываться в эпоху научно-технического прогресса?
  - Белояр, не возникай, - перебила его Рая Белова. - Эдик прав. Все будет хорошо. Ты только пиши быстрее, мы устали ждать.
  - Какие нетерпеливые. Что же мне еще для вас придумать? Пострашнее чтобы и поправдоподобнее. А, Эдик?
  - Игорь, - свирепо предупредил тот.
  - Ладно, ладно. Думаешь, это так легко? Самые лучшие предсказания я придумаю только дня через три, не раньше.
  - Пиши что хочешь, только скорее. Иначе тебя поколотят.
  - С ума сошли? Из-за гадания?
  - Игорь!!!
  - Вот, написал.
  Вся орава кинулась к нему, но он во мгновение ока сгреб бумажки в кулак и спрятал за спину:
  - Куда? В порядке очереди, господа хорошие! Мешок сюда, а еще лучше - чью-нибудь шапку. Доставать себе бумажки будете сами. А мне, уж так и быть, последняя пусть достанется. За вредность.
  - Вот это правильно, - согласился Эдгар. - Несите шапку!
  Буквально через секунду Игорю под нос ткнули пушистую, связанную из мохера желтую, как цыпленок, шапочку с белой полоской. Если бы в этот момент гости поглядели на Фаину, то увидели бы, как она покраснела. Это была ее шапка. Но возражать этой пьяной компании было бесполезно - поднимут на смех и поступят по-своему. Поэтому она промолчала, держась поодаль от всех, в тени, и не замечая, что Борис на нее пристально смотрит.
  - Ну-с, начнем.
  Игорь бросил кучку свернутых в тугие трубочки бумажек в шапку, просунул внутрь руку и демонстративно перемешал. Не удержался от ехидства:
  - Иду по часовой стрелке. Готовьтесь к обморокам. Эдик, у тебя есть валерьянка или нашатырный спирт? Или сразу придется вызывать "скорую"?
  - Чур, бумажки не прятать и читать вслух! - провозгласил Эдгар. - На следующий Новый год мы снова соберемся вместе и проверим, что сбылось! Чтобы решить, будем ли мы гадать так еще раз. Читаем вслух!
  Никто не возражал. Все замерли от нетерпеливого ожидания. Первой тянула свой жребий Светочка Лосева. Ее пальчики дрожали от волнения, когда она разворачивала листок бумаги, дрожал и голосок, когда она начала читать:
  - "В вашем аттестате не будет ни единой "тройки", и вы закончите школу с медалью". Вот здорово! Проверим это летом. Кстати, было бы смешно, если бы этот лист вытянул Борис. Он же уже закончил школу.
  - С золотой медалью, - добавил Борис самодовольно. - Это ничего не значит, так как пока подойдет моя очередь, в шапке останутся семь бумажек. Даже если бы этот лист еще оставался там, то шансы были бы один к шести. Это достаточно слабая вероятность. Хотя элемент случайности присутствует всегда.
  - Совершенно верно, - подтвердил Игорь. - Теперь ты, Ковалев.
  Ковалев с наигранным равнодушием запустил руку в шапку.
  - "Со здоровьем возникнут проблемы. Вы регулярно посещаете поликлинику?" Ну, это уж точно ерунда. Я здоров, как бык.
  Но голос у него предательски охрип, и он вынужден был прокашляться, что вызвало немилосердный поток насмешек со всех сторон, так что ему оставалось лишь сопеть от досады.
  Маша Рослякова долго не решалась достать свою бумажку. Ее толкали локтями, сталкивали с дивана, обижались на нее, что тормозит всех остальных. В конце концов, она робко вынула листочек, развернула его и плаксиво прочла:
  - "Гаси огни, крошка. В твоей жизни в этом году ничего не изменится". Ну вот, я так и знала. Белояр, разве можно писать такие предсказания? Ты козел!
  Он смеялся, как сумасшедший, вместе со всеми.
  - Машка, у тебя нет чувства юмора, - с трудом, сквозь хохот произнес Эдгар. - Радуйся лучше, у тебя, может быть, самое удачное предсказание из всех тринадцати!
  - Не исключено, - подхватил Игорь. - Марина, твоя очередь.
  Марина не стала задерживать общественность:
  - Спасибо, Игорёчек. Что тут? Ага. "Хотя вы еще слишком молоды, есть риск, что у вас появится своя семья. Запаситесь распашонками и чепчиками и подумайте, умеете ли вы стирать пеленки". Белояр, я тебя убью.
  Компания вновь грянула дружным хохотом, так что Игорь чуть не уронил на пол шапку. Марина сделала страшные глаза и показала ему весьма красноречивыми жестами, что свернет ему шею, прихлопнет, как таракана, и вообще, ему конец.
  - Андрюха, тяни.
  Андрюха был веселый парень и ломаться не стал. Ему даже нравилось это развлечение.
  - "Все будет хорошо, приятель. Никаких катастроф. Но в институт поступить не удастся, так и знай". - Он засмеялся. - Конечно, не удастся, я и не буду туда поступать. Сельхозтехникум, друзья мои - вот о чем мы договорились с отцом.
  - А как же политех? - спросил Эдгар.
  Андрюха махнул рукой, но сожаления скрыть не смог.
  - Мечта идиота, Эдик. Какой политех, когда у меня "тройка" на "тройке"?
  - Ну, к экзаменам подтянешься. Если хочешь, мы с Игорем тебя подтянем.
  Андрюха улыбнулся:
  - Спасибо, я подумаю. Но гораздо реальнее получить специальность, а уже после армии рассчитывать на политех.
  - Ты умница, - похвалил Эдгар. - Все равно мы тебя подтянем.
  - Юрочка, твоя очередь.
  Юрочка пробовал было отлынить, но на него прикрикнули, и он, вздохнув, с довольно-таки обреченным видом подчинился большинству. С одной стороны, он понимал, что это всего лишь игра, не более того, а с другой стороны, он был человек суеверный и боялся вытянуть дурное предсказание - а вдруг оно действительно сбудется?
  - "Покинешь родителей и начнешь жить самостоятельно. Дерзай, даже если ты не готов к этому". Слава Богу! Белояр, ты гений. Откуда ты узнал, что это моя мечта?
  Игорь хмыкнул:
  - Ты странный. Я для тебя, что ли, специально писал? Радуйся, раз выпало.
  - Ну, вот и до меня очередь дошла, - развел руками Борис Новиков. - Вообще-то это ерунда, конечно, но надо поддержать молодежь. Давай, что у тебя там осталось.
  Игорь любезно, с театральными расшаркиваниями, преподнес ему шапку Фаины, и тот, явно делая одолжение глупым юнцам, достал оттуда свое предсказание:
  - "Самый скучный год в твоей жизни. Сплошные разочарования, мне очень жаль, но не осуществится ничего из того, что ты задумал". Хм, неплохо! Какой-нибудь слабак непременно размяк бы, но даже в случае исполнения этого предсказания, что лично я посчитаю чистой случайностью, можно будет похвастаться приобретенным жизненным опытом и, в определенном смысле, силой воли. Хотя, конечно же, все это чушь собачья.
  - Поживем - увидим, - заверил его Эдгар. - Витька, приготовься. Удар будет, скорее всего, неожиданным. Предупреждаю заранее.
  - Что я, дурак, что ли? - обиделся Витька. - Это же просто игра! Давай сюда шапку. "Родители устроят тебя на тяжелую работу, уборщицей или грузчиком, и ты будешь пахать весь год без выходных и перерывов на обед". Ну спасибо, Игорёчек, удружил!
  Послышались скрытые смешки - Витька был всем известный лентяй, и единственное, что он мог делать - это валяться на кровати в наушниках и слушать музыку. Поэтому перспектива запрячь этого борова в телегу всех без исключения порадовала. Пусть лишь в эту новогоднюю ночь, но он почувствует над собой опасность - кто знает, как распорядится судьба. Вдруг его папочка устанет содержать такого нахлебника. Предсказание Игоря на сей раз попало в точку.
  Сеня Шевченко выглядел беспомощно. Он откровенно боялся, тем более что в шапке оставалось все меньше и меньше листочков. Он протянул было руку, но замер на полпути и поинтересовался:
  - А ты сам-то помнишь, какие предсказания там остались?
  - Конечно, помню. Не трусь, смерть я никому не пророчил.
  Сеня вздрогнул:
  - Ну и шуточки у тебя.
  Игорь по-доброму улыбнулся:
  - На Новый год все шутят. Сеня, это всего лишь игра. Не занимайся самовнушением, и все будет о-кей. Смотри, даже Юрочка достал свой жребий. И очень доволен, как я погляжу.
  Сеня еще колебался, но недолго. И все же пальцы его дрожали, он с трудом развернул бумажку и не хотел читать написанное вслух, пока компания не вышла из себя и начала проявлять агрессивность. Сеня несколько минут озирался вокруг, как затравленный звереныш, потом сдался на милость победителя и прочел:
  - Ну, ничего здесь такого нет, ну, чего пристали... "Поосторожнее на поворотах, не упади в пропасть. Еще не все потеряно". Я не знаю, о чем это. Игорь, о чем ты здесь написал?
  - Ерунда на постном масле, - возмутился Эдгар. - Зачем ты напустил такого туману?
  - А ты не понимаешь? - ответил Борис. - Этим приемом пользуются абсолютно все гадалки и ясновидящие, они выражаются такими вот расплывчатыми формулировками, которые можно толковать как угодно, ведь в любом случае можно будет сказать, что это сбылось, даже если имелось в виду нечто совсем другое.
  - Борис прав, - подтвердил Игорь. - На вас не угодишь, господа хорошие. Я тут старался, старался, чтобы всем вам было комфортно. В конце концов, если бы здесь находились одни ребята, я бы написал что-нибудь про армию, а если бы гадали одни девчонки - про замужество. Да что я с вами объясняюсь, лучше бы вам и правда писал Борис. Заканчивайте быстрее эту дикость, я от вас устал, вы мне со своими претензиями надоели.
  И он с крайне недовольным видом протянул шапку Раисе Беловой, которая и не подумала бояться. Похоже, она одна воспринимала это шоу всерьез - все-таки она первая запустила идею погадать - и не скрывала этого, но вела себя с заметной наигранностью, как драматическая актриса. Она очень ловко и быстро извлекла из шапки очередной листок, деловито его развернула и продекламировала:
  - "Трудиться, трудиться и еще раз трудиться, как завещал великий Ленин. В поте лица, друг мой. Тогда, может быть, у тебя все получится. Все зависит от тебя, понимаешь?" Замечательно, Игорёчек! Я привыкла трудиться, поэтому у меня обязательно все получится. Ты лапочка, Белояр. Можно, я тебя поцелую?
  - Не сейчас, - отклонил это сомнительное предложение он. - Но все равно спасибо. Ты пока что единственная, кому мои предсказания доставляют удовольствие.
  - Ты душка.
  - Я знаю. Ну что, Эдик? Тебе не страшно? Осталось всего три штучки. Проклятие, почему ты уселся так далеко от начала?
  - Я ничего не боюсь.
  Он даже бравировал своей храбростью, так что казалось иногда, что этим он прикрывает волнение, более сильное, чем хочет показать гостям. Бумажка вдруг выпала у него из рук, а в комнате была такая напряженная атмосфера, вся компания от неожиданности ахнула, хором, и заулыбалась тоже хором, понимая комизм ситуации. Вот такое гадание - ну что может быть глупее и нелепее? Стоит ли так переживать? Разумеется, не стоит.
  - Ну вот, что тут написано? "Слишком много испытаний для тебя, дружок, не знаю, выдержишь ли ты. И не знаю, придет ли вовремя помощь, но надежда умирает последней". - Он несколько минут озадаченно молчал, затем попробовал пошутить. - По-моему, про надежду ты писать не хотел, но сжалился над несчастным, чтобы он не похоронил себя заранее. Так ведь?
  - Может быть, - ответил Игорь, задумчиво глядя на него. Несмотря на легкомысленный смех компании, он заметил кривую усмешку Эдгара и эту его неудачную попытку пошутить.
  Возникла небольшая пауза, и Фаина увидела перед собой собственную шапку, где лежали еще два листочка. Все умолкли и с любопытством уставились на нее: что за штучку отколет этот невиданный зверь? Она отступила от шапки и сказала непреклонно:
  - Гадание - грех непрощенный. Тем более в пост. Сейчас рождественский пост.
  - А если бы не пост? - напористо спросил Борис.
  Она бросила на него быстрый взгляд и повторила:
  - Грех непрощенный.
  Игорь попросил ее очень мягко:
  - Фая, это всего лишь игра. Пожалуйста, там останется только мое собственное предсказание. Пожалуйста, это же понарошку.
  - Грех, - еще короче повторила она и отступила еще на шаг.
  Игорь вздохнул и не стал настаивать. Его выручила Рая Белова:
  - Белояр, давай шапку сюда. Я вытяну ее предсказание. Сейчас мы все узнаем, что ждет нашу проповедницу в новом, тысяча девятьсот девяносто первом году... Давай сюда.
  Судьбу Фаины она доставала из ее шапки аристократически-лениво, и разворачивала не спеша, напоминая движения толстой персидской кошки, вылизывающей переднюю лапу, лежа на боку. Но постепенно глаза ее расширились:
  - "Вы молодец, товарищ. В этом году исполнятся все ваши желания. Смело в бой, победа будет за вами". Ну, Файка, тебе, как всегда, везет!
  Персидская кошка разгневанно зафыркала и отшвырнула от себя ненавистный листок, доставшийся другой девушке. Был повод для обширнейших комментариев, однако Игорь пощадил Фаину, которая попала сюда не по своей воле и страдала от этого, и перевел стрелки на себя, тем паче что он видел навязчивое желание Бориса высказаться по этому случаю.
  - Ну что ж, господа присяжные заседатели, в шапке всего одна бумаженция. Она моя. Я примерно помню, что в ней записано, но раз уж мы договорились читать вслух, так и быть, потешу ваши любопытные мозги.
  Он вынул листок, перевернул шапку и потряс ею - в доказательство того, что там больше ничего нет. Развернул очень спокойно и прочитал:
  - "Ничего говорить не буду. Оракул оставляет за собой право не отвечать". Вот так-то. Финита ля комедия.
  От такого темного предсказания всем вдруг снова стало страшно.
  - Судьба, - прошептал суеверный и боязливый Сеня Шевченко.
  Игорь посмотрел на него и тоном наставника произнес:
  - Судьба определяется не всякой ерундой, написанной на каких-то бумажках от нечего делать. Не будь ребенком, Семен. Судьбу каждый из нас творит для себя своими руками, а если она и определена, как думают фаталисты, то предсказания на бумажках в новогоднюю ночь на нее никак не влияют. Чего вы все затихли? Видимо, я сегодня ваш злой гений, уже второй раз пугаю вас до потери сознания. Эдик, включай музыку громче. Пусть гости побыстрее забудут это невинное развлечение. Танцуют все!
  Эдгар с трудом заставил себя шевелиться, под таким он находился впечатлением. В кассетник вновь вставили RADIORAMу, но танцевать почему-то не хотелось. Компания, тесно сплоченная тем, что каждый теперь знает свое ближайшее будущее, сидела на своих местах и думала мучительно, как теперь себя вести и что делать. Некоторые медленно потягивали пепси-колу, из бокалов или прямо из бутылок. Да, порядком огорошили собравшихся последние новости. И только Борис Новиков и Рая Белова в неземном упоении танцевали медленный танец, очень медленный, как во сне, вразнобой с динамичной музыкой. Фаина призраком возмездия возвышалась в темном углу, возле лестницы, и грустным взглядом взирала на это скопище зла и всевозможных пороков, вопиющих о каре небесной. А Игорь, держа в руках гражданский кодекс и кассету с записью группы "Санкт-Петербург", опирался локтями о спинку выдвинутого в комнату дивана позади Сени Шевченко и иронично улыбался. А когда Эдгар обернулся и спросил у него, как он себя чувствует, ответил, качая головой:
  - Детский сад, ей-богу.
  Никто не обиделся на такое определение, к тому же из уст такого же малолетки, ровесника. Никто попросту не заметил этих слов, так все углубились в свои невеселые размышления. Тревожные симптомы! И вдруг на верхней площадке лестницы, вовсе не к месту, сработал будильник хозяина дома, заведенный, как обычно, на половину седьмого. Звон у него был ужасающей силы, все вздрогнули, словно он их и в самом деле разбудил, и стали громко возмущаться вслед Эдгару, который нёсся верх по лестнице его отключать.
  - Ты что, спятил, Эдька? Убить тебя мало, придурок! Разве можно так пугать людей! Какого черта он у тебя здесь, а не в спальне?
  - Мы его вынесли, когда делали уборку. А поставить обратно забыли.
  Запыхавшись от неожиданности и досады, он схватил будильник и нажал на кнопку. Звон прекратился, и от тишины сразу заложило уши. Настроение новогодней ночи было уже вспугнуто, как птичка, начиналось утро первого января, начинался новый день, новый год. Не то чтобы гостей отрезвил этот дикий звон, но праздник уже явно завершился, от него почти ничего не осталось, кроме похмелья, сонливости и головной боли После недолгого затишья гости в массовом порядке зашевелились, засобирались по домам, причем сделали это так быстро, что дом опустел буквально в считанные минуты. Уходили ребята в основном не поодиночке - и безопаснее, и девчат проводить надо, и самим удобнее, потому как подвыпили.
  Борису Новикову уходить было вроде бы некуда, однако обе его пассии отправлялись восвояси, а он внезапно вспомнил о необходимости приводить в порядок жилое помещение - мыть посуду, таскать в контейнер горы мусора, складывать объедки для собаки в кастрюлю, пылесосить и выполнять еще много всякой грязной работы по дому. Борис тут же надел куртку, шапку и сапоги и исчез вместе с Раей Беловой и Фаиной - какая-никакая, а защита от всяческих хулиганов на улицах. Весомый повод для отлынивания от уборки! На это обратил внимание Игорь Белояр, но не Эдгар, который в тот момент провожал Сеню Шевченко с крыльца. А вернувшись в гостиную, он окинул ее глазами и с обреченным видом сжал пальцами лоб.
  - О нет, - простонал он. - Неужели это всё мне?
  - О да, - ответил Игорь, по-прежнему опираясь локтями о спинку дивана и держа в руках книгу и кассету. - Жаль, я не догадался попросить ее остаться и помочь. Тогда даже невооруженному глазу стало бы ясно, стоит ли иметь с ней дело.
  Эдгар вдруг так смутился, что покраснел:
  - Кого? С ума сошел? И что ты вообще имеешь в виду?
  Игорь улыбался мягко, как взрослый.
  - Глупый, - сказал он. - Или ты думаешь, что никто ничего не увидел?
  - И что же ты увидел?
  - Что это Раиса Белова. Ну и влип же ты, дружочек. Неужели это и правда Рая?
  - Фаина, - сердито ответил Эдгар.
  - Эдька, я тебя умоляю. Фаина, конечно, живет в каком-то совершенно другом мире, но если сравнивать их, то не она, а Раиса - настоящее извращение.
  - Почему это?
  Эдгар уже ничего не отрицал, а Игорь качал головой и разводил руками.
  - Эдик, ну ты же не ребенок. Я не скажу ни единого слова, потому что не хочу с тобой ссориться, но ведь у тебя тоже есть глаза, и ты далеко не дурак. Правда?
  Эдгар помолчал, затем угрюмо произнес:
  - Вот уж не думал никогда, что она клюнет на Бориса. Сегодня праздник, а она любит блистать. Впрочем, он тоже это любит. К тому же, она, наверное, выпила.
  Игорь смотрел на него не мигая и ничего не отвечал, только сделал гримасу и самоустранился:
  - Дело твое, Эдик. Кто там? По-моему, кто-то пришел.
  Со звоном захлопнулась железная калитка, потом - входная дверь, на крыльце кто-то долго отряхивал от снега одежду и обувь, потом Эдгар услышал голоса и вздохнул. Это явились его родители, что означало окончательное завершение праздника, по крайней мере, их личного, юношеского праздника. Первой в гостиную вошла мать Эдгара, огляделась и ахнула. Грандиозный бардак безраздельно царил на первом этаже их дома, такой, что отец Эдгара, войдя сюда минутой позже, скептически приподнял брови и сказал:
  - Опа! Надо припомнить, праздновал ли я сам в твои годы с этаким размахом.
  Эдгар еще раз вздохнул и потупился:
  - Я все уберу. Я уже почти начал, но не успел - гости ушли буквально только что, перед вашим приходом. Я все уберу сам.
  Но скепсис его отца отнюдь не уменьшился:
  - Свежо предание!
  - Я уже начинаю.
  - Не беспокойтесь, пожалуйста, я ему помогу, - заступился за друга Игорь и получил от него в награду самый благодарный взгляд, какой можно себе представить.
  - Да здесь работы хватит на целую неделю! - воскликнула хозяйка, обретя наконец дар речи.
  Но Игорь возразил с улыбкой:
  - Глаза страшатся, а руки делают. Да, Виктор Егорович, большое спасибо за кодекс.
  - Не за что, Игорь. Если что-нибудь еще понадобится, спрашивай, я постараюсь сделать. Ты все так же намерен поступать на юридический факультет? Тогда будь так добр, постарайся взять с собой и Эдика. У юристов всегда большие перспективы.
  - Никакого юридического! - запальчиво крикнул Эдгар. - Даже не мечтайте об этом. Я буду журналистом на телевидении. Идем убирать.
  Ребята решили начать с кухни и ушли туда. Родители переглянулись и развели руками, словно хотели сказать извечное: "Переходный возраст".
  А в это время Борис Новиков вел под руку Раю Белову, а Фаина, несмотря на все его старания, не позволила ему сделать то же самое и с ней и шла рядом, чуть-чуть позади. Молчала и думала о чем-то своем. А Рая висела на руке Бориса и хихикала, слушая его плоские шутки и самодовольные рассуждения. Этот кавалер нравился ей все больше и больше, она не понимала и не способна была понять, что он, этот завидный со всех сторон кавалер, так распинается тут вовсе не перед ней, а перед Фаиной, которой он был не нужен, даже за вознаграждение.
  По той же дороге, только немного впереди, домой шел Сеня Шевченко, неуверенной походкой, он поминутно скользил и всплескивал руками. Он, Рая и Фаина жили в соседних девятиэтажках, недалеко от Подновья, в Печерах, в глубине жилого массива. Сеня тоже думал о своем и почти, как на странно, не вспоминал прошедшую вечеринку. У него было какое-то дурное предчувствие, в течение уже нескольких дней. Оно отвлекало его от действительности и отравляло ее, так что он все свободное время пытался разобраться, что же это за напасть. Наступали моменты, когда ему казалось: его существование на земле - сплошная аномалия, которую надо срочно прекратить, пока не случилось что-то ужасное. И тут его окликнул знакомый голос, голос соседа по площадке, священника по имени Александр.
  - Сенечка! Здравствуй. Подожди меня, дойдем вместе. Я должен тебе кое-что сказать.
  Сеня обрадовался этой встрече, так как она отвлекла его от тягостных мыслей. Поэтому он дождался отца Александра, и дальше они пошли вместе.
  - Сенечка, я недавно видел Людмилку и не узнал ее. Она была слишком вульгарно одета и накрашена, но это ерунда. Сеня, она была среди ребят Димы Красноплескова, одна девочка среди этих хулиганов! Я боюсь за нее, Сеня. Неужели ты совсем ею не занимаешься? Ей уже тринадцать, она повзрослела очень, и Сеня, пожалуйста, проследи за ней, она сейчас в таком возрасте, когда ее нужно контролировать, иначе будет поздно. Это для ее же пользы, Сеня, потом она будет благодарна тебе за то, что ты не позволил ей скатиться в пропасть. Понимаешь? Сеня, ты слышишь меня? У тебя есть мать и бабушка с дедушкой, и младшая сестренка, за которую ты несешь ответственность перед людьми и Богом, потому что ты старше и потому что ты - мужчина!
  Сеня ничего из его речи не слышал - его опять отвлекли какие-то интуитивные предчувствия, чуть ли не ясновидение, он будто бы находился под гипнозом и не осознавал, что делает.
  - Сеня! Сенечка!
  Отец Александр звал его и теребил за рукав, но не смог возвратить к реальности до конца. Сеня ответил:
  - Да-да, я поговорю с ней.
  Отец Александр только покачал головой. Тут мимо них, мимо их подъезда, прошла шумная, хохочущая парочка. Это были Борис Новиков и Рая Белова. Они избавились от осуждающего присутствия Фаины, которая вошла в свой дом, напротив этого, через квадратный двор. Вообще-то, Рая жила в одном подъезде с Сеней и отцом Александром, этажом ниже, но они с Борисом решили еще немного пройтись, им было хорошо вдвоем. Одно лишь портило эту идиллию - Борис уже планировал новую встречу с Фаиной, по возможности - без посторонних.
  Беловы
  Ей снились вовсе не цветы и не поющие птицы. Принимая во внимание нежный возраст девушки и очаровательную наружность, это легко можно было бы предположить. Нет, райские кущи - вовсе не для Раи, она предпочитала земной рай. Ей снилась поистине царская комната - она видела такие в Эрмитаже, когда их класс ездил на экскурсию в Ленинград. Возле открытого окна стояла она, Рая, в пышном атласном платье и с дымчатой накидкой на плечах, она окутывала фигуру с ног до головы, подобно облаку... И глаза округлялись всё удивленнее, и тонкие ноздри, трепеща, жадно вдыхали редкостный аромат амбры...
  - Рая! Раечка!
  Хлопнула дверь.
  - Дочка, вставай, - прозвучал ласковый голос совсем близко, над кроватью.
  Рая продрала глаза, застланные туманом.
  К ней наклонилась Полина Михайловна, ее лицо сияло радостью.
  - Вставай, дочка, уже пора.
  - Не называйте меня так! - крикнула Рая, в ярости забывая желание спать. - Я не ваша дочь!
  Лицо Полины Михайловны потухло.
  - Хорошо, Раечка. Я открою форточку? - Но голос остался кротким и очень нежным.
  - Открывайте, - буркнула Рая.
  Полина Михайловна подошла, раздвинула шторки, растворила форточку. В комнату ворвалась морозная свежесть, вытеснила теплый домашний воздух, казавшийся теперь противным и нездоровым. Рая встала у трюмо и оглядела себя пристальным взглядом. Всё было донельзя привлекательно. Она олицетворяла собой (так ей казалось) все страсти мира грешного, какие только можно себе представить: любовь, ненависть, азарт и месть. Худенькая фигура просвечивала сквозь тонкую ночную рубашку с широким вырезом. Узкое белое кружево украшало рукавчики и длинный, до самого пола, подол.
  Осмотрев себя в зеркале и оставшись довольной этим осмотром, Рая повернулась в комнату. У окна стояла Полина Михайловна прижатой к груди рукой и восхищенными глазами.
  - Ой, Раечка... Какая же ты... красавица! - вполголоса произнесла она. Однако на Раю это не подействовало ничуть.
  - Ну что вылупились на меня? - огрызнулась она. - Я и без вас знаю, что я красивая. Завтрак готов?
  - Ах да! - воскликнула Полина Михайловна, всплеснув руками. - Вот я глупая, совсем забыла. Иду, иду...
  Когда дверь за ней закрылась, Рая перестала злиться. Ее лицо разгладилось, она сладко потянулась, зевая. Потом скинула ночную рубашку и надела халат.
  Беловы жили как раз под квартирой отца Александра Рудакова. Их было две: Полина Михайловна и Рая. Пока. Скорее бы уже закончился учебный год, экзамены, и тогда можно будет, наконец-то, начать самостоятельную жизнь, без капания на мозги и чтения морали. Она так устала от всего этого за семнадцать лет своего земного существования. Тем более если уверена совершенно точно, что достойна лучшего. И тем более если знаешь, как достичь цели.
  Прикрыв постель покрывалом, Рая забралась в ванну - освежиться. Это была одна из ее любимых процедур, не считая расчесывания волос, раскрашивания лица и примеривания всяких нарядов. Прямо над ее головой, этажом выше, уже шумела вода - умывался отец Александр. Рая заулыбалась и громко запела:
  - Музыка нас связала, тайною нашей стала...
  Она знала, что там, у отца Александра, ее хорошо слышно, и вскоре перешла на более вызывающий репертуар:
  - Прикоснись ко мне, поцелуй меня и скажи, что ты любишь меня!
  Голос у нее был хороший, и со слухом все было в порядке, так что пела она вполне прилично. Не произойдет ли чудо, и отец Александр оценит ее музыкальность? Ну не может быть, чтобы он не замечал ничего. Он же ведь не евнух, в конце-то концов. Рая никогда не встречала таких симпатичных молодых мужчин, как отец Александр. Высокий приятный голос, густые блестящие локоны, прозрачные серые глаза с мягким взглядом. Чем не идеальный возлюбленный для девочки в переходном возрасте? А его священничество придает еще и дополнительный такой шарм, экзотику, нечто вроде неуловимого аромата обаяния.
  В квартире сверху вода уже давно не шумела. У Раи исчезло удовольствие от мытья, она быстро выбралась из ванны и вприпрыжку направилась в свою комнату, одеваться. И там находилась ее любимейшая вещь в доме - зеркало. Она была готова глядеть в него до умопомрачения. Там она видела, разумеется, себя: высокую худенькую фигуру с покатыми плечами, длинные черные волосы, круглые карие глаза и острый нос, маленький, тонкий и приподнятый. Несколько темных, почти черных веснушек на носу и под глазами придавали ей задорный вид, ее небольшое лицо было подвижное, выразительное и могло очаровать кого угодно. Ее фигура напоминала греческую амфору, когда она стояла спокойно. Каждое движение ее обладало гибкостью змеи. Ей подошла бы любая одежда, от купальника бикини до монашеской рясы. Кроме того, ей казалось, будто она в совершенстве владеет техникой макияжа. Улыбалась она своими длинными выпуклыми одинаковыми губами с гипнотической силой.
  Уборка комнаты заняла не более пятнадцати минут. Покончив с ней, она выбралась на кухню. Там Полина Михайловна, решившая порадовать дочку сладеньким, начинала делать тесто на пирог. Рая отодвинула ее в сторону.
  - Дайте, я сама... Ведь все равно напортите что-нибудь. Почистите лучше картошки к обеду.
  Было такое впечатление, что недовольное ворчание дочери мать слушала как музыку. "Хорошо еще, что хоть так говорит, а если бы совсем со мной не разговаривала?" - вздыхала она сочувствующим соседкам, как будто это что-то объясняло. На такой мазохизм ради своих детей способны только матери-одиночки. Через несколько минут на другом столе появилась большая кастрюля крупной картошки, ножик и развернутая газета. Полина Михайловна взяла в руку нож. Из-под светящегося на солнце лезвия шустро поползла тонкая извилистая кожурка и стала падать на газету, которая темнела от воды. За спиной матери пыхтела Рая, взбивая желтки. Если бы Полина Михайловна не была уверена в том, что это именно Рая готовит тесто для пирога, то подумала бы - человек поднимает непосильную тяжесть, такие слышались там охи и вздохи. При этом Полина Михайловна мечтала. Перед ее глазами была умилительная картина: дочка, ее муж (молодой, красивый и работящий) и их дети (трое или четверо) сидят вместе с ней, Полиной Михайловной, за большим накрытым столом. На Новый год. Раечка счастлива и улыбается умиротворенно, и все они загадывают желания и поют песни.
  Рая за работой тоже мечтала, чтобы хоть так скрасить унылую действительность. Только в ее голове рождались совсем другие картины: она, Рая Белова (хотя лучше будет придумать себе новую фамилию, погромче и пороскошней, говорят, это возможно), идет по высокому подиуму в вечернем платье из шелестящего прохладного шелка, нет, из парчи, из ее длинных черных волос сделана умопомрачительная прическа, она видела такие в импортных журналах у девчонок в школе. Зал в шоке от подобной красоты, а она смотрит на зрителей холодно и высокомерно, как снежна королева на грязный сброд. А потом ей дают за этот показ деньги, много-много денег, и она начинает их тратить: на рынке покупает себе ведро апельсинов и мандаринов, еще обязательно ананас, хотя она понятия не имеет, как его нужно есть. И еще - шампанского, или другого какого-нибудь вина, она пока не знала, какого, но наверняка из тех тяжелых вин, которые льются в бокал густо, как сметана, и светятся там темным красным светом, похожие на кровь. Потом она купит себе чудодейственный крем от прыщиков на лице - редко, но появлялись у нее такие. (Везет же Фаине, у нее кожа, как свежее молоко.) Купит еще зеркальные тени для век, тушь для ресниц и губной помады тюбиков пять. Крем и пудру очень нежного цвета, цвета легкого загара. Одежду она покупать не будет - слышала где-то, что "звезды" имеют своих персональных портних и на ширпотреб не размениваются. А на выходе с работы ее ждет черная "Волга", и в ней - самый шикарный парень, какого можно себе представить. У него черты лица, как у отца Александра, с одним существенным отличием: он смотрит на нее, словно она является единственной богиней этого мира. Да и одет он в черный костюм и при галстуке. Весьма светский парень. С Раисы прямо-таки готов пылинки сдувать.
  Тесто для пирога было давно готово. Рая размазала его по противню, сверху положила яблочное варенье и сунула противень в духовку. На этом ее миссия на кухне, по ее мнению, заканчивалась. Поэтому она ушла к себе в комнату, продолжать свои метания. При этом она сначала обрабатывала свои ноготки пилочкой, напевая песенку, так как настроение у нее снова повысилось, а затем села поближе к зеркалу и размотала полотенце на голове. Влажные длинные волосы тяжелыми прядями упали на плечи и спину. Поправив рукой челку, она встала и неторопливо оделась. У нее, несмотря на зимние каникулы, были неотложные дела в городе.
  На завтрак, кроме пирога к чаю, была гречневая каша и чуть-чуть колбасы. Еда Рае не очень нравилась, вдобавок мысли были далеко, но и в любом другом случае за столом царило бы полнейшее молчание. На плите в это время варилась картошка к обеду. А Полина Михайловна любовалась грацией и изяществом дочери и не осмеливалась предложить добавки. Обычно в ответ на это раздавалось: "Я на диете, боюсь разжиреть, как вы", хотя она была такая худенькая, что разжиреть ей явно не грозило.
  Поев, она с грохотом опустила тарелки и ложки в раковину, а сама пошла к себе, собираться в город, по делам. Надела теплые шерстяные носки, черные гамаши и толстый свитер с узором из веточек и листьев. Накрасилась, и это потребовало около получаса - ювелирные движения щеточки сделали ресницы мохнатыми, тени для век она выбрала серые, а две совершенно одинаковые по очертаниям губы разрисовала помадой влажного вишневого цвета. Затем удовлетворенно улыбнулась своему отражению в зеркале - она была готова покорять мир.
  В прихожей она обмотала голову длинным темно-красным шарфом в виде башлыка - писк моды, застегнула на длинных ногах красные сапожки, надела красивое светло-серое пальто с меховым воротничком. Ее свитер, шарф, носки и варежки был ручной вязки - на работе Полина Михайловна развлекалась тем, что мечтала обрадовать дочурку удобными теплыми вещицами. Рая изнашивала эти вещицы до дыр, но радовалась ли она им - большой вопрос. Пожалуй, куда больше ее обрадовала бы норковая шапка или кожаные перчатки с "молнией" и кисточками. Она видела такие на базаре. Увы, зарплата продавщицы в "Галантерее" исключала подобную роскошь.
  Предупреждать о своем уходе, и тем более вдаваться подробности Рая, разумеется, не стала. Просто застегнула пальто на все пуговицы, завязала пояс, повесила на плечо свою сумочку и ушла. Когда вернется домой, она пока и сама не знала. Ее ждала жизнь - ее жизнь начиналась вне стен дома.
  На улице была замечательная погода. "Мороз и солнце, день чудесный" - отец Александр опередил ее всего на десяток шагов. Она думала было припустить за ним, но вовремя спохватилась, ей надо было идти на другую остановку. Отца Александра можно оставить на потом.
  Подружку по имени Люба мало кто помнил, она теперь проживала очень далеко, в Автозаводском районе. Ехать предстояло с пересадками. Но народу было не много. Для людей все еще продолжались новогодние праздники, и они предпочитали сидеть в выходные дома и отдыхать с размахом по-русски. Сначала Рая доехала до Московского вокзала, оттуда - на улицу Дьяконова. Собственно, "подружка" - слишком сильно сказано. У нее не было близких подруг, так как она не хотела ни с кем откровенничать, а подружками называла тех, кто мог оказаться полезен.
  Сюда в столь ранний час ехать было рискованно, но все обошлось - Люба была дома и уже не спала. Рая вернула ей взятый почитать журнал. Точнее, не почитать, потому что журнал был на английском языке, а поглазеть на красивые фотографии безумно красивых женщин, которые дали необыкновенный толчок ее и без того богатому воображению.
  - Классно! - сказала она, с сожалением протягивая журнал его законной владелице. - Как отметила Новый год?
  Люба махнула рукой:
  - И не напоминай! Я так жалею, то не попала к Эдику Тимофееву. Мы ездили к бабушке в деревню. Всю ночь, как примерные ученики, смотрели телевизор и ели "оливье" Я на него теперь смотреть не могу. Ни тебе танцев, ни салютов, ни одного парня, в клуб меня не пустили, и я в три часа уже легла спать. Такого ужасного Нового года у меня еще не было. А родителям что - они нас с брательником сплавили, а сами оттянулись по полной программе.
  - Так всегда бывает, - выразила сочувствие Рая.
  - А что было у Эдика? Расскажи!
  Рая задумалась.
  - Ну, - протянула она, - вечеринка у него и правда была что надо. Музыку он ставил - просто прелесть, импортная. Я такой никогда не слышала. Наверное, что-то новейшее, ты же знаешь Эдика. Он всякую музыку, если ему нравится, из-под земли достанет. Знаток. А еще - "Кар-Мэн" и "Мираж". Тоже новые. Ой, слушай, мы ведь гадали, как в прошлый раз, на бумажках, помнишь?
  - Да! И как?
  Рая хохотала при одном воспоминании.
  - Ну, как же там было? - настаивала Люба и теребила ее за рукав. - Не смейся! Не смейся же и рассказывай лучше.
  - Да что рассказывать-то?
  - Рассказывай, кому что выпало! Кому какое предсказание досталось?
  - Ты что, разве я помню? Разве это можно запомнить?
  - Ну хоть что-нибудь!
  - Ну... Мне вот выпало - много труда, работы и всего такого. Ну, и есть шанс, что я добьюсь своего, если буду хорошей девочкой. Кстати, Файке выпало самое хорошее предсказание. Исполнение всех желаний. Везет же дуракам! Заем Файке исполнение желаний? У нее ведь и желаний никаких нет!
  Люба скривилась:
  - А что там делала Файка?
  Рая задумалась, потом ответила:
  - Вообще-то это я взяла ее с собой. Если честно, не знаю, зачем.
  - Развратить ее, что ли, решила? Бесполезно, Раиска.
  - Не знаю, не знаю. Уламывала я ее, кажется, целую неделю. Или даже больше. По-моему, это не удивительно. Но мы ее на вечеринке почти не видели. Она где-то все время пряталась. И в гадании участвовать не хотела ни за что. Мне за нее пришлось вытаскивать бумажку. И вот что я ей вытащила.
  Люба засмеялась:
  - Зато теперь мы точно узнаем, какие у нее желания! Вдруг она их тщательно скрывает? Вдруг на самом деле она мечтает о потрясающем парне или о том, чтобы стать популярной певицей или актрисой?
  - Она мечтает о женском монастыре с самыми жесткими правилами и даже самоистязанием. Там ей самое место. И туда ей и дорога, сказать по правде.
  - Да, - подтвердила Люба. - А что было в предсказании у самого Эдика?
  Вот тут Рая должна была поднапрячься, потому что помнила праздник кусками и иногда была не уверена в правдивости своих воспоминаний.
  - Слушай, Люб, я не помню дословно, что-то непонятное там Белояр написал... Кстати, там был и Белояр, Любка, я бы никогда не подумала, что он такой классный. Весь из себя.
  - Герой боевика, - с гримасой поддержала подружку Люба.
  - А уже Сеньке Шевченко он чего понаписал - сам черт ногу сломит. Про какую-то пропасть и всякие опасности. Я не говорила? Предсказания писал он, Белояр. В общем, все было здорово. Если он, Эдик то есть, надумает и следующий Новый год справлять вот так, то я обязательно пойду туда снова. Мне очень понравилось.
  Люба завистливо вздохнула.
  А Рая думала, как бы половчее перейти к той теме, которая ее больше всего интересовала, и не показать возможной конкурентке, как это для нее важно. В таком деле главное - не дать обойти себя на поворотах. К счастью, Люба первая заговорила о перспективах и будущем.
  - Раиска, у меня большая трагедия.
  Раиска в ответ не особенно переполошилась, да и тон Любы был отнюдь не трагедийный.
  - Что случилось?
  - Я спрашивала у родителей, можно ли мне записаться в школу моделей. Ох, слышала бы ты, какой тут начался лай! Они кричали так, будто я спрашивала разрешения пойти работать на панель. С ними было невозможно разговаривать. Ничего не хотели слушать. А ведь я всё про эту школу узнала. Возле кинотеатра "Москва", с черного хода. Узнала даже, что заведует там какая-то Василькова, но каждое шевеление воздуха там зависит от еще какого-то Афанасьева. Я и была там, видела вывеску, только внутрь не заходила. Представляешь?
  Рая выразила на лице живейшее сочувствие и даже жалость, а в голове у нее со скоростью света выстраивался план по пунктам, как действовать дальше.
  - Может быть, твои родители просто не хотят платить за обучение? - предположила она.
  Люба разгневанно фыркнула:
  - Ну да, что за ерунда! Пятнадцать рублей с носа в месяц - разве это деньги? Просто они убеждены, что манекенщицы все до единой... - И она зашептала Рае на ухо щекотливые подробности, словно их кто-то мог подслушать. Они хихикали и пожимали плечами.
  - Вот так, Раиска. Для меня пока нет никакой надежды. Но я их еще упрошу, не беспокойся. Будет по-моему.
  Рая в этом сомневалась, потому что у Любы вовсе не было характера, но на лице ее продолжало оставаться сочувствующее выражение. Правдой или преувеличением являлись сообщенные подружкой щекотливые подробности - Рае было все равно. Это был ее путь, и она с него не свернет. Он выведет ее из нынешнего безвременья.
  - А мне купили новую шубку, - похвасталась Люба. - Хочешь посмотреть?
  - Давай.
  Люба вышла в прихожую и через пару минут вернулась в хорошеньком енотовом полушубке, который Рая придирчиво осмотрела, пощупала, подергала за мех, прогладила ладонью, заглянула и наизнанку, словом, вела себя как знаток. Люба гордилась шубкой и собой в этой шубке, и не замечала алчный блеск в глазах Раисы - та думала, насколько выгоднее на фоне серого меха выделялось бы ее, Раино, маленькое, но яркое лицо и черные завитые волосы, а не Любины. Но Любины родители могли себе позволить делать дочери такие подарки хоть каждый год, они ходили в директорах, не то что Полина Михайловна.
  - Хорошая вещь, - одобрила Рая, стараясь сделать это без скрипа зубов. - Импорт?
  - Угу. Мама сказала: "Эксклюзив". Врут, конечно, эксклюзив сюда вряд ли дошел бы. Но мне нравится. Я в ней уже ходила. В школу приду - вот девчонки попадают!
  В глубине души, разумеется, предполагалось, что в первую очередь попадают мальчишки, а не девчонки, но и у тех было бы приятно вызвать зависть. Еще год назад Люба училась с Раей в одном классе, но затем ее отец получил новую квартиру, и вся семья переехала в Автозаводский район. Рая иногда забегала к ней в гости, чем вызывала отчаянную ностальгию по прежней школе и старому образу жизни. Однако же гибкая психика уже позволила Любочке адаптироваться на новом месте, подружиться с новыми людьми.
  Они заглянули журналы и обсуждали их до тех пор, пока не пришли родители Любы и позвали дочку за стол. Рая тут же откланялась, заручившись обещанием Любы оповестить ее немедленно, как только появятся новые номера. Рая с удовольствием осталась бы с ними обедать, чтобы хоть раз в сто лет попробовать бекон и настоящие эклеры, но родители у Любы были строгие и знакомых из низших слоев общества не поощряли. Рая безошибочно чувствовала такое отношение и старалась избегать, лишь бы только не возникло конфликта, который мог бы повредить карьере.
  Ей очень не хотелось домой. Поэтому она прибыла туда не в духе, обедать и ужинать не стала, закрылась у себя и прильнула к зеркалу, дабы еще раз оценить свои шансы, по возможности трезво. Она самым придирчивым образом оглядела себя со всех сторон, подсчитала все размеры до миллиметра и не нашла в себе ни единого изъяна. Она высокого роста, невероятно стройна и гибка, словно южная лоза. У нее, кроме того, самое фотогеничное лицо в мире. Жаль только, у нее нет имени и родственников. Хотя, с другой стороны, иметь столь темное происхождение даже выгодно - можно повоображать себя потомком какой-нибудь графини, княгини, которая в силу превратностей жестокой судьбы вынуждена была отказаться от дитяти, а теперь, может быть, разыскивает ее, чтобы сделать наследницей титула и, главное, денег.
  Тут ее мысли приняли совсем другое направление. Такое приятное направление, что ни о чем другом думать было уже невозможно. Это легкое возбуждение привело к бессоннице. Рая всю ночь ворочалась с боку на бок, измяла всю подушку, а простыня под ней скрутилась, как жгут. Как тут уснешь? Поэтому утром она встала все еще возбужденная и выглядела неважно. Глаза болезненно блестели, под ними выделялись синие круги, щеки были чуть ли не желтыми, даже веснушки, казалось, слегка размылись. Несмотря на это, чувствовала она себя великолепно. Вскочила на стол и распахнула форточку. От свежего воздуха желтизна кожи сменилась румянцем. От душа она окончательно пришла в себя, хотя в квартире сверху было очень тихо. Ничего удивительного - отец Александр наверняка давно ушел, ведь рабочий день.
  Песня оборвалась. Рая в халате, сияющая, с полотенцем на голове, мелькнула в прихожей на миг. В следующую секунду она опять запела Овсиенко, уже в своей комнате, сидя перед зеркалом, высушивая волосы феном и наводя марафет. Затем она оделась в самое лучшее, что у нее было - синий свитер, украшенный перламутровыми бусинками, и черные шерстяные брюки. Теперь она выглядела хорошо. Но ее все еще раздражала темнота под глазами. Немного пудры - и от удовлетворения немедленно расцвела улыбка. В тот день она должна была быть во всеоружии и продемонстрировать все, на что способна.
  Полина Михайловна уже копошилась в прихожей, собираясь на работу. Рая ее почти не заметила, так как там, у двери в зал, раздался звонок телефона, и предполагаемая звезда подиума бросилась туда и схватила трубку. Сквозь треск все-таки можно было узнать голос Эдгара Тимофеева.
  - Привет, Раиска!
  - Привет, Эдик.
  - Как дела?
  - Вроде ничего. А что?
  - Ты сегодня занята чем-нибудь?
  - После обеда - нет. Ты что, хочешь меня куда-нибудь пригласить?
  Она сама собой расплывалась в улыбке от самодовольства. Она видела Эдика насквозь, знала, что он прямо-таки пускает слюнки, когда она появляется на горизонте. Он был живым доказательством ее силы и могущества.
  - Да, - ответил Эдгар, - давай сходим в кино. В "Электроне" сегодня неплохой фильм.
  - Какой фильм?
  - "Тысячелетие", фантастика.
  - Давай сходим, ладно. Не заходи за мной, я сама туда приеду. Во сколько сеанс?
  - В два. Но можешь немножко опоздать. Я подожду.
  Она засмеялась:
  - Постараюсь не опоздать! Пока!
  Она положила трубку и в тот же момент наткнулась на Полину Михайловну с серым пуховым платком на голове.
  - Кто звонил, Раечка? - тихо спросила она.
  - Не ваше дело, - тут же обозлилась та. - Я не лезу к вам в душу...
  - Да, ты права, - кротко согласилась Полина Михайловна, опуская голову.
  - Я всегда права, - бросила Рая.
  - Я в этом не сомневаюсь, доченька...
  - Я не ваша дочь!
  И, припечатав Полину Михайловну этим криком к полу, она выскочила из зала, позавтракать и тоже уйти. Надо пользоваться свободным временем, пока каникулы и нет занятий в школе и дома. Это ее шанс!
  Вдруг ее поразила мысль: а ведь студент-лингвист, Новиков Борис, до сих пор не дал о себе знать, хотя на празднике не отходил от нее ни на шаг. Это сигнал тревоги! Неужели он не успел понять, какая она единственная и неповторимая? Они не меньше трех раз обошли квадратный двор по периметру, он не мог не заметить ее достоинств, которые просто бросаются в глаза! Кто там еще был на празднике? Сплошные мымры - Светка, Машка, Маринка, они же невзрачные, как таракашки, а монахиня не в счет, конечно же, у нее, у Раи, не было на вечеринке ни одной конкурентки. Почему же тогда студентик до сих пор не позвонил? Или даже зашел бы в гости, ему известно, где она живет, и его приняли бы приветливо. Проклятие!
  Она так задумалась, что кусок застревал у него в горле. Она слегка перекусила в тишине и одиночестве, подправила макияж и пошла в город. До кинотеатра "Москва" можно было доехать без пересадок, но Рая спешила и потому предпочла ехать с пересадками, чем дожидаться нужного рейса, которого, кстати, могло и вовсе не быть. Или в нем было бы столько народу - хоть полезай на крышу. Рая не выносила общественный транспорт. "Когда-нибудь я куплю себе машину! "Мерседес", не меньше! Тогда чихать я на них на всех хотела". В общем-то, времени она выиграла не слишком много. Просто от возбуждения трудно было заставить себя стоять на остановке и ждать.
  Вывеску позади кинотеатра "Москва" она увидела сразу. Даже без наводки Любы она нашла бы этот ярко разукрашенный щит возле входа в подвальное помещение жилого дома. На нем, на желто-белом фоне, красными буквами было написано: "Школа моделей СТИЛЬ". И внизу мелко добавлено: "Руководитель Василькова П. М." Рая хмыкнула. Другая девушка на ее месте оробела бы и долго собиралась с духом, но не Рая Белова. Она только поглубже вздохнула и начала спуск по лестнице.
  Дверь была открыта. Со скрипом, правда, отворилась и впустила претендентку в святая святых. Подвал был длинный и разветвленный, как лабиринт. Но Рая искала мадам Василькову, и ее не остановил бы и всемирный потоп. Табличек на дверях не было. Рая разозлилась. Она-то думала - это солидная, официальная контора, а это оказались чуть ли не задворки общества! И вот она заметила на стене пришпиленный кнопкой листок из тетради. Фломастером на нем указывалось: "СТИЛЬ - здесь". И дверь разительно отличалась от всех прочих дверей этого подвала - обитая дерматином, украшенная шнурочком, декоративными гвоздиками и массивной металлической ручкой. Рая немного приободрилась, постучала по деревянному косяку, оповещая о своем приходе, и открыла дверь, не дожидаясь приглашения.
  - Можно? - спросила она и просунула внутрь голову со сползшим на плечи шарфом.
  - Да-да, входите, - ответил ей приятный женский голос.
  Это был кабинет руководителя. Тут находились два стола, на одном из них - пишущая машинка, в углу стоял большой сейф, возле двери - кадка с фикусом. Еще Рая отметила про себя обширную, судя по ее величине, картотеку, вешалку, на которой на плечиках висела монументальная черная шуба стоимостью "Москвича - 2141". Стены были оклеены обоями в мелкий цветочек, на оконце под самым потолком висела тюлевая занавесочка-фестон, а женщина - обладательница приятного голоса - стояла возле фикуса с пластмассовой лейкой в виде дельфина и поливала цветок со всех сторон.
  - Здравствуйте, - с нейтральным выражением лица произнесла Рая и вошла. Она решила сыграть ангела и на время припрятать напористый характер, так как по опыту знала - он по вкусу далеко не всем.
  - Можете пока присесть, - позволила женщина. - Я сейчас освобожусь.
  Она взяла в руки лопаточку и принялась рыхлить землю в кадке вокруг ствола, от чего вода там булькала, как в болоте. Рая между тем украдкой оценивала стол - очень чистый и аккуратный, с перекидным календарем, на каждой странице которого была масса пометок, из него даже торчали закладки, с пресс-папье в виде шахматной фигуры и стаканом с ручками и фломастерами. Под толстое стекло было положено какое-то расписание, какая-то таблица, похожая на прейскурант, и карманный календарик, где тоже были отмечены какие-то дни. Рая слегка примирилась с обстоятельствами. Конечно, это не то, на что она, прямо скажем, надеялась, но и не последний кабак в городе. И если судить по шубе, то это - сама мадам Василькова, а не секретарша приемной.
  Наконец, фикус был обслужен по полной программе, и настала очередь посетительницы. Мадам Василькова вымыла руки, тщательно вытерла их белоснежным вафельным полотенцем и села за стол, причем каждое ее движение было выверено и осанка поражала прямотой. Она была примерно ровесницей Полины Михайловны, но внешне выглядела по сравнению с ней, как лилия рядом с тыквой. Убранные в строгую высокую прическу волосы, легкий, ненавязчивый макияж, высокая стройная фигура и манеры интеллигенции до мозга костей - Рая смотрела на нее во все глаза и не могла прийти в себя от изумления, до чего выучка и уверенность в себе делают людей будто из другого теста, другой породы. "Вот это да! Под таким руководством я стану вообще богиней!"
  - Здравствуйте, девушка, - сказала мадам Василькова. - Вы, конечно, пришли насчет школы моделей СТИЛЬ?
  Она сказала это таким тоном, словно девушки валили в их школу толпами. Внезапно Рая охрипла:
  - Да, я хотела записаться.
  Мадам снисходительно улыбнулась, как неудачной шутке.
  - Все, кто приходят сюда, хотят записаться. Но в результате записываются далеко не все...
  - Простите? - переспросила Рая, которую ошеломил такой апломб.
  Тут в подвале раздался гул шагов, дверь открылась без всякого стука. Вошел человечек, похожий на Денни Де Вито - маленький и кругленький, только еще с лысиной, давшей яркий блик, когда он снял с головы каракулевую шапку, какие носили члены политбюро. Одет он был с иголочки, раздевался долго и с шумом, пыхтел и отдувался, от него исходил свежий аромат морозной улицы. Рая так же ошеломленно смотрела на него и не верила что это сам Афанасьев, хозяин всего этого заведения, кукловод, дергающий за ниточки марионеток. Разве такие уродцы способны быть влиятельными и могущественными?
  - Доброе утро, Полечка, - проскрипел он из-под гигантского шерстяного шарфа, который он с трудом разматывал с почти несуществующей шеи.
  - Доброе утро, Денис Павлович, - ответила мадам Василькова настолько бесцветным голосом, что Рая, как ни напрягалась, не уловила в нем никакого выражения. Телесная оболочка мадам Васильковой присутствовала тут и выполняла свои обычные функции, но куда же подевалась вся остальная мадам Василькова.
  "Похоже, у них непростые отношения", - подумала Рая, включая все свои подкорковые рефлекторы и принимая вид еще более ангельский, чем был у нее до этого. Она не знала пока, чьей стороны следует держаться, если в этом заведении действительно грядет передел собственности, но ей позарез нужна была школа моделей СТИЛЬ и всё то, что она может ей дать, поэтому ей предстояло лавировать между Сциллой и Харибдой, подобно хитроумному Одиссею.
  Толстячок разделся, повесил пальто на вешалку рядом с шубой, осмотрелся вокруг и заметил посетительницу. Рая заглянула ему в лицо и тут же отвела взгляд, потому что от его масляной улыбочки у нее сжалось сердце. Такие улыбочки она видела каждый день себе вслед, знала, что они означают, и тогда они ей льстили, а теперь она испугалась. В конце концов, что случилось с мадам Васильковой?
  - У нас новенькая? - проворковал старичок.
  - Она пришла на собеседование, - по-прежнему без выражения ответила телесная оболочка мадам Васильковой. - Мы не успели ничего обсудить.
  Толстячок потер руки и встал рядом с ней:
  - Прекрасно, значит, я ничего не пропустил. Продолжайте же, не обращайте на меня внимание.
  Но выполнить его поручение оказалось непросто. Мадам Василькова, какой она была до его прихода, не возвращалась, а Рая от волнения начинала терять самообладание.
  - Прежде всего, - говорила мадам, - я хотела бы от вас услышать, почему вы решили записаться в школу моделей.
  - Я хочу стать манекенщицей, - без раздумий выпалила Рая.
  - А почему вы решили стать манекенщицей?
  - Как почему?
  Мадам терпеливо объяснила:
  - Ну, что привлекает вас в профессии манекенщицы? Девушка, в ваших интересах отвечать правдиво и подробно. Мы должны понять, что вы за человек.
  Рая перебирала в уме возможные варианты ответов, отсеивая слишком откровенные, а также слишком слащавые. Ей удалось сделать это в достаточно короткий промежуток времени, чтобы это не бросалось в глаза.
  - Мне кажется, я всегда об этом мечтала. Мне нравится все красивое, с детства нравилось. Все девчонки мечтают о красоте - одни рвутся в певицы, другие - в актрисы, третьи - в манекенщицы. Я постараюсь не мешать тем, кто лучше меня, но и сделаю все возможное для достижения цели. Я хочу получить эту специальность и жить самостоятельно.
  - Похвальное стремление, - одобрил старичок вполголоса.
  Зато мадам Василькова не повела и бровью.
  - Вам, конечно, известно, что наша профессия - это тяжкий труд. Вам придется пожертвовать многим ради успешных занятий в нашей школе. Плюс жесточайшая диета, плюс регулярно спортзал. Десятки девушек уходят от нас уже через неделю, не выдержав нагрузок, и разочаровываются, потому что думают - манекенщицы только ходят по подиуму или позируют для журналов мод. Не сомневаюсь, что все это вы уже слышали, но наверняка считаете преувеличением. Так вот, это не преувеличение, а реальность.
  - Полечка, - вмешался старичок. - Вы так совсем запугаете бедного ребенка. Прошу вас, не надо так сгущать краски.
  Она снова не отреагировала на его слова и продолжала обращаться к Рае:
  - Научиться владеть своим телом - это, не буду утверждать, что несложно, но доступно всякому человеку, при наличии желания. При очень большом желании можно даже из бревна, как говориться, сотворить даму. Но если вы планируете добиться заметных успехов в модельном бизнесе и сделать карьеру, то одной школы моделей мало. Для этого, кроме знаний, нужен талант. Мы можем научить вас красиво двигаться и улыбаться, но если у вас нет таланта...
  - Как я сама могу судить о том, есть у меня талант или нет? - рассерженно перебила ее Рая. - Извините, это могут определить только специалисты. Я пока что очень хочу попробовать. Проверьте, подхожу ли я вам, раз вы во мне сомневаетесь.
  Мадам Василькова приготовилась выложить перед ней очередную порцию возражений, и Рая внезапно поняла, что она, эта отточенная с ног до головы женщина, просто не хочет пускать ее, новенькую, в школу моделей. Это одновременно и злило, и озадачивало Раю. Неизвестно, чем закончился бы этот разговор, продлись он хоть немного дольше, как в него снова вмешался старичок.
  - Вот что, Полечка, я вижу, у вас сегодня дурное настроение. Не надо заранее стращать девочку. Может быть, у нее действительно призвание. Пусть походит с месяцок, осмотрится. Никакой трагедии в этом нет, ведь правда?
  - Но группа уже набрана.
  - Что за беда! Запишете еще одну девочку, ну какая вам разница? Не губите юное дарование в самом зародыше. Отказаться никогда не поздно, помните об этом.
  В ответ на это нравоучение мадам Васильковой оставалось лишь склонить голову и делать что велят. Мысленно Рая показала ей язык, а на деле скромно потупила взор. Мадам достала из ящика стола бланк и протянула ей вместе с ручкой:
  - Тогда заполните заявление, пожалуйста. Вот тут поставите нынешнее число, вот тут - распишетесь. Что будет непонятно - спрашивайте.
  Рая с благодарностью улыбнулась и углубилась в бланк.
  - Кстати, - вспомнила мадам Василькова, - у вас паспорт с собой?
  Рая будто налетела на стену.
  - Н-нет... - запинаясь, произнесла она. - Свидетельство о рождении. У... У меня еще нет паспорта. Разве у вас тут есть возрастные ограничения? А девчонки говорили, сюда ходят даже восьмиклассницы!
  Она почти уже расстроилась, как в дело снова вмешался старичок:
  - Полечка, вы сегодня явно не в духе. Девушка, у нас нет возрастных ограничений. Сколько вам лет?
  - Шестнадцать. Но я еще не успела получить паспорт.
  - Не беда. Это не так страшно. У нас же тут не притон какой-нибудь, чтобы вводить ограничения.
  Полечка была настолько с этим не согласна, что отвинтила у ручки колпачок и всунула ее в стакан. Рая, обнадеженная заступничеством старичка, мысленно обозвала ее мымрой и продолжила заполнять заявление. Мадам Василькова не сможет захлопнуть перед ней дверь. Мечта уже так близко - протягивай руку и бери. И старичок оказался ничего, доброжелательный.
  Мадам тем не менее сделала еще одну попытку:
  - Занятия в новой группе начинаются уже сегодня. Может быть, вам не стоит спешить, и вы подождете следующего набора, подумаете еще раз хорошенько?
  Рая, ощущая поддержку бодренького старичка, не удержалась от гримасы, и мадам Василькова сдалась окончательно. Ее голос и вовсе превратился в тень голоса.
  - Занятия у нас платные. Пятнадцать рублей в месяц. Внесете первый взнос перед началом занятий.
  - А можно сейчас? - с энтузиазмом поинтересовалась Рая.
  Мадам бросила на нее странный взгляд, словно на дитя малое, неразумное.
  - Можно, конечно. Я выпишу вам квитанцию. И еще - дома спросите у родителей данные их паспорта, запишете и принесете нам.
  - У меня только мама, - с трудом призналась Рая.
  - Хорошо, запишете только мамин паспорт. Серия, номер, кем и когда выдан. Занятия у нас начинаются в пять часов вечера и длятся до семи. Три раза в неделю - в пятницу, субботу и воскресенье. С сегодняшнего дня. У меня к вам будет убедительная просьба не опаздывать и не пропускать занятий без уважительной причины.
  - Вот деньги.
  Волнение у Раи перетекло в весьма приятное русло, она уже полностью владела собой и была способна не трепетать.
  - Распишитесь, где галочка, и можете идти. Не забудьте - в пять часов.
  Она расписалась, улыбнулась добренькому старичку, а мадам Васильковой еще раз мысленно показала язык, и выпорхнула из подвала, как скворец из своего родного скворечника - чтобы полетать и вернуться обратно. Пятнадцать рублей в месяц - ерунда. Полина Михайловна даже не узнает, что школа платная, да и вообще про школу моделей ей знать не обязательно. А то еще поднимет шум, запрещать начнет, станет пересчитывать карманные расходы - нет, не надо ей такого счастья. Лучше предусмотрительно промолчать. До поры до времени. Погода на улице стояла прекрасная, под стать ее настроению. Светило яркое солнце, сугробы переливались всеми цветами радуги, будто состояли не из снега, а из алмазов. Ни ветерка и легкий морозец - Рая разрумянилась и улыбалась то самодовольства. Ноги несли ее, как крылатые сандалии Персея, она не шла, а летела над землей. Она решила не идти домой, а до самых занятий гулять в городе. Что она дома не видела? Она даже напевала себе под нос. Слава Богу, она в центре города, и есть куда зайти.
  Мягкая белая шуба города уже не была ослепительно чистой. Тут и там пестрели малиновые полосы, оставленные взрывпакетами, валялись жвачные обертки, машины накапали множество радужных лужиц бензина, прохожие, вляпавшиеся в грязь, натоптали ржавых следов.
  Возле рынка, как обычно, толпился народ. Пятница, и там - не протолкнуться. Люди со звериным упорством навязывали свои сокровища, зачастую весьма сомнительного качества. У всех - и у продавцов, и у покупателей - злющие глаза. Если ты прошел мимо них и ничего не купил, они следят за тобой с проклятием, словно ты преступник. А уж если ты спросил их насчет цены, услышал и прошел - вообще враг народа. Рая толкалась в этой куче, придерживая у груди сумочку, чтобы не вырвали и не отрезали. Где-то у противоположных ворот слышались крики и ругательства - там, по всей вероятности, у кого-нибудь стянули кошелек. Рая только хмыкнула.
  Протискиваясь между куртками, жвачками, бутылками, книгами, обувью и другими товарами ширпотреба, Рая потихоньку добиралась до ворот. Длинные концы ее шарфа то и дело застревали, она недовольно оглядывалась и свободной рукой вытягивала их. Кто-то из очень наглых схватил ее за плечо и тут же отпустил. Она в бешенстве обернулась, но наглец уже скрылся в толпе.
  Кое-как она дотянулась до ворот. Здесь стояло много машин, среди них - милицейская. Бойкие старушки плотно окружили место, где звенели наручники и ругались мужчины. Будто в первый раз, бабки! Рая не стала слушать галдёж и, скользя на грязно утоптанных тротуарах, поспешила дальше. Потом вдруг остановилась и немного постояла, с радостью вдыхая восхитительный воздух. Она взирала на город так, будто она - его королева, его богиня, а он - прекрасное, укутанное в белый пух творение ее рук и мысли, ее желания. Каким-то новым взглядом она увидела с детства знакомые дома, улицы, деревья, машины.
  "Потрясающе! - думала она в полном восторге. - Я просто гений. СТИЛЬ даст мне все, что нужно, чтобы блистать. Я стану звездой в модельном бизнесе! Иначе не стоит жить на свете. Я стану звездой, и тогда появится все - деньги, вещи, любовь. И я смогу наплевать на всех, кто желает мне зла. Вокруг меня будет много, буквально тысячи парней. Кстати, куда подевался этот студент, Борис? Я уже думала об этом сегодня утром. Он был такой милашка на празднике, не то что этот рохля, Эдик. Надо будет поинтересоваться..."
  Она не успела закончить мысль, потому что подходила к остановке, а к остановке подходил автобус. Она в два прыжка вскочила на подножку и протиснулась внутрь. Купить билет она тоже не успела и до Московского вокзала доехала зайцем. Ее выпуклые губы, подкрашенные перламутровой помадой фиолетового цвета, по-прежнему вытягивались в улыбку, на щеках у нее появились кокетливые ямочки, черные волосы на висках выбились из-под шарфа и обрамляли лицо. На пути ее возвышался центральный универмаг - гигант советской торговли в несколько этажей. Рая в предвкушении славы не могла его пропустить.
  Универмаг был почти пуст. Витрины с украшениями трогательно говорили о полном отсутствии вкуса и эстетического воспитания. Рая не спешила восхищаться большими каменьями из цветного стекла, догадываясь без труда, что бриллианты, рубины, изумруды и сапфиры, о которых часто пишу в книгах про любовь, несравненно прекраснее всей этой дешевизны, имеющей не больше цены, чем выпавший снег. В отделе канцелярии на полках стояли только пурпурные папки для какого-нибудь чиновничества. Под стеклами выстроились пластмассовые красные и розовые зайчики с серыми ластиками внутри. Лежали ромашковыми лепестками пять одинаковых ручек. Тетради не продавали из-за дефицита бумаги.
   Рая вышла на улицу с победной усмешкой на лице: "Когда я стану моделью, я уже не вернусь сюда. Примитив".
  Фильм, на который ее пригласил Эдгар Тимофеев, действительно был неплохой, но уж слишком, по мнению Раи, запутанный. Она предпочитала вещи попроще, намного проще, желательно с пометкой "сделано в Индии". А в этих хитросплетениях разбираться - мозги свихнешь. Поэтому Рая отказалась от прогулки и не разрешила себя провожать - пусть знает, на какие фильмы следует приглашать девушку. Эдгар явно был этим недоволен, но вслух ничего не сказал. Тоже еще, умник. Но он из высшего света, а также каждый день общается со студентиком, Борисом, и может сообщить о нем много ценных сведений. К тому же, он встретил ее у кинотеатра с букетиком гвоздичек, а это так приятно! И хоть Рая на сегодня с ним рассталась, но сделала это как можно мягче, обещая надежду на будущее. Да и вообще, разве он, Эдгар, способен сопротивляться ее взгляду и манящей улыбке, особенно когда у нее такое прекрасное настроение?
  И вот так, прямо с цветами, она явилась в школу моделей. А чего ей стесняться? Пусть все вокруг видят, что она популярна у мальчиков. Этим можно гордиться. Было без пяти пять, когда она спустилась в подвальное помещение. Какую же она застала перемену! Никакой тишины и запустения, в лабиринте замкнутого пространства стоял гул девчоночьих голосов и смеха. Рая немедленно пошла туда, откуда раздавались эти замечательные звуки. Она спешила, чтобы успеть раздеться и поправить прическу, и прижимала к груди гвоздики. Одна из дверей была открыта и вела в обширный зал размером с классную комнату в обычной школе. Там была еще одна дверь, тоже открытая, и там находились, как в магазине одежды, длинные ряды вешалок с самыми разнообразными нарядами. Но Раю пока не интересовали наряды. Она сразу устремилась к ученицам, рассевшимся по множеству стульев и столиков, расставленных с правой стороны помещения в живописном беспорядке.
  Учениц было около тридцати. Среди них не было ни одной маленькой, пухленькой, кривоногой или курносой. Словно стайка ангелочков спустилась сюда - они были высокие, худенькие, с длинными волосами всяких оттенков и правильными чертами лица, словно отштампованными по одному образцу. Уродству, несовершенству, безобразию здесь не было места. Рая с улыбкой поздоровалась сразу со всеми и в том углу, где уже возвышалась груда верхней одежды и сумочек, сняла с себя пальто и шарф. Туда же, на самую верхушку кучи, водрузила и гвоздики.
  Девушки не корчили из себя принцесс и приветливо приняли Рая в свою стайку. Они и впрямь были разного возраста, от совсем еще девочек до студенток. Каждая из них знала, что красива, но ни одна пока не умела этим пользоваться. Они, к тому же, не были достаточно хорошо знакомы друг с другом, чтобы задирать нос.
  - Ты новенькая?
  - Да, - ответила Рая, встряхивая рукой влажные волосы.
  - Как тебя зовут?
  - Рая. Рая Белова.
  - Со свидания, что ли?
  И девочки кивнули на гвоздики. Она изобразила смущение:
  - Да.
  Девочки щебетали, как птички на ветках. Но ровно в пять в комнату вошли старичок-толстячок и мадам Василькова, она потребовала внимания и начала занятия, предупредив, чтобы завтра все принесли тетрадки и ручки, она будет диктовать. А старичок время от времени появлялся в комнате, прохаживался вдоль девочек, кося на них оплывшим, совиным бесцветным глазом и вновь исчезал, так как тут ему делать было нечего. Сперва эти странные появления в их среде озадачивали учениц, но вскоре они к ним привыкли и перестали отвлекаться от слов и жестов мадам Васильковой.
  Рая прислушивалась к ней буквально не дыша. Она впитывала слова наставницы, как губка. Кроме того, что это было ей интересно, она еще и понимала, что от ее, Раиного, усердия и старательности напрямую зависит ее карьера и благополучие. Она сидела рядом с голубоглазой светловолосой десятиклассницей, которая тоже жила в Верхних Печерах. Они уже договорились ехать домой вместе, чтобы не так страшно было. И хотя они обе чувствовали друг в друге потенциальных конкуренток в модельном бизнесе, так как они обе были одинаково юные, красивые и амбициозные, но в данный момент им было выгоднее не конфликтовать, а сотрудничать. Две девушки всегда найдут общий язык, особенно если у ни схожие интересы.
  Два часа занятий пролетели для Раи, как одно мгновение. Сравнить ли это с уроками в школе, когда постоянно смотришь на часы и до бесконечности ждешь звонка! Вот что значит любимое дело! Рая получила столько удовольствия, что готова была просидеть тут всю ночь, но надо было уходить.
  На улице было уже совсем темно и очень свежо. Рая любила это время и темноту, как, наверное, все девочки ее возраста. Рая и Оля не спеша вышагивали к остановке автобуса. Настроение было мирное и приятное. Они поглядывали на небо и дышали полной грудью. Разве можно пожелать себе лучшего начала года?
  - Ты новенькая и будешь заниматься с последней группой, - объясняла Оля. - Вас почти половина от нас всех. А я хожу сюда уже второй месяц. Но это почти не имеет значения. Очень скоро вы подтянетесь, и вся группа станет как один класс. У нас ведь творческая работа, а не рутина. Это здорово! Вот увидишь.
  - Угу, - отозвалась Рая.
  - Иногда нас уже и фотографируют, но только лучших из нас. Приходит фотограф, молоденький такой, симпатичный. У него какой-то контракт с Афоней.
  - С Афоней? - переспросила Рая.
  - Ну да, с Афоней. Афанасьев, Денис Павлович. Ну, ты его видела, он все ходил туда-сюда. Это его обычная манера. Он разрешает нам называть его Босс, но между собой мы называем его Афоня. Тот еще типчик. Мы его побаиваемся.
  - Почему?
  - Пристает, дрянь такая. Вот увидишь.
  - Он же старый!
  - Вот-вот. А Василькова, между прочим, тоже его боится. Но она дама! Профессионалка. Всё при ней. Хотя не красавица. Почти не улыбается, я вот никогда не видела ее улыбку. А почему - никто не знает. Слухи только. Я точно не слышала, что-то с ребенком связано.
  - Жалко, - с заметным равнодушием бросила Рая.
  - Да, - продолжала Оля. - Надо будет разузнать при случае, интересно все-таки. Смотри, вот автобус. Пустой почти.
  Они забрались в автобус и уселись. Ехать было далеко, и они болтали, как кумушки-сплетницы. Особенно болтала Оля - у нее опыт обучения в школе моделей СТИЛЬ был обширнее, и она делилась этим опытом с новобранцем.
  Приближалась остановка "Подновье", Рая засобиралась выходить.
  - В общем, все будет хорошо, Раиска, - пожелала напоследок Оля. - Тех, кто делает успехи, Полина Михайловна сама, лично рекомендует фотографу.
  Рая резко остановилась:
  - Кто, кто?
  Оля невинно моргнула:
  - Василькова. Это ее имя, Полина Михайловна.
  Новиковы
  Будильник, как обычно, поднял ребят в семь утра, хотя можно было его и не заводить. У Эдгара - зимние каникулы, а у Бориса - выходной. Эдгар дисциплинированно встал и в ожидании завтрака включил музыку. Негромко, чтобы никому не мешать. А Борис нажал на кнопку будильника и даже отвернул к стене самый противный прибор в мире - абсолютное большинство людей не любят просыпаться рано утром, и Борис был в их числе. Когда воцарилась долгожданная тишина, он перевернулся на другой бок и продолжил спать. Но ему почти никогда не снились сны - очень редко, и то только после выпивки, как ни странно. Должно быть, алкоголь активизировал творческие центры в сером веществе его головного мозга, и он видел во сне хорошеньких девушек. Влюбленных в него, разумеется. Эдгар счилет, что у него, Бориса, сдвиг по фазе на этой почве. Что Эдгар может понимать в этом, мелочь пузатая.
  Спать в тепле и уюте Тимофеевского дома было приятно. К восьми часам во всем этом большом жилище воцарилась тишина. Перестали хлопать двери, утихли шаги и голоса. Родители Эдгара ушли на работу. Точнее, уехали - сам Тимофеев в исполком, на служебной машине, а потом эта же машина отвозила его жену на завод "Двигатель Революции", где она работала заместителем директора. И в тишине дома негромко, но отчетливо слышались мелодии RADIORAMы, которые Эдгар слушал у себя в комнате.
  Около половины десятого Борис устал вертеться с боку на бок и окончательно проснулся. Но встал, опять же, не сразу, а еще с четверть часа понежившись в постели, как капризная девушка. В зеркале ванной комнаты он внимательно себя оглядел. Не просто юноша-студент, а прямо-таки юноша-плейбой. У него были чуть вьющиеся длинные, заложенные за уши волосы смоляно-черного цвета, иногда он собирал их в хвостик. Мрачно-черные глаза умели смотреть пристально и вдумчиво, и в минуты даже самого разгульного веселья этим своим мрачным выражением ставили в тупик собеседников. Но улыбался он совершенно очаровательно, противостоять ему в такие моменты было невозможно. Поистине королевская осанка говорила о том, что он принадлежит не просто к состоятельному классу общества, а к настоящей аристократии. При взгляде на него сразу вспоминался какой-нибудь из трех мушкетеров, либо сам король Людовик Тринадцатый, такой властной была его внешность. Оценивающий взгляд, движения, манеры насквозь были пропитаны сознанием собственной значительности и незаурядности. Разве могут устоять девушки перед таким кавалером? Борис улыбнулся и встал под душ.
  В уме у него уже несколько дней складывался сюжет нового рассказика. Хотя он получал стипендию отличника учебы, и отец присылал ему достаточно денег на карманные расходы, Борису нравилось сочинять всякие небольшие безделки, которые регулярно печатались в областных изданиях под псевдонимом Россо Даниэлян. Это заковыристое имечко пришло ему в голову невесть откуда - из подкорки, услышал, наверное, когда-нибудь, может, еще в детстве. И опять же, сочинял он обычно после принятия алкогольных напитков, дававших потрясающий стимул его воображению, и без того достаточно оживленному. Никто не знал о творческой деятельности Бориса - он таился, как партизан, даже от родителей, и тем более от не очень дружелюбно настроенного Эдгара. Заложит мальчишка как пить дать. А это весьма неплохое подспорье и хороший выброс всяческих эмоций. Бумага ведь все терпит. И его бредовые рассказики тоже.
  Никуда идти не хотелось. Борис оделся в домашнее - в свитер и трико - и устроился в отведенной ему комнате, готовиться к зачету, переводить статью. Не хотелось и завтракать. А еще и идея рассказа, как назло, постоянно ускользала от него, будто ее спугивали эти мелкие заботы и хлопоты.
  Вдобавок из головы у него не выходила одноклассница Эдгара, Фаина. Хотя он ни разу не разглядел ее как следует, да и пьян был в дымину, в общем и целом помнил, что девушка была необычайно хороша, потрясающе, богиня во плоти, не иначе. Впечатление она на него произвела очень сильное - если до сих пор он о ней думает. А уж о ее душе он и понятия не имел, но образ ее для него уже сложился. Довольно-таки привлекательный образ. Он представлял себе несчастное, слабое, хрупкое создание в тисках богомольной семьи, мечтающее об освобождении и об освободителе - таком, как он, Борис, разумеется. А так она могла бы быть (должна бы быть, по его мнению) обычной девушкой, как все - общительной, веселой и, в конце концов, доступной для предприимчивого молодого человека, который не отступает на полпути.
  Кстати, неплохая мысль, из нее можно развить интересненький рассказик. Борис отложил в сторону газету, сел за стол и принялся с увлечением воплощать понравившуюся мысль на бумаге. Но занимался этим не очень долго - от излишне рьяной фантазии он заметил, что описывает уже откровенный разврат, испугался какого-нибудь психологического термина, из Фрейда, и решил повременить с реализацией, поостыть. Иначе его писанина не пройдет даже через самую либеральную цензуру.
  Отвратительно, что он не запомнил, где она живет, настолько был занят ее подругой - черт побери, при одном только намеке на Раю Белову его будто обожгло. Это была не девушка, а термоядерная реакция, и при этом в ней нет, на первый взгляд, ничего особенного.
  Борис вскочил со стула.
  - Эдька!
  Эдгар слушал свои кассеты и перечитывал Эрве Базена - весьма серьезная литература для столь юного возраста, но Эдгару нравилось. Борис отвлек его, как всегда, от любимых занятий, поэтому он встретил приятеля не столь приветливо:
  - Ну что еще?
  - Эдька, слушай.
  - У тебя опять проблемы?
  - Что значит "опять"? У меня не бывает проблем. Я к тебе по поводу Фаины, одноклассницы твоей. Тебе что, жалко? Сам хочешь за ней приударить?
  Эдгар захлопнул книгу так, что она щелкнула. Но вот такая сознательная провокация была свойственна обычному поведению Бориса, отвечать ему тем же было просто бессмысленно. Поэтому он устало вздохнул и уменьшил звук у магнитофона.
  - Боря, я знаю Фаину с первого класса. В этом возрасте за кем-нибудь приударить способен только сексуальный маньяк. Уверяю тебя, ты не первый и не последний, кого ввел в заблуждение ее привлекательный внешний вид.
  Тот расплылся в улыбке:
  - Она красавица.
  - Угу, - иронически подтвердил Эдгар. - А что толку в ее красоте, когда на нее запрещается даже смотреть? Оставь ее в покое, ради Бога, все равно ты ничего не добьешься.
  - Поживем - увидим.
  - Боря, - предостерегающе произнес Эдгар. - Тебе не придется по вкусу моя речь, но право же, неужели ты всерьез убежден, что ты - лучше всех на свете? За Фаиной пытались ухаживать прекрасные ребята, причем ухаживали они не так, как ты, не растаптывали в порошок и не скручивали в морской узел. Результат был один и тот же.
  - "Растаптыванием в порошок" и "скручиванием в морской узел", как ты выразился, я не занимаюсь, - возразил несколько задетый Борис, - хотя этими приемами можно достичь цели гораздо эффективнее, чем расшаркиваниями и сюсюканьем.
  Эдгар пристально посмотрел на него и ответил:
  - Да. Если твоя цель - растоптать в порошок и скрутить в морской узел. А если ты хочешь любить и быть любимым, - он покраснел и потому отвернулся, - то без расшаркиваний и сюсюканья, к сожалению для тебя, не обойтись.
  Борис немного помолчал.
  - Ты стал силен в спорах, Эдька. За словом в карман не полезешь.
  - Стараюсь. Но настоящего спорщика ты еще не видел. Игорь Белояр - вот кому палец в рот не клади. Он будет юристом, так это его хлеб насущный.
  Борис пренебрежительно встряхнул головой:
  - Это тот, который на Новый год бумажки писал? Кореш твой?
  - Он самый. Только он не кореш, просто близкий знакомый. Даже не закадычный друг.
  - Не отвлекайся от Фаины. Она, наверное, находится в зависимости от своей семьи, поэтому и изображает из себя святошу.
  Борису было нелегко свернуть с интересующего его маршрута. Эдгар обреченно отложил в Эрве Базена на стол и совсем выключил магнитофон.
  - Она не изображает из себя святошу. Она и есть святоша.
  - Ерунда. Такого не бывает. По крайней мере, в двадцатом веке.
  Эдгар не стал углубляться в дискуссию, так как Борис в таких случаях слышал только то, что ему хотелось слышать.
  - Насчет ее семьи. Фаина живет вдвоем с отцом. Он пенсионер и вдобавок инвалид, что ли, короче, живет на какие-то пособия. Папа мой называет таких людей "голь перекатная". Так что вряд ли там есть какие-нибудь ссоры и насилия, как ты думаешь. Я видел этого старичка, на родительском собрании - безобиднейший субъект, и мухи не обидит.
  Борис разгорячился:
  - Значит, есть что-то еще, почему она прикидывается верующей!
  Тут рассердился и Эдгар:
  - Значит, нечего приставать ко мне с расспросами, думай всё, что тебе угодно, если ты такой упёртый! Почему бы просто не принять как факт, что она действительно верующая? Она что, не имеет на это права? Может быть, это ей доставляет удовольствие, как нам - музыка и книги!
  - Что за чушь! Ты послушай, что ты говоришь! Какое еще удовольствие? Бить челом об пол и читать молитвы с утра до вечера? Не смеши меня!
  - Ну, у каждого человека свои вкусы, - неуверенно заключил Эдгар.
  Борис фыркнул. Это возражение не показалось ему убедительным. Он вообще не любил, когда ему возражали. Эдгар был одним из немногих, которые осмеливались это делать, потому что сам был по общественному положению равен ему, а Борис к тому же жил в доме его родителей и командовать не был вправе. Неожиданно Борис это почувствовал, это ему не понравилось, и он решил поразмыслить об этом на досуге. В самом деле, ситуация почти что унизительная - он нахлебником живет у Тимофеевых, хотя у них, Новиковых, есть в Горьком квартира, и даже две, и он вполне способен к самостоятельности. Надо будет поговорить с отцом и с Тимофеевыми. Только так, чтобы их не обидеть - посчитают еще, что его что-то не устраивает, или что они плохо с ним обходятся, а это неправда, они его любят, по-настоящему привязаны к нему, словно он им родня.
  - И это все, что ты о ней знаешь? Только то, что она верующая? - уже без бравады спросил он.
  Эдгар еще раз вздохнул:
  - А что тебя еще интересует?
  - Какие ей подарить цветы, на какой фильм пригласить, ест ли она мороженое и шоколадные конфеты...
  - Насчет цветов я не задумывался, в кино она точно не пойдет, потому что грех непрощенный, а мороженое... Ест, наверное, но ведь сейчас пост, а оно сделано из молока. Ну не слышал я, чтобы верующие ели шоколад в пост.
  Они засмеялись.
  - Ладно, - сжалился Борис. - Я вижу, ты и правда веришь в ее святость. Может быть, ты и прав. Интересненькую ты нарисовал картину!
  - Какая уж есть, - улыбнулся Эдгар. - Послушайся доброго совета, не делай глупостей.
  - И не собираюсь. Разве ухаживать за красивой девушкой - глупость? Впервые слышу.
  - Смотря какая девушка.
  - А откуда тебе известно, вдруг я - ее судьба. Вдруг мы с ней - самая красивая история любви со времен Ромео и Джульетты.
  Эдгар поперхнулся, а пока он прокашливался, Борис продемонстрировал нарочитый пируэт, продекламировал по-немецки пару строк из Шиллера и удалился походкой Чарли Чаплина. Эдгар явно опять намерен был увещевать его и призывать к благоразумию, а Борису до чертей надоели моральные наставления. Пусть разглагольствует на темы высоких материй со своим корешком, Игорем Белояром. Так, кажется, его зовут. Впрочем, какое это имеет значение.
  К тому же, за всем этим пустопорожним разговором он не узнал самого главного - где девушка живет. Сам же Борис помнил одно: это место здесь, в Верхних Печерах, и недалеко отсюда, раз они дошли туда пешком, минут за двадцать. Не очень обнадеживающая информация - тут, куда ни глянь, жилой массив, сплошные многоэтажки, одинаковые квадратные дворы и одинаковый белый утоптанный снег. Никаких зацепок. Надо же было тогда, на вечеринке, так упиться, до такого беспамятства!
  Он снова развалился на диване и ожесточенно принялся за перевод немецкой газеты. Так ожесточенно, словно зачет предстояло сдавать уже сегодня.
  Через полчаса перевод был осилен и даже записан в тетрадь с конспектами. Несколько минут Борис угрюмо сопел, выбирая, что бы еще такое трудное осилить. Рассказ для газеты сопротивлялся гораздо дольше, но к концу рабочего дня осилен был и он - целых восемнадцать листов. В запарке усиленного творчества он упустил момент возвращения с работы хозяев дома и очнулся лишь тогда, когда к нему заглянула хозяйка и попросила помочь ей с ужином. Муж и сын ее были заняты починкой собственного автомобиля ВАЗ - 21093, хотя до весны было еще очень далеко, а для котлет нужно было пропустить мясо через мясорубку - тяжелый, неженский труд.
  На кухне играли и пели сладкозвучные голоса дуэта "Модерн Токинг" - Марианна Тимофеева обожала их. Борис вошел туда с улыбкой: еще из коридора было слышно, как она хлопотала у плиты и у стола и тихонько подпевала писклявому Томасу Андерсу.
  Ей было около сорока лет, но выглядела она гораздо моложе. Коренная москвичка, с детства она любила лошадей и все свободное время, после школы и в выходные, пропадала в цирке, который был по соседству с их домом, через дорогу. Она буквально выросла в цирке. Почти в каждой программе она, как джигит, вылетала вихрем на арену верхом, на своих холеных лошадях с длинными тонкими шеями, становилась ногами на седло, проделывала головокружительные трюки, словно заправский каскадер. Там же, в цирке, она впервые встретила Виктора Егоровича Тимофеева, он был сражен наповал ее храбростью и мальчишеской свободой. Она и внешне была как артистка - круглое лицо с чуть вздернутым носом, тонкими губами, лучистыми голубыми глазами, каштановые брови и ресницы, пышные завитые в кудри темно-рыжие волосы, кожа золотистого оттенка, будто она загорела на летнем солнце. Когда она подкрашивалась, надевала грузинскую мужскую одежду и черную курчавую папаху, садилась в седло на изящного ухоженного коня, она становилась очаровательной, неотразимой. Иногда она и теперь захаживала в цирк и каталась верхом, но в программах, разумеется, не участвовала.
  На плите варился суп и шипела сковорода. Марианна была одета в махровый халат голубого цвета. Волосы она, как всегда, наглухо скрепила на висках белыми заколками, и они сзади тяжелой волной ложились ей на плечи.
  - Когда зачет? - спросила Марианна.
  Борис встал к мясорубке и принялся заталкивать туда мясо.
  - Послезавтра.
  - Ты готовишься?
  - Уже подготовился.
  - Молодец.
  Руки Марианны порхали над столом. Нашинкованная капуста воздушной горкой поднималась в салатнице.
  И тут Бориса осенило.
  - Тетя Маша, у меня к вам большая просьба.
  И он замолчал, выжидательно кося глазом в ее сторону.
  - Я тебя слушаю, Боря.
  - Вы хорошо знаете одноклассников Эдика?
  - Ну, более-менее. А что?
  Борис собрался с духом. Врать Марианне Тимофеевой - для этого необходимо немалое мужество, особенно стоя рядом с ней, лицом к лицу. Но ведь он почти не погрешит против истины, лишь немного ее приукрасит.
  - На празднике, на Новый год, я встретил тут девушку... Тёть Маш, не поверите! Честное слово, настоящая богиня.
  - Вот как? - удивилась Марианна.
  Он с энтузиазмом крутил рукоять мясорубки, так что раскачивался стол.
  - Ее зовут Фаина. Правда, красивое имя?
  - Очень красивое!
  - Тёть Маш, я никогда таких не видел. Она блондинка, и взгляд у нее, как у ребенка, и длинные, до пояса волосы. И одета она была... очень, очень скромно. Даже строго. И... - Он слегка заколебался. - Тёть Маш, я несколько раз звал ее танцевать, но она не согласилась. Я был в отчаянии.
  - ... и ты в нее влюбился, - весело и привычно дополнила Марианна.- Она заняла место Наташи? Ты ужасно ветреный мальчик, Боря.
  - Нет, нет, о нет, совсем не так! - принялся переубеждать ее Борис. - Наташа, Наташа... Тоже мне, нашли идеальную возлюбленную! Она же только на "дискарь" ходит и в кино. Она еще ветреней меня, честное слово. А Фаина... Вот такую девушку можно любить только всей душой, я чувствую это.
  - И ты уже любишь ее всей душой?! - изумилась Марианна, округляя глаза.
  - Не смейтесь, тёть Маша! Не смейтесь, пожалуйста! Пусть я еще и не люблю ее свей душой, но я... мне кажется, я близок к этому.
  - И она, конечно же, отвечает тебе взаимностью? - все еще смеясь, спросила Марианна.
  - Ну...пока не знаю. Я ее после праздника не видел. И даже понятия не имею, где ее искать. Спрашивал у Эдика, но он мне ничего не сказал.
  Наконец-то, у нее настало просветление:
  - А... И ты думаешь, я скажу тебе, где ее искать.
  Борис помрачнел:
  - Если не скажете вы, то я обойду все Печеры пешком и все равно ее найду. И никто меня не остановит. Вы тоже. Вот, фарш готов! Тёть Маша, я вас очень прошу. Я вижу, вы поняли, о ком я говорю. Тёть Маш. А хотите, - он заговорщически понизил голос,- я сам пожарю котлеты? Я умею, а у вас и других забот хватает.
  - Боря! - с укоризной протянула она.
  - А еще заварю чай и помою посуду после ужина.
  Она подозрительно долго перемешивала салат из свежей капусты, свежей моркови, репчатого лука и растительного масла. Он с замиранием сердца ждал, что она ответит. "Как неохота будет снова идти с расспросами к Эдику!" - подумал он, пока она мешала, пробовала салат и ставила его на середину стола. Потом повернулась к нему и сказала серьезно:
  - Боря , я не знакома лично с этой девушкой, но несколько раз видела ее. Она замечательная. Я боюсь, твое легкомыслие может ей навредить. Ты же у нас парень хоть куда, а она - совсем еще ребенок. Ее ведь, скорее всего, постигнет участь Наташи.
  Борис изобразил праведное негодование
  - Как вы можете их сравнивать! Они как небо и земля! Как рай и ад! Тетя Маша, если вы видели ее, ну как вам не стыдно ставить их на одну доску.
  - "Коня и трепетную лань"? - смеясь, процитировала Марианна.
  Борис изобразил подлинную обиду и ничего не ответил.
  - У,- протянула она, вбивая в фарш яйца и начиная месить, прямо своей аристократической рукой. - Уж и надулся. Ладно, сейчас я тебе верю. Но я не знаю, где она живет. Правда, ее частенько встречают в библиотеках, особенно в центральной, на Варварке, в читальном зале. Сидит, обложившись книгами. Прямо как наш Эдик.
  Борис преувеличенно-громко чмокнул ее в щеку и просиял:
  - Тетя Маша, вы гений. С меня котлеты и мытье посуды.
  - Иди уж, Джеймс Бонд доморощенный. Беда с тобой. Через полчаса зови всех на ужин. А сейчас иди, не мешай мне.
  Но Борис не ушел. Он вертелся вокруг нее, сам переворачивал котлеты на сковороде, и, как щеночек, ловил ее взгляд и вымаливал прощение улыбкой одновременно виноватой и нахальной. Марианна не выдержала строгую мину, засмеялась и отвесила ему подзатыльник, посредством которого мир был восстановлен.
  Так или иначе, но промежуточного успеха он добился - узнал, где можно встретиться с девушкой. А далее - дело техники. Читать он, правда, любит только по настроению, но ради благой цели нетрудно и притвориться. Нашла же его избранница местечко, куда приходить в свободное время - от скуки с ума сойдешь. Тишина, спокойствие мертвое и тучи пыли, то есть самое ужасное, что только существует на свете. Наш студент, несмотря на учебу в престижном вузе, причем успешную учебу, бежал от библиотек, как от чумы. Эдгар очень удивился бы, как можно писать рассказы, не читая книги ежедневно, и при этом быть востребованным - увы, такие парадоксы случаются не так уж редко. Борису Новикову, чтобы писать рассказы, вполне хватало общения со сверстниками и полета собственных фантазий. До ужина он не успел упаковать свое твореньице в конверт, но не расстроился по этому поводу, так как у него было хорошее настроение, как будто он уже готовился к свиданию, на котором Фаина улыбнется ему и скажет голосом Раи Беловой: "Милый, я твоя". Почему голосом Раи Беловой? Потому, что голос самой Фаины Борис не помнил, даже не был уверен, что вообще слышал его. "У такой замечательной красавицы должен быть поистине божественный голос!" Она продолжала существовать в его воображении в образе обычной девушки, хотя Эдгар убеждал его в обратном. Пусть Эдгар думает что хочет - мал еще, неопытен.
  За ужином он был прямо-таки душка - веселый, остроумный, не напористый, а что нечуткий - что ж, не всем дано. Он так искрился, что Эдгар удивленно на него посматривал и не понимал, отчего Борис так изменился. С утра был мрачен, как туча, а к вечеру заиграл своими кристаллическими гранями, словно обработанный бриллиант в лучах света.
  Когда Борис находился в таком блистательном состоянии, он способен был очаровать кого угодно, хоть царицу свирепых амазонок. Эдгар подумал, что если тот продолжит в том же духе, то Фаина поддет к его ногам, как кающаяся Магдалина, уже в течение недели. Ему даже не придется за ней ухаживать.
  Тимофеевы-старшие умильно улыбались, переглядывались и вспоминали свою собственную юность. Марианна больше не жалела, что подсказала Борису тайное убежище девушки, которая не подозревала, какая вокруг нее поднялась возня, и не подозревала о грядущих переменах. Знал бы Борис, что он, самый завидный кавалер в этом регионе, не оставил в ее памяти абсолютно никакого следа, и она не вспомнила о нем ни на одну миллисекунду после того, как покинула их с Раей Беловой, - он, право же, полез бы в петлю от разочарования. К счастью для его жизни, такая мысль не пришла бы ему в голову как полнейший абсурд.
  Они засиделись за столом дольше обычного. Пили чай с малиновым вареньем. Эту идиллию нарушил телефонный звонок. Это звонили родители Бориса, из райцентра в семидесяти километрах от Горького. Они еще раз поздравили всех с Новым годом и начали расспрашивать сына, как у него дела.
  - Пап, все хорошо! Литературу сдал, и на "отлично" написал диктант. Как всегда, не беспокойся, пожалуйста. И маме скажи, конечно. Что? Насчет денег? Ну... Вообще-то у меня еще есть, но если хочешь, пришли еще. Не откажусь.
  Он засмеялся. На расстоянии семидесяти километров от строгого отца смеяться было очень просто!
  - Сколько? - переспросил он, чуть не подавившись своим смехом. - Сколько, ты сказал? Я тебе что, безразмерный? Я столько не съем и не выпью. Пап, не спрашивай. Ну, шампанское. Пепси-кола. Пап, ради Бога, у меня до сих пор голова болит!
  Он понял, что проговорился, сник и перестал юлить.
  - Совсем немножко, пап. Всего сто, ну от силы сто пятьдесят. Не сердись, ведь был праздник, и все пили! Ты лучше у Славки спроси, так тот небось хлестал сивуху прямо из горлышка, не подсчитывая граммы и проценты! Нет, никакого дебоша не было. Я даже ни с кем не поссорился. А тебе, кстати, сообщили бы об этом в первую очередь.
  Хотя ни одного Тимофеева поблизости не было, Борис говорил в трубку исступленным шепотом, в надежде не испортить впечатление о себе этим нелицеприятным разговором. Круглый год, в любое время суток и при любых обстоятельствах он боялся своего авторитетного отца. Боялся буквально до трепета в коленках. Даже находясь так далеко, он чувствовал влияние отца и ничего не мог с этим поделать. Его отец был сделан из кремня, сродни норвежским скалам - такой же высоченный и обледенелый.
  О Фаине он и не обмолвился.
  - Пап, я недавно вспомнил наши прошлые каникулы, в Ялте. Давай и этим летом туда съездим, а? Ну ты постарайся, чтобы получилось. Тебе же самому очень понравилось, я знаю. Ладно, заканчиваю. Маме и Славке большой привет. Приеду после сессии на пару дней. Пап, я тут работу себе подыскиваю, уже пора над этим задумываться. Я же не такой недальновидный, как Славка, к примеру, и забочусь о будущем. Пока что - методистом, а курса с четвертого можно будет и преподавать, по возможности. Я был уверен, что ты одобришь. Ну, до свидания. Приеду домой - сообщу обо всем подробно. Передам, передам обязательно. Они недалеко, на кухне. Мы до сих пор ужинаем, представь себе. Засиделись вот так. Да!
  Он положил трубку и, приплясывая, вернулся за стол:
  - Новиковы всем скопом передают Тимофеевым большой, горячий привет.
  - Спасибо, Боренька. Будешь еще чаю?
  - Нет, тёть Маша. Перебор.
  Он остался на кухне, как и обещал, и вымыл всю посуду, не слушая возражений Марианны. У него в голове складывались интересные планы на ближайшие дни, окрашенные в самые радужные тона, и он мог позволить себе немного поблагородничать.
  А перед сном он замечтался. Вспомнил прошлое лето, когда они, Новиковы, всей семьей проводили отпуск в Крыму, в Ялте. Их было пятеро: отец, мать, Борис, Славка и младшая сестричка, Варвара. Это было прекрасно! Они ездили на машине. Увидели весь Южный Берег. Чуть не задавили однажды, в каком-то селе, чью-то корову, которой вздумалось перейти дорогу перед их машиной. Они долго спорили и выбирали по карте, куда им поехать. В конце концов, начали с Никитского ботанического сада. Сфотографировались там в разных местах, но особенно много - рядом с удивительной магнолией, небольшой, без листвы, но с крупными, прекрасной формы и окраски, цветами. В Ялте они немедленно попали в дорожную пробку, еле-еле из нее выбрались, проехали мимо красивой розовой церкви и заблудились в поисках моря. Едва не попали в аварию. Все это сопровождалось смехом и шутками-прибаутками, даже со стороны сурового отца. В конечном итоге они выбрались-таки на набережную пешком, рядом с гостиницей "Ореанда" и парусником "Эспаньола". "Сибирской язвой пахнет", - на полном серьёзе сказал Славка. "Чем?" - в ужасе переспросила мать. "Шашлыком", - невинно хлопая глазами, пояснил Славка. Хохмач он, младший брат Бориса, погодок. Студент медицинского института, будущий хирург.
  От причала отходил красивый, белый корабль под греческим флагом. Назывался "Ренессанс". Умеют же за границей придумывать названия для кораблей! Не то что у нас - "Теодор Нетте", "Максим Горький", "Федор Достоевский", "Михаил Светлов"... Никакой романтики. Проводив корабль дикими криками и поистине обезьяньими прыжками, они поели мороженого и спустились к морю, к воде то есть, на пляж, купаться. Незабываемые ощущения! Никакого сравнения с рекой. Умирающая из года в год, обреченная на медленное высыхание Волга никогда уже не даст такого впечатления - в море живая, движущаяся, дышащая во всю свою мощь не просто вода, а лениво ласковая стихия, перед силой которой не способна устоять никакая твердь. Она живет сама и дает жизнь другим, даже просто купальщикам. Новиковы чувствовали это каждым квадратным сантиметром кожи. Из них выходила отрицательная энергия и вливалась небывалая бодрость и радость - Борису чудилась в этом чуть ли не напрямую связь с космосом. И так странно было видеть на территории Советского Союза обыкновенные, свободно растущие пальмы - если бы он не потрогал их собственными руками, ни за что не поверил бы в их существование. А в очередной поездке по Южному Берегу, через несколько дней, они остановились недалеко то Артека, решили полюбоваться знаменитой Медведь-Горой, Аю-Дагом. А шалуны и хулиганы Славка с Варварой перепрыгнули через парапет и своровали где-то поблизости с десяток кисточек винограда, который они съели во мгновение ока, так это было здорово. Виноград был винный, мелкие и очень сладкие, до липкости во рту, ягоды так плотно прилегали друг к другу, что деформировались, а внутри каждой кисточки, оказывается, живет паучок.
  И хотя степная часть Крыма, признаться, это заунывная, выжженная жестоким южным солнцем степь, как хорошо было бы вернуться туда следующим летом!
  Неожиданно мысли Бориса приняли радикально иное направление: а ведь еще лучше было бы раздобыть достаточно денег и поехать летом туда с девушкой! Черт возьми, как же он раньше до такой сенсации не додумался! Только представить себе Фаину, днем в одном мини-купальничке, на фоне лазурного моря, золотого песка или раскаленной серой гальки, а ночью и вовсе без ничего, в белых лучах лунного света... На юге ночи темные, как успели заметить Борис и его брат, хоть глаз выколи, и темнеет поздно, но зато в считанные секунды, будто на землю опускается непроглядный черный занавес. И небо там совершенно другое, непрозрачное и черное, а звезды не одинаково белые, а разноцветные... Какая Фаина сможет устоять перед столь красочной перспективой? Нипочем не устоит и принцесса крови. Ведь она будет там с ним, с Борисом Новиковым.
  Отсюда вопрос: где взять деньги на поездку? Сумма понадобится немалая. Машины у Бориса пока нет, прав на вождение тоже. Придется ехать поездом. Впрочем, купе - это неплохо, а раз уж мечтать, так лучше всего о люксе двухместном. Больше суток в таких комфортабельных условиях, рядом с красавицей подругой... ммм, просто голубиное гнездышко. Не меньше пятидесяти рублей за один билет, насколько он слышал. Затем - жилье. Ох, летом на юге эта статья расходов самая кусачая. Пансионат для влюбленной парочки никак не подойдет, у всех на глазах пропадает всякая романтика от поездки вдвоем. Уединиться можно будет только сняв комнату, или времянку (так называют на юге летние домики), за весьма ощутимые деньги. Зато какие это сулит наслаждения! Не описать словами!
  На этом моменте на губах Бориса появилась легкая улыбка. Он позволил себе мысленно расслабиться и помечтать о девушке, какова она в любви, точнее, какова она будет в любви после наиприятнейшего курса, который он, Борис, ей преподаст, потому что у верующей девушки не может быть никакого опыта общения с молодым человеком, и за этот курс она должна будет оставаться ему благодарна по гроб жизни.
  Если бы чьи-нибудь мысли можно было подсмотреть, и если бы Эдгар подсмотрел эти мысли, его передернуло бы от отвращения.
  Вдоволь наглядевшись на картины ночного счастья с Фаиной, Борис продолжил свои подсчеты. Больше всего денег уйдет, конечно же, на питание и развлечения. Фрукты-овощи на юге относительно недороги, но одной грубой клетчаткой сыт не будешь, да и лучше прогнозировать с запасом, чем в недодачу. Да и просто так гулять по городу - с ума сойдешь от скуки. Надо же и в кино побывать, покататься на катере, в Луна-парке, экскурсии разнообразные, танцплощадки, кафешки со сладостями и мороженым - копейка за копейкой в таких заведениях текут не останавливаясь. Плюс к этому фотографии на память.
  Каникулы будут незабываемые!
  Но чтобы их осуществить, нужно тысячи две или три рублей. Легко сказать. Родители на эту авантюру не согласятся ни за что. Отец еще и Фаину заодно уничтожит, чтобы неповадно было впредь. От такой мысли у Бориса по спине пробежали мурашки. Нет, к родителям по этому поводу обращаться не стоит. Придется выкручиваться самому.
  Для получения таких денег обычные люди работают в поте лица целый год и при этом урезают свои потребности до минимума. Борис же не привык себя ни в чем ограничивать, и потребности у него отнюдь не минимальные. Гонорары за рассказы его избаловали и приучили жить на широкую ногу.
  - Хм... - призадумался Борис и пошутил сам с собой: - Написать штук шестьдесят рассказов сверх плана - и я обеспечен выше головы.
  Вдруг у него прекратилось это глупое хмыканье. Он даже приподнялся на локтях в постели. Как же он сразу не додумался, дурачина-простофиля! Ответ лежал на поверхности с самого начала, он его не замечал только из-за своей постыдной несообразительности. Написать не много рассказов, а один роман - большой, толстый, на какую-нибудь интересную, еще никем не освещавшуюся тему. Проблем возникнуть не должно, так как писать он может вещи совершенно необъятные, до бесконечности, и имя он себе уже заработал, Россо Даниэляна все знают и любят, и в первую очередь - редакторы. Условия для творчества созданы самые благоприятные, пиши не хочу. Ох, какой же он осел, что не додумался до этого раньше. Не было бы потеряно столько времени.
  Придя к такому решению, он откинулся на подушку и вздохнул полной грудью. Ему стало так спокойно и хорошо, будто он уже написал свой роман, издал его и получил гонорар в полном объеме. Приятно же, в конце концов, чувствовать себя королем этого грешного мира! Он заранее облизывался, как наевшийся мышек кот.
  Спал он сном младенца.
  А утром удивился, как это его осенила идея на трезвую голову. Обычно такое случалось только после выпивки.
  Проснулся он бодреньким и активным. Встал пораньше, чтобы пораньше приступить к делу. Позавтракал вместе со всеми, чем удивил Эдгара, который окончательно убедился, что накануне произошло что-то очень важное, о чем Борис не хочет пока распространяться. Ну и не надо. Надоест секретничать - сам все выболтает.
  После завтрака он оделся, прихватил свой рассказик и отправился на почту, потому что не имел ни желания, ни настроения видеться с редактором лично - у него теперь новое направление деятельности, и жалко было портить энтузиазм подробностями газетной внутренней политики. А в уме он уже выстраивал по пунктам план действий по написанию романа. Пункт А - выбрать тему. Написать надо много. Страниц пятьсот, никак не меньше. Борис усмехнулся: такой книгой слона можно убить! Изведешь на такую ерунду массу макулатуры, ради которой безжалостно рубят бесценные леса, кстати, испортишь зрение, недоспишь, стучанием машинки доведешь до бешенства всех домочадцев - и за все эти гадости получишь кругленькую сумму денег, порцию заслуженной славы и каникулы на юге с понравившейся девушкой.
  Отправив рассказ, Борис задержался возле киоска Союзпечати и долго изучал его содержимое. Какие темы нынче наиболее актуальны? Ясно как божий день - какие-нибудь разоблачения и связанные с этим скандалы, и желательно погромче, с именами, приводящими в священный трепет. Этим страна самозабвенно зачитывается. Ладненько, Борис подбросит им, читателям то есть, бомбочку - в ушах до следующего Нового года звенеть будет. Он знаком с такими механизмами и технологиями написания. Андре Моруа сказал об этом: "На двадцатом томе ваше благосостояние обеспечено". Борис не читал Моруа, но действовал в буквальном смысле так, как тот писал в "Письмах незнакомке". И Эдгару не следовало советовать ему почитать, так как даже наилегчайшую, почти неуловимую иронию в свой адрес Борис воспринимал как оскорбление.
  С собой у него были деньги, поэтому он заскочил в специализированный магазинчик и запасся канцтоварами. Ощутив в руке их тяжесть, он проникся к себе уважением - вот, он решил трудиться, а не ограбить кого-нибудь для получения денег, хотя, наверное, ограбить кого-нибудь было бы тоже весьма интересно. Выброс адреналина, острота эмоций, борьба с ситуацией. Но нет, ограбление он оставит на потом. Сейчас у него более важное дело. Более реальное.
  Он сложил покупки в целлофановый пакет и заскочил еще в продуктовый магазин в поисках кофе, но не нашел. Чертыхнулся про себя: когда же закончится этот проклятый дефицит! Нельзя же по любому поводу обращаться к отцу!
  Кофе, и даже, к своему великому удовольствию, растворимый, он нашел, как ни странно, в небольшом ларечке возле остановки троллейбуса. Без особых раздумий он купил тут и бутылку водки, которую, во избежание неприятных разборок, спрятал во внутренний карман своей теплой зимней куртки с меховой подкладкой и меховым воротником. Какое же это будет творчество без выпивки? Никакого творчества не получится, это подтвердит любой писатель.
  Отсюда до Подновья было совсем близко, Борис пошел пешком, не спеша, через дворы. Здесь было немудрено заблудиться новичку - сплошные ряды многоэтажных коробок, дворы-колодцы, куда ни глянь, везде одно и тоже, поистине лабиринт Миноса. Но Борис, поначалу действительно пугавшийся этих каменных джунглей, к третьему курсу пообвыкся, изучил тут все тропинки-дорожки и неплохо ориентировался. Он прямо-таки взял нужное направление, как радио-робот, и извилистыми путями, среди сугробов, пошел туда. Заодно он выбирал себе наиболее приемлемый сюжет для написания. Разоблачительный и непременно скандальный. Разоблачать сейчас модно политических деятелей, каких-нибудь проворовавшихся коррупционеров. Прекрасно, Борис знаком с политиками лично - как-никак отец у него политик, да и Тимофеев тоже. Борис с детства окружен политиками со всех сторон, как же ему не знать их до самой изнанки. Но политик-коррупционер для нынешних времен - персонаж достаточно банальный. Поэтому скандал надо выбрать небывалый, о каком еще никто не осмеливался говорить. Что-нибудь грязное, отвратительное до тошноты. Что же это может быть? Наркотики? О нет, к ним все привыкли, это даже не бросится в глаза. Лучше выбрать тему интимную, любовный роман, от которого мурашки бегут по коже и волосы встают дыбом. Соблазнение детишек? Борис приостановился. Мысль леденящая, на самом деле, и потому удачная, но... Борис скривился от сожаления - такой сюжет не пропустят в печать никакие цензоры, слишком уж нагло, даже для новейшей советской литературы, и даже если бы это написал признанный мэтр, произведение было бы обречено на смерть. А жаль, ведь на этой ужасающей линии можно было бы вырваться вперед, в лидеры, подобно "темной лошадке".
  Более приемлемым на таком фоне выглядит инцест - пусть и не так шокирует, но все равно скандально. Борис с заметным сожалением решил остановиться пока на этом. Может быть, чуть позже, в процессе работы, его осенит идея получше. И название надо придумать броское, чтобы сразу запомнилось. Неважно, будет ли оно хоть мало-мальски связано с содержанием. Главное - удивить и запомниться сразу. "Смертельный номер"? Нет, это что-то шуточное, цирковое, балаганное. "Город в огне"? Ой, нет, Макаревич пел что-то похожее. "Город мертвецов"? Город... Мертвецов... Что за город? Почему мертвецов? Его вдруг заклинило, он встал неподвижно и в ту же секунду забыл обо всем на свете. Он увидел очень близко, в нескольких шагах от себя, ничего не подозревавшую Фаину, которая шла к себе домой из продуктового магазина и несла сумку с хлебом, макаронами и подсолнечным маслом.
  Если в прошлый раз даже в ночной темноте и сквозь алкогольные пары она показалась ему воплощенной богиней, то теперь, при дневном освещении и на трезвую голову, он просто остолбенел перед ней. Она была одета в старенькое коричневое пальто в клетку, какие носят старухи, в пушистой ярко-желтой шапочке из мохера и стоптанных серых сапогах, способных выдержать еще самое меньшее две зимы. На роскошном, слепящем фоне снега вид у нее был неказистый в этом одеянии, но, несмотря на это, любая актриса, или певица, или фотомодель, неважно - наша или зарубежная, и в подметки не годилась Фаине, настолько девушка была хороша, неправдоподобно хороша. Борис понимал в тот момент, что бывают на земле женщины, из-за одного взгляда на которых мужчины напрочь теряют голову и бросаются в бездну. Он понимал это впервые в жизни, так как испытывал такое же состояние, глядя на Фаину. Ни одна из знаменитейших красавиц мира, а Борис знал их наперечет, не шла с ней ни в какое сравнение. Такие создания не родятся обычным путем и от обычных людей. Может быть, такими появляются на свет наследницы сказочных королевств, небесные ангелы или прекрасные лебеди? Ей очень подошла бы пушистая белая шубка, хрустальные туфельки и бриллиантовая диадема. А под шубкой - вечернее платье из серебристой парчи. А под платьем...
  Она приближалась. На ее лице было неземное спокойствие и легкая грусть, в общем, привычное для нее положение вещей. Но Борис, почти никогда не сталкивавшийся в жизни с искренностью дитяти, мысленно расцвел, как цветочная клумба под весенним солнцем - он вообразил, что будет победителем в не начавшейся пока схватке, освободит ее из плена, в котором она до сих пор пребывает, несомненно, страдая от этого плена и вырываясь на свободу, на свежий воздух, к парням, и поэтому должна будет ухватиться за него, своего спасителя, руками и ногами, словно утопающий за соломинку.
  Но все его ожидания и - что греха таить - надежды на немедленное свидание были тут же разрушены с нездешней бесцеремонностью. Девушка прошла мимо него и не только не поздоровалась, а совсем не посмотрела в его сторону, будто он и не существовал вовсе, и не стоял тут, перед ней, как последний придурок - девочка его просто не помнила и не узнала. Какое разочарование для признанного дамского любимца! Пакет неожиданно выпал из его пальцев и всей своей немалой тяжестью утонул глубоко в рыхлом сугробе. Борис вздрогнул. Вот черт! Эта хрущобная вонючка корчит из себя пеннорожденную Афродиту, на хромой козе не подъедешь, а он и попался, лопоухий кретин! Да здесь, в этих дворах, везде расставлены сети-ловушки, капканы на такого, как он, зверя - с положением в обществе и при деньгах, разумеется. У Фаины здесь гораздо больше шансов за счет ее внешних данных - товара, который оторвут с руками за любую цену. Ну ничего, еще посмотрим, кто кого. Он проследил, в какой подъезд какого дома она вошла, огляделся на ориентиры, запомнил их, еще раз поклялся отомстить и только тогда поднял из снега пакет с канцелярскими принадлежностями.
  От злости и одновременно удовольствия (ведь он теперь знает хотя бы, в каком доме она живет) энтузиазм у него заметно усилился. Даешь Южный Берег Крыма! Даешь всемирную славу писателя будущего! Даешь "Город мертвецов"!
  Кстати, а почему все-таки "Город мертвецов"?
  А кто его знает. "Город мертвецов", и всё тут.
  В этом же дворе, в противоположном его углу, Бориса вдруг окликнул знакомый голос. Он услышал его не сразу, так как думал о другом, и остановился он без особого восторга, не желая отвлекаться от ближайших планов. Это была девушка весьма недурной наружности, и вдобавок явно радующаяся от встречи с ним. По крайней мере. Каждая черточка ее лица сияла ему навстречу. При определенном усилии он вспомнил Раю Белову.
  - Приветик, как дела? Я как раз думала, куда это ты пропал, не звонишь, прямо ума не приложу, - щебетала она легкокрылой райской птичкой, играла на его глазах всем своим многоцветным оперением.
  - Мне некогда, - ответил он и устремился дальше, и через двадцать четыре секунды ровно Рая Белова выветрилась из его головы, как досадная помеха вышеупомянутому энтузиазму.
  Он явился домой свежий, как огурчик, вприпрыжку поднялся к себе в спальню и ни с того, ни с сего стал горланить песню, так что у Эдгара в комнате умолкла музыка - Эдгар, видимо, был ошеломлен. Борис расхохотался. Ему нравилось быть ходячей сенсацией в этом доме. И вообще, это оказалось здорово - быть сенсацией. Очень скоро он станет настоящей сенсацией, открытием советской литературы, Россо Даниэлян, и тогда...
  Даешь Южный Берег Крыма!
  Ордынские
  Итак, начинался 1991 год.
  В отравленном воздухе пока не чувствовалось дрожания грядущих перемен, этих чутких струн связи прошедшего с тем, что еще должно произойти. Даже настороженное ухо не могло уловить колебаний седого времени, маятника, отсчитывающего бесстрастно и бесконечно золотые и серебряные эпохи наравне с эпохами бездарности, серости и цинизма. А кто стоял в центре и прислушивался с особым тщанием - возможно, слышал рокот мотора первого танка, подкатившего к зданию Верховного Совета (в обиходе - Белый дом), гул взволнованной толпы, а то еще, быть может, и слова бессмысленных лозунгов и ультиматумов.
  Но все менялось. Заметно похудели многие кошельки. Магазины выставляли на полки все меньше товаров. В ужас приводили сообщения местной печати о крысиных хвостах в палках колбасы, все быстрее терявшей аппетитный аромат. Рынки и прилегавшие к ним места наводняли импортные вещички, в основном недоброкачественные. Кто-то уже подумывал, что так жить нельзя, что что-то должно произойти. Обязательно.
  Неизменной оставалась лишь церковь. Идеалистически настроенный отец Александр был в этом убежден. Вдобавок он отождествлял церковь с верой, а вера, по его мнению, это понятие надфилософское и способна не меняться протяжении веков. Храмы все так же заброшены, непопулярны, даже презираемы. Люди уже много лет сторонятся святых мест и святых ликов, сурово и с жалостью взирающих на их гадкую жизнь. Кто знает, может, и терзают некоторых угрызения неумолимой совести. Совесть беспощадна. Господь милосерд. "Тогда почему так много, абсолютное большинство людей не хотят спасти свои заблудшие души?" - недоумевал отец Александр. Если некоторые и заглядывают иногда в церковь, то как в музей. На стенах ведь роспись, вокруг стоят изящные блестящие подсвечники. Иконы и Животворящий Крест украшены живыми цветами. Потрясает воображение иконостас, исполненный в стиле барокко - это была единственная законченная вещь в новом храме. Чем не музей? Можно прийти, посмотреть на древний ритуал, соблюсти традицию в том, чтобы поставить свечу, и будто бы перенестись в прошлое. Но это - лишь стремление к внешней эстетике. "А вера? - продолжал недоумевать отец Александр. - Куда мы растеряли веру? Веру, оживляющую давно окаменевшие сердца, творившую чудеса, веру, покорявшую весь свет? Сегодня она отступает даже перед собраниями баптистов и прочей ересью! Что уж говорить о чудесах!"
  Священник сидел за столом, сжимая руками голову. Он ожидал слушателей воскресной школы. Мысли следовали одна за другой, и они были так неприятны. Пальцы мяли длинные русые волосы. Глаза, опущенные на расшитый бисером пояс, наливались слезами. И он еще молод, и храм его еще молод, храм этот еще даже не до конца родился, выражаясь образно. А каково сейчас старым развалюхам, требующим ремонта, обновления, омоложения? "Так не может продолжаться дальше!" - стонал отец Александр, все ниже склоняя голову.
  Темнело. Люстра освещала его фигуру в черной рясе и шапочке. Одинокий и бессильный, он нагнулся над столом, где стопочками лежали духовные книги. Невзирая на прочитанные миллион раз молитвы, отгоняющие беса гордыни, отец Александр втайне и от самого себя мечтал оказать влияние на умы и возродить в людях духовность. По его мнению, такой мечтой должен быть одержим каждый священнослужитель, чтобы его земная жизнь не была прожита зря.
  Открылась высокая узкая дверь левого притвора.
  - Можно?
  - Да, да, Фая, заходи! - отозвался отец Александр.
  - Я первая? - спросила девушка.
  - Как видишь... Твой папа не придет?
  - Ну что вы, батюшка! Конечно, придет. Вы ведь знаете, как он любит вас слушать.
  - Садись.
  Фаина пробралась между двумя рядами столов и лавок и устроилась в уголке. Расстегнула тяжелое коричневое пальто, вытащила из рукавов руки. На голове ее была ее желтая пуховая шапочка с белой полоской, под верхней одеждой виднелся теплый свитер и длинная темно-серая юбка. Одежда простая и неброская. Свитер, шапочка и шарф, а также варежки и носки девушка вязала сама, сама же сшила юбку, а пальто было ей подарено кем-то из прихожан - обноски. Волосы у нее были волнистые, очень блестящие, будто металлические, белые, на извивах отливающие золотисто-желтым цветом. Эту роскошь Фаина прятала под шапкой и пальто. Но большие ярко-синие глаза, темно-русые ресницы и брови, темно-розовые с влажным блеском губы и нежные, как заря, щеки спрятать было некуда, разве только под мусульманской паранджой. И никакая нищета и религиозность не могла скрыть крохотные ручки и ножки и неосознанную, скромную грациозность, которая не бросалась в глаза, но уж если бывала замечена, то буквально сводила с ума тех, кто способен был оценить красоту и естественность. Взгляд у нее был по-детски наивный, что почти уже невозможно встретить среди старшеклассниц.
  Отец Александр смотрел на нее с теплотой и надеждой. "Фаина, - думал он. - Одна из немногих избранных, которые веруют по-настоящему. Она, ее вера способна изменить мир. Это точно". А Фаина не думала об этом, она ждала своего отца и начала беседы, глаза были устремлены за окно, в небо, а губы слегка улыбались, в этом выражении лица не было ни капельки мечтательности, только религиозное вдохновение, сродни жертвенности. Такое выражение лица, должно быть, имели блаженные и юродивые. С таким выражением на лице погибали мученики, не чувствуя боли.
  Открылась дверь левого притвора. Вошел Петр Николаевич Ордынский, отец Фаины. Как стрелка компаса всегда стремится показать направление на север, его глаза сразу остановились на дочери, уже готовой слушать про Иисуса Христа. Щеки девушки горели. Внешне она была точной копией своей матери. Точь-в-точь такой, внешне, была ребячливая Рита, когда они встретились, когда решили пожениться. И на свадьбе она безуспешно пыталась придать себе серьезный вид: из-под вуали и золотисто-белой челки из синих глаз то и дело искрилось веселье шустрой задиры.
  - Здравствуйте, Петр Николаевич! - священник встал ему навстречу и мирским жестом протянул руку.
  - Здравствуйте, отец Александр, - ответил Петр Николаевич. Его пожатие было не слишком крепким, но надежным.
  - Садись, папа, - сказала Фаина, подтягивая полу пальто и освобождая место рядом с собой. Он сел без старческого кряхтения, без дрожи в руках и ногах и опускания головы, а между тем он был уже не молод.
  Нет, кроме внешности, у Фаины нет ничего материнского. Она вовсе не задира, не умеет шустрить, и все ее веселье носит чисто религиозный характер. Конечно, в течение ее сознательной жизни она только и делает, что верит в Бога, по примеру отца, который не смог бы без посторонней помощи пережить утрату горячо любимой жены. После смерти Риты (произошел несчастный случай, она попала под машину) он сломался, начал сильно пить, совсем забросил малютку-дочь. Фаюшку забирала из яслей добросердечная соседка, она же и кормила ее ужином и укладывала спать. Она-то и решилась на очень откровенный разговор с Петром Николаевичем, посоветовала ему обратиться к врачу. Тот наотрез отказался и наговорил ей гадостей. Но через несколько дней, услышав плач дочери, вдруг переменил выводы, пришел просить прощения. К врачу он обращаться боялся - как бы не выгнали с работы, узнав, что у него нелады в душевном плане. Соседка с радостью поспешила сообщить: один священник в кафедральном соборе по образованию психолог, и все приходят к нему за помощью, когда их постигает несчастье. Сначала Петр Николаевич вроде бы вновь раскипятился, а по зрелом размышлении вновь сделал вывод, что соседка права. Да и иного выхода он не видел. Священник и впрямь оказался чудодеем, Петр Николаевич нашел утешение в православной вере и стремлении помочь людям. В Фаюшке он теперь видел как бы отражение ее матери. Радовался, наблюдая, как она растет чистой, как горный хрусталь, в этом растленном мире. Слова старого священника получили необыкновенный отклик в ее сердце, она росла фактически при церкви. Все, казалось, было хорошо.
  - Как у вас дела? - спросил отец Александр.
  - Благодарю вас, как обычно. Пенсию снова задерживают. Приходится идти на маленькие лишения, - улыбаясь, ответил Петр Николаевич.
  Отец Александр с пониманием кивнул головой и ничего больше не сказал. А что он мог сказать. Его сочувствие ясно и без слов.
  Через некоторое время вся элита собралась. Их было пятнадцать взрослых и девять детишек. Среди взрослых прихожан слушателями воскресной школы были также певчие, художница, делавшая в храме роспись, и бригада строителей, возводивших на храме купола. У всех были светлые. Озаренные благодатью лица. И несмотря на то, что январский мороз покрывал рисунками окна, в церкви было тепло. По крайней мере, холода никто не чувствовал. Все взгляды были устремлены на отца Александра, который воодушевленным высоким голосом читал им Евангелие от Луки и рассказывал о нем. Слушатели были очень внимательны. Они готовы были слушать про Иисуса Христа бесконечно, особенно в исполнении отца Александра. А уж если бы можно было узнать Его проповеди не в написанном кем-то виде, а непосредственно так, как Он их произносил!
  - "Но вам слушающим говорю: любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас".
  Отец Александр время от времени поднимал взгляд от книги и осматривал собрание. Он видел восторженные улыбки, люди словно в экстазе внимали словам Священного писания. Дети округленными глазами буквально пожирали святого отца, и ни одному из них почему-то не приходило в голову побегать и пошалить. Они вырастут такими же, как Фаина. А сама Фаина поставила локти на стол, на сдвинутые кулачки положила подбородок и смотрела то в глаза отца Александра, то куда-то над его головой, словно видела там сияющий нимб и не могла отвести от него взор. Ее глаза блестели, из губ вылетали едва заметные облачка от горячего дыхания.
  - "Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад. И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними. И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность, ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? Ибо и грешники то же делают".
  За высокими стрельчатыми окнами, собранными из разноцветных стеклышек, сгустились сумерки. Все казалось очень ярким и блестящим от сильного света люстры. Стало холодно. Дети начали кутаться в курточки, пальто и шубки. Шапка Фаины съехала на затылок, открыв белые приглаженные волосы, будто светящиеся под лучами лампочек люстры, напоминающих очертаниями заостренное пламя свечи. Девушка до того заслушалась, что не заметила холода, хотя открытые ушки ее мгновенно порозовели.
  - "Не судите, да не судимы будете, не осуждайте, да не будете осуждаемы, прощайте, да прощены будете..."
  Тут отец Александр увидел, что дети вот уже несколько минут озабоченно трут варежками отмерзшие и онемевшие носики, а родители, отвлекаясь от Писания, натягивают им шапки поглубже. "Это уже не чтение", - с разочарованием подумал он, дочитал до конца главу и закрыл книгу, вложив между страницами пасхальную открытку вместо закладки.
  - На сегодня хватит, друзья мои. Пора расходиться по домам, иначе вы здесь совсем замерзнете. Продолжим в следующее воскресенье. До свидания, Бог с вами.
  Отец Александр благословил присутствующих. Пока гасили свет, дети подходили к нему и, прощаясь, целовали ему руку и получали его личное маленькое благословение. Для этих детишек он, посредник между Богом и людьми, был чем-то вроде ангела, спустившегося с небес на землю и переодевшегося в черную рясу простого священника. Он так убедительно рассказывал им о Царстве Божием, словно сам там побывал и видел все собственными глазами. Не может быть, чтобы это оказалось неправдой, они так привыкли ему верить. Он был живым гарантом в подтверждение своих слов, за ложь спросится именно с него.
  В это время люди подходили к нему и спрашивали совета, несмотря на то, что почти все его прихожане были старше по возрасту и с куда более богатым жизненным опытом. Вот тут отец Александр чувствовал себя неловко, так как пока не успел захряснуть в церковном догматизме и осознании своей правоты, единственной правоты на свете. Но в помощи он никогда никому не отказывал, делал все, что было в его силах. А иногда даже приходилось идти на нарушение устава, чтобы только совесть его была спокойна, и он не сообщал об этом вышестоящим лицам, иначе мог бы подвести доверившихся ему людей. От этого он чувствовал себя вдобавок виноватым и недостойным, но по-другому поступать не мог. А если честно, то и не хотел зачастую.
  Прихожане выходили во двор, там прощались и расходились. Остались только четверо - Ордынские, священник и староста, который жил в большом доме неподалеку от храма. Отец Александр запер дверь, вышел с Ордынскими на улицу, запер калитку и отдал ключи старосте. Священник и Ордынские жили в соседних девятиэтажках, поэтому всегда после воскресных занятий возвращались домой вместе. Отец Александр был в зимней куртке, длинные русые волосы завитками ложились ему на плечи.
  - Ну что ж, пойдемте, друзья мои.
  - Вы опять без шапки, отец Александр? - с сочувствием спросила Фаина.
  - Да, Фая, я привык
  - Вы можете простудиться.
  - На все воля Божья, Петр Николаевич.
  - Береженого Бог бережет, - наставительно произнес Петр Николаевич. - Вы уж, пожалуйста, носите шапку в такой холод. Ведь если вы заболеете, подумайте, сколько народу останется без пастыря.
  - Вы правы, пожалуй, - нехотя согласился отец Александр. - Завтра надену шапку.
  Они не торопясь шли домой. Говорить не хотелось. Каждый размышлял о своем. Погода была прекрасная, легко дышалось морозным, чистым воздухом. Отец Александр, уверенно шагая по дороге, что-то шептал, и неожиданно повернулся к Фаине:
  - Фая, я видел, ты перед уходом сказала несколько слов Милочке, и она заплакала. Я могу узнать, что ты ей сказала?
  Она с готовностью откликнулась:
  - Да, конечно, батюшка. Я сама хотела вам рассказать, но вот только сейчас вспомнила. Вам надо серьезно поговорить с Милочкой и ее бабушкой, чтобы больше такого не повторялось. Их класс водили на экскурсию на Речной вокзал, им было очень интересно, учительница много всего им сообщила, а в конце они все купили себе мороженое. Милочка тоже. Это меня возмутило, и я сказала ей, что она не ценит страданий Спасителя, распятого на кресте, раз способна совершить грех и даже не заметить этого.
  - Какой такой грех? - не сразу понял отец Александр. - Милочка же совсем ребенок!
  - То есть как это какой грех? Батюшка, ведь сейчас рождественский пост, а она оскоромилась!
  Отец Александр засмеялся:
  - Ах вот оно что! Фая, Милочке всего семь лет. Порция мороженого - это не так страшно по сравнению с ложью или мелким воровством, которые иногда бывают свойственны детям в ее возрасте. Не стоит так беспокоиться из-за этого.
  - Батюшка, ну как же не беспокоиться, - всерьез разволновалась Фаина. - Ведь она может с детства привыкнуть, что грехи будут сходить ей с рук, неважно по какой причине!
  - По отношению к ребенку это слишком жестоко, Фаина, - мягко возразил отец Александр. - Вера должна не пугать детишек с самого начала, а привлекать их.
  - Ну, не знаю, - протянула она. - Я думаю по-другому.
  Петр Николаевич от удивления даже стал спотыкаться. Вот так его ангелочек! Похоже, ее вера начинает приобретать гипертрофированные формы, а значит, где-то они все, ее воспитатели, допустили ошибку, которую он теперь не знал, как исправить.
  Дальше они молчали. Фаина нисколько не смущалась тем, что вызвала неудовольствие священника - у нее имелась собственная система ценностей, и никакие священники на нее уже не влияли. Отец Александр был мрачен.Наконец, они вошли во двор, образованный четырьмя девятиэтажками, они возвышались сторонами квадрата или прямоугольника, совершенно закрывая собой небо. Двор угрожающе молчал и еще более угрожающе темнел. Какие-то хулиганы камнями разбили даже те фонари, которые способны были светить.
  - До свидания, Петр Николаевич, до свидания, Фаина! С вами Бог.
  Перекрестив в темноте две черные фигуры, он услышал ответные слова прощания и почти ощупью отправился в дом напротив. Хотя он знал эту догу наизусть, он то и дело на что-то натыкался и проваливался с утоптанной дорожки в сугробы. Р-р-раз! И он, пролетев не меньше метра, буквально утонул в снегу с головой. "Что за люди живут здесь?" - яростно прошипел он, с трудом, после нескольких неудачных попыток, поднимаясь на ноги и ощупывая отмерзшими пальцами ту вещь, из-за которой он упал. Сначала он не мог понять, что же это такое, а потом догадался. Всё те же хулиганы, решившие повторить подвиги Геракла, выворотили высокий бордюр - он отделял тротуар от детской площадки. Между тем этот бордюр десять лет мирно покоился на своем месте и вдобавок был покрыт метровым слоем снега, но для наших хулиганов нет ничего невозможного.
  Отец Александр поднялся и тут же успокоился, с помощью специальной молитвы. Дальнейший путь обошелся без происшествий. Он благополучно добрался до квартиры и лег спать.
  - Зря ты набросилась на Милочку, - упрекнул Фаину Петр Николаевич.
  - Я на нее не набрасывалась, папа, - пожала плечами она. - Она и сама должна понимать, что согрешила и достойна наказания.
  - Это же не такой ужасный грех, чтобы наказывать за него семилетнего ребенка.
  - Грех не имеет степени тяжести, - безапелляционно заявила Фаина. - И за любой, даже самый ничтожный грех последует неотвратимое наказание.
  - Кто внушил тебе подобную чепуху?
  - Никто не внушил. И это не чепуха.
  Петр Николаевич замолчал. Словами возражать было бесполезно. Петр Николаевич был не на шутку озабочен.
  - Ты так и не рассказала мне, что было на той вечеринке, куда тебя звала твоя подруга.
  Вдруг она остановилась и воскликнула:
  - Папа! Когда же, наконец, ты перестанешь нападать на Раю! Я знаю, в ней много недостатков, но нельзя же вычеркивать человека только за это!
  - Милочку ты вычеркнула не задумываясь, хотя она ребенок и ничем себя не запятнала.
  - А Рая запятнала? Папа, к Милочке должны предъявляться совсем иные требования, потому что она считает себя верующей и состоит в нашей общине.
  - Понятно, - задумчиво протянул Петр Николаевич. - Но я спросил тебя, что было на той вечеринке. Похоже, ты уходишь от ответа.
  Теперь на Фаину было жалко смотреть. В глазах ее стояли слезы, которые она и не намерена была скрывать, а губы дрожали от обиды.
  - Папа, неужели ты действительно мне не доверяешь? От тебя я такого не ожидала. Ничего там особенного не было, обычная вечеринка. Они пили всякую всячину, танцевали, заигрывали друг с другом. Я в этом не участвовала, потому что это мне не нужно. Они еще и гадали, прости Господи, я боялась, что от этого греха дом провалится в преисподнюю. Какой ужас! Я еле-еле дождалась конца. Папа, я так не люблю это сборища, и не хотела я, видит Бог, я не хотела туда идти! Но Рая меня так просила, я не смогла отказать.
  - Понятно, - ответил Петр Николаевич. - И много там было "их"?
  - Не очень. С десяток, наверное, я не помню точно. Что я их, считала, что ли? Папа, мне очень неприятно вспоминать тот вечер. Давай больше не будем говорить об этом
  - Ладно.
  - Завтра разбуди меня, пожалуйста, пораньше. Я пойду в читальный зал. Позанимаюсь немножко. Ты на меня не обиделся? - вдруг спохватилась она, заглядывая ему в лицо.
  - Нет, дочка, что ты.
  Они уже были возле своего подъезда. Фаина остановила Петра Николаевича за рукава и обеспокоено заговорила, все еще плача, но уже не от обиды.
  - Папа, я очень люблю тебя. Честное слово, я сделаю все, что в моих силах, чтобы не огорчать тебя. Прости меня, пожалуйста. Прости меня.
  Тут уже слезы навернулись и ему на глаза.
  - Да я не сержусь на тебя, Фаюшка.
  В библиотеку Фаина ездила всегда, когда ей выпадала свободная минутка, и допоздна засиживалась в читальном зале. Дело в том, что в читальном зале она обнаружила несколько огромных книг, посвященных русской иконописи, с самыми разнообразными репродукциями на каждой странице. Фаина приходила туда с альбомом и горсткой углей и упражнялась в копировании. Художница, расписывающая храм отца Александра, хвалила Фаину и давала ей уроки. Петр Николаевич радовался, что у дочки обнаружился талант. Когда-нибудь и она станет писать иконы, хотя, отец Александр говорил об этом с заметным сожалением, консервативные представители православия не позволяют делать это женщинам, девушкам. А у Фаины была дерзновенная мечта - создать серию икон исконно-русских святых, начиная с Владимира Святославича и княгини Ольги.
  Спать Фаина легла в обычном состоянии, но засыпала плохо. У нее было слишком мало жизненного опыта, чтобы разобраться в самой себе, но она делала такие попытки и даже худо-бедно анализировала свое состояние. Плохо спать она стала совсем недавно - со времени празднования Нового года у Эдгара Тимофеева. Значит, именно тогда произошло что-то, из-за чего она до сих пор не успокоилась и не пришла в себя. Но в тот день, а точнее, в ту ночь, произошло много всяких неприятностей, и осадок после той вечеринки действительно еще есть в душе, и очень трудно определить, от чего конкретно появилось это странное, непроходящее беспокойство. Может быть, это из-за Раи Беловой?
  К Раисе Фаина относилась очень хорошо. Не то чтобы любила, как любят закадычные подруги - таких подруг не было ни у той, ни у другой девушки. Просто Фаина не считала Раю Белову безнадежно погибшей и видала в ней массу достоинств, которые, быть может, оставались тайной и для Полины Михайловны. Больше того, Фаина Рае безоговорочно доверяла, как будто в благодарность за то, что Рая с ней дружит. В школе и во дворе к Фаине относились как к прокаженной. Всегда ей вслед или в лицо раздавались красочные эпитеты и прозвища: "Святоша! Проповедница! Апостольша! Церковная крыса!" Причем это были самые безобидные из ряда подобных кличек. Люди не терпят рядом с собой качественно иных особей того же биологического вида и клеймят их позором, поэтому Фаина была заклеймена со всех сторон. Ее внешность и ее душа в таких условиях не имели никакого значения. А Рая не гнушалась общаться с нею, появляться с ней на людях и пускать к себе в гости, а ведь Раиса Белова была привередлива в выборе знакомых.
  Ночью Фаина спала только наполовину, вертелась с боку на бок не переставая, и вдобавок ей снился кошмар. В раннем детстве ее, бывало, мучили кошмары - то ей снилась смерть матери, хотя она вовсе не помнит мать и знает ее лишь по фотографиям, то она видела распятие Иисуса Христа и просыпалась вся в слезах. Но то были другие кошмары, этот же, вопреки обыкновению, случился с ней самой, то есть главным действующим лицом кошмара была она. Ей снилось, что она сидит на лавочке, во дворике возле церкви отца Александра, стоит нежаркий, даже прохладный летний день, всё вокруг зеленое, и светит ласковое солнышко, и дует такой же ласковый ветерок - в общем, райская идиллия. Фаина именно так и представляла себе рай. И вдруг позади нее поднялась какая-то тень. Она была так ужасна, что Фаина вся оцепенела и не могла пошевелиться, и одна лишь мысль о том, чтобы обернуться и посмотреть на эту тень, разглядеть ее как следует, приводила девушку в панику. От этой тени веяло удушающим жаром и запахом дыма, словно это был огромный, всепоглощающий костер. Но, как ни странно, Фаину тянуло к этому костру, к этой тени, и это-то пугало ее больше всего. Она бросилась бежать, буквально со всех ног, и как всегда бывает во сне, ноги вдруг стали ватными. Тяжело дыша, Фаина изо всех сил пыталась спастись, рвалась вперед, а получались у нее лишь нелепые прыжки и никакого продвижения. Земля притягивала ее, как сильный магнит - крошечную булавку. Она шлепалась на асфальт, поднималась, помогала себе руками - хваталась за какой-то штакетник и подтягивалась, и все без толку. Тень настигала ее и обволакивала всюду жаром и гарью, словно кокон, и у Фаины волосы начинали шевелиться от ужаса.
  Петр Николаевич раскрыл окно и включил лампу. Дочь, вопреки обыкновению, еще не проснулась, а библиотека открывается в девять часов. Каникулы скоро закончатся, а она не хочет терять ни одного свободного дня. Холодный воздух и свет разбудили Фаину. Она, едва открыв глаза, резко села в постели и схватила Петра Николаевича за руку испуганным движением.
  - Что такое, Фая? - взволнованно спросил он.
  Ее лоб покрыла испарина, глаза были расширены, а щеки - бледные и даже чуть-чуть желтоватые.
  - Что случилось, дочка?
  Фаина невероятным усилием воли пришла в себя.
  - Нет-нет, ничего, папа... ничего... просто нехороший сон... нехороший сон... нехороший сон...
  Она так задумалась, что повторила слова "нехороший сон" три раза. Иногда с ней такое бывало.
  Петр Николаевич присел рядом с ней.
  - Фая, ты вся мокрая. Тебе нездоровится? Может, сходишь сегодня к врачу? Ты в последнее время какая-то странная, правда.
  - Я совершенно здорова, папа! - отчаянно воскликнула она. - Я же сказала тебе, что это просто страшный сон. Сон, понимаешь?.. Ладно, уже поздно. Я пойду умываться.
  И, боясь, как бы чуткий отец не заподозрил неладное, она соскользнула с постели. Он удивленно проводил ее глазами. Накинув ситцевый халатик поверх маленькой, еще с восьмого класса, байковой ночной рубашки, девушка направилась в ванную. Чтобы побыстрее проснуться и успокоиться, она умылась ледяной водой. Глаза, еще минуту назад застланные туманом, быстро прояснились, на щеки вернулся румянец. Она наивно улыбнулась своему отражению в зеркале. Неожиданным даже для себя самой движением кокетливой женщины она коснулась волос, подобно короне возвышающихся надо лбом. И тут же устыдилась этого жеста, хотя была одна, ее никто не мог видеть. "Надеюсь, папа не заметил, как я испугалась сна. Ну конечно, не заметил. Ведь я почти сразу успокоилась", - так простодушно полагала Фаина. Ребенку всегда кажется, что вокруг него - сказка, в которой все происходит согласно его желанию. Фаине хотелось верить, вот она и верила, и думала: "Он не заметил". На самом же деле он, разумеется, все заметил и решил разобраться.
  В кухне он уже поставил на стол тарелку с макаронами и стакан горячего чая. Фаина села и стала торопливо завтракать. Ей уже пора было выходить. А макароны, как назло, падали с вилки и жевались нарочно долго. Отец сидел тут же, напротив нее, и не спускал с нее любящих глаз.
  - Ты изменилась, Фаюшка, - произнес он.
  Она замерла, не поднеся ложку ко рту. Щеки ее стыдливо зарделись, словно ее уличили в каком-то постыдном поступке, она опустила глаза. Макароны по одному падали в тарелку.
  - Папа, я понимаю, это плохо, но я не виновата в этом. Обещаю тебе, что исправлюсь. Постараюсь исправиться. Давай поговорим об этом вечером, ладно? Я опаздываю, - ответила она тихо, быстро доела макароны и бросилась в свою комнату, подтверждая своим поведением самые худшие опасения окружающих, в первую очередь отца. "Вот и до нее, похоже, добрался период взросления, и начались проблемы, - подумал Петр Николаевич. - Придется что-то делать".
  На стуле возле кровати лежала одежда девушки, простая, повседневная. Фаина лихорадочно оделась, кое-как прикрыла постель, посмотрела на часы и вскрикнула. Уже половина девятого! Если она сейчас опоздает на автобус, или на троллейбус "единицу", придется, Господи Боже, идти пешком до читального зала, это как раз до обеденного перерыва! Она любила ходить пешком, но сейчас было не до этого.
  На ходу надевая пальто, она схватила сумку с альбомом и пачкой углей:
  - Папа, я куплю хлеба, не волнуйся! - и бегом понеслась к лифту. Он так медленно ездил, скрипел, как старая яхта в крепкий шторм, и каждая секунда длилась целую вечность. Фаина готова была стучать кулачками в двери.
  Стояла холодная, ветреная погода. Сильные порывы срывали желтую шапочку с волос Фаины, она то и дело натягивала ее на уши. На остановке толпилось много народу. Подкладка левого сапога подвернулась и больно терла пятку, но девушка не обращала внимания на боль. "Только бы не опоздать!" - стучался в виски пульс.
  Автобус набился до самых дверей. У места, где обычно должен сидеть контролер, оставалась крохотная лазейка. Туда-то и постаралась проникнуть Фаина. Однако на половине дороги на нее навалился какой-то тучный мужчина и больно прижал к вертикальному поручню. Ее нос уткнулся прямо в куртку этого достойного товарища, в спину, между лопатками. Закрылись двери. Это обстоятельство вызвало новое перемещение пассажиров. Образовалось небольшое свободное пространство. Фаина поспешила туда, но вдруг уронила сумку. Цепляясь за спинку сиденья, она нагнулась, чтобы поднять ее. В ее голову уперся локоть весьма видной дамы. Желтая шапка сбилась на бок. Не отпуская сиденья, иначе ее понесло бы в свободный полет по салону вместе с толпой, Фаина поправила ее рукой, в которой была сумка. Углом ее девушка задела широченный, размером с шаль, меховой воротник пальто все той же дамы. Та обернулась. Ее лицо было слишком близко, и на этом раздраженном лице накрашенные тонкие и злые губы изогнулись и сморщились.
  - Извините, - сказала Фаина, опуская руку и вторично при этом движении задевая сумкой воротник женщины.
  - Ну и молодежь пошла! - раздался на весь автобус ее резкий голос. Фаина смешалась. За столь затасканной фразой послышалось продолжение монолога.
  - Девушка, вас когда-нибудь учили вежливости? "Извините"! Никакого элементарного уважения! Эти сегодняшние дети и становятся бандитами и уличными девками. "Извините"! Никакого уважения к старшим! И кто вас только учит?! Я не завидую вашему будущему, девушка. Оно черное и грязное.
  Фаина опустила голову, ее щеки и лоб покраснели от негодования. Как такая солидная женщина может говорить подобные вещи, даже не зная ее? Громкие слова падали на ее склоненную голову, как удары кнута на экзекуции. Она испытывала непреодолимое желание провалиться сквозь землю и читала про себя молитву, чтобы успокоиться. К счастью, скоро ей пришлось выйти. До библиотеки оставалось перейти через дорогу и вернуться немного назад по параллельной улице. Это был обычный, банальный подземный переход, один из многих, который Фаине приходилось преодолевать каждый раз по пути в читальный зал.
  Фаина, словно маленький несчастный ребенок, боялась подземных переходов. Там было так темно и страшно! Она где-то слышала, что именно в них совершается большая часть уголовных преступлений: насилие, убийство, грабеж. За ночь выпало немного снега, и пара дворников очищала ступеньки перехода. Фаина начала спуск в темноту, снова принимаясь шептать молитву побледневшими губами и трепеща от неразумного, детского страха.
  Когда она вбежала в читальный зал, там уже находились посетители - немного, правда, всего лишь горстка по сравнению с размерами помещения и количеством столов. На выдаче книг сидела Ульяна, девушка спокойная, даже зачастую равнодушная. Она давно знала Фаину в качестве читателя и уже не уточняла, за какими изданиями та явилась. Без единого звука, с меланхолично прикрытыми глазами, она плюхнула о стойку четыре тяжеленных фолианта и подала формуляр - расписаться. Формуляр был толстый - Фаина бывала здесь постоянно, но в нем повторялись одни и те же названия. Работницы читального зала относились к этому по-разному. Дарья Валентиновна, Лена и Розочка хорошо понимали Фаину и всегда советовали прочесть новые книги по теме, которые приходили в библиотеку, и вообще, они были милые и доброжелательные. Остальным было безразлично, мало ли заскоков бывает у людей, кроме иконописи. А были и откровенно враждебные библиотекари, считавшие, что людей с таким заметным сдвигом, как у Фаины, вообще категорически запрещено подпускать к книгам - вдруг им взбредет в голову что-нибудь общественно-опасное, так как такие личности, как Фаина, можно причислить к асоциальным. Этих библиотекарей Фаина побаивалась - они явно не хотели выдавать ей литературу, а настаивать она не смела.
  Она поблагодарила Ульяну за книги, отнесла их на свое привычное место, где занималась всегда, если оно уже не было занято, а оно очень редко бывало занято, потому что располагалось в укромном уголке и от большей части зала было загорожено стеллажом с книгами и высоким сооружением с картотекой. Потом Фаина разделась в гардеробе, лишь желтый пушистый шарфик из тех же ниток, что и шапка, она оставила на шее - было еще прохладно. И стоило ей сесть за стол, раскрыть книги и альбом для рисования, взять в руку круглую палочку угля - и все проблемы, все страхи и все предчувствия отступали куда-то в необозримую даль, а она погружалась в иной мир, параллельный мир, и жила в нем, как под гипнозом. Тем более что и мысли у нее настроились на радостный лад: была пятница, а в понедельник уже праздник Рождества Христова, расписание служб сместилось, потому и занятия воскресной школы были перенесены на вчерашний день, а Рождество Христово - это такой праздник, что... Фаина очень любила Рождество. Можно было петь в церковном хоре замечательные вещи, рождественские, а папа подарит ей что-то маленькое и симпатичное. Она плакала от радости и просила его не тратиться на подарки, раз они живут в постоянной нужде, она могла бы обойтись и без подарков, но он ее не слушал. Да и рождественская атмосфера создавала вокруг девушки мечтательность и ожидание ребенка в предвкушении счастья, исполнения желаний, воплотившейся сказки. И вот угли рассыпаны по столу веером, Фаина смотрит за окно в небо и слегка улыбается, а лицо княгини Ольги, пока без нимба, - живое, как лицо женщины, о которой слагались легенды.
  Часа через три в читальном зале начался час-пик, самый разгар работы, когда сбежавшие с уроков старшеклассники толпой валили в библиотеку. Тут царило особое, книжное спокойствие и священная тишина. Борис Новиков вошел, окинул взглядом окрестности и тут же увидел Фаину. Стеллаж с книгами, отгораживавший этот стол от зала, служил как бы рамкой для стола, и девушка была видна от входа, словно чудесная яркая картина: в окно светило белое зимнее солнце, прямо на Фаину, ее длинные вьющиеся волосы сияли белизной и отливали золотом, она продолжала улыбаться самой себе и глядеть в небо. Борис любовался ею несколько минут и не в силах был оторваться от восторженного созерцания, жалея, что у него нет лучшего в мире фотоаппарата с лучшей в мире цветной пленкой, чтобы запечатлеть это чудесное зрелище. Впрочем, ни одна пленка не смогла бы в точности передать живость момента. Борис буквально терял голову от восторга, такой красоты он не видел никогда и не предполагал даже, что она существует в действительности.
  Он разделся в гардеробе, поспешил к стойке и записался. Ульяна при виде столь образцового молодого человека рассыпалась в улыбочках и любезностях, но она его не интересовала. Он спеши занять место рядом с желанной девушкой, пока на это место никто не покусился. Ульяна выдала ему несколько свежих молодежных журналов. Борис подхватил их и устремился к цели.
  Когда он сел рядом с Фаиной, она отвлеклась от мечтаний, но не обратила особого внимания на неожиданного соседа, только подвинула поближе к себе свои книги, альбом и угольки, чтобы освободить ему побольше места и не мешать, раз уж этот чудак решил посидеть именно здесь.
  Видя, что она и не думает проявлять инициативу, Борис заговорил первым:
  - Какой интересный рисунок. Это тоже будет икона?
  - Это княгиня Ольга, - ответила Фаина, донельзя удивленная тем, что к ней обратились, причем доброжелательно, и смутилась от этого, а на Бориса не посмотрела, наоборот, еще ниже опустила голову. Рисовать она больше не могла, так как его присутствие сбило творческое настроение, поэтому она закрыла альбом и спрятала угольки.
  - Ты художница?
  - Нет.
  - Хочешь ей стать?
  - Нет.
  Эти настойчивые расспросы начали ее тревожить, она подвинула к себе книги с намерением собраться и уйти. Борис улыбнулся улыбкой иезуита - его стул и он сам не давали ей никакого прохода, она была заперта наглухо в своем укромном уголке у подоконника.
  - Но ты станешь хорошей художницей. У тебя получится. У тебя уже получается.
  - Нет.
  Она на него упорно не смотрела и все более явно беспокоилась, и Борис рискнул прибегнуть к радикальным мерам воздействия. Он сказал напрямую:
  - Здравствуй, Фаина. Я очень рад тебя видеть.
  Сначала она замерла, будто ее застигли на месте преступления, затем, наконец-то, повернулась к нему и всмотрелась. Через минуту Борис понял, что она прилагает все усилия, но не может его вспомнить.
  - Откуда вы меня знаете? - спросила она, и этим окончательно поставила его в тупик. Невероятно, но факт - девушка его не помнила, хотя на новогодней вечеринке он распинался перед ней, как распоследний клоун. В такой ситуации Борис растерялся, но не надолго.
  - Мы виделись у Эдика Тимофеева на Новый год. Я хотел с тобой познакомиться, только ты куда-то убежала, и больше...
  - Понятно, - перебила она, сгребла к груди все четыре тома и альбом для рисования. - Извините, мне нужно идти. Выпустите меня.
  - Не выпущу, - негромко ответил он.
  От такого открытого столкновения она запаниковала и вынуждена была опустить книги обратно на стол. Притом взгляд молодого человека, который он не отводил ни на мгновение, усугублял ее растерянность. Она снова отвернулась, но чувствовала, что от этого взгляда не спаслась, и начала краснеть.
  - Впрочем, даже если ты уйдешь сейчас, - продолжил он, - то я не оставлю тебя в покое. Я знаю твой точный адрес, твою школу, эту вот библиотеку, и церковь имени Святой Троицы в деревне Разовка Кстовского района, в двадцати минутах ходьбы от Подновья, там ты всегда бываешь на службах и иногда поешь в хоре. Я знаю все места, где тебя можно найти. Поэтому иди, пожалуйста, я тебя не держу, но скрыться т меня ты теперь не сможешь.
  Он встал и освободил проход, даже подвинул стул, чтобы она его не задела второпях. Она схватила книги и бросилась прочь отсюда, пряча лицо и глаза, но безуспешно. Он поймал ее за плечи, а у нее были заняты руки, поэтому она защищалась только словами:
  - Пусти меня! - И рвалась во все стороны, от чего он стискивал ее плечи крепче. - Мне больно, пусти!
  - Ты никогда не дружила с мальчиками?
  С этими словами он отпустил ее. Она прыгнула было в сторону, но этот вопрос оглушил ее. Она так посмотрела, на Бориса, что нельзя было сомневаться в ее ответе.
  - Конечно, нет!
  Он подошел поближе:
  - Почему ты убегаешь?
  - Не подходи! Я тебя боюсь! - вырвалось у нее.
  - Боишься?
  - Не подходи!
  На сей раз он попытался взять ее за руку. Эта живописная сцена в углу читального зала уже начинала привлекать всеобщее внимание, поскольку священная тишина сего почтенного заведения была нарушена самым неподобающим образом. Меланхолично прикрытые глаза Ульяны блеснули. Похоже, глупенький молодой человек, привлеченный смазливой мордашкой, решил приударить за этой умалишенной, и получил, или вот-вот получит от ворот поворот. Туда ему и дорога, раз он не понимает, что она тупа, как пробка, и у нее нет глаз, потому что от таких парней не отказываются добровольно.
  - Пусти меня!
  - Подожди, недотрога!
  - Отпусти, видишь, я не убегаю.
  Он убрал руки.
  - Ты такая красивая, Фаина.
  Ей показалось - пламя опалило глаза и лицо, она исчезла из читального зала, прежде чем он успел сказать еще хоть слово.
  Фаина неслась по улице, на ходу застегивая пальто и завязывая пояс. Сумка висела на локте и болталась туда-сюда. Фаина была в ужасном состоянии, в полном расстройстве. Как в стоячую тихую воду кинутый камень дает круги и взбудораживает песок, так слова чужого молодого человека подняли со дна ее души все, доселе нетронутое. Ей было действительно страшно. Волнение при воспоминании о нем не проходило и приводило ее в дрожь. Он первый из всех людей земного шара сказал ей - красивая. Это слово повергло ее в настоящий ад, оно жгло ее девственный разум раскаленным докрасна углем. Красивая? Раньше она не задумывалась, красива она или нет.
  Точнее, ей было все равно.
  Дружба с такой особой, как Рая Белова, научила Фаину только одному: избегать мальчиков и не позволять себе влюбляться, иначе ей прямой путь в преисподнюю. Постоянная боязнь греха заставляла ее ставить немедленный и непробиваемый заслон даже малейшей мыслишке о какой-нибудь земной любви. Нет, нет, нет, нет, никогда, ни за что! Лучше умереть, умереть на месте, пораженной небесным громом, разгневанной молнией от руки архангела Михаила, или его смертоносным мечом. Милость Спасителя не выдержит такой измены со стороны своей кроткой овечки. Поэтому единственное, о чем позволяла себе мечтать Фаина - писать иконы и петь в церкви.
  При этом Бориса как такового она не запомнила. Он остался для нее олицетворением греха непрощенного без единой индивидуальной человеческой черты. Она до сих пор не знала, какие у него глаза, губы нос, волосы, но при этом она угадала бы его присутствие в радиусе километра с закрытыми глазами, такое он произвел на нее впечатление - страх, страх и еще раз страх.
  Тут она приостановилась и собралась с силами чтобы оглядеться. О Боже, она убежала совсем в другую сторону, отсюда нет прямого транспорта в Верхние Печеры. Ее лицо все еще горело огнем, глаза переливались, как роса. Такого с ней еще не было, хоть хватай снег и остужай лоб и щеки. Она вовсе остановилась и так и сделала, но лицо стало гореть еще сильнее - оно горело изнутри, от самого сердца, а там без перерыва повторялась сцена в библиотеке, от начала до конца, заставляя ее раз за разом сгорать на костре собственной инквизиции. Как хорошо, что ей удалось от него убежать, от этого молодого человека.
  О Господи, пожалуйста, нет! Он говорил, что знает все места, где ее можно найти. И о Господи, он их действительно знает. Дом, школу, библиотеку, церковь отца Александра в Разовке. Матерь Божья, помилуй и спаси! Только не это! Снова попасть в костер инквизиции - лучше умереть.
  В полном смятении она стояла на остановке, не прячась от резкого ветра и не замечая его. Она так погрузилась в бездну, что пропустила два нужных ей автобуса. Ее глаза выражали отчаяние. Это и в самом деле было отчаяние, так как она вдруг потеряла жизненные ориентиры. А к кому она привыкла обращаться в такой ситуации? Правильно, к отцу Александру. Он ее духовный отец и все на свете знает. Он вернет ей спокойствие и прежнюю, тихую, мирную радость примерной верующей.
  В Верхние Печеры она доехала автоматически, все еще ничего вокруг не замечая. И сразу пошла не домой, а к отцу Александру. Дверь ей открыла жена священника, юная и ангельски идеальная матушка Мария. Сам священник сидел в комнате, по счастью, и читал там Соловьева. Вид Фаины поразил его до глубины души, так она не походила на себя, какой она была накануне.
  - Фаюшка, что случилось? Ты сама не своя!
  - Да, батюшка! Я вам все расскажу.
  И вдруг начала плакать. Все пережитое напряжение этого дня прорвалось у нее наружу, слезы текли не останавливаясь, она не успела достать из сумки платочек и промокла насквозь. Отец Александр и сам растерялся и не знал в первый момент, что ему делать.
  - Ну, ну, Фая. Спокойно, девочка, спокойно. Плачь, если хочешь. Но недолго, а то забудешь, о чем хотела поговорить.
  После этого Фаина заплакала в голос, как ребеночек. Отец Александр отложил Соловьева на стол и со своей обычной мягкой улыбкой принялся ждать, пока к ней вернется дар речи. И впрямь, ей стало стыдно хныкать перед ним. Она вздохнула, сходила умыться, высморкалась. Теперь ее лицо напоминало вымытую дождем белоснежную лилию. Она сидела, не смея поднять на отца Александра глаз.
  - Ну вот, молодец, - похвалил он. - А сейчас, надеюсь, ты расскажешь мне о причинах таких слез. Что у тебя случилось?
  Она собралась с духом.
  - Батюшка, сегодня я с утра пошла в библиотеку, как и было намечено. Все сперва было хорошо. Но потом... Ужасно, батюшка! Потом со мной сел какой-то парень и начал ко мне приставать. Прямо там, в библиотеке. Я думала, что умру от страха. А он еще сказал, что знает все места, где я бываю, даже ваш храм знает! Батюшка, что мне делать? Я боюсь! Я не смогу от него спрятаться!
  Это сообщение и священника порядком напугало. Но чуть позже, когда он наводящими вопросами заставил ее вспомнить подробности, от которых она вся раскраснелась, потому что говорить такие вещи было неприлично, он понял, что она несколько преувеличила опасность. Он с облегчением вздохнул и спросил:
  - А раньше ты нигде не встречала этого юношу?
  Она снова зарумянилась:
  - Он упомянул вечеринку на Новый год у Эдгара Тимофеева. Потом я и сама о нем вспомнила, он был там, и был сильно пьяный, подходил, кажется, и ко мне, но в основном заигрывал с Раиской Беловой, даже проводил ее до дома.
  - Вас обеих, - уточнил отец Александр.
  - Ну, в общем да. Я от них ушла, как только мы вошли во двор.
  Отец Александр размышлял недолго, и его ответная речь выглядела очень дипломатично.
  - Фаина, тебе шестнадцать лет, скоро будет семнадцать. Это период взросления, и ты не можешь его миновать. Иногда это бывает очень трудно пережить, иногда человеку кажется, будто он умирает, но на самом деле он рождается в новом качестве. Ты взрослеешь, Фаюшка. Ты выросла очень красивой девушкой, и было бы странно, если бы этого никто не заметил. У каждого человека есть свои обязанности перед людьми и перед Богом. Тебе известно, какие обязанности несет женщина, православная женщина. Пойми, Фаюшка, Господь сам сказал: милости прошу, а не жертвы. Поэтому нет никакого смысла в самоистязании. И не надо причислять к числу отъявленных грешников всякого, кто ведет себя, по нашему мнению, предосудительно. Ведь ты совершенно не знакома с этим юношей, а уже заранее осудила его и приговорила к геенне огненной. Это неправильно. Может быть, он сейчас такой, каким ты его себе вообразила, а может быть, ты ошиблась, и его можно спасти, изменить в лучшую сторону. Если бы я убегал вот так от каждого грешника, то мне как священнику и человеку была бы грош цена. Подумай еще раз, ведь Раису Белову ты готова защищать от любых нападок, а этого юношу...
  Она снова покраснела и перебила:
  - Извините, батюшка, но Раиса - не юноша.
  Отец Александр улыбнулся:
  - Фаюшка, ты пока еще ребенок. Мне пора собираться к вечерне. Подумай, пожалуйста, над тем, что я тебе сказал, и не стоит вот так категорически отгораживаться от совсем всего мира. Не исключено, что Господь Бог дает нам жизнь в этом мире, чтобы проверить каждого из нас, кто сделает этот мир хоть чуть-чуть лучше.
  Фаина кивнула головой, получила от отца Александра благословение и ушла. Говорил святой отец, конечно же, убедительно, и был вроде бы как прав, но Фаину его слова не успокоили, а наоборот, еще больше взволновали. Как же так, выходит, что влюбляться все-таки можно? И даже, судя по его намекам на женские обязанности, должно? Матерь Божья, спаси, сохрани и помилуй! От батюшки она такого не ожидала. Она собирается посвятить себя служению церкви, в частности, иконописи, а вовсе не любви к кому-нибудь и...
  И только войдя в свою квартиру и услышав ласковый голос отца, спрашивающий, почему она так рано вернулась, она спохватилась, что утром обещала купить буханку хлеба.
  Белояр
  От остановки "Подновье" дорога к Волге шла все круче и круче вниз - сначала это был перпендикуляр от большой улицы Родионова, уходившей в Верхние Печеры, потом начинался спуск и самые настоящие виражи. Автомобилисты проклинали эту дорогу кто как мог, а зимой и пешеходы не рисковали спускаться туда не перекрестившись, на всякий случай. Игорь Белояр жил не в самом низу и даже не в середине, но все же гораздо ниже, чем Эдгар Тимофеев, и в их простом домике не было тех удобств, которыми располагали Тимофеевы. У них было печное отопление и баллонный газ, никакого водопровода и канализации. У них - это у Игоря Белояра и у его мамы. Но, несмотря на отсутствие этих удобств, домик у них был милый и уютный, и к ним люди любили заходить в гости, потому что здесь царили две важнейшие составляющие человеческой жизни - любовь и согласие.
  Нина Белояр растила Игоря одна. И хотя в слободе Подновье каждый чих непременно становится известен каждому ее жителю, перед Ниной Белояр отступали всякие сплетни. Никто уже не помнил обстоятельств дела, и почему она осталась одна, и откуда она вообще появилась в слободе Подновье. Но Игорь тут родился и вырос, а Нина гордилась им и внимательно следила за его воспитанием. Впрочем, и тут возникали кое-какие проблемы - Нина работала врачом в областном диагностическом центре и иногда вынуждена была оставлять мальчика одного либо брать с собой на работу, такой непредсказуемой была ее профессия. По крайней мере, всем было известно, что ей некому перепоручить присмотр за ребенком - ни одного родственника во всей округе. От такой жизни даже железобетонную женщину может сломать, а Нина Белояр - вот она, сын вырос у нее на руках и теперь она на него не нарадуется, а он с нее буквально пылинки сдувает. И вот соседки вздыхали, одни - от умиления, другие - от зависти.
  Троллейбус "1" не спеша катил по улице Родионова в Верхние Печеры. Час-пик был уже позади, поэтому в салоне было свободно. За окном проплывали скучные зимние картины города Горького. Такое бело-серо-коричневое однообразие даже не снилось ни одному художнику. Только люди нарушали это однообразие - самые разные, они были схожи в одном: они все куда-то спешили. Город был похож на потревоженный муравейник, но, в отличие от настоящего муравейника, он никогда не успокаивался. Даже ночью в его темных, мрачных недрах кипела жизнь. И для многих она была ближе и лучше, чем при дневном свете.
  Казалось, людей здесь жило больше, чем в Мехико, и сосчитать их было совершенно невозможно.
  Игорь знал эту улицу наизусть. За окно он не смотрел - ничего интересного, зато читал купленную с лотка книгу, сидя у окна. Совмещал приятное с полезным. Давно хотел приобрести себе "Горбуна" Поля Феваля, толстенный том, напечатанный мелким-мелким шрифтом, интереснейшая история любви и жизни. Мама, конечно, не имела достаточно времени для чтения и потому доверяла выбору Игоря в книгах, а уж он выискивал в городе (в магазинах или на рынке, с рук) лучшие, любимые произведения мировой литературы. И их семейная библиотека постепенно, но неуклонно пополнялась.
  Когда светофор дал зеленый свет, троллейбус проехал перекресток и затормозил на остановке "Подновье". Игорь спрятал книгу Феваля в целлофановый пакетик и спрыгнул с подножки на тротуар. Потом он намерен был перейти улицу Родионова и отправиться домой, но тут его окликнул знакомый голос, высокий и звонкий. Игорь оглянулся и увидел Сеню Шевченко. Сеня был похож больше на хрупкого мальчика - у него были девчоночьи, наивные голубые глаза и светлые волосы, очень коротко подстриженные.
  - Игорь! - позвал он. - Подожди меня, я сейчас!
  Он вытряхнул из карманов куртки остатки семечек, подбежал и поздоровался:
  - Привет, Белояр.
  - Привет. Ну как, ты говорил с мамой насчет "аляски"?
  Сеня вздохнул:
  - Говорил. Она сказала: только к следующей зиме.
  - Я так и знал, - кивнул Игорь. - Настоящая "аляска" дорого стоит.
  Сам Игорь этой зимой носил очень легкую, теплую и красивую куртку "аляску" с оранжевой подкладкой и капюшоном, отороченным мехом, чем вызывал зависть друзей, приятелей, одноклассников.
  - Куда это ты ездил? - спросил Сеня с любопытством.
  - Да так, - отмахнулся Игорь. - Ходил по магазинам, книжку вот купил. А ты куда собрался?
  - Ну... - замялся Сеня. - Есть дела. Только я хотел тебя спросить, ты будешь сегодня смотреть хоккей? По телевизору покажут финальный матч "Известий".
  - Буду, а что?
  - Можно, я приду к тебе смотреть?
  Игорь удивился:
  - Конечно, приходи! Вдвоем смотреть интересней. Почему ты спрашиваешь разрешения? Разве я когда-нибудь тебя прогонял?
  Сеня страшно смутился, покраснел до ушей и опустил голову. Голос выдал его застенчивость:
  - А Осипов никогда не позволяет мне приходить. Хоккей показывают поздно ночью, и он говорит, что уже спит в это время.
  Игорь засмеялся:
  - Сеня, ты что, дурачок? Кто же просит об этом женатого мужчину? Осипов женился, и у него медовый месяц. Ну подумай сам - у него и на работе забот полон рот, пустит ли он тебя в их уютное гнездышко?
  - Когда он был не женат, он меня все равно не пускал.
  Игорь снова засмеялся:
  - Глупенький, значит он пускал к себе кого-то еще... И уверяю тебя, им было не до финального матча "Известий".
  Сеня смутился еще сильнее, из розового стал пунцовым и пробормотал едва слышно:
  - Я об этом и не думал...
  Игорь покачал головой и с улыбкой напомнил:
  - Ну, так приходи, не забудь.
  Перешел улицу и начал спуск в Подновье. Сегодня опять не будет нормального сна - репортаж с хоккейного матча, а также церемония награждения, займет полночи. Сам он не очень любил хоккей, больше бокс, или всякую борьбу, или гонки, но не мог отказать Сене в такой малости. В семье у Сенечки был полный разлад, в компанию его чаще всего не принимали, такой он был робкий и слабый, и девушки над ним хихикали. Девушки всегда интуитивно чувствуют, над кем можно безнаказанно хихикать. Надо было хоть чем-то ему помочь, поддержать. Как объяснишь собственному ровеснику, что все это временно, скоро пройдет и забудется, а пока нужно определить для себя цель в жизни и смысл существования. К счастью, сам Игорь в этом плане уже давно все для себя решил.
  У семьи Белояр домик был небольшой, но очень уютный. Три маленькие комнатки - гостиная и две спальни, и при этом просторная кухня. Убранство было крайне неприхотливое, почти спартанское, по сравнению с особняком Тимофеевых. При не очень больших доходах Нина и Игорь Белояр вынуждены были экономить и давно привыкли к этому. Но, к примеру, Сеня Шевченко был бы до небес рад и такому скромному убежищу, лишь бы его там любили и понимали.
  В пятницу у мамы Игоря в больнице был короткий рабочий день. Поэтому он поставил в печку разогреваться большую кастрюлю супа, чтобы пообедать вместе, а сам растянулся в гостиной на диване с новой книжкой в руках - он ее даже обнюхивал, такую радость вызывала у него покупка, и впрямь приятно пахнувшая морозной свежестью и особым запахом новой, незачитанной книжки. Просто прелесть, что сейчас каникулы, и можно читать что хочешь, заниматься своими делами. Конечно, любой здравомыслящий старшеклассник понимает абсолютно всё о ценности знаний, хорошего аттестата и в будущем - диплома. Но учеба изо дня в день вообще без перерыва утомляет и сводит с ума. Иногда полезно бывает переключиться и на другие дела, никак не связанные со школой. Для Игоря, как и для Эдгара Тимофеева, такими делами являлись чтение и прослушивание любимой музыки. Правда, у Игоря имелись еще и обязанности по дому, от которых он, по возможности, старался освободить свою маму, а летом еще и работа в саду и огороде. Ее Игорь также считал полезной - физический труд укрепляет здоровье, а умственный, как ни крути, здоровью вредит. Еще он любил прогонять плохое настроение с помощью топора, то есть колол дрова во дворе и носил их в сарай позади бани. От такого занятия мигом пропадёт любая меланхолия, кровь побежит по жилам, будто ее пришпорили, а мысли станут ясными, как при свете дня. В отличие от Фаины Ордынской, ему, Игорю Белояр, некому было поплакаться в жилетку и не на кого было переложить свои проблемы. Не на маму же, которая и так натерпелась в жизни и заслуживает полного спокойствия и комфорта. Нет, Игорь Белояр привык полагаться на самого себя и верить в себя. А иначе - зачем вообще быть?
  Еще у них жил приблудный пес по кличке Шарик. С высоты своей безупречной родословной чистокровный ротвейлер Тимофеевых Ральф только фыркнул бы при виде этого крупного, но добродушного рыже-белого пса с грустными глазами. Глаза у него были грустные, должно быть, оттого, что такая же беспородная серая полосатая кошка Игоря и Нины, со странным для бывшего трущобного существа именем Джуди, постоянно доставала его своей игривостью и энергией. С теми же претензиями его доставал и хозяин, эксплуатируя несчастного старичка и заставляя его бегать вместе каждое утро. Не то чтобы Шар был очень уж ленив, просто он предпочитал утречком поспать в тепле, а не носиться сломя голову туда-сюда по улице, пугая добрых людей. Но хозяин был настойчив, игривая кошка тоже, поэтому Шарику приходилось-таки бегать регулярно по утрам и играть с Джудиттой каждый вечер, посредством махания хвостом у нее под носом, от чего она раззадоривалась и впивалась в хвост когтями и зубами.
  Нина Белояр вернулась с работы уставшая, но довольная. Суп был уже разогрет, Игорь начал наливать его в тарелки, как только услышал во дворе радостный лай Шарика - тот приветствовал хозяйку на свой лад, потому что был очень к ней привязан. К двери бежала мелкой рысью и Джуди - чтобы встретить хозяйку и проводить ее в дом, шествуя перед ней с большим достоинством и покачивая кончиком воздетого кверху хвоста. Это была обычная картина прихода домой Нины Белояр. Игорь заулыбался, видя, с каким облегчением она окинула взглядом эту картину и пошла раздеваться. А Игорь стал разбирать ее сумку. По дороге с работы мама зашла в магазин и купила хлеба, масла, сметаны и полкило колбасы. Сметану Игорь оставил на столе - заправить суп, а остальное убрал. Поставил на печь разогреваться второе - макароны по-флотски. А чай мама заварит сама после обеда.
  Она была небольшого роста и хрупкая, брюнетка с короткой стрижкой и глубокими, почти бездонными светлыми глазами, обведенными синевой. Эти глаза обычно имели мягкое и теплое, как бархат, выражение, но с определенного момента неспособны были смеяться, даже улыбаться, вместо улыбки в них появлялась горечь. Но при этом ее глаза светились особым светом, если рядом находился сын.
  Она переоделась в домашнее платье, вернулась на кухню и первым делом поцеловала Игоря в висок:
  - Ты мой мальчик! Спасибо большое за обед.
  - Ерунда. Давай садиться.
  Он вынес еду Шарику, плеснул Джудитте в мисочку молока и тоже сел за стол. И тут же заметил - уже не в первый раз - что мама им откровенно любуется. Он удивился и спросил у нее:
  - Что? Что-то не так?
  - Всё так, - ответила она. - Ты такой замечательный. Я вот иногда смотрю на тебя как бы взглядом постороннего человека и думаю: вот малыш, который родился у меня и был когда-то совсем кроха, не умел еще ходить, сидеть, разговаривать словами, только глядел мне в лицо своими глазками и улыбался беззубым ротиком, а я плакала от того, какой ты малюсенький и слабенький, и вдруг у меня окажется недостаточно сил, чтобы тебя защитить. И вот ты вырос, такой взрослый и сильный, во всем мне помогаешь и заботишься обо мне. Такого ведь не бывает в действительности, только в сказках со счастливым концом, и это меня пугает. Я не верю порой в твою реальность, мой мальчик.
  - А, - сказал он. - И поэтому ты по десять раз за ночь заглядываешь в мою комнату? Убедиться в том, что я существую?
  - Да, - виновато призналась она. - Я так привыкла все время бояться за тебя, мне трудно переделаться вот так сразу.
  - Тогда не переделывайся, - улыбнулся он.
  Они прервали разговор и приступили к обеду. Суп был еще свежий, Нина сварила его с расчетом на три-четыре дня. Оба так проголодались, что справились каждый со своей тарелкой в считанные минуты. Это вызвало у них ехидненький смех и несколько замечаний. Та же быстро они уничтожили и по основательной порции макарон. После этого Нина заварила чай из мяты, от чего по кухне распространился аромат своеобразной свежести. Цвет у такого чая был противный, бледно-зеленый, но зато вкус - приятнейший, бодрящий. И Игорь, и Нина любили мятный чай. Часто они заваривали и ромашку. Нина считала это гораздо полезнее обычного чая, особенно зимой, когда организму необходима поддержка. К чаю они нарезали белого хлеба и намазали сливочным маслом. И за чаем продолжили разговор.
  - Мне так жаль, что мы не отпраздновали Новый год вместе, - произнесла она расстроено. - Я не хотела брать это ночное дежурство, честное слово. Просто так получилось. Мне напомнили о прежних одолжениях и заменах и проехались на мне, как на оседланной лошади. Я ничего не могу противопоставить открытой наглости.
  - Я знаю, мама. Не переживай из-за этого, пожалуйста. Следующий Новый год мы отметим вместе, как хотели отметить в этот раз. Это всего лишь первый праздник в году, а посчитай, сколько праздников у нас еще впереди!
  Она вздохнула и отпила чаю из чашки.
  - Как встретишь новый год, так его и проведешь. Это примета такая. Вот я и боюсь, что весь год мы с тобой будем врозь, сынок.
  - Ты слишком многого боишься, мама. Все будет хорошо, не волнуйся.
  Вдруг он засмеялся, да так заразительно - она тоже не удержалась от улыбки:
  - Что такое?
  - Вспомнил, как провел Новый год я. Если верить твоей примете, то я весь год буду маяться дурью. Представь: мы у Эдика Тимофеева гадали! Это звучит смешно в конце двадцатого века, но мы действительно занимались гаданием, причем не настоящим гаданием, а всякой дребеденью...
  - Минуточку, - остановила его Нина. - Что ты имеешь в виду под настоящим гаданием?
  Он задумался и протянул:
  - Ну... что-нибудь страшное, от которого мурашки по коже. Например, вызывать дух Пушкина или Наполеона, или наводить зеркала - говорят, это тоже очень страшно. А мы - так, развлекались. Писали на листках бумаги всякие предсказания, кидали их в шапку и доставали их по очереди. И представь себе, предсказания писал я! Я был так малодушен, что позволил себя уговорить участвовать в этом шоу. По-другому я назвать это не могу.
  Она, в свою очередь, засмеялась:
  - Не надо относиться к таким развлечениям свысока, сынок. И вообще, не надо ни к чему относиться свысока. Иначе это приведет к высокомерию, заносчивости, спесивости. Будешь тогда надутый и гордый, как три толстяка, и тебя не будут любить.
  - Я понимаю, мама. И все равно, такое гадание - это ведь всего лишь игра. Ну, посмеялись сами над собой и друг над другом, на этом-то и конец. Ни за что я в это не поверю.
  - Ну ладно, ладно, - согласилась Нина. - Чушь так чушь. Я же не возражаю. А кроме гадания, что там еще было, на вашей вечеринке? Тебе понравилось?
  Игорь подумал немного, затем пожал плечами:
  - Даже не знаю, мам. Вечеринка как вечеринка, ничего особенного. Эдик, как всегда, ставил классную музыку. RADIORAMA, новая, самая последняя. Хочу попросить у него послушать. Но вели мы себя банально: танцевали, гадали, запивали компотик и пепси-колу ужасной по качеству водкой и курили дрянные дешевые сигареты.
  У Нины расширились глаза, она поперхнулась чаем и закашлялась. Игорь весело на нее смотрел и кивал головой с нарочитой серьезностью:
  - Да, да, мамочка, видимо, ты до сих пор пребывала в наивной уверенности. Что мы все примерные мальчики и девочки. Мне очень жаль, но придется тебя разочаровать. Мы очень развратные, буквально сексуальные маньяки, и мы уже пьем горькую, и мы уже курим табак, о котором Минздрав предупреждает, и ничего с нами не поделаешь.
  - Какой кошмар! - воскликнула Нина. - И ты говоришь об этом так спокойно, будто это в порядке вещей!
  - Это не в порядке вещей, но и пытаться изменить здесь что-нибудь бесполезно. То же самое, что биться головой о стенку. Да, такие вот мы, нынешняя молодежь, но только не надо рассказывать мне сказки, что в ваше время что-то было по-другому.
  Но Нина разволновалась и его шутки воспринимала уже не в нешутливом настроении:
  - Было, было по-другому, Игорь. Мы не начинали пить и курить так рано. Должно быть, вы развиваетесь еще быстрее нас. Время не стоит на месте.
  - Нет, мам, - возразил он. - Это ведь не показатель развития. У многих, кто вчера, строил из себя "старших братьев", мозги явно отстают от всего остального. Просто, мне кажется, так было всегда и всюду, а взрослые часто забывают о собственной юности и потому приходят в шок от таких сообщений.
  - Может быть, может быть... - задумчиво пробормотала Нина. - Ты умный мальчик. Надеюсь только, ты не пил и не курил там слишком много.
  Он улыбнулся:
  - Я не пил и не курил вообще. У меня нет чувства "стадного животного", так что успокойся. Все было нормально.
  - Похоже, мне самой надо покурить, - сказала Нина. - Не убирай со стола, я еще налью себе чаю. К нам сегодня кто-нибудь придет?
  Она вынула из сумки пачку сигарет и зажигалку и собралась выйти в коридор, покурить. Игорь долил в чайник воды и снова поставил в печку. Подсыпал в подтопок угля, и огонь затрещал оживленнее.
  - Боюсь, что да, - ответил он. - Я видел на остановке Сеню Шевченко, он меня догнал и попросился ночевать.
  - Хоккей, что ли?
  - Угу.
  - Бедный мальчик. Я встречалась на родительском собрании с его матерью. Женщина в совершенно развинченном состоянии и не может удержать под контролем воспитание двоих детей. Ей надо бы обратиться за помощью к психиатру. Не знаю, как они живут в такой обстановке.
  - Плохо живут.
  - Я пойду покурю.
  И она поспешно вышла в коридор, набросив на плечи старую, дырявую шубу. Игорь притащил в кухню новую книгу и возобновил чтение, прислушиваясь к шипению воды в чайнике и к потявкиванию Шарика во дворе - он по-своему общался со своей хозяйкой. Джудитта между тем тоже завершила обед, прыгнула на широкий подоконник и принялась вылизываться и умываться. Она делала это так самозабвенно, что глаза у нее смотрели в никуда, и она не реагировала на провокации Игоря, забавлявшегося этой процедурой. Когда кошка так умывается. Это означает, что у нее превосходное настроение. Ничего удивительного, она ведь съела целую мисочку молока с хлебом. После этого не грех хорошенько вылизать всю шкурку и улечься спать, где-нибудь поближе к печке.
  Из коридора вернулась мама, от которой пахло табачным дымом. Она сделала себе еще чая и села напротив сына, размешивая в чашке сахар.
  - Мам, - осторожно произнес Игорь, - я что-то сказал не так и тебя обидел?
  Она встрепенулась.
  - Вовсе нет. С чего ты взял?
  - Ты так резко бросилась курить, словно разнервничалась от нашего разговора.
  Она улыбнулась и покачала головой:
  - Нет, нет, сыночек, наш разговор тут ни при чем. Запомни: ты никогда и ничем не можешь меня настолько обидеть. По крайней мере, я бы сразу тебе об этом сказала, а не стала бы молчать в тряпочку. Нет, дело тут совсем в другом. Сегодня я забыла покурить с утра, на работе нет времени, и мне действительно этого не хватало.
  - Мам, курить вредно. Ты же врач, знаешь это не хуже меня.
  - Знаю. Но пока что ничего не могу с собой поделать. Я уже лет пять отвыкаю от курения. Очень постепенно. Скоро, я надеюсь, перестану курить вообще. Сыночек, если бы ты только знал!..
  Из глаз ее вдруг вырвалась боль, на секунду, он едва успел это заметить и замер от удивления. Но она уже в следующее мгновение взяла себя в руки.
  - Игорь, когда ты был младенцем, я выкуривала не меньше трех пачек в день. От меня за километр разило дымом, как от тепловоза. Я была желтая, как мумия, и у меня вылезли почти все волосы. Но наступил момент, когда я приказала себе прекратить, и с тех пор я прекращаю. Теперь я курю одну сигарету в день. Но ты прав, сынок, пора покончить с этом пережитком.
  - Мама, ты у меня - молодец.
  - Ты у меня - тоже.
  Вот этой неожиданной боли в глазах матери Игорь боялся больше всего. Досконально зная мамин характер, он доверял ей безоговорочно, и только чтобы не причинять ей боль, никогда еще не спрашивал ее об отце. На эту тему у них в семье было наложено негласное табу. Игорь молчал, чтобы мама не страдала лишний раз из-за его любопытства, а она молчала, то ли потому, что ей нечего было сказать, то ли потому, что время еще не пришло. А соседки могли сочинять всё, что угодно, от пожизненного заключения мужика до зачатия в пробирке.
  Сеня Шевченко пришел задолго до начала репортажа хоккейного матча. Игорь с улыбкой прервал его сбивчивые оправдания и предложил пока сходить в баню и помыться, если хочет, баня теплая. Сеня покраснел и согласился. "Жаль, что у него нет старшего брата, - подумал Игорь. - А то мне все время почему-то приходится быть им, хотя мы одних лет".
  Нина, выйдя из своей спальни, приветливо с гостем поздоровалась и поговорила. Игорь представил себе, как приятель смущается таким ласковым к себе вниманием и краснеет. Слабовольный бедняга. Право, ему срочно нужен старший брат.
  Для Сени Игорь разобрал кресло, плюхнул туда простыню, плед и подушку, шерстяное одеяло, а также ворох молодежных журналов, чтобы мальчишка не надоедал ему, пока он будет заниматься своими делами. Вынес из своей спальни магнитофон с кассетами, раз уж им придется всю ночь находиться в зале. Обычно Сеня, конечно, ведет себя тихо, как мышь, но, бывает, на него находит желание пооткровенничать.
  Посвежевший, пропахший мылом Сеня пристроился на отведенном ему кресле за спиной Игоря, раскрыл журнал с конца, но читал его недолго. Через пару минут он поднял голову и сказал:
  - Значит, Осипов женился. А ты почему не женишься?
  Игорь повернул к нему такое страшное лицо, что он поспешно поправился:
  - Я имею в виду, почему ты не заведешь себе девушку, как тот же Осипов, или Витя Мартынюк. Он учится тоже в одиннадцатом классе и встречается с девочкой на год моложе. Родители его сначала повыступали, а потом смирились.
  - И ты хотел бы, чтобы так произошло и с тобой.
  Игорь тут же пожалел о сказанной резкости, так как Сеня изумился и огорчился до слез, будто друг ударил его в лицо.
  - Нет же, нет! - с отчаянной горячностью принялся доказывать он. - Мне это вовсе не нужно, по крайней мере, сейчас, а если бы и было нужно, то моей маме на это наплевать. Она со мной уже неделю не разговаривает. Не знаю, почему. А ты живешь со своей мамой душа в душу и ведешь активный образ жизни, прямо супермен. И тебя все-таки никто никогда не видел с девушками.
  Игорь на него недовольно покосился:
  - С чего это ты спрашиваешь? Я что, запрещаю тебе приходить ко мне и смотреть хоккей или Кубок чемпионов? Напротив, приходи, пожалуйста, и хотя мы с тобой, к сожалению для тебя, очень разные по складу характера, я не собираюсь утверждать, что мне твое присутствие неприятно. Понял или нет?
  - Понял, - ответил Сеня. - Спасибо. Но все-таки, почему?
  - Странный ты, право, - произнес Игорь с усмешкой. - Когда я найду ту девушку, которая мне очень-очень понравится, тогда и буду с ней встречаться. А развлекаться просто так - извини, это не для меня. Свое здоровье дороже. Я же не Витя Мартынюк, в самом деле. Тот-то уж строит из себя Казанову. Хвастун несчастный. Слушай, не мешай мне работать, смотри пока журналы. До хоккея еще целый час. И мама уже легла спать.
  - Хорошо, - послушно сказал Сеня, откинулся на подушку и погрузился в чтение журнала. Если что и не терпел Игорь в людях, так это вот такую послушность, покорность, безоговорочную готовность подчиняться приказам. Поэтому он отложил в сторону тетрадь и ручку и повернулся к гостю всем телом, сложив руки на груди.
  - Ну что ты за бесхребетник, Семен Шевченко! Тебе уже семнадцать лет, ты не маленький мальчик, так решай же что-нибудь в своей жизни! Или, ты думаешь, какой-то добренький дядя возьмется доказывать за тебя твою пригодность к существованию?
  Сеня спрятал глаза под ресницами и уклонился от ответа:
  - Ну, не всем же быть такими, как ты.
  - Вот и плохо.
  - Пиши-ка ты свой конспект, Белояр, а я включу телевизор. Ты не против?
  - Не против, - пожал плечами тот. - Он меня не отвлекает. Только негромко, мама спит.
  - Очень тихо, - пообещал Сеня. - А что ты пишешь?
  - Конспекты по юриспруденции. Я намерен поступить в университет, в Москве.
  Сеня с сомнением покачал головой:
  - В Москве? Без шансов.
  - Поглядим. Откуда ты знаешь, вдруг у меня есть блат.
  Сеня засмеялся:
  - Блат? У тебя? Ты что, издеваешься? У тебя же нет родственников!
  - Зато у меня есть связи. Я каждое лето подрабатываю в прокуратуре. У меня, конечно, нет таких отцов и дядек, как у Эдика Тимофеева, но у меня есть инициатива и трудолюбие. Вот мой блат и гарантия того, что я поступлю на юрфак в Москве.
  - Сомневаюсь. Блат - это не инициатива и трудолюбие, а родственные связи или деньги, а именно - много денег.
  Игорь не стал спорить, тем более что в общем Сеня был прав. Тот включил телевизор, очень тихо, едва слышно, чтобы не разбудить Нину Белояр. Хоккея еще не было. Сеня вздохнул и вернулся к журналам. Игорь еще немного посидел за столом со своим конспектом, потом, закончив главу, взял "Горбуна" Поля Феваля и прилег на диван, рядом с креслом гостя.
  - Это новая? - полюбопытствовал Сеня.
  - Да.
  - Дай посмотреть... А, французская, художественная, - с разочарованием протянул Сеня. - Я думал, фантастика или детектив.
  - Сейчас трудно достать хорошую фантастику или классный детектив. К тому же, я давно мечтал купить "Горбуна". Мне нравится. Следующая вещь, которую я куплю, не загадывая - Юрий Герман, "Россия молодая". Про Петра Первого. Я брал ее в библиотеке и прочитал оба тома залпом, не отрываясь.
  - Ты фанатик, - уважительно произнес Сеня.
  Игорь перенес из своей спальни простыню, подушку и одеяло и постелил себе на диване - чтобы Сеня не чувствовал себя тут, в чужом доме, одиноким и покинутым. Растянулся и читал Феваля, пока не начался хоккей. А там уж мальчики проявили себя во всей красе. Вскакивали при каждой заброшенной в ворота шайбе, шепотом кричали "гол", как сумасшедшие, и махали руками. Матч был интересным, и тем не менее его безбожно сократили, показали лишь первый и третий периоды, хорошо хоть конечный результат стал им известен. Уснули они быстро, уже через три минуты после того, как они выключили телевизор, их носы дружно сопели, и Сеня еще что-то невнятно бормотал.
  В субботу у Нины Белояр был выходной, но все равно она по привычке встала рано. Глядя на мальчишек, улыбнулась и не разбудила. Пусть спят, пока каникулы. А она умылась, покормила зверюшек, Шарика и Джудитту, полила стоящие на подоконнике цветы, почистила и затопила печь, приступила к приготовлению завтрака. Начистила и поставила вариться картошку, спустилась в подпол и достала соленых огурцов, квашеной капусты с морковью и банку вишневого компота. Заварила еще веточку сушеной мяты. И тут послышались знакомые звуки - проснулся и встал ее сын. Через пару минут он появился на кухне, выпил стакан холодной воды и побежал на свою ежедневную пробежку. За ним уныло трусил не склонный к активности Шарик, которого Игорь тормошил и смеялся. Просто чудо - иметь такого сына.
  Пробежка длилась, как обычно, около пятнадцати минут. За это время проснулся и Сеня Шевченко. Ребята, фыркая и толкаясь возле умывальника, вымыли с мылом лицо, руки и шею.
  Они продолжали толкаться и уже сидя за столом, пока Нина взглядом не показала им, что давно пора угомониться и приступить к еде.
  Хотя завтрак был очень вкусный, Сеня ел неохотно, без аппетита. Зато крепыш Игорь после пробежки уплетал за обе щеки и просил добавки. И еще и успевал рассуждать на посторонние темы:
  - Мам, хоккей был потрясающий. Было забито восемь шайб! На любой вкус! Давно я не видел такого хорошего хоккея. НХЛовцам такого не увидеть и во сне.
  Нина мирно сидела в уголке и улыбалась:
  - Милый, ты же не любишь хоккей.
  - А НХЛовцев я люблю еще меньше. Я знаю, что ты на это ответишь: что это квасной патриотизм и все такое, а ну и пусть. С какой стати мне притворяться.
  - Ты у меня умница. Сеня, ну что же ты ничего не поел. Посмотри на себя в зеркало, ты же прозрачный, как рахитик.
  Сеня вспыхнул от смущения, как всегда, когда к нему обращались словесно, и пробормотал:
  - Я не голоден, тетя Нина.
  Она с укоризной покачала головой.
  - Это неправильно, Сенечка.. Нужно думать о себе и о будущем, а если ты плохо питаешься, то велик риск подорвать здоровье. Вы оба сейчас в таком возрасте, когда организм нуждается во "вкусной и здоровой пище". Вас ведь этим летом пошлют на подготовительные армейские сборы. А там не за горами и призыв. Так что, Сеня, очень тебя прошу, ешь всё, пока можно, а то ведь потом не наешься как следует.
  Сеня только опустил голову, но потом с любопытством вскинул взгляд своих прозрачных глаз:
  - Я не хочу идти в армию. Ни за что туда не пойду, использую любую возможность, чтобы освободиться от нее.
  - А я не боюсь армии, - безапелляционно заявил Игорь. - И обязательно буду служить
  Нина тут же поперхнулась чаем, а Сеня уставился на приятеля с благоговейным ужасом:
  - Сумасшедший! Как можно не бояться армии!
  - А чего мне ее бояться? Каждый мужчина должен служить в армии. А я что, не мужчина, что ли?
  - Это еще большой вопрос, - недовольно ответила Нина. - Слишком храбрый, в армию собрался.
  - О, я слышу голос мамы, - мягко, не по-детски сказал ей Игорь. - Не беспокойся, меня призовут не сегодня, не завтра и даже не послезавтра. К тому времени ты успеешь свыкнуться с этой мыслью.
  Нина явно занервничала и выпила чашку чая залпом, словно это была вода. Потом попросила:
  - Игорёчек, не надо пугать меня заранее, ладно?
  - Ладно, - охотно согласился он.- Кстати, это мое любимое амплуа - пугать. На вечеринке у Эдика я тоже несколько раз напугал всех до полусмерти. Особенно во время гадания. Это было так смешно, что стоило бы, наверное, даже фотографирования.
  Сеню потрясла такая ирония:
  - Слушай, неужели ты можешь относиться к этому так спокойно?
  Игорь терпеливо принялся объяснять:
  - Сеня, мы живем в конце двадцатого века, во время расцвета нашей цивилизации, в техногенном мире, в котором скоро не будет ничего невозможного. Это не мир, а просто прелесть. Сейчас даже самый мелкий человечек знает, что чудес не бывает, и судьба тоже понятие весьма растяжимое, и что любое гадание, предсказание, ворожьба, суеверия и приметы - это глупости и шарлатанство, и всему непонятному можно найти объяснение. Научно обоснованное объяснение, я имею в виду, а не какие-нибудь глупости, вроде вмешательства судьбы, или злого рока, или, вот сейчас модно, инопланетян. Никогда в жизни их не видел, и мне даже неинтересно в них верить.
  - Я бы на твоем месте не была столь категорична, - вмешалась, Нина. - Ты у меня рационалист, оказывается. Но отнюдь не всё в мире, к счастью, можно подогнать под единую, даже рационалистскую, мерку.
  Игорь немного подумал и ушел от спора:
  - Я не буду возражать только потому, что доверяю твоему жизненному опыту, хотя у меня совсем другая точка зрения. По крайней мере, я не могу положительно оценивать то, что тринадцать великовозрастных балбесов вместо того чтобы направить свою энергию на общественно-полезные дела, развлекались на Новый год гаданием и буквально изнывали от трепета, что же им там достанется.
  - Какой ты жестокий, - шутливым тоном отозвалась Нина. - Не по годам жестокий, Игорёчек, надо же хоть чуть-чуть снисходительнее относиться к слабостям своих ближних, Иначе можно легко нажить себе врагов и прочие неприятности.
  А Сеня на это промолчал, только всем своим видом выразил, что ему пора идти, дома ждут и т. п. Нина в очередной раз покачала головой и не стала его удерживать. Зато Игорь, покосившись на него и как будто не понимая его состояния, тут же вызвался идти вместе - "сходить в студию звукозаписи насчет кассеты, которую отдавал туда две недели назад", студия находится в Советском районе, и с остановки можно уехать даже без пересадок, и потому им по пути. Сеня поёжился под таким откровенным напором, но тоже возражать не стал, из боязни, потому что Игорь сильнее. Так они вместе собрались и вышли из дома, попрощавшись с Ниной Белояр - она стояла у окна, смотрела им вслед и ласково улыбалась. Но Сеня-то был уверен, что эта улыбка предназначалась только и исключительно Игорю, милому, любимому сыночку. На него, Сеню, никто никогда так не смотрел и никогда уже не посмотрит. У его матери другие проблемы.
  На улице было холодно, ветрено. На обледенелой сплошь дороге снег носился маленькими смерчами и норовил попасть мальчикам в лицо, причем не отдельными снежинками, а сразу целой горстью, словно ветер лепил снежки самостоятельно. Небо было низкое и непрозрачно-серое. Ребята кутались в воротники и шапки и карабкались из Подновья к улице Родионова, по крутой горе наверх. Игорь очень легко преодолевал подъем. Казалось, он даже не стал дышать чаще. А вот Сеня заметно запыхался, он при каждом шаге раскачивался из стороны в сторону и каждую минуту отдувался.
  Игорь молчал, пока крутой подъем не закончился, только косился на Сеню, будто не знал, с чего начать разговор. Но вот крутой подъем перешел в пологий, а затем и вовсе сошел на нет, и Игорь, приостановившись и набрав в грудь воздуха, сказал:
  - Сень, у меня к тебе вопрос. Если не хочешь, не отвечай, но по-моему, это очень серьезно. Я несколько раз видел тебя в компании с этим мордоворотом, Плескачом, у вас во дворе, и с вами была Людмилка в каком-то ужасном виде, который не принимают даже откровенные проститутки. Ради Бога, Сеня, если только у тебя есть глаза - ведь ты видишь, что за подонок этот Плескач, а Людмилка еще ребенок глупый.
  Сеня поморщился от досады и тоже остановился, чтобы перевести дух и собраться с силами.
  - Да что я, по-твоему, круглый идиот? Я не разрешаю Людмилке приходить вместе со мной, но она меня не слушает. Она, я так думаю, просто влюбилась. И даже, наверное, знаю, в кого - в Романова Дюмона. Она вокруг него вьется, как муха возле сахара.
  - Этого товарища я не знаю, - задумчиво произнес Игорь. - А тебя-то что занесло к волкам в стаю?
  - Они не волки, - негромко ответил Сеня. - Не надо так говорить, ведь ты их не знаешь, ты ни разу даже не разговаривал с ними.
  То, что Сеня решился возразить, было само по себе достойно удивления, а то, что возразил он именно Игорю, который превосходи его практически во всех составляющих личности, было вдвойне удивительно. Но Игорь не удивился.
  - Странно, - сказал он. - Ты их защищаешь, как своих друзей, а они между делом громят ларьки и нападают на прохожих по ночам. И не надо говорить мне, что это неправда.
  Сеня не стал говорить ему, что это неправда. Он долго молчал, потупившись и краснея и бледнея попеременно, затем ответил еще тише:
  - А может быть, так было нужно.
  Игорь был так потрясен, что молчал до неприличия долго. Затем покачал головой и протянул:
  - Ну, дорогой мой, тут я тебя не понимаю совсем. Если это фатализм, то вовсе не к месту, и прости меня, но на мой взгляд, Плескач и все его приспешники не похожи на ангелов небесных.
  - Они и не ангелы, - беспечно сболтнул Сеня. - Они каратели.
  - Кто? - переспросил Игорь, изменившись в лице. - Как ты их назвал?
  Тот вдруг с необычайной ловкостью повернул разговор в другое русло. Если бы Игорь не был знаком с Сеней с детства, то не поверил бы в такую изворотливость.
  - Игорь, ну что ты взялся читать мне мораль. Как вы мне все надоели. Кстати, раз уж ты такой поборник спокойствия на ночных улицах, поговори со священником из Разовки, с отцом Александром, тут вы точно найдете общий язык. Хочешь, я тебя с ним познакомлю?
  - Я с ним знаком, - холодно произнес Игорь. - Сеня, ты уходишь от серьезного разговора, следовательно, чувствуешь свою неправоту и без моих слов, но либо полагаешься на свои собственные силы, либо не видишь для себя никакой опасности. Значит, продолжать этот разговор бесполезно. Как хочешь. Единственный мой совет, дружище, запри дома Людмилку и не выпускай ее из комнаты, пока она не поумнеет.
  Сеня смотрел на него очень странно - с сознанием уверенности и даже снисходительности. Игорь был окончательно сбит этим с толку.
  - А где ты познакомился с отцом Александром? - спокойно поинтересовался не похожий на самого себя Сеня.
  - Неважно, - ответил Игорь, не сводя с него глаз. - Пока. Еще увидимся.
  Повернулся и ушел на остановку троллейбуса, а Сеня глядел ему вслед с такой улыбкой, словно это он, а не Игорь Белояр, являлся самым сильным. Игорь сразу почувствовал эту перемену в робком, забитом мальчике, но посчитал лучше не озадачиваться чужими проблемами раньше времени, тем более что и сам Сеня воспринял в штыки его попытку вмешаться. Ну и ладно. Как ему будет угодно.
  С отцом Александром Рудаковым Игорь познакомился на экскурсии по Печерскому монастырю. Тогда они поспорили на тему, кстати, чудес, но спор не перешел никаких границ, оставшись в рамках цивилизованной дискуссии. В результате каждый остался при своих, но Игорь время от времени забегал к отцу Александру в гости - полистать какую-нибудь книгу из обширнейшей, доставшейся в наследство библиотеки священника, и их спор продолжался, хотя они уважали мнение оппонента, но не могли допустить, чтобы столь чтимый оппонент придерживался ложных, по их сведениям, взглядов. Нина была тоже знакома с молодым священником. Несмотря на то, что она не верила в Бога, он никогда не отказывался выслушать ее и помочь, если это было в его силах. Больше того, он не скрывал ни от кого свое восхищение этой женщиной, а его жена вообще смотрела на нее как на нечто неземное, пусть и не безгрешное, но отмеченное печатью.
  Сеня стоял там недолго. Даже не стал дожидаться, пока подойдет троллейбус и увезет Игоря с остановки. На Сеню вдруг напало уже знакомое состояние - сознание уплывало куда-то далеко, и он больше не мог даже ощущать, где он находится и что с ним. Вот уж поистине гипнотическое забытье - ведь в это время он вышагивал по улице, но не домой, что было бы естественно, а дальше в Печеры, вглубь массива. Его, как и многих привыкших к улице подростков, видимо, привлекали подвалы, так как он спустился в один из них, в торце большой, длинной девятиэтажки, а перед этим не забыл оглянуться, словно Штирлиц, и при этом находился в своем странном забытьи. Забытье преследовало его в последние дни все чаще, и всё большие куски действительности выпадали из сознания, и он ничего не мог с этим поделать, только с завидной регулярностью каждый день исчезал в этом подвале, будто это была его земля обетованная.
  А Игорь Белояр до студии звукозаписи так и не добрался. Встретил в троллейбусе приятеля и уехал совсем в другую сторону.
  - Привет правоохранительным органам! - поздоровался Игорь. - Осипов, тебя никогда не застанешь дома, но запросто можно застать в общественном транспорте, причем в таком маршруте, каким ты сроду не ездил. Какими ветрами тебя сюда занесло?
  - Белояр! - просиял Осипов. - Мы и правда давно не виделись.
  - Не просто давно, - уточнил Игорь. - Последний раз мы виделись осенью, на мой день рождения. Ты пришел к нам первым и подарил мне часы. А после этого исчез, как человек-невидимка.
  Осипов почесал за ухом.
  - Действительно, - согласился он, - это недопустимо, жить на одной остановке и не видеться месяцами. Но, понимаешь, я совсем закрутился - работы по горло, и семья у меня теперь...
  Игорь засмеялся:
  - Ты говоришь так, будто у тебя теперь уже жена плюс десять-двенадцать детей плюс дедушки-бабушки плюс прадедушки-прабабушки, как в образцовом восточном клане. Да ладно, не смущайся. Это очень хорошо, что и только Натку ты воспринимаешь как целую семью и несешь за нее ответственность.
  Осипов не на шутку разволновался:
  - Ты себе не представляешь, Игорь, как я за нее переживаю. Ее родители так возражали против нашего брака, говорили, что мы еще слишком молоды, что у нас нет никакого будущего, я, право же, чувствовал себя совершенно безнадежным.
  - Я знаю.
  - Я и так ждал, пока она закончит этот свой техникум, сколько же можно еще ждать? Мы ведь любим друг друга и уверены в этом. Они просто считают, что мы слишком молоды даже для такой уверенности.
  - Я знаю, Осипов. Ты молодец, что добиваешься своего и настаиваешь на этом. И все-таки, куда ты сейчас едешь?
  Осипов снова просиял:
  - Представь себе, мы решили купить свой собственный дом и съехать наконец-то с казенной квартиры, так я ее называю. Ты ведь знаешь, это почти что общежитие.
  - Да уж знаю.
  - И вот, я продал машину, родители обещали помочь, и мы еще перед Новым годом выбрали себе маленький домик. В Сормове.
  Игорь присвистнул:
  - Сумасшедший! Это же на краю земли! Как ты будешь ездить на работу?
  - Да уж как-нибудь. Все равно лучше, чем мыкаться по углам, как раньше. Свой дом представляешь?! И вот еду туда, проверить, как Натка с мамками клеят на стены новые обои. Поехали со мной, я тебе все покажу.
  - С удовольствием.
  Вот так Игорь оказался далеко от студии звукозаписи. А пока они добирались до Сормовского района, разговор у них зашел совсем о другом. Об отце Игоря. Как ни странно, именно с Осиповым, хорошим знакомым, но вовсе не закадычным другом, он мог спокойно говорить на эту тему. В самом деле, ситуация сложилась более чем непонятная: Нина Белояр ведь женщина очень чуткая и не может не понимать, как больно Игорю не иметь отца как такового, ни живого, ни мертвого. Ее молчание не имело объяснений. И тем не менее она молчала.
  - Да знаю я, что он мертв, - резко сказал Игорь.
  - Что?
  - Я видел ее на кладбище у могилы, о которой я понятия не имел. Хотя это выглядит некрасиво, и звучит плохо, но я ее выследил. Я не выдержал, Осипов. Увидел, что она куда-то собралась идти и при этом стала как хрустальная статуэтка, тронь ее - и разобьется на мелкие кусочки. И не выдержал, пошел следом. На памятнике написано имя: Белояр Вадим Владимирович и даты жизни. Я их запомнил с первого же раза, как только прочитал. Он родился восьмого августа сорок девятого года и умер девятого сентября семьдесят второго года. Он был совсем молодой тогда, не намного старше, чем я сейчас, и на фотографии очень похож на меня внешне. Только волосы у него были светлее.
  Игорь немного помолчал, но Осипов был слишком потрясен, чтобы отвечать. Они вышли из автобуса на конечной остановке и пошли пешком по широкой тропе вдоль сугробов по краям дороги.
  - Похоже, этот человек действительно был моим отцом. Но он умер за полгода до моего рождения. Мне тогда было всего около ста дней, считая с того момента, как я был зачат, и даже мама, может быть, не была твердо уверена в моем существовании. Сначала я абсолютно ничего не чувствовал возле его могилы, но когда увидел, как он на меня похож был, мне стало жутко. Кем он был и почему так скоро умер - рано или поздно я об этом узнаю. Но в тот момент, признаюсь, мне стало очень страшно.
  - И что ты намерен теперь предпринять? - спросил Осипов, обретя дар речи.
  - Пока ничего, - ответил Игорь. - У меня нет времени. К тому же, я еще надеюсь, что мама сама мне все расскажет. Я знаю, она все понимает. Только ждет чего-то. Дождется в конце концов, когда я сам начну расследование.
  - Если хочешь, я тебе помогу.
  - Спасибо, но пока не надо. Я еще не готов к таким разоблачениям.
  - Я всегда в твоем распоряжении. Смотри, вот дом. Дым коромыслом!
  И впрямь, там кипела работа, а при их появлении три усталые, но довольные собой работницы решили перекурить. Сочинили чаепитие и заставили Игоря к ним присоединиться. В благодарность за это он предложил свою помощь и взобрался на стремянку. С его помощью они быстренько справились с самой большой комнатой в доме. После этого он сказал им, что они напомнили ему героинь старых советских фильмов, и ушел домой, а они в очередной раз убедились, что это самый лучший мальчик в городе, и его мать просто гениальна, раз сумела воспитать такого сына.
  Игорь ехал домой в темноте, один, но с хорошим настроением. Жена и мать Осипова и его теща всегда веселили его. В отличие от самого Осипова - к приятелю Игорь относился серьезно. И иногда очень сожалел о том, что к такому возрасту не нашел себе настоящего друга, такого, о каких пишут в книгах. Иногда он даже сомневался, существует ли такая дружба в действительности. Наверное, не существует, потому что он не видел ее собственными глазами, хотя бы на чужих примерах. До сих пор он видел проявления исключительно собственнических интересов. Это и сделало его отчасти скептиком.
  Разговор об отце, пусть и состоявшийся давно - днем, не давал ему уснуть. Но в те минуты, когда Нина заглядывала к нему в спальню, он старательно прикидывался спящим. Ни к чему ей знать о его неприятностях. Это ужасно - не иметь возможности не только похвастаться своим отцом, но и сказать, что он вообще был, неважно какой, неважно когда, но знать, что ты появился на свет не искусственным путем!.. Теперь-то Игорю, по крайней мере, известно, как звали отца, когда у него был день рождения. Мертвый отец стал обрастать плотью - земными мелкими подробностями, и даже само это понятие перестало быть некоей абстракцией, отвлеченностью, оно стало ближе и роднее. Как будто это даже не отец, а ангел-хранитель, который всегда следит за ним и прикрывает крыльями, чтобы с ним не случилось беды. Но Игорю этого уже слишком мало. Он хотел знать об отце всё. А всё об отце рассказать могла только Нина Белояр.
  И рано или поздно она всё о нем расскажет.
  Озарение
  Эдгара Тимофеева Сеня Шевченко встретил на улице случайно. Складывалось впечатление, что Сеня всех встречал случайно на улице, а от его воли ничего не зависело. Просто Эдгар шел домой от тетки, нес с собой гостинец - торт из вафельных заготовок с вареной сгущенкой. Сеня тоже кое-что нес - это-то и заинтересовало Эдгара больше всего, потому что нес Сеня невиданную в здешних краях книгу. Она была издана явно за рубежом, о чем говорила белоснежная гладкая бумага и кричащими красками расцвеченная суперобложка. Эдгар, конечно же, не мог упустить случай взглянуть на книгу и попросил посмотреть. Сеня, как всегда, страшно смутился и принялся отнекиваться: мол, вещь не его, он только брал почитать, и теперь несет ее владельцу. В общем, это было обычное поведение Сени Шевченко, но Эдгар не отступал и настаивал на своем - и настоял-таки. Сеня достал книгу из своей сумки, с которой он и в школу всегда ходил, и подал Эдгару. Тот обращался с ней как знаток и любитель, пролистывал странички бережно и раскрытой ладонью поглаживал обложку. Издание было добротное, ни грамма не походило на "желтизну". Эдгар покосился на Сеню, увидел, что он отвлекся на витрину магазина одежды, и решил пока познакомиться с содержанием. Сеня же отвлекся не совсем на витрину. Просто он погрузился в свою очередную прострацию, глаза его смотрели в никуда, и Эдгару потребовались бы усилия, чтобы в тот момент вернуть его к реальности.
  Книга называлась "Путь свободы к радости". Автором ее был назван Рабио Прамен. Диковинное имя, Эдгар даже затруднялся определить этническую принадлежность автора. Первая страница показалась бы читателю началом фантастического романа - всю главу составляло подробнейшее описание рая. Он представляет собой некое параллельное измерение, куда переселяется душа праведника после физической смерти, после смерти человеческого тела. В этом измерении нет ни огородов, ни деревень, ни севера, ни юга, ни дня, ни ночи. В этом измерении, короче, нет ни времени, ни пространства, только вечность и бесконечность, где душа праведника раскрывается, как цветок под солнечными лучами, и прямо-таки благоухает блаженством. В этом измерении праведник сам становится воплощением живого божества, единого и присущего всему окружающему миру - животным, растениям, человеку, земле, воздуху, небесам, огню... космосу. В райском измерении нет также ни движения, ни неподвижности - оно, это измерение, абсолютно. Единственное и неповторимое, чего никто никогда не видел и о чем все мечтают. И вот в чем штука - попасть туда можно, при особом желании, и не умирая.
  - Слушай, мне пора идти, - напомнил о себе Сеня. - Я замерз.
  - Сейчас, сейчас, - пробормотал Эдгар.
  Видел ли кто-нибудь, как прекрасна радуга на фоне черных туч? Так вот, это один из путей в то измерение. А кто умеет лежать на поверхности воды на спине, знает, какое это чудесное ощущение, когда тебя колышет вода и греет ласковое солнышко, а ты лежишь себе с закрытыми глазами и блаженствуешь, легкий и свободный... Эдгар вдруг почувствовал это так реально, что закрыл глаза и глубоко вздохнул, как в бассейне, когда лежишь на спине... Его как будто увело в сторону от действительности...
  - Эдик, мне пора, - жалобно произнес Сеня, переминаясь с ноги на ногу.
  - Подожди еще минутку, - попросил Эдгар.
  Снились ли вам когда-нибудь полеты среди звезд? Пытались ли вы продлить мгновения сна, в котором у вас исполнилась самая заветная мечта всей вашей жизни? И вообще, ваши мечты сбывались когда-нибудь, кроме как во сне? Известно ли вам, как это прекрасно? Может быть, еще нет? А хотелось бы? В райском измерении все мечты исполняются сами собой, так как вы становитесь воплощением живого бога, а для него, живого бога, нет ничего невозможного.
  - Эдик, - умолял Сеня.
  - Ну подожди еще!
  - Не могу! Имей же совесть!
  - Дай мне ее тогда домой почитать!
  - С ума сошел! Это не моя книга! Я и так ее уже давно не отдаю.
  Эдгар очень не хотел отвлекаться от книги, так его заинтересовавшей.
  - Сеня, минутку. Давай договоримся так. Ты сейчас несешь ее владельцу, попроси ее для меня, почитать, я ее верну немедленно. Или хочешь, я пойду с тобой и попрошу сам?
  Сеня вдруг испугался:
  - Ох, нет! Пожалуйста, не делай этого. Я попрошу, и если он разрешит, то я принесу книгу тебе домой. Хочешь так?
  - Конечно. И желательно сегодня. Пока каникулы, можно читать что хочешь. Не забудь только.
  - Ладно. Если он разрешит, занесу сегодня же.
  - А кто это - "он"?
  Неожиданно Сеня побледнел и ответил почему-то шепотом:
  - Профессор.
  - А почему шепотом? - удивился Эдгар.
  - Потому что нельзя.
  Эдгар недоуменно пожал плечами, и они расстались. Эдгар пошел домой, задумавшись до необычайно глубокого состояния. Причем думал он не о книге как таковой и не о ее содержании даже. Это были общие мысли о жизни и смерти, о смысле существования, о добре и зле, и чем дальше, тем глубже он погружался в недра потустороннего мира. Он шагал медленно, хотя холодная погода подгоняла шевелиться поактивнее. Такого с Эдгаром не случалось уже давно - только затянувшаяся "черная" депрессия могла навести на раздумья о вечном. Книга неизвестного Рабио Прамена всколыхнула его до самого основания. Это ощущение давало ему и повод порадоваться - показывало ведь, что он способен чувствовать и сочувствовать, иными словами - что у него есть сердце.
  Сеня не забыл выполнить данное обещание. Занес Эдгару книгу в тот же вечер. Предупредил:
  - До понедельника. Только тебе вряд ли понравится. Профессор говорит, что почти никто не прочитывал ее до конца. Не смогли.
  - А ты читал? - спросил Эдгар.
  - Да. До конца. Она действительно очень страшная. В общем, как хочешь. Постарайся прочитать ее до понедельника.
  - На беспокойся, я успею.
  Сеня пожал, в свою очередь, плечами, словно "умывая руки" и тем самым снимая с себя всю ответственность за дальнейшее развитие событий. Но когда он уходил из дома Тимофеевых, на губах у него появилась улыбка Игнасио Лойолы, и он покосился на окна этого дома с выражением превосходства в глазах - в этих больших, прозрачных, девчоночьих глазах всеми забитого мальчика.
  Эдгар с такой жадностью схватил книгу и зарылся в ее страницы, словно от этого зависела его жизнь. До того момента ни одно произведение так его не возбуждало, будь то литература или музыка. Для начала он вернулся к первой главе, к описанию рая, чтобы прочесть его не спеша, как на улице, и более внимательно. Вообще-то для Эдгара вопрос о существовании рая или ада не был актуальным (а кто его знает, есть они или нет, придет время - и всё само собой встанет на свои места), и тем не менее описание рая в книге его впечатлило и даже почти убедило. По крайней мере, очень, очень хотелось верить в такое вот параллельное измерение, где душа воплощается в живого бога...
  Вторая глава уже ближе была к роману-фантастике, а скорее даже к мистическому роману, вроде "The Omen". Когда-то давным-давно и в нашем измерении было разлито такое же блаженство и такая же красота, как и в раю. Все люди жили вечно и никогда не старели - истинный Олимп, не иначе. Но вот однажды, во время грозы, сильная белая молния вонзилась в огромный тысячелетний дуб и сожгла его до самого корня. Из черного праха этого дерева, политого волшебным дождем и согретого теплым солнышком, возникло некое существо, внешне похожее на человека, только крылатое. Это был демон зла, Свюк. Он открыл глаза впервые в черную ночь. Безлунную и пасмурную, и внутри у него было так же темно и пасмурно. Он не хотел, чтобы наступало утро. Он вредил природе и людям, пока природа не устала терпеть его бесчинства, собралась с силами и создала его антипод - гения добра, Гуми. Он образовался из чистейшего снега горных вершин и солнечного света. Он был также крылат, но, в отличие от Свюка, был блистательно-белого цвета, как снег, и у него были золотисто-рыжие волосы, как солнце, голубые прозрачные глаза, как небо, и во лбу горела алая звезда, как раскаленный уголь. Это было самое прекрасное существо во всей вселенной. И вот настал момент, когда они сошлись в смертельном поединке, и один из них непременно должен был в этом поединке пасть мертвым. Такова была логика всего мирового развития - в столкновении, борьбе и победе или поражении двух абсолютных начал, добра и зла. И всё живое замерло в трепетном ожидании... Поединок длился семь дней и семь ночей без перерыва. Противники во всем были равны друг другу, поэтому никто не мог получить преимущество. Каждому из них была нужна помощь людей, но люди сомневались, колебались, не решались принять чью-либо сторону, ведь им никогда раньше не приходилось быть свидетелями столь грандиозных событий. А пока они колебались, битва гигантов перешла уже в соседние измерения, затрагивая уже и самый космос. Но по-прежнему никто из них не получал перевеса. Но вот произошло решающее движение во всеобщей материи - Гуми и Свюк сражаются до сих пор, а их ангелы и слуги, возникшие из капель их крови, которые упали на землю во время схватки, ведут борьбу между собой везде, куда ни глянь. День борется с ночью, свет - со мраком, тепло - с холодом, душа - с телом... Взгляни вокруг себя, и ты убедишься в правоте этих слов.
  Глава третья. Земля - это безнадежно устаревшее измерение. Оно полностью исчерпало себя и в материальном, и в духовном плане и обречено на самоуничтожение. Оно уже дает понять своим обитателям, что его время подходит к концу, и людям пора перебираться в другие измерения, пока они не погибли вместе со своей реальностью, в которой они существуют. Для этого есть множество способов. Самый верный и самый короткий путь к спасению - стать ангелом и слугой Гуми и повсюду стремиться за своим богом, то есть Гуми, и сражаться со злом во всех его проявлениях, не отступая ни на шаг. Тогда ты сам будешь олицетворением света, и с твоей помощью добро одержит окончательную победу, поскольку численность последователей Гуми перевесит на весах вечности численность последователей проклятого, вредоносного Свюка.
  Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор и последуешь путем радости и света. И пусть на этом пути тебя ждет множество разочарований и подлинных страданий, пусть тебе придется преодолеть множество препятствий, но ведь зато и награда за всё ожидает немалая - царить в райском измерении вместе с пресветлым Гуми и самому быть частью, воплощением живого бога. И неважно, как ты называешь источник и первооснову вселенной - Богом, Аллахом, Иеговой, Иисусом Христом, Буддой, Магометом, Заратустрой, эта сила едина независимо от наименований. Важно, на чьей ты стороне, Гуми или Свюка, добра или зла, света или тьмы, и что именно ты лично сделал для победы Гуми над Свюком. И если ты ничего не сделал, или, еще хуже, если тебе все равно, кто из них победит и на чьей стороне правда, то ты в скором времени погибнешь вместе с этим прогнившим насквозь порочным измерением. Время гибели приближается, определены и вычислены семь решающих, последних знамений, после которых это измерение, вместе с Мировым Злом, будет уничтожено Космосом. Спасутся только избранные - гумиты. На них будет наложен особый знак - их душа, или аура, кому как больше нравится, станет белоснежной, и такие души Космос уничтожать, понятное дело, не станет, потому что они являются символами и носителями добра и света. А если ты не гумит, душа у тебя может быть любого цвета или даже разноцветной, как же тогда Космос узнает, способен ли ты принести пользу Миру, или тебя стоит смешать с этим поганым измерением, с этой вонючей клоакой, вместилищем всяческих преступлений, и уничтожить наравне с прочими мутантами? Задумайся об этом, пока не поздно! Потому как вышеназванные семь знамений уже вот-вот начнут проявляться.
  Забыв обо всем на свете, Эдгар читал книгу, словно в трансе, то первой до последней страницы. Он не заметил, как вернулись домой родители и Борис Новиков, он долго не замечал, что в комнате уже темно и пора включить свет, он не отозвался и даже огрызнулся, когда его позвали ужинать. Он был под таким впечатлением от прочитанного - Сеня был прав, это удивительная книга, потрясающая книга, таких книг еще никто не писал и не читал! Насколько это не похоже ни на что из того, что Эдгар прочитывал раньше, а для его возраста это вовсе не мало! Эдгар очень тонко чувствовал энергетику литературы, словно ясновидящий. Тем более удивительным впоследствии казалось всем то воздействие на юношу этого, в общем-то, не грандиозного по замыслу и размаху произведения. Видимо, так сложились обстоятельства, настроение, погода, что Рабио Прамен показался ему великим автором, а его книга - Великим Словом Будущего. Эдгар долго не спал, перебирал в уме все прочитанное, рассматривал его со всех сторон, оценивал и любовался красотой и правотой.
  На следующий день он встал очень рано, не стал завтракать и ушел, чтобы успеть застать дома Сеню Шевченко. Он, то есть Эдгар, по-прежнему находился в новом для себя состоянии, которое ему почему-то нравилось, и хотелось сохранить это состояние в се6е подольше. Он нес с собой, прижимая к груди, драгоценную книгу Прамена и при этом вовсе не хотел ее отдавать. Он просто не мог с ней расстаться, словно от нее, опять же, зависела сама жизнь. Он чувствовал себя так, будто ему, слепому от рождения, открыли глаза и показали чудесный мир, которого он не знал, а теперь вновь хотят отнять зрение. Он чувствовал вместе с тем и своего рода голод - информационный голод, так как догадывался, что эта книга не является единственной, написанной на эту тему Рабио Праменом, и твердо решил прочесть все или погибнуть без знания, как гибнут в пустыне от жажды. Обидно, что сведения придется узнавать от Сени Шевченко. С ним Эдгар никогда близко не сходился, они были просто одноклассники, слишком разные по характеру и общественному положению, чтобы иметь точки соприкосновения. Но ничего не поделаешь, раз уж именно Сеня имеет доступ к тому, чем Эдгар заинтересовался, то Эдгару придется раскручивать Сеню. Ох, насколько же проще было бы иметь дело не с Сеней, а, к примеру, с Игорем Белояром...
  Сеня был дома. Дома была и его мать, и младшая сестра, Людмилка, дикая и шипящая, как маленький тигренок. Жили они скверно, даже хуже, чем Ордынские, так как мать Сени Шевченко, любила спиртное, а девочка в период взросления нуждалась в особом уходе и отношении. В другое время Эдгар обязательно обратил бы на это внимание, но в тот момент его занимал исключительно Рабио Прамен. Зато Людмилка мгновенно заметила отличие гостя от брата - он был одет в дорогой свитер и благоухал туалетной водой, его сапоги были из настоящей кожи, и вообще, по сравнению с Сеней он казался чуть ли не Кевином Костнером. Поэтому Людмилка сначала смотрела на него во все глаза, а затем нагрубила и ушла в другую комнату. Эдгару же было все равно, он пришел не к ней.
  Сеня, кстати, почти не удивился его приходу. Он сам выглядел неважно - весь желтый, как мумия, в потертой, измятой одежде, и взгляд у него был отстраненный, как будто его держат под гипнозом. Но Эдгара заботил не внешний вид Сени Шевченко.
  - Привет, Сень, - торопливо начал он. - Я уже прочитал книгу. И я хотел у тебя спросить, где живет профессор, о котором ты говорил. Мне нужно с ним встретиться.
  Сеня в панике бросился к порогу и резко захлопнул дверь.
  - Не произноси этого вслух! - воскликнул он. - Сумасшедший! Так громко!
  Эдгар так изумился, что послушно понизил голос.
  - Но мне нужно с ним встретиться. Действительно, очень нужно. Ты знаешь, где он живет, так скажи мне.
  У Сени на лице появилось такое выражение ужаса, что будь у него волосы подлиннее, они дружно встали бы дыбом, как веник. Мало того, его стала бить дрожь и даже застучали зубы - он буквально трепетал.
  - Ты что! - зашипел он. - Ты что! НИКТО не знает, где ОН живет! НИКТО! Понял? Я никуда не могу тебя отвести.
  Эдгар опешил.
  - Но ты же брал у него книгу, и понесешь ее обратно.
  - Да! Но ведь не туда, где ОН живет!
  - Ну, я пойду с тобой, когда ты понесешь ему его книгу.
  С Сеней опять случился приступ трепета. Он схватился за голову.
  - Эдик, нет! Ты окончательно спятил. Забудь об этом. Это невозможно, невозможно! Я не могу, правда, ничего не могу сделать. Уходи, пожалуйста.
  - Что за чепуха, - рассердился Эдгар. - Я тебя умоляю, это очень важно для меня.
  - Я верю тебе. Но помочь не могу, пойми. Это невозможно.
  Он немного помолчал и добавил робко:
  - Это опасно для меня. А для тебя еще опаснее.
  Еще раз помолчал и добавил почти шепотом:
  - Не лезь в это дело. Добром это не закончится.
  Эдгару недосуг было задумываться, искренне Сеня его предостерегает или такой таинственностью хочет сильнее разжечь его любопытство. Он слышал только то, что Сеня не желает ему помочь, и это вынуждало его давить на приятеля настойчиво и бесцеремонно.
  - Слушай-ка, - произнес Эдгар. - Ты это брось. Ты меня знаешь. Я найду твоего профессора, независимо от того, поможешь ты мне или нет. Ты знаешь моего отца. Если я попрошу, он достанет твоего профессора хоть из-под земли. Это не вопрос. Но я не хочу конфронтации. Честно. Я хочу с ним, профессором, только поговорить. Не создавай себе проблем, Сеня. На меня можно положиться, я не обманываю. Только поговорить с профессором, больше ничего. Клянусь. Ну, честное слово. Сенечка, пожалуйста. Это для меня действительно очень важно.
  От страха Сеня впал в столбняк, так что Эдгар испугался, не перегнул ли он палку. Но Сеня так же внезапно зашевелился - подошел к двери, проверил, не подслушивает ли их кто-нибудь. Их никто не подслушивал. Даже Людмилка убежала на улицу, а мать давно ушла на работу. Ребята были одни. В другое время такая нарочитая секретность рассмешила бы Эдгара, теперь же он не обращал на нее внимания. Он только ждал, когда Сеня начнет объясняться.
  - Слушай же, раз тебе так нужно, - вполголоса заговорил Сеня. - Только сначала я должен тебя предупредить: я расскажу тебе о странных для тебя, может быть, вещах. Ради Бога, не болтай языком где попало. Я знаю, ты не станешь вредить мне нарочно, но можешь нечаянно выдать меня. Имей в виду, это будет для меня очень плохо. Я не должен никому выдавать тайну. Это, вообще-то, не такая уж тайна, но... Ты сам поймешь.
  - Ладно, - буркнул Эдгар. - Дальше.
  - Сеня стрельнул глазами и продолжил:
  - У нас в городе есть группа людей... Не такая большая, но... и не маленькая. Это неважно. Мы собираемся вместе два раза в неделю и... молимся... вместе.
  - Что? - не понял Эдгар. - Баптисты, что ли?
  - Нет, не совсем... Но что-то вроде этого.
  - Ну, - разочарованно протянул Эдгар. - В книге вовсе не про это написано. И не об этом я хотел говорить с твоим профессором.
  - Ты не дослушал меня, - упрекнул Сеня.
  Эдгар нетерпеливо двинулся на стуле:
  - Тогда продолжай. Не бойся, я не болтун. Продолжай, раз уж начал.
  Сеня вновь помолчал, словно собираясь с духом.
  - Ладно, Эдик. Но прошу еще раз: помалкивай об этом. Иначе у меня будут большие неприятности. Так вот, мы собираемся два раза в неделю абсолютно все, чтобы молиться, но... туда можно приходить хоть каждый день. Некоторые... многие так и делают. Там мы собираемся, советуемся с Профессором по разным вопросам, и он нам всем всегда помогает. Не смейся, он очень могущественный человек, и... я думаю, он может все. По крайней мере, я никогда не слышал, чтобы ему что-то не удалось.
  - А, - снова перебил его Эдгар. - Клуб по интересам.
  - Да, - согласился Сеня. - Очень похоже. Но тоже не то. Мы еще изучаем там... философию... ну, читаем книжки, вроде вот этой. Это очень интересно. Я хожу туда давно, уже около года, и мне нравится.
  - А почему это такая тайна?
  Сеня замялся:
  - Ну... милиция нас не жалует, а церковники просто ненавидят. Они пользуются малейшим предлогом, чтобы подвергнуть нас репрессиям. Нас уже несколько раз выгоняли из того места, где мы собираемся. Поэтому мы таимся от других, осторожничаем. Вот так.
  Эдгар, в свою очередь, немного помолчал. Затем спросил:
  - А я могу туда прийти? Мне только нужно поговорить с вашим Профессором...
  - К нам может прийти любой человек. Но чтобы стать... как бы лучше выразиться... настоящим...
  - Посвященным, - подсказал Эдгар.
  - Да, посвященным. Для этого те, кто хочет, должны пройти испытания, доказать свою преданность делу, свою веру... Ну, ты понимаешь...
  - Да. Мне нужно поговорить с вашим Профессором. Ты отведешь меня к нему?
  - Ну... если ты настаиваешь.
  - Настаиваю.
  - Хорошо. Придешь ко мне завтра, и я...
  - Сегодня, - потребовал Эдгар.
  Сеня посмотрел на него искоса и угрюмо спросил:
  - Что за спешка? Неужели так приспичило?
  Эдгара покоробило от последнего слова, но он честно ответил:
  - Да.
  Сеня вздохнул.
  - Хорошо, Эдик. Сегодня так сегодня. Приходи тогда уже не ко мне, а на остановку троллейбуса. Пойдем вместе. Тут не очень далеко. Не знаю, как Профессор воспримет твой приход. И прошу тебя еще раз: помалкивай. Иначе будут неприятности у всех, а самые большие неприятности - у меня. Пожалуйста.
  - Не волнуйся, Во сколько обычно ты выходишь?
  - В четыре. Но можно и раньше. Просто Профессор появляется там около пяти.
  - Я буду в четыре на остановке, - пообещал Эдгар.
  Домой идти не хотелось, и он туда не пошел. Уехал в другую часть города, к Московскому вокзалу, где можно было бродить хоть сутками. Эдгар и бродил там, полностью погрузившись в свои мысли и не замечая ничего вокруг, словно Сеня Шевченко заразил его своим полугипнотическим забытьем. Между тем тут начинались прелюбопытные события - шумное преследование банального мошенника с наперстками, без которого не обходился ни один большой вокзал в нашей стране, и не берусь утверждать за последние годы, но тогда наперсточник казался непременным атрибутом железнодорожного вокзала, порождением железной дороги, отпочковавшимся от пары бесконечных, зеркально отполированных рельсов. Мимо Эдгара промчалась служебная машина с подкреплением, будто схватить жулика способна лишь целая дивизия, и Эдгар невольно поморщился. Нетто чтобы он очень уж не любил милицию, но ни капли не уважал ее, потому что видел, как униженно она ластится к действующим политикам, в том числе и к его отцу. Эдгар был не столь жесткий и категоричный, как, например, Игорь Белояр, но таких откровенных подлизываний не выносил, несмотря на свою мягкость.
  Погода стояла очень холодная, но он и мороза не замечал. Как совершенно посторонний человек, он вспоминал всю свою прошедшую жизнь (как ни странно, она казалась ему долгой) и безжалостно анализировал ее.
  И правда, ну что он, Эдгар Тимофеев, собой представляет? Да ровным счетом ничего примечательного. Слишком уж он обласкан семейным житьем-бытьем, отсутствием родительских неурядиц, обеспеченностью материальной. Проводя свои дни в такой благоприятной атмосфере, он не имеет ни малейшего представления о реальном мире, о простых людях, об обыкновенных чувствах. Из прочитанных ранее книг он примерно мог бы сформулировать общую идею смысла жизни - сделать окружающий мир хоть чуть-чуть лучше. Но все это было лишь в теории, красивые мысли, правильные мысли, не больше. А вот что на практике? Сделал ли он хоть что-нибудь для осуществления этих мыслей? Нет, нет и еще раз нет! Он только валялся в кресле, почитывал литературу, послушивал музыку, учился в школе, а все свои великие свершения откладывал на будущее, на те дни, когда он закончит школу и вуз и станет известнейшим журналистом. Тогда у него в руках будут возможности творить добро, думал он. Идиот несчастный! А пока-то что, можно вот так лежать камнем и ждать, когда наступит время действовать? А вдруг оно уже наступило, а он этого и не осознаёт, дурак? Ведь под лежачий камень вода не течет!
  Так чего же он ждет?!
  Он метался вокруг Московского вокзала по улицам, как умалишенный, то почти бегом, то едва волоча ноги, как нищий бродяга. И нечего, нечего оправдываться молодостью, незнанием путей и способов, тем, что всё впереди. Может быть, пройдет столько времени, и произойдет столько событий, что добро начнет твориться само собой, без участия человека, а он, ничтожный и презренный Эдгар Тимофеев, по-прежнему будет откладывать все самое важное на потом, привыкнув к этому и почитая себя полезным обществу... Бр-р-р, какая мерзость! Немедленно прекратить!
  А все эти его романтические мечтания о любви? Его прямо-таки передернуло от отвращения к самому себе. Нужно срочно спасать людей, а он - рассюсюкался! Перед Раей Беловой расплылся, как сливочное масло на огне. Внезапно он представил ее себе очень отчетливо, какой она была у него на вечеринке на Новый год. Пьяная, вульгарная и при этом властная - фурия какая-то, а не девочка. И ради нее он готов был пожертвовать... чем-нибудь? Неужели он был на это способен? Ужасно, ужасно, просто нет сил на себя смотреть, такого жалкого и никчемного.
  Неужели это вообще он?
  А ведь он не без способностей, у него есть все данные, чтобы изменить этот мир к лучшему. И тогда, может быть... может быть, тогда Космос пожалеет этот мир и не станет его уничтожать. Жалко все-таки. Вон как тут красиво... кое-где. А пусть даже и не пожалеет, все равно надо что-то делать, что-то менять, но ни в коем случае не сидеть сложа руки. Не ждать чего-нибудь. У моря погоды. Иначе можно опоздать.
  Странно, что такие замечательные мысли не приходили ему в голову раньше. Он не потерял бы столько времени, прожигая свою драгоценную жизнь в кресле с книжкой в руках и под музыку. Надо же, сибарит нашелся, эпикуреец - обязательно в кресле, с книжкой, и непременно под музыку! Зла на себя не хватает. А вот Сеня Шевченко не имеет кресла. И магнитофона у него нет, что уж говорить про книги. Он и одевается чуть ли не в обноски. Людмилка, которую он мельком видел в дверях, точно была в обносках - на ней была такая застиранная мальчишеская майка, что из синей она давно превратилась в грязно-серую. Позор, позор Эдгару Тимофееву!
  Вот что представляла собой его жизнь. Паразитическое существование, точнее сказать. Вот от куда бралась эта тоска и заунывность, иногда поражавшие его посреди самого развеселого настроения - несомненно, это его совесть била тревогу и давала ему понять, что он живет неправильно. И если уж менять окружающий мир, то начать следует прежде всего с самого себя. И никак иначе.
  Он очень давно искал свой путь. Наконец-то, он его нашел. И теперь с него не свернет. Ни за что на свете. Теперь-то его пустая, как бутылка, жизнь наполнится содержанием и подлинной глубиной. Есть к чему стремиться.
  Вокруг Московского вокзала Эдгар бродил до темноты. Впрочем, для него было важно только то, что скоро Сеня Шевченко отведет его к Профессору, который даст ему новые книжки, а те, в свою очередь, дадут ему ответы на все его вопросы. Он забыл даже о том, что у него есть дом, а в доме - родители, сбившиеся с ног от беспокойства, и Борис Новиков, занятый только собственной персоной, и милая сердцу (прежде) комната с любимыми кассетами и Эрве Базеном на столе, а между страницами вложен календарик с Виктором Цоем, вместо закладки... Все это было теперь так далеко от Эдгара - он увлекся своей новой идеей и не думал ни о чем другом. Он должен найти ответы на вопросы.
  Сразу вслед за этим решением Эдгар почувствовал необычайный прилив энтузиазма, сродни тому, который охватил и Бориса Новикова.
  Вперед к победе Добра над Злом!
  На остановке было уже совсем темно, иначе Эдгар, может быть, и заметил бы очередные странности в Сенином поведении. На сей раз в нем нисколько не было робости, зато появилась решимость, похожая на отчаянную решимость обреченного, и какое-то тупое упорство. Лицо его было мрачно, даже глаза потемнели, лоб прорезали складки. Он ничего не говорил, а если и цедил сквозь зубы, то только что-нибудь для себя, для своего успокоения. Что касается Эдгара - тот шел рядом с ним летящей походкой, словно и вправду увидел впереди свет спасения. И попадись им в этот момент по дороге кто-то, кто крикнул бы: "Остановись", они смели бы его с пути, как мелкое препятствие. Так, наверное, вышагивали по улицам юные последователи Адольфа Гитлера - чувствуя себя хозяевами этих улиц и хозяевами своей судьбы.
  - Профессор сегодня точно там будет? - спросил Эдгар.
  - Обязательно. Он бывает каждый день. Правда, недолго.
  - Каждый день? А вдруг у него не получится?
  - Как так - не получится? - не понял Сеня.
  - Ну, вдруг у него не получится прийти. Например, он заболеет...
  - Не мели чепухи, - заявил Сеня. - Профессор никогда не болеет.
  Эдгар отнюдь не был убежден такими словами.
  - Почему ты так в этом уверен? - настаивал он. - Ваш Профессор тоже человек и...
  - Нет, - прервал его Сеня. - Не будем сейчас говорить об этом. Ты его увидишь и сам все поймешь, и перестанешь задавать глупые вопросы.
  Это еще сильнее разожгло любопытство Эдгара. Они увеличили шаг.
  Но вот, наконец, они добрались до этой длинной девятиэтажки в глубине жилого массива, в торце которой находился вход в подвальное помещение. В отличие от всяких кооперативных мастерских по ремонту бытовой техники, или хотя бы школы моделей СТИЛЬ, тут не было никаких опознавательных знаков, и дверь была закрыта, но не заперта. Дом был уже не новый, кое-где на углах крошилась штукатурка, и ступеньки у лестницы порядком поистерлись, так что наружу выглядывала отполированная до блеска арматура. Стены были сплошь покрыты всякими надписями, в том числе и неприличными, и матерными. Сразу видно, что это местечко облюбовали для своих собраний подростки из категории "трудных". Это все Эдгар мог бы заметить без труда и теперь, в темное время суток, так как прямо тут стоял желтый фонарь и горел, вызывающе одинокий, вопреки всем обстоятельствам, мешающим гореть всем остальным фонарям в этом районе. Зато двор темнел, как открытый ад, а окна домов казались не символами жизни в этом темном царстве, а погребальными свечами, они лишь усугубляли повсеместную мрачность. И хотя на часах был только еще конец рабочего дня, здесь было тихо и страшно, как в полночь в чаще леса.
  Эдгар ни на секунду не усомнился в Сене Шевченко, который посторонился, пропуская его вперед и указывая рукой на дверь подвала. При этом лицо его в желтом свете фонаря вдруг стало совсем беспомощным, словно он вот-вот заплачет, и рука, указавшая на дверь подвала, дрожала, хрупкий тростниковый прутик в широком рукаве куртки. Эдгар не замечал ничего, он шел вперед, грудью на баррикады.
  Ржавая сетка была присыпана снегом, ступеньки же - тщательно вычищены. Дверь открывалась тяжело и противно скрипела, она как будто не хотела впускать ребят внутрь. Там было еще темнее, чем на улице, он зато каждый звук раздавался звонче в воздухе, в котором был разлит приятный одурманивающий аромат, похожий на свежий, летний запах зеленого сена. То ли от сквозняка, то ли сама по себе, по инерции, входная дверь с грохотом захлопнулась, ребята вздрогнули и вынуждены были взяться за руки, чтобы не потеряться.
  - Не бойся, - своим обычным, робким голосом сказал Сеня.
  - Я и не боюсь, - очень бодро ответил Эдгар.
  Признаться честно, вся эта картина полностью соответствовала тому, что он ожидал увидеть. Гонимая истина и ее источник не могут, не должны скрываться во дворцах и хоромах. Ее прибежище - сырые подвалы и ночной мрак. А ее носители - худощавые подростки с огромными, вечно голодными глазами... Вперед, только вперед!
  Как громко скрипела эта крепкая, обитая железом дверь, как тяжело она открывалась и как легко и сразу наглухо захлопнулась за спинами вошедших в нее ребят! Словно их поглотил не обыкновенный подвал, обиталище крыс и подростков, а чудовищная ненасытная утроба, которой эта дверь служила пастью.
  Вперед, только вперед. К истине.
  Почти сразу после этого начался снегопад. В воздухе было морозно и тихо. В желтом конусе фонарного света мирно появлялись и парили снежинки, потом снег повалил густыми хлопьями, которые, казалось, подгоняли друг друга быстрее падать. Ступеньки мгновенно засыпало, а дверь, открываясь наружу, оставляла после себя полукруглый черный след. Мальчики находились в подвале до поздней ночи, до половины первого. Сеня ушел раньше Эдгара, около полуночи. Давно покинул это заведение и Профессор. Но зато оставалось еще много народу, который растолковывал Эдгару, что есть истина. О, этот народ знал истину, доподлинно, видел ее в лицо, здоровался с ней за руку. Как можно им не верить.
  Эдгар вышел из подвала слегка понурый, но с воскресшей душой. Ему показали свет в конце тоннеля. Он потерял счет времени и очень удивился, когда застал у себя дома настоящее светопреставление. Он почему-то не осознавал, что этот день для него буквально канул в Лету. Он ушел с раннего утра без предупреждения и вернулся только ночью. Отец бродил по гостиной с телефоном в руках и все не решался позвонить в милицию, снимал трубку, подносил ее к уху и вновь клал ее на рычаг. Марианна уже не рыдала. Она с видом Ниобы сидела на диване в объятиях Бориса Новикова, который вздыхал и гладил ее по голове, как школьницу, и из ее глаз беспрерывно текли слезы. Эдгар несколько минут безучастно глядел на них. Между тем его появление вызвало небольшое смятение, а затем - грозную бурю. Отец потрясал над головой кулаками, как трагический актер в исполнении патетического монолога, Марианна вновь разразилась рыданиями, хотя раньше она была вовсе не была подвержена истерикам, а Борис Новиков самоустранился и с лестницы снисходительно наблюдал за развитием событий, сложив руки на груди. Эдгар смотрел на них поочередно - сквозь них, так как он их почти не видел, почти не хотел видеть, и его не затронула эта буря. Он хотел лишь одного - поскорее пройти к себе в комнату, лечь и обдумать все то, что он сегодня услышал и понял. Его мысли были далеко, душа законсервировалась, чтобы быть принесенной в дар его новой идее, его новой жизни. Вскоре так и произошло. Отец полностью высказался, Марианна успокоилась тем, что ее сын жив и здоров и вернулся домой, Борис Новиков сделал сонный вид, громко зевнул и ушел к себе, чтобы продолжить свой роман. Эдгар без ужина поднялся в свою спальню и свернулся калачиком на кровати. Этот день опустошил его - Профессор и его народ умело расчистили место для новых насаждений. Эдгар был уже пуст и потому жаждал быть наполненным новым знанием и новой жизнью, которая его так увлекла, хоть он еще и не познакомился с ней поближе. Эдгар не включал в комнате свет и не слушал музыку.
  Первые дни его очень раздражало, как ни странно, то, что внешне он остался тем же самым Эдгаром. Поэтому, чтобы дать понять всем, и в первую очередь самому себе, что он изменился, он постригся налысо. Отец потерял дар речи, Марианна в шоке уронила заварочный чайник и разбила его, а заодно залила кухню крепким чаем. Борис Новиков округлил глаза и покачал головой, таким Эдгар стал забавным и ушастым. Он ни с кем не разговаривал, уходил из дома каждый день и возвращался очень поздно. Такого в семье Тимофеевых не бывало никогда, и родители стали советоваться друг с другом, что им предпринять. Они решили, естественно, что он обиделся на них за ту бурю в тот раз, когда он пропал впервые, и им следовало не набрасываться на него вот так сразу, а сначала выяснить, где он был, и поговорить спокойно, может, там и не было никакого повода для волнений.
  Но когда отец начал говорить с ним и извиняться за свою несдержанность, прежде очень мягкий Эдгар не прояви ни капли понимания, выслушал отца с непроницаемым видом, не ответил ни единого слова и ушел! Они не знали, что он вовсе не обиделся на них, он и не помнил уже той бури. Он просто стал для них чужой. Непоправимо чужой.
  Марианна была в ужасе. Она видела, что отец так же беспомощен, как и она, а Борису Новикову, на которого она, скажем прямо, втайне надеялась, было все равно. Да и не имел он на Эдгара никакого влияния и раньше, она это помнила и даже не стала обращаться к нему с просьбами. Она задействовала все силы своего материнского инстинкта и перебрала в уме всех одноклассников сына, но так и не выбрала подходящей кандидатуры на роль спасителя малолетних.
  И вот в самый последний день зимних каникул к Тимофеевым пришел Игорь Белояр - вернуть гражданский кодекс и аудиокассету с записью группы "Санкт-Петербург". Была среда, вечер после рабочего дня. Отец готовился к завтрашнему совещанию в исполкоме, Борис строчил свой роман с устрашающим названием. Марианна готовила ужин, и именно она поведала Игорю о постигшей их беде. Игорь очень удивился и, если честно, не до конца Марианне поверил. Он не виделся с приятелем всего несколько дней. Не может быть, чтобы в столь короткий срок произошли коренные изменения. Вместе с тем ему стало любопытно - а вдруг любящая мать не преувеличивает, и все действительно серьезно? Надо убедиться в этом самому.
  - Он больше не разговаривает с нами, - плакала Марианна так горько, что Игорь внезапно сравнил ее со своей матерью. - И не ужинает, не обедает с нами, так, клюнет что-нибудь мимоходом. Он даже не смотрит на нас! Я так не могу, Игорь!
  - Я понимаю, тетя Маша. Ну не убивайтесь вы так! Я вот дождусь его и спрошу, что случилось. Пожалуйста, успокойтесь. Любой психолог вам скажет, что переходный возраст - это вещь неизбежная и рано или поздно происходит со всяким человеком, без исключения. Не плачьте, пожалуйста. А то мне тоже вот захотелось поплакать вместе с вами, за компанию. Чтобы вам не было так одиноко.
  Она заулыбалась сквозь слезы, сраженная его мягкой шутливостью.
  - А у тебя, похоже, так и не было переходного возраста, - произнесла она. - По-моему, ты совсем не меняешься.
  - Откуда вы знаете? - с усмешкой парировал он. - Спросите у моей мамы, и она вам скажет, как ей со мной бывает трудно... иногда.
  На глазах у Марианны снова блеснули слезы, но она сдержалась. Провела мягкой рукой по его щеке и ответила:
  - Иногда. Малыш. И ты, и твоя мама - золото, чистое золото. Эдик скоро должен прийти. Он теперь не задерживается до ночи.
  И впрямь, Эдгар скоро пришел, неожиданно обрадовался Игорю, позвал к ее в комнату.
  - Привет, - сказал Игорь. - Я вернул тебе твою кассету. Классно, я даже некоторые песни переписал для себя. Ты не возражаешь?
  - Да ну ее! - махнул рукой Эдгар. - Кинь куда-нибудь. А сам садись, пожалуйста, рядом. Я должен тебе кое-что рассказать.
  Игорь сел на стул и посмотрел на приятеля повнимательнее. Лысая голова и сама по себе наводила на грустные размышления - в то время еще не было модно ходить лысым - и куда больше озадачивали Игоря похудевшее лицо, лихорадочный блеск глаз и хаотические движения и жесты. Это и в самом деле был какой-то другой Эдгар. А ведь прошло всего несколько дней с тех пор, как они виделись последний раз - тут же, на новогодней вечеринке.
  - Ты какой-то странный, - заметил он вслух.
  - Да не странный я! - раздраженно воскликнул Эдгар. - Что вы все ко мне пристали: странный да странный! Не странный я! Лучше слушай. Я познакомился с такими людьми... удивительными... Но нет, лучше по порядку. Однажды я шел домой...
  - Когда это было? - перебил его Игорь, улыбаясь такому началу.
  - Когда? - задумался Эдгар. - Ну... недавно... Ай, это неважно. Представляешь, иду я домой и вижу Сеню. Нашего Сеню Шевченко. И в руках у него, представляешь, книга. Классная такая книга, красивая очень. Я выпросил ее почитать. Я и тебе ее попрошу дать почитать, чтобы тебе стало понятнее.
  - Книга? - с сомнением уточнил Игорь.
  - Книга, - с жаром подтвердил Эдгар. - Потрясающая книга! Я никогда еще таких не читал! И вот, мы с Сеней пошли туда, где они все собираются. Ух, Игорь, как это было здорово! Представь себе: мы каждый день читаем книги и... (Он понизил голос и воровато огляделся вокруг) и ждем.
  Игорь также наклонился к нему и также понизил голос:
  - Чего ждете?
  - Конца света, - совсем шепотом ответил Эдгар.
  У Игоря вытянулось лицо, он подался назад и протянул:
  - Слушай, ну ты и мастер пугать. Я думал, ты серьезно...
  Эдгар обиделся:
  - Я серьезно! Глупый!
  - Я глупый? - возмутился Игорь. - Ну, знаешь ли! Ты мне тут вещаешь о конце света, а я глупый? Идиотизм какой-то!
  - Ах, идиотизм? А ты что, так уверен, что конца света не будет?
  - Если честно, я об этом не задумывался никогда, и меня это не очень-то интересует. Может, он и будет, твой конец света, но уж точно не сейчас, а даже пусть и сейчас, раз я не могу его предотвратить, то зачем мне морочить себе голову?
  - А вдруг его можно предотвратить? - заговорщическим шепотом прошипел Эдгар.
  - Что за чушь ты мне несешь! - медленно произнес Игорь.
  - Да! Вот этим-то мы и занимаемся! - радостно поведал Эдгар.
  - Чем? Предотвращением конца света?
  - Да!
  Изумлению Игоря не было границ. А Эдгар между тем продолжал:
  - Я сейчас объясню тебе, чтобы ты пошел со мной. Вдвоем нам будет легче. Вот увидишь, это несложно. Конец света не за горами. Он уже очень близко, короче говоря. И... ну, предотвратить его нельзя, конечно, но зато можно спастись. Смотри. В нашем собрании мы... как бы лучше выразиться... совершенствуемся. Понимаешь? В нашем собрании мы приобщаемся к истине, к добру, учимся. И со временем мы станем, если окажемся достойны, избранными - гумитами. Но для этого надо доказать...
  - Гумиты? - уточнил Игорь, нахмурясь.
  - Гумиты, - так же радостно поделился с ним Эдгар. - Слушай, давай пойдем прямо завтра. А чего тянуть? Рано или поздно ты все равно поймешь, что только это - истина, и это единственный путь к спасению...
  - Это вопрос спорный, - спокойно произнес Игорь. - Христианство тоже провозглашено путем к спасению, причем официально.
  Эдгар снова раздраженно воскликнул:
  - О чем ты говоришь! Христианство христианством, но ведь церковь-то ничего совсем не предпринимает, чтобы спасти людей! Я, конечно же верю в Бога, но и все у нас в собрании тоже верят в Бога. Это же ведь не мешает нам действовать. А когда мы все станем гуммитами... Вот увидишь, как это здорово! Лучше всего на свете!
  Игорь пристально смотрел на него, уже без улыбки.
  - Эдик, - негромко остановил он энтузиазм приятеля, - ты что, попал в какую-то секту?
  Эдгар будто налетел на стену.
  - Что? - переспросил он. - Секту?
  - Секту, - повторил Игорь. - Твои родители знают об этом?
  - Родители? - не понял Эдгар. - А при чем здесь родители? Зачем им что-то знать?
  - То есть как это зачем? Ты представляешь себе, какими возможностями располагает твой отец? Если ты совсем ничего ему не расскажешь, он перевернет весь город вверх дном.
  Эдгар задумался, но ненадолго.
  - Я с этим разберусь, - пообещал он. - Ты пойдешь завтра со мной?
  - Я еще не окончательно свихнулся, - ответил Игорь. - И если у тебя в голове осталось хоть немного мозгов, ты немедленно уйдешь оттуда. Посмотри, на кого похож Сеня Шевченко - как побитый пес, вечно носом вниз, от любого слова шарахается. Ты тоже решил таким стать?
  - Уходи, - холодно сказал Эдгар.
  - С удовольствием.
  Но, уже открыв дверь, очень громко, чтобы слышно было и внизу, Марианне, он предупредил Эдгара:
  - Но имей в виду, Эдька: любая секта опасна.
  - Это не секта! - взвизгнул тот, как ошпаренный.
  - Что же это тогда?
  В ответ Эдгар всем своим видом выразил отчуждение. Он провел по нему глазами и грустно попросил:
  - Уходи, пожалуйста. Раз уж и ты не способен меня понять...
  - Глупый! Уходи оттуда, пока не поздно!
  - Нет.
  - Как знаешь.
  Дверь кабинета хозяина давно была открыта.Этот диалог Тимофеев слышал от начала до конца, чего и добивался Игорь. Эта встреча с приятелем до крайности его расстроила. Что за напасть такая? Эдик был замечательный парень, елки-палки, как же быстро они его окрутили. Неужели такое вообще возможно? Ну вот, еще одного полноценного члена общество лишилось. И если уж сам Тимофеев не сможет принять меры... Черт возьми, кто же тогда остановит Эдьку? Или не надо его останавливать? Сам разберется, что к чему, и сделает правильные выводы? Ведь не дурак же он, право слово, и способен отличить добро от зла. А жаль парня. Теперь может пропасть. Действительно пропасть, как будто он мертв.
  После этого события стали развиваться с пугающей быстротой. Тимофеев на самом деле начал принимать меры и выяснил вдруг, что это - не секта, а официально зарегистрированная общественная организация под руководством некоего Юрия Афанасьева, занимается изучением возможностей старшеклассников и поиском талантов, чтобы после их поступления в вуз выдавать им специальную стипендию и всячески поддерживать. А также распространяет литературу, в основном научную, по философии и востоковедению. Вас не интересует, товарищ Тимофеев? Жаль, очень жаль. Весьма интересная тема. Сложна для восприятия, но, несомненно, увлекает.
  На это товарищ Тимофеев не рассчитывал. Комар носа не подточит. При попытке надавить на сына тот заявил, что уйдет из дома, имеет полное право, так как уже получил паспорт, и если отец хочет громкого скандала, то получит его. После такого демарша Марианна стала принимать валидол под язык, Тимофеев сник, как лопнувший воздушный шарик, Борис Новиков вернулся к написанию своего романа, а в спальне Эдгара по-прежнему не включался свет и не звучала музыка. Захлопнутый и сдвинутый в угол Эрве Базен покрылся пылью, и паучки протянули к нему едва заметную серебристую паутинку. Теперь они хозяйничали на этом столе.
  Новая жизнь
  - Он меня преследует, - пожаловалась Фаина. - Он даже сказал, что станет посещать воскресную школу, нашу, в Разовке, чтобы видеть меня. И самое ужасное - и папа, и батюшка Александр это одобряют. Как сговорились.
  - А почему это так ужасно? - поинтересовалась Рая, аккуратно подкрашивая ресницы перед зеркалом. Один глаз уже был нарисован. А второй - только наполовину.
  Фаина остановилась посреди комнаты:
  - А ты не понимаешь? Ведь это грех непрощенный!
  Рая пожала плечами:
  - Ты какая-то странная. Что именно ты называешь грехом?
  - Ну... Ну... - Фаина замялась, стыдясь выговорить то, о чем ее спрашивали.
  - Встречаться с парнем, что ли? - пожалела ее Рая и произнесла это сама.
  - Ну да...
  - А почему это грех?
  - Как это почему? - возмутилась Фаина.
  - Да, почему? Что, разве верующим запрещено жениться и выходить замуж? Не запрещено. Даже священники все обязаны быть женаты, иначе им не разрешат служить. Ты сама мне это говорила. Не отнекивайся.
  - Говорила...
  Теперь и другой глаз был готов, и Рая приступила к раскрашиванию губ. Но это, как ни странно, не мешало ей продолжать разговор, причем внятно.
  - Ну вот. А чтобы люди могли жениться или выходить замуж со спокойной душой, они должны хорошо узнать друг друга, изучить характеры, проверить свою любовь. Правильно?
  - Правильно.
  - Так чтобы проверить все это, людям и надо встречаться!
  - Но я вовсе его не люблю! - воскликнула Фаина.
  Рая добродушно усмехнулась:
  - Дорогуша моя, любовь с первого взгляда, случается довольно редко и живет, к сожалению, недолго. А может, не к сожалению, а к счастью. Откуда ты знаешь, что ты не полюбишь его за те качества, которые ты в нем еще не заметила? Может быть, он именно такой, какой тебе нужен для полного счастья.
  Фаина густо покраснела.
  - Раечка, милая, я тебя умоляю! Для полного счастья мне нужно только спокойствие, вера в Бога и возможность писать иконы!
  - А парня, значит, по-твоему, стоит пнуть ногой, как щенка? Чтобы он страдал?
  - Какое мне до этого дело, - заявила Фаина. - Ведь он - не верующий.
  Рая изобразила удивление и сыронизировала:
  - Ты жестока, как истинная христианка.
  Фаина снова покраснела от ее упрека:
  - И ты туда же. Может быть, я и жестока, но я же ведь только защищаюсь от посягательств. Ты же меня знаешь, Раиска. У нас в общине есть ребята, очень хорошие, просто мечта для тех, кто хочет выйти замуж, создать семью. Но я и из них не люблю никого, и мне даже в голову не пришло бы посмотреть на кого-нибудь из них как на своего жениха. А тут речь идет о совершенно постороннем человеке, который ведет себя как распутник и нечестивец.
  Рая дорисовала губы, полюбовалась на себя в зеркало со всех сторон и встала со стула. Они собирались в школу. На Рае было синее шерстяное платье и теплый свитер. Завитые волосы она связала в хвостик на затылке, только два локона на висках оставила висеть вдоль лица. Вполне приемлемо для школы. Ненавязчивый макияж плюс изящество во всем - и вы будете королевой на своем рабочем месте. Это была цитата мадам Васильковой, и Рая решила в первый же учебный день третьей четверти ее испытать.
  - Какая же ты... - сладко пропела она. - От одной лишь встречи на новогодней вечеринке ты уже вынесла свое суждение о человеке и буквально вычеркнула его из числа людей. Это не просто нехорошо, повторяю: это не по христиански. А вдруг ради тебя он станет верующим? Что тогда?
  - Ничего. Верующим надо становиться ради веры, а не ради... кого-нибудь...
  - К тебе прямо-таки не подойдешь. Удивляюсь, как это мне, со всеми моими недостатками, удалось с тобой подружиться.
  - Ты не парень.
  Они говорили о Борисе Новикове. То, что Рая Белова так настойчиво предлагала Фаине принять благосклонно его ухаживания, может на первый взгляд показаться странным, но на самом деле тут нет ничего удивительного. Просто у нее самой не было никакого доступа у Борису, кроме как через Фаину, раз уж он ею так увлекся. Фаина должна стать мостиком между Борисом и Раей Беловой, лучшей подругой Фаины и, по совместительству, самой очаровательной девушкой округи. Поэтому Раиса и выискивала такие доводы в пользу отвергаемого кавалера, какие святоша не сможет не признать. И пока что у нее вызывала досаду неприступность подруги.
  Но вот, кажется, возникла идея.
  - А представь, Файка, вдруг ты его оттолкнешь, а он и ринется во все тяжкие, и станет настоящим распутником и нечестивцем.
  - Это его проблемы.
  - А через какое-то время Господь Бог явится тебе... ну, скажем, во сне, и скажет: "Ах, Фаина, я-то надеялся, ты будешь выполнять все мои заповеди и следовать всем моим словам, а ты так меня разочаровала! Я решил тебя испытать и послал к тебе суматошную, но не безнадежно пропащую душу, а ты ее даже слушать не стала, не то что спасать, а ведь тогда ее еще можно было спасти". Что же ты Ему ответишь на это?
  Тут в голосе Фаины послышалась неуверенность:
  - Он меня не осудит! Откуда же я знаю, испытание это или нет?
  Рая засмеялась:
  - Ты хитренькая! Что же это будет за испытание, если на нем прямо будет указано: испытание! Такое-то испытание все пройти сумеют.
  Она поняла, что сделала верный ход, и у нее сразу повысилось настроение. И впрямь, Фаина заколебалась. К этой незыблемой твердыне, оказывается, тоже можно найти подход.
  - Что же мне, по-твоему, надо делать? - хмуро спросила Фаина.
  - Познакомиться с ним поближе, - сразу ответила Рая. - Как знать, может быть, он тебе понравится, а может быть, он тебя разлюбит. Да, в конце концов, мы же не в средневековье живем, дурочка ты эдакая, и все вопросы решаются цивилизованно, по-людски. Ты ведешь себя как язычница - к тебе со всей душой, а ты - в штыки. Помню, ты мне как-то читала кусок из Библии, хороший кусок, правильный. Там говорится: как хочешь, чтобы с тобой люди обращались, так и ты сама обращайся с ними.
  - Так ведь это про верующих сказано! - в отчаянии воскликнула загнанная в угол Фаина.
  - Ты обманываешь сама себя, - в свою очередь, разозлилась Рая. - Толкуешь даже Библию так, как тебе выгодно.
  Но вообще-то нельзя сказать, что столь мастерская защита Бориса Новикова не возымела никакого действия, особенно последний аргумент. "За" Бориса прозвучали уже три голоса, "против" была только сама Фаина. Всеми инстинктами она чувствовала - это не испытание от Бога, а скоре искушение от дьявола, и ни к чему хорошему это знакомство не приведет, а кажущаяся правота папы, отца Александра и Раи Беловой - это лишь дымовая завеса, ширма, необходимая всем людям, чтобы прикрыть грех. Конечно, ей пока нечем им возразить, но раз она знает, что права она, а не они, то рано или поздно ее подозрения оправдаются, и они поймут, как ошибались во всем.
  Да, всё так, но правда-то когда еще проявится, а что же ей делать сейчас? Борис отступать уж точно не намерен, папа и отец Александр тоже надоедают со своими упреками, Рая вот тоже взялась ее поучать... Похоже, они не оставят ее в покое, если она продолжит вести себя в том же духе. Нет, они, конечно же, вовсе не желают ей погибели, но ей-то лучше знать, где польза для нее, Фаины! Помочь ей согласен только Господь Бог, а это уже немало. Она с радостью это признала и тут же принялась разрабатывать в уме стратегию и тактику "осажденного Карфагена". Силы неравны - их много, она одна. Слов для убеждения ей явно не хватает. Придется притвориться милой и послушной, поддакивать им, а самой держаться своего и на самом деле не сворачивать с выбранного пути ни на миллиметр. Придя к такому решению, она улыбнулась с видом заговорщика и переменила разговор. Им предстоял первый учебный день после зимних каникул. Можно было посочувствовать друг другу, пообсуждать учителей и одноклассников, сделать предположения насчет уроков.
  Кроме того, они еще помечтали о будущем Раисы - Фаина пока единственная из всех окружающих, кому было известно о занятиях Раи в школе моделей СТИЛЬ. Сначала Фаина ужаснулась, услышав о намерении подруги стать манекенщицей, пыталась переубедить, взывать к здравому смыслу, пугать потоками грязи, которые ждут ее за кулисами. Но Рая только пренебрежительно фыркнула в ответ: мол, что она, интриговать, что ли, туда ходит? Она просто хочет жить среди красоты, она достойна красоты, а встретится ей любовь - пожалуйста, милости просим, всегда рады. Фаина постепенно перестала волноваться за подругу - та вела себя уверенно, понимала в жизни гораздо больше Фаины и в помощи пока еще не нуждалась. Да и способностей к самообороне у нее было гораздо больше, голыми руками не возьмешь.
  Знания, полученные в школе моделей СТИЛЬ, Рая впитывала, как губка. Они уже сказались на ней - редко где можно встретить такую милашку. Но она и сама признавалась себе, что выглядит на несколько лет старше. У школьниц не бывает таких телодвижений и взглядов. Сама изысканность, грация, естественность, но это какая-то заученная естественность, приобретенная регулярными тренировками, а не от природы. Это была не внешность девушки семнадцати лет, а очень юной женщины-вамп. Рая не беспокоилась об этом. Главное - она получала профессиональную огранку, как бриллиант.
  Беспокоило ее другое. Их босс, старичок, похожий на Денни Де Вито, и почти что его тезка - Денис Павлович Афанасьев. Рая видела, что он явно неравнодушен к ученицам, особенно к тем, кто помоложе, несколько студенток-первокурсниц его уже не интересовали, а вот малышки-школьницы в его присутствии начинали нервничать. Рая боялась, как бы он не вздумал вне очереди за ней приударить. Конечно, все складывается слишком хорошо, чтобы она в это поверила. Обязательно должен быть какой-нибудь подвох, и вот он, обнаружился: Денис Павлович. Рядом с ним даже мадам Василькова терялась, а почему - никто не знал. Просто он держал в руках все нити, и именно он решал судьбу девушек, и если хочешь добиться успеха, то с ним нужно суметь поладить. Теперь-то Рае стало ясно, почему мадам Василькова так отговаривала ее от поступления сюда. Лапочка мадам Василькова! Ясно-то ясно, но ведь другого выхода нет.
  Лысый и агрессивный Эдгар Тимофеев поверг Раю в настоящий шок, от которого она, однако же, скоро оправилась. Жаль мальчика, это был бы неплохой запасной вариант, но, выходит, сорвался, и рыдать по этому поводу бесполезно, а значит, надо смотреть вперед, искать новые пути.
  Первый день в школе прошел, как обычно проходят первые дни после каникул. Дети с трудом втягивались в учебный процесс, но зато с удовольствием общались друг с другом после долгого перерыва, делились последними новостями. А вот концовка учебного дня выдалась для некоторых весьма необычно. Рая и Фаина задержались в раздевалке, где Рая демонстрировала подруге и опешившей вахтерше свое умение дефилировать - не очень-то заметное умение, когда ты одета в мешковатое платье и просторный свитер. Но зрительницы Раины усилия оценили и поаплодировали. Девочки вышли на улицу, смеясь и шутя.
  - Здравствуй, Фаина, - неожиданно раздался голос слева от школьного крыльца.
  Девочки удивленно умолкли и остановились. Фаина в испуге схватила Раю за локоть, а Рая между тем выдала самую свою выигрышную улыбку и приготовилась к наступлению. Она тоже узнала Бориса Новикова и сочла это хорошим предзнаменованием.
  - Приветик, приветик! - ответила она. - Давно не виделись, дружочек.
  - Да, - буркнул он, не отводя глаз от Фаины. - А ты со мной не поздороваешься, Фаина?
  - Здравствуйте, - невнятно сказала она, выискивая, куда бы ей убежать и спрятаться.
  Он радостно улыбнулся и стал просто неотразим. Рая онемела от восторга. Фаина отводила глаза и не смотрела на него. Она до сих пор не знала черт его лица, цвета глаз и волос, но угадывала его присутствие безошибочно, каждым своим нервным окончанием чувствовала его дыхание, а от его голоса у нее пробегали мурашки по спине и подгибались колени.
  - Я хотел встретить тебя после уроков и проводить домой, - продолжил он. - Пожалуйста, Фаина, не прогоняй меня. И пожалуйста, не убегай от меня. Я не опасен, я просто уже не могу вот так жить. Пожалуйста же, Фаина.
  Она судорожно сглотнула, как будто он был ее гильотиной, а она шла на смерть. Рая, боясь, как бы Фаина не испортила все дело, подбодрила ее пожатием руки.
  - Что вам от меня нужно? - спросила Фаина дрожащим голосом.
  Он ответил сразу, не задумываясь:
  - Если бы ты спросила меня об этом после нашей первой встречи, я выложил бы тебе целый список требований, по пунктикам. Но теперь я прошу, я умоляю тебя только об одном: видеть тебя. Любоваться тобой. Ничего больше. Может быть, тебе неприятно меня слушать, так я буду молчать. Только не убегай от меня, пожалуйста.
  Он говорил так кротко, что Фаина удивленно подняла на него глаза и впервые постаралась поподробнее разглядеть его лицо, но наткнулась на жгучий взгляд и зажмурилась...
  - Можно мне проводить тебя домой? - спросил он еще смиренней.
  Она долго колебалась, затем кивнула головой, так и не решившись произнести согласие словесно, и покраснела, и стала, как героиня детской сказки, премиленькой от смущения. Он улыбнулся шире и спросил, так же тихо и кротко:
  - Можно, я подам тебе руку?
  Рая ошеломленно водила глазами между ними и не верила. Неужели он так убивается тут ради святоши, а не ради Раи? Раю-то он почти и не заметил, она оказалась лишней. А на святошу но дохнуть боится, как бы она не испугалась и не убежала, не исчезла от него навсегда. "Это неправда. Этого не может быть".
  Потрясенная его кротостью Фаина согласилась, он церемонно протянул ей согнутую в локте руку, куда она продела свою маленькую, в пушистой желтой варежке ручку, и при этом, чтобы нести сумку с учебниками и тетрадками, она вынуждена была оторваться от Раи, которая стала настолько лишней, что это уже нельзя было не заметить. Забыв обо всех уроках дефиле, она плелась позади сладкой парочки, свесила голову и плечи и утратила достойную осанку, обычно сохраняемую ею даже во сне, настолько сразило ее открытие. Выходит, он действительно увлечен Фаиной, а не притворяется, а Раю он, можно поклясться, даже и не вспомнил. Что за неудача! И что же ей теперь делать?
  Она не слышала, какие речи он пел в уши Фаине, но та стыдливо отворачивалась, а убежать не имела возможности - он мягко держал ее руку и не выпускал. И - вот чудеса! - он напросился к ней в гости, этот лис, так как они оба свернули в сторону ее дома и вошли в ее подъезд. Рая простояла на морозе больше четверти часа, но не дождалась его возвращения. Значит, зашел к ней в гости.
  Вот так святоша!
  Рае ничего не оставалось, кроме как продолжить движение дальше, домой. Она была необычайно расстроена тем, что богатый и красивый парень предпочел унылую Фаину ей, яркой и живой. Если так произошло сегодня, то вполне может произойти и в будущем, независимо от того, достигнет ли она высот в модельном бизнесе или нет. Видимо, дело тут не в ее красоте или удачливости, а в чем-то еще. В душевных качествах, что ли? Здравая мысль! Она усмехнулась. С душевными качествами у Фаины все в порядке. А вот у Раи - есть ли они вообще?
  Эк, куда ее повело от расстройства. На Фаининых душевных качествах далеко не уедешь. А ей, Рае, нужны все блага этого грешного мира, и добиться их можно только будучи гибким и хамелеончатым. Ну и пусть он сейчас пошел к ней в гости, хотя она этого вовсе не добивалась, даже тут, с Борисом Новиковым, еще не все потеряно, и вполне возможно его от Фаины увести, а не получится - в петлю она из-за этого не полезет, она же в него не влюблена. Для нее он просто завидный вариант развлечений и встреч, богатый и красивый юноша, но ничего такого особенного, романтического, она к нему не чувствует. Ни волнения, ни страха, ни радости.
  Жизнь продолжается!
  Но черт возьми, как же не хочется идти домой!
  И занятий в школе моделей СТИЛЬ в тот день не было. Внезапно ей пришла в голову мысль испортить им праздник своим неожиданным появлением, и заодно сделать шаг вперед в отбивании кавалера у подруги. Все равно он Фаине не нужен, а Рае еще пригодится. Ха-ха! И Рая заторопилась домой, чтобы переодеться и появиться там не просто девушкой его мечты, а королевой фей и эльфов.
  Отец Фаины был дома и очень удивился, когда дочь пришла не одна. Он постарался не слишком явно уставиться на гостя. Он понял, что это и есть тот незнакомец, взявшийся ходить за Фаиной - о нем уже знала вся община в Разовке, и все хихикали - может быть, этот упрямец собьет спесь с тигрицы, которая своей религиозной нетерпимостью наводила на них ужас. Странно: на чудака не похож, с виду нормальный молодой человек, а так настойчиво приударил за верующей девушкой, решительно его отвергающей... А ведь он еще и красив внешне, и хорошо одет, и выглядит даже незаурядным. Так что же заставило его обратиться именно к Фаине? Она прекрасна, это правда, но ее нетерпимость могла бы давно показать ему, что все попытки покорить ее бесполезны.
  Борис был тише воды ниже травы, но отнюдь не подлизывался - он надел на себя самую скромную и милую маску из своего арсенала, какую он редко демонстрировал даже собственным родителям, слишком уж она была несовместима с его характером. Однако он решил использовать ее как последнее средство, и, к его немалому удивлению, именно она принесла пока первые результаты. Но Фаина была напряжена, одно лишнее движение - и все будет потеряно.
  - Меня зовут Борис, - сказал гость и протянул руку. - Борис Новиков.
  - Рад с вами познакомиться, очень рад. Мое имя Петр Николаевич. Добро пожаловать, молодой человек.
  Их рукопожатие было крепким и дружеским. Борис умел смотреть прямо и открыто, да и чего ему тут бояться. Петр Николаевич показался ему союзником. По крайней мере, принял его приветливо, в отличие от его дочери. Та между тем сняла пальто и сапоги, сунула в рукав шапку и шарф. Потом пригладила рукой волосы, они легли гладкими волнами и светились, как металл в ночной темноте. Глаза блеснули из-под ресниц с сумраке прихожей. Снимая куртку, Борис не мог оторвать от них взгляд. Отец девушки показался ему обычным, неприметным, совсем не таким, как очаровательная дочь. А она хмуро предупредила:
  - Папа, я умоюсь.
  А заодно взяла из своей спальни домашнее платье, чтобы там же, в ванной, переодеться. Борису стоило немалых усилий не выдать повышенный интерес именно к ее комнате, но он ничего так и не заметил. Дверь туда постоянно была закрыта. А ситуация складывалась непонятная: Фаина вела себя как чужая, дичилась, хотя, по идее, он пришел в гости к ней, а не к ее отцу.
  - Не откажите отобедать с нами, - вдруг предложил Петр Николаевич тоном воспитаннейшего помещика.
  Борис изобразил смущение:
  - Извините, пожалуйста, получается, что я напросился...
  Петр Николаевич понимающе закивал головой:
  - Не стоит извиняться. Я вижу, Фаюшка чем-то занялась, пройдемте тогда на кухню. Я пока разогрею обед и, может быть, мы с вами поговорим.
  Настроение у Бориса мгновенно упало. Эта Фаюшка не святоша, а сущая ведьма! Он с удовольствием поговорил бы с ней, а с ее отцом говорить он еще не готов. Да и не предполагал он вот так с ходу официально представляться ее отцу. Похоже, Новиков, ты попал, как кур во щи. Придя к такому выводу, он вынужден был последовать за Петром Николаевичем на кухню.
  Конечно, они жили не ахти как. По его понятиям, это была сущая трущоба, но никаких признаков фанатизма и самоистязания он не заметил. Напротив, в гостиной он мельком увидел старый телевизор и большой книжный шкаф с художественной литературой, преимущественно классической, а на кухонном окне стоял и негромко работал радиоприемник. Борис вздохнул полегче. Видимо, в этом небольшом семействе святошей являлась только Фаина, а отец ее в этом смысле вполне нормальный. Значит, живьем его не съедят, если он поведет себя с умом.
  - Вы, наверное, успели понять, что Фаюшка - девочка не совсем обычная, улыбнувшись, начал Петр Николаевич и поставил на плиту кастрюлю с водой.
  - Она необыкновенная, - подтвердил Борис.
  - И вы, конечно, знаете, отчего это.
  - Да.
  - Отчасти это моя заслуга. После гибели жены я работал в церкви в Разовке, на ее восстановлении, плотничал. Ребенок мой вырос при храме, в атмосфере веры. Но, боюсь, она кое-что восприняла по-своему. Не мне судить, правильно это или нет, но это так. И, видимо, ваше появление в ее жизни ей не по вкусу, поскольку в ее планы не входило. Знаете, я не стану вмешиваться в ваши отношения с моей дочерью, но буду наблюдать за ними, чтобы...
  - Я понимаю, - поспешно согласился Борис.
  - Слава Богу. Не думайте, пожалуйста, что раз в общине мы люди безобидные и очень мирные, то не сумеем защитить Фаину в том случае...
  - Я понимаю, Петр Николаевич, - проникновенно сказал Борис. - В этом нет нужды. Я не собираюсь обижать Фаину. Образно выражаясь, у меня просто рука не поднимется обидеть вашу дочь. Для этого нужно быть извергом.
  Петр Николаевич смотрел на него испытующе, но Бориса этим трудно было смутить даже более искушенным людям, не таким простым, как... Кстати, а кем он работает, интересно? Так правильно, по-книжному выражается, а с виду - простенький такой, неказистый мужичок... Не сравнить с его дочерью...
  - Я... можно, я позову ее обедать? - спросил Борис.
  - Да, конечно. Сделайте одолжение.
  Борис улыбнулся.
  Дверь в спальню была закрыта плотно, сквозь нее не проникал ни один звук. Борис прислушался, потом постучался. Фаина так долго не отвечала, что Борис хотел было повторить стук, но тут услышал глухое, как из подвала:
  - Войдите.
  Он осторожно вошел и дверь за собой прикрыл не до конца - с одной стороны, так их нельзя стало подслушать, с другой же стороны, никто не обвинил бы его в совращении. Войдя, он в недоумении огляделся. Комната Фаины была маленькая и опрятная, до крайности скромная. Борису доводилось бывать дома у всяких девушек, в том числе и небогатых, и нигде он не видел такой подчеркнутой неприхотливости. Узкая старая железная кровать (не то что у Тимофеевых или Новиковых!), убранная синим покрывалом, над ней висел маленький потертый коврик. В углу возле окна блестела металлической рамкой икона Преображения Господня, и рядом - открыточка с изображением Владимирской иконы Божией Матери. Под ними на письменном столе была стопка духовной литературы. Через всю комнату тянулась широкая коричневая дорожка с красными пятнышками. В другом углу мрачно высился черный платяной шкаф. Окно прикрывали голубые шторы. Вот и все. Сущая монашеская келья. Во всяком случае, ничем не напоминала комнату обычной юной девушки. Даже в бедствующей семье дочка может позволить себе какой-нибудь плакатик, какой-нибудь красивый стаканчик, хорошенькую расчесочку, хоть малюсенькое зеркальце, картинки с котятами и цветами, но ничего этого тут не было. Любая индивидуалистическая черта безжалостно изгонялась из комнаты Фаины. В ней жила не обычная юная девушка, а некий "винтик системы", проводник высшего знания, создание, подчиненное идее целиком и полностью. Отсюда и бросающийся в глаза аскетизм.
  Внезапно Борису все стало ясно. Он понял, почему отец Фаины оказался его союзником и пообещал не вмешиваться, и почему таким подбадривающим голосом поздоровался с ним в Разовке отец Александр, и почему прихожане его церкви с таким сочувствием ему улыбались. Ну конечно! Как же он сразу не догадался. Просто с самого начала ошибочка вышла - иметь дело ему предстояло не с беззащитным ягненком, а с укрепленной цитаделью, вооруженным до зубов противником. Он усмехнулся про себя, когда подумал, что во всех окружающих эта ситуация возбуждает своеобразный спортивный азарт - за кем же останется победа, чье упорство окажется сильнее. Того и гляди, начнут ставки делать, как на игре в тотализатор.
  Сам-то он нисколько не сомневался в ответе на вопрос, за кем будет победа. Не сомневался ни на мгновение.
  Veni, vidi, vici!
  - Почему ты не идешь обедать? - спросил Борис негромко.
  Фаина сидела за столом, выложив учебники, и делала домашнее задание по алгебре. В общем-то, похвальное занятие, но, согласитесь, если к ней пришли гости... Она никак не отреагировала на его появление в этой священной комнате. Точнее, у нее было намерение никак не отреагировать - она не повернулась, не обернулась, не сказала ни слова. Но по мере его приближения ее голова склонялась все ниже к тетрадке, а ручка, хотя и делала попытки возобновить процесс написания, не в силах была теперь даже обводить написанное. Борис остановился у нее за спиной и заглянул сверху вниз в ее черновик. Возникло долгое, но красноречивое молчание.
  - Я бы не советовал тебе переписывать начисто без проверки, - так же негромко продолжил Борис. - В уравнении номер пятьсот восемь-б допущена ошибка. Хочешь, я помогу тебе решить?
  Она ответила с трудом, не отчетливо:
  - А вы разбираетесь в алгебре?
  - Более или менее. Я закончил школу с золотой медалью.
  Она сделала невольное движение головой, словно собиралась на него посмотреть, но передумала, только ее густая волнистая шевелюра закачалась из стороны в сторону.
  - Это для тебя открытие, не правда ли? - усмехнулся он. - По твоему мнению, такие мерзкие типы, как я, не могут в детстве хорошо учиться в школе. Увы и ах, я и сейчас являюсь отличником в институте, хотя теперь-то это вовсе не обязательно.
  - Вы очень умный, - бросила она равнодушно.
  - Нет, скорее способный. И везучий, конечно.
  - И скромный, - упрекнула без улыбки Фаина.
  Он вздохнул:
  - Чего нет, того нет. Почему же ты не идешь обедать?
  - Папа еще не звал.
  Она упорно не хотела поднимать голову, и волосы загораживали уже не только ее склоненное лицо, но и руки, и тетрадку. Он стоял у нее за спиной, не шевелился и видел, как тают ее силы, хотя она еще сопротивляется.
  В комнату заглянул Петр Николаевич:
  - Ну, куда же вы пропали? Я вас жду. Обед готов. К столу, дети!
  Борис был раздосадован помехой. Он предпочел бы находиться тут, возле девушки, и постепенно покорять ее своим присутствием, пусть неподвижным, пусть даже и молчаливым. Но Фаина сказала:
  - Мы уже идем, папа.
  Вставала со стула она очень неохотно, однако Борис стоял на прежнем месте, и она вынуждена была повернуться к нему при вставании и прикоснуться к нему руками при этом, а он лишь смотрел и улыбался, и не делал ни одного движения ей навстречу, чтобы не спровоцировать ее недовольство. И он увидел, почему она так тщательно прятала лицо - оно румянилось, как утренняя заря, и теперь, когда оно открылось всем взорам, она покраснела сильнее и спрятала единственное, что еще можно было спрятать - синие глаза.
  - У твоего папы замечательно правильная речь. Кем он работает?
  Она посмотрела на него с благодарностью:
  - Вы заметили? Он был учителем русского языка и литературы, сейчас на пенсии. У него есть звание "старший учитель" и медаль "ветеран труда". И он, к сожалению, инвалид-сердечник.
  - Я так и думал, что он учитель. Почему ты до сих пор говоришь мне "вы"? Мне перед Петром Николаевичем неудобно. Пожалуйста, это же нетрудно.
  Она нахмурилась, но он не уступал, и она согласилась:
  - Я попробую.
  Он в знак признательности слегка ей поклонился. Она пошла на кухню впереди него. От наплыва народа там сразу стало негде развернуться, кухонька была явно не предназначена для численно полноценной семьи. Все место в ней занимали стол, табуретки, плита, холодильник и мойка. Вся посуда была сложена в шкафы и на полки, висящие под самым потолком. На столе стояла миска, в ней горкой лежали душистые, дымящиеся, переливающиеся от масла пельмени, вазочка со сметаной и три прибора. На плите подогревался чайник и весело свистел. Фаина замерла на пороге, удивленно переводя взгляд между столом и отцом. Такие деликатесы редко посещали их дом. Петр Николаевич пояснил:
  - Ведь пост закончился, а на Рождество Христово у нас не получилось ничего праздничного приготовить. Я купил фарш в нашей школе, где я работал. Сегодня и отпразднуем. Садитесь, молодой человек. Фаюшка, помолимся.
  К полной растерянности гостя, хозяева повернулись к окну, подняли лица к небу и начали удивительно слаженно читать наизусть:
  - Очи всех на Тебя, Господи, уповают, и Ты даеши им пищу во благовремении, отверзаеши Ты щедрую руку Твою и исполняеши всякое животное благоволения.
  Они осенили себя крестным знамением, потом уселись за стол. Их лица поразили Бориса светлостью и добротой. Досада его вдруг прошла, испарилась куда-то - отец Фаины отнесся к нему без недоверия, и это поневоле трогало до глубины души. Кроме того, Бориса тронула и необычайно теплая, благословенна атмосфера этого места. Под улыбкой отца и Фаина оттаяла, стала вести себя непринужденно, смотрела на гостя не таясь, участвовала в разговоре, и Борис окончательно попал в плен - теперь он не сможет жить без таких вот обедов, без Фаины, которая, как он заметил, на самом деле очень хорошая, но отнюдь не пресная. Она имела обо всем свое суждение, не всегда, с чьей-то точки зрения, верное, но логически или эмоционально обоснованное. Правда, она не слушала радио и не смотрела телевизор, следовательно, не разбиралась во многих вещах, но это почему-то не делало ее недоразвитой. Зато она очень глубоко и тонко чувствовала музыку, литературу и живопись, буквально до болезненности, и куда было до нее тому же Эдгару с его этическими и эстетическими критериями ratio! В ней понимание искусства шло не от разума, а из души, настроенной на прекрасное, как музыкальный инструмент.
  Борис подумал, что ни с кем ему не было так приятно находится рядом, как с Фаиной. Но, к сожалению, обед скоро закончился. Не успел Борис опомниться, как хозяева снова встали лицом к небу и начали читать наизусть:
  - Благодарим Тебя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ, не лиши нас и Небесного Твоего Царствия, но яко посреде учеников Твоих пришел еси, Спасе, мир даяй им, приди к нам и спаси нас.
  Перекрестившись, они повернулись к опешившему гостю, причем взгляд Фаины был одновременно и торжествующим, и насмешливым. Казалось, она задалась целью сразу огорошить своего кавалера, чтобы начисто отбить у него охоту общаться с такими чудаками. Но он еще раз мысленно усмехнулся: наивный ребенок опоздал с приемами шокирования, так как он уже видел ее подлинное лицо и на такие уловки вряд ли попадется.
  В одно мгновение тарелки, вилки, ложки, чашки из-под чая были вымыты и блестели на полках. И вдруг Фаина обернулась к Борису:
  - Пойдем ко мне в комнату.
  Петр Николаевич в это время включил в гостиной телевизор и уселся слушать новости. Борис уже ничему не удивлялся, а к суровости в глазах девушки он почти привык. В комнате она садиться не стала, остановилась возле стола, прямая, как струна, сложила руки на груди и сказала:
  - Ты можешь сесть, если хочешь, хоть на стул, хоть на кровать. Я буду говорить недолго, и после этого ты уйдешь. Не возражай. Ты не мог не заметить, что ты здесь неуместен.
  Борис как раз хотел возразить, однако тон Фаины был серьезен, и он смолчал.
  - Итак, я объясняю в первый и последний раз, - продолжила она. - С тех пор, как ты начал меня преследовать - не возражай же! - на что, по-твоему, это похоже? Так вот, с тех самых пор вся моя жизнь полетела кувырком. Для тебя это, наверное, звучит комплиментом. Может быть, тебе это непонятно. Я вижу, папа мой и все остальные не желают мне помогать, хотя прекрасно знают мои цели и стремления. Под их и твоим давлением я решилась было сделать вид, что соглашаюсь тебе и им потворствовать, чтобы только вы все оставили меня в покое. Но потом поняла: так вести себя недостойно, мне противно притворяться, поэтому вот сейчас я хочу сказать то, что думаю. Я выросла при церкви. Там сложился мой характер и образ мыслей. У меня еще в детстве появилась мечта - стать настоящей художницей и писать иконы. Кажется, это не очень самонадеянно с моей стороны. И вообще, для счастья мне нужно не так уж много: чтобы близкие мне люди были живы и здоровы, и чтобы никто не мешал мне идти своей дорогой. И всё. Мы с тобой не просто разные, мы диаметрально противоположные люди. Ты человек аристократический, взрослый, самостоятельный. У меня вроде бы нет повода думать о тебе плохо, но все-таки я знаю, что ты явился не с добрыми побуждениями, и на уме у тебя одно - развлечься. Моя жизнь тебя нисколько не интересует, и то, что будет со мной потом, когда эта игра закончится, тебя не волнует. Поэтому я не хочу общаться с тобой. Пожалуйста, оставь меня в покое. Так будет лучше для всех. Ты и сам понимаешь это не хуже меня.
  Тут он не выдержал, вскочил со стула и несколько раз смерил шагами ее крохотную спаленку. Эта прямая и откровенная речь необычайно смутила и взволновала его. Фаина удивленно водила за ним глазами и невольно отодвигалась к окну - мало ли, вдруг это он рассвирепел и готовится расправиться с нею. Но пусть лучше так, чем юлить перед ним, как змея. Он же остановился перед ней почти в такой же позе, сложив на груди руки. Его черные глаза блестели, а в голосе прозвучала неподдельная горечь:
  - Ну, спасибо! Впрочем, я уже привык к тому, что на мне лежит клеймо аристократа. Но никогда еще мне не тыкали этим клеймом так обидно! У меня что, по-твоему, нет никаких чувств, из-за того, что мой отец стоит у власти? Или я не такой же человек, как ты?
  Она поняла, что обидела его всерьез, и уже раскаивалась в своей резкости, но отступать не собиралась. Еще чего!
  - Извини, - твердо произнесла она, - если мои слова тебе неприятны, но ведь это правда. Ты не такой человек, как я, потому что ты с детства ни в чем не знал отказа и всегда получал желаемое. Это не могло не сказаться на твоем характере. А как еще я могу о тебе думать? Вспомни, как ты вел себя на той ужасной вечеринке у Эдика Тимофеева! А в библиотеке? Боже мой! - Она покраснела от стыда за сцену в читальном зале. - А какой скандал был в Разовке, в доме церковного старосты, где я осталась ночевать, а ты вломился прямо в комнату, как... как разбойник! Это что, шуточки такие?
  Он прикрыл глаза рукой и снова несколько раз прошелся по комнате. Она смотрела на него, теперь уже с жалостью, однако не уступала ни пяди.
  - Отсюда я делаю вывод, - дрожащим голосом завершила она, - что ты просто хочешь меня опозорить!
  Он остановился посреди комнаты с таким решительным выражением на лице - она отступила к окну и побледнела от страха. В ответ на это он развел руки в стороны, как бы в доказательство ненасилия, и даже поставил между собой и девушкой ее стул. Усмехнулся еще горше:
  - Успокойся, я тебя не трону. Даже не подойду к тебе. Но только скажу, что ты несправедлива. Я признаю, конечно, я вел себя глупо. Потому что ты отказывалась хотя бы выслушать меня.
  - Это не оправдание!
  - Хорошо. Но посмотри на меня. Меня зовут Броис Новиков, я родился в городе Краснониколаевск Горьковской области, двадцать пятого ноября тысяча девятьсот семидесятого года. Я с золотой медалью окончил среднюю школу номер три города Краснониколаевск и сейчас учусь на третьем курсе института иностранных языков. Живу у Тимофеевых по знакомству. Характер у меня и впрямь не идеальный, но проблем тем, рядом с кем я живу, я не доставляю. Подрабатываю в свободное время сочинением рассказов и вполне могу содержать себя сам, если понадобится. Друзей у меня нет, но зато много приятелей, это может навести на мысль о поверхностности моих интересов. Не отрицаю, я пока не определился с тем, чему в жизни надо отдать предпочтение. Правда и то, что я веду себя легкомысленно, выпиваю на вечеринках и иногда курю сигареты, и встречался уже с несколькими девушками. Для тебя, естественно, это портрет сущего беса, а я просто человек. Я увидел тебя и ни о чем больше не думаю. Тебя не должно это удивлять - ты же видишь себя в зеркале и знаешь, насколько ты прекрасна. Сначала я, действительно, относился к тебе как к обычной девушке, напустившей на себя этакий лоск, для интереса. Скажу даже больше: сегодня с утра я тоже так думал, но знакомство с твоим папой и особенно обед с вами совершенно изменили мое мнение. Ты - не обычная девушка. И я не могу, просто не могу расстаться с тобой.
  Она умоляюще протянула к нему руку:
  - Ради Бога, не делай этого! Ты же сам видишь, какие мы разные! Ты очень легко найдешь себе подругу, которая тебе подойдет и окажется достойной разделить с тобой...
  Он с силой сжал спинку стула, до белизны в пальцах.
  - Какое мне теперь дело до всех других девушек, когда я узнал тебя! Какая из них сравнится с тобой? Разве они могут быть лучше или красивее тебя?
  Он глубоко вздохнул и закрыл глаза, чтобы успокоиться, затем продолжил тихо:
  - Фаина, мне очень тяжело. Ты действительно живешь другой жизнью, мы как будто находимся в разных мирах, но я этого не хочу! Конечно, ты можешь прямо сейчас отослать меня, и я уйду. Навсегда. Честно. Но этим ты просто лишишь меня возможности прикасаться к твоему миру, миру света и доброты. Сейчас у меня уже нет сил спорить с тобой и переубеждать.
  Он остановился в ожидании. Они смотрели друг на друга, не отводя глаз, пока у нее не выступили слезы от тех усилий, которые она предпринимала. В душе у нее шла борьба. Борис говорил очень искренне, по крайней мере, в тот момент, и она не могла остаться к такой просьбе равнодушной. И в то же время она была уверена, что этот его порыв пройдет, и все вернется на круги своя.
  Он не дождался от нее ответа, опустил голову и направился к двери. Весь его вид выражал безнадежность.
  - Подожди! - не выдержала она. - Как тебе не стыдно. Ты же знаешь, что из всего этого ничего не выйдет. Абсолютно ничего.
  При этом она ладошками сердито утирала со щек слезы. Борис повернулся к ней и ласково улыбнулся, но не вернулся.
  - До свидания, - шепотом попрощался он.
  Он снился ей всю ночь, так что утром она проснулась больная и слабая. Теперь она видела его отчетливо, взгляд художницы быстро запомнил черты его лица, манеры, движения, общий рисунок тела. Она приходила в отчаяние то того, как он был красив и как настойчиво добивался ее общества, но и от того, что между ними невозможны любые отношения. Даже дружеские, даже приятельские, даже просто знакомство. Господи, тогда зачем им все это?
  На обратном пути Борис столкнулся-таки с Раей Беловой, которая со всех ног бежала ему навстречу. Она спугнула ему настроение, и он поморщился:
  - Это опять ты!
  Она не огорчилась из-за столь холодного приема:
  - Не опять, а снова! Да, я. Поговорить надо.
  Он вздохнул. Атмосфера, созданная Фаиной, неизбежно выветривалась из его души под напором Раиного энтузиазма. Она смотрела на Бориса искоса своими карими глазами и усмехалась:
  - Смотрю, тебе тоже скоро будет прямая дорога в монастырь. Знаешь, а я могу дать тебе совет, как наверняка покорить Файку. Хочешь?
  - Ну давай.
  Она сделала серьезное лицо:
  - Стань священником.
  И захохотала, схватив его за руку.
  Он стряхнул ее с себя и пошел прочь. Она догнала его и бесцеремонно снова за него ухватилась, цепко, как шарик репейника. Старалась попасть в такт его шагам. Он на нее не смотрел, лицо его стало каменным. С нее тут же слетела вся бравада.
  - Да, - протянула она. - Такого взгляда, каким ты смотрел на нее, мне вовек не дождаться. Обидно и досадно, но ладно. Не сердись, а? Я пошутила.
  Он молчал. Он сердился на самого себя - выходит, всем видно, что он попал в зависимость от девушки. Странно, он действительно чувствовал к Фаине нечто необъяснимое, неподдельное, и это приводило его в ярость. Он не мог позволить себе роскошь влюбиться, ведь тогда он утратит все то, что он больше всего в себе ценит, все неотъемлемые атрибуты главного героя - свободу и равнодушие. Фаина ему по вкусу, конечно, но... А как же спортивный и охотничий азарт и сладость победы? Нет, он не отступит. Как бы не так.
  - Значит, Файка, - продолжила Рая. - Смешной ты, правда! Как тебя угораздило так вмазаться? Ты посмотри на нее повнимательней - за ее внешностью ничего нет!
  - А за твоей внешностью - есть, - не утерпел Борис.
  От его ядовитого тона она приостановилась и опустила глаза. Ее голос задрожал от обиды, тем более незаслуженной.
  - Это жестоко с твоей стороны, - сказала она. - Я имела в виду, что за ее внешностью нет ничего, необходимого для любви. Там есть всякие хорошие и правильные человеческие качества, но для любви нужен огонь, а она холодная, как ледышка. И, раз уж ты начал нас с ней сравнивать, то имей в виду: даже если она в тебя влюбится по уши, она никогда и никому не даст это понять, скорее покончит с собой, чтобы избавиться от этого греха и не допустить его... реализации. А я вот не лицемерю - ты мне очень нравишься, и я этого не скрываю.
  Борис остановился и повернулся к ней лицом. Ему стала невыносима вдруг компания Раи, как и всех остальных людей. В нем еще оставался порыв, возникший в разговоре с Фаиной, и он стремился поскорее остаться один - еще раз без помех вспомнить нынешний день от начала до конца, повторить его мысленно, так как именно сегодня он почувствовал в себе настоящую жизнь, биение сердца, всплеск эмоций, а до того у него была словно не жизнь, а игра, кино. Этот всплеск, этот подарок сделала ему Фаина. Легче всего отделаться от Раи можно было бы грубостью, но Борис продолжил откровенничать, как и в комнате Фаины, хотя Рая, в отличие от своей подруги, вряд ли смогла бы его откровенность оценить.
  - Послушай меня, - попросил он. - Я только что вышел из дома, где был счастлив. Твое появление мне мешает. Ты классная девчонка, в самом деле, и в другое время, если бы... не было Фаины... может быть, у нас и получилось бы что-нибудь. Я не влюблен в нее... пока. Я просто хочу быть рядом с ней, потому что она не такая, как все другие девчонки. Она не заигрывает со мной, к сожалению, но зато она не притворяется, и когда она рядом, мне становится хорошо. Прошу тебя, уйди и дай мне спокойно думать о Фаине. Поговорим когда-нибудь в другой раз. Полагаю. Нам придется частенько видеться, вы же с Фаиной подруги. Всего хорошего.
  И он пошел вперед так быстро, что Рая не догнала бы его даже бегом. Да, это был не день Раи Беловой! Поражение на том фронте, где она считала себя непревзойденным мастером, да еще и поражение от собственной подруги, которая строит из себя тихоню, а сама каким-то непостижимым образом прямо из-под носа увела перспективнейшего парня, красавца и умницу, - тут было от чего лить слезы! Чепуха, лить слезы Рая не станет. А то еще тушь с ресниц потечет. Проклятие, как эта святоша его охмурила. Кажется, он, кроме нее, ничего и не видит. А она, Рая Белова, само воплощение любви и красоты, осталась ни с чем. Может, все дело в том, что Файка его не любит, а Рая сама бросается ему на шею? Ох, но если не бросаться ему на шею, то можно больше никогда с ним не встретиться. И будет он с Файкой... Ездить на машине, ходить в кино, отдыхать на море... Осуществлять Раины мечты...
  От зависти у нее буквально потемнело в глазах, когда она представила себе все это. Особенно Фаину в богатом черном вечернем платье из тончайшего шелка, и с изысканной прической, и на каблуках, и с бриллиантами везде - на шее, на руках, на волосах... И Борис перед ней в смокинге, с букетом алых роз в руках. Черт возьми, да не бывать этому! Зачем это все Фаине? Пусть наслаждается своими иконами и своим небесным покоем. Она, кстати, и внешне похожа скорее на ангела, чем на светскую даму.
  А вот Рая Белова - другое дело.
  Она ходила кругами возле их домов и строила в уме далеко идущие планы. В глазах у нее мелькали искры, губы, с таким тщанием, с такой надеждой подкрашенные ее лучшей, самой дорогой помадой, кривились и подрагивали, руки в карманах пальто сжались в кулаки. Прежде всего, ей доподлинно не известно, что именно произошло сейчас в доме у Ордынских. Файка таиться не станет и расскажет подруге все до мельчайших подробностей. На то она и подруга. А дальше - действовать по обстоятельствам. Насколько она могла разглядеть за время их знакомства, Борис по натуре собственник. Это проскальзывает в нем иногда, да и избалованные папенькины сынки не могут не быть собственниками. Это значит, что он не потерпит никакого соперничества, потому что считает Фаину своей и только своей избранницей. У, найти ему соперника в таких условиях - пара пустяков. У них в общине, в Разовке, есть весьма симпатичные ребята, Рая видела их собственными глазами, когда осаждала отца Александра в воскресной школе. Нет, она решительно с каждым шагом все сильнее убеждалась в том, что Борис Новиков - не для Фаины.
  Но стоило ей хоть мимоходом вспомнить отца Александра, как пленительный образ Бориса отступил в сторону, а затем и вовсе рассеялся, как туман в солнечных лучах. Насколько же интереснее по сравнению с ним выглядит молодой священник! Рая блаженно улыбнулась и закрыла глаза, чтобы создать иллюзию еще большей близости. Внешность отца Александра она знала наизусть. Если бы она умела рисовать, она могла бы писать его портреты, любые, по памяти. Выражение лица, волнующий голос, все черты, вплоть до мельчайшей реснички, оттенок глаз - в воображении Раи он был запечатлен навеки. Мысленно - он был её, они принадлежали друг другу, а всего остального мира как бы и не было совсем. А зачем им, в их любви, окружающий мир? В их любви он и священником-то не был... И пусть в реальности дело обстоит с точностью до наоборот, в мечтах они всегда вместе, вдвоем, как в скульптуре Огюста Родена "Вечная весна" - Рая видела ее на фотографии в журнале и пришла в такой восторг, что вырезала картинку и спрятала у себя в тетрадке. Жаль, ему неизвестно ее намерение стать манекенщицей. Памятуя о реакции Фаины на эту новость, можно было предполагать и то, что отец Александр тут же ринется спасать заблудшую душу, пока еще есть возможность ее спасти. Будто она стоит не на пороге славы, а на краю пропасти. Странные они, эти верующие. Для них худшим является то, что дает людям приятную, комфортную, красивую жизнь. А уж когда отец Александр ринется ее спасать...
  Рая снова остановилась и зажмурилась, продлевая мгновение. Но уже через секунду она перескочила небольшой сугроб и не спеша направилась к дому, где жила Фаина. Надо же было разведать, что у них там с Борисом произошло. А об отце Александре лучше мечтать ночью, лежа под одеялом и глядя в небо, в темноте и тишине.
  Петр Николаевич ушел навестить друга, а Фаину Рая застала за уроками. Но - вот странно! - алгебра не двигалась с места, Фаина сидела за столом, свесив голову и кусая колпачок ручки. Это Раю не удивило. После посещения такого парня, как Борис, к урокам не скоро вернешься.
  - Представляешь, забыла записать домашнее задание по русскому, - оправдывалась за свой неожиданный визит Рая. - Телефона у тебя нет, пришлось бежать.
  - Ничего, - отозвалась Фаина, не шелохнувшись. - Посмотри у меня в дневнике.
  Рая пошарила вокруг нее на столе и не нашла.
  - А где он?
  - В сумке, наверное.
  Дневник был в сумке. Рая пролистала его и положила на место. Сама она никому и ни за что не позволила бы взять в руки свой дневник, прежде всего потому, что в нем обычно хранятся записочки от мальчиков и прочая мелочь, которую другим девочкам видеть ни к чему. А вот Фаина - пожалуйста. У нее в дневнике нет ничего таинственного.
  - Что с тобой? - спросила Рая.
  - Со мной?
  - Да. Ты какая-то... не такая.
  Фаина вздохнула и выпрямилась.
  - Может быть, может быть... Знаешь, Раиска, разговор с ним меня измучил. Я сейчас ничего не могу делать. Совершенно без сил.
  Рая притворилась несведущей:
  - С ним? С кем - с ним?
  - Ну... с ним. Ты знаешь, о ком я говорю.
  Это нежелание называть имя показалось Рае подозрительным.
  - С Борисом, что ли? - прямо спросила она.
  - Ну да... Я позвала его к нам.
  - Что?
  - Да.
  - Ну ты даешь!
  Фаина пожала плечами:
  - А что мне оставалось делать? Я позвала его, чтобы он убедился, что мы живем бедно, что мы совсем другие люди и что между нами пропасть. Он этого не понял, или не захотел понять. Тогда у меня был последний выход: высказаться начистоту. Если бы он стал юлить, извиваться, то для меня все было бы ясно. Но, Раиска, он не юлил и не извивался. Мои слова задели его за живое, и он тоже высказался. Похоже, что откровенно. Это поставило меня в тупик. Он действительно способен еще на искренность... но... Раиска, я не могу! Я его боюсь! То есть он меня, конечно, пальцем не тронет. Но я боюсь! Вовсе не это мне нужно в жизни!
  Рая была озадачена. Значит, кроме разговоров, у них тут ничего не произошло? С какой же стати вокруг этого поднялась такая буря? Сам Борис вышел и заявил, что был счастлив, и никого, кроме Фаины, уже не воспринимает. Фаина сидит тут как в воду опущенная. Раю они заставили суетиться в цейтноте, и все это - из-за одного лишь разговора? Сумасшедшие! Вот если бы они целовались - тогда другое дело.
  - Не понимаю я, что тебя так пугает, - наконец, сказала Рая.
  - Как это можно не понимать? Это же видно с первого взгляда!
  - Что видно-то?
  - Что мы с ним слишком разные!
  Рая собралась с духом и принялась убеждать, так как путь к Борису Новикову по-прежнему лежал через Фаину.
  - Фая, ты сама создаешь проблему там, где ее нет и быть не должно! Скажи на милость, почему ты вбила себе в голову, что вам обязательно нужно быть одинаковыми? Так не бывает! Люди от природы получаются разными. Если хочешь, Бог создает людей разными. Так они учатся друг у друга и обогащают друг друга.
  Фаина удивленно на нее посмотрела и ничего не ответила. "Эк меня занесло", - весело подумала Рая и засмеялась:
  - Но я же вижу, все у вас уже идет на лад! По крайней мере, с твоей стороны наблюдается явный прогресс. Я рада. Надеюсь, все получится.
  Фаина снова на нее посмотрела и снова ничего не ответила.
  Рая решила не перегибать палку и перевела беседу в другое русло:
  - Кстати, что случилось с Эдиком Тимофеевым? Он обозлился, как собака.
  - Откуда ты знаешь?
  - Я хотела с ним поболтать. Не то чтобы он за мной бегал, но помнишь, мы с ним в кино пару раз ходили, он мне даже цветы дарил. В общем, он был ко мне неравнодушен. И вот сегодня я к нему подошла, по-хорошему, и спросила, как дела. Файка, как он на меня набросился! Чуть ли не с кулаками! Я уже думала убежать от него, но он сам как-то быстро сник и ушел. На него это не похоже.
  Фаина пожала плечами, на сей раз с безразличием:
  - Понятия не имею, что с ним стряслось. С жиру бесятся. Батюшка Александр говорил, что именно Эдькин отец дольше всех не соглашался на проведение крестного хода на это Рождество. Еле-еле убедили. Хотя это было и не его дело - ведь крестный ход проходил в Разовке, а не в городе!
  - Дорогая моя, Эдькин отец и сам лицо подначальное. Если он так упирался, значит, ему указывал кто-то сверху. В каком мире ты живешь? Здесь, у нас, нет свободных людей, никогда не было и никогда не будет. Каждый из нас кому-нибудь подчиняется.
  - Я никому не подчиняюсь! - воскликнула Фаина.
  Рая засмеялась:
  - Глупая! Ты-то подчиняешься больше всех! Своему отцу, священнику, учителям... Или ты хочешь уверить меня, что ты - бунтарь? Не смеши людей!
  Но Фаина возмутилась не на шутку:
  - Если их требования противоречат моим правилам, то я не подчиняюсь им! Раиска, ты это знаешь! Не делай вид, что не помнишь!
  Рая заметила:
  - Да помню я, все помню. И все-таки ты подчиняешься, пусть не им, но есть кто-то, кому ты подчиняешься безоговорочно, даже не зная точно его волю.
  - Вот как? И кому же это я подчиняюсь?
  - Богу.
  У Фаины так задрожали руки, что она выронила ручку.
  - Ты права, - прошептала она. - Боже мой, ты права!
  Она была подавлена этим напоминанием, потому что это было первое напоминание о Боге в тот необычайный день. Право же, она не виновата. Борис сбил ее с пути истинного своим объяснением. А Рая между тем попрощалась и ушла - она уже узнала все, что нужно. И только за ней закрылась дверь, как с ее лица исчезла улыбка, глаза опустились вниз, и домой она шла медленно, кутаясь в пальто и вгоняя глубже в карманы сжатые кулаки. Поражение, сокрушительное поражение на всех фронтах! Ну, кто бы мог подумать! Эта унылая монахиня не обратила наглеца в соляной столб, а, напротив, была тронута его словами и до сих пор находится под впечатлением. Так, чего доброго, они и вправду полюбят друг друга - "волна и камень, стихи и проза, лед и пламень" - и если честно, они, Борис и Фаина, не такие уж разные в своей основе, просто развитие их шло в разных направлениях. Она, Фаина, уже колеблется, уже прислушивается к словам Бориса, он может считать это поощрением. Предположим, она влюбится, и, конечно, будет молчать и давить в себе земное и грешное. Он так пристально относится к ней, что без труда заметит в ней перемену, и без труда же определит причину этой перемены. И тогда возможны два варианта. Первый: он мгновенно охладеет к ней, испугавшись последствий и ответственности, и начнет искать ей замену, поглаже и попроще, чтобы зализала рану, пролилась бальзамом на душу, и для этой роли Рая подойдет идеально. Второй вариант: Борис в черном костюме, Фаина в подвенечном платье, и Рая с лентой через плечо, на которой написано "Почетный свидетель". Бррр... о таких кошмарах лучше не думать, не дай Бог ночью приснится, ведь инфаркт случится...
  Спугнуть такие ужасы можно мечтанием о собственной карьере. Никакой Денис Павлович со своими мерзкими взглядиками не заставит ее свернуть.
  Два брата
  Рая очень тщательно готовилась к этому свиданию. Выбрала самое выигрышное платье, черное, маленькое, обтягивающее - то самое, в котором она встретила Новый год у Эдгара Тимофеева. К нему можно было надеть любые украшения, а уж этих-то побрякушек у нее было предостаточно. И макияж она наводила тщательнее обычного. Видела в зеркале, как буквально на глазах она превращается в другого человека, но при этом взгляд у нее был странный - тихий, остановившийся, и линия бровей, несмотря на все старания ее разгладить, говорила об озабоченности. Раю пригласили на свидание по поводу международного женского дня, и она знала, что ее ждет: цветы, дорогой ресторан и разговор, от которого она охотно убежала бы на край света. И тем не менее она не могла отказаться, иначе это поставило бы крест на всей ее дальнейшей карьере.
  Мученики ведь тоже терпят страдания и за это попадают в рай.
  Денис Павлович обещал прислать за ней такси. Он сделал больше - на этом такси заехал за ней сам, и ей почти не пришлось ждать. Правда, уже в воздухе ощущалась весна, и в зимнем пальто стоять на остановке было тяжеловато - оно будто сковывало дыхание и давило на плечи. Рая ёжилась в нем, но не от холода, а от дурных предчувствий. Она не хотела ехать с Денисом Павловичем в ресторан. Она не хотела его вообще видеть. Но - это ужасное слово "надо"! Должно быть, именно так чувствовали себя высокородные наследницы королевств, когда их везли к мужу, которого они еще не видели ни разу, обвенчанные заочно, выданные за таких же королей или принцев, слабосильных и бесцветных, как огурец, с водицей в жилах вместо крови - у них же ведь длинная и безупречная родословная. Наследницы, еще не видя своего супруга, заранее знают, что счастья в браке им не видать, но едут все равно, так как их с младенчества готовят к такой судьбе и гордятся ею. Те наследницы, что половчее, умудряются познать и власть, и любовь.
  Денис Павлович сидел в машине спереди, рядом с водителем, и Рая с облегчением вздохнула, усаживаясь назад и подбирая полы пальто. Но при этом не забывала приветливо улыбаться Денису Павловичу и изображать полнейшую невинность, не показывать ни на секунду, что догадываешься о подоплеке приглашения. В такси стоял запах одеколона от Дениса Павловича, водитель от него слегка отворачивался, отвернулась бы и Рая, если бы было куда. Но она была привязана к Денису Павловичу обстоятельствами - самой обязывающей привязанностью на свете, потому что не видела иного способа достичь осуществления своей мечты. А гордый собой толстокожий Денис Павлович поминутно оборачивался к Рае, чтобы получить в ответ мгновенную улыбку и благодарный взгляд жертвы, влекомой на заклание.
  Они остановились у ресторана "Глобус", знаменитого тем, что там собиралась элита города, политическая и творческая. С виду это было почетное и уважаемое заведение, даже чуть ли не застарелое - зал его, вместительный и одновременно уютный, был отделан деревом, потемневшим, лакированным, украшенным мелкой резьбой по краю бордюра, и это придавало ему дореволюционную, консервативную окраску. Здесь было тепло, очень чисто, очень вкусно, приятная атмосфера, негромкая ненавязчивая музыка - образцово-показательный ресторан. Лица у его сотрудников были непроницаемы, они выражали услужливость, понимание и абсолютную немоту, это был штампованные лица вышколенных работников общепита. Они видели и знали всё, но и под пытками не раскрыли бы тайн своих постоянных клиентов, так как это повредило бы их благосостоянию. Рука руку моет, и у клиентов никогда не было проблем с рестораном, и у ресторана никогда не было проблем клиентами. Если ты имеешь деньги и желаешь получить за них максимум, что может дать ресторан - смело иди в "Глобус", там тебя обслужат по высшему классу. Тот, кто любит такие заведения, получит массу удовольствия и постарается прийти еще, накопив денег. Пожалуйста, всегда рады. Но сюда приходят не только за вкусным обедом или ужином и приятным времяпрепровождением. Знающие люди ищут здесь острых ощущений, лекарство от скуки, и получают всё это в полном объеме. Красивые женщины, "эксклюзивная" охота или рыбалка, прогулки по Волге и Оке, даже такая экзотика, как примитивные бои без правил, безобразно содранные с американских боевиков и до сих пор не прижившиеся на нашей почве в массовом порядке, - любителям приключений гарантирован был рай наяву, а руководству "Глобуса" - неиссякаемый источник дохода, несравнимый с доходом от ресторанной деятельности. Ведь всегда и везде находятся целые толпы особей, выкладывающих гигантские суммы, чтобы только почувствовать себя супер-человеком. А директор "Глобуса" ухмылялся в свои пышные белые усы и радостно потирал руки, разжигая инстинкты богатеньких бездельников. И это не мешало им всем, сверху донизу, сохранять добропорядочное выражение лица - круговая порука связала заведение и его посетителей мертвой хваткой.
  Впрочем, с того времени мало что изменилось.
  Денис Павлович был лично знаком с директором "Глобуса", поэтому всегда мог рассчитывать на хороший прием и всяческую поддержку. Ученицы из школы моделей пытались собственными силами разузнавать, чем в действительности занимается Денис Павлович Афанасьев, откуда у него столько средств и влияния, но ничего выяснить не сумели, кроме того, что он и вправду богат и влиятелен, но в политике замечен не был, по специальности - бухгалтер-экономист, водит дружбу практически со всеми "шишками" Горьковской области, частенько бывает и в Москве, и приезжает из белокаменной неизменно в превосходном расположении духа, и его невозможно привлечь ни к какой ответственности, так как он по каким-то непонятным причинам обладает неприкосновенностью, и его очень боится их преподаватель, мадам Василькова.
  Они все в школе моделей зависят от Дениса Павловича Афанасьева.
  Официант усадил новоприбывших посетителей за маленький столик в уголке, где им никто не помешает, хотя Денис Павлович и не настаивал на уединении. Столик был покрыт розовой скатертью, в красном стакане стояли белоснежные салфетки, а рядом, в стилизованной под графин вазочке, благоухала короткая, но пышная розочка. Живая - у "Глобуса" имелась и собственная оранжерея, на которой тоже можно было зарабатывать. Вообще, директор мегаполиса под названием "Глобус" был человеком предприимчивым, извлекал рубли из всего, даже из того, что, казалось бы, не могло по определению приносить доход, и процветал, как и его оранжерея, за что Денис Павлович его больше всего уважал.
  Денис Павлович по прозвищу Босс на правах завсегдатая принялся распоряжаться. Сделал заказ для себя и для своей спутницы, попросил принести воды и предупредил, чтобы их никто не тревожил, как всегда, и большой привет Михал Виталичу, если получится, он зайдет поприветствовать его лично, но вряд ли, понимаете ли, спутница и тэ дэ и тэ пэ, разговор предстоит непростой, ну, все мы люди, все человеки... Официант кивнул головой, на лице его не дрогнул ни единый мускул. Сделав пометки для себя, он не удалился и не ушел - он исчез, испарился, растаял в воздухе, как дым, и в следующее мгновение, должно быть, материализовался в кухне ресторана. Здесь работали только профессионалы.
  Рая вела себя скованно и явно нервничала в непривычной обстановке. Она оглядывалась вокруг с удивлением. Рестораны она видела только снаружи, внутри же помещение их представляла смутно, только на основе киношных материалов, и теперь убеждалась, что это не совсем одно и то же. Смущало и ее зависимое положение, не она заказывала тут музыку, пока. И от взгляда Дениса Павловича некуда было спрятаться, нечем было загородиться.
  Если бы хотя бы это были другие глаза, глаза другого человека! Если бы хотя бы Денис Павлович был помоложе! Хоть чуточку симпатичнее! О Господи, неужели это все происходит с ней?
  - Раечка, вы слишком напряженно держитесь, - заметил он. - Ну не надо так переживать. По-моему, в нашей школе всем известно, что лучшим ученицам я часто устраиваю такие сюрпризы.
  - Да, разговоры были, - не подумав, сболтнула Рая.
  Денис Павлович насторожился:
  - Вот как? И кто же это распускает языки среди наших ангелочков?
  Тон его был шутлив, но угрозы он скрыть не смог. Рая смешалась на несколько секунд, затем выкрутилась:
  - Лена Выходцева рассказывала. Помните, она из Сормова, в феврале она перестала ходить к нам, ее родители запретили.
  Денис Павлович наклоном головы оценил ее ловкий ход, но не поверил ни на грош - с Леной Выходцевой он никаких отношений не заводил, она была не в его вкусе, резкая и агрессивная, они называли ее "тигрица" и завидовали ее способности отстоять свое мнение любыми средствами. Значит, о нем, о Боссе, ученицы говорят между собой, да и глупо было бы надеяться на их молчание. Пусть. Они у него в руках.
  - Я давно хотел вас спросить, Раечка, нравится вам у нас заниматься?
  - Да, очень, - с чувством отозвалась она.
  - Я за вами слежу, - продолжал Денис Павлович. - Это входит в мои обязанности - следить за теми, кто у нас занимается. Все-таки мы не только обучаем, самых способных мы трудоустраиваем. А у вас, Раечка, есть способности, это несомненно.
  Она и без его комплиментов была в этом уверена, поэтому выразила благодарность не столь явственно, как он рассчитывал.
  - У нас, Раечка, вы же знаете, новая, передовая методика обучения. Ваша преподавательница, Полечка Василькова, работала за рубежом, в одном из ведущих агентств Европы, в Лондоне, поэтому я советую вам слушать ее внимательно и перенимать ее знания и опыт. Несколько лет назад, лет пятнадцать или двадцать уже, ее фотографии печатали на обложках, и она покорила миланский подиум, сотворила подлинную сенсацию. Ей дали прозвище "Московский Метеорит", а ведь она не так уж красива. Она поездила по миру. Собственно, она и родилась за границей, в Лондоне, а сюда приехала не так давно... Так что учитесь у нее всему, Раечка. Кстати, она вас очень, очень хвалит.
  Рая улыбнулась дежурной улыбкой. До сих пор он не сообщил ей ничего нового.
  Тут у них на столе появился ужин и бутылка с шампанским. Ароматы это все вызывало самые возбуждающие, но Рая от них еще больше смутилась. Вдобавок она не была обучена этикету и - о стыд! - не умела пользоваться ножом и вилкой. Но Дениса Павловича это только насмешило:
  - Раечка, а вы посмотрите вокруг. Найдете хоть кого-нибудь, кто правильно ведет себя за столом, соблюдая этот ваш этикет? Делайте как все, и у вас получится.
  Она глубоко вздохнула и опустила глаза. Скованность не прошла, а усилилась. Рая мучительно ждала, когда он приступит... ближе к делу. Он же не торопился. А куда ему спешить. Он налил в бокалы шампанское и первым приподнял свой, как бы приглашая присоединиться. Рая неверной рукой последовала его примеру. Она не хотела пить шампанское с ним.
  - Ну то же, Раечка. Сегодня восьмое марта, международный женский день. Разрешите мне вас поздравить с этим праздником и пожелать, кроме личного счастья, еще и удачной карьеры и осуществления каждой вашей мечты.
  - Спасибо, - без энтузиазма поблагодарила она и отпила из бокала.
  Шампанское было весьма недурное, и ужин - превосходный. Но Рая из-за своей нервозности не могла его оценить. Она была мертвенно-бледна под гримом, не поднимала глаз, вилка в ее руке заметно дрожала. Бесспорно, Денис Павлович это видел, так как тонко улыбался и играл с девушкой, как кот с мышью.
  - Я недавно встретил Ромочку Русланова. Вы его не знаете пока. Это фотограф, работает с московским издательством. Время от времени он приезжает сюда, в Горький, и в другие города, где есть действующие школы моделей.
  Рая встрепенулась и этим вызвала очередную улыбку собеседника.
  - Да, Раечка. Он отправился в свой новый рейд, или, точнее сказать, турне. Сюда прибыл на прошлой неделе и начал оглядываться. Пробудет здесь еще около месяца. Мы с ним, кстати, хорошие знакомые, и еще раз кстати, он целиком и полностью доверяет моему вкусу. Другими словами, именно я рекомендую ему кандидаток для работы.
  У нее выпала из пальцев вилка, которую она не сразу подобрала.
  - Вы же понимаете, Раечка, вы соприкоснетесь с тем, чем, возможно, вам придется заниматься в будущем, а также оценить, сможете ли вы этим заниматься, а главное - захотите ли вы этим заниматься. Кроме того, свои снимки Рома повезет в Москву, и при удачном раскладе самые красивые и талантливые девушки уже заранее обеспечены работой, потому что их замечают, ими восхищаются, их зовут и ими дорожат. Они идут буквально нарасхват. Но в этом деле есть и свои тонкости. Ведь красивых и талантливых девушек хватает выше головы везде, куда ни глянь - можно увидеть смазливую и фотогеничную мордашечку. Такие мордашечки вдохновляют художников на поэзию, а наш Ромочка подвержен неожиданным порывам... В общем, красивых и талантливых девушек легко замечают, но и забывают тоже очень легко, потому что люба мордашечка очень просто заменяется другой, равноценной, мордашечкой. Тут уже от самой мордашечки зависит, пойдет ли она дальше школы моделей, или увязнет в провинциальном болоте.
  - Да, это правда, - прошептала Рая.
  Между тем Денис Павлович решил перекусить, словно разговор поглощал у него слишком много калорий, и жестом предложил спутнице последовать его примеру. Она спохватилась, а кусок по-прежнему не шел ей в горло. Через какое-то время он вновь сделал перерыв и возобновил беседу.
  - Впрочем, зачем я вам это сообщаю - вы, наверное, и сами всё уже пронюхали и обсосали все косточки.
  - Я... я думала, рекомендациями занимается Полина Михайловна, - запинаясь, сказала Рая.
  Он пренебрежительно махнул рукой.
  - Ну что за ерунду вы говорите, Раечка. Поля всего лишь ваша учительница, и при этом лицо заинтересованное, пристрастное. Кто же станет прислушиваться к ее рекомендациям? Тут все решается между мужчинами, хотите вы этого или нет, ведь весь этот... бизнес, по большому счету, существует для мужских глаз и для мужского удовольствия. Женщина не может оценивать достоинства и красоту другой женщины. Поэтому Рома советуется со мной, а вовсе не с Полечкой.
  Заявление получилось более чем бесцеремонное. Рая беспомощно хлопала глазами и не находила в себе сил ответить. Это кошмар. Это смерть. Отсюда нет выхода. Боже мой, неужели это она.
  - Только вот какая проблема, милая моя Раечка, - теперь уже Денис Павлович наступал открыто, - Рома уже наметил дни, когда он посетит нашу школу моделей, и интересовался у меня, какие девочки у нас заслуживают внимания. И представьте себе, я оказался в затруднении. Ведь у нас так много достойных девочек, а я пока не знаю точно, которые из них наиболее... подходящи.
  Он красноречиво смотрел на нее, потом вдруг ласково взял ее за руку и поднес к губам.
  - Не подвергаются сомнению кандидатуры Маши Лосевой и Линочки Ярцевой, тем более у них уже есть опыт. А вот третьей можете стать вы, Раечка... А может, это будет Оля, ваша подруга. У вас с ней почти одинаковые данные, и мне... затруднительно...
  Она с трудом возобновила дыхание:
  - Разве я не талантливее ее?
  - Это очевидно, Раечка, - подхватил он. - Но видите ли, в модельном бизнесе далеко не всё зависит напрямую от способностей в деле демонстрации. Должны быть еще и соответствующие качества характера... Напористость, и вместе с тем гибкость, и податливость, и артистизм. Другими словами, необходимо и самой предпринимать какие-то шаги для продвижения вперед, а не ожидать пассивно, пока со стороны придет добрый дядя и решит за тебя все твои проблемы. Вы, Раечка, гораздо одареннее Оли, но зато она, как бы это выразить, на большее готова ради достижения цели. Она послушно согласится со всеми моими предложениями, потому что от меня зависит, попадет она на фото или нет. В этом и состоит залог ее... перспективности. А даже самая красивая, гениальная, семи пядей во лбу девочка не сделает карьеру, если... если, к примеру, она обладает несговорчивостью и... несгибаемыми принципами. А Оля как раз очень сговорчива и... понятия не имеет о принципах. Точнее, у нее есть всего лишь один принцип: карьера превыше всего! Хе-хе.
  У Раи кружилась голова, словно она летела вниз. Насчет Оли все его слова - ложь! Она, напротив, не скрывала своего презрения при его появлении, и, бесспорно, отшила бы его при малейшем поползновении - бойкая девочка умела постоять за себя. А может... может, это ее маска? Чтобы никто не опередил на поворотах, чтобы обезопасить положение? Как положиться на другого человека, когда и в себе-то не уверена? Но Афоня - козел! Напрямую он не сделал ни одного предложения, выходит, она сама должна предложить себя! Гнусный тип, мерзкий старикашка!
  Он видел ее насквозь. И то, что ей все было ясно, и оттого-то она корчилась и извивалась, как полураздавленный червяк, и то, что он ей был противен, и то, что она понимала, что он тоже все видел и понимал - она не поднимала глаз и казалась бледной, бледнее бумаги. Вилка в ее руке тряслась и стучала о край тарелки, а она забывала ее убрать. И все же она не могла уйти. Обрушить с таким трудом достигнутую возможность осуществления мечты она была просто не в состоянии.
  - Я много повидал на этом свете, Раечка, - развивал свою теорию Денис Павлович. - Поэтому знаю одну-единственную непреложную истину: за все в жизни приходится платить. А за красивую жизнь обычно платят еще дороже. Должно быть, для равновесия. Как в физике - закон сохранения энергии.
  О, если бы Фаина оказалась права, веря в осуществление страшного суда! Хотелось бы взглянуть на этого дядечку перед лицом неподкупного судьи, который с леденящим спокойствием поинтересуется: "Что сотворил ты с Раей Беловой?" А потом включит какой-нибудь экран, ангел-хранитель вставит туда видеокассету с бесчинствами этой улитки, и суд единогласно вынесет приговор, не раздумывая ни секунды: уничтожить немедленно, потому что от его дыхания смердит, как из ада, и его душонка недостойна еще раз прожить жизнь... Расстрелять, повесить, колесовать, четвертовать, сжечь на костре, а пепел без остатка растворить в серной кислоте. Как посмел он вообще считаться живым существом? От таких тварей отворачивается даже преисподняя.
  Рая была тиха, как привидение.
  - Что-то вы как-то странно себя ведете, душенька, - пропел Денис Павлович. - Почти не притронулись к еде, а сегодня здешний шеф просто превзошел самого себя. Вам не нравится рыба? Тогда я сейчас закажу курицу. Или я вас так обрадовал перспективой выйти в столичном журнале?
  Последний вопрос прозвучал с издевкой - вид у девушки был скорее несчастный, чем радостный. Она пробормотала в свое оправдание:
  - Просто, Денис Павлович, у меня сегодня было назначено свидание вечером... с мальчиком... Эдиком... Мы с ним встречаемся... Но у меня так разболелась голова, наверное с непривычки, что придется это свидание, к сожалению, отменить. Поэтому у меня нет аппетита, а ужин на самом деле очень, очень вкусный. Спасибо большое вам, Денис Павлович, что вы пригласили именно меня отметить восьмое марта...
  - Ну что вы, Раечка, этот наш обед и мне доставил огромное удовольствие. С вами приятно иметь дело, вы схватываете все на лету. А... этот ваш молодой человек... Вы давно с ним встречаетесь? Если не хотите, можете не отвечать, это же ваше личное...
  - Да это не тайна, - прервала его обозленная сама на себя Рая. - Давно, уже около полугода. Мы учимся в одном классе.
  Он изобразил живейшее сочувствие:
  - Жаль, жаль, что ваше свидание не состоится! Может быть, вы все-таки не станете его откладывать - выпьете таблеточку...
  - Нет, - резко ответила Рая. - Я лучше сегодня пойду домой и лягу спать. Утром, думаю, встану как огурчик.
  - Надеюсь, надеюсь, - закивал головой Денис Павлович. - А то завтра у вас занятия, с Полечкой Васильковой, и вдруг придет Рома-фотограф, а вас и не будет. Что мы ему тогда скажем? Где он еще увидит гордость нашей группы?
  Она затрепетала от ужаса:
  - Мне действительно очень плохо. Пожалуйста, Денис Павлович, давайте побыстрее закончим наш обед, или, умоляю вас, отпустите меня сегодня. Я нездорова.
  - Да, да, конечно. Минуточку. Коля! - подозвал он официанта. - Как всегда, меня ты знаешь. Мы с дамой уходим. Передай Михал Виталичу, я сегодня еще зайду.
  Рая почти бегом направилась к выходу, не глядя перед собой и натыкаясь на столы и стулья, словно слепая. Денис Павлович поспешил за ней и попутно извинялся перед посетителями, которых она потревожила. С лица его не сходила улыбка. Сама эта Раина паника говорила о том, что он получит от нее желаемое. Она у него на крючке - почувствовала уже запах красивой жизни и не сможет от нее отказаться. Пусть привыкает, красотка. В жюри на конкурсах красоты еще и не такие уродливые старички попадаются. А без этих старичков конкурсы не выигрывают. Надо знать, где подмазывать, и делать это ловко и ненавязчиво. Пусть учится. Она сумеет. Талантливая девочка.
  Она по-прежнему не поднимала глаз и вся дрожала. Он помог ей надеть пальто и усадил в такси, не позволив ей ехать общественным транспортом: "Куда, куда, милая Раечка, вы же нездоровы! Как можно-с! Ни за что! Никогда!" Такси подвезло ее прямо к дому, к подъезду, хотя там намело много глубоких сугробов, и был риск застрять. На прощание Денис Павлович еще раз поцеловал Рае руку. Но теперь она даже не сделала попытки улыбнуться. Выскочила из машины не оглядываясь и побежала в дом - скорее, скорее, из-под его взгляда, который преследовал ее, даже когда она лежала у себя в постели, под одеялом, и даже когда прятала голову под подушку.
  Это совсем не похоже на ее мечты. Ни капли не похоже.
  Это вообще не похоже на какую-либо мечту.
  А Денис Павлович, в отличие от нее, чувствовал себя превосходно. У него не было ни малейшего повода для переживаний. Девочка поймана в сети и уже не уйдет, пока он не позволит ей уйти. Насчет парня она, конечно же, соврала. Использовала свой последний шанс и проиграла. Ничего, бывает. Он в молодости тоже много раз проигрывал. Это хорошая школа. У него была бурная молодость. Приходилось буквально с боями отвоевывать себе место под солнцем и защищать его от тех, кто хотел это место у него отобрать. Ну уж дудки. Природа обделила его по части внешности, но ведь всем известно - не одни красавцы правят миром. Эти наивные глупышки в школе моделей СТИЛЬ все как одна воображают себя звездами подиума. На самом же деле они ничего об этом не знают, и, скорее всего, никто из них не засветится даже в Москве - это звезды районного масштаба, не более того. Ему знакома эта технология. Весьма прибыльная, кстати, и не лишенная приятности.
  Итак, Денис Павлович был в прекрасном расположении духа и потому вернулся на том же такси в тот же ресторан. Однако теперь он не пошел в зал, а поднялся наверх, где его ждал старинный приятель, которого друзья называли Михал Виталич, то есть директор развлекательного бизнеса под вывеской "Глобус".
  - Здравствуй, Мишенька! - любезно произнес Денис Павлович, без церемоний просунув голову в дверь его кабинета. - Извини меня, что не забежал к тебе сразу. Но, надеюсь, ты видел, мне было не до этого.
  - Да, девушка была хороша, - согласился Михал Виталич. - Почему вы так быстро ушли? Я уж было испугался, не случилось ли с ней чего.
  Денис Павлович развалился в кресле:
  - Слушай, налей мне чего-нибудь выпить. У меня сегодня замечательный день. Я знаю, где-то в баре ты хранишь бутылочку вина. Спасибо. Да, она придумала себе головную боль. Но это ненадолго, мой друг. Ты же понимаешь, будущая модель. А вдруг она станет второй Синди Кроуфорд? Представляешь, тогда я смогу гордиться собой - ведь она начала заниматься в моей школе.
  Михал Виталич засмеялся и выразил сомнение:
  - Мне она показалась несколько заторможенной. Синди Кроуфорд в ее возрасте наверняка уже демонстрировала стриптиз и не стеснялась этого. Никуда не денешься. Деньги-то зарабатывать надо.
  Денис Павлович, в свою очередь, засмеялся:
  - Куда ей до Синди Кроуфорд! Раечка у нас на словах - настоящий бойцовый петушок. Она мне нравится, Миша. Я и сам ощущаю себя извращенцем, когда вижу, как она поджаривается на медленном огне от того только, что я не молод и не красив. Вот в чем все дело.
  - Ммм, выходит, у нее еще остаются мечты о прекрасном принце? Ох, этот извечный женский романтизм! Тебя это не смущает?
  - Нисколько. Было бы ужасно, если бы она мне симпатизировала. Потом не отцепишься, пристанет, как банный лист к заднице. Это невыгодно, Мишенька.
  - Тоже верно... А как твоя семья?
  - Все о-кей. Я вчера вечером им звонил. Лиза теперь работает на таможне в Шереметьево-2, а дочка скоро устроится туда бортпроводницей. Они же у меня умницы. Ни в какие творческие специальности не лезут, слава Богу. Иначе пришлось бы применить силу - шучу, конечно. Нет, ты же знаешь, они у меня здравомыслящие женщины и глупостями не занимаются. В них я уверен. Мой дом - моя крепость.
  Они сидели в креслах друг напротив друга и потягивали из сверкающих хрустальных бокалов первоклассное красное вино. Они понимали друг друга до глубины души, они даже были в чем-то схожи - оба сытые, обласканные жизнью коты, добившиеся всего своими руками, гордые этим и пользующиеся высказыванием "Цель оправдывает средства" чуть ли не каждый день. А как же иначе, иначе не проживешь. У них есть друзья, но есть и множество врагов, которые не задумываясь их уничтожат. Постоянно надо быть начеку, держать ухо востро и самим уничтожать противников, пока те до тебя не добрались.
  - Тебе хорошо, Денис, - пошутил Михал Виталич. - Твоя семья далеко, в Москве, а моя - вот здесь, под боком, контролирует меня. Ты же можешь развлекаться на всю катушку, за тобой никто не следит.
  Тот скривился:
  - Не говори чепухи. Тут есть "доброжелатели", которые мгновенно утопят меня, если что-нибудь узнают. Так что всегда нужно соблюдать осторожность. Даже на расстоянии от ревнивой супруги. Кстати, она у меня не так уж и ревнива.
  - Вы с ней два сапога пара.
  - Разумеется. Вино у тебя, Миша, лучше не бывает. Не продашь мне пару ящиков этого нектара? Или это у тебя последняя бутылка?
  Михал Виталич поперхнулся и начал смеяться:
  - Ну ты темнота. Губа не дура! Пару ящиков! Мой милый, этот нектар покупают не ящиками, а каплями, из пипетки. Каждая капля стоит тысячу долларов. Ты располагаешь такими деньгами, Дениска?
  - Вполне. Только скажи мне, где можно купить такое вино.
  Они несколько минут молчали, наслаждаясь тонким, изысканным вкусом.
  - А когда ты сам собираешься теперь в Москву? - спросил Михал Виталич.
  - Не знаю, недели через три, или лучше в конце апреля. Мне там пока нечего делать. Ты же в курсе, дружок, в Москве идут перемены, далеко не со всеми кадрами можно иметь дело, да и осмотреться сначала надо, разведать, прощупать. А то ведь и прогореть можно. Подожду, пока всплеск активности пройдет, и власти успокоятся.
  - Тоже верно, - охотно согласился Михал Виталич.
  Они налили себе еще вина.
  - Кто меня тревожит гораздо больше - так это Юра, - озабоченно произнес Денис Павлович.
  - А что такое? - удивился Михал Виталич. - Он человек самостоятельный, живет своей жизнью.
  - Жить-то живет, - пожаловался Денис Павлович, - да играет с огнем, опасность вокруг него никогда не проходит, а прикрываю-то его я!
  - Ну, не прикрывай.
  - Как это - не прикрывай? Мы с ним, можно сказать, в одной упряжке! Хотя занимаемся разными делами, у нас разные заботы. Я за него, если честно, боюсь. Тут сразу после Нового года о нем расспрашивал Тимофеев, Виктор Егорыч, ты его знаешь, живет в Подновье, в особняке. Так себе чин, ничего особенного, а вот заинтересовался брательником моим. Ох, как бы чего не случилось, Миша. Но моему Юрке разве что-нибудь объяснишь? Ему слава нужна, а эти замусоленные придурки на него молятся, как будто он и вправду бог.
  Михал Виталич поставил бокал на стол и утешил:
  - Ну, не расстраивайся ты так. Мы с тобой еще и не в таких переделках бывали, а ведь выкручивались. На этот раз тоже пронесет, не сомневайся.
  - Надеюсь на это. У тебя тут где-то были карты. Дай мне на минутку, разложу пасьянс, нервы успокоить. А то давай перекинемся, раз уж ты не очень занят. Все равно от работы я тебя уже отвлек.
  - С удовольствием, Денис. Карты у меня тут всегда, специально подготовлены для тебя и ждут твоего прихода. Ни с кем мне так хорошо не играется, как с тобой.
  Они сели к столу и приступили к игре, причем это была не какая-нибудь импортная бандитско-ковбойская игра, а простецкий "дурак", ставкой в котором у них были, как в старые добрые времена, щелбаны. Потом последовал звонок со стадиона "Динамо", где намечалось мероприятие с участием молодцов Михал Виталича, и было необходимо его срочное присутствие. Друзья распрощались. Михал Виталич отправился на "Динамо", Денис Павлович - домой.
  Они с братом жили в обширной многокомнатной квартире в центре города, недалеко от Кремля, на улице Ульянова. Эти апартаменты позволяли им не мозолить друг другу глаза, поскольку, по большому счету. Особой привязанности между ними не было, только взаимовыручка, в память о прекрасных совместно проведенных годах детства и юности. Они были разные люди и не вмешивались в жизнь друг друга.
  Денис Павлович был финансист и делал деньги. Для этого необходима лишь соответствующая выучка и специфическое чутье. Юрий Павлович стремился к другому. Помимо денег, он жаждал власти над людьми, власти безоговорочной, над их телами и душами. Того, что могла дать политика, для него было слишком мало, он убедился в этом, однажды будучи избранным народным депутатом. Для осуществления своей цели он обладал всеми данными - умом, лидерскими качествами и изворотливостью, дабы остаться безнаказанным. Судьба его не изобиловала столь крутыми изворотами, как судьба его брата, но зато была намного глубже и интересней. Денис Павлович являлся человеком обыкновенным, тогда как Юрия Павловича смело можно было назвать незаурядной личностью.
  Еще в школе было замечено, что мальчик он очень способный. Причем одинаково хорошо он усваивал и точные, и гуманитарные науки. В старших классах он всерьез занялся изучением философии, психологии и истории Востока. Поступить в вуз на соответствующий факультет ему не составило труда. Получив красный диплом и используя умело и вовремя налаженные связи, он устроился на работу в Министерство иностранных дел и не просто посещал свой обожаемый Восток - он чуть ли не пешком пропутешествовал по всей Индии. Он жил там в течение четырнадцати лет, и хотя регулярно писал родным и они знали, где он, все же не думали, что эта его эпопея закончится добром и он когда-нибудь вернется домой. А он вернулся - и его никто не узнал, настолько он изменился и настолько все отвыкли от него. Он был очень умен, но его цинизм отпугивал даже недалекого Дениса Павловича. Жил он теперь в Горьком и писал статьи по Востоку и философии для всяких столичных центров, а также и не отказывался от очередных кратковременных поездок в Индию по заказу различных исследовательских центров. Это приносило ему доход и новую информацию.
  Две комнаты в их квартире, которые занимал Юрий Павлович, кардинальным образом отличались от двух комнат его брата. Прежде всего - отсутствием ковров на полу и на стенах и наличием огромного книжного шкафа, битком набитого литературой по интересующим хозяина предметам. Больше всего тут было книг по религиям, особенно восточным, даже таким, о которых слышали лишь немногие, самые продвинутые специалисты. Это были книги на английском, французском языках, и очень много книг, привезенных из Индии. Некоторые из них считались раритетами, поскольку были написаны от руки столетия назад на исчезнувших к нашему времени диалектах. Еще некоторые написаны были на специальных, искусственно созданных языках - это было по сути не написание, а шифровка, и разобраться в ней и перевести ее мог бы только фанатик оккультизма. А уж Юрий Павлович имел незыблемый авторитет в этой области. В столице он славился как разоблачитель всяческих группировок, полулегальных, проповедующих каждая свой способ спасения. В Москве он был убежденный сциентист, любую религиозную организацию он с легкостью анатомировал, раскладывал по полочкам, и всем становилась ясна их сущность и вредность для общества. Его насмешек боялась даже русская православная церковь. Он знал наизусть повадки религий и видел их насквозь. Грозная личность!
  На стенах его комнат, прямо к обоям, были прибиты экзотические курильницы и лампы - на полу для них не было места из-за скульптур драконов и прочих ритуальных приспособлений. Посреди кабинета стоял журнальный столик, а на нем переливался белесыми гранями хрустальный шар, словно здесь вела прием гадалка. На самом деле он помогал хозяину при медитации, к которой он пристрастился во время пребывания на Востоке. В общем, на первый взгляд, эти комнаты были нарочито стилизованы под Восток.
  Что касается двух комнат, принадлежавших Денису Павловичу, то они-то Восток ничем не напоминали. Тут стояла отличнейшая бытовая техника, немецкий телефон с кнопочным набором, мягкая перинная постель, кресла, диванные подушечки, бамбуковые занавески, люстры, даже видеоигра, привезенная из-за границы - роскошная обстановка преуспевающего делового человека. Юрий Павлович только усмехался, глядя на то, как круглое тельце его брата утопает в этой роскоши. У него самого в спальне стояла только жесткая тахта и тумбочка. Зато с потолка свисали металлические полоски, колышущиеся от движений воздуха и создающие мелодичный перезвон. По мнению Юрия Павловича, они намного лучше способствуют спокойному сну, чем какой-нибудь кровожадный фильм из тех, что его брат смотрит на ночь по видеомагнитофону.
  Здоровый образ жизни может обеспечить долголетие, а Юрий Павлович очень об этом заботился. В отличие от Дениса Павловича, который тоже мечтал прожить на свете как минимум лет триста, но вряд ли этого добьется. А вот Юрий Павлович - это еще вопрос...
  Денис Павлович не застал брата дома и с облегчением вздохнул. Можно хоть поужинать как следует, без нравоучений о том, что самые неистребимые народы мира питаются грубой клетчаткой, то есть овощами и простым вареным рисом, и за счет этого побеждают немощи и - самое главное - старость. А ну и пусть себе побеждают. Денис Павлович любит покушать чего-нибудь пряненького, жирненького, остренького, жареного. Вон кавказские старики тоже выглядят весьма боевито, а ведь едят то, от чего впору непривыкшему человеку на стенку полезть - от их приправ "погорячее" скорчится в агонии любой микроб.
  В холодильнике как раз есть бутылочка минеральной воды, а в духовке - жаркое, от аромата которого приходишь буквально в невменяемое состояние. Денис Павлович отрезал себе хлеба, не скупясь наложил мяса в тарелку и приготовился поужинать в спокойной обстановке, как именно в этот момент послышался звук отпираемой двери и звон ключей, и в квартиру вошел младший брат. Он увидел свет на кухне и заглянул туда:
  - Добрый день, Денис.
  - Добрый. Ты сегодня недолго.
  - Да, сегодня был удачный день. Как всегда. Просто я успел сесть на автобус и доехал быстрее.
  - Будешь ужинать? Садись.
  - Да, у меня с утра остался мой салат.
  Денис Павлович брезгливо скривился:
  - Не понимаю. Ты по вечерам едва прикасаешься к еде, и предпочитаешь подножный корм. Как можно с такой едой быть сытым...
  Юрий Павлович засмеялся:
  - Не хлебом единым... Не жди меня, ешь, я пока еще схожу переоденусь.
  В одежде он был так же подчеркнуто прост. Носил только вещи из натуральных тканей - шерсти, хлопка, льна, шелка. Никаких кричащих, вызывающих оттенков, предпочтение отдавалось черному и иногда белому цветам. Он не отличался элегантностью или изяществом, но в нем было и что-то привлекательное, прежде всего уверенность в себе и спокойствие. Он был на пять лет моложе Дениса Павловича, но значительно превосходил его в росте и физической силе. Кроме того, он был очень худощавый и смуглый - темный цвет кожи он приобрел также во время странствий по Индии. У него при этом были очень светлые прозрачные глаза, составлявшие разительный контраст с цветом лица и темно-русых волос, которые были подстрижены очень коротко и от этого торчали, как щеточка. Седина у него была только на висках, так называемая "благородная седина", высокий лоб с залысинами свидетельствовал о недюжинном уме, чем он также отличался от своего брата. У того уже добрая половина волос поседела, от чего он казался серым, непонятной масти, и лоб у него был маленький, что, по его собственному мнению, не мешало ему проворачивать делишки с обезьяньей ловкостью.
  Когда Юрий Павлович появился на кухне в домашней одежде и достал из холодильника миску с салатом, его брат уже закончил есть и взялся за просмотр газет.
  - Что пишут? - поинтересовался Юрий Павлович.
  Денис Павлович поморщился:
  - К сожалению, ничего хорошего. Я это предвидел, если хочешь знать, но все-таки надеялся, что события не будут развиваться таким печальным образом.
  - Что случилось?
  - Пока ничего.
  - Тогда откуда такой пессимизм?
  Денис Павлович свернул газету и положил ее рядом с собой.
  - Юра, очень скоро нас ждут большие перемены. Так получилось, и я сам этому удивляюсь. Москва к ним уже готова. Правда, власти на местах так привыкли к нашему консерватизму, что в эти перемены не верят, но клянусь, им придется испробовать их на своей шкуре, и им это, ручаюсь, не понравится. Мне это уже не нравится.
  Юрий Павлович налил себе стакан молока и приступил к еде.
  - Ах, ты про политику... - протянул он. - Я-то было подумал, что у тебя тут возникли проблемы, что-нибудь с твоей школой моделей или в банке... А почему тебе не нравятся большие перемены? Во времена смут и передела собственности можно стать миллиардером, а ты как раз умеешь это делать.
  Денис Павлович вздохнул:
  - С одной стороны, ты прав, конечно. Но я по натуре не игрок, Юра. Если начнется смута, я сделаю все, что в моих силах. Стремлюсь-то я не к этому. По мне - так намного лучше стабильность, и чтобы никакой текучести кадров, чтобы можно было быть уверенным в себе и в людях, с которыми работаешь, да и в деньгах, которые получаешь.
  Юрий Павлович пожал плечами:
  - Ну, уж деньги-то тебя не должны беспокоить. Меняется рубль, а не доллар, к счастью.
  - К тому же, в ожидании и такой вот неуверенности теряешь столько времени!
  - Вот это уже ближе к истине. Но я бы не стал на твоем месте так переживать. Времена изменятся, и ты наверстаешь упущенное.
  - Может быть.
  - Не может быть, а точно.
  Поужинав без особого аппетита, Юрий Павлович вернул остатки салата в холодильник - хватит утром позавтракать. Запил ужин молоком и прополоскал стакан. Денис Павлович следил за ним не отрываясь и завидовал его невозмутимости и хладнокровию.
  - А у тебя как дела? - спросил он. - Все в порядке?
  - В полном порядке. Сегодня звонили из Москвы, из общества любителей философии и религиозных наук. Им нужна для пропаганды брошюра, и они мне предложили ее написать.
  - Ты согласился?
  - Разумеется. Пообещал, что к лету перешлю, или привезу материал сам. У них есть свое издательство, и они уже завтра вышлют мне щедрый аванс.
  - А что тебя удивляет? У тебя же - имя! Поэтому мне странно, что они высылают тебе только аванс, а не весь гонорар целиком.
  Юрий Павлович засмеялся:
  - Было бы неплохо! Знаешь, я люблю сочинять вещицы для таких глупцов. Причем чем запутанней ты выражаешься, чем больше напускаешь туману, тем выше ценится этот бред, и все скачут вокруг него в восторге - ах, какой шедевр, какая тонкость восприятия, какая глубина мысли. Наследник Платона, не иначе. O tempora, o mores!
  Денис Павлович изумленно округлил глаза:
  - Чего, чего?
  - Неважно. Люди измельчали, Денис. Иногда мне хочется уехать в Индию навсегда, затеряться там и без помех изучать все то, что мне так интересно.
  - Ты ведь уже все изучил.
  Юрий Павлович покачал головой:
  - Нет, Денис, все изучить... возможно, наверное, но не в моем случае. Ты не поверишь, иногда я погружался в такие знания, что мне становилось страшно - казалось, я действительно вот-вот перейду в другое измерение, как Будда.
  Денис Павлович перестал что-либо понимать в разговоре и поднял насущную тему:
  - Я слышал, о тебе снова спрашивал Тимофеев.
  Юрий Павлович пренебрежительно манул рукой:
  - Брось, Денис. Что может сделать мне Тимофеев? Он не из самых властных наших чиновников, скорее из слабых звеньев горьковской администрации, потому что не способен пройтись по трупам. Он спрашивает обо мне, потому что ко мне ушел его сын. Единственный, заметь, сын. Парень этот - чрезвычайно ценный для меня кадр. Отец в панике, боится лишний раз дохнуть, чтобы чадо окончательно не ушло из дома. Потому и собак на меня он спускать не будет, иначе сынишку загребут вместе со всеми нами, а кому хочется своего ребенка приносить в жертву идее? Нет, Денис, пока тимофеевский отпрыск у меня, я в полной безопасности, Тимофеев еще и сам же позаботится, чтобы нас не побеспокоили. У меня развязаны руки.
  - Значит, он у тебя что-то вроде заложника?
  - Совершенно верно.
  Они внимательно посмотрели друг другу в глаза, убедились, что правильно понимают друг друга, и засмеялись.
  - Ну ладно, Денис, спокойной ночи. Пойду к себе, прикину план брошюры, которую мне заказали. До завтра.
  - Спокойной ночи, Юра.
  Они разошлись по комнатам. Юрий Павлович сначала зажег палочку вербены и воткнул ее в стаканчик. Затем опустился на специальный коврик и принялся медитировать, очень медленно произнося какие-то слова. Он знал свою силу и берег ее. Занятиям йогой он посвящал значительную часть своего времени, и не потому, что это было его хобби или придавало колорит, а потому, что в Индии собственными глазами видел, каких результатов может достичь мастер.
  После этого он сел за стол и набросал на листе бумаги план заказанного произведения. На книжных полках порылся немного, подобрал подходящую литературу, сложил аккуратной стопкой на углу стола. Завтра можно будет приступить к работе. И лег спать, поскольку было уже поздно.
  Ему не было знакомо это чудесное юношеское состояние мечтательности, когда, ложась в постель, на несколько минут перед сном человек попадает в сладкий розовый мир своих фантазий. Юрий Павлович засыпал почти мгновенно, просыпался минута в минуту когда надо - выдрессированный организм слушался команд своего хозяина, как заведенные часы. И снов он никогда не видел. Несчастный человек, так как сны его боялись. Только зеркального блеска полоски под потолком мирно перезванивали между собой, изредка отражая лунный свет.
  Что же касается Дениса Павловича, то он посмотрел на ночь американский боевик про подпольных боксеров и тоже уснул, правда, не так быстро, а с часик еще ворочался с боку на бок в своей перине, похожей на гнездо. Он иногда видел сны, но также был начисто лишен способности мечтать. В тот вечер, например, лишь воспоминание о попавшей в его паутину Раечке Беловой было ему в высшей степени приятно.
  Криминал
  С самого начала жизнь у Сени Шевченко не заладилась. Он являлся примером типичного неудачника. Казалось даже, что это у него наследственное. Его мать не сумела выйти замуж в городе, чего, прямо скажем, ожидали от нее родители, живущие в деревне, и от мужчин получила только двух детей, сына и дочку, которые родились лишними, никому в их семье не нужными. Они мешали матери найти нормальное место работы и - чем черт не шутит - нормального мужа. Но со временем эти надежды рассеялись, как дым. Она навечно осела в гардеробе театра драмы и мужчин по-прежнему ничем не привлекала. Безвыходность ситуации она пыталась утопить в вине, и до сих пор пытается, не обращая внимания на "виноватых во всем" детей. Те росли как получится, словно подорожник. И если Людмилка обладала кое-каким характером, то у Сени никакого характера вовсе не было. А откуда ему было взяться, когда он с самого появления своего на свет только и делал, что приспосабливался к окружающей среде, готовой в любой момент стереть его с лица земли.
   Он рос обычным мальчиком. По сравнению с крепышом Игорем Белояром он, конечно, выглядел несколько хило, но не болезненно. Здоровье его не беспокоило, только весной он частенько промачивал ноги и после этого шмыгал носом и кашлял, и неизбежно быстро выздоравливал. Особых способностей у него не было, и в учебе он не блистал, хотя и не отставал явно, получал в основном твердые "тройки" и на большее не рассчитывал. Как ни странно, он не имел никаких ярко выраженных интересов, ничем не увлекался, относился ко всему достаточно ровно. К ударам судьбы он уже привык и не реагировал на них так, чтобы это, с его точки зрения, было замечено другими людьми. От матери он "унаследовал" полнейшее равнодушие со стороны лиц противоположного пола, несмотря на то, что он обладал отнюдь не отталкивающей внешностью. Психологи назвали бы причиной этого низкую самооценку. Игорь Белояр считал, что просто ему еще не попалась та девушка, которая ему суждена, иными словами, та единственная, которая оценит его по достоинству. А если это сделает только одна-единственная, то зачем, спрашивается, ему все остальные? Незачем, а все равно обидно. Вот вокруг длинноносого и лупоглазого Вити Мартынюка девочки вьются, как ночные мотыльки возле фонаря, хотя он всего лишь бахвал, насквозь прокуренный и желтый...
  Каждый день Сени Шевченко начинался и кончался борьбой с окружающим миром за существование. Мир неизменно одерживал победу, а Сеня под его могучим воздействием постепенно мутировал и терял черты индивидуальной личности, превращаясь в амёбообразное существо, страдающее от малейшей попытки сблизиться. Возникло и укрепилось его враждебное отношение к этому неблагожелательному миру, когда ничто на свете не приносит радости, а лишь доставляет одни неприятности. Не хотелось просыпаться по утрам, не хотелось открывать глаза, не хотелось видеть и слышать, и осязать, и даже нюхать. Все равно он увидит вокруг себя опостылевшую грязную, запущенную квартиру, равнодушный к его проблемам город, школу, требующую от него абсолютно не нужных ему знаний, ребят, считающих его половой тряпкой, и смеющихся над ним девушек, а смех девушек был еще оскорбительней, чем их жалость. Девушки все одинаковы - как нарядные, яркие игрушки, а поди заговори с ними, фыркнут разгневанными кошками, взмахнут стрекозьими крылышками и упорхнут туда, где им интереснее, где играет веселая музыка и где народ танцует. А уж среди ребят и подавно надо быть бойцом, чтобы самоутвердиться и получить заслуженное уважение. Сеня бойцом не был, поэтому его клевали все, кому не лень.
  Понимала брата одна только Людмилка, она ведь тоже выросла в этой самой обстановке. Но она не опускала головы от проигранных миру сражений, а копила силы и готовилась к реваншу. Сеня относился к ней тепло, однако не имел возможности защитить ее от опасностей - сам был слишком слаб для этого. Между ними была определенная близость, не заходящая за пределы обычной привязанности, посторонним это казалось излишней холодностью. По крайней мере, бросаться друг за друга в костер они не собирались, и у каждого была соя жизнь. Зато они могли смело рассчитывать на искреннее сочувствие.
  Наибольшую зависть у Сени вызывал Игорь Белояр. Изначально у него было всё вроде бы то же самое - мать-одиночка и никаких родственников, ни помощи, ни поддержки. А какой разный результат: Сеня чахнет изо дня в день, а Игорь развивается и крепнет, как юное, ровное деревце, живет полноценно и радуется жизни.
  Сеня смотрел на него и завидовал, но ничего не делал, чтобы последовать его примеру. Сеня всегда шел путем наименьшего сопротивления.
  Мертвая мелкая рыбешка, которую течение реки несет, куда кривая выведет, в зависимости от законов физики и соизволения высших сил.
  С человеком по прозвищу Профессор Сеня познакомился через Людмилкиного одноклассника Валеру Бабина. Тот являлся членом Братства Гумитов не очень долго, но болтливым своим языком сумел привлечь несколько новичков и за это продвигался по иерархической лестнице с необычайной быстротой. Сеня был принят, но какую пользу он мог принести Братству, когда бессилен был изменить хотя бы собственную жизнь? И Сеня застрял на одной из низших должностей. Он, однако ж, уже не обходился без ежедневных собраний в подвале Братства. Тут он чувствовал себя частичкой сообщества и находил в этом какое-то удовлетворение, хотя, конечно же, этого было для него мало. Он пристрастился к собраниям Братства, как к наркотикам, молился на Профессора и одновременно смертельно пугался его взгляда и мучительно долго выжидал случая сделать что-нибудь полезное, чтобы его наконец оценили те люди, чьим мнением он стал дорожить.
  И его все чаще видели в компании парня, которого все называли Плескач. Тот был грозой всего микрорайона, отсидевший в тюрьме за разбойное нападение и вовсе не раскаявшийся головорез, он мог одним ударом кулака свалить быка, а от его взора бросало в дрожь любого добропорядочного гражданина. Что общего было у него с мальчиком Сеней Шевченко? Ничего, кроме того, что Плескач тоже регулярно посещал собрания Братства Гумитов и, более того, ходил в фаворитах у Профессора, и потому почитался Сеней как поистине супергерой. Ведь люди боялись не только самого Плескача, а и всей его банды, следовательно, и Сени они тоже боялись, когда он стоял рядом с Плескачом, купался в лучах его славы и преданно ловил его снисходительную усмешку.
  Что там какой-то Игорь Белояр по сравнению с этим богатырем? Разве их можно поставить на одну доску? Чтобы встать вровень с Игорем, надо выполнять непосильные требования, менять свою жизнь. А Плескач этого не требует, просто будь всегда рядом и изображай из себя послушного пса. Для этого академий не кончают, Сеня был мастер прислуживать тем, кто сильнее. Так легче выжить. Вместе с Плескачом ходили еще четыре парня - Рига, Филин, Леон и Дюмон Романов. Они старались не отставать от своего вожака и походить на него даже в мелочах. Они одевались в такие же вещи, обычно носили во всех карманах семечки, делали себе татуировки, перенимали его словечки и жесты. Вот таким же и Сеня хотел стать: наводить страх на людей.
  Только с некоторого времени Сеня заметил у себя провалы в памяти. Сначала он запаниковал, потом привык. Ему даже стало казаться, что он удостоен особой чести и живым переносится в то измерение, где идет сражение Свюка и Гуми. Но почему же он ничего из этого процесса не помнит? Он поведал об этом Профессору, тот подтвердил его предположения насчет путешествия из измерения в измерение и дал баночку с крохотными шариками, которые посоветовал пить по вечерам. Провалы в памяти не исчезли, зато приобрели наполнение - теперь он всерьез видел Рай! Он видел его обитателей, невыразимо прекрасных, внешне похожих на Фаину Ордынскую, с такими же волнистыми и блестящими белыми волосами, синими глазами и невинным взглядом. Еще у них были большие, трепещущие лебединые крылья, одежда из лунного света, сияние вокруг головы и теплые излучения от легких благословляющих рук... Он их не просто видел, он и говорил с ними! Они его утешали: ничего, мол, Сенечка, очень скоро миру будет вынесен приговор, ты будешь главным обвинителем, и после этого ты, Сенечка, просияешь, как святой, и все поймут, какой ты удивительный, замечательный человек... И все упадут тебе в ноги, и будут умолять о прощении... А ты будешь смотреть на них безучастно, как языческий божок, и делать все, что захочется...
  Один раз в его сердце проник холодок: а вдруг это неправда? Вдруг это всего лишь бред сумасшедшего? Тогда и вера его, на которой держалась вся его жизнь, обрушится и похоронит его под собой. Из этого круга нет выхода.
  Затем он еще раз ощутил смутную тревогу, когда Людмилка встретила его на улице с бандой Плескача и так растаяла при виде Дюмона - он и впрямь нравился девчонкам, смуглый парень с правильными чертами лица, но совершенно не умеющий улыбаться, вместо улыбки у него выходил поистине волчий оскал. Сам он предпочитал девочек мягких и нежных, и корчил из себя многоопытного мужчину, а на Людмилку ему было наплевать. Вдобавок она вела себя как дикая кошка и лезла из кожи вон, чтобы ему понравиться. Напрасно - он, герой ночных улиц, ее опасался. Такие неуправляемые малолетки приводят к крупным неприятностям. Своя шкура дороже.
  Догадавшись, что Дюмон к Людмилке равнодушен, Сеня успокоился и перестал увещевать сестру не присоединяться к ним. И как-то прошло мимо его глаз, что Дюмон-то остался к ней равнодушен, зато далеко не равнодушен сам Плескач, и это было намного серьезнее всего прочего, так как от него вряд ли можно отбиться без потерь. Плескач для Сени был кумир, идеальный и непогрешимый.
  Своим приступам забвения Сеня уже не сопротивлялся. Они настигали его всегда и везде. Дома, на собраниях Братства, на улице, в школе. Иногда он думал, что настоящая его жизнь - там, в забытьи, а действительность дана ему как сон. Иногда он думал еще, что эти приступы стали такими длительными, перевешивающими в процентном отношении действительность. Ну и пусть. Лишь бы подальше от этого мира.
  Утро девятого марта Сеня помнил хорошо. Как всегда по субботам, в школе был короткий день, всего четыре урока. Ничего особого не произошло. Но домой Сеня шел медленнее обычного. День выдался яркий, солнечный, свежий воздух был насыщен запахом весны, небо было высокое и густо-синее. Сугробы как-то осели и потемнели, на дорогах развезлась грязь. Это наступила первая настоящая оттепель. Город при этом выглядел не очень красиво, голенький и коричневый. Сеня оглядывал его с плохо скрываемым отвращением. Это была чуждая ему материя.
  На большой перемене Сеня остался в классе и случайно подслушал разговор нескольких девочек. Марина рассказывала подругам:
  - А летом меня обязательно опять отвезут в деревню, к деду с бабкой. Девчонки, какая это прелесть! Гуляй до отвала, в клубе по вечерам танцы, на выходные кино привозят. На грядках - земляника, полно смородины, крыжовника, и целый яблочный сад! Все лето бегаешь на реку купаться, жуешь экологически чистые витамины, чувствуешь себя лучше всех и, девчонки, свобода! Бабушка у меня мировая, и дед тоже ничего. Не указывают мне, что делать, как родители.
  - Только не надо убеждать нас, что ты не скучаешь там по дому, - возразила Аня. - И жить там постоянно ты бы не согласилась.
  - А я и не собираюсь там жить, - ответила Марина. - И по дому скучаю, конечно, но без деревни, бабушки и деда я бы взвыла. И если бы мои родители не отвезли бы меня на лето в деревню, я... В таком случае я объявлю голодовку!
  Девочки засмеялись.
  - Нет, - с сожалением заметила Настя. - Этим летом нам всем будет не до деревни.. Будут выпускные экзамены, а потом - вступительные, оглянуться не успеешь, а тебя уж опять усадили за парту и обложили книгами.
  - Это точно, - дружно закивали девочки.
  - Ну, - беспечно сказала Марина, - никакие экзамены не могут испортить лето!
  Сеня понуро брел домой, вспоминал этот разговор и думал о том, как повезло Марине. Она имеет бабушку и дедушку, которые ее любят и заботятся о ней, раз ей так нравится каждое лето проводить с ними в деревне. У Сени в деревне тоже были бабушка и дедушка, но они с трудом выносили рядом с собой присутствие непослушных внуков, которых они до сих пор не простили за их нежелательное появление на свет, вопреки устоявшемуся мнению, что внучат всегда любят больше детей. О нет, отнюдь не всегда. Сеня с содроганием вспоминал свое единственное лето, проведенное в деревне, на попечении бабки. Лучше смерть.
  К тому же, он тогда лишился бы возможности посещать собрания Братства...
  Он целиком и полностью зависел от Братства.
  Отец Александр выходил из подъезда в тот момент, когда Сеня нерешительно топтался у ступенек и не хотел заходить. Встреча была некстати, Сеня знал, что отец Александр снова начнет читать ему мораль, а Сене от этого становилось плохо, но ведь отец Александр был одним из очень немногих, которые относились к нему действительно по-человечески. Кроме того, Сеня уважал отца Александра и сочувствовал ему как собрату по несчастью, в своем роде, - отца Александра тоже гоняли отовсюду, как паршивую собаку, а он держался своего и не сворачивал в стороны. И наконец, отец Александр тоже не предъявлял к Сене таких высоких требований, как Игорь Белояр, только взывал к его душе, не зная, что она давно погибла.
  Отец Александр тащил огромную матерчатую сумку, обвязанную веревкой:
  - Сеня, здравствуй. Как хорошо, что я тебя встретил. Не поможешь мне донести эту сумку до остановки? Там меня подберут и на машине довезут до Разовки. Не бойся, сумка не тяжелая совсем, но очень неудобная.
  - Давайте, - неохотно согласился Сеня и взялся за одну ручку сумки. - А что это?
  - Пластмассовый ящик. Хотим приспособить его для трапезной, ставить тесто. Наши женщины попросили, вот я и достал.
  Ноша и в самом деле оказалась неудобная и била их по ногам, хотя они старались вышагивать синхронно. До остановки они добрались быстро. Отец Александр поставил сумку рядом с собой, прямо на снег, и произнес:
  - Спасибо большое, Сенечка. Как ты живешь?
  - Да нормально.
  - Как учеба?
  - Ну... нормально.
  Отец Александр смотрел на него внимательно.
  - Нормально, - повторил он. - Ты в этом году заканчиваешь школу, если не ошибаюсь. И куда же пойдешь дальше?
  Сеня замкнулся в себе, словно усталый звереныш.
  - Да не знаю я...
  - Кем-то ведь ты хочешь работать?
  - Никем не хочу... Я об этом не думал!
  Отец Александр улыбнулся:
  - Странно. Тебе осталось учиться всего три месяца - март, апрель, май - а ты еще не думал, куда же ты пойдешь после школы. Сеня, это безответственно. Ты глава семьи, и на твоих плечах младшая сестра.
  Сеня помрачнел:
  - Мне все равно, кем быть. Хоть полы мыть, хоть дворы чистить, хоть вагоны разгружать. Но почему это Людмилка на моих плечах? У нас есть мать, в конце концов, девчонка-то должна быть ей ближе, чем я!
  Отец Александр даже отступил на шаг от этой вспышки и посмотрел на него еще внимательней.
  - Сеня, мать нельзя осуждать, категорически нельзя, потому что она человек, давший тебе жизнь, - сказал он.
  - Я ее об этом не просил! Она мне зачем, такая поганая жизнь?
  - А вот это уже совсем чепуха. Сенечка, жизнь - это бесценный дар, самое дорогое, что есть у любого живого существа. Даже старое, высохшее дерево не хочет умирать и цепляется за жизнь до последней минуты.
  Сеня ответил не сразу. Он весь дрожал от возбуждения и тяжело дышал.
  - Отец Александр, пожалуйста, вы говорите мне то, что вам положено говорить как священнику. А я вам скажу вот что. Вы, я слышал, знакомы с Игорем Белояром, он мой одноклассник. Так вот, он ведь тоже рос без отца. Но у него совсем другая мать, не такая, как у меня. Они живут душа в душу, дружат, помогают друг другу. Я к ним ходил в гости недавно, но я не люблю бывать у них в гостях, потому что не могу не думать, что и я стал бы как он и жил бы так же счастливо, если бы у меня была другая мать!
  От жалости у отца Александра выступили слезы:
  - Мой бедный мальчик, но мы не можем выбирать себе родителей! Я понимаю, как тебе плохо, и не одна твоя мать виновата в этом перед тобой. Где-то ведь есть и твой отец, испугавшийся и убежавший от ответственности, точно так же, как сейчас убегаешь от ответственности ты. Повторяю, ты ведешь себя так, будто бросаешь Людмилку на произвол судьбы, и имей в виду, что в таком случае она повторит путь своей матери.
  - Ну, нет, - возразил Сеня. - Она совсем не такая.
  - Ты не знаешь, какой твоя мать была в ее возрасте. Впрочем, это неважно. Важно то, что ты сам, как и твоя мать, не хочешь участвовать в ее воспитании.
  - Мне самому еще необходимо воспитание, - робко отбивался Сеня.
  - Это правда, - подтвердил отец Александр. - Но раз уж так получилось, Сенечка, пожалуйста, надо выполнять свою миссию на этой земле терпеливо и упорно, и стараться не роптать. Ведь свою жизнь не перепишешь, ее можно только изменить, но это зависит от тебя, а не от матери, Людмилки или кого-то еще. Они могут лишь подавать стимул для деятельности. И все же, это зависит главным образом от тебя, и ни от кого больше.
  Они помолчали. Потом отец Александр продолжил:
  - Сеня, прошу тебя, не стремись сразу осуждать кого бы то ни было. Я знаю, что через много лет ты, умудренный опытом, обязательно поймешь свою мать, такую же слабую, как и ты. В юности, в детстве у нее были свои фантазии и грезы, она тоже верила в сказки, ждала прекрасного принца, мечтала о лучшей доле для себя, как мечтаешь об этом ты. Увы, не всем нашим желаниям суждено сбыться. У тебя тоже будет много разочарований, которые пережить очень трудно. Твоя мама не смогла с этим справиться. Но не стоит думать, что она такая плохая от природы. Может быть, твои дети тоже найдут в тебе недостатки, и не дай Бог тебе когда-нибудь услышать от своих детей, что лучше бы у них был другой отец!
  Тут Сеня не выдержал и заплакал. Отец Александр притянул его к себе, качая головой, и украдкой перекрестил его "ёжик" на макушке. Тем временем к остановке подъехал автомобиль и засигналил священнику. Тот отпустил Сеню не сразу, подождал, пока он перестанет всхлипывать, пожал ему руку ободряюще и сказал:
  - Сегодня я задержусь в церкви, будет вечерняя служба, но в семь вернусь домой. Я вижу, нам надо серьезно поговорить, Сенечка, не копи в себе свои мучения, рассказывай о них. Тогда намного легче найти выход из ситуации.
  - Да.
  - Я жду тебя сегодня вечером. Не наделай за это время глупостей.
  Сеня кивнул. Отец Александр подхватил свою необъятную суму, вместе с водителем они загрузили ее в багажник. Потом отец Александр еще раз махнул Сене рукой на прощанье, сел в машину и уехал в Разовку, в свой храм, к своим прихожанам, которые его любят и почитают. А как его такого не любить, он же себя не жалеет и помогает всем, кто его просит. И даже тем, кто не просит, но срочно нуждается в помощи, как Сеня.
  Беседа с ним на остановке необычайно всколыхнула Сеню. Он, конечно же, еще не был готов простить свою мать, но взглянул на нее под каким-то другим углом. А что, если она и правда в шестнадцать лет была похожа на Людмилку? В доме где-то в шкафу валялся старый семейный фотоальбом. Но что могла передать фотография? Черты лица и контуры тела? Суть Людмилки не в этом. Неужели у матери когда-либо был такой резкий взгляд, отрывистый голос и дикая натура? Неужели человек способен настолько измениться? А ведь, наверное, отец Александр прав.
  На кого же тогда похож сам Сеня?
  Умоляю, Господи, только не на собственного отца.
  Пытаясь взять себя в руки, Сеня продолжал стоять на остановке и делал глубокие вдохи. И тут он почувствовал, что на него медленно, но верно надвигается приступ забытья - сила, которой невозможно противостоять. Реальность постепенно исчезала и заменялась на вымышленные образы, приносящие подобие удовлетворения. Теперь вокруг него были райские кущи, он однажды видел такую яркую картинку в Библии для детей.
  - Привет, Гуми, - пробормотал Сеня. - Я знаю, ты не сам Гуми, но, конечно же, его последователь. Странно, как много общего у тебя с Фаиной... и с отцом Александром. Он очень хороший, я тебе о нем уже рассказывал, помнишь, в позапрошлый раз. Ты помнишь... Да. Пойдем.
  На лице у него появилось отрешенное выражение, взгляд остановился. Он засунул руки в карманы, развернулся и направился туда, где он получал желаемое - в подвал Братства Гумитов. При этом в ушах у него звучал мягкий голос Гуми:
  - Сеня, я люблю тебя больше, чем кого бы то ни было. Даже больше Плескача - он слишком сильный. Даже больше Профессора - он слишком умный. А ты, Сеня, ты добрый, мягкий, невинная душа, и ты несчастнее их всех. Кстати, прислушайся к отцу Александру. Он мой посланник. Правда, сам он об этом не догадывается. Так что слушайся его. В эти дни темнело не так рано, но вечера были сырыми и промозглыми, дороги покрывались гололедицей. Сеня вышел из подвала уже в темноте, грустно вздохнул и рассеянно побрел прочь. Он был все еще в трансе, но бормотать перестал. Он теперь бродил не по родному городу, а по раю, и старался запомнить все его подробности, чтобы поведать о нем другим людям. Они, впрочем, ему не поверят. Жаль.
  Отец Александр ему поверит. Он, скорее всего, тоже видел рай. Он же наверняка там создан.
  Почти сразу вслед за Сеней из подвала вышли Плескач и его товарищи. На улицах начиналось их время, когда они совершали свои действия безнаказанно. Не было, в общем-то, ничего удивительного в том, что мальчик соблазнился их мнимой силой - они вели себя как короли, так как всерьез считали себя сильнее всех. Но настоящая сила проверяется не на слабых, а на равных или более сильных противниках.
  - О ком это сегодня говорил Профессор? - поинтересовался Дюмон Романов.
  - Священник разовский, Александр Рудаков, - ответил Плескач.
  - А! - понял Дюмон. - Так я его знаю. Он живет в нашем доме, на одной площадке с Сеней Шевченко. Молодой еще.
  - Ну и как он? - спросил Рига.
  - Смирный, как овца. Проблем не будет.
  Они гоготнули и пошли черными, пустынными дворами к тем домам, где жили отец Александр, Сеня, Дюмон. Тут Леон спросил на ходу:
  - Слушай. Плескач, а чего они с Профессором не поделили? Поп этот нам вроде не мешает. На глазах не мельтешит, и взять с него нечего.
  - Темнота, - презрительно сказал Плескач. - Этот поп недавно написал статью в газету, где призывал народ бороться с ересью. С такими, как мы, значит.
  - Понятно, - угрюмо бросил Леон и плюнул себе под ноги.
  - Попы - они такие, - развивал мысль дальше Рига. - У них задача: переманить всех в церковь, чтобы получать с людей больше денег. Это же яснее ясного.
  - Странно, - отозвался Леон. - Но ведь мы занимаемся тем же самым.
  - Заткнись, - повернулся к нему Плескач.
  - Да! - поддержал вожака Рига. - Мы служим истине, а они - своей церкви.
  - Вот именно, - усмехнулся Плескач и возобновил движение.
  А Рига обрадовался его поддержке и углубился в рассуждения:
  - Всякие церкви - наши враги, они нас одинаково не любят и хотят нас извести, поэтому лучше не ждать, а наносить удар первыми! Долой христианство, ислам, буддизм, иудаизм и прочие молельни! Да здравствует всемирное Братство Гумитов! Слава Профессору! Тебе, Плескач, тоже слава. В новом мироустройстве ты будешь Главным Начальником Всех Силовых Структур.
  - Чего, чего? - не понял Филин.
  - Где ты таких слов набрался, Рига? - спросил Дюмон.
  - Читал в газете. Она висела на окне киоска, а я в это время курил, вас ждал и от скуки просматривал названия и заголовки, - объяснил Рига. - Никогда в жизни не подумал бы, что ментовка является силовой структурой.
  Они засмеялись.
  На улице было пусто и скользко. Скудное освещение - только сугробы да кусочек луны. Плескач выбрал местечко, где не так сильно сквозило, и там они остановились, ожидая, когда появится священник. Они изредка переговаривались, причем темы для разговоров не отличались разнообразием. Драки, деньги женщины - вот был круг их интересов. Все прочее не стоило обсуждать. Один Дюмон не участвовал в беседе. У него были свои мысли. О девушке из ПТУ, с которой он на днях познакомился. Бедовая, но не как Людмилка, а словно в шутку. На дискотеке она танцует лучше всех, зажигая на площадке огонь. Он пока не посвящал ее в подробности своих "трудов", да и сомневался, обязательно ли нужно это делать. Может, он и скажет ей... в тот момент, когда она ему надоест и он решит с ней расстаться.
  - Сенька-то наш какой-то не такой в последнее время, - вдруг произнес Филин. - По-моему, у него съехала крыша.
  - Ты тоже заметил?
  - Угу. Сегодня я спросил у него насчет сигарет и даже толкнул в бок, а он постоял-постоял и прошел мимо, а на меня не посмотрел, как будто меня и не было. И это не в первый раз.
  - А мне кажется, он вообще такой, - пренебрежительно отозвался Рига.
  - Щенок он, ваш Сенька, - вынес свой вердикт Плескач. - Я таким щенком не был даже во младенчестве.
  Они немного помолчали, потом Филин значительно понизил голос:
  - А вы слышали, что вчера вечером случилось с Региной?
  Их лица исказились от страха - невероятно, но факт!
  - Что с ней случилось? - прошептал Рига.
  - Она объявила, что у нее было видение. Она не спала всю ночь, а потом, когда пора уже было вставать, к ней пришел Гуми.
  - Опять? Не может быть!
  - Клянусь! Сам Профессор подтвердил. Гуми пришел к ней и сказал: "Регина, я буду говорить твоими устами. Время настало. Семь знамений уже определены. Первое из них - землетрясение. Ждите. Готовьтесь". Я запомнил дословно, потому что мне было так жутко, что волосы на башке зашевелились.
  - А почему жутко?
  Филин поёжился:
  - А то ты и сам не понимаешь! Он сказал: время настало. А мне еще тут пожить хочется. Мне, братва, тут очень нравится. Я, конечно, не возражаю, раз надо - значит надо, и устав не нарушу. Но братва, жалко мне этой жизни. Смотри, как нам тут хорошо. Бабки есть, и никто не трогает. А ТАМ ведь придется... действовать...
  По ним пробежал трепет.
  Плескач смотрел на них свысока и усмехался. Филин это заметил и обратился к нему:
  - Что, думаешь, я чепуху несу?
  - Ага, - ответил тот. - Регина - пророк, а не сам Гуми. Если ты ее так трусишь, что же с тобой будет, когда ты увидишь Гуми настоящего? И вообще, все уже предопределено, и нечего тут рассусоливать. Мы делаем то, что нам приказано.
  Они еще помолчали. Священник все не появлялся.
  Теперь тишину нарушил Рига:
  - А я не понимаю, пацаны, почему Гуми выбрал для пророчества Регину. Почему не Профессора, не кого-нибудь из нас, а именно эту девку. Чем это она отличается от остальных? Она что, лучше других, что ли?
  Филин от ужаса замахал на него руками:
  - Умолкни, Рига! Регина многим отличается от всех остальных. Она может видеть то, чего никогда не увидим мы. Про Регину я слова дурного не скажу. И ты молчи, придурок. Помнишь Алексея? Он тоже пробовал усомниться в Регине. Хочешь, я тебе напомню, где он находится сейчас?
  По ним еще раз пробежал трепет. Рига бодрился, но огонек в его руке ходил ходуном, когда он закуривал сигарету. Филин продолжил:
  - И на месте Валеры Бабина я был бы поосторожнее. Он глядит на нее так, словно хочет съесть. Вдруг Гуми это не понравится. Регина принадлежит Гуми.
  - Смотрите, Сенька. Нас не видит.
  - Молчите, идиоты, - остановил их спор Плескач. - Кто-то идет.
  Они умолкли. И впрямь, со стороны остановки послышались чьи-то шаги и голоса.
  Вечерняя служба в Разовке в субботу, девятого марта, прошла вдохновенно. Все прихожане поневоле ощутили ее необычайность - отец Александр превзошел самого себя, от него исходила мощь подлинного священнослужителя, о которой никто как-то не задумывался раньше, пока не осознали в тот момент ее существование и красоту. Именно так должна совершаться священническая служба. Иначе в ней не будет никакого смысла.
  Просто отец Александр имел достаточно сильную душу для служения.
  А после вечерни его ожидал приятный сюрприз. К нему в гости приехал друг и одновременно родственник, брат жены. Они когда-то вместе учились и служили в армии. Честно говоря, с ним отец Александр познакомился намного раньше, чем со своей будущей женой. Специальность его, как и у отца Александра, была психолог. Но главным его достоинством была доброта. Широчайший кругозор позволял ему ориентироваться почти во всех областях жизни. Одним словом, он был интереснейшим человеком, которого отец Александр любил - по сути, это был его единственный друг. Он приехал в пять часов вечера, оставил вещи на попечение своей сестры, а сам пошел в Разовку, посмотреть на зятя "на рабочем месте". И обратно они шли уже вместе.
  - О себе я все расскажу дома, при Маше, чтобы не повторять повествование два раза, - весьма рационально распорядился шурин. - А сейчас - ваша очередь, батюшка.
  - Прекрати! Какой я для тебя батюшка?
  - Рассказывай же! Как у тебя дела?
  - Нормально. Ты же сам видел, Сережа, мой храм потихоньку... формируется.
  - Да, друг, художница у тебя - что надо. Как она изобразила святую Катерину - грех признаться, у меня сердце заколотилось, как у мальчишки.
  - Смеешься!
  - Ну да.
  Отец Александр вздохнул:
  - Вообще-то дела у меня идут средне. Епархия не очень довольна моей, осмелюсь предположить, пропагандой - прихожан очень мало. Ты же сам видел. Но я не могу оставить их, они на меня рассчитывают, надеются. Я должен оправдывать их ожидания. Кроме того, у меня появилась еще одна головная боль, намного серьезней. Друг мой, это - очередная христианская организация. Как уж она называется, точно не помню. "Объединение", что ли? Или "Единение"? Они вылезают, как грибы после дождя, распространяют бесплатную литературу, ходят по домам, агитируют на улицах. Они процветают. А почему бы им не процветать, они финансируются из-за границы. Я вот еще неизвестно когда свой храм окончу, а они свои молитвенные дома возводят со скоростью света, словно в сказке про волшебное колечко. Да такие красивые теремки у них получаются, прямо пряничные домики. И представь себе, недавно в Разовке видели их представителей. Они не смущаются присутствием православной церкви, улыбаются радушно: мол, мы с вами не враждовать приехали, у нас одна цель и тому подобное. То, что мы воспринимаем их в штыки, для них лучше всего, ведь народ жалеет гонимых, мучеников. Хотят и в Разовке выстроить свою кумирню. Место уж очень хорошее, экологически чистое, рядом с Волгой. Я не выдержал и написал небольшую статью в газету. Показал ее одному знакомому журналисту, а он засмеялся и посоветовал мне никогда больше не браться за перо. Но помог мне от всей души: взял у меня интервью и так замечательно подал этот материал, Сережа, я не узнал бы без этого материала, что если нет таланта писать, то лучше и не пытаться это делать. Он молодец. Придерживался авторского нейтралитета, но мою позицию в данном вопросе осветил достаточно ясно. Я бы так не сумел.
  - Бедняга ты, Саша, - пожалел его Сергей. - Все шишки на тебя сыплются. Не жалеешь, что пошел в священники?
  - Господь с тобою, нет, конечно. Трудности только убеждают меня в правильности моего выбора. Я даже рад трудностям, они проверяют меня, насколько я достоин нести этот крест. Господь мне поможет, и правда на моей стороне. Чего мне еще желать?
  - Мира и покоя, - ответил Сергей.
  - Для всех, - подхватил отец Александр, - не для себя одного. Пока мира и покоя не будет у моих прихожан, у меня их тоже не будет, да и зачем они мне тогда? Священник должен жить жизнью своих прихожан.
  - Все это очень красиво, только прошу тебя: не ложись под жертвенный нож. Вряд ли твои прихожане это оценят. И ты нужен им живой и здоровый.
  - Нет, - недовольно возразил отец Александр. - Я верю в моих прихожан. А ты - старый брюзга.
  Сергей засмеялся:
  - Просто я не идеализирую людей. А ты - неисправимый романтик. Дождешься, пока тебе намнут бока, тогда, может, станешь реальнее смотреть на вещи... Кстати, я хотел еще тебя спросить насчет той девочки - помнишь, такая веселенькая, с карими глазами? Она была влюблена в тебя. Хотелось бы узнать, как ты выпутался из этой ситуации.
  Отец Александр снова вздохнул.
  - Я из нее пока не выпутывался, - ответил он. - И мне трудно объяснить тебе, почему. В этой девочке много душевных искривлений, и она идет по своему пути не прямо и открыто, а извивается и пресмыкается, как змея. Но все же она не похожа на злобного человека. Я с ней не общаюсь уже давно, с тех пор, как она бросила посещать воскресную школу. Жаль, что бросила - в ней еще можно было бы открыть и хорошие задатки. Боюсь, я не подобрал к ней ключ.
  - Боюсь, она посещала воскресную школу не для нравственного очищения, - в свою очередь, возразил Сергей. - И это зависело не от тебя.
  - Отчасти верно, но я должен был... это прозвучит некрасиво, но я должен был воспользоваться моментом, чтобы... постараться пробудить в ней добрые начала.
  - Звучит действительно как речь Казановы, но я понял, что ты хотел сказать. Она оставила тебя в покое?
  - Ну... Вроде бы да. То есть так явно, как раньше, она ко мне не пристает. Но дает понять постоянно, что ничего не забыла и лишь ждет удобного момента - нанести контрудар.
  - Например?
  - Например, поет по утрам в ванной комнате, когда слышит, что у нее над головой тоже кто-то есть - я или Машенька. При встрече ведет себя вызывающе. Правду сказать, я устал от ее навязчивого внимания, но она не давала мне повода принимать крутые меры. К счастью. Не люблю быть резким.
  - А Маша?
  - Ох. Ты, надеюсь, не думаешь, что это все серьезно, даже со стороны этой девочки. Она сейчас в трудном для себя и окружающих возрасте, мало ли что может втемяшиться ей в голову. Да и упрямая она... Но я уверен, что рано или поздно эта блажь пройдет, она сама с улыбкой будет вспоминать, как... дурью маялась. Машенька - женщина не глупая, понимает все, слава Богу. Надеюсь, я не причиняю ей боли. Не только в связи с этой бедной девочкой.
  - Ты очень любишь Машу.
  - Да.
  Они молча перешли улицу, затем отец Александр спросил:
  - Ты надолго приехал?
  - А что?
  - Да то, что ты вечно отговариваешься от наших приглашений остаться подольше! То у тебя мама, то работа, то командировка какая-нибудь, и ты живешь у нас в итоге два, от силы три дня!
  Сергей засмеялся:
  - Не беспокойся, на этот раз я поживу у вас с недельку.
  - Хорошо. Тогда я успею познакомить тебя с одним юношей, он в этом году заканчивает школу. Не стану утверждать, что мы с ним подружились, но когда у нас начинается разговор, он длится обычно до поздней ночи и собирает массу слушателей, если это происходит в Разовке, а Машенька всю неделю страдает от бессонницы.
  Сергей заинтересовался:
  - Вот как? Что же это за ребенок?
  - Ребенок, из которых вырастают настоящие люди. К моменту своего рождения он уже не имел отца и всю жизнь провел с матерью. Перед ней, Сергей, я просто преклоняюсь. Судьба поистине ополчилась на нее, а она гнется и не ломается.
  - "Есть женщины в русских селеньях"?
  - Нет, скорее из породы Жанны д"Арк.
  - Ого!
  - Да. Ее сын - мой извечный оппонент в спорах, но, Сереженька, ни с кем мне не бывает так приятно спорить, как с ним. Знаешь, это даже похоже не на спор, а на тренировочный поединок двух опытных фехтовальщиков. Именно в таких спорах рождается истина. Этот мальчик еще совсем юный, вырос без отца, без брата, вообще без родственников, но за его будущее я спокоен. Вот что значит правильное воспитание и, главное, личный пример.
  - Он ходит в церковь в Разовке?
  - Нет, он... как бы объяснить... не атеист он, конечно, но и верующим его назвать нельзя. Он приходит в Разовку специально спросить у меня что-нибудь, а не помолиться. По-моему, он и молиться-то пока не умеет. А может, и умеет, но стыдится это показать.
  - Гордый, что ли?
  - Да нет, не очень. Но при его здравомыслии ему было бы неловко перекреститься, да еще прилюдно. Однако он любит свою маму и, наверное, просит Бога защитить ее и помочь ей. Она - врач. Терапевт. С утра до вечера на работе. А он - в школе утром, вечером на хозяйстве. И при этом редкостный умница. Пока на земле рождаются такие дети, конец света нам не грозит.
  - И как его зовут?
  - Игорь Белояр.
  Они уже шли через дворы, но не замечали за разговорами ни темноты, ни опасностей. Тут горели лишь единичные фонари. Небо загораживали многоэтажные дома, чей свет от окон не разгонял мрак, а лишь подчеркивал его. Отец Александр и Сергей молча спешили поскорее добраться до квартиры, словно почувствовали близость домашнего очага, уютной постели и аромата семейного ужина.
  Неожиданно Сергей рассмеялся.
  - Что с тобой?
  - Вспомнил, Саша, как мы с тобой сдавали социологию... на каком это было курсе? Учебника-то у нас не было! И библиотека...
  Он остановился, потому что из темноты вдруг выступили какие-то черные фигуры, сразу со всех сторон, окружили. Их движения были мягкие, но это была обманчивая, прямо-таки нарочитая мягкость готового к атаке хищника, видная невооруженным глазом. Отец Александр удивленно округлил глаза, он еще с таким явлением не сталкивался.
  - Закурить есть? - хриплым голосом произнес Плескач.
  У отца Александра отшибло дар речи, а Сергей ответил спокойно:
  - Не курю.
  - Ответ неправильный, - повторил Плескач услышанную в каком-то импортном фильме фразу и кивнул своим товарищам.
  Рига мгновенно сделал шаг и кулаком ударил отца Александра в лицо. Тот ахнул, отступил и загородился руками. Но за друга рискнул заступиться Сергей, он выкрутил Риге руку и пнул его коленом. Расклад несколько изменился, смекнул Плескач, они не предусмотрели появление второго. Тем временем Сергей схватил Филина и крикнул:
  - Беги, Саша! Убегай и вызывай милицию!
  Но отец Александр, в шоке, оглушенный происходящим, не мог пошевелиться.
  - Убегай же, Саша!
  Пришлось менять тактику нападения. Плескач оставил товарищей разбираться с безобидным священником, а сам не шутя схватился с Сергеем. Сергей и сам оказался азартным драчуном, в отличие от бедного отца Александра, который не способен был прихлопнуть и комара. Но как бы ни защищался Сергей, очевидное преимущество было у Плескача. Преимущество профессионала, занимающегося драками каждый день, или точнее, каждую ночь, над любителем, которому такое сомнительное удовольствие выпадает изредка. Немного размявшись и поиграв с неопытным новичком, Плескач усмехнулся своей обычной усмешкой, нанес последовательно три удара - один в живот и два в лицо. Удары были почти без замаха, точные и сокрушающие, противостоять им могла только ответная равная мощь и готовность. Сергей отлетел на несколько шагов, попал ногами в сугроб и упал. Пока он возился в снегу, пытаясь подняться. Плескач приблизился к нему, взял его шею в захват и начал медленно ее сдавливать. Сергей не успел вывернуться, но сопротивлялся отчаянно, цеплялся за его руку, пробовал подняться на ноги. Но Плескач был настолько его сильнее, что ему не составило особого труда раздавить Сергея. Постепенно он перестал трепыхаться, захрипел и затих. Плескач разжал руки. Сергей рухнул наземь и больше не пошевелился. Плескач усмехнулся еще раз, теперь уже победоносно, и оглянулся проверить, не нужно ли помочь друзьям.
  Однако те и сами неплохо справлялись. Отец Александр так и не вышел из шока и не делал ни одного движения в свою защиту, только загораживал локтями голову, да и то не для защиты, а чтобы не видеть. Удары сыпались на него отовсюду, он сначала, пока еще держался на ногах, шарахался от одного разбойника к другому, сжимался все больше и больше, и от напряжения почти уже не чувствовал боли. Его палачи вошли в раж и колотили его со вкусом, с аппетитом, словно на учебно-показательном мероприятии, перекидывали жертву друг другу вместе с шутками и прибаутками. В конце концов он упал и лишил их возможности использовать руки, чем привел в ярость. Они принялись пинать его, сразу все, ругаясь и озлобляясь с каждым ударом, хотя отец Александр на их удары уже не реагировал. Между тем Плескач обшарил карманы Сергея, не нашел ни документов, ни - главное - денег, тоже обозлился и пнул его ногой.
  И тут произошло непредвиденное: за углом, в непосредственной близости от места действия, раздался смех, голоса, и в следующую секунду оттуда вышли двое, причем один из них был в форме. Картина избиения предстала перед ними во всей красе, Плескач опоздал со своим предупреждающим криком. Смех умолк.
  - Что здесь происходит? - изумился Игорь Белояр. Они с Осиповым шли с остановки "Подновье". Игорь провожал друга до квартиры, чтобы заодно забрать свою тетрадь-песенник.
  Компания изумилась его вмешательству не меньше его самого и остановилась. Тишина длилась около минуты, затем Осипов в этой тишине гаркнул:
  - Стоять на месте, милиция! Руки за голову!
  И ничтоже сумняшеся вытащил откуда-то из-за спины пистолет. Это в корне изменило положение. Те, кто готовились на волне вдохновения расправиться и с новоприбывшими, без всякого дополнительного сигнала обратились в бегство и скрылись с места преступления во главе со своим вожаком. Храброе воинство! Доблестные витязи! Один вид оружия в чужих руках лишил их ореола непобедимости.
  Игорь и Осипов бросились к пострадавшим, скользя на обледенелых дорожках.
  - Я побуду здесь, - приказал Осипов, - а ты беги, вызывай "скорую". Только быстрее.
  - Ага! - ответил Игорь и почти без остановки побежал дальше.
  Осипов осторожно ощупал Сергея и пришел к выводу, что он мертв. Потом он ощупал отца Александра и обнаружил слабый пульс. Вид у молодого священника был страшен. Невзирая на то, что он сжимал голову руками, после его падения досталось и ей. Синяки и ссадины покрывали лицо, кровь из носа залила одежду, дорожку, снег и даже волосы отца Александра. Казалось, он не дышал.
  Вернулся Игорь и присел рядом:
  - Сказали, сейчас едут... Он жив? Боже милостивый!
  - Что такое? Ты его знаешь?
  - Да! Боже мой, нет! За что?
  - Кто это?
  - Не может быть! Я не могу в это поверить!
  У Игоря задрожали руки.
  - Да кто это? - спрашивал Осипов.
  - Отец Александр, Александр Рудаков. Священник Разовской церкви. Живет вон там, в одном доме с Сеней Шевченко... Осипов, он жив?
  - По-моему, да. Мы появились и спугнули бандитов, иначе они забили бы его насмерть.
  Игорь опустил руки. Он был потрясен.
  - Но зачем, Осипов? Он кроткий, как голубь. Он никому не причинял зла. Он всем помогал. И взять у него было нечего, абсолютно ничего.
  - Ты у меня спрашиваешь? - возмутился Осипов. - Нашел чему удивляться! Разве сейчас мало хулиганов - они накурятся всякой гадости, и им все равно, кого избивать, кого убивать. По-моему еще, я видел среди них Плескача, а от него вообще всего можно ожидать.
  - Это был он, - согласился Игорь. - Я тоже его узнал. Но тогда это очень странно - ведь он лично знает отца Александра, и ему известно, что у отца Александра нечего украсть.
  - Может быть, он просто шел мимо, или сказал им что-нибудь... Может, он застал их уже за дракой - вон тот парень похож на мертвеца.
  - Почему же не едет "скорая"? - разнервничался Игорь. - Вдруг отец Александр умирает, и они не успеют его спасти!
  - Тихо, сейчас приедут.
  В это время Плескач со товарищи отбежали на безопасное расстояние и остановились, чтобы перевести дух.
  - Я надеюсь, вы надавали ему достаточно, - с трудом произнес Плескач, - и он никогда не сможет нас опознать.
  - Кстати, - сообразил Филин, - а где Сенька Шевченко?
  Сеня Шевченко вышел из забытья в собственном дворе, в каком-то странном пустынном месте - возле соседнего дома, и рядом, буквально в нескольких метрах от него, суетились почему-то Игорь Белояр и Осипов. Сеня ничего пока не понимал, поэтому счел благоразумным спрятаться в тени, за углом, и подслушать, о чем они говорят.
  Игорь чуть не плакал:
  - Отец Александр, не умирайте! Они ответят за это! Я сам видел Плескача, и ему не уйти. Отец Александр, не умирайте. Не давайте им гордиться собой! Чтобы они не воображали, что могут избивать до смерти кого хотят! Только не умирайте же!
  Сеня похолодел с ног до головы.
  Вдруг все это место осветилось фарами - приехала "скорая помощь". Туда пришлось погрузить и обоих пострадавших, и обоих свидетелей. Сеня отчетливо это видел из своего укрытия и осознавал происшедшее. Отец Александр избит до смерти. Плескачом и его командой. Игорь Белояр и Осипов - свидетели тому. Плескач и его команда сбежали. Сеня здесь, прячется за углом и воровски следит за врачами "скорой помощи".
  Вопрос в том, что Сеня совершенно не знает, где он сам был все это время и что при этом делал.
  Он резко вскинул сжатые кулаки и поднес их к самым глазам. На них, конечно, не чернела кровь отца Александра, они были чистые, розовые от холода и такие непривычные, что ими нельзя было бы избить даже огородное чучело.
  Но ведь в последние дни он, Сеня, все свободное время ни на шаг не отходит от Плескача, независимо от приступов забытья. И почему он тогда очутился в этом углу двора, куда ни разу не заходил в здравом рассудке? И почему он тогда сам уже почти мертв от ужаса?
  Нет никаких сомнений! Он, Сеня Шевченко, в приступе своего проклятого забытья, вместе с бандой Плескача до смерти избил отца Александра!
  Отца Александра? Пожалуйста, нет!
  Он нужен Сене. Без него Сеня не сможет разобраться в себе и стать человеком. Без него Сеня не услышит больше правду. Он жалеет Сеню. Он добрый. Был.
  Он умер.
  Сеня убил его.
  Он весь задрожал. Это конец. Во время проклятого забытья его душа в неземном экстазе прогуливалась по раю и выслушивала признания и утешения посланца Гуми, а его тело убивало отца Александра. Кроткого, беззащитного, одинокого отца Александра. Эта картина вдруг так реально представилась его глазам - иначе и быть не могло.
  Сеня привалился спиной к стене дома и опустился на землю.
  Поворот вниз
  То, что Осипов был в форме, при оружии, и вел себя решительно, значительно облегчало общение с неуступчивым персоналом приемного покоя. Игорь чувствовал себя намного хуже, но сидеть на месте без дела не мог. Сбегал на пост и несколько раз позвонил. Сначала - матушке Марии, жене отца Александра, которая сразу заплакала и озадачила его вопросом, где ее брат, Сережа, они должны были быть вместе. Игорь не нашел в себе силы сообщить ей, что второй пострадавший мертв и находится в морге, и только попросил е приехать. Она пообещала поспешить.
  Еще один звонок Игорь сделал Натке Осиповой, чтобы не беспокоилась за мужа, он задержится, но с ним все в порядке. Просто задержка по работе.
  Затем он позвонил себе домой. Мама, конечно же, не спала и ждала его возвращения. С ней Игорю говорить было легче, чем с матушкой Марией и Натой Осиповой. Мама ведь была ему близка, как никто другой.
  - Мам, привет, - произнес он. - Ты не волнуйся, я жив-здоров, но домой прийти пока не могу. Ты не представляешь себе, какое произошло несчастье!
  - Ты где? - спросила мама.
  - В центральной станции скорой помощи, - сказал Игорь.
  - Где?!
  - Я жив и здоров, у меня нет ни царапины. Со мной Осипов. Я ходил к нему. Мы шли с ним вместе, я хотел забрать у него мой песенник, так как он уже переписал оттуда все, что ему было нужно.
  - Ты мне все это объяснял перед уходом.
  У Игоря задрожал голос:
  - Мам, пожалуйста, не перебивай меня, я очень нервничаю и поэтому рассказываю не совсем связно... иначе я не смогу рассказать. Мы с Осиповым уже почти дошли до его дома и вдруг увидели во дворе драку. Даже не драку. Это было избиение. Слышала про Плескача?
  - Не может быть! Не связывайся с ним! Этот уголовник...
  - Он со своими приятелями бил человека, - жестко произнес Игорь, но не выдержал и снова дрогнул. - Одного насмерть. Другого... пока не знаю... Он жив пока...
  - Тихо, - приказала мама. - Подожди минуточку, я возьму сигареты.
  Игорь подождал. Во время этой паузы он сделал усилие и собрался с духом. Может быть, мама специально ее предложила для этого. Через минуту в трубке вновь раздался ее голос:
  - Алло, Игорь!
  - Да, мам, я здесь. Ты только не волнуйся. Второй пострадавший пока жив, и я надеюсь, он останется жив, но он очень плох. Поэтому я не уйду отсюда. Мам, это отец Александр, Рудаков, из Разовки. Ты тоже его знаешь.
  - Не плачь.
  - Я не плачу. Почти.
  - Я сейчас тоже приеду. Не спорь. Я быстро.
  - Мам, не стоит...
  - Жди меня, - перебила мама и положила трубку.
  Игорь вздохнул и вернулся к Осипову. Тот сидел на кушетке, прямой, как палка, и играл зажигалкой. Игорь сел рядом, тоже прислонился спиной и затылком к стене и тоже вытянул ноги. В коридоре было невыносимо тихо и сумрачно - лампы горели только в начале и конце коридора. Игорь закрыл глаза, замер и стал восстанавливать дыхание и самообладание. Он не хотел бы доставлять маме проблемы, но понимал, что она не сможет сидеть дома просто так, сложа руки, без него и без информации. Она человек деятельный.
  Но раньше Нины Белояр в больницу приехала матушка Мария. Осипов вопросительно посмотрел на Игоря, тот устало покачал головой и отвернулся. Тогда Осипов встал на ноги, отвел матушку Марию в сторонку и, всячески смягчая детали, поведал ей о случившемся. Она тихо плакала и комкала в руках платочек.
  - Где мой брат? - спросила она. - Они должны были идти из Разовки вместе.
  Осипов слегка запнулся и даже вздохнул. Но ничего сочинять не стал.
  - Поймите и вы меня, - ответил он. - Я не могу с точностью утверждать, что тот человек является вашим братом. При нем не было документов. Когда мы спугнули преступников, ваш муж был жестоко избит и без сознания, а тот человек убит. Мне очень жаль. Вам придется присутствовать на процедуре опознания.
  - Я принесла его паспорт и несколько фотографий, - прошептала матушка Мария. - Неужели так необходима... эта процедура...
  - Боюсь, что да, - с сожалением сказал Осипов. - Это необходимо для официальных данных. Пожалуйста, крепитесь. Никто из нас не застрахован от такого несчастья.
  Она кивнула и снова заплакала. Потом еще раз попросила:
  - И все-таки посмотрите, прошу вас. Чтобы я знала точно, он это или не он. Тогда, может быть, я успею приучить себя к этой мысли. Мне будет легче... на процедуре.
  Он взял у нее паспорт, раскрыл его, перелистал фотографии. Лицо Сергея в драке пострадало, но все же не так сильно, как лицо отца Александра, и узнать его было легко. Осипов снова вздохнул, кусая губы, и вернул матушке Марии документы. Она не сводила с него глаз.
  - Это он? - спросила она.
  - Да. Присядьте, пожалуйста. Я пойду покурю.
  Она опустилась на кушетку рядом с Игорем. Осипов вышел на улицу, а когда вернулся, застал их на тех же местах, только теперь они крепко держали друг друга за руку. Он с облегчением повел плечами и сел на стул напротив них.
  Вскоре после этого приехала и Нина Белояр. Первым делом она взглянула на своего сына - не нуждается ли он в немедленной поддержке. Он не нуждался, хотя выглядел неважно. Зато матушка Мария, увидев протянутые к ней руки Нины Белояр, тут же бросилась в ее объятия и зарыдала в голос. Нина водила ее вдоль коридора, гладила ее волосы, пожимала руки. Осипов перехватил взгляд Игоря на них. Игорь заметил его недоумение и пояснил:
  - Мама уже сталкивалась со смертью и знает, как поступать.
  Сначала Осипов подумал, что он имел в виду ее специальность, но потом сообразил - Игорь вспомнил о смерти своего отца, отсюда и такой пристальный взгляд.
  Появление доктора вызвало в коридоре ажиотаж. Все четверо окружили его и требовательно уставились прямо ему в лицо.
  - Кто вы такие? - тоном мученика поинтересовался он.
  - Я его жена, - ответила матушка Мария. - Ради Бога, как он?
  - Его жизнь вне опасности. Его поместят в реанимационное отделение. Он в глубочайшем шоке, поэтому ваше присутствие может оказаться полезным.
  Все обрадованно зашевелились. Нина сказала матушке Марии:
  - Все будет хорошо. На вас обрушилось слишком много горя сразу, но вы не раскиснете. Господь с вами. Утром я вас навещу.
  - Спасибо.
  Доктор увел матушку Марию с собой, давая указания, как вести себя с пострадавшим. Нина, Игорь и Осипов вышли на улицу. Стояла глубокая ночь. На небе были звезды, и они, все трое, не сговариваясь, задрали головы кверху и любовались. Никто не хотел нарушать молчание. Они не спеша шагали по тротуару, глубоко вдыхали свежий воздух, наслаждались тишиной ночного города. Осипов думал о Натке и о своем доме, который они потихоньку подготавливали для жилья. Нина и Игорь думали об отце Александре и друг о друге.
  И, перед тем, как расстаться, они еще постояли на остановке "Подновье".
  - Необходимость ухаживать за больным мужем поможет ей перенести потерю брата, - задумчиво сказала Нина о матушке Марии. - Завтра воскресенье. Игорь, ты пойдешь со мной их проведать?
  - Обязательно, - сразу отозвался он. - Осипов, а ты?
  - Да. Если он придет в сознание и доктор даст добро, то надо же спросить его, что там у них произошло. С меня потребуют рапорт и заявление потерпевшего, чтобы открыть уголовное дело и задержать Плескача.
  - Ты уверен в успехе? - засомневалась Нина.
  - По крайней мере, я сделаю все от меня зависящее.
  - Передавай привет своей маме, - сказала на прощание Нина. - Натку-то я каждый день вижу на остановке, а вот с мамой твоей мы давненько не встречались.
  - Передам, - пообещал Осипов. - До свидания, тёть Нина.
  - До свидания, мой дорогой.
  И они разошлись в разные стороны.
  - Хороший мальчик, - похвалила Осипова Нина. - Ты счастливый человек, Игорь, тебе везет на друзей.
  - Да. Но хорошие друзья бывают не обязательно у положительных людей.
  - А ты не считаешь себя положительным?
  - Ни в коем случае. Я не сделал пока еще ничего такого, чтобы льстить себе такими надеждами. Вот Осипов - тот работает на пользу людям. Или... отец Александр... со своей женой... А ты у меня - вообще подвижник.
  Нина улыбалась в темноте и глотала слезы. От Игоря она могла ожидать только такого ответа.
  - Сейчас нас будут встречать в переполохе, - взяв себя в руки, шутливо предупредила она. - Ни Шарик, ни Джудичка не привыкли к нашим ночным отлучкам.
  И впрямь, их домашние животные ждали их у двери, недоумевали и выражали радость по поводу возвращения хозяев. А те, несмотря на позднее время, не могли уснуть и в конце концов решил встать и выпить чаю, и заодно обсудить последние события.
  - Мне очень жаль, Игорёчек, что ты так рано столкнулся в жизни с таким кошмаром. Нет, я бы не хотела для тебя оранжерейной обстановки, но согласись, это слишком резко для ребенка семнадцати лет.
  - В семнадцать лет - и вдруг ребенок? Не ребенок я. Хотя, не возражаю, это преступление меня потрясло. Теоретически я предполагал возможность совершения его с кем-нибудь, с кем угодно, даже с близкими и дорогими мне людьми. Тем более что у тебя профессия не самая безопасная, я бы даже сказал - изнашивающая. Осипов вот еще похлеще себе ипостась выбрал. Но я этого не ожидал. С отцом Александром. Господи, помилуй! Они били человека, который не сопротивлялся и не стал бы сопротивляться, даже если бы мог! У священника лишь одна защита: перекреститься и прочесть молитву!
  Голос у него снова задрожал. Нина покачала головой и погрела холодные руки о чашку с горячим чаем. Ей и самой тоже хотелось плакать.
  - Мы познакомились ведь не очень давно, - отчасти справился с собой Игорь. - Не так давно, как с Осиповым. Но таких светлых людей, как отец Александр, я еще никогда не встречал. Он верит в Бога и является священнослужителем, но в нем нет ни грамма нетерпимости или религиозного фанатизма. Он ни от кого не отворачивается. Он уважает мнение любого собеседника, пусть и не всегда с ним соглашаясь. Он так близко к сердцу воспринимает проблемы других людей, как будто это его жизнь, а не их. Он служитель культа, но не свысока, не презрительно относится ко всему мирскому. С обычными людьми он разговаривает на простом русском языке, без витиеватостей и церковного официоза, и поэтому к нему испытываешь доверие и душевную близость. Он прочел горы литературы, которая и не снилась докторам философских наук, и умеет рассуждать на такие темы, от которых у этих докторов мозги расплавятся, как перегревшиеся микросхемы, а он в них ориентируется, как рыба в воде. Беседовать с ним - истинное удовольствие, он улавливает мысль с полуслова. Может быть, его непосредственное начальство, церковники, находят в нем какие-нибудь недостатки, но зато разовские прихожане его очень любят и ценят, и кроме него, им никто в качестве священника не нужен. Он для них - идеальный священник. Я, конечно, не знаю, что там у них произошло во дворе, но Плескач бил его сознательно - бил человека, который здоровался с ним при встрече и у которого нечего было украсть. И за него некому было заступиться. Если бы Осипов не был при оружии, отец Александр был бы мертв, как и его шурин.
  Игорь бессознательно повторил жест своей матери, обхватив ладонями чашку с чаем. Он был бледный, с обведенными темнотой глазами, и выглядел обессиленным.
  - Мам, мне казалось, его надо уважать как человека и личность, причем гораздо больше, чем многих других. Мне казалось, это его достоинство и уважение создают вокруг него ореол неприкосновенности, как у президентов. И вдруг я увидел его в грязи, покрытого кровью, с обезображенным лицом. Над ним потрудились монстры. Отец Александр очень сильная личность, но мама, какой же хрупкий человек!
  - Милый! - ответила она. - Все люди очень хрупкие в этом смысле. У большинства из нас слабая телесная оболочка, подверженная болезням, и ей легко нанести травму. Бедный отец Александр тут не одинок.
  - Я понимаю, - ответил Игорь. - К тому же, ты врач, тебе лучше знать.
  Эта полушутливая фраза вызвала у них слабые улыбки.
  - Такие моменты пережить тяжело, Игорь, - продолжила Нина. - У разных людей разные способы облегчать себе это переживание. Одни думают о том, что все несчастья относительны, другие пытаются все забыть, третьи жалеют себя и заливают беды вином. Ты у меня мальчик умный и не раскиснешь. Я верю в тебя, дружочек. Бог посылает нам всем испытания. Слабые ломаются, а выдерживают те, кто достоин. А то что же это была бы за жизнь - без испытаний. Люди не могли бы определить, кто есть кто. Who is who, как пытался однажды выговорить наш Михаил Сергеевич.
  Они невесело посмеялись и, допив чай, разошлись по комнатам, но уже до самого утра не смогли уснуть. Нина прижалась к подушке и плакала, закусив одеяло, плакала неслышно, но изо всех сил. Игорь вертелся с боку на бок и ждал утра - поскорее бы, чтобы встать и покончить с вынужденным бездействием. Нелегкая штука - взросление, если при этом бывает так плохо. И ему еще повезло с окружающими, которые помогают, и с собственным характером, который крепче стали, но ведь все равно ему плохо! Он оказался не готов к испытанию.
  Утром в воскресенье они поднялись раньше обычного, потому что и без того не спали. Игорь отправился на свою пробежку молчаливый и мрачный, вернулся чуть помягче, а за завтраком и вовсе воспрял духом, так как Нина позвонила в больницу, и ей сообщили, что отец Александр очнулся и хочет видеть человека по имени Игорь Белояр.
  Отец Александр лежал в отделении реанимации с серьезными внутренними повреждениями, сотрясением мозга, двумя вывихами, переломами ребер и внутренним кровотечением, но зато он пришел в себя и все осознавал. Вокруг него хлопотала матушка Мария, забывшая про слезы и тихо скорбевшая по поводу гибели брата.
  К больному Игорь вошел вместе с Осиповым, который был не в форме, но захватил с собой служебное удостоверение и бланки заявления, на всякий случай. Отец Александр вопросительно посмотрел на него, потом, так же вопросительно, на Игоря.
  - Это мой друг, - представил его Игорь, - Осипов. Он милиционер. Вчера бандиты убежали, когда он достал пистолет. Доктор Бурков очень не хотел давать разрешение на допрос, но все-таки согласился, с условиями... с элементарными в такой ситуации условиями. Отец Александр, вы не говорите сразу, что хотите сказать, а сначала составьте в уме предложение покороче и пояснее, и тогда говорите. Мама сказала, что так вам будет проще.
  Отец Александр с трудом кивнул и начал медленно произносить:
  - Но я... почти ничего не помню. Мы шли с Сережей, это Машенькин брат, из Разовки. Было уже поздно и совсем темно. Откуда взялись эти... эти люди... я не заметил, они возникли, будто из ничего... Что-то спросили и тут же стали меня бить...
  - Вас? - уточнил Осипов, строча ручкой в блокноте. Он записывал показания дословно.
  - Да, именно меня. Сережа за меня заступился, и Плескач... сам Плескач... Господи Боже... Я закрыл лицо и больше ничего не видел. Увы, и не слышал тоже. Я был так потрясен, то, наверное, потерял сознание.
  Матушка Мария снова было заплакала, сидя рядом с ним на табуретке, он бросил на нее нежный взгляд, они взялись за руки, и она зажмурилась, превозмогая боль. Губы ее шептали молитву.
  - Мы тоже видели Плескача, - досказал Игорь. - Мы с Осиповым их спугнули. Но это неважно. Я рад, что хотя бы вы остались живы и будете поправляться. Теперь эти негодяи не нападут на вас... вот так же, как вчера.
  - Отец Александр, - попросил Осипов, - я понимаю, что не этично говорить об этом прямо сейчас, но я должен вас предупредить: для начала официального расследования необходимо ваше заявление...
  Отец Александр не дал ему закончить. Его ответ был кратким и твердым:
  - Нет.
  Игорь округлил глаза. Зато Осипов не удивился, произнес со вздохом:
  - Вы не первый и, к сожалению, не последний священник, подвергшийся нападению хулиганов. Мои коллеги не выносят таких дел, потому что в абсолютном большинстве случаев заявлений от пострадавших не поступает. И вот мне представился шанс спросить священника: какова причина ваших постоянных отказов писать заявление?
  - Причина... в прощении, - так же коротко ответил отец Александр после долгого молчания, во время которого он явно боролся с желанием прочесть проповедь на эту тему. Он закрыл глаза, боясь быть неправильно понятым.
  Игорь-то как раз ничего не понял, но Осипов настаивал на своем:
  - Отец Александр, это все мне известно. Прощайте обидевших вас, любите ненавидящих вас, подставьте другую щеку и тому подобное. Разумеется, для вас это не только красивые слова, а руководство к действию. Вы относите нападение на вас к такой категории?..
  Отец Александр был удивлен его догадливостью и сказал:
  - Да.
  Осипов продолжил:
  - И это ваше собственное решение, а не запрет епископов, митрополитов, патриархов? Верно? Ваша совесть запрещает вам преследовать преступников даже заочно, и даже если бы было можно, вы бы чувствовали себя в таком случае очень неловко, хотя это они перед вами провинились, а не вы перед ними?
  Отец Александр следил за ним с возрастающим удивлением и ответил:
  - Поразительно точное определение. Именно так.
  - Значит, по-вашему, пусть они ходят на свободе, пока Бог их сам не накажет?
  В тоне Осипова прозвучало ожесточение, которое обеспокоило Игоря.
  - Да, - ответил отец Александр.
  - А то, что они, оставаясь на свободе, будут нападать на других мирных людей, вас не волнует? - уже откровенно напирал Осипов, как танк.
  Игорь не успел его остановить, да этого и не нужно было делать. Глаза отца Александра сверкнули - он был жестоко покалечен, но отнюдь не сломлен. И ответ его вышел легко, будто он был невредим:
  - Ловить преступников - это задача милиции, а не священников.
  - Вот как? А что мы будем предъявлять им в суде, если все будут вести себя так же, как вы? Они на голословные обвинения лишь рассмеются! Я знал, что вы поступите так, и не хотел сюда приходить, но мне надо выполнять свой долг. Не обижайтесь, но вы представляете себе, как мы оба сейчас выглядим? Я - обслуживатель, выполняю черную работу, убираю грязь с улиц, а вы так святы и непогрешимы, что боитесь замарать себя, прикоснувшись к этой грязи. И при этом некрасиво выгляжу я, раз по нашему городу еще свободно разгуливают преступники, а не вы, якобы из высшего благородства не желая их обвинять.
  Игорь затаил дыхание. Отец Александр и не собирался сдаваться, тогда как его жена сжимала руки от страха.
  - Если я поступлю иначе, я буду презирать себя, - ответил он.
  - Ну да, а пока они пусть творят что хотят! - возмущался Осипов. - И нести за это ответственность буду я, а вы... вы вот сейчас при мне и при Игоре, который вас уважает, без стыда умываете руки! Знаете что я вам сажу еще - эти подонки обязательно нападут на свою очередную жертву, на кого-нибудь, кто может оказаться слабее вас, отец Александр, и следовательно, пострадает намного больше. Для глупенькой Людмилки Шевченко, например, или любой другой девушки встреча с негодяями наверняка завершится трагедией, которая будет на вашей, а не на моей совести, потому что это ваша совесть чистоплюя связала мне руки.
  - Осипов, пощади! - прошептал Игорь.
  Зато отец Александр, как ни странно, от возмущения Осипова как будто набирался сил.
  - У каждого из нас своя правота, - произнес он. - И спорить по этому поводу бесполезно. Мне стало очень стыдно за то, что в ваших глазах мой поступок действительно выглядит недостойным, но решение мое изменить нельзя. Простите меня, пожалуйста.
  - Да Бог вам судья, - непримиримо сказал Осипов. - Желаю вам скорейшего выздоровления. Честь имею.
  И он направился к двери.
  - Минуточку! - воскликнул отец Александр и сделал невольное движение, словно намереваясь броситься следом. Матушка Мария испуганно пискнула.
  Осипов обернулся.
  - Не уходите вот так, пожалуйста, - произнес, на сей раз с заметным трудом, отец Александр. - Вы замечательный молодой человек и заслуживаете восхищения и...
  Тут он закашлялся и не смог больше говорить, да в этом и не было необходимости.
  - Спасибо, - вовсе не благодарным тоном поблагодарил Осипов. - Всего хорошего. До свидания, Игорь.
  - Пока, - откликнулся Игорь.
  Осипов ушел, так и не успокоившись. Отец Александр же после его выступления заулыбался, невзирая на кашель и невозможность говорить дальше. Игорь даже засомневался, стоит ли ему извиняться за несдержанность и резкость своего друга.
  - Отец Александр, я вижу, вам нехорошо, - вместо этого сказал он. - Я лучше зайду позже. Я счастлив только, что вы живы и скоро, надеюсь, поправитесь. Мама моя... она, может быть, зайдет, но если не зайдет, то велела передать вам большой привет и пожелать скорейшего выздоровления.
  Он улыбнулся ободряюще на прощание и собирался покинуть палату, но отец Александр отрицательно затряс головой, протянув к нему руку, и лицо его выразило тревогу. Игорь остановился сам и попытался остановить отца Александра:
  - Ничего не говорите, прошу вас. А то вам станет совсем плохо.
  - Могу рассказать я, - неожиданно предложила матушка Мария, и отец Александр с благодарностью пожал ей руку.
  Игорь вернулся:
  - О чем рассказать? Что-то еще случилось?
  - Да. Сегодня, совсем рано утром, я ходила домой, всего на полчаса, взять кое-какие вещи и немного еды. Было еще темно, и я очень испугалась, когда наступила на что-то большое и мягкое под нашей дверью. Это был Сенечка Шевченко, наш сосед. Вы его хорошо знаете, Игорь.
  - Да, конечно.
  - Он лежал возле нашей двери, прямо на полу, как будто спал тут, а я его разбудила. Он поднялся на ноги, держась за стену, и был похож на сумасшедшего: глаза бродили, руки тряслись, сам он шатался, как пьяный, и что-то бормотал непонятное. А как увидел меня, вдруг весь задрожал, даже зубы застучали, крикнул: "Я не убивал его! Я не убивал!" и убежал от меня, так что я боялась, как бы он не расшибся на лестнице. А потом я вернулась сюда и посоветовалась с батюшкой, что бы это значило.
  - Странно, - протянул Игорь. - При чем здесь Сеня Шевченко?
  Лицо отца Александра по-прежнему выражало тревогу, и он мучительно готовился еще что-то сказать. Игорь постоянно останавливал его жестом.
  - Он крикнул, что не убивал... Боже мой! Он что, думает, что тоже избивал вас?
  Отец Александр оживленно закивал головой, радуясь догадливости Игоря.
  - Но ведь его там не было, - уверенно произнес Игорь. - Я помню, первой моей мыслью было: это Плескач, а второй мыслью было облегчение: слава Богу, что с ними нет Сени. Он ведь в последнее время не отходил от них ни на шаг. Или, может быть, он был с ними, а потом убежал?
  - Его там не было, - прохрипел отец Александр.
  Игорь задумался:
  - Очень странно... Почему же тогда он... Он что, не помнит, где он был, когда и с кем?
  Отец Александр снова кивнул и сказал одними губами:
  - Он болен.
  - Вы тоже заметили? Я надеялся, что мне это только кажется.
  Отец Александр беспомощно заморгал глазами.
  Игорь несколько минут молчал, напряженно думая. Отец Александр следил за ним и крепко держал за руку, чтобы он не ушел без какого-нибудь сделанного вывода.
  - Доктор меня убьет, если я начну вас беспокоить... - пробормотал Игорь.
  Но отец Александр еще крепче ухватил его за руку, а матушка Мария сказала:
  - Не молчите, Игорь, и ничего не скрывайте. Вы же знаете батюшку: чем меньше ему известно, тем больше он нервничает.
  Игорь еще немного поколебался. Перевесил умоляющий взгляд священника. Тогда Игорь поделился своими соображениями:
  - У меня есть друг, Эдик Тимофеев. Мы учимся в одном классе. И хотя мы с ним не очень похожи, нам интересно вместе, есть некоторые точки соприкосновения, музыка, книги, учеба, и вообще он классный парень. Но мы с ним уже давно не общаемся, потому что Сеня Шевченко втянул его в какую-то секту. Боже мой, это ужасно. Как же это раньше не пришло мне в голову... Ведь когда я подрабатывал в прокуратуре, я слышал, что в сектах процветают всякие гадости, и наркотики тоже. О Боже мой, Сеня! Вот почему он иногда не отвечает, если к нему обращаешься, надолго исчезает... не помнит, где он был вчера и что делал! О Боже мой, Эдик! Ему грозит то же самое! Отец Александр, мне уже нужно идти.
  Тот закивал головой и снова одними губами произнес:
  - Найдите Сеню.
  - Обязательно. Выздоравливайте поскорее. Можно, я буду навещать вас после школы?
  - Конечно! - в унисон улыбнулись и отец Александр, и матушка Мария.
  Игорь бросился к двери. Мысленно он уже начал действовать.
  Отец Александр перекрестил его, закрыл глаза и зашептал молитву.
  День снова намечался очень хороший - солнечный, с легким ветерком, с оттепелью. Город как будто просыпался после зимней спячки. Не то чтобы в его жизнедеятельности происходили заметные изменения, просто в воздухе витало уже что-то неуловимое - запах весны, от которого хотелось расправить крылья и взлететь в небо. Тесна и тяжела становилась теплая зимняя одежда, толстая, как оболочка кокона. На утомленных лицах поблескивали глаза и улыбки, несмотря ни на что: зима - это всегда угасание, весна - это всегда возрождение, радость, активность. И... грязь на дорогах, заляпанные и забрызганные до самых крыш машины и автобусы, промокшие ноги, насморк и кашель от извечной в это время года простуды.
  Игорь вышагивал в сторону Подновья пешком, игнорируя любой вид транспорта, и строил в уме планы и предположения. Строго говоря, Сеня не был его другом, но Игорь не относился равнодушно к его судьбе и не мог бросить его в беде. "Глупый, слабый мальчишка! - разозлился попутно Игорь. - Мало того, что сам вляпался в историю, так еще и других за собой тянет, за компанию! И наркотиков не побоялся, идиот несчастный! И отец Александр из-за него сейчас беспокоится, а ему необходим отдых и хороший уход, и никаких треволнений. Ну что за неудача, Господи! Где я сейчас найду этого осла? Бродить мне вокруг его дома, что ли?" Это был не лучший выход. Он чувствовал, что к нему постепенно подступает вчерашняя паника, с сердцебиением и удушьем от бессилия. Пришлось остановиться, закрыть глаза, сделать несколько глубоких вдохов и на минуту забыть обо всем.
  Спокойно, Белояр, без нервов. Что за возбуждение такое неестественное, смешно смотреть, как пацан, раскис, того и гляди - слезы хлынут ручьем. Не парень, а девчонка. И прекрати, в конце концов, перескакивать с одного на другое, обдумывай все по порядку. Поспешишь - людей насмешишь. И ничего не добьешься вдобавок.
  Только спокойно.
  За Сеней он никогда не следил, но видел в нем изъян уже давно, больше года. Именно тогда, прошлой зимой, с ним стали случаться странные, необъяснимые перепады настроения. При этом не факт, что это связано с сектой - какое-нибудь поганое курево он мог достать и сам, дурень. Общение его с Плескачом обнаружилось позже - прошлым летом. Подрабатывая в прокуратуре, Игорь очень удивился, увидев их вместе. И опять же не факт, что и это связано с сектой. Плескач и секта - звучит неубедительно, хотя... кто знает...
  Непреложным является пока только один факт: само наличие секты. Сеня зависит от нее и потащил за собой Эдика. Одному погибать, видите ли, скучно. Или страшно. Итак, в городе существует некая организация, видимо, легально, либо под прикрытием, а скорее всего - тайно, раз Сеня до сиз пор никому ничего не разболтал, и раз о ней никто ничего не слышал. Тимофеев не смог ее раскусить, следовательно, прикрытие достаточно мощное.
  Господи, за что отцу Александру такое наказание.
  Легко сказать - найди Сеню. А где его искать-то? И вообще, если он сейчас убежден в том, что участвовал вместе с Плескачом в избиении, то прячется от всех, и это естественно, любой бы на его месте спрятался. Шансов меньше, чем в поисках иголки в стоге сена.
  Стоп.
  Осипов может помочь. Это и его касается, он намного ближе знает Сеню, его мать и сестру, и подскажет, куда двигаться дальше. Другой вопрос, захочет ли он это делать после утренней сцены в палате отца Александра.
  Ух! Мысли Игоря мгновенно устремились в заданном направлении. Как Осипов набросился на едва живого, почти бездыханного священника - как злобный волк на ягненка! А отец Александр вдруг ожил от такого давления, как будто нуждался не в уходе и заботе, а в таком вот нападении. Какая прелесть - а ведь они, пожалуй, тоже со временем подружатся... Есть в них что-то общее.
  Осипов поможет.
  Остановившись на этом решении, он несколько успокоился, не делал скоропалительных выводов, а только тщательно отыскивал в памяти воспоминания, пусть даже мелкие, но которые прольют свет на происходящее.
  Осипов был дома один и спал, поэтому открыл дверь с недовольным ворчанием, а увидев Игоря, и вовсе чуть было не захлопнул дверь у него перед носом.
  - Эй! - возмутился тот. - Ты что, с ума сошел?
  - Не трогай меня, - предупредил Осипов. - Я сегодня бешеный, как собака. А чего ты хочешь - я не спал всю ночь, и поп твой довел меня до белого шипения.
  - Ты меня напугал, а не его, - ответил Игорь, раздеваясь и вешая куртку на крючок. - А где Натка?
  Осипов с продолжением своего ворчания прошаркал шлепанцами на кухню, ставить чайник и заваривать кофе.
  - Где, где... В нашем домике, в Сормове. Наводит глянец, скоро уже переедем. Недели через две, наверное. Скорее бы.
  Тут он слегка оттаял и улыбнулся. Игорь воспользовался этим и прочно утвердился на табуретке, поставил локти на стол и положил подбородок на сдвинутые кулаки. Осипов сел напротив и устало попросил:
  - Если ты пришел разбираться насчет инцидента в больнице... Не старайся, не выйдет. Может быть, отец Александр и является для кого-то образцом добродетели, но для меня, извини, его так называемое "непротивление злу" - всего лишь предлог, чтобы не нести никакой ответственности за дальнейшую судьбу мерзавцев. Чистоплюй.
  - Не возражаю, друг мой, - тут же уступил Игорь. - Ты человек прямой, в этом твое достоинство, одно из многих. Он это почувствовал сразу и, кстати, скрывать не стал. Я не об отце Александре пришел говорить с тобой, тем более что ты воспринял его позицию в штыки, а мне так, если честно, все равно. Осипов, мне нужна твоя помощь. У меня вдруг возникли проблемы, от которых я не могу отвертеться.
  Осипов посерьезнел:
  - Твой отец?..
  Игорь замер на несколько мгновений, потом с усилием покачал головой:
  - Нет, это не отец. Осипов, ты не поверишь. Это Сеня Шевченко.
  Осипов вздохнул и сделал две чашки черного кофе.
  - Игорь, ради Бога. Неужели ты меня разбудил из-за такой ерунды? Сеня Шевченко - это сплошная ходячая проблема с самого своего рождения. Не утомляй меня. Голова раскалывается, таблетку выпить, что ли?
  - Осипов, - грустно произнес Игорь. - Какой ты черствый. Стал бы я тревожить тебя после таких событий по всяким пустякам? Пожалуйста, сядь и постарайся выслушать меня до конца. Все очень серьезно. Серьезно как никогда.
  Ставя на стол чашки с кофе и вазочки с сахаром, печеньем и конфетами, Осипов испытующе смотрел на Игоря и изгонял из головы остатки сонливости. Похоже, дело действительно требовало вмешательства - Игорь не паникер.
  - Я давно заметил, - начал Игорь, - что у Сени не все в порядке. Не вообще в жизни, а... в психике. Он стал странный. Знаешь, это было похоже на наркозависимость.
  - Возможно, - согласился Осипов. - Я тоже как-то подумал об этом. Но Сене разве скажешь? Чуть дотронься до него - и он, как улитка, залезает в свою раковину и притворяется мертвым, пока не оставишь его в покое. Но Игорь, если бы он что-нибудь натворил, я бы первый узнал об этом, ведь, кроме меня, помогать ему никто не станет. Не Плескач же!
  Игорь скривился:
  - Не тот случай. Кстати, ты его сегодня не видел?
  Осипов хорошенько вспомнил, потом ответил:
  - Кажется, нет. Но даже попадись он мне под ноги, я бы не обратил на него внимания, так как хотел поскорее лечь и уснуть. Так что с ним случилось?
  - Не знаю, оставил ли он нам шанс его спасти, - сказал Игорь. - Матушка Мария ходила сегодня домой, принести чистое белье и еду. Наткнулась на Сеню, который лежал на полу возле их двери, и когда увидел хозяйку, закричал: "Я не убивал его!" и убежал со всех ног.
  Осипов нахмурился:
  - Не гони. Я прекрасно помню вчерашнее избиение. Его там не было.
  - Не было, - подтвердил Игорь. - И отец Александр убежден в этом. Но, Осипов, получается, что он сам не помнит, где он был в это время.
  Осипов долго молчал, переваривая это сообщение, и сильно хмурился. Оба забыли о кофе. Если бы тревогу поднял не Игорь, Осипов, наверное, и не поверил бы. А Игорю Осипов верил.
  - Матушка Мария не ошибается? - мрачно уточнил он.
  - Нет. Потому-то отец Александр и позвал меня так срочно - чтобы я нашел Сеню и объяснил ему, что еще не поздно все изменить. До сих пор я излагал только факты. А теперь мои предположения, в которых я не сомневаюсь, и прошу тебя не расспрашивать меня о подробностях прямо сейчас, иначе я собьюсь с курса или запутаюсь. Сначала я попробую обрисовать картину в общих чертах, а потом уже перейдем к деталям. Ладно?
  - Ты абсолютно уверен в своих предположениях?
  - Да.
  - Тогда начинай.
  Игорь сделал паузу для упорядочения материала и распределения его по пунктам. И хлебнул из чашки кофе.
  - Итак, Осипов. В городе есть какая-то организация, занимающаяся промывкой мозгов, из тех, которые мы обычно называем сектами. Туда ходят и Сеня, и Эдик Тимофеев. Насчет Плескача не знаю, но думаю, что да, так как однажды в разговоре Сеня сделал намек и не успел его замазать, из этого намека следовало, что деятельность Плескача правомочна. Он даже назвал их... каким-то словом... Не помню, каким, но я сразу вспомнил фашистов. К этой организации невозможно подкопаться или взять силой, иначе Тимофеев, вытаскивая Эдика, стер бы ее с лица земли. Нападение Плескача на отца Александра может быть либо случайностью, либо запланированным действием, это для меня в данный момент неважно. Каким образом Сеня узнал о нападении, я объяснить не могу, но это легко выяснить, как выражался Шерлок Холмс, дедуктивным методом. Мне просто не хочется сейчас отвлекаться в сторону. Факт тот, что Сеня знает о нападении и думает, что отец Александр мертв и что он, Сеня, участвовал в этом, хотя это неправда. Надо найти его и сказать ему, что это неправда и пора бросить Плескача и прочие гадости и жить нормальной жизнью, смотреть людям прямо в лицо и не убегать от действительности! А если он не захочет или станет, как всегда, увиливать, то схватить его за шкирку и запереть в каком-нибудь реабилитационном центре, чтобы он родился заново.
  К концу длинной речи у Игоря запершило в горле, и он еще хлебнул кофе. На печенье и конфеты они даже не смотрели. Осипов задумчиво вертел свою чашку на одном месте.
  - Слушай, ну ты меня озадачил, - наконец, произнес он. - Допускаю, что все это правда, потому что это вполне возможно, а ты размышлял об этом больше меня. Мне, признаться, такое в голову не приходило, но логика в этом есть, поэтому... Бедный Сенечка. Я даже не представляю, где он может сейчас находиться, Игорь. Ты погоди, я на минуту.
  Он вышел из кухни и вскоре вернулся с блокнотом в руках, который он тщательно перелистывал. Игорь вопросительно на него посмотрел.
  Он пояснил:
  - Мне самому еще никогда не попадались дела о сектах, и я не знаю, с какой стороны к ним подступиться. Но в прокуратуре есть следователь, он недавно приехал из Москвы, так вот про него говорят - настоящий спец по всяким "неформалам". Вроде бы он буквально уничтожил одну большую группировку сатанистов до самого основания. Хотя - если хочешь знать мое мнение - это сродни организованной преступности, похоже на гидру: на месте одной отрубленной головы вырастает две.
  Игорь заметил с тревогой:
  - Ты настроен пессимистически.
  - Так и есть. Вот, его телефон.
  - Сегодня воскресенье.
  - У меня и домашний телефон есть. Но рассказывать ему будешь сам. Я немного не в себе, да и сведения все у тебя... Звонить?
  - Конечно. Сеню надо найти как можно быстрее.
  Они перекочевали в комнату и сели на диван. Осипов подвинул к себе телефон, снял трубку и вдруг засомневался:
  - Ты точно уверен, что это секта?
  Игорь воскликнул раздраженно:
  - Господи, Осипов! Я бы все на свете отдал, чтобы это было не так! Но мой лучший друг и одноклассник берет у Сени Шевченко какую-то книгу почитать, а через несколько дней он уже лысый, чужой и грозит уйти из дома, если ему будут мешать! Дай сюда телефон, я сам позвоню твоему специалисту. Как его зовут?
  - Тихо, не мешай. А то собьюсь.
  Следователь был дома, чему они не удивились - все-таки воскресенье и полдень. Звали следователя Максим Петрович Булатов. Он не стал обсуждать детали по телефону и предложил им приехать к нему домой, не очень далеко, на проспект Гагарина, возле Дворца Спорта и гостиницы "Ока", и поговорить более обстоятельно. Голос у него был тихий и спокойный, противоречащий напряженному состоянию Осипова и Игоря, и он обнаружил не показное знание предмета. Особая сложность таких дел связана с тем, что невозможно провести разоблачение напрямую - так всегда наносится вред простым людям. Теоретически существует система образования и функционирования таких организаций, но чтобы их ликвидировать, к каждой из них нужно иметь индивидуальный подход. Как правило, основная идеологическая деятельность их протекает тайно, поэтому о ней никогда ничего не бывает известно, и следовательно, им нельзя предъявить не только доказательств или улик, но даже и самих обвинений. Кроме того, любое, пусть и незначительное соприкосновение с этой областью жизни чревато грандиозными неприятностями и постоянным риском абсолютно для всех вовлеченных в это, начиная с идейного вдохновителя и заканчивая случайным прохожим, встретившимся с кем-нибудь из так называемых "посвященных". Это - огромная черная дыра, которая всасывает в себя всех, кто к ней неосторожно приблизился. Это - фантастический преобразователь, который навсегда изменяет душу и тело человека.
  Да, Максим Булатов знал в этом толк. Осипов присмирел, но отнюдь не собирался отпускать Игоря одного на эту встречу. А Игорь, собственно, не возражал. Две головы - хорошо, а три - лучше, и вообще, чем больше народу возьмется за дело с умом, тем больше шансов достичь положительного результата.
  Перед уходом они все-таки напились кофе с печеньем и конфетами. Осипов зевал до слез. Игорь, глядя на него, тоже начал зевать и отчаянно захотел спать. Поэтому он рассвирепел:
  - Вот Сенька Шевченко! Вечно он создает проблемы, причем не себе, а другим! Вот только попадись он мне. Накостыляю по шее.
  Осипов переоделся. Он тоже про себя обещал устроить взбучку глупому мальчишке, как только он отыщется. Черт побери, вокруг него кипят такие страсти. Люди не спят ночами, а ему - хоть бы хны! Заварил кашу, а окружающие его спасай, иначе он погибнет. Что за манера перекладывать решения на посторонние плечи.
  Спать хочется.
  - Я читал, одной из самых ужасных пыток средневековья была такая, когда человеку не давали спать, - подливал масла в огонь Игорь. - Даже хладнокровнейших еретиков инквизиция раскалывала буквально в течение...
  - Игорь! - простонал Осипов, запирая входную дверь. - Умоляю, ни слова о сне!
  - Ладно. Пошли.
  Во дворе было необычайно оживленно. Сперва ни Осипов, ни Игорь не обратили на это внимание, целиком и полностью поглощенные своими мыслями. Но вот, уже почти выбравшись из толпы, они удивились тому, что все дружно глядят вверх, задрали головы, как будто там грядет солнечное затмение. Осипов и Игорь тоже глянули туда, скорее машинально, чем из любопытства, и тут же застыли, пригвожденные к месту зрелищем, которого еще не видывал этот двор. Там, наверху, на крыше, стоял человек. Его фигура на такой высоте казалась крошечной, на фоне неба и яркого солнца - хрупкой и прозрачной. Она лепилась на самом краю парапета, балансируя и раскачиваясь, как канатоходец, но не уходя с парапета. Это было ужасающее и вместе с тем чарующее зрелище.
  Фигура что-то крикнула сверху, но с такой высоты ничего нельзя было услышать.
  - Прыгнет! Прыгнет! - зашелестела толпа.
  Прыжок с крыши девятиэтажки - на это надо было решиться, но несчастный мог сорваться оттуда в любой момент и без необходимости прыгать.
  - Пусть вызовут пожарных, - приказал Игорь Осипову. - Или сам вызови.
  А сам заработал локтями, проталкиваясь к подъезду.
  - Ты куда? - удивился Осипов.
  - Наверх.
  - Зачем?
  - Это же Сеня!
  - Что? Откуда ты знаешь?
  - А больше некому! Поторопись с пожарной машиной!
  Игорь активно пробирался сквозь толпу и никак не мог придумать, чем удержать Сеню на парапете до того, как он услышит свое оправдание. Лифт, как всегда, ехал очень медленно. Зато дверь на крышу оказалась без замка, ручка была прикручена проволокой, которую любой мальчишка осилит в два счета. Игорь подтянулся на руках и очутился на крыше. Он двигался осторожно - не спугнуть бы Сеню - и прислушивался, не едут ли пожарные. Не может быть, чтобы до сих пор никто не додумался вызвать пожарных, "скорую помощь" и милицию.
  Сеня увидел его раньше, чем он увидел Сеню.
  - Не подходи! - раздался визг у него за спиной. - Не подходи, я спрыгну!
  Игорь резко повернулся и замер, протянув вперед руку:
  - Не делай глупостей. Слезай оттуда.
  Его голос, в отличие от Сениного фальцета, звучал достаточно ровно. Снизу не доносилось ни единого звука - слишком высоко. Сеня стоял на краю парапета, боком к пропасти, и старался туда не смотреть. Он был жалок до невозможности - худенький, сутулый, серый, с похудевшим лицом и диким блеском глаз. У него тряслись руки, ветер трепал его куртку и брюки, и от этого казалось, что он трепещет, как осиновый лист, и его вот-вот унесет с очередным порывом.
  - Не подходи! - крикнул Сеня еще раз. - Спрыгну!
  - Спокойно, Сенечка, - ответил Игорь. - Я не подхожу. Я стою на месте. Пожалуйста, сойди вниз. Хотя бы на одну минуту, Сенечка, мне надо тебе кое-что сказать.
  - Я все знаю и без тебя!
  - Ты ничего не знаешь.
  Игорь медленно продвинулся на шаг вперед, не спуская взгляда с Сени.
  - Не шевелись! - кричал тот вне себя.
  Игорь не шевелился.
  - Я знаю все! Я убил отца Александра!
  - Нет, глупый!
  - Да! Его убил Плескач, а я всегда с ним! Уходи отсюда! Я - убийца!
  - Да нет же! Выслушай меня! - Игорь неосторожно бросился к нему, он в ответ оторвал ногу от парапета и повис над бездной, его лицо в этот момент сияло каким-то торжеством, словно он был так могуществен, что мог диктовать условия целой планете. Игорь в ужасе остановился и сложил руками примирительный жест:
  - Я стою! Я не двигаюсь! Вернись на парапет, пожалуйста. Не прыгай, пока я тебе не скажу, что произошло вчера. Ты можешь подождать немного... с прыжком?
  Сеня улыбнулся и поставил ногу обратно на парапет. Он тяжело дышал, но, очевидно, не боялся смерти в том виде, как он ее себе представлял. Он был перевозбужден близостью и реальностью смерти и не контролировал себя, но он не был безумен. В таком состоянии было бесполезно взывать к логическому мышлению, поэтому Игорь пробовал воздействовать на его чувства.
  - Сеня, ты ошибаешься. Тебя там не было.
  Труднее всего было оставаться неподвижным, когда хотелось подбежать, схватить дурака и стащить его с парапета в безопасное место.
  - Ты врешь!
  Но при малейшем движении Сеня заносил ногу над краем и со все большим усилием возвращал ее обратно. При этом ему доставляло противоестественное удовольствие видеть, как Игорь слушается его команд - прямо-таки не Игорь, а дрессированный пудель.
  - Не вру. Я видел Плескача и его банду, это правда. А тебя там не было. Спустись вниз, пожалуйста.
  - Врешь. Вот я сейчас спущусь вниз и меня сразу поймают, повезут в тюрьму за убийство! Я что, по-твоему, идиот?
  Игорь чуть было не ответил: "По-моему, да".
  - Ты не идиот, Сеня. Ты просто болен. Никто не собирается везти тебя в тюрьму. Тебя не за что везти в тюрьму. Спускайся.
  - Ни за что! Я убил его!
  - Да никого ты не убивал! С чего ты, в конце концов, взял, что отец Александр убит?
  - Мы с Плескачом его убили!
  - Тебя там не было! И отец Александр не умер! Он жив, ты меня слышишь? Он тоже знает, что тебя там не было! Спускайся же, Сеня.
  - Что ты говоришь!
  Игорь подвинулся еще на шажочек ближе.
  Теперь их разделяло расстояние около десяти метров. Преодолеть его и схватить Сеню прежде, чем он спрыгнет вниз, сумеет только какой-нибудь натренированный сотрудник какого-нибудь спецподразделения. Игорь не рисковал.
  - Успокойся хотя бы на минуту, Сенечка, и раскинь мозгами. Отец Александр жив. Тебя не было там, мы там тебя не видели. У тебя нет никаких оснований прыгать.
  - Ты все врешь.
  - Глупый. Какой мне смысл врать?
  - А такой! Посадить меня в тюрьму! Не дождетесь! Нашли дурака!
  - Сенечка, успокойся, пожалуйста. Ну неужели ты не можешь подумать об этом? Ты бы сразу все понял и спустился.
  Думать Сеня действительно уже не мог. Его замкнуло, он жил своими последними ощущениями, а разум был уже мертв.
  - Сеня, ты посмотри на меня. Ты меня узнаёшь? Я - Игорь Белояр, слышал про такого? Мы учимся в одном классе. Ты часто приходишь ко мне в гости, когда показывают хоккей или футбол.
  - Ты что, спятил? Я прекрасно тебя знаю!
  - Тогда вспомни и скажи мне, я хоть раз тебя обманывал?
  - Понятия не имею! Все умеют обманывать и притворяться!
  Игорь вдруг тоже почувствовал панику, словно и он стоял на краю парапета и глядел вниз, на колыхание толпы, собравшейся во дворе.
  - Я не притворяюсь, Сеня.
  В это время на крышу поднялся еще один персонаж - Осипов. Ни Игорь, ни Сеня его не заметили, он спрятался и выжидал удобный момент для вмешательства.
  - Не подходи!
  - Не подхожу. Не бойся меня, Сеня.
  - Я не боюсь тебя!
  - Тебе никто не желает зла, Сеня. Умоляю, сойди вниз.
  - Ни за что!
  Игорь по-прежнему не спускал с него глаз и пытался незаметно придвинуться еще ближе, и заодно брал себя в руки. Пробудить процессы мышления у Сени в голове не получилось пока, но не годится и самому терять контроль над собой. Должно быть, это заразительно. Нет, надо срочно сконцентрироваться.
  Внезапно Сеня опустил голову и провел рукой по глазам. Его лицо исказила гримаса, он стал говорить более связно.
  - Другого человека я не слушал бы даже. Но ты, Игорь, меня поймешь. Для меня нет дороги дальше. Я не могу жить. Впереди у меня ничего нет. С самого рождения я совершал одни только ошибки, и каждая ошибка запутывала меня больше и больше в эти сети. Ты думаешь, я умру, когда спрыгну туда? Нет, я не умру. Потому что я уже умер. Может быть, я и не рождался вообще. И не жил никогда.
  - Это не так.
  - Так. Сравни хотя бы нас с тобой. Ты - супермен. А я - неудачник, наркоман, убийца. Разве ты не видишь? Я давно сошел с ума. Я теряю память и исчезаю с лица земли.
  - Суперменов не бывает.
  - Бывает. У меня нет будущего, Игорь. Я разрушен, и душой, и телом. Я не человек, а зомби.
  - Ерунда. Тебя можно вытащить.
  - Я один.
  - Нет.
  - Я никому не нужен!
  - Сеня, не малодушничай. У тебя есть младшая сестра, которая без тебя просто погибнет, потому что за нее некому будет заступиться. Ты способен оставить Людмилку в таком же одиночестве, какое кажется тебе сейчас?
  Теперь между ними было чуть больше пяти метров. Их уже можно было преодолеть в доли секунды и схватить Сеню. Проклятие, где пожарные? Если бы внизу что-то менялось, Сеня это заметил бы, а он по-прежнему стоял на парапете, скрюченный от отчаяния, как вопросительный знак. В лицо ему светило солнце, от которого он ничем не мог загородиться, и оно безжалостно обнажало Сенину боль и разочарование.
  - Я больше не могу, Игорь!
  - Тихо, Сенечка. Спустись сюда. Все будет хорошо. Мы тебе поможем - отец Александр, я, Осипов. Плескач отправится в тюрьму, а ты забудешь обо всей этой дикости и начнешь жить заново. Спускайся.
  - Нет! Все кончено!
  - Представь себе: сейчас внизу наверняка стоит Людмилка, смотрит сюда и дрожит от страха. Сеня, ты жестокий, если заставляешь ее переживать это.
  Служебные машины всё не появлялись из-за нерасторопности зевак - они не торопились звонить в соответствующие инстанции, чтобы во время их отсутствия не произошло что-нибудь, самое интересное.
  - Не подходи ко мне!
  - Не подхожу.
  - Ты все это придумал, но меня этой сказкой не успокоить. Тебе и Осипову я не верю. А отец Александр, даже если и жив, тоже солжет во имя спасения, что будто бы меня не было. Я же знаю, что я там был! Я опомнился там, неподалеку от трупа и от вас с Осиповым, и все видел и слышал. Нет, Игорь. Это конец.
  - Конец бывает только в конце, Сеня, а для тебя еще не все потеряно! Ну зачем ты заставляешь всех страдать.
  - А я? По-твоему, мне так легко? Я всю жизнь находился в состоянии шока! Мне надоело! Надоело равняться на других и сравнивать себя с другими! Надоело терпеть этот кошмар! У меня темнеет в глазах от усилий, и я больше не могу!
  Игорь протянул к нему руку:
  - Спускайся ко мне, пожалуйста.
  - Не подходи!
  - Не подхожу. Только спускайся.
  - Не могу!
  Игорь устал бороться с ним на расстоянии и ждать подкрепления, поэтому он мысленно сконцентрировался и решил начать подготовку к прыжку.
  - Сеня, все, что ты мне сказал, не имеет смысла говорить на крыше девятиэтажки. Ради Бога, я же вижу, что у тебя есть все шансы выкарабкаться и зажить новой жизнью, без всяких Плескачей, наркотиков и прочей дребедени. Ты не один. У тебя есть друзья, которые всегда тебя поддержат в трудную минуту, и Людмилка, которую именно ты должен поставить на ноги, так как у нее-то действительно никого больше нет, только старший брат. Ты запутал свою жизнь еще и тем, что не доверял нам, мне и Осипову, хотя доверял Плескачу, а это, согласись, немножко странно. Но, Сенечка, еще не поздно все исправить. Плескач рано или поздно будет взят и получит по заслугам. Не надо думать, что никто не пожалеет о тебе, если ты умрешь. Но ты ведь не умрешь, правда? Отец Александр нам не простит, если ты умрешь.
  Сеня молчал и корчился от боли на краю парапета.
  - Спускайся.
  Игорь сгруппировался для решающего прыжка, как вдруг с резким звуком, звуком пушечного выстрела, захлопнулась от сквозняка дверь, ведущая сюда. По крыше разнесся ее грохот и писклявое треньканье примотанной к ручке проволоки. Сеня весь встрепенулся, даже подскочил в попытке повернуться в другую сторону:
  - Кто здесь? Не подходи!!!
  Окончание его крика доносилось уже не с парапета и стремительно удалялось вниз. Сеня не удержал равновесия и сорвался. Впечатление было такое, словно из проектора выдернули слайд. Мгновение назад он стоял вот тут, перед глазами, и нет его, он исчез за краем парапета, и не существует силы, которая могла бы вернуть его обратно. Через несколько секунд убийственной тишины толпа завопила, заулюлюкала, забилась в истерике и отхлынула от крови, как от огня.
  А на крыше царила полнейшая тишина, только ветер дул в уши.
  Осипов покинул свое укрытие, подбежал к парапету и глянул во двор. И негромко ругнулся - там прибыли уже милиция, врачи и целых две пожарных машины, и занимались своими делами.
  Еще чуть-чуть - и Игорь стащил бы Сеню с парапета.
  Осипов повернулся к Игорю. Тот замер, как соляной столб, на половине подготовки к прыжку, с полусогнутыми коленями, с протянутыми руками, всем своим существом устремившись вперед, за Сеней, и взгляд его широко раскрытых глаз тоже замер - на той точке, где минуту назад находился Сеня.
  О Господи, его нет.
  Господи, неужели его действительно уже нет?
  Дверь снова дала о себе знать - это забирались на крышу работники милиции. Осипова они знали лично и приветливо с ним поздоровались, а вот фигура Игоря их озадачила. "Наш с погибшим друг, - шепотом пояснил Осипов. - Он пытался убедить его сойти с парапета. Не успел. Но, ребята, это было ужасно. Давайте уведем его отсюда".
  Игорь не сопротивлялся, когда его уводили с крыши, но каждую секунду оглядывался туда, где стоял Сеня, и сам был бледный и холодный, как труп.
  Немного о любви
  Когда Борис Новиков привел Фаину к себе в гости, то есть домой к Тимофеевым, о ней была наслышана уже вся улица. Борис был увлечен как никогда. Имя девушки он повторял даже наедине с самим собой. Ее образ преследовал его везде. Он видел девушку во сне - а до встречи с ней он вовсе не видел снов. Мысленно он разговаривал с ней в ее отсутствие и забросил свой "Город мертвецов", который до того семимильными шагами продвигался вперед.
  Было одно "но" в этом радужном состоянии - теперь Борис не снимал маску и в полном одиночестве. Он осознавал свою влюбленность, но яростно этому сопротивлялся и уверял себя, что ничего подобного не происходит, а то, что он испытывает к Фаине - не более чем придуманный им с самого начала спортивный азарт и привлекательность борьбы. Ему было стыдно признаться в любви, так как он считал любовь непростительной слабостью, недостойной мужчины. Но, разумеется, при Фаине он в эти подробности не вдавался. Со стороны их отношения напоминали хождение борцов по кругу в ожидании нападения и с подготовкой собственной атаки, и оба пристально следили друг за другом. А на самом деле Фаина просто смирилась с присутствием в своей жизни Бориса и надеялась своим равнодушием его разочаровать очень скоро, избавиться от него и вернуться на круги своя. А уж он лез из кожи вон, обхаживая ее. Но не забывал и об осторожности, прежде всего не подходил к ней слишком близко и, тем более, не прикасался к ней и пальцем, чтобы не вылететь с треском в самом начале матча.
  В гости к Тимофеевым - громко сказано. Они встретились возле школы в субботу, в короткий день, так как в этот вечер Петр Николаевич хотел отметить какую-то годовщину, и день Фаины был расписан по пунктам, и в каждый из пунктиков напросился Борис. Пункт А: сходить в магазин за продуктами. Пункт Б: приготовить обед на большое количество человек, поскольку Петр Николаевич пригласил на ужин несколько знакомых и друзей. Пункт В: Фаина и Борис тоже приглашены, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Поэтому Борис сразу после лекций помчался к Фаининой школе, пока она не ушла, и забежал домой - оставить книги и сопровождать далее Фаину, не отвлекаясь на окружающих.
  Тимофеевы, кроме Эдгара, были дома. Они официально раскланялись. Марианна широко улыбнулась, увидев перед собой ангельское воплощение, а Виктор Егорович восхищенно и мечтательно распахнул глаза... Сама Фаина, смущаясь таким теплым приемом и краснея, протягивала им свою маленькую ручку для приветствия. Виктор Егорович не удержался и как-то по-светски поцеловал эту ручку, точно как королеве. Тут Борис поневоле возгордился своей избранницей, сумевшей понравиться Тимофеевым, особенно Виктору Егоровичу, - сразу заметно... Это была гордость богача, ухитрившегося где-то достать невиданной красоты жемчужину.
  - Подожди минутку, я быстро, - попросил он и поскакал по лестнице наверх, в свою комнату, переодеться и оставить учебники и тетрадки.
  А Марианна предложила Фаине:
  - Посиди, пожалуйста. Если хочешь, я поставлю чайник.
  - Ой, нет, не надо, извините, - спохватилась Фаина. - У нас и так много дел, я боюсь не успеть.
  Помолчала и добавила:
  - Лучше бы Борис не шел со мной. Мне помешает, да и самому никакой пользы. Я просила его не идти, но он не слушается.
  Тимофеевы заулыбались.
  - Боря не очень тебе помешает, - произнесла Марианна. - Он, конечно, бывает приставучим, но в общем, он просто прелесть. А что будет отмечать твой папа?
  - Годовщину свадьбы. Он отмечает ее каждый год, как если бы мама была жива. Наверное, для него она и правда до сих пор жива.
  На лестнице появился Борис. Он так торопился, что чуть не кубарем скатился со второго этажа и предстал перед ними радостно-сияющий:
  - Я готов. Пойдем?
  Фаина вздохнула:
  - Пойдем. До свидания.
  Последние слова относились к Тимофеевым. Те наперебой стали звать ее приходить еще, и не на минуточку, как в тот день, а посидеть подольше, поболтать, и Борис, куда ты ее прячешь, почему не приводил ее раньше... Борис в ответ на это сделал большие глаза и увел Фаину, которая от смущения стала розовой, как цветок.
  - Они хорошие, - сказала она, когда они вышли из дома. - Никогда бы не подумала, что они станут так радушно меня принимать, потому только, что ты меня привел.
  - Ты не права, - горячо возразил Борис. - Они всегда такие. Просто ты не замечаешь тех, кого, по твоему мнению, не стоит замечать. Ты сознательно сузила свой мир до размеров личного мирочка. Это нехорошо, твой папа тоже так считает.
  Она промолчала.
  Они зашли к Ордынским, чтобы Фаина тоже переоделась и оставила свою школьную сумку. Они застали Петра Николаевича, собравшегося куда-то уходить. На удивленный взгляд дочери он объяснил:
  - Из Разовки приходили, там надо кое-что исправить в церкви. Так я должен идти, но к вечеру вернусь, и мы поужинаем. Просто немного позже, чем запланировали.
  Фаина огорчилась, а Борис обрадовался: у него будет больше времени побыть наедине с девушкой. Она взяла хозяйственную сумку и деньги. Они вышли из дома вместе, но направились в разные стороны. Петр Николаевич - плотничать в Разовку, Борис с Фаиной - в магазин за продуктами.
  В гастрономе было много народу. Фаина попросила:
  - Подожди меня здесь, пожалуйста.
  - Я пойду с тобой, - заупрямился Борис.
  Она пожала плечами, мол, твои дела, поступай как хочешь, а я за последствия не отвечаю. Выяснилось вскоре, что она была права, так как он оказался в пренеприятнейшей ситуации, в которую попадал очень редко. Продовольствием как Новиковых, так и Тимофеевых, снабжали главы семейств, минуя розничную торговлю. Два раза в неделю, в одно и то же время, словно по расписанию, Марианна, и иногда Борис и раньше постоянно Эдгар разгружали служебную машину - блестящую белую "Волгу" восемьдесят восьмого года выпуска. И теперь Борис маялся, чувствуя на себе отчужденные взгляды покупателей и продавцов. Он ощущал себя униженным. Его фигура была неуместна здесь. И похоже, Фаина ничего такого не испытывала, в отличие от него, и вела себя спокойно и кротко. Ее темные ресницы были опущены в пол, пока она стояла в очередях, и такие же темные тонкие брови задумчиво напрягались, пока она выбирала покупки. Нежная кожа была бледная и матовая, лицо светилось - она явно принадлежала не к породе обычных людей, думал Борис, глядя на нее. А она будто забыла, где находится она, и где находится Борис, она будто забыла о его существовании. Они обошли все отделы, купили хлеб, колбасу, рис, сахар, сметану, лук, чай в пакетиках, баночку зеленого горошка, яиц десяток и банку сардин в масле. По мнению Фаины, этого должно было хватить для обеда, а на десерт она долго смотрела на развесное сладкое печенье, но со вздохом вынуждена была признать, что на такую роскошь денег у нее нет. Гостям придется предложить, как и хозяевам, хлеб с маслом и вареньем. Борис почувствовал себя круглым идиотом - он не привык отказывать себе в чем бы то ни было, особенно из-за нехватки денег. Но он не успел отреагировать на этот факт, так как ему была вручена одна из двух сумок, и они заспешили к выходу. Точнее, заспешила Фаина, а Борис только старался двигаться в ее темпе. Произошел еще один забавный эпизод, когда Борис уже навострился на ликеро-водочный отдел гастронома, а Фаина прошла мимо, даже не глянув на стройные ряды бутылок со спиртным, чем удивила своего спутника и озадачила: неужели они будут праздновать вовсе без алкоголя? Разве так можно? Что же это будут за празднование такое? Но факт остается фактом. Спиртное не существовало для Фаины, оно не удостаивалось ее внимания как мерзость, гадость и грех непрощенный. Но она с действием спиртного пока не сталкивалась лицом к лицу, поэтому не боялась. А Борис чуть не застонал от разочарования. Однако удержался - вовремя заметил ее косой испытующий взгляд Она не забыла новогоднюю вечеринку у Эдгара Тимофеева!
  А ну и пусть. Какое это имеет значение.
  На выходе из гастронома он поставил сумки, Фаине сказал:
  - Подожди, я сейчас вернусь, - и быстренько сбегал в кулинарию, где выбрал на десерт самый красивый из имевшихся там тортов, так впечатлило его сожаление Фаины по поводу сладкого. Кстати, она, увидев его с коробкой, тут же догадалась обо всем и нахмурилась, начала было упираться. Но он тоже нахмурился и возразил:
  - Этот торт не для тебя, и даже не для Петра Николаевича. Он для твоей мамы, ясно?
  - Нет. Мне это не нравится.
  - А мне очень нравится.
  Спорить с ним не было смысла, и она не стала. Они пришли к ней домой в нормальном, даже веселом расположении духа от предвкушения приятных хлопот по приготовлению праздничного обеда. Борису удалось по пути разговорить Фаину, и она объясняла ему, что, почему и как она будет готовить, и в ее тоне не было ни малейшей натянутости, а только милая детская наивность и прелесть, а когда она была такой и не дичилась, Борис просто терял голову.
  Петра Николаевича, разумеется, еще не было. Этот факт снова огорчил Фаину и снова обрадовал Бориса - он, конечно, очень уважал товарища Ордынского и испытывал удовольствие, находясь в его обществе, но куда большее удовольствие он получал от общества его дочери. Оставив куртки в прихожей, они ввалились на кухню и принялись вдвоем разгружать сумки и нагружать холодильник. Фаина все еще вела себя раскрепощено, и Борис отвечал ей в тон, но ни в коем случае не перегибал палку - девушка в любой момент могла решить, что товарищ зарвался и его надо поставить на место. За время их знакомства Борис научился ценить минуты, когда Фаина живая, а не чужая и отстраненная.
  - Кто придет сегодня в гости? - спросил Борис, подставляя, вслед за Фаиной, руки под кран - чистота залог здоровья.
  - Если бы я знала! - ответила она, снимая с крючка полотенце, и они стали вытирать руки, каждый своим концом одного полотенца.
  - Как же так, - удивился Борис. - А вдруг продуктов не хватит?
  - Хватит, - беспечно сказала она. - Гости обычно тоже приходят не с пустыми руками. Кто приносит пирожки, кто еще что-нибудь. Обязательно испекут и принесут. Это очень вкусно. Впрочем, я сомневаюсь, то ты пробовал пироги или другую выпечку - ты живешь не в таких условиях.
  - Опять?! - возмутился он. - Ну, это уже слишком! Тетя Маша печет замечательные пироги, сладкие, с яблоками! Ты относишься ко мне так, будто я из рода вампиров!
  - Иногда мне так кажется, - ответила она.
  - Просто ты человек предубежденный, - проворчал он. - С чего начнем?
  Она по привычке заколебалась:
  - Слушай, ну не вмешивался бы ты в приготовление еды, это не твое дело...
  Он разозлился не на шутку.
  - Фаина, прекрати отстранять меня от своей жизни! Не выйдет. К тому же, я тебе не помешаю. Если ты готова, то начинаем. А то твой папа приведет толпу гостей, а мы тут все еще копошимся.
  - Спорить с тобой бесполезно.
  - Это точно.
  Сначала они приступили к приготовлению салата. Она надела фартук, после долгих уговоров выделила фартук и Борису. Волосы, чтобы не мешали, она заплела в косичку и от этого стала очень взрослой и очень серьезной, но улыбка Бориса придавала им обоим вид детей, играющих в семью. Мундирная картошка, сваренная заранее, еще с утра, была ими почищена и нарезана в первую очередь и высыпана горкой в миску. Пока они ею занимались, на сильном огне кипели яйца, потом хозяйка поставила их под холодную воду, а на удивленный взгляд Бориса объяснила:
  - Так их легче будет чистить.
  Борис и не подозревал, что существуют такие премудрости в таком, казалось бы, элементарном деле, как варка яиц. И резать их оказалось намного труднее, чем он думал раньше. Но он видел, как косилась на него Фаина, с намерением отобрать у него нож при малейшем намеке на неловкость или недовольство, и он терпел. Даже шутил. С Фаиной рядом ему все нравилось.
  - К сожалению, я не помню мою маму, - произнесла Фаина. - Знаю ее внешность по фотографиям. А какая она была ... внутренне, в духовном плане, я имею в виду, этого я не знаю. Даже не представляю себе, какая она была, как улыбалась, что ее радовало и что огорчало, на что она могла рассердиться и за что могла похвалить.
  - Это плохо, - посочувствовал Борис.
  - Да, - согласилась она. - Но я не могу разговаривать о ней с папой, он сразу расстраивается и становится сам не свой. Поэтому я не знаю, как они познакомились, как поженились, как жили вместе до того, как родилась я.
  После яиц они приступили к нарезке соленых огурцов.
  - А почему ты никогда не показывала мне ваши фотографии? - спросил Борис. - Мне давно интересно на них посмотреть!
  - Не знаю, - пожала плечами она. - Как-то не было случая. Потом когда-нибудь покажу, если ты не передумаешь. Только не вздумай спрашивать у папы - расстроишь его и доведешь до слез.
  - Хорошо, не буду. А ты не забудь показать!
  С огурцами они справились быстро, как и с луком, и с колбасой. В большой миске возвышалась уже основательная гора крошева. Фаина доверила мужским рукам открыть банку зеленого горошка, слила в раковину воду и высыпала горошек в миску. Смазала салат сметаной, размешала, закрыла крышкой и засунула в холодильник. После этого они уселись чистить картошку для пюре. У Фаины это получалось намного ловчее, но и от Бориса была кое-какая польза.
  - Я знаю только, что мама погибла, попала под машину, - продолжала Фаина. - Я тогда была совсем младенцем. Папа вырастил меня. С Божьей помощью, конечно. В Разовке тогда еще не было церкви. Она появилась... Вообще-то я не помню, когда точно она появилась, и когда у нас образовалась община - по-моему, очень давно. Вместо садика папа поручал меня жене отца Виктора, матушке Евгении. Она там смотрела за всеми детьми в общине, и это было гораздо лучше, чем садик. Мы не только готовились к школе, но и занимались полезными делами, и пили чай с вареньем и конфетами, и слушали рассказы о Боге и о церкви.
  - Значит, ты с детства растешь в такой атмосфере.
  - Да, с такого глубокого детства, что мои самые давние воспоминания связаны с нашей общиной.
  Но Борис все еще не понимал:
  - Минуточку. Что за община, если в Разовке еще не было церкви?
  Фаина вздохнула от его тупоумия:
  - Церкви, то есть храма, правда, не было. То есть она была когда-то, а потом ее разрушили. А община осталась. Люди собирались в доме старосты, продолжали сохранять традиции православия и добиваться возвращения церкви в деревню. Наконец, им разрешили устроить что-то вроде молельного дома и прислали священника, а несколько лет назад появилась возможность и храм восстановить. То есть не воссоздать его таким, каким он был раньше, а построить на его месте новый. Ну, ты его видел. Маленький такой, новенький, красивый.
  - А отец Александр? - ревниво поинтересовался Борис.
  - А что отец Александр? Он наш священник, мы его любим, уважаем и почитаем.
  - И ты тоже его любишь?
  - Я - в первую очередь.
  - Понятно, - скрипнул зубами Борис.
  Дело в том, что, хотя они встречались еще не так долго, у него успел развиться в отношении Фаины инстинкт собственника. По его мнению, Фаину открыл он, а посему она принадлежала ему, целиком и полностью. И каждый представитель ее общины, на его взгляд, покушался на девушку. Они, конечно, не были такими красавчиками, как Борис, но зато обладали в глазах Фаины неоспоримым преимуществом - они верили в Бога. А позиции Бориса были довольно-таки шатки. Он зависел от воли Фаины, а они - нет. Больше того, это она от них зависела и им подчинялась.
  Вместе с картошкой она вымыла и поставила вариться рис. На этом их основная работа заканчивалась - в готовое пюре надо будет выложить сардины в масле, а в рис накрошить вареных яиц и смазать маргарином. Но Борис и Фаина из кухни не ушли. Они продолжали сидеть за столом, в фартуках, глядя друг на друга: Борис - ласково, Фаина - недоверчиво, но не испуганно. А чего ей бояться - у себя дома, да еще на кухне, где так много оружия защиты, если, конечно, она решится им воспользоваться. Да и он, Борис, вроде бы и не собирается нападать. И вообще, он стал вести себя не так несносно, с тех пор, как она позволила ему за ней ухаживать. Это странно - надо держать ухо востро.
  - Где ты училась рисовать? - спросил Борис.
  - Нигде, - ответила она. - Знаешь, в школе никто никогда не замечал, что у меня, может быть, есть какие-нибудь способности. Учитель рисования ничем меня не выделял среди других. А может быть, даже скорее всего, тогда во мне не было никаких способностей. Они проявились только в те дни, когда храм в Разовке начали восстанавливать. Для росписи к нам прислали художницу с высшим образованием, она училась где-то в академии, в Москве. Кроме того, она еще и хорошо поет в нашем хоре. Я смотрела за ее работой, и вдруг... Наверное, именно это и называют вдохновением! У меня как будто открылись глаза, я очень ясно увидела, что хочу изобразить и как это сделать. Наша художница одобрила мои попытки и с тех пор помогает мне, всегда подсказывает. Я поняла, что это - мой путь. Он приближает меня к Богу, может быть, даже лучше, чем молитва. Я мечтаю когда-нибудь создать цикл икон для разовского храма.
  Она помолчала, и ее личико омрачилось.
  - В чем дело? - поинтересовался Борис.
  - Да так, - ответила она. - Ерунда. А впрочем, нет, не ерунда. Знаешь, некоторые священнослужители, и особенно монахи, я их много уже успела повидать, считают, что женщинам нельзя писать иконы. Когда они мне это сказали, я так расстроилась! Ведь среди них были три праведника, всеми уважаемые старцы. Правда, отец Александр успокоил меня - он сказал, что Господь со временем нас рассудит, и если правда на моей стороне, то я достигну цели. Это меня обнадежило, но не до конца.
  - Почему?
  - А вдруг в Разовке когда-нибудь появится священник, который думает точно так же, как те старцы? Тогда он, не дай Бог, выкинет из церкви мои иконы, потому что они будут написаны женщиной!
  - Этого никогда не будет. Не забивай себе голову кошмарами и не принимай близко к сердцу отношение к тебе кучки мракобесов.
  - Это не кучка мракобесов, - заступилась за них Фаина, но не очень решительно. - Они - уважаемые люди. Но... они ведь монахи. А монахи всегда считают женщину существом нечистым. А если точнее - исчадием ада, призванным сбивать праведников с пути истинного.
  Борис улыбался тихо:
  - Ну вот, а ты говоришь - не мракобесы.
  - А откуда мы знаем, вдруг они правы, - заявила Фаина.
  Борис не выдержал и усмехнулся. Эту девушку нелегко было убедить в чем бы то ни было, и еще труднее было ее переубедить.
  - Фаина, окружающий мир меняется гораздо быстрее, чем твоя любимая церковь. Церковь приспосабливается к темпу жизни с заметным трудом.
  - А зачем ей приспосабливаться? - не поняла Фаина. - Ее ценность в том, что в традиционном укладе сохраняется духовность.
  Борис покачал головой:
  - Заблуждение, Фаина. Духовность не зависит от уклада. В самых традиционных семьях попадаются настоящие чудовища, а на помойках могут вырасти лилии. В жизни людей просто с течением времени, с историческими переменами происходят необратимые изменения. Сейчас трудно представить себе, что когда-то вполне официально женщина не считалась человеком. Поэтому в наши дни цивилизованным людям кажется дикостью то, что до сих пор на гору Афон еще не ступала нога женщины - нечистого существа, а ведь там есть монастыри - замечательные памятники архитектуры. А бедные несчастные женщины лишены возможности увидеть их вживую. По-моему, это уже не традиционный уклад, а мракобесие.
  - Отец Александр не такой, - сказала Фаина. - Он относится к женщинам точно так же, как и к мужчинам. И он проявляет уважение к нашей художнице, и одобряет мое желание научиться писать иконы. Это уже несколько лет является моей мечтой - единственной, самой светлой на свете мечтой. Мне кажется, я и мечтать по-настоящему стала только после того, как увлеклась рисованием. Наверное, именно так люди ощущают свое призвание. Это сродни посвящению, знаешь, в том числе и посвящению в монахи. До того я будто блуждала в тумане, и вдруг у меня открылись глаза, и я начала видеть мир, видеть людей. Однажды наша художница послала меня в Сироткино - там когда-то был монастырь, теперь его пытаются восстановить. Там надо было скопировать одну старинную икону, которая уже не подлежала реставрации. Это было очень ответственное поручение, особенно для меня, глупой и самонадеянной девчонки. Надеюсь, я с ним справилась, потому что никаких жалоб не последовало. Вот там-то и были самые счастливые дни в моей жизни! Тогда меня окружали со всех сторон единоверцы, единомышленники, вокруг царила наша вера, и я с утра до вечера занималась своим любимым делом, копировала икону, и ни одно постороннее вмешательство не нарушало эту благодать.
  - Явный намек на меня, - заметил Борис.
  Она на минуту остановилась, затем не стала увиливать:
  - Да, ты прав. Но ведь ты на самом деле являешься вмешательством в мою личную жизнь и мою личную благодать.
  Борис почувствовал раздражение:
  - Ну да, и там, конечно же, не было ни одного парня, а если они и были, то ты не считала их вмешательством, а, не сомневаюсь, и сама присоединялась к их благочестивой компании, чтобы от них почерпнуть еще чуток благодати, а то своей, как я понимаю, не хватало.
  За такое нападение можно было вылететь отсюда с треском, Борис это осознавал, но остановиться не успел, да и не хотел, таким сильным оказалось это его раздражение.
  Но, к его удивлению, Фаина вовсе не собиралась выставлять его из квартиры. Она только повыше подняла голову, а ее ярко-розовые губы улыбались с высокомерной снисходительностью королевы.
  - Вот-вот, - сказала она. - В этом вся твоя так называемая сила, а на самом деле это слабость. Как будто у меня на уме одни парни. Впрочем, вы, мирские, буквально зациклены на этом. Девушки думают о парнях, а парни - о девушках.
  Это спокойствие и уверенность в себе подлили масла в огонь.
  - Только не надо утверждать, что ты никогда не задумывалась о парнях!
  Она улыбнулась шире:
  - Наконец-то, я вижу твое подлинное лицо. Ты подходишь ко мне со своей меркой, как выражается мой папа - каждый судит по себе. Тебе трудно в это поверить, и ты наверняка мне не поверишь, но я действительно не думаю о парнях. И конечно же, в моих мечтах об идеальной жизни для меня нет ни единого парня. Извини, тебя в моих мечтах тоже нет.
  Борис прямо-таки остолбенел:
  - Что за ерунда! Все девушки думают о парнях! Это нормально!
  - Это, может быть, нормально для вас, мирских, - согласилась Фаина.
  - Что ты заладила - мирских, мирских! Ты сама-то - монахиня, что ли?
  - Почти, - жестко ответила Фаина. - И даже больше. Жить в миру, но не по мирским правилам, это гораздо сильнее монастыря - в монастыре меньше искушений. Но мне это доставляет истинное удовольствие, это смысл моей жизни, вместе с иконами. Ни о чем другом я не мечтаю, и ничего другого мне не нужно.
  - Это неправда! - упорствовал Борис.
  Она пожала плечами с откровенным равнодушием:
  - Думай как тебе угодно, только оставь меня в покое.
  Накал страстей несколько утишил приход Петра Николаевича. С ним явилась целая толпа гостей, лично с Борисом не знакомых, он даже не был уверен, что кого-либо из них он видел в Разовке. Тут и впрямь были не только друзья из общины, но и соседи по дому и подъезду, и учителя из той школы, где Петр Николаевич работал. Их очень удивил вид Фаины и Бориса - те сидели друг напротив друга за кухонным столом в фартуках, и шипели друг на друга, как две очковые змеи. Петр Николаевич улыбнулся про себя - Фаина ожила, словно спящая красавица, под воздействием Бориса Новикова.
  В зале тут же начались хлопоты. Мужчины выдвинули на середину комнаты стол и разобрали его. Женщины, вместе с Фаиной, развернули на нем белоснежную льняную скатерть, с вышитыми по краям букетами цветов. В комнате сразу воцарилась праздничная атмосфера. Женщины одна за другой носили на стол кушанья. Фаина доставала из шкафа тарелки, бокалы, вилки, протирала их полотенцем и расставляла на скатерти.
  - А зачем бокалы? - недоумевал Борис. - Ведь нет шампанского.
  - А компот? - очень серьезно возразила Фаина.
  Тут он не выдержал и засмеялся. И не успел он оглянуться, как стол оказался накрыт. В качестве выпивки в старых, еще довоенных, наверняка фамильных графинах стоял очень насыщенный, густой, рубиново-красный вишневый компот с несколькими вишенками, просочившимися из банок, несмотря на бдительность переливавших его женщин. Но Борис не успел разочароваться, так оглушила его эта суета вокруг, которую невозможно было остановить, да никто и не хотел ее останавливать - зачем? Везде раздавались шутки и смех, всем было весело и свободно, и главное - Фаина ощутимо присутствовала здесь и не отгораживалась от Бориса своей непробиваемой броней чуждости.
  На столе он не без удивления увидел, кроме приготовленных им с Фаиной блюд, еще много всего: салаты, солянка, соленые грибы, посыпанные колечками репчатого лука, ватрушки, пироги с капустой. Застолье предстояло основательное. У соседей по площадке выпросили еще стульев и табуреток, чтобы всем хватило. Фаина выскочила откуда-то, будто из подполья, уже с распущенными и расчесанными волосами и уже без фартука. Она заметила восхищенный взгляд Бориса, но не выразила на сей счет никакого недовольства, как можно было бы ожидать. Напротив, она с шаловливой улыбкой подергала его за верхнюю лямочку фартука, словно намекая на то, что пора эту вещь снять за ненадобностью. Борис спохватился, пошел на кухню и повесил фартук на место, на крючок возле двери. Он уже и сам заулыбался, неизвестно чему. Просто, видимо, он попал под общее настроение.
  Из комнаты раздался голос Петр Николаевича:
  - Садимся, друзья мои, садимся за стол!
  Шумно задвигались стулья, гости загомонили, и Борис поспешил туда, чтобы успеть занять место рядом с Фаиной. Но в дверях он столкнулся с одной из женщин, они одновременно воскликнули:
  - Извините!
  И после этого одновременно засмеялись, и оба вошли в гостиную. Тут Борис увидел, что место рядом с Фаиной занято, более того - весь ряд, где она сидела, был уже занят людьми, сесть ему удалось только возле самого угла стола, очень далеко от девушки, так что даже видеть ее он мог с большими трудностями, когда вытягивал шею, и то он видел не лицо, а лишь ее тонкий светлый профиль и светящиеся белые с золотом волосы. Тут уж Борису стало не до улыбок.
  Его удивляла шутливость и веселость мужчин, которые прекрасно понимали отсутствие спиртного на столе и вообще в этом помещении, и это их вовсе не смущало. Похоже, они не нуждались в спиртном в принципе, чтобы застолье началось и продолжалось без запивок. Странные, очень странные люди! Ну, как можно обходиться без выпивки, без единой капли водки или вина, особенно в таком деле, как празднование какой-нибудь даты! Они что, ненормальные? Ведь они, в основном, не из разовской общины, а просто друзья семьи! Да и если бы они были из общины - даже священнослужители пропускают рюмочку на праздниках, это не грех.
  Но тут не было ничего подобного.
  Позже ему объяснили, что это дань уважения Петру Николаевичу, который болен, и который когда-то едва не умер от алкоголизма, и теперь ему было бы больно вспоминать об этом, глядя на бутылки на столе.
  На полном серьезе по бокалам был разлит компот, в предвкушении тоста, по тарелкам раскладывалась закуска. Борису также налили компот, дали салаты, положили рядом с бокалом два кусочка белого хлеба. Он даже не успел заметить, кто его обслужил из сидящих рядом.
  - За Ордынских! За вашу маленькую семью - живите всегда дружно и счастливо, и пусть ваша маленькая семья не уменьшается, а только увеличивается! Пусть Ордынских будет много!
  Борис мгновенно посмотрел на Фаину и заметил, что она покраснела, но не поморщилась, и он счел это добрым знаком. Опять же, на полном серьезе все гости принялись чокаться компотом, без какой бы то ни было бравады. Борис сделал несколько глотков. Компот, конечно же, был очень вкусный, но с вином же его разве сравнить - это не нормально, право слово, неужели они и вправду хотят пить компот, а не вино? Дикость какая-то!
  Между тем застолье шло своим чередом - гости чувствовали себя как дома. Они знали друг друга с давних времен, у них не было нужды здесь притворяться или корчить из себя невесть кого. Петр Николаевич сидел напротив Бориса, и Борис заметил, что только он, хозяин, почти не участвует в общем разговоре, а лишь всем улыбается, и взгляд у него очень грустный. Очевидно, он думал о своей умершей жене, на которую так похожа ее юная дочь. При этом из всех присутствующих только коллеги Петра Николаевича по работе знали эту женщину лично. Борис умирал от любопытства - что же это за призрак такой в жизни Фаины Ордынской?
  Рассказывать Петр Николаевич начал по собственной инициативе, когда наевшиеся и напившиеся гости слегка притихли, и было такое впечатление, будто они сию минуту затянут что-нибудь, соответствующее настроению, минорное.
  - Вы не были у отца Александра? - спросил у хозяина один из гостей.
  - Пока нет, - ответил тот. - Вернее, я заходил к нему в больницу, но он в это время лежал под капельницей, к нему никого не пускали, поэтому я предал ему яблок и не стал ждать. А Фаюшка его видела вчера.
  Борис вздрогнул - что за новости? Она навещает в больнице другого мужчину, вовсе постороннего, а он, Борис, узнаёт об этом лишь сейчас, да еще от третьих лиц! Безобразие какое-то! Что за гадость, как она посмела, не спросившись и без него явиться к чужому мужчине в больницу! И, судя по всему, даже не собиралась извещать его, Бориса, об этом! Как будто это его вообще не касается!
  Нет, надо расставить все точки над i. Сейчас она встречается с ним, Борисом, и это налагает на нее некоторую ответственность, в конце концов! Он, конечно, не будет посягать на ее свободу или самостоятельность, раз она воспринимает это так болезненно, но ведь так дальше продолжать нельзя! Она его девушка и поэтому должна его слушаться, уважать его мнение... и подчиняться, естественно.
  Все лица повернулись к ней с немым вопросом.
  - Да, я у него была, - согласилась она.
  И тут у нее задрожали ее розовые губы:
  - Но лучше бы я его не видела! Господи! Какой ужас! Я не могла на него спокойно смотреть, так он... был... избит. Я его даже не сразу узнала. Только когда он заговорил, я узнала его голос. Не голос, не сам голос, а его слова, голос-то у него тоже был не свой - слабый, хриплый. Подолгу говорить ему не разрешают. Они с матушкой Марией и не говорят. Не разговаривают то есть, им это и не нужно, они держатся за руки и смотрят друг другу в глаза. Слова им сейчас не нужны. Но это ужасно, то, что с ними сделали. Правда, ужасно. Матушка Мария потеряла родного брата и чуть не потеряла мужа. Но она крепится и старается быть сильной, чтобы помочь батюшке.
  - Уже известно, кто это сделал? Кто напал на них?
  Фаина помолчала, затем ответила дрожащим голосом:
  - Говорят, что напал на них Плескач со своей бандой. При матушке Марии к батюшке в первый же день пришел милиционер, он местный, живет в нашем доме. Как я поняла, он оказался свидетелем преступления и вызвал "скорую". Он был готов тут же, немедленно, заняться поисками Плескача и его банды, но отец Александр ему запретил.
  Борис подумал, что ослышался, и намеревался переспросить, однако не успел, а комментарии сотрапезников дали ему понять, что он не ослышался.
  - От отца Александра этого можно было ожидать.
  - Я тоже не представляю его себе мстительным.
  - А мне кажется, это неправильно.
  - Мне тоже, я и не утверждаю, что это правильно. Но ты можешь хотя бы мысленно предположить, нарисовать себе такую картину, где отец Александр спускает на неразумных всех собак?
  - Нет.
  - В том-то и дело.
  - Он никогда и ни за что не допустил бы преследований, даже для тех, кто того заслуживает. Подумать только - избить священника! Это неслыханно!
  - В наше время всего можно ожидать.
  - При чем здесь время?
  - А ты посмотри вокруг, тогда поймешь, при чем.
  - А чего мне смотреть, я и так знаю, что так было всегда.
  - Не всегда.
  - Может, и не всегда, речь идет не об исторических процессах, а о конкретной ситуации. А шпана у нас существует уже давно, и ею никто никогда всерьез не занимался, и она пользуется этим и бьет на наших улицах кого попало. Это действительно ужасно, но не надо делать из этого какое-то исключение из правил.
  - Да. И, кстати, не надо еще и заранее списывать со счетов отца Александра. Наш батюшка силен не преследованиями, и в отказе писать заявление я с ним полностью согласен. Дело в том, что сейчас нам нужно сплотиться вокруг него, помочь, поддержать, и я уверен, что после этой беды наша община станет еще крепче и лучше.
  - Да! - присоединилось сразу несколько голосов.
  - А наш батюшка после всего происшедшего - мы его еще больше любим, уважаем и почитаем. Слава Богу, он жив и, когда поправится, обязательно вернется к нам. Он мог погибнуть, друзья мои, но не погиб, Бог не допустил этого, и надеюсь, никогда не допустит.
  - А мы не просто надеемся, мы уверены в этом!
  - Дай Бог ему здоровья!
  - Дай Бог!
  - Да здравствует отец Александр!
  - Слава отцу Александру!
  - За отца Александра!
  Бокалы вновь наполнились компотом, все дружно поддержали тост за отца Александра. Борис озирался вокруг себя. Иногда ему думалось, что тут собрались сумасшедшие, а отец Александр - предводитель сумасшедших, главный сумасшедший в этом городе. Они не смущаясь обсуждают возможность прощения негодяев, избивших священника, человека, которого они, как они сами говорят, любят, уважают и почитают! Это не просто не нормально - это противоестественно! Впрочем, чего можно еще ждать от людей, пьющих за праздничным столом не вино, а компот.
  Затем, его насторожил сам факт такого восхваления другого мужчины со стороны хозяйской дочери. Чего ради она тут его расписывает? Ну, священник, ну, избили, ну, пусть выздоравливает, Бог с ним, но почему она преклоняется перед ним, как будто он - святой, как будто он - икона? Неспроста это, ох неспроста.
  На Бориса она не смотрела даже, словно его и не было за столом вообще, да и сидел он от нее слишком далеко, чтобы она хотя бы старалась на него смотреть. К тому же, ее со всех сторон окружали парни из общины, а не женщины, это выводило Бориса из себя. Это он, Борис, должен сидеть там, рядом с ней, и своим грозным видом собственника отгонять от девушки всех тех, кто вздумал бы на нее покушаться.
  Он не верил, что на нее никто не покушается.
  И он тем более не верил, что она сама сможет защититься от покушений.
  А может быть, она и не хочет защищаться?
  - Я к нему еще раз пойду, завтра или послезавтра, - между тем говорила Фаина. - Матушка Мария просила помочь ей, да и он сам радуется, когда его навещают. Мы принесем ему варенья и пирожков. Нам его не хватает, честное слово. Община без него стала какая-то другая.
  - Осиротела, - ехидно прошептал Борис.
  К счастью, его никто не услышал, иначе он не избежал бы неприятностей.
  А Фаина продолжала:
  - Кстати, пап, я хотела тебе сказать: Раиска тоже вызвалась помочь батюшке. Наверное, мы пойдем с ней в месте.
  - Странно, - отозвался Петр Николаевич, - я думал, она окончательно отказалась от мысли перевоспитаться в воскресной школе.
  - Папа, - попросила Фаина, - не начинай, пожалуйста. Я знаю, ты ей не веришь и всё такое, но ведь она с тобой и не общается. Достаточно того, что я ей верю. Ей не безразлична судьба отца Александра, и я не собираюсь ей мешать.
  - Ей никто не помешает, если помыслы ее чисты, - сказал кто-то, явно принадлежащий к разовской общине.
  Этот разговор еще больше заинтересовал Бориса - к Рае Беловой он и сам не был равнодушен. Не то чтобы она ему очень нравилась, но он чувствовал в ней что-то родственное, что-то симпатичное, и он знал, что ей никто не помешает, не сможет помешать, хотя помыслы ее вовсе не чисты, в этом он тоже был уверен.
  - А кто такая эта Рая? - спросил еще кто-то, кому не была известна ситуация.
  - Моя подруга, - заявила Фаина.
  За столом засмеялись.
  - Это понятно! Нашла чем удивить! А что она за человек?
  - Обычный человек, - буркнула Фаина.
  - Да, она обычный человек, - подтвердил Петр Николаевич. - Фаюшкина одноклассница, живет в доме напротив нашего. У нас с Фаюшкой почти нет поводов для всяких споров, но когда в разговоре случайно или намеренно всплывает имя Раисы Беловой, у нас возникают... не осложнения, но намеки на осложнения. Эта девочка дружит с Фаюшкой, страшно признаться, с детского садика, но на нее Фаюшкино благотворное влияние не действует. Уж насколько моя, наша Фаюшка - светлая душа, настолько же Рая - душа темная.
  - Папа, - упрекнула Фаина.
  - Фая, для меня она - темная душа, - повторил Петр Николаевич. - Темная, потому что она постоянно меняет свои цели и способы их достижения, и при этом я не помню, чтобы у нее была явно добрая цель, к которой бы она стремилась.
  - Ты предвзято к ней относишься, - защищала ее Фаина.
  - Я отношусь к ней точно так же, как и ты относишься ко всем людям, - возразил Петр Николаевич.
  - Нет, - сказала она. - Папа, давай не будем сейчас с тобой спорить. Раиска не общественный деятель, и она не принадлежит к какой-нибудь общине, поэтому не обязана прямо сейчас приносить пользу людям. Ей надо сначала повзрослеть и осознать эту обязанность, а потом уже требовать пользы.
  Борис, да и все сидящие за столом очень удивились тому, какие усилия прилагает Фаина для защиты своей подруги. По их мнению, Рая того не стоила, да и какое ей самой было дело до всех тех, с кем Фаина водит знакомство - это ведь именно та грязь, из которой она всегда мечтала выбраться, прямо на подиум.
  - Извини меня, дочка, но лично мне кажется, от нее никому и никогда не будет пользы. Она еще с пеленок привыкла жить потребительски. Я хорошо знаю ее мать, Полину Михайловну. Она, конечно, избаловала свою кралю до предела. С самого рождения лелеяла ее как принцессу, воспитывала ее в духе единственного достойного существа во вселенной. Она родила Раю в достаточно позднем возрасте, может, в этом все дело. Она, Полина Михайловна то есть, работает продавщицей, живут они небогато, прямо скажем. При этом дочь думает только о внешнем шике, роскоши и лоске, а мать в лепешку разбивается, чтобы прокормить семью. Но не это главное, а то, что в ответ она не получает от дочери ни грамма благодарности. Элементарной человеческой благодарности.
  - Это неправда! - воскликнула Фаина.
  - Это правда, дочка, к сожалению. Ее мать тает, как свечка, и других объяснений этому у меня нет. Если бы твоя подруга любила Полину Михайловну, это было бы видно невооруженным глазом.
  На это Фаина не возражала, только жалобным взглядом умоляла отца пощадить ее. Он немного смягчился:
  - Я не осуждаю ее. Ты, помнится, говорила, что она считает, будто достойна лучшей участи. Возможно, она так и считает. Но такие люди чаще всего не достойны, хотя и добиваются ее. Я не осуждаю ее. Пока что она для меня - чужой человек. Но я не могу уважать даже чужого человека, который так плохо относится к своей матери. Мать является самым святым существом для каждого из нас. Без никаких отговорок. Надеюсь, это Фая оспаривать не будет.
  Фая только опустила голову.
  - Смешно, но дочь у меня упрямая, как осленок. Я не пытаюсь поссорить тебя с твоей подругой, ни в коем случае, и не очерняю ее в твоих глазах. Просто ты настолько странно относишься к людям, что я уже отчаялся найти в этом хоть какую-нибудь логику. И я не намерен тебе мешать. Хочет навестить батюшку - пожалуйста. Если общение с ним поможет ей исправиться...
  - Ей не от чего исправляться! - возмутилась Фаина.
  - Каждому из нас есть от чего исправляться, - ответил Петр Николаевич, и она опять опустила голову. - Кто станет возражать против этого? Пусть она хотя бы свою мать уважать научится, которая из-за нее всю свою жизнь позабыла напрочь. Слава Богу, ты у меня не такая. Не выставляешь мне требований и не трезвонишь на всех углах, что достойна большего. И от этого я не так сильно чувствую вину перед тобой за то, что не могу дать тебе это большее.
  - Папа, - Фаина была уже на грани слез, - ты даешь мне гораздо больше! И если уж ты начал сравнивать, то знай: ты самый лучший отец в мире, и я всем-всем обязана тебе, и тем, что вообще живу, и тем, как я живу, и тем, какая я. Ты для меня и папа, и мама, и бабушка с дедушкой, и воспитатель, и нянечка.
  - Спасибо, дочка. Но твоей мамой я не мог бы стать, даже если бы хотел.
  После этих слов за столом притихли.
  - С твоей мамой я рос вместе. Я помню ее еще с тех времен, когда она для меня даже и девчонкой не была, а просто - жительница соседнего дома. У нее всегда были точно такие же черты лица, как у тебя, Фаюшка, но боюсь, ты на нее не очень похожа. Ты у меня девочка серьезная, спокойная, вдумчивая. А она была как огонь - светила, но и обжечь могла, только держись. Шалила, хулиганила хуже мальчишек, играла в футбол и даже, Боже милосердный, в хоккей с шайбой, умела танцевать на коньках как фигуристка, бегала определенно быстрее всех, залезала на деревья, участвовала во всех драках, какие только случались в округе, ставила подножки, кусалась и царапалась, и при этом была неофициальной чемпионкой по шахматам, шашкам и домино. И внешность у нее была соответствующая - хотя она была настоящая красавица, красавицей ее никто не считал. А в том, что она была красавица, можете не сомневаться, убедитесь в этом, гляньте на мою дочь. Но всякие дворовые кикиморы пользовались гораздо большей популярностью, потому что у нее была короткая стрижка, под мальчишку, глаза смотрели взглядом дикой кошки, и она была насмешливая, но, честное слово, не грубая. Рядом с ней было очень интересно, но мальчишки за ней не ухаживали - она и для них не являлась девчонкой, свой человек в компании. Она придумывала множество шуток, розыгрышей, анекдотов.
  Борис слушал его в изумлении. Нет, на свою мать Фаина если и похожа, то, действительно, только внешне. Описанный Петром Николаевичем портрет не имеет никакого отношения к Фаине. Больше того, такая девушка, как Фаина, не могла родиться у такой женщины, о которой рассказывал Петр Николаевич. Это небо и земля, Арктика и Сахара, абсолютные противоположности. При условии, конечно, что это правда.
  Что касается самой Фаины, то она буквально впилась глазами в своего отца и слушала и смотрела не отрываясь. Он впервые вот так откровенно заговорил о матери, шансов услышать это еще раз точно не было. Для отца это, судя по всему, незаживающая рана, из которой все еще течет кровь при малейшем прикосновении. А ведь прошло уже шестнадцать лет - срок немалый, когда забываются куда более значительные события и детали. Без сомнений, он очень сильно ее любил. Наверное, он даже до сих пор ее любит. Может быть, она для него все еще жива, хотя это сродни сумасшествию, ведь дочь скоро будет старше ее.
  - А потом меня забрали в армию, - собравшись с духом, продолжил Петр Николаевич. - Я не видел ее в эти годы, но легко мог себе ее представить, потому что родители со всеми подробностями писали мне о ее шумных проказах, чтобы я не забывал наш дом и наш двор. И когда один мой сослуживец сказал, что эта девушка - просто прелесть, и он жалеет, что живет не в нашем городе и потому не может приехать и посмотреть на нее. В первый момент это меня рассмешило, но потом я призадумался... и больше не сумел отделаться от мыслей о ней. На следующий же день я ей написал письмо - очень боялся его отправлять, конечно, и боялся ее реакции, но далекое до нее расстояние придавало мне смелости. И Боже мой, какой милый ответ я то нее получил! Я даже не сразу поверил, что это ее письмо. Никаких жаргонных словечек, никаких насмешек и подкалываний, а простое, очень доброе письмо девушки своему другу в армию. Потом и родители мои подтвердили происходящее: они написали, что Рита вдруг изменилась. Повзрослела. Когда мы уже были женаты, она призналась мне... точнее, рассказала, что, получив от меня то, первое письмо, поняла две вещи: оказывается, она почувствовала свою необходимость, и оказывается, это может все изменить. И мы переписывались, и ждали вдвоем моего возвращения домой. Она встречала меня вместе с родителями. Она действительно изменилась, но я ее сразу узнал. Она могла зажить другой жизнью, но не в силах была стать другой по натуре. Я до сих пор не встречал в жизни другого такого же веселого и отчаянно светлого человека. Но она была и очень ответственной. Она долго думала, прежде чем решиться выйти за меня замуж, но... приняв раз какое-нибудь решение, она от него уже не отступала, хотя каждое такое вот важное решение давалось ей с трудом, она всегда тщательно взвешивала последствия и продумывала все действия. Мы прожили вместе всего чуть больше двух лет, но какие же это были прекрасные годы! Она освещала весь мир вокруг меня, словно яркий факел! Она погибла, погибла неожиданно и глупо, и мир вокруг меня снова стал серым, бесцветным, как будто этот факел погасили. Она была прекрасной женой. Не сомневаюсь, она была бы и прекрасной матерью, но... не успела. Она родила замечательную дочь и просто не смогла ее воспитать. Ее выдернули из жизни, мою Риточку, душу мою, мое сердце. Но разве можно такое удивительное существо представить мертвым? Хоть бейте меня, хоть режьте, друзья мои, но для меня она до сих пор жива, до сих пор существует, пусть и не в этом мире, пусть не на земле, но она не умерла. Я, конечно же, был на похоронах, и видел ее тело в гробу. Можете меня осуждать сколько хотите - я благодарю Бога за то, что был тогда пьяный в стельку и совсем не помню ни тот день, ни церемонию, ни - слава Богу! - Риточку мертвую в гробу... Иначе, пожалуй, я сошел бы с ума. Я помню ее живую, юную и красивую, я помню каждый день нашей с ней жизни, и каждый отпущенный нам с ней день был как майский праздник. Я не преувеличиваю, друзья мои.
  Борис слушал его, как очарованный. Он читал во всяких слащавых романах, что будто бы есть в мире такая любовь, которая живет и после смерти, и приводился совершенно неуместный пример Тристана и Изольды, в общем, типичный для таких вещей бред, по мнению Бориса. И вдруг он увидел воочию: такая любовь, оказывается, есть, и не где-нибудь в Зазеркалье, а вот тут, совсем рядом, под боком. Как Петр Николаевич говорил о своей жене - она давно умерла, и дочь уже выросла, а любовь их все еще тут, ее видно невооруженным глазом. Хотя Петр Николаевич - вовсе не Тристан, и жена его была совсем не Изольда, ну разве только внешне.
  А самого Петра Николаевича эти воспоминания очень взволновали. Он побледнел, стал тяжело дышать, в глазах его стояли слезы, на которые даже Борис не мог смотреть спокойно. Как же тогда воспринимает его рассказ Фаина?! Она же ведь сочувствует всему тонко, как натянутая струна! Борис вытянул шею в ее сторону... и не увидел ее за столом.
  Вот так номер! Где это она?
  Увлеченный словами Петра Николаевича, Борис не заметил, как в разгар застолья, когда все в молчании слушали хозяина квартиры, к девушке подошел ее друг, один из молодых членов разовской общины, и попросил разрешения поговорить. Она тут же согласилась, выбралась из-за стола, и они прошли в ее комнату, чтобы никому не мешать, и чтобы им никто не помешал.
  У парня было озабоченное выражение лица, Фаина сразу это поняла:
  - Опят проблемы, Леша?
  - Да.
  Она вздохнула.
  - Ну, что на этот раз?
  Он замялся.
  - Алеша, вы с ней как дети. Что у вас там случилось?
  Слышать такое от девчонки значительно моложе себя было бы, наверное, оскорбительно, но Алеша слишком уважал Фаину и слишком нуждался в ее понимании и совете. Свободных стульев в квартире не было, поэтому она уселась на кровать, а он взобрался на подоконник. Она приготовилась внимательно слушать.
  Он немного помолчал.
  - Фая, я в отчаянии. Я уже не знаю, что мне делать. Это просто какой-то кошмар. Света меня не замечает.
  - Она делает вид, что не замечает, - поправила Фаина. - Это разные вещи. И, по-моему, у нее есть на то основания.
  - Нет! - воскликнул он.
  - Как так нет? А ты помнишь, как ты с ней поступил? Как все началось? Я плохой судья в таких делах, но обратись к более опытным людям, хотя бы к батюшке Александру, или к матушке Марии, и они только подтвердят мои слова.
  - Я обращаюсь к тебе, потому что ты ее подруга.
  - Тогда не рассчитывай не беспристрастное мнение. А чего ты ждал, после всего того, что произошло? Сначала стал за ней ухаживать и при этом умолчал о Наташе, потом, когда приехала Наташа, ты без всякого стыда к ней вернулся и ни слова не сказал о Свете! Как это выглядит?
  - Плохо, - вздохнул Алеша. - Но и ты меня пойми - я же думал, что Света просто увлеклась, и я просто увлекся, а Наташа моя судьба. И что в итоге? Оказалось-то все наоборот!
  Фаина выглядела уже не такой строгой, поскольку ее тронул его убитый вид, и добивать его чтением морали не имело смысла.
  - Ты ведешь себя очень ветрено, - все же не выдержала она. - Тут увлекся, там не увлекся... Распутство какое-то!
  Он насупился и пыхтел на подоконнике, подавленный тяжестью своей вины.
  Фаина сжалилась:
  - Ты говорил с ними?
  - Только с Наташей. Она меня хорошо поняла и простила.
  - Меня это не удивляет - она же в нашей общине самая кроткая, во всем подражает матушке Марии. А Света? Что она сказала?
  - Ничего! Она вообще не разговаривает со мной, и даже не смотрит на меня!
  - Она обиделась. Кстати, я на ее месте тоже обиделась бы.
  Он промямлил:
  - А отец Александр утверждал, что обижаться нельзя... и милосердие... и прощение... Если бы Света осталась в общине...
  Тут Фаина возмутилась всерьез:
  - Ты дурак! Неужели ты ищешь себе оправданий в словах отца Александра? Задумайся лучше, есть ли твоему поведению вообще оправдание! Пока Наташа была в отъезде, ты гулял со Светой, как ни в чем не бывало! Что за дикость! А вернулась Наташа - и Свету можно бросить! А потом вдруг и Наташу можно бросить, тем более что она простит! А Света вот почему-то прощать не захотела - ай-ай-ай, какая нехорошая девочка, и почему она такая упрямая, не хочет прощать, плохо ее наша община воспитала, прощать не научила... Так, что ли?
  - Фая! - умоляюще произнес ошеломленный такой атакой Алексей. - я совсем не... А может быть... Но даже если ты и права...
  - Я права, - сказала она. - И права Света, что не дает тебе, гуляке, спуску. В конце концов, ты должен получить урок. Иначе ты привыкнешь к безнаказанности и станешь приносить вред. Светка молодец.
  - Молодец, - с радостью согласился он. - Я не возражаю. Ты тоже молодец. Но что же мне теперь делать? Посоветуй!
  Но она еще не остыла:
  - А что я могу тебе посоветовать? Советовать можно все что угодно, а поступать-то должен ты сам! Я ведь не мамочка твоя, и не добрый дядюшка, чтобы решать твои проблемы.
  - Фая! - уже совсем смирился он. - Отец Александр в больнице, его нельзя тревожить, и кроме тебя, мне не к кому обратиться.
  Она испытующе на него смотрела и раздумывала, помочь ему в его греховных делах или нет. В его пользу говорило только то, что отец Александр не считал его ухаживания за двумя девушками такими уж греховными. У Фаины на сей счет было свое мнение, но ее колебания решил один немаловажный факт: похоже, Алексей очень нравился Свете, в чем она не признавалась даже самой себе, но уж слишком явно она реагировала на присутствие Алексея, Фаина при всей своей наивности не могла не заметить этого. Но и сочувствия Свете было мало. Впрочем, Фаине она верила.
  - Прежде всего, - наконец, сказала она, - я хотела бы знать, что именно ты от меня ждешь. Ты хотя бы сам для себя решил что-нибудь?
  - Да, конечно.
  - И что?
  - Ты будешь сердиться, но... Да что я с тобой скрываюсь, это Света. Света, Света, Света. Она нужна мне, Фая. А я ей не нужен.
  - Не знаю, не знаю... - протянула она. - Ну ладно, не расстраивайся. Я пока ни в чем не уверена. Хочешь, я с ней поговорю?
  Он обрадовался:
  - Фаечка, миленькая, ты просто ангел! Поговори с ней, пожалуйста. Ты снимаешь камень с моей души. Света тебя любит. Может быть, после разговора с тобой она разрешит мне с ней увидеться, объяснить ей, почему так получилось...
  - Ладно, ладно.
  И тут открылась дверь, затем в комнате очутился Борис и некоторое время с недоумением смотрел на них. Казалось, он не верил своим глазам. Его девушка уединилась у себя в спальне с другим парнем! И неважно, что он сидит далеко от нее, само присутствие его в этом святилище богини заслуживало немедленного наказания!
  А Фаину его вторжение отнюдь не застало врасплох. В первый момент она вроде бы от неожиданности замерла, но уже в следующую секунду она сильно нахмурилась, встала и выпрямилась с таким возмущенным и гордым видом - да как он вообще посмел проникнуть к ней без стука? Бориса распирало от злости, а она была снежно-холодная и спокойная, но не без напряжения - скажи он ей хоть одно слово, и она бы его просто выставила за дверь, он так и представил себе ее королевский повелительный жест: вон отсюда, наглец! Не оскверняй помещение!
  Первым побуждением Бориса было взбрыкнуть и устроить грандиозный скандал. Однако он помедлил и передумал. Сцена может выйти безобразной, да еще и на людях, Петр Николаевич получит инфаркт от горя, для гостей скандалист станет персоной нон грата, и главное - Фаину он потеряет навсегда.
  Это остановило Бориса, хотя он весь трещал по швам. Смущенный Алексей беспокоился лишь о том, как бы увидеться со своей Светой, а с Борисом он ссориться вовсе не хотел. Фаина не сводила с Бориса холодных ярко-синих глаз, и вдруг ему почудилось в их выражении торжество - она будто провоцировала его на скандал, который разом перечеркнет их отношения. Ну уж нет. Не дождется.
  Он постарался проглотить внезапно возникший в горле ком и произнес обычным, будничным голосом:
  - Извини, пожалуйста, что помешал разговору. Я зашел попрощаться, у меня послезавтра зачет, я совсем забыл, а у меня еще ничего не готово, даже в учебник не заглядывал. Еще раз извини, мне пора идти.
  - Я тебя провожу, - сощурившись, предложила Фаина.
  Борис понял, что был прав - ее план не удался, скандала не будет, и она не сумела скрыть от него недовольство. И продолжил изображать святую невинность.
  - Спасибо, я сам. Не отвлекайся. До свидания.
  Алексей только хлопал ресницами, но Фаина - другое дело, между нею и Борисом всегда шла борьба. Либо словесная, либо вот такая, незримая, на расстоянии, и оттого еще более острая для них, когда они стояли лицом к лицу и не уступали друг другу ни пяди. Испытание взглядом, фехтование взглядом, прямой удар взглядом промеж глаз.
  - До свидания, - сказала Фаина сквозь зубы.
  Борис кивнул головой и ушел. И лишь на свежем воздухе позволил себе выплеснуть накопившуюся ярость - он стал метаться по улице, как лев в клетке. Надо же, какая мерзость синеглазая! Успела узнать его буйный характер и решила использовать это для расставания, без сожаления, а он, лопоух, чуть не попался в эту ловушку! Браво, Фаина! Хорошая импровизация! Но он тоже был великолепен, вовремя раскусил противника и предпринял контратаку. Отменное хладнокровие! А уж как взбесилась эта синеглазая мерзость, когда он проявил смирение и не дал ей повода от него избавиться!
  Он забежал в магазин, купил сразу четыре бутылки водки и пошел домой.
  Ревность Раи Беловой
  Несколько дней Рая чувствовала себя отвратительно. Хотя внешне все выглядело как всегда, и даже лучше: она является признанным гением школы моделей СТИЛЬ, и перед ней открыты самые широкие и самые заманчивые перспективы. Но вот беда: перспективы и впрямь самые заманчивые и широкие, но попробуй-ка до них дотянись! Вмиг обожжешься, если не будешь уничтожена другими акулами модельного бизнеса. Рая не раз становилась тому свидетелем. Иногда ей даже хотелось остановить какую- нибудь незадачливую подружку, предостеречь: ну, куда же ты летишь сломя голову, не подумав о последствиях, не рассчитав каждый свой шаг! Это же верная гибель и вечное забвение!
  Сама Рая давно уже забыла про импульсивность и поспешность. Конечно же, цель ее уже маячила на горизонте, манила обманчивой близостью и доступностью, казалось - только протяни руку, и она твоя, делай с ней что хочешь. Нет, Раю теперь не обмануть такими иллюзиями. Цель можно взять наверняка, лишь подобравшись к ней вплотную, усыпив ее бдительность обходными маневрами, обложив ее силками, капканами и взятками, иначе она заподозрит неладное, взмахнет радужными крыльями и умчится на непреодолимое для соискателя расстояние. А уж если подобрался к цели настолько близко, что уже грех колебаться, то хватай ее молниеносно, обеими руками, и прячь за пазуху, чтобы ее не отобрали, пройдя по твоим следам и по твоему трупу. А если схватишь ее недостаточно крепко - вырвется, клюнет в темечко, как Золотой Петушок царя Дадона, и поминай как звали. Этому Раю научил опыт наблюдений за подружками. Сама она предпочитала теперь сначала не семь, а семь тысяч семьсот семьдесят семь раз отмеривать, прежде чем отрезать. У нее даже обнаружилась способность к анализу, вовсе ей не свойственная. Правда, проявлялась эта способность не всегда, и с разной степенью успеха, но пользу приносила неоценимую - уже несколько раз Рая находилась на грани провала, и только эта способность ее спасала. Иногда она удивлялась тому, как много может дать человеку правильно настроенный мозг. Без него бессильным оказывается и самое красивое тело. Жаль, что мозг постоянно нуждается в развитии, это очень утомительно, отнимает много времени, и вообще это занятие на любителя. Рая таким любителем не являлась, ей хватало и других забот. Но как бы то ни было, бросаться вперед без оглядки она не спешила.
  Куда более весомых результатов можно добиться, подходя к делу хорошо подготовленной и просчитавшей все варианты действий. Таким образом, есть шанс снизить потери до минимума на пути к желанной цели.
  Поэтому до тех пор, пока ее судьба не перестанет зависеть от этого проклятого идиота, Дениса Павловича, ей придется его терпеть, и она будет терпеть. И тогда однажды, несомненно, ей представится шанс от него избавиться, единственный и неповторимый, и она им воспользуется. Но только тогда, не раньше. Чтобы наверняка. Иначе не она его, а он ее уничтожит.
  Ей действительно казалось, что она умнеет на глазах.
  Последний урок ее вымотал. Он длился до бесконечности, она уже начала бояться вовсе не дождаться звонка. Это был урок истории - скука невыносимая. И вообще, чем ближе было окончание школы, тем ужаснее становилась учеба, тягучая, как жевательная резинка.
  Не уснуть бы в разгар урока.
  А за окном - начало весны. Солнце светит в стекла со всей своей силой, и плавит воздух в классной комнате, как и сугробы на улице. Скоро снег совсем исчезнет, разведя грязь в тех местах, где плохой асфальт, или где его нет. В воздухе все ощутимее пахло наступившим апрелем. Это могло свести с ума юную, готовую любить и быть любимой душу.
  Рая уже надевала весенне-осеннее пальто, хотя оно было не такое красивое, как зимнее, оно не так выгодно подчеркивало ее внешние достоинства, а денег на новое пальто у нее не было. У нее пока вообще не было никаких денег, кроме тех, которые удавалось выудить всеми правдами и неправдами у Полины Михайловны, а это было очень, очень негусто. Но Рая верила в себя - у нее рано или поздно будет все, о чем она всегда мечтала.
  На крыльце школы ее ждал сюрприз. Борис Новиков стоял там, на самом ветру, одетый в блестяще-черную куртку явно запредельной рыночной цены. Раю он и на этот раз, по своему обыкновению, не заметил, так что выяснилось, что ждал этот сюрприз отнюдь не Раю. А она обрадовалась его появлению - она давно его не видела, да и это было возможностью отвлечься от неприятных мыслей. Она с улыбкой подошла к нему:
  - Привет. Ее нет в школе, она ушла после четвертого урока. Какие-то дела в Разовке.
  Он угрюмо посмотрел на нее и буркнул:
  - Жаль.
  - А что такое?
  Он со скрипом разочарования оторвался от перил крыльца с намерением уйти, раз девушки здесь уже нет.
  - Да так... Поговорить хотел.
  Рая испугалась, что он снова уйдет от нее, и взяла инициативу на себя:
  - А со мной поговорить никак нельзя?
  Он приостановился:
  - А о чем мне с тобой говорить?
  Она всерьез опечалилась:
  - Неужели действительно не о чем? Я что, по-твоему, совсем идиотка, слова не могу связать? Я, конечно, не заумница какая-нибудь, вроде Белояра, моего одноклассника, так ему положено, он знает наизусть книги из всех библиотек города. У него голова, наверное, как компьютер. А я - просто человек.
  - Чего ты хочешь? - не выдержал Борис.
  - Ну... - протянула она. - Прогуляться с тобой, поболтать. Ты мне нравишься... Да и все равно нам по пути, если ты хочешь идти домой.
  Он поморщился, но, к счастью, не возражал. Тогда она взяла его под руку, на секунду прильнула к его плечу и отстранилась, улыбаясь и кося на него большими карими глазами. Но он не оттаивал, ее чары на него не действовали, вопреки ее убеждению в собственной неотразимости. Она была раздосадована этим.
  - Слушай, ты правда никого, кроме нее, не видишь вокруг себя?
  - Не знаю, - пробормотал он.
  - Что значит "не знаю"? Похоже, ты гибнешь для светского общества!
  - Чушь, ни для чего я не гибну. Мне надо с ней поговорить, это что, запрещено?
  Она погладила его по рукаву куртки:
  - Ну ладно, ладно, не злись.
  Они немного помолчали, медленно вышагивая по улице. Рая старательно примеривалась к его шагам. Солнечные лучи нещадно пекли им в спину. Рая косилась на своего спутника и удивлялась. Он был хорош, как всегда, но выглядел утомленным.
  - Мы с тобой так давно не виделись, - осторожно начал она. - Как ты живешь?
  - Нормально.
  - А поподробнее?
  - Ну, что поподробнее? Я живу, как обычно. Учусь, сдаю зачеты.
  - Встречаешься с Фаиной.
  - Встречаюсь с Фаиной... Тебе-то что до этого?
  - Ты ее любишь?
  Он сделал движение, чтобы освободиться от ее руки, но это ему не удалось - она держалась за него крепко, словно клещ. Эта строптивость была хорошо известна Рае, мальчишки бегут от самого слова "любовь", как от чумы. По их мнению, в любви есть нечто для них, мальчишек, постыдное, слабое, слезливое, сентиментальное. От любви слепнешь и немеешь, зачастую теряешь даже жизненные ориентиры и становишься другим человеком. В общем-то, Рая была с этим согласна и поэтому тоже всячески избегала любви. Отец Александр ведь был у нее скорее мечтой, чем настоящей любовью, она и не называла свое чувство к нему любовью. Но у нее были другие мотивы, нежели у мальчишек - в борьбе за выживание любые средства хороши.
  Но нежелание Бориса признаваться в любви - не к Фаине конкретно, а вообще - почему-то Раю задело, и она решила возразить.
  - Да, ты ее точно не любишь, - сказала она. - Сколько нас заставляли читать книжек, и в каждой из них главный герой, когда влюбляется, не стыдится в этом признаться. И знаешь, одна такая серьезная книга мне даже очень понравилась, я ее перечитала три раза и всегда плакала в конце.
  - Вот как? - с иронией отозвался Борис.
  - Ты будешь смеяться, но это Шекспир, "Ромео и Джульетта".
  - Ну да.
  - Да. Времена, наверное, и в самом деле меняются, ведь тогда люди не боялись любить, больше того, тот, кто ни в кого не был влюблен, вызывал, скажем так, неадекватную реакцию.
  - Где ты таких слов набралась?
  - Ну... Белояр как-то говорил, да и наш... директор школы моделей иногда так выражается. Когда мы поступаем не так, как надо. Кончай ехидничать! Я еще не совсем же дура.
  Он невольно заулыбался:
  - Ты не дура, но согласись, слышать от тебя такие слова, как "неадекватная реакция" - это немножко странно... И еще: как ты можешь рассуждать о любви, если сама никогда ее не испытывала?
  - Я не испытывала? - возмутилась она.
  - Ты.
  - С чего ты взял?
  - Я же тебя вижу.
  - Чья бы корова мычала! - окончательно рассвирепела она, выдернула руку из его локтя и чуть было не убежала.
  Он засмеялся, догнал ее и вернул руку на место, хотя она сопротивлялась и отворачивалась от него. У нее от обиды чуть не выступили слезы, их остановило лишь опасение, что потечет тушь с ресниц и изуродует ее.
  - Ну ладно, не сердись, - примирительно сказал он. - Я не хотел. Не убегай. Или ты куда-то спешишь?
  - А что? - Она несколько раз шмыгнула носом и не смогла это скрыть.
  - Давай немного прогуляемся, - предложил он. - Смотри, какой теплый солнечный день. Но если ты куда-то спешишь...
  Она помолчала. Предложение было до крайности соблазнительным, с одной стороны, и к тому же долгожданным, а с другой стороны, обидел он ее сильно.
  - Никуда я не спешу, - наконец, ответила она. - Давай прогуляемся.
  Таким образом, они вернулись на прежние позиции. Но Рая была все еще недовольна - его примирительный тон очень не походил на подлинную мягкость, с какой он обращался к Фаине.
  - В общем-то ты права, конечно, - сказал он. - Знаешь, несколько дней назад я бы просто не стал на эту тему разговаривать. Но недавно произошло одно событие, оно вдруг изменило мое отношение к этому вопросу.
  У Раи душа ушла в пятки.
  - Значит, все-таки любишь ее, - но голос ее при этом не дрогнул.
  - Нет, - спокойно ответил он. - То есть я не знаю. По-моему - нет. Я даже не уверен, способен ли я полюбить девушку. Раньше я в этом не сомневался, потому что не знал, какая может быть любовь.
  - Какая же она может быть? - настаивала Рая.
  Он ответил не сразу.
  - Какая, какая... Такая, то которой вовсе не отвяжешься, - и в голосе его появилась злоба, - а мне не нужно ничего такого, от чего нельзя отвязаться.
  - Понимаю, - насмешливо сказала Рая. - Свобода превыше всего.
  - А что в этом такого?
  - Типичное стремление героя-любовника, стремление к свободе. Ведь этот герой по природе неуловим, сущий одинокий волк. Прямо как в каком-нибудь вестерне.
  - Ну, да.
  - Тогда не становись на дыбы, когда тебе говорят правду.
  Они остановились в скверике, где на местах весенне-летнего газона еще лежали глубокие сугробы, и поперек их пересекала скользкая, утоптанная за зиму тропинка - поперечность ее нахально нарушала правильную планировку сквера, зато позволяла срезать угол и тем самым сократить путь. Зима всегда вносит свои коррективы в пешеходные маршруты следования. Рая вынула руку из локтя своего спутника, подошла у толстой березе и провела по ней пальцами. На белой, словно бумага, коре дерева, на гладком и чистом ее участке, красным фломастером были написаны два имени: "Рая Белова" и "Эдгар Тимофеев". Он написал это первого сентября после торжественной линейки, когда впервые провожал ее домой. Надпись потускнела, но была еще вполне различима. Это тронуло Раю, ее губы и глаза заулыбались. Заинтересованный Борис тоже подошел и пригляделся. И с легкой иронией присвистнул:
  - Ай да Эдик! Пойман на месте преступления!
  Рая еще раз провела по надписи пальцами:
  - Надо же, осталась! А ведь выдержала! Выдержала целую осень и целую зиму! Дожди и снег, солнце, ветер, мороз! А она осталась, ее до сих пор видно!
  - Когда это было?
  Рая задумалась, но не пожелала углубляться. Об Эдгаре ей сейчас меньше всего хотелось вспоминать. Что было, то прошло. Да и не было там ничего. Не успело возникнуть - у нее были другие дела, а он слишком смущался и затягивал. А теперь... О том, каким он стал теперь, лучше вовсе не думать.
  - Неважно... Давно.
  - Не помнишь, что ли?
  - Почему же, помню. Но ты посмотри на него, тогда уж забыть бы.
  - Это верно.
  Рая прислонилась к березе плечом, шеей, виском, закрыла глаза и представила себе, как в нее перетекает жизненная сила этого крепкого дерева. Ей вдруг стало очень хорошо. Продлись, мгновение! Вот бы замереть так навсегда - солнце в небесах, теплота в воздухе, Борис улыбающийся рядышком, а она сама обнимает березу.
  Но это иллюзия. Пора открывать глаза и жить дальше.
  Она вздохнула.
  Борис смотрел на нее и продолжал улыбаться, и на сей раз его прекрасная улыбка принадлежала Рае, целиком и полностью, так как Фаины поблизости не было. Слабое утешение, но пусть хоть так. Не вечно же он будет принадлежать Фаине, однажды и у Раи появится шанс предъявить на этого парня свои права.
  - Ты так протестовала, когда я предположил, что ты никогда не испытывала любви, - произнес он.
  Она мгновенно ощетинилась, вернее, попыталась ощетиниться, но безуспешно - настроение было не агрессивное. Поэтому она быстро сникла и даже не отрицала ничего.
  - Ну и что, - пробормотала она. - Протестовала.
  - Значит, есть такой грешок, да?
  - Какой такой грешок? - вскинулась она.
  - Любишь кого-нибудь, - пояснил он.
  - Тебя, например, - ехидно подхватила она.
  Но он не поддавался на провокации и говорил без бравады:
  - Вряд ли меня, я бы это понял. Нет, ко мне ты относишься обыкновенно, я нравлюсь тебе, как и любой красивый парень. А любишь ты кого-то еще.
  Она поморщилась от досады.
  - Интересно, что же это за событие, которое так научило тебя разбираться в этом.
  - Самое простое событие. Какая-то семейная годовщина у отца Фаины. И он вспоминал о ее матери, словно она была не женщина, а ангел.
  - Странно, а при мне он никогда о ней не вспоминал.
  - Наверно, не было подходящего случая. И все-таки, почему ты молчишь о своей любви? Мне-то уж могла бы сказать, я не болтун, тайну твою не выдам.
  Она грустно улыбнулась:
  - Глупый, дело не в тайне. Это моя тайна не потому, что мне страшно или стыдно, а потому, что это очень-очень личное, это та самая мечта, с какой мне приятнее всего засыпать по ночам. Если я ее разболтаю, она может погибнуть от дневного света и всеобщего обозрения.
  Он не отводил от нее веселых глаз.
  - А никто и не говорит о всеобщем обозрении. Я - это не все. Ты мне не безразлична. И я не стал бы вредить тебе намеренно, даже если бы был к тебе равнодушен.
  Она прямо-таки расцвела:
  - Вот как? Выходит, я тоже тебе нравлюсь?
  - Очень, - подтвердил он.
  - Ну хоть на этом спасибо. Я уже и не надеялась.
  - Зря. Но не уводи разговор в сторону, пожалуйста, а то я решу, что ты хочешь еще сильнее возбудить мое любопытство.
  - Да я никак не пойму, чего ты хочешь?
  - Хочу, чтобы ты поговорила со мной откровенно, раз уж мы тут так расчувствовались. Согласись, это несправедливо: ты знаешь обо мне все, а я о тебе - ничего.
  - Так уж и всё! Не преувеличивай.
  - Сомневаюсь, что это Эдик Тимофеев.
  - Почему? - удивилась она. Как раз его она собиралась сделать своим щитом, защитой от столь настойчивых расспросов.
  Он засмеялся, чем задел ее еще больше.
  - По-твоему, я для него мелковата?
  Он засмеялся пуще того:
  - По-моему, наоборот.
  Она снова удивилась, и он вынужден был объяснить:
  - Ты для него слишком взрослая. Он - наивный, романтически настроенный мальчик. А ты у нас - акула шоу-бизнеса.
  - Модельного бизнеса, - поправила она, неожиданно польщенная такой характеристикой.
  - Какая разница.
  Она снова прислонилась виском к березе и закрыла глаза. Как ей легко разговаривать с Борисом, он все понимает из того, что происходит у нее в душе, с ним не надо притворяться. И как же трудно ей всегда бывает рядом с отцом Александром - хочется казаться для него лучшей из всех, единственной. Беда в том, что качества "лучшего" они понимают по-разному. Лучшей для отца Александра она могла бы стать, если бы отказалась от всего самого своего дорогого и любимого. Это было выше ее сил.
  - Да ты мне, наверное, не поверишь, - грустно ответила она. - Я люблю разовского священника, отца Александра, ты его знаешь, видел уже много раз. Я мечтаю о нем уже давно, еще с восьмого класса. Ты будешь смеяться, но я ходила в церковь так же регулярно, как и Фаина, и даже не пропустила ни одного занятия в воскресной школе. Я не упускала ни единого случая, когда могла его увидеть и, быть может, перекинуться словечком. - Она так же грустно усмехнулась. - Я соблазняла его, как Ева Адама, и разумеется, потерпела сокрушительнейшее поражение.
  - Ничего удивительного, он же священник.
  Она открыла глаза и пристально на него посмотрела, словно сомневалась в его искренности. Но он не смеялся, не осуждал, напротив, его лицо выражало серьезность и сочувствие. И он не отводил глаз.
  - Ну и что, что священник, - возразила она. - Священники не люди, что ли?
  - Смотря какие. Насколько я успел понять отца Александра, с ним у тебя ничего не могло получиться. Он же святой.
  - В этом-то и кошмар.
  - Не стоит, Рая. Он женат, к тому же. Понимаешь, эта любовь никогда не может осуществиться.
  - Почему?
  - Ну, это зависит от того, чего ты ждешь от него. Он женат, и могу предположить, что священникам запрещено разводиться. Получается, жениться на тебе он не может. И изменять своей жене ему не позволит его совесть святого, так что и любовницей его ты не станешь. Кроме того, ну что ты стала бы делать со священником? Они соблюдают пост, я слышал, в такие дни даже не целуются. Они не слушают музыку, не смотрят кино, не читают любовных романов. Ты бы сразу умерла от скуки, такой он святой. А если бы он не был такой святой, он не был бы твоим отцом Александром, и ты не любила бы его. Вот так. Куда ни глянь - везде тупик.
  - Что же мне делать? - жалобно спросила она.
  - Мечтать о нем, и не больше. Увы и ах.
  - Ты умеешь утешать, - нервно засмеялась она.
  - Это не утешение, дурочка. Это реальность. Отец Александр может быть только твоей мечтой.
  Она снова закрыла глаза и несколько минут подпитывалась силами просыпающейся после зимы березы. В словах Бориса был смысл и кое-какая правда, расстроившая Раю. Обидно, что самое прекрасное чувство в ее жизни пропадет зря.
  Говорят, сбывшаяся мечта сразу умирает.
  Мечту жалко, но уж очень хочется, чтобы она сбылась.
  - Странное дело, - уже с полушутливым выражением произнес Борис. - Как все вокруг него вьются и скачут. Он у вас прямо-таки как священная орифламма. Это такое знамя, знамя французской армии, под которым воевала Жанна д"Арк. На это знамя молились. Оно было безупречно. Его нельзя было осквернить. Оно воплощало душу Франции. Ваш отец Александр тоже воплощает в себе душу разовской общины. А может быть, душу разовской церкви. Кто знает, может быть, и душу всей православной церкви. Его святость привлекает к нему Фаину. Он для нее - некий символ, Божий уполномоченный, спустившийся с небес на землю со своей особой миссией по улучшению мира. Она не видит в нем человека. И ей абсолютно все равно, допустим, храпит ли он по ночам, или пьет по утрам чай или кофе. Ведь на его святость это не влияет.
  - К черту всю его святость! - вдруг обозлилась Рая и повела исподлобья своими круглыми карими глазами. - Кто-нибудь видит, какой он красивый, когда улыбается? А иногда у него взгляд холодный, как сталь - никогда и никому не пожелаю попасть под такой взгляд. Правда, таким он бывает редко. Ему очень к лицу священническое облачение. Он в нем сразу становится значительным и благородным. Он создан для священнического облачения, а облачение создано для него, чтобы подчеркнуть его красоту, осанку, его непохожесть на других людей. В его облачении и улыбка, и взгляд светятся, как солнце... Он вообще весь, как солнце. И голос у него самый красивый. Я узнаю его голос всегда и везде. Это единственный голос в мире, от которого у меня бьется сердце. Что такое по сравнению с ним Эдька Тимофеев? Полное ничтожество!
  Борис с удивлением смотрел на Раю и в мыслях уже снова сдавался перед этим феноменом, раз он покорил даже эту девушку, никому не склонную покоряться. Точно такое же выражение лица он видел накануне у Петра Николаевича Ордынского, когда он говорил о матери Фаины. Ну кто бы мог подумать: и Рая тоже влюблена, как героиня своих любимых романов, да еще в кого! Даже неуемное воображение Россо Даниеляна бессильно было сочинить подобный сюжет, прежде всего потому, что девушек Раиной породы он знал досконально и не ожидал с этой стороны никаких открытий. А вот пожалуйста, уже почти готовая роковая женщина мечтает о священнике с безупречной репутацией. Какой там Эдька Тимофеев, у самого Бориса Новикова нет ни малейшего шанса.
  Кстати, если Фаина тоже влюблена в этого хлыща, то ей придется посторониться - Рая вряд ли остановится и вряд ли потерпит на своем пути соперницу. Что касается матушки Марии, то ее Борис не видел и поэтому не имел о ней никакого суждения. Но вздумай Рая добиться своего, любую матушку снесло бы, словно ураганом. Противостоять Рае - для этого нужна особая сила и особый талант.
  - А почему ты так заинтересован в этом? - спросила вдруг Рая.
  - Ты будешь смеяться, - сказал он, - или не поверишь. Фаина.
  Он остановился на мгновение, подбирая слова помягче. А она решила, что он увиливает.
  - Что Фаина? - настаивала она.
  - Фаина. Она все время говорит, что любит его. Она ходит к нему в больницу, навещает, носит ему всякие гостинцы, и при этом не считает нужным меня об этом оповещать.
  - Ну и что? Меня, например, это вовсе не удивляет. Фаина его не просто любит, она его обожает.
  - Вот именно.
  И тут она догадалась:
  - А, ты ревнуешь!
  Он поёжился от ее прямоты, но был вынужден согласиться. Она засмеялась:
  - Какая глупость! Ты и сам не веришь в это.
  - Умом я и не верю. А так - я ревную ее ко всему, что движется.
  - Ничего себе!
  - Она моя, - угрюмо заявил он, и Рая прикусила язычок, увидев его лицо с прищуренными черными глазами. Хорошо еще, что у Раи нет к нему серьезных чувств - теперь она и подавно остережется, он же, оказывается, прирожденный охотник! Нет, пусть от него отбивается Фаина, а у Раи и без того дел хватает.
  - Ты... это брось, - нерешительно произнесла она. - Файка не об этом думает. Иначе она давным-давно нашла бы себе кавалера, да и к тебе отнеслась бы иначе.
  Он нахмурился:
  - А откуда ты знаешь, как она ко мне относится?
  Она засмеялась:
  - Еще бы я не знала! Если бы не мои внушения, ты бы и близко к ней не подошел! Она готова была от тебя удирать на край света и даже дальше!
  - А тебе-то зачем было внушать? - не понял он.
  - С тобой видеться почаще. Ты же мне нравишься.
  Он помолчал, озадаченный, переваривая услышанное. В чем-то Рая была права, все-таки она знает свою подругу с детства, и Борису хотелось, чтобы это было так, но...
  - Ты уверена, что с отцом Александром у них ничего такого нет?
  - Забудь об этом. Ты ведешь себя как ребенок.
  - Ладно. А ты не знаешь, в их общине есть парень, такой белобрысый, с прической "ёжиком", кто он? По-моему, она назвала его Алексеем.
  У Раи вдруг снова повысилось настроение, она увидела пути управления этой ситуацией. Это было для нее куда более привычно, чем плыть по течению и подчиняться обстоятельствам.
  - Лёха? Как же, припоминаю. Вообще-то, он симпатичный. Кстати, именно такой парень лучше всего подходит Файке. Сам посуди: они с ней в одной общине, у них одна вера, одни интересы. К тому же, он почти совсем бесхарактерный, позволяет собой командовать, ничего от девушки не требует, как ты, например. Идеальный муж для Фаины Ордынской.
  - Черта с два, - ответил Борис сквозь зубы.
  - А ты как думал? Ты сам на ней никогда не женишься, а ей ведь придется однажды выходить замуж, отец у нее больной, инвалид, он сам говорил, что боится внезапно умереть и оставить ее одну, без поддержки. А раз так, по всем раскладам идеальным мужем ей станет Лёха.
  - Она не выйдет замуж! - крикнул Борис вне себя. - Только через мой труп!
  - Ты же ее не любишь, - осадила его Рая. - Да я и сама это вижу. Она нужна тебе лишь как добыча для охотника. Но хочешь скажу тебе честно? В таком случае ты лучше оставь ее в покое сразу. Насилием ты ничего не добьешься, ты и не похож на насильника. Ну, разве когда пьяный... так пьяные все такие. А ходить вокруг нее ты можешь до посинения, неужели ты еще не понял, что скорее ты сам пострижешься в монахи рядом с ней, чем сумеешь ее развратить!
  Борис уже задыхался от злости, так неприглядно его обрисовала девчонка, которая сама недалеко ушла от этой же неприглядности.
  - Я не собираюсь ее развращать!
  - А что же ты собираешься сделать? Ты же ее не любишь! Ты и сам видишь, что она - девочка необычная. У нее своя судьба, она находится под зашитой Бога, к ней нужен особый подход. И не надо морочить мне голову сказками о своих добрых намерениях. Ты ведь ей не жених, а, говоря казенным языком, совратитель. При этом тебе совсем не стыдно, тебе не жалко ее, ты только о себе думаешь.
  Борис долго молчал, ему нечего было ответить на это обвинение, и наконец он произнес:
  - А сама-то ты чем лучше?
  Звучало это неубедительно и провоцировало Раю на комплименты самой себе.
  - Я? Ничем. Я и не говорю, что я лучше. Но я намного слабее тебя, поэтому у меня не столько возможностей совершать зло. Я только защищаюсь... Защищаться я умею, причем гораздо лучше Фаины. Она-то надеется на Бога, а я - на себя. За нее Бог обязательно заступится, а за меня - вряд ли. Мне ее жизнь, конечно же, кажется ужасно скучной, но ведь ее такая жизнь устраивает. Повторяю еще раз: у тебя ничего не получится. Ты ей абсолютно не подходишь.
  Борис ничего не ответил. Рая решила оставить его одного и дать ему время поразмыслить над ее словами, если он вообще способен о чем-нибудь размышлять. Был самый разгар дня, Рая немного устала и очень проголодалась, а дома ее наверняка ждал обед. Не надо думать сейчас о Полине Михайловне, иначе пропадет весь энтузиазм и домой идти расхочется. Такой серьезный, пусть и не всегда откровенный разговор с Борисом навел и ее на размышления. Прежде всего, он напрасно перед ней увиливал и затемнял свое признание. Он влюблен в Фаину, и с этим бесполезно спорить. Кто угодно мог бы прислушиваться к его уверениям, но Раю-то ему не обмануть. Увы и ах, не обмануть ему и Фаину. При всей ее наивности. Наивность наивностью, но она ведь не дура, и подлинность отличит от фальши буквально в доли секунды. И тогда уже глупо будет надеяться, что она ничего не поймет или сделает вид, что ничего не поняла - она не такая.
  Рая приостановилась во дворе, недалеко от своего подъезда, пораженная внезапной мыслью, которую ей подсказал ревнивый Борис и которая раньше просто не приходила ей в голову. А так ли чисты ее отношения с отцом Александром? Она и впрямь не таясь, во весь голос заявляет, что любит его, что он самый хороший священник в мире, и она ходит часто к нему домой, всегда посещает воскресную школу, и в больницу к нему приходила... Эта мысль доставила Рае несколько неприятных минут, до темноты в глазах, до усиления пульса. Впрочем, эта мысль исчезла так же внезапно, как и появилась, не оставив и следа. Ну невозможно было представить их вместе, за спиной у матушки Марии. Фаина оказалась бы неспособна к такому лицемерию, ведь любое беспокойство тут же проявляется у нее в выражении лица и поведении, а до сих про ничего такого у нее замечено не было, если не считать ее упорного сопротивления Борису, так тут и удивляться нечему, он - явление инородное в ее четко распланированной жизни. А сам отец Александр? Даже если бы Фаина была воплощением лицемерия, и то на него не пала бы и тень подозрения, так он был непогрешим. Нет, Рая прекрасно знала: Фаина занимается иконописью и живет в каких-то параллельных мирах, а отец Александр хранит верность всему, чему он эту верность обещал, и не прилагал к этому особых усилий, это естественное состояние его души, и само слово "измена" представляло собой нечто несовместимое с ним. Как и невозможно Иисуса Христа обозвать Иудой Искариотом.
  И что он только нашел в своей матушке Марии. Вот точно такой же стала бы Фаина, выйдя замуж. Да что там говорить, матушка Мария - та же Фаина, но еще ничтожнее, Фаина усмиренная, Фаина покоренная, Фаина безмолвная и даже не рисующая, Фаина без всякого интереса... и т. д., и т. п. Разве сравнить ее с настоящей Фаиной, которая хотя бы красива внешне, и вдобавок часто поет на клиросе, и вдобавок хорошо рисует? И тем более, сравнить ли ее с Раей, этим алмазом, в настоящий момент проходящим огранку в руках опытного ювелира? А все же отец Александр из всех девушек Советского Союза выбрал именно матушку Марию себе в жены, именно ей выпала честь носить его фамилию и тихо светиться в лучах его незаурядности. Проклятие, именно к ней он каждый вечер возвращается, именно она стирает и гладит его рубашки, пахнущие церковным ладаном, и именно она видит, как он спит и улыбается во сне. На этом месте Рая почти заплакала. Матушка Мария - серая, будто мышь. Она просто не имеет права претендовать на такую яркую личность, как отец Александр.
  Она вдруг подумала еще, что в доме без него стало необычайно пусто и скучно. Его присутствие придавало всему дому значительность, чуть ли не до появления нимба над его крышей. А сейчас отца Александра нет, и дом стал как дом, ничем не отличающийся то всех соседних домов. Рая вошла в квартиру. Полины Михайловны не было. Рая с облегчением выдохнула "уф", переоделась, пообедала и прилегла на диван отдохнуть и успокоиться, а то прогулка с Борисом ее слишком взбудоражила.
  Кроме того, ее мысли постоянно возвращались к отцу Александру.
  Пусть он всего лишь ее мечта, пусть у них ничего не будет, черт возьми, она не хотела делить его ни с кем, ни с Фаиной, ни тем более с матушкой Марией! Это была не ревность. Во всяком случае, не такая ревность, как у Бориса Новикова по отношению к Фаине. У Раи оно зародилось неожиданно, это неприятное слепое чувство, близкое к отчаянию. Борис всего лишь заявлял: "Она моя", а Рая так заявить не могла и поэтому была еще более жестока: "А раз он не мой, так ничей он не будет!"
  Такой ход мыслей возбуждал чрезвычайно, требовал немедленных действий, хоть каких-нибудь. Лежать на диване стало невозможно. Рая села к зеркалу. Собственное лицо ее поразило, таким оно было мрачным, глаза светились красноватыми злыми огоньками, щеки и губы побледнели. Ни тени ее обычной игривости и наигранной непосредственности. Это была какая-то новая Рая Белова, и к ней еще надо было привыкнуть.
  "Неужели это из-за разговора с Борисом? Если так, то... Ради Бога, только не это. Его слова не должны так влиять на меня. Это плохо. Похоже на зависимость. Нет, в следующий раз я буду спокойнее и не позволю так себя растревожить. И с какой стати я вообще к нему прислушиваюсь? Кто он такой? Великовозрастный лоботряс, папенькин сынок, он же ничего не понимает в жизни, кроме своего удовольствия! Нашла кого слушать! Как там говорил Файкин отец? Живи своим умом! Так, что ли? Звучит правильно. А Борис пусть поучает сам себя".
  Но эти размышления подходили для планов на будущее, а в настоящий момент ей была нужна активность.
  Фаина обещала отвести ее к отцу Александру в больницу, но когда еще они договорятся и соберутся! Ей же необходимо срочное свидание с отцом Александром, сегодня, сейчас! Иначе она останется без сил, и ей будет намного труднее бороться с неприятностями. Ей бы только увидеть отца Александра, хоть издалека, проникнуться бы его присутствием на этой планете, - сразу станет легче жить.
  Она снова оделась и очень решительно вышла из дома. Сердце билось. Она все еще была бледна и возбуждена сверх меры. Она знала, в какой больнице искать отца Александра, и она была уверена, что найдет его, хотя он все еще лежал в реанимации, и пускали к нему далеко не всех. Но ведь Фаина проходила каким-то образом. Значит, и Рая пройдет. Не проблема. И не из таких переделок выкручивалась.
  Перед входом в приемный покой она на минуточку остановилась и перевела дух. Последние метры тротуара она преодолевала почти бегом, не в силах сдержаться. Возможность увидеть отца Александра прямо сейчас вдруг напугала ее. А если он тоже увидит ее? Не избежать тогда вопросов, которые вытягивают слово за словом всю душу - будто средневековая пытка! К этому Рая не была готова и не хотела ни за что отвечать.
  И тонкая ее рука дрожала, когда она протянула ее к двери. Ей казалось, что все осознают неуместность, даже преступность ее появления здесь, в том месте, где находится отец Александр. По ее мнению, ее намерения буквально написаны у нее на лице и должны расцениваться как покушение на личность священника. Но нет, тут на нее никто и внимания особого не обратил. Ну, девушка, ну, пришла, и что из этого? У каждого и без нее были свои дела и заботы. Несколько больных, к которым пришли родственники их навестить, сидели рядками на стульях и кушетках и вполголоса разговаривали. Жрецы этого храма в белых халатах сновали туда-сюда, не глядя по сторонам, занятые работой. Отец Александр лежит в реанимации, значит, здесь его быть не может. Придется проникнуть внутрь святилища.
  Рая изгнала мешавшую ей робость, сдула с глаза завиток, отделившийся от прически и выбившийся из-под шарфа на ее голове, и направилась вглубь коридора. Никто не спешил на нее набрасываться, из стен не вытягивались руки, чтобы ее остановить, схватить и вышвырнуть отсюда. Вдобавок Рая не знала, куда идти, коридор разветвлялся, заставляя ее нервничать. Тогда она сглотнула комок в горле и обратилась к медсестре. Которая шла на пост и несла в руках несколько толстых папок и стакан с градусниками.
  - Извините, можно мне увидеть больного? Отец Александр, Рудаков его зовут.
  Медсестра нахмурилась, но не вспомнила, а Рая в очередной раз прикинулась невинным ангелочком и изобразила полнейшее неведение. Иначе недолго попасть под раздачу.
  - Идите за мной, - сказала медсестра и продолжила свое движение по коридору в сторону поста. Рая поспешила за ней, боясь отстать, и на ходу расстегнула пальто, потому что ей вдруг стало жарко. Сердце ее стучало в груди, как бешеное.
  Все произошло случайно. У палаты напротив поста была стеклянная дверь, и отец Александр лежал там, лицом к зрителю, укрытый шерстяным одеялом, такой близкий и долгожданный, что Рая от внезапности его появления замерла и больше не смогла сделать ни одного шага. Замерло и ее сердце, она оказалась словно в состоянии летаргии, только глаза ее остались живы - они остановились на отце Александре и впитывали его образ, пока была такая возможность, пока его никто его не загородил, пока ее не вышвырнули отсюда.
  О Господи, они посмели к нему прикоснуться! Они изуродовали его, этот Плескач и его ужасная команда! Его лицо, лицо мирного человека, было покрыто кровоподтеками, зелеными и коричневыми, множество ссадин были намазаны йодом, так что он, бедняга, напоминал боевую раскраску индейцев. Одна бровь была все еще распухшая, наполовину рассеченная ударом кулака. На глазах у Раи от жгучей жалости появились слезы. Ревнивым взором она следила, не повредили ли хулиганы его великолепный нос, тонкий с горбинкой, и не пострадали ли его губы, мягкие и улыбчивые, на которые Рая боялась даже смотреть. Нос, вроде бы, остался цел, а губы... Рая возненавидела Плескача, хотя раньше ей было на него наплевать с высокой колокольни. Как он посмел прикоснуться к ее идолу? Причинить ему боль? Хотеть его убить?
  Жаль, у нее нет какого-нибудь пулемета или гранатомета. От Плескача остались бы одни лохмотья. Почему же отец Александр не шевелится, не открывает глаз? Он ведь не мертв?!
  О нет, нет. Его поза, рука на одеяле, цвет кожи - нет, нет, он не мертв, он просто спит. Спит! Рае стало так тепло и уютно, что она улыбнулась, и всё вокруг нее как будто исчезло. Никакой больницы, никакой застекленной двери, никаких медсестер и врачей. Только некое помещение, где спит отец Александр, а Рая стоит в двух шагах от него и смотрит, и кроме них, во вселенной нет больше никого и ничего. Что такое вселенная без отца Александра? Не более чем вакуум. Кому вообще нужна вселенная без отца Александра?
  Он спит. После побоев и смертельной опасности ему нужен отдых, спокойствие, забота, защита. На крохотной жесткой подушке лежат его светлые шелковистые кудри, обрамляя лицо поверженного в прах ангела. Что за чушь? О чем это она? Это он повержен? Его повергнуть невозможно! Несмотря ни на что, он победил Плескача и его команду, хотя бы тем, что остался жив.
  За спиной Раи кто-то подошел к посту, кто-то, кого она сразу почувствовала и выделила среди остальных, каждый нерв подсказал ей приближающиеся неприятности. В ее жилах вновь начала течь кровь, и мысли постепенно возвращались в голову. Она вынуждена была опустить глаза, отвести их от отца Александра.
  - Здравствуйте, - своим негромким голосом поздоровалась с медсестрами матушка Мария, и на посту возникла суматоха.
  - Здравствуйте, здравствуйте! Хорошо, что вы пришли сейчас. У нас есть для вас радостные новости. Ваш муж скоро пойдет на поправку, поэтому сегодня его перевели из реанимации в обычную палату, в пятую... Постойте, вон туда его перевели, где стоит вон та девушка.
  - Спасибо, - сказала прежним тоном матушка Мария и направилась в палату.
  На одно мгновение Рая съёжилась, но тут же выпрямилась и повернулась к матушке Марии, готовая к любым проявлениям агрессии. Но матушка Мария вовсе не собиралась нападать, наоборот, она приветливо улыбнулась Рае, чем не только обезоружила ее, а еще сильнее разозлила. Теперь ее била дрожь, истерика рвалась наружу.
  - Не подходите к нему, - прошипела она. - Вы этого не достойны! Не прикасайтесь к нему! Не разговаривайте с ним!
  Матушка Мария очень удивилась и округлила глаза. Конечно же, она узнала девочку, живущую этажом ниже, и столь странное поведение могла объяснить только временным помрачением рассудка, от волнения за своего соседа. К тому же, матушка Мария помнила и другую Раю - когда она посещала церковь и воскресную школу, и еще поэтому так забеспокоилась за отца Александра.
  - Извините, пожалуйста, - по-прежнему тихо произнесла матушка Мария.
  От этого Раю передернуло.
  - Я вас ненавижу! - жалобно воскликнула она, повернулась на месте и убежала.
  Первый выход на подиум
  С утра от своих соседей позвонила Фаина и радостным голосом сообщила новость: отец Александр уже почти поправился, и со дня на день его выпишут из больницы. Начались весенние каникулы, и подруги виделись не каждый день, так как у них было накоплено много своих личных дел.
  Новость об отце Александре произвела на Раю оживляющее впечатление. Наконец-то, он вернется сюда, и их дом вновь обретет душу! Можно будет по-прежнему находить удовольствие в нахождении дома, в квартире этажом ниже, и по утрам слышать, как он умывается в ванной комнате. И представлять себе, как он ложится спать. И как он садится за стол завтракать. И...
  Была суббота, и Рае вечером предстояли очередные занятия в школе моделей СТИЛЬ. Прошло не так много времени с того момента, как ее записали на эти курсы, но первый энтузиазм уже успел улетучиться, от праздничной эйфории ничего не осталось, теперь это был для нее настоящие трудовые будни. Но это было не от того, что ей плохо давалась наука, наоборот, премудростям модельного бизнеса она училась в охотку. Но ей с каждым разом все труднее становилось приходить в школу СТИЛЬ, зная, что там будет этот мерзкий старичок, похожий на Денни Де Вито. Как прекрасна была бы жизнь, если бы он обитал не здесь, а в своей обожаемой Москве, поближе к тепленькому местечку. Что ему здесь надо, в провинции? Пусть уезжает уже поскорее!
  Он действовал на Раю как энергетический вампир.
  Он портил ей всё самое благоприятное впечатление от общества подружек и замечательнейшей мадам Васильковой, которая являлась для Раи образцом для подражания. Рая смотрела на нее снизу вверх. И какие-то странные отношения были у мадам с ним, с тем же старичком, похожим на Денни Де Вито. При этом она была потенциально гораздо сильнее его, легко могла бы с ним справиться, но почему-то не справлялась, не делала для этого никаких усилий. Выходит, он держал ее в своих руках, этот страшный старичок. Впрочем, они все были в его руках и не смели пошевелиться.
  С каждым разом Рае становилось все труднее заставлять себя идти на занятия. И занятия, как назло, проходили без сучка без задоринки, но и без какого-либо продвижения вперед, так что если бы ее инстинкты не подсказывали ей, что перемены таки грядут, то она погрязла бы в безнадежности.
  Поэтому каждый раз она готова была молиться, чтобы он не появился в школе-студии. А сама она пропускать занятий не могла.
  На улице опять похолодало. Погода стояла пасмурная, тяжелая, с неба постоянно сыпалось что-то непонятное, не похожее ни на снег, ни на дождь. Дул ветер, во дворах сквозило с такой силой, что на глазах выступали слезы. Это подгоняло Раю, и от остановки до спуска в подвал она почти бежала. Уже не осталось никаких мыслей об отце Александре, а только о хлебе насущном. Точнее - о новом пальто и водостойкой туши для ресниц.
  "Когда же я стану жить, как я хочу? Сколько мне еще ждать?"
  Ей казалось, что ждать уже недолго. Ей становилось трудно сдерживать нетерпение. Она устала от своего подвешенного состояния. Она пошла на жертвы даже - как еще можно назвать ее отвратительные отношения с Денисом Павловичем? Но ей и в голову не приходило, что это только начало. В том числе и начало жертв.
  Из девочек в комнате была Оля. Раю уже давно раздражало самолюбование подружки и ее нарочито демонстративное поведение. Каждое ее движение было рассчитано на эффект, каждая поза должна была поражать воображение и вызывать восхищение и черную зависть. Это бросалось в глаза, но Рая пока не замечала, что и она сама тоже такая. И на всех девочках школы моделей СТИЛЬ лежит этот отпечаток, от которого вряд ли можно избавиться.
  Вот и Оля, в ожидании начала занятий, сидела на столе. Поставив длинную ногу на стул, обняв ее обеими руками и опустив голову на колено. А когда вошла Рая, голова медленно поднялась, и сквозь волосы и длинные ресницы на вошедшую был устремлен такой томный и беспомощный взгляд - любой мальчик на месте Раи был бы сражен наповал, а Рая вдруг почувствовала укол ревности. Оказывается, не одна она тут такая талантливая и многообещающая! Правда, у нее пока есть солидный козырь - Денис Павлович.
  - Привет, Раиска, - поздоровалась Оля. - А здесь еще нет никого. И Полина Михайловна куда-то вышла. Так что я сижу тут одна и жду, не составит ли мне кто-нибудь компанию.
  Она уловила настроение Раи и с вовсе не дружеским коварством усугубила его, говоря голосом глубоким и мягким, какого Рая никогда не смогла бы изобразить, даже если бы ее голосовой аппарат был музыкальным инструментом, которым бы она владела в совершенстве. Собственно, так и должно быть, но требует незаурядного мастерства, а у Раи этого мастерства не было. Что касается Оли, то она обладала таким глубоким мягким голосом от природы - ничего не скажешь, повезло, и не зависит ни от Раи, ни от Оли.
  Рае стало совсем тоскливо. Она не поддерживала разговор, поэтому Оля, с безразличием пожав плечами, вернулась в прежнюю позу и замолчала. А у Раи перед глазами рисовалась картина не этого помещения, а роскошного белого зала, с полом как шахматная доска, и там расположена не школа моделей, а самое настоящее модельное агентство, работающее в этой области, много лет и имеющее международный авторитет, который не посмеет оспорить никакой Денис Павлович... И она, Рая, находится там в качестве полноправного члена этой могущественной и прекрасной организации...
  Видение это спугнули раскатистые шаги в коридоре - возвращалась мадам Василькова. Рая вздохнула и вынуждена была смириться с действительностью. Вошла мадам, с ней - несколько девочек и Денис Павлович. Вскоре после этого явились и все остальные, спеша, чтобы не опоздать на занятия. Пока они снимали куртки и пальто, Денис Павлович остановился в центре комнаты. Рая пыталась на него смотреть, но не могла. Он, по своему обыкновению, хихикал и потирал руки.
  - Добрый вечер, девушки, добрый вечер! - произнес он. - Сегодня я вас обрадую. Мне звонил наш постоянный фотограф, Ромочка. Скоро он начнет работу над новым журналом, и ему понадобятся красивые мордашки. Так что будьте так любезны, приготовьтесь к его приезду. Вы же знаете, он любит придираться по мелочам. Надеюсь, вы оправдаете и его, и мои надежды.
  Девочки приободрились и наперебой стали благодарить его за предупреждение. Каждая из них в душе была уверена, что именно на ней остановится выбор придирчивого Ромочки. Иначе и быть не может. Пусть только придет сюда и оценит их объективно, если только можно говорить об объективности, имея в виду женскую красоту.
  Рая по-прежнему стояла в отдалении, глаза ее были закрыты, а губы уже почти улыбались. Она посчитала сообщение адресованным лично себе - мол, радуйся, милочка, твой час настал! Да, пришла его очередь выполнять свою часть их негласного договора. Наконец-то. Дождалась. После того, что было, он просто не имел права ее обойти.
  Поэтому весь вечер она была в ударе, а к концу занятия ее состояние приближалось к эйфории. Ей казалось: вот оно, начало новой жизни, к которой она всегда стремилась. И ей хотелось поскорее уйти, чтобы остаться одной и помечтать о своей победе. Но она совсем забыла о присутствии своего старичка, а о нем забывать не следовало.
  - Раечка, - остановил он ее на полпути к сваленной грудой на столе верхней одежде. - Зайдите-ка на минуточку ко мне. Мне нужно вам кое-что сказать.
  Она улыбнулась сквозь раздражение и вошла в кабинет мадам Васильковой, которая складывала в стол бумаги. Вмешательство Дениса Павловича вызывало у Раи досаду, но показалось ей не такой уж значительной помехой, чтобы из-за этого расстраиваться. Мадам Василькова не смотрела на одну из своих лучших учениц и молчала, словно занятая собственными мыслями, но Рая вдруг почувствовала натянутость и удивилась: что бы это могло значить? Ведь она знала точно, что мадам Василькова выделяет ее среди других, чуть ли не любит ее, однако всячески избегает даже излишней похвалы или открытого поощрения. Это было похоже на страх. И Рая догадывалась, кто ее пугал. Он пугал и Раю.
  Вошел Денис Павлович. Настроение у него было хорошее, он что-то мурлыкал себе под нос, что само по себе должно было настораживать. Но у Раи, видимо, еще не было достаточного опыта общения с ним, поскольку она не обратила на это внимания.
  - Полина Михайловна, - обратился Денис Павлович к мадам Васильковой, застрявшей в поисках каких-то бумаг в столе. - Кажется, вы сегодня очень спешили домой. Вы говорили, что ждете важный звонок.
  - Не помню, - к удивлению Раи, возразила мадам Василькова, которая явно не желала оставлять их наедине. Это было тем более странно, если учесть внешнюю холодность преподавательницы по отношению к Рае.
  Вся эта ситуация начинала Рае надоедать, так как постепенно уходило в небытие радужное настроение и предвкушение успеха. А мадам Василькова, как назло, долго собиралась, копалась в своем пальто, шарфе и берете, а когда вынуждена была уйти, не решалась открыть дверь и переступить через порог, и не попрощалась, и не посмотрела на них.
  После ее ухода Денис Павлович сел на ее место за стол и развалился на стуле.
  - Присаживайтесь, Раечка, - пригласил он, но она жестом отклонила это, надеясь скоро освободиться и в одиночестве помечтать об успехах, которых она в скором времени достигнет.
  - Как хотите, - бросил Денис Павлович и замолчал. Сначала Рая не понимала причину этого долгого молчания, пока не посмотрела на него, а он в это время откровенно ею любовался. Она подавила тошноту и подумала, что предпочла бы любование других людей.
  - Извините, - выдавила она, - у меня тоже много дел. Не задерживайте меня, пожалуйста, надолго.
  - Ненадолго, - с легкостью согласился он. - У меня есть еще одна приятная новость, специально для вас. Так сказать, новость-эксклюзив. Помнится, вы хвастались перед другими девочками, мол, готовы к показам на порядок лучше всех остальных. Так вот, скоро вам придется это доказать на деле.
  Она вздрогнула и подняла на него глаза, полные блеска. Неужели свершилось? Как она ждала этого момента! Еще чуть-чуть - и станут реальностью все ее фантазии. Мир будет принадлежать ей, Рае Беловой, и она не выпустит его из рук.
  Он не менял позы и по-прежнему ею любовался.
  - Не хотите ли узнать подробности? - спросил он.
  Она только сглотнула.
  Он с превосходством улыбнулся.
  - Это подлинная удача, Раечка. В следующие выходные планируется устроить небольшой показ. Видите ли, одна французская фирма "Олерон ле Руаль", Париж, открывает в Москве и здесь совместное предприятие, и им нужна хорошая реклама. Надеюсь, вы понимаете, что женскую одежду рекламируют манекенщицы.
  Рая слушала его слова, как музыку. Никакие признания в любви не могли бы обрадовать ее больше. Она начинала приходить в экстаз от собственного величия. Не далее как в следующие выходные она станет звездой! От таких конкретных фактов она неожиданно даже испугалась. А готова ли она к настоящей славе? И неужели же настанет конец этим сладким ожиданиям и предчувствиям? В любом случае, скорее бы. Она, в конце концов, заслужила эту награду.
  - Когда, вы сказали, это будет? Ну, показ? - уточнила она охрипшим голосом.
  - Скорее всего, в следующее воскресенье. По крайней мере, приглашается народ именно на это число. Знаете ли, последний день марта, весна уже почти наступила, самое подходящее время для показа такой коллекции. Кроме того, это первый показ в этом году, в нашем городе я имею в виду, и вы не можете себе представить, сколько я приложил усилий, чтобы выбить для вас местечко на подиуме.
  Она с готовностью заулыбалась и закивала головой - ну ни дать ни взять собачонка, виляющая хвостом, всем своим видом она выражала благодарность.
  Он покачивался на стуле и продолжал:
  - Вам очень повезло, Раечка. Это будет ваш первый выход - и сразу показ такого масштаба. "Олерон ле Руаль" - одна из ведущих фирм во Франции по пошиву женского нижнего белья. Некоторые считают их продукцию самой качественной на европейском и даже мировом рынке. Судьба к вам благосклонна, Раечка. Впрочем, вы девушка умная и понимаете, что к чему. И я нисколько не сомневаюсь, что вы сумеете воспользоваться предоставленным шансом.
  - О, да! - воскликнула Рая.
  И вдруг будто споткнулась. До нее постепенно доходил смысл сказанного, и ее лицо вытягивалось, а улыбка исчезала. Денис Павлович с таким наслаждением наблюдал за этими переменами в своей собеседнице, по-прежнему не меняя позы и выражения глаз, что Рая окончательно прозрела. Он не делал ей одолжение, и не думал выполнять свою часть контракта. Ему наверняка ничего не стоило добыть для нее участие в ТАКОМ показе. Он просто, как и каждую минуту раньше, видел ее насквозь и продолжал играть с нею, как кот с мышью. Раю передернуло от его взгляда. С высоты, на которой она находилась минуту назад, она неизбежно опускалась на самое дно, откуда невозможно выбраться. Он загнал ее в ловушку - после всего вышесказанного отступать было слишком поздно, и он прекрасно это знал, и она тоже это прекрасно знала, и ничего не могла сделать.
  Иногда ненависть можно ощутить физически.
  - В общем, я вас предупредил, Раечка. Будьте готовы к показу. И еще: я вам на неделе позвоню, скажу, куда подойти на репетицию.
  - Меня ждут дома, - выдавила из себя она.
  - Я вас не задерживаю, Раечка, - он развел ладони над столом. - До свидания. Кстати, если хотите, я попрошу приглашение для вашего друга. Эдгар - так, кажется, его имя? Нет проблем, только скажите. Ради вас я и не на такое способен. А он не должен пропустить такое событие.
  Она побледнела и резко отвернулась. Никакое самообладание тут не выдержит, право слово. Одеревеневшая от крушения, она оделась и вышла на свежий воздух, где ей стало чуть-чуть легче. Теперь, когда она не находилась с Денисом Павловичем лицом к лицу, она уже начала сомневаться в том, что не было возможности отказаться от показа или вообще возразить. А с другой стороны, сейчас откажешься, и он на показ вечерних туалетов позовет не ее, а Олю... Ох, ну что же делать?
  Она пришла домой и сразу опустилась в горячую ванну, до самых ушей. Иногда ей казалось, что она видит выход из сложившейся ситуации, иногда же от мрака и безнадежности из глаз текли слезы. Вода на сей раз не снимала стресс, а даже как будто усугубляла его. Не было никакого расслабления. Она целиком и полностью зависела от Дениса Павловича, она была у него в руках. И под угрозой находится вся ее карьера.
  А ведь совсем недавно, не далее часа назад, она уже почти достигла небес...
  В остывшей воде лежать совсем не хотелось, рая быстро помылась и спряталась у себя в комнате. Не может быть, чтобы не было никакого выхода. Думай, Раиска, думай усиленно.
  Что делать, что делать, в конце-то концов?
  В комнату пыталась проникнуть Полина Михайловна. Кроме того, что в ее репертуаре были обычные мелкие приглашения к столу, поужинать, и прочие нелепости, она еще и чувствовала какие-то неприятности и всей душой хотела помочь. Но Рая по привычке на нее прикрикнула и вновь переключилась на свои проблемы. Только Полины Михайловны ей и не хватало. Мешается под ногами со своей никому не нужной заботой.
  Во вторник же ей позвонила мадам Василькова. Сообщила, что на растерзание фотографу Ромочке они попадут уже в пятницу, до занятий, так что лучше всего подойти туда пораньше. У Раи сразу завертелись в голове всякие мысли: а не запрыгнуть ли ей на подиум в обход Дениса Павловича, непосредственно через Ромочку и ему подобных? Фотографы, они толк в красоте понимают. Их не поставишь на одну доску с Денисом Павловичем. Да и разве можно кого-нибудь ставить на одну доску со стариком, похожим на Денни Де Вито, уж хуже-то точно никого нет... Рая невесело усмехнулась. Вот тебе, милочка, и путь, усеянный розами. И не надо прикидываться, что ни о чем таком она и вовсе не догадывалась. Просто таков был ее выбор. И жалеть о нем она не собирается. Она не Фаина, и не хочет жить как все, даже если для этого придется стереть себя в порошок.
  На ее лице появилось застывшее выражение. В отношениях с Денисом Павловичем она допустила одну существеннейшую ошибку - показала себя слишком агрессивной и непробиваемой. Если бы она проявила хоть толику беспомощности, элементарной девчачьей слабости, был бы шанс, что он бы ее пожалел. То есть это совсем не факт, но был бы шанс... Хорошо рассуждать об этом теперь, когда ничего уже не изменишь. И уже поздно проявлять девчачьи слабости, он знает ее как облупленную и мигом раскусит любой ее финт. Придется придерживаться прежней тактики - ждать удобнейшего момента и отрываться от Дениса Павловича раз и навсегда, сразу на такое расстояние, чтобы он больше не смог ничем ей повредить. Иначе не получится.
  Но, порешив на этом, она не сумела окончательно успокоиться. То и дело всплывала тошнота примысли о дефиле в одном нижнем белье, ее бросало то в жар, то в холод, а от отчаяния буквально темнело в глазах. Хорошенькое продвижение по иерархической лестнице модельного бизнеса!
  Узнай об этом отец Александр, он бы... ох...
  Но что ей еще остается?
  Кстати, в эти же дни он вернулся из больницы и первое время честно пытался соблюдать постельный режим. С переменным, надо сказать, успехом, потому что к нему зачастили прихожане с выражениями надежды на скорейшее выздоровление, так что поневоле приходилось приступать к выполнению своих служебных обязанностей, несмотря на тихие возражения матушки Марии. Рая не показывала носа из квартиры, но пристально наблюдала за возвращением отца Александра в окно комнаты, а потом прислушивалась к звукам на лестничной площадке и в квартире этажом выше. И будь ее воля, она бы запирала дверь перед каждым посетителем, пока отец Александр не окрепнет... А может быть, и вовсе никогда бы ее не открывала...
  Это событие отвлекло ее от собственной проблемы на целый день и на целую ночь. Она размечталась о несбыточном и, хотя впала бессонницу, даже время от времени улыбалась. Но дамоклов меч продолжал висеть, он никуда не делся, даже если его не замечать или делать вид, что не замечаешь.
  В пятницу она явилась в СТИЛЬ задолго до начала занятий, сразу после школы, без захода домой, но оказалась далеко не первой. Красотки боялись не успеть очаровать пресловутого фотографа и собрались на месте настолько рано, что им самим становилось смешно и стыдно. Рая со скрытым презрением думала и о них, и о себе: "Дуры набитые! Каждая считает себя здесь наилучшей. Зачем же мы приперлись сюда, когда и фотографа-то еще нет? Чтобы он заметил нашу красоту? Так ее и так видно, она не зависит от того, полчаса он будет на нас смотреть или одну минуту. Интеллект и прочие прибамбасы нам для съемок ни к чему, и мы вдобавок продемонстрировали свою глупость, собравшись так рано. Зато какой эффект произвело бы, скажем, мое появление в самый разгар общения, это сразу выделило бы меня из толпы. Идиотка! Кретинка! Дура набитая!"
  Она не на шутку разозлилась и думала было уйти, с намерением вернуться через полчаса и огорошить фотографа вышеуказанным эффектом, но тут пришел и сам фотограф и тем снял с повестки дня все подобные вопросы. При взгляде на него у Раи появилась надежда избежать-таки позорного показа и проникнуть на подиум без посредства Дениса Павловича. Слишком уж дорого ей это посредство дается. Ромочка оказался очень симпатичным парнем, его столичный лоск бросался в глаза, но легкость общения и веселость сглаживала острые углы и его явное превосходство над остальными. Казалось, он не замечал, что девчонки стелются перед ним, пытаясь выказать свои достоинства, и скорее всего, они точно так же обхаживали бы любого постороннего молодого человека, залетевшего к ним в обитель. Им редко выпадало такое развлечение, поэтому они, как павлины, красовались всеми своими перышками. А он делал вид, что все нормально, и относился одинаково ко всем.
  Точно по расписанию среди них появилась мадам Василькова, слегка улыбнулась Ромочке, одним жестом приструнила девочек и начала занятия. Но они все равно постоянно косились в тот темный уголок, куда уселся желанный гость, чтобы потихоньку наблюдать за происходящим. Это, конечно же, делало их поведение неестественным, то есть еще более неестественным, чем обычно. Это не могло не раздражать мадам Василькову, однако она не позволяла это заметить. Только Рая, которая чувствовала преподавательницу на уровне подсознания, видела перемену в ее настроении. Сама же Рая злилась на себя, но тоже невольно проявляла излишнее старание, а оно портило впечатление. Что касается Ромочки, то он, очевидно, давно привык к нездоровому ажиотажу вокруг своей персоны и не очень-то на него реагировал. Он просто сидел в дальнем уголке помещения и наблюдал за девочками.
  Ни в коем случае нельзя было его упускать. Беда была в том, что не одна Рая пришла к такому выводу. Пока фотограф разговаривал с мадам Васильковой и советовался с ней, красотки толпились на улице у входа и не торопились расходиться. Рая видела это и с досадой вынуждена была попрощаться с подружками и скрыться с глаз долой, потому что толпиться вместе со всеми - нет уж, увольте. Потеряться в этой куче, смешаться с серой массой - только расстроишься, а толку никакого. Она отошла подальше, но не ушла совсем, ей хотелось услышать, как фотограф отошьет нахалок. И она, хотя и мерзла на сквозняке как собака, бродила неподалеку, скрытая вечерними сумерками и стеной кустарника, и прислушивалась к хихиканью девочек. Ромочки все не было, а время текло себе, ждать фотографа становилось неинтересно. Некоторые претендентки плюнули на все и убежали домой. Рая мысленно восхищалась Ромочкой. Как ловко хитрый мальчик из столицы отделался от назойливых девочек, не сказав им ни слова и не оставив им ни единого шанса! На его месте Рая поступала бы точно так же.
  В конце концов, пост покинули даже самые стойкие, когда поняли, что фотографа им не дождаться, он просто напросто водит их за нос, они на него рассердились и больше не могли рассчитывать его покорить. Вскоре Рая услышала быстрые шаги по направлению к себе и неожиданно смешалась, не успела подготовиться к встрече, так что он застал ее в позе и с выражением лица, еще не перешедшими в демонстрационно-нарочитые.
  Наткнувшись в темноте на Раю и узнав ее, фотограф отнюдь не обрадовался.
  - Ох, елки-палки, ты все еще здесь, - воскликнул он. - Тебе не кажется, что уже слишком поздно? И вообще, это неприлично, преследовать мужчину. Мама не говорила тебе об этом?
  - Нет, - резко ответила она, но вовремя вспомнила об образе невинного, беззащитного птенчика в лапах хищника. Этот образ мог сработать на пользу куда лучше ее обычного поведения, поэтому она спрятала агрессивность подальше на время и прикинулась ангелочком.
  - Извини, если это выглядит как преследование, - и тон тоже пришлось сменить. - Просто я очень волнуюсь из-за съемок... Ты не мог бы мне сказать, Полина Михайловна рекомендовала меня? У нас все так ждут ее решения! Я, наверное, и не усну, пока не узнаю, буду ли я сниматься!
  - Спи спокойно, ты будешь сниматься.
  Она просияла, а он уже отвернулся и быстро шел к остановке. Рае тоже надо было туда. Они ждали хоть какого-нибудь автобуса двое, Ромочка заметно мрачнел и начинал нервничать, Рая держалась от него подальше и весьма убедительно изображала уныние. Это было нетрудно примысли о том показе, который должен состояться в воскресенье, то есть уже послезавтра. Кошмар показа не уравновешивала уверенность в съемках для Ромочки, слишком уж разного калибра были эти мероприятия.
  Рая вела себя так тихо и смиренно, что фотограф усовестился и заговорил с ней первым:
  - Я прошу прощения за хамство. Я был не прав. Я специально не выходил при вас, так мне надоели приставания девчонок. Всегда одно и то же!
  - Понимаю, - она кивнула головой. - Я бы тоже в таких ситуациях удирала от поклонников.
  Она солгала не моргнув глазом - ведь от этого разговора зависела вся ее будущность, и нельзя было упускать рыбку с крючка, нельзя было спугивать дичь. На самом деле она была бы более чем довольна наличием у себя поклонников, особенно в большом количестве. Чем больше, тем лучше. А то что это за "звезда" без поклонников?
  Фотограф улыбнулся и вытянул шею в сторону дороги, но никакого автобуса еще не было.
  - Ты давно занят в модельном бизнесе? - спросила Рая.
  - Да. Друзья-журналисты помогли, которые получили диплом раньше меня. Хороший фотограф нужен везде, а я с детства знал о фотографии все. Так и получилось.
  - Повезло, - с завистливым вздохом протянула Рая.
  - Да. К сожалению, редко кому удается вот так удачно занять свою нишу и получать от работы массу удовольствия.
  Рая не удержалась от еще одного вздоха.
  - А Дениса Павловича ты знаешь давно? - после недолгого молчания продолжила разговор она. Беседа должна была перейти в актуальное для нее русло, и она держалась с величайшей осторожностью.
  - Да, конечно. Он в этом деле замешан много-много лет, он действительно заметная фигура.
  - У него, наверное, есть недоброжелатели?
  - Сколько угодно. А почему ты спрашиваешь?
  Под его взглядом она некоторое время лихорадочно выискивала правдоподобное объяснение, но молчание заметно затягивалось, она не выдержала и вдруг расплакалась. Ромочка остолбенел. Она явно злилась на себя, но остановиться не могла. Все складывалось для нее пока неудачно: Дениса Павловича свергнуть оказалось не так просто, и Ромочка отнюдь не собирался бросаться ей на помощь. Хуже того, на него как будто не действовали ее чары, в которых до этого момента она была уверена. В этом, по правде говоря, не было ничего удивительного - не слишком впечатлительный Ромочка по роду занятий насмотрелся на такое количество красивых девушек, что, несмотря на молодость, пресытился выше головы и девушками, и красотой. Он знал красоту и девушек наизусть и зевал от них со скуки.
  Он молча ждал, пока Рая успокоится, и прикидывал в уме, действительно это она так несчастна или пробует на нем свое актерское мастерство. Отвернувшись, Рая высморкалась, вытерла глаза и повернулась к нему уже без слез, но очень хмурая, с опущенным взглядом.
  - Извини, - сказала она. - Это больше не повторится. Я вообще-то не истеричка. Надеюсь, ты не откажешь мне сниматься...
  - Нет, нет, что ты, - поспешно ответил он. - Но выглядит это... по меньшей мере странно. Мне кажется, у тебя нет причин расстраиваться. Ты на хорошем счету в группе, Полина Михайловна тебя хвалит, да и я вижу, у тебя серьезные перспективы в будущем.
  Она больше не смотрела на него и совсем прекратила играть роль, потому что выбилась из сил и чувствовала только тупое ожесточение на весь этот ужасный, жестокий, несправедливый мир.
  - Угу, - пробурчала она. - На хорошем счету, хвалят, перспективы... Наплевать! Кто позволял вообще втаптывать меня в грязь? Я что, не человек, что ли?
  Зато Ромочка теперь не сводил с нее глаз, пытаясь понять, что с ней происходит.
  - А вот тут уже возникает масса вопросов, - сказал он. - Почему же остальные девочки не жалуются на это?
  - Не знаю. Может быть, им просто все равно. А может, быть, Денис Павлович ими и не занимался вовсе.
  Ромочка нахмурился:
  - Что значит - не занимался? По-моему, занимается с вами Полина Михайловна, а Денис Павлович...
  - Не строй из себя дурачка, - резко сказала она. - Можно подумать, ты не в курсе, что "некоторые предпочитают погорячее", а еще кому-то нравятся школьницы.
  Он так побледнел, что в желтом свете фонаря стал похож на покойника.
  - Я в курсе, - медленно ответил он. - Но почему ты пошла на это, если знала, чем все закончится?
  Она усмехнулась:
  - А из-за тебя. Знаешь ли, у нас о тебе ходили самые разные слухи. Вроде бы именно Денис Павлович рекомендует тебе моделей для съемок, и ты его слушаешься. А посмеешь пикнуть против Дениса Павловича - и путь вперед мигом закроется. В таких условиях никому не захочется рисковать. Он хозяин, следовательно, выбирает для себя самую лучшую девушку в группе. Должно быть, это комплимент в мой адрес. Но почему же мне тогда так плохо? И вот тем более, выясняется, что его рекомендации для тебя не так уж много значат. Так что же, все было зря?
  Он вздохнул.
  - Буду говорить с тобой честно, Рая. Лично мне уже давно все равно, кого снимать для журналов, потому что на вашем уровне все вы примерно равны по внешним данным и способностям, и рекомендации эти важны больше вам, для вашего дальнейшего роста, и как поощрение, и как стимул. Для меня же вы все одинаковы, и для журнала тоже. Что касается рекомендаций - я прислушиваюсь, конечно же, к Полине Михайловне, а со стороны Дениса Павловича это скорее дружеское пожелание, и иногда он действительно обращается с этим ко мне, а для меня это не принципиально, и выполнить не трудно, и на конечный результат не повлияет...
  - Зато очень влияет на девочек, - дрожащим голосом перебила Рая. - Если бы я раньше знала!.. Какой кошмар! И я вынуждена теперь зависеть от него везде и во всем!
  Ромочка смотрел на нее с сочувствием, и только, и нисколько не проникался трагичностью ситуации. С его точки зрения, эта ситуация была не более чем обыденная неприятность. Во всяком случае, спасать ее он по-прежнему не собирался, да он и не считал ее нуждающейся в спасении.
  - Ну, не надо плакать, Рая, - попросил он. - Прежде всего я должен тебе заметить, что ты, как я успел понять, девушка амбициозная и хочешь получить всё и сразу. Рая, так не бывает. Успеха можно достичь только ценой многих усилий. Крайне редко случается кому-нибудь взлететь лишь за счет везения, я таких примеров сейчас даже и не вспомню. Мне жаль, конечно, что ты так впуталась в отношения с Денисом Павловичем, не стоило этого делать ни при каких обстоятельствах, если ты хотя бы на секунду засомневалась...
  - Чепуха! - оборвала она. - Ты не видел, как я живу. А мне до смерти надоело приходить в этот ужасный дом, в эту ужасную квартиру, и каждый раз ожидать перемен у лучшему, когда этих перемен нет и не будет! В такой обстановке спишь и видишь, как бы отсюда поскорее выбраться.
  - У тебя сейчас два пути, - подытожил Ромочка. - Первый путь - немедленно уйти из модельного бизнеса, забыть о нем навсегда и начать новую жизнь, не очень сладкую, может быть, но зато без Дениса Павловича...
  - О нет! - воскликнула Рая. - Вернуться к той жизни? Никогда!
  - Тогда второй путь, - очень жестко продолжил Ромочка. - Иди дальше к своей карьере, ни перед чем не останавливайся, раз терять уже не нечего, но и не жалуйся на неудобства, потому что это твой собственный выбор. А что касается Дениса Павловича, то избавляйся от него сама и не рассчитывай ни на чью помощь, так как он слишком влиятелен, и никто не станет из-за тебя портить с ним отношения.
  Рая хотела возразить, но тут, наконец-то, подошел автобус, нужный Ромочке, и он воспользовался этим, чтобы улизнуть от дальнейшего нажима. Она не успела вставить ни единого слова, как осталась на остановке в полном одиночестве. Накопившуюся горячность пришлось выплескивать, колотя ногой в урну для мусора возле фонарного столба.
  Проклятие, ничего не получилось! А ведь она уже начала надеяться на спасение! И каким жестоким оказалось разочарование - она-то думала о себе как о прелестнейшей из девушек, от одного вида которой парни теряют голову и бросаются в пропасть. А оказалось, ее чары вовсе не так сильны, и никто не собирается ради нее не только чем-то жертвовать, но и просто помочь ей разобраться с проблемами. Это подрывало ее веру в себя и доводило до отчаяния.
  До самых выходных у нее на лице застыло такое выражение, что все подряд спрашивали у нее, не случилось ли с ней чего. Она в ответ натужно улыбалась и говорила: "Нет-нет, ничего, не беспокойтесь". А на самом деле она просто обессилела от неприятных мыслей и пустила события на самотек. Все равно ведь ничего не изменится, хоть плачь, хоть бейся головой о стену. Иногда она вспоминала совет Ромочки бросить эту затею с модельным бизнесом, но отвергала ее с прежним отвращением.
  И организация мероприятия, и его обстановка говорили о его подпольности. Проходило оно отнюдь не во дворце культуры, как думала Рая. Нет, помещение было предоставлено рестораном "Глобус" и его хозяином, Михаилом Витальевичем, одним из королей подпольного мира. Он-то и гарантировал, что посторонние сюда допущены не будут. Зато все было оборудовано с ориентиром на западные образцы: вокруг длиннющего подиума в пугающей тесноте стояли столы и стулья, на столах лежали скатерти и стояли вазочки с букетиками, и повара на кухне трудились над ужином, призванным подчеркнуть эстетические достоинства сего зрелища. Да и вообще, что это за мероприятие, без ужина? Тем более что соберутся в основном все свои, знакомые, друзья-приятели, как же в таком случае не выпить и не закусить. Сам Бог, как говорится, велел.
  Рая обязана была явиться сюда с раннего утра, чтобы подтвердить свою компетентность и прорепетировать свои выходы - пять выходов она должна была совершить и продемонстрировать пять комплектов отменного полуфранцузского нижнего белья. Есть чем гордиться.
  Командовал парадом противный мелкий человечек желтого цвета, с обесцвеченными волосами, уложенными в экстравагантную прическу, и с голубыми глазами, в которых не было ни проблеска интеллекта или хотя бы творческой искорки. Прозвище его было Джеки. Он гнусавил и подгонял девушек, как стадо коров, изображал крайнее недовольство всем на свете, а особенно - предоставленными в его распоряжение моделями. Он каждую минуту считал своим долгом указать им на их невежество и неповоротливость, потому что они, видите ли, не понимали его указаний и делали вовсе не то, что от них требовалось. Пришлось несколько раз повторить одно и тоже, прежде чем картина стала ясна, и Джеки с ворчанием позволил им отдохнуть. Они состроили ему гримасы, пока он от них отвернулся, и вздохнули с облегчением. Они все были немного старше Раи, но охотно приняли ее в свою компанию. Они относились к своей участи спокойно, по крайней мере, ничем не выдавали смущения или еще каких-нибудь плохих ощущений. Они рассказывали друг другу анекдоты, давали советы по самым разнообразным вопросам, обсуждали всякие житейские проблемы, шутили, хихикали - в общем, вели себя как обычно, словно ничего особенного не происходит. Рая тоже очень хотела бы вести так, но не могла. У нее не получалось. Не хватало хладнокровия, опытности. Она старалась улыбаться в ответ, когда к ней обращались, но взгляд ее был устремлен в никуда, щеки были чересчур бледные, из-за чего она раскрашивала их румянами, а слова не шли с языка, так что она больше помалкивала. Мысли ее были сосредоточены в другом месте - она пыталась смириться с ситуацией и чуть-чуть успокоиться. С утра у нее вновь возродилась было надежда на спасение, она прибежала в "Глобус" раньше, чем все остальные девушки, чтобы найти себе спасителя среди тех, кого она еще не знала, но, конечно, безрезультатно. Не станешь же, в самом деле, просить помощи у Джеки, который тебя вовсе не считает человеком. Поэтому очередная надежда умерла, а Рае оставалось только удивляться, откуда у нее еще есть силы надеяться.
  Рая и другие манекенщицы были единственными представительницами прекрасного пола в этот вечер в "Глобусе". Они с любопытством выглядывали из-за кулис и из прочих закоулков и следили за постепенно собиравшимися гостями - в зале ресторана появлялись сплошь мужчины, разных мастей, и все они держались как хозяева. Они пришли сюда развлечься по-мужски - насмотреться всласть на красивых девушек, почти полностью раздетых. Рая с презрением разглядывала их мерзкие сытые лица, чувствовала себя рабыней, которую продают на невольничьем рынке, и в мыслях обзывала их извращенцами. Правда, это никоим образом не меняло положения вещей и отнюдь не успокаивало.
  Вдобавок ей очень, очень хотелось остановить время, потому что каждая минута приближала ее к необходимости обнажаться перед посторонними людьми. Ей нравилось свое тело, и она частенько вертелась перед зеркалом, изучая себя без одежды и любуясь собой, и у нее всегда захватывало дух примысли, что можно было бы показаться в таком виде отцу Александру. Но показывать себя этим мерзким сытым лицам, которые будут плотоядно облизываться и оценивать ее в денежных единицах, так как любая девушка, попавшая на подобное мероприятие в качестве украшения, по определению может быть куплена на деньги... Раю вдруг затошнило от отвращения, даже задрожали руки, Спасти ее теперь могла бы только катастрофа - обрушение здания ресторана, взрыв бытового газа, пожар на всем этаже, короткое замыкание, полное отключение электричества.
  Либо собраться и покинуть "Глобус" и никогда больше не приближаться к школе моделей СТИЛЬ.
  Дошло до Раи наконец и то, что это закрытая вечеринка, а не открытый показ. Слабенькое утешение давала лишь одна мысль: может быть, все известнейшие супермодели мира начинали свой путь точно так же? Она отчаянно уверяла себя в этом, в то время как минуты неумолимо таяли, ноги подкашивались и сердце стучало от ужаса, вызывая боль в груди. Часам к восьми вечера вся аудитория подтянулась, заполнила большой зал "Глобуса" и распределилась по столикам. Свободных мест не было. Рая и не предполагала даже, что в их городе такое множество любителей "клубнички". Что заставляет их сюда приходить и вообще иметь дело с личностями вроде Михаила Витальевича или Дениса Павловича? Скука, нехватка острых ощущений или впрямь извращенная психика? Девушки толкались возле двери и вытягивали шеи, чтобы увидеть зал, как вдруг среди них снова появился Джеки, начал хлопать в ладоши и поднимать суету.
  - Ну всё, прекратите бить баклуши! Бездельницы! Уже включили музыку. Быстрее, шевелитесь, что вы как гусыни! Готовьтесь! Кто вас только сюда прислал!
  Рая вся сжалась, у нее даже застучали зубы, сердце вовсе остановилось. Неужели же это все-таки случится? И спасенья не будет? Она двигалась с трудом, очень медленно, и ее крайне смущало присутствие Джеки, который и не думал уходить. Напротив, он придирчиво осматривал девушек одну за другой, цепкими пальцами устранял небрежности в надетых предметах, от чего Раю бросало в дрожь. Это был их надсмотрщик, и смотрел он на них таким взглядом, каким специалисты-механики оценивают неполадки в агрегатах. А Рая проявляла себя с наихудшей стороны - у нее все валилось из рук, краски сошли с лица. Джеки от этого кривился и не скупился на оскорбления. А ей было уже все равно. Ее трясло от умирания. Если после такого растаптывания она не станет как минимум второй Клаудией Шиффер, она Дениса Павловича... она его... она с ним... она из него...
  - Быстрее, быстрее! - поторапливал их Джеки и чуть ли не взашей гнал к выходу на подиум. Это был жалкий подиум с претензией на значительность. Из простого стереомагнитофона звучала музыка, невесть откуда выкопанная, в зале ее никто не слушал, но она была нужна как фон для вышагивающих по дощатому помосту девушек. Сценическое освещение Михаил Витальевич достал по большому блату из ТЮЗа, но его не успели установить целиком, и в глубине "сцены" девушки были освещены только слева.
  Рая стояла в очереди и уже лишена была возможности сбежать отсюда: Джеки уловил ее истерическое состояние и вцепился ей в плечо, чтобы она не устроила скандал. Она дрожала с головы до ног от холода и стыда до крови кусала губы, сдерживая слезы. Отступать было уже некуда. Жребий брошен. На ней был комплект черного цвета (бюстгальтер и кружевные трусики) и туфли на высоченных каблуках, и больше ничего. Когда Джеки вытолкнул ее на помост, она почти не задержалась, но движения у нее были как у сомнамбулы, в лице ни кровинки, но зато и ни слезинки в глазах. А какой смысл убиваться теперь, когда дело сделано. Теперь надо думать о том, какие шаги предпринять для освобождения от монстра, похожего на Денни Де Вито, и прекратить это позорище.
  Она уже не слышала своего сердца, оно не просто остановилось, оно вообще исчезло из нее как орган жизнеобеспечения. По долгожданному подиуму совершал дефиле труп Раи Беловой.
  Ей пришлось показать, кроме черного комплекта, два белых, одну вульгарную черную грацию и один прелестный шелковый нарядик из шортиков и маечки длиной до талии, что было еще хуже, так как эта маечка показывала тело даже явственней, чем если бы Рая вышла совсем голой, и то же самое можно было сказать про шортики. Этот номер вызвал среди зрителей бурю восторга, так что ее заставили продемонстрировать его на "бис". После чего Рая буквально сорвала с себя тончайший шелк и лихорадочно натянула собственную одежду. И несколько минут сидела в уголке, сжавшись в комочек. Помещение опустел - Джеки, девочки и обслуга смешались с гостями мероприятия и праздновали успешный показ. Рая осталась одна. У нее было много времени на размышления о происшедшем и о том, что ей делать дальше. Ужас ситуации потихоньку отпускал ее, и ее вновь начала бить дрожь. При этом она сопротивлялась и не хотела возвращаться к жизни - слишком уж безрадостна оказалась действительность, Рая не хотела находиться в ней. Лучше уж вот так вот, на самом дне паденья, свернуться в клубочек и ждать смерти...
  Но минут через десять-пятнадцать она уже зашевелилась, расправляя руки и ноги. Ее лицо застыло, как маска. В глазах по-прежнему не было ни слезинки, и обычного их блеска не было. Она намерена была тут же одеться и уйти домой, чтобы в одиночестве, в своей комнате, в своей постели, зализать раны и немного успокоиться, прийти в себя. Она встала и огляделась в поисках шарфа и пальто, как вдруг в комнату вбежала одна из девушек, увидела Раю и бросилась к ней:
  - Раиска! Слава Богу, ты здесь! А то мы тебя обыскались. Глядим - тебя нет нигде, и испугались - не случилось ли чего. Ты почему не выходишь в люди?
  - Я домой пойду, - охрипшим голосом сказала Рая, чем вызвала изумление собеседницы.
  - Да ты что, Раиска! Не говори глупостей. Никто не уходит отсюда так рано. Зачем тогда вообще приходить? Нет, нет, не надо.
  - Я пойду домой.
  - Ерунда. Домой ты всегда успеешь. Ты, наверное, совсем не понимаешь. Нельзя упускать такой шанс! Когда, по-твоему, в следующий раз соберутся такие шишки? Вот так-то. Улыбнись и пойдем в зал. Ты какая-то странная. Ну же, встряхнись и делай с этими шишками все, что пожелаешь. Это наше преимущество. Пойдем.
  Рая позволила ей взять себя за руку и увести в зал. Там между тем в самом разгаре был банкет, готовый плавно перейти в оргию. Помещение большого зала ресторана было битком набито элитными мужчинами, но очень скоро Рая убедилась, что лично для нее нет никакой разницы между этим залом и абсолютно пустым залом, поскольку ни к одному из этих мужчин не было доступа. Они были как дорогие игрушки - на них можно только смотреть, но ни в коем случае нельзя протягивать руки. Иначе они ускользали, только их и видели. Они привыкли к своему привилегированному положению и безнаказанности. Девушки вроде Раи или остальных манекенщиц могли верить в самообман о том, что они делают с этими мужчинами все, что заблагорассудится, но на самом деле все обстояло с точностью до наоборот. Это мужчины поступали как им угодно, а девушки служили им развлечением. Более того. Девушек они привыкли считать предметами обихода. И их обращение с девушками только подтверждало такие выводы. Инстинктивно Рая это чувствовала, но не анализировала, и поэтому рисковала попасть на крючок - у нее ведь не было жизненного опыта, который предотвратил бы опасность.
  А пока она вращалась в свете: бродила между столиками, одаривала мужчин дежурными улыбками и ждала, когда такая приятная атмосфера поможет ей вернуться к жизни. В разговоры она почти не вступала, да от нее это и не требовалось. Возле одного столик она заметила фотографа Ромочку, он обсуждал какие-то вопросы с молодыми людьми своего круга и, к счастью, не обратил внимания на Раю. А она поспешила скрыться от него за спинами других приглашенных. Не хватало еще, чтобы он... Впрочем, он - уже пройденный этап для Раи, и, наверное, ей должно быть неважно, что он там о ней думает. Она решила так, и добьется этого. Когда-нибудь она станет равнодушной, как статуя. Но если этот показ ей повредит, нарушит что-либо в ее будущем, Денис Павлович ответит ей за это по полной программе.
  На этой мысли глаза ее блеснули, хотя к жизни она еще не вернулась.
  Кстати, вот он, сидит за столом рядом с Михаилом Витальевичем и еще кем-то, смеется и зовет ее к ним. Над ней будто подул холодный ветер. Отец Александр однажды рассказывал на занятиях в воскресной школе про древнегреческие мифы и легенды, так в одной из них говорилось о мече, подвешенном на волосе над кем-нибудь, кто пришел на пир, и этот меч мог в любой момент упасть и убить, и никто не знал, когда этот момент наступит. Не смешные шуточки были в Древней Греции. Таким мечом над Раей висел Денис Павлович, и несмотря на угрозы в его адрес, она пока принадлежала ему. Поэтому она послушно подошла и любезно поздоровалась с Денисом Павловичем и его сотрапезниками.
  Денис Павлович пригласил ее сесть с ними, она поблагодарила и отказалась.
  - Как хотите, Раечка. Но не уходите, пожалуйста, вот мои знакомые очень хотят поздравить вас с успехом, с первым замечательным показом. Они восхищены вами, Раечка.
  "Нисколько не сомневаюсь", - подумала она, а вслух сказала:
  - Большое спасибо.
  - Особенно нам понравился ваш последний выход, под названием "Розовый шелк", - продолжал Денис Павлович, любуясь ею. - Это было зрелище сокрушительной силы.
  Он откровенно издевался над ней, и, по своему обыкновению, не сводил с нее глаз, следя за ее реакцией на его слова. Но она выдержала улар и даже не побледнела, только не некоторое время опустила глаза. Ей вдруг стало интересно узнать, зачем он это делает. Ведь он прекрасно знал, что она не хотела этого показа, и она была уверена, что он видел ее страдания, так почему же он эти страдания еще и усугубляет? И получает от этого явное удовольствие?
  - Жаль, жаль, конечно, что Эдгар не мог присоединиться к нам, - продолжал Денис Павлович. - Розовый шелк свел бы его с ума. Мой вам совет, Раечка: если вы надумаете покорить кого-нибудь, ну хотя бы и Эдгара, то обязательно воспользуйтесь розовым шелком. Победа будет вам обеспечена.
  Она вновь улыбнулась и сказала:
  - Большое спасибо.
  Тут она наткнулась на пристальный взгляд из противоположного конца зала. Взгляд ее заинтересовал. Смотрел на нее молодой человек, похожий на ласковый май: большущие глаза и слащавая улыбка. От его улыбки Рая неожиданно стала оттаивать. Первым ее побуждением было подойти к нему и познакомиться, но она сдержалась. Пусть сам подходит к ней и знакомится. Не дело это, прилюдно вешаться парню на шею. Можно себя скомпрометировать. Тогда она улыбнулась ему в ответ и сделала приветственный жест бокалом с шампанским, будто чокалась с мальчиком на расстоянии.
  Денис Павлович не мог не заметить ее жеста:
  - Вы сегодня нарасхват, Раечка. Вы мне не верили, а я всегда говорил, что вы достойны быть звездой любого показа. Я оказался прав.
  - Надеюсь, вы извините меня, - произнесла она и отошла от их стола, безмолвно всем своим видом выражая безграничную благодарность той лавине комплиментов, которая раздалась ей вслед от приятелей Дениса Павловича.
  Направлялась она отнюдь не в ту сторону, где сидел мальчик с ласковой улыбкой, а в противоположном направлении, и попутно любезничала с теми, кто ее хвалил, и при этом была на сто процентов уверена, что мальчик обязательно найдет ее здесь, в сутолоке вокруг столов и в толпе народа.
  И он ее нашел. Он показался ей на порядок лучше всех присутствующих - пролился бальзамом на ее раны. У него и впрямь были огромные прозрачные глаза, окаймленные длинными темными ресницами, и он все время улыбался, улыбка в буквальном смысле не сходила с его лица, и поскольку его бездонный взгляд был начисто лишен какого-либо выражения, эту функцию выполняла улыбка, способная выразить, казалось, всё на свете. С такой улыбкой он мог бы обходиться и без слов - подумала Рая, без малейших сомнений отдаваясь во власть этой улыбки.
  - А тебя зовут Рая, - произнес Улыбающийся Мальчик серебристым голосом. И тут же как бы извинился: - Мне сказала девушка, которая привела тебя в зал.
  - А вдруг она ошиблась? - предположила Рая, и тон ее был очень дружелюбный.
  - Может, и ошиблась, - охотно согласился он. - Но твое имя тебе походит.
  - Правда? - удивилась она.
  - Красивое имя, - кивнул он. - Не слишком частое. Всегда называйся им.
  - Хорошо.
  В руке у него был бокал с вином. Они тихонько прикоснулись своими бокалами и пригубили. Улыбающийся Мальчик заглотил наживку и уже не смотрел по сторонам, для него теперь существовала только Рая. И вот им она в данный момент действительно могла вертеть как угодно. В нем Рая увидела свой шанс. Мальчик не был молчаливый и рассказывал о себе все, что она хотела услышать. На подобных показах он присутствовать любит, в чем нет ничего странного. Приглашение на этот вечер он достал не сам, они пришли всей группой... Разве он не говорил? Извини. Он солист группы "Полураспад". Рая ахнула и обозвала себя дурой. С этим парнем ей ошибиться никак нельзя. Он становился уже не шансом на спасение, а долгосрочным проектом, только бы ей действовать с умом и с величайшей осторожностью.
  Она прощупала его вкусы насчет женского пола и немедленно надела маску - преобразилась в его идеал. Это было нетрудно, тем более что он предпочитал девушек, похожих на Раю. Через некоторое время между ними воцарилось полное взаимопонимание, словно они были знакомы много лет. Их оживленную болтовню прервала тишина в зале ресторана, вынудившая их возвратиться с небес на землю, оглядеться вокруг и обнаружить, что зал пуст, из гостей они остались одни, и официанты с деликатно-намекающим видом убирали со столов посуду и мусор, а электрический свет был приглушен. Рая вдруг спохватилась: наверняка уже глубокая ночь, на чем же она поедет домой? Какой ужас, Господи! Ей придется ночевать на улице! Она выглядела так растерянно, что дала Улыбающемуся Мальчику повод проявить рыцарство. Ни в коем случае, Раечка, тебе не придется ночевать на улице, потому что там, во дворе, стоит его, Мальчика, машина, и он обязательно довезет ее до дома. Рая изобразила смущение и залепетала какие-то невнятные извинения, которые кавалер снисходительно выслушал и молча отверг. Он не оставит девушку в безвыходной ситуации, и точка. Рая отблагодарила его долгим, блестящим взглядом и заранее согласилась на всё.
  Его машина стояла у служебного входа ресторана, и у Раи отлегло от сердца. Что греха таить, у нее было подозрение, что машину Мальчик выдумал от избытка винных паров, хотя он вроде бы выпил не очень много, но на ногах держится крепко и запаха перегара пока не издает... Как бы не попасть в аварию с таким вот, подвыпившим, водителем, или еще могут оштрафовать...
  Улыбающийся Мальчик ощущал себя хозяином положения, а Рая поддерживала в нем это ощущение. Всплытие со дна падения, похоже, началось. И лишь от нее самой зависит, в какую сторону она всплывет и с какими потерями. Усевшись рядом с водителем, Рая внезапно почувствовала сильную усталость. Ее вымотала эта неделя, а последнюю ночь она вообще не спала, с раннего утра находилась на ногах, почти ни разу не присела и вдобавок пережила убийственный стресс. Она даже вздохнула от облегчения, опустив голову на жесткий подголовник и вытянув руки и ноги, и краем глаза наблюдала за Улыбающимся Мальчиком, который не сводил с нее взгляда и своей восхищенной улыбки.
  "Он мой", - блаженно подумала Рая и закрыла глаза.
  Улыбка Мальчика сияла ей улыбкой судьбы.
  Удача поворачивалась к ней лицом.
  Машину Мальчик вел довольно уверенно, без лихачества, так что Рая совсем перестала беспокоиться. Она наслаждалась настоящим и лениво перебирала в уме варианты действий в недалеком будущем. Говорить Мальчику о Денисе Павловиче и умолять о заступничестве? Ведь Денис Павлович вряд ли имеет и в шоу-бизнесе такое же влияние и не сможет всерьез навредить такой фигуре, как Мальчик. Или же лучше оставить в счастливом неведении?
  В лабиринте жилого массива ему пришлось немного заблудиться, но это маленькое приключение их только развлекло. Они очень нежно попрощались, Рая, размякшая от благодушия, даже позволила поцеловать ее в щеку, а потом притворилась, что уже почти засыпает, и попрощалась. К себе в квартиру она поднималась спокойная и усталая, как после нормального рабочего дня, и предвкушала уже сладкий сон, но застала квартиру в полном освещении и Полину Михайловну на грани нервного срыва.
  Часы показывали два.
  Увидев Раю в ее обычном виде, живую и невредимую, Полина Михайловна всплеснула руками и запричитала:
  - Слава Богу, Раечка! С тобой ничего не случилось! А я-то весь день сама не своя, всем звоню и беспокоюсь, и уйти никуда не могу: вдруг ты вернешься, а тебя и покормить некому. Где же ты пропадала весь день?
  - Не ваше дело.
  Рая старалась побыстрее раздеться и уйти в свою комнату, чтобы избавиться от присутствия Полины Михайловны и заняться собой.
  - Но как же так, - огорчилась Полина Михайловна, - я же тебя люблю, доченька...
  - Я не ваша дочь!!!
  И хлопнула дверью своей комнаты так, что с потолка посыпалась известка.
  Один день среднестатистического гумита
  Профессор был очень доволен своим подвалом. Он как нельзя лучше подходил для создания атмосферы, необходимой в его деятельности. Прежде всего он создавал ореол таинственности и помогал управлять массовым сознанием. Поэтому Профессор берег его и заботился о нем. Когда у него не было еще ни одного единомышленника, он нашел это удобное помещение, занял его под нужды некоей общественной организации и обустроил его в соответствии со своими запросами. Сначала он выбрал для себя отдельную комнату - кабинет, установил туда крепкую, обитую железом дверь и назначил это место неприкосновенным: под страхом смертной казни запрещалось даже приближаться к кабинету, не то что входить туда. Все остальные коридоры и закоулки вели в обширную комнату, идеально подошедшую для общих собраний, тем более что к ней примыкали несколько мелких комнатушек, которые можно использовать как подсобки. Главное - подвал был не очень сырой и достаточно теплый, и не внушал подозрений. Впрочем, уже и тогда подвалы принимали весьма активное участие в общественной жизни, никто и не удивлялся тому, что подвал занят.
  Сюда можно было прийти в любое время суток. Собственно, подвал никогда не бывал пуст. По ночам в нем дежурили Плескач и другие каратели. Удобная, надо сказать, вещь эти каратели. Бесплатные вооруженные силы и полиция в одном лице. К тому же, такой примитивный контингент легко поддается влиянию, его легко контролировать. Лейб-гвардия Великого Гуми.
  Большая комната, где все собирались по вечерам, могла привести в недоумение неискушенного зрителя. Здесь царил вечный полумрак, от лампочек разного цвета освещения было немного. На стенах висели странные рисунки и плакаты, изображавшие необычайные, фантастические миры. По углам были расставлены колоритные восточные треножники - чаши для курений, там всегда то-то тлело и распространяло по подвалу разнообразные ароматы. Тут стояло много лавок, похожих на те, что бывают в спортивных залах, только выше. Для проповедей Профессора был предназначен помост, который освещала единственная белая лампочка в помещении, но она так искажала черты лица, что при дневном свете и в обычной обстановке его узнать было бы вряд ли возможно. Еще тут был большой импортный магнитофон - по вечерам собрания Братства сопровождала характерная ритмичная мелодия, она тоже участвовала в создании особой атмосферы.
  Обитатели подвала шныряли тут и там, одни - опасные, как крысы, другие - причудливые, как тени. Те, чья очередь была дежурить, приносили с собой сухой паек. И вечером, часов в пять, обитателей значительно прибавлялось, и похожих на крыс, и похожих на тени. Эдгар очень любил приходить сюда чуть-чуть раньше, чем подтянутся все остальные, и разглядывать висящие на стенах картинки. Они явно были иноземного происхождения, если не инопланетного, так как местные художники вряд ли смогли бы так рисовать. Была скопирована манера Бориса Валледжо. Сеня Шевченко видел эти картинки ожившими. На фоне несколько необычного пейзажа (необычность достигалась неожиданностью цветовых решений, например, листва и трава были поданы зрителю прозрачно-голубыми, а небо, всё в кудрявых облаках - бледно-розовым с золотистыми разводами) жили своей загадочной жизнью загадочные существа. Одни - точь-в-точь как ангелы в традиционном представлении, облаченные в просторные одежды (их цвет варьировался в рамках пастельных тонов), а сами с однообразно правильными белоснежными лицами, золотыми или пепельными волосами, спускающимися на плечи, некоторые имели и крылья, как у лебедя, но не все. Другие же представляли собой нечто гораздо более интересное. Их одежда наподобие древнегреческих туник меняла свою длину, ширину и цвет, а так же и украшения в виде металлических узорчатых поясов, сандалий из разноцветных драгоценных камней, ожерелий, браслетов, диадем и прочих головных уборов. Цвет волос и прически тоже могли поразить воображение, и лица их и фигуры были абсолютно разные, не похожие друг на друга. У некоторых были еще и особые приметы: львиные хвосты, павлиньи хохолки на головах, крылья летучей мыши, беличьи и рысьи уши с кисточками на макушке, стоящие торчком среди массы каких-нибудь экзотически зеленых или синих волос. Тут художник дал волю своей буйной фантазии! Изображено все это было с фотографической точностью, словно автор видел это собственными глазами.
  Только никто из них не подходил под описание самого Великого Гуми, которое каждый член Братства знал назубок. И то верно - попробуй-ка нарисовать Абсолютное Добро! Пусть лучше любой рисует его для себя сам. Как кому больше нравится.
  Но в тот день Эдгар не просто не пришел раньше, а даже где-то задержался. Каратели ухмылялись друг другу, а Плескач не удержался и сказал:
  - Что-то не видно сегодня нашего круглоголового.
  - Не беспокойся, скоро придет, - отозвался Дюмон. - Как же мы без него.
  Они немного погоготали и вернулись к своим обязанностям.
  Эдгар задержался надолго, все уже успели собраться, и Профессор уже пришел, а его все не было. Он явился потихоньку, так что никто его не заметил, и внедрился в толпу Братства в тот момент, когда Профессор начинал проповедь. Из колонок магнитофона, стоявших в разных местах комнаты, зазвучала музыка. Профессор стоял на свом небольшом помосте для проповедей, стоял не шевелясь, как статуя, и даже не мигая. Одет он был в обычную одежду, но поверх нее в такие моменты он особым образом оборачивал длинный кусок белого шелка, привезенный из Индии. В таком виде он действительно походил на предводителя какой-нибудь восточной секты. Его немигающие глаза следили за всеми и видели каждого. В помещении стоял легкий, негромкий гул, который немедленно прекратился, стоило Профессору сделать вдох и чуть-чуть сдвинуться с места. Это должно было означать начало проповеди. Всё замерло в ожидании.
  - Я рад приветствовать вас здесь сегодня, наше Священное Братство, - раздался с помоста голос Профессора, монотонный, но отнюдь не без выразительности, как ни странно это прозвучит. В этой его металлической монотонности ощущалась невероятная сила, сила влияния на аудиторию, которая была в звуках его голоса податлива, как воск.
  - Ужасное происшествие случилось сегодня на моих глазах. Рейсовый автобус врезался в ограждение на площади Горького. Автобус был, конечно же, переполнен. Стекла произвели страшное опустошение. На асфальте темнели целые лужи крови. Пострадали абсолютно все, кто был жестоко порезан, кому переломали кости в давке, кто в этой давке просто задохнулся или оказался раздавлен. Наверняка там кто-то и погиб. А я стоял в толпе зевак, наблюдал за происходящим и думал. Я увидел в этой аварии некий символ, знак того, что приближается час Великого сражения. Час Великого сражения и Великой Победы! Победы Великого Гуми! Но никто, кроме меня, этого не понимал. Вокруг меня шла обычная жизнь, словно в мире ничего больше нет. Люди стремятся к своей смерти и умирают, как скоты, не подозревая ни о каких смыслах и целях! Им неважно, одержит ли Добро победу над Злом, и они никогда не станут служить Добру, если их не заставить силой. И мы силой заставим их служить Добру!
  Никто не издал ни звука, но Профессор всей кожей ощущал одобрение толпы. Как зачарованные, все смотрели и слушали Профессора - средоточие всех существующих миров. Вздумай он приказать им в тот момент разрушить Верхние Печеры - и они не глядя разрушили бы.
  - Мне много раз открывался рай, - продолжал он. - Я видел, что он намного реальнее, чем та действительность, в которой живут обычные люди. Рай, в отличие от этой действительности, вечен, его невозможно уничтожить. Это - божественное место для спасенных, оно освобождает от всего, что мешает полному счастью человека. И уже скоро настанет день, когда все человечество будет призвано в вечность. Одни - в вечную жизнь, другие - в вечную смерть. Тогда Великий Гуми, который отвергнут и не принят людьми на земле, триумфально предстанет перед людьми и ангелами. Его последовали и служители будут возвеличены, стынут объектом поклонения и благоволения, навсегда. Не будет среди этой славы никакой боли, страданий и болезней, и конечно, смерти. Это мир, где ничто не может помешать идеальному счастью, непрерывной радости, постоянному ощущению блаженства. И для нас, гумитов, место в раю обеспечено, потому что мы всегда и во всем служим Великому Гуми.
  Толпа выдохнула.
  - Получить место в раю нельзя только пустой верой, - продолжал Профессор. - Поскольку в Добро могут верить очень многие. А вечную жизнь нужно заработать. Мы сейчас находимся в ожидании решающей битвы, в которой мы с вами сыграем не последнюю роль, не побоявшись пожертвовать даже жизнью ради победы Великого Гуми. И как приятно осознавать, что время безраздельной власти Зла очень скоро полностью истечет! Когда Великий Гуми, с нашей помощью, устранит Свюка, мы пройдем посвящение в ангелы и обретем вечную жизнь, которую Великий Гуми предусмотрел для нас с самого начала, с начала времен. Вы представьте себе хотя бы на минутку, что значит жить вечно! Перед вами откроются все тайны вселенной, вы сможете позволить себе всё, что придет вам в голову, для вас не будет никаких границ и никаких преград! Только жизнь и счастье!
  Толпа всхлипнула от восторга.
  - Но Свюк понимает всё, он чувствует, как власть уплывает у него из рук, и поэтому он изо всех сил старается помешать этому. В первую очередь он мешает нам, так как именно мы уполномочены Великим Гуми бороться со Свюком, не щадя ни себя, ни других. Мы - основные враги Зла! Мы гордимся этим! Но нам приходится неустанно разоблачать козни Свюка и защищаться от тех, кто служит ему. А служат ему, вольно или невольно, осознанно или неосознанно, все без исключения люди, не входящие в Братство Гумитов. Они, может быть, и не догадываются об этом, но они помогают Свюку хотя бы тем, что не служат делу Великого Гуми так активно, как мы. Отсюда вывод: человечество должно служить Великому Гуми, а не согласные с этим будут рано или поздно безжалостно уничтожены. Свюка, как вы понимаете, не радуют наши победы в борьбе с ним, поэтому он ослабляет доверие простых людей и людей с улицы к вере в Великого Гуми и к нам, конечно, поскольку мы несем всем этим людям сведения о Великом Гуми и, следовательно, спасение от вечной смерти. Все наше земное существование показывает нагляднейшим образом, как ценит Великий Гуми тех, кто ему служит. Преданность ему и страх ему не угодить получит свою награду, они получают ее уже сейчас, так представьте же, какая великая это будет награда, когда Великий Гуми одержит победу и наступит новый мир!
  Толпа внимала этому обещанию с упоением.
  - А также и не только награда, но и наказание, - неожиданно охладил ее пыл Профессор. - Наказание всем врагам Великого Гуми будет неотвратимо - это вечная гибель, мучительная смерть, и никой возможности вновь возродиться. Мы не должны оставаться в стороне всего этого. Наша прямая обязанность и священный долг - карать служителей Свюка и наших врагов, и спасать тех, кого еще можно спасти. И таких много, очень много, надо лишь уметь отличать их от других, искать неустанно и приводить сюда... Тогда нас станет еще больше, мы станем еще сильнее, а Свюк - слабее, и следовательно, мы и Великий Гуми быстрее расправимся со Злом и его приспешниками.
  Толпа всем своим видом выразила готовность к действию. Оратор обвел ее взглядом и продолжил:
  - И главное - мы будем бороться со Свюком всегда и везде! Ежедневно! Тогда Великая Победа настанет еще быстрее, и Добро, наконец, воцарится во всей вселенной!
  Ни тон, ни интонации его голоса почти не менялись, но влияние его на слушателей росло с каждым словом.
  - Мы служим Великому Гуми! - торжественно возгласил Профессор.
  - Да! - на одном дыхании ответили все.
  - Мы победим!
  - Да!
  - Хорошо.
  Проповедь явно подошла к концу. Напряжение агрессии слегка разрядилось, но не до конца. Частично оно сменилось эйфорией и у некоторых - гордостью от осознания своего величия и незаменимость в деле победы Великого Гуми. Профессор им доверяет, и они сделают всё, чтобы оправдать его доверие. Их было довольно много, около сотни, им уже было тесно в темном душном подвале. Они были разнообразны по возрасту, полу и социальному положению, а объединяло их одно: их души были подобны музыкальным инструментам, целому оркестру, на котором умелая рука могла играть любую мелодию.
  Касательно помещения Профессор понимал, что оно стало слишком маленьким для разросшегося Братства. Очень не хотелось оставлять этот уютный милый подвальчик, к нему ведь уже все давно привыкли, и тут всё уже было запрограммировано на обычный ритм их собраний. Новое место, хочешь не хочешь, придется обживать, приспосабливаться, это, так или иначе, займет какое-то время. Но необходимость смены места, очевидно, назрела.
  Впрочем, Профессор не считал это неразрешимой проблемой. В своей жизни он решал куда более тяжелые вопросы и преодолевал серьезнейшие препятствия. Стоит только захотеть - и все проблемы и вопросы окажутся решенными, а ты сам упрочишь свое самоуважение.
  Закончив проповедь, Профессор сменил тон на будничный, однако такой же авторитетный - сам звук его голоса заставлял слушателя трепетать.
  - Я напоминаю вам о вашей ответственности за каждого из тех, кого вы сюда приводите. Это очень опасно как для них, так и для вас. Имейте в виду, такие ошибки подрывают нашу деятельность, заставляют отвлекаться по мелочам и ослабляют доверие к вам. Чем это может закончиться, вам хорошо известно. Поэтому я в очередной раз призываю вас к предельной осторожности. Не болтайте языком, лучше возьмите с собой одну из наших книг, там все разъясняется намного проще и интересней. А своей неуместной болтовней вы только вредите, а не помогаете нашему делу. В любом случае, сначала прощупайте претендента как следует, а когда будете полностью в нем уверены, тогда уже и приводите его сюда. Чтобы не возникало никаких недоразумений впоследствии.
  Это внушение собравшиеся восприняли с пониманием.
  - Я говорю это по той причине, - продолжал Профессор, - что некоторые из вас, вместо того чтобы основательно и целенаправленно заниматься делом, желают пустить пыль в глаза, побыстрее продвинуться на следующую ступеньку в нашем Священном Братстве. И совершают непростительные ошибки из-за спешки и непродуманных действий. Предупреждаю вас: никаких импровизаций, только наверняка. Во имя Великого Гуми и нашего с вами успеха.
  Он помолчал. Внимание слушателей не ослабевало.
  - Наш брат Эдгар приобщился к истине совсем недавно и пока что проявляет себя с самой лучшей стороны. Со временем он сможет подняться до высочайших вершин духа, если будет продолжать таким же образом. Я лично слежу за его ростом в нашем Братстве и надеюсь, что он меня не разочарует.
  Тот смущенно переминался с ноги на ногу и принимал, краснея, поздравления с публичной похвалой самого Профессора и нежился в лучах своей небольшой славы. Он благоговел перед главой Братства и ловил каждое его слово.
  - Ты слышал, Эдгар, что я говорил перед этим?
  - Да.
  - Мои предостережения слышал?
  - Да, много раз.
  - И все-таки решил привести сюда своего друга? Ты твердо уверен в его стремлении ступить на путь истины?
  - Да. Он сам попросил об этом. Неужели я должен быть отказать?
  - Сам? Странно. Пусть подойдет ко мне.
  Претендент на посвящение вышел из толпы и приблизился к помосту. Эдгар при этом ободряюще пожал ему руку и хотел еще шепнуть несколько слов на ухо, но не успел. Братство притихло. Профессор настороженно оглядывал претендента с головы до ног - его добровольное появление здесь возбуждало подозрения, была необходима проверка. Пока - словесная.
  - Ты давно знаком с Эдгаром?
  - Мы дружим с первого класса.
  У претендента было неподвижное лицо и мрачный голос, ответы из него приходилось вытягивать будто клещами. На первый взгляд он казался тугодумом, этаким медлительным медвежонком, которого десять раз можно прикончить, пока он сообразит, что нужно защищаться. Но Профессор далеко не всегда доверял первому впечатлению, жизнь научила его предохраняться от неприятностей.
  - Выходит, ты знал о Братстве, когда решил сюда прийти?
  - Я знал, что Эдик посещает какие-то религиозные собрания, которые помогли ему найти смысл жизни. Теперь и мне нужен этот смысл, поэтому я попросился и пришел.
  - А до того ты не знал, в чем смысл жизни?
  Претендент помолчал несколько секунд, затем выдавил:
  - У меня был другой смысл жизни.
  - Что же заставило тебя его менять?
  Даже в полумраке помещения и при искусственном освещении стало видно, что претендент побледнел, как смерть, и голос у него дрогнул:
  - В моем присутствии мой одноклассник покончил жизнь самоубийством.
  Братство сочувственно охнуло. Профессор слегка ослабил нажим. Действительно, такое событие вполне могло повлиять на мальчика. Отсюда, скорее всего, его каменный вид и странное поведение. Идеальная мишень для любой идеологической пропаганды.
  - Как тебя зовут? - спросил Профессор.
  - Игорь Белояр.
  Профессору это имя ровным счетом ничего не говорило, поэтому он позволил претенденту вернуться к Эдгару, но предупредил:
  - Сегодня придется принести первую клятву Братству. Ты готов к этому?
  - Да.
  - Ты не боишься?
  - Мне все равно.
  Это было сказано таким тоном, что Профессор поверил и отпустил его к Эдгару. Претендент, похоже, оказался слизняком, когда-то претендовавшим на кое-какую силу воли, но не сумевшим выдержать первое же испытание. Известный тип представителя подрастающего поколения. Примитив. В общем, ничего замечательного. И так как проповедь закончилась, можно прервать пока общение с паствой и заняться текущими вопросами у себя в кабинете, куда Профессор и удалился в сопровождении Плескача, с которым они совещались чуть ли не ежедневно по поводу безопасности. Плескач был единственным человеком. Кому Профессор позволял входить в свой кабинет. Но и обязанности у того соответствовали такому привилегированному положению.
  Впрочем, Плескача вовсе не интересовал кабинет Профессора сам по себе.
  - Ты проверил Бабина? - спросил Профессор, усаживаясь за стол.
  - Да
  - Ну, и как результаты?
  - Вы были правы. Он решил оставить Братство.
  Профессор улыбнулся. Ему всегда все было ясно. Обостренными инстинктами он чувствовал подводные течения, а холодный разум и опыт подсказывали, как надо действовать, чтобы эти течения ликвидировать с наименьшими для себя потерями.
  - Я следил за ним всю неделю, - добавил Плескач. - Он вел себя именно так, как вы и говорили. Он для нас становится опасен. Как бы не наделал бед. Может, нейтрализовать его сейчас? Пока не поздно? А упустим момент - хлопот не оберешься.
  - Не торопись, - возразил Профессор. - Сначала я должен убедиться, что случай правда безнадежный. Я с ним поговорю и разберусь, что к чему. Я его, кстати, сегодня еще не видел. Как только он появится, предупреди меня. Я с ним поговорю.
  - Сомневаюсь я, что он здесь появится, - ответил Плескач. - Он же кролик.
  - Он еще пацан, Красноплесков, - снизошел до объяснений Плескач. - Что он может нам сделать, сам посуди!
  - Навредить.
  - Как? Рассказать взрослым? Страшно, потому что не поверят и накажут. Доказательств чего-либо ни у кого нет. А сам он - просто малолетка, бессильный предпринять хотя бы открытый бунт. От него никогда и ни в чем не будет никакого толку. К тому же, он нас боится, это тоже некая гарантия того, что он бессилен. И нейтрализовать его мы всегда успеем. Главное - выбрать удачный момент и обставить все с максимальной для дела нашего Братства пользой. Так что предупреди меня, когда он появится.
  - Ладно, как хотите.
  Плескач вышел в общий зал и приступил к своим прямым обязанностям - наблюдением и охраной порядка. Он не был преданным псом Профессора, но только Профессору из всех людей на земле он говорил "вы", что характеризовало их отношения достаточно красноречиво. Плескач был очень удобен для Профессора, так как не рвался к неограниченной власти и получал удовольствие от того места, на которое Профессор его поставил, да и находиться за спиной Профессора ему было куда надежнее и спокойнее, чем вести дела по собственной инициативе. Он идеально подходил для функции надсмотрщика.
  Между тем Эдгар показывал Игорю их подвал и радостно делился всем, что сам понял к этому дню - это было не очень много, с точки зрения фактов, но зато всплеск эмоций говорил сам за себя. Игорь ничего ему не отвечал и был по-прежнему равнодушен, как скала, хотя Эдгар тормошил его изо всех сил.
  - Если бы было уже тепло, клятву тебе пришлось бы приносить в особом... - Он запнулся. - Они говорят: в особой обстановке. Но сам я не знаю, просто с чужих слов, у нас ведь многие клялись летом... А ты будешь, как и я. Я не имею права рассказывать об этом претенденту! В общем-то, ты меня не подведешь, я уверен. Это... немножко страшновато, но... Я не имею права рассказывать! - пискнул он, борясь с неистовым желанием выложить другу всю подноготную. - Иначе церемония потеряет свое значение, а этого нельзя допустить. Но ты справишься. Ты же смелый и сильный, тебе будет не трудно. И помни: я всегда готов тебя поддержать. Я с тобой.
  Игорь молчал. Его лицо ничего не выражало. Перед тем, как прийти сюда вдвоем, они заключили небольшое соглашение, причем на нем настаивал Эдгар: Игорь пообещал не выдавать Профессору, что о Братстве Гумитов Эдгар поспешил поведать без предварительных прощупываний и не будучи твердо убежден в согласии Игоря идти той же дорогой. А за это он обещал никому не упоминать того, что самоубийцей был Сеня Шевченко. "А мне все равно", - ответил Игорь все так же равнодушно, но на этот уговор согласился легко, раз для Эдгара это так важно. Эдгар его от всей души жалел и содрогался при мысли о чьем-нибудь самоубийстве, тем более в твоем присутствии, на крыше девятиэтажки. И поэтому не удивлялся такой резкой перемене, происшедшей с Игорем. Он сам вообще, наверное, сошел бы с ума в этой ситуации.
  Как и любое братство, Братство Гумитов не могло обойтись без всяких ритуалов, а ритуалам должны быть предоставлены отдельные помещения, особым образом оформленные и обставленные. Было такое помещение и в гумитском подвале. Оно состояло из двух смежных комнат, одна - совсем маленькая, другая - побольше. Первая была "комнатой Регины", о чем сообщалось непременно шепотом и непременно с оглядкой, как будто их божество могло их подслушать и покарать за излишнюю болтливость, и не добавляли к этому определению больше ни единого слова, полагая, что имя Регины объясняет всё, а если и не объясняет, то со временем станет понятно, а "мое дело сторона". Вторая комната - собственно святилище - представляла собой совершенный мрак. Уже побывавшие там свободно говорили о ней, и вход туда не был закрыт, но церемонии нагоняли на простых смертных такой страх, что по доброй воле туда никто не заглядывал. Электрическое освещение там отсутствовало, и не было окошечка даже в смежные комнаты или коридор, поэтому никто точно не знал, как святилище выглядит. И уж тем более только верхушка Братства знала, что попасть туда можно было либо из комнаты Регины, либо из общего зала, либо из кабинета Профессора. Да и кого здесь могли интересовать такие подробности? Сюда люди приходили не за вопросами, а за готовыми ответами на собственные вопросы, которые незамедлительно и получали.
  - Смотри, смотри, - зашептал Эдгар Игорю на ухо, - как опоздал Валера Бабин! Пропустил проповедь, на твою клятву чуть не опоздал. И выглядит он... не очень... Заболел, что ли?
  Игорь неохотно посмотрел в ту сторону и вздрогнул. Мальчишечка, всего на год или два моложе их с Эдгаром, до невероятия напоминал своим видом Сенечку Шевченко, хотя внешние данные у них не во всем совпадали. Валера Бабин держался как побитый пес, вытянув шею и почти постоянно свесив голову. Его глаза либо воровато шныряли по сторонам, либо останавливались и смотрели в никуда. Он отшатывался от всех, кто к нему приближался или даже просто поворачивался. Сходство с поведением Сени Шевченко было разительно. Игорь увидел его сразу и не удержался от гримасы.
  - Что с тобой? - спросил Эдгар.
  - Как он... похож... - выдавил из себя Игорь.
  Эдгар проследил за его взглядом:
  - Кто? На кого?
  - На Сеню Шевченко... - прохрипел Игорь.
  Эдгар пригляделся и согласился:
  - Да, что-то есть... Но это он такой сегодня, а обычно он бывает совсем другой. С ним, наверное, что-то случилось, скорее всего - заболел... простудился... Ой, вот уже вышли наши офицеры. Приготовься Игорь, ты сейчас будешь приносить клятву. Ты только не бойся, все хорошо, я всегда за тебя переживаю, я всегда с тобой...
  Лихорадочная речь его перешла в какой-то лепет, почти вовсе не связанный с действительностью, он затрепетал и вцепился в руку Игоря - то ли поддерживал друга, то ли сам защищался. Игорь огляделся. Офицера он увидел одного, тот подошел к Игорю и положил руку ему на плечо. Эдгар в сильном смятении отступил и даже зажмурился, а претендент так и не вышел из своего равнодушного состояния. Между тем так называемый "офицер" мог вывести из равновесия и более крепкие нервы - высокая фигура в одежде, как у старинных католических монахов, как у представителей инквизиции, черный просторный балахон до самого пола с широченными рукавами и капюшоном, скрывавшим лицо. В общем, традиционный ритуальный наряд подобных братств. На шее у фантома висел зловещий знак - человеческий череп размером с куриное яйцо, а на поясе - еще более зловещий знак в виде длинного тонкого кинжала в причудливо разукрашенных ножнах и с причудливой узорчатой рукоятью. В полумраке подвала такой персонаж мог бы довести до истерики впечатлительного человека. Но Игоря теперь уже мало что впечатляло.
  Крепко держа претендента за плечо, офицер повел его в святилище. Толпа хлынула следом и окружила дверь в святилище. Тут же остановились и офицер с Игорем.
  - Раздевайся до пояса, - приказал офицер.
  Игорь не выказал никакого удивления. Стянул свитер, отдал его Эдгару и стал расстегивать рубашку. Эдгар дрожал от волнения с головы до ног. Ведь поскольку именно он привел сюда новичка, до определенного момента приходилось нести за него ответственность. Соверши Игорь неблаговидный поступок - опозорится обязательно и Эдгар. Он сгреб в охапку доверенные ему свитер и рубашку и оказался близок к рыданиям - дар речи уже утратил и взывал к другу лишь глазами, огромными выразительными глазами эмоционального ребенка.
  Рука офицера легла на обнаженное плечо и крепко сжала:
  - Пойдем.
  Дверь в святилище отворилась. Фигуры офицера и претендента исчезли во мраке, дверь за ними захлопнулась, и во всем подвале стало очень тихо и напряженно. Эдгар поминутно бледнел и покрывался холодным потом, вспоминал свою собственную клятву. Одним словом, он нуждался в поддержке. Если бы сейчас, в самом начале его жизни в Братстве Гумитов, его постигла неудача, он бы этого не вынес. Ему необходимо было поощрение, чтобы он почувствовал стимул к дальнейшему росту. Так что для него действительно наступил момент истины.
  Кромешная темнота в святилище длилась всего несколько минут. Рука офицера на плече регулировала движения претендента. Они остановились посреди комнаты. Ощущение полной слепоты было весьма впечатляющим. Отчетливо воспринимался только запах - ароматы восточных курений, дурманящих и сладких. Вскоре по комнате пронеслось дуновение, и внезапно по периметру квадрата метр на метр на полу вспыхнули толстые розовые свечи, установленные каждая в отдельной плошке, они горели оранжевыми язычками, от колебания которых, казалось, колыхалось пространство вокруг. Претендент оказался в самом центре этого светящегося квадрата. Вдоль стен комнаты выстроились еще десять офицеров, их неподвижные силуэты напоминали призраки готических романов. Перед претендентом стоял сам Профессор в такой же одежде, как и остальные офицеры, но капюшон его был откинут на плечи. Череп на его груди висел металлический, а не пластмассовый или костяной. Весь его вид и поведение были рассчитаны на то, чтобы произвести подавляющий эффект.
  Но Игорь не только не был подавлен, он по-прежнему был в состоянии равнодушия. "Надо же, в какой шок попал мальчонка, - невольно подумал Профессор. - Должно быть, тонкая натура, артистическая. Таких можно использовать с толком, если найти к ним правильный подход. Братство было бы поистине золотым дном и удачнейшим бизнесом, если бы все члены Братства были такие же, как он". От этой мысли он чуть-чуть, на мгновение, улыбнулся.
  Братство и в нынешнем его составе является золотым дном.
  - Ты знаешь, зачем нужно было раздеться при входе сюда? - спросил Профессор.
  - Нет, - ответил претендент.
  - Таким образом ты обнажил свое сердце. Теперь я вижу его как на ладони. Ты не боишься этого?
  - Нет.
  - Ты хорошо подумал перед тем, как принял решение вступить в наше Братство?
  - Да.
  - Это изменит все в твоем земном существовании. Ты готов к такому повороту?
  - Я хочу этого.
  - Почему ты выбрал именно наше Братство? Разве нет других организаций, призванных давать утешение страдающим?
  - Я был в церкви, но ничего не получил.
  - Тебе придется активно участвовать в жизни нашего Братства и приносить ощутимую пользу, чтобы тебе представился шанс расти духовно. Слепая вера сама по себе ничего не делает и поэтому у нас не поощряется. Ты понимаешь это?
  - Да.
  - Тебе хватит сил служить Великому Гуми?
  - Надеюсь на это.
  - И ты не боишься?
  - Нет.
  - А почему ты не боишься?
  - А мне все равно.
  Профессор немного помолчал, вглядываясь в претендента в поисках хотя бы чего-нибудь подозрительного, но видел только мальчика, пережившего тяжелейший стресс и еще не вышедшего из глубокого шока. Куй железо, пока горячо. Поэтому наступила процедура произнесения клятвы.
  Профессор вынул откуда-то роскошный кинжал. В свете свечей его клинок горел, как молния. Рукоять была выполнена с редкостным изяществом, украшена каким-то крупным прозрачным камнем, сыпавшим алыми искрами, и красной шелковой кисточкой. Возле рукояти на металле были выгравированы какие-то символы. Зрелище было достойно любования, но на лице претендента не дрогнул ни один мускул, словно он видел настоящие кинжалы при розовых свечах каждый день. Профессор протянул оружие Игорю с рекомендацией:
  - Держи его за острие, ни в коем случае не прикасайся к рукояти, и если уронишь на пол, тебя немедленно прогонят отсюда как не достойного чести стать членом нашего Священного Братства. Ты понял меня?
  - Да.
  - Держи левой рукой.
  Игорь без малейших колебаний протянул левую руку и взял кинжал за конец лезвия, которое было отточено по высшему классу и тут же впилось в мягкую ладонь и пальцы. Кинжал вдобавок был тяжелый, и потому удержать его становилось до невероятия трудно уже с самых первых секунд. Профессор не сводил глаз с претендента:
  - Повторяй за мной: я решил вступить в ряды Священного Воинства Гумитов.
  - Я решил вступить в ряды Священного Воинства Гумитов.
  Игорь смотрел на оружие в своей руке, чтобы ненароком не уронить его и не коснуться рукояти, но лицо его не менялось, и голос оставался ровным.
  - Я клянусь до последнего сражаться за Добро и идти уничтожать Зло в любых его проявлениях, даже если оно с виду кажется Добром.
  Игорь повторял все это послушно и монотонно.
  - Клянусь беспрекословно подчиняться велениям руководителей Братства, которые ближе меня находятся к Великому Гуми и лучше меня знают его волю.
  - Клянусь хранить верность Великому Гуми и делу Добра и идти вперед без всяких сомнений, потому что сомнения оскорбляют Великого Гуми и наносят делу непоправимый ущерб.
  - Клянусь не бояться смерти.
  - Клянусь не покидать Братство Великого Гуми ни при каких обстоятельствах.
  Кровь с частотой метронома капала на пол, некоторые капли попадали на свечи и заставляли их шипеть и даже гаснуть, но Игорь был неумолим.
  - Клянусь выполнять любые приказания руководителей Братства, потому что это приказания самого Великого Гуми.
  - Клянусь не задавать вопросов.
  - Клянусь не выдавать членов Братства и все Братство целиком.
  - Иначе меня постигнет жестокая кара, и я исчезну из вселенной навсегда. Клянусь моей кровью сдержать эту клятву.
  Профессор еще немного помолчал, затем произнес:
  - Очень хорошо.
  Отобрал кинжал и протянул таким же таинственным путем появившийся белый носовой платок:
  - Возьми, завяжешь руку. Итак, ты становишься одним из нас. Сначала ты будешь слушателем, то есть главной твоей обязанностью будет прислушиваться к жизни Братства, осваивать наши правила. Это низшая ступень нашего Братства, но на ней обычно долго не задерживаются - идут дальше и растут духовно. Запомни основную нашу заповедь: всеми силами служить Великому Гуми. Выполняй ее, и у тебя не будет никаких проблем.
  - Да, - ответил Игорь, машинально обертывая руку поданным платком.
  - Тогда можешь идти к другим членам Братства и помни эту клятву всегда.
  С этими словами Профессор отступил на шаг назад и словно растворился в темноте. Будто по мановению волшебной палочки сами собой разом погасли все свечи. Игорь обернулся, не зная, куда выходить. На помощь ему снова пришла рука офицера, который опять взял его за плечо и вывел из святилища.
  При его появлении по Братству прокатилась волна радости. Эдгар облегченно засмеялся, бросился его обнимать и поздравлять, засыпал его вопросами:
  - Ну как? Тебе понравилось? Ты не испугался? Я помню, у меня от страха кружилась голова. Давай, я завяжу тебе руку. Ничего, она быстро заживет. Я уже через три дня снял повязку. Сильно болит? Слушай, ты даже не побледнел. Неужели ты совсем ничего не чувствуешь?
  Игорь не отвечал. Он щурился после пребывания во мраке и не спеша одевался. Эдгара огорчила его холодность, поэтому он вздохнул и замолчал.
  - Я - слушатель, - выдавил из себя Игорь.
  Эдгар готов был заплакать от жалости и ругал себя за бессердечие. Нельзя ожидать болтливого оживления от человека в его состоянии. Конечно, перспективы в Братстве могли бы хоть чуть-чуть растопить лед, но требовать этого подвига от Игоря никто не вправе. Это ерунда, что сильные люди выдерживают любые испытания. Некоторые испытания вообще невозможно выдержать, даже такому сильному парню, как Игорь Белояр. Он пытался спасти Сеню Шевченко, а тот спрыгнул с крыши. Даже слышать об этом ужасно, а Игорь там был. И сейчас, несмотря на этот удар, он пытается кое-как разговаривать, видя, как расстраивается от его молчания Эдгар. Чувствуя свою вину и улыбкой прося прощения, Эдгар помог новичку застегнуть пуговицы рубашки. На платке проступала кровь, но Игорь ни разу не поморщился от боли.
  - Для тебя с сегодняшнего дня начинается как бы испытательный срок, - сообщил Эдгар. - Это очень длительная вещь, ты не переживай, я вот до сих пор в слушателях хожу.
  - Угу.
  - Сейчас мы будем молиться. Всего несколько минут, но Игорь, это потрясает до глубины души! Вот увидишь. Тебе понравится.
  И впрямь, Братство собралось в общем зале. Все начали принимать какие-то странные, расслабленные позы, некоторые опускались на колени, еще кто-то усаживался по-турецки прямо на пол. На помосте опять появился Профессор, уже без черного балахона. Теперь его появление произвело мобилизующее действие, все настроились на нужный лад и приготовились к молитве.
  Это была не традиционная молитва, как ее воображают все при звучании этого слова. Мало-мальский специалист узнал бы в этой молитве обычную практику медитации. Профессор произносил какие-то слова, и без того похожие на заклинания, и при этом так их растягивал на каждом звуке, что и вовсе видоизменял их до неузнаваемости. Паства старательно повторяла все эти звуки и неизбежно погружалась в божественную нирвану. Многие и на самом деле оказывались в глубоком трансе, так что после семи минут такой вот молитвы их приходилось приводить в чувство, а сами они очнуться были не в состоянии. В числе этих счастливчиков был и Эдгар. На него эта практика действовала поистине разрушительно. Он с трудом осознавал реальность, был бледен до прозрачности и еще минут десять никого не узнавал. Профессор давал ему пилюлю, от которой бедняга встряхивался и обретал силы двигаться.
  Молитва была заключительным актом в пьесе под названием "Один день из жизни Братства". После нее большинство их разошлись по домам. Игорь и Эдгар вышли вдвоем на свежий воздух, и им показалось, что они очутились в совсем другом мире. Причем Эдгар был убежден, что лучший мир остался в подвале, а снаружи - только его низкокачественный суррогат. У него все еще подгибались ноги, он был слаб и держался за локоть Игоря. Они немного постояли возле угла и позволили к себе присоединиться молодому человеку по имени Федя. Тот гораздо дольше Эдгара состоял в Братстве и уже находился на следующей ступени его иерархии - носил звание активиста и чрезвычайно гордился этим. Таких, как Федя, Профессор считал рабочими лошадками, но мелкими сошками. Он использовал на полную мощность их качества трудоголика, но ни капли не уважал за патологическое отсутствие задатков лидера.
  - Вот, - извиняющимся тоном сказал Федя. - Профессор приказал мне объяснить новенькому наши правила. Так что пойдем вместе.
  - Как это? - возмутился едва живой Эдгар. - А я? Я что, по-твоему, не смогу как следует объяснить другу наши правила?
  - Профессор приказал, - повторил Федя. - А наше дело - ему подчиняться.
  Это звучало как неопровержимый аргумент. Эдгар тут же вспомнил, что и сам получил все сведения от Феди, а вовсе не от Сени Шевченко, и смягчился.
  - Хорошо. Профессору виднее. Ты же у нас специалист по просвещению новичков. Ну и правильно. Я бы, наверное, и сам запутался в своих объяснениях, а ты - человек опытный, и объясняешь понятно.
  Федя застенчиво улыбнулся.
  - Только можно и я буду слушать? - спросил Эдгар. - Я уже все знаю, но мне все равно интересно. Мне нравится слушать про нас.
  - Пожалуйста, слушай, - согласился Федя. - Это не запрещено. Если я ошибусь где-нибудь, ты меня поправишь. А ты... Тебя ведь зовут Игорь?
  - Да. Игорь Белояр.
  Они медленно шли по тротуару в сторону Подновья. В самом разгаре был апрель, но вечер выдался промозглый, и несмотря на это, они не торопились, выказывая обидное презрение к неблагоприятным погодным условиям.
  - Чтобы понять духовную сущность нашего Братства, тебе надо прочитать эту книгу. - Федя достал из-под куртки обернутое в целлофан красочное издание, повлиявшее на дальнейший путь Эдгара. Игорь подставил книгу под свет фонаря. Рабио Прамен, "Путь свободы к радости".
  - Ладно, - сказал Игорь и засунул том под мышку.
  - Профессор всем новеньким дает ее читать, как будто это Библия, - осмелился хихикнуть Федя, но тут же посерьезнел. - Ты слышал сегодняшнюю проповедь?
  - Да.
  - Это хорошо. Значит, слышал и то, что Профессор сказал после проповеди, насчет того, как нужно выбирать новых претендентов. Для тебя это должно быть особенно важно, потому что ты пока находишься на нижней ступени Братства, но это не освобождает тебя от посильного служения Великому Гуми. И пока единственное, что ты можешь делать для Великого Гуми, это искать новых членов Братства. Другими словами - твоей обязанностью отныне становится вербовка. Ну ты уже слышал, что делать это надо с максимальной осторожностью, чтобы не поставить под удар наше Братство. Не знаю, говорил тебе Эдик или нет, но нам нужно поменьше обращать на себя внимание, иначе милиция воспользуется случаем начать преследования. Поэтому мы вынуждены вести тайную, закрытую деятельность. Имей это в виду.
  - Я понимаю, - сказал Игорь.
  - Итак, сейчас ты должен искать, слушать, смотреть, выбирать, молчать. Если в слушателях ты проявишь себя с наилучшей стороны, то станешь активистом, как я. Отличие то звания слушателя в том, что активистам задания поручают наши начальники или сам Профессор, но и ответственность за выполнение этих заданий намного больше. Мы, активисты, знаем уже о нашем Братстве всё. (Федя был в этом убежден, потому и убеждал в этом других.) И мы, активисты, являемся основной массой нашего Братства.
  Федя перевел дух и проверил, не потерял ли собеседник книгу.
  - На следующую ступень можно подняться только в том случае, если у тебя обнаружатся необычайные способности или подлинный талант. Тогда тебя удостоят особого испытания, очень серьезного, я не знаю подробностей, но после этого ты станешь карателем, это неслыханная честь, и добиваются ее крайне немногие. Карателей посвящает в их звание сам Профессор. И Профессор сам выбирает и проверяет тех, кого решил сделать офицерами. Это самые преданные и опытные люди, обладающие силой, которую дает им Профессор. Точнее, он их учит силе, когда точно решает посвятить в офицеры. Это как бы его кабинет министров, заместители Профессора.
  Федю озадачило долгое молчание новичка, он остановился и заглянул Игорю в лицо, чтобы понять, слушал ли он.
  - Угу, - сказал Игорь. - Дальше?
  Федя облегченно вздохнул.
  - Дальше - сам Профессор. (Тут он суеверно понизил голос.) Во время своих путешествий он много раз видел Великого Гуми и может свободно общаться с ним. Это удивительный человек. Великий Гуми наделил его особой силой, которой нет больше ни у кого. Потрясающе, сам увидишь. Ему нельзя даже возражать, ведь сам Великий Гуми уполномочил его вести такую деятельность. Без Профессора мы не могли бы узнавать волю Великого Гуми, другим офицерам не удается его хотя бы услышать, как они ни стараются. В общем, Профессор - наш пророк, пророк по воле Великого Гуми.
  Тут Федя понизил голос буквально до шепота:
  - Скажу тебе по секрету, он может творить чудеса! И он может одним движением руки уничтожить даже любого из офицеров, прежде чем тот успеет сообразить, в чем дело. Никто больше на это не способен.
  Он приостановился, ожидая выражений скепсиса, но Игорь молчал. Тогда Федя продолжил:
  - Ну вот, про Братство вроде бы все рассказал. Кстати, делу служения Великому Гуми ты должен отдаться целиком и полностью, безоговорочно. И наш опыт показывает: кто не с нами, тот против нас, поэтому будь готов защищаться и нападать без предупреждения. Мы не занимаемся словоблудием, как всякие там церкви и молельные дома, а реально, в повседневности, боремся со Злом. Милиция наверняка сочтет нас воинствующей организацией... Впрочем, может, это и правда. Одна из наших целей - мессианское возвеличение Великого Гуми. Принципы Братства - неукоснительное подчинение Профессору, железная дисциплина и безусловная покорность. Это приближает нас к решению конечной задачи - созданию сверхлюдей, ведь рано или поздно все мы, члены Братства, будем обладать необычайными способностями ангелов Великого Гуми и космическим сознанием. В программе нашего Братства - мы станем элитой которая придет к власти путем добровольного или насильственного распространения нашего Братства по всему миру. Мы спасем мир от Зла! Мы установим служение Добру по всей вселенной!
  Он снова заглянул Игорю в лицо.
  - Угу, - отозвался тот. - Это все?
  - На сегодня да. Книга с собой?
  - Со мной.
  - Ну, тогда до завтра!
  - Пока.
  Федя пошел своей дорогой, а Игорь и Эдгар продолжили путь в Подновье. После объяснений Феди о Братстве Гумитов его лицо выражало лишь слезное умиление, но Игорь на него не смотрел. Они шагали в полном молчании, которое Эдгар боялся нарушить. А Игорь, казалось, был сделан из камня, так мало его трогало все происходящее вокруг. А Эдгар уже не задавался никакими вопросами. Он наслаждался настоящим моментом и тем, что он теперь в Братстве не одинок, рядом с ним его друг, а так, вдвоем, они вдвое сильнее, и им все по плечу. Красота!
  В доме Тимофеевых кое-где мелькали огоньки, но, в общем, там уже привыкли к столь поздним возвращениям непутевого отпрыска, и вполне могли лечь спать без него, если он слишком задерживался. Что касается Нины Белояр, то она отнюдь не привыкла к таким поворотам и мужественно ожидала, когда сын вернется. Свет был включен во всем доме. Нина расхаживала по комнатам, потом садилась за стол не кухне и пила ромашковый чай, потом долго смотрела в окно, потом разворачивалась и снова начинала ходить по комнатам. При этом она курила сигарету за сигаретой, пока не закончилась пачка. Беда была в том, что она не успела заметить, в какой день их настигло это несчастье, когда вдруг Игоря увело куда-то не туда. И с чем это связать, с каким событием, Нина не знала. С избиением отца Александра? Со смертью Сени Шевченко? Или произошло что-то еще, что она упустила?
  И еще одна - главная - беда была в том, что Игорь внезапно умолк, будто произнести слово стало для него невыносимой мукой. Нина даже перерыла литературу по психологии, но там писали давно известные ей вещи и ничего по конкретному случаю.
  Мальчику требовалась срочная помощь!
  Кстати, это не он? Хлопнула калитка, затем - входная дверь. Шарик пару раз гавкнул в знак приветствия. Джудитта навострила ушки и принюхалась, но не открыла глаза, по звуку шагов узнавая хозяина и не проявляя ни малейших признаков беспокойства. Это и правда вернулся Игорь. Он мельком взглянул на мать на ходу и, не останавливаясь, направился к себе в комнату.
  Нина пребывала в изумлении всего мгновение.
  - Игорь! - позвала она.
  Но он уже был в своей спальне, готовился ко сну. Нина вошла.
  - Сынок, нам надо поговорить.
  -Угу.
  Он повесил куртку на гвоздь и начал расстилать постель.
  - Сынок, я понимаю, как тяжело тебе пережить такие потрясения. С отцом Александром ты дружил, с Сеней Шевченко... не дружил, правда, но всегда чувствовал за него ответственность, как за младшего брата. Все это хорошо. Все это правильно. И то, что с ними произошло... не могло не оставить след в твоей душе. Но дорогой, прошу тебя, не пытайся побороть это один. У одного у тебя ничего не получится. Ну, может, и получится, только это слишком трудно, не надо этого делать. К тому же, тебе есть у кого попросить помощи. Ты не одинок, мальчик мой, помни об этом.
  Он молчал и раздевался, чтобы лечь спать.
  Нина с тревогой ждала его ответа, но куда большую тревогу вызывало его упорное нежелание отвечать. Тогда она продолжила:
  - Я волнуюсь за тебя, сынок. Вчера меня вызывали к директору школы. Там я услышала странные новости - ты повадился прогуливать уроки, совсем не выполняешь домашние задания и ведешь себя вызывающе, и даже хамишь учителям. "Как с цепи сорвался", - заявила твоя классная руководительница. То же самое относилось и к Эдгару Тимофееву, но Бог с ним, меня волнует мой сын. Дорогой, так нельзя. Жизнь продолжается, а ты ставишь ее под удар.
  Она сделала паузу, но ответа вновь не дождалась.
  - Игорь, пожалуйста. Я очень хочу тебе помочь. Я знаю, что тебе плохо, как никогда. Прошу тебя, давай поговорим. Вспомни, мы ведь обсуждали с тобой все проблемы, и вместе находили решение. Ты умный мальчик и сам это понимаешь, просто тебе еще не хватает элементарного жизненного опыта, чтобы самому справиться с ударом такой силы. Умоляю, не молчи теперь. Давай спокойно сядем и поговорим, как всегда...
  - Всегда, - неожиданно ответил он, причем с таким сарказмом, что Нина отступила. - И обо всем, не так ли? Да, это наша похвальная привычка: сесть спокойно за стол и за чашкой чая разложить все по пунктикам и, обсосав их как следует, найти верное решение. Изволь. Пункт первый: плевать я хотел на директора, и на классную руководительницу, и на школу.
  - А юрфак в Москве? - опешила Нина.
  - И на юрфак тоже! На кой черт он мне нужен? Пункт второй: мы вовсе не любые вопросы решали вместе. У нас есть одна запретная тема, о которой мы не говорили никогда, хотя необходимость ее подробнейшим образом обсудить давно назрела.
  Нина побледнела и поднесла руку к горлу, словно ее подстрелили. На лице Игоря промелькнуло выражение торжества, он дал его заметить и добавил:
  - Как же мне все это надоело! А если есть что-то, что я не хочу обсуждать? Что это вообще за традиция такая - обсуждать? Отец, наверное, потому и сбежал от тебя, что ты заставляла его обсуждать с тобой все на свете!
  Теперь немота охватила Нину. Она около минуты пыталась что-то сказать, сжимая рукой горло, глаза ее кричали от боли, и вся она стала хрупкая, как стекло. Игорь погасил свет и лег в кровать, насмешливо бросив напоследок:
  - Спокойной ночи!
  Ночь для нее была ужасна. События последних дней проворачивались у нее в мозгу, подобно нескончаемому калейдоскопу, и не было силы хотя бы на их осмысление. Сын прикончил ее без раздумий, без колебаний. Зачем жить, если впереди у сына ничего нет? Зачем жить, если у тебя теперь нет сына?
  Утром получилось так, что они вышли вместе. Она - на работу, он - в школу. Наверху они догнали Эдгара, который тоже шел в школу. Нина поворачивала к другой остановке, поэтому дрожащим голосом попрощалась, как обычно:
  - До вечера, сынок.
  Но он шагал вперед, целеустремленно и отсутствующе. На ее слова он даже не отреагировал, чем поразил Эдгара. Тот воскликнул:
  - Ну ты даешь! Вы что, поссорились?
  - С кем? - спросил Игорь.
  - С тетей Ниной.
  - Не знаю, - пожал плечами Игорь, не останавливаясь и не оборачиваясь.
  Зато Эдгар все не мог опомниться от удивления:
  - Ну ты даешь! Что значит "не знаю"? Она же твоя мама!
  - А мне все равно.
  Радость материнства
  Оформление церкви в деревне Разовка мало-помалу продвигалось вперед. Погода пока не позволяла проводить отделку снаружи, но зато внутри работать было можно. Правда, в тот день ни штукатуры, ни художница к делу не приступали - все-таки воскресенье, праздник. Поэтому на строительных лесах было тихо и никакого движения. Служба давно отошла, а до занятий воскресной школы было еще очень долго. День выдался холодный и солнечный, свет бил в высокие решетчатые окна с вкраплениями разноцветных стеклышек, от чего все внутреннее пространство храма светилось и просвечивалось насквозь. Отделка здесь была в самом разгаре, вещи располагались в живописном беспорядке, ни одна из них не находилась на своем положенном месте, так как везде их могли настичь строительные неприятности в виде пролитой воды, брызгов краски или шлепков штукатурного раствора. Единственное, что было полностью завершено - алтарь и иконостас. Они выглядели в этом временном хаосе весьма причудливо, словно драгоценный самородок, на фоне грязной мешковины. Именно иконостас прежде всего привлек Нину Белояр. Она стояла перед ним очень долго, не сводя с него глаз. Она заостряла внимание на мелких черточках и деталях, чтобы не вспоминать последний разговор с сыном. В храме было пусто. Его атмосфера создавала покой и тишину, которыми можно наслаждаться бесконечно. Нине показалось, будто всю тяжесть реальной жизни она оставила за порогом, точнее, тяжесть сама оставила ее - нечистой силе не место в освященном помещении. Здесь с ней осталась только печаль и, как ни странно, надежда на скорое улучшение.
  К занятиям воскресной школы были приготовлены столы и лавки: четыре небольших стола сдвинули в два длинных, поставили на них два самовара и вазочки для пирожков и печенья. Нина Белояр никогда тут не бывала и оглядывала все с интересом. Особенно ее привлекло изображение Софии, Премудрости Божией, и ее дочерей - Веры, Надежды и Любови. Она задумалась над символичностью этой семьи мучениц, над судьбой этой прекрасной женщины. У Нины внезапно возникла мысль, что вера - это неплохая штука, раз делала из людей такие столпы. Вот у нее, у Нины, нет веры, и при ударах судьбы ей кажется, что все рухнуло, и в мире нет ничего хорошего. А они перед лицом любой беды сохраняли все свои достоинства и даже проявляли новые качества, которые позволяли им подняться над обстоятельствами. Среди них были поистине великие люди. Та же София-Премудрость. Какое замечательное имя! Вот бы Нине получить хоть чуточку ее премудрости... Тогда она и сама знала бы, как ей поступать в трудных ситуациях. А сейчас у нее нет ни веры, ни любви, а есть только капелька надежды, не основанной ни на чем, ни на чем логическом. Она просто есть, и все.
  Взгляд Нины переместился с Софии и ее дочерей на Святого Пантелеймона, и она сделала к нему шаг. Пантелеймон был целителем. У Нины как раз проблемы в этой области, у нее изранена душа, и ей нужна врачебная помощь - наложить на душу швы, обработать антисептиком и перевязать... Нет ли у тебя какого-нибудь чудодейственного бальзама, святой Пантелеймон, чтобы из души перестала течь кровь? Знаешь ли ты, коллега, какое-нибудь эффективное обезболивающее средство для души? Ты знаешь, конечно, но и твои ответы всем известны, они из того мира, который неподвластен материи, а Нине необходима не молитва, точнее, не только молитва, но и действие. Она не привыкла сидеть сложа руки.
  Она пришла сюда не просить совета, не молиться, не исповедоваться. Она пришла просто, чтобы сменить обстановку, отвлечься от плохих мыслей, поговорить со священником - но отнюдь не о своих неприятностях, а на другие, посторонние темы. Или не говорить вообще, а только послушать отца Александра, как он разговаривает со своими прихожанами.
  Староста хорошо знал Нину Белояр, поэтому без лишних слов открыл для нее дверь храма, а сам ушел к себе, заниматься своими делами. Нина была благодарна ему за предоставленное ей одиночество. Следующей иконой был Святой Серафим Саровский чудотворец. При виде этого маленького седого старичка Нина невольно заулыбалась: сотвори чудо, великий старец, пожалуйста, верни моего сына в его колею... Наивно и по-детски просить об этом. Еще наивнее верить в это... Сына вернет в колею нечто совсем иное, надо лишь найти, что.
  А если не вернет?
  От раздумий ее оторвали шаги и голоса, приближающиеся к церкви. Последняя ее мысль была такой страшной, что она даже обрадовалась появлению посторонних. Впрочем, это были не посторонние люди. По крайней мере, одним из них был отец Александр Рудаков.
  Он, с точки зрения врачей, еще должен был соблюдать постельный режим, но, зная характер отца Александра, в этом легко было усомниться. Он опирался на палку, сильно хромал, от ораторских вдохновений начинал задыхаться и кашлять, и на лице его еще оставались синяки и ссадины. Любого другого человека это остановило бы и заставило сидеть на больничном листе, но не отец Александр. Едва выписавшись из больницы, он посетил свою паству в своем храме и, по мере возможностей, приступил к исполнению своих обязанностей. От него ничего другого и не ожидали, не удивились и почти не пытались возражать по поводу его такой вот активности.
  В Разовку и из Разовки его возил на машине сын старосты. В церкви его тщательно оберегали от всяких опасностей прихожане, а дома с него пылинки сдувала матушка Мария. Хотя бы так окружающие пытались его защитить и способствовать его скорейшему выздоровлению. Панику создал неожиданный приезд представителя епархии, где были весьма обеспокоены состоянием разовских дел и подумали было поставить на место отца Александра другого священника. Прихожане в ответ на это подняли такой плач, и тут же предъявили пострадавшего, который без каких-либо нареканий провел службу в присутствии начальства. Епархия признала свои опасения сильно преувеличенными и оставила Разовку в покое, а Разовка вознесла к небу целый букет благодарственных молитв. Без отца Александра они просто не представляли себе свою церковь, а епархия может делать что ей угодно. Староста знал о недоброжелательном отношении вышестоящих к отцу Александру и всеми силами отстаивал его перед теми, кто хотел его сместить, отстранить, лишить возможности помогать людям. Тогда его жизнь потеряет смысл. Он же живет для людей.
  Священник вошел в церковь с какой-то женщиной и сразу прислонился к стене, переводя дух. Нина бросилась к нему:
  - Отец Александр, что с вами? Вам плохо? Здесь есть лавки, пойдемте, здесь есть и стулья, пойдемте, вам нужно присесть. Пойдемте, пойдемте.
  Обе женщины подхватили священника под руки и подвели его к столам. Он плюхнулся на стул и смущенно заулыбался:
  - Со мной все в порядке, милые дамы, я просто устал. Мы пообедали у нашего старосты потом пошли проведать бабу Валю, она разбита параличом и давно не выходит из дома. Ее дети перестали ее навещать, и нельзя оставлять ее на произвол судьбы, она же одичает совсем, если с ней не общаться. Дорогие мои, мне сейчас запрещают много ходить пешком. Я и правда немного устал. Вот, передохну немного и снова буду в форме.
  Он умолк. Женщины пока воспользовались моментом и поздоровались друг с другом. Нина заметила, что спутница отца Александра пришла сюда совсем с другим настроением. У нее был измученный вид, усталые глаза, она была похожа на старуху, хотя по возрасту была не намного старше Нины Белояр. При этом Нине смутно припомнились ее черты, она их где-то уже видела. А женщина Нину не узнавала, не помнила, и вообще, мысли ее были заняты не Ниной. Нина смотрела на нее с сочувствием. Вот у нее наверняка беда так беда, раз ее как будто асфальтовый каток переехал. Так выглядят люди, забитые суетой и постоянными неприятностями до полной потери жизненных ориентиров.
  - Ну вот, я уже свежий, как огурчик, - пошутил отец Александр. - И могу с вами разговаривать членораздельно. Нина, я догадываюсь, зачем вы здесь. Вы не будете возражать, если сначала я выслушаю Полину Михайловну?
  - Конечно же, говорите, - тут же согласилась она. - Надеюсь только, я вас не стесняю.
  Отец Александр и Полина Михайловна одновременно покачали головой в ответ на это. Они еще немного посидели молча, затем священник, невзирая на хрипы в груди, произнес:
  - Полина Михайловна живет со мной в одном доме, поэтому, не будучи верующей и стесняясь приходить в храм, она хотела поговорить со мной дома, но не застала. Ей пришлось идти сюда. Простите меня за такие хлопоты, Полина Михайловна.
  Она растроганно улыбнулась:
  - Какие хлопоты, о чем вы. Видите, сколько у вас срочных дел, я даже не смею просить...
  Он сделал сердитое лицо, и она перешла к своей проблеме.
  - Батюшка, мне очень тяжело. Наверное, за столько лет можно было привыкнуть, но... Недавно вдруг подумала, что умру, если не поделюсь с кем-нибудь этой тяжестью.
  - Вы совершенно правы, - ответил отец Александр. - И я постараюсь вам помочь.
  - Вы хорошо знаете мою дочь, батюшка, Раечку.
  - Да.
  - Но вы здесь недавно и поэтому не знаете, как все начиналось. У нас с мужем не очень счастливо складывалась совместная жизнь. Он был человек болезненный и не любил, когда ему намекали на какие-то физические недостатки, пусть даже неумышленно или случайно. А тут еще мы не могли родить себе ребенка. Мы не знали, в чем причина тому, а он считал это моим упреком в его адрес, хотя, видит Бог, я его любила и делала все, что от меня зависело, чтобы ему было хорошо. Мне и в голову не приходило упрекать его в чем-то. Но я не знаю, должно быть, это судьба. Однажды произошло это чудо. Оно, наверное, могло бы помочь мужу начать жизнь заново, он очень радовался, что наконец-то, скоро он станет отцом, и мы уже выбрали для будущей дочки имя - Раиса, так звали его маму. Да и я сама ждала рождения нашей девочки, я надеялась, что и моя жизнь переменится в лучшую сторону.
  Она помолчала, так как полностью перенеслась в воспоминания о том времени. Молчали и Нина с отцом Александром, боясь ее отвлечь.
  - Какая там лучшая сторона! - горько вздохнула Полина Михайловна. - Муж заболел и умер буквально в одночасье, я не успела даже осознать такой факт. Я осталась одна, с надеждой на рождение дочки, в ней теперь была моя опора и сила. И что же с этой надеждой? Как будто весь мир ополчился против меня! До того момента беременность протекала нормально, а тут вдруг начались какие-то аномалии, какие-то патологии, я не выходила из больницы, чувствовала себя совсем плохо и уже точно была уверена, что умру еще до родов. Наше с дочкой состояние ухудшалось, пока врачи не были вынуждены сделать операцию. Поздно! Девочка, как мне сообщили потом, была уже мертва, когда ее вынесли на свет Божий, а я вот зачем-то осталась жива.
  - Не надо так, - попросил отец Александр. - Во всем, что с нами происходит, есть смысл, просто мы не сразу и не всегда его понимаем.
  - Может быть, - ответила Полина Михайловна. - Вот и я пока его не понимаю.
  - Это пройдет, - сказал отец Александр. - Но ведь у вас есть Раечка. Откуда она взялась, раз настоящая Раечка умерла?
  - Ну откуда в таких случаях берутся дети? Из дома малютки, батюшка.
  - Похвальный, но неосторожный шаг, - заметил отец Александр. - Нельзя принимать подобные решения на эмоциях, потому что от них зависят судьбы других людей.
  - Кроме эмоций, были и долгие раздумья, - возразила она. - В тот момент я жила одна, без мужа, и мне это нравилось - спокойно в доме и на душе. То есть я вовсе не ставила крест на любви, все-таки была не старая и не страшная, но замуж уже идти не хотела. А простой любви ребенок помешать никак не может. Жить одна я была не в силах. Мне была необходима именно Раечка, и в самый прекрасный день в моей жизни я ее получила.
  Она снова замолчала, увлеченная воспоминанием, и на сей раз явно пыталась продлить его. Теперь Нина ее вспомнила. Они часто виделись на родительских собраниях в школе, Раечка училась с Игорем в одном классе. Но лично они так и не познакомились и никогда не пересекались вне родительских собраний.
  - Она сразу стала моей Раечкой. В ней я действительно нашла мою умершую Раечку и посейчас ощущаю ее своей плотью и кровью. Ее присутствие рядом со мной наполняло меня подлинным счастьем. Я не замечала каких-то мелких бытовых неудобств, связанных с появлением младенца. Да и младенцем для меня она никогда не была. Человечек, принцесса, красавица - для меня не существовало понятия ее возраста или чисто биологических данных. Я видела в ней особое живое существо, ни в чем не похожее на всех остальных. Если хотите, я видела в ней свою душу. Она была моим праздником. Малютка - просто прелесть. Шалунья и озорница, ею любовался весь наш подъезд. А уж я как радовалась, не передать словами!
  Полина Михайловна оживилась, и вместе с ней невольно улыбались отец Александр и Нина Белояр.
  - Может быть, именно тогда я чем-нибудь прогневила Бога? - всерьез спросила Полина Михайловна. - Миллион раз я об этом думала и не находила ничего такого... Я ведь не хотела от нее чего-то требовать за свою любовь и ласку, вовсе не хотела, чтобы она сосредоточилась только на мне и не видела больше ничего, и честное слово, не ревновала ее к тем, кого она любила, а радовалась вместе с ней!
  У нее вдруг закружилась голова, она чуть не упала со скамейки. Отец Александр ее подхватил и усадил на место. Нина сбегала за водой, дала попить и смочила лоб и виски. Отец Александр погладил Полину Михайловну по руке:
  - Не надо так волноваться, дорогая моя. Вот что значит носить в себе тяжесть. Неужели вам совсем некому было пожаловаться?
  - У меня есть знакомые, - с трудом призналась она, - но никто из них не пожалел бы меня. Я много раз пыталась поплакаться в жилетку, видела их глаза и останавливалась. Какой смысл открывать душу перед теми, кто ничего не поймет.
  - Очень плохо, - ответил отец Александр. - Отныне имейте в виду: забудьте о моем священническом сане и помните только о том, что я вам друг и всегда готов помочь. Не потому, что это мой долг, а потому, что вы замечательная женщина и заслуживаете лучшей доли.
  Она покачала головой:
  - Не утешайте меня, батюшка. Вот сейчас мне с вами хорошо, и я как будто снимаю с себя камень, но вечером я приду домой, и все будет по старому. И боюсь, никогда уже не изменится!
  Она заплакала.
  - Изменится или нет, мы не можем это знать, - сказал отец Александр. - Все же у вас были счастливые годы, о которых приятно вспоминать, а до их наступления вам было так же трудно, как и сейчас, и тогда вы тоже думали, что ничего не изменится.
  - Вы правы, - согласилась она, уже полностью оправившись от головокружения. - В те годы я была счастлива, а одна моя соседка любит повторять, что за счастье надо платить.
  Нина сделала возмущенное движение, и даже отец Александр не утерпел:
  - Никогда не обращайте внимания на такие глупые слова!
  - Они похожи на правду, - пожала плечами Полина Михайловна. - Однажды моя Раечка стала другим человеком. Не было никаких признаков перемены, я бы их заметила, если бы это происходило постепенно. Нет. Так в телевизоре переключаешь программу: щелк - и перед тобой совсем иная картинка. Я не берусь судить, я не психолог, может, так рано или поздно должно было произойти, только был нужен какой-нибудь толчок. Это произошло рано, к сожалению. Я знаю, есть и моя вина в создании такой ситуации. Многие считают, что я слишком избаловала дочку и этим подготовила почву, задатки так называемые. А толчком послужило, я так думаю, известие, что она приемыш.
  Нина изменилась в лице, отец Александр с хрипом втянул в себя воздух.
  - Я не знаю, кто сообщил ей об этом, - продолжала Полина Михайловна, - да это в конечном счете и неважно. Просто она с того момента перестала относиться ко мне как к матери. Она стала совершенно чужой. До сих пор говорит мне "вы", не зовет ни мамой, ни даже по имени, не смотрит, не улыбается, не разговаривает... Матерь Божья, она ненавидит меня, потому что я не могу дать ей ту жизнь, о которой она мечтает!
  Полина Михайловна заплакала и опустила голову на руки.
  - Верно, - кивнул отец Александр. - Ее очень привлекает сладкая жизнь.
  - А у меня ведь нет знакомств, чтобы продвинуть ее куда-нибудь, в журнал или, может, на телевидение. У меня есть только моя любовь к ней и ласка...
  - Это бесценный дар, - сказал отец Александр.
  - Он ей не нужен. Он, пожалуй, даже мешает ей.
  - Со временем она его оценит, потому что никто, кроме вас, ей этого не даст. И без любви матери человек просто не проживет, даже если будет богат и устроен. Без материнской любви он не получит счастья. Любовь матери нельзя отвергнуть безнаказанно.
  - Ох, нет, батюшка, не надо! - испугалась Полина Михайловна. - Ну за что ее наказывать? Она ведь сирота. Кто из нас не мечтает улучшить свою жизнь? Это ведь не грех! А я действительно не могу ей помочь. Я поддержу ее всегда и во всем. Она - моя гордость. Вы же ее знаете, батюшка. К тому же, она еще ребенок. Повзрослеет и сама все правильно поймет.
  Помолчала и с застенчивой улыбкой добавила:
  - Она меня точно поймет и простит, когда у нее родятся свои дети.
  Отец Александр только качал головой.
  Ему все было ясно с семьей Беловых и до этого разговора. Он услышал примерно то, что и ожидал услышать, за исключением, пожалуй, новости об удочерении.
  - Все это мне понятно, - сказал он мягко. - Но почему вы позволили сесть себе на шею и высосать все соки? Почему вы потакаете ее капризам и не настаиваете на своем, когда это в ее же интересах?
  Она снова заплакала:
  - Я не могу!
  - Почему же?
  - Чтобы она не подумала, что я от нее требую благодарности за удочерение, и вообще... что я отношусь к ней как к не родной дочери. Я ничего от нее не требую, батюшка, я не заставляю ее любить себя, я постоянно боюсь сделать что-нибудь не так и отдалить ее от себя еще больше. Но я все равно люблю ее и жалею. Она же моя девочка. Моя Раечка. Я люблю ее не за то, как она ко мне относится, и не за то, какая она, а за то, что она есть. Это я должна быть ей благодарна за счастье в моей жизни, а не она мне за мои венные неудачи...
  От слез она уже не могла продолжать и замолчала.
  Отец Александр все качал головой. Она действительно очень хотела вложить в Раечку свою душу, но у нее не получилось. Трудно сказать, почему. И менять ситуацию в этом плане уже поздно. Полина Михайловна никак не подготовила девочку к трудностям жизни, и той придется приспосабливаться к этим трудностям самой. Она-то сумеет приспособиться, но какой ценой...
  Внезапно Нина Белояр протянула к Полине Михайловне руку и повернула к ней лицо, всё в слезах:
  - Дорогая моя, дорогая моя Полина Михайловна, послушайте меня, не расстраивайтесь! Вы великая женщина. Перед вашим приходом я разглядывала тут иконы и думала, какие это были гиганты. Так вот, вы - одна из них, хотя и сами об этом не догадываетесь.
  - Ну что вы, - возразила Полина Михайловна, напуганная этим обращением и одновременно польщенная.
  - Да! - воскликнула Нина. - Если бы я услышала ваш рассказ всего лишь неделю назад, я не поняла бы ни слова. Я не бесчувственная, но просто людям счастливым труднее проникнуться чужим несчастьем.
  - Это неправда! - горячо возразил отец Александр.
  - Это мое ощущение, - ответила Нина. - Когда я шла сюда, я вовсе не собиралась говорить о себе и о своих проблемах, но Полина Михайловна, вы меня так тронули, что я не могу безучастно смотреть на ваше горе. Выслушайте меня...
  - Нина, не стоит этого делать, - предостерег отец Александр.
  Она на него и не взглянула.
  - ... и верьте в лучшее.
  - Нина, подумайте о сыне, - еще раз предостерег отец Александр.
  Она жестом попросила его не вмешиваться.
  - Неужели для меня может быть еще что-то хорошее? - вздохнула Полина Михайловна.
  - Может, - твердо произнесла Нина. - И будет. Я это знаю, потому что и сама была так же несчастна, как вы, а потом так счастлива, как вы, наверное, никогда не были. Вы хотите убедиться в этом?
  - Да! - с готовностью ответила Полина Михайловна.
  - Нина! - умоляюще сказал отец Александр.
  - Тогда выслушайте меня. Моя жизнь почти не похожа на вашу. Мы с мужем жили душа в душу. Мы с ним были как единое целое. Он был прекрасен. Внешне и внутренне. Я им восторгалась, я ему удивлялась, я на него не дышала, я смотрела на него снизу вверх. Удивительнейшая личность, принципиальнейшая прямота и честность во всем и всегда. Вы немного похожи на него, отец Александр, если бы не ваша мягкость. Мой муж был человек жесткий, мне частенько приходилось с этим бороться, но именно эта жесткость придавала цельность его натуре, надежность, уверенность в завтрашнем дне.
  - Вы и сама такая, - заметил отец Александр.
  Она грустно покачала головой:
  - Нет. То есть ко в чем я, конечно, стала его напоминать... потом. А тогда я обвивалась вокруг него, как плющ вокруг могучего дерева, и ни о чем больше не думала. Я даже паразитировала на нем. А что? Он позволял мне делать это, со снисходительной усмешкой, он мог себе и мне это позволить. По сравнению с ним претендовать на какую-то силу характера - смешно сказать, право. Ведь он бы человек с большой буквы.
  Отец Александр, знавший эту историю, закрыл лицо руками. Полина Михайловна улыбалась:
  - Да, рядом с таким человеком можно быть счастливой, но, наверное, жить с ним было трудно.
  - Очень трудно, - подтвердила Нина. - А я и не искала легких путей, поэтому была невероятно счастлива.
  Полина Михайловна несколько раз кинула головой в знак того, что разделяет такое мнение.
  - Он с необычайной требовательностью относился к окружавшим его людям, это правда. Но он имел на это полное право, так как и от себя он требовал подлинной безупречности. Его любовь я хранила как драгоценность и поклонялась ей, как идолу. "Моя любовь подобна солнцу" - такие слова говорил он часто, и моя любовь тоже была подобна солнцу. И знаете, Полина Михайловна, такое безудержное счастье, видимо, и в самом деле наказуемо. Для того, чтобы мы не забывали о нашей грешной земле, наверное. Тут мне логика Господа Бога непонятна. Ведь грешной земле было бы гораздо больше пользы, если бы здесь остался он, а не я.
  - Мы не можем судить об этом раньше времени, - возразил отец Александр твердо.
  - Выходит, он умер? - огорчилась Полина Михайловна.
  - Да. Физически он мертв и похоронен. Но я никогда не смирюсь с этим. Он не просто умер. Он был у меня отнят завистливыми людьми и обстоятельствами. Они не простили ему его высоты и силы. Уничтожить его они могли только таким способом, так они его боялись. Он исчез из нашей с ним жизни так стремительно, что я первое время не осознавала ничего, кроме шока, как будто надо мной пронесся ураган и смел все на своем пути, а я осталась жива и ничего не узнаю вокруг себя. Я не представляла себя без него. Кто я была без него? Ноль без палочки. А тут еще и выяснилось, что у меня будет ребенок. По правде, сначала мне это было безразлично. Я ничего к ребенку не чувствовала. Ну, будет и будет, Бог с ним, мне-то какое дело, у меня беда, муж умер. Сейчас мне стыдно об этом вспоминать, особенно учитывая дальнейшие события. Обстоятельства были такие неблагоприятные, словами не передать. Самая настоящая травля. Я была вынуждена менять место жительства. Я переехала в тот район, где меня никто не видел и не слышал о моем существовании. У меня оборвались связи со всеми родственниками, о чем я до сих пор ни разу не пожалела. Кому нужны родственники, которые отворачиваются от тебя в трудную минуту! Мне пришлось сменить работу и даже специализацию, чтобы удержаться на новом месте. Все это я делала на уровне инстинкта, не осознавая, заем мне надо стремиться выжить, когда мужа уже нет со мной. Как и вы, Полина Михайловна, я осталась одна в мире.
  - Мне было легче, - сказала Полина Михайловна. - Меня родственники не бросали на произвол судьбы. А ваш ребеночек?
  - Мой ребеночек родился в положенный срок и без всяких осложнений. К тому моменту шок начал походить, и я жила в состоянии постоянного ужаса. Вокруг меня установился непроглядный мрак. Я знала, что муж мертв, но ждала его по вечерам домой, готовила для него его любимую еду, разговаривала с ним, спрашивала совета, делилась новостями. Запоев, правда, не было, но зато курила я, как паровоз. И внешне я стала, помню, вылитая мумия, посмертная маска. Все на свете мне опротивело. Горе подкосило меня под корень, Полина Михайловна.
  - Понимаю, - прошептала Полина Михайловна.
  - И тут появился малыш. Замечательный, крепкий, хорошенький малыш. Мой свет в конце тоннеля. Мой луч света в темном царстве. Мне стало для кого жить. Я прекратила себя жалеть и ныть о своем несчастье. Наступили очень несладкие дни, но ведь у меня был малыш, и значит, жизнь продолжалась. Постепенно наши будни наладились. Я научилась радоваться радостями сына. И знаете, чудо рождалось на моих глазах, как цветок из бутона - слишком уж был похож на своего отца мой мальчик. Будто это второе воплощение мужа на земле. С каждым днем моя судьба становилась все светлее и светлее, пока наконец для меня не взошло новое солнце - мой сын. Он не просто походит на своего отца, он намного, намного лучше. Настолько лучше, что я иногда сомневаюсь в реальности его существования. Ведь так бывает только в сказках. В отличие от вашей дочери, Полина Михайловна, он меня очень любит, бережет, заботится обо мне. О таких детях все мечтают.
  - Вы заслужили это, добрая женщина, - сказала Полина Михайловна.
  - Нет, я не сделала ничего, чтобы именно мне досталось это счастье. Судьба - так считаю я. Другого объяснения у меня нет. Но я боялась быть счастливой, потому что хорошо помнила, чем завершилось мое предыдущее счастье. Вот отец Александр называет это суеверием. Думайте как хотите, отец Александр. Условный рефлекс, как у собаки Павлова. Я все-таки была счастлива с мужем, счастлива несказанно и с сыном, хоть и боюсь... Боюсь потерять его, как потеряла мужа.
  - Ерунда, - не утерпел отец Александр. - Ваш сын еще слишком юн...
  - Отец Александр, - она не дала ему договорить. - Потерять мальчика можно очень легко, в любой момент. Сейчас я чувствую это всеми силами души. Приходит расплата за мое второе счастье.
  Тут он начал догадываться, в чем дело:
  - Минуточку. Вы хотите сказать, Нина, что с Игорем что-то случилось?
  Она не успела отвернуться, и слезы появились у нее на глазах.
  - Я не знаю, отец Александр. Если уже не случилось, то может случиться.
  - Это связано с последними нашими происшествиями? - уточнил отец Александр.
  - Скорее всего, да. Ведь он вас очень уважает, а Сенечка... Боже мой, мне страшно даже подумать о том, как ему было там, на крыше. Видите ли, Полина Михайловна, на батюшку недавно напали хулиганы и чуть не убили, а на следующий день его одноклассник спрыгнул с крыши у вас во дворе.
  Удивленная Полина Михайловна уже не находила слов, а только кивала головой.
  - После нападения на вас, отец Александр, он целую ночь не спал, такой удар получила его вера в справедливое устройство мира. И вот сразу после этого... Он был на крыше и пытался спасти Сенечку Шевченко от смерти, но не успел его схватить. Представьте же себе, в каком он оказался состоянии, мальчик в неустойчивом возрасте, мальчик, который не переживал на своем веку никаких серьезных потрясений. Меня его нынешнее поведение пугает - примерно такое же, как у вашей дочери, Полина Михайловна. Я действительно боюсь за него, дорогие мои. Никогда раньше ничего подобного не было. Наша любовь и доверие помогали нам справиться с любыми неприятностями. Пока мы были вместе, все трудности были нам нипочем. А теперь мы не вместе, к сожалению. Он ведет себя как чужой. И первая же моя попытка вернуть все в прежнее русло закончилась крахом.
  - Вы с ним говорили? - спросил отец Александр.
  - Пыталась. В тот день - в четверг - мне позвонил на работу директор школы и вызвал на ковер. Это было ужасно. Он очень хорошо учился, хотел поступить в институт в Москве. И тут мне сообщают, что он пропускает много занятий, не готовит домашнее задание, вообще отбился от рук. Я забеспокоилась, в том смысле, что вот и мне предстоят прелести переходного возраста. Но дело было намного сложнее. Он сначала совсем не хотел мне отвечать. А потом сказал, как ему все надоело, и он больше не будет хорошим мальчиком, и...
  У нее сорвался голос, и он замолчала.
  Ее уже не оскорбила бы их жалость.
  - И еще он обвинил меня в том, что его отец оставил нас.
  Отец Александр выглядел растерянно.
  - Не может быть, - пробормотал он. - Этого просто не может быть.
  - А вы еще не рассказывали ему об отце? - поинтересовалась Полина Михайловна.
  - Нет. Не было подходящего момента, да и, если честно, обстоятельства его смерти требуют особого подхода, ему еще рано знать это.
  Отец Александр все не мог прийти в себя:
  - Нина, этого не может быть. Вы ошиблись.
  - Если бы, - усмехнулась она с горечью. - Я бы очень хотела ошибиться.
  Отец Александр закрыл глаза и задумался. Женщины держались за руки через стол и делились друг с другом своим сочувствием.
  - Нина, - с беспомощной настоятельностью еще раз спросил отец Александр, - вы точно не ошиблись?
  Она не повела и бровью на его жалкий лепет.
  - Ну не может этого быть! - воскликнул отец Александр.
  За окнами смеркалось. Пространство внутри храма стало серым и непрозрачным, три фигуры, сидящие за столом, напоминали своей неподвижностью группу статуй. В воздухе ощущалась сырая прохлада апрельского вечера. Но, несмотря на столь очевидные метаморфозы, время здесь будто остановилось, храм будто находился вообще вне какого бы то ни было времени. Попадая в атмосферу храма, человек переносился в другое измерение, с совершенно другими законами бытия, которые можно прервать, но нельзя изменить.
  Дети верующих уверены, что здание церкви - это кусочек неба, перенесенный на землю.
  Оттуда всех трех извлек староста. Он пришел, чтобы предупредить священника о скором начале занятий воскресной школы, включить свет и самовары. Внезапно зажженная люстра прямо над столами заставила собеседников зажмуриться от яркости и вернуться к действительности.
  - Извините меня, пожалуйста, - произнес староста. - Я думал, батюшка, вы один. Уже скоро будут собираться на воскресную школу.
  - Да, - ответил отец Александр. - Мы уже заканчиваем. Или, может быть, вы останетесь?
  Посетительницы в ответ на это спохватились, что уже поздно, засобирались домой. У них было много забот и хлопот дома - уборка, приготовление еды, и у каждой еще трудный ребенок. Отец Александр, не слушая их возражений, встал и проводил их до самой калитки. Там он их попросил:
  - Давайте постоим, я отдышусь и скажу вам кое-что на прощанье.
  Они остановились и невольно прислушались. Был чудесный вечер, прохладный и тихий, на ясном небе розовела заря. Начиналась настоящая, зеленая, цветущая весна.
  Отец Александр глубоко вздохнул и приступил к напутствиям.
  - Полина Михайловна, дорогая моя. Мне очень, очень жаль, вы живете на износ. Не надо позволять дочери садиться вам на шею и эксплуатировать. Раиса, к сожалению, не имеет понятия, как отличить добро от зла. Возможно, это недостатки воспитания, возможно, переходный возраст. Надеюсь только, что исправить дело еще не поздно. Но для этого необходимо брать ситуацию в свои руки и прекратить практику паразитирования на вашей святой доброте. Раисе давно пора узнать, кто в доме хозяин.
  Полина Михайловна огорчилась до слез:
  - О чем вы говорите, батюшка! Да разве же я смогу!
  - Вы должны это сделать.
  - Да у меня и сил не хватит на это... - робко отбивалась она.
  - Иначе она окончательно выйдет из-под контроля и может натворить много бед. Полина Михайловна, миленькая, вы поймите, это ведь для ее пользы. Пока ее можно развернуть в другую сторону, но если не получится, то мы ее просто потеряем в бездне сладкой жизни.
  - Я не смогу...
  - Но кто же сделает это, кроме вас, Полина Михайловна? Ведь она для вас дороже, чем для кого бы то ни было. И кроме вас, никто не захочет ее спасти. Она больше никому не нужна.
  - Я понимаю всё, батюшка. Но я не смогу. Я хочу, но... когда ее вижу...
  Она вздохнула.
  - Я вас не заставляю, Полина Михайловна, - мягко сказал отец Александр. - Я знаю, она намного сильнее вас и теперь, скорее всего, не станет вас слушать. Она нашла себе какие-то другие авторитеты. Полина Михайловна, я вас очень прошу, не совершайте над собой насилия. Мне гораздо более жаль вас, чем Раису. Рано или поздно она все равно придет к правильным выводам. Но перед этим жизнь основательно потреплет ее и научит уважать то, что достойно уважения. Согласитесь, Полина Михайловна, уроки матери для вашей Раечки будут приятнее, чем уроки жизненного опыта.
  Она снова вздохнула.
  - Идите с Богом, дорогая Полина Михайловна. И умоляю еще раз: поберегите себя. Ради своей Раечки. И никогда, никогда не думайте, что зря проживаете свою жизнь. Это неправда. Именно ваша-то жизнь и имеет смысл, в отличие от жизни вашей дочки.
  Она слегка улыбнулась. Его ободряющий тон еще усилил в ней надежду на то, что все однажды повернется к лучшему.
  - Для меня у вас тоже есть наставление? - шутливо осведомилась Нина.
  - Да, конечно.
  Но отец Александр не воспринял шутливости и отвечал серьезно.
  - Тогда, Полина Михайловна, подождите меня, пойдем вместе.
  - Хорошо.
  Для Полины Михайловны он легко нашел нужные слова, а вот Нина его порядком озадачила. Поэтому он долго молчал и колебался перед тем, как произнести:
  - Ниночка, то, что вы мне сегодня сказали, звучит очень странно. По крайней мере, я этого не ожидал. Я знаком с Игорем не так давно, но мне кажется, изучил его характер и даже мог бы прогнозировать его поведение в той или иной ситуации. Игорь у вас очень сильный и умный мальчик, вот я и не ожидал... Ниночка, вы же и сами знаете его душу до тонкостей. Он, без сомнения, умеет держать удар. Просто, видимо, он еще не сталкивался со смертью лицом к лицу, и она его потрясла. По большому счету, конечно, он не должен был... Впрочем, о чем это я, разве его остановишь в движении. Нина, я в вас верю. Игорь приспосабливается к своему новому мироощущению, осмысливает по-новому те вопросы, которые он когда-то уже осмысливал. Но это, конечно же, ненадолго. Скоро все вернется на свои места.
  - Надеюсь на это.
  - С другой стороны, мы с вами слишком придираемся к поведению Игоря. Он приучил нас к своей силе, а ведь нельзя требовать от мальчика, который увидел собственными глазами смерть, чтобы это прошло для него бесследно.
  - Да, - согласилась Нина, но при этом с заметным трудом удержалась от слез.
  Он беспомощно покачал головой:
  - Ниночка, я не имею никакого влияния на вашего сына, он - личность самодостаточная. Выражаясь образно, он получил ранение, но время вылечивает и не такие серьезные раны. Все наладится. Я догадываюсь, у какой иконы вы задержались дольше всего, и это правильно. Вера, Надежда, Любовь и мать их София. Символичность есть, но дело не в этом. Именно вера, надежда и любовь помогают людям противостоять любым жизненным невзгодам. Это элементарно, но люди почему-то считают это красивыми словами, а не руководством к действию, и вполне искренне удивляются все новым и новым непреодолимым трудностям. Вы меня понимаете?
  - Понимаю.
  - Не расстраивайтесь из-за временных неприятностей с вашим сыном. Впереди у вас свет, Ниночка, так что смотрите вперед.
  - Обязательно.
  - Ну, идите с Богом, милые женщины, и берегите себя.
  - До свидания, отец Александр, - почти в один голос попрощались с ним милые женщины и отправились домой.
  Он хотел проследить за ними, хотя было уже темно, до первого поворота, и перекрестить их фигуры, и прочитать им вслед молитвы, однако у него не было сил стоять, дыхание хрипело, как гидронасос, и вообще он чувствовал себя нехорошо. Рассказ Нины об Игоре его изумил и встревожил. Будет о чем подумать после занятий в воскресной школе. На Игоря это не похоже. Зачем он так жестоко обошелся со своей матерью, которая не виновата в трагедии с Сеней Шевченко? Если бы об этом рассказала не сама Нина, он бы и не поверил таким бредням. Он действительно не имел никакого влияния на Игоря, и кроме того, у него не было права вмешиваться, но с мальчиком надо поговорить и все выяснить.
  Из церкви вышел староста, обеспокоенный долгим отсутствием священника, и помог ему доковылять до стула. На увещевания, что следует поостеречься, ради своих прихожан, и не ставить под удар здоровье, отец Александр лишь отмахивался. Что значит здоровье, когда вокруг творятся такие безобразия!
  Игорь - мальчик не только сильный и умный, он еще и чуткий, неспособный сознательно причинить боль даже кому-нибудь постороннему. Как же так получилось, что он сделал больно своему самому дорогому человеку? Отец Александр был взволнован не на шутку. Потому и урок в воскресной школе он провел с излишней эмоциональностью, которая отнимала у него еще больше сил, чем физическая нагрузка, и удивляла его слушателей.
  На следующий день Нина Белояр ушла с работы в обед, попросив приятельницу заменить ее, если возникнет такая надобность. А сама пошла на кладбище, где был похоронен ее муж.
  С детства она не любила бывать на кладбищах, пользовалась любым предолгом, чтобы отлынить от посещений могил родственников, на чем настаивали ее родители, люди традиционной, старой, строгой закалки. Когда в календаре наступал отведенный для этого день, они всей семьей навещали усопших, всех, в порядке очередности их старшинства и умирания. Это служило поводом для ностальгии по прошедшим временам, которые, как известно, всегда на расстоянии кажутся лучше нынешних. Воспоминания эти затрагивали абсолютно все стороны семейной жизни, абсолютно всех членов семьи, разрастались вширь и вглубь и топили импульсивную Нину, как Мировой Океан. На нее гнетущая тишина и торжественность кладбищ действовала отнюдь не возвышенным образом, наоборот, после их посещения она заболевала и долго приходила в себя. Даже в самых сокровенных мыслях это не являлось неуважением к мертвым, но наказание все равно последовало: теперь она вынуждена регулярно приходить на кладбище, на символическое свидание со своим мужем.
  Это были тяжкие свидания. Перед ними она не могла спать и есть, а после них чувствовала себя совершенно разбитой. Она как будто действительно соприкасалась с мужем, ощущала его присутствие и участие в ее делах. И ей не хотелось с ним расставаться, и приходилось все-таки уходить, и мучительно ожидать следующего раза. Сгоряча она восклицала:
  - Скорее бы и мне умереть, что ли! Он нужен мне, Господи! Я не могу без него!
  Потом стыдилась этих приступов слабости.
  Могила Белояра Вадима Владимировича выделялась среди других могил ухоженностью и аккуратностью. Нина не допускала беспорядка ни в чем, что касалось ее мужа. Простой белый памятник всегда был без единого пятнышка грязи, золотые буквы на мраморной плите обновлялись каждую весну, ни мусоринки на асфальте, вазочка с букетиком, и весь год цветут живые цветы, от снега и до снега. Нина прочитала много книжек и журналов по цветоводству, чтобы рассчитать цветение на весь год. Как только появлялись проталины, под яркими весенними лучами распускались мелкие звездочки мать-и-мачехи, и до поздней осени цвели дубочки и астры. Нина ухаживала за могилой с любовью и лаской, с которыми она ухаживала бы за живым мужем, если бы он вдруг заболел.
  С неизменным трепетом она приближалась к белоснежной ограде, гвоздики в ее руках дрожали, в глазах застыла боль. Скамеечка тоже была выкрашена в белый цвет. И вся могила была очень чистая и светлая, словно от нее исходило сияние. Для Нины это было сияние правды. Она вошла в ограду, поставила гвоздики в вазочку, поздоровалась с мужем.
  - Добрый день, Вадик. Я соскучилась, пришла к тебе... и еще мне так тяжело, если бы ты знал! Можно, я поплачу? Не сердись...
  Она достала из кармана платок и начала плакать, изо всех сил, с горечью, и эти слезы не приносили облегчения. В горле стоял ком. Как всегда, нахлынули воспоминания, из которых невозможно было выбраться, как из лабиринта Миноса. Причем это были не просто воспоминания, а она словно переносилась целиком в прошлое и переживала его заново. Когда она впервые увидела Вадима, например, она потеряла голову от восторга, и теперь при воспоминании об этом она испытывала то же самое. Это случилось на остановке автобуса, в давке у Нины порвался пакет, стопа библиотечных книг рассыпалась по луже и мгновенно была затоптана. Пока не уехал автобус и не рассосалась толчея, она не добралась до них, а потом вдруг оказалась один на один с образовавшимся на их месте месивом. Все остальные старательно делали вид, что не замечают ее, а она глотала слезы и дрожащими руками извлекала из лужи остатки книг. Неожиданно рядом с ней кто-то присел, произнес: "Ну и варварство, давайте помогу", протянул ей новенькую спортивную сумку и принялся складывать туда мокрые грязные обрывки. Она недоверчиво взглянула на него... и тут же попала в плен, так как молодой человек был хорош на загляденье, светловолосый и темноглазый, высокий и крепкий, как дерево, он смотрел на нее с открытой прямой улыбкой... Точно такой же почти и Игорь, только ниже ростом и с темно-русыми волосами...
  А ведь перед свадьбой жених ее еще и украл! Ему надоели советы всяких свах насчет того, как ему назавтра предстоит выкупать невесту, да искать ее среди подставных невест, да не прикасаться к ней, да не смотреть на нее до тех пор... Он с определенного момента уже перестал прислушиваться, а ночью ухитрился проникнуть в охраняемый братьями и сестрами дом и увести ошеломленную такой дерзостью Нину в домик, заранее подготовленный для молодых... После этого он был для нее надежной защитой и опорой в жизни, стеной, за которую не смела проникнуть ни одна неприятность.
  А потом... потом... о нет!
  Плач ненадолго перешел в рыдания. Нина уткнулась лицом в ладони. Судьба обставила смерть мужа таким образом, что не оставила для вдовы никакого просвета, только холодную пустыню и тоскливо воющий ветер - одиночество. Наличие будущего сына в такой буре было обнаружено далеко не сразу, и он при всем желании не являлся Вадиком...
  Нина оторвала руки от лица и взглянула на фарфоровую фотографию мужа.
  - Вадик, это ужасно. Я не могу справиться сама. У Игоря началась черная полоса, ему нужна помощь, но он не хочет ее получить! Он стал совсем чужой. Я боюсь... Я не узнаю его, он так изменился, Вадик, это просто невозможно! Помоги мне, пожалуйста.
  В эту минуту из-за плотных серых облаков вдруг вырвалось белое апрельское солнце и озарило могилу своим белым светом, так что не осталось ни одного темного уголочка, Суеверный человек счел бы это благоприятным ответом покойника на обращение к нему вслух.
  Нина еще немного посидела на скамеечке, успокаиваясь, вытирая глаза - это была вытягивающая из нее все силы церемония прощания с мужем.
  - До свидания, Вадик. Я скоро приду еще раз.
  Когда она выбралась из закоулков кладбища на главную аллею, она издалека заметила знакомую фигуру. Этого человека она не видела уже несколько лет, к счастью, и надеялась больше никогда не видеть. Нина вздрогнула от ненависти, ледяной и тяжелой, как лавина, и поспешила скорее уйти, чтобы он не успел ее увидеть и узнать.
  
  ЧАСТЬ ВТОРАЯ
  Совет в "генштабе"
  Местом встречи был выбран новый домик Осипова в Сормовском районе. Главным образом потому, что там практически сводились к нулю шансы каких-нибудь нежелательных встреч. Осиповы только-только совершили переезд, поэтому в домике все находилось в промежуточном состоянии, так то сам хозяин еще ни в чем не разобрался. На своем месте стояла лишь их кровать. А вокруг кровати и во всех остальных комнатах царил хаос - мебель громоздилась по центру комнат, валялась на боку или лицом к стене, на ней висела всякая одежда и постельное белье, из недр картонных коробок, как из рога изобилия, высыпались кучи самых неожиданных вещей, от кухонной утвари до игрушечных моделей автомобилей. На одной из таких коробок они и завтракали, обедали и ужинали, поскольку обеденный стол переезда не выдержал и развалился на части. Неудобно, но что поделаешь! Будет время - купят новый стол, а пока у них нет даже свободной минутки. Осипов вертится, как белка в колесе, его юная жена устроилась на работу в столовую и теперь привыкает к новому распорядку дня и новой ответственности. Поэтому они очень старались привести свое жилье в порядок по выходным, но ничего не получалось.
  И тем не менее они были счастливы. Это их собственный дом! Настоящий! Значит, они стали настоящей, полноценной, самостоятельной семьей.
  У Осипова был свободный день, у Натки - рабочий. Он постарался как следует выспаться, но не смог. Мысли о предстоящем большом разговоре его будоражили. Он был человек действия и не любил ждать. После завтрака он занялся разбором мебели - ставил ее на ножки и двигал на место. Если Натке не понравится, всегда можно сделать перестановку, а так хотя бы станет просторнее.
  До прихода Максима Булатова он расставил по углам шифоньер, трюмо, буфет и два дивана. Булатов явился даже раньше назначенного срока, так ему хотелось узнать первые результаты начала спецоперации. Они подружились уже с самого начала знакомства, так много в них было общего. Они родились в один год и в одном месяце. Оба считали свою службу призванием и стремились к ней, и еще во время учебы в школе знали, то нужно делать для достижения цели. Оба уже успели отличиться на службе и заработать хорошую репутацию. Оба были полны юношеского энтузиазма и сохраняли кое-какие иллюзии. Булатов как-то сразу и незаметно стал просто Максом и не возражал против этого.
  - Привет, заходи, - обрадовался его приходу Осипов. - Только не на кухню, пожалуйста, там негде даже сесть. Иди в комнату, там я поставил диван.
  Булатов окинул взглядом комнату и засмеялся:
  - Друг мой, у вас дома - как у нас в прокуратуре: когда ни наведайся, никаких подвижек. "Приходите завтра" в масштабах отдельно взятого дома.
  - То есть как это - никаких подвижек? - обиделся Осипов. - А диван?
  Булатов снова засмеялся:
  - Ну, разве только диван... Какая же эта подвижка?
  Следующим пришел отец Александр, опираясь на палочку и тяжело дыша. Осипов специально для него извлек из горы мебели кресло и всем своим видом выразил нейтралитет, но эта его подчеркнутость говорила о том, что этот товарищ ему вовсе не друг. Отца Александра это огорчило, так как он Осипова искренне уважал. Булатов, глядя на них, тонко улыбался. По его мнению, по отношению друг к другу они вели себя как дети.
  С приходом отца Александра Осипов поставил разогреваться чайник.
  Разговор не клеился, они делали банальные замечания, а о главном пока молчали - они ждали еще одного собеседника, без которого говорить вообще было бесполезно. Он задерживался. Все трое каждую минуту одновременно косились на часы, одиноко висевшие на пустой стене, и совсем замолчали. Вскоре на плите засвистел чайник. Осипов заварил чай и начал сердиться. Более впечатлительным отцом Александром овладел страх - как бы чего не случилось непредвиденного, все-таки они затеяли очень опасное дело.
  Но отступать было некуда.
  И ни один из них не собирался отступать.
  Булатов сохранял спокойствие, он вынул из коробки Наткину поваренную книгу и с неподдельным интересом ее листал. Особенно его привлекли рецепты, записанные Наткой собственноручно - эти страницы были заляпаны и закапаны пищевыми продуктами, а пропорции были исправлены-переисправлены, что говорило об интенсивности использования хозяюшкой этих рецептов. Осипов ходил вдоль дивана взад-вперед и злобно сопел. Отец Александр кусал губы до крови и красноречивым взглядом умолял представителей правоохранительных органов что-нибудь сделать, чтобы спасти...
  Атмосфера в доме накалилась до предела, когда раздался звонок в дверь.
  Осипов бросился открывать.
  - Наконец-то! - рявкнул он. - Разве можно заставлять нас так переживать!
  Запоздавший гость снял куртку и вошел в комнату. Осипов снова поставил чайник на плиту и присоединился к остальным.
  - Извините меня, ради Бога, - сказал Игорь Белояр. - Так получилось. Я сегодня дежурил по классу. Забыл, что надо сбежать. Простите, извините. Со мной ничего, ничего не случилось.
  - Я чуть с ума не сошел! - пожаловался отец Александр. - Что ты творишь!
  - А что такое? - поинтересовался Игорь. - По-моему, все идет по плану.
  Булатов сел рядом с ними на диван и отложил рецепты в сторону.
  - Не всё, - возразил отец Александр. - Не всё идет по плану.
  Игорь насторожился:
  - Например?
  Отец Александр не смолчал и выдал сразу то, о чем думал в последние дни:
  - Зачем ты оскорбил свою мать? Она просто убита!
  Игорь посерьезнел.
  - Вот вы о чем, - медленно произнес он. - Так было надо.
  - Что значит "так было надо"? - строго переспросил отец Александр. - Одно дело - изображать из себя плохого мальчика, и совсем другое - быть плохим по-настоящему. Я очень уважаю твою маму, Игорь, и я тебя не понимаю. Я бы еще согласился на обычную сцену, для правдоподобия, но ты перешел все границы. Ты обвинил ее в том, что от вас ушел твой отец...
  У Осипова вытянулось лицо и округлились глаза.
  - ... и это была чрезвычайная жестокость с твоей стороны. Тем более, ты ведь не знаешь, что произошло с твоим отцом.
  Игорь немного помолчал, закрыв глаза, а когда заговорил снова, голос его звучал с жесткостью металла.
  - Я действительно не знаю, то произошло с моим отцом, - сказал он, - это сейчас и не важно. Я надеюсь, никому здесь не нужно объяснять, как я люблю мою маму, и она - самый дорогой для меня человек. Поэтому я должен был обезопасить ее от возможных последствий моей деятельности в Братстве гумитов, обезопасить разом, чтобы никогда не возникло никаких вопросов. Не спорю, это было слишком резко. У меня не было времени, и увы, лучшего способа я к тому моменту не изобрел. А теперь поздно на эту тему распространяться. Когда мы похороним это проклятое Братство, я ей все объясню и попрошу прощения. Думаю, она меня поймет.
  Осипов устроил на одной из коробок чайный столик и в несколько рейсов перенес сюда все необходимое - чашки, блюдца, сахар, вазочку с печеньем и чайники.
  - Давайте не будем углубляться, - попросил Игорь. - Мне не хочется об этом вспоминать.
  Тон у него был не столько просительный, сколько намекающий, так как отец Александр как раз намеревался углубиться и прочесть мораль.
  Булатов положил конец пререканиям:
  - Ладно вам. Как получилось, так получилось, менять что-либо уже нет никакого смысла. Вы же знаете, дело очень сложное и не безопасное, особенно это касается тебя, Игорь. Поэтому тебе и впредь придется импровизировать, чтобы не ставить себя под удар. У тебя карт-бланш, дружок, поступай по своему усмотрению.
  - Его мать здесь ни при чем, - все-таки вставил отец Александр.
  - Вот именно, - опять пустил в ход металлический голос Игорь, чем наглядно показал ему, что этот вопрос обсуждению не подлежит.
  И они приступили к тому, ради чего они, собственно, и собрались.
  - Всё примерно так, как я себе представлял это всегда, - начал Игорь. - Знаете, они собираются у нас же, в Печерах. Улица Новая, дом два, подвал. Осипов, ты много раз видел этот дом - коричневый, там в другом подвале мастерская по ремонту телевизоров, где работает Наткин брат.
  - Угу, - кивнул Осипов.
  А Булатов достал блокнот и ручку и принялся записывать данные.
  - Они собираются там каждый день. Кстати, подвал открыт круглосуточно, но я бы настоятельно не советовал чужакам соваться туда в неположенное время. Иначе они рискуют попасть в разряд пропавших без вести, причем без надежды когда-нибудь найтись, хотя бы в виде трупа.
  - Все так серьезно? - усомнился Осипов.
  - Очень серьезно. Все новоприбывшие проходят строжайшую проверку на благонадежность. И эта проверка, я вас уверяю, сногсшибательной силы. Не подготовленный к ней человек может не выдержать, крышу снесет.
  Осипов недоверчиво покачал головой. Вообще, эта затея с внедрением казалась ему наигранной, он предпочел бы действовать прямо, в лоб, а не терять драгоценное время на собирание фактов. Сеня Шевченко мертв. И отец Александр избит. Какие еще нужны факты? А что касается слишком умных людей, которые морочат голову глупым подросткам и сбивают их с пути, то с такими товарищами Осипов и подавно не церемонился бы. Осипов понимал, что сила ума сродни физической силе, и уже заранее и заочно ненавидел тех, кто, обладая такой силой, использует ее для зла и осознает это.
  Но приказы начальства не обсуждаются, а начальство признало более весомыми доводы Булатова и Игоря и утвердило их план к исполнению. Заминку вызвал лишь возраст Игоря, но тот убедил генералитет и прокуратуру, что и сам со временем будет включен в их ряды, и при поддержке Булатова его назначили на главную роль в этом спектакле.
  Он чувствовал, что должен. Скрюченная фигура Сени Шевченко под безжалостными солнечными лучами демонстрировала ему наиболее вероятный конец Эдгара Тимофеева, а вынуть его оттуда насовсем можно лишь уничтожив Братство гумитов.
  - Новых членов они должны вербовать постоянно, и эта работа не прекращается ни на секунду, - продолжал Игорь. - Но: открываются двери только и исключительно для проверенных и твердо решивших войти. Остальные либо остаются в счастливом неведении, либо их ждет печальный конец, во избежание разглашения Великой Тайны.
  - Значит, организация тайная, - уточнил Булатов, строча в блокноте.
  - Очень тайная и очень закрытая. Вплоть до мелочей, всё в ней направлено на подавление сильной натуры и запугивание слабых. Хотя я сомневаюсь, что сильная натура может туда попасть... Но не буду судить об этом, всякое случается в жизни. Мне большинство способов порабощения стали ясны с первого же взгляда. Там везде стоят курильницы и дымят чем-то ароматным, которое очень нравится, и наверняка содержит какое-нибудь слабое наркотическое вещество и, я уверен, тоже вызывает зависимость, от чего хочется идти в этот подвал снова и снова.
  Он хлебнул чаю и продолжил.
  - Это тоже влияет на обстановку, а обстановка там необычайная. С самого начала, как спускаешься, обостряются все чувства, а мозги, наоборот, размягчаются и тупеют.
  - Психология толпы? - спросил Булатов.
  - В чистом виде. Особенно это было видно на проповеди. Профессор творил с нами, что хотел. Он манипулировал аурой, как цирковой артист, а эмоции Братства буквально носились в воздухе. Никто не оставался в стороне, и никто не испытывал ничего, отличающегося от общих ощущений. Это можно использовать в качестве наглядного пособия.
  - Понятно, - сказал Булатов.
  - Сплошным запугиванием является и ритуал посвящения в члены Братства. Как я понял, это лишь промежуточное посвящение, как бы испытательный срок, для каждой очередной ступени там практикуется свое особое посвящение, куда любопытных не допускают, а сами посвященные держат язык за зубами, что меня не удивляет при царящих там порядках.
  - Строгая иерархическая система? - поинтересовался Булатов.
  - Строжайшая. Во главе всего стоит Профессор, ему помогают несколько офицеров, полицейские функции выполняют каратели, а основная масса - слушатели и активисты - позволяет над собой властвовать и блаженствует от этого.
  В разговор вступил отец Александр:
  - Меня беспокоит воинская терминология в их званиях.
  - Но это же воинствующая организация, - с иронией объяснил Игорь. - Хотя пока их борьбу со Злом во имя Великого Гуми я квалифицирую как хулиганские действия, их цели весьма далеко заходят: насильственно получить власть для Гуми сначала на местном уровне, затем в стране, затем в мире, и тогда наступит рай на земле, а конца света не будет никогда.
  - Почему насильственно? - спросил Осипов.
  Игорь подивился его несообразительности.
  - А ты представляешь себе иной путь во власть для Братства гумитов? Тогда, извини, это будет уже не Братство гумитов. А сделать гумитами нынешних руководителей вряд ли возможно.
  - Значит, тебя приняли в Братство.
  - Да, я теперь слушатель. Церемония посвящения и клятва напомнили мне подобную процедуру у масонов. Я читал на эту тему. Темная комната, черные мантии, безликие капюшоны, огонь на полу, человеческие черепа всяких размеров и из всяких поделочных материалов, и, конечно же, кинжал. Куда же мы без кинжала, друзья мои? Обязательный атрибут посвящения!
  - Не ехидничай! - с хрипом в груди остановил его отец Александр. - Ты примерно представлял себе, что тебя ожидает, но простому мальчику, в такой обстановке и без подготовки, это может грозить тяжелейшей психологической травмой! Это ужасно!
  - А я-то здесь при чем? Я, что ли, придумал это посвящение? И вообще, весь их антураж, эти курильницы по углам, рисунки на стенах, проповедь, ритуалы эти дурацкие - всё может свести с катушек даже вполне нормального человека, не говоря уже о ребятишках с неустойчивым характером. А если бы вы видели их молитву - я был в шоке. Они входят в транс так глубоко, что не все могут выйти из него самостоятельно.
  - Медитативные техники? - уточнил Булатов.
  - Видимо, да, но точно утверждать не берусь. Уверен я только в гипнозе, хоть и не знаю, каким образом он это делает.
  - Как насчет дисциплины? - спросил Булатов.
  - Железная. Полное, беспрекословное подчинение Профессору как олицетворению Великого Гуми на земле.
  - Такое подчинение плюс йогические способы психофизиологического воздействия и тренировки гарантируют абсолютную власть под лозунгом создания сверхлюдей из простых смертных, - объяснил Булатов.
  - Это ужасно, - шепотом повторил отец Александр.
  - Бедный Эдик, - с сожалением произнес Игорь. - На него это так влияет! Он даже не мог стоять на ногах после молитвы. Профессор дал ему какую-то таблетку. Судя по ее убойной силе, транквилизатор. Вообще, с химическими веществами этот товарищ обращается слишком свободно. У Сени Шевченко при вскрытии обнаружили перебор с этим, и теперь Эдик... Если с ним случится беда, я прибью Профессора собственными руками.
  - Вряд ли у тебя это получится, - снова усомнился Осипов. - Мы прибьем его все вместе, пока с твоим другом ничего еще не случилось.
  - Там есть еще какая-то Регина, - вспомнил Игорь. - Я так и не понял, кто она такая и какую роль играет. На эту тему наложено табу, даже имя ее они произносят вполголоса, словно их подслушивают ангелы. Говорить о Регине запрещено. Видимо, предполагается, что со временем я и сам пойму, что это за птица у них в Братстве. Кстати, мне дали их главную книгу. Осипов, возьми ее, она в пакете, под курткой, на вешалке. Я ее уже прочитал. Это их библия, их символ веры. Жуткая вещь. Словоблудие, но друзья мои, с каким дьявольским умом оно составлено! Каждая страница приближает читателя к Братству гумитов с неотвратимостью смерти. Возражать этой книге невозможно. Не поможет ни логика, ни кулак, ни нравственное неприятие. Когда я ее читал, то понимал, почему католики сжигали на кострах сочинения языческих философов. Эту книжку я бы сжег, если бы это помогло справиться с Профессором. Она как распространитель вируса неизлечимой болезни.
  - Не надо горячиться, - сказал Булатов. - Нам нужны холодные головы, особенно тебе, так как ты находишься в центре событий. Пожалуйста, сохраняй спокойствие.
  - Постараюсь.
  - Сколько их?
  - Очень много. Я даже удивился. Человек девяносто-сто не меньше.
  Осипов присвистнул.
  - Это если они собрались там в полном составе, - добавил Игорь.
  - Денег не требовали?
  - Пока нет. А им нет резона требовать денег сейчас. После промывки мозгов новички наверняка отдают все деньги без всякого принуждения. Профессор держит в руках всех и каждого. И кстати, я видел там Плескача.
  Отец Александр вздрогнул.
  - Он там каратель. Вернее, начальник карателей, потому что Профессор говорил с ним лично у себя в кабинете, чего больше никто никогда не удостаивался.
  Осипов сбегал на кухню и снова поставил чайник на плиту.
  - Странно, - произнес отец Александр. - Разве дикие волки типа Плескача попадают в такие организации?
  - От этого никто не застрахован, - пожал плечами Булатов. - В том числе и Плескач. Кстати, кто это?
  - Его фамилия Красноплесков, - ответил Осипов. - Неоднократно судим по самым разным статьям, а в общем, по складу характера скорее убийца, чем жулик. Сила есть ума не надо. Начальник карателей в этом вертепе - самое подходящее для него место.
  - И он позволяет собой командовать? - продолжал сомневаться отец Александр.
  Игорь встрепенулся:
  - О, это идея! Надо будет разыграть эту карту, если получится.
  Тут все трое его собеседников принялись разубеждать его:
  - Забудь об этом! Тоже еще, игрок нашелся! Сначала осмотрись как следует! Твоя задача - собирать материал, а не разыгрывать карты. А то нам придется собирать твои косточки откуда-нибудь со дна Волги.
  Но он злорадно ухмылялся:
  - Что бы вы без меня делали, перестраховщики! Контролировать меня внутри Братства вы не можете, и мой шанс выжить - удачная импровизация, которую вы не увидите, хотя жаль, вы бы оценили мою способность притворяться. И не беспокойтесь за меня, я не собираюсь лезть на рожон и чем-то рисковать. Но если они предоставят мне возможность их стравить и расшатать это чертово Братство, я это сделаю не задумываясь.
  - Не ругайся, - поморщился отец Александр.
  - Главное в любой ситуации - твоя безопасность, - внушали наперебой Осипов и Булатов. - Не надо геройствовать. Только не вреди себе. Ведь ты там один среди сотни фанатиков.
  - Я себе не враг, - заверил их Игорь.
  Они приступили ко второй порции чая.
  - А вы что узнали, отец Александр? - спросил Булатов, снова взяв в руки блокнот и ручку.
  - Да в общем, ничего для нас хорошего. Об Афанасьеве Юрии Павловиче в наших кругах наслышаны и настоятельно советуют не попадаться ему под горячую руку. Он действительно профессор, профессор философии, некоторые из наших даже учились с ним и помнят его еще студентом. Он не здешний. Родился и жил в Москве, в простой семье, отец работал в железнодорожном депо, мать была нянечкой в детском саду. Имеет место еще брат, Денис Павлович, но о нем ничего не известно, следовательно, он не достиг уровня своего брата. А Юрий Павлович с детства проявлял задатки незаурядной личности - не очень любил иметь дело со сверстниками (мелко плавали, должно быть), предпочитал быть в одиночестве и заниматься. Он окончил школу с золотой медалью и мог посвятить себя любой науке. Он выбрал философию. В университете он сразу оказался на хорошем счету у преподавателей, которые предложили ему прекрасную карьеру, от нее было глупо отказываться, и он не отказался. Продвижение его по служебной лестнице было стремительным. Талант - необычайный. Конечно, ни о каком преподавании не могло быть речи, только сугубо научная деятельность. Его уникальный мозг был использован и МИДом на полную катушку. Он был брошен на самый интересный и один из самых сложных участков работы - Индия и Тибет. Он жил там очень долго. Изучал, проникался, перевоплощался. По-видимому, он чувствовал себя там как рыба в воде.
  - Это была для него игра, - сказал Игорь. - Прочитаете книгу - поймете. Он ни во что не верит, друзья мои. Любая вера для него служит предметом иронии. Это страшный человек, ребята. Он использует чужую веру в своих интересах и одновременно смеется над ней. Для него нет ничего святого.
  - Вполне возможно, - подумав, согласился отец Александр. - И это очень плохо. Вернулся он из своего путешествия не так давно. Успел опубликовать несколько статей и выпустил две книги. Был избран народным депутатом, но в политике не задержался. Не знаю, почему.
  - Я знаю, - резко сказал Игорь. - В политике роль личности сведена к нулю, а пути наверх расписаны по пунктам, и как-нибудь по-другому добиться власти нельзя, нельзя покинуть эти рамки, слишком узкие для него, нельзя пересечь границы, иначе даже такие регламентированные пути наверх будут закрыты для него навсегда. Мне на его месте это не понравилось бы.
  Его собеседники помолчали, переваривая услышанное.
  - Перебор, - ответил Осипов.
  - Ты не сгущай краски, - поддержал Булатов. - Не надо рисовать нам портрет сущего дьявола. Такое впечатление, что он твой личный враг.
  - Так и есть, - по-прежнему резко сказал Игорь. - Он довел до гибели Сенечку Шевченко и угрожает Эдику Тимофееву.
  - У тебя какие-то средневековые настроения, - заметил Булатов.
  - Да, - сказал Игорь. - Кровная месть. Пока он не будет уничтожен.
  Отец Александр покачал головой и вздохнул:
  - Я не узнаю тебя, Игорь.
  - Напротив, это очень на меня похоже, - возразил тот. - Просто вы не до конца меня знаете. Боюсь, я и сам не до конца себя знаю. И не надо обращаться к моему гуманизму и всяким хорошим человеческим качествам. Они окажутся на свалке в тот момент, когда больше пользы принесут мои вопиющие недостатки. В борьбе я могу быть зверем.
  На лице Булатова мелькнула улыбка, ни от кого не ускользнувшая.
  Игорь на нее не разозлился, наоборот, улыбнулся в ответ:
  - Не верите? Думаете, я хвастаюсь? Действительно, похоже на бахвальство. Ладно, в деле посмотрим, кто кого одолеет. Делайте ваши ставки, господа. На кого ставите? На мальчишку-выпускника или зарвавшегося специалиста по восточной философии? Осипов, мы же с тобой знакомы с детства. Ставь на меня, не проиграешь.
  Но Осипов не поддержал его тон:
  - Мы с тобой знакомы с детства, и я хорошо представляю себе, на то ты способен в моменты опасности. Дело не в этом. Это не игра, Игорь, ради Бога, пойми, ты никогда в жизни не попадал в переплеты такого уровня. Пожалуйста, я очень тебя прошу. Я тоже начинаю за тебя бояться.
  - Не бойся за меня, - мягко произнес Игорь. - У тебя нет оснований за меня бояться. В конце концов, я же не дурак, чтобы рубить сплеча, напрямую. Конечно же, Профессор намного умнее меня, сильнее физически, у него возраст, знание жизни, людей и психологии, и он к тому же владеет искусством гипноза. У меня нет пока ни возраста, ни знаний, ни опыта, нет ничего подобного его уму. Но зато по этим причинам он до последнего момента не увидит во мне своего противника. А еще - на моей стороне правда, и Бог мне поможет.
  - Это риторическое утверждение, - возразил материалистически настроенный Булатов. - Даже если так и случится, Божью помощь ты доказать все равно не сможешь.
  - Божью помощь не нужно доказывать, - сказал отец Александр. - Ее и так видно, невооруженным глазом.
  - Совершенно верно, отец Александр, - согласился Игорь. - Я верю в правду. Она восторжествует. И поэтому я точно знаю, что уничтожу Профессора, мы все его уничтожим.
  - Добро не всегда уничтожает зло, - спорил Булатов.
  - А мы и не добро, - сказал Игорь. - Мы - справедливость.
  - Тем более.
  Отец Александр взмолился:
  - Ребята, ребята, давайте не будем углубляться! Не ссорьтесь, пожалуйста. Каждому из нас есть чем заняться, тем более что противник у нас отнюдь не слабенький. Игорь, мы за тебя переживаем. Не смешивай импровизацию и самодеятельность, так как это действительно не игра, не шуточки. Мы ждем от тебя сообщений и фактов, и мы ждем тебя самого, целого и невредимого, в добром телесном и духовном здравии. Мы отвечаем за твою безопасность перед твоей мамой, перед Богом, перед обществом, хотя бы потому, что мы тебя старше в чисто юридическом плане. Так что предоставь Юрию Павловичу самому уничтожить себя, а так и произойдет вскоре, он просто лопнет от перенасыщения. Позвольте, я продолжу. Самое интересное, что я узнал об этом человеке - в Москве он считается знатоком всяких культов и оккультизма, безжалостным аналитиком и разоблачителем всего, связанного с религиями, суевериями и группировками. На этих разоблачениях он сделал себе имя.
  Осипов присвистнул:
  - Ого! Макс, он тебя переплюнул.
  - Это вопрос спорный, - отозвался тот. - Мы с ним еще не сталкивались в оном поединке. Поживем - увидим.
  Игорь задумчиво сказал:
  - Значит, в Москве он их разоблачает, а в Горьком - создает. Вот так лицемерие! Цинизм преисподней! Вот к чему приводит стремление к власти.
  Булатов покачал головой и сделал отрицательный жест указательным пальцем.
  - Разве это не стремление к власти? - удивился Игорь.
  - Не только.
  - А что еще он может получить с беспомощных зомби?
  - Это очень банально, друг мой. Миром правят деньги, так как именно они дают власть. На любом уровне.
  - Не может быть! - воскликнул Игорь.
  - Так и есть. Ты разочарован, да? Романтика улетучилась? Увы, в жизни вообще слишком мало романтики. И людьми руководит чаще всего, почти всегда, возможность поживиться. Так что у Профессора нашего не только жажда власти, но и жажда наживы.
  Игорь помолчал.
  - Не понимаю, - сказал Осипов. - Неужели на этом деле можно заработать?
  - Да, и очень много, иначе этим никто не занимался бы. Думаете, кому-то доставляет удовольствие спасать чужие души безвозмездно?
  - А церковь? - спросил Игорь.
  Булатов долго молчал и косился на отца Александра.
  - Смелее, - подбодрил его священник. - Я хорошо знаю, что вы скажете.
  - Я не хочу никого задеть, - сразу оговорился Булатов. - Поэтому не буду разбираться в современном устройстве, например, православной церкви. Но каждая из существующих в мире церквей является коммерческой организацией и зарабатывает деньги, грубо выражаясь, продажей веры. Игорь, ты парень неглупый, вспомни историю, там становится ясно развитие этой структуры. Одно время церковь была гораздо богаче всех государств Европы, вместе взятых. Это вообще была самая богатая и могущественная организация в мире. Сейчас, конечно, несколько другая ситуация, да и мир с тех пор изменился. Но церковь питается не святым духом, и, несомненно, имеет деньги.
  - Боже мой! - поразился Игорь.
  - Мы живем на пожертвования наших прихожан, - пожал плечами отец Александр.
  - И это - немалые деньги, - подхватил Булатов. - Я сам видел священников, которые... Впрочем, это не имеет отношения к делу. Я только хотел дать понять Игорю, что религиозные и идеологические организации - это весьма прибыльный бизнес, о чем он раньше и не догадывался. Милостыня, пожертвования, наркотики, отмывание денег. Осипов, а у тебя почему такое лицо? Ты что, тоже об этом не догадывался?
  - Я об этом никогда не задумывался, - признался Осипов. - Но я потрясен. Это такой пласт! Целый параллельный мир в нашем общем мире!
  - В нашем общем мире есть много таких параллельных миров. К сожалению, почти все они не безопасны, и их необходимо ликвидировать. Это в теории. А на практике, увы, наличие таких миров выгодно многим влиятельным людям, и бороться с ними очень трудно. Верно говорю, Осипов?
  - Я снимаю перед тобой шляпу, Макс, - признался Осипов.
  - Я тоже, - заявил Игорь.
  Отец Александр улыбнулся.
  - У меня вопрос, Игорь, - сказал Булатов. - Если в Братстве так много народу, как они все помещаются в этом подвале?
  - С трудом, - ответил Игорь. - Там очень тесно. Причем, я уже говорил, это могут быть не все члены Братства. Оно растет, медленно, но верно.
  - Этот подвал может быть всего лишь их зимней резиденцией.
  - Не возражаю, Макс, тебе лучше знать, ты же специалист. Но раз у Профессора есть деньги, даже, как ты утверждаешь, большие деньги, и влияние, то он легко найдет для собраний другое место.
  - А что за люди посещают эти собрания? - с интересом спросил отец Александр. - Сколько я уже думал об этом, и все не могу взять в толк, что за народ туда ходит.
  Игорь припомнил и ответил:
  - Люди самые обычные. Ничего особенного, кроме промытых мозгов. Большинство - молодежь, конечно, но есть и очень немолодые бабки. Знаете, они могут быть активными до невозможности. Куда активнее нас, пацанов. Пожилых мужчин мало - они, наверное, ищут смысл жизни в вине. Точнее, в водке. Как они оказались в Братстве, я не вникал. Мало ли что случается, обстоятельства всякие. Да это и неважно. Главное - прекратить это параллельное существование. У них ведь такой вид, что годы наркологического лечения не выведут их из зависимости от Братства.
  - Ты прав, дружок, - сказал Булатов. - Как это ни печально. Посещая подобные сборища, человек очень быстро становится наркоманом. Психологическим наркоманом трансовых состояний. Никакая другая зависимость не сравнится с этой. Никотиновая, алкогольная, наркотическая - это просто пшик на фоне этого ужаса. Увы, эта область в криминалистике еще недостаточно изучена, занимаются тут единицы, и методы никто не разрабатывает. Поэтому нестандартность данных расследований заводит Министерство внутренних дел в тупик, и преступники редко получают заслуженное наказание. У нас ведь еще и считается, что экономические преступления, заказные убийства, вымогательства - это первоочередные дела на повестке дня, а идеологические группировки не являются преступными, и максимум, что можно им вменить, это мелкое хулиганство. Поэтому они вершат свой бизнес в относительном спокойствии и сводят людей с ума. Кстати, в нашей стране только русская православная церковь, надо отдать ей должное, возмущается по этому поводу и занимается кое-какими изысканиями. Правда, пока без весомых результатов.
  - Церковь не уполномочена, к счастью, вершить правосудие, - склонил голову отец Александр. - Это не инквизиция. И мы живем не в средневековье.
  - А мы занимаемся ими по остаточному принципу, - продолжил Булатов. - Такова наша реальность.
  - Что же это получается! - воскликнул Игорь. - Сплошной мрак! Ну уж нет. Вы идите по своему остаточному принципу, а Профессор вместе с его Братством будет уничтожен.
  - Будет, будет, - подтвердил Булатов. - Только не горячись.
  - Паспортные данные его узнали? - спросил Осипов.
  - Ну, это совсем просто, - махнул рукой Игорь. - Живет на улице Ульянова, со своим братом, Денисом Павловичем. А тебе зачем? Следить за ним никто не станет.
  - Машина есть?
  - Есть, у Дениса Павловича. Все подобные сведения я записал, они лежат в его книжке. Там прочитаешь, а лично мне не интересно.
  - Кстати, - вспомнил Булатов, - насчет книжки. Ты уверен, что она написана Юрием Павловичем?
  - Сто процентов.
  - Почему?
  - А больше некому. Загляните в нее - и сразу все поймете. Никто, кроме него, не мог так издеваться над написанным.
  - И еще, - продолжал Булатов. - Меня беспокоит твое убеждение в существовании гипноза.
  - Макс, я говорю только то, что видел собственными глазами. Я допускаю, что Профессор владеет гипнозом, так как нечто похожее свидетельствовал Федя, и обстановка этому способствует, но допускаю также, что это либо преувеличение, либо шарлатанство.
  - Я не верю в гипноз, - предупредил Булатов.
  - Думаю, это легко проверить. Как только я получу подтверждение, я тут же сообщу об этом вам.
  - Подтверждения не будет, - безапелляционно заявил Булатов. - Впечатление гипноза составляют внешние факторы - большое скопление народа в замкнутом пространстве, восточные курения, состояние толпы, все эти устрашающие атрибуты. Вот со стороны и может показаться, что имеет место гипноз.
  - Макс, категорическое неверие во что-либо - это мракобесие, - заметил Осипов.
  - Я не верю в то, с чем не сталкивался в реальности, а с гипнозом я как раз никогда не сталкивался, несмотря на мою "специализацию". Вот к чему приводит успешно завершенное первое в жизни дело - теперь мне сплавляют все сектовые расследования. А я, если честно, к этому не стремлюсь. Очень сложно и опасно, никакой перспективы улучшения ситуации и до ужаса непредсказуемые результаты, и еще более непредсказуемые последствия. Берясь за такое дело, как будто садишься на пороховую боку, которая может взорваться в любой момент вместе с невинными людьми. Они ведь, по сути, заложники, и ни в коем случае не должны пострадать.
  - Это правильно, - отозвался отец Александр.
  - Это норма жизни, - возразил Булатов. - Иначе нам грош цена. Игорь, ты когда должен возвратить книгу в Братство?
  - Мне не назначили никакого срока. Как прочитаю, так и верну. Но вы все равно разберитесь с ней побыстрее, чтобы не вызвать подозрений. К сожалению, пока я не могу сказать, много ли экземпляров у Профессора, но постараюсь, если понадобится, достать один как вещественное доказательство.
  - Хорошо бы. Фотокопии я сделаю, но оригинал, конечно, имеет больший вес.
  - Какая ерунда, - охладил их пыл Осипов. - Вот я пролистал начало. Это ахинея, а не вещественное доказательство! Он скажет, что это просто фантастические очерки, феерии, как у Александра Грина, и что никакого отношения к делу не имеют, и он не виноват в том, что читатели воспринимают их неадекватно. Самое противное - суд с этим согласится.
  - В суде мы будем бить по нему не только книгами! - сказал Игорь. - Против свидетельских показаний ему нечего будет возразить. И главным свидетелем буду я.
  - Свидетель, - улыбнулся Осипов. - Боюсь, развязать языки всем остальным будет трудновато, если вообще возможно.
  - А ты сегодня как-то пессимистически настроен, - ответил Игорь. - Встряхнись, все будет хорошо.
  - К сожалению, Осипов прав, - констатировал факт Булатов. - Таковы особенности психологии человека. Члены Братства воспринимают разоблачение не как спасение из паутины или освобождение от рабства, а как вражескую агрессию. Не забывай, Игорь, что все члены Братства, кроме Профессора, искренне верят в созданную им мифологию и картину мира. Мы можем разрушить Братство, но от этого момента до свидетельских показаний еще очень далеко.
  - Что же нам тогда делать?
  - Ждать, мой друг. Врачи из центров реабилитации частенько творят чудеса с такими пациентами, хотя и не всегда. Тут уж как получится. Но ты не волнуйся, в моем первом деле было еще меньше надежд на успех. По сравнению с ним твой Профессор - просто невинная овечка. Так что твоя озабоченная гримаса... Кстати, Осипов, а твои коллеги оповещены об операции? А то Игорь позвонит с каким-нибудь важным известием, а они сочтут его психом и пошлют куда подальше.
  - Нет, я им сказал. Они, правда, покрутили пальцем у виска по поводу того, что я связался с этой бодягой, но письменный приказ сверху их утихомирил. Так что они готовы к любым неожиданностям в телефонной трубке, вплоть до наступления конца света.
  - Конца света не будет, - спокойно сказал Булатов.
  Отец Александр округлил глаза от изумления.
  - Вообще? - уточнил Осипов. - Никогда?
  В его голосе звучал сарказм, но Булатов на него не поддался:
  - Вообще. Никогда. Вы опять ударяетесь в мифологию, товарищи. Давайте не отрываться от реальности. Отец Александр, я хочу вас предостеречь. Они напали на вас не случайно. Вы вспомните, чем вы могли насолить Профессору.
  - Я о нем услышал впервые только от Игоря после гибели Сенечки Шевченко.
  - Да, но он, видимо, знал вас раньше.
  Отец Александр выглядел беспомощно:
  - Ничего не могу сказать об этом. Я с ним не встречался, честное слово.
  - Значит, ваша деятельность ему чем-то вредила.
  - Надеюсь на это! - с чувством ответил отец Александр.
  Булатов покачал головой:
  - Если вы будете продолжать в том же духе, они будут нападать на вас до тех пор, пока не добьются своего.
  - Я буду продолжать, несмотря на все нападения и... - Отец Александр нещадно хрипел. - На все воля Божья.
  Булатов развел руками:
  - Все же я призываю вас к осторожности, отец Александр. Вы не одинокий волк, чтобы бросаться своей жизнью как попало. Помните о своей ответственности перед множеством других людей, которые в вас верят. Я вас умоляю, отец Александр. Ну что же вы такой непримиримый.
  - Я постараюсь, - неохотно пообещал отец Александр.
  - Игорь, теперь я обращаюсь к тебе.
  Тот сделал нарочито внимательное лицо, но через секунду улыбнулся.
  - Игорь, у тебя самая серьезная задача из всех. Ты находишься в самом центре событий. Твоя обязанность - собирать факты и передавать их нам. Пока ты среди тех людей, твоя безопасность попадает под удар. Спасти тебя может только холодная расчетливая голова, способность к импровизации и инстинкт самосохранения. Никогда не теряй хладнокровия, даже если наступит этот ваш конец света. Только спокойствие гарантирует успех. Не надо горячиться, не надо терять голову, не надо заигрываться и переигрывать. И всегда, всегда помни об осторожности.
  - Ладно.
  - Осипов, а ты будь начеку и жди звонков.
  - Я знаю. Ты что, собрался уходить?
  - Да, мне пора. В следующий раз встретимся, как и договаривались, через неделю. Отец Александр, вы еще здесь посидите?
  Отец Александр спохватился, нашарил свою палочку и с заметным трудом поднялся на ноги, Игорь ему помог.
  - Тогда не откажите несчастному грешнику, - шутливо предложил Булатов. - Позвольте ему довезти вас до дома. Я на машине, и мне не трудно.
  - Спасибо большое, - отец Александр не стал ломаться. - Но я не домой, а в Разовку. У меня еще будет вечерняя служба.
  - Хорошо. Игорь, ты с нами?
  - Нет, Макс, я еще поболтаю с Осиповым. Отец Александр, до свидания.
  - До свидания, Игорь. И пожалуйста, постарайся помягче со своей мамой.
  Игорь нахмурился.
  Булатов и отец Александр вышли, сели в машину и уехали.
  - Я побуду у тебя еще чуть-чуть, - попросил Игорь Осипова. - Ведь только тут я могу еще вести себя как обычно, оставаться самим собой.
  - Будь сколько хочешь. Еще чаю поставить?
  - Нет, не надо.
  Они оба некоторое время сидели в молчании, откинувшись на спинку дивана и закрыв глаза, в одинаковых позах. Потом Осипов спросил:
  - А зачем ты приплел сюда своего отца? Ты же знаешь, что он мертв!
  - А чем еще я мог сразу и навсегда отвадить ее вмешиваться в мои дела на то время, пока мы заняты этим Братством? Я со всем согласен: это было жестоко, и можно было наверняка придумать какой-нибудь другой способ. Осипов, теперь я уже ничего не изменю. Ты думаешь, я совсем бессердечный?
  - Нет, что ты, - утешил его Осипов.
  - Мне было так же больно, как и ей. Никогда мне не было так больно, как тогда. Но Осипов, отступать было нельзя. После того, как я увидел Сенечку Шевченко на крыше, я сразу понял, что Профессор предопределил конец Эдика, моего друга. И еще я понял, что не допущу этого. Мы с тобой обсуждали связанные с этим проблемы. Я смирился с тем, то школу придется заканчивать экстерном, юрфак в Москве отложить и следующий год работать в самом низу прокуратуры. Эдик для меня гораздо важнее. Мне было очень больно оскорблять мою маму, но... По-другому было нельзя.
  - Я хорошо понимаю тебя, Игорь, - произнес Осипов. - Я даже больше скажу: на твоем месте я поступил бы точно так же. Если бы, конечно, мне хватило силы. Ты удивительный человек, Игорь.
  - Нет, - возразил Игорь.
  Помолчал и добавил:
  - Единственное, что меня беспокоит, Осипов, - как бы мы не проиграли эту борьбу. Ведь тогда все наши усилия и жертвы пропадут зря. Эдик погибнет, я никогда не вернусь к маме...
  - Что за чушь! - повысил голос Осипов. - Немедленно прекрати эти упаднические настроения! Мы не проиграем в этой борьбе. Ты же видел Макса! Ты можешь себе представить, чтобы он хоть что-нибудь кому-нибудь проиграл?
  - Он - вряд ли, - улыбнулся Игорь.
  Осипов приободрился:
  - Ты не слушай его скромных речей, он всегда прибедняется. На самом деле он - как снайпер-профессионал. Он внимательно прицеливается и потому бьет без промаха. Он боец до мозга костей, он победитель до мозга костей. И из Москвы его сюда прислали временно - пока не уляжется шумиха после его дела, так как фанатики могли его убить. Знаешь, как в американской программе по защите свидетелей.
  - А ты-то откуда это знаешь? - засмеялся Игорь. - Сам Макс на эту тему точно не распространялся.
  Осипов скривился, затем нехотя признался:
  - Подслушал под дверью, когда в верхах обсуждали его кандидатуру. Так что не надо терять оптимизма. Все будет хорошо, неприятности закончатся, жизнь вернется в свое обычное русло, а крах Братства гумитов станет началом твоей служебной карьеры. Не думай о плохом.
  - Постараюсь.
  Тут их уединение нарушила Ната Осипова. Она ворвалась в свой домик, как свежий ветер, и защебетала веселой птичкой. Ее мужа поразило, насколько быстро сумел преобразиться Игорь Белояр - на лице у него появилось угрюмое застывшее выражение, говорить он стал с трудом, а через несколько минут и вовсе буркнул невнятное "Ну пока" и ушел, скомкав весь предыдущий разговор. Осипов был озадачен и даже встревожился.
  А Натка покачала головой вслед гостю и пожалела от всей души мальчика, слетевшего с катушек от постигшей его беды.
  Кара небесная
  Хотя внешне Валера Бабин и напоминал теперь Сеню Шевченко, в душе он с этим ни на мгновение не соглашался. Не то чтобы он умом осознавал ситуацию, но чувствовал, что все разладилось, что подступает беда, и знал даже, откуда, с какой стороны. Не знал только, как ему от этой беды спастись. Инстинкты сигнализировали ему о нависшей над ним угрозе. Победить ее у него не хватило бы сил, а страх не давал действовать. Он столько красноречивого и невероятного насмотрелся в Братстве гумитов - у кого угодно от такого душа убежала бы в пятки.
  В Братство Валера попал, как и абсолютное большинство всех остальных потенциальных гумитов, посредством кого-то еще. Сейчас уже и не вспомнить, кто именно соблазнил его романтикой подполья, для мальчика нет ничего прекраснее запретного, активного, непонятного, зовущего на баррикады, волнующего кровь, будоражащего воображение. Этим-то и привлекло Братство гумитов Валеру - оно как бы приглашало новичка поиграть в войнушки, в шпионов, в спасителей мира, давало возможность ощутить причастность к чему-то грандиозному, чего еще никто не видел, хотя оно есть. Это ощущение поначалу пьянило, но затем вдруг что-то пошло не так. Жизнь вокруг Валеры шла своим чередом, нимало в нем не нуждаясь, а он оказался на запасном пути, завяз в тупике и находится не в приключенческом фильме, а в холодной гробнице. Это вызвало беспокойство, которое усиливалось день ото дня. Но разом прекратить посещения собраний Братства Валера не мог. У него просто не получилось. О не выдержал даже одного вечера. Пытался читать газеты, книжку, смотреть телевизор, слушать музыку - ничего не помогало. Его била дрожь, он стучал зубами и не видел окружающее из-за темноты в глазах. Вышел прогуляться, и ноги сами понесли его к подвалу, где в это время Профессор открывал свою обычную проповедь. Вот тут Валера стал по-настоящему бояться. Он понял, что отсюда не уйдешь вот так просто, для этого надо приложить определенные усилия.
  Кроме того, взгляд Профессора его страшил. Казалось, он читал Валерины мысли. Валера начал старательно прикидываться законопослушным членом Братства, но обмануть столь проницательного человека, как Профессор, было невозможно. После этого за мальчиком установили слежку, пока он лихорадочно выискивал пути, которые позволят ему вырваться на свободу. Припоминая произнесенные клятвы, он предполагал, что Братство в целом воспримет его желание покинуть сообщество изменой, и бесповоротно осудит. Можно было бы попроситься уйти у начальства... В обычном положении он бы так и сделал, но при мысли о Профессоре у Валеры волосы становились дыбом, такой ужас он наводил на нижестоящих.
  Нет, придется выбираться как-нибудь самому.
  Если получится.
  С возрастающим страхом он видел, что повторяет судьбу Сени Шевченко. Он стал таким же подозрительным, прибитым, никому не нужным. Окончательное сходство довершили провалы в памяти, настигшие Валеру внезапно и загнавшие его в панику. Он почувствовал, что теряет разум, и ничего не мог с этим поделать. Жаловаться кому-либо - боязно. Упрячут в психушку, тогда пиши пропало, оттуда уже никогда не выберешься. Или - еще хуже - посмеются над его трусливостью и посоветуют впредь не лезть куда попало, а думать головой.
  Да, трусливость, ну и что? Она же основана на том, что он видел собственными глазами! И не трусливость это вовсе, а осторожность...
  Ну, пусть трусливость. А чего еще можно ждать от мальчика, который знает, что Великий Гуми беспощадно карает предателей! Посмотрел бы он на тех, кто здесь вздумал бы проявлять храбрость!
  Вскоре он заметил за собой слежку Плескача и на некоторое время предался отчаянию - ему показалось, что все кончено, спасенья нет и не будет. Затем справедливо рассудил: одному ему не справиться. Правда, союзников он стал искать не среди посторонних, а в самом Братстве. Он затаился и начал присматриваться и прислушиваться - нет ли рядом хоть одного сердобольного сотоварища, с кем можно поделиться и на кого можно положиться.
  При этом все его маневры Профессор не просто наблюдал, но и просчитывал в уме на несколько ходов вперед, настолько это было легко и предсказуемо.
  Но в Братстве Валера не нашел единомышленников. Таких, как Сеня Шевченко, и таких, как Валера, в Братстве презирали как балласт, тянущий развивающееся Братство вниз. Они оказались среди остальных "телом инородным". Поэтому Валера держал язык за зубами, пока в подвале не появился Игорь Белояр.
  Странно, но в тот момент Валера воспрял духом и увидел в новичке свой последний шанс. Хотя с ним и случилось несчастье, и выглядит он неважно, однако было в нем все же что-то, располагающее к себе, достойное доверия. Братство еще не успело втянуть новенького в свою среду, и он мог понять Валеру.
  Главное, чтобы Эдгара Тимофеева при нем не было.
  - Ты заем сюда пришел? - спросил Валера. - То есть я слышал о тебе, но заем именно сюда? Ведь гораздо естественней было бы... ну, хотя бы сходить в церковь.
  - А какая разница? - покосился на него равнодушный Игорь.
  - Разница большая. В церковь легче - пришел и ушел. А отсюда уйти очень сложно.
  - А что, многие уходили?
  - Не помню ин одного... А кто пытался, тех объявляли изменниками, и...
  Валера умолк.
  - И? - поторопил его Игорь.
  - И Великий Гуми их наказывает, - Валера затрепетал. - Он их убивает.
  На лице Игоря выразилось сомнение.
  - Ты мне не веришь, - опечалился Валера. - Но это правда!
  - Я тебе верю, - возразил Игорь. - Просто ты сам можешь ошибаться.
  - Как я могу ошибаться - я же видел!
  Игорь кивнул головой.
  Валера вздохнул.
  - Уходи отсюда, Игорь, - произнес он шепотом. - Уходи, пока не поздно!
  - Я не могу уйти, - ответил Игорь.
  - Почему?
  - Мне больше некуда идти.
  Валера замолчал. От разговора с Игорем у него постепенно спадало напряжение в душе. Давно он не говорил с людьми по-человечески! Это такое наслаждение, когда тебя понимают! Когда тебя слушают! Не считают мерзким отбросом на задворках Братства!
  Он так соскучился по обыкновенной жизни, даже слезы наворачиваются на глаза.
  - А ты почему хочешь уйти отсюда? - вдруг спросил Игорь. - Ведь ты здесь уже давно. Привык, наверное.
  - В том-то и дело, что не привык, - снова вздохнул Валера. - Видимо, я ненормальный.
  - Ерунда, - сочувственно произнес Игорь. - Каждый воспринимает по-разному. Может быть, я тоже не привыкну.
  Валера всполошился:
  - Вот именно! Вот именно, Игорь! Поэтому уходи отсюда! Уходи отсюда сейчас, пожалуйста! Иначе будет поздно, и ты не уйдешь никогда! А то еще знаешь как сделай - провинись в чем-нибудь по-мелочи. Ну, там, не выполни распоряжение офицера. Или расскажи о Братстве кому-нибудь из приятелей, и чтобы офицеры об этом догадались. Тогда тебя они сами исключат из Братства. Без претензий, потому что ты здесь всего несколько дней. Ну, поколотить могут хорошенько, на будущее, а ты знай себе помалкивай и радуйся, что избавился от них. Поверь мне, это намного лучше, ем жить вот так, как я сейчас.
  Игорь вздрогнул:
  - Поколотят? Ну уж нет!
  - Поколотят. Обязательно. Для острастки, а как же. Вдруг ты надумаешь разбалтывать про наши секреты, это нельзя. Вот и поколотят. А потом оставят в покое.
  Валера улыбнулся с сожалением. Сам он, без сомнения, охотно согласился бы на избиение до полусмерти, только бы его после этого оставили в покое. Но нет, он слишком много знает о Братстве, чтобы его отпустили так. Ему, Валере, надо придумывать какой-то еще выход.
  - Игорь, а ты спасайся, беги отсюда немедленно!
  Игорь отрицательно покачал головой.
  Валеру сердило такое непонимание:
  - Игорь, ты здесь всего несколько дней, а я ходил сюда больше года! Я видел такие вещи - страшно даже вспоминать! Братство гумитов - это не жизнь, а смерть! Мир заканчивается, когда ты переступаешь порог этого подвала! Скоро для тебя ничего реального уже не останется, кроме этого подвала. Смотри, вон там - Плескач.
  Он снизил голос до шепота:
  - Это правая рука Профессора. Я не встречал человека ужаснее, чем Плескач. Он пользуется особым покровительством Великого Гуми, поэтому нам запрещено думать о нем плохо! Впрочем, нам вообще запрещено думать. Плескач держит нас всех в железной руке и ни за то не отпустит. Понимаешь, он уполномочен самим Великим Гуми за нами следить, чтобы мы не вышли из повиновения. Если он скажет всему Братству, что Великий Гуми хочет твоей смерти, достанет нож и прирежет тебя у всех на глазах, никто за тебя не заступится. Наоборот, все будут кричать "ура"!
  - Не преувеличивай, - сказал Игорь.
  - Честное слово! Я не сочиняю это! Ты же слышал один из лозунгов Братства: кто не с нами, тот против нас, а кто против нас, тот должен быть уничтожен.
  - Ну, лозунги всегда звучат угрожающе. На то они и лозунги.
  - Лозунги Братства - это лозунги Великого Гуми. Они сбываются. Поэтому их все боятся.
  - Лозунгов нельзя бояться.
  - Не путай меня! - жалобно попросил Валера. - Мы боимся не лозунгов. Мы боимся Плескача. А еще больше мы боимся Профессора. - Он опять понизил голос. - Я почти уверен, что Профессор - не человек, а сам Великий Гуми, воплотившийся в человеке! Иначе он не мог бы творить чудеса. Великий Гуми замаскировался под Профессора. Он знает все. От него не спрячешься. Он читает мысли людей и умеет двигать предметы на расстоянии, не прикасаясь к ним.
  Игорь разочарованно вздохнул. Он только-только начал рассчитывать на первого серьезного свидетеля обвинения, а Валера ударился в мистику и все испортил. Такую чепуху, насчет тих чудес, не воспримет без смеха ни один следователь, ее не внесешь в протоколы, ее невозможно доказать никакой экспертизой. Чудеса не подошьешь к делу. Само упоминание о них превратит их расследование в детскую забаву. Скорее всего, в судах нечасто рассматриваются такие дела, и скорее всего, считаются второсортными, вообще не заслуживающими внимания, по сравнению с кровавыми уголовными преступлениями, где все факты налицо и легко укладываются в привычные системы. Свидетеля вроде Валеры суд встретит со смехом и снисхождением - брезгливым снисхождением нормального человека к психически неполноценной человеческой особи.
  Валера, при всем желании, не мог оказаться полезным. Его и правда надо отправить в какой-нибудь реабилитационный центр и восстановить его мозги, чтобы ему перестали мерещиться чудеса.
  - Да ты не волнуйся, Валера, - произнес Игорь. - Ничего страшного не произойдет.
  Лицо у Валеры стало вдруг страдальческим.
  - Ты мне не веришь, Игорь.
  Он помолчал и добавил:
  - Я бы тоже на твоем месте в это не верил. Просто ты еще мало видел. Мне грустно за тебя, Игорь.
  - Если это тебя успокоит, Валера, то дело не в тебе. Я вообще ни во что не верю. Я такой от природы.
  - А по-моему, ты очень добрый.
  - Доброта не зависит от веры. Но я и не добрый.
  - Ты здесь погибнешь, Игорь. Они тебя угробят, Профессор и Плескач.
  - Ну и что?
  - Тебе не страшно?
  - Нет.
  - Разве может быть не страшно?
  Игорь пожал плечами:
  - Наверное, может. Скажи мне лучше, ты когда-нибудь видел Регину? Кто она такая?
  Этот вопрос поверг бедного Валеру в панику. Но он честно решил предостеречь новичка, поэтому ничего не скрывал и рассказывал то, что ему было известно, хоть и побледнел и совсем понизил голос, так что его было почти не слышно.
  - Это ужасно, Игорь. Я видел Регину много раз, но не знаю, кто она. Этого никто не знает. Иногда она здесь появляется, иногда исчезает. Ее все боятся. Так что временами сложно определить, кто главнее - Профессор или Регина.
  - Почему?
  - Не могу объяснить, Игорь. Это невозможно объяснить. Ты сам однажды ее увидишь и поймешь, почему. Они, конечно, очень разные, но они как будто вылеплены из одного теста.
  - Вот как? Она что, тоже творит чудеса?
  В голосе Игоря не было сарказма, но Валера все равно огорчился.
  - Умеет, - подтвердил он. - Ты сам увидишь.
  Игорь посмотрел на него с жалостью. Ну совсем плох мальчик. Ничего удивительного нет в том, то Сеня Шевченко дошел до попытки самоубийства. Как плохо, Господи. Отвратительно.
  Скоро вдобавок придет Профессор. Не следует попадаться ему на глаза вдвоем. Ему вообще не следует попадаться на глаза лишний раз. И все-таки, кто такая эта Регина? Где она, какая она, почему она внушает всем такой страх? Ведь Профессор явно опаснее ее. И он имеет силу, а Регина...
  Краем глаза Игорь уловил движение у входа в комнату - там появился Плескач и его компания. Это говорило о скором приходе и Профессора, и о начале их обычных собраний. Пришел и Эдгар, нашел взглядом друга и присоединился к нему.
  - Ты скоро будешь активней меня, - с легкой завистью произнес Эдгар вместо приветствия. - За тобой не угонишься.
  Игорь пожал плечами:
  - Просто было свободное время, вот я и пришел. Ты тоже сегодня рановато явился. Что-то случилось?
  - Нет, я всегда так прихожу.
  С приближением Эдгара Валера отодвинулся от Игоря и сделал вид, что ничего никому не говорил. Собственно, Эдгар на него не обратил внимания. Он не интересовал Эдгара. Зато он очень интересовал Плескача - тот сразу подошел к Валере и, не сводя с него взгляда, то-то приказал. Валера весь сжался и стал одинокий и испуганный, как ежик в тумане. "Надо спросить у Макса насчет подходящего центра реабилитации. Пусть Осипов поможет Валере туда добраться, и его еще можно вытащить. Жаль только, что свидетель из него не получится".
  Тем временем Плескач на правах офицера положил руку Валере на плечо и таким образом ввел в одну из комнатушек на периферии общего зала. Там беднягу ждал Профессор, неизвестно как там оказавшийся. Валера, и без того трепетавший, тут и вовсе чуть не сорвался до истерики. Профессор смотрел на него не мигая.
  - Здравствуйте, - прошептал Валера, чтобы поскорее нарушить молчание, которое неизвестностью усугубляло его страх.
  Но Профессор неожиданно заговорил с ним обычным, будничным тоном, и тем окончательно сбил Валеру с толку.
  - Добрый день, Валерий. Как дела? Я спрашиваю потому, что в последнее время ты не слишком часто здесь, у нас, появляешься, и я забеспокоился - не случилось ли с тобой чего-нибудь. Может быть, ты заболел?
  Валера в изумлении таращил на него глаза и ничего не понимал. И в непроницаемом лице Профессора ничего увидеть было нельзя, да и смотреть на него страшно - того и гляди, увидишь молнии вокруг его священного тела... Валера отвел взгляд.
  - Ты же знаешь, Валерий, - продолжал Профессор, - заботиться о благе каждого члена нашего Братства, пусть даже самого маленького - это моя первейшая обязанность. За сохранность нашего великого Братства я отвечаю перед самим Гуми! Поэтому твое состояние меня тревожит. Ведь в самом начале, когда ты попал к нам, ты казался ценным, весьма ценным сотрудником. Ты действительно был Братству очень полезен. Я тогда подумал, что ты далеко пойдешь и скоро станешь гордостью и славой Великого Гуми, который, несомненно, вознаградит тебя за старания. Вернее, вознаградил бы, так как внезапно твои старания куда-то улетучились, и ты сник. И с тех пор сникаешь все больше и больше. Валерий, что случилось?
  - Я не знаю, - ответил тот, весь дрожа.
  Присутствие Плескача за спиной на него давило и постепенно могло бы расплющить, как блоху.
  - Тебе у нас что, не нравится? - спросил Профессор мягко.
  Валера встрепенулся и принялся разубеждать:
  - Не нравится? Что вы! Мне очень, очень здесь нравится! Я же прихожу сюда уже давно, неужели я стал бы... смог бы... Не думайте так, пожалуйста! У нас замечательное Братство! Самое лучшее Братство в мире! И я скорее умру, чем позволю кому-нибудь в этом сомневаться!
  От усердия ему не хватало воздуха, он начал задыхаться. Профессор на мгновение улыбнулся уголками губ и спросил:
  - А ты сам в этом не сомневаешься?
  - Я?! - воскликнул Валера в таком ужасе, что даже утратил дар речи и только глотал воздух, как рыба, выброшенная на сушу.
  - Ты ведь много раз слышал, милый мой Валерий, мои проповеди, поэтому прекрасно знаешь, что Великий Гуми щедро награждает своих служителей, но зато предателей карает без пощады. Перед вступлением в Братство нужно хорошо подумать, готов ли ты к такой перемене, хотя рано или поздно эту перемену предстоит пережить всем людям без исключения. А после того, как ты вступил в наше Братство, пути назад уже нет, потому что тогда это будет уже предательство по отношению к Великому Гуми, и за это последует наказание.
  - Нет! - крикнул Валера. - Вы думаете, я предатель? Я не предатель!
  - Я пока ничего не думаю, - возразил Профессор. - Но твое поведение однозначно говорит либо о предательстве, либо о том, что ты готов совершить его.
  - Пожалуйста, нет!
  Валера умоляюще сложил руки и уже почти плакал. Взгляд Профессора был колючим, атмосфера в комнате накалилась. Плескач с независимым видом следил за ними и в любой момент намеревался взять мальчишку за шею и сжать насмерть, пока не сломается. Но Профессор еще такого сигнала не давал, к сожалению.
  - Ты ведь помнишь, Валерий, что я вижу твое сердце?
  Тот вздрогнул и ответил:
  - Да...
  - Твое сердце открыто?
  - Да...
  - Ты пытаешься обмануть не меня, а самого Великого Гуми! Думаешь, тебе это удастся? Великий Гуми видит все!
  - Я знаю! Я не обманываю! - уверял Валера.
  Он и впрямь слишком боялся Великого Гуми, чтобы обманывать, но инстинкт самосохранения был сильнее - он молчал. Пусть Гуми в лице Профессора сам читает в его сердце, если действительно умеет это делать, а он, Валера, будет молчать, как партизан. Плескач за спиной - куда более веский аргумент, чем не доказанное наукой чтение мыслей. Своя шкура дороже.
  И Профессор, и Плескач презирали его за слабость, но ему было все равно. Плевать ему на их презрение, когда речь идет о сохранности собственной жизни. Он собирал в кулак остатки воли и инстинкта самосохранения.
  - Я уже давно являюсь членом нашего Великого Братства, - дрожащим голосом сказал Валера. - Вы же понимаете, что за такой долгий срок я весь... пропитался нашим Братством и не представляю себя без него. Ведь без Братства я - ничтожество, и только в Братстве стал человеком.
  Взгляд Профессора снова стал колючим - Валера изворачивался, как угорь, Такой жизненной хватки от него Профессор не ожидал.
  - Я не могу предать Братство, потому что сам принадлежу Братству и не собираюсь его... покидать. Я же часть Братства.
  А Валера разливался соловьем, воодушевленный своим, как ему казалось, успехом.
  - Я к нему так привык... А в последнее время я... просто... заболел. Да, я заболел. Я попал под дождь и простудился. Да, я простудился, но я уже выздоравливаю. У меня только до сих пор болит голова, а так я чувствую себя нормально. Скоро я совсем выздоровею, и все будет как раньше. Вы даже не заметите, как я меняюсь к лучшему.
  Профессор смотрел на него без выражения и думал о том, что на Валере система дала сбой, раз не подчинила его полностью и оставила ему такой мощный стимул к существованию. Хотя лепечет он явный бред, конечно, первое приходящее в голову. За ним, разумеется, нужно пристально следить, чтобы не допустить каких-то эксцессов.
  - Прекрасно, Валерий. Я тебе верю, раз ты меня убеждаешь. Главное - ты сам веришь в свои слова?
  - Да, - преданно глядя ему в лицо, ответил Валера.
  - Хорошо. Ты можешь идти, но помни: сам Великий Гуми наблюдает за тобой, он видит тебя и знает о тебе все. От него нигде не спрячешься. Он достанет тебя даже из-под земли, если ты надумаешь скрываться.
  - Я не буду скрываться, - пообещал Валера.
  - Ну, тогда иди. Сейчас начнется проповедь.
  Валера вышел оттуда со вздохом огромного облегчения. Он думал, что смог обмануть их бдительность, по крайней мере пока, и тем самым продлить себе жизнь, хотя бы на день. На прежнем месте он не нашел ни Игоря, ни Эдгара - они вместе со всеми уже удалились в общее помещение, слушать проповедь. Валера тоже отправился было туда, но почему-то свернул в какой-то закоулок и о чем-то начал размышлять, о чем-то совершенно постороннем, что отвлекло его от Братства. Это стало в последнее время ему свойственно - вроде бы напряженная работа мозга, предпринимается масса усилий для понимания чего-то очень важного, но никогда не достигает никакого результата, упирается в тупик и там умирает от перенапряжения, не успев даже сформулироваться или хотя бы дать какое-нибудь ощущение, более или менее доступное. Валере становилось от этого страшно - должно быть, именно так начинал сходить с ума Сенька Шевченко, царство ему небесное, бедняге. И вот Валера, в таком же отстранении, стоял в закоулочке и напряженно о чем-то думал, только не знал, о чем.
  Внезапно от сквозняка чуть-чуть раздвинулись занавески открытой двери закоулочка. Валера машинально заглянул туда и мгновенно очнулся от своего полуобморочного состояния. Он увидел Профессора, тот возложил обе руки на голову другого человека и, всей своей позой и выражением лица выказывая максимальную концентрацию, вполголоса произносил какие-то заклинания. Валера еще к тому же не сразу понял, с кем Профессор проделывал эту манипуляцию. Это было невероятно. Невероятно и ужасно. Никто не мог бы этого себе представить. Обрушилось бы все их Великое Братство, обрушился бы в пропасть небытия весь их Великий Гуми. Валера к тому моменту уже был на пределе, а тут его покинул окончательно даже символ веры их Великого Братства.
  Он теперь старался двигаться аккуратно и тем более не возбуждать подозрений. Он может развалить Братство и должен дорожить... Лишь бы его никто не заметил. Но Профессор все-таки услышал его мимолетный вздох, тут же обратил внимание на шевелящуюся занавеску и открытую по чьей-то расхлябанности дверь (офицеры, безусловно, понесут наказание и впредь получше будут следить за таким важным структурным элементом Братства, как дверь) и на удаляющуюся спину незадачливого Валеры, который и не догадывался, что подсмотрел таинство, недоступное даже для высших, довереннейших офицеров и самых ближайших помощников, и следовательно, судьба его предрешена, поскольку этого таинства не должен знать никто, никто на белом свете. На сей раз Профессор не улыбался уголками губ, а хмурился.
  Валера потихоньку смешался с толпой и постарался притвориться, что готовится слушать проповедь. На самом деле он снова принялся думать, что ему теперь предпринять и как спастись. Главное, чтобы его никто не заподозрил. Надо притворяться, будто ничего не произошло. И, наверное, поговорить с Игорем Белояром. Без Эдгара. Игорь может понять. И, наверное, поможет.
  Остановившись на этой мысли, Валера чуть-чуть приподнял голову и поискал взглядом Игоря. Тот стоял рядом с Эдгаром, и на лице его была прежняя каменная неподвижность. Неразлучники, сладкая парочка. Вот же, какие приятели. Таким манером Эдгар испортит ему весь план... Ведь без посторонней помощи обойтись будет очень трудно, а помочь может только Игорь Белояр. То есть только он может захотеть помочь. А остальные просто бросят его на произвол судьбы.
  Срочно.
  Но Игорь, как назло, Валериного взгляда не замечал - они с Эдгаром вели обычную гумитскую жизнь, выслушивали проповедь, читали принесенные Профессором брошюрки и листовки, разговаривали с другими ребятами. Им не было никакого дела до Валеры. И тут его опять вызвал к себе сам Профессор.
  Валера, все планы которого были нарушены, начал злиться и терять всякое самообладание. А Профессор был, напротив, серьезен и деловит. Он сказал:
  - Я еще раз подумал о том, о чем мы с тобой говорили, Валерий. Может быть, конечно, ты и прав, считая свое состояние болезнью. Я имею в виду болезнь телесную, а не духовную, поскольку ты уверен в себе без каких бы то ни было сомнений. Хорошо. Но у нас в Братстве есть человек, которого я уже давно не видел. Он не заходит сюда уже целую неделю, ни одного дня с прошлого четверга. И вот я волнуюсь. Возможно, он тоже заболел, как и ты, и тогда его надо вылечить. А возможно, он вдруг усомнился и замыслил предательство, тогда надо принимать совсем другие меры.
  Валера кивал головой, выражая согласие.
  - Ты его хорошо знаешь, Валерий. Это Витя Сазонов, вы с ним одного возраста.
  Валера снова кивнул, хотя, сказать по правде, Витю Сазонова он помнил плохо.
  - Он живет на улице Лавандовой, - продолжал Профессор. - К сожалению, там криминальная обстановка не самая лучшая в городе, другими словами, район хулиганский и небезопасный. В одиночку там бродить не рекомендуется, и конечно же, одного я тебя туда не пущу. С тобой пойдет Дмитрий Романов.
  Валера озабоченно моргал глазами, пытаясь что-нибудь понять. А перспектива идти куда-то вдвоем с Дюмоном и вовсе не радовала.
  - А зачем мне туда идти? - спросил он.
  Профессор с упреком покачал головой, словно удивляясь его непонятливости.
  - Меня всегда беспокоит, если с кем-нибудь из нашего Братства что-то случается... нехорошее. Об этом необходимо узнавать и принимать нужные меры, чтобы сохранить наше Братство в целости и не нанести ему никакого ущерба. Я хочу отправить тебя в разведку к Вите Сазонову. Ты парень неглупый, сможешь разобраться, что к чему. Если там ничего страшного нет, то просто поговоришь с Витей, ободришь его, напомнишь про наши собрания, что мы его здесь ждем и желаем ему всяческого благополучия, не болел бы и главное - не забывал о своей ответственности перед Великим Гуми. Рядом с Великим Гуми и речи не может быть о каких-то личных неприятностях и прочих мелочах, тебе тоже не следует забывать об этом. Великий Гуми поможет преодолеть любые неприятности и достичь, наконец, рая.
  - Да, - вздохнул Валера.
  - А если там вдруг намечается измена, - голос Профессора из мягкого стал жестким, - то ты сообщишь об этом мне. Измена у нас недопустима. Наше Братство должно быть образцом служения Великому Гуми. В общем, Валерий, дорогой мой, я возлагаю на тебя это почетнейшее задание и жду его выполнения. Великий Гуми тоже этого ждет.
  - Да, - снова ответил Валера. А что еще он мог сказать. Не возражать же. Хотя возразить очень хотелось.
  - Хорошо, Валерий. Сегодня я тобой доволен. Иди ко всем остальным, сейчас начнется молитва. А завтра - обязательно сходи к Вите Сазонову.
  Валера наклонил голову, повернулся и вышел. Профессор прошел в свой кабинет, достал из ящика стола пузырек с пилюлями и спрятал у себя в кармане. Пригодятся после молитвы. И надо дать указания Дюмону. Плескачу, пожалуй, не стоит размениваться на такую ерунду, тут хватит и Дюмона.
  Игорь Белояр ни на шаг не отходил от Эдгара. Валера готов был удариться в слезы. Обидно не получить помощь, когда есть такая возможность! И подойти с просьбой поговорить наедине тоже нельзя - у Эдгара сразу возникнут подозрения, он тут же донесет Профессору. Неужели Игорь не догадывается, что Валера должен сообщить ему нечто очень важное? Ведь они почти уже начали разговор, пока их не прервал приход Эдгара.
  Молитва прошла как обычно. Только на Валеру она произвела не совсем обычное действие - он чуть не уснул. Его нервировала эта повседневная тянучка. Скорее бы уж закончилось... Или скорее бы уж Игорь догадался о том, что надо поговорить... Хотя, даже если он и догадается об этом, Эдгара сплавить все равно никуда не удастся. Валера глубоко вздохнул и сразу после молитвы вышел на улицу.
  Конечно же, он не станет подводить Витю Сазонова, который пока только на подозрении, и не пойдет к нему, и разведывать ничего не будет, и не будет ничего докладывать Профессору. И в Братство Великого Гуми он больше не придет никогда. Хватит.
  Он просто убежит.
  Эта мысль грела ему душу весь вечер и всю ночь. Ему радостно было думать, что он почти уже свободен. Он вовсе не представлял себе, чем займется на свободе, куда спрячется - это было не так важно, как сам факт свободы. Валера не спал, не мог уснуть от возбуждения. Он, как ни странно, вспоминал свою жизнь до Братства. Какая была приятная, спокойная, безопасная жизнь! Не жизнь, а мечта, казавшаяся ему тогда мечтой идиота! Вернуться бы к ней хоть на час, хоть на несколько минут! Чтобы не знать о существовании на свете Профессора и прочей нечисти. Чтобы не видеть ужасов Братства. Чтобы не бояться так, как его скручивает от страха сейчас, при мысли о Профессоре...
  Сразу с утра убежать не удалось. Не успел Валера позавтракать, как в дверь позвонили. На пороге стоял Дюмон, некое подобие Плескача, Плескач в миниатюре, в зародыше, молчаливый и неулыбчивый, всем своим видом выражавший угрозу. В наказание за неповиновение. В первое мгновение Валера чуть было не поддался панике, но сумел сдержаться и даже улыбнулся. Правда, улыбка получилась кривая, но... Мысли его от гипотетического побега перешли к лихорадочному движению по поиску способа побега. Конкретного способа, который немедленно нужно придумать и воплотить в жизнь.
  Почему же он не придумывается?
  - Привет, - растерянно сказал Валера. - Проходи. Ты... зачем здесь?
  Дюмон сплюнул и вошел в прихожую, не высовывая руки из карманов.
  - Идем к Сазонову, - кратко ответил он.
  - Что, прямо сейчас? - удивился Валера.
  - А чего ждать?
  - Я... не могу сейчас, - робко возразил Валера. - Я еще не позавтракал.
  - Ну так завтракай быстрее, и пойдем.
  Валера моргнул, прогоняя слезы, отправился в кухню, на полпути остановился и предложил:
  - А ты? Не хочешь позавтракать?
  - Нет.
  Валера долго топтался на кухне. Кусок застревал у него в горле, такой на него не находил страх. Краем глаза он видел Дюмона, который стоял в прихожей, привалившись спиной к дверному косяку и по-прежнему держа руки в карманах. Его немигающий взгляд следил за Валерой неотрывно и выражал презрение - он понимал, что Валера просто тянет время, и Валера понимал, что Дюмон это понимает, но ничего не мог поделать.
  Слабая надежда у него была на Витю Сазонова, неясная такая надежда, вовсе призрачная, не связанная ни с какими конкретными планами и тут же исчезнувшая, как только они Витю Сазонова увидели. Витя Сазонов не был изменником, наоборот, он проявлял признаки ярого фанатизма, а на собрания не приходил, потому что заболел гриппом. И впрямь, он кашлял, беспрерывно сморкался, и на вид у него была температура 39. Он сказал, что должен скоро выздороветь, и тогда обязательно вернется в Братство и наверстает упущенное, а пока вынужден мириться с действительностью и пролеживать бока. Валера посоветовал ему не спешить и поправиться как следует, а то он явится в Братство еще больной и заразит всех остальных. Витя согласился. Валера, выходя от него, не мог скрыть своего разочарования. Дюмон не дрогнул ни одной своей черточкой. Без всяких слов было ясно обоим, что теперь надо идти в Братство, ждать Профессора и отчитываться перед ним. С другой стороны, было еще слишком рано, Профессора в подвале не будет до вечера, и вроде бы можно туда пока не идти. Валера решил воспользоваться этим и заныл:
  - Дюмон, мне не очень хорошо... У меня голова болит, я не выспался, не спал всю ночь...
  Тот смотрел на него не мигая.
  - Я так волновался, что Профессор мне доверяет, - продолжал Валера со слезами в глазах и в голосе. - Такое задание, такая ответственность. Я боялся не выполнить, не оправдать, не суметь... Дюмон, я хочу отдохнуть. На собрание я приду, честное слово, а сейчас приду домой и посплю.
  - Валяй, - пожал плечами Дюмон, не глядя на него.
  Валера обрадовался:
  - Ой, вот здорово! Тогда пока, вечером увидимся.
  - Я пойду с тобой, - бросил Дюмон, разглядывая витрину магазина одежды, где стоял ужасный коричнево-розовый манекен в ужасном голубом костюме, выцветшем на солнце.
  Валера даже остановился:
  - А... а зачем?
  Глупый вопрос. Дюмон даже не посмотрел на него, считая ниже своего достоинства обсуждать эту тему, давно уже решенную. Так надо. Все вновь встало на свои места. Один из них остался подозреваемым, второй - надзирателем. Валера почувствовал себя в подвешенном состоянии - если он не придумает выход немедленно, его ждут неприятности. Крупные неприятности, учитывая опыт Братства и Валерины за ним наблюдения. Нужно срочно, срочно убегать.
  А как?
  Дюмон не шутил, когда начал не отходить от него ни на шаг. Он пришел вместе с Валерой к нему домой и прочно обосновался в комнате рядом с Валериной тахтой, а для развлечения схватил лежавшую на столе электронную игрушку, где Микки Маус ловил в корзину яйца с четырех лотков. Валера с обреченным видом лег на тахту и отвернулся к стене. Не только спать - он не мог даже закрыть глаза и без конца вздыхал, изображая долгожданный сон. Дюмон, конечно, не Плескач, но и с ним Валера в очном поединке вряд ли справится - разного калибра личности. Но надо же что-то делать, иначе можно сгинуть в пучине этого проклятого Братства навеки! От страха Валера уже не вздыхал, а всхлипывал, а пиликанье электронной игрушки раздражало своей равномерностью. Профессор не пощадит Валеру. Дюмон это, разумеется, знает. Они считают Валеру таким же ничтожеством, как и Сеньку Шевченко.
  При этой мысли Валера внезапно открыл глаза и даже затаил дыхание. Все понятно! Как же он сразу не догадался, осел! Они же хотят затравить его, довести до самоубийства, как бедного Сенечку! Жестокий допрос в присутствии Плескача, сопровождение Дюмона с самого утра, а к вечеру они придумали бы еще какой-нибудь способ устрашения, еще более убедительный... Они это умеют! Еще как умеют! Но только Валера не Сенька Шевченко. В этом они ошибаются.
  Вздохи и даже весьма правдоподобные всхлипы возобновились под однообразное, непрекращающееся пиликанье электронной игрушки. Валера пытался мобилизовать все силы организма на борьбу с Братством за свободу.
  Кроме того, он ведь о Профессоре кое-что знает. Сцена в закоулке может впечатлить кого угодно. Эта сцена - Валерино секретное оружие.
  Пролежал так он очень долго, пока у него и впрямь не начала болеть голова. А Дюмону ничего не делалось, он был как робот. Обедать с Валерой он отказался, но зато переместился вместе с игрушкой в кухню и там продолжил свое присутствие. Валера изредка на него поглядывал и расстраивался. Ну почему он не отвлечется! Пусть выйдет хотя бы на минуту! Неужели ему за весь день не надоело? Время идет, а ничего не меняется, у Валеры нет никаких шансов сбежать от опеки.
  Выйти из дома, в любом случае, надо было раньше, чем с работы вернутся родители. Это понимали оба и потому в шесть часов вечера уже спустились во двор. Отсюда до "братского" подвала было не больше пяти минут пешего хода. Но Валера твердо решил не допустить этого. Он шнырял взглядом по сторонам, выискивая пути к спасению. Путей пока не было вообще никаких, время уходило, расстояние до Братства неизбежно сокращалось, и Профессор ждал их там, чтобы начать свою проповедь, а потом провести свою молитву. А потом...
  - Постой, - вдруг сказал Валера. - Я совсем забыл. Мне нужен цитрамон.
  - Что? - нахмурился Дюмон, выведенный из состояния равновесия этой неожиданной репликой.
  - Цитрамон, - начал объяснять Валера. - Это таблетки такие, чтобы голова не болела. Они у нас дома закончились, надо купить.
  - Где?
  - Тут недалеко есть аптека. Работает до самой ночи. Подожди меня, я быстренько сбегаю и приду прямо в Братство.
  - Я с тобой.
  - Как хочешь, - с напускной беспечностью сказал Валера. - Пойдем. А то я без цитрамона не могу.
  - Не ной, - оборвал его Дюмон. - Сказал бы лучше Профессору, он бы дал тебе нормальных таблеток, а не какой-то ерунды.
  - Это не ерунда, а цитрамон.
  - Шевелись быстрее.
  Подозрительный Дюмон не спускал с него глаз, поблизости не было ничего похожего на аптеку, а Валера уходил в глубины подворотен, ставя на карту все и рассчитывая на один-единственный шанс, который, возможно, будет ему предоставлен.
  Вскоре Дюмону надоело это бесцельное блуждание, и он хотел уже прекратить поиски аптеки и силой тащить Валеру в Братство, как вдруг из одного двора повалила толпа детворы, в сопровождении взрослых - либо репетировали первомайскую демонстрацию, либо целый класс собирался ехать на поезде на какую-нибудь экскурсию в Москву или Ленинград, но детей было очень много, они держались за руки очень крепко, были окружены взрослыми со всех сторон и вышли из-за угла так удачно, что разделили Валеру и растерявшегося Дюмона. Валера мгновенно воспрял духом и бросился бежать без оглядки, во всю прыть, и пока Дюмон ругался, расталкивая толпу и продираясь сквозь нее, Валера уже скрылся за каким-то из многочисленных поворотов.
  Впрочем, на Дюмона это не очень-то произвело впечатление - Профессор предусмотрел все возможные варианты развития событий, на то он и Профессор. Дюмон разыскал в ближайшем дворе телефон автомат и позвонил, сообщая вышестоящим лицам, в каком именно месте он упустил Валеру.
  В тот день в Братстве царило оживление - необычайно деятельная атмосфера. Игорь Белояр с интересом наблюдал за приготовлению к какому-то важному мероприятию, но даже не предполагал пока, что оно связано с мальчиком, так напомнившим ему Сенечку Шевченко. Эдгар тоже ничего не мог сказать по этому поводу и предложил только подождать проповеди - тогда Профессор всем объявит, в честь чего тут поднялся такой шум.
  Профессор долго дожидался тишины в зале, прежде чем начать. Братство никак не могло угомониться, до такой степени его взбудоражило нечто, о чем еще никто, кроме нескольких офицеров,не знал.
  - Итак, - сказал Профессор, - свершилась крайне неприятная вещь. К сожалению, это случалось у нас неоднократно и вроде бы должно служить уроком для всех вас, но почему-то не служит. Я имею в виду измену. Среди нас - предатель!
  Братство зашумело. Профессор повысил голос.
  - Да! Не все осознают важность нашей миссии на земле! И еще находятся люди, выражающие протест и не желающие вести себя как подобает. Они уже не осознают себя служителями Великого Гуми! Они не хотят быть служителями Великого Гуми!
  В Братстве снова поднялся шум. Игорь уже понял, о чем речь, и просчитывал в уме, каким способом можно выручить мальчика, похожего на Сеню Шевченко. По его мнению, кроме этого мальчика, объявить изменником было некого, только этот мальчик мог выдать себя как изменник. Остальные пока проявляют все признаки верноподданных Великого Гуми.
  - Мы не можем спокойно относиться к измене нашему общему делу! Ведь измена подрывает наши законы и нашу жизнь! Предатели тормозят распространение нашего учения на земле! Каждый предатель приближает нас к концу света! Мало того, каждый предатель пополняет собой армию наших врагов, последователей и служителей Зла! А мы должны бороться с ними до самой смерти, и мы будем с ними бороться, пока они не погибнут все до единого, и тогда Зло будет уничтожено!
  - Да! - дружно ответило Братство.
  Встревоженный Игорь явственно ощутил исходящую из толпы агрессию.
  - Предатель еще вчера находился среди нас, он притворялся среди нас, он притворялся одним из нас! Он думал, ему удастся нас обмануть! Но он пытался обмануть не нас, а самого Гуми! А Великого Гуми обмануть невозможно!
  - Да!
  Игорь покосился на Эдгара. Тот был возбужден не меньше других, у него румянились щеки и блестели глаза. Он вообще легко поддавался общему настроению.
  - А теперь он решил убежать! Спрятаться от мести Великого Гуми и жить себе припеваючи, оставив дело спасения человечества и думая, что добрые дядечки помогут ему избежать погибели! Нет! Он ошибается. Мы не дадим ему безнаказанно вредить Великому Гуми и содействовать Всеобщему Злу!
  - Да!
  - Мы не позволим ему сбежать и тем самым подвергнуть опасности нас, которых он знает в лицо и по именам и может выдать нас всех нашим врагам, чтобы мы не добрались до него и не причинили ему вреда. Но он ошибается. Он замахнулся не на нас, а на самого Великого Гуми, потому что Великий Гуми стоит за нами!
  - Да! - вопило Братство.
  Профессор с торжеством обводил его взглядом и продолжал свою речь.
  - И Великий Гуми не позволит никому совершить такой тяжкий грех просто так. Великий умми бережет нас, своих служителей, и дает возможность творить справедливость. И мы должны творить эту справедливость, во имя победы Добра над Злом!
  - Будем творить! - в один голос поклялось Братство.
  Игорь пытался вспомнить, о чем он говорил с Валерой накануне, и не намекал ли он на то, где будет скрываться. Ведь надо найти его раньше этих безумцев и послать к Осипову или к Максу Булатову.
  - Я предвидел эту ситуацию, - продолжил Профессор. - Так как предательство, к счастью, легко читается в сердце, и его можно заметить, когда оно еще только готовится. Я призывал этого человека одуматься. Я давал ему шанс вернуться к нам и жить нашей жизнью, как всегда. Но он не захотел вернуться. Наоборот, он понял, что его предательство раскрылось, и сбежал!
  Братство диким возгласом выразило свое негодование.
  - Неудивительно, что он боится нас. Он боится в нашем лице самого Великого Гуми, потому что в глубине души знает: силе Великого Гуми нет пределов, и он победит, невзирая ни на какие предательства, ни на какие интриги и злодеяния наших врагов!
  - Да!
  У Эдгара уже раздувались ноздри, он кричал чуть ли не громче всех.
  - Сейчас он прячется в роще Разова, совсем недалеко отсюда, возле Волги. Там рядом есть замечательная набережная, пустынная, как пляж. Я предполагаю, что он может направиться в ту сторону.
  Профессор сделал эффектную паузу и повысил голос до лозунгового фальцета:
  - И там мы его найдем!
  - Найдем! - подтвердило Братство.
  Эдгар ринулся одним из первых - к двери, на улицу, и в сторону рощи Разова, которая отделяла деревню Разовку от Волги. Игорь глазом не успел моргнуть, как оказался в зале почти в одиночестве, среди нескольких таких же, туго соображающих новичков и под внимательным взглядом Профессора с помоста. Правда, в следующее мгновение они стремглав неслись вслед за всеми остальными, чтобы не отстать от событий.
  Сначала Игорь постарался держать в поле зрения Эдгара - как бы с ним чего не случилось. Но вскоре убедился, что непосредственная опасность приятелю не грозит, в отличие от Валеры, и принялся думать, как ему помочь. Прежде всего надо было найти Валеру раньше, чем это сделают оголтелые члены Братства.
  На улице было уже темно. Братство распалось на отдельные молекулы и атомы и по одному ил по двое шныряли в окрестностях разовской рощи, и каждый надеялся поймать беглеца и вручить его Профессору, и за этот подвиг, несомненно, подучить награду. Братство разделилось, но все же это было единое Братство, и им в данный момент овладел охотничий азарт. Еще несколько минут - и члены Братства вряд ли предоставили бы Профессору живого Валеру, скорее его кусочки, потому что они при встрече растерзали бы его как предателя и врага. В таком же состоянии Игорь окончательно оставил Эдгара, тем более что тот искал Валеру вовсе не в тех местах, где можно спрятаться в подобных обстоятельствах. У Игоря была своя логика, он очень хорошо знал эти места - с детства здесь рос. Он исходил из того, что у Валеры был небольшой гандикап - каратели в любом случае должны были на какое-то время от него оторваться, чтобы сообщить Профессору о положении дел. Скорее всего, они увидели Валеру на какой-нибудь из улиц, ведущих в рощу, либо просто предположили, что он побежит сюда, и пошли к ближайшему телефону, звонить Профессору, поскольку наверняка имели такое предписание. Все эти предположения Игорю не нравились. Он был почти уверен, что каратели могли поймать Валеру, но не стали этого делать, чтобы Профессор получил возможность устроить показательный суд. Хотя... Игорь приостановился. Нет, Профессор может устроить показательный суд в любой момент, и устраивался бы этот суд совершенно по другому сценарию. Нет-нет, это не показательный суд, а что-то гораздо хуже. Валера и в самом деле проявил поразительную прыть, и каратели не поймали его, потому что не сумели. Это значит, что Валера действительно насолил чем-то Профессору... И еще это значит, что Профессор должен от него избавиться. Не показательно, а всерьез.
  Игорь подавил возникшую вдруг истерику и сосредоточился на конкретных проблемах. Сделать это во время быстрой ходьбы и периодического бега было трудно. Игорь подивился проворному Джеймсу Бонду и прочим крутым киногероям, которые не теряют способности соображать не только на бегу, но и в драке, и даже после драки, и в других экстремальных ситуациях. Игорь на минутку остановился, перевел дух и начал размышление с самого начала.
  Версия о показательном суде никуда не годится. Тут на роль жертвы подошел бы любой член Братства, не столь важный для правящей верхушки. Валера говорил о другом в их последнем разговоре. Он захотел уйти из Братства, то есть нарушить их главную, основную заповедь - из Братства выходить запрещено. Мыслить об уходе невозможно - табу. Да и уйти глупый мальчик решил очень глупо, не продумав ничего заранее, понадеялся на авось. Так отсюда не уйдешь.
  Сеня Шевченко не смог уйти.
  Игорь еще прибавил шагу, хотя и без того значительно опережал других преследователей. Самое скверное - не было никакой возможности предупредить Осипова. Он и не подозревал о происходящем, а как раз его содействие было бы в самый раз.
  Итак, у Валеры небольшой гандикап. Вообще-то ни один здравомыслящий человек не станет прятаться от такого Братства в роще, разумнее остаться в городе, где есть много укрытий и масса людей - лучший щит от покушения фанатиков... Ну, может, и не лучший, но при свидетелях не слишком-то разгонишься учинять экзекуцию. Поэтому что занесло Валеру в пустынную рощу - непонятно. К тому же, здесь еще холодно и сыро, даже снежок кое-где остался. И поскольку у Валеры есть... был небольшой гандикап, которым он распорядился из рук вон плохо, то он наверняка набрел на старую, заброшенную беседку с провалившейся крышей, со всех сторон окруженную терновником - место неудобное, но для Валеры оно могло бы показаться привлекательным и годным, чтобы переждать бурю. Роща сама по себе достаточно велика по площади, но других закоулков и берлог в ней нет.
  И издалека сквозь массу деревьев мелькают фонари пустынной набережной и крохотного причала, куда подходят летом прогулочные теплоходики, и пассажиры гуляют по живописной зеленой роще и устраивают веселые пикники.
  Валера должен быть где-то здесь.
  Следовало поторопиться. Тишина тишиной, но Игорь не был уверен, что опередил остальных на достаточное количество времени. Братство состоит из сумасшедших, которые почуяли запах крови. Они могут затаиться за любым из деревьев и выскочить в самый неподходящий момент.
  Где Валера, черт возьми?
  Наконец, Игорь наткнулся на кустарники, окружавшие беседку. Было слишком темно, искать в таком мраке - дело безнадежное, тем более что надо соблюдать осторожность. Тогда Игорь решил действовать по-другому.
  - Валера, - негромко позвал он. - Отзовись, пожалуйста, это я, Игорь Белояр. Ты в большой опасности, за тобой охотится всё Братство. Я знаю, ты где-то здесь, потому что в другом месте спрятаться нельзя, и тебя давно нашли бы. Пожалуйста, отзовись, у нас мало времени. С минуты на минуту нас догонят.
  - А как они узнали, что я здесь? - раздался слабый голосок из-под терновника.
  - Слава Богу! - обрадовался Игорь. - Понятия не имею, откуда они узнали. Выследили, наверное. А зачем ты полез сюда? Сам себе усложнил жизнь. В роще не скроешься от Профессора. У него везде свои шпионы, как я понял.
  - А я так хотел поговорить с тобой, еще вчера, - пожаловался Валера, с трудом выбираясь из кустов. - Но Эдька Тимофеев не отходил от тебя, и я не успел. А сегодня мне оставалось только бежать. Ко мне приставили Дюмона. Игорь, мне нужно сказать тебе одну вещь.
  - Некогда. У тебя нет времени. Охота же было тебе забираться в такую глушь! До города вообще не доберешься... Слушай, а если тебе не прятаться пока? Притворись заблудшей овцой, изобрази глубокое покаяние. Тогда мы точно придумаем что-нибудь, у нас будет хотя бы время, и мы будем не одни.
  - Нет, - с содроганием ответил Валера. - Я не могу! Я должен сказать тебе...
  - Некогда же!
  - Это очень важно! Я видел вчера Профессора...
  Игорь услышал невдалеке шум. Валера тоже его услышал и испуганно умолк. Игорь понизил голос:
  - Значит, так. Мы обязательно поговорим завтра днем, когда я смогу прийти. А сейчас - немедленно иди в Разовку. Знаешь, где находится Разовка?
  - Знаю.
  - Беги туда, только смотри не попадись Братству на глаза. Там спрячешься во дворе церкви. Там найдешь священника, отца Александра, он тебе поможет. Он сам найдет тебя утром, ты от него не убегай, он тебя не выдаст ни в коем случае. И еще: позвони по телефону три шестерки и три четверки, телефон очень простой, тебе ответит мой друг, он занимается Профессором и выслушает все...
  - Игорь, Профессор ужасный человек!
  - Я это знаю. Иди в Разовку. Я завтра тоже туда приду. И ради Бога, берегись.
  - Я все-таки должен сказать тебе...
  Внезапно шум раздался совсем близко, в нескольких шагах. Ребята замерли. Валера весь помертвел. Больше они ничего не успели сделать - со всех сторон на полянку проникали гумиты. При виде Валеры их лица начинали выражать торжество, которое затем сменялось разочарованием, так как они были здесь не первые. Бежать от них сейчас означало лишь раззадорить преследователей, спровоцировать их на ответные действия. Игорь с поспешностью думал, что делать. Как никогда было нужно постороннее вмешательство. Например, вмешательство Осипова. "Бог из машины" античного театра. Но Осипов благополучно отдыхал после трудового дня у себя дома, рядом с Наткой, и не подозревал, что происходит в другом районе города.
  Валеру спасла бы любая неожиданность, отвлекшая бы на некоторое время преследователей. Все, что угодно - гул самолета, шум приближающегося автомобиля, свет какого-нибудь прожектора, появление людей...
  На полянку бодрой рысцой выбежал Дюмон. Он увидел Валеру, благо в руках членов Братства светились десятки карманных фонариков. Дюмон не выражал никакого торжества, в отличие от рядовых членов Братства. Он подошел к Валере и с видом хозяина положил руку ему на плечо. Валера, казалось, весь сжался и даже уменьшился в размерах. Игорь дернулся было к нему, но вовремя остановился. Дюмон истолковал это движение по-своему и успокоил:
  - Я понимаю, что ты первый нашел его и задержал. Великий Гуми оценит это. От Профессора тоже будет награда. Это хорошее начало жизни в нашем Братстве - поймать изменника.
  - Я его не ловил! - сгоряча выпалил Игорь.
  - Профессор разберется. Он на набережной, ждет нас всех, судить изменника.
  Окруженный Братством Валера уже не мог убежать никуда. Их процессия двигалась по направлению к набережной, храня молчание. Дюмон конвоировал Валеру, который вроде бы смирился со своей судьбой и с неизбежностью последующего наказания. Игорь не отставал от них, чтобы использовать любую возможность помочь. Это еще больше должно было сказать всем, что именно он претендует на лавры победителя в погоне за беглецом, и это было противно осознавать, но пусть уж лучше думают что хотят, лишь бы как-нибудь выручить Валеру из беды.
  Страшно подумать: неужели они и правда изобьют беднягу, по одному только подозрению в измене?
  На набережной уже толпилось Братство. Игорь удивился количеству его членов - в подвале они вряд ли уместились бы. И среди них он сразу выделил фигуру Профессора, стоявшего особняком в самом центре этого людского скопления, так как все остальные его побаивались и держались от него на порядочной дистанции. А у него было странное лицо - бледные губы, неподвижные немигающие глаза. Сцена состояла из набережной и бетонного парапета, декорации - из непроглядного мрака, едва слышного плеска реки и сырости в холодном воздухе, а освещалось это все рядом фонарей вдоль набережной. Игорь невольно вздрогнул. Обстановка весьма походила на показательный суд, но Игорь был уверен, что это не только показательный суд. И он не знал пока, что это. Инстинкты его были в тот момент обострены до предела, и он чувствовал исходящую от Профессора опасность. Хорошо бы сейчас встать между Профессором и Валерой, как щит, и сказать: "Руки прочь, гадина".
  Заметна была и скованность движений Профессора, будто он генерировал в себе какую-то неведомую энергию и не хотел растрачивать ее попусту.
  Неожиданно, уже почти возле асфальта, Валера вывернулся из-под руки Дюмона и бросился бежать без оглядки. Несколько мгновений Братство пребывало в шоке, а затем заулюлюкало, снялось с места и через минуту вернуло беглеца на исходные позиции. Игорь от внезапности происшедшего растерялся и не знал, что делать. Решил пока подождать и присоединился к толпе, окружавшей Профессора. Валере пока помочь все равно нечем, а там видно будет. Почему же еще так странно ведет себя Профессор? Это было не похоже на его обычные размашистые, рассчитанные на эффект жесты. Игорь не успел над этим задуматься. Куча бравых молодчиков приволокли за разные части тела и одежды Валеру и поставили его прямо перед Профессором, а сами отступили, образовав вокруг Профессора и Валеры пятачок свободного пространства. Но стена из членов Братства была непробиваемая, у Валеры не осталось никаких лазеек для бегства. Он, весь дрожа, поднялся на ноги и робко поднял взгляд в лицо Профессора.
  - Это не то, что вы думаете, - пролепетал он.
  - Ты предал Великого Гуми, - напряженным голосом произнес Профессор.
  От этого голоса Братство замерло и сплотилось в единое целое.
  - Нет, - пробовал отрицать Валера, не отрывая взгляд от лица Профессора.
  - Ты совершил побег и тем самым признал свою вину. Неужели ты думал спрятаться от самого Великого Гуми? Его месть настигла бы тебя в любом месте вселенной!
  - Это ошибка, - защищался Валера. - Я не убегал.
  - Но Великого Гуми обмануть невозможно, - продолжал Профессор тем же тоном. - Он предал тебя в наши руки, чтобы ты не ушел от заслуженного наказания.
  - Нет, - сказал Валера слабеющим голосом, не выдерживая неравной борьбы.
  - Кроме того, ты получил привычку подглядывать и видеть то, что никому видеть нельзя, продолжал Профессор.
  - Я ничего не видел, - ответил Валера, но его бледность выдала мальчика с головой.
  - Кроме того, ты знаешь нас всех, всё Братство, - продолжал Профессор. - И вполне можешь навредить.
  - Я не собираюсь вредить, - пообещал Валера.
  И через секунду в полной тишине отчетливо прошептал:
  - Не убивайте меня!
  Профессор молчал. Он протянул к Валере руку, но не прикоснулся, а застыл в этой позе. Между ним и Валерой было расстояние не меньше метра. Поэтому Игорь не понял, что произошло дальше. Валера несколько раз пытался то-то сказать, но у него не получалось, он даже поднес руку у горлу, как будто его душили. Потом он начал задыхаться всерьез, схватился за шею обеими руками. Потом у него вдруг подкосились ноги, он упал и долго катался по земле, сворачиваясь в клубочек и вытягиваясь в струнку поочередно. Потом он захрипел и обмяк весь, как тряпичная кукла. Игорь смотрел на это с ужасом, как и остальные члены Братства. У него в голове не укладывалось, что у него на глазах совершилось убийство, причем убийство весьма необычайное - доказать его невозможно, и никакой суд не станет рассматривать его. Тут в руку Игоря кто-то вцепился. Это был Эдгар, на которого Игорь не обратил внимания. Эдгара била дрожь, с головы до ног, он даже шатался и отстукивал зубами дробь, такое впечатление на него произвела расправа над бедным Валерой.
  Профессор опустил руку и спросил, как ни в чем не бывало:
  - Кто поймал изменника?
  Никто не ответил, никто не двинулся.
  - Игорь Белояр, - не дождавшись признания, доложил Дюмон.
  Профессор повернулся к Игорю и увидел новичка с расширенными глазами, бледного и взъерошенного. Он ничем не отличался от большинства членов Братства в тот момент.
  - Молодец, Игорь Белояр, - произнес Профессор. - Я тобой доволен. Далеко пойдешь.
  Но Игорь, хоть и смотрел ему прямо в лицо широко раскрытыми глазами, словно не видел его и словно не осознавал его слов. Дело оборачивалось гораздо хуже, чем он предполагал. Валеру спасти уже не удастся. А Валера мог бы сообщить еще немало интересных сведений о Братстве и о Профессоре, если бы его спасли. О Господи, тот же конец ожидает однажды и Эдика.
  Но как Профессор сделал это?
  Игорь с трудом заставил себя шевелиться. Члены Братства расходились с набережной тихо и смиренно, как побитые собаки. Они правильно восприняли этот урок. Такая сцена могла серьезно повлиять на колеблющихся и вернуть их в лоно Братства, и они больше никогда не помыслят об уходе. Рядом с Валерой остались только Плескач и его команда.
  Профессор уехал с места происшествия на машине своего брата. Его миссия в тот день на этом заканчивалась.
  Игорь не пошел домой сразу. Он не поленился подняться на улицу Родионова, разыскать телефон-автомат и позвонить Осипову. Тот был недоволен столь несвоевременным вмешательством в личную жизнь, но, узнав голос Игоря, тут же сменил тон.
  Тем более что Игорь снова был близок к истерике.
  - Осипов, я не выдержу! Это кошмар какой-то! Не Братство, а братская могила! И уйти оттуда невозможно, Осипов!
  - Тихо, тихо, тихо, - пробормотал Осипов. - Не кричи, пожалуйста, а весь город.
  - Я не смогу, Осипов!
  - Ты вообще где? Дома?
  - Нет.
  - Откуда тогда звонишь?
  - С автомата на Родионова.
  - Ну тогда успокаивайся быстрее, пожалуйста, а то ты ничего не успеешь рассказать. Что занесло тебя на Родионова в такое время?
  - Осипов...
  - Тихо. Лучше посчитай до десяти. Лучше расскажешь завтра.
  Игорь весь дрожал, как недавно дрожал перед Профессором Валера.
  - Осипов, это ужасно. Ради Бога, я не сошел с ума. Профессор только что убил мальчика из Братства, не прикасаясь к нему руками. Он его задушил.
  - Ты чокнулся.
  - Нет. Это произошло в присутствии всего Братства, буквально полчаса назад, на набережной возле рощи Разова. Я тебя умоляю, не надо ехать туда прямо сейчас, иначе Профессор поймет, что в Братстве есть двойной агент.
  - Ладно, только...
  - Я в своем уме, Осипов. По крайней мере, мне так кажется. Я говорю тебе то, что видел полчаса назад собственными глазами. Братство так напугано, что новые изменники там еще долго не появятся.
  - Ты уверен?
  - Ни в чем я не уверен...
  Тут связь оборвалась, и Игорь больше не позвонил. А Осипов еще целый час не мог уснуть, ждал его звонка с подробностями. Странное сообщение! Если бы оно поступило не от Игоря, можно было бы не обращать на него внимания. Но раз это Игорь...
  Валеру нашли во дворе разовской церкви, подвешенным за шею к высокой липе, в весьма правдоподобной скользящей петле. И нашли его, конечно, не оперативники, а сторож и староста, когда открывали утром храм.
  Осипов метался, как запертый зверь. А Игорь был недоступен, явился к ним на совет лишь через два дня, с еще более угрюмым и равнодушным видом, чем обычно.
  Ревность Бориса Новикова
  Трудно сказать, чем именно было вызвано теперешнее поведение Бориса, но он уже не скрывал от домашних страсти к выпивке. Хозяину, впрочем, было все равно - у него хватало забот по работе, и хлопоты о сыне занимали его гораздо больше. А вот мягкосердечная Марианна была расстроена. Поскольку Фаина сюда уже не приходила, а Борис каждый день возвращался домой пьяный и злой, Марианна сделала вывод: он поссорился со своей богиней, и именно этим вызван его срыв. Бедняжка просто заливает свое горе.
  Между тем он действительно не виделся с Фаиной с той годовщины, когда ее отец вспоминал о ее матери. Борис делал вид, что выдерживает паузу обиженного до глубины души, чтобы синеглазая мерзость поняла, как несправедливо обошлась с ним. Самомнение мешало ему думать, что ей это было абсолютно безразлично, так как он никакого следа в ее душе не оставил, и она им нисколько не дорожит, и даже рада от него наконец избавиться. При появлении этой мысли он в очередной раз прикладывался к бутылке, так ему становилось плохо.
  Им откровенно пренебрегали. И кто - трущобная крыса, от которой устали отворачиваться все остальные парни, один он, как дурак, все еще ходил вокруг, в надежде на один-единственный благосклонный взгляд... Борис содрогался и снова пил.
  Этого нельзя было допускать, нельзя было вообще приближаться к этой девчонке. А ведь его предупреждали, Эдгар самолично несколько раз высказывался по этому поводу. Вот к чему приводит упрямство. Зачем ему нужна была эта безумная фурия? Ну вот, и водка уже кончилась. Надо идти за новой бутылкой.
  Как ни странно, учебу он не забросил и даже стал подходить к ней творчески, что повысило бы его успеваемость еще больше, если бы он и без того уже не был круглым отличником. Под воздействием алкоголя его таланты будто расцветали пышным цветом. Но это было обманчивое впечатление, на самом деле алкоголь лишь устранял его сдержанность и самоконтроль. Он видел по утрам, какими глазами смотрит на него Марианна, но из деликатности даже не намекает на его поведение, хотя ей очень хочется поговорить с ним, успокоить, помочь, посоветовать, что делать в такой ситуации. Все-таки у нее жизненный опыт и чуткий характер. И еще ей понравилась Фаина, и она сочувствовала их отношениям. Но Марианна молчала, а он избегал ее и потихоньку озлоблялся на весь белый свет.
  Проклятие, надо идти за новой бутылкой.
  При этом он понимал, что поступает нехорошо, и в случае перегиба палки информация незамедлительно поступит к Новиковым и родители примут меры, и он добавляет неприятностей Тимофеевым, которые к нему привязаны и желают всяческого добра, и погружением в водку дело решить невозможно. Но уж слишком тяжело он переносил свое поражение, причем там, где раньше поражения для него даже не предусматривались. Ему было плохо и противно, но он не мог остановиться и тонул в водке, пока не начиналось полное беспамятство. И в таком состоянии он, к счастью, почти и не помнил о существовании Фаины и ее странностях. Точнее, он помнил, но это было неважно. И "Город мертвецов" продвигался вперед семимильными шагами. Главное - не забыть потом, о чем там идет речь. А то будет неувязочка - автор, и вдруг не знает, что он там у себя в книжке написал.
  Остановиться было слишком трудно. К тому же он знал (со слов товарищей) о своей неприятной особенности - он во хмелю становился буйным. Впрочем, та же черта была свойственна и его младшему брату, тот вообще вел себя как бешеный, когда выпивал. Отцу это было известно, поэтому он при известиях о "подвигах" сыновей без всякого разбора принимал репрессивные меры, от которых потом долго мороз по коже пробирал. Отец у них был гораздо тверже Виктора Егорович Тимофеева и следил лишь за тем, чтобы сыновья не компрометировали его.
  При мысли об отце на Бориса накатывала тоска, он шел за очередной порцией бутылок и возвращался домой в непотребном виде, и не просыхал уже целую неделю. Было такое впечатление, что он утратил вкус к жизни. По утрам он вставал с еще большим трудом, чем раньше, каждый день опаздывал на лекции и относился к учебе спустя рукава. Правда, тут его выручали его блестящие способности. После лекций он не шел домой, а уходил в какой-нибудь кабак и там начинал свое священнодействие по изгнанию памяти. Потом он запасался алкоголем впрок и, погуляв основательно по городу, во время чего случалась масса веселых происшествий с ним и его друзьями-приятелями, возвращался в свою берлогу на втором этаже дома Тимофеевых. Веселые происшествия оказывались на деле весьма дерзкими, почти хулиганскими выходками, и при ближайшем рассмотрении в них не находилось ничего веселого, только отвратительное. Борис понимал, что каждый такой шаг приближает его к вмешательству отца в его жизнь, но не мог остановиться.
  Но самым ужасным для него был тот факт, что ему не нравилась ни одна девушка, а он повстречал их за эту неделю неимоверное количество, и все они млели и таяли перед ним, а он, дурак, хотел бы видеть не их, а...
  Стоп. Где бутылка? Черт, где он спрятал бутылку? Неужели в ящике стола?
  Конечно, он хотел бы видеть рядом с собой Фаину, но отнюдь не в таких обстоятельствах, и отнюдь не в пьяном виде. Каждый прожитый таким образом день еще вернее отдалял его от Фаины, и он это также понимал, но не мог остановиться.
  Он видел во сне множество девушек, но ни одна из них не заменяла Фаину.
  А в реальности он часто видел на остановке Раю Белову. Она выглядела гораздо лучше, чем зимой, ее явно не тревожили никакие проблемы. При столкновении с Борисом она приветливо здоровалась, и только, и не выражала желания завязать разговор. С ней ему не надо было притворяться, поэтому он напрямую ее спросил, с чем связана такая перемена.
  - Есть очень красивый парень, - лукаво ответила она. - Он не любит, когда я общаюсь с другими парнями. И я не собираюсь этим рисковать.
  - Рад за тебя, - сказал Борис и больше не настаивал.
  Рая его не интересовала, хотя и нравилась ему.
  После общения с Фаиной он будто заболел. Фаина была тем смертоносным вирусом, который проник в его клетки и разрушал их изнутри, а он от этого испытывал настоящую ломку. Внешне он при этом не слишком изменился. Лишь румянец сошел с лица да глаза потускнели и обвелись синевой, а так он был по-прежнему хорош на загляденье.
  Кстати, Рая не знала об их размолвке. Фаина отказывалась говорить по этому поводу, из нее ничего нельзя было вытянуть. А любопытной Рае было далеко не безразлично, как развиваются у них отношения, она ведь тоже приглядывалась к Борису. Сначала молчание Фаины вызывало у Раи тихое раздражение, она не любила темноту в интересующих ее темах и считала нужным быть в курсе всего, что могло бы впоследствии пригодиться. Затем вдруг у нее возникло подозрение, что Фаина молит неспроста. Не означает ли ее молчание радикальное изменение во взглядах, с чем она не может согласиться и потому ругает себя, сердится и не хочет признаваться... Да, так себя вести она стала бы именно в такой ситуации.
  Рая затрепетала.
  Этого нельзя допустить! Что же это будет - получается, она сама, своими руками доставила Фаине такую потрясающую радость, как взаимная любовь! Хотя Рая встречалась с Улыбающимся Мальчиком из группы "Полураспад" и держалась за него обеими руками, чтобы не упустить свою удачу, но не собиралась отказываться ни от Бориса Новикова, ни от Эдгара Тимофеева, ни от тем более отца Александра. Она не хотела от них отказываться, они все ей нужны, без любого из них ее жизнь утратит что-то очень важное. Отец Александр олицетворял для нее мечту, Эдгар - собачью преданность, Борис - красоту. Как же можно лишиться чего-нибудь из этого и оставаться спокойной?
  И при всем при этом Фаина будет счастлива с Борисом? Ну уж нет! Рая решила не позволить им пройтись по ее трупу. Улыбающегося Мальчика она ни за что не отпустит, но ведь у них с Улыбающимся Мальчиком никогда не будет настолько романтических и увлекательных отношений, как у Фаины с Борисом Новиковым! Рая и Улыбающийся Мальчик не являются примером для сюжета книги о любви. Улыбающийся Мальчик - это то, что она хочет и будет иметь, но он - вовсе не ее мечта, не ее заветное желание. А вот Борис для Фаины... и Фаина для Бориса...
  Не бывать этому.
  Между Фаиной и Борисом нужно пустить черную кошку. Короче говоря, поссорить. Не навсегда, конечно, не до полного и окончательного разрыва, потому что путь к Борису Новикову для Раи по-прежнему лежал через Фаину. А ссору сделать просто необходимо. Чтобы они, сладкая парочка, не воображали себя идеальными возлюбленными, и чтобы в их жизни не было все так безоблачно, в отличие от Раиной жизни, которая продвигается вперед с заметным скрипом и пока не изменяется заметно к лучшему.
  Как ни странно, эта идея посетила Раю в библиотеке, куда она заглянула по нужде - просмотреть последний журнал "Бурда". В читальном зале было душно, солнечные лучи просвечивали помещение насквозь, и в них плясало много пылинок. Проводилась плановая замена труб, а так как это всегда чрезвычайно волокитная работа, то пыль накапливалась тут уже вторую неделю.
  За столами сидело несколько молодых людей, что-то обсуждали вполголоса над подшивкой "Комсомольской правды". Старенькая библиотекарша зябко куталась в теплую серую кофту, прикрывала рот шелковым шарфиком и читала в журнале "Нева" Дружинина "Именем Ея Величества". Рая в жизни не стала бы читать такую муть. Она сидела возле окна и так упорно думала, что не замечала страниц "Бурды" и ее замечательных моделей. Впрочем, "Бурда" уже давно была открыта в одном месте и не перелистывалась.
  Файка не должна быть счастливой в любви. По крайней мере, не должна стать счастливой раньше ее, Раи Беловой. А дело, судя по всему, движется именно в сторону. Хотя они еще очень разные, Борис и Фаина, и пока не нашли точек соприкосновения, а раз началось уже умолчание, чего раньше никогда не было, Фаина делилась с подругой всем самым сокровенным... И Борис тоже не такой, как всегда. Правда, в нем изменения не столь очевидны, но выражение его лица Раю озадачивало. Он был уже не столь беззаботен, как в самом начале их знакомства.
  Это тоже, должно быть, неспроста.
  А поему это они радуются жизни, когда она в это время барахтается в море проблем.
  Ведь эта их борьба друг с другом - тоже любовь. Будущая их любовь. Рая знала это, но пока не могла сформулировать это словами. Какой ужас, наблюдать за такой вот любовью и быть за бортом такой любви, никак в ней не участвовать. Особенно когда хочешь такой любви для себя самой, а не для своей подруги, в первую очередь.
  Как их можно поссорить? На Фаину воздействовать бесполезно, она в ответ лишь пожмет плечами и продолжит свое движение по жизни без малейшей остановки, имея перед собой гораздо более важную, основополагающую цель. Предпринимать какие-либо действия надо в отношении Бориса. Он очень вспыльчивый. Это хорошо. При этом играть стоит не на его влюбленности, а на его самолюбии, а точнее - самомнении. Бить больнее и не жалеть красок - пусть сами разбираются, кто прав и кто виноват. Руку лучшей подруги в этой мелкой пакости они все равно не заметят, в пылу своего междоусобного разбирательства.
  Кроме того, Борис крайне ревнив. Рая вспомнила его свирепый взгляд и кривую усмешку, когда они говорили об этом. Но будет ли этот зверь достаточно опасен в момент появления на свет? Не навредит ли он самой Рае? И кого можно между ними вклинить?
  Да кого угодно!
  Улыбка осветила лицо Раи. Борис сам говорил, то ревнует Фаину ко всему движущемуся. А Фаина посчитает ниже своего достоинства что-либо отрицать. Последствия мелкой пакости трудно просчитать, предугадать, но в этом-то и прелесть! Главное - нарушить эту их слащавую идиллию. Рая закрыла журнал, вернула его библиотекарше и расписалась в формуляре. Старушка улыбалась ее юности и красоте со снисходительной добротой и ностальгией по ушедшим временам. Рая на волне вдохновения подмигнула ей и вышла.
  На стенах коридора библиотеки висели картины с изображением моря и леса. Рая медленно шагала и разглядывала их. Вряд ли она много понимала в живописи, вообще в искусстве, однако ей хотелось казаться утонченным знатоком. Она как будто репетировала какую-нибудь светскую вечеринку в какой-нибудь галерее, где она, под руку с Улыбающимся Мальчиком, изображает из себя ценителя.
  Но за скучающе-умным выражением лица она скрывала работу мысли. Ей пришлась по вкусу идея поссорить влюбленных. А что, Ромео и Джульетта никогда не ссорились бы, дай им судьба возможность пожить подольше? Это было бы неизбежно! Кстати, забавно было бы увидеть эту ссору. Ромео, нахмуривший брови и сжавший кулаки... Джульетта с растрепанными волосами и искаженным лицом, крикливая и плачущая... Ни один режиссер никогда такое не поставит, так как это осквернит образ Великой Любви. Если бы Рая читала Данте, она знала бы еще один образ, в лице Паоло и Франчески. Образ символический, но не столь яркий, как Ромео и Джульетта. Рае он понравился бы больше, с его танцем в огненном вихре.
  - Если это будет не "святой батюшка", - бормотала она себе под нос, - то какой-нибудь религиозный мальчик придурковатого вида, погруженный в молитвенный экстаз. Мне все равно. Я добьюсь своего. В конце концов, Файка должна быть мне благодарна за то, что я отвожу от нее опасность... Борис ведь ее не любит, по его словам... Она найдет себе вместо него какого-нибудь святошу, или вообще не будет никого искать... Иконопись - вот это она считает своим призванием. В добрый путь. Борис - не для нее... Пусть даже не надеется на это. Я этого не допущу.
  А Борис в том разговоре проявил неприязнь именно к отцу Александру! Он, разумеется, не в восторге от того, что вокруг Фаины всегда есть много общинных ребят, но настоящую ревность он может испытать только к тому человеку, который выше самого Бориса во всех отношениях. Таким человеком является отец Александр, а не банальный ягненок из разовской общины.
  Рая глубоко вздохнула от удовлетворения. Ей захотелось действовать прямо сейчас, пока у нее не пропал энтузиазм. Но надо было ждать выходного дня, чтобы иметь повод натравить Бориса на Фаину. До выходных нет никаких гарантий, что Фаина будет встречаться с кем-нибудь из Разовки.
  Зато с каждым часом проект нравился ей все больше и больше и приобретал определенность. Она даже распланировала его по пунктам. Один недостаток этого проекта - сам организатор не увидит результатов собственными глазами, а узнает от посторонних. А ведь было бы интересно! Но на план такой хитроумности ее мозгов явно не хватало, в чем она с готовностью себе признавалась.
  Проект на несколько дней поднял ей настроение. Она смаковала воображаемую ссору, даже не подозревая о том, что Борис и Фаина и без того уже не разговаривают. Знай она об этом, она поостереглась бы запускать проект в жизнь - он мог выпустить на свободу страсти и содействовать скорее примирению, нежели расставанию.
  Выходные она проводила вне дома, благо погода была хорошая - солнечная, теплая и тихая. Вечером она изучала премудрости модельного бизнеса. Ее проекту везло - в воскресенье у мадам Васильковой были какие-то свои дела, и поэтому она отменила занятия в этот день. У Раи в распоряжении оказался целый выходной. Можно устраивать мелкие пакости кому угодно. Хоть целому классу. Хоть всей школе моделей СТИЛЬ.
  С утра она не стала дожидаться звонков, а оделась по-праздничному (а почему бы и нет, раз у нее такое замечательное настроение?) и пошла в кино. Вот самое подходящее время для мечтаний и выстраивая планов на будущее! Улыбка не сходила с ее лица, как будто она готовилась доставить кому-нибудь радость, а не неприятности.
  Из кинотеатра она поехала гулять. Обстановка в городе была тоже праздничная. Точнее, предпраздничная - через два дня будет первое мая. На улицах растягивались красные транспаранты, столбы украшались разноцветными флажками, преимущественно, конечно, красными. По полной программе шла побелка столбов и деревьев, покраска решеток, дверей, скамеек в парках. Милиция начинала нести службу в усиленном режиме, наступавшая череда праздников не давала им ничего, кроме головной боли и внеочередных дежурств.
  Рая долго ездила по городу на автобусе. Потом прогуливалась пешком в парке "1 мая". Потом отправилась в поход по магазинам, потому что любила это делать, хоть покупать ей было нечего. Весь день она ела мороженое и шаловливо показывала язык каждому симпатичному мальчику, чем приводила их в изумление. Это был праздник весны, и никак иначе. А воскресная школа открывалась в пять часов - тоже перешла на летнее расписание. Занятия там длились, вместе с чаепитием, не дольше двух часов. И к семи Рая была уже в Разовке - спряталась в аллее слева от храма и ждала. Из узких стрельчатых окон с разноцветными стеклышками горел свет. Значит, оттуда еще не выходили.
  Аллея вела в рощу Разова и была благоустроена. Сначала Рая прохаживалась по дорожке, покрытой прошлогодними листьями, и бросала косые взгляды на горящие церковные окна. Потом она устала ходить туда-сюда, смахнула со скамейки листья и уселась так, чтобы постоянно видеть окна. Руки у нее подрагивали от волнения, в ушах чудились голоса, даже в глазах двоилось. В груди сконцентрировался холодок. Но смутят ли Раю подобные мелочи?
  "Вот засиделись! Ну сколько можно? У меня замерзли ноги и руки. Нарочно, что ли? Решили подразнить?"
  Подул ветер и тут же успокоился. Только деревья зловеще заскрипели, их пока еще голые ветки на миг загородили высокие окна. Рая нетерпеливо выпрямилась, скривив губы от досады.
  Свет в окнах погас. Сердце у Раи подскочило, она вздрогнула и бросилась к ограде, к углу, где росли акации и заслоняли аллею от посторонних глаз. Глаза у Раи вдруг обрели небывалую зоркость, уши - настороженный слух. Следить мешали и сумерки, постепенно сгустившиеся и смазавшие картинку.
  У калитки горел фонарь. На дорогу вышли несколько человек. Они быстро разошлись, остались двое: девушка и мужчина. Рая прильнула щекой к холодному и влажному углу ограды, затаила дыхание. Девушка, вышедшая из церкви, повернулась лицом к своему спутнику, и луч фонаря осветил ее во весь рост - это была Фаина. Наступившая весна никак не изменила ее внешний вид. Она по-прежнему избегала ярких цветов и каких бы то ни было украшений в одежде, носила только самое скромное и самое лаконичное, как будто подчеркивая свою непричастность к этому грешному миру. Многие вещи доставались ей "в наследство" от других, более обеспеченных членов общины и родственников. То, что не подходило по размеру, приходилось перешивать. Фаина и не думала роптать. Не хватало еще разорять отца на наряды! Она и так умоляла его не баловать ее, когда он не мог удержаться и покупал ей что-нибудь новенькое, что, по его мнению, доставит дочке большее удовольствие, чем обноски.
  Рая напрягла слух и услышала ее голос:
  - Вы не рано бросили палочку, батюшка? Все-таки врачи предупреждали, просили подождать хотя бы месяц...
  - Надоело ковылять на трех ногах. Я же не инвалид, в конце концов, - ответил ей голос, которого Рая боялась и все же хотела слышать всегда, голос отца Александра.
  - Все равно... Я помогу вам дойти. До дома очень далеко, и всё в гору.
  - Спасибо, Фаюшка.
  - А по дороге вы расскажете мне об Андрее Первозванном, правда ли, что он побывал на Валааме. Я недавно почитала и поразилась - ведь это так странно должно было показаться ему, всю жизнь проведшему в южных странах.
  - Это правда.
  - Давно пора такие вещи изучать в школах, - заявила Фаина. - Это же так интересно!
  Отец Александр снисходительно улыбнулся:
  - Для этого еще не настало время, Фая. Не всё сразу. Не надо торопить события, иначе можно причинить вред людям.
  - Какой вред может причинить людям такой предмет? - удивилась Фаина.
  - Долго объяснять, Фаюшка.
  Силуэты Фаины и отца Александра растаяли в серых сумерках, как тени. Рая, часто дыша, подождала немного, потом другой дорогой пошла домой. Хорошее настроение продолжалось. От ощущения легкости она едва ли не взлетала в воздух, будто все ее проблемы уже решились сами собой.
  В квартире было темно. Полина Михайловна, по-видимому, спала. "Слава Богу, - подумала Рая. - Обойдусь без нотаций". Спать не хотелось, но Улыбающийся Мальчик почему-то не позвонил и никуда не пригласил, и она слегка вздохнула и, быстро раздевшись, легла в постель.
  Это даже хорошо, что он не позвонил. Свидание с ним могло отвлечь ее от проекта, вообще увести в другую сторону и даже поставить в такие обстоятельства, когда проект показался бы пустой тратой времени и сил.
  Ну уж нет.
  Будильник был поставлен на пять, чтобы все успеть.
  Наутро Рая со свежей, остывшей головой села за свой ученический стол. Перед ней лежала белая импортная ручка (подарок Эдгара Тимофеева) и чистый лист бумаги. И тетрадка с исчерканными уравнениями по алгебре - черновик.
  Написать письмо оказалось непростым делом. Рая постоянно отвлекалась, глядя на себя в стоящее рядом зеркальце, улыбаясь себе и поправляя что-то в своих черточках. Нужно было изменить почерк до такой степени, чтобы Борис никогда не догадался об ее участии, подобрать такие выражения, чтобы не выдать себя. Фаине-то будет все равно, а вот Борис вполне может начать докапываться до истоков. Рае чуть не расхотелось писать.
  Она промучилась часа полтора. Получалось то слишком грубо, то слишком ясно, ясность Раю никоим образом не устраивала. Очернить Фаину трудно, она - сама безупречность, однако поставить пятно на самое видное место гораздо легче. Странно, что иконы, кроме Раи, до этого не додумался.
  Наконец, она написала:
  "Благоговейно верующая особа, которую вы так любите, обманывает вас. Она встречается со священником из Разовки, Александром Рудаковым. По ночам он провожает ее из церкви. Если вы мне не верите, спросите ее. Ей нечего будет вам ответить, ведь христианам запрещено лгать. Ваш Друг".
  Она писала крупными печатными буквами, старательно вдавливала буквы в бумагу, и расположила текст в самой середине листа. Именно так она представляла себе подобные письма, часто фигурирующие в романах о любви. Вот, оно написано, переписано начисто, уложено в конверт и запечатано, на конверте подписан адрес Тимофеевых, а на месте обратного адреса - разумеется, гигантская буква "зет". Идти еще и на почту - дело утомительное, Рая раздумала. Она поступила гораздо проще - вышла на полчаса раньше обычного, добежала с остановки "Подновье" до их особняка, бросила письмо прямо в их почтовый ящик и, как ни в чем не бывало, вернулась на остановку, где вскоре должен был появиться Эдгар Тимофеев, а также Игорь Белояр и все прочие знакомые лица. Рае удалось уехать раньше, к счастью, иначе ее выдало бы ее некстати сияющее лицо.
  Письмо нашла Марианна, когда пришла с работы и достала из ящика газеты. Наличие такого таинственного письма ее не насторожило, скорее обрадовало. Незнакомый почерк, имя "Борис" без фамилии, нет обратного адреса - что может быть понятнее? Фаина, несомненно, писала ему с предложением помириться, вот молодец, все встанет на свои места, и Борис прекратит загул. В сущности, он хороший мальчик, только еще глупенький, не повзрослевший. Со стороны Фаины это весьма разумный шаг, если Борис ей действительно не безразличен и она желает ему добра. А он со временем это поймет и оценит.
  У них с мужем буквально на днях был разговор об этом. Марианне очень не хотелось добавлять ему неприятных минут, так как на работе у того началась черная полоса, вышестоящие начальники чувствовали приближение каких-то больших проверок и перетрясок и искали козла отпущения, и, похоже, его кандидатура на эту роль им подходила. Поэтому дома он ожидал получить спокойствие и отдохновение. Марианне было очень совестно, но она должна была поставить его в известность и, быть может, получить совет. Муж посмотрел на нее глазами мученика и посоветовал оставить все как есть (перемелется - мука будет) или сообщить обо всем Новиковым, но тогда не видать им бесшабашного Бориса, как своих ушей, так как отец наверняка поставит сына под свой контроль. Марианна огорчилась. Они любили веселого Бориса и не хотели его подставлять под удар. Пришлось ей согласиться с мужем и пустить дело на самотек.
  Хотя очень жалко гибнущего мальчика!
  И вот в этом мраке - милость Божья, письмо Фаины. Девочка умница, так бы и расцеловала ее, при встрече. Главное сейчас - не личная гордость, а вытащить Бориса из запоя.
  Она так спешила обрадовать его, что не раздеваясь пошла к нему, постучалась, открыла дверь в его комнату, вошла со смехом:
  - Боря! Дружок, это, наверное, от твоей бо... гини...
  Она замерла на полуслове. Лицо стало тоскливым и испуганным. Голубые глаза потухли. Зато черные глаза Бориса болезненно поблескивали в сумраке комнаты, где он еще не включал свет. Он раскачивался на стуле, схватившись за край стола, чтобы не упасть. Голова его клонилась на плечо, он поминутно ею встряхивал, но она все равно склонялась. Волосы прилипли к запотевшим вискам. Рядом с его локтем стояли бутылка и стакан, и блюдце с кусочком ржаного хлеба и хвостиком соленой селедки. Бутылка была пуста, в стакане оставалось еще на пару глотков, к хлебу и селедке явно не притрагивались. Были отодвинуты в сторону лекции и раскрытый учебник.
  Бессмысленным взглядом Борис уставился на Марианну. Она ужаснулась. Очень красивые в обычном состоянии глаза Бориса стали отвратительными - мутные, полуприкрытые, начисто лишенные мысли. При этом у него было агрессивное выражение лица: что хочу, то и делаю, моя жизнь, не имеете права вмешиваться! Все это он высказал бы вслух при первом же намеке на его плачевное состояние. Поэтому Марианна сдержалась.
  - Что это? - резким, хриплым голосом спросил он.
  - Это письмо от твоей богини, - ответила она, положила конверт на стол рядом с бутылкой и выбежала из комнаты, у нее на глазах появились слезы.
  Борису понадобилось некоторое время для того, чтобы осознать сказанное. "Богиней" он вообще-то называл Фаину. Неужели она ему написала письмо? Быть не может. Он криво усмехнулся. Снежная королева не снисходит к своим поклонникам... Его всего передернуло, но роли распределялись именно так, увы и ах, он может упираться сколько угодно, сути дела это не меняет.
  Борис протянул руку, непривычно дрожащую, и взял конверт. Он немного намок, так как Марианна случайно положила его на каплю пролитой водки. Постарался вскрыть и достать содержимое, не повредив, а то у него пальцы шевелились с трудом.
  Развернул листок.
  Почерк явно не принадлежал Фаине. Ее почерк он знал хорошо, много раз видел ее тетрадки с домашними заданиями, в том числе и по русскому языку. А этот почерк Борис никогда не видел. Странный какой-то почерк вообще, ужасные корявые буквы... Это не почерк вообще, никакой...
  Что?
  Борис несколько раз перечитал записку, пока до него дошел смысл написанного.
  И тут он начал буквально трезветь. Нарочито беспристрастные строки привели его в бешенство. Он перечитал записку еще раз десять. Он так и знал! Он так и знал. Это не ошибка, черт возьми! Это не ошибка, как он надеялся! Он бросился вон из дома, не заметив Марианну и едва не сбив ее с ног.
  - Куда ты? - воскликнула она. - Боря, остановись! В таком состоянии...
  Он прошел мимо нее широкими шагами, даже забыл надеть куртку или плащ. Он был ослеплен гневом так, что опомнился только на перекрестке, чуть не попав под машину. Провел обеими ладонями по лицу и осмотрелся. Время для разборки было отнюдь не самое подходящее. Но это ерунда. Если он отложит встречу, то не выдержит и сойдет с ума. В тот момент он отрицал реальность и хотел ее разбить, расколоть, уничтожить. Не было никого и ничего в целом мире, кроме Бориса, Фаины и стены между ними, которую необходимо либо разрушить, либо от нее отвернуться и уйти навсегда.
  Неважно, что от слишком бурной сцены Петр Николаевич может получить инфаркт. Неважно, что уже поздно и темно, и они заняты своими делами. Разобраться немедленно. Что там у нее за дела с отцом Александром. Что там еще за провожания из церкви по ночам, черт возьми!
  Быстрой походкой он несся к дому Ордынских. Возраставшая ярость застилала глаза. В голове стучало: "С другим! Она! Такая же, как и остальные! Ненавижу! А я-то думал... что она особенная, что ей можно доверять... такая, как ребенок. А оказалось? Она всего-навсего обычная лицемерная красотка в маске ребячливости и наивности. Вот так, у меня за спиной, она гуляет с этим святым верзилой... Он же еще и женат! Как я их ненавижу. Она обманула меня. Меня!"
  Этот поток мыслей приостановил лишь вид знакомой двери. Он тут же, не раздумывая, нажал на кнопку звонка и держал до тех пор, пока не услышал за дверью легкие шаги. Дверь открылась. На пороге стояла сама Фаина. Он так давно ее не видел, что ее облик и исходящие от нее таинственные флюиды на несколько минут обезоружили его. Она казалась спокойной, хотя его неожиданный приход заставил ее растеряться. Она и не знала о его запое, только радовалась, что он больше не беспокоит ее своими приставаниями. Ей не было дела до его проблем.
  Он не сразу пришел в себя и пожирал глазами Фаину. Она была одета в красный халатик детского покроя, с длинными, закатанными до локтя рукавами. Поверх халата на ней висел их огромный, не по размеру ей, белый фартук с темными пятнами воды. Он имел на ней чуть ли не кузнецкий вид. Ее волосы блестели, словно металлические, глаза смотрели гостю прямо в лицо. С ее маленькой розово-белой руки падали на пол тяжелые капли воды. Она молчала и не знала, поздороваться ли ей с ним или лучше захлопнуть дверь перед носом у неожиданного гостя.
  Не успела.
  - Привет, - резко сказал Борис, оттолкнул девушку от двери и вошел в прихожую. На звук захлопнувшегося замка из зала раздался голос Петра Николаевича:
  - Кто там, дочка?
  - Надо поговорить, - потребовал Борис, даже не покосившись в ту сторону.
  - Мне некогда, - ответила Фаина. - Я мою посуду.
  - Тогда заканчивай мыть, - приказал он.
  Она почувствовала в его тоне что-то неладное и заколебалась:
  - Слушай, уже поздно. Был тяжелый день, я устала. Давай поговорим в другой раз...
  - Плевать, - перебил Борис.
  И вдруг из зала вышел, опираясь на палочку, отец Александр собственной персоной.
  - Замечательно, - с иронией покачал головой Борис. - Вот и подтверждение.
  Отец Александр и Фаина с недоумением переглянулись. Это разозлило Бориса.
  - И община у вас, судя по всему, замечательная, - продолжал он. - Раз поощряет прелюбодеяние, даже с женатым мужчиной.
  - Что за ерунда, - проворчала Фаина.
  - Это не ерунда, - возразил Борис. - Теперь я вижу, что это истинная правда.
  И он бросил взгляд на отца Александра. Но Фаина его все еще не понимала. Да и священник, сосредоточившись, присматривался к Борису и пытался определить, что с парнем произошло.
  Бориса до крайности злили невинные синие глаза девушки.
  - Только не надо прикидываться бедной овечкой! Можно подумать, ты правда не догадываешься, о чем я говорю!
  - Я правда не догадываюсь, о чем ты говоришь, - ответила она. - Но мне это все равно не нравится. По-моему, я в последний раз ясно...
  - Я прекрасно помню, что было в последний раз, - снова перебил он. - И не только в последний раз. Каждый раз, когда мы встречались, ты всячески делала вид, что я тебе не подхожу ни в коем случае. Я же человек грешный, мирской. Ко мне даже приближаться опасно. Съесть могу.
  Она слегка нахмурилась и тоже пригляделась к нему.
  - А ты же у нас общаешься исключительно со святыми, - продолжил он. - С нарисованными и с живыми.
  - Так, - попробовала остановить его она. - Я ни у кого не спрашиваю, с кем мне общаться. Тебя это тем более не касается.
  - Это меня касается, - сказал он. - Неважно почему, но касается. Ты мне казалась созданием, сошедшим с небес. Знаешь ли, такая девушка-верующая, девушка-ангел. Ходит в церковь. Не встречается с мальчиками. Удивительная девушка. И вот выясняется, что она в священника влюблена! Они вместе по ночам из церкви возвращаются. А? Как тебе такая история?
  - Омерзительно, - отозвалась Фаина. - Уходи домой.
  - Никуда я не пойду. Пока не разберусь до конца, в чем дело.
  - Нечего здесь разбираться! - повысила голос Фаина. - Какая гадость! Уходи отсюда!
  Но Борис, как его ни качало, прочно утвердился на своем месте в прихожей, возле двери. И не было никакой возможности его прогнать.
  - Никуда я не пойду, - повторил он. - Хочу посмотреть, какая ты есть. Внешне одна, а внутри - совсем другая. Одним словом, такая же точно, как и все остальные уличные девчонки. Даже хуже, потому что они не изображают из себя этаких святош, как ты, а просто живут и наслаждаются жизнью.
  - О чем это он? - продолжал недоумевать отец Александр, обращаясь к Фаине, но теперь уже и она не реагировала на его присутствие.
  - По-моему, ты пьян, - сказала она.
  - А по-моему, это мое дело.
  - А раз твое дело, то уходи отсюда. Ты мне мешаешь. Я еще не помыла посуду, и уроки надо выучить.
  - Никуда не уйду, - уперся Борис.
  Она на секунду отвернулась и глубоко вздохнула. И только тут отец Александр понял, что он лишний, у ребят небольшие неприятности из-за него, но они-то разберутся между собой, рано или поздно, а ему при этом присутствовать вовсе не обязательно. Тогда он с облегчением улыбнулся и удалился в зал, к Петру Николаевичу, который беспокоился и ждал известий, но не решался выйти и вмешаться. Отец Александр сел рядом с ним на диван и объяснил:
  - Они ссорятся. Не переживайте, это небольшое недоразумение. Все будет хорошо.
  Ни Фаина, ни Борис не обратили никакого внимания на его уход.
  - А теперь слушай меня и не перебивай, - твердо произнесла Фаина. - Ты давно мог бы заметить, что ты мне неприятен, но не потому, что ты мирской или грешный, а потому, что ты не хочешь исправиться, изменить свою жизнь, и бравируешь этим, как будто это хорошо. Но меня это не волнует. Твоя жизнь - ты и живи, как хочешь. С какой стати мне по этому поводу волноваться. Повторяю еще раз: не смей диктовать мне условия. Ты мне никто. Не имеешь ко мне никакого отношения. Мне надоело твое постоянное требование быть только с тобой и не замечать больше никого и ничего. Это вообще выходит за всякие рамки. Я человек свободный, понятно?
  Борис что-то пробормотал.
  - А что касается отца Александра, то тут я могу сказать точно: он лучший из священников, я его люблю, уважаю и почитаю, мы часто действительно возвращаемся из церкви домой вместе, но только ты, со своим каким-то извращенным воображением оказался способен истолковать это...
  - А, - все-таки перебил ее Борис. - Значит, ты не отрицаешь?
  - Ничего не собираюсь ни отрицать, ни подтверждать! - в конце концов, она вышла из терпения. - Что это за допрос такой! Я не обвиняемая, чтобы перед тобой тут оправдываться! Убирайся отсюда, пока я не вызвала милицию!
  Он резко повернулся и ушел. А она так расстроилась, что заплакала и уже не стала ни домывать посуду, ни доучивать уроки. Петр Николаевич и отец Александр наперебой старались ее утешить. Говорили, что такое бывает, что Борису трудно, он человек сложный по характеру и не привык смиряться, поэтому и взбрыкивает, как необъезженный конь, которого запрягают в повозку. А пьяный он наверняка оттого, что ему плохо, и он пока не знает других путей, как избавиться от тоски. Это все очень понятно и очень по-человечески. Пройдет некоторое время, и они помирятся... Милые бранятся - только тешатся, не зря же придумали люди эту поговорку.
  - Не буду я с ним мириться, - заявила Фаина. - Видеть его не хочу и не буду. А закончится учебный год - уеду в Марфину Пустынь, к батюшке Филарету. Там меня никто не найдет. Да он и не будет меня искать, слава Богу.
  Петр Николаевич и отец Александр, чтобы не огорчать ее, согласно кивали головой, но при этом вовсе не были уверены, что Борис отступится. Хотя бы из спортивного азарта.
  А он между тем, вернувшись домой основательно продрогшим, обнаружил, что во всей этой суматохе забыл купить себе водки. Сцена у Ордынских не принесла никакого облегчения. Он взялся было за "Город мертвецов", но тут же отбросил в угол. Он понемногу трезвел и приходил в себя. Ночью он долго не мог уснуть. Ревность подстегивала его неуемные фантазии. Лежа в постели и ворочаясь с боку на бок, он рисовал себе невероятные сцены между Фаиной и отцом Александром. Он уже не отличал сон от яви. Ему виделось, будто священник обнимает девушку, она краснеет в его объятиях и стыдливо опускает глаза, а отец Александр нежно целует ее в губы. Потом картина меняется. Борис видит зал храма, похожего на католический, с двумя рядами длинных скамеек. У алтаря стоит отец Александр, почему-то в кардинальском облачении, как великий Ришелье, и с орденом Святого Духа на голубой ленте. В дверь плавной походкой вошла женщина. Она была одета в белое подвенечное платье с туго затянутой талией и широкой шелковой или атласной юбкой, которую невеста придерживала розовыми пальчиками. Борису внезапно захотелось кричать - из-под воздушной фаты и цветочного венца ясно и спокойно смотрело прекрасное лицо Фаины. Она быстро шла по проходу между скамейками прямо к отцу Александру. Она улыбалась ему, он - ей, он протянул к ней руки. Она бросилась ему на грудь, склонила голову ему на плечо... Борис стремительно срывается с места, кидается к ним, тянет руки протестующее, кричит, но ноги его отяжелели, из горла не раздавалось ни единого звука, а счастливые невеста и священник даже не замечали его...
  - Борис! Борис, очнись! Боря, ты слышишь меня? Уже поздно! Вставай! Выходные - только завтра. Ну, не притворяйся мертвым. У тебя сегодня важные лекции. Поднимайся.
  У его кровати стояла Марианна и, широко улыбаясь, теребила его за ногу. Он рывком сел. Марианна уже оделась на работу. Красное платье из бархата, с драпировкой на груди и прямой юбкой было ей очень к лицу. От нее пахло дорогими французскими духами.
  - Первое мая - только завтра, - повторила она. - Пожалуйста, не забрасывай учебу. Ты умный мальчик и не должен зарывать талант в землю.
  - Я знаю, - пробормотал он и бросил взгляд на будильник.
  - Не смотри на него, - рассмеялась Марианна. - Он верещал как резаный. А ты даже ухом не повел.
  Он ошалело помотал головой, в которой бродило похмелье. В ушах шумело, опухшие глаза сонно удерживали Марианну в поле зрения. Она селя рядом и с участливой улыбкой провела пальцами по лбу Бориса, убрала с его лица спутанные волосы:
  - Мальчик мой! Пожалуйста, не исчезай от нас. Ты нам нужен. И помни: если тебе понадобится помощь...
  - Я знаю, тёть Маша, - вздохнул он. - Но ваша помощь, увы, не понадобится. Я должен сделать это сам. Иначе у меня ничего не получится.
  - Фаина? - поинтересовалась она.
  - Да, - признался он.
  Во дворе просигналила машина Тимофеева. Марианна заторопилась на работу, но на прощанье поцеловала Бориса в макушку и пожелала удачного дня.
  Учебный день прошел как обычно, ничего интересного. Только после лекций Борис пошел не гулять, а домой, потому что внезапно почувствовал себя не очень хорошо. Как ни странно, ему надоела бессмысленная пьянка и бессмысленная потеха. Он приехал домой и лег, не раздеваясь, на прибранную постель у себя в комнате и закрыл глаза. Подобная слабость казалась ему постыдной, а ну и пусть. Какая теперь разница. Раньше он пил просто от суки, в последнее время - от плохого настроения. А плохое настроение, в свою очередь, было оттого, что он расстался с Фаиной. Теперь, после вчерашнего, он это понял.
  И между ней и отцом Александром не было, конечно же, ничего романтического, и находясь в трезвом уме, он это знал. А дикую ревность в нем священник вызывал как обобщающее понятие, олицетворяющее собой все то, что дорого Фаине, что она любит и что не имеет отношения к Борису.
  Он лежал и вспоминал вчерашнюю сцену со смешанным чувством. С одной стороны, ему было стыдно за свою глупость и смешное положение, а с другой - он без конца вспоминал Фаину, ее лицо, волосы чудесные, взгляд, голос, ее растерянность от его внезапного прихода.
  Похоже, что влетел ты, Новиков, по самые уши.
  В тот момент в нем не было никакого спортивного азарта, а лишь тоска - мерзкая такая, грызущая изнутри тоска, от которой невозможно было избавиться.
  Или попробовать, что ли?
  Первой его идеей было пойти к Рае Беловой и потребовать их помирить, поставить ультиматум, пригрозить, даже шантажировать, лишь бы она смягчила Фаину. Но тут же отказался от этого плана. Еще чего не хватало, чтобы Рая знала о его слабости, ни за что на свете.
  И неужели он не найдет в себе сил попросить прощения?
  Ведь терпеть эту разлуку невозможно!
  Он накинул на плечи легкую куртку и снова пошел к Фаине. Иногда он краснел от смущения, но не позволял себе остановиться. Потому что если он остановится сейчас, то уже не найдет в себе сил на такой шаг. Сон стоял перед его глазами во всех подробностях, ночные видения не давали ему покоя. Избавиться от наваждения можно было лишь с помощью Фаины.
  В белом платье она была невообразимо прекрасна... Да и отец Александр в пурпурном одеянии кардинала де Ришелье был не менее хорош. Борис пулей влетел в подъезд и пешком поднялся по лестнице. Как вчера легко было жать на звонок и крушить окружающий мир кувалдой, и как трудно было делать это сегодня!
  Дверь ему вновь открыла Фаина. И тут же хотела ее захлопнуть, Борис едва успел подставить в щель руку. Девушка была точно так же одета, и ее фартук и пальцы точно так же были мокрые.
  - Все еще моешь посуду? - тихо произнес Борис.
  - Это ты? - Она была напугана его приходом. - Честно говоря, я не ждала тебя после того, как...
  - Можно, я войду? - по-прежнему тихо попросил Борис.
  - Зачем?
  Тут он посмотрел ей в глаза так умоляюще, что она посторонилась и дала ему войти. Он был хмурый. Она пристально к нему присматривалась и принюхивалась, он сначала не сообразил, в чем дело. Потом вдруг понял:
  - Ты думаешь, что ли, что я пьяный?
  Она смутилась, но отрицать не стала.
  - Я не пил сегодня, - сказал он безропотно. - Ни одного грамма спиртного. Если хочешь, я дыхну.
  И, не дожидаясь разрешения, дыхнул прямо ей в лицо, чтобы она убедилась, что он трезв и с ним можно говорить без опаски. Но она не успокаивалась на этом - даже трезвый, он не внушал ей доверия.
  - Фаина, нам срочно нужно поговорить. Это важно. По крайней мере, для меня.
  Она вздохнула:
  - А по-моему, это бесполезно.
  - Не отказывай мне, пожалуйста, - сказал Борис.
  - Ну, тогда проходи в комнату. А я домою посуду.
  - Хорошо.
  Борис прошел в ее комнату. Оглядывая поражавшее его до глубины души аскетичное убранство, он прислушивался к шуму воды на кухне и стуку тарелок и ложек. Эта комната никогда не изменялась, сколько бы он ни говорил ей, что так, как она, жить просто невозможно. Он обратил внимание на лежавшее на столе начатое вязание крючком. Катушка тонких белых ниток должна была превратиться в нежный ажурный воротничок. Все в этой девушке казалось Борису непостижимым. "Зачем вязать воротничок, если можно сходить в магазин и купить. А она еще тратит силы на вязание. На какое-то глупое вязание". По тишине в квартире он определил, что Фаина дома одна, без Петра Николаевича. На всякий случай выглянул в зал - никого. "Если кто-нибудь позвонит в дверь, я пошлю его ко всем чертям! Чтобы не мешали!"
  Вскоре шум воды и стук тарелок на кухне прекратился. Затем Фаина вымыла руки и лицо. Когда она появилась в своей спальне, Борис даже не пошевелился, хотя ему и захотелось сразу броситься к ней. Он так давно ее не видел! От нее свежо пахло мылом, белое лицо и розовые щеки будто светились, два маленьких завитка волос намокли и прилипли к вискам, но синие глаза смотрели настороженно. Она сняла наконец длинный фартук, а детский халатик открывал ее ноги слишком высоко. Она сначала не заметила этого, пока не перехватила выразительнейший взгляд Бориса, который он не успел замаскировать. Пришлось ему еще ждать, пока она переоденется во что-нибудь более строгое.
  - Фаина, - произнес Борис. - Фая. Фаюшка.
  Она чувствовала себя неуютно.
  - Давай побыстрее закончим этот разговор, - сказала она. - Все эти объяснения выбивают меня из колеи. Я не могу.
  - Хорошо, - ответил он. - Но мне тоже трудно... об этом говорить. Я не хотел этого. Я сопротивлялся, и потому даже... в запой ударился. И вчера вел себя как идиот. Прости меня, пожалуйста. Это больше никогда не повторится.
  Он боялся ее гордо-равнодушного вида и пренебрежительного жеста. Но она поему-то глубоко вздохнула и опустила глаза, и вид у нее был не равнодушный, а несчастный.
  Борис продолжил:
  - Мы с тобой некоторое время назад... как бы расстались, и я... загулял. Я пил, хулиганил, ухаживал за девушками. Но не получал от этого удовольствия, и очень удивлялся, так как раньше это были мои любимые занятия. А теперь мне стало противно. И вчера до меня дошло, что это из-за тебя. Мне без тебя плохо. Так плохо, что не помогла водка, не помогли развлечения. Что хочешь со мной делай, Фаина, только не прогоняй. Живи как угодно, я не буду тебе мешать. Но я должен быть рядом с тобой.
  Он был очень тихий и очень грустный. Он даже не смотрел на нее. Но она чувствовала правду и потому не знала, что ответить.
  - Ты напугал меня вчера, - сказала она, наконец.
  - Забудь об этом, пожалуйста. Я не буду больше пить.
  - Все равно ничего не получится. Ты и сам это понимаешь. Ты человек импульсивный, сегодня у тебя на уме одно, завтра - другое. Я вижу, что тебе на самом деле плохо. Но тебе нельзя доверять, ты слишком...
  - Не прогоняй меня.
  - Я тебя не прогоняю, - вздохнула она. - Я к тебе даже привыкла. Просто, я считаю, не стоит начинать такую дружбу, которая заведомо не имеет будущего.
  Борис поднял на нее глаза, смотрел на нее, теплел и таял.
  Итак, борьба все-таки продолжится.
  - Поживем - увидим, - с улыбкой сказал он.
  Ошибка молодости
  Сердечные дела Раи Беловой продвигались по плану. Она очень плавно, без рывков, продвигалась по намеченному пути, в конце которого ее ожидала заслуженная награда - Улыбающийся Мальчик. Не то чтобы Рая в него влюбилась... Но он был ей нужен. Он гарантировал ей спокойное продвижение вперед и уверенность в тылах. Он был не такой красивый, как Борис Новиков, не такой правильный, как Эдгар Тимофеев, и тем более в подметки не годился отцу Александру, но зато он, в отличие от них всех, был рядом с ней, звонил, присылал милые открыточки, дарил цветы, одним словом, ухаживал за своей дамой, и это, как ни крути, очень-очень приятно.
  К тому же, он нравился Рае, хотя его внешняя и внутренняя слащавость ей быстро надоели, а на его приклеенную улыбку она иногда смотреть не могла. Это происходило потому, что она невольно искала в нем черты отца Александра, не находила и разочаровалась. Внешний блеск Улыбающегося Мальчика не мог затмить внутреннего сияния отца Александра, а ей хотелось и того, и другого. Кстати, из какого-то глупого кокетства она позаботилась, чтобы новость о ее кавалере дошла до ушей соседа-священника, и пыталась заметить в нем хоть какую-нибудь перемену, но тщетно. Как всегда, он был занят делами и не растрачивал время на всякую галиматью, Рая обиделась бы на его безразличие, если бы в этом был смысл. Они подходили к жизни с разными мерками.
  А в общем, Улыбающийся Мальчик был вовсе не так уже плох. Веселый, разговорчивый, поверхностный, и главное - богатый и щедрый... А еще - популярный. И еще - ласковый. И еще - не задает никаких вопросов, в чем его основной плюс. С одной стороны, это могло свидетельствовать о его равнодушии к Рае, зато с другой - давало ей полную свободу действий. Ищи запасные варианты сколько хочешь. Правда, здесь, в провинции, это было проблематично. Рая кусала губы при воспоминании о фотографе Ромочке, Между прочим, показательный случай. Впредь надо быть умнее. Особенно в таком важном деле.
  Улыбающийся Мальчик имел много плюсов, но был у него и существеннейший минус - его постоянные гастроли. Он бывал в Горьком редко, наездами, и уезжал чаще всего забыв предупредить об этом. Его безответственность могла довести до отчаяния. При этом Рая во время его отъездов была как на иголках - ведь пока он вне ее влияния, его способна увести любая другая девушка, мало-мальски наделенная мозгами. С этим Рая ничего не могла поделать. Не ездить же вслед за ним, Да и ему самому наверняка не понравился бы такой контроль. Он привык к свободной жизни, к свободным отношениям, и отучать его от этого беспорядка нужно постепенно и осторожно, чтобы он не успел понять, что на него накладывают ошейник и сажают на цепь.
  К Первомаю он обещал приехать и провести с Раей несколько дней. Поэтому она готовилась к этому празднику как к личному торжеству. Достала из шкафа свой лучший наряд - платьице, в котором она встречала Новый год, и черный вельветовый жакет. На шею - легкую шелковую косыночку, украшенную бахромой - подарок Улыбающегося Мальчика. На ноги - новые капроновые колготы черного цвета. Кроме того, она до мельчайших деталей продумала макияж. И дольше обычного плескалась в ванне. Ей казалось, что так она лучше впитает в себя запах душистого мыла, импортного, тоже подаренного Улыбающимся Мальчиком. В тот день решительно все доставляло ей удовольствие.
  Кроме, конечно, Полины Михайловны, которая раздражала Раю всегда и при любых обстоятельствах. Чтобы не портить себе настроение с самого утра, Рая избегала встреч с ней и разговоров. Не желала видеть умоляющий, упрекающий взгляд. Не желала ощущать даже мимолетную причастность к этой женщине. Вот у других девчонок - матери как матери. Молодые, красивые, интересные, деятельные, обеспеченные. Может быть, и у Раи мать такая же, только она ведь ее не знает, никогда не видела.
  На гастролях Улыбающийся Мальчик был в Киеве, ехать должен был через Москву. Расписание всех поездов и самолетов Рая уже выучила наизусть. Позвонить Мальчик мог в любой момент. Рая изнывала от ожидания, но это было приятное ожидание, приятное предвкушение. Оно настраивало на игривый лад, Рая становилась похожей на ленивую пушистую кошку, потягивалась на диване и улыбалась своим мыслям. Полина Михайловна робко заглядывала в ее комнату, но не заходила, а любовалась девушкой издалека, на расстоянии. Не осмеливалась вмешиваться в жизнь дочери. Не осмеливалась надоедать ей.
  Но у Раи была еще одна подспудная мысль - Улыбающийся Мальчик вполне мог сначала начать отдыхать, сразу после приезда в Горький, а Раю отложить на потом. Ох нет, об этом лучше не думать, иначе можно сглазить, и он действительно забудет позвонить... Испортит девушке весь праздник...
  В прихожей раздался звонок телефона.
  Рая подскочила с дивана и бросилась туда.
  Значит, не забыл. Значит, не испортит.
  - Здравствуй, милая. Извини, что не позвонил сразу, хотел привести себя в порядок.
  - А ты давно в Горьком? - поинтересовалась она.
  - Со вчерашнего дня. Вчера мы с ребятами ходили в баню и отсыпались с дороги. Ты меня прощаешь?
  Рая изобразила капризное ворчание:
  - Ну, не знаю... Это зависит от того, какую развлекательную программу ты предложишь на сегодня. Или это сюрприз?
  - Сюрприз, - подтвердил Улыбающийся Мальчик. - Но уверяю тебя, программа что надо. Тебе понравится.
  - А поподробнее нельзя? - жеманничала она.
  - Нельзя. А зачем?
  - Ну, как мне одеться хотя бы... Поярче или поскромнее...
  - Милая, одевайся как угодно. Ты обязательно угадаешь. Суть не в одежде. Ладно, буду пока закругляться. Даю тебе... час. Часа на сборы тебе хватит?
  - Вполне. Но ты не рассердишься, если я чуточку опоздаю?
  - Ну, если только чуточку... Что за ерунда, ты же никогда не опаздываешь!
  - А вдруг я нарочно опоздаю?
  - Шутница. Целую, милая. Жду через час.
  Рая положила трубку и еще раз потянулась. Какая прелесть! Полина Михайловна, разумеется, все это время стояла, спрятавшись за дверью, и подслушивала. А ну и пусть. Разве она способна понять и оценить такую девушку, как Раиса? Она-то явно не обрадуется, узнав об Улыбающемся Мальчике. Небось метает о каком-нибудь лопоухом зяте, простецком и ничего из себя не представляющем. А Раю бы она устроила на работу на какую-нибудь фабрику или завод, или еще хуже - в школу или детский сад.
  Примитив.
  Час на сборы! Обычно Рая в этот срок не укладывалась, но для Улыбающегося Мальчика собиралась очень быстро. Ей удавалось с первого раза угадать одежду и макияж и потом уже не менять. Скорее всего, это происходило потому, что к Улыбающемуся Мальчику она относилась ровно и без особого волнения. Вовсе не так, как, к примеру, она относилась к отцу Александру или Борису Новикову. Улыбающийся Мальчик был ее собственностью, и на деле именно она определяла пропорции в их паре.
  По крайней мере, она была убеждена в этом.
  Но проблема была в том, что их связь пока еще была очень непрочной, то есть то, что они созданы друг для друга, было вовсе не очевидно - Улыбающийся Мальчик об этом и не догадывался. Они притирались, Рая изо всех сил изображала идеал Мальчика и даже хранила ему верность, то есть не заигрывала с другими парнями. Улыбающийся Мальчик не любил соперничества, лучше не настраивать его против себя.
  Так то, несмотря на преимущества встреч с Улыбающимся Мальчиком, Рае они доставляли и некоторые неудобства, за которые она получала много временных благ, но никакой стабильности, а ведь уверенность в завтрашнем дне Рая предпочла бы всему остальному.
  Улыбающийся Мальчик ждал ее внизу, во дворе, возле своей машины.
  Прежде чем поздороваться с ней и поцеловать в щеку, он на минутку придержал ее на расстоянии вытянутой руки и внимательно осмотрел. Его улыбка оценила ее внешний вид на пять с плюсом. Кто бы сомневался, Зря она, что ли, у мадам Васильковой уже который месяц занимается.
  - Девочка моя, здравствуй еще раз. Ты замечательно выглядишь. Впрочем, как всегда. Удивляюсь, как тебе это удается.
  - Опыт, мой дорогой, опыт, - ответила она с лукавым выражением лица. - С приездом! Я очень ждала.
  - Почему?
  - Странный вопрос. Потому что я без тебя скучаю.
  Он расцвел и даже поцеловал ей руку.
  Они уселись в машину. Здесь Рая чувствовала себя хозяйкой. Тут же пристегнулась, чтобы не оштрафовали, и посмотрелась в зеркальце, чтобы лишний раз убедиться в своей неотразимости.
  - Куда же мы поедем? - спросила она.
  - Сначала я хотел предложить тебе кино. Но там все так долго и... неудобно... уснуть можно.
  Рая заинтересовалась:
  - А что за фильм?
  - Не знаю. Да какая разница?
  Она сделала страшные глаза:
  - Какая разница? Как это?
  Он засмеялся:
  - Можно подумать, я пригласил бы тебя туда смотреть фильм!
  Она смутилась и покраснела.
  - Ну хорошо, - уступила она. - Фильм отменяется. Это действительно долго и нудно, я лучше поговорила бы с тобой в более уютной обстановке.
  - Вот именно. Поэтому мы сейчас едем в кафешку и отмечаем нашу встречу. Отмечаем скромненько, нас никто не узнает и не помешает нам.
  - Надеюсь на это, - демонстративно проворчала Рая и не удержалась от гримасы. В прошлый раз их поход в ресторан был основательно испорчен. Улыбающийся Мальчик был узнан поклонницами, целым десятком поклонниц, и они слетелись на их столик, как мухи на сладкое. Мальчик им улыбался, он буквально купался в их любви и поклонничестве, он наслаждался их вниманием и даже не думал их спроваживать. Раю они просто игнорировали. Некоторые, правда, кивали ей головой, словно предлагая присоединиться к ним и расслабиться вместе. Самое ужасное, что он так и не понял, по какой причине у спутницы вдруг испортилось настроение и она отказалась от дальнейшего продолжения вечера.
  Он и сейчас не понял ее гримасу.
  Они приехали не в банальную кафешку, а в настоящий ресторан. К счастью, это был не "Глобус", а другой ресторан, такого же уровня. Мальчик вел себя тут как завсегдатай. Он заранее позаботился об отдельном столике, и на сей раз не у всех на виду, а за ширмой. Там и правда было уютно, весь остальной ресторан как будто отодвигался и исчезал. Рае пришлась по вкусу эта атмосфера уединения. Она украдкой огляделась вокруг. Улыбающийся Мальчик не подвел ее с кафешкой!
  Он сидел напротив и не сводил с нее глаз. Похоже, он и впрямь соскучился и рад ее видеть. После неудачи с Ромочкой она считала не лишним проверять свое влияние на объект. Лучше подстраховаться. Лучше и перестраховаться. Пока что Рая знала, что Улыбающийся Мальчик - ее.
  - Ну, а теперь рассказывай, - произнесла она.
  - О чем?
  - Как у тебя дела, как прошли концерты.
  Он скривился и покачал головой.
  - Ты думаешь, мне неинтересно, чем ты живешь? - огорчилась она.
  - Не в этом дело. Просто концерты так мне надоедают, что я не люблю их обсуждать и разговаривать о них. Они для меня все одинаковые. Что в Киеве, что в Москве, что в Горьком. Никакой разницы.
  - Не может быть! - поразилась Рая. - Вы же звезды!
  - Ну и что?
  - Так концерты... слава... творчество...
  Она пыталась словесно описать ту ауру звездности, которую она считала присущей людям шоу-бизнеса, полубогам и богам этого Олимпа, и к которой всеми силами стремилась сама. Улыбающийся Мальчик хорошо ее понял, и его улыбка стала жалостливо-снисходительной.
  - Раечка, у тебя какие-то возвышенные, прямо-таки романтические представления о нашей жизни. А в реальности концерты выглядят так: проезжаешь на место изображаешь на сцене бурную деятельность, собираешь цветы и подарки, раздаешь автографы, получаешь деньги и уезжаешь. И так - изо дня в день. Одно и то же. Эта работа - как конвейер. Однообразная, а не творческая. Еще однообразней, чем у какой-нибудь секретарши или у какого-нибудь бухгалтера.
  Рая ошеломленно молчала. Мир звезд открывался ей немного не с той стороны, и показывал ей не то, что она ожидала увидеть. Выходит, что там - такая же серость будней, а не сверкающая многоцветием радуга.
  Улыбающийся Мальчик засмеялся:
  - Ну, моя красавица задумалась над философией шоу-бизнеса! Не ломай голову, дело того не стоит. Мы уже давно привыкли и безропотно несем наш крест.
  "Еще бы, - подумала она. - За такие деньги снесешь и не такой крест".
  - А вообще-то, я люблю ездить в Киев, - продолжал Улыбающийся Мальчик. - Я там родился и вырос.
  - Посещаешь старые памятные места?
  - Нет, - возразил он. - Я не настолько сентиментален. Но зато прогуливаюсь по знакомым магазинам и по рынкам. Ностальгия бывает не меньшая, чем когда заходишь домой! Кстати, я привез тебе оттуда подарок.
  - Да? Какой?
  - Он у меня на квартире. Потом увидишь.
  Она с легким недовольством поёрзала на стуле. Почему он так уверен, что она непременно поедет к нему на квартиру? Неужели она опять ведет себя не совсем правильно?
  - А я живу по-старому, - сообщила она. - Учусь в школе, занимаюсь в школе моделей, жду твоего звонка. Каждый день. Не смейся!
  - Я не смеюсь, - смеялся он. - Просто ты такая забавная, когда пытаешься казаться наивной маленькой школьницей. Согласись, в показах нижнего белья маленькие наивные школьницы не участвуют.
  От неожиданности Рая закусила губу, но углубляться не стала, чтобы не спровоцировать конфликт. Улыбающийся Мальчик между тем просматривал меню
  - Так, так, так... - бормотал он. - Котлеты по-киевски, судак... закуска горячая... Что за мерзость. Могли бы улучшить кухню и разнообразить хотя бы... А тебе что заказать?
  - Не знаю. Мне все равно, - махнула рукой она. - то ты посоветуешь, то мне подойдет.
  В его улыбке вновь появилась снисходительность. Рая отнюдь не пришла от этого в восторг. Уж не прибывает ли он в заблуждении, что это она - его собственность?
  Улыбающийся Мальчик все же разговорился за обедом об одном из своих концертов. Рая хохотала, как сумасшедшая. То был не концерт, а сплошной анекдот. Кроме того, и еда в этом ресторане ей понравилась, она не корчила из себя воображалу, как ее спутник, и она отдала должное обеду. Как ей легко с Улыбающимся Мальчиком! Она уже и не помнит ни о чем плохом радом с ним. Его улыбка распространяла вокруг него веселье и легкомыслие. И Рая буквально отдыхала душой. Он был для нее отдушиной в этом жестоком мире.
  А после обеда они поехали к нему. Он, поскольку не жил здесь постоянно, снимал для себя большую, хорошо обставленную квартиру. Каждый раз он привозил Раю на новый адрес, но особой разницы она в квартирах не заметила. Его жилье всегда вызывало у Раи целый поток мечтаний о собственной квартире, какую она когда-нибудь купит и обустроит. Обязательно. У каждого человека должен быть свой уголок, где можно отдохнуть от работы, спрятаться от неприятностей, поискать решение проблем.
  Вот у нее, у Раи, квартира будет большая, устеленная и увешенная коврами во всех комнатах, с импортным кухонным комбайном, с огромным телевизором, с прозрачным журнальным столиком, и в каждой комнате - телефон с кнопочками, и на стенах - плакаты с ее собственными изображениями. И ванная комната белого-белого цвета. И мягкая-мягкая двуспальная кровать. В общем, квартира будет очень похожа на вот эту вот квартиру Улыбающегося Мальчика, только еще с плакатами...
  А Мальчик относился к своему жилью как к неподъемной ноше. Он не любил жилье. Рая это видела. Он любил свои постоянные поездки, самолеты, вагоны-люкс и люксы гостиниц. А жилье, так или иначе, означало стабильность и оседлость, которых он всячески избегал. Перед этим Рая пасовала. Она не знала, как привить ему постоянство, если он такой непостоянный по натуре. Непостоянный, избалованный судьбой Улыбающийся Мальчик.
  Он прихватил с собой из "кафешки" бутылку красного вина, и они выпили по бокалу - чтобы расслабиться. По крайней мере, Рая не могла без этого обойтись. Хотя ей очень нравился Мальчик, и она на самом деле была совсем не против близости с ним, но тем не менее всякий раз, когда он ее обнимал и толкал потихоньку к кровати, ее начинала бить дрожь, вплоть до истерики. Теперь они, наученные опытом, прибегали к помощи универсального "расслабителя", который делал Раю мягкой и податливой, как пластилин, с первой же минуты. И все было бы замечательно, если бы Рае не нужно было вечером возвращаться домой. Ей было плевать на общественное мнение ее двора, но все-таки она не хотела давать повод для лишних разговоров. Любая мелочь однажды может повредить карьере. И ошибок теперь допускать нельзя.
  В любом случае Улыбающийся Мальчик - это райское наслаждение после старичка, похожего на Денни Де Вито.
  Пока утомленный Мальчик без зазрения совести спал, Рая лежала, закрыв глаза, и стояла перед выбором: рассказывать ли Мальчику о Денисе Павловиче и напрямую просить у него защиты, или еще подождать, или все образуется само собой, по естественному ходу вещей... Положеньице не из легких. На горизонте у Раи нет никого, кто мог бы заменить Улыбающегося Мальчика в случае неудачи, и потерю Мальчика компенсировать будет невозможно. И реакцию его на Раино сообщение не предугадать - этот может вполне вспылить, устроить сцену и обозвать притворщицей, а может и пожать плечами: мол, мы свободные люди, каждый из нас живет своей жизнью и не надоедает другому. Ни тот, ни другой подход Раю не устраивал. Первый сбрасывал ее с пьедестала и делал заурядной интриганкой, второй показывал ее абсолютную ненужность и незащищенность. Всю правду она выложить так и так не может. А кусочки правды оставляют простор воображению, и Улыбающийся Мальчик рано или поздно самостоятельно дорисует подлинную картину до конца, что, в общем, ничуть не лучше правды. Рая вздохнула. Вот какими тяжкими путями приходится идти к цели. Это не окупается даже осуществлением всех без исключения желаний.
  Остается только молчать, обрабатывать Мальчика, искать еще лучшие варианты, если это возможно, и положиться на судьбу, так как на самого Мальчика положиться нельзя - слишком непостоянный. Рая понимала теперь, что именно про таких людей говорят: развлекаться с ними хорошо, но связывать с ними жизнь поостережешься. А вот Рая бы рискнула, если бы это помогло ей, хотя бы в чем-нибудь. Ведь это связать жизнь с нужным человеком достаточно сложно, а развязать с ним жизнь - легче легкого. Особенно такой умной девушке, как Рая.
  Спал Улыбающийся Мальчик недолго и проснулся свежий и радостный. У него-то не было никаких проблем уже давным-давно! Он всегда делал то, что хотел, и ни перед кем не отчитывался. Как Ромочка-фотограф. Как старичок, похожий на Денни Де Вито. И как Рая, какой она станет через...
  - О чем задумалась, куколка?
  Она устремила на него взгляд своих больших карих глаз и не ответила. В тот момент она проводила параллели между Фаиной с Борисом и собой с Улыбающимся Мальчиком. Как ни печально, выводы были отнюдь не в их с Мальчиком пользу. Быть с Борисом тяжело из-за его резкого и вдобавок собственнического характера, но зато у них с Фаиной все серьезно, там нет места отношениям "в стиле хи-хи", как называли это девочки в школе моделей СТИЛЬ. Фаина и Борис не прикасались друг к другу, даже не держались за руки, даже не подходили ближе чем на метр, и все же у Фаины на Бориса очевидные права, она может от него что-то требовать и ставить условия.
  Попробуй тут отрицать, что они созданы друг для друга!
  И если бы какой-нибудь извращенец, вроде Дениса Павловича, вздумал покуситься на Фаину, Борис наверняка встал бы на дыбы и поднял бы по тревоге все МВД, и спецслужбы, и еще всякие подразделения, чтобы казнить мерзавца.
  А за Раю заступиться некому. Улыбающийся Мальчик способен заступаться лишь за самого себя.
  Где же справедливость?
  - Ни о чем таком я не думаю, дорогой, - наконец, ответила Рая. - Ты надолго? Я имею в виду, когда мне снова начинать свое ожидание? Я становлюсь уже как Ярославна. В Путивле-граде. На забрале.
  Он засмеялся.
  - Ну, вообще-то до понедельника я свободен от поездок и концертов. Но послезавтра я должен быть в Москве, у нас запланировано интервью и съемки для телевидения. Это утомительно, конечно, но зато создает рекламу. Главное - шуметь погромче, тогда тебя услышат.
  - Прекрасно, - отозвалась Рая. - Чтобы услышали, надо шуметь громче. А что мне, например, надо делать, чтобы меня увидели? Менять цвет, как хамелеон?
  - Интересная идея, - одобрил Улыбающийся Мальчик. - Ее можно использовать в шоу.
  Но Рае было грустно от осознания того факта, что он ее не понимает и не поддерживает. Поэтому она отвела его руки и побрела в ванную комнату, приводить себя в порядок. Ей и впрямь остается только ждать и надеяться: ждать перемен и надеяться на удачу.
  На вечерний сеанс в кино они успели. Сидели в последнем ряду и мешали смотреть всему залу, так как Улыбающийся Мальчик находился в инривом расположении духа, смешил Раю и в знак благодарности просил поцеловать его. В результате они привлекли внимание вахтерши, которая пригрозила сдать их в милицию за нарушение общественного порядка, если они не прекратят это безобразие. Тогда они стали соблюдать порядок - переговаривались шепотом, не смеялись и почти не целовались. В итоге фильм Рая так и не увидела, зато чудесно провела время. Набралась впечатлений на время его отсутствия. Потом они договорились о следующей встрече. Мальчик пообещал приехать на следующий праздник, 9 мая, а после этого, по его словам, группу ожидал тяжелый график - тур по стране, не меньше трех месяцев, а скорее даже больше, так как в процессе тура график меняется в зависимости от посещаемости концертов. Рая вздохнула от огорчения и взяла с Улыбающегося Мальчика самую страшную клятву, что он ее не забудет, обязательно позвонит и вообще будет сообщать положение дел.
  А потом Мальчик отвез ее домой, они попрощались. Он терпеливо ждал, пока у нее иссякнет запас воздушных поцелуев и она войдет в подъезд, сел в машину и уехал, а она смотрела на это из-за двери подъезда и тосковала. Какой-никакой, а это было что-то. Лучше, чем ничего. Вот уедет в свой дурацкий тур. Будет вести свою веселую жизнь. Рестораны, дискотеки, девочки. Поклонницы, цветы, подарки. Красное вино. А Рая тут кукуй у окошка, будто брошенная. При всех своих блестящих достоинствах она для него - запасной вариант! Обидно до слез, но что поделаешь. Он ей нужен, а не она ему.
  На следующий день, прохаживаясь по парку, куда на выходные вышло полгорода, они нечаянно встретили Бориса Новикова и Фаину. Фаина приветливо улыбнулась и помахала рукой подруге, но из деликатности не подошла поговорить. Борис подчеркнуто кивнул Рае головой, и его взгляд был понимающим. Рая сочла этот взгляд оскорбительным и показала ему язык. У Бориса с Фаиной явно все было нормально, они как будто и не ссорились. Значит, ее письмо пропало зря. Н подействовало, черт бы их побрал. А Улыбающийся Мальчик уезжает вечером и оставляет ее одну.
  Она провожала его на поезд с тяжелым сердцем. Ее коробило его деловитое настроение и то, что он ни капельки не жалел о расставании с ней. "Похоже, у него в каждом городе есть подружка вроде меня! Целый гарем, разбросанный по всей стране!" Эта мысль не утешала. Рая не осмеливалась настаивать словесно, но глаза ее умоляли Улыбающегося Мальчика не забывать о ней, звонить, писать, напоминать о себе... Но Мальчик, хоть и находился пока рядом, и разговаривал с ней, и целовал ее, все-таки уже целиком и полностью был в Москве, в своей далекой от Раи собственной жизни.
  - Желаю тебе успеха, милый, - дрожащим голосом произнесла Рая. - Счастливо доехать. До свидания. Скоро увидимся.
  А взгляд ее вопил: "Звони мне! Не забывай обо мне!"
  Но даже мысленно она не могла сказать: "Я люблю тебя".
  Провожающих попросили покинуть поезд. Рая уходила из вагона, постоянно оглядываясь на Улыбающегося Мальчика, который кивал ей головой, потом скрылся в купе. Рая вышла на перрон и стала бегать вдоль окон, выискивая среди них принадлежащее Улыбающемуся Мальчику. Она надеялась, что он выглянет, чтобы еще раз взглянуть на подружку. Он не выглянул. Все занавесочки были задернуты, а которые были раздвинуты, не принадлежали Улыбающемуся Мальчику. Вскоре поезд тронулся, а он так и не выглянул. Рая почувствовала себя покинутой, расстроилась и зашмыгала носом. Не любила она его, конечно, а все равно обидно до слез!
  Ну что же, теперь надо ждать Дня Победы. Странная у них группа, не будет принимать участия в праздничном концерте. На такие солидные мероприятия их, молодых, не приглашают, что ли? Еще не доросли?
  Для успокоения она купила мороженое. Потом - еще одну порцию. Потом - еще одну. Не помогало. Она пришла домой и пораньше легла спать. Это были признаки наступавшей апатии. "Неудачный день, - думала она. - Крайне неудачный день. Просто ужас. Надо срочно приходить в себя. Встряхнуться. На День Победы он приедет. И Бориса с Фаиной я поссорю, в другой раз. И отец Александр... отец Александр..."
  При воспоминании об отце Александре, как по волшебству, она начала успокаиваться и дышать ровнее. Удивительно, но в ней уже просыпался оптимизм. И какое удовольствие было шептать в подушку: "Я люблю тебя, отец Александр! Я люблю тебя!"
  Улыбающийся Мальчик позвонил через день, потом еще через день. Затем от него пришла роскошная огромных размеров открытка. Когда Рая ее развернула, то увидела две проколотые шилом дырочки и вставленные в них прелестные сережки с красными камешками и крупными подвесками в виде бантиков. У Раи потеплело на сердце, она тут же примерила сережки, а открытку выставила на стол. Хорошенькая открытка, с букетом желтых роз и подсвечником с зажженными свечами. Делая уроки, Рая поминутно брала ее в руки, любовалась и улыбалась с умилением. Не Мальчик, а просто душка.
  Полина Михайловна видела, что дочка ведет свою особенную жизнь, ни с кем не советуясь. О наличии парня Полина Михайловна тоже догадывалась - откуда же появлялись бы цветы и открытки, и звонки, когда в трубке звучал мальчишеский голос, просивший позвать к телефону Раю. И судя по цветам и открыткам, это не простой мальчик, а мальчик во вкусе Раи Беловой. Полина Михайловна сокрушенно качала головой и горько вздыхала. Натерпится дочка беды с таким кавалером! И слушать ничего не захочет, глупая!
  Рая ждала приезда Улыбающегося Мальчика и не удивлялась, что он перестал звонить. Мало ли чем он там занят, человек безответственный, к тому же скоро приедет.
  В школе начался предвыпускной переполох. Все готовились к годовым контрольным работам и экзаменам. Переводным, выпускным, вступительным. Полина Михайловна, несомненно, ждала от Раи подвига поступления в какое-нибудь обыкновенное учебное заведение, штампующее специалистов для какой-нибудь обыкновенной деятельности. Рая презрительно кривила губы. Еще чего не хватало, себя закабалять. Несколько лет зубрёжки, и всю жизнь потом вкалывай, как ломовая лошадь, на производстве. Ну уж нет. Рае уготована другая судьба. Диаметрально противоположная. Ей, пожалуй, и аттестат будет не нужен. Внешние данные и школа мадам Васильковой отрекомендуют ее лучше всяких бумажек.
  Вот Фаина - обложилась учебниками, и Борис ей помогает, дурак эдакий. Хотя ей хорошие отметки вовсе ни к чему. При приеме в монастырь успеваемость не требуется. Главное - в Бога веруй. Наверное, для этой парочки занятия - такое своеобразное развлечение. А Рае подобных развлечений даром не надо, даже с Борисом, да и в одиночку развлекаться ей скучно.
  Ну, ничего, придет и ее время.
  День Победы начался для нее, как и Первомай. Надежды расцветали в ее душе пышным цветом, она строила грандиозные планы, заканчивавшиеся всегда одинаково - в квартире Улыбающегося Мальчика, и не отличавшиеся разнообразием. Она не имела такого опыта убивания времени, как Улыбающийся Мальчик. Знала только то, что он ей предлагал.
  И все-таки она частенько наведывалась к Ордынским, хотя эти визиты выводили ее из себя. Во-первых, она отвлекала их от подготовки к экзаменам, что не нравилось Фаине. Во-вторых, она нарушала их уединение, что настраивало Бориса против нее. Она видела их вроде бы прежние отношения: Борис ходил кругами вокруг Фаины, которая оказывала сопротивление. Но Рая была уверена, что эти отношения перешли на качественно новый уровень, потому то их не поссорило ее анонимное письмо. И это злило. А почему им должно быть так хорошо, когда у нее не все в порядке?
  К тому же, Борис видел ее насквозь и понимал ее мотивы и все, что с ней происходило. Возможно, он узнал Улыбающегося Мальчика, несмотря на его темные очки, и потому не верил в будущность их связи. Раю это сердило. Неужели она настолько плоха, что ее нельзя счесть достойной парой для знаменитой личности?
  Ведь сам Борис выбрал не ее, а Фаину...
  И отец Фаины, Петр Николаевич, ее не любил. Хотя она ему ничего не сделала.
  Это несправедливо!
  Но День Победы ее подвел. С утра небо хмурилось, собирались тучи, время от времени накрапывал дождик, а солнышка вовсе не было видно. Рая надеялась, что ветер разгонит тучи, но напрасно. К обеду дождь полил основательно, это означало закрытую программу и невозможность прогулки по городу, покупки мороженого, ощущения уединения среди толпы. В толпе Рая ухмылялась про себя серьезности, с какой Улыбающийся Мальчик сохранял свое инкогнито. Но совсем не потому, что рядом с ним была именно Рая. Уж с такой-то девушкой не стыдно показаться на людях!
  Дождь то начинался, то прекращался. Рая с тревогой смотрела за окно и прислушивалась к звукам в прихожей. Но телефон молчал. Однажды только зазвонил, Рая кинулась на него, как ястреб, но это была всего лишь напарница по работе Полины Михайловны, еще одна продавщица. Она звонила, чтобы попросить Полину Михайловну заменить ее десятого числа, а сама она не сможет прийти на работу по каким-то уважительным причинам. Рае было плевать на их причины. Она ждала Улыбающегося Мальчика.
  Погода за окном не улучшалась, и настроение у Раи тоже портилось. Она расхаживала по своей комнате кругами, бормотала себе под нос угрозы.
  Телефон молчал.
  Полина Михайловна собралась и пошла в гости к своей двоюродной сестре, получив от дочери грубый отказ на предложение составить ей компанию, пройтись, поговорить, развеяться. Этого и следовало ожидать, Полина Михайловна даже не удивилась. Рая не признавала родственниками тех, кто не мог быть ей полезен, и относилась к ним соответственно. С какой стати ей с ними общаться. Много чести. Они еще будут хвастаться перед соседями своим близким знакомством со звездой.
  В три часа дня дождь перестал. Рая на минутку выскочила на балкон, принюхалась к влажному воздуху и тут же вернулась, так как на балконе не было слышно телефон. Но он и без того молчал.
  К четырем часам Рая была на грани истерики. Что случилось с Улыбающимся Мальчиком? Почему он не звонит? Он приехал в Горький или нет?
  Ужасно, ужасно!
  В семь часов вечера дождь зарядил на всю ночь, встал стеной за окном и окончательно все испортил. Измученная бесплодным ожиданием Рая лежала на кровати, не раздеваясь, она свернулась клубочком и закрыла глаза. Даже если Улыбающийся Мальчик и позвонит сегодня, уже поздно что-либо планировать. Все равно ничего не получится.
  У нее уже не было сил снять трубку и ответить.
  Но он так и не зазвонил.
  Рая хотела заплакать и не могла. В ее душе чередовались приступы горечи и ожесточения. Она комкала в кулаках уголок одеяла и подтягивала колени к груди, сжимаясь все сильнее. Огрызнулась на предложение Полины Михайловны поужинать. Какой ужин, когда творится такой кошмар! Эта женщина просто глупая курица.
  На следующий день у нее было намерение пропустить школу и продолжать ждать звонка. С Улыбающегося Мальчика станется и забыть о ее учебе и заявить о себе в разгар рабочего дня. У него ведь свой, особенный график работы, не совпадающий с графиком простых смертных. Но вдруг ей пришло в голову, что это унизительно.
  А ну и пусть унизительно. Он вполне может явиться и сегодня, а учеба никуда не денется, она длится каждый день. Поэтому Рая сказалась больной и осталась дома.
  Хотя она осознавала эту унизительность и злилась на себя, но вела себя как неврастеничка. Боялась зайти в ванную и туалет - вдруг зазвонит телефон. Ничего не ела - кусок застревал в горле. В конце концов, она уселась в прихожей, на табуретку, и уставилась выжидательно на телефон. Но он молчал.
  Ей не звонили ни Улыбающийся Мальчик, ни Полина Михайловна, ни Фаина.
  Ее проблемы никого не интересовали.
  Кроме того, она едва вспомнила, что идет пятница, и в пять часов начнутся занятия в школе моделей СТИЛЬ. Это пропускать нельзя никак - пропуски не в ее интересах. Пришлось лезть в ванну и, чтобы взбодриться, мыться холодной водой. Мадам Василькова сразу заметит отсутствие энтузиазма у одной из лучших учениц и будет читать нотацию. Она права, конечно, но что делать, если в таком возрасте жизнь зависит от любви, а не от карьеры!
  Уже одетая и готовая уходить Рая ждала до последнего в прихожей, но телефон так и не зазвонил.
  Она уходила со слезами на глазах.
  Где Улыбающийся Мальчик?
  Тут она подумала, что он молчит несколько дней, а не только вчера и нынче. Последняя новость от него - это открытка и сережки. И больше ничего.
  Она поздно спохватилась.
  От беспокойства она не воспринимала слова и диктовку мадам Васильковой и не замечала у себя за спиной хождений Дениса Павловича. Все на свете отдала бы за возможность находиться дома и не пропустить этот звонок! А еще лучше - за возможность очутиться вдруг рядом с Улыбающимся Мальчиком и увидеть, чем он там у себя в Москве занимается.
  Неужели он о ней забыл?
  По словам Полины Михайловны, ей никто не звонил. Скорее всего, это была правда, хотя ей хотелось выдумать множество причин, по которым это оказалось бы ложью. Она ждала звонка даже ночью, во сне. Ей часто чудилось, что в полной тишине квартиры раздается этот звонок, и тогда она просыпалась и прислушивалась.
  Никакого звонка.
  У Улыбающегося Мальчика очень удобная позиция - она ведь не знает номер его телефона и не может позвонить сама, напомнить о себе и узнать, что там у него случилось и почему он молчит!
  На следующий день в школу моделей СТИЛЬ пришел фотограф Ромочка, и с ним - еще один парень, при виде которого Рая встрепенулась. Она видела, как он несколько раз говорил с Улыбающимся Мальчиком об устройстве концертов в Горьком. Этот парень должен знать, где Мальчика найти.
  В перерыве между двумя уроками мадам Васильковой она приблизилась к гостям школы, сделав скромное выражение лица, и поздоровалась с Ромочкой, как со старым знакомым. Он встретил ее приветливо, а его спутник ей явно обрадовался. Он тоже помнил, что видел Раю с Улыбающимся Мальчиком. Поэтому ей даже не надо было искать повод с ним пошептаться. Он сам отвел ее в сторонку и спросил, как дела у Улыбающегося Мальчика, а то он давно о нем ничего не слышал.
  Рая сделала печальные глаза:
  - Ой, я не знаю. К сожалению, я потеряла его телефон и тоже давно с ним не разговаривала.
  - Если хочешь, я дам тебе его телефон.
  - Спасибо большое, а то я прямо как без рук.
  Она рассыпалась в благодарностях, пока он черкал на листке из блокнота драгоценный номер телефона.
  - Конечно, он мог его изменить, - извиняющимся голосом бормотал парень. - Знаешь, ему надоедают поклонницы, и он меняет номер. Вот, проверь.
  Она посмотрела на цифры и притворилась, что вспомнила:
  - Да, это он! Спасибо большое! Ты настоящий друг.
  Ее улыбка сияла ему навстречу, так что он чувствовал себя польщенным. Но вот из своего кабинета в классную комнату вернулась мадам Василькова и возобновила занятия. Улыбка Раи стала виноватой, она спрятала бумажку с номером телефона в свою тетрадку и села, продолжать слушать мадам Василькову. Но теперь у нее было совершенно другое настроение. Хотя она еще ничего не узнала об Улыбающемся Мальчике от самого Мальчика, но уже воспряла духом. Его телефон - это уже кое-что. Начало действий, а не бесплодное ожидание на табуретке в прихожей.
  И с самого утра в воскресенье она стала названивать по данному номеру. Сначала у нее ничего не получалось, но она упорно набирала, и вот наконец на том конце провода сняли трубку. Однако это был не Улыбающийся Мальчик. Рае ответил женский голос, от чего Рая чуть не свалилась с табуретки.
  - Алло, вам кого?
  Рая с трудом произнесла его имя.
  - Его нет, он уехал на гастроли.
  - Как жаль, - сказала Рая. - Мне очень нужно с ним поговорить.
  Тут ее осенила мысль, и она добавила:
  - Точнее, ему очень нужно, чтобы я с ним поговорила.
  - А кто вы?
  - Я заместитель редактора журнала "Светская жизнь". У нас было запланировано интервью на вчерашний день, но он не явился, и не предупредил о переносе нашей беседы. Это безответственно. Если он не объявится, мы отменим интервью и пустим другой материал.
  - Нет, подождите минуточку... - Голос на том конце провода зазвучал просительно. - Он ничего не сообщал об этом интервью. Вы уверены, что оно было назначено на вчерашний день?
  - Это несерьезный разговор, - разбушевалась Рая.
  - Подождите, подождите... Спросите у него самого, почему он не пришел. Он сейчас в Саратове, я дам вам его телефон.
  - Хорошо, давайте, - согласилась Рая.
  И дама послушно надиктовала ей телефон в Саратове, по которому Рая, даже не думая благодарить за любезность, немедленно стала звонить.
  Трубку в Саратове сняли почти сразу, и Рая тут же узнала знакомый серебристый голос и интонации Улыбающегося Мальчика. Значит, он уже проснулся, и довольно давно. Но это еще не доказательство верности и трезвости. Он даже пьяным никогда не терял над собой контроль.
  - Привет, милый, это я, - дрогнувшим голосом сказала Рая.
  Сердце у нее стучало как бешеное. От ответа Мальчика зависела вся ее судьба!
  - Кто "я"? - уточнил он, и тон его был отнюдь не любезный.
  - Одна из твоих преданнейших поклонниц, - пропела Рая. - Ты не узнал мой голос?
  Он немного помолчал, затем произнес:
  - Рая, что ли?
  - Да! - обрадовалась она. - Милый, ты обещал на День Победы приехать, а не приехал. Я жду тебя уже несколько дней, беспокоюсь, не случилось ли чего...
  - Как ты узнала мой телефон? - перебил ее он.
  - Это было трудно, - заулыбалась она. - Но для меня, ты же знаешь, нет ничего невозможного. Милый, я хотела тебя спросить...
  Но он ее снова перебил:
  - Забудь этот телефон и никогда больше мне не звони.
  - Что?
  Должно быть, она ослышалась. Его веселый голос не мог говорить так серьезно.
  - Я сказал, чтобы ты забыла о моем существовании и не надоедала мне. Погуляли, и хватит. Или, ты думаешь, я тебе чем-то обязан?
  - Нет, - пролепетала она. - Не обязан.
  - Тогда гуд бай. Если ты мне еще раз позвонишь, имей в виду, я заявлю в милицию о преследовании, и тебя посадят в тюрьму.
  И в трубке остались лишь короткие гудки. Рая сидела, как пришибленная, и не могла пошевелиться. Точно такое же состояние было у нее в день показа нижнего белья. Полное, абсолютное опустошение. Желание исчезнуть из этого мира навсегда. Она так рассчитывала на этого Мальчика. Она ставила на карту все и проиграла, и теперь у нее ничегошеньки нет. Улыбающийся Мальчик не задумываясь шваркнул ею об стену и бросил умирать. Здравый смысл подсказывал ей, что так и должно было быть, что не произошло ничего экстраординарного. Она не подошла на роль Золушки, и ей указали на дверь: прощай, милая, и ищи себе принца в другом месте.
  Но в Горьком нет принцев! Здесь есть только лже-принцы, к которым неприятно даже приблизиться. Они не нужны Рае. Она согласна лишь на настоящего принца, без всяких примесей.
  Просто она в очередной раз ошиблась.
  Она встала с табуретки, положил трубку на рычаг. Теперь у нее дрожали губы и слезы текли по щекам, а в глазах было отчаяние. Сколько же раз ей нужно умереть для того, чтобы родиться в новом качестве - в качестве знаменитости?
  Значит, он с самого начала предполагал с ней только погулять, развлечься. И открытку с сережками прислал как отступное. Заплатил за прекрасно проведенное вместе время. От ужаса Рая скрипнула зубами. Конечно, когда придет пора выбирать, он найдет себе девушку не с подиума, где подвизаются не девушки, а гадюки, и не из шоу-бизнеса, где любая девушка - белая акула. Нет, он найдет себе серьезную, порядочную серую мышь. По крайней мере, такую, с усмешкой подумала Рая, которая не садится в машину незнакомого парня через час после встречи и не позволяет на первом свидании отвести себя на квартиру.
  Она заплакала в голос, благо Полины Михайловны не было, она ушла на рынок. Квартира, машина... Был еще номер в гостинице "Ока". А что ей было делать? Если бы она не согласилась, он бы даже не взглянул больше в ее сторону!
  Она не была в него влюблена, но он так прочно вошел в ее жизнь, что именно с ним она связывала свои надежды на будущее. Прежде всего - на избавление от старичка, похожего на Денни Де Вито. И вот, приходится начинать с нуля.
  Она снова легла на кровать и закрыла глаза. Улыбающийся Мальчик сделал ей больнее, чем фотограф Ромочка с его неприкрытым равнодушием. На ум не приходила и ее всегдашняя панацея - отец Александр. Она должна была выплакаться и зализать рану. И подняться уже с другим настроением. И стать еще жестче в борьбе за выживание, где любые средства хороши.
  Но как это тяжело!
  Скорее бы стать звездой, чтобы эти проблемы наконец прекратились.
  Ревность Дениса Павловича
  Хотя Рая не позволяла себе зацикливаться на понесенном поражении, все равно несколько дней после этого она пребывала в подавленном настроении. По любому поводу раздражалась или расстраивалась. Чтобы отвлечься от угнетающих мыслей, волей-неволей пришлось засесть за уроки, чему искренне порадовалась Фаина. Вот дурочка. Стала бы она радоваться, узнав о причине столь необычного рвения? Борис-то если не знал, то догадывался, так как каждый раз при встрече он не скрывал сочувствия. Но жалеть ее он и не помышлял - за то боролась, голубушка, на то и напоролась, попробуй-ка на вкус жизни творческой элиты. Не нравится? Уходи, никто тебя силком туда не тащит.
  Но никто из них об этом не сказал ни слова.
  На расставании с Улыбающимся Мальчиком неприятности Раи не закончились, из чего она сделала вывод, что у нее началась черная полоса, которую надо просто переждать, отсидеться в уголочке, а когда наступят более благоприятные времена, предпринимать решительные действия по улучшению ситуации. А в такой напряженной обстановке действовать просто нет смысла.
  В очередной уик-энд, в пятницу, после занятий с мадам Васильковой, Раю вызвал в кабинет Денис Павлович. При этом вызвал не самолично, а через Олю, и при этом подождал, пока сама мадам Василькова уже уйдет домой. Теперь, с приходом теплых дней, мягких вечеров и коротких ночей, девочки частенько задерживались в школе моделей СТИЛЬ после занятий и устраивали между собой показы: демонстрировали приобретенные тут умения и наряжались в одежду, которая в изобилии была складирована в смежной комнате, но которую категорически запрещено было выносить за пределы школы моделей. Вначале, еще не привыкнув к новой жизни, многие девочки испытывали искушение вынести-таки какую-нибудь из этих вещиц, поносить ее на людях, покрасоваться, а потом вернуть на место. Но вскоре девочки привыкли к присутствию этих тряпок в своей жизни и воспринимали их как рабочую спецовку, униформу служащих. Одним словом, они перестали видеть эти вещи своими. Ведь в пределах подвала они могли свободно пользоваться этим гардеробом. В целях повышения мастерства.
  Позже всех уходил из подвала Денис Павлович - он занимался всякими бухгалтерскими делами школы и поэтому так задерживался.
  Одно лишь упоминание о нем вызвало у Раи очередной приступ раздражения. Вот так, с глазу на глаз, они не встречались уже целый месяц - с того самого дня, как он предложил ей демонстрацию нижнего белья. С тех пор он не проявлял к Рае видимого интереса, и она стала смутно надеяться, что этот интерес угас навсегда и больше не возобновится. Тем более что они недавно набрали еще одну небольшую группу - десять девочек, среди них были и Раины ровесницы, премиленькие, прехорошенькие куколки. Как раз повод переключиться с Раи на новеньких, свеженьких, неискушенных.
  Войдя в кабинет начальства, она остановилась в ожидании посреди комнаты. Но Денис Павлович, как ни странно, не обратил на ее приход никакого внимания, будто ее тут и не было, будто он ее и не звал. Рая насторожилась. Он перебирал какие-то документы, что-то посчитывал на калькуляторе и черкал карандашом на бумагах замечания и числа. И он был явно не в духе.
  В таком случае, что ему нужно в этот момент от Раи?
  Наконец, он отложил документы в сторону, мельком взглянул на Раю, еще немного потянул время, порывшись в ящике стола, и жестом указал ей на стул напротив себя. Она отказалась.
  - Садитесь, садитесь, Раечка, - холодно произнес он. - Разговор предстоит не из легких. Вам лучше присесть.
  Рая предпочла не гневить его еще больше и села.
  Тогда он окончательно спрятал документы и приступил к разговору. При этом выражение лица у него было не такое, как раньше, слащавое, а хмурое, но от этого не менее гадкое. По обыкновению, он сцепил пальцы над столом и смотрел на Раю не отрываясь, но без прежнего любования.
  Хоть на этом спасибо.
  - Извините, Раечка, что заставил вас ждать. Повседневные хлопоты очень утомительны, однако необходимо ими заниматься, иначе однажды они нахлынут лавиной и накроют с головой, не успеешь и глазом моргнуть. К сожалению, они стали отнимать слишком много времени, Полина Михайловна не в состоянии одновременно вести уроки и подсчитывать баланс, и мне надо брать бухгалтерию в свои руки, не то школа может развалиться.
  Рая не повела и бровью, считая такую мрачную перспективу, мягко говоря, преувеличением.
  - Вот я и сижу преимущественно тут, в кабинете, и лишен возможности наблюдать за вами, девочками, как следует. А ведь за вами, вертихвостками, нужен глаз да глаз. Если ослабить надзор, вы тут же выйдете из повиновения и натворите глупостей, о которых будете жалеть впоследствии.
  Он сделал паузу, словно предлагая Рае ответить.
  - Не надо нас недооценивать, - сказала она. - Мы не глупые девчонки, а взрослые люди.
  - Вам так кажется, - возразил он. - И от этого возникает множество ошибок, а ошибки с каждым разом все сильнее запутывают жизнь, так что выбраться потом из этих ошибок бывает очень трудно. Вы меня понимаете?
  - Вам лучше знать, - сказала она, не удержавшись от сарказма.
  - Хороший ответ, - одобрил он. - А вы знаете, почему так?
  - Нет.
  - Потому, Раечка, то ошибки меня многому учат. Других не учат, а меня учат. Иногда - жестоко учат, но тем полезнее становится эта наука.
  - Зачем вы мне об этом говорите?
  Рая нервничала, поскольку была сбита с толку.
  Он помолчал, затем начал с другой стороны:
  - Насколько я знаю, наихудший из человеческих недостатков - это неблагодарность. Я встречал в жизни очень много людей, и все со мной солидарны в том, что неблагодарность - поистине непростительный грех. А вы как считаете?
  - Мне все равно.
  Он осуждающе покачал головой.
  - Ай-ай-ай, Раечка, как нехорошо. Такой ответ заставляет думать о вашей собственной способности к неблагодарности. Вы, оказывается, и сами можете быть неблагодарной.
  - Кому какое дело, какая я могла бы быть и какая я есть? Это никого не касается! - рассердилась Рая, которой надоело это хождение вокруг да около. Но она была уверена, что никто и ничто на свете не заставит Дениса Павловича высказываться прямо.
  Между тем он прикинулся грустным:
  - Раечка, разве Полина Михайловна вас не учила? Никогда не проявляйте свою грубость перед другими людьми, она вам вредит. Я вижу, вы не очень внимательно слушаете Полечку, а зря. Она внушает вам полезнейшие вещи. Они пригодятся вам не только на подиуме, но и вообще в жизни. Вот что значит, кстати, реже посещать класс. Вы совсем от рук отбились.
  Рае его речь казалась такой ахинеей, что она не выдержала:
  - Денис Павлович, я вас очень прошу, не задерживайте меня. Мне нужно идти, я спешу.
  - Вот как? - удивился он. - Куда это вы спешите и зачем?
  Рая побледнела от возмущения. Это возмущение и придало ей силы.
  - Это мое личное дело, - с расстановкой сказала она. - Я могу идти?
  - Нет, - ответил Денис Павлович. - Не можете. Я позвал вас, чтобы разрешить один вопрос, одинаково важный как для меня, так и для вас. Я специально подождал, пока Полина Михайловна уйдет и разойдется большинство учениц. Но если вы спешите, то можете идти, но в следующий раз может не оказаться такого благоприятного момента, и наша беседа станет достоянием гласности. Хотя уверяю вас, это вы заинтересованы в сохранении конфиденциальности, а не я.
  Рая испугалась всерьез. Он не стал бы стращать ее разглашением без причины. Значит, она досадила ему чем-то, либо чем-то ему мешает.
  Поэтому она сидела, как привязанная, кусала губы и молчала.
  - Так что же, - поинтересовался Денис Павлович, - вы уйдете сейчас, или мне продолжать?
  - Продолжайте, - прошептала она.
  Он не сомневался в таком ответе.
  - Извольте. Я давненько не наблюдал как следует за вашим классом и, следовательно, кое-что упустил. Как я вижу, вы по-прежнему одна из лучших учениц Полины Михайловны, идете вперед с поразительной быстротой. Ваше профессиональное мастерство растет буквально на глазах. Но, к сожалению, это еще не делает вас умнее всех остальных, и я это вижу вот сейчас.
  Она мысленно перебирала в уме, чем она могла его до такой степени разозлить.
  - У вас, насколько мне известно, дела идут хорошо, - продолжал Денис Павлович, покачиваясь на своем стуле. - Вы прекрасно выглядите, и я заметил, какое у вас было прекрасное настроение. У вас лучились глаза, и вы беспрестанно улыбались. Знаете, такое бывает только в том случае, когда девочка влюблена и когда это чувство взаимно. Я вообще хорошо изучил девочек за годы, пока я занимаюсь школами моделей. И почти никогда не ошибаюсь.
  Рая замерла, будто ее застигли на месте преступления. Свои отношения с Улыбающимся Мальчиком она хранила в строжайшей тайне от всех, кто мог бы донести об этом Денису Павловичу, и боялась, как бы и сам Мальчик не приметил ее стараний, поскольку это вызвало бы подозрения.
  - Вы мне говорили зимой, что вашего мальчика зовут Эдгар. Вы очень непостоянны, Раечка. Влюбились, изменяете Эдгару беззастенчиво и рассчитываете на безнаказанность, так как, по вашему, никто ни о чем не догадается.
  Рая молчала.
  - Бедный Эдгар, - холодно пожалел его Денис Павлович. - Вы коварная девушка, Раечка. Я бы даже сказал, девушка-вамп.
  - Мы уже давно не встречаемся с Эдгаром, - ответила Рая с трудом. - У него... Он нашел себе другую девушку и другое занятие. И это произошло намного раньше, чем я... чем мне... чем...
  Она замялась и не договорила.
  Он понимающе закивал головой:
  - Ах, вот в чем дело! Раечка, тогда вы очень мужественная девушка, потому что вы не дали заметить это расставание другим людям. А ведь ваши подружки разбираются в таких вещах, как колдуньи, их обмануть трудно, особенно в делах сердечных.
  Рая молчала, опустив глаза.
  - Я тоже ничего не заметил, - добавил Денис Павлович.
  Она убрала со лба отбившуюся от прически завитую прядь.
  - Правда, такое могло случиться, если вы, Раечка, вовсе не дорожили своим Эдгаром, то есть были к нему равнодушны.
  Он помолчал и добавил безжалостно:
  - А скорее всего, вы просто выдумали Эдгара, чтобы, наверное, прибавить себе интереса, хотя были, несомненно, и без того достаточно интересны.
  Он еще раз сделал многообещающую паузу, во время которой Рая ожидала его слов, как удара топором по плахе. Она предчувствовала, какие это будут слова.
  - Но нет, конечно, Раечка, вы сочинили своего Эдгара не для придания интереса, а для обмана. Вы хотели обмануть меня, и я даже знаю, зачем.
  Хотя Рая ничем перед ним не провинилась, она краснела и бледнела, как провинившаяся. Он вызвал ее сюда пытать, и ей остается только терпеть. В данный момент она не может изменить это положение.
  - А теперь вы, Раечка, по всей вероятности, подцепили крупную рыбу и строите свои планы. В общем-то, мне это было бы безразлично, если бы ваши планы не вредили мне. А поскольку они мне вредят, то...
  - Не понимаю, - перебила Рая, - чем мои планы могут вам повредить.
  - Всё вы понимаете, - жестко возразил Денис Павлович. - Иначе вас вполне удовлетворяли бы всякие Эдгары и прочие простые симпатяги с улицы. Но вы смотрите выше, намного выше, чтобы перепрыгнуть одним махом через несколько ступенек карьерной лестницы и тем самым оказаться вне досягаемости. Вы желаете ускользнуть из-под моего контроля и начать самостоятельное движение. Так вот, милочка, довожу до вашего сведения: ничего у вас не получится.
  Рая до крови закусила губу. Потом собралась с силами и сказала:
  - Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь.
  - Имею, если кто-то покушается на мои интересы. Парень, на которого вы рассчитывали, ничего не слышал обо мне, но зато хорошо знает многих моих друзей. Видите ли, деточка, у меня достаточно друзей, каким очень затруднительно отказать. Я бы даже сказал, это было бы небезопасно. Ваш избранник поступил благоразумно...
  Рая подскочила на стуле:
  - Так это вы настроили его против меня! Как вам не стыдно! Это были вы!
  Он с легкой улыбкой покачал головой:
  - О нет, что вы. Я не успел. Он уже расстался с вами. А уж когда ему намекнули, что он претендовал на чужую частную собственность, то и вовсе пообещал не иметь с вами ничего общего. Тогда окружающие поздравили его с правильным решением, потому что он избежал ваших цепких коготков, Раечка. Ведь он вас интересовал не в смысле общечеловеческих качеств, а как средство разбогатеть и занять в обществе место, которое принадлежит не вам. Вы - опасная девушка, Раечка.
  - Я не ваша частная собственность, - ответила Рая, глотая непрошенные слезы.
  - Вам только так кажется, - небрежно бросил Денис Павлович.
  Она была ошеломлена, так что он засмеялся. Потом снизошел до объяснения:
  - Похоже, настало время расставить точки над i, раз вы еще сами до этого не дошли. Разумеется, в нашей стране нет рабства, о чем вы, должно быть, подумали при моих словах. Официально мы все - свободные люди. Но в модельном бизнесе, как и в любом деле, где вращаются большие деньги, существуют совершенно другие порядки. Это не тот мир, который вы себе рисуете, наивная девушка. Большие деньги не появляются ниоткуда, поэтому в наших бизнесах абсолютно все поделено на сферы влияния. Чем больше ты имеешь денег, тем больше влияния сможешь получить. Проблема в другом - как это влияние удержать. Это уже чистая конкуренция, кто смел, тот и съел. Каждый выживает как может. Проникнуть в этот мир просто так, за счет таланта или каких-то еще гипотетических достоинств невозможно. Манекенщицы - одна из самых низших ступеней этого мира. И даже сюда вы никогда не попадете без нужных связей и нужной школы.
  Она слушала его не дыша.
  - Когда я вас увидел, Раечка, то сразу понял: вы далеко пойдете, вы не робкая божья коровка. Как вы требовали у Полины Михайловны вашего включения в группу! Ясно, что вы не останавливаетесь на полпути, идете до конца и при этом не церемонитесь в выборе методов. Не девушка, а просто клад. У вас уже тогда было большое будущее. Я решил помочь вам. Без меня, несмотря на все ваши способности, вы остались бы одной из многих. Получили бы внешние улучшения - осанку, походку, фигуру, и отправились бы восвояси, даже не приблизившись к подиуму. Ведь вы, честно говоря, ничего из себя не представляете. Давайте оценим вас объективно.
  - Давайте, - слегка приободрилась она.
  - Давайте. Вы обладаете яркой внешностью, но это можно сказать и о тысячах других девушек, многие из них значительно превосходят вас в этом компоненте. Ведь у вас, Раечка, не очень правильные черты лица, не самый лучший цвет глаз и, главное, веснушки. Они, согласитесь, портят цвет кожи. Затем - ваша сообразительность. Похвально, конечно, пригодиться в жизни, но не на подиуме. Зачем она вам на подиуме? А дальше у вас сплошные сюрпризы: вы у нас амбициозны, тщеславны и не имеете принципов. Не слишком привлекательный портрет, правда?
  Она молчала, потрясенная до глубины души.
  - Итак, мы видим перед собой предприимчивую интриганку, типичную охотницу до легкой наживы, - продолжал Денис Павлович. - И как же вы решили проникнуть в тесный, закрытый мир модельного бизнеса? Взять его штурмом, что ли? Чтобы стать моделью, вам придется стать чьей-то частной собственностью. По-другому не бывает. Если не хотите быть собственностью - идите в свободные люди, но имейте в виду, что свободные люди пашут на работе круглые сутки и получают за это копейки.
  Она сидела, зажмурившись. Она была раздавлена.
  - С вами хлопотно, Раечка, - снова перешел на насмешливый тон Дениса Павловича. - Вы - беспокойная девушка, вам не сидится на месте. Вы всегда стремитесь выйти из-под контроля, предпринимаете какие-то смехотворные действия. Это меня забавляет. Но я вас предупреждаю сразу: истории, подобные той, которую мы с вами тут обсуждали, я буду расценивать как неповиновение и принимать соответствующие меры. Не потому, что не желаю вам счастья, а только чтобы обезопасить себя. Зарубите это себе на носу.
  - Это... это непорядочно! - жалобно воскликнула она.
  Он весело рассмеялся.
  - Это вы говорите мне о порядочности? Так вы еще выставите меня насильником. Не выйдет, красотка. Не было никакого насилия. Вы сами на все соглашались. Не советую вам, Раечка, идти против меня. Если вы перейдете грань моего терпения, я вас уничтожу. Без меня вы - никто. Без моего содействия вы не пролезете на подиум. Кроме того, я легко могу разрушить вашу карьеру в модельном бизнесе, даже если вы туда пролезете в обход меня. Я вас предупредил. Можете идти.
  - До свидания, - выдавила она, не открывая глаз.
  - До свидания, Раечка. Желаю удачи.
  Из кабинета она вышла с трудом. Сразу накинула ветровку и бросилась из подвала на свежий воздух. Она задыхалась в замкнутом пространстве. Какой ужас, Господи. Неужели она это заслужила. Земной шар населен не людьми, а монстрами. Улыбающийся Мальчик - предатель, Иуда. Денис Павлович - мерзкий извращенец, грязь под ногами человечества. Фаина - крылатое пернатое создание, стремящееся в небеса, к себе домой. Борис - демон-искуситель, вырвавшийся из ада. Отец Александр - вообще не человек, а абстрактное понятие, он не способен быть живым. Такие не бывают живыми.
  И Рая поставлена между ними, чтобы они вогнали ее в могилу.
  Господи, какой ужас.
  У нее нет ни единого шанса.
  Она села в первый подошедший автобус и поехала куда глаза глядят. Села у окна, поскольку народу в салоне почти не было. Прижалась лбом к холодному стеклу и заплакала. Мир оказался гораздо хуже, чем она думала раньше. Кто позволил ему так с ней обращаться? Что она ему сделала? За что ее так не любят? И за что любят тех, кому любовь вовсе не нужна?
  Мерзавец лишил ее сна как минимум на неделю. Она отравлена его ядом, спасенья нет. Но она не уйдет оттуда. Это ее единственный путь.
  Слишком много уже заплачено, чтобы теперь отступать.
  На ее лице появилось выражение замкнутости. Она с упорством одержимого приходила в школу моделей СТИЛЬ, занималась лучше всех и осознавала, что эти результаты принадлежат не ей, а Денису Павловичу. И живет она как будто не для себя, а для него. И это было еще ужаснее.
  Следующее занятие в школе моделей проходило накануне последнего звонка в обычной школе, 24 мая. В свете этих событий атмосфера в подвале стояла возбуждающая. Девочки приходили с букетами цветов, нарядные и радостные. Рая тоже явилась на полчаса раньше, но у нее была причина - она задолжала плату за май и хотела расплатиться с мадам Васильковой.
  Но та была в кабинете не одна. Дверь была приоткрыта. Судя по голосу, с преподавательницей разговаривал сам Босс.
  Рая намеревалась постучаться и войти, но прислушалась на секундочку и изменила намерение. Интереснейшие вещи можно узнать путем подслушивания! Некрасиво, зато эффективно.
  - Я прекрасно понимаю, Полечка, почему вы всегда за нее заступаетесь. Она просто очень на вас похожа. Я же помню, вы в ее годы были точно такая же. Яркая и напористая, настоящий бронепоезд.
  Рая почему-то была уверена, что речь идет о ней, о Рае.
  - Не называйте меня Полечкой, - отозвалась мадам Василькова.
  - Я же ведь знал вас с самого начала вашего взлета.
  - И до самого конца, - резко сказала мадам Василькова. - Конец этот между прочим, наступил по вашей вине, и этого я по гроб жизни не забуду.
  Рая придвинулась поближе к щели.
  - Что это вы имеете в виду?
  - Только не прикидывайтесь, будто у вас склероз.
  - А если это вы о ребенке вспоминаете, то нечего еще меня сюда приплетать. Я не причастен к этой истории.
  - А кто причастен? Какой-нибудь посторонний дядечка? Я же тогда боялась вас так, что не смотрела на других мужчин!
  - Вам не удастся это доказать.
  - А я и не сбираюсь это доказывать, - презрительно сказала мадам Василькова. - Поезд ушел. Но когда у вас в один прекрасный день начнутся неприятности, знайте: это сбываются мои вам пожелания.
  - Какая вы злопамятная, Полечка. Столько лет прошло...
  - Вы полагаете, рождение ребенка имеет срок давности?
  - Не сваливайте с больной головы на здоровую. Я не виноват в ваших ошибках. От ребенка не поздно было избавиться...
  - Я не убийца, в отличие от некоторых. Я тот дом малютки до сих про во сне вижу.
  - Только не надо сентиментальностей! Ради успеха в профессиональной деятельности женщины способны и не на такие подвиги.
  - Мужчины тоже. Но мою карьеру и всю мою жизнь погубила не дочка. Это сделали вы. И то же самое хотите сделать с бедной Раисой. Я вижу в ней свою дочку.
  - У вас буйная фантазия, Полечка. Разве не вы первая утверждали, что у девочки талант, она прирожденная фотомодель?
  - Не заговаривайте мне зубы. Я все ваши замашки выучила наизусть. Кстати, в ваших интересах от меня поскорее избавиться. Ведь я - опасный свидетель и даже обвинитель.
  Он засмеялся своим мерзким снисходительным смехом.
  - Свидетель? Обвинитель? Вы? Господь с вами, Полечка! Чтобы обвинять или свидетельствовать, нужны доказательства, а у вас их нет. Да и зачем мне от вас избавляться? Вы - профессионал высочайшего класса, лучше вас, да еще на такую умеренную зарплату, я никого не найду на ваше место. Полечка, у меня деловое предложение. Давайте забудем конфликты и прочие мелочи жизни. Было и прошло. Уже ничего не изменишь. У нас с вами замечательные деловые отношения, мы в прямом смысле составляем с вами тандем, дополняем друг друга. Давайте же не будем разрушать то, что с таким трудом создавалось. Я вас умоляю, Полечка, ведь вам тоже никто не предоставит такую работу, с такой свободой действий. Вы и сами это понимаете, потому и не уходите от меня.
  Ответом ему было молчание и журчание воды, льющейся из лейки, вероятно, в горшок с фикусом.
  - Ну, так как, Полечка? Договорились? Мир?
  - Не называйте меня Полечкой, - сдавленным голосом произнесла мадам Василькова.
  Рая подождала еще с полминуты, не дождалась возобновления разговора и решила обнаружить свой приход, пока ее не обнаружили другие. Застукают за подслушиванием - по головке не погладят.
  Она постучала в дверь и, услышав позволение, вошла. Краем глаза она пыталась уловить состояние обоих в тот момент, но не преуспела. Денис Павлович углубился в свою бухгалтерскую отчетность, а мадам Василькова, как всегда, была непроницаема, как фарфоровая статуэтка. Она приняла у Раи деньги, выписала ей квитанцию и отпустила в класс, к девочкам, не дрогнув ни одним мускулом лица. "Железная леди!" - с восторгом думала Рая, выходя из кабинета.
  Разговор мадам Васильковой с Денисом Павловичем произвел на нее сильнейшее впечатление. Все девочки замечали, что мадам Василькова относится к Боссу странно. Значит, с ее стороны это был не страх, как Рае казалось раньше, а ненависть. Когда-то давно она, подобно Рае, пришла в какую-то школу моделей, натолкнулась на старичка, похожего на Денни Де Вито, и он поступил с ней так же, как и с Раей. Больше того, у них, у Дениса Павловича и мадам Васильковой, родился ребенок. Они сдали его в приют или в какое-нибудь другое такое заведение, где принимают новорожденных, и продолжали свой модельный бизнес. И мадам Василькова никогда не вышла замуж, потому то слишком боялась Дениса Павловича, а он... а он вообще дрянь.
  И тут Раю осенило так, то она вынуждена была опереться о стену.
  Мадам Василькова - ее мать.
  Да, они ничуть не похожи внешне. И никакого удовольствия не доставит честь быть дочерью Дениса Павловича. Но ведь все сходится! Дом малютки, школа моделей СТИЛЬ, имя мадам Васильковой... Рае показалось, будто судьба вручила ей подарок. А почему нет? Допустим, в тот год в приюты города Горького поступила сотня малышей. Из них, допустим, половина - девочки. Тогда у Раи один шанс из пятидесяти оказаться дочерью мадам Васильковой, которая, кстати, не уточняла никаких подробностей этого рождения.
  Господи, пожалуйста, пусть это будет Рая! Ведь не случайно же Ты, Господи, привел Раю в эту школу моделей, не случайно позволил ей быть удочеренной и воспитанной женщиной по имени Полина Михайловна. Не случайно, выходит, она решила стать моделью - голос крови звал ее, по стопам матери... И конечно же, не случайно ей удалось без помех подслушать этот удивительный, все в ее жизни меняющий разговор.
  И на занятиях она смотрела на мадам Василькову уже под другим углом. Перед ней был новый человек, не просто мадам Василькова. Рая пристально вглядывалась в знакомые черты лица и искала в них что-то общее с собой. Ей чудилось, что у них одинаковые фигуры, похожие на древнегреческие амфоры. Голос преподавательницы тоже уже стал для нее родным, она сочиняла, будто слышала его, еще находясь в утробе. И весь облик мадам Васильковой был окружен теперь радужной аурой, раскрашен в разные цвета, так что Рая радовалась, глядя на нее.
  Наконец-то, у нее есть возможность иметь нормальную мать - молодую, умную, красивую, обеспеченную, состоявшуюся личность, подлинную светскую даму. За такую мать не придется краснеть. Такая мать служит гарантией хороших генетических задатков. Не зря Рая с самого начала прониклась к ней уважением и почитанием. Сравнить ли ее с этой глупой курицей, Полиной Михайловной Беловой!
  То, что мадам Василькова давала на лекции, в этот раз пролетело мимо Раи, ни на мгновение не задержавшись в ее мозгу. Она почти отсутствовала и не принимала участия в занятиях. Из этого состояния ее вывело появление в классной комнате Дениса Павловича, но и оно не нарушило общий ход ее размышлений. Значит, мерзкий старик начал свою мерзкую деятельность уже очень давно, еще до ее рождения. В том, то они обе одинаково пострадали из-за него, Рая тоже усматривала подсказку судьбы. Слишком большое количество совпадений на один квадратный сантиметр действительности, чтобы это было просто случайностью.
  Нет, ну какая же он дрянь. Присосался к теплому доходному местечку, где есть много юных красивых девушек, и совмещает приятное с полезным, и никто ему не указ, и никто на свете не привлечет его к ответу за его злодеяния. Даже если Рая и мадам Василькова объединят свои усилия по его уничтожению. У него ведь несколько жизней, как у кота. И чтобы отыскать его слабое место, ахиллесову пяту, понадобится много времени. Разумеется, Рая не откажется от намеченной карьеры, особенно теперь, когда в мадам Васильковой она вроде бы нашла союзника, более умного и куда более опытного, нежели она сама. Но оторваться от Дениса Павловича нужно как можно скорее, пока он не натворил гадостей. Гадости он любит. Вот и мадам Василькову он не пожалел и вредил ей, судя по ее словам.
  Как только Рая его видела, у нее чесался язык высказать ему напрямую, то она о нем думает. Но это означало бы открытую конфронтацию. Перед тем, как решиться на это, надо быть полностью уверенным в своих силах и, главное, в своей победе. А в этом-то как раз Рая уверена не была. За нее действительно некому больше заступиться, кроме мадам Васильковой - Улыбающийся Мальчик пролетел, как фанера над Парижем, а Борис занят только своей обожаемой Фаиной.
  За всеми этими событиями страдания по поводу Улыбающегося Мальчика отошли на второй план и постепенно растворились в воздухе. Рая лишь морщилась при воспоминании о том, как им было хорошо вместе. Ну и ладно, проехали. Что толку зацикливаться на этом, жизнь-то продолжается. Удивительная, замечательная, прекрасная жизнь. Со всеми ее недостатками и несправедливостями.
  На последний звонок собрался весь класс. Как будто сговорившись, все пришли в школу очень рано, за час до начала праздничной линейки. В помещение их почему-то не пустили, мотивировав это тем, что в коридорах идут последние репетиции перед выступлениями на линейке. Ребята и не стремились во что бы то ни стало войти внутрь. Они столпились кучками вокруг школы и на крыльце и обсуждали нынешний праздник. Среди прочих выпускниц Рая Белова выделялась своей самоуверенностью и бесшабашным настроем, с которым она буквально искрилась в компании, как страз на фоне серого песка. Накануне ей был преподнесен пышный букет из гвоздик бледно-розового цвета, и сегодня она держала его нежно, будто подарок не подружек по обучению в школе моделей, а влюбленного мальчика. Она всегда чувствовала себя так хорошо, когда вокруг было много народу, а она находилась в центре внимания.
  В общей беседе не принимали участия лишь Эдгар Тимофеев и Игорь Белояр. Они просто стояли вместе со всеми, слушали и смотрели. Пользуясь благоприятной обстановкой, Рая пробовала было возобновить влияние своих чар на Эдгара, но он даже не обратил внимания на ее старания, и ей пришлось отступить. Он вообще был какой-то странный - желтый и лысый, с остановившимся взглядом. Не лучше него был и Игорь Белояр, но этот хоть не лысый.
  Два крокодила.
  С ними явно что-то случилось. Поговаривали, будто они еще зимой повадились ходить к каким-то баптистам. Сумасшедшие. Не хотят жить нормально.
  Но их вид навел Раю на одно полезное воспоминание, которым она тут же решила воспользоваться. А пока их позвали на площадку, занять свои места и приступить к праздничному мероприятию, называемому "линейка". Почему линейка? Кто придумал это название? Этого Рая никогда не могла понять. Она радовалась окончанию учебы, теперь уже навсегда, и появившемуся свободному времени, которое можно использовать не на школу и домашнее задание, а на себя и в свое удовольствие. Никаких печальных ностальгических чувств Рая не испытывала. Лучшее, она считала, ждет ее впереди, и со школой оно никак не связано.
  После линейки прошел символический последний урок, где дети сдали учебники либо получили табели успеваемости, а старшеклассники просто разговаривали и делились планами на предстоящее лето. Выпускники посовещались и решили отметить этот день массовым походом в кино. Отказались от этого только Фаина (потому как грех непрощенный), Эдгар Тимофеев и Игорь Белояр. А Рая всячески поддерживала идею и первая взялась за ее воплощение, названивая в кинотеатры и спрашивая, какой сеанс выбрать. Работники кинотеатров заранее содрогались, представив себе такой наплыв неуправляемых молодых посетителей, но отказать им тоже было невозможно. Сегодня им было все позволено.
  Кино состоялось, и даже интереснее, чем они рассчитывали. Они оккупировали целый зрительный зал, накупили себе леденцов и мороженого, кульки с жареными семечками. Фильм они раскритиковали, перемыли актерам все косточки и пришли к выводу, что они, выпускники, - самые лучшие, самые красивые, самые умные и самые талантливые. Кто бы сомневался! После фильма они еще отправились гулять к реке, прочесали весь парк, забрались на территорию университета и вообще здорово провели время.
  А потом самые продвинутые из них раздобыли водку, и дружная компания тут же развалилась. Трезвенники ушли домой, а все остальные продолжали празднование последнего звонка.
  Рая вернулась домой поздно и сразу же легла спать. А утром выяснилось, что ей звонила мадам Василькова. Интересовалась, почему ученица пропустила занятия, причем ученица, ранее отличавшаяся прилежанием.
  - Какие это у тебя занятия, дочка? - робко спросила Полина Михайловна, отвлекшись на минутку от сообщения.
  - Не ваше дело.
  - Кружок, что ли, какой?
  - Ну, кружок. Что дальше? Это все, что она велела передать?
  - И что вы там делаете, дочка? Вышиваете? Вяжете?
  - Я не ваша дочь!
  Полина Михайловна опустила глаза, и у нее задрожал голос.
  - Хорошо, Раечка.
  - Велено еще что-нибудь передать или нет?
  - Велено. Она просила тебя прийти к ней, вот по этому адресу, и помочь донести до школы какие-то модели новые... Живет она... Вот: улица...
  - Давайте сюда.
  Рая выхватила у нее из руки бумажку с записанным адресом и прочла. Совсем недалеко от школы моделей СТИЛЬ, в дух кварталах. При желании можно дойти пешком, если не хочется ждать автобус ради двух остановок.
  - А что это за модели такие? - продолжала любопытствовать Полина Михайловна. - Наряды, что ли? Которые вы сшили? Связали?
  Рая ее не слушала. Бормотала про себя адрес мадам Васильковой, потом ушла к себе, так ничего и не ответив Полине Михайловне. К тому же, после вчерашнего буйства у нее болела голова и даже появлялась мысль опохмелиться, но один взгляд в зеркало и ужас при виде опухших красных глаз и желтой, как парафин, кожи мигом отбил всякое желание хлебнуть спиртного.
  "Вот до чего доводит расслабленность, - сердилась на себя Рая. - А еще намерена стать фотомоделью! На кого похожа, идиотка пьяная! С этого дня - умеренность во всем. И больше никогда не брать в рот водки. Совсем никогда. И ни с кем. Дура. Как я после этого посмотрю в глаза мадам Васильковой?"
  При этом она яростно намазывала лицо кремом с отбеливающим эффектом - импортный, подарок Улыбающегося Мальчика - и с удовольствием нюхала свои румяна, губную помаду и туалетную воду. Если уж и это не поможет, тогда... Впрочем, должно помочь. Времени до вечера еще много. Можно будет придумать что-нибудь еще.
  "И что это за новые модели? Почему у нее дома, а не сразу в школе моделей?"
  Оказалось, эти модели, складированные в подвале, получал вовсе не Денис Павлович за свои деньги, а мадам Василькова, по очень сильному и давнему знакомству. Узнав об этом, рая еще больше ее зауважала. Она ведь, получается, занимается школой моделей СТИЛЬ не столько ради денег, сколько ради призвания. "Не женщина, а титан!" - восторгалась Рая.
  Жила мадам Василькова в благоустроенной квартире, которую Рая пристально оглядела и не упустила ни малейшей детали. Квартира состояла из двух комнат, большой и маленькой, кухни и ванной. Рая нашла предлог заглянуть даже на лоджию. И поняла, что ее, Раин вкус еще не дорос до уровня подлинного вкуса. В маленькой комнате у мадам Васильковой была спальня. Очень лаконичная: кровать-полуторка, одежный шкаф, тумбочка и торшер, над кроватью - зеленый шерстяной ковер, напротив - зеркало, туалетный столик и мягкий пуфик. На полу - только полосатая ковровая дорожка. Никаких картинок, никаких фотографий, портретов и плакатов на стенах. И Рая убедилась, что такая простота - это восхитительно.
  В большой комнате стояла стенка, набор мягкой мебели, телевизор, круглый стол с вазой и букетом живых цветов посредине и журнальный столик с телефонным аппаратом, снабженным антенной, и с кнопочками. Ни одной отечественной вещи. Все было подобрано очень тщательно, со знанием дела. Ничего лишнего. На стене висела большая фотография в рамке, на ней была изображена красивая женщина, но не мадам Василькова, и ни одна из известных Рае актрис. Единственное украшение - кружевная салфетка на столе под вазой.
  Кухонный гарнитур у нее также был импортный, белого цвета, и на кухне царила сияющая чистота, приведшая Раю в благоговейное изумление. На пустом белом столе стоял в центре высокий стакан с живой красной розочкой.
  Ванная комната у мадам Васильковой была розового цвета, но Раю больше заинтересовали туалетные принадлежности и средства гигиены. Она, как воровка, хватала и нюхала тюбики и баночки с шампунем, жидким мылом, солью для ванн и ароматическими маслами. О существовании большинства таких вещиц Рая имела лишь смутное предсталение либо вовсе не догадывалась. Жаль, у нее было слишком мало времени, а то бы она еще залезла в шкафчик за зеркалом и проверила бы его содержимое. Жизнь мадам Васильковой становилась ей все ближе и интереснее.
  Здорово было бы иметь именно такую квартиру, а не их старый бардак в Верхних Печерах!
  К кинотеатру "Москва" обе тащили в каждой руке по три вешалки с новыми костюмами, приобретенными мадам Васильковой для своей школы моделей. Как ни странно, это было тяжело. Вдобавок каждый костюм был обернут хрустящим жестким целлофаном, который отнюдь не облегчал транспортировку. Зато как на них набросились ожидавшие их в подвале девочки! Наряды тут же разошлись по рукам, были распакованы и продемонстрированы под предлогом показа домашнего задания.
  Мадам Василькова, глядя на своих учениц в таком возбуждении, приятно улыбалась и не замечала, что Рая следит за ней.
  А Рая в понедельник утром, не откладывая дело в долгий ящик, отправилась к Осипову на работу, так как давно его не видела и не знала, куда он переехал жить.
  Осипов был немало удивлен ее появлением в отделении милиции своей бывшей соседки. Еще больше его удивила ее просьба о проведении расследования.
  - Я понимаю, что тебе некогда, - сказала она. - И своих дел хватает. Но для меня это очень важно. Очень-очень важно. Я должна знать все о ребенке Полины Михайловны Васильковой.
  - А почему ты не заглянешь в архив?
  - Осипов. Я не могу. Если она узнает, что я интересуюсь ее ребенком, то возьмет и уедет куда-нибудь, где я ее никогда не найду. Это странная женщина, но я не могу ее потерять.
  - Ты сам странная. Что за мания преследования?
  - Осипов, миленький, пожалуйста. Я не думаю, что данные об этом закрытые или секретные, но у меня все равно не будет к ним доступа, а ты у нас милиционер, у тебя получится. Ну Осипов, я тебя умоляю. Ведь мне больше не к кому обратиться.
  - Да дело даже не в секретности, Раиска. Ты дала мне слишком мало сведений, А если эта история произошла не в Горьком, а в Москве, то я вообще ничего не раскопаю.
  - Пожалуйста, Осипов, постарайся.
  - А кто отец ребенка, известно? Может, это даст какие-нибудь зацепки, хотя вряд ли.
  - Отец известен. Это Денис Павлович Афанасьев, но это действительно вряд ли поможет, они же не зарегистрированы, и он не хотел этого ребенка. Что с тобой?
  - Денис Павлович Афанасьев? - переспросил Осипов. - Родной брат Юрия Павловича Афанасьева, по прозвищу Профессор?
  - Не знаю, - растерялась Рая. - Никогда о нем не слышала.
  Осипов вздохнул.
  - Ладно, Раиска. За результат не отвечаю, но постараюсь сделать все возможное.
  Она просияла:
  - Осипов, ты прелесть. Я тебя обожаю.
  - Ну да.
  - А ты будешь мне сообщать, как продвигается это дело?
  - Как получится, Раиска. Ничего не обещаю. К тому же, имей в виду, результаты могут тебя разочаровать. Ты вполне уверена, что хочешь знать их?
  - Да, конечно.
  - Тогда я позвоню тебе, как только раздобуду какую-нибудь информацию.
  Осипову можно было верить, поэтому Рая вышла оттуда с надеждой в душе. За спиной у нее как будто выросли крылья. Осипов - лицо незаинтересованное, беспристрастное, он все выяснит. И тогда Рая подойдет к мадам Васильковой и скажет: "А я все знаю и люблю вас. Простите, что не поняла это сразу". И начнется для них обеих совершенно другая жизнь.
  Последние выходные мая Денис Павлович не приходил в школу моделей СТИЛЬ. Накануне он участвовал в шумной вечеринке, объелся всяких вкусностей и после этого слег в постель с сильнейшим расстройством желудка. Этот недуг его очень потряс, так что он лежал целую неделю.
  - Поосторожнее с этим, друг мой, - посоветовал ему его брат. - Будет заворот кишок - не спасет никакая операция. Кстати, ты не против, что я пользуюсь твоей машиной? Это недолго.
  - Пользуйся, пожалуйста, - прохрипел испуганный до глубины души Денис Павлович. - Она мне не нужна. По крайней мере, пока.
  - Спасибо, друг мой.
  Юрий Павлович взял машину, чтобы съездить в Разовку и самому выяснить отношения с местным священником. Они до сих пор еще не встречались лицом к лицу и поэтому долго и напряженно всматривались, и у каждого из них при этом были ощущения не из приятных.
  - Я уполномочен моей организацией договориться с вами, - произнес Юрий Павлович, - о возможном сотрудничестве, которое принесет пользу и нам, и вашей общине.
  Он знал, что его взгляд очень трудно выдержать, но отец Александр не отводил глаз и не проявлял никакого смятения или беспокойства. Он был уверен в своей правоте, и это дополнительно придавало сил. И он Юрия Павловича не боялся.
  Юрий Павлович видел, что перед ним сильный противник.
  - Я не понимаю, какое сотрудничество вы имеете в виду, - наконец, ответил отец Александр негромко, но спокойно и непоколебимо. - И не понимаю, какое сотрудничество вообще между ними возможно. Моя задача - заботиться о людях, помогать им, независимо от того, состоят они в общине или нет. А у вас, насколько мне известно, совсем другие цели. Я не слышал, чтобы вы помогли хоть одному человеку. Зато в вашей организации люди гибнут один за другим, гибнут весьма странно, и я не сомневаюсь, что гибнут они по вашей вине. Конечно, вы не верите в Бога, иначе не занимались бы таким страшным делом. Но знайте: вы загоняете людей в пропасть, откуда нет выхода, это ужаснейшее из злодеяний, вы загоняете их туда сознательно. Однажды вам придется ответить за это, черный вы человек. Вы наверняка не помните уже моего соседа, Сенечку Шевченко, мальчика с грустными глазами. А я до самой смерти буду помнить его слезы и то, что я мог его спасти, но не успел. Поэтому никого сотрудничества между нами нет и быть не может.
  К концу этой речи отец Александр разволновался и начал слегка задыхаться - до сих пор сказывались печальные последствия нападения Плескача.
  - Прощайте, - без улыбки сказал Юрий Павлович и ушел.
  Размышления его сводились к одному: он недооценил разовского священника.
  Сны Регины
  Среди дач в деревне Афонино в Приокском районе, была одна, которая привлекла Профессора сразу. И тем, что она находилась поодаль от других домов, и тем, что она была просторнее всех остальных, и тем, что она стоила не очень дорого. Он приобрел ее еще в марте, но до самого лета там шла перестройка. Старое здание снесли и на его месте воздвигли новое, по проекту самого Профессора. Оно повторяло планировку их подвала. Все стены были утеплены и проложены звукоизоляционным материалом. Здание строили из дерева. К окнам прикрепили глухие ставни, которые никогда не открывались - защита от посторонних глаз. И хотя необычная дача повторяла планировку подвала, размер ее был гораздо больше, так как Братство росло и требовало для себя расширения площади. Летом, до наступления холодов, можно было собираться на даче в Афонино, а к осени-зиме Профессор намечал подыскать другой подвал, где хватило бы места всем гумитам их Братства.
  Профессор лично следил за ходом строительства и не позволял бригаде своевольничать. Не хватало еще решать такие проблемы, отвлекаться от основной работы. Кстати, дача встала ему в копеечку, но он по этому поводу не особенно сокрушался - любые его расходы, даже астрономические, с лихвой окупались Братством. А необходимость расширения давно назрела.
  К началу июня на дачу переместились плакаты с изображениями обитателей Рая. Профессор собственноручно обустроил свой кабинет, точно так же, как и в подвале. Братство знало о грядущем переселении и пребывало в радостном возбуждении. Никто еще не видел нового жилища - к нему боялись приближаться. Только офицеры там уже побывали.
  За день до переселения Профессор вызвал к себе Плескача и дал ему новые указания, касающиеся отца Александра Рудакова, поскольку он мог создать много неприятностей. Его трудно достать - он хорошо помнил нападение и теперь не появлялся вне дома в одиночестве. А на людях его лучше не убивать, так как наличие массы свидетелей ставило жирный крест на дальнейшем использовании Плескача. А Профессор ценил Плескача как лучшего исполнителя своих приказов насчет тех, кого надо убрать. Замену Плескачу подобрать нелегко. К таким вопросам Профессор подходил практично.
  Он вообще был человек практичный.
  Новоселье Братства надо было как-то отметить. Профессор недолго раздумывал над этим - у него всегда были наготове подобные шуточки для рьяных гумитов.
  И когда новое помещение было, наконец, полностью обустроено и представляло собой увеличенную деревянную копию их подвала, Братству разрешено было переселиться.
  Эдгар Тимофеев с нетерпением ждал этого дня и веселился, как щеночек, спущенный с цепи. Игорь смотрел на него с недоумением и к новоселью относился равнодушно. А какая разница, где собираться, суть-то не в этом.
  - Какой ты все-таки бесчувственный, Игорь! - возмущался Эдгар.
  - Я не бесчувственный, - возражал Игорь. - Я реалистичный.
  - И в чем, по-твоему, твоя реалистичность?
  - В том, что смысл Братства не меняется от того, собираемся мы в подвале или на даче. Не место красит человека, а человек место.
  Эдгар сделал гримасу и остался при своем мнении.
  Игорь, разумеется, не настаивал.
  На дачу они шли небольшими кучками под предводительством офицеров. Кучку, в которой находились Эдгар и Игорь, вел в Афонино Дюмон Романов. Они пару остановок шли пешком, потом заскочили в автобус и дохали до конечной, потом снова шли пешком. Дача Эдгару очень понравилась. Сначала он обошел ее кругом, любуясь фактурой свежего распиленного дерева и вдыхая его запах, он гладил ладонями теплые стены. Крыльцо, правда, его разочаровало - без претензий, очень простое и ничем не украшенное, даже хотя бы перилами. Только две ступеньки и покатый навес над ними.
  Сразу за дверью обнаружилась каморка охранника, где в тот момент уже обосновался один из карателей. В его обязанности входило следить, чтобы никто из посторонних не проник внутрь. Мысленно Эдгар жалел тех, чья очередь подходила тут дежурить. Это была вовсе не та активность, которой жаждала душа Эдгара. Что это вообще за активность - сидеть в закоулке и бороться со сном по ночам. Активность, считал Эдгар, - это когда в результате твоей деятельности мир становится лучше. Такой вот был у Эдгара романтичный подход к таким вещам. Поэтому он и не рвался в каратели, как иные.
  Они рвались в каратели, полагая, глупые, что каратели действуют пусть и не по собственной инициативе, но зато безнаказанно.
  Может, и так, но Эдгар сомневался в этом. Все-таки они тоже были членами Братства, а все без исключения члены Братства не получали гарантированной защиты от наказания.
  - Здорово, правда? - Эдгар теребил Игоря за рукав и просил проявить солидарность.
  Но Игорь солидарности не проявлял:
  - Угу.
  - Что "угу", ну что "угу"! - сердился Эдгар. - Ты бесчувственный чурбан.
  - Ну и что?
  Эдгар пыхтел и не знал, что ответить, как расшевелить Игоря. После смерти Сени Шевченко прошло уже много времени, но Игорь как будто законсервировался в состоянии тупого равнодушия. Хорошо, хоть от постоянного молчания излечился, с Эдгаром разговаривает иногда подолгу. Эдгар никогда не спрашивал его об обстоятельствах Сениной гибели, боясь возвратить шок, с таким трудом изгнанный. При этом Эдгар видел, что Игорь не сошел с ума, он здраво рассуждает и вполне в твердой памяти. Просто он разительно изменился после Сениной гибели.
  Взрослеет, наверное, думал Эдгар с пониманием. Хотя такие мысли со стороны ровесника могли показаться смешными.
  Но Игорю было все равно.
  Внутри дачи, как и в подвале, царила темнота, разгоняемая свисающими с потолка лампочками без плафонов и абажуров. И в общей комнате, как и в подвале, лампочки висели разноцветные, только над помостом для Профессора - обычная белая, это было то же самое помещение Братства гумитов, но чуть-чуть подросшее.
  И еще внутри дачи не было запаха дерева, его покрывал аромат восточных курений, также неизменный атрибут Братства гумитов.
  - Смотри, ничего не изменилось, - весело сказал Эдгар. - Как будто мы на старом месте.
  Игорь не ответил.
  - Ты будешь смеяться, Игорь, но я буду скучать по нашему подвалу. Я к нему так привык! - с сожалением заметил Эдгар.
  - Еще бы, - отозвался Игорь. - Туда можно дойти пешком, а сюда пешком, пожалуй, не дойдешь. Загнешься по дороге.
  - Ты грубый материалист, - обозвал его Эдгар.
  - Спасибо за комплимент.
  - Это не комплимент! - горячился Эдгар. - Это ругательство!
  Игорь улыбнулся и покачал головой.
  - Да! - продолжал Эдгар. - Ты не способен на сочувствие, на тонкие переживания! Ничем тебя не проймешь! Никакими катаклизмами! Даже см... смертью...
  Тут он сообразил, что сморозил глупость, и принялся извиняться, он сам расстроился от своих слов. Но Игорь, слегка нахмурившись, жестом остановил его и сказал:
  - Я на тебя не обижаюсь, Эдик. На самом деле ты абсолютно прав. Ты придаешь значение сущим мелочам, которые меня в данный момент не интересуют, а если и интересуют, то нет смысла их обсуждать, раз мы не можем ничего изменить. Но я действительно не вижу никакой разницы между подвалом и дачей, кроме их размеров. Кстати, нас здесь уже много, скоро начнется проповедь.
  Это тут же настроило Эдгара на соответствующий лад, чего и добивался Игорь. Плюс переезда Братства на дачу в том, что они покинули густонаселенный район города. Главный минус переезда - летняя пора, когда народ буквально живет на дачах, в том числе и в Афонино, а в выходные здесь вообще бывают авралы. Так или иначе, о новом местонахождении Братства следует сообщить Осипову и попросить пока ничего не предпринимать, в особенности не устраивать слежку за дачей. Каратели наверняка получат указание прочесывать окрестности и устранять опасности. По крайней мере, будь Игорь Профессором, он бы такое указание дал.
  Профессор доброжелательно следил за гомоном Братства, которому уже не было так тесно, и не сразу начал проповедь. А начал он ее очень оптимистически:
  - Ну что же, разрешите поздравить вас с новосельем, друзья мои.
  Братство загомонило еще сильнее, всячески выражая свою неземную благодарность.
  Профессор помолчал, затем продолжил:
  - Итак, добрый день. Сегодня день для нас действительно добрый и значительный. Мы давно ожидали переезда на новое место, и вот, наконец, дождались. Хочу попросить у вас прощения за то, что ожидание несколько затянулось, но ведь для нашего Великого Братства подошел бы не любой дом, не любой подвал, не любая дача. Поэтому, надеюсь, вы оценили результат моих долгих поисков и простите меня за эту задержку.
  Братство снова шумно выразило благодарность своему предводителю, который всегда о них заботится, не жалея сил. Вот уж подлинный "герой нашего времени".
  - Замечательно, - подытожил Профессор. - Вот здесь теперь мы будем собираться. Как вы уже заметили, дача не очень отличается от прежнего места наших собраний, но это неважно. Где бы мы ни собирались, дух Великого Гуми всегда с нами! Всегда рядом, всегда поддерживает нас, его преданных служителей.
  Братство согласилось.
  - А чтобы этот день запомнился вам надолго, - продолжал Профессор, - я решил устроить вам небольшой праздник награждения. Хотя это нарушает наши правила, я думаю, Великий Гуми одобрит мое самоуправство, так как он и сам всегда вознаграждает за подвиги, не дожидаясь какого-то дополнительного повода. А тут у нас и повод подвернулся, наше новоселье то есть, да и уже слишком много накопилось у нас отличившихся.
  Он замолчал и окинул взглядом Братство, которое замерло в счастливом нетерпении.
  - Первым я хочу отметить человека, отличившегося в нашем последнем общем деле, - объявил Профессор. - В деле поимки преступника, предателя нашего Великого Братства. Этот человек состоит в наших рядах не так давно, но уже успел проявить себя с наилучшей стороны. Пока, по крайней мере, у меня нет к нему никаких претензий. Конечно, вы уже догадались, о ком я говорю. Игорь Белояр, выйди вперед.
  От неожиданности Игорь растерялся, и члены Братства сами вытолкнули его вперед, дабы он не задерживал приятную процедуру. Профессор же в очередной раз подивился, насколько бывают везучи такие тугодумы. Надо будет как-нибудь проверить, почему у мальчика замедленная реакция нет ли у него умственной болезни или психической неполноценности.
  - Игорь Белояр, ты задержал предателя в тот момент, когда он рассчитывал, что уже спрятался от нас и спасся от гнева Великого Гуми. Ты не побоялся изменника, не польстился на его доводы, если он пытался тебя напугать, переубедить, подкупить, а он, наверное, пытался это делать в своем стремлении уйти от наказания и всячески замазать свою вину. Вы все были свидетелями того, как Великий Гуми покарал изменника, не позволив ему сотворить зло. Для вас всех это может служить предостережением: теперь вы знаете, как Великий Гуми обращается с предателями. Он их убивает на месте!
  Члены Братства, перед мысленным взором которых снова возникла жуткая сцена на набережной возле разовской рощи, тяжело дышали, такое потрясение на них оказало одно лишь воспоминание о той ночи. Эдгар снова, как и тогда, дрожал всем телом. Игорь побледнел.
  Профессор слегка снизил напряжение на Братство и обратился к Игорю:
  - Впрочем, новичком мы называем тебя лишь по привычке, ведь ты у нас уже несколько месяцев. Если не ошибаюсь, с марта.
  - Да, - подтвердил Игорь
  - Некоторые члены Братства настолько ленивы, - пожурил их Профессор, - что и за гораздо больший срок не могут ничем отличиться, доказать на деле свою готовность служить Великому Гуми верой и правдой.
  От этих слов Эдгар опустил глаза и покраснел, так как принял их целиком на свой счет. Это именно он, Эдгар, состоит в Братстве дольше Игоря, на целый месяц, и даже больше месяца, посещает собрания ежедневно, и все-таки до сих пор так и не улучил момент проявить свою жажду активности и полезности, при том, что он желал этого больше всего на свете! Он ведь вступил в Братство, чтобы действовать, а не протирать штаны в ожидании удобного случая. Он хотел бы действовать, а не выдвигаться.
  Но за друга он был очень рад. Как-никак, Игорю поощрение нужнее, он выбирается из тяжелейшего стресса. Когда-нибудь и от Эдгара удача не убежит.
  К тому же, Игоря привел сюда он, Эдгар!
  Ну вот, хотя бы в этом есть его заслуга перед Великим Братством гумитов.
  А что, ведь это тоже надо уметь - распознать в человеке будущего героя Братства гумитов. Это, пожалуй, даже полезнее, чем многие дела, выполняемые карателями.
  Профессор молодец, что не забывает отличившихся. Он общается с Великим Гуми напрямую, без посредников, и поэтому знает его волю лучше всех.
  И, конечно, было бы очень приятно стоять вон там, впереди, рядом с помостом Профессора, вместе с Игорем Белояром, и ожидать своей заслуженной награды.
  - Я доволен тобой, Игорь Белояр, - продолжал Профессор. - Великий Гуми тоже. Мне кажется, пришла пора повышения для тебя.
  Эдгар заулыбался.
  - Это значит, что ты пройдешь испытание и будешь поставлен на следующую ступень нашего Братства, то есть будешь посвящен в активисты. Это возлагает на тебя совсем другую ответственность и совсем другие обязанности. Ты это понимаешь?
  - Да.
  За него бурно радовался Эдгар, не он сам, как ни странно, не выражал никакого энтузиазма. Это заставляло Профессора к нему присматриваться и делать выводы. Либо мальчик болен, либо у него просто такой темперамент.
  - Я рассчитываю на то, что ты оправдаешь оказанное тебе доверие и не подведешь меня, Игорь Белояр. Ты понимаешь это?
  - Да, - ответил Игорь и, повинуясь жесту Профессора, вернулся в толпу, к Эдгару.
  Профессор вызывал так же и других членов Братства, которые тоже были достойны повышения, наряду с Игорем. А Эдгар вцепился ему в руку и горячо шептал ему в ухо поздравления. Он улыбался, в отличие от Игоря, и глаза его блестели. Игорь вздохнул и взглянул на него ободряюще: ничего, друг, прорвемся. Где наша не пропадала.
  - Ты счастлив? Ну скажи, ты счастлив? - настаивал Эдгар.
  - Очень, - ответил Игорь, но Эдгар не заметил в его голосе иронии.
  Теперь Игорь благоразумно молчал и не отрицал, что это он поймал Валеру в роще Разова. Пусть думают что хотят, сам-то он знает, то не ловил Валеру. А Эдгар, будь он нормальным парнем, не завидовал бы такой сомнительной заслуге, а презирал ее всеми силами души. Какой юноша не презирает жандармщину! А Эдгар - блестит своими широко раскрытыми глазами, подчиненный чужой воле, готовый идти, куда прикажут, готовый умереть во славу Великого Гуми. Из этих глубоких глаз вынули жизнь и вложили идеологию.
  Игорь снова вздохнул.
  Профессор вызвал еще с десяток счастливчиков, поочередно, и расхвалил их примерно так же, как и Игоря. Те рдели от наплыва чувств, будто флаги, опускали глаза и скромно признавали свои достижения: да, было, да, это я, да, всегда буду поступать так, как велит Великий Гуми. Да, докажу, да, оправдаю. Никаких сомнений, никаких сожалений.
  Рабы Великого Гуми.
  - Ты опередил меня на дистанции, - с шутливым недовольством сказал Эдгар Игорю после проповеди. - Мне еще далеко до второго посвящения, а ты примешь его на днях.
  - Ну и что? - не понял Игорь. - Какое это имеет значение?
  - Как какое? Ты станешь выше меня, ты же активистом станешь! Ты пройдешь испытание гораздо сложнее и страшнее предыдущего! Слушай, я уже начинаю смотреть на тебя снизу вверх.
  Игорь тут же вышел из состояния апатии:
  - Запомни: я слышу от тебя эту чушь в первый и последний раз! Мы с тобой друзья, в конце концов, а не соперники по карьерной лестнице. И от того, что я стану активистом, я же не начну относиться к тебе иначе, чем прежде. Я же дружу с тобой не потому, что ты слушатель, активист или каратель. Ты для меня - просто Эдик Тимофеев, классный парень, которого я не брошу ни в какой беде. Понятно?
  - Тссс! - зашипел на него Эдгар и опасливо огляделся по сторонам. - Слава Богу, тебя никто не услышал. Никогда не говори этого вслух! Здесь другие порядки. Активист не равен слушателю. Это делается для того, чтобы каждый стремился к повышению и для этого совершал побольше подвигов.
  Он вздохнул.
  - Ты настоящий друг, Игорь, я тебе так благодарен за это и люблю тебя и уважаю твой характер, но только пожалуйста, никогда не говори этого кому-нибудь еще, пусть это останется между нами. А то тут есть много всяких завистников, не знаю, как Профессор их терпит. Так они не задумываясь донесут о твоих словах, и я тебя уверяю, тебя за них по головке не погладят. Ладно?
  - Ладно, - буркнул Игорь. - Но только ради тебя.
  - Ради нас обоих, - нашел взаимопримиряющее решение Эдгар.
  Профессор уже спускался со своего помоста, как к нему торопливой походкой приблизился Плескач и что-то зашептал на ухо, то Профессора встревожило. Он внимательно выслушал Плескача, дал ему какие-то указания и вернулся на помост.
  Братство, увидев в этом знак чего-то необычного, притихло.
  - Прошу внимания! - произнес Профессор, обращаясь так в основном к несознательным членам Братства, которые кое-где еще шептались, ничего не замечая. - Прошу внимания, друзья. Я уже очень давно обещал вам предоставить свидетельство самого Великого Гуми. Новички этого не знают, так как речь об этом заходила в прошлом году. Итак, вот сейчас я могу сказать с уверенностью: произошло чудо, произошло явление Регины!
  Братство затрепетало.
  - И мы это свидетельство сейчас услышим! Услышим все без исключения! Подготовьтесь, пожалуйста. Регина скоро будет здесь.
  Он сошел с помоста и направился к своему кабинету, а Братство осталось в неподвижности. Имя Регины, окутанное тайной, заставляло остерегаться тех, кто ее не знал, и держать в страхе уже извещенных.
  - Кто такая Регина? - спросил Игорь у Эдгара.
  - Понятия не имею, - тот пытался обуздать волнение. - Я много раз слышал о ней, но еще ни разу не видел.
  - И что же ты о ней слышал?
  Эдгар побледнел и ответил:
  - Ничего хорошего. Давай молчать, чтобы не умереть.
  - Глупости! Мы не умрем.
  - Не зарекайся.
  - Прекрати эти упаднические настроения. С какой стати нам умирать?
  Эдгар побледнел еще сильнее и прошептал:
  - А ты помнишь Валеру Бабина?
  Игорь посмотрел на него внимательней и с расстановкой сказал:
  - Валера Бабин был предателем, и ему было чего бояться. А мы с тобой что, предатели, что ли? Ну, держись тогда за меня, я тебя защищу.
  Эдгар послушно схватился за его руку и спрятался у него за плечом, как за эгидой Зевса. Нерушимое равнодушное спокойствие Игоря и ему как будто придавало сил.
  И тут Братство замерло, как парализованное. Откуда-то из недр этого дома, этого запутанного лабиринта, появилось это загадочное существо - Регина. Ее бережно вели под руки Профессор и Плескач, хотя, на первый взгляд, она и сама неплохо могла передвигаться. Они поставили ее на помост Профессора, отпустили ее руки и встали по обе стороны, готовые в любой момент прийти ей на помощь, в случае надобности.
  Изумленный Игорь не сводил с нее глаз. А он-то думал, то ничто в Братстве не может его удивить! Надо срочно, срочно связаться с Осиповым и дать ему новые сведения и пищу для размышлений. Братство это далеко не такое простое, как кажется вначале.
  Региной они называли девочку-подростка, лет тринадцати-четырнадцати. Она бала среднего роста и очень худенькая, чего не мог скрыть даже напяленный на нее нелепый белый балахон. "Почему непременно белый? - недоумевал Игорь. - Черный подчеркнул бы ее значительность и подошел бы ей гораздо лучше, и она была бы как вся их правящая верхушка..." Но тут Игорь запнулся и начал потихоньку прозревать. Она отнюдь не была правящей верхушкой. Игорь стал дышать глубже и считать в уме до десяти и обратно, чтобы не впасть в панику. У Регины была белоснежная кожа, прозрачная, как ключевая вода. Еще у нее были ярко-рыжие волосы, как солнце, и огромные глаза, голубые, как небо... И в самой середине лба - красная родинка, напоминающая звезду...
  - Гуми! - лепетал за его плечом Эдгар, находясь в совершенно невменяемом состоянии. - Это сам Великий Гуми! Это его воплощение!
  Игорь молчал и наблюдал, поскольку думать и анализировать в такой обстановке было невозможно. Конечно, Регина - не сам Великий Гуми, но впечатление производит незабываемое. И взгляд у нее какой-то странный. Невыразительный, неподвижный. Такого не бывает даже в глубоком трансе.
  Боже милосердный, она слепая?!
  Эдгар уже не в силах был говорить и только протяжно стонал, выражая свой безграничный восторг. Явление Великого Гуми народу! Значит, Великий Гуми существует! Значит, его вера в Великого Гуми истинна и зиждется на прочном, достоверном основании! Слава Великому Гуми! Слава Профессору и всем гумитам!
  Но самым удивительным в Регине было не это.
  Она стояла на помосте, прямая, как натянутая струна, простирала хрупкие руки над потрясенным Братством и будто бы вглядывалась во что-то впереди себя.
  - Я вижу тебя, мой ученик Башшаварах, - неожиданно произнесла она громким, отчетливым басом, проникшим до самого сердца каждого члена Братства.
  У Игоря вытянулось лицо. Он не знал, чему верить - глазам или ушам, но несоответствие изображения и звука было явным. Эдгар позади друга охнул.
  Профессор, которого назвали Башшаварах, почтительно поклонился.
  "Проклятие, - доходило постепенно до Игоря, - девчонка говорит как бы от имени Великого Гуми!"
  - Ты мой лучший ученик, и я тобой доволен, - продолжала Регина. - Но хочу тебя предупредить: время перемен приближается. Скоро исполнятся обещанные семь знамений, которые должны показать всему миру, что пора задуматься о своей дальнейшей судьбе. Но только ты и твои ученики смогут распознать эти знамения, прочесть их и подготовиться к Великой Битве.
  Братство в шоке молчало.
  Профессор внимал словам Регины и мужскому голосу, исходящему из ее глубин, со всей серьезностью. Даже невозмутимый Плескач был, казалось, озадачен.
  - Семь знамений! - загремела с помоста Регина, так то все члены Братства вздрогнули и съёжились. - Каждое из них имеет свой смысл. Не буду объяснять сейчас, спросите потом у моего ученика Башшавараха. Слушайтесь его всегда и во всем, он слышит меня, и я говорю с ним.
  Излишнее приказание, потому что они все и так слишком боялись его, чтобы не слушаться. И пример Валеры Бабина был еще свеж в памяти.
  Регина помолчала и продолжила:
  - Первое знамение состоится, когда произойдет большое землетрясение и разрушит земной шар. При этом погибнут люди.
  У Игоря расширились глаза, от волнения он почти совсем не дышал.
  - Второе знамение состоится, когда гора Арарат утонет в воде, покроется водой до самой макушки, и погибнут еще люди.
  Эдгар уже не стонал, а хрипел, ему не хватало воздуха.
  - Третьим знамением будет град, который засыплет радугу. Люди погибнут.
  Четвертым знамением будет разноцветное облако, от его смрада погибнут люди.
  Пятое знамение вы увидите, когда один из вас умрет и будет воскрешен.
  На этом месте Братство слегка зашелестело, но тут же воцарилась полная тишина, такое было напряжение в этом помещении. Никому не хотелось умирать, но все мечтали стать свидетелями знамений и своими глазами увидеть исполнение пророчеств.
  Профессор не сводил с Регины взгляда.
  - Шестое знамение состоится в рождении ребенка, мальчика, который будет олицетворять Мировое Зло. Он является воплощением Свюка на земле и может вас уничтожить, если вы его не найдете. И погибнет еще много людей.
  А седьмое знамение - это огонь! - крикнула Регина.
  В комнате стало очень жарко. Вдруг само собой вспыхнуло розовое пламя в одной из курильниц. Это значительно усилило эффект от слов Регины и от ее странного голоса. Теперь Игорь был уверен, что это грандиозная мистификация, но не мог понять, каким образом Профессор ее провернул.
  - Огонь! - продолжала Регина. - Беспредельный огонь, символ очищения от скверны! Мир будет спасен с помощью огня! Огню никто и ничто не может противостоять! Огонь - это сила Добра и Гармонии! И вы пройдете через огонь! Он сделает вас чище дождя и снега, прозрачнее горного хрусталя. Он даст вам свою силу! Без огня у вас ничего не получится!
  Игорю послышался в этих бреднях некий намек, но он боялся отвлечься и упустить из пророчеств Регины какое-нибудь слово, которое впоследствии может оказаться очень важным. Хотя продолжение речи ему не понравилось:
  - Я вижу вас в огне, дети мои! Но вы не умрете. Никто из вас не умрет. Вы будете всегда служить мне! И в тот момент, когда начнется Великая Битва Добра и Зла, вы будете готовы встать на мою защиту. Мы не существуем друг без друга. Я помогаю вам на земле, вы спасете меня и весь мир на небесах.
  С каждым ее словом Игорь все больше успокаивался, и к нему возвращалась способность размышлять. Первое впечатление от появления Регины он объяснил неизвестностью, нагнетанием обстановки и необычайными свойствами этой сумасшедшей. Но такими не бывают настоящие пророчества настоящих пророков. Тут все видно невооруженным глазом, лишь запрограммированные на повиновение члены Братства принимают всю эту дребедень за чистую монету.
  Но положение очень, очень серьезное. Расслабляться нельзя.
  - Всегда помните о том, что после исполнения седьмого знамения вам предстоит сражаться за Добро с силами Зла, сражаться долго и упорно, потому что силы Зла не будут сдаваться без боя. Битва будет кровопролитной. Но вы не умрете. Вы должны одержать победу! И вы одержите эту победу ради Всемирного Добра! Ради спасения земли! Ради спасения людей!
  Какая дикость, Господи.
  - А когда вы одержите победу, отпадет всякая надобность в этом мире, и он погибнет в пучине космоса. О нем никто никогда не вспомнит, потому что он больше никому не будет нужен. Зато все захотят жить в Раю, вместе со мной и с вами. Но это невозможно получить просто так. Только за верность Добру и преданность делу. Башшаварах это знает, он поведет вас к Раю кратчайшим путем.
  Эта атмосфера начала Игоря утомлять.
  А Братство находилось в трансе - единое, цельное живое существо, погруженное в гипноз, не способное ни на что и одновременно с этим способное на что угодно. Игорь чувствовал себя здесь телом инородным, боялся нарушить ауру толпы своим несогласием с ней, и поэтому Профессор может, с его магическими способностями, вычислить в этой единой толпе очередного изменника - Игоря Белояр...
  - Я вижу ваши сердца. Для меня нет ничего тайного. Вы ничего от меня не скроете. Я знаю вас всех в лицо и по именам. Я вижу любого из вас в любой момент вашей жизни. Мне известны ваши судьбы. И никто из вас меня не обманет. В Рай попадут лишь те, кто действительно этого достоин. Притворяться бесполезно.
  Игорь почувствовал уже не просто отчуждение, а озлобление на эту толпу, это глупое безвольное стадо. Если Профессор, подобно радару, способен улавливать мысли, как радиоволны или биоволны, то он, несомненно, вычислит среди них антагониста, но Игорю уже было все равно. Атмосфера в помещении становилась совершенно невыносимой.
  Профессор это понял, и Регина начала свой последний монолог:
  - Вас не должна пугать смерть, своя или чужая. Помните, что смерть - это всего лишь переход вашей бессмертной души в другое измерение, в лучшее измерение. В конце концов, вы все попадете в Рай! И однажды настанет момент, когда Зла в Космосе больше не останется, и тогда Рай распространится на весь Космос!
  Вдруг она опустила руки, ссутулилась и заговорила тихим, даже надломленным девчоночьим голоском:
  - Какой он красивый! Какой он удивительный! И как я люблю его! Когда-нибудь он оценит меня, и я буду счастлива... Тетя сказала, что я похудела и подурнела, но это она врет. Я вижу, что врет. Она просто завидует мне, потому что я вижу Рай, а она его не видит, как ни старается. Она не знает, как это делается. Впрочем, я тоже этого не знаю... Там так прекрасно, что мне уже ничего не нужно другого. Это такой удивительный мир! В нем жизнь меняется, как калейдоскоп, и ты сам становишься лучше и важнее, и в этом-то и есть счастье... Ну, хотя бы кусочек счастья.
  Она своим чутким слухом уловила чей-то слабый вздох, очень удивилась и испуганно воскликнула:
  - Кто здесь?
  В то же мгновение Профессор и Плескач бросились к ней, успокаивая и уводя с помоста. Все трое исчезли в каком-то потаенном уголке дачи, прежде чем к Братству возвратилась обычная жизнь.
  Люди начинали двигаться постепенно, с трудом. Регина подействовала на них сильнее, чем их повседневная молитва. Но зато теперь у многих посветлели лица, заблестели глаза. Они толкали друг друга и делились весельем и причастностью к Великой тайне. Ведь кроме них, никому на земле не известны семь знамений, предсказывающих гибель этому миру.
  Они - вестники будущего.
  И их никто не остановит.
  Внезапно руки, сжимавшие предплечье Игоря, разжались. Он обернулся и с ужасом увидел, как Эдгар, закатив глаза, без чувств рухнул на пол.
  Регина превзошла его ожидания, но у него не хватило сил переварить ее.
  Вокруг бедняги тут же поднялась суета, его перенесли на одну из лавочек, офицеры попытались вернуть его в сознание. Игорь следил за их действиями, сосредоточенный и мрачный. Он очень боялся за друга. Боялся, что это уже не обморок, а кома, и за ней - смерть, при которой умрет и весь мир...
  Несколько минут длилось это мучительное ожидание. В течение этих минут Игорь размышлял о том, какую тюрьму ему выбрать для Профессора, чтобы тот не дожил до следующего Нового года. В тюрьмах умеют вправлять мозги таким типам, как Профессор, надо только не ошибиться с местом заключения. Заглянуть в архивы, посоветоваться с Осиповым. Отец Александр не одобрил бы такие человеконенавистнические планы, но Игорь не собирался лицемерить. Он уничтожит Профессора.
  Но вот Эдгар сначала мелко задышал, как крохотный слепой котенок, потом глубоко вздохнул и, наконец, стал дышать нормально, но глаз не открывал. Игорь промокал ему виски и лоб носовым платком, смоченным в холодной воде, и обращался к другу, звал, ждал хоть какой-нибудь осознанной реакции. После такой психической атаки вполне вероятно, что это очнулся не обычный Эдгар, а зомби, дебил или шизофреник. Тогда Профессору точно наступит конец. Его не спасет никакой гипноз.
  Кстати, Игоря очень радовал тот факт, что он не поддается гипнозу. Он читал в научной литературе статистические выкладки и подсчеты, так процент людей, не поддающихся гипнозу, не так уж велик. Поле для деятельности людей, подобных Профессору, весьма обширно.
  Прошло немало времени, прежде чем Эдгар открыл глаза и назвал горя по имени. Игорь улыбнулся и пожал ему руку. А Эдгар, словно не осознавая, что только что вернулся буквально с того света, пребывал в необычайно восторженном состоянии.
  - Как это было здорово, Игорь! - лепетал он едва двигавшимся языком. - Ты видел это? Ты слышал это, Игорь? Боже мой, какая красота!
  - Ну, ну, спокойнее, дружочек, - унимал его Игорь.
  - Нет, ты видел?
  - Видел, конечно.
  - Тогда почему ты такой невозмутимый?
  - А какой я должен быть? Такой, как ты, что ли?
  - У тебя нет сердца! - обиделся Эдгар.
  Игорь сделал вдох, сосчитал до десяти и обратно и сказал:
  - Я не могу с тобой ссориться сейчас, потому что тебе нужна моя помощь, чтобы добраться домой. Так что можешь говорить мне что угодно. Но я на твоем месте лучше бы помолчал и собрался с силами, иначе ты упадешь по дороге, и мне придется вызывать "скорую помощь". Ты понял, ослиная голова?
  Эдгар забеспокоился и попросил:
  - Ой, только не надо "скорую помощь"! Обещай мне, что не сделаешь этого! Ты ведь мой друг, Игорь. Никогда не вызывай мне "скорую помощь".
  - Почему? - удивился Игорь. - Неужели ты сам не замечаешь, как тебе плохо? Ты же умереть можешь, дуралей!
  - Но только не "скорую помощь"! - умолял Эдгар, чуть не плача.
  - Да почему, объясни толком!
  Эдгар понизил голос:
  - Как будто ты сам не понимаешь, почему. Они же сразу увезут меня в психушку и запрут меня там. А я не хочу умирать. Не хочу в сумасшедший дом, не хочу!
  Игорь долго молчал, затем спросил:
  - А с чего ты взял, что тебя заберут в психушку? Ты что, сумасшедший, что ли?
  - Не знаю, - еще тише ответил Эдгар и умолк, закрыв глаза.
  К ним подошел Профессор, которому сообщили о происшедшем. Он бегло осмотрел Эдгара, сосчитал его пульс и дал ему одну из своих пилюль, всегда находящихся у него в кармане для таких случаев. После этого Эдгар смог встать, но снова лег и еще немного полежал, набираясь сил. В присутствии Профессора он терялся и даже немел, такой благоговейный ужас внушал ему их учитель. А Игорь снова надел свою маску неповоротливого тупоумия. Он не боялся Профессора. Он его ненавидел.
  На следующий день он позвонил Осипову и сказал, что может дать много новых сведений, поэтому надо встретиться срочно. И в ближайшее воскресенье они все - Осипов, Булатов, отец Александр и Игорь - собрались на свой очередной совет. Там Игорь сообщил им о новом месте собраний Братства и попросил не следить за дачей, пока он не выяснит до конца систему охраны и дозора этого объекта. Слежка могла завалить все дело - Братство растворится среди мирных жителей, уйдет в глубокое подполье, откуда его не вытащишь никогда и ни за что. Осипов и Булатов обещали подождать со слежкой, но все-таки признали, что она необходима. И Игорь сам не будет уже подвергаться такой опасности.
  - Делайте, как считаете нужным, - сказал Игорь, - но только после моего сигнала, иначе мы провалим дело.
  - Да.
  - А теперь главное, - продолжал Игорь. - Не сбиться бы. В общем, так. Помните, я говорил вам про Регину? Так вот, я ее видел и могу описать. А уж вы ищите ее данные.
  Осипов и Булатов синхронно достали блокноты и ручки и приготовились записывать.
  - На вид она не старше Людмилки Шевченко. Она рыжая, но без веснушек, у нее прямые волосы до плеч, большие прозрачные голубые глаза и особая примета: красная родинка в центре лба, очертаниями похожая на звездочку. Роста она тоже такая, как Людмилка Шевченко, и очень, очень худенькая. И еще одна примета. Пожалуй, основная. Девочка слепа.
  - От рождения? - уточнил Булатов.
  - Понятия не имею. Разве это можно определить визуально?
  - Вообще-то да. При соответствующей подготовке.
  - Не думаю, что узнать о ней трудно, - сказал Осипов. - Редкое имя, слепота, родинка на лбу, приблизительный возраст... Справимся, а, Макс?
  - Обязательно.
  В разговор вступил отец Александр:
  - А почему они так трепетно относятся к ней?
  Игорь вздохнул и приступил к самой запутанной части своего рассказа.
  - Насколько я понял, она для них - символ живого Гуми. У нее его внешние признаки, даже звезда на лбу совпала. Я не знаю, где Профессор ее такую откопал. И не знаю, что он откопал раньше - эту девочку или свое описание Гуми.
  - Это важно, - заметил Булатов, строча в блокноте.
  - Вот именно. То ли он ее подгонял ее под описание Гуми, то ли Гуми под ее внешность. Вокруг нее в Братстве создается такой ажиотаж, что рядовые члены заранее уверены в ее неземном происхождении. Сознаюсь, в первый момент, когда я ее увидел и особенно услышал, я был потрясен.
  - А что особенного в том, что ты услышал? - спросил Осипов.
  - Она заговорила голосом мужчины. Это был ужасающей силы бас.
  Осипов и Булатов одновременно подняли головы и отложили ручки. Отец Александр нахмурился.
  - Ребята, это было сногсшибательное впечатление. Как будто видишь на сцене Аллу Пугачеву, поющую под фонограмму Дмитрия Хворостовского. Я не представляю себе, как Профессору это удалось, но сначала я чуть было не поверил в ее сверхъестественность, а потом понял, что ошибся. Это снова проделки Профессора, и никак иначе.
  - Вот как? Откуда такие скептические выводы?
  - Профессор пытался изобразить из нее пророка. Неудачно. Она получилась непохожей на настоящих пророков. И вещи пророчила вовсе не пророческие.
  Осипов и Булатов снова навострились записывать.
  - Она предсказала семь знамений, которые смогут разгадать только члены Братства, и после этих семи знамений начнется Армагеддон, всемирная, всеобъемлющая борьба Добра со Злом, то есть решающая кровопролитная битва, венчающая эту борьбу победой, разумеется, Добра, после чего во всем космосе наступит рай. В общем, она повторяла страницы из книги Профессора. Там все это уже написано. Кстати, еще она стращала нас наказаниями за отступничество, уверяла, что видит наши сердца насквозь и даже читает наши мысли, и конечно же, призывала всегда и во всем слушаться Профессора, поскольку он наш учитель и светоч и ведет нас прямиком в рай.
  Осипов и Булатов улыбались, отец Александр хмурился.
  - Действительно, на пророка не похоже, - заметил Булатов. - А что за знамения?
  - Семь штук. Точно не помню, какие и в каком порядке. Но не беспокойтесь, в ближайшее время у нас в Братстве будет столько обсуждений, что скоро я запишу вам эти семь знамений наизусть. Это такая ахинея! Они никогда не сбудутся. Уверяю вас, это шарлатанство чистой воды.
  - Очень старый трюк, - подтвердил Булатов. - Если не знать механизм действия, то впечатление получишь сильнейшее. В условиях Братства это может привести к психическим травмам.
  - Это правда. Эдика мы еле-еле привели в себя. Я думал, он в коме. Ребята, я боюсь за него. Он может умереть или сойти с ума. Кстати, он и сам чувствует, что что-то неладно, и пришел в панику при упоминании о "скорой помощи". Он сказал, что не хочет в сумасшедший дом и не хочет умирать. Ребята, это было ужасно.
  - Я понимаю, - в унисон отозвались Осипов и Булатов.
  Но никто даже не улыбнулся.
  - Самое странное, что с определенного момента Регина заговорила своим обычным голосом, - вспомнил Игорь. - И стала говорить совершено не те вещи, которые озвучивала раньше. Описывала какие-то смутные видения.
  - У слепорожденных не бывает видений, - сказал отец Александр. - У них иное восприятие мира. Не зрительное.
  - Не будем делать скоропалительных выводов, - остановил его Булатов.
  - А феномен с мужским голосом может проявиться при раздвоении личности, - добавил отец Александр. - А также при других тяжелых формах шизофрении.
  - Я тоже читал об этом, - согласился Осипов.
  - Никаких скоропалительных выводов! - повторил Булатов. - Мы всё узнаем и тогда решим, что нам делать. Эта информация не секретная, проблем не будет. Игорь, еще раз напоминаю тебе: максимум осторожности. Ты нам нужен. И ты нам нужен живой и здоровый.
  Это была их дежурная фраза. Игорь, как всегда, пообещал беречься, и они расстались до следующего совета.
  Осипов и Булатов, каждый по своим каналам, начали поиски сведений. При желании и определенной целенаправленности это было нетрудно. И вот что они узнали.
  Девочке было тринадцать лет, и звали ее Рождественская Регина Анатольевна. Ослепла в возрасте семи лет в результате тяжелой мозговой травмы после падения с лестницы. В течение пяти лет регулярно наблюдалась специалистами в центрах реабилитации по поводу психического здоровья, потом ее родители умерли, и ее взяла на воспитание бабушка. Но вот уже три года бабушка ничего о ней не знает, так как она из многочисленных теток, работавших в санатории, начала с девочкой курс усиленной терапии, курс экспериментальный, в закрытой клинике, и потому бабке запрещено с внучкой видеться и общаться напрямую. Они только пишут друг другу письма.
  - Темная история, - заметил Игорь.
  - Ты ее тетку не видел? - спросил Осипов.
  - Нет, только сама Регина упоминала о ней, когда к ней вернулся собственный голос. Я тогда посчитал это частью бреда.
  - Жаль, что ты ее не видел, - многообещающе произнес Осипов. - Она могла бы рассказать нам много интересного о своей племяннице и о Братстве вообще.
  Игорь усмехнулся:
  - Кажется, пытки у нас вне закона. Ты попадешь под суд за превышение служебных полномочий, Осипов.
  - А я и не собираюсь ее пытать, - ответил Осипов. Улыбнулся ехидно и добавил: - Ну, разве самую малость.
  Они засмеялись.
  И Игорь покачал головой:
  - Конечно, она может рассказать о Регине и о Братстве очень много, раз состоит в нем так давно, уже несколько лет. Но именно поэтому она даже под пытками не станет делать этого.
  - Почему?
  - Да потому, что за такой срок любой скептик может превратиться в фанатика.
  Первое знамение
  Что касается знамений, то Игорь через несколько дней составил их список, цитируя Регину дословно, но сразу заявил, что считает это пустой тратой времени.
  - Ну вы посмотрите на них. Что это за знамения? - убеждал он. - Мы же с вами взрослые люди, а всерьез рассматриваем такую ерунду. По идее, одно только первое знамение должно стать и последним, согласно причинно-следственным связям, поскольку в первом знамении говорится о землетрясении, которое разрушит земной шар. Спрашивается, где тогда произойдут остальные шесть знамений? В преисподней, что ли?
  Но его товарищи не прислушивались к его увещеваниям и гадали список и так и эдак.
  - Давайте, давайте, - издевался над ними Игорь. - В каббалу еще загляните, сличите с египетскими иероглифами. Хотите, я вам "Книгу Перемен" принесу? В переводе, правда, но для расшифровки хватит и перевода.
  Они его не слушали.
  - Ну, друзья мои, - огорчался Игорь. - Неужели вам не понятно, что товарищ просто начитался Апокалипсиса? Все эти дурацкие знамения взяты оттуда целиком и полностью!
  Они с ним не соглашались и продолжали искать разгадку, как будто Регина была ясновидящей и поведала вовсе не то, что вложил в нее Профессор. Отец Александр даже видел в этих знамениях что-то мистическое, чем заставлял Игоря еще сильнее над ними смеяться.
  - Макс, - умолял Игорь. - Ну хоть ты скажи что-нибудь в мою поддержку. Ты же у нас материалист до мозга костей. Не станешь же ты утверждать, что в этих знамениях есть какой-то потусторонний смысл?
  Булатов ответил спокойно:
  - Потустороннего - нет. Я, как и ты, считаю, что список был составлен и продиктован девочке Профессором, сама она вряд ли бы до такого додумалась, хотя, с другой стороны, от психически нездорового человека всего можно ожидать. Но он составил список не просто так, а опираясь на какие-то неизвестные нам факты. При этом, видимо, он убежден, что эти знамения сбудутся, иначе он не ставил бы под удар свою репутацию ученика Гуми и пророка. То есть он знает, что в ближайшее время произойдут некие события, которые можно будет истолковать как эти знамения, и он знает, какие именно это будут события. Он просто провел стилистическую обработку, чтобы напустить побольше туману и напугать свое Братство до полусмерти.
  Игорь задумался.
  - А знаешь, ты прав, - произнес он. - Я бы сам не догадался, но ты молодец.
  - При этом мне не нравится, что у него в каждом знамении гибнут люди, - добавил Булатов. - Это прямое указание на терроризм.
  - Да, - встревожился Игорь. - Что же делать?
  Булатов вздохнул.
  - Я позвоню, конечно, в соответствующие отделы службы госбезопасности, - сказал он. - Обидно, что мне не поверят и не примут никаких мер. А еще обиднее, что они не поверят даже в том случае, если мне удастся расшифровать этот список.
  - А почему не поверят? Они то, никогда с этим не сталкивались? Ведь велась же борьба, например, со Свидетелями Иеговы...
  - Велась, - протянул Булатов. - Когда это было! У нас гласность, свобода совести. Только попробуй, коснись кого-нибудь, сразу поднимется вопль: караул, наступают на горло моей песне! Массовыми репрессиями пугают. А обыватели уши развесили и слушают. Им слово скажи, и они на баррикады полезут. Секта вроде Братства гумитов - это, конечно, антисоветчина, но не столь явная и не столь вредная, а главное - не столь актуальная, как, к примеру, шпионаж. Разоблачать секты - дело неблагодарное, а вот шпионов везде вынюхивать и отлавливать - это и результат очевидный, и почет, и слава, и уважение и зависть коллег, и повышение по службе семимильными шагами, и премии, и прибавки к жалованию.
  Игорь был ошеломлен.
  - Нет, ну подожди минутку, - сказал он. - Ты не преувеличиваешь? Ведь в эти органы сотрудников не набирают за здорово живешь, они же должны пройти жесточайший отбор, в том числе и на добропорядочность.
  - Теоретически - да, - ответил Булатов. - Но дружочек, если бы это действительно было так, то у нас давно не было бы ни внутренних, ни внешних врагов, они были бы устранены, и мы жили бы как у Христа за пазухой.
  - Зачем тогда им звонить? - спросил Игорь.
  - А чтобы ко мне потом, в случае чего, не было претензий.
  Этот разговор направил мысли Игоря совсем в другое русло. Макс прав, эти знамения - не чушь собачья, а что-то намного серьезнее. Профессор не стал бы размениваться на то, в чем нельзя найти абсолютно никакого смысла.
  После пророчеств Регины Эдгар слег и неделю отлеживался в постели. Сделал он это отнюдь не по собственной инициативе, а по приказу Профессора, который побоялся угробить мальчика, еще необходимого ему в качестве своеобразного заложника. Ведь пока вместе со всем Братством можно потерять Эдгара, Тимофеев ради сына никому не позволит трогать Братство. И можно пока чувствовать себя в относительной безопасности.
  Эдгар расспрашивал Игоря обо всем, что происходит в Братстве, и Игорь ему все до мельчайших подробностей сообщал. Потом Эдгар неизменно сводил разговор к явлению Регины. Эдгар до сих пор не мог прийти в себя, такое впечатление произвело на него это событие. Игорь вглядывался в него с тревогой и старался успокоить.
  Им было легко друг с другом, без посторонних, потому что они не таились друг от друга и знали, что оба - не совсем образцовые гумиты, поскольку нарушают некоторые правила Братства. Это делало их как бы сообщниками, но не по преступлению, а по шалостям, не несущим никому вреда.
  - И все-таки это нехорошо, Игорь, - вздохнул Эдгар. - Я валяюсь здесь, когда мне надо быть там. Вдруг сейчас и мне выпал бы шанс совершить что-нибудь выдающееся и получить повышение. Тогда мы и среди Братства могли бы быть открыто на равных.
  Игорь нахмурился:
  - По-моему, я уже высказывался на эту тему.
  Эдгар робко возразил:
  - Я слышал. Но ведь мне тоже хочется стать активистом. На меня, кажется, уже косо смотрят: так долго в слушателях парень, это неспроста, видимо, он совсем бездарь.
  - Не забивай себе голову ерундой, Мне бы твои заботы! И никто не смотрит на тебя косо. Многие ходят в слушателях гораздо дольше тебя.
  - Все равно мне уже хочется попасть в активисты, - тихо сказал Эдгар и сменил тему. - А Регина больше не появлялась? Больше всего я боюсь упустить момент, когда она появится еще раз!
  Игорь содрогнулся:
  - Слава Богу, не появлялась.
  - Почему "слава Богу"?
  - Я тогда очень за тебя испугался.
  Эдгар улыбнулся с благодарностью:
  - Не нужно за меня бояться. Видишь же, со мной все нормально.
  - Ну конечно, - с сарказмом сказал Игорь. - Поэтому Профессор до сих пор запрещает тебе вставать. А тогда ты вообще упал как мертвый.
  Эти доводы загнали Эдгара в угол, так что он уже ничего не отрицал:
  - Ну, пусть так, но Регина-то тут при чем!
  - А кто при чем?
  - Никто! Это я сам, моя проклятая душевная слабость! Потому-то мне и надо каждый день бывать в Братстве, приучать себя к настоящей молитве. Профессор тоже сказал, что это не страшно, это проходит, постепенно. А я не могу и не хочу ждать. Может быть, именно поэтому меня не берут в активисты, пока я не укреплюсь духом и телом. Я решил принимать радикальные меры.
  - Твои радикальные меры могут свести тебя в могилу, - рассердился Игорь.
  - Ничего подобного, - в свою очередь, рассердился Эдгар. - Что вы все меня хороните! Я жив и буду жить! Я же лучше вас всех чувствую, что мне подходит и что не подходит. Профессор, кстати, предложил мне с помощью гипноза вылечить эту глупую слабость.
  - Гипноза? - переспросил Игорь. - Клин клином вышибают?
  - Ты о чем?
  Игорь помолчал, раздумывая над услышанным. Затем отвлекся и сказал:
  - Ни о чем, дружочек, ни о чем. Я больше ничего советовать тебе не буду, поступай как хочешь. У тебя своя голова на плечах. Я всегда тебе помогу.
  - Спасибо.
  "Вот здорово! - мысленно возмущался Игорь. - Предложил гипнозом лечить непереносимость гипноза! Лихой дядечка. Надеюсь, он не навредит Эдгару до того момента, как мы его прищучим. Надеюсь, что не успеет навредить".
  - Все-таки ты не прав насчет Регины, - возобновил разговор Эдгар. - Она же ведь перевоплощается в самого Великого Гуми! Она, наверное, существо как раз из тех измерений. Обычные люди на это не способны.
  - На что не способны? - уточнил Игорь.
  - Перевоплощаться в Великого Гуми, - страшным шепотом повторил Эдгар.
  У Игоря вытянулось лицо:
  - А ты уверен, что она перевоплощается в Великого Гуми?
  Эдгар побледнел от волнения и нахлынувших воспоминаний:
  - А ты что, разве не видел? Или ты видел не то, что видел я? Или у нас разные глаза?
  - Глаза у нас действительно разные, но видели мы одно и тоже, только по-разному поняли.
  - И как же ты это понял? Ведь все было ясно, у нее же неоспоримые внешние признаки! Волосы, глаза, звезда на лбу, голос! Толковать это по-другому нельзя! Она перевоплощается в Великого Гуми!
  - Да не в Великого Гуми! - раздраженно перебил Игорь. - Раскинь мозгами, в конце концов! Великий Гуми не может вот так приходить к нам, не должен этого делать, потому что иначе разрушится его сверхъестественность! Его сила и величие именно в том, что он общается только с посвященными! Как бы он тогда олицетворял собой Добро Всего Мира? Такие существа слишком... в общем, простые люди могут не выдержать его мощной энергетики, так что Великий Гуми из элементарной заботы о нас никогда не появится перед нами без посредников.
  Эдгар, не задумывавшийся раньше об этом, был озадачен, к тому же Игорь рассуждал логически, со знанием дела.
  - Ну, - неуверенно возразил Эдгар, - может быть, поэтому мне вчера стало плохо?
  - Но другим плохо не стало. А если бы это был Гуми, то все Братство лежало бы в обмороке. Уверяю тебя, это не Великий Гуми.
  Эдгар еще немного подумал и, наконец, вынужден был признать:
  - Да, ты прав. Это не сам Великий Гуми. Но это - один из его ангелов, уполномоченный говорить от имени Великого Гуми, передавать нам его распоряжения! Да, теперь понятно!
  Игорь глубоко вздохнул, что Эдгар принял за знак согласия.
  - А ты, видимо, хорошо в этом разбираешься, - заметил он. - Впрочем, Игорь, ты часто побивал меня в спорах.
  - Я просто много думаю и читаю об этом в последнее время, - поморщился Игорь.
  - Да. Это Профессор дает тебе книги? - спохватился Эдгар.
  - И Профессор тоже. Кстати, мне что-то не внушают оптимизм речи Регины. Особенно такие слова, как: "Я вижу вас в огне". Знаешь ли, я вовсе не хочу пока быть в огне. А если бы, не дай Бог, я надумал умереть, то выбрал бы способ намного... безболезненнее, чем огонь.
  Эдгар снисходительно засмеялся:
  - Глупый, нет! Огонь - это символ. И знамения тоже описаны с помощью символов. Кто же станет описывать такие вещи прямо, без иносказаний. Тогда это будут уже не знамения. Закон жанра, милый друг, отступать от него не принято.
  - Надеюсь на это. А то твоя Регина говорила такую жуть. Нисколько не удивляюсь, что у некоторых из нашего Братства крышу сносит.
  - У кого это, например? - насторожился Эдгар.
  Игорь перевел все в шутку:
  - Да есть экземпляры.
  - Я, что ли? - поддержал шутку Эдгар.
  - Ну, хотя бы.
  Эдгар пару минут свирепо сопел и таращил глаза, а Игорь выдерживал серьезную мину. Потом оба засмеялись.
  - Игорь, - пожаловался Эдгар. - Я больше не могу находиться здесь с утра до вечера. Я же законсервируюсь, без Братства! Ты спроси, пожалуйста, у Профессора долго ли еще это будет продолжаться. Пусть поскорее разрешит мне присутствовать на собраниях! Я соскучился! Я в тоске, Игорь.
  - Ладно, ладно, - успокаивал его Игорь. - Я спрошу у Профессора.
  - Обязательно спроси.
  - Обязательно спрошу. Ну, не вставай же! Что ты подскочил?
  - Хочу чаю. Что, чаю нельзя попить?
  - Я принесу. А ты не вставай, ради Бога.
  - Игорь, я не инвалид, - обиделся Эдгар.
  Но Игорь его не слушал, он уже шагал вниз, на кухню, и через десять минут поднялся к Эдгару с подносиком, где стояла большая чашка горячего чая и лежали ломтики сладкой булочки, намазанные маслом. Эдгар тут же встал и присел к столу, но к еде приступил не сразу - у него еще кружилась голова и во всем теле была противная слабость.
  Эдгару на минутку стало очень страшно. Он ни за что не хотел лишаться Братства, так как только там он чувствовал себя настоящим человеком. Но ему действительно становилось плохо, а умирать он тоже не хотел. Он уже проникся идеей Великого Гуми и Великого Братства, но пока не готов был становиться мучеником этой идеи.
  Игорь чуть было не спросил его, как дела дома. Эдгар давно не интересовался своим домом, да и Игорю это теперь было не к лицу.
  А дела у Тимофеевых шли неважно.
  Борис Новиков всячески обхаживал Фаину и с наступлением тепла редко бывал дома - либо пропадал у Фаины, либо в городе. Виктор Егорович, хозяин, изнывал под грузом проблем, одолевших его на работе. Поведение Эдгара не требовало комментариев. Бедная Марианна металась между разобщившимися домочадцами и пыталась восстановить нарушенные взаимоотношения, но не преуспела в этом. Они все медленно, но верно отдалялись друг от друга.
  Эдгар объяснил родителям свою болезнь банальной простудой и резко запретил вызывать врача, пригрозив уйти из дома в случае неповиновения. Он стал для них настолько посторонним, что они не решались подойти к его комнате. Только Марианна иногда, невзирая на его недовольство, заглядывала к нему и спрашивала, как он себя чувствует, не полегче ли ему, и чем ему помочь. "Оставить меня в покое", - неизменно отвечал он.
  И на помощь со стороны Игоря Белояра она уже не рассчитывала - тот тоже увяз в этой секте и тоже ведет себя ужасно.
  Но вот Эдгар отдохнул, окреп, избавился от слабости в теле и головокружений и, не дожидаясь позволения или призыва Профессора, пришел в Братство. Его поздравили с выздоровлением, а Профессор еще и похвалил за усердие, чем заставил покраснеть от смущения и удовольствия.
  А Игорь только посмотрел на него и покачал головой.
  Эдгар успокоился только тогда, когда убедился, что не пропустил ничего важного за время своего отсутствия. Жизнь Братства шла своим чередом, Регина больше не выходила к людям и ничего не пророчила. Собственно, в этом-то как раз и не было ничего странного - все, что она могла сообщить, она сообщила при прошлом своем появлении. Но Эдгар все равно ждал ее, как завороженный, так как она будто бы приближала его к Великому Гуми, она олицетворяла для него истинность его веры в Великого Гуми.
  По такому отношению его к Регине Игорь понял назначение этой девочки и назвал его: символ веры.
  Выяснить бы еще, каким образом Профессор задействовал ее в своем проекте.
  В тот же день после молитвы Эдгару, по обыкновению, стало плохо. Профессор снова дал ему пилюлю и оставил на попечение Игоря. Тот хлопотал возле своего друга без задней мысли, но в этот момент подумал, что однажды Профессор устанет каждый раз заниматься Эдгаром и передаст пилюли ему, Игорю... Тогда Игорь даст их Осипову на экспертизу, чтобы разузнать, из чего Профессор их штампует...
  Эдгар полулежал на лавочке и приходил в себя. Игорь присел рядом с ним, откинулся к стене и закрыл глаза. Братство почти уже разошлось по домам, но кое-кто еще оставался. Игорь слышал их голоса, как сквозь блаженную полудрему усталости. Они делились впечатлениями от услышанного, планировали завтрашний день. Все это было Игорю давным-давно знакомо, повторялось изо дня в день. "Какой примитивной жизнью они живут, Господи! - подавляя зевоту, думал Игорь. - Я тут среди них сам скоро стану как одноклеточное. Инфузория-туфелька. Это не жизнь, а тоска зеленая. В любой колонии строгого режима интереснее, чем здесь. Профессора убить мало за подобные эксперименты".
  Он было задремал по-настоящему и вдруг проснулся от двух очень отчетливых голосов у себя за спиной.
  - Где? - спросил голос Дюмона.
  - Ресторан "Глобус", - ответил голос Филина.
  - Это Плескач сказал?
  - Это сказал Профессор.
  - Ого!
  - Тссс.
  - Молчу. А нам ничего делать не надо?
  - Только смотреть. Видеокамеру возьмешь у Плескача, завтра утром. Он ее пока зарядит.
  Они оглянулись и увидели Игоря, который сидел неподвижно и с закрытыми глазами подле своего милого друга. Подручные Плескача тут же отошли от них подальше, на всякий случай. Но Игорь ничем не обнаружил того, что слышал их разговор. Он "проснулся" лишь в ту минуту, когда его растолкал очнувшийся наконец Эдгар.
  - Ну, Игорь, ты даешь. Вставай скорее, пошли домой. Разоспался.
  - А сам-то? - ответил ему Игорь, потягиваясь и зевая.
  - А у меня уважительная причина. Я же не спал!
  - Ну ладно. Пошли домой. Кстати, сколько времени? Автобусы еще ходят?
  - Ходят, ходят. Пошевеливаемся.
  - Не толкайся.
  Они вышли из дачи, кивнув на прощанье заступившему на дежурство Филину, и спешно напрвились к остановке, которая находилась довольно далеко. Эдгар вскоре выпустил руку Игоря и окончательно оправился. Он был так рад своему возвращению в Братство, что на лице его выражались только самые благостные чувства - вера, надежда, любовь. Занятый своей радостью, он не смотрел на Игоря. Впрочем, и Игорь не смотрел на него, тоже занятый размышлениями.
  Что-то произойдет завтра в ресторане "Глобус". Что-то, настолько важное, что Дюмону поручено, видимо, снять происходящее на видеокамеру. А если снять на видеокамеру, то речь, скорее всего, идет о шантаже. Профессор намерен от кого-нибудь избавиться и собирает на него компромат. Хотя нет, избавляется Профессор от помех другими способами, компромат собирать для этой цели слишком хлопотно. Значит, Профессор намерен кого-нибудь приобрести таким путем, заставить работать на себя, либо заставить прикрывать себя в высших эшелонах власти.
  Мерзавец.
  Надо позвонить Осипову и сказать ему об этом.
  Утром Игорь улучил момент, когда мама не могла его услышать, позвонил Осипову и поделился своими соображениями. Потом улучил еще момент и по тому же поводу позвонил Булатову, который посоветовал ему не приближаться к ресторану "Глобус", но Игорь возразил на это тем, что ему необходимо быть в курсе всего, и немедленно отправился в ресторан "Глобус".
  Сперва он остановился поодаль, на другой стороне улицы, и стал ждать, скоро ли появятся сотрудники в штатском и разберутся во всем лучше него, школьника. Сотрудники не появились никакие, ни в штатском, ни по форме. Игорь вздохнул. Вот как им доверяют хорошо, тем, кто связан с сектой. Их донесения и предупреждения попросту никто не рассматривает всерьез.
  Как будто они занимаются не расследованием, а играют в детские игры!
  Игорю стало обидно, и он до конца понял Макса Булатова, уже прошедшего через такое недоверие и приобретшего горький опыт.
  Подождав еще немного и так и не дождавшись представителей компетентных органов, Игорь начал действовать на свой страх и риск. Он подошел к ресторану поближе, обошел его кругом. На беглый взгляд, обычный ресторан, ничего особенного. Другой вопрос, что питаться сюда ходят наверняка не люди с улицы, так то же самое можно сказать в наши дни о любом ресторане, не только о "Глобусе". Фасад у него был неказистый - старенький, запыленный, всем своим видом говоривший о заурядности и добропорядочности этого заведения. Потом Игорь вошел внутрь и обозрел весь зал под тем предлогом, будто тут хотела пообедать его родственница, Марианна Тимофеева, и ему нужно срочно ей кое-что передать от ее сына. Имя Тимофеевых ни о чем не говорило обслуживающему персоналу ресторана, но зато пропуском послужил самоуверенный, даже наглый тон Игоря.
  Разумеется, никакой Марианны Тимофеевой он в зале не нашел и вышел оттуда, не задерживаясь. Ему хватило произведенного осмотра, чтобы сделать определенные выводы. Во-первых, внутреннее убранство позволяло судить о запредельном уровне цен в этом заведении, окупающем подобные затраты. Во-вторых, здесь собирались такие люди, что каждый из них мог стать мишенью для Профессора, и бесполезно гадать, кто именно из них.
  Дюмона с видеокамерой тоже нигде не было видно, но его и не должно быть видно, иначе Плескач не держал бы при себе столь нерасторопного ученика.
  Потом Игорь зашел в тыл ресторана. Вот прекрасное место! Можно и спрятаться, и затеряться, и вообще творить что хочешь. Огромный двор сразу трех высоток. С качелями, горками, лестницами, песочницами, множеством машин и несколькими подсобными помещениями. Здесь в любое время дня было полно народу, так что запомнить кого-либо было практически невозможно, если только кто-нибудь не вел себя чересчур странно, бросаясь в глаза. Игорь не бросался в глаза и вел себя не странно. У него с собой была лишь книга, не очень толстая и в твердой обложке - "Вишневый сад" Чехова. Внутрь он положил несколько листков бумаги, а в карман рубашки вложил ручку - вдруг понадобится что-нибудь записать. Поэтому Игорь не привлекал ничьего внимания и не возбуждал подозрений. Он просто присел на качели и, слегка раскачиваясь, сделал вид, что углубился в книгу.
  Отсюда зады ресторана "Глобус" были видны как на ладони.
  Там кипела бурная деятельность. Из кухни - в кухню ежеминутно бегали люди в белой поварской спецодежде. Некоторые надолго выходили на крыльцо покурить. Потом туда подъехал грузовик-фургон с надписью "Продукты", и вокруг него поднялась и вовсе невообразимая суета, как в потревоженном муравейнике. Грузчики таскали тяжеленные ящики и картонные коробки, начальники тут же размахивали накладными, считали ящики и коробки и что-то кому-то яростно доказывали. Потом вдруг на крыльце произошла смешная сцена - затор. Грузчик тащил внутрь ящик с бутылками вина и через мгновение спиной вперед вышел обратно, потому что навстречу ему шел человек, нагруженный сразу четырьмя коробками с мусором и прочими отходами производства. По лицу грузчика было видно, что он изошелся бранью, а тот, кто нес мусорные коробки, тоже красный от натуги, не ответил ни слова, спокойно, хоть и слегка заплетаясь ногами, миновал грузчика, спустился по ступенькам и направился к мусорным контейнерам. После этого заторов уже не возникало, но Игорю показалось странным, что человек, выбросив коробки в контейнер, не вернулся в кухню, а отряхнулся и пошел прочь, как ни в чем не бывало, словно не имел никакого отношения к ресторану "Глобус".
  Или он правда не имел к ресторану никакого отношения?
  Еще Игорь следил, не появился ли где-нибудь поблизости Дюмон. Тогда придется вести себя осторожнее, чтобы Дюмон его не заметил. Впрочем, Дюмону нечего делать здесь, со стороны кухни. Что здесь можно снять на видеокамеру? Разве посетители заглядывают сюда?
  А почему, собственно, Игорь решил, что Дюмон должен снимать именно посетителя? Дюмон может снимать кого угодно и что угодно, и ожидать его нужно с минуты на минуту в любом месте в окрестностях ресторана. И милиции по-прежнему не было, только обыватели шлялись по двору, дети веселились на площадке, бабушки следили за ними и занимались рукоделием, либо сплетничали с соседками, либо совмещали все эти дела. Кучки подростков собирались то тут, то там и слонялись от дерева к дереву, от угла к углу и радовались лету и каникулам. Никто из них не мог быть работником милиции.
  Почему бездействуют Осипов и Булатов?
  Они что, тоже не верят Игорю? Ну, это уже предел!
  Из-за угла выплыл еще один грузовик - гигантский рефрижератор. Он не вписался в поворот, уперся в детскую горку и застрял. Видимо, он попал сюда по ошибке и из-за своих габаритов теперь не мог ни развернуться, ни даже подать назад. Недотепа-водитель выскочил из кабины и, ругаясь со всеми подряд, начал бегать вокруг. Собралась толпа зевак, ребятишки облепили огромные колеса и повисали на подножках, как на турниках. Их не пугала эта махина, они видели в ней лишь очередную игрушку.
  Сильнее всех бушевал водитель грузовика "Продукты". Рефрижератор запер его во дворе с этой стороны, так как в арку фургон не проедет ни за что, а другого пути со двора не было. Игорь широко улыбался. Вот положеньице! Хоть вызывай строительный кран и извлекай машины с его помощью. Водитель рефрижератора разводил руками, весь багровый и растерянный от безвыходности. Водитель фургона был вне себя. Возле ресторана народу становилось все больше. Стоял галдеж.
  И вдруг раздался взрыв.
  Сначала - грохот, как будто рушились все три высотки сразу. Из зарешеченных окон ресторана вырвались черно-оранжевые столбы пламени. В ту же секунду весь ресторан, весь этот угол многоэтажного дома заволокли клубы дыма и пыли, непрозрачные и шевелящиеся, будто живые. Со всех сторон слышался звон разбитого стекла. Воздушная волна едва не сбросила Игоря с качелей. В воздухе носилась гарь и ужасный запах погибших в огне людей, стояло марево и туман из пыли. Из облака выбегали раненые и помогали выбегать другим раненым, и выносили еще тех раненых, кто не мог сам выбежать, выбежать из ада.
  Всюду люди кричали, плакали, исходили кровью.
  Неожиданно взорвался бензобак рефрижератора и еще усилил панику. Кто-то рискнул и отогнал подальше фургон, чтобы не взорвался и он.
  Игорь в полном смятении смотрел на это, выронив Чехова и вцепившись в качели руками. О Господи, нет. Только не это. Зачем. Почему. За что. Не может быть. Ведь мы живем в мирное время.
  Откуда этот кошмар, Господи?
  Игорь забыл о Чехове и бросился на помощь тем, кому нужна была помощь. Вскоре подъехали милиция, пожарные, "скорая помощь". Оцепили территорию вокруг ресторана и весь двор. Но Игорь уже не обращал на них внимания. Он находился в таком состоянии, когда отключается разум и отключаются чувства, остаются только действия - действия руками, ногами, но не головой. Милиционер подходил к нему, как и ко всем очевидцам, чтобы задать необходимые вопросы, но не добился никакого толку. Игорь ни на секунду не прекращал промывать раны и перевязывать, и таскать бинты и вату, смотрел на милиционера без всякого выражения и не мог произнести ни одной членораздельной фразы. Милиционер махнул на него рукой и пошел дальше, производить опрос свидетелей.
  Такими же безумными глазами Игорь смотрел на Осипова, который схватил его за руку и потащил из кутерьмы в более спокойное место, где можно было поговорить.
  - Ты сумасшедший, - внушал Осипов. - Ну кто тебя просил сюда приходить? Ты не имеешь права подвергать себя опасности! Ты же мог погибнуть, кретин лопоухий!
  Игорь его не слушал, смотрел на него мельком, вовсе не узнавал и каждую секунду порывался пойти туда, откуда его вывели и где требовалась помощь любых свободных рук.
  Осипов пригляделся:
  - Что с тобой?
  Игорь не ответил.
  Тогда Осипов схватил его за плечи и как следует тряхнул, крикнув:
  - А ну очнись! Сейчас же! Ну!
  Игорь вздрогнул и провел руками по глазам.
  - Осипов, ты видел? - сказал он со слезами в голосе. - Ты это видел, Осипов?
  - Вижу. Меня интересует, за каким делом ты сюда приперся. Приключений ищешь на свою голову? Тебя еще ни разу в жизни не колотили за любопытство?
  - Это было не любопытство. Согласись, присутствие правоохранительных органов здесь имело бы куда больший смысл, чем мое. Особенно после того, как их предупредили. Или не предупредили? Осипов, вы докладывали начальству о моем сообщении?
  - Докладывали, не наезжай на меня.
  - Ну, и как?
  - Как видишь.
  Игорь тяжело дышал от гнева:
  - Замечательно. А ты где был? Почему не приехал сюда? Тоже, что ли, не поверил?
  - Игорь, мы не успели. Не заводись, пожалуйста, мне и без того плохо.
  - Тогда идем помогать.
  И Игорь рванулся было в самую гущу событий, Осипов едва поймал его за руку.
  - Не мельтеши, Игорь. Там есть кому работать, справятся и без нас. Профессионалы все-таки. Тебя могут увидеть, запомнить, привлечь к делу. Дойдет до Профессора, что ты здесь ошивался - мигом вычислит. Так что не суетись. Вот подожди, сейчас сюда подойдет Макс.
  - Он тоже здесь?
  - Мы приехали вместе.
  Они стояли в отдалении, возле входа в подъезд, и смотрели оттуда на происходящее. Дым и пыль оседали, открывая всем взорам развалины ресторана "Глобус". Кухни не было вообще, на ее месте зияла черная воронка, окруженная обугленными стенами. Везде темнела густая липкая кровь, везде под ногами хрустели разбитые стекла. Встречались самые неожиданные вещи - покореженные кастрюли и вилки, дымящийся мужской башмак, обломки стульев, рамки от картин, висевших в зале, разбившиеся наручные часы, чья-то толстая тетрадь с обожженными углами, она была раскрыта, как веер, валялась в грязи и шевелилась от ветра, когда мимо нее кто-нибудь пробегал.
  - Картины войны, - прошептал Осипов.
  - Ни за что! - воскликнул Игорь. - Войны не будет! Я не допущу войны!
  - Игорь, - возразил Осипов. - Это не в наших силах.
  - Нет, - буркнул Игорь, и его тон показывал, что он согласен, но не хочет соглашаться.
  К ним подошел Булатов.
  У него был очень расстроенный вид - бледное лицо, расширенные глаза, растрепанные волосы. Игорь молча пожал ему руку.
  - Какой ужас, - произнес Булатов. - И мы не успели.
  Его голос дрожал.
  Игорь понял, что его друзья бились перед начальством, как рыбы об лед, но поскольку материальных доказательств предоставить не смогли, то их никто не послушал.
  А теперь уже слишком поздно.
  На смену шоку приходило состояние опустошения. Трагедия в ресторане "Глобус" нарушила их планы и заставила их собраться на совещание на следующий день. А пока Игорю надо было идти в Братство. Он не старался проявлять какую-то особую активность, он просто присматривался и вел себя как все гумиты. А все гумиты не пропускали собраний Братства - это выглядело бы подозрительно, настроило бы Профессора против тебя, да и вся жизнь гумита проходила в собраниях.
  Поэтому Игорь встряхнулся и пошел в Братство.
  Там все было как всегда. Эта спокойная обыденная обстановка противоречила внутреннему напряжению Игоря. А чего им нервничать - они пока ничего не знали о происшедшем. Никто не знал, кроме очевидцев и тех, кто там побывал. Новости еще не выходили в эфир, ни по телевидению, ни по радио. Эдгар заметил, что Игорь немного не в себе, и попробовал его растормошить, но безуспешно.
  Вскоре на даче появился и Дюмон. Он отдал видеокамеру Плескачу и тут же попросил попить воды. Все на него оглядывались, до того он был странный, растерявшийся.
  - Просто не верь глазам своим, - сказал Эдгар. - Кто бы это мог так Дюмона напугать?
  Игорь в ответ пожал плечами, хотя прекрасно знал, что напугало Дюмона.
  Значит, либо ему вообще не было ничего известно о взрыве, либо он не ожидал столь обширных масштабов действия, и они его потрясли.
  Стоп.
  Раз его послал к ресторану "Глобус" сам Профессор, то Профессор, безусловно, был извещен о взрыве.
  Но при чем здесь видеокамера?
  При выходе Профессора на его помост он соблюдал торжественность, и осанка его была даже величава. Братство же с удивлением взирало не на него, а на Филина с Ригой, которые тащили вслед за ним большой импортный телевизор. Такого номера здесь еще не бывало, члены Братства недоумевали, чем еще Профессор их удивит.
  Филин, разбиравшийся в бытовой технике, остался на помосте, подключать к телевизору видеокамеру, принесенную Дюмоном, а Рига смешался с толпой, ему было на помосте как-то неуютно, особенно рядом с Профессором.
  - Дорогие друзья, - нарочито взволнованным голосом начал Профессор, - несколько дней назад мы отмечали наше новоселье, обживали нашу дачу. В тот день мы видели Регину, и она говорила нам слова Великого Гуми. Точнее, это сам Великий Гуми говорил с нами ее устами.
  От воспоминания Братство замерло, некоторые даже зажмурились.
  - Эти слова, - продолжал Профессор, - предвосхищали, скажем так, не очень хорошие события. Конечно, мы исполним волю Великого Гуми, и все, что свершается на земле, зависит от Великого Гуми, а не от нас. Нам остается только принять эти события как должное и вершить волю Великого Гуми.
  Он помолчал, как будто собираясь с духом.
  - Признаюсь вам, лично я желал бы оттянуть этот миг как можно дольше, потому что с его наступлением меняется все наше существование. Ведь когда исполнятся все знамения, на очереди будет великая битва и уничтожение старого мира. И вот я мечтал, чтобы этот миг не наступал как можно дольше, но этой мечте не суждено было сбыться.
  Он сокрушенно покачал головой.
  Братство выражало ему живейшее сочувствие.
  - Этой ночью я слышал голос Великого Гуми, - произнес Профессор твердо. - Он сказал мне, что время вышло и пора приступать к делу. То есть пора показать миру, куда нужно идти для спасения от гибели, и очистить мир от скверны, от служителей Зла, от последователей Свюка всех мастей, чтобы Великий Гуми с легкой душой мог принять нас в свой Рай. Великий Гуми указал мне место и час первого знамения. Для всего нашего Братства присутствовать при этом было бы очень опасно, поэтому я послал туда разведчика. Увы, слова Великого Гуми полностью подтвердились.
  Филин включил за его спиной телевизор, и он отошел в сторонку, чтобы всем был виден экран.
  Игорь знал, о чем речь, но не мог привязать это к знамениям.
  Дюмон, хоть и потрясенный случившимся, сделал свое дело хорошо. В нем пропадал настоящий оператор - он выбрал место, откуда все просматривалось, и камеру двигал не рывками, а плавно, и не забывал в нужный момент увеличивать или уменьшать, приближать и удалять изображение. Интересно когда и где он научился управляться с такой видеокамерой, очень дорогостоящей вещью, из тех вещей, которые в стране исчисляются единицами.
  От взрыва Братство дружно вздрогнуло и ахнуло в один голос, и это никого не насмешило.
  Эдгар вынужден был присесть на лавочку, вдруг ослабев от страха.
  А Игорь следил за Профессором.
  - Итак, - произнес Профессор, - как вы поняли, произошло, в некотором смысле, землетрясение, и оно разрушило ресторан "Глобус", а глобус - это модель земного шара.
  Игорь похолодел, так как до него стала доходить логика этого человека.
  - Значит, первое знамение все-таки произошло! - воскликнул Профессор. - Осталось еще шесть, и нам предстоит начать величайшую битву на свете! Теперь мы не можем сидеть сложа руки, прохлаждаться. Нам нужно готовить мир к приходу Добра! И нам нужно успеть подготовить мир! На то мы и состоим в Братстве. Мы - воинство Великого Гуми!
  - Да! - выдохнуло Братство.
  Эдгар, заведенный этими речами, вскочил на ноги, он уже был полон энтузиазма.
  - Мы будем внимательны и не пропустим больше ни одного знамения. Начало исполнения знамений поднимает нашу жизнь на качественно новый уровень, ведь именно от нас будет зависеть победа Добра и поражение Зла. Нам предстоит много испытаний, но мы окажемся сильнее! Мы не позволим никому своротить нас с пути ни на сантиметр! Наоборот, это всему миру придется делать выбор между Добром и Злом. И мы будем судить мир вместе с Великим Гуми!
  - Да!
  - Значит, поздравляю вас с началом новой жизни, с отсчетом нового времени, с новыми делами во славу Великого Гуми. В Великом Гуми наша сила!
  - Да!
  - В Великом Гуми наше будущее!
  - Да!
  - Когда Великий Гуми предупредит меня о приближении второго знамения, я обязательно вас оповещу, чтобы вы убедились собственными глазами, а не через видеокамеру, то времена действительно изменились. Надеюсь, в целях безопасности вы не пойдете туда всей оравой, а по несколько человек, и не будете приближаться к месту знамения, а то оно может оказаться столь же разрушительно, как и то, что произошло сегодня, и вы рискуете пострадать.
  Братство было чрезвычайно польщено такой заботой о себе со стороны Профессора, и каждый член Братства улыбался ему с благодарностью.
  И он еще усугубил это состояние патетической фразой:
  - Ведь каждый из вас дорог мне. Я вас очень ценю. Великий Гуми поручил мне ваши души, ваши судьбы, и я отвечаю перед Великим Гуми за каждого из вас.
  Помолчал и добавил негромко:
  - Поэтому, пожалуйста, будьте осторожны.
  Братство разразилось аплодисментами, как в театре.
  Игорь опустил глаза, чтобы не выдать своего презрения. Он видел насквозь все уловки и приемы Профессора, но для остальных членов Братства он был гуру, учитель, ходячая загадка природы, посланец Великого Гуми. Ангел с небес. Эдгар смотрел на него с восторгом, блестящими глазами. Игорь покосился на него и слегка вздохнул.
  Домой они ехали молча, размышляли о первом знамении, но каждый по-разному. Эдгар испытывал радость обновления и жажду деятельности. Игорь боялся за будущее. Нельзя было допустить новых жертв. Поэтому Игоря раздражало посветлевшее лицо Эдгара.
  - Можно подумать, тебя обрадовал этот взрыв.
  - Не взрыв, - ответил Эдгар. - Не взрыв, а знамение.
  - Это одно и то же. Оказывается, ты кровожадный.
  Эдгар с недоумением посмотрел на него:
  - А при чем здесь кровожадность?
  - Погибли люди. Или ты не видел этого?
  - Ну, - протянул Эдгар. - Это же были не члены нашего Братства.
  Но голос у него уже был не такой решительный.
  - Замечательно, - с сарказмом отозвался Игорь. - Значит, если не члены Братства, то пусть гибнут. Так, что ли?
  Эдгар смутился.
  - Ну, что же поделать, ведь кто-то должен был погибнуть. Зато теперь мы начинаем жить активно, приносить пользу миру, защищать дело Добра!
  Игорь возмутился всерьез:
  - Как связано дело Добра с необходимостью гибели людей?
  Эдгар не желал вникать в то, что порочило бы идею Великого Гуми, доказывал свою правоту, Игорь кипятился и не мог высказаться прямо, чтобы не выдать себя, поскольку его мысли были явно отступнические, Эдгар не снес бы такого глумления.
  Так или иначе, поссориться они не успели.
  А на следующий день, утром, Игорь заспешил в Сормовский район, к Осипову домой, услышать новости и обсудить вчерашнее. Кроме Осипова и Булатова, в комнате был и отец Александр, как полноправный представитель их команды по борьбе с Профессором.
  Они уселись вокруг стола в кухоньке. Осипов, как всегда, поставил чайник.
  - Значит, так, - начал Булатов. - Эпицентр взрыва находился в кухне ресторана. Нет никаких сомнений, это было самодельное взрывное устройство. Все было проведено с таким расчетом, что если бы мы не подняли волну, все списали бы на взрыв бытового газа и не начинали расследования.
  - Какой ужас! - в один голос воскликнули Игорь и отец Александр.
  - Даже больше, - продолжал Осипов. - Казалось бы, больше всех в результатах расследования должны быть заинтересованы владельцы ресторана, то есть я имею в виду директора и его заместителей. Но, дорогие мои, как выяснилось, они, напротив, хотели бы замять это дело и спустить его на тормозах.
  За столом воцарилось молчание.
  - Не понимаю, - сказал Игорь. - Как связан взрыв в ресторане с Братством?
  - И при чем тут знамения? - спросил отец Александр.
  Булатов скривился:
  - Приготовьтесь к потоку грязи, друзья. Судя по тому, что мы узнали, второго знамения вы можете ждать еще очень и очень долго. А здесь дело удивительно банальное, и связано оно исключительно с деньгами. Директор, читай владелец ресторана "Глобус", некий Михаил Витальевич, просто-напросто проворовался. Ему сообщили о скором приезде ревизии. Комиссия могла обнаружить такие махинации, которые желал бы скрыть не только Михаил Витальевич. Он поделился своей бедой с Денисом Павловичем Афанасьевым. Представьте себе, это родной брат Профессора, крупная шишка. Для этой троицы, ребята, взрыв - всего лишь небольшая шалость, чтобы скрыть свои делишки и отвлечь внимание от сути. Правда, еще вопрос, кто клал бомбу - Профессор, Денис Павлович или Михаил Витальевич. Но то, что Профессор знал о взрыве - это факт неоспоримый.
  Отец Александр покачал головой.
  - Он не пожалел даже своих лучших поваров, - сказал Булатов. - От них не нашли даже косточек. Они были в тот момент в эпицентре.
  - Доказать это будет очень трудно, - заметил побледневший Игорь.
  - Дело времени, - возразил Осипов. - Поскольку происшествие получило широкую огласку, оно будет доведено до конца.
  - Но ведь вы сами сказали, что слишком многие влиятельные люди не желали бы, чтобы всплыли их махинации, а если дело будет раскручиваться, то они наверняка всплывут, - сказал отец Александр.
  - Это неважно. Мы знаем, что тут заняты наши коллеги, которые не остановятся на полпути и восстановят всю картину происшедшего, невзирая на лица.
  - Да, - подтвердил Булатов. - Насчет этого можете быть спокойны.
  - Слава Богу! - сказал отец Александр.
  Закипела вода в чайнике, и Осипов заварил чай. Но они молчали, не в силах перейти на обыденные темы.
  Расстроенный Игорь даже отодвинул от себя чашку:
  - Теперь я не смогу быть спокойным, ребята. Ведь это было первое знамение.
  Посвящение в ангелы
  Получив такое простое объяснение первого знамения, Осипов, Булатов, Игорь и отец Александр громко объявили себя дураками, раз не додумались до этого сами, а ведь разгадка буквально лежала на поверхности.
  Замусоленный листок бумаги со списком остальных знамений вновь появился у них, теперь уже размноженный, по одному экземпляру на каждого. Но легче им не стало. Они вертели этот список и так и сяк, но не продвигались вперед ни на шаг. Пока что на повестке дня у них было самое насущное, то, что может произойти раньше - второе знамение.
  Они разложили его описание по буковкам, они читали его задом наперед, они водили носами по карте всего города, пытаясь вычислить место. Игорь не впадал в отчаяние и обещал, что обязательно позвонит, когда Профессор оповестит Братство и о месте, и о времени. Ребята ему отвечали, что вряд ли у него будет такая возможность, и к тому же Эдгар, скорее всего, не отойдет от него ни на шаг. Игорь соглашался, но делал при этом недовольную гримасу.
  В описании второго знамения упоминалась гора Арарат, поэтому они однозначно решили, что это намек на Армению. Либо это ресторан кавказской кухни, памятуя о "Глобусе", либо какой-нибудь человек армянского происхождения, либо улица с каким-нибудь армянским названием, либо какой-нибудь неизвестный музей восточной культуры, либо вообще не Армения, а какая-нибудь из горьковских вершин в верхней части города... Фантазия их разыгрывалась не на шутку, но они отметали версии одну за другой как несостоятельные и не могли придумать то-то более правдоподобное.
  Ясно, что это не ресторан - Профессор не станет повторяться, тем паче то это возбудит подозрения.
  Пока ищешь подходящую мишень среди людей, с головой утонешь в море бумаг.
  И улиц с явно армянским названием они на картах не нашли.
  А остальные предположения просто не выдерживали критики.
  Игорь был очень собой недоволен. Его не утешала мысль о том, что его дело - не анализ, а наблюдение, и именно для этого его отпустили в Братство, а анализировать и делать выводы должны Осипов с Булатовым. Игорь считал, что, если он находится в Братстве, то обязан заранее предугадывать его действия, на уровне инстинкта догадываться, иначе он плохо вошел в роль и не проникся смыслом Братства, его "роевым сознанием".
  Макс Булатов предостерегал его от излишнего "вживления" в роль, чтобы не перейти границ, и призывал продолжать использовать в деле не интуицию и инстинкты, а разум.
  А что касается знамений, то, по его мнению, в них должна быть некая логика, как в любом ребусе. Игорь отрицал это, говоря, что это не ребус, ведь Профессор не в курсе, что по его следу идут охотники, и составлял свои знамения не для того, чтобы их кто-то разгадывал, а просто вселился от души. Поэтому искать в них логику ребуса бесполезно. Это - всего лишь завуалированные события, намеченные им на будущее и предназначенные только и исключительно для Братства гумитов, и ни для кого больше.
  Булатов признавал вероятность этого, но поиски прекращать не собирался, так как это означало бы позорное бездействие, слабость и недееспособность.
  - Может быть, меня осенит, - говорил он.
  - Ну, жди, - с сомнением отвечал Осипов.
  - Для Профессора это всего лишь игра, - качал головой Игорь. - Причем не с нами, а с собственным Братством. Это разные вещи, совсем другое распределение ролей.
  - Да понимаю я! - восклицал Булатов. - Всё я понимаю прекрасно! И все-таки буду искать!
  - С ума сойдешь искать.
  - А ну и пусть.
  Осипов проявлял свою деятельность в том, что сотрудничал с группой следователей по делу взрыва в ресторане "Глобус" и обсасывал все факты, имеющиеся в наличии, до мельчайших деталей, с целью привлечь Профессора к уголовной ответственности прямо сейчас, не дожидаясь, пока он устроит еще одно знамение, или убьет какого-нибудь мальчика, показавшегося ему изменником, или вычислит Игоря Белояр, это будет совсем кошмар. Потерять Игоря в этой заварушке нельзя. Все были слишком привязаны к нему, чтобы терять.
  Как сделать так, чтобы он не пострадал?
  После взрыва в ресторане "Глобус" и возбуждения уголовного дела правоохранительные чины вызвали к себе на серьезный разговор, как ни странно, не Осипова или Булатова, а Игоря. Он слегка воспрял духом - если удастся убедить твердолобых руководителей операции, то есть шанс в дальнейшем избежать жертв и даже ликвидировать знамения в зародыше. Но этот разговор его разочаровал. МВД интересовалось лишь уже происшедшим знамением, да и то потому, что в нем оказались задействованы Михаил Витальевич и прочие знаменитости. А если бы взрыв затронул простой народ, его по-прежнему не принимали бы во внимание.
  Верхушка власти грызлась между собой. Военные и штатские чины выдирали друг у друга тепленькие места. Взрыв ресторана "Глобус" позволял одной клике расправится с другой кликой под благовидным предлогом борьбы с организованной преступностью и в очередной раз перераспределить собственность.
  Игорь смотрел в их сытые лица с болью и сомневался, стоит ли идти в эти структуры, когда они так относятся к делу. Сначала он горячился, доказывал, приводил массу доводов, но все это, как волна об утес, разбилось об их снисходительные усмешки - он им не был нужен, и Профессор был им безразличен, и на Братство им было наплевать, а при вопросах о взрыве в ресторане "Глобус" они умели делать поразительно скорбные лица и выражать поистине трагедию Ниобы. Игорь устал тратить на них усилия и стал, в конце концов, ограничиваться односложными ответами на задаваемые вопросы, чего, по-видимому, от него и ждали с самого начала.
  Только один из них прислушивался к словам Игоря - непосредственный руководитель их операции, человек по фамилии Разумов - хорошая фамилия, Игорь ей даже чуть-чуть завидовал. Этот человек присутствовал в кабинете, но в разговор вовсе не вступал, а в коридоре догнал Игоря и попросил подождать его в другом кабинете. Игорь хотел было возмутиться, он передумал. Вздохнул и вошел в кабинет Разумова.
  Тот освободился от своих коллег почти сразу же, Игорь не успел даже как следует осмотреться. Здесь обстановка была совсем другая, и Разумов сразу приступил к делу, без долгих предисловий.
  - Так какие же у вас соображения насчет этих знамений? - спросил он.
  - Соображений много, - хмуро ответил Игорь. - Но среди них - ни одного дельного.
  - Почему?
  - Ничего не приходит в голову. Это может быть что угодно.
  - Плохо.
  - Мы стараемся.
  - Я знаю.
  Разумов немного помолчал, вглядываясь в Игоря. Потом вдруг посоветовал:
  - Не переживай так сильно из-за моих коллег. Ведь делом заняты не они, а настоящие специалисты, которые доведут его до конца. Я имею в виду тебя и твоих друзей.
  Игорь пропустил мимо ушей, что его назвали специалистом, и сгоряча выпалил:
  - Я не переживал бы, если бы не от них напрямую зависела безопасность людей! Ведь вчерашней трагедии, я уверен, можно было бы избежать, если бы к нам прислушались и вовремя приняли меры! И в дальнейшем они будут вот так вот умывать руки, а мы с Осиповым и Максом - за всё отвечать!
  - Боюсь, что так, Игорь. Но поскольку изменить ситуацию невозможно, нам лучше не накручивать себя, а выполнять свой долг. Потому что именно ты и твои друзья можете сделать мир лучше. А когда мир станет лучше, может быть, и начальство изменится.
  - Хотелось бы.
  Неожиданно Разумов спросил:
  - Как себя чувствует твоя мама?
  Игорь вздрогнул:
  - Нормально.
  - Я слышал, ты круто с ней обошелся и объяснил это ее же безопасностью.
  - Это не обсуждается, - нахмурился Игорь.
  Разумов посмотрел на него повнимательнее и усмехнулся:
  - Ладно, бука. К тебе не подступишься. Твои друзья не говорили тебе ни разу, что излишняя принципиальность, бывает, вредит?
  - Я это и без них знаю.
  - Не забывай информировать обо всем происходящем в Братстве, даже о таких мелочах, которые на первый взгляд кажутся сущей ерундой. Иногда именно они решают победу или поражение.
  - Да.
  - А я все-таки попробую поговорить с моими коллегами (он кивнул головой в сторону, откуда они оба в этот кабинет пришли) насчет доверия. Хотя за результат не ручаюсь. Уж очень они тяжелы на подъем.
  - До свидания.
  - До свидания, дружок.
  Разговор с Разумовым несколько снизил напряжение, в котором пребывал Игорь с утра. Хорошо, что хоть один из их начальников воспринимает ситуацию правильно. А то бы она казалась совсем безнадежной, эта борьба с Профессором и с Братством.
  Один в поле не воин.
  А может быть, и воин, да не в таком поле.
  В Братстве Игоря ждал приятный сюрприз: его первого подготовят к посвящению. Он отличился больше всех! Такой слух возник в Братстве, но Игорь отмахивался от этих намеков, пока не получил официального подтверждения - от самого Профессора. А Профессора еще не было, зато был Эдгар, который выражал за друга радость. Он всегда за него радовался и гордился им как своим творением - ведь это он привел Игоря в Братство!
  А Игорь, как всегда, был невозмутим, тогда как Эдгар требовал от него волнения, трепета и прочих изъявлений чувств, на которые Игорь не соглашался.
  - Чурбан! - снова обозвал его Эдгар.- Я бы на твоем месте, наверное, на стенки бросался. Или лежал бы на полу без движения, от счастья. И не мог бы даже слова сказать. А ты... ты... Ну даже не вздрогнул, не улыбнулся, не покраснел, не побледнел.
  - Ну и что?
  - Что значит "что"? Ты радоваться умеешь?
  - Не знаю, отстань.
  - Ты ужасный зануда.
  - А ты тогда кто?
  Эдгар задумался и не смог ответить, и вот от этого Игорь засмеялся.
  - Все-таки ты молодец, Эдька. И это-то мне в тебе больше всего нравится. И поэтому мы с тобой дружим с первого класса. И насколько я помню, никогда не ссорились.
  Эдгар улыбнулся:
  - Я тоже много об этом думал. Мы не ссорились ни разу. А ведь мы очень разные, по разному смотрим на мир, у нас разные характеры... Может быть, в этом и есть смысл дружбы?
  - Может быть, - бросил Игорь, отвлекаясь от разговора. Он заметил фигуру Профессора, мелькнувшую в проходе. Эдгар тоже его заметил и толкнул Игоря локтем.
  - Ну, пляши. Сейчас тебя объявят кандидатом, и начнется...
  Он не успел договорить, потому что Братство ввалилось в общую комнату толпами, и с ними были и Плескач с его командой. Это как-то сразу создало ажиотаж, взбудоражило атмосферу. Игорь мобилизовал все силы, чтобы противостоять Братству. Эдгар ободряюще пожал Игорю руку. Но вновь увидел его равнодушное выражение лица и сердито фыркнул.
  Профессор вышел на помост с соответствующим случаю видом торжественности и благожелательного покровительства. Братство его поприветствовало, как всегда, с верой в него и надеждой на лучшее. Профессор окинул свои владения взглядом.
  С этой паствой он мог делать все, что ему заблагорассудится. Казнить либо миловать.
  Сегодня он их миловал.
  - Для Великого Гуми и для нас, его служителей, начинается счастливая эпоха. Всё будет нам благоприятствовать. Это нужно отметить очередной вехой в жизни нашего Братства. То есть мы с сегодняшнего дня будем производить пополнение. Те, кто приходит сюда уже давно, знают, что это обычно у нас длится два месяца - два лунных месяца. Активистами у нас становятся по одному человеку, по очереди.
  "Вот как, - прищурившись, подумал Игорь. - Открывается сезон повышений".
  Если принимать в активисты всем скопом, должно быть, нарушится впечатление. Не так напугает. Все-таки в одиночку чувствуешь себя не так уверенно, как в группе.
  Ну, в одиночку так в одиночку.
  Какая разница, в конце концов.
  - Обычно у нас составляется некий негласный рейтинг тех, кто претендует на повышение. И активистами они становятся в порядке убывания, умаления заслуг перед Великим Гуми и перед нашим Братством. Хотя, конечно же, любую заслугу, даже самую маленькую и незначительную, Великий гуми оценит и не оставит без награды.
  "Дух нездоровой конкуренции, - думал Игорь. - Как они еще не съели друг друга в погоне за повышением?"
  - Со времени прошлого повышения прошел ровно год. За этот год произошло много событий у нас в Братстве. Не буду их сейчас перечислять, вы и сами их хорошо помните. Но наиболее заметным среди них стало, как вы, скорее всего, согласитесь, разоблачение и поимка изменника.
  "Он с тех пор ни разу не назвал его по имени, - думал Игорь. - Он не Валера Бабин как личность. Он - изменник. Проклятие, как быстро он перестал быть Валерой Бабиным. Кстати, почему он об этом завел речь? Неужели в его рейтинге я действительно первый?"
  - Мы все участвовали в этом, - продолжал Профессор. - Но лишь один из нас смог поймать изменника.
  "О нет".
  - Игорь Белояр, выйди вперед.
  Он едва удержался от гримасы. Эдгар еще раз пожал ему руку и подтолкнул в спину. Игорь поколебался чуть-чуть и вышел вперед.
  Профессор смотрел на него своим немигающим взглядом и не видел никаких эмоций в поведении мальчика. Это было тоже своего рода испытание для Игоря - то, что его так выделяли среди других членов Братства, и то, что сам Профессор, такой грозный и строгий, так хвалил его при всех. Мальчик не только не гордился, но и выказывал полнейшее равнодушие к такой чести. Очень, очень странно. Никогда с подобным характером не сталкивался.
  - Ты понимаешь, что тебе оказана великая честь? - на всякий случай спросил он.
  - Да.
  Другого ответа он не получил бы.
  - А почему не радуешься, не гордишься этой честью?
  - Я жду, когда можно будет действовать во славу Великого Гуми, - спокойно ответил Игорь. - А без этого радоваться или гордиться не имеет смысла.
  Профессор снова пригляделся к нему. Теперь все понятно. Этот медвежонок - фанатик идеи, исполнитель приказов, безгласный работник, не склонный к умствованию и вдобавок с замедленной реакцией. Безобидный тип, если настроить его в нужном направлении. Может быть слепо преданным и при покушении на кумира способен пересилить даже Плескача. Весьма ценный тип. Следует воспитать его верным псом, а Игорь Белояр когда-нибудь таким и станет.
  Правда, это дело долгое и хлопотное. Затянется на пару лет.
  А пока можно проверять его Братством.
  - Хороший ответ, - сдержанно одобрил Профессор.
  "Рады стараться, ваше превосходительство", - мысленно съязвил Игорь.
  - Надеюсь, ты будешь всегда достоин звания служителя Великого Гуми, не посрамишь нашего Братства. Это непросто, предупреждаю сразу.
  Мальчик слушал, не отводя глаз ни на секунду. Сущий медвежонок.
  - Теперь ты - кандидат. Кандидат на посвящение. Это означает начало испытания, не похожего на то, когда тебя принимали в Братство и давали звание слушателя. Это испытание - более высокого уровня. Пройти его намного сложнее, но я уверен, ты справишься.
  "Интересно, что бывает с теми, кто не прошел это испытание, - думал Игорь. - Выкинуть их из Братства на этом этапе чревато изменой и потому очень опасно. Не могут же они убивать столько народу в год, это же не клуб убийц... Хотя кто их знает..."
  Профессор будто прочитал его мысли.
  - Сложные испытания перед очередным повышением поставлены не просто так. Кандидат должен проявить силу воли, доказать серьезность своих намерений и желание послужить Великому Гуми. Кроме того, кандидат должен осознать новую ответственность и новые обязательства, которые на него возлагаются и будут требовать от него полной концентрации и самоотдачи. Испытание всё это показывает, как на ладони.
  "Правильное обоснование, - мысленно похвалил Игорь. - Я бы до такого не додумался. Он дает эти объяснения каждый год? Или только сейчас, в виде исключения?"
  - Случается, что кандидаты не выдерживают испытания. Тогда они навсегда лишаются возможности когда-либо получить повышение. К счастью, таких бывает очень мало. В основном все проходят испытание от начала до конца и становятся активистами. А те, кто не выдержал, остаются слушателями. Правда, может случиться, что какой-нибудь особенный подвиг склонит мнение Великого Гуми в его сторону. Тогда человеку предоставляется еще один шанс пройти испытание и исправиться.
  "Он наверняка выбирает для повышения таких кандидатов, которые способны выдержать испытание. Бедный Эдик, он-то никогда не станет активистом. Слишком опасно для его здоровья и жизни".
  - Проваливаются на испытании чаще всего неопытные, но излишне рьяные слушатели, которые склонны переоценивать свои возможности. Было бы гораздо лучше, если бы они еще немного подождали, окрепли, набрались сил, а не рвались поскорее повыше, не будучи по-настоящему полезными Великому Гуми. Великому умми нужны сильные служители, способные пройти испытание - испытание показывает вашу дееспособность.
  "Так я и думал".
  - Ты уверен, что выдержишь испытание?
  - Да, - ответил Игорь.
  - Я обязан спросить тебя об этом, а ты должен трезво оценить, можешь ли ты выдержать испытание. Последствия твоего решения непредсказуемы.
  - Я выдержу испытание, - по-прежнему спокойно сказал Игорь.
  Профессор помолчал, сверля мальчика взглядом, и, наконец, вынес вердикт:
  - Хорошо. Тогда слушай условия. С этой секунды ты объявлен кандидатом на посвящение. С этой секунды и до самого момента посвящения ты не имеешь права говорить - ни единого слова. Пока не пройдет посвящение, мир не должен слышать твоего голоса.
  "А как вы будете это проверять и контролировать?"
  - С этой секунды на твою душу ополчаются все силы зла, чтобы заставить ее свернуть с пути, сделать ее слабой и уязвимой и либо уничтожить, либо присвоить ее себе, служить Злу. Дабы избежать этого, кандидат ровно трое суток проводит в полной изоляции от внешнего мира и очищается от внешней и внутренней скверны путем голодания.
  "Отлично. Поговеем".
  - Все это время Великий Гуми следит за кандидатом, не упуская ничего, ни малейшего движения, ни малейшей мысли. Если он считает тебя достойным, он может даже явиться тебе, сказать тебе что-нибудь, очень для тебя важное и судьбоносное. Но так бывает не часто.
  "Охотно верю".
  - А некоторые не боятся и сами пробуют обратиться к Великому Гуми - мысленно, поскольку запрещено подавать голос до момента посвящения. Что же, смелость тое похвальна, так что дерзай, если решишься что-либо сказать Великому Гуми.
  "Великого Гуми нет".
  Игорь молчал и даже не кивал головой. Зато Профессор, видя его упорство, с одобрением склонил голову и тут же повернулся к Дюмону и Риге и сделал жест. Те молча, не задавая никаких вопросов, так как много раз были задействованы в этих церемониях, подошли к Игорю и встали у него по бокам, как конвоиры-эсэсовцы. Игорь покосился на них и вновь поднял взгляд на Профессора.
  - В нашем старом подвале для кандидатов имелась специальная комната, - сказал Профессор. - Точно такую же комнату мы устроили и тут, на даче. А теперь, кандидат на посвящение Игорь Белояр, желаю тебе с успехом пройти испытание и стать активистом, то есть перейти на более высокий уровень жизни в нашем Братстве.
  Игорь не успел и глазом моргнуть, как Дюмон и Рига подхватили его под руки и повели в отведенную кандидатам комнату. Повели очень быстро, с целью сбить его ориентацию в пространстве, запутать в лабиринте дачи и тем самым не дать ему возможность потом с уверенностью найти эту комнату. Это, в общем-то, не опасно, но все равно незачем. Пусть эта комната остается для всех таинственным и священным уголком.
  В ритме этих шагов полумрак коридоров и закоулков так и мелькал у Игоря перед глазами.
  Комната для кандидатов на посвящение была размером с тюремную камеру-одиночку, и устроена была примерно по такому же принципу. Там не было окон, но зато под потолком висела лампочка, которую можно было включать и выключать по своему желанию. В одном углу стояла жесткая кушетка, обитая клеенкой. В другом углу Игорь нашел ведро с водой и стоявшую рядом железную кружку. Вода была свежая, но за три дня сказать о ней то же самое вряд ли придется.
  На входе у Игоря были отобраны наручные часы и записная книжка с ручкой. В записной книжке, даже если ее будут шерстить, каратели не найдут ничего, кроме графика собраний Братства и некоторых мыслей, выписанных из листовок. Игорь не удивлялся этим мнимым мерам предосторожности. Все это было направлено, по его мнению, на одно: деморализовать бедного кандидата, довести его до болезненного бреда и галлюцинаций, и в таком состоянии шокировать его наверняка жуткой церемонией посвящения, которая окончательно подавит волю кандидата-активиста, напугает его до полусмерти и заставит молчать в тряпочку, интригуя этим молчанием глупеньких зеленых слушателей.
  Игорь это понимал и был готов к этому.
  В таких условиях, кстати, молчать на испытании будет вовсе не трудно, но нельзя исключать и возможность провокаций, а комната для кандидата, можно не сомневаться, напичкана подслушивающими устройствами, и даже подглядывающими устройствами тоже, если у Профессора есть на это деньги.
  А денег у него, конечно же, много.
  Более опытный Дюмон был невозмутим, а вот Рига выражал удивление при виде того, что Игорь не боялся испытания, даже не побледнел, даже не вздрогнул.
  Уж не хочет ли он, как и они, стать карателем?
  Игорь смерил глазами каждого из них и без колебаний вошел в каморку. Дверь за ним захлопнулась, снаружи загремел толстый металлический засов и тяжелый висячий замок. Игорь постоял на месте, потом вздохнул и включил свет, попробовал воду из ведра. Потом выключил свет, лег на кушетку и задумался.
  В тот момент его больше всего беспокоила его мама.
  Исчезнуть без предупреждения на трое суток - это не шутки. Даже больше, чем на трое суток, если учесть еще и ритуал посвящения, он не сразу сможет показаться дома и этим дать понять, что он жив и здоров. В данной ситуации Эдгар мог бы без проблем устроить такой номер, и его родители проглотили бы это, лишь бы это пошло сыночку на пользу.
  С Ниной Белояр такой номер не пройдет. Она поднимет на ноги всю милицию города и области, она пешком обойдет все больницы, морги и камеры предварительного заключения, она обзвонит всех, у кого дома есть телефон, и, насколько он знает маму, она найдет-таки это ужасное Братство и поставит себя под неминуемый удар.
  Виктор Егорович Тимофеев мог угрожать Профессору безбоязненно, потому что в силу своего общественного положения был недосягаем для Профессора. И все же он, такой влиятельный и могучий, позволял Профессору собой командовать, ради Эдгара. А вот Нина Белояр не задумываясь бросила бы вызов Профессору, выложила бы в лицо всю правду о нем, хотя у нее нет и частички той защиты, которой обладает Тимофеев, и попытка Профессора шантажировать ее Игорем вызвала бы на ее лице лишь презрительную усмешку. В гробу она видала таких шантажистов.
  И Профессор уничтожит ее одной рукой.
  Никакой защиты, кроме ее неведения, у нее не было. И Игорь постарается, чтобы она и дальше ни о чем не догадывалась.
  Ну, ничего. Главное, Эдгар - сообразительный парень, и он тоже хорошо знает, на что способна Нина Белояр, поэтому сочинит что-нибудь правдоподобное и совсем не страшное. Она будет беспокоиться и ждать звонка, но такой кипучей энергии не проявит.
  А там уже и сам Игорь вернется, и вопросы отпадут сами собой.
  Скорее бы уже окончательно разделаться с Профессором и вернуться домой по-настоящему, а не так, как сейчас. Игорь встал на ноги и прошелся несколько раз по периметру комнаты. Постоял возле двери.
  Плохо, что нельзя предупредить Осипова с Булатовым. Они тоже могут быть встревожены его внезапным исчезновением, и это может привести к печальным последствиям. То есть они возьмут операцию в свои руки, направят ее в русло силового решения конфликта и разрушат Братство, но с большим количеством жертв и неприятностей.
  Игорь вздохнул.
  "Надеюсь, за три дня у них не возникнет необходимость срочно встретиться и что-то обсудить! Надеюсь, они не спохватятся за эти три дня!"
  Эдик, ради Бога, сочини историю попроще, так в нее будет легче поверить.
  В конце концов, Эдька, это все из-за тебя. Из-за того, что ты позволил себя охмурить этим проходимцам - Профессору, Плескачу. Вот ведь незадача - он действительно верит в Великого Гуми, он честно готов ему служить, он на самом деле обрел здесь вроде бы смысл жизни. Квази-смысл жизни, обман, наживку для таких вот идеалистически настроенных рыбёшек.
  По сути, Эдгар остался самим собой, его душевные качества не изменились, Только идет он теперь совсем не в ту сторону, куда нужно.
  И пока он, бедняга, находится в пределах живого и развивающегося Братства, развернуть его обратно будет невозможно. Потому что он верит в Братство до глубины души.
  Ладно, как-нибудь справимся.
  Игорь попил еще воды и снова лег. Говенье предстоит долгое, бессмысленное и бездеятельное. Самый лучший выход в такой ситуации - спать. Для тела и души в этом нет, конечно, ничего хорошего, зато мозгам полезно. Отдохнут и будут во всеоружии к моменту посвящения.
  Главное, чтобы его не хватились в эти три дня.
  А вот силы лучше не тратить - пригодятся на посвящении.
  Интересно, заставят ли его произносить какую-нибудь новую клятву, или хватит с него уже произнесенной при вступлении в Братство? Жаль, что Осипов пока не узнает таких живописных подробностей. Тоже бы над этим немало посмеялся. И надо будет спросить у отца Александра, священники и монахи подвергаются ли подобным испытаниям в наши дни. По мнению Игоря, это было глупо, сейчас нельзя воспринимать эти игры с посвящениями всерьез. Все-таки живем в конце двадцатого века.
  Или отец Александр промолчит, ласково улыбнувшись или строго нахмурившись, так как священникам, возможно, также запрещено распространяться насчет посвящений и испытаний.
  Он где-то читал, что знания делятся на сакральные, то есть предназначенные только для избранных, и профанические, то есть общедоступные. Так вот, сведения о посвящениях и испытаниях, наверное, относятся к сакральному знанию, иначе Профессор так не заботился бы об их сохранности и таинственности.
  Просто хотелось бы знать, в православной церкви практикуется ли подобная гумитской система запугивания. Хотя для Игоря это вопрос не принципиальный.
  Больше всего неудобств в течение говенья ему доставляло отсутствие часов. Поначалу он еще понимал приблизительно, какой срок прошел с момента заточения, но после первой же дремоты он вовсе потерял ориентацию во времени. К такому состоянию Игорь не привык - чувствуешь себя подвешенным между небом и землей, между прошлым и будущим, Игорь как будто остановился во времени и пространстве, такое бывает иногда во сне. Игорю было неуютно, но он занимал себя либо мечтами о будущем, либо размышлениями о предстоящих действиях, либо произвольным течением мысли.
  Часто он вставал с кушетки, прохаживался по периметру комнаты и делал гимнастические упражнения, чтобы размяться. Для неподготовленного к такому переплету человека испытание и правда было жестоким. Игорю же оно казалось скучным и утомительным.
  Жаль, что не было ни одной провокации, они бы его развлекли. "Не додумались до этого, что ли? Или так ценят меня, что не хотят провалить мое испытание?" Сам он, конечно же, на месте Профессора устраивал бы для кандидатов такие каверзы. А еще он изображал бы голос Великого умми откуда-нибудь из-за потолка: не расслабляйся, несчастный, я все вижу, я все знаю! Откроешь рот - испепелю молнией! Изменники мне не нужны!
  Впрочем, изменники никому не нужны. Даже зачастую самим себе.
  Молчание и одиночество Игорь переносил достаточно легко. Еще легче было переносить голодание - таких вещей боятся только слабаки, особенно такой короткой голодовкой вряд ли можно испугать.
  К концу испытательного срока Игорь устал ждать, пока за ним придут и поведут на посвящение. Дремота усилилась, но ненадолго. При мысли, что с вялым сонным парнем Профессор сделает что хочет, как с мягким пластилином, напрочь исчезло всякое желание спать. Игорь лежал на кушетке лицом вверх и прислушивался - не идут ли за ним. Но звукоизоляцию Профессор устроил на даче наилучшего качества, поэтому Игорь ничего не услышал.
  За ним пришли ровно через трое суток, минута в минуту, это были снова Дюмон и Рига. Когда снаружи загремел снимаемый висячий замок, Игорь вздрогнул и резко сел на кушетке. Ему внезапно стало нехорошо - от голода и малоподвижности этих дней его мутило, слегка кружилась голова. На свету было видно, что он и внешне выглядел хуже обычного, желтый, растрепанный, с темными кругами вокруг глаз и бледными губами.
  Дюмон и Рига подхватили Игоря под руки и повели по каким-то коридорам, только теперь он двигался заметно медленнее, а вели его гораздо быстрее, чем в прошлый раз, так что это было даже смешно и для Игоря унизительно - получалось, что его тащили волоком, и тем не менее он не имел права говорить.
  Его приволокли к еще какой-то комнатке, подняли повыше, перенесли через порог и на середине комнаты выпустили. От неожиданности Игорь упал на четвереньки, но тут же начал подниматься, что было непростой задачей для истощенного тела.
  Позади него стояли Дюмон и Рига. Перед ним - сам Профессор. В голове - ни одной мысли, он понимал лишь, что его испытание, наконец-то, завершилось, а все остальное неважно. Он появится дома, и мама перестанет за него переживать.
  - Как ты себя чувствуешь? - спросил Профессор.
  Игорь показал поднятый вверх большой палец: отлично!
  Вот и начались провокации.
  Профессор едва заметно улыбнулся, в своей обычной манере, уголками губ.
  - Теперь ты можешь говорить, началось посвящение, - позволил он. - Ты не слишком ослаб? Выдержишь церемонию, не упадешь в обморок?
  Игорь обнаружил, что голос его не слушается пока, и отрицательно покачал головой.
  - Хорошо, - сказал Профессор. - Ты держишься молодцом. Это признак силы, и я уверен, Великий Гуми будет тобой доволен. Посвящение уже началось, но это как бы продолжение испытаний. Ты готов к этому?
  Игорь кивнул.
  - Будет сложно, - предупредил Профессор.
  Игорь пожал плечами.
  - Хорошо, - снова сказал Профессор и сделал охранникам жест.
  Дюмон извлек откуда-то черное одеяние, почти как у самого Профессора, и повесил на сгиб локтя. Профессор стал очень серьезным и недоступным.
  - Сегодня ты будешь посвящен в активисты, - продолжал он. - Это означает более высокую ступень служения Великому Гуми и более высокое положение в нашем Братстве. Новые права и новые обязанности. От тебя потребуется не только сила, но и - самое главное - послушание. Послушание старшим в Братстве и обязательное, беспрекословное подчинение гуру.
  Игорь хотел улыбнуться, но вместо этого сощурил глаза.
  Очень правильное для Профессора условие.
  Это будет посвящение в рабы.
  Профессор по-прежнему приглядывался к кандидату.
  - Ты должен иметь в виду, - сказал он холодно, - что для тебя с сегодняшнего дня будет существовать лишь один закон: закон Великого Гуми и приказ учителя. Иногда тебе может казаться при этом, то ты нарушаешь какие-то общепринятые правила и законы общества. Не думай об этом. Пусть тебя это не тревожит. Это общество и его законы уже давно отжили свой век и скоро будут отменены, отменены законом и порядками Великого Гуми.
  Игорь лениво поднял на него глаза.
  - Но скоро ты привыкнешь выполнять приказы учителя без сомнений и без лишних рассуждений. Это для твоей же пользы. Ты будешь руководствоваться в жизни только волей Великого Гуми и своего учителя.
  Он сделал паузу.
  - Невыполнение приказа будет расцениваться как измена.
  Игорь молчал и не шевелился.
  - Ты видел, как Великий Гуми карает изменников.
  Игорь кивнул.
  - Но если ты будешь выполнять все и ничем не провинишься, то Великий Гуми примет тебя в число избранных. Все гумиты стремятся к этому.
  Игорь был утомлен, и ему было уже действительно все равно. Скорее бы заканчивался этот детский спектакль, не то с ним случится истерика. Игорь хотел домой.
  - Слушателей мы принимаем в Братство в любое время года. Ты был принят зимой, поэтому посвящение происходило в помещении. А обычно мы проводим церемонию посвящения... в особом месте. В таком месте, где сходятся и перекрещиваются сразу несколько измерений. В таком месте, где человек не смеет солгать даже в мыслях. Там чувствуется присутствие Великого Гуми. Это идеальное место для посвящения.
  Игорь смотрел на него с возраставшим отупением.
  "Проклятие, он меня сейчас загипнотизирует, так я раскис".
  - Это место находится недалеко отсюда. Ты пойдешь туда с охраной, чтобы силы Зла не имели возможности совершить покушение на твою душу.
  Игорь повел плечом.
  Профессор закончил свою вступительную речь:
  - Теперь уже ничего не изменишь. Отказ от посвящения будет расцениваться как предательство.
  Игорь сжал губы.
  Профессор еще раз одобрительно кивнул головой и вышел из комнаты. Игорь провел ладонями по лицу, взлохматил волосы, протер опухшие красные глаза. Дюмон положил руку ему на плечо и многозначительно мотнул головой на дверь. Игорь, не возражая, пошел туда.
  Дюмон и Рига вышагивали у него по бокам, вызывая у него навязчивое впечатление конвоиров концлагеря. Удачное наименование - каратели. Тот, кто его придумал, не ошибся.
  Подлинное равнодушие Игоря ничем не отличалось от его же притворного равнодушия. Поведение его не менялось, не менялось и его отношение к Братству и к делу Великого Гуми. Поэтому он почти не глядел по сторонам. Выйдя на улицу, он с нескрываемым наслаждением вдохнул свежий воздух, от которого у него сразу прибавилось сил и повысилось настроение. И он бодро шел туда, куда его направляли Дюмон и Рига.
  Была теплая и очень темная ночь, безлунная. И идти на самом деле было достаточно далеко для пешего хода и после трехдневной голодовки.
  В результате они оказались на кладбище, в той его части, где были старые могилы, окруженные неухоженными кустарниками и одичавшими деревьями. Усталый Игорь этому не удивился и вовсе не испугался. Бояться кладбища ночью имеет смысл, когда ты находишься там один, такие места привлекают бродяг и прочих извращенцев и асоциальных личностей и поэтому небезопасны. Но с Игорем были Дюмон и Рига, и там их ожидали еще и Профессор и Плескач, а уж они-то бы не допустили бы никаких эксцессов. Так то бояться было абсолютно нечего.
  Между четырьмя могилами была небольшая, правильной формы полянка, в центре которой Профессор и Плескач, пришедшие туда раньше, чем Игорь, Дюмон и Рига, развели костерок. В его оранжевом свете Игорь увидел непременные атрибуты подобного действа - человеческий череп, весьма похожий на настоящий, и кинжал, Игорю уже знакомый. Он клялся этим кинжалом и своей кровью при посвящении в слушатели.
  Дюмон тем времеем помог ему надеть прямо поверх рубашки черный балахон. Игорь оправил его и высунул из широченных длинных рукавов кисти рук. Да и сам балахон был такой обширный, что в его складках можно было спрятать любую вещь, следовательно, он был очень удобен для использования Профессором и другими гуру. С помощью такого балахона гораздо легче творить чудеса.
  Дюмон подтолкнул Игоря в плечо. Тот сделал шаг к костру, глубоко вздохнул и посмотрел в лицо Профессору. Тот соблюдал святость момента. Свет от костра, горячий и трепещущий, создавал ощущение замкнутости пространства. Могилы вокруг и мертвая тишина должны были вызывать у кандидатов страх, но у Игоря не вызывали.
  Именно это можно было предполагать.
  Весь антураж Братства строился на этом.
  И вообще, это Братство было вещью достаточно предсказуемой, его реакцию легко угадать, им очень легко управлять. Тем казалось Игорю, что на удочку Профессора попались даже умные и начитанные люди и не могли (или не хотели?) его раскусить, хотя сделать это было просто.
  Почему же, в конце концов, они позволяли Профессору собой манипулировать?
  - Еще раз предупреждаю тебя об ответственности, - сказал Профессор. - За предательство Великий Гуми всех без исключения карает ужасной смертью. Ты помнишь ту ночь, когда тебе удалось отличиться?
  - Да, - ответил Игорь.
  Ура! На свежем воздухе к нему вернулась способность говорить.
  - Ты в нашем Братстве появился не так давно, - продолжал Профессор. - И все же Великий Гуми почувствовал твое особое призвание и предоставил тебе возможность отличиться. Ты этой возможностью с успехом воспользовался, и вот теперь готов подняться на ступеньку выше. Я бы сказал, на ступеньку ближе к Великому Гуми.
  Игорь смотрел на него не мигая.
  Неужели и вправду можно воспитать в себе эту завораживающую внутреннюю силу, или она дается человеку от природы? А если это внутренняя сила и если она дается от природы, то как так получается, что человек вполне может использовать ее в дурных целях? Например, чтобы причинить вред другому человеку. Убить его, как Профессор убил Валеру Бабина. Довести его до самоубийства, как бедного Сеню Шевченко. Не стыдясь прикрываться им, живым щитом, как Эдиком Тимофеевым. Выкачивать из них деньги, считать их дойными коровами, инструментами в своей деятельности, тварями безгласными и безмозглыми.
  Ох Господи, ну почему он может использовать свою внутреннюю силу во зло.
  И почему, если у него были задатки зла, он все-таки получил эту силу.
  Впрочем, Макс Булатов не признает существование гипноза и прочих паранормальных явлений.
  - В ту ночь Великий Гуми наглядно продемонстрировал, как он намерен поступать с предателями. Надеюсь, мне никогда не придется сказать этого о тебе, Игорь Белояр.
  Игорь снова поправил рукава, которые сползали до самых пальцев.
  - Подойди ближе.
  Игорь подошел к костру и очутился нос к носу с черепом, покоившимся в руках Профессора.
  - Человеческий череп символизирует победу над страхом смерти, - сказал Профессор.
  Игорь кивнул, соглашаясь. Череп был очень похож на настоящий, либо этот эффект создавался неверным светом от костра.
  - Ты должен победить в себе страх смерти, - приказал Профессор. - Смерти как таковой не существует, есть лишь переход души из одного измерения в другое и полное уничтожение Великим Гуми телесной и духовной субстанции его врагов.
  Игорь снова кивнул.
  - Клади левую руку на череп.
  Игорь слегка приподнял брови, но вовремя удержался от откровенного выражения скепсиса и положил руку на череп, который был прохладный и гладкий.
  Нет, скорее всего, муляж. Вряд ли настоящая кость настолько гладкая.
  Но даже если настоящий, что с того? В голову вдруг забежала непрошенная мысль: "Бедный Йорик!", вовсе неуместная в этой обстановке, и он чуть не прыснул.
  Кинжал Профессора в свете костра выглядел еще прекраснее, чем при свечах. Профессор (судя по его движению, знаток холодного оружия) любовно погладил клинок ладонью и произнес:
  - Кинжал символизирует преданность делу.
  Игорь со вздохом приготовился выслушать еще одно внушение.
  - Напоминаю тебе, что преданность делу Великого Гуми выражается в полном подчинении учителю и отказе от своей собственной воли. В нашем Братстве нет и не должно быть никого, кто не посвящал бы Великому Гуми всего себя, всю свою жизнь, свою душу и тело. Для полноправного члена Братства нет жизни за пределами Братства, они живут Братством и получают за это заслуженную награду - место в раю, рядом с Великим Гуми.
  Игорю было так скучно, что он снова захотел спать.
  - Кроме Братства, в твоей судьбе больше ничего не будет, иначе ты станешь предателем, - сказал Профессор. - Ты это понимаешь?
  - Да.
   Любая мысль или любое дело, не направленное на победу Великого Гуми в борьбе со Всемирным Злом, является предательством и карается смертью.
  - Да.
  Игорь отвечал, как заведенная игрушка.
  - Возьми кинжал в правую руку.
  Теперь ему позволили взять кинжал за рукоять.
  - Имей в виду, Игорь Белояр, что Великий Гуми видит твое сердце и убьет на месте за попытку солгать. Ты уверен в себе? Спрашиваю в последний раз, подумай хорошенько.
  - Да.
  Раздраженный тон Игоря показывал, что другого ответа они от него не дождутся. Тогда его заставили слово в слово повторить клятву, которую он уже произносил в свой первый день в Братстве, когда его принимали в слушатели. И теперь Игорь клялся со спокойной совестью и твердым голосом, и неверный, колеблющийся свет костра в ночи скрывал язвительное выражение его лица.
  Вся эта церемония казалась ему дискредитацией Профессора как умного человека. Потому что в том, кто придумал эту чушь, тщеславия и глупой жажды власти гораздо больше, чем ума. И это служило гарантией победы над ним.
  Потом у Игоря отобрали кинжал и череп, сняли с него балахон, зато надели ему на шею блестящую цепочку с какой-то металлической подвеской.
  - Не снимай ее, - посоветовал Профессор. - Она обеспечивает тебе связь с Великим Гуми. И никому не показывай.
  Эти слова навели Игоря на мысль об электронном жучке и тут же отбили желание самостоятельно исследовать эту штучку.
  Потом ему дали выпить чашку какого-то густого пахучего напитка с ароматом трав и отпустили домой. Напиток произвел укрепляющее действие, иначе он мог после голодовки просто не добраться до дома.
  Игорь с облегчением расстался с ними и пошел домой.
  Впечатлительный Эдгар Тимофеев не перенесет посвящения в активисты.
  
  Экзаменационное задание
  Позже выяснилось, что Эдгар блестяще справился со своей миссией, хотя это было непросто. В тот день, когда началось испытание, он по дороге домой не думал ни о чем, кроме удачи, выпавшей на долю его друга. Потом его взяла тоска при воспоминании о своем доме и родителях, которые опять будут надоедать ему... Это напомнило ему о том, то и у Игоря есть родитель, и этот родитель способен доставить Братству и, главное, Профессору большие неприятности. Эдгар приостановил движение и принялся думать, каким образом объяснить Нине Белояр отсутствие Игоря на три дня. Он перебрал много вариантов, отметал их один за другим. Миновал свой дом и пошел вниз по склону, к дому Игоря. И тут его осенило. Он заулыбался и составил в уме речь, которая призвана была усыпить бдительность Нины Белояр.
  Он рассказал ей удивительную историю о том, как Игорь поспорил с одним из приятелей насчет того, виден ли магический град Китеж в озере Светлояр. Спор этот якобы перешел все границы принципиальности, и они всей компанией отправились на Светлояр, искать в его отражениях град Китеж.
  И все это произошло якобы настолько срочно, что Игорь не успел позвонить домой и только попросил Эдгара сообщить маме, что он три-четыре дня будет отсутствовать.
  Нина была так ошеломлена, что несколько минут стояла неподвижно и переваривала поступившую информацию. Вообще-то это могло быть правдой. Игорь хоть и не импульсивный, но очень упрямый мальчик, и если задеть его за живое, то вполне способен совершать неожиданные поступки. Описанная Эдгаром ситуация как раз подходила под такой случай по всем параметрам.
  - А почему ты пришел не сразу, а только сейчас? - спросила Нина.
  Эдгар смутился и уклончиво ответил:
  - У меня... были свои дела.
  Нина вздохнула и отпустила его. Но тут же спохватилась:
  - Постой! Он не говорил, когда вернется?
  - Он говорил, что постарается позвонить вам.
  - Ладно. Спасибо, что сказал.
  Эдгар вприпрыжку поднимался по склону и был весьма доволен своей сообразительностью. Теперь Игорь спокойно может проходить испытание и посвящение. А там и он, Эдгар, подтянется и тоже станет активистом.
  Надо же, как хорошо складывается их жизнь. Они дружат с первого класса, несмотря на различие в характере, классовой принадлежности и условиях воспитания. Они вместе вступили в Братство гумитов, и вместе будут идти вперед.
  Вот что значит настоящая дружба, о которой пишут в книгах и поют в песнях!
  "Мне повезло, что у меня есть настоящая дружба и настоящий друг!"
  Так что, благодаря его сообразительности, Нина Белояр безболезненно пережила трехдневное отсутствие сына и даже не заподозрила истинной подоплеки происходящего. Чем Эдгар не замедлил похвастаться перед Игорем, когда они увиделись, на следующий день после посвящения.
  Правда, с утра у Игоря уже было в запасе одно веселое приключение, при воспоминании о котором он тут же начинал широко улыбаться. Его так напугала повешенная ему на шею вещица, что всякий сон как будто отшибло. Он пришел домой глубокой ночью, ни слова не сказал матери, предоставляя ей право думать о таком странном возвращении что угодно. Он сразу лег в постель, завернулся в одеяло и изолировал предполагаемое подслушивающее устройство от мамы. Если это действительно жучок, то незачем им знать о мамином существовании. А если это не жучок, то слава Богу.
  Игорь понимал, что выглядит со стороны смешно.
  А наплевать! От Профессора и не такого можно ожидать. Он же помешан на тотальном контроле, а с помощью жучка это осуществить легче всего - снабдить всех дееспособных членов Братства амулетиками с вмонтированными в них жучками и следить за поголовьем своего стада, выискивать среди них предателей или наоборот, героев, и первых казнить, вторых награждать...
  Осипов на следующее утро покрутил пальцем у виска и сказал, что это паранойя.
  Игорь в ответ показал ему язык.
  Утро вообще прошло чрезвычайно весело. Игорь не сделал ни одного звонка, не стал разговаривать с мамой. Стоило Осипову открыть дверь, как Игорь закрыл ему рот ладонью, и дальше их общение происходило на бумаге. Узнав о причине столь странного поведения, Осипов начал смеяться. Никакие попытки сдержаться не помогли, и через пару минут он хохотал во весь голос. Игорь не обиделся, он бы тоже смеялся на месте Осипова. С приходом Булатова общение на бумаге продолжилось, и даже более интенсивно - Булатов, хоть и все понял, но был на грани изумления. Игорь отказывался говорить вслух и при намерении друзей заговорить вслух срывался убегать. Вся эта комедия длилась до тех пор, пока хорошенькая металлическая вещица на цепочке не прошла тщательнейший осмотр экспертами прокуратуры, которые установили, что это обычная подвеска, простой кулончик, без каких бы то ни было особенностей. Жучок не был обнаружен ни в подвеске, ни в цепочке.
  И только тогда Игорь начал говорить вслух.
  Ничего нового он им не сообщил, кроме подробностей своего испытания и посвящения в активисты. Булатова обеспокоили намеки на то, что даже мысли не о Братстве будут расцениваться как предательство, а предательство каралось смертью. Все трое вздрогнули, вспомнив о судьбе Валеры Бабина.
  А вечером Игорь отправился в Братство.
  Это было его первое появление там в качестве активиста, и оно вызвало вокруг него ажиотаж. Он открывал начало посвящений, он успешно выдержал испытание. Он поднимал в Братстве праздничное настроение, служил как бы доказательством того, что испытание можно пройти. Игоря поздравляли, пожимали ему руку, хлопали по плечу и по спине. Правда, вели себя с ним так свободно только активисты и выше. Слушатели же лишь восторженно смотрели на него, как на существо высшей породы, уже почти ангела, а ведь еще вчера он и сам был такой же, как они. Игорь ни в коем случае не смотрел на них свысока, он не хотел возвышаться над ними и вообще привлекать к себе внимание. Скорее бы еще один человек прошел посвящение, тогда все переключатся на следующего счастливчика.
  Эдгар буквально скакал вокруг своего друга, смеялся, блестел глазами. Глядя на него, и Игорь заулыбался. Радость Эдгара была заразительна.
  - Я так и знал! - воскликнул он. - Я знал, что ты выдержишь! Ты сильный и храбрый. Я в тебя всегда верил. Я тебе даже по-хорошему завидую.
  - Ты тоже станешь активистом, - утешил его Игорь.
  - Но ты - первый, - возразил Эдгар. - Первый в этом году. Это немало. Это значит, что Великий Гуми благоволит к тебе и делает твой путь прямым и легким.
  - Глупости, - поморщился Игорь. - Я не сделал ничего выдающегося, чтобы так ко мне благоволить. Так что не надо преувеличивать.
  - Как же не сделал, ты же поймал изменника...
  Тут Игорь вышел из себя:
  - Никого я не ловил! Тоже еще, велика заслуга!
  - Изменников нужно ловить, чтобы они нам не вредили! Ни нам не вредили, ни самому Великому Гуми!
  Игорь остановил его очень жестко:
  - А Великий Гуми мог покарать его и без нашей помощи, где-нибудь, где мы не увидели бы этого ужаса. Согласись, этот урок не для всех оказался полезен, это зрелище должно быть предназначено для подготовленных людей, а не так вот... как тогда.
  Эдгар был бледен до синевы:
  - Игорь, об этом мы рассуждать не должны. Если так случилось, значит, так было надо. Пожалуйста, не говори об этом при посторонних.
  У него был такой расстроенный голос, что Игорь раскаялся в своей резкости, тем более что Эдгар явно счел его зазнайкой, и теперь, после посвящения, это осознание их неравенства всплывало чуть ли не в каждой фразе, потому что их разговоры по привычке носили характер спора.
  - Ради Бога, Эдик, давай не будем ссориться. Прости меня за мой высокомерный тон, пожалуйста, я этого не хотел, честное слово. Просто я с тобой не согласен, но это звучит действительно некрасиво с моей стороны. Я тебя умоляю, забудь о том, что ты слушатель, а я активист. В отношениях между нами это неуместно, Эдик.
  Эдгар вздохнул:
  - Я на тебя не обижаюсь, Игорь. И в отношениях между нами главным считаю нашу дружбу, а не положение в Братстве. Но мне не нравится твое постоянное стремление все критиковать, во всем видеть только одно плохое.
  - Ты прав.
  - Неужели так трудно радоваться жизни и не выискивать везде недостатки?
  - Я постараюсь исправиться, - пообещал Игорь.
  Эдгар пожал ему руку и улыбнулся, с сомнением покачал головой.
  - Ну, мы же не поссоримся из-за этого, - сказал он. - Но меня твоя твердость иногда коробит.
  Их препирательства закончились с приходом Профессора. Это означало, как всегда, начало официальной части их собрания. Братство постепенно успокаивалось, настраивалось на серьезный лад, изгоняло на время собрания все посторонние мысли, не связанные с Великим Гуми. Поэтому Эдгар и Игорь замолчали и приготовились выслушивать проповедь.
  Но перед проповедью Профессор вновь обратил всеобщее внимание на Игоря - вызвал его вперед, поздравил с успешным посвящением, поставил его в пример остальным членам Братства, стремящимся достичь высот в деле Великого Гуми. Игорь стоял смущенно, опустив глаза, и выражение его лица говорило о несогласии, желании возразить на такие восхваления. Профессор улыбнулся уголками губ, в своей обычной манере, и отпустил Игоря. Тот с облегчением спрятался в толпе.
  Затем Профессор вызвал вперед следующего кандидата, который явно рвался в активисты, как застоявшийся боевой конь. Игоря не волновал этот фанатик, хотя он заранее его пожалел - обычно таким рьяным мальчишкам свойственно себя переоценивать. В испытании и посвящении ему больше помогло бы спокойствие и даже безразличие, чем его нервный юношеский энтузиазм.
  Этому кандидату Эдгар завидовал уже не по-хорошему. Если превосходство над собой Игоря он признавал безоговорочно, то этого кандидата Эдгар, по его мнению, заткнул бы его за пояс при удобном случае. По крайней мере, Эдгар считал его ниже себя, считал, что он, Эдгар, более достоин посвящения, а вот, где же справедливость, посвящается в активисты другой человек, надутый хвастун.
  Игорь косился на него и испытывал разочарование. Ведь Эдгар в момент точно такого же объявления об испытании и посвящении выглядел бы точно так же, как этот надутый хвастун.
  После проповеди к Игорю подошел Рига, положил руку ему на плечо и жестом приказал следовать за ним. Он привел его в одну из комнаток, где ждал Профессор, перелистывая какую-то книгу. При виде Игоря он отложил книгу в сторону и обратился к нему.
  - Я заметил, что тебе неприятно любое напоминание о твоем посвящении в активисты. Не объяснишь ли, почему так?
  - Мне неприятно, что звание активиста досталось мне без особых причин, без особых достижений. Я не считаю себя более подходящим к этому званию, чем, например, Эдгар Тимофеев.
  - Только не надо устраивать здесь блат, - строго произнес Профессор. - Вопросы о повышении кого-либо в звании решаем я и Великий Гуми.
  - Извините, - по-прежнему ровным голосом ответил Игорь.
  Профессор немного смягчился:
  - Хорошо. Я знаю Эдгара Тимофеева, он пока еще не дорос до посвящения в активисты. Я давно к нему присматриваюсь и при любом подходящем случае, конечно, разрешу ему попробовать. Но я позвал тебя не для этого.
  Игорь поднял глаза.
  - Вчера на посвящении ты клялся в безоговорочном послушании. Чтобы продемонстрировать готовность к послушанию, активист выполняет одно задание, нечто вроде теста на профпригодность. Обычно это бывает поручение по агитации, листовкам, или распространение книг, или разведка в отношении некоторых членов Братства или посторонних людей, которые могут повлиять на жизнь в нашем Братстве в целом или на жизнь некоторых отдельных членов Братства.
  Профессор помолчал, сверля Игоря глазами, но не замечая признаков волнения.
  - Но ты - совсем другое дело, Игорь Белояр. Великий Гуми уже показал, что ты человек особый, так что и задание для тебя должно быть особое.
  Никакой реакции.
  Игорь просто ждал конкретности, эти обтекаемые фразы его мало интересовали.
  Профессор прокашлялся и сказал:
  - Задание для тебя я подготовил очень сложное. Отнесись к нему со всей серьезностью. Но если тебе не удастся его выполнить, я этому не удивлюсь, Главное, что от тебя требуется - старание. Ну, и результат, конечно, при удачном стечении обстоятельств.
  Игорь смотрел на него без выражения.
  - Видишь ли, у нашего Братства есть много врагов. Мировое Зло не дремлет, и иногда даже мы терпим маленькие поражения, в основном из-за собственной лени и халатности. Но это - другой вопрос. Есть враги, которые являются нашими врагами в принципе, потому то они созданы Злом, а мы, рожденные для Добра, им мешаем. Поэтому они нас ненавидят и всячески вредят нам. Они хотят нас уничтожить. А мы должны защищаться. Во имя Добра и Великого Гуми.
  Профессор сделал паузу, словно предлагая ответить, но ответить Игорю было нечего, и он молчал.
  А Эдгар бы крикнул: "Смерть врагам Великого Гуми!"
  - Таких врагов нужно устранять любыми средствами, невзирая на лица. Враги несут нам опасность смерти и разлада, они соблазняют наших членов, и те, кто слабее, поддаются искушению и совершают предательство. Деятельность врагов нужно пресекать, а в том случае, когда она не пресекается, врага убивают. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
  - Да, - ответил Игорь.
  - Один из таких врагов - Александр Рудаков, священник из деревни Разовка. Кажется, ты живешь недалеко оттуда, должен знать этого человека, тем более что он в своей среде очень известная личность.
  - Я его знаю, - ответил Игорь.
  Профессор присмотрелся - не почудилось ли ему? Или Игорь наконец-то проявил признаки жизни?
  На его щеках - яркий румянец, а глаза блестят.
  - Вижу, что ты его действительно знаешь, - заметил Профессор.
  Игорь понял, что выдал себя, так что вынужден был удариться в объяснения:
  - Мы с ним знакомы лично. Он всегда взывал меня на спор в таких вопросах, где он намного сильнее меня, и выставлял полным идиотом.
  Поколебался и добавил:
  - Именно из-за него, из-за его неприязни ко мне я не нашел в церкви успокоения после... - Он запнулся. - В трудный момент в моей жизни.
  Самолюбивый мальчик - оценил Профессор. Это хорошо. Пригодится в будущем.
  - Разумеется, я не собираюсь поручать тебе убийство, - сразу оговорился он. - На это у меня нет полномочий, такие приказы поступают лишь от самого Великого Гуми. Но надо Александра Рудакова хорошенько напугать, чтобы он знал: наше дело правое, и мы не остановимся, даже в том случае, когда нам вредят он и прочие враги нашего Братства и Великого Гуми.
  Игорь кивнул головой.
  - Ты должен напугать его как следует. Ты понимаешь меня?
  - Да.
  - Постарайся, чтобы он понял, откуда эта карающая рука, и чтобы он как можно дольше помалкивал насчет нас и вообще держался в тени.
  - Да.
  - Молодец. Итак, иди и выполняй задание. Я жду от тебя положительных результатов. Великий Гуми тебе покровительствует. Я на тебя надеюсь.
  - Да, - ответил Игорь и вышел из комнаты.
  Эдгар очень удивился, когда увидел Игоря. Буря эмоций во взгляде и стиснутые зубы - куда подевался "чурбан бесчувственный"!
  - Что с тобой? - спросил Эдгар.
  - Ерунда, пройдет.
  - Тебя что, отругали, что ли?
  Игорь, в свою очередь, удивился:
  - С чего ты взял?
  - А зачем тогда тебя вызывали?
  - Мне задание поручили, лопух!
  И оба засмеялись от неожиданности.
  - А почему тогда лицо такое? - поинтересовался Эдгар.
  - Какое?
  Эдгар подумал.
  - Ну... взволнованное. Я давно тебя таким не видел.
  - Ерунда, - повторил Игорь. - Просто я боюсь провалить задание. Ведь провалишь первое же задание - и тем самым покажешь себя с наихудшей стороны, и доверять тебе больше не будут, и никаких заданий больше не будут поручать. Я не хочу начинать с неудачи.
  Эдгар махнул рукой:
  - Ерунда, ты справишься. Прошел посвящение, а с заданием вдруг не справишься! Ну ты сказал!
  Игорь усмехнулся:
  - Так задание, дружочек, похлеще посвящения будет.
  Они оглянулись на вход в общую комнату - не идет ли Профессор, проводить молитву.
  Пока не шел.
  Эдгар притянул Игоря к себе за руку и зашептал на ухо:
  - Ты только не подумай, что я из любопытства... Мне это нужно знать для себя... Какое задание тебе дали?
  Игорь шутливо ответил, тоже на ухо:
  - Военная тайна.
  Эдгар обиделся:
  - Я спросил потому, что хочу определить для себя самого, смогу ли я быть настоящим активистом и приносить пользу Братству и Великому Гуми! Я же не выдам тебя!
  - Я знаю дружок. Но мне приказано молчать. Великий Гуми грозит наказанием за неповиновение. Не огорчайся, как только я выполню (или не выполню) задание, ты первый об этом услышишь. Я расскажу тебе со всеми подробностями... - он снова зашептал Эдгару на ухо, - ... не спрашиваясь у Великого Гуми.
  Его глаза смеялись, а Эдгар качал головой с укоризной: нехорошо так вольно обращаться с именем Великого Гуми. Он ведь все слышит, все знает, и шуточки по этому поводу опасны. Если бы это сказал не Игорь, Эдгар обвинил бы шутника в еретичестве и неуважении к святыням.
  - Обещаешь рассказать? - пробурчал Эдгар.
  - Обещаю. Смотри, вон Профессор. Сейчас будет молитва. Пожалуйста, держись. Твои обмороки доведут меня до седины.
  - Я стараюсь!
  Дома Игоря ждала мама с просьбой подтвердить или опровергнуть сведения, полученные от Эдгара, насчет его трехдневного отсутствия. Игорь всё подтвердил и хотел уйти, но Нина его не отпускала. Тогда он сделал вид, что надулся, и буркнул извинения. Но Нина настаивала на долгом, серьезном, обстоятельном разговоре, чего Игорь всеми силами избегал. Он почувствовал давление, тут же встал и ушел в свою комнату.
  - Кто же выиграл этот ваш спор? - с отчаянием в голосе спросила она у его удаляющейся спины.
  - Никакого Китежа нет, - бросил он и закрыл за собой дверь.
  Его взволнованное состояние продлилось до утра и даже усилилось, поскольку он оказался в сложной ситуации и нуждался в совете и помощи. Он созвонился с друзьями и попросил встретиться. Обязательно попросил прийти отца Александра. Спросил у Осипова, где они могут собраться. Осипов сообщил, что у Натки рабочий день, поэтому лучше всего, как обычно, собраться у него дома. Игорь предупредил:
  - У меня проблема, Осипов. Сконцентрируйся, прошу тебя, я рассчитываю на тебя.
  - Всегда помогу, чем смогу.
  - Ты душка. Так я еду к тебе.
  Обнадеженный поддержкой, Игорь отправился в Сормово. Он не стал ждать Макса Булатова и отца Александра, которые еще не приехали, и сразу выложил дело перед Осиповым.
  - Так вот. Мне решительно не нравится, как меня собирается использовать Профессор. Я понятия не имею, какая деталь в моей внешности навела его на такую мысль, но он, видимо, задался целью сотворить из меня наемного убийцу.
  Осипов иронически усмехнулся:
  - Да ну?
  - По-другому я не могу объяснить его странное ко мне отношение. И либо мне придется менять стиль поведения, для чего, прямо скажем, время уже упущено, либо играть по его правилам.
  - Конечно же, играть по его правилам. Мы каждый раз тебе это внушаем и настаиваем на этом, а теперь, слава Богу, ты и сам до этого дошел.
  - Издеваешься. Не веришь мне.
  - Я верю тебе, просто мне кажется, ты ошибаешься. Имею я право на такое мнение?
  Пришли Булатов и отец Александр. Булатов привез священника на своей машине, и опоздали они из-за того, что задержались на заправочной станции.
  - Извините нас, пожалуйста, - произнес Макс. - Я не запасся бензином заранее, так как не знал о сегодняшней встрече. Что за срочность? Что-то случилось?
  - Да, - ответил Игорь. - Это я настаивал на встрече. У меня возникли трудности, и я должен вам о них рассказать. В разрешении этих трудностей заинтересован не только я, вы тоже.
  - Чепуха, ребята, - отозвался Осипов. - Он фантазирует. У него после посвящения разыгралось воображение. Выброс адреналина. Игорь, согласись, это несерьезно. Ребята, он решил, что Профессор взялся за его воспитание и делает из него наемного убийцу.
  Ни Булатов, ни отец Александр даже не улыбнулись.
  - Не понимаю, почему ты считаешь это чепухой, - ответил Осипову Булатов. - Профессор, по-твоему, не нуждается в подходящих исполнителях?
  - У него есть Плескач.
  - Плескач не вечен. К тому же, он уже известен правоохранительным органам, засветился при нападении на отца Александра и может либо попасть в тюрьму, либо скомпрометировать Братство. И гораздо проще воспитать второго Плескача из проверенных членов Братства чем искать его на улицах и в уголовных хрониках. Я и сам на месте Профессора поступал бы так.
  - А почему именно Игорь? - изумился Осипов.
  Булатов пожал плечами:
  - Откуда мне знать. Должно быть, интуиция или логика подсказали ему, что Игорь - сильный парень, и у него есть перспективы.
  - Ну спасибо, Макс, - возмутился Игорь. - Отличный комплимент!
  - Это не комплимент, а чистая правда. Или ты думаешь, на роли наемных убийц выбирают слабаков? Нет, они должны быть поистине железными. Не понимаю, кстати, чем ты так недоволен. Ты с самого начала намерен был идти в каратели Братства, чтобы быть поближе к фактам, необходимым для суда, и чтобы помогать, по мере сил, нуждающимся в помощи.
  - Макс, я не хочу привлекать к себе внимание. Это чревато слежками, подозрениями, многочисленными проверками на благонадежность и прочими вещами, которые могут меня выдать. Лучше бы все шло своим чередом, без всяких этих подарков судьбы.
  - Но ведь все и так идет своим чередом, - мягко сказал Булатов. - У тебя нет причин для беспокойства. Просто будь самим собой, ты же ведь в Братстве, как я понял, практически не притворяешься, а ведешь себя с максимальной естественностью. Это правильно, так и продолжай.
  Игорь улыбнулся:
  - Только благодаря Эдгару я могу так себя вести. Он - моя отдушина. Не будь его в Братстве, и мне, конечно, пришлось бы притворяться.
  - Значит, все нормально, не паникуй.
  - Могу тебя успокоить, Игорь, - вставил Осипов. - Не переживай насчет повышенного к тебе внимания. Скоро у Профессора начнутся неприятности, и ему будет уже не до тебя.
  - Дай Бог.
  - Зачем ты все-таки нас позвал? - спросил Булатов.
  Игорь скривился:
  - Чтобы предупредить и посоветоваться. Тут нужен целый план действий, по телефону его согласовать трудно... В общем, я получил первое задание, в соответствии с моим новым положением в Братстве. Профессор назвал это тестом на профпригодность. Сразу оговорился: поскольку сам Великий Гуми мне якобы покровительствует, задание это будет особенное, не уровня распространения листовок и литературы, и даже не уровня вербовки новых членов.
  Ребята заинтересованно к нему придвинулись.
  - Мне поручили очень серьезно напугать одного врага, который нам вредит и не поддается на уговоры. Этот враг - вы, отец Александр.
  Тот кротко улыбнулся.
  - После этого предполагается, что вы в ужасе просидите в своей норе какой-то период времени, а если высунетесь снова, то вам придется иметь дело уже не с новичком-активистом, а с Плескачом. Вас это не удивляет?
  - Я польщен, - ответил отец Александр. - После его посещения и неудачного разговора со мной это его решение вполне объяснимо. Я не стал его даже слушать, это повлекло за собой открытую конфронтацию. Разумеется, это было не очень рационально с моей стороны, но я в ту минуту вспоминал о бедном Сенечке Шевченко, о загубленной его душе, это превысило мои силы. Я не мог спокойно видеть этого человека.
  - Ну вот, - сказал Игорь. - А мне-то теперь что делать?
  - Пугать меня, - сказал отец Александр. - Только учти, напугаюсь я не слишком надолго. Другому я бы предложил неделю моего бездействия, но ради тебя, мой друг, я соглашусь на две недели.
  Все засмеялись.
  - Нет, но это же не шутка, - произнес Игорь, отсмеявшись. - Я жду от вас план, а вы хи-хи устраиваете. Между прочим, отец Александр, главная роль в этом спектакле отводится не мне, а вам. На сей раз в нашем театра примой будете вы.
  - Да, - подтвердил он. - Предлагайте что угодно, я соглашусь. Хотя две недели отпуска сейчас немного не ко времени... Да и вообще я не люблю отпуска.
  Тут он запнулся и стал серьезным:
  - А ведь если бы это задание получил не Игорь, на меня бы снова напали!
  - Непременно, - сказал Булатов.
  - Я о том и говорю, - сказал Игорь. - А вы все не слушаете.
  - Игорь, - лениво ответил Осипов. - Составить такой план - задание для первоклашек. Состряпаем за пару минут.
  - Только, пожалуйста, не явную брехню, - умолял Игорь, которого настораживала их веселость. - Потому что когда Профессор услышит, что я избил отца Александра, пусть даже бейсбольной битой, он сразу поймет, что это из области научной фантастики.
  - Но ты не будешь бить его бейсбольной битой, - успокоил его Булатов. - Ты не будешь вообще его бить, и пырять ножом, и стрелять из пистолета. Ты пойдешь другим путем. Мы сделаем из тебя юного Борджиа.
  - Чего, чего?
  Все эти дни Игорь изображал волнение. У него подрагивало лицо, внезапно и без всякой причины вспыхивали глаза. Если к нему обращались, он часто отвечал невпопад. Нина эти несколько дней совсем не видела сына, он почти не появлялся дома и не разговаривал с ней. Удивленный таким странным состоянием Эдгар пытался его расспросить, но он либо не отвечал, либо отвечал грубо и не извинялся, даже не замечал обиду друга, либо уклонялся от ответа и переходил к другой теме. Все это делалось для глаз карателей, которые, как был уверен Игорь, следят за ним со всех сторон и обо всем докладывают Профессору подробнейшим образом. И Профессор улыбался уголками губ с удовлетворением - такое поведение оправдывало его ожидания.
  А Игорь делал вид, что совершил первое в жизни преступление, и испытывал в душе лишь презрение к Профессору - тот настолько привык к безнаказанности, ко вседозволенности, что обмануть его не так уж трудно, надо только всегда оправдывать его ожидания и соблюдать осторожность, чтобы он видел то, что хочет видеть.
  Обнаружив за собой слежку, Игорь опять же притворился лопоухим и не обращал на Филина никакого внимания. Не очень-то таясь, он сходил в Разовку, в церковь, пробыл там некоторое время и вышел оттуда вместе с отцом Александром и старостой. У них был бурный спор, слышный на всю Разовку, а староста пытался сыграть миротворца, но разгоряченные противники на него не отвлекались. Они зашли в дом старосты на обед.
  Оттуда Игорь вышел один, с каменным лицом и неподвижными глазами.
  После этого отец Александр не пришел на службу, матушка Мария сообщила всем, что он очень плохо себя чувствует. Вечером они вызвали "неотложку", которая отвезла его в больницу с явными признаками пищевого отравления.
  - Что кушали накануне? - ласково поинтересовался врач.
  - На завтрак - кашу, - слабым, виноватым голосом отвечал отец Александр. - На обед - грибной суп и макароны... Пили чай... с хлебом... Доктор, нас было много у старосты в Разовке.
  - Странно, - усомнился врач. - И никто больше не отравился?
  - Насколько мне известно, нет... Доктор, это опасно?
  - Пока не знаю. Ведь мы не выяснили, что явилось причиной отравления.
  В больнице отцу Александру сделали промывание желудка и очищение кишечника, взяли у него анализы и домой уже не отпустили. Ночью ему стало хуже. К утру ему стало так худо, что пришлось перевести его в реанимацию. Вся Разовка собралась в церкви и дружно молилась за здоровье преподобного отца Александра Рудакова.
  А у него между тем наступил кризис.
  Анализы показали отравление ядом для колорадских жуков.
  Врач был чрезвычайно удивлен и хотел звонить в милицию, как вдруг староста, которого опрашивали как очевидца, вспомнил:
  - Не может быть! У меня на заднем крыльце стояло ведро с этим ядом, мы с женой собирались опрыскивать картошку. Батюшка несколько раз жаловался на жажду и ходил выпить воды... Неужели он ошибся и хлебнул из этого ведра?
  От ужаса у него волосы встали дыбом, он перекрестился, стиснул руки и замер в позе, означающей покорность судьбе.
  Врач был удивлен.
  - Что же вы так неосторожно, товарищи. Разве можно оставлять такие вещи без внимания. Вы бы хоть предупредили своего священника, что там стоит яд в ведре.
  - Мы забыли, - прошептал убитый горем староста.
  Врач только развел руками:
  - Это безобразие. Молитесь теперь, потому что священник ваш вовсе плох.
  Разовка была на грани отчаяния.
  Матушка Мария день и ночь проводила в больнице, у постели мужа. Нина Белояр приходила его проведать, но в ту минуту он спал, а времени ждать у нее не было. Она поговорила с матушкой Марией, которая выглядела нехорошо и вытирала платочком заплаканные глаза.
  Произошло будто бы трагическое стечение обстоятельств, несчастный случай. Нина качала головой. Похоже, у отца Александра началась в жизни черная полоса. Не успел он оправиться от нападения Плескача и его команды, и то не до конца, как снова очутился на пороге смерти и лежит в больнице. Дай Бог, чтобы выкарабкался.
  Вскоре кризис миновал, но отца Александра еще не переводили из реанимации.
  Разовка слегка воспряла духом и не закрывала храм, где постоянно, даже ночью, кто-нибудь молился за скорейшее выздоровление их любимого священника.
  Через день его перевели из реанимации в обычную палату. Состояние его было стабильно тяжелое. Но вот к лечащему врачу обратился один из членов общины, тоже врач, работающий в больнице Семашко, и предложил забрать его из палаты в Разовку, где лучше микроклимат, под личную ответственность. Лечащий врач поупирался немного, но больше для порядка, так как он и сам понимал, что дальнейшее пребывание отца Александра в больнице не имеет смысла - точно такой же курс лечения он пройдет и под наблюдением другого врача, а уход в Разовке он получит гораздо лучший, и это полезнее, чем больничная палата. Поэтому лечащий врач дал добровольцу необходимые указания по лечению, выслушал его мнение и разрешил увезти отца Александра в деревню. Тут же к дверям приемного покоя подъехал автомобиль, полумертвого священника обрадованные члены общины со всеми предосторожностями перенесли на сиденье и увезли в Разовку.
  Уж они его будут холить и лелеять, выполнять все предписания врача.
  На свежем воздухе, в сельской местности, недалеко от реки, рядом с собственным храмом, среди любящих и заботливых людей отец Александр поправится. В чем, надо сознаться, лечащий врач сомневался. Уж слишком плох был пострадавший, должно быть, у него вдобавок сильная аллергическая реакция... Такая общая слабость организма... Итак далее, и тому подобное...
  То есть он не умрет, конечно, но еще долго не оправится.
  Подобные отравления не проходят бесследно.
  Но, несмотря на столь мрачные прогнозы, отец Александр довольно быстро пошел на поправку. Слабость не мешала ему общаться с прихожанами - решая их проблемы, он как будто набирался сил. А прихожане буквально пылинки с него сдували и считали, что пока с ними их отец Александр, над ними светит солнце, и они ближе к Богу. Врач из больницы Семашко ежедневно осматривал его. Еще одна прихожанка, старшая медсестра областной больницы, строго по расписанию делала отцу Александру уколы и следила, чтобы он не отлынивал от регулярного приема таблеток.
  Матушка Мария по-прежнему не отходила от мужа ни на шаг.
  Он утопал в их любви.
  Они навещали его по вечерам, приносили ему много гостинцев. Даже только увидев его, они верили в лучшее и становились лучше, такое он производил на них влияние.
  Они дорожили им больше, чем всеми благами на свете.
  Навещала его и Нина Белояр. Она сочла его состояние весьма хорошим и поздравила с наступающим выздоровлением. И пожурила его за невнимательность:
  - Пожалуйста, не надо больше таких несчастных случаев. Будьте бдительны. Мы все за вас очень боимся и переживаем.
  - Я стараюсь, - скромно потупился он.
  Нина сообщила сыну о происшедшем, но он ничего ей не ответил, ни разу не навестил отца Александра в больнице, Разовку обходил десятой дорогой и пропадал где-то с Эдгаром Тимофеевым. Это Нину встревожило - ей в голову внезапно пришла мысль, что ребята попали в дурную компанию. Нужно было что-то делать!
  Но что? Они ведь самостоятельные ребята, трудные ребята, к ним не подступишься. Колючие, резкие ребята. Хорошие ребята.
  Игорь выдерживал паузу. Его поведение с головой выдавало начинающего преступника - он чередовал апатию со взрывами агрессии и нервозности, так что Эдгар был всерьез озадачен и не знал, что и думать. Игорь не был похож на обычного Игоря.
  Время от времени на него находило лихорадочное возбуждение. Тогда расцветка его лица менялась с красного на белый и обратно с удивительной быстротой. Он достигал такого эффекта, вспоминая либо о смерти Сени Шевченко, либо о смерти Валеры Бабина, либо о неприличных анекдотах, которых он наслушался в прокуратуре - сдерживая смех, он краснел, как рак, даже уши его загорались малиновым пламенем.
  И постепенно все прекратилось, но, по мнению Эдгара, стало еще хуже - Игорь впал в такое же непробиваемое равнодушное молчание, как после гибели Сени Шевченко. Из него нельзя было вытянуть ни единого слова, и лицо его вновь застыло.
  Профессор это тоже заметил.
  Он был очень доволен результатом выполненного Игорем задания и расхвалил его в личном разговоре. Правда, Игорь не реагировал на похвалы и проявлял признаки вины и даже угрызений совести, и Профессор не захотел на него давить. Все-таки ребенок в переходном возрасте, нестабильный характер, трудный период и неприятные события в жизни. Не стоит прямо сейчас перевоплощать его в верного пса, лучше действовать постепенно и не сломать такого перспективного мальчика.
  Опыт подсказывал ему не перегибать палку.
  Было бы интересно, разумеется, знать, как живет и чем занимается претендент вне Братства, но, увы и ах, у него не было средств и достаточного количества компетентных людей для слежки. Филина пришлось со слежки снять и дать ему другое, более актуальное на сегодняшний день поручение.
  Так Игорь освободился от контроля и поздравил себя с очередным успешным шагом. Это повысило ему настроение, и он позволил себе немного потеплеть в отношениях с Эдгаром, чему тот очень обрадовался и рискнул спросить его насчет задания.
  Игорь вздохнул.
  Все эти дни он колебался, рассказывать другу о задании или нет. Иногда ему казалось, что и Эдгару будет лучше, если его огорошить сразу: вот смотри, в какое Братство мы попали, в Братство убийц и самоубийц, в Братство насилия.
  Но в тот момент, когда он принимался представлять себе такой вот поворот разговора, он просто терялся. Он не знал, каким тоном сообщить Эдгару о покушении на беззащитного человека, о покушении тайном и предательски жестоком - с помощью яда. И у него сердце останавливалось при мысли, какими глазами посмотрит на своего друга Эдгар, вовсе не знакомый ни с какими покушениями. Он никогда не поймет и не оправдает. Игорь просто умрет для него, перестанет для него существовать.
  Потому что для него Игорь станет не другом, а убийцей.
  Нет, говорить о первом задании, по крайней мере так однозначно, Эдгару не следует.
  А врать ему тоже не хотелось.
  Как бы однажды его не уличили во лжи.
  Игорь решил придерживаться золотой середины.
  - Эдик, не спрашивай меня ни о чем, прошу тебя, - устало сказал он. - Я все равно не могу тебе ничего сообщить. Это точно не в твоих интересах.
  Эдгар явно огорчился.
  - Почему? - спросил он.
  - Неважно.
  - Ты не выполнил задание, что ли?
  - Я его выполнил.
  - Почему же тогда...
  - Эдик, - очень серьезно произнес Игорь. - Единственное, что я хочу тебе сказать - не стремись в активисты во что бы то ни стало. Ты видишь в этом повышении нечто красочное, таинственное, значительное, красивое. Уверяю тебя, есть риск разочароваться. Причем сразу.
  - Почему?
  - Потому что первое задание может оказаться, как у меня, слишком тяжким. Не в техническом отношении - выполнить его можно, при желании, достаточно легко.
  - Что же тогда?
  - А то, что ты можешь не захотеть выполнять это задание.
  - Ну и что?
  - Как это что? За невыполнение задания - наказание, отсутствие доверия, презрение всех членов Братства как к несостоявшемуся активисту, лопнувшему мыльному пузырю. За отказ от задания - обвинение в измене и немедленная смерть от руки Великого Гуми.
  Эдгар вздрогнул.
  - А если ты все-таки выполнишь это задание, то как бы тебя ни хвалили, как бы ни награждали, ты уже не сможешь смотреть на себя в зеркало, не будешь считать себя человеком.
  Эдгар побледнел:
  - И ты... получил именно такое задание?
  Игорь кивнул.
  Реакция Эдгара была неожиданной. Он бросился на шею Игорю, обнял и стал утешать. Игорь едва сумел от него отцепиться.
  - Ты не расстраивайся, Игорь. Не переживай. Это пройдет. Главное - ты нашел в себе силы и сделал правильный выбор.
  - Ты о чем? - не понял Игорь.
  У Эдгара сияли глаза.
  - О Братстве, - сказал он. - О нашем Великом Гуми.
  Игорь все еще не понимал.
  - Глупый! - рассердился Эдгар. - Ты же мог нарочно провалить задание, но не сделал этого ради нашего Братства и ради Великого Гуми. Ты переступил через себя, и я тобой восхищаюсь. Не знаю, хватит ли у меня сил сделать это, когда мне дадут первое задание активиста - вдруг оно тоже окажется вот таким... Но ты молодец!
  Игорь онемел от удивления.
  - Кстати, - продолжал Эдгар, - пусть тебя не тревожит твоя чувствительная душа и совесть. На первый взгляд все может казаться не таким, как оно есть на самом деле.
  - Это правда, - пробормотал Игорь.
  - Поэтому со временем ты постигнешь правоту Великого Гуми и свою неправоту в этом вопросе. То есть станешь по-другому смотреть на вещи. И то, что ты сегодня посчитал отвратительным, окажется именно тем, что надлежало делать в такой ситуации. Ведь задание тебе давал сам Профессор?
  - Да.
  - Ну вот, а он получает сведения не от кого-нибудь, а от Великого Гуми. Так то не вешай нос и смотри веселей. Профессор и Великий Гуми никогда не ошибаются. Как я тебе завидую, Игорь! Ты такой сильный, и ты смог переступить через себя ради Братства. Игорь, ты герой.
  - Нет.
  - Скорее бы и мне стать активистом!
  Игорь всматривался в него и думал: а не развалить ли им с Осиповым и Булатовым это Братство одним махом, без церемоний, силовым путем? Потому что Эдгар все же в чем-то очень изменился, и ради такого Эдгара Игорю не хотелось тянуть лямку и ставить под удар себя, своих товарищей, отца Александра и еще много других невинных людей.
  Второе знамение
  Игорь испытывал к Эдгару чувство разочарования, но недолго. Он не мог всерьез поверить, что друг, которого он знал с детства, утратил все те качества, которые делали его классным парнем.
  Гораздо проще было свалить все на Братство, на Профессора, вытворяющего с людьми страшные вещи.
  Игорь разочаровался, но жалел Эдгара до глубины души и по-прежнему хотел вытащить его из Братства, чтобы Профессор перестал прикрываться им и связывать руки Виктору Егоровичу Тимофееву.
  А у его друзей был полный застой в делах и разброд в мыслях.
  Осипов копался в прошлом Профессора, выискивая там что-нибудь, что позволит посадить его прямо сейчас, и пытался вытянуть нужные сведения из Михаила Витальевича, который по уши увяз в расследовании взрыва ресторана "Глобус", но о Юрии Павловиче Афанасьеве не мог сообщить ничего интересного.
  Но Осипов сомневался в его неведении.
  Отец Александр тоже наводил справки о Профессоре по своим каналам.
  Булатов вгрызался в список знамений, видел его даже во сне, но к расшифровке не продвинулся ни на сантиметр.
  К этому времени двухнедельный "отпуск" отца Александра подошел к концу, он полностью оправился от своего "отравления" и жил полноценной жизнью. Он беспокоился за Игоря - давно его не видел, поскольку тот осторожничал и не встречался с друзьями, а только звонил им, причем не очень часто, и из самых неожиданных мест, чтобы его не подслушали и не выдали Профессору.
  - Перестраховщик! - ворчал Осипов.
  Иногда ему надоедала эта игра в шпионство. Булатов чувствовал, как меняется его состояние в такие моменты, и старался мягко переубедить:
  - Осипов, не заводись, пожалуйста. Пока поступать по-другому нельзя. Мы не можем рисковать людьми, пойми это.
  - А я не могу рисковать Игорем, - мрачно отвечал Осипов.
  - Но ты же знаешь, у нас есть наготове план, который ты сам одобрил, и когда сложится подходящая ситуация, мы приведем этот план в действие.
  - Как бы не было слишком поздно.
  - Не будет поздно.
  Однажды, в середине июня, они втроем ждали Игоря на очередной совет у Осипова дома, но он не шел и даже не звонил. Осипов снова начал расхаживать по комнате, тяжело дышать и коситься на телефон. Булатов и отец Александр молча следили за ним и не знали, что сказать.
  Наконец, Осипов воскликнул:
  - Будь моя воля, этот чокнутый Профессор уже давно гнил бы за решеткой!
  Булатов вздохнул:
  - Сделай-ка лучше нам чаю.
  Осипов свирепо на него уставился, но увидел лишь мягкие взгляды и улыбки своих гостей. Это окончательно его взбесило:
  - Ваша терпимость доводит меня до белого каления!
  Но все-таки пошел на кухню и заварил чай. Это дало ему время чуть-чуть остыть и не срываться на коллегах. И когда он принес чай в комнату, то был уже мрачен, но не злился. Его гости вздохнули с облегчением.
  Булатов сказал:
  - Осипов, мы уже тысячу раз говорили на эту тему. Ну не можем мы сейчас прикрыть Братство гумитов просто так, потому что Профессор ускользнет от нас. Наверняка начнет свою деятельность в другом месте, а кашу расхлебывать предоставит невинным людям. А мы решили стереть Братство с лица земли, и для этого нам нужны факты. Факты мы можем получить только от шпиона, а шпион у нас - Игорь. Я тоже нервничаю, когда он устраивает нам такие выкрутасы, как сегодня, но у него есть на то свои причины. В целях собственной безопасности он волен поступать так, как считает нужным, потому что на месте ему виднее.
  Осипов смотрел на него снисходительно.
  Булатов добавил:
  - Он замечательно справляется со своей задачей. Похоже, он прирожденный провокатор.
  Осипов усмехнулся:
  - Ничего подобного. На самом деле к него вовсе не авантюрный склад характера и нет тяги к опасным приключениям. Это лишь так, вопрос настроения.
  Отец Александр улыбнулся. Слава Богу, удалось отвлечь Осипова от планов расправы.
  - Ты давно с ним знаком? - спросил Булатов.
  - Очень давно, с детства. Мы соседи, я жил в детстве в Подновье, а на улицу Бринского переселился уже взрослым, я тогда заканчивал учиться и начинал работать. Моя бабушка предложила нам обмен - я переезжаю в ее квартиру, а она - на мое место, к моим родителям, в Подновье, чтобы за старенькой было кому ухаживать.
  Он еще раз усмехнулся.
  - Они до сих пор живут там благополучно, только бабушка стала часто болеть, на голову жалуется. Живут через дом от Белояров. Так что я очень хорошо знаю тетю Нину и Игоря. Никогда не забуду, как мы каждую зиму, как только выпадал снег, выстраивали крепости и стрелялись снежками, а потом с дикими воплями выбегали оттуда и схватывались врукопашную. Вы себе не представляете такую картину: больше десяти ребятишек всякого возраста орут на всю улицу, колотят друг друга почем зря и вываливаются в снегу с ног до головы, а после драки смотрят друг на друга и хохочут как сумасшедшие!
  Он задумался, потом продолжил:
  - Игорь и Сеня Шевченко были среди нас самые младшие. Эдгар Тимофеев к нам не присоединялся - как-никак белая кость. Честно говоря, до сих пор я не понимаю, каким образом пацан из такой семьи попал в секту. От недоразвитой личности типа Сени Шевченко этого еще можно ожидать, но Тимофеев... Ведь, судя по словам Игоря, он вовсе не глупый, и даже порядочный, и даже в чем-то принципиальный... был. До Братства. Впрочем, до принципиальности самого Игоря ему было бы еще расти и расти.
  - До вашей принципиальности тоже, - вставил отец Александр.
  - Спасибо за комплимент, - недовольно сказал Осипов. - В моем случае это вовсе не принципиальность, а дурной характер. А вот у Игоря... Макс, он ведь рос без отца, без старшего брата, и не видел перед собой ни положительных, ни отрицательных примеров мужского поведения. И тем не менее он ни разу не дал нам, остальным мальчишкам, почувствовать какую-то свою ущемленность от этого, или ущербность. Никогда и ни за что!
  Булатов кивнул с пониманием. Отец Александр улыбался.
  - По мере того, как мы взрослели, мы открывали друг в друге что-то новое, что нам нравилось. Мы во многом не похожи, и часто не сходимся во мнениях, но это почему-то никак не влияет на нашу дружбу. Вот уже много лет.
  Он снова нахмурился:
  - А тут вдруг он оказался в такой опасности! Черт побери, разве я могу допустить, чтобы он пострадал! И все из-за этого Профессора, чтоб ему...
  - Не ругайтесь, пожалуйста, - попросил отец Александр.
  Осипов сначала не обратил на него внимания, а затем вдруг рявкнул на него:
  - А вы-то что молчите? Он вас уважает от всей души, а вы за него не заступаетесь!
  - За него не надо заступаться, - возразил Булатов. - Мы на него не нападаем. Повторяю еще раз: ситуация под контролем, нам нельзя вмешиваться. Игорю виднее, когда наступит этот момент. Я ему полностью доверяю. Он умница.
  - Если с ним что-нибудь случится... - угрожающе начал Осипов.
  Булатов его мягко остановил:
  - Я знаю, тогда Профессор - покойник. Ты уже говорил об этом. Но с Игорем ничего не случится, пока он не отступает от плана. Не волнуйся, придет и наш черед действовать.
  - Не оплошаем, надеюсь, - проворчал Осипов.
  - Не должны.
  В тот день Игорь так и не пришел и даже не позвонил.
  А дело было в том, что в Братстве началась очередная суматоха по поводу появления Регины. Не то чтобы ее ждали уже точно, как тогда, когда она предсказала им знамения. Но шанс услышать от нее весточку был велик. Либо через Профессора, либо напрямую, чтобы они ее (его, Великого Гуми) поняли и не вздумали сомневаться.
  Эдгар и не хотел сомневаться. Он намерен был даже остаться ночевать на даче в Афонино. А то вдруг Регина снизойдет к ним как раз в момент его отсутствия, и он упустит это знаменательнейшее событие. Игорь смотрел на него с жалостью и пожимал плечами.
  - Не забудь предупредить своего личного врача, - сказал он иронично. - Пусть он заранее готовит операционный стол и хирургические инструменты.
  - А при чем здесь... - нахмурился Эдгар.
  - А при том, что тебе давно пора вправить мозги, - резко ответил Игорь. - И поскольку логическим доводам ты уже не поддаешься, придется применять хирургическое вмешательство.
  Эдгар обиделся и целый день с ним не разговаривал.
  Но Игорю уже надоела эта его восторженность - восторженность щенка, поэтому он намеренно так говорил. Хотел отдохнуть от этой восторженности хотя бы чуть-чуть.
  Эдгар дулся на него и в уме обзывал его все так же: чурбан бесчувственный, грубый варвар и рационалист, которому недоступны красоты идеализма, он не способен понять и оценить преданность, для него не существует тонкости ощущений... И пробить его грубую защитную оболочку может только такая же грубая сила...
  Например, смерть...
  Тут Эдгар, совсем некстати, вспомнил о том, что Игорь был свидетелем гибели Сени Шевченко, причем один, а не в дружной среде Братства, без поддержки, в ту минуту, когда ему было необходимо опереться на чье-нибудь крепкое плечо...Эдгар представил себя там, на крыше девятиэтажки, вдвоем с Сеней, которому взбрело в голову неизвестно что, и расстроился до слез.
  Теперь он обвинял себя в бессердечии, эгоизме.
  Игорь видел, как погиб одноклассник, они оба ужасно переживали смерть Валеры Бабина и первое знамение, и этот жестокий порядок посвящения, и обязательное испытание, и первое задание пресловутое, от которого Игорь очень страдал и до сих пор не оправился... А Эдгар - по сравнению с ним, сущее дитя. Радуется пустякам, а на что-то серьезное не способен, иначе Профессор давно бы уже сделал его активистом. А он, слепой, заставляет и Игоря, в самый разгар его трудностей и их преодоления, радоваться пустякам.
  Вот у него, у Игоря, сейчас максимальное напряжение всех физических и нравственных сил, направленное на борьбу, в первую очередь, с самим собой. Так неужели ему именно сейчас нужно еще и терзаться из-за Регины? Может быть, он тоже очень не хочет упустить момент ее появления, но не может сосредоточиться, сожалеет, что упустит этот момент, ругает себя за расхлябанность, хотя и осознает, что не виноват, а тут еще и Эдгар со своим поскуливанием: Регину хочу, хочу Регину... Ночевать буду в Братстве, но ее увижу... А ты - негодяй, раз не рвешься тут ночевать ради Регины...
  Эдгар вскочил на ноги и начал ходить взад-впред. Его лицо вспыхнуло румянцем стыда. Он вообразил себя оскорбленным, хотя в действительности он сам обидел и оставил без поддержки единственного настоящего друга, который ни разу не бросил его в беде. Всегда был рядом и доводил до дома после обмороков на молитвах.
  А ведь кроме Эдгара, у него больше нет в Братстве друзей или хотя бы приятелей, ему не с кем поделиться, не с кем разделить... не с кем словом перемолвиться...
  Таким образом, Эдгар окончательно довел себя до слез и решил во что бы то ни стало помириться с Игорем.
  "Осел, упрямый осел!" - сердился на себя Эдгар. Он внезапно подумал, что, несмотря на видимую цельность и единство Братства, подлинной дружбы между его членами нет, как ни странно, и только они с Игорем являются друзьями. Конечно, в Братстве было много ребят, похожих на приятелей - они ходили всюду вместе, были одноклассниками или бывшими одноклассниками между собой, но они смотрели друг на друга, как волки, и готовы были землю грызть, только бы не позволить товарищу расти в Братстве (и в жизни тоже) быстрее себя. И ни один из них в беде не протянет руку помощи, Эдгар это знал.
  У них с Игорем - совсем не то.
  Эдгар твердо решил с ним помириться, но не мог нигде застать - дома его не было, и на дачу он еще не пришел. Кроме этих мест, он мог быть где угодно, не вычислишь. Эдгар стал ждать собрания, куда Игорь уж точно придет.
  А Игорь тем временем был занят своими делами.
  Невзирая на рискованность задуманного мероприятия, он решил проверить, возможно ли проследить за Профессором. Дача в Афонино казалась ему замком с секретом, где должны быть всякие потайные комнаты, потайные ходы, как в готических романах. Ничем другим нельзя было объяснить внезапные появления Профессора в любых точках дачи и такие же внезапные исчезновения.
  Затем он осмотрел дачу снаружи. Какое-то подозрение непосвященным людям могли внушить только всегда закрытые глухие ставни, сквозь которые можно наблюдать за улицей изнутри, но ничего не увидишь при взгляде снаружи - только кое-где слабый свет. Игорь не замечал, чтобы дачу обходили дозором, а в этом был смысл, ведь Профессор и сам не отрицал наличие недоброжелателей. Это Игоря насторожило - нет ли по периметру дачи видеонаблюдения, каких-нибудь камер слежения, какие он видел в иностранных фильмах. Тем не менее он рискнул обследовать окрестности дачи, сохраняя при этом глуповатый вид праздношатающегося. Ничего особенного он не нашел, но не очень поверил. Профессор вряд ли допустил бы подобную безответственность.
  Поэтому бродить вокруг дачи Игорь счел неблагоразумным, и на это нужно решаться лишь в самом крайнем случае.
  Зато Игорь обнаружил среди зарослей отличную сирень, сплошь покрытую крупными листьями и служащую прекрасной ширмой - место для слежки и засады, лучше не придумаешь. Туда можно спрыгнуть прямо со ступенек, или с тропинки, мгновенно спрятаться в листве и замереть, как тень. Никто не успеет заметить. Никакой Плескач. Никакой Профессор.
  Стран, что сами каратели не используют это заброшенные заросли для аналогичных целей. Ведь, собираясь на даче, члены Братства полюбили толпиться здесь, возле крылечка, и болтать на всякие темы, в том числе и весьма скользкие.
  Например, обсуждали Профессора и Регину с бытовой точки зрения, и делали это очень тихим шепотом, боясь, что их подслушивает Великий Гуми, столь скорый на расправу.
  Великий Гуми и впрямь подслушивал бы их, если бы прятался в кустах сирени.
  В тот день Игоря заинтересовал человек, который вместе с ним ехал до конечной остановки. Это был молодой мужчина в сером спортивном костюме и белой майке на голое тело, с усами и небритым подбородком, со скучающим взглядом, устремленным за окно. Казалось бы, самая обычная внешность самого обычного попутчика, но Игоря вид этого человека поразил, потому что именно он выносил мусор из ресторана "Глобус" перед взрывом. Еще тогда, когда Игорь следил за рестораном, его поведение было очень подозрительным, а уж теперь его приезд в Афонино совсем не похож на случайное совпадение. Наверное, он хочет встретиться с Плескачом - одного поля ягоды, убийцы.
  Игорь почему-то был уверен, что именно этот человек подложил бомбу в ресторан "Глобус".
  Они оба вышли из автобуса на конечной остановке. Игорь задержался, задрав голову к расписанию движения транспорта, а его попутчик отправился по той дороге, которой ходили члены Братства на свою дачу. Подождав немного и отпустив его на достаточное расстояние, Игорь пошел следом. Он не заботился о том, чтобы не упустить товарища из виду. Если он идет к даче Братства, то там его Игорь и застанет, а если нет - то версия никуда не годится, и этот человек просто случайный попутчик, и ко взрыву в ресторане не имеет ни малейшего отношения.
  Подходя к ступенькам дачи, Игорь вдруг услышал там шум и чьи-то разъяренные голоса. Игорь очень удивился этому и едва успел спрятаться в своей сирени. Что за чудеса - здесь не бывает скандалов, разве только публичные и строго подчиненные заранее составленному Профессором сценарию. Так что тут явно пахло жареным.
  Попутно Игорь вспоминал, не видел ли он этого человека в Братстве, хоть когда-нибудь.
  Нет, не видел. Это не член Братства.
  Тогда что ему надо на этой даче в Афонино?
  Откуда он вообще про нее знает?
  За дверью послышались шаги. Игорь застыл в неподвижности. На ступеньки вышли Профессор и его посетитель в сером спортивном костюме. Игорь даже затаил дыхание и надеялся, что колебания ауры его не выдадут.
  - Ну и порядки у вас, - сказал посетитель.
  - Скажи спасибо, что не убили на месте, - ответил Профессор.
  Они прошли несколько метров по тропинке и остановились напротив сирени.
  - А почему мы не могли поговорить внутри? - спросил посетитель.
  - Тебя не должны видеть в Братстве, да и про дачу эту тебе лучше забыть. Тебя могут запомнить. У нас же каждый член на счету. Мы знаем всех своих в лицо.
  - Зачем тебе это?
  - У нас закрытая организация.
  До проповеди оставался еще целый час. Что Профессор делает на даче так рано? Обычно он появляется в Братстве даже немного позже, чем надо.
  Значит, либо Профессор на самом деле уже бывает на даче, только никому не показывается, либо сегодня произойдет что-то необычное, раз он пришел сюда так рано. Должно быть, он ждал своего посетителя, чтобы о чем-то договориться, и знал, что посетитель придет сюда.
  - Как будешь платить? - спросил посетитель. - Как в прошлый раз?
  - А что, тебя это не устраивает?
  - Да мне все равно. Главное - плати.
  Вот как. Они не ресторан "Глобус" имеют в виду?
  - Ты уже решил, что конкретно будешь делать? - спросил посетитель.
  - Да, сегодня решил. Но запомни, говорить нам гораздо лучше не здесь.
  - А где? Это единственное место, где тебя можно найти.
  - Я сам бы тебя нашел и предложил бы, где и что.
  - Не привередничай.
  Что-то посетитель слишком уж свободно обращается с Профессором. Давний знакомый, что ли? Надо будет порыться в картотеке у Осипова и Булатова. Если на посетителя удастся что-нибудь накопать, это пригодится при поимке Профессора. Может быть, посетитель связан с криминалом.
  - Так что же у тебя случилось? - поинтересовался посетитель.
  - С чего ты взял, что у меня что-то случилось?
  - Ну... ты что-то так круто взялся за устранение.
  - Конкурентов везде хватает. У тебя, кстати, их тоже наверняка немало. И ты тоже обращаешься с ними не очень-то ласково.
  - Это верно... Скажи, а чем занимается твоя организация?
  - А что?
  - Да так, интересно. Ты живешь, как король, а ко мне обратился по моей специальности только сейчас. Значит, до этого момента у тебя все было в порядке.
  - Да я и сейчас не жалуюсь.
  - А конкуренты?
  - А что конкуренты? Конкуренты - это не неприятности, а норма жизни.
  - Так чем ты все-таки занимаешься?
  Наемный убийца, вот это кто. Профессиональный наемный убийца, по сравнению с которым Плескач - просто невинная овечка, мелкий хулиган, пугающий детишек.
  А этот товарищ устраняет тех, кто сильнее его.
  Надо срочно связаться с Осиповым и Булатовым. Пусть раскапывают его и привлекают к делу.
  - Нам незачем встречаться лично, - сказал Профессор.
  - А по телефону такие вещи не обсуждают.
  - По телефону обсуждают все. Сейчас не времена репрессий.
  - Не притворяйся дурачком.
  - Ты тоже не притворяйся.
  - Тогда переходи ближе к делу.
  - Да.
  Хотя место, где они стояли, было удобное - и изнутри их не слышно и плохо видно, и можно сразу заметить, кто идет к даче по тропинке - они все равно пошли, отошли от сирени довольно далеко, так что до Игоря уже не долетали их голоса, постояли немного и пошли еще дальше. Профессор, вероятно, убалтывал посетителя разговором и постепенно уводил его от дачи Братства.
  Ловкий ход.
  Только Игорь уже устал сидеть затаившись в сирени, но показываться наружу было нельзя, пока Профессор не вернется в помещение.
  Обидно еще, что они удалились от сирени и лишь после этого стали обсуждать детали. Тогда Игорь мог бы найти тут где-нибудь телефон и предупредить Осипова, а уж потом идти в Братство. Обидно терять время попусту.
  А тут еще и Эдгар.
  Смешной мальчишка, неуравновешенный.
  - Игорь! - воскликнул он, едва тот вошел в комнату, где происходили собрания Братства. - Игорь, миленький, я должен с тобой поговорить. Я должен извиниться. Я веду себя часто по-ребячески, я знаю это, но мне это трудно заметить и проконтролировать. Пожалуйста, прости меня. Я эгоист.
  - Нет, - возразил Игорь.
  - Но я никогда не хочу тебя обидеть. Никогда.
  - Я знаю это.
  - Мир? - робко предложил Эдгар.
  - Мир, - согласился Игорь. - Но при одном условии - не надо заниматься самоуничижением. Я этого не люблю.
  - А кто занимается самоуничижением? - удивился Эдгар.
  Профессор затянул начало проповеди дольше обычного. Он оглядывал свое Братство и ожидал, когда оно соберется в абсолютно полном составе.
  Ему было что им сообщить.
  - Добрый день, дорогие друзья, - произнес он с необычайной торжественностью.
  Впрочем, Игорь уже так привык к этой торжественности, что она его не впечатляла.
  - Я не понимаю, - сказал Профессор, - откуда в нашу среду просачиваются эти слухи, но вы, я знаю, всю эту неделю хотели увидеть Регину. В какой-то степени это была правильная мысль, скажем так - правильное направление мысли.
  Братство замерло в ожидании. У Эдгара при упоминании о Регине с лица сошли все краски.
  - Думаю, нет нужды объяснять вам, что появление Регины не зависит от чьей-либо воли, кроме воли Великого Гуми. Но сегодня Великий Гуми снизошел ко мне и объявил, что близится время второго знамения.
  По Братству прошел трепет.
  - Еще раз прошу вас соблюдать осторожность, не пострадайте при этом событии сами. Надеюсь, вы помните все мои рекомендации по этому поводу.
  Он сделал многозначительную паузу. Братство пребывало в напряжении.
  - Второе знамение произойдет завтра в полдень на Речном вокзале.
  И добавил:
  - Берегите себя для более важных дел и не суйтесь в самое пекло. Великий Гуми это не одобрит и накажет ослушников. Вы принадлежите не себе, а Великому Гуми и его делу.
  Братство дружно закивало головами, обещая беречься и не лезть слишком близко к знамению. Профессор удовлетворился этим и перешел собственно к проповеди.
  Правда, братство было взбудоражено сообщением о предстоящем знамении и плохо концентрировалось на слова своего учителя. Профессор на это и рассчитывал, поэтому сделал проповедь менее насыщенной. Она должна была служить всего лишь фоном для новости о знамении.
  Он не сомневался, что все Братство будет завтра в полдень на Речном вокзале. Они любопытные, члены его Братства, и ни за что не упустят возможность поучаствовать в событии, которое изменит мир.
  Для них это вовсе не было игрой.
  У Эдгара блестели глаза от наплыва энтузиазма, и он то и дело подталкивал локтем Игоря, не решаясь шептаться во время проповеди.
  А Игорь не смотрел на него. У него в голове происходили приблизительные подсчеты, когда звонить Осипову и Булатову, чего от них требовать и идти на Речной вокзал с Эдгаром или одному.
  Последний вопрос отпал сам собой, потому что Эдгар вцепился ему в руку, не отпускал до самого дома и трещал, как болтливая девчонка, о том, как они завтра вдвоем чудесно прогуляются по Речному вокзалу.
  Просто прелесть, рассуждал он. Они и забыли совсем, что идет лето, лучшее время года, и надо бы хоть раз отдохнуть, пройтись вдоль реки, отдалиться от всяких проблем, и видеть себя в мире... легко...
  - Твоими бы устами, - вздохнул Игорь.
  Эдгар помешает ему на этот раз действовать по обстановке.
  Впрочем, кроме Эдгара, Речной вокзал будет кишеть Братством, и все они будут мешать Игорю действовать по обстановке. Неизвестно, удастся ли подойти к Осипову, если он там будет.
  Нет, лучше не подходить. Можно выдать себя. У членов Братства дружеских связей с милицией быть не должно. Профессор не дурак, тут не оправдаешься.
  Осипову он позвонил поздно ночью, когда мама уже уснула.
  Выяснилось, что и Осипов уже уснул, вследствие чего он отвечал Игорю не очень дружелюбно.
  - Это я, Осипов, не ругайся.
  - Игорь?
  - Да.
  - Ты чего так резко? Ты на часы смотрел?
  - Смотрел.
  - Ну и?
  - Я ждал, пока мама уснет. Не возникай, у меня важная информация. Передашь и Максу тоже. Мое дело маленькое, сами решайте, что делать.
  - Что случилось?
  - Второе знамение.
  - Чего, чего? Погоди минутку, я возьму блокнот...
  - Нет времени, и так запомнишь. Второе знамение произойдет завтра в полдень на Речном вокзале. Так что до завтра.
  Осипов заторопился:
  - Э, тихо, не клади трубку! Это всё, что ли?
  - Это всё, что нам счел нужным раскрыть Профессор.
  - Негусто.
  - Да. До завтра, Осипов. Спокойной ночи.
  - Да уж, успокоил, - проворчал Осипов.
  Несколько раз зевнул до слез и набрал номер Булатова.
  Они, скрепя сердце, вновь пошли на поклон к начальству. Осипов выходил из себя. Булатов приводил доводы. Но единственное, чего им удалось добиться - усиленный наряд милиции на Речной вокзал, но их доводы тут были не при чем. Просто там, на Речном вокзале, в этот воскресный солнечный ясный день проходил праздник, организованный новым, недавно открытым яхт-клубом.
  Осипов и Булатов переглянулись и оба, не сговариваясь, бросились на Речной вокзал.
  Быстрее.
  Может быть, удастся предотвратить беду.
  - Игорю будем звонить? - на ходу спросил Булатов.
  - Нет времени. Сам догадается.
  Где уж было не догадаться! С самого утра на Речной вокзал собралась молодежь - множество молодежи. Она буквально запрудила все пространство вокруг Речного вокзала. На площадках набирались воздуха три ярких, разноцветных воздушных шара. На реке возле девятого причала покачивались пять яхт - четыре из них были с белыми парусами, одна почему-то с синим в полоску. Яхты уже плыли, красуясь перед зрителями легкостью и красотой.
  Зрители криками приветствовали их, махали им руками.
  Тут же была организована торговля мороженым, прохладительными напитками, пирожками, флажками, цветами, воздушными шариками. Отчаянные парочки влезали в корзины больших воздушных шаров и не боялись подниматься и там, на головокружительной высоте, признаваться в любви. Некоторые соглашались и на яхтах покататься, но яхты, хоть и не удалялись пока от берега, очень близко к причалам не подходили и ожидали сигнала к началу небольшой гонки - показательного мероприятия, призванного популяризировать парусный спорт.
  Увидев, все это, Игорь ужаснулся.
  Учитывая обстоятельства взрыва в ресторане "Глобус", масштабы последствий сегодняшней катастрофы могут превзойти прежние в несколько раз. Надо искать, искать, где этот урод спрятал бомбу, и увести оттуда людей, и обезвредить...
  В толпе тут и там мелькали знакомые лица.
  То были и члены Братства, и их было очень много, и одноклассники, и особенно одноклассницы. Видел Игорь и Осипова с Булатовым. Это показало ему, что он не один, и стало чуть-чуть легче на душе.
  Встретились они и со странной маленькой компанией, состоявшей из Фаины с Борисом Новиковым и Раи Беловой, причем последняя была тут явно некстати, от нее старались отделаться, но безуспешно. Она делала вид, что не замечает своей неуместности и сознательно портила парочке праздничное уединение.
  И судя по лицу Фаины, она тоже хотела бы очутиться подальше от своей навязчивой подруги.
  Правда, и подальше от Бориса.
  Они поздоровались с Игорем и Эдгаром, Борис даже специально к Эдгару обратился:
  - Знаешь, что я на днях услышал? "Наутилус Помпилиус" приезжает скоро!
  - Сюда? - встрепенулся Эдгар.
  - Ну да. Если хочешь, я поспрашиваю и уточню, когда и где.
  Эдгар несколько минут боролся с искушением меломана.
  Но гумит в нем победил. "Наутилус Помпилиус" был неоспоримым предательством по отношению к Великому Гуми, за что последует наказание. Поэтому его лицо вновь потухло, и он сказал:
  - Да нет, не надо спрашивать. Я и так не смогу туда пойти.
  Борис был изумлен:
  - Да ты что, Эдик! Это же "Наутилус"!
  - Я понимаю... - промямлил Эдгар. - Но я правда не смогу. Извини.
  - Как хочешь.
  Борис только развел руками. Чтобы Эдгар отказался от "Наутилуса Помпилиуса" - это было нечто. Мальчик не в себе. Требуется врачебная помощь.
  Так же был изумлен и Игорь.
  Но у него были в тот момент и другие заботы. Он зорко оглядывался вокруг себя в поисках чего-нибудь, что наведет его на правильный путь, и ничего такого не замечал.
  Между тем яхты вышли на старт.
  И зрители замерли в ожидании великолепного зрелища.
  Осипов и Булатов бегло осмотрели также здание Речного вокзала, ничего не нашли и обратились к организаторам мероприятия с вопросом о дальнейших планах.
  - Да все как обычно в таких случаях, - ответили им. - Яхты разыграют приз и вернутся в клуб, а у нас еще будет дискотека прямо на набережной.
  - Сколько яхт?
  - Пять.
  - Список есть?
  - Конечно.
  - Давайте сюда.
  На листке были написаны названия и класс яхт, в столбик, а напротив каждой - кто на них соревнуется. Осипов и Булатов склонились над листком.
  "Амелия", "Розовый сад", "Золотая мечта", "Звезда" и "Арарат"...
  На последнем названии они будто споткнулись и посмотрели друг другу в глаза. И в следующую секунду они уже мчались к причалам, словно могли вернуть яхты обратно.
  Не успели.
  Зрители заулюлюкали, когда одна яхта, с синим полосатым парусом, заметно отстала от других и беспомощно закачалась на волнах, самопроизвольно поворачиваясь носом по ветру - ее владелец почему-то скрылся внутри. Такое поведение показалось зрителям оскорбительным и не достойным участника праздника, они выражали свое возмущение громкими криками и оглушительным свистом.
  Игорь посчитал это сигналом к действию и активно заработал локтями, проталкиваясь сквозь толпу к реке.
  За ним с трудом поспевал Эдгар, удивленный его странной сосредоточенностью на чем-то постороннем, чего он, Эдгар, не понимал, и одновременно ожидавший чуда от Великого Гуми.
  Например, с небес на землю спустятся ангелы, по лестнице из радуги.
  Или вот сейчас на Волгу слетит стая белоснежных лебедей.
  Или на бетонных плитах площади расцветут прекрасные розы.
  Впрочем, о чем это он размечтался. Регина вовсе не об этом говорила во втором знамении.
  Вдруг Игорь тоже закричал, закричал во весь голос, бросился перелезать через ограждение, чтобы прыгнуть в Волгу и плыть спасать. Эдгар едва успел схватить его за пояс и оттащить от ограждения на безопасное расстояние.
  Толпа постепенно умолкла.
  Из всех щелей яхты вырвался огонь и дым, поднялся фонтан брызг. Звук взрыва был значительно заглушен дальностью от берега. Яхта затонула в считанные секунды.
  Толпа, та ее часть, которая видела все это, была парализована страхом.
  И в следующее мгновение ее охватила паника.
  Масса перепуганных людей устремилась к ближайшей лестнице, ведущей с пристаней наверх, к улице. Тем, кто не видел взрыв яхты, паника передавалась со скоростью цепной реакции, и они неслись, как стадо слонов, круша и сметая все на своем пути. Вокруг Речного вокзала началась давка. Раздались крики. Усиленный наряд милиции не растерялся и заработал резиновыми дубинками направо и налево, чем ничуть не улучшил, а скорее ухудшил положение. Эдгар не попал в эту кашу лишь потому, что охранял Игоря, который все время рвался спасать и которого надо было держать обеими руками. Таким образом, они были притиснуты к ограждению, но избежали прелестей разъяренной толпы.
  Осипов и Булатов пытались пробиться к зданию Речного вокзала, чтобы достать громкоговоритель и хоть как-то призвать людей к спокойствию, объяснить, что без суеты и спешки они покинут опасное место гораздо быстрее и не причинят друг другу вреда. Но как только они попадали в поток, их начинало сносить совсем в другую сторону, и они прикладывали много усилий для собственного освобождения.
  Игорь был в отчаянии.
  Эдгар в полном смятении обозревал этот ад и недоумевал, а где же знамение.
  И частенько в толпе мелькали лица членов Братства, и на них, в отличие от всех прочих лиц, было написано торжество: вот мы как с вами, с врагами Великого Гуми, и так, и еще сильнее, и еще страшнее, и ничего вы нам не сделаете, потому что с нами сам Великий Гуми, он защищает нас.
  Братство от души наслаждалось взрывоопасной обстановкой, которая так разнообразила унылую жизнь горожан и которая говорила, что Регина, и вместе с ней Великий Гуми, были правы. Это начало великих катаклизмов и великой битвы, несущей Великому Гуми безоговорочную победу, а им, его служителям и последователям, вечный рай.
  А остальному миру - смерть!
  Игорь всей кожей чувствовал этот вопль Братства, сообщества маньяков, направляемым главным маньяком ко всеобщей гибели.
  Через некоторое время толпа прорвалась-таки через лестницу, оставляя за собой растоптанных и раздавленных. Вокруг Речного вокзала стало вдруг очень тихо, и в этой тишине отчетливо слышались стоны и плач. Как в Апокалипсисе.
  Да ветер врывался в уши.
  Эдгар отпустил Игоря.
  Никого из членов Братства там больше не было.
  По всему пространству, по телам пострадавших, валявшихся на асфальте и ступенях лестницы без движения, свежий ветерок гонял оторванные от своих связок воздушные шарики, сломанные измятые цветы, легкие клочки липкой сахарной ваты. Тут и там поблескивали лужи яблочного сока и газировки.
  Что касается больших воздушных шаров, то они пока плавали на поверхности Волги, и тяжесть гондол тянула их пестрые складки ко дну. Слава Богу, в них не было людей и они в тот момент находились на земле, иначе они улетели бы в неизвестном направлении вместе с пассажирами.
  Осипов и Булатов видели Игоря, но не могли к нему подойти, поскольку он был с Эдгаром. А им очень нужно было подойти, поговорить, поддержать.
  Эдгар услышал издалека вой сирен приближающихся служебных машин и предложил Игорю уйти, пока их тут не задержали. Игорь согласился. Они пошли к девятому причалу, надеясь ускользнуть там, но и там наверху уже дежурили милиционеры. Несостоявшихся беглецов вернули к месту происшествия и допросили. Они отвечали, как могли отвечать в такой ситуации ошеломленные трагедией мальчики. В основном отвечал Эдгар, так как на Игоря снова накатила немота - его обычная реакция на шок. Эдгар со слезами на глазах смотрел на него и расстраивался за друга.
  Молчание Игоря теперь означало для Эдгара случившуюся с другом какую-нибудь трагедию.
  И о ужас, Игорь опять молчит!
  Как после смерти Сени Шевченко, и после смерти Валеры Бабина, и после своего первого задания, и после первого знамения...
  Во время этого допроса их застал Осипов. Мельком глянул на Игоря и сказал несколько слов шепотом своему коллеге, проводившему допрос. Тот без колебаний отпустил мальчишек, тем более что они даже как очевидцы не могли дать какую-либо определенную информацию, даже при всем желании.
  - Спасибо, - без улыбки поблагодарил Эдгар.
  - Да не за что, - бросил Осипов и стал читать протокол.
  Эдгар взял Игоря за руку и повел домой.
  Они двигались, будто сомнамбулы. Выбрались к остановкам общественного транспорта. Отсюда до Подновья можно было доехать без пересадок, и они вроде бы намеревались это сделать, но вместо этого пропускали автобусы один за другим, сидели на лавочке, как египетские статуи, в одинаковых застывших позах, с остановившимся взглядом, погруженные в полное опустошение.
  А Осипов и Булатов, находясь в таком же опустошении, бродили по оцепленной территории и машинально помогали другим - укладывали раненых на носилки, собирали в коробки разбросанные вещи, ставили на документах свои подписи.
  Они не смотрели друг на друга.
  Они считали себя виноватыми в том, что катастрофа все-таки разразилась. Казалось бы, они сделали все возможное для ее предотвращения, но теперь они были уверены, что можно было сделать что-то еще. Броситься в ноги, унизиться, умолять, угрожать, лгать. Нарушить все законы, лишь бы этого не случилось.
  Окружить Речной вокзал вечером, никого не впускать и не выпускать, обшарить углы, прощупать собственными руками каждый камешек. Яхты опечатать еще в клубе и запретить их выход на воду... Особенно "Арарату"...
  Можно было узнать, что за мероприятие запланировано на Речном вокзале, тогда названия яхт сами собой дали бы им подсказку.
  Не стали, не сумели, не смогли.
  Идиоты несчастные.
  Столько жертв на их совести.
  Примерно так же думал и Игорь, возвращаясь домой. Эдгар оправился от случившегося на удивление быстро, когда они вышли из автобуса, он уже вздыхал, сочувствовал, сожалел, разговаривал. А Игорь молчал и думал, что же нужно делать в следующий раз, чтобы предотвратить знамение.
  Эти проклятые знамения - вовсе не смешная шутка Профессора.
  А этот проклятый Великий Гуми - гореть бы ему синим пламенем, душегубу.
  Фото- и кино-съемки
  Рая не выдержала и позвонила Осипову.
  А у него голова была забита другим, он даже забыл, что ей нужно.
  - Слушай, ну ты же согласился мне помочь! - возмутилась Рая. - А раз согласился, то должен заниматься моим делом!
  - Извини, Раиса, у меня много других забот.
  - Но ты хотя бы начал?
  - Ничего я не начал! Говорят тебе - некогда.
  - Что значит - некогда? Чем ты таким срочным занят, что не мог даже приступить к моему расследованию? - бушевала Рая.
  - Я занят взрывом на Речном вокзале, - ответил Осипов, и она прикусила язычок.
  Взрыв она не видела. Ей, Фаине и Борису Новикову повезло, они решили тогда прогуляться до Строгановской церкви - Фаина сказала, что там очень красиво - а когда вернулись, застали уже полный разгром и в ужасе спаслись бегством.
  Фаина утверждала, что сам Господь Бог позаботился о том, чтобы они не пострадали. Борис разнервничался и не проявлял снисходительности и скепсиса по этому поводу, так как они и впрямь избежали большой опасности. У Раи тоже не было сил ехидничать - она ведь не хотела идти с ними смотреть церковь и пошла лишь потому, что не могла отпустить их вдвоем и оставить их вне поля зрения. А то вдруг они там... целуются! Это безобразие! Этого нельзя допустить!
  Хотя при Рае они даже не держались за руки, это ничего не значит.
  Рая им не верила.
  А на Осипова она больше не повышала голос, но уж очень ей хотелось скорее получить подтверждение, что у нее есть замечательная мать. А всякие взрывы и прочие проявления организованной преступности отдаляют ее от цели.
  Вот и жди теперь, пока Осипов борется с криминалом.
  Она лидерствовала в школе моделей СТИЛЬ безоговорочно. Ее ставили всем в пример. Старичок, похожий на Денни Де Вито, правда, никуда не исчез и по-прежнему представляет опасность для окружающих. Зато в последние дни он не надоедал ей своими разговорами, и вообще никак не выделял ее среди других. Но каждый его взгляд и каждая его ухмылочка яснее ясного намекали на то, что самая лучшая девушка школы моделей принадлежит ему.
  Взрыв на Речном вокзале не мог не выбить ее из колеи, особенно их случайное спасение. Она находилась в возбужденном состоянии, и все заметили, что это придавало ей особую прелесть - живое трепетное выражение лица, естественный румянец и блеск в глазах. Поэтому фотограф Ромочка, появившись в школе моделей СТИЛЬ, сразу отметил ее на фоне остальных.
  А она, как ни странно, не испытывала при его приходе прежней радости и надежды на лучшее. Он стал для нее кем-то посторонним.
  Собственно, она не сомневалась в том, что для очередной серии снимков он выберет именно ее. Ну еще, может быть, Олю. Рая относилась к съемкам как к своей обычной работе. Она любила видеть себя на больших блестящих цветных фотографиях. Удивительно красивая, яркая девушка в прелестных нарядах, с роскошными прическами. Глаз не отвести, так удачно получалась Рая.
  Только вот результатов это пока никаких не приносило. До сих пор такую девушку не спешили отрывать с руками. До сих пор за ее благосклонность не борются ни парни, ни модельные агентства. Как будто она и не лучшая ученица школы моделей, и не красавица, и не умница...
  Долго ли еще ждать?
  Ромочка появился у них в подвале с огромным букетом цветов, который сделал атмосферу в классной комнате свежей и душистой. Девочки тут же окружили гостя, оглушили его приветствиями и комплиментами. Он мягко от них отбивался и поглядывал на Олю и Раю - они не покинули своих мест с его приходом, приветствовали его улыбками на расстоянии. Они считались уже старыми знакомыми, такой дикий восторг уже был ниже их достоинства, да и ни к чему это, все равно каких-то выгод это им не принесет.
  Ромочка вынужден был подойти к ним сам.
  - Здравствуйте, девушки. Давно не виделись.
  Они заулыбались шире:
  - Да, давно. Вы нечасто вспоминаете о нас, бедных и убогих.
  - Будет вам, Оля, - протянул он. - Это вы убогие? Не смешите меня!
  - Да, мы убогие, пока не начнем работать и жить самостоятельно.
  - Ах, вот вы о чем, - махнул рукой Ромочка. - Это всего лишь дело времени.
  - Время - понятие растяжимое, - отозвалась Оля.
  На это заявление Ромочка не стал отвечать, потому что в комнату вошла мадам Василькова. Как всегда, прямая и неприступная. Присутствие Ромочки не вывело ее из равновесия, она чуть-чуть улыбнулась и кивнула ему головой. Он с подчеркнутой церемонностью поцеловал ей руку, от чего девчонки почему-то смутились и покраснели, и спросил позволения посидеть на ее занятиях, присмотреться к новеньким. Она позволила и прошла в кабинет, а девочки расселись по своим местам, готовясь к очередной лекции.
  Рая, несмотря на кажущееся равнодушие, украдкой посматривала на Ромочку. Теперь, когда Улыбающийся Мальчик исчез с горизонта, она осталась без кавалера, без защитника и покровителя... Не попытаться ли атаковать Ромочку еще раз? Может быть, он изменил свое мнение. Меняются же люди.
  Попытка не пытка.
  Но в перерыве занятий и после них Рая поняла, что он своего мнения не менял и атаковать его бесполезно, можно лишь навредить себе. Он обращался с новенькими точно так же, как и со старшими, когда те были новенькими. Точно так же ловко ускользал от них. Оля и Рая наблюдали за этим со стороны со скрытым злорадством и удовлетворением: слава Богу, мы уже взрослые и подобными глупостями не занимаемся.
  - Ну что, Роман? - спросила у него на прощание мадам Василькова.
  - Что? - уточнил он.
  - Как вам наш новый набор?
  Он ответил уклончиво:
  - Знаете, Полина Михайловна, судить объективно еще рано... Они ведь только-только начали заниматься. В следующий раз я отвечу вам без колебаний, кто мне очень понравился, а кто - очень-очень.
  Все засмеялись, за исключением некоторых новеньких, которые были убеждены, что сразили Ромочку наповал, и теперь расплачивались за самонадеянность. Это было для Раи как целительный бальзам - не одна она получила от Ромочки по высоко задранному носу.
  - Кого же тогда вы выбрали для съемок? - удивилась мадам Василькова.
  - Полина Михайловна, тут я не буду отступать от традиций. Рая Белова и Оленька Попова вполне меня устроят. К тому же, мы с ними уже работали, знаем, чего ждать друг от друга.
  - А почему не хотите попробовать новеньких? Уверяю вас, среди них есть очень способные девчата, - предложила мадам Василькова.
  - Видите ли, Полина Михайловна, съемки предстоят ответственные, для известнейшего журнала. Поставлены и жесткие сроки выполнения, и жесткие ограничения... Словом, я предпочел бы в данном случае не экспериментировать, а работать с теми, кого уже хорошо знаю.
  - Ну, если так... Тогда желаю удачи, дружок.
  - Спасибо, Полина Михайловна.
  - До свидания, - сказала мадам Василькова сразу всем и, взяв в кабинете свою сумочку, покинула подвал.
  - До свидания, - хором попрощались с ней девушки и Ромочка.
  Обстановка разрядилась было, но вот из кабинета выплыл Денис Павлович и проскрипел:
  - Роман, можно вас... на пару слов?
  - Да, конечно.
  Ромочка извинился и прошел в кабинет.
  У Раи вдруг участился пульс и сбилось дыхание. Она почему-то была уверена, что Денис Павлович хочет поставить ее на место и для этого устроить ей большую неприятность. И Ромочку позвал для того, чтобы дать ему дружеский совет: не привлекать Раю к участию в фотосъемках.
  Ведь каждая фотография приближает ее самостоятельности.
  Гнусный, мерзкий тип.
  И ужасная ситуация.
  Из кабинета Ромочка вышел необычайно взбудораженный. Видимо, у них там и впрямь произошел бурный диалог, так как у него уже не было настроения разговаривать.
  - Рая и Оля, жду вас завтра у здания телецентра на улице Белинского, в десять часов утра. До свидания, - произнес он все еще дрожащим голосом и быстро вышел из подвала, оставив девушек в растерянности.
  Похоже, старичку не удалось его переубедить.
  И Ромочка вряд ли позволит собой командовать. Потому что это Ромочка нужен Денису Павловичу, а сам превосходно может без Дениса Павловича обойтись.
  В отличие от Раи, к сожалению.
  Утром обе девушки были у телецентра, заранее, боясь опоздать. Сегодня они были в равном выигрыше и не конкурировали между собой, это делало их приятными собеседницами. Они болтали о пустяках и этой болтовней скрывали свое волнение.
  Волнение их было вполне объяснимо. Раньше Ромочка снимал их в обстановке их подвала, школы моделей СТИЛЬ, привозил туда часть своей профессиональной аппаратуры и помощника. Это были очень приятные съемки, но все же какие-то ненастоящие, домашние.
  А теперь им придется доказывать свою состоятельность всерьез. В студии.
  Они как будто поднялись на новый уровень.
  Ромочка вышел из здания телецентра не один, а с каким-то низкорослым мужичком в вызывающе розовой рубашке и с красной кепкой на голове. Увидев Раю и Олю, он с преувеличенным удивлением снял черные очки и воскликнул:
  - Ромочка, ты гений! Вокруг тебя всегда одни красавицы! Неплохо устроился!
  - Не жалуюсь, - в тон ему ответил Ромочка.
  - Так я забегу к тебе сегодня, после обеда.
  - Ладно, но скорее всего, я буду занят.
  - Неважно.
  Мужичок чмокнул воздух в направлении Оли и Раи, широко улыбнулся и зашагал на Средной рынок. Ромочка проводил его взглядом, осуждающе качнул головой и обратился к девушкам:
  - Доброе утро, девчата. Хорошо, что не опоздали. У нас мало времени, а работы много. Боюсь, я отниму у вас весь день.
  Они наперебой принялись уверять его, что они абсолютно свободны и могут сниматься хоть целую неделю без перерыва. После этого они пошли в одно из фотоателье, где Ромочка по очень большому знакомству занимал временно помещение, точнее, его часть, и устраивал там свою студию.
  Оля и Рая с изумлением обозревали это место и боялись пошевелиться, чтобы что-нибудь не толкнуть, не сломать, не уронить, не оборвать. По полу тут и там змеились провода. В углах стояли разномастные лампы, похожие на прожектора, и были свалены декорации.
  Рая хмыкнула.
  Смесь театра, фотоателье и телевидения.
  И помощников у Ромочки здесь было четверо. С его появлением всё сразу пришло в движение: и помощники, и лампы, и декорации, и с потолка свесились софиты.
  - Кого первого? - спросила нахмуренная девушка, державшая в руках массажную щетку и пудреницу.
  - Брюнетку, - ответил Ромочка.
  У Раи ёкнуло сердце. Ей показалось, что нахмуренная девушка сейчас ее разрежет на куски, изжарит на сливочном масле и с аппетитом съест. Лишь потом ей сказали, что у этой девушки всегда такой свирепый вид, а так она нормальная девушка, с чувством юмора, и незаменимый помощник Ромочки во время съемок.
  Она усадила Раю и принялась ее гримировать и причесывать.
  Оля следила за ними расширенными глазами.
  Суматоха ошеломила девочек. Пока Ромочка снимал Раю, нахмуренная девушка готовила к появлению в кадре Олю. Рая не успела обрадоваться тому факту, что она участвует в самых настоящих съемках, как Ромочка начал к ней придираться, хотя она старалась изо всех сил. Тогда Ромочка заменил ее Олей, а Рая похолодела от страха - неужели она, Рая, безнадежна, и он больше не будет ее снимать.
  Но нет, это была обычная обстановка в Ромочкиной студии. Он относился к моделям требовательно, особенно если работа шла для солидного издания и должна была быть высочайшего качества. Ромочка и так рисковал, используя не профессиональных моделей, а еще школьниц, учениц. И он заставлял их себе подчиняться, как более опытному в этом деле.
  Они очень старались.
  Занятие это оказалось очень утомительным. Поначалу Рая наслаждалась съемками и мечтала о том долгожданном дне, когда такие съемки станут для нее будничной работой. Даже недовольное ворчание Ромочки она слушала как музыку.
  Но вот постепенно улыбка ее приобретала все больше натянутости, и исчезала игривость из глаз. Потом улыбаться стало совсем невозможно, косточки распирала ломота, волосы казались тяжелыми, как веревки. Потом она перестала реагировать на указания Ромочки, он рассердился. Потом у него закончилась очередная пленка, он вздохнул, взглянул на едва живую модель и объявил обеденный перерыв и разрешил выпить кофе.
  Оля, и особенно Рая выдохнули с облегчением.
  Ромочка принялся перезаряжать пленку.
  Рая подошла к нему с чашкой кофе в руке, чтобы перекинуться словечком и снять напряжение. Нехорошо, что Ромочка так недоволен, так у него могут и фотографии получиться хуже, чем в нормальном настроении.
  - А тебе сделать кофе? - спросила она.
  - Нет, спасибо. Я не пью кофе во время работы.
  - Почему?
  - Некогда. Не хочу отвлекаться.
  Она помолчала немного, затем виновато произнесла:
  - Не сердись, пожалуйста, что мы такие бестолковые.
  Он посмотрел на нее с удивлением:
  - Бестолковые?
  - И плохо тебя слушаемся...
  Он махнул рукой:
  - Не обращай внимания. Бывают модели намного, намного хуже вас.
  - Спасибо, - заулыбалась она. - Может, я все-таки сделаю тебе кофе?
  - Нет, не надо.
  Она сделала глоток и спросила:
  - Скажи, а кто это был с тобой у телецентра? Смешной такой, на попугая похож.
  Ромочка засмеялся:
  - Ну, ты даешь! Это известный режиссер, на Мосфильме работает.
  И он назвал его фамилию, от которой у Раи закружилась голова. У нее в уме тут же начали выстраиваться многочисленные планы, как привлечь товарища Режиссера к участию в ее судьбе и к освобождению от Дениса Павловича. Кажется, он намеревался прийти сюда после обеда. Неплохо. Если не сплоховать, скачок вперед обеспечен.
  Ромочка косился на нее с подозрением и, наконец, сказал:
  - Забудь об этом.
  - О чем? - не поняла она.
  - Я знаю, о чем ты думаешь. Предупреждаю сразу: ничего не получится.
  Она делала невинный вид, но он на это не поддался.
  - Рая, я тебя изучил еще тогда, весной. Ты девушка чрезвычайно предприимчивая, тебе часто кажется, что ты видишь свой шанс, но послушай меня - так ничего не выйдет. Я знаком с этим человеком уже много лет. Он очень любит красивых девушек и любит им угождать. Он с девушками такой шелковый, что они могут ошибиться в нем. Это заблуждение. Из него нельзя вить веревки, и он вовсе не послушный.
  Рая только открыла рот.
  - Я тебя умоляю, Раечка, ради самой себя, не связывайся с ним. До конца жизни можешь пожалеть об этом. Честно тебе говорю. Ты уже получила уроки модельного бизнеса, - с намеком произнес он. - Хочешь получить еще один?
  "Пой, птица, пой, - раздраженно подумала Рая. - Тебя забыли спросить, как мне жить в модельном бизнесе. Сам не помогает и другим не дает".
  А тут к ним пришел и сам товарищ Режиссер - легок на помине.
  Рая расцвела улыбками. При том что она вдобавок была роскошно одета и причесана, это производило сногсшибательное впечатление. Ромочка пристально посмотрел на нее и, не сказав ни слова, отвернулся.
  Она брала ситуацию в свои руки.
  - Здравствуйте, - пропела она и сделала полушутливый реверанс.
  - О, - обрадовался он. - А вы еще здесь! Как хорошо. Хоть немного разукрасить обстановку. А то этот сухарь в своем энтузиазме не видит ничего, кроме фотоаппарата.
  Ромочка ничего не ответил на его выпад.
  Рая так лучезарно улыбалась Режиссеру, что он не мог уйти, он был словно привязан к ней.
  - Роман, тебе достался сущий клад! Две такие красавицы возле тебя, на целый день, а ты и в ус не дуешь! Вот это стойкость! И все-таки я тебе не завидую. Потому что, в отличие от тебя, умею пользоваться моментом.
  Рая засмеялась, не замечая двусмысленности этого смеха. Ромочка не ответил. Он щелкал кадр за кадром, а у Раи так поднялось настроение, что она вся искрилась в свете славы, Ромочке даже не нужно было ее подзадоривать. Пока она позировала, Режиссер пробовал подъехать к Оле, но она, даже зная о том, кто это, встретила его ухаживания в штыки, чем удивила и обнадежила Раю. Удивила свей недальновидностью и обнадежила отсутствием соперничества с ее стороны.
  Режиссер, не обращая внимания на молчание Ромочки, расточал девочкам комплименты. Его речь лилась нескончаемым потоком. Как ни странно, Ромочка не прогонял его со студии, чтобы не мешал работать. А Рая видела, что Режиссер уже попался на крючок ее неотразимости, и распушила перед ним все свои перышки, красуясь и любуясь собой.
  Ромочка смотрел на нее с оскорбительной жалостью и поджимал губы. "Тоже мне, кисейная барышня, - думала Рая. - Ходячая нравственность". Он отснял все кадры с ней и отпустил ее, и пригласил на ее место Олю.
  - Я могу идти домой? - уточнила Рая.
  - Да, конечно. Спасибо большое, все было очень хорошо. И извини, если что не так.
  - Это тебе спасибо большое. Когда будут готовы фотографии, можно будет посмотреть?
  - Можно. Послезавтра я к вам в школу моделей приду, там посмотришь.
  - Тогда до свидания, Ромочка.
  - Пока.
  Он уже целиком увлекся Олей и всем своим видом выражал занятость. Режиссер предложил Рае руку и вызвался ее проводить. Она не возражала. Помахала рукой Оле и покинула студию Ромочки.
  На улице был уже вечер, чему Рая очень удивилась. Вот ведь всего лишь съемки, позирование перед фотокамерой, а сколько отнимает времени. Да и пленку Ромочка использует километрами, не скупясь.
  Хорошая работа!
  Вечер выдался тихий, теплый. Рая шла с Режиссером под ручку и чувствовала себя от этого весьма значительной особой. Оля просто дура, раз сдалась без боя и сама открыла путь Рае. Не понимает, что ли, какие тут намечаются блестящие перспективы?
  - Давно вы занимаетесь в школе моделей?
  - С Нового года, - ответила Рая, взбираясь на бордюр и вышагивая по нему с легкостью, как канатоходец. - И меня вроде бы хвалят.
  - Ну, вы наверняка скромничаете.
  Она засмеялась и не ответила. Вместо этого поинтересовалась:
  - А вы что делаете в нашем городе? Отдыхаете?
  Он презрительно усмехнулся:
  - Ну, вот еще выдумали. Отдыхать можно где-нибудь очень далеко отсюда, где тебя никто не знает, где много солнца, моря и красивых девушек. Например, на Кипре, или на Канарах. В Греции мне тоже понравится. В отпуск обязательно еще раз туда съезжу.
  Рая украдкой вздохнула. Вот как живут звезды! Скорее бы проникнуть туда, к ним. Навсегда бросить эту нищету и грязь.
  - А у вас в городе я занят своими, так сказать, прямыми обязанностями. Снимаю фильм.
  - Угу, - с наигранным равнодушием отозвалась Рая. - А вы откуда знаете Ромочку? Он, оказывается, и с кинематографом связан?
  - Ромочка? - удивился Режиссер. - Нет, что вы, Раечка. Он нас не любит.
  - Почему?
  Он пожал плечами:
  - Трудно сказать. Должно быть, потому, что искусство фотографии уже отживает свой век, а кино только набирает обороты. Да и вообще, люди творческие с ревностью относятся к своей деятельности и считают именно свое дело самым нужным и важным.
  - Понятно, - сказала Рая и спрыгнула с бордюра.
  Режиссер любовался ее грацией и плавностью движений.
  - Раечка, разрешите пригласить вас поужинать где-нибудь...
  - Ой, я бы с удовольствием, но я не могу. Мне пора домой.
  - Срочно?
  - К сожалению, да.
  - Тогда разрешите, я вас подвезу. Я на машине.
  Рая колебалась. С одной стороны, успех надо бы закрепить и не обижать кавалера отказом. С другой стороны, урок, полученный от Улыбающегося Мальчика, запрещал быть такой доступной.
  - Я... боюсь причинить вам беспокойство... - нерешительно сказала она.
  - Пустяки. Пойдемте.
  Он взял ее за руку и повел к машине. Устраиваясь на сиденье, она оценивающе поглядывала на Режиссера. Внешне он казался ей не очень-то привлекательным. От девушек же у него нет отбоя только потому, что он снимает фильмы. Особенно же ей неприятна была его улыбочка - совсем как у Дениса Павловича.
  Почему же полезные люди обязательно вот такие, не нравящиеся? Почему они не могут быть такими, как Эдгар Тимофеев, Борис Новиков, отец Александр?
  Правда, пока что Режиссер никаких таких намеков не делал. Так что, может быть, удастся обойтись малой кровью. Рая использовала испытанный прием и приняла утомленный вид, откинулась без сил на спинку и закрыла глаза.
  - Вот такая она, творческая работа, - заметил Режиссер.
  - Угу. Скажите, а с Ромочкой вы как, дружите? Он с вами вроде бы разговаривал, как приятель. Видимо, вы - исключение из правил.
  - Нет, - небрежно ответил он. - Просто у нас с ним общие интересы.
  - Какие, если не секрет?
  - Вы будете смеяться, Раечка, но это - красивые девушки. В кино тоже требуются такие лица, новые лица. А Ромочка знает много, очень много новых красивых лиц. И я время от времени обращаюсь к нему с просьбой порекомендовать мне кого-нибудь на какую-нибудь роль, с которой у меня выходит заминка.
  Он вырулил на улицу и добавил:
  - Вот и сейчас мне нужна на маленькую роль очень красивая девушка. Я нашел Ромочку и спросил, может ли он меня выручить. Он пообещал подумать.
  - Что за роль?
  - А вам зачем? - вдруг спросил он.
  Она смутилась, но ненадолго.
  - Ну, я тоже могла бы вам кое-кого посоветовать. У нас в школе моделей - просто рассадник красавиц. Выбирайте любую. Каждая будет рада вам помочь.
  Он подивился ее изворотливости.
  - Большое спасибо, Раечка. Может быть, я воспользуюсь и вашим предложением. Вы очень любезны.
  - Это не трудно.
  - Вы просто прелесть.
  - Спасибо.
  По дороге они разговорились. Рая спросила, о чем он снимает фильм и почему именно здесь, в Горьком. Оказалось, фильм по произведению какого-то известного американского писателя, автора серии крутых детективных романов. Главный герой гоняется за главарем мафии, попадает в перестрелки, проливает море крови, влюбляется в красотку, которая является содержанкой главного злодея и не может от него уйти, так как он шантажирует ее, угрожая убить ее брата, малолетнего преступника и наркомана, а он совсем не виноват, его втянули в мир криминала силком, и поэтому его надо спасти и от карающей руки злодея-мафиози, и от тюрьмы, куда он ни за что не хочет попасть. Все это сопровождается музыкой то в стиле техно, то в стиле диско, и завершается, разумеется, хэппи-эндом - на куче трупов влюбленные, наконец, благополучно соединяются.
  Рая была в восторге. Она тут же с любопытством начала расспрашивать о героях фильма - если, конечно, это не секрет. Для вас не секрет, Раечка: герой будет высоким, широкоплечим, мускулистым, с кулаками размером с пудовую гирю и с лицом абсолютно без выражения - герою выражение ни к чему. Злодей будет высокий и изящный, в изысканном костюме и с вредной, как у ябеды, улыбкой.
  А как насчет героини, товарищ Режиссер?
  Рая старательно изображала полнейшее равнодушие, потому что при этом вопросе Режиссер на нее смотрел, искоса и внимательно.
  Конечно, конечно, Раечка. Главная героиня олицетворяет собой, естественно, американскую мечту - высокая длинноногая блондинка с зелеными глазами и белозубой улыбкой от уха до уха. Правда, судя по сюжету, улыбаться ей приходится нечасто, но положение обязывает такую улыбку иметь.
  В общем, на Раю не слишком похоже.
  И нашли ли вы подходящую актрису на эту роль, товарищ Режиссер? Голос у Раи будто бы не изменился, но оба понимали, что это не так.
  Конечно, нашел, Раечка. И он назвал имя известнейшей актрисы, подходящей под описание американской мечты по всем статьям. У Раи не было ни единого шанса. Можно даже не мечтать.
  И все-таки, товарищ Режиссер, а почему в Горьком? Только не надо говорить, что здесь есть что-то, чего нет в Москве. Он засмеялся в ответ, словно она сморозила глупость. Разумеется, в Москве есть всё, но зато в Горьком это же обойдется на порядок дешевле. На всем приходится экономить, Раечка, времена сейчас такие тяжелые. Не ожидали? Зря. Практичность важнее всего.
  Ну, и себя не забывать, конечно.
  А Ромочка...
  Неужели уже приехали? Ну вот, как быстро, и поговорить не успели. Раечка, не дадите ли вы сраженному наповал кавалеру ваш телефончик, чтобы вы не потерялись? Рая и не думала теряться, но телефон дать согласилась. На будущее пригодится.
  - Ой, а на чем записать? - спохватилась она. - У меня ничего нет.
  Началась небольшая суматоха по поиску письменных принадлежностей. В бардачке Режиссер обнаружил пачку сигарет, коробок спичек и черный фломастер. На спичках-то Рая и нацарапала циферки своего телефона, стараясь сделать их максимально понятными, а то перепутает, и никого, кроме себя, не обвинишь.
  Он позвонил на следующее утро, Рая едва успела проснуться.
  "Не может быть, чтобы он так рано просыпался, - зевала она и с трудом разлепляла ресницы. - Он все-таки знаменитость, а знаменитости известно как живут - рестораны, вино, девушки. После такого вечера вряд ли проснешься пораньше".
  - Здравствуйте. Раечка. Я вас, кажется, разбудил. Прошу прощения.
  - Ничего. Просто я вчера долго смотрела телевизор, был интересный концерт.
  Но ему было все равно, чем она занималась ночью.
  - Раечка, милая, мне нужна ваша помощь.
  Она слегка скривилась. Если речь идет о сводничестве или о лжесвидетельстве перед женой или невестой, то пусть и не надеется. Покрывать чужие грехи в ущерб себе самой в ее планы не входит.
  - Ну, я сделаю все, что в моих силах...
  Он перебил:
  - В силах, Раечка, в силах! У меня есть маленькая роль, из-за которой весь мой фильм может полететь к чертям! Раечка, милая, вы идеально подойдете на эту роль, но я сомневаюсь, что вы согласитесь...
  У Раи перехватило дыхание.
  - Я соглашусь, соглашусь! - закричала она в трубку. - Когда мне подойти к вам? Где?
  - Вы же не знаете, что это за роль!
  - А мне все равно!
  - Ну, тогда ждите меня, я подъеду к вашему дому... через полчаса, или минут через сорок... Вы успеете за это время собраться?
  - Да! Да!
  Рая вскочила и чуть не бросилась вместе с телефоном, ее остановил натянувшийся провод. Какая там роль - даже простое появление такой красавицы на экране, пусть хоть на долю секунды, сразит наповал кого угодно и обеспечит ей беспрепятственное продвижение в звезды. Минуя Дениса Павловича.
  Она собралась во мгновение ока. Почти не красилась. А зачем - все равно будут гримировать. Ух, какая удача! Она сыграет в кино!
  Девчонкам такое счастье и не снилось!
  Товарищ Режиссер и впрямь ждал ее во дворе, возле своей машины. Он выглядел взволнованным и сразу же принялся объяснять:
  - Еще раз доброе утро, Раечка. Прошу вас, извините меня. Но мне не обойтись без вашей помощи. От вас зависит судьба моего фильма.
  - Но что случилось?
  - У нас большая неприятность - актриса, которая должна была играть в сегодняшнем эпизоде, загуляла, и мы нигде не могли ее найти. А сегодня нам сообщили из наркологического диспансера, что она в невменяемом состоянии и как минимум неделю будет приходить в себя. А эпизод очень важный, в специфической обстановке, в необычайном баре. Я выбирал этот бар с такими усилиями! А уж как уламывал го хозяев предоставить мне помещение на один день, всего лишь на один день! Они смотрели на меня, как будто я не режиссер, а авантюрист какой-то! Можно подумать, им неприятно будет видеть свой бар на экране! Я им такую рекламу преподношу, на блюдечке, с голубой каемочкой, а они нос воротят, поганки бледные! И вот, когда я их, наконец-то, уломал, актриса подкладывает мне такую свинью!
  - И мне надо вместо нее сыграть? - дрожащим голосом спросила Рая.
  - Если вы согласитесь, вы спасете мне жизнь!
  Он прижал руки к груди.
  - Я согласна, согласна! - воскликнула она.
  - Тогда поедем.
  И они поехали.
  - Вы идеально подойдете на эту роль, Раечка, - вещал Режиссер. - У вас замечательные внешние данные. Почему вы до сих пор ими не пользуетесь?
  - Я пользуюсь.
  - А почему тогда до сих пор неизвестны?
  - Ну... - замялась она. - Возможностей не так много. Я стараюсь использовать каждую. Это Ромочка вам меня рекомендовал?
  Он махнул рукой:
  - Ромочка занят своим делом, ему некогда. Я решил действовать на свой страх и риск. Я же не предполагал, что так неудачно для меня сложатся обстоятельства!
  Она улыбнулась:
  - Ну, я надеюсь, что смогу вам помочь.
  Они ехали очень долго и забрались в такой район города, где Рая никогда не бывала. Бар назывался "Русич" и был занят съемочной группой целиком, только охранники пристально следили, чтобы предметы обстановки никоим образом не пострадали. За малейшую царапину на полу с товарища Режиссера содрали бы шкуру! Внутренности бара были стилизованы под Америку - все-таки сюжет американский. Зал был погружен в полумрак, а все освещение было сконцентрировано на небольшом круглом помосте в центре помещения, в середину которого был воткнут блестящий металлический шест, уходящий под самый потолок, в темноту.
  "Странное сооружение", - подумала Рая.
  На них с Режиссером все смотрели вопросительно.
  - Номер два, - отвечал на их взгляды Режиссер, и Рая не понимала, почему от этого ответа на всех лицах расплывались откровенно похабные ухмылки.
  В дальнем углу помещения стояло зеркало, и со скучающим видом сидела девушка-гример, она подавляла зевоту и обрабатывала ногти пилочкой. Она обратила на Режиссера такой же вопросительный взгляд.
  Режиссер вручил ей Раю:
  - Номер два.
  - Угу, - отозвалась девушка, усадила Раю перед зеркалом и зарылась в груду костюмов. Рая озиралась вокруг с наивным любопытством. Неужели это и есть мир кинематографа? А почему он такой неприветливый, темный? Он должен принимать с распростертыми объятиями таких девушек, как Рая!
  И кстати, где главный герой? Неплохо было бы с ним познакомиться.
  Она прочно утвердилась на табуретке и чувствовала себя уверенно.
  Этот мир падет к ее ногам!
  Девушка-гример, совмещавшая, по-видимому, и должность костюмера, выудила из целой горы тряпок какие-то миниатюрные вещицы и бросила их Рае:
  - Переодевайся пока.
  Потом она скептически оглядела Раю с ног до головы и так же скептически заметила:
  - Где он тебя откопал? Ты слишком худенькая для номера два. Сюда бы надо кого-нибудь пофигуристее.
  Рая сцапала наряд на лету:
  - Ничего, я справлюсь. Где здесь можно переодеться?
  - Вон там, за ширмой.
  Рая зашла за ширму и оказалась в каморке, похожей на примерочную кабинку в магазине одежды. Развернула выделенный ей костюм и смотрела на него с недоумением несколько минут. Это были черные чулки с узором сеточкой, крохотные черные трусики, черный бюстгальтер, шелковая маечка, как будто из той коллекции, которую ей пришлось демонстрировать в ресторане "Глобус", и куцая пышная юбочка на резинке.
  Занавеска отодвинулась, в каморку заглянула девушка-гример:
  - А вот и обувь, наденешь сразу. По-моему, размер подойдет.
  У нее в руках были черные туфли на высоченных каблуках.
  - Поторопись, наш Режиссер ждать не любит. Задержишься - разнесет на все корки. Тебе помочь, что ли?
  У Раи дрожали руки, она перебирала вещицы и чуть не плакала:
  - Я что, должна это надеть?
  - Ну да. Это костюм номера два.
  - Что такое номер два?
  Девушка-гример вошла в каморку и поставила туфли на столик.
  - Он что, ничего тебе не объяснил?
  - Ну...
  Голос девушки стал жестким:
  - Танцевать умеешь?
  - Да.
  - Кино по кабельному телевидению когда-нибудь смотрела? Видела, что такое стриптиз?
  Рая похолодела до кончиков пальцев.
  - Номер два изображает стриптизершу в стрип-баре. Такие в Америке есть. Так что одевайся быстрее. Если хочешь, я тебе помогу, но только поторопись, Режиссер уже начинает командовать.
  И правда, из-за тонкой стены раздавались покрикивания Режиссера. Он давал понять разгильдяям, кто тут начальник. Рая глотала слезы и расстегивала блузку. Господи, ну что же это такое? Неужели у нее на лбу написано, что она - девица легкого поведения, и обращаться с ней следует соответствующим образом? Иначе как объяснить этот феномен?
  Почему никто и никогда не проявлял к ней уважения? Уважают же знаменитостей, которые наверняка шли к славе тем же путем и даже еще хуже. Они еще меньше достойны уважения, чем она, но их уважают, потому что они на вершине, а она - на дне. Пока.
  Через полчаса Рая была готова к съемкам.
  Она видела себя в зеркале. Смотрела отстраненно, как на другого человека. Она была вульгарно одета, волосы ее были завиты, начесаны и залиты искрящимся лаком и гелем для укладки. На лицо был наложен густой, вызывающий макияж, изменивший ее до неузнаваемости. Она чувствовала себя точно так же, как и тогда, перед выходом на подиум в нижнем белье. Теперь ее миссия была труднее - ей предстояло перед камерой изобразить сладострастный танец и при этом раздеться.
  Не просто перед камерой, а перед всеми людьми, перед каждым, кто увидит этот дурацкий фильм.
  Она смотрела на себя в зеркало и неотвратимо превращалась в труп, как перед первым выходом на подиум. Исчезало сердце, уходила жизнь из беспокойных карих глаз, улыбка заменялась хищным оскалом. Вот такой субъект способен исполнить стриптиз возле шеста.
  Но это уже не Рая Белова.
  Под красноречивый посвист мужского состава съемочной группы она вышла на люди. Режиссер остановил ее, придирчиво проверил ее наряд, пощупал, хорошо ли сидит. Предложил сначала прослушать музыкальную композицию, под которую ей придется выделывать свои телодвижения. Она кивнула. Музыка была ужасна. Под стать наряду, гриму и роли вообще.
  - Ну как? Прониклась?
  Она снова кивнула.
  Но первые дубли показали, что она вовсе не прониклась. Она даже не попадала в такт, чем довела бы любого режиссера до бешенства, но он каждый раз дожидался, пока она разденется догола, хладнокровно разбирал ее недостатки и приказывал начать все сначала. Она не возражала. Отовсюду на нее были устремлены взгляды, какими смотрят на любых уличных девок.
  Она не хотела, чтобы ее такой считали.
  Режиссер был по-прежнему ею недоволен, но ей было все равно. Она безропотно выполняла все его капризы, он вертел ее танец у шеста и так и сяк, заставлял ее изгибаться, как гадюка, словно в этом неестественном изгибании было что-то соблазнительное, затем вдруг решил поменять музыку, раз уж она не может приноровиться к этой мелодии. "Нет ничего удивительного, что предыдущая актриса запила до белой горячки, - мелькнуло в голове у Раи. - Я бы на ее месте выбросилась из окна".
  В общей сложности ей пришлось раздеться восемьдесят шесть раз. После этого Режиссер ее отпустил. Посоветовал зайти в бухгалтерию, куда он уже позвонил, и получить свой гонорар. Бухгалтерия - в гостинице "Ока", там группа поселилась и... Короче, Раечка, большое спасибо за помощь.
  Он на нее больше не смотрел, все его внимание было будто бы направлено на отснятый материал. При этом на его лице была брезгливая гримаса, которая говорила Рае о том, что актриса из нее никогда не получится, она - полная бездарность.
  Зато на нее с прежними ухмылками смотрели все остальные мужчины группы, изучив ее тело лучше, чем свое собчственное. Она не знала, куда ей спрятаться от этих взглядов, чем от них защититься.
  Денег она получила от Режиссера не так много, как, по ее мнению, стоила эта пытка. Бухгалтер рассчиталась с Раей автоматически, как и с любым участником мелких эпизодов. А женщина-администратор предложила Рае стакан воды, настолько плохо Рая выглядела.
  Она все еще была трупом.
  Деньги в кошельке ее не утешали. Она забыла о них сразу после получения.
  Дома она немедленно забралась в ванну с горячей водой и лежала, пока вода не остыла. Лежала то без движения, то корчась от боли и погружаясь в воду с головой.
  Господи! Судя по всему, придется привыкнуть к такому обращению, если хочется проникнуть наверх. А она проникнет наверх. Обязательно.
  Слишком много уже пройдено, чтобы теперь отступать.
  В воскресенье она пришла в школу моделей СТИЛЬ - посидеть там, среди милых сердцу столов и стульев, и нарядов, в одиночестве, пытаясь возродить мечты о своей жизни.
  Она всегда думала, что сумела бы сыграть в кино главную роль. Ей подошло бы старинное парчовое платье, расшитое лентами, и королевская корона на голове, и ожерелье из бриллиантов на шее... и хрустальные туфельки на ногах... Хотя ходить в таких туфельках, наверное, очень трудно. Какая разница! Ведь она - прирожденная романтическая героиня!
  А товарищ Режиссер сбросил ее в грязь.
  Хорошо было бы, если бы ее никто не узнал в этом ужасном эпизоде. Как бы это не повредило ее карьере.
  В подвале послышались голоса. Рая вздрогнула. Ей не хотелось никого видеть. Убежать бы куда-нибудь и зализать рану, и забыть поскорее об этом разочаровании. В классную комнату ворвалась стайка девушек, окружавших фотографа Ромочку. Рая снова вздохнула. У нее совсем вылетело их головы, что он обещал сегодня принести сюда их с Олей снимки.
  Они трое - Ромочка, Рая и Оля - уселись под лампой и разложили снимки по столу. Девчонки брали их в руки и рассматривали с трепетом, восторгом и завистью. Им, новичкам, об этом можно лишь мечтать. Всем было очевидно, что Рая получилась на фотографиях гораздо лучше Оли. Оля, конечно, хорошенькая девчушка, но она блондинка, а блондинки такие бесцветные! Вот Рая - это доподлинно райская птица. На любом снимке она выглядит великолепно. Живая улыбка, блеск в глазах, румяные щечки, озорное выражение лица и взгляд, признающийся в любви.
  Разве может сравниться с ней какая-то пресная Оля, у которой черты лица буквально нарисованы гримом на белом фоне кожи?
  - Вы прелестны, девушки, - сказал Ромочка. - Благодарю вас за отличную работу. Эти снимки оставьте себе. На память.
  Они взяли снимки.
  Ромочка на Раю не взглянул ни разу, словно знал, что с ней произошло, и не желал усугублять ее состояние. А может быть, не желал уронить свое достоинство причастностью к ней, участвовавшей чуть ли не порнографических съемках... Завтра он уезжает в Москву. Свободный, не зависящий от людей и обстоятельств. Вольный ветер.
  - Ну, - зашептала Оля ей на ухо, - как у тебя с тем режиссером?
  - А что?
  - Он взял тебя на какую-нибудь роль?
  - Нет.
  Оля испытующе на нее посмотрела и отодвинулась:
  - Жаль. Я за тебя переживала.
  - Почему?
  - А в своих интересах, - засмеялась Оля. - Ведь если бы ты вышла в свет, ты обязательно помогла бы выйти и нам, своим подругам и коллегам. А что? Я - помогла бы.
  - Угу, - равнодушно бросила Рая.
  Какая гадость.
  - Кстати, Раиска, ты слышала?
  - Ну что еще?
  - К нам приезжает "Наутилус Помпилиус"!
  - Ну и что?
  - Как это что?
  - Я не люблю "Наутилус", - отрезала Рая.
  Оля с сочувствием пожала плечами. На нет и суда нет.
  - А я пойду, - сказала она.
  Ромео и Джулия
  Афиши были расклеены везде - на тумбах, на остановках, на заборах, на стендах. На них, на белом фоне, огромными красными буквами было написано: "Наутилус Помпилиус". Эти афиши сводили с ума абсолютное большинство юношества в городе. Одним концертом, даже на вместительном стадионе, явно не обойтись.
  Предстояло грандиозное мероприятие.
  Но грандиозность приезда "Наутилуса" не затмила для Бориса Новикова и другого события. Он заметил рядом с большими афишами группы и не такие большие, но для Бориса важнейшие - это были афиши театральные. На них было написано, что московская труппа под руководством Виктора Яковлева даст спектакль по трагедии Шекспира "Ромео и Джульетта", а доме культуры Автозаводского района.
  - Вон куда занесло приятеля, - полушутя сказал Борис. - Почему именно там?
  - А где? - спросила Фаина.
  - Ну, пьесы ставятся обычно в театрах. Но он, видимо, до театра еще не дорос.
  - Ты его знаешь?
  - Да, мы друзья. У меня вообще много знакомых. Он забавный парень. Учится сейчас где-то на режиссерском факультете. Да и труппа его наверняка собрана из студентов, театралов-любителей и энтузиастов. Но это даже интереснее. На них приятнее смотреть, чем на профессиональных актеров. У них всегда масса таких неожиданных идей!
  Фаина слушала его с недоверием.
  Они теперь частенько прогуливались вместе по городу. Петр Николаевич Борису полностью доверял, хотя не следовало этого делать. Отец Александр и его призраки больше не тревожили Бориса, по крайней мере, пока. Фаина не шарахалась от него, но все же держалась на достаточном расстоянии. А он и не приближался к ней - во всяком случае, внешне. Но между ними по-прежнему шла борьба: он выжидал, она оборонялась.
  Он старался открыть ей мир, которого она знать не хотела - мир обычных людей, мир обычных переживаний. Он пытался превратить ее из бесплотного ангела в живое существо.
  С переменным успехом.
  У Тимофеевых она не появлялась, хотя они всегда были ей рады и приглашали ее заходить почаще. Ей казалось, что такие посещения ставят ее в двусмысленное положение, как будто она - девушка Бориса. А она не собиралась быть девушкой Бориса, что бы там ни думали остальные. Главное - самой быть уверенной в себе.
  А вот к себе домой она Борису приходить не запрещала. Тут она чувствовала себя практически в полной безопасности, хотя от такого типа всего можно ожидать. Но в ее комнате на стенах висят иконы, на столе лежит Библия - в присутствии этих вещей не может свершиться ни одно злодеяние.
  Они остановят Бориса, если он вдруг вздумает на нее покушаться.
  Зато Борис к ней домой приходить не любил, потому что там почти никогда ему не удавалось остаться с ней наедине. Инвалиду Петру Николаевичу при всем желании было нельзя отлучаться надолго и без таблеток нитроглицерина. Кроме того, сюда часто и надолго заходил сосед - отец Александр, и по нужде забегало множество народу. Выяснилось также, что у Фаины в Разовке полным-полно подружек, которые любят по любому поводу с ней советоваться, как будто она опытнее в житейских делах, чем они. Вот тебе и нелюдимая монахиня!
  А ведь для обычных людей, вроде Бориса, она прикидывается унылым, траурным созданием, не понимающим и не принимающим ничего земного.
  Это Бориса злило, так как давало повод для ревности, но и радовало, так как внушало надежду на успех.
  Правда, Фаине до этого не было дела. Она была незыблема, как скала.
  А вот гулять по летнему городу пешком нравилось обоим. Борис выбирал для прогулок самые живописные места, и ему нравилось смотреть, как она восхищается - до встречи с Борисом ее маршруты ограничивались домом, школой, Разовкой. Она никогда не испытывала потребности видеть что-либо еще, за исключением церквей, монастырей, икон. А ведь Борис знал, что она чувствует красоту инстинктивно и не может не оценить.
  Кстати, дважды он водил ее на выставки модных в Москве художников. Уговаривал ее под тем предлогом, что если она решила связать свою жизнь с живописью, точнее - с иконописью, то ей надо знать и приемы светской живописи, иначе ее познания будут ограниченны, и умение - неполно.
  Он вообще соблазнял ее дальнейшей учебой, поступлением в вуз, где готовят художников. Он, сам не подозревая об этом, слово в слово повторял убеждения нынешней разовской художницы, которая тоже говорила о дальнейшей учебе. Фаина же считала это пустой тратой времени, к тому же еще и дорогостоящей, так как поступить в такое элитное учебное заведение просто так, человеку с улицы, даже не занимавшемуся в какой-нибудь детской студии, без взяток невозможно. Кроме того, она была уверена, что, раз Бог нежданно-негаданно подарил ей способность к творчеству, то Он же будет вести ее по этому пути и дальше, без всякого дополнительного образования.
  На это Борис и художница только качали головой. А как переубедишь упрямицу?
  Подключали и Петра Николаевича, но тоже без толку. Она намерена постигать науку методом проб и ошибок, а не тем путем, который легче и лучше.
  "Ничего, - успокаивал их Петр Николаевич, - вот съездит в Марфину Пустынь, отдохнет, побеседует с батюшкой Филаретом и образумится. Поступит на следующий год, невелика потеря".
  Художница вздыхала, надеясь на помощь батюшки Филарета и Марфиной Пустыни. А вот Борис испытывал недовольство - что еще за батюшка Филарет, что за Марфина пустынь? И с какой стати Фаина туда поедет? А как же он, Борис?
  Но прямо об этом он с Фаиной пока не говорил. Боялся, что она почует в его словах намек на порабощение и прогонит его. Он теперь был с ней очень осторожен, не проявлял свою ревность открыто, а она, зная об этой его слабости, иногда будто провоцировала его на взрыв и исподтишка следила за ним. Он видел это и скрипел, на крепился.
  Вот тебе и глупый ребенок Фаюшка. Она ребенок, конечно, во многом наивный, но отнюдь не глупый. Он частенько наблюдал за ней, когда она этого не замечала, и с удивлением приходил к выводу, что однажды эта своеобразная девочка станет чудесной женщиной. "Счастлив обладающий!" Она спохватывалась, краснела от его взгляда и грозила ему пальцем, а он в ответ на это смиренно улыбался и складывал руки в умоляющий жест, она недоверчиво качала головой, его улыбка становилась все веселее и веселее, она тоже начинала смеяться и сердито запускала в него чем-нибудь - подушкой или полотенцем, в зависимости от того, в какой комнате они находились.
  О нет, теперь она вовсе не казалась ему ледяной статуей.
  И это было замечательно.
  Итак, увидев на афише знакомое имя, Борис позвал с собой Фаину и повез в Автозаводский район, возобновлять дружбу. Витька Яковлев не мог забыть его, прошло не так много времени с момента их последней вечеринки в дискобаре "Пульсар", после которой Борис не помнил, каким образом добрался домой, а утром ему основательно влетело от отца.
  Борис и Фаина ехали в метро, потом еще немного походили пешком. Борис вспоминал вслух их с Яковлевым похождения, расписывая их в юмористическом плане, а Фаина оценивала их либо укоризненной улыбкой, либо нахмуренными бровями.
  В Доме культуры им сказали, что Виктор Яковлев еще не приходил, из его труппы пока тоже никого нет, и они не знают, где он остановился, но предложили подождать его прихода на лавочке в вестибюле. Они уселись было на лавочку, но в помещении было слишком душно, а на улице стояла такая хорошая погода, поэтому они вышли и стали ждать на крыльце, прячась от жарких лучей солнца.
  - Ты, пожалуйста, не обижайся на нас, грубых мужланов, если мы вдруг начнем говорить что-то не то, - сказал Борис. - Можешь заткнуть уши.
  - А что он может мне сказать новое? Я все такое уже слышала от тебя.
  Борис улыбнулся:
  - Фаина, ты вряд ли слышала разговоры двух парней, и уверяю тебя, для девушки эти речи ужасны.
  - Тогда зачем ты меня позвал?
  Он сделал страшные глаза:
  - А ты не догадываешься? Я хочу тобой похвастаться!
  Она густо покраснела от стыда.
  - Я не вещь, не приобретение, чтобы мной хвастаться.
  - Да, но все девушки любят, когда ребята ими хвастаются. Не знаю почему. Может быть, это наводит их на мысль о собственной драгоценности. Им, должно быть, нравится ощущать себя красивой вещью, поводом для гордости.
  - Это возмутительно, - заявила Фаина и отвернулась.
  Он улыбался, и она, даже отвернувшись, чувствовала на себе его взгляд и улыбку, от которых ей становилось горячо и неуютно. Напоминало о ее кошмарном сне - кстати, он снился ей чаще обычного и доводил до слез. Она не могла от него избавиться сама и только просила: Господи, освободи меня от этого сна! Мне от него плохо!
  Не освобождал.
  Значит, Ему это зачем-то надо, мучить ее этим кошмаром. Или Он хочет ей этим что-то сказать?
  Над городом стояло солнце и жгло без жалости - Борис и Фаина уже не могли спрятаться от его лучей на крыльце, поэтому стали прогуливаться по тротуару.
  - Как долго спят твои друзья, - произнесла Фаина.
  - Я тоже люблю поспать.
  - Похоже, вы все ужасные лентяи.
  - Ну... - задумался Борис. - Когда как. И смотря где.
  Фаина пожала плечами: мол, а чего от вас, аристократов, ждать. Это нам, нищете, надо вставать пораньше и работать. А вам - хоть травушка не расти. Борису следовало уже привыкнуть к этим жестам Фаины, но он всё не привыкал и очень злился при любой ее попытке намекнуть на их социальное неравенство, а она делала это довольно часто - либо нечаянно, либо намеренно. Казалось, она продолжала испытывать его на прочность.
  Но в тот день ему не хотелось ссориться. Он порылся в уме, выискивая возражение, не нашел, вздохнул и промолчал. Но вид его служил Фаине укором - вот, я стараюсь, стараюсь, а ты на меня нападаешь без всякой причины. Нехорошо.
  И тут на тротуаре появилась компания шумных молодых людей. Борис оглядел их и воскликнул:
  - Витька! Привет!
  Тот посмотрел внимательней.
  - Борис! Новиков! Сколько лет, сколько зим!
  - Витька, я думал, не узнаю тебя.
  - Почему?
  - Ну, ты же у нас теперь режиссер.
  - Ну и что?
  Яковлев сказал своей труппе, чтобы начинали без него, он скоро к ним присоединится. Те весело засвистели и заулюлюкали и прошли в Дом культуры. А Яковлев только тут разглядел Фаину и буквально остолбенел. А она замкнулась в себе и принимала независимый вид.
  Зато Борис раздувался от гордости, как индюк, чуть ли не становился на цыпочки. Наверняка Яковлев никогда в жизни подобных девушек не видел!
  Он прокашлялся, дабы вернуть себе дар речи, и произнес церемонно:
  - Сударыня, не смею обращаться к вам иначе, как только в почтительном поклоне. Потому что ваше неземное происхождение очевидно, и малейшее проявление неуважения к вам будет немедленно караться высшими силами.
  И добавил шутливо:
  - Я не знаю, как это Борис осмелился подойти к вам настолько близко. Должно быть, ему известно какое-нибудь заклинание, защищающее от разгневанных ангелов. Впрочем, такой красавчик может обойтись и без заклинаний.
  Фаина начала краснеть и хмуриться, хотя Яковлев вел себя не развязно - не так развязно, как она ожидала увидеть после красочных рассказов Бориса. Такие личности, по ее мнению, должны быть на одно лицо и действовать одинаково. Примерно как Борис на Новый год у Тимофеевых.
  - Не смущай ребенка, - с улыбкой остановил его Борис. - Ей такие вольности не понравятся. Предупреждаю сразу: вместо разгневанных ангелов ты будешь иметь дело со мной, а это ничуть не лучше для тебя. Ты когда-нибудь ставил на сцене "Отелло"?
  - Ого, - опасливо покосился Яковлев. - А ее величество королева не возражает против этой тирании и короткого поводка? Я бы на ее месте поднял бунт.
  - Возражает, - ответил Борис. - Но бунта, как видишь, не поднимает, потому что я без нее не проживу, и она это знает не хуже меня.
  Фаина опустила голову.
  - Вот как, - уважительно произнес Яковлев. - Тогда позвольте поздравить вас с очередной победой, государыня, но и предостеречь - такой пленник, как Борис Новиков, весьма опасен, так как в любой момент может стать не пленником, а завоевателем.
  Борис жестами изобразил, что прибьет Яковлева собственными руками.
  Фаина пискнула:
  - Он не пленник.
  - Да, - подхватил Борис. - И она не королева. Я зову ее богиней, хотя она очень сердится на это прозвище. А когда она сердится, мне бывает плохо.
  - Я сейчас уйду! - воскликнула Фаина, выведенная из себя, Борис едва успел загородить ей путь.
  Ребята тут же прекратили нарочитую книжность разговора и перешли на обычную речь.
  - Я очень рад тебя видеть, Борис. Может быть, ты представишь меня твоей девушке? А то мне неудобно никак к ней не обращаться. Кстати, ее видеть я рад гораздо больше.
  - Я в этом уверен, - ответил Борис. - Ее зовут Фаина.
  - Чудесное имя!
  - Я не его девушка, - заявила Фаина, краснея до самых ушей.
  Она уже проклинала себя за то, что согласилась на эту встречу. Она была не предназначена для светской жизни, как будто вопреки своей внешности, и ей был неприятен любой поверхностный разговор, не затрагивающий сути вопроса. Ей предстояло потерять много времени с этими пустыми молодыми людьми, она жалела об этом.
  Яковлева очень удивило замечание Фаины о том, что она не девушка Бориса. Во-первых, от таких парней просто так не отказываются, во-вторых, не открещиваются от них вот так прямо, в глаза. Иначе парня можно потерять. Но Борис почему-то не оскорбился, а наоборот, пытался сгладить остроту момента, причем сгладить в пользу Фаины, а не в свою.
  - Мы с Фаиной дружим, - сказал он. - Ты не так все понял.
  У Яковлева расширились глаза. Все он так понял! "Мы с Фаиной дружим!" Влюблен ты, приятель, потому и позволяешь этой синеглазой куколке собой помыкать. Вот это да! Значит, и на Бориса Новикова нашлась управа! На самого буйного и неуправляемого из всех знакомых Яковлева!
  - Извините, - сказал он. - Фаина, очень приятно. Зовите меня Витя. И не обращайте внимания на наши... неприличности в разговоре, мы уж постараемся их избежать, но если проскользнет случайно, не сердитесь, пожалуйста. Мы с Борисом так давно знакомы, и у нас столько общих воспоминаний...
  - Мы с ним почти как братья, - дополнил Борис.
  - Точно.
  Яковлев огляделся в поисках подходящего места для беседы.
  - Пойдемте в здание, - предложил он. - Там есть небольшие комнатки, где можно спокойно поболтать. А то здесь и присесть негде.
  Они вошли в Дом культуры и уединились в комнате, где собирался руководящий состав этого учреждения. Здесь все было в пыли и почти что в запустении.
  - А как же ваша труппа? - поинтересовалась Фаина.
  - Пожалуйста, без "вы", - попросил Яковлев. - А то я чувствую себя стариком в присутствии молодежи. С моей труппой ничего не случится, пускай себе репетируют. Они самодостаточные, творческие личности, занимаются поиском выразительности, а я - скорее наблюдатель, чем командир.
  - Тебе с ними нравится, - утвердительно произнес Борис.
  - Да, очень. Они интересные ребята. Талантливые. И работать с ними - одно удовольствие. Да ты некоторых из них помнишь! Оксану, напри...
  Он встретил в упор ужасный взгляд и поперхнулся, но Фаине было безразлично, с какой там Оксаной Борис некогда был знаком.
  - Мы с тобой не виделись больше года, - сказал Борис. - А ты все не меняешься! Кстати, ты тогда встречался с хорошенькой девушкой по имени... как ее... Миранда!
  - Ну, вспомнил! - недовольно протянул Яковлев.
  - Прехорошенькая негритянка! - подшучивал Борис.
  - Не негритянка, а мулатка, - защищался Яковлев. - Не надо отзываться о ней так плохо, она была замечательная Электра.
  - Зато Офелия из нее не получалась, потому что в Дании вряд ли жили негр...
  - Мулатки.
  - ... тем более принцу ни за что не позволили бы за ней ухаживать.
  Яковлев вздохнул:
  - Борис, ты безнадежный дилетант. Но я не буду спорить с тобой о пьесах, это бесполезно. Миранда, увы, получила диплом с отличием и уехала к себе на родину, поднимать экономику и зарабатывать деньги. Мы с ней даже не переписываемся, а звонить ей в такую даль, согласись, накладно. Так что, к большому моему сожалению, Миранда осталась в прошлом, как одно из приятнейших воспоминаний нашей юности.
  - Тоже мне, старик.
  Между тем до Фаины только тут дошло, что они говорят так несерьезно о девушке, с которой Яковлев имел какие-то отношения, не какие-то, а самые отвратительные, так как они оба, и он, и Миранда, знали, что эти их отношения не приведут к браку и добропорядочной семейной жизни.
  О времена, о нравы.
  - И кто же занял место Миранды, можно полюбопытствовать?
  - Тебе все можно, Борис. Место Миранды не занято, но есть особа, которая очень хочет его занять. А я пока присматриваюсь к ней и решаю, стоит она того или нет.
  - Негритянка?
  - Даже не мулатка. Она китаянка.
  У Фаины вытянулось лицо. А Борис засмеялся:
  - Ну, дружище, ты в своем репертуаре! Такое впечатление, что ты специально выбираешь девушек иноземного происхождения, чтобы обогатиться их... национальной культурой!
  Они захохотали. Фаина теперь смотрела на них не таясь и не смущаясь, только кривила губы, так они оба были ей омерзительны.
  А они забыли о ее присутствии и ударились в счастливые воспоминания.
  Они вели в Москве веселую жизнь! Гораздо веселее, чем Борис ведет в Горьком! Они тогда были помешаны на всем самом лучшем, даже если вопреки моде, даже если другим не нравится. В них тогда проснулся дух протеста, правда, весьма своеобразный - соответственно умственному развитию и общественному положению. Они обошли все дискотеки столицы и нашли среди них одну - "Пульсар", куда и ходили сами каждый вечер и тащили за собой целый шлейф приятелей. Дневная Москва для них не существовала, как и Москва вне метро, дискобара, театра, факультета. По собственной инициативе они не заглядывали в лица окружавших их людей и не видели окрестностей. При этом нельзя сказать, что зато духовная их жизнь была богата, ничуть не богата, это была не жизнь даже, а нечто, похожее на виртуальную реальность - квази-жизнь, созданная опьянением юности и прочими атрибутами такого вот общения.
  Но подобная жизнь не имеет будущего, постепенно издыхает и сходит на нет, оставляя после себя пустыню и неспособность зажить по-настоящему.
  Борис в Москве блистал. Яковлев привлекал девчонок своим знанием литературы и театра, но Борис был подлинной звездой "Пульсара" без всякого знания, только за счет своих внешних данных и темперамента. Вокруг него всегда собирались ровесники, и именно они, Борис и Яковлев, определяли модель поведения для тех, кто моложе. Кроме Миранды, у Яковлева было еще множество подружек, с которыми у него были еще более поверхностные отношения, чем с Мирандой. А у Бориса чуть ли не ежедневно сменялись свои Миранды.
  Поскольку дело было летом, они частенько бывали на пляже. С Черным морем не сравнить, конечно, но девушек можно встретить везде, и при желании везде можно развлекаться, в том числе и на подмосковных пляжах.
  - А драка! - смеялся Яковлев. - Помнишь, как мы подрались?
  - Конечно!
  Подрались они, разумеется, не между собой - такое вряд ли было возможно в их всегда многочисленной и всегда приятельской, но вовсе не дружной компании. Просто однажды они захватили с собой на пляж магнитофон и огласили пространство музыкой, которая не всем была по вкусу, но все ее терпели, не рискуя связываться с такой оравой. Но вот на пляж явилась еще одна компания, вроде этой, и тоже с магнитофоном, и тоже с музыкой, и вот им-то стало на пляже тесно. Яковлеву и Борису было предложено убираться оттуда подобру-поздорову. Они этому призыву не вняли и продолжили веселиться. Тогда в их магнитофон полетел увесистый булыжник и нанес аппарату смертельные повреждения, не подлежащие ремонту. Другими словами, при попытке поднять его с земли магнитофон рассыпался на абсолютно бесполезные запчасти. И в то время как одна компания пребывала в растерянности, другая радостно повизгивала, а мирные отдыхающие спешно собирали вещички и переходили в более безопасное место, у Бориса вдруг пробудились древние, еще первобытные инстинкты, поскольку мальчик, выросший в ватке, на сливках и бутербродах с голландским сыром, нигде не мог приобрести навыки уличных драк. Тем не менее, он бросился на самого крупного и, соответственно, самого наглого из противников, они минут десять катались по земле яростным клубком, под гиканье и свист обеих компаний. После этого подняться на ноги смог только Борис, весьма довольный собой, хоть и с синяками и ссадинами. А поверженный противник, вместе со своей компанией, уползал на четвереньках.
  Борис тогда был герой! Блеск Яковлева в свете такого подвига заметно померк, но это не испортило их приятельства. Ведь подбитый глаз, напоминавший о Борисовом героизме, через несколько дней вернулся к своему обычному состоянию, а напоминать о собственном героизме словесно было как-то неловко. Таким образом, status quo между Борисом и Яковлевым был восстановлен очень скоро.
  - А помнишь Ритку? - спросил Яковлев.
  - Кого?
  - Ритку. Девочка такая, рыженькая, играла у меня...
  - Не помню.
  - А ведь жениться хотел! Увозил ее на катере!
  - А! Вспомнил!
  - Почему не женился?
  - А ничего не было.
  - Заливай.
  - Ничего не было, честно. И на катере я увозил вовсе не ее, а другую девчонку. Про Ритку я тогда придумал, чтобы никто эту девочку от меня не увел.
  - А Ритка тогда куда делась?
  - Понятия не имею. Может, ее тоже кто-нибудь увез на катере.
  Фаина побледнела и захотела вернуться домой, так ей было с ними противно. У них были в жизни одни развлечения и игры, ничего подлинного! Но они этим гордятся, они не видят своей ограниченности и слепоты, они гордятся своей игрушечной судьбой! Они не думают о том, что ждет их впереди. Они и не смотрят вперед. Им это не интересно. Они берут максимум от настоящего. В их жизни ничего нет.
  И поэтому они ужасны.
  - Ну, и как тебе наш славный город Горький? - спросил Борис.
  - Пока нормально.
  - Нравится?
  - Да, вполне. Здесь много красивых девушек! А если есть красивые девушки, то больше и желать нечего. Но я здесь всего лишь два дня, еще не до конца осмотрелся. Надеюсь, ты мне поможешь в этом.
  Яковлев подмигнул Борису.
  - На меня не рассчитывай, - возразил поспешно тот и глазами указал на Фаину.
  - А, - протянул Яковлев. - Ладно. Слушай, дай мне твой телефон, я тебе позвоню.
  Они с пониманием посмотрели друг другу в глаза, и Борис с намеком сказал:
  - Лучше ты дай мне свой.
  - О-кей, - улыбнулся Яковлев.
  Никакая Фаина не помешает им как следует развлечься, вспомнить золотые деньки! И ей об этом знать незачем. Да она и не узнает.
  - Если хочешь, Витька, я тебя познакомлю с королевой этого города, - сказал Борис. - Она сведет тебя с ума. По стремлению к веселью она нас с тобой переплюнет.
  - Вот как?
  - Ее зовут Раиска Белова.
  Фаина вздрогнула и неожиданно заявила:
  - Она не пойдет с вами.
  - Почему? - обиделся Яковлев. - Я что, неполноценный, что ли?
  - Дело не в этом, - отрезала Фаина. - Но она с вами не пойдет по дискотекам.
  - Раиска даже обрадуется такой возможности, - сказал Борис. - Она любит дискотеки, любит танцевать, веселиться и знакомиться с ребятами. Она классная девчонка! Они с Витькой здорово поладят, правда, Витька?
  - Ну, я постараюсь, - напыжился Яковлев.
  - Она с вами не пойдет, - упиралась Фаина. - Вы ее совсем не знаете.
  - Фая, это ты ее не знаешь, - мягко возразил Борис.
  - Я ее не знаю? - возмутилась она. - Я дружу с ней с детства! Не понимаю, почему все видят в ней то, чего в ней нет и никогда не было! Кто дал вам всем право обвинять ее во всяких пороках? Сначала бы о себе подумали!
  Столь горячая защита ближайшей подруги удивила Яковлева, и он обратил на Бориса вопросительный взгляд. Борис не мог говорить об этом при Фаине, поэтому выразительно пожал плечами и одними губами произнес: "Потом". Тогда Яковлев кивнул головой и как-то по-новому посмотрел на Фаину. Она не вписывалась в его представления о девушках. Более того, она нарушала установившуюся у него в уме ясность и логику окружающего мира.
  Либо она была неправильной девушкой.
  Борис понял, что сделал ошибку, познакомив Яковлева с Фаиной без предварительной подготовки. Надо было все-таки кое-как обрисовать их друг другу заранее. Тогда они были бы немножко дружелюбнее. Особенно Фаина. А Яковлев знал бы, чего от нее ожидать, и главное - на какие темы при ней говорить.
  - Кстати, - нашелся он, - с чего ты взяла, что я собираюсь знакомить их только для похода по дискотекам? Раиска девушка открытая, не то, что некоторые. От людей не прячется, ведет нормальный образ жизни, и они с Витькой отлично пообщаются. Что ты имеешь против общения?
  - Смотря какое общение, - сказала Фаина.
  - Ты придираешься к словам. Если бы все люди в мире жили по твоим правилам, то род человеческий уже давно бы вымер, как динозавры! Ведь даже у вас в общине народ гораздо проще и веселее тебя! Они живут не так, как ты! И почему ты решила, что все должны жить так, как ты?
  - Потому что так жить правильно!
  - Кто сказал тебе, что так жить правильно?
  - Никто не говорил, я сама это знаю!
  Диалог плавно переходил в ссору. Фаина оказалась личностью колоритной, Яковлев как театрал заинтересовался ею. Да и весь диалог можно было бы записать и вставить в какую-нибудь постановку. Не испортит. Но они явно отвлекались от реальности, углублялись в свои неурядицы и забывали о присутствии с ними постороннего.
  Непорядок!
  - Минуточку, минуточку, пожалуйста! - вмешался Яковлев. - Не ругайтесь. С режиссерской точки зрения мне было бы очень полезно вас послушать, но сейчас все-таки не время. Вы меня заинтриговали вашей королевой города, Раиской Беловой. Борис, я прошу тебя нас познакомить.
  Фаина намеревалась возразить.
  Он ее опередил:
  - А тебе, Фаина, я торжественно клянусь соблюдать приличия и быть с твоей подругой настоящим джентльменом. Устраивает тебя такой вариант?
  - Нет. Нельзя допустить, чтобы...
  Борис ее перебил:
  - А я уверен, что она обрадуется знакомству с режиссером, с московским режиссером, - подчеркнул он. - С молодым, талантливым, перспективным. Ведь когда-нибудь ты, Витька, станешь мировой знаменитостью, к тебе на аудиенцию будут выстраиваться очереди, и время будет расписано по секундам на несколько лет вперед. А мы, простые смертные, будем всем и каждому хвастаться, что когда-то мы сидели с Виктором Яковлевым в Доме культуры Автозаводского района, в городе Горьком, и чесали языком, как кумушки в подъезде!
  Они засмеялись.
  - Да, - подытожил Борис. - Раиска обязательно обрадуется знакомству с тобой. Она любит яркие лица. Поэтому я ей, наверное, прямо сегодня позвоню.
  Фаина сильно хмурилась. Ей казалось, что они, как пауки, хотят загнать Раю в сети разврата, но не знала, как это предотвратить. Разве только рассказать ей об этой их встрече и предупредить об опасности? Тогда Рая хотя бы будет представлять себе, с кем ей придется иметь дело.
  Сущие демоны.
  А Борис, настроенный шутливо, скорчил ей гримасу:
  - Ты бука.
  И перешел на обычный тон:
  - Витька так и не увидел, как ты улыбаешься. Значит, за все это время мы с ним не сказали ничего остроумного или приятного лично для тебя. Это обидно, потому что твоя улыбка может воскресить из мертвых, но только если ты улыбаешься от души.
  Яковлев еще раз взглянул ей в лицо и подумал, что Борис прав, ее улыбка должна быть прекрасной. Но рядом с ними она не улыбалась, а хмурилась. Определенно, она была какой-то необычайной породы, с такими девушками Яковлев никогда не сталкивался.
  Правда, быть с ней постоянно, наверное, очень скучно.
  Это навело его на мысль о том, как здорово они с Борисом прочешут город Горький, как когда-то Москву, и его веселая труппа вместе с ними. Яковлев улыбнулся.
  - Витька, мы что-то ударились в воспоминания о прошлом. Мы что, уже состарились, что ли, что проверяем свою память? Кажи лучше, чем ты сейчас занят.
  - Режиссурой.
  - Это я и так знаю. А поподробнее? Давно у тебя эта труппа?
  - Труппа-то у меня давно, но она все время меняется. Одни уходят, другие приходят. Все течет, все изменяется, Борис. Помнишь, с чего я начинал? С пяти человек, однокурсников!
  Борис покачал головой:
  - Ну, нет. Вокруг тебя всегда было много народу.
  - Но труппой-то были только эти пять человек! Остальные - так, по мелочи. Да и кто я был тогда? Я и сейчас еще не так известен, как мог бы, а тогда я был в театральном мире вообще букашка, даже меньше, чем букашка. Мне нужно было приобрести имя, лицо, доказать свою состоятельность на сцене. Это жестокая борьба. Естественный отбор. И конечно же, все средства хороши, как ни грубо это прозвучит. А как в наши дни можно завоевать себе имя и признание? Либо демонстрировать свою гениальность, если она видна невооруженным глазом, либо уйти в декаданс и показывать что-нибудь совершенно потустороннее. Всегда найдутся люди, которые будут видеть смысл даже в откровенной белиберде.
  - Это верно, - заметил Борис. - Как же ты действуешь в такой ситуации?
  - Я иду вперед не торопясь, - ответил Яковлев. - Поступательным движением. Жду своего звездного часа. В театральных кругах меня знают уже достаточно хорошо. Есть уже и постоянные зрители. - Он усмехнулся. - А это очень приятно, Борис! Я и не думал, что это так приятно!
  - Представляю.
  Яковлев помолчал, потом продолжил:
  - Сложность в том, Борис, что как ты начал свое движение, как ты заявил о себе - так тебе придется идти и дальше, не отступая ни на шаг от своей концепции. Иначе прежних зрителей потеряешь, а новых не приобретешь. Тебе никто не будет доверять, если ты шарахаешься из стороны в сторону. Так что с самого начала приходится сразу показывать свое истинное лицо в творчестве и следовать раз навсегда установленным для себя правилам, доказывая всем и каждому, что это важно и что это укладывается в рамки. В рамки концепции, которую ты для себя выбрал перед тем, как начать свою деятельность.
  - То есть ты сначала должен определиться, чтобы не обречь себя на насильственное следование по творческому пути, если он вдруг окажется ошибочным?
  - Вот именно.
  - А если все-таки ошибешься?
  Яковлев пожал плечами.
  - Ну, всегда есть шанс начать все с нуля. И надеяться, что о твоей неудаче не будут помнить уж очень долго. Сейчас у меня маленькая, но полноценная труппа. Люди молодые, инициативные. Прямо-таки горят энтузиазмом. У них возникает бездна идей, которые способны оживить любое действие, даже безнадежное. Ты не поверишь, но уже несколько человек из моей труппы сделали карьеру и устроились в большие театры на ведущие роли. У меня их заметили и оценили. Знаешь, я этим горжусь.
  Борис скривился:
  - Для тебя было бы выгоднее оставить успешных артистов у себя. Они помогли бы и тебе, и себе. Вместе вы гораздо быстрее вышли бы на вершину.
  Яковлев беспечно махнул рукой:
  - Ерунда, пусть идут вперед и сами. Они же чувствуют, как им лучше поступить. В любом случае, это их дело. Я не в проигрыше - на их место всегда находятся новенькие, по-хорошему злые ребята, которым есть что сказать на сцене. Пробиться куда-нибудь в большой театр у них нет шансов, а у меня и у других таких же мелких режиссеров, как я, они играют на сцене что хотят и показывают всё, что могут. А могут они очень много. Знаменитые имена теряют в их лице интереснейшие мысли, интереснейшие характеры. С высоты своего положения в театральном мире мою труппу и другие такие же труппы называют самодеятельными. Ну и пусть называют. Главное - мы сами себе хозяева, над нами нет начальника и диктатора, и мы, каждый из нас, получаем возможность реализовать себя на сцене.
  Улыбаясь, Борис кивнул и сказал:
  - Витька, ты молодец.
  Фаина, несколько смягчившаяся, тоже его поддержала:
  - Вы обязательно добьетесь успеха, только не останавливайтесь.
  - Я не собираюсь останавливаться. Нас не гонят с подмостков, у нас есть зрители, и мы постоянно растем в творческом плане. И у нас - полная свобода действий! Это - самое, пожалуй, главное. Сейчас мы работаем над Шекспиром. "Ромео и Джульетта".
  - Ты надеешься найти в нем что-то новое? - усомнился Борис.
  - Новое найти можно найти всегда. И зачем искать именно новое? Я не задаюсь целью удивить зрителя какими-нибудь выкрутасами, которые потом все равно спишут на непостижимый постановочный замысел и будут ругать или хвалить, но ни словом не упомянут об их неуместности. В общем, я не буду распространяться, вы же сами всё увидите. Вы же ведь придете на спектакль? Не оставите один на один с вашей горьковской публикой? Не бросите меня ей на растерзание?
  - Так-таки на растерзание, - снова усомнился Борис.
  - Вы придете или нет?
  - Придем, придем, - пообещал Борис. - Ведь придем, Фая?
  Она намерена была отказаться, но Борис ее перебил:
  - По-моему, мы тебя слишком задержали. Тебя ждет твоя труппа. Ты иди, не переживай, на спектакле мы непременно будем. С Фаиной и с Раиской, кстати, даже если она не захочет сначала, я ее уговорю. И да, Витька, твой телефон у меня записан, я тебе еще позвоню.
  - Звони, конечно же. Буду ждать.
  И он быстрым шагом направился у лестнице, спускаться вниз, в зал, где в самом разгаре была репетиция предстоящего спектакля.
  Эта встреча навела на Бориса хорошее настроение. У него классные приятели, и ни с кем у него отношения не портятся. А Витька - это просто шедевр, мировой парень. Кстати, а стоит ли знакомить его с такой цепкой и оборотистой девицей, как Рая? Не повредит ли она его движению вперед какой-нибудь нелепой выходкой?
  Они с Фаиной не спеша, молча шли к остановке.
  Борис позволил себя увлечь приятным воспоминаниям и не менее приятным предвкушениям. Пока Витька здесь, надо воспользоваться моментом и не терять драгоценного времени, а брать у жизни все, что она предлагает! Так, как они делали в Москве.
  И правда, а то Борис что-то размяк в последние два-три месяца... Вовсе размяк, а ведь до того был героем, супер-юношей! Он и здесь, в Горьком, продолжал быть звездой дискобара "Пульсар"!
  До встречи с Фаиной.
  А вот теперь, с приездом Виктора Яковлева, посмотрим, осталось ли в Борисе прежнее геройство.
  - Витька молодец, - сказал Борис вслух. - У них, в театральном мире, выбиться в люди очень сложно. Как будто количество знаменитостей лимитировано! А если не подчиняешься законам крупных воротил - на тебя натравят критику, которая съест тебя со всеми потрохами, не разобравшись даже, какой ты на вкус. А Витька упорно гнет свою линию и не оглядывается на недоброжелателей.
  - Его никто не заставлял заниматься этим делом, - ответила Фаина. - Шел бы куда-нибудь еще, раз в театральном мире все так сложно.
  - Твое равнодушие больше похоже на бездушие, - не выдержал Борис. - У любого человека талант - это Божий дар. Витьке Бог подарил талант режиссера. Почему он должен заниматься чем-то еще?
  - Тогда не надо жаловаться на трудности.
  - Ты жестокая. Он своей деятельностью помогает молодым актерам стать известными, получить высокооплачиваемую работу в крупных театрах. И при этом Витька еще и принципиален.
  - Это он в творчестве, может быть, принципиален, - сказала Фаина. - И если это правда, то тем лучше для него и для его труппы. Но в жизни, извини, вы оба просто ужасны.
  От возмущения Борис даже остановился:
  - Ужасны? Ты сказала - ужасны?
  - Я сказала - ужасны. И ужаснее всего, что вы оба не понимаете, почему.
  - И почему же?
  - Да потому, что у вас в жизни нет никакой ответственности. Нет ясной и определенной цели, нет смысла. Сегодня вы делаете одно, завтра - другое. Сегодня вы хотите одного, завтра другого. Это касается не только ваших девушек, хотя вы их меняете, как перчатки, и они почему-то ничего не имеют против. Они, наверное, считают даже один мимолетный взгляд таких парней, как вы, за неземное счастье. А в этом нет счастья. Вы, может быть, видите в этом всем какую-то красоту, красоту калейдоскопа, хотя мне это непонятно. Так вот, не только девушки, но и вся ваша жизнь - дом паука, на нее нельзя опереться, ее сдует малейшим порывом ветра, и если душа такая же пустая, как у вас, то что же у вас тогда останется? Внешняя оболочка? Но она еще менее надежна, чем ваша жизнь!
  - Так ты думаешь, у меня пустая душа?
  - Да. Ведь я до сих пор ничего в ней не увидела. А стараюсь увидеть хоть что-нибудь с того самого дня, как ты предложил мне... дружбу.
  Борис не ответил на это и молчал всю дорогу.
  На премьеру Рая с ними не пошла по причине занятий в школе моделей СТИЛЬ, но зато клятвенно заверила их, что посмотрит спектакль в понедельник, когда занятий не будет.
  Бориса нельзя было назвать заядлым театралом, но посещать всякие постановки он любил с детства и даже знал в них толк. Ему стоило немалого труда уговорить Фаину пойти с ним. В ее понимании сцена была нечто вроде языческого капища для служения дьяволу. Борис привлек к уговорам даже отца Александра, и тот посоветовал Фаине пойти. Никакого греха в этом нет, разве она монахиня, и разве они идут на какое-нибудь безбожное и безнравственное представление? И наконец, стать полноценным иконописцем может только разносторонне развитая и понимающая все виды искусства натура, а не такая, которая сама со всех сторон себя ограничивает.
  От отца Александра Фаина не ожидала такого удара. Он не пощадил ее самолюбия и выставил мракобесом, а Борис при этом присутствовал и не скрывал своего ликования. Вот так-то, девочка! Не надо так сильно задирать нос!
  И ей осталось только смириться с давлением и пойти-таки на спектакль.
  Борис зашел к ней домой и при виде девушки просто обомлел. Она надела свое лучшее платье, очень изящное, из бледно-голубого шелка, с пышными рукавчиками и расклешенной юбкой. Надела она его, правда, по настоянию отца, который теперь любовался ею и гордился тем, какая у него удивительная дочь. А она и сама осознавала свою красоту и смущалась от этого, и ее щеки румянились, но она все же улыбалась, а не хмурилась, и перестала проявлять суровость. Борис не удержался и поцеловал ей руку, чем вызвал ее бурное неодобрение и похвалу Петра Николаевича.
  Борис и впрямь был в восторге.
  По пути в Дом культуры Автозаводского района он еще волновался, как бы пьеса не была провалена. То есть придут ли зрители? Как ни странно, зрители пришли, и зал был почти заполнен. Такого Борис не ожидал.
  - Витьку можно поздравить, - пробормотал он.
  Ему постановка понравилась. Он смотрел на сцену не отрываясь, лишь иногда, в особенно удачных местах, косился на Фаину: оценивает ли она правильно эти моменты? Она сидела рядом с ним тихо, но замечала и немедленно пресекала все попытки взять ее за руку. На сцену она смотрела очень внимательно и не отвлекалась. По ее лицу, однако же, нельзя было определить, доставляет ей спектакль удовольствие или неприятности.
  Но она вздыхала, слушая монолог Джульетты на балконе.
  После пьесы осмелились пробиться за кулисы и найти Яковлева. Он был очень доволен Шекспиром, актерами и вообще этим днем, когда его так хорошо приняли. А увидев Фаину, которая на сей раз от души улыбалась, протягивала ему руку и поздравляла с успехом, он зажмурился, словно у него не было сил вынести такое счастье. Он действительно была прекрасна, и труппа и их поклонники шептались у нее за спиной - что за чудесное видение явилось к ним за кулисы? Простым людям запрещено обладать такой красотой и таким совершенством!
  Борис вручил букет высокой хрупкой светловолосой девушке, игравшей Джульетту. Потом пожал руку Яковлеву и похлопал его по плечу: так держать, друг! И они вновь переглянулись, украдкой от Фаины, как бы напоминая об их плане изучить ночной Горький, тряхнуть стариной.
  В общем, там стояла необычайная суматоха, Дом культуры Автозаводского района бурлил до самой крыши, создавая и на улице атмосферу праздника.
  А по дороге домой Борис заметил, что Фаина грустит - у нее затуманилось лицо, она шла, свесив голову и опустив глаза, погрузившись в свои мысли. Она не слушала Бориса и не отвечала ему, когда он расхваливал постановку и Витю Яковлева.
  - Эй! - он встал перед ней и заглянул ей в глаза. - Фая!
  Она будто очнулась.
  - Я что-то сделал не так? - спросил он. - Обидел тебя чем-нибудь?
  - Нет, - удивилась она. - С чего ты взял?
  - А о чем тогда так сильно задумалась?
  - О спектакле.
  - Тебе не понравилось?
  - Понравилось. Но речь не об этом. Судить об этом я не имею права, потому что не бывала раньше в театре. Но у меня есть свое мнение. Можно, я его скажу?
  - Конечно, можно.
  - Только не обижайся, пожалуйста, и пусть твой друг не обижается, это не от него зависит, наверное, а театр такой вообще. От начала до конца я чувствовала его фальшь и притворство. Знаешь, лучше бы я не встречалась накануне с режиссером. Ваш с ним разговор настроил меня против него. И вот я сегодня сидела, смотрела и думала: как он может ставить на сцене произведение о великой любви, если он сам не знает, что это такое? Для него девушки - развлечение, а не жизнь и смерть. Извини, но для меня это означает лицемерие.
  Борис не сразу сообразил, что ему ответить на это.
  А закончилась эта история курьезом. Никогда не читавший книг, кроме учебников, Борис нашел в обширной библиотеке Тимофеевых томик трагедий Шекспира и прочел "Ромео и Джульетту" от начала до конца. Был под таким впечатлением, что побежал делиться с Фаиной, и что же? Он застал ее за чтением "Ромео и Джульетты", что она думала скрыть, но не успела.
  Привет, "Нау"
  Борис сдержал свое обещание и познакомил Яковлева с Раей.
  Предварительно он позвонил ей и сказал, что в Горький приехал его друг из Москвы, начинающий режиссер. При слове "режиссер" Раю передернуло с головы до ног, она чуть было не бросила трубку. Она с горечью, не передающейся по проводам, уточнила, какие же фильмы снимает этот режиссер, не порнографию ли случайно? Борис удивился ее агрессивности. Ничего он не снимает, сообщил, у него театральная труппа. Это немного примирило Раю с обстоятельствами. Она спросила, чего они от нее хотят. Она все равно никогда не играла в театре и не сможет им ничего такого изобразить.
  - У тебя, я смотрю, плохое настроение, - заметил Борис. - Набрасываешься на людей.
  - Выкладывай, чего надо, - оборвала Рая, - и побыстрее, мне некогда.
  - Ничего мне от тебя не надо! - вскипел Борис. - Я хотел только пригласить тебя пошляться с нами по дискотекам, но раз тебе некогда...
  Рая спохватилась:
  -Подожди, подожди, пожалуйста! Это правда?
  - До свидания.
  - Подожди же! Я пойду! Обязательно! Во сколько мне быть готовой?
  - Часов в девять мы за тобой зайдем. Не передумаешь?
  - Не издевайся. И надолго мы ударимся в загул?
  - Зависит от тебя.
  - Ладно.
  Но она вела себя в начале разговора так необычно, что Борис счел нужным поинтересоваться, как у нее дела, все ли в порядке.
  О да, ответила она, все нормально. А почему тогда такое плохое настроение? Так не выспалась же. Надо получше спать, не засиживаться по ночам у телевизора, посоветовал Борис. Спасибо за совет, так и сделаю. При этом Борис ничуть не поверил ее объяснениям, и она знала, что он не верит, но не настаивает, потому что это не его дело.
  Сама разберется.
  Не рассказывать же ему о своих злоключениях с Денисом Павловичем, Улыбающимся Мальчиком и товарищем Режиссером. Да и самой скоре бы уже забыть о них. Другим вот, даже если они и страдают, ниспослано невиданное утешение - приезд "Наутилуса Помпилиуса". Сумасшедшие! Вот приехал бы "Мираж", или "Ласковый май", или "На-На", или еще кто-нибудь такой, тогда Рая скакала бы до потолка. А приезду "Наутилуса" ей с какой стати радоваться? Она его не любит.
  Нет, перед Борисом она плакать не будет. Еще чего не хватало.
  Так что вечеринку он ей предложил весьма кстати - отвлечется от грустных мыслей, перестанет казнить себя за неудачи с Денисом Павловичем, Улыбающимся Мальчиком и товарищем Режиссером и прекрасно проведет время. Да, давненько что-то она не веселилась в молодой шумной компании, давненько не чувствовала себя королевой бала, дамой сердца, танцующей принцессой.
  Между тем Борис уже звонил Яковлеву и объяснял ему, по какой причине он придет на гульбу с Раей, а не с Фаиной. Яковлев ничего не хотел слушать. Ему как эстету доставляло массу удовольствия видеть где-нибудь поблизости Фаину, чьи внешние данные он уже успел оценить, а не Раю, которую он заранее, по сравнению с Фаиной, отвергал. Их спор по телефону был долгим и даже привлек внимание Тимофеевых - поему это Борис вдруг так разгорячился.
  - Фаина не пойдет на танцы, - убеждал Борис. - Она и танцевать-то не умеет.
  - Ну и что? Нашел отговорку! - хмыкнул Яковлев.
  - Ты не понимаешь! Она выросла в строгой семье и в принципе не ходит на такие мероприятия! Если бы ты знал, каких усилий мне стоило уговорить ее посетить твой спектакль, ты бы не выступал тут с претензиями! Райка нормальная девчонка, тебе понравится.
  - Врешь ты все! - заявил Яковлев. - Просто ты боишься, как бы Фаину у тебя не увели, и прячешь ее от посторонних глаз.
  - Дурак, - в сердцах сказал Борис. - Стал бы я тогда приводить ее к тебе знакомиться? Короче, Фаина ничего не знает, а я приду с Райкой Беловой. Не пожалеешь, Витька. Она любит развлекаться не хуже нас с тобой.
  - А Фаина?
  - Фаина - девушка серьезная. Настоящая леди. Надоел ты мне со своей Фаиной! Еще одно слово - и не будет ни меня, ни Райки.
  Яковлев перестал ему надоедать и настроился на веселый лад. Он намеревался как следует отпраздновать свой успех у горьковской публики и гулять до утра! Как в Москве!
  Когда он увидел Бориса с Раей, то в первый момент скривился. Конечно, привлекательность Раи резко отличалась от красоты Фаины не в пользу Раи, но и в Рае что-то такое было, некая изюминка. Она тоже была успокоена видом Яковлева, который был в ту минуту больше мальчишка, чем режиссер, а если бы она заметила в нем хоть толику режиссера, то тут же убежала бы домой. Нет, перед ней был обыкновенный молодой человек, не столь блистательный, как Борис, но зато как будто более близкий, свойский. Рая раскрепостилась и без проблем вписалась в компанию яковлевской труппы.
  Они отправились праздновать.
  Через несколько минут Яковлев уже не жалел, что с ними пошла Рая, а не Фаина. Даже больше - теперь он удивлялся, почему Борис выбрал Фаину, а не Раю. Никакая красота не оправдает унылое выражение лица! А Рая - вот милашка, она вся светится, когда ей не нужно притворяться, она купается в море удовольствий, ее глазки блестят, губы улыбаются. Она прелестна. Ради нее можно совершить подвиг. Отказаться от нее невозможно. Да и разве отказываются от наслаждения? Она - как бокал со сладким нектаром. Она легкая и ни к чему не обязывающая...
  Ей нравится в компании. Рядом с ней стушевались не только актрисы из яковлевской труппы, но и завсегдатаи танцплощадок. Она сверкает, словно звезда. Она танцует, словно рождена для танца. И вся ее жизнь должна быть сплошной танец.
  Она приводит всех в восторг.
  Ею восхищаются.
  Она нашла здесь тех, кто понимает ее без слов. Это ее братья по разуму. Это ее ниша, ее место, где она среди равных, где ничего не нужно доказывать, где все и так видно, все просто и ясно. Здесь все любили то же, что и она, как у Стругацких - чтобы было хорошо и ни о чем не надо думать.
  Нет никакого завтра, нет никаких проблем и вопросов. Не существует школы моделей СТИЛЬ, Дениса Павловича, Улыбающегося Мальчика. Товарища Режиссера в помине не было никогда. Есть только ночная темнота с мельканием цветомузыки, мелодия песни и резкий, вызывающий танец, поглощающий душу целиком.
  Яковлев не отходил от нее ни на шаг и даже не пытался скрыть, что он потрясен. Он чувствовал в ней страсть, много страстей, которые способны свести с ума. И увы, очень жаль, но эти страсти не имели к Яковлеву никакого отношения. Он был просто парень, сегодня танцующий рядом с ней, от чего ей в данный момент приятно, а завтра она не вспомнит ни его лица, ни его голоса, ни его слов.
  Пусть всегда буду я!
  Теперь Яковлев был ее раб.
  Раб царицы Клеопатры - ведь у нее, у Клеопатры, тоже была когда-то ранняя-ранняя юность, и тогда она точно была похожа на Раю.
  Но почему же рядом с ними нет Бориса Новикова? В начале вечера он еще ошивался вокруг, отпугивал своим присутствием от Раи кавалеров, которые не хотели соперничать с явным красавцем, и вот его нет рядом с Раей, в центре, он уже где-то на окраинах их компании, стоит со скучающим видом и как будто выжидает момент, когда можно будет улизнуть незамеченным.
  Вокруг него вьются девушки, они слетелись к нему, как мухи на мед. И он вроде бы разговаривает с ними, вроде бы даже смеется, но в лице его нет ничего вдохновенного, и ему тягостно тут, среди искусственно созданного веселья. Он немного выпил, совсем чуть-чуть, но это его тоже не расшевелило. Он больше не начинал танцевать. Глаза его со странным удовлетворением следили за Яковлевым и Раей. Ну вот, и ей он помог, дал возможность лишний раз проявить себя в такой обстановке, где она чувствует себя как рыба в воде, и тем самым избавил на этот день от тягостных мыслей. И Яковлеву он сделал приятное - показал, какие могут быть девушки, куда ярче Миранды, когда в ударе, и запустил в их команду радужный катализатор. И вот они, ведомые разбушевавшейся Раей, достигли желаемого и пребывают там. А Борис не достиг, хотя очень желал и шел вместе со всеми, по тому же пути.
  Как же так, почему ему скучно там, где совсем недавно было весело?
  Кто позволил Фаине внедриться так глубоко, что она его меняет, подрывает основы его существования, лишает его удовольствий жизни! Она ему никто! Она не хочет с ним быть! Тогда зачем?.. Почему он так влип?
  Не хочу, не буду!
  Он пока еще был с компанией, но ритмичные мелодии раздражали ему слух, от мелькания цветомузыки у него разболелась голова, от вина было горько во рту. Он видел вокруг себя множество девушек, но дкмал в то время только о Фаине, воображение рисовало ему ее черты, то нахмуренный взгляд синих глаз, то улыбку, улыбку ребенка, совсем не такую, как у окружавших его девушек.
  И вообще, она была совсем другая.
  И как же хочется быть рядом с ней. Даже если она хмурится. Даже если она собирается идти в Разовку. Даже если она разговаривает с отцом Александром.
  Ему все равно. Только бы побыть с ней.
  Он еще раз окинул взглядом компанию. Каждый был погружен в свою собственную нирвану и не заботился о других: пусть сами ищут себе забаву по вкусу.
  А Фаина сейчас спокойно спит у себя в комнате. Борису очень ясно представилось, как она дышит во сне, как поблескивают в темноте ее волосы, волнами лежащие на подушке, как она поворачивается на бок и кладет сложенные ладони под щеку.
  Представив себе эту картинку, Борис заулыбался и покачал головой.
  Он снова посмотрел на компанию. Никто не обращал на него внимания. Это окончательно убедило его в том, что он здесь не нужен. Тогда он вышел на улицу и постоял, дыша свежим воздухом. Какая прелесть - свежий воздух, и тишина, и темное небо. И просто думать о себе и о Фаине. Вспоминать о встречах с ней, о ее милых рассуждениях, в том числе и на такие темы, о каких она понятия не имеет.
  Она очень упорная в своих предрассудках, она иногда бывает резкая, она отталкивается от него всеми силами, но ему так хорошо рядом с ней, что одна только мысль об этом заставляет его улыбаться.
  Фаина, Фая, Фаюшка.
  Файка, проклятие, что ты со мной сделала?!
  Он вышагивал по улице, злился на себя и на нее и улыбался. Домой он пришел поздно ночью, тихонько пробрался на кухню и выпил стакан холодного молока. Потом он поднялся в свою спальню, быстренько разобрался и лег в постель. Это было блаженство! Спать не хотелось, он лежал с закрытыми глазами и нежился, как капризная девушка.
  Утром он встал очень рано - не мог спать, устал вертеться с боку на бок. В доме еще было тихо, никто не проснулся. Борис чувствовал себя бодрым, оживленным. Спустился в кухню и пожарил себе яичницу с колбасой, нарезал помидор. Поставил чайник. Позавтракал в одиночестве, что оказалось очень приятно, и вновь поднялся к себе в комнату - работать над "Городом мертвецов", который продвигался вперед с переменным успехом. Точнее, темпы его продвижения были разные в разные дни и зависели от многих факторов, не связанных с содержанием романа. Вдохновение его вело себя волнообразно - то накатывало, то отступало. Теперь оно вновь нахлынуло, и ему не следовало упускать такой шанс.
  Вскоре в доме началось движение. Как всегда, первой вышла Марианна и принялась готовить завтрак. Вот с ней Борис с удовольствием бы поболтал, посплетничал, но сейчас нельзя. Она вся в хлопотах об Эдгаре и не способна воспринимать посторонний юмор.
  Поэтому Борис сидел у себя и строчил "Город мертвецов".
  Около полудня ему позвонил Яковлев.
  - Борис, привет, - скрипучим голосом поздоровался он. - Хорошо, что ты дома. А то мы вчера тебя где-то потеряли и беспокоились, не случилось ли с тобой чего.
  - Нет, со мной все в порядке. А вы как? Все живы и здоровы?
  - Живы, но я бы не сказал, что совсем здоровы. Вчера мы перешли все границы. Лично я ощущаю себя выжатым лимоном.
  - Сочувствую, - бросил Борис.
  - Тебе повезло, ты вовремя спасся бегством. Кстати, а когда ты от нас откололся? Мы никто и не заметили, ослы...
  - Да я и сам не помню.
  - Да и какая, в общем, разница. Знаешь, как раз перед тобой я звонил Раиске. Она тоже очень устала, но готова продолжить наш поход.
  - Меня это не удивляет. Витя, не позволяй этой девушке становиться энергетическим вампиром. Она может довести тебя до полного истощения.
  - Брось, - ответил Яковлев. - Она классная девчонка. А ты? Присоединишься к нам?
  Борис не хотел к ним присоединяться, но постыдился сказать об этом прямо.
  - Не знаю, - промямлил он. - Может быть. Если освобожусь.
  - От Фаины, что ли?
  Такое упоминание о ней показалось Борису оскорбительным.
  - Да, от нее. Извини, пожалуйста, хозяевам нужен телефон, позвонить на работу. Я перезвоню тебе, ладно?
  - Ладно. Тогда до встречи.
  Борис положил трубку и поморщился. Что за гадость, откуда это отвращение? Ведь буквально перед этим они обсуждали свои московские проделки, и предвкушение возобновления этих проделок доставило радость! Он заболел, что ли? От его геройской натуры так скоро ничего не останется!
  Нет, Фаина ответит за это, когда станет принадлежать ему и не сможет без него жить.
  А может быть, и не ответит...
  Снова зазвонил телефон, и снова к трубке попросили Бориса. На сей раз это была Рая Белова. Она благодарила его за роскошный подарок в виде знакомства с Яковлевым.
  - Не за что, - пробормотал он. - Это было не трудно. Тебе понравился вечер?
  - Очень, очень!
  Судя по голосу, она до сих пор полна энтузиазма и действительно готова повторять этот вечер до бесконечности.
  - Твой друг - такая душка, - произнесла она. - Немножко на тебя похож, только гораздо веселее. Ты у нас какой-то мрачный. А куда ты вчера исчез?
  Он снова поморщился:
  - Я много выпил, и мне было плохо.
  Она с лукавством в голосе напомнила:
  - А ведь обещал Фаине больше не пить ни капли!
  - При Фаине я буду трезв, как стеклышко. А если тебе взбредет в голову приплести меня к вашим похождениям, в том числе и вчерашним, в разговорах с ней, то знаешь, девочка, тебе не поздоровится. Я тебя из-под земли достану.
  Она была озадачена его нешутливым тоном и отступила:
  - Ну, не горячись, я же не всерьез. Зачем мне говорить Фаине о наших развлечениях, так ведь и мне ее дружбу недолго потерять. А ты что, сегодня с нами не пойдешь?
  - У меня похмелье!
  - До вечера что, не пройдет?
  - Если пройдет - пойду. Но у меня еще есть дела, так что как получится, не знаю. Извини, не могу больше говорить, хозяевам нужен телефон. Пока!
  Отделавшись от Раи, он вернулся было к "Городу мертвецов", но рабочее настроение пропало, и он отложил тетрадь и ручку в сторону.
  Как они все ему надоели.
  Он спустился к телефону и набрал номер одного из своих знакомых, которому заказывал два билета на концерт "Наутилуса Помпилиуса". Билеты, к счастью, были куплены. Борис обрадовался. На таком представлении он будет присутствовать впервые. Новиковы посещали театры и концертные залы, но стадион - это не масштаб Новиковых. А ну и пусть, Борису все равно любопытно, тем более что он слышал от всех, кто видел эту программу "Наутилуса", только одобрительные отзывы.
  Теперь ему предстояло самое трудное - уговорить Фаину идти с ним на концерт.
  К этому процессу следовало подготовиться.
  Борис обратился за помощью к Эдгару.
  - Мне нужны все тексты песен "Нау", - попросил он. - Я знаю, ты помнишь их наизусть. Напиши мне их, пожалуйста, или продиктуй.
  - Пиши сам, - сказал Эдгар, достал из стола давным-давно заброшенную тетрадь-песенник и вручил Борису. Там действительно были все тексты песен "Наутилуса", по крайней мере, включенные в эту программу.
  Борис переписал их в тетрадку.
  На помощь отца Александра - он был для Фаины незыблемым авторитетом - рассчитывать не приходилось, да и очень не хотелось еще раз с ним общаться. Опасный, очень, очень опасный для Бориса тип.
  Петр Николаевич тоже не станет помогать, от него эту идею лучше вообще держать в тайне. Он посчитает стадион, полный народу, местом, где с его дочкой может случиться беда, а Борис - недостаточная от этого защита. И впрямь, в толпе случиться может всякое, но из-за этого жертвовать целым концертом глупо. В конце концов, там будет много милиции, все-таки культурно-массовое мероприятие, да и если бы там всегда что-нибудь случалось, люди не ходили бы на концерты.
  Следовательно, Борис остался без поддержки.
  Фаина была дома, когда он к ней пришел. Она не была занята ничем важным - читала книгу. Не Библию, как с облегчением заметил Борис. Если бы она читала Библию, то это означало бы либо покаяние за какую-нибудь вину, чаще всего несуществующую, надуманную, либо приближение какого-то религиозного праздника, когда всякие развлечения попадают в раздел грехов непрощенных, и тогда концерт точно накрылся бы медным тазом.
  Но нет, Фаина читала художественную литературу, и даже приключенческую - Рафаэля Сабатини. Но Бориса это не обнадеживало, мало ли какая причина заставила ее читать про пиратов и про любовь. С Фаиной в этом отношении нельзя быть уверенным на сто процентов.
  Его приход она восприняла спокойно, отложила книжку, спросила, надолго ли он, и, услышав, что да, поставила на плиту чайник.
  - Фаина, - начал он. - У меня к тебе большая просьба.
  Она заранее стала хмуриться:
  - Когда ты так говоришь, значит, хочешь что-то предложить и знаешь, что я не соглашусь. Лучше не начинай, а то мы поссоримся, и папа опять расстроится.
  Борис вздохнул поглубже.
  - Фаина. Я бы не делал этого ни разу, но я хорошо помню наш разговор с отцом Александром, однажды, в Разовке. Он тогда сказал, что ты почему-то сознательно отгораживаешься от всего мира, а почему - он не знает. Мы стали предполагать, почему ты это делаешь. Может быть, ты его боишься?
  Фаина фыркнула.
  - Вот-вот. Отец Александр тоже заметил, что в таком случае это нарушение психического здоровья и требует врачебного вмешательства. Словом, вряд ли дело обстоит именно так.
  - Я не боюсь мира, - сказала она. - Я его просто не люблю.
  - Я тоже так думаю, - кивнул Борис. - На это отец Александр ответил, что нельзя не любить что-то, не имея о нем сколько-нибудь полного представления. И вообще нелюбовь к миру гораздо ближе к греху, чем...
  Фаина уже поняла, к чему он клонит, и перебила:
  - Я имею представление о мире достаточно полное, чтобы судить о нем и решать, любить мне его или нет. Пусть я сама и отгораживаюсь от мира, как вы говорите, так я это делаю для того, чтобы мир не испачкал меня своей грязью. А уж о том, что грязь этого мира смыть невозможно, мне хорошо известно со слов многих людей, умных и опытных.
  - В мире много грязи, согласен, но есть и много прекрасных вещей, от которых ты тоже отгораживаешься.
  - Например, спектакль, - насмешливо дополнила Фаина. - Прости, но это не стоит того, чтобы ради твоего друга я нарушала свои принципы.
  Он снова вздохнул.
  - Фаина, ты же девушка неглупая, и не хуже меня понимаешь, что я имел в виду не Витькин спектакль, а говорил в общем. Неужели же эту грязь, которой ты так боишься, не перевешивают общечеловеческие ценности - дружба, любовь...
  - Молчи, - предупредила она, подняв палец, - о том, чего не знаешь. В мире есть много чего такого красивого, но с чего вы взяли, что мне это нужно?
  Борис огорчился:
  - Фаина, это смешно. В мире много грязи, но он держится только на любви. Все на свете зависит от любви и не может без нее жить. Иисус Христос призывал апостолов любить людей, а не отгораживаться от мира. Хотя в те времена, наверное, грязи в мире было не меньше, чем теперь.
  Фаина не нашла, чем возразить, и устало поинтересовалась:
  - Ты неплохо подготовился к защите. Так что тебе от меня надо?
  - Я хочу пригласить тебя на концерт. На группу "Наутилус Помпилиус".
  От изумления Фаина выронила Сабатини из рук.
  - Нет, ты точно сумасшедший. "Ромео и Джульетту" я еще вытерпеть могла, но "Наутилус"?
  - А что ты имеешь против "Наутилуса"?
  - Всё, что во мне есть, против него.
  - А почему?
  - А потому, что это современная музыкальная группа, а я примерно знаю, что за этим стоит. Ладно бы просто неприличие, а то ведь еще и бездарность и безвкусица. Боря, не настаивай, прошу тебя.
  Но он все-таки настаивал:
  - Ты хоть раз эту группу слышала?
  - Не слышала и не хочу слышать.
  - Как же ты можешь утверждать, что это неприличие, бездарность и безвкусица?
  - Они все одинаковые.
  После этого Борис перевел дух, поскольку дело обстояло хуже, чем он предполагал.
  - Фаина, ты не права. Они не все одинаковые. В любом случае, если ты не слышала ни одного из них, как ты можешь об этом судить?
  - Я слышу их иногда, на улице, на рынке. Ничего хорошего.
  - Слушай, у меня идея. Я оставлю тебе тексты песен, которые прозвучат на концерте. Пожалуйста, прочитай их и не спеши осуждать сразу. Я уверен, ты передумаешь. Ты ведь у нас человек творческий, близкий ко всяким искусствам...
  В тоне его была ирония, и Фаина покраснела от негодования, так что он поспешил извиниться:
  - Фаина, у тебя хороший вкус, и я надеюсь, ты хотя бы тексты оценишь по достоинству. Правда, без музыки тексты теряют большую часть смысла и красоты, но я готов на это, лишь бы ты не отказалась.
  Фаина с брезгливой гримаской взяла в руки тетрадку, словно в ней были записаны не песни, а магические заклинания по превращению людей в крокодилов. Современные группы и в самом деле были для нее все на одно лицо, мало того, они воплощали в себе все грехи, какие только можно себе представить. А от грехов нужно защищаться, грехи нужно подавлять и уничтожать.
  Почему же тогда она должна их слушать или читать?
  - Не уходи, - сказала она Борису. - Я сейчас прочитаю и отдам тебе тетрадь.
  - Не торопись.
  Она раскрыла тетрадь и начала читать. Сперва бегло и с прежней брезгливостью, затем подняла глаза и задумалась и вернулась к первой странице. Борис, следивший за ней и знакомый с ее ужимками и гримасами, улыбнулся.
  "Сработало!"
  Похоже, концерт все-таки состоится, слава Богу.
  Фаина очень внимательно прочитала тексты песен и сказала:
  - Знаешь, это интересно. Хотя я со многим здесь не согласна, но это действительно интересно. Ты уверен, что мы сможем пойти на этот концерт?
  Он уже не прятал улыбку:
  - Конечно, уверен. Билеты уже у меня.
  - Они же дорогие, наверное!
  Он поспешил ее успокоить:
  - Во-первых, не дорогие, во-вторых, они мне достались абсолютно бесплатно! Ты забываешь, что я, выражаясь твоими же словами, аристократ. Поэтому все могу получить просто так.
  Если она поймет, что билеты дорогие, то наотрез откажется идти на концерт. Видите ли, она не может себе этого позволить.
  - Все равно это нехорошо, - произнесла она, хмурясь. - Это похоже на милостыню с твоей стороны. Я этого не люблю.
  Он счел необходимым возмутиться:
  - На милостыню? С моей стороны? А с какой стати тогда это я тебя упрашиваю составить мне компанию? Если это и милостыня, то с твоей стороны, а не с моей!
  Она помолчала, перелистывая тетрадь.
  - Боря, можно, я задам тебе вопрос?
  - Конечно.
  - Почему ты хочешь идти на этот концерт именно со мной? Ведь гораздо проще было бы не тратить на меня усилия, а сходить одному, или пригласить кого-нибудь еще. У тебя же много друзей.
  Его улыбка стала такой красноречивой, что она зарумянилась и опустила голову, так что волны волос заслонили ее лицо.
  - Фаина, - вполголоса ответил он. - Мне нравится ходить в театр, мне нравится слушать "Наутилус". И я знаю, что получу удовольствие от концерта и спектакля. Но это удовольствие я очень-очень хочу разделить с тобой. Мне будет гораздо радостнее, когда ты будешь рядом со мной.
  Она свесила голову еще ниже.
  При этом она смутно догадывалась, что получит именно такой ответ.
  Дождавшись, пока он вернется к окну, а ее лицо примет свой обычный цвет, она подняла голову и спросила:
  - Тебе нужна эта тетрадь срочно?
  - А что?
  - Я хочу из нее кое-что переписать.
  Борис махнул рукой:
  - Оставь тетрадь себе. Я эти песни и так знаю.
  Билеты он получил на следующий день. Два клочка бумаги, а от них зависит наиприятнейший вечер с Фаиной! Без них они бы остались бы в стороне от замечательного мероприятия, и их жизнь казалась бы беднее.
  Но билеты, к счастью, у него, он спрятал их в бумажник и пошел к Фаине, чтобы предупредить о начале концерта и еще раз заручиться ее обещанием пойти.
  Неожиданно противницей их посещения концерта стала Рая, поскольку это опять напомнило ей о том, что у нее нет никого, похожего на Бориса, и это несправедливо, и нечего им радоваться своему "Наутилусу", когда она сидит дома и "Наутилус" не любит. Пусть в таком случае тоже сидят дома и никого не любят.
  Она так не хотела отпускать их на концерт, что сболтнула об этом Петру Николаевичу, который пребывал в счастливом неведении. Узнав о том, что его дочь с Борисом проведет несколько часов посреди бушующей толпы на стадионе, Петр Николаевич вынужден был прилечь на диван и не вставать с него, пока из Разовки не вернулась Фаина. Она намеревалась тут же отменить концерт и остаться с отцом, но он убеждал ее, что все хорошо, он сам справится, ему уже гораздо лучше, только пожалуйста, поосторожнее там, на стадионе! Ни при каких обстоятельствах не отходите друг от друга! Держитесь за руки покрепче!
  Она обещала все исполнить, лишь бы он не волновался.
  Кстати, папа, а откуда ты узнал?
  Рая не слишком удивилась приходу Фаины и ее грозному виду - она заранее подготовилась к обороне. Ее лицо казалось огорченным: как жаль, что вы не поставили меня в известность, а я так опростоволосилась! Довела бедного Петра Николаевича до обморока! Нельзя, Фаина, нельзя со мной так поступать. Я же тоже человек, тоже испугаться могу, тоже могу переживать. А вы вот как со мной поступаете.
  Через несколько минут уже Фаина оправдывалась перед ней, лепетала всякий вздор и явную чепуху, лишь бы Рая не обижалась, не держала зла. Рае было безразлично состояние подруги, но Фаина и в самом деле чувствовала себя виноватой. Правда, не знала, в чем.
  А Рая, шедшая на такой риск, ничего не добилась - Борис и Фаина все равно не отменили концерт, и сам Петр Николаевич не позволил им сделать это.
  Хотя вечер намечался менее торжественный, чем яковлевский спектакль, Фаина волновалась сильнее, чем тогда. Сказывалась общая обстановка в городе - ажиотаж буквально носился в воздухе и ударял в голову. Фаина оделась в то же нарядное шелковое платье, только вечер был прохладный, и Борис посоветовал накинуть еще кофту. Она достала из шкафа шерстяную кофточку со звездочками на рукавах - чей-то подарок на день рождения, который она считала слишком хорошим для себя и еще ни разу не надевала. Петр Николаевич увидел ее и чуть не заплакал от радости, так к лицу ей был ее наряд и ее волнение.
  Петр Николаевич умолял Бориса не спускать с нее глаз и все время держать за руку. Борис клялся и божился, и даже взял Фаину за руку при нем. Она недовольно пожала плечами и отняла руку:
  - Мы еще не на концерте.
  - Фаина, - укоризненно произнес Петр Николаевич, но она сделала вид, что уже не слышит его.
  Народ стягивался к стадиону "Динамо". Молодежь шла по улицам и переулкам, от остановок и из дома, как потоки рек, стремящиеся к морю. Стадион внутри и снаружи был оцеплен милицией. Перед входом толпилась гигантская очередь, внутрь пропускали двумя тоненькими струйками через две калитки. Фаина глубоко дышала и впитывала в себя атмосферу предвкушения, ауру концерта. Толпа была так велика и вела себя так оживленно, что Фаина безропотно позволила Борису взять ее за руку.
  От прикосновения к ее мягкой теплой ладошке он вздрогнул, как от удара током, их пальцы сплелись, так то она и не смогла бы вырваться.
  Они смешались с толпой, стали ее частью. Ощущали ее настроение, биение ее пульса. Давки не было, но было тесно, так что Фаина оказалась прижатой к Борису. Толпа раскачивалась, держа в поднятых руках зажигалки или бенгальские огни, и Борис с Фаиной раскачивались вместе с ней. Музыка и песни приводили в восторг толпу, и этот восторг разделяла Фаина, он отражался на ее лице. Борис смотрел на нее свысока и улыбался - вот что вдруг погрузило Фаину в нирвану! Песни казались ей живее спектакля, она чувствовала песни до глубины души, если они ей нравились. В них она слышала их особую энергетику и воспринимала не разумом, а на уровне подсознания.
  Непривычная близость Фаины отвлекала Бориса от концерта, мешала сосредоточиться на достоинствах и недостатках исполнения. Он воспользовался моментом и прислушивался не к сцене, а к Фаине, к ее дыханию, к движению и теплу ее тела.
  Замечательный концерт, замечательный вечер.
  Но он не слышал песен, занятый происходящим у него под боком.
  Это даже лучше, намного лучше, чем бездумное шляние по танцам. Но Фаина? Неужели от нее можно было этого ожидать? Борис удивлялся ей всегда, и она частенько ставила его в тупик своими заявлениями или поступками, но такое одобрение с ее стороны заслужить было трудно.
  Последний номер концерта вообще довел всех до экстаза. Музыканты были в черной одежде, на каждого был направлен белый луч света. В конце песни "Гуд бай, Америка" они поочередно выходили из мотива, их инструменты умолкали, и потухал их белый луч. Так остался в центре сцены один саксофонист. На стадионе воцарилась напряженная тишина. Саксофонист умолк, его луч погас, и сцена на полминуты оказалась в полной темноте и тишине.
  Потом освещение вновь включилось, вновь заиграла музыка, тот же мотив, но тише, как бы на прощание... Стадион взревел.
  Он был покорен. Город Горький пал.
  Хотя толпу никто не организовал, давки никакой не было. Открыли все калитки, и народ потихоньку рассосался. Борис боялся, что с транспортом выйдет напряжение, и им долго придется добираться до Верхних Печер, но им повезло - автобус к площади Горького подошел тут же, а людей было немного, большинство поклонников остались у стадиона и окружили плотным кольцом автобус рок-группы, они твердо решили дождаться появления музыкантов, еще раз выразить им свою любовь и, может быть, получить автограф на память об этом вечере.
  Фаина долго была под впечатлением услышанного и увиденного. На ее лице все еще лежал отпечаток массового сознания. И только когда они подошли к остановке и на них стали смотреть посторонние люди, она опомнилась и вырвала руку из руки Бориса, а он так растерялся, что упустил момент и позволил ей отдалиться.
  - Теперь я уже не потеряюсь, - сказала она в ответ на его недовольный возглас.
  И огляделась по сторонам: не думает ли кто-нибудь здесь, что у них с Борисом какие-то особые отношения, или, как посчитал Яковлев, что она его девушка? Фу, какая гадость, какая непристойность!
  Не следует впредь так забываться и позволять ему без причины держать ее за руку. Это неприлично, это почти уже разврат. Она покраснела и приказала себе успокоиться, а в ближайшее воскресенье идти на исповедь и покаяться.
  Во-первых, концерт современной рок-группы - это само по себе уже грех. Как гладиаторские бои в Древнем Риме. Всякие зрелища отвлекают людей от Бога и молитв, это недопустимо. Она была здесь в первый последний раз.
  Во-вторых, она позволила прикоснуться к себе чужому мужчине, это ужасный грех, пусть даже в целях собственной безопасности, это не умаляет и не оправдывает грех. Тем самым Фаина покрыла себя позором, осрамилась и должна понести заслуженное наказание.
  А все из-за Бориса, будь он неладен!
  Стоит рядом и улыбается, искуситель! А она из-за него кругом виновата, перед Богом и самой собой, и никогда, никогда больше этого не будет.
  Она, конечно же, чувствовала себя виноватой, но почему-то не боялась наказания.
  Наверное, прилив сил от концерта еще слишком велик.
  - Вот уж не думал, что тебе так понравится, - сказал Борис.
  Он часто произносил ей эти слова, и они всегда означали ее необычайность и обособленность от других людей. Но теперь ей неожиданно послышалось в этих словах нечто очень обидное, словно она - личность неполноценная.
  - А почему мне не могло понравиться? Я что, не человек разве?
  - Иногда мне так кажется, - подтвердил он, усугубив ее негодование.
  - И кто же я, по-твоему?
  Он засмеялся:
  - Больше всего ты похожа на ангела.
  - Я не ангел!
  - Это точно. Но ты ребенок, причем непредсказуемый. И я так долго убеждал тебя посетить этот несчастный концерт, и ты так была уверена, что это не "Наутилус", а демоны из преисподней, что согласись, такого хорошего мнения об этом вечере я от тебя не ожидал. Впрочем, тут я не совсем прав. Если что-то дает пищу для ума, то есть шанс, что тебе это понравится.
  - Только не надо принимать меня за какую-то интеллектуалку, - проворчала Фаина, надув губы, хотя ее несколько успокоили его последние слова.
  - А ты не интеллектуалка. Ты просто очень серьезная.
  - Спасибо за комплимент.
  Тут она и вовсе была польщена, раскаивалась уже и в своей грубости перед ним и стояла перед нелегким выбором - улыбнуться ли ему и сказать в ответ тоже что-нибудь приятное, чтобы немножко загладить грубость, или нет? Ведь если дашь слабину в отношениях с ним, то можешь потерять в борьбе с ним несколько позиций, дашь ему приблизиться... и вообще, не все ли равно, одной грубостью больше, одной меньше, по общему счету это мелочи.
   Все-таки она сказала:
  - Спасибо, что настоял на этом концерте. Мне действительно очень понравилось, я до сих пор нахожусь под впечатлением. Песни были замечательные, и с нами, слава Богу, ничего не случилось. Только послушай, не устраивай мне больше таких подарков. Они будут стоить мне слишком дорого... Вот и сейчас, хотя мне очень хорошо, но завтра мне придется расплачиваться за это, потому что за этот вечер я совершила много грехов. Я не смогу спать спокойно, пока не избавлюсь от них, пока не перестану получать от них удовольствие, пока... Пожалуйста, не считай это капризом или пустым лепетом. Это для меня очень важно. Пойми, моя жизнь не принадлежит мне. Я так решила, и по-другому не будет. Ну скажи, неужели так трудно отнестись к моей просьбе с уважением! Я больше не могу посещать спектакли или концерты. Это для меня очень, очень важно.
  - Я знаю, - сказал Борис.
  Он был тронут. Он всегда бывал тронут, когда Фаина говорила с ним вот так, напрямую, откровенно, без какой-то заносчивости, и не отгораживаясь от него.
  А она внимательно посмотрела ему в глаза и вдруг снова обиделась:
  - Ну вот, ты сказал: "Я знаю", а сам только и думаешь о том, куда бы еще меня отвести, чтобы я опять согрешила! Если ты не прекратишь это делать...
  Он засмеялся и покачал головой:
  - Какая же ты глупенькая! Смотри, вот автобус.
  К остановке и впрямь подъехал нужный им автобус, они сели. Фаина отворачивалась от Бориса, но вскоре их молчание заставило ее вспомнить концерт, и на ее лице вновь отразилось вдохновение. Борис молчал. Ее глаза были устремлены за окно, к мельканию огней, и она по памяти мурлыкала некоторые мелодии, из особенно понравившихся песен.
  Борис не нарушал это ее настроение.
  Он проводил ее до подъезда, не послушался ее и проводил до двери квартиры. Было очень поздно, и с улицы они видели, что свет у нее в квартире погашен. Значит, Петр Николаевич лег спать, чтобы не известись от беспокойства. Фаина не захотела его будить и стала искать в кармане ключ.
  - Ты дала его мне, - напомнил Борис и достал ее драгоценный ключ из бумажника.
  Она с благодарностью улыбнулась. В такой толпе и суматохе она точно потеряла бы его! Но Борис, вручив ей ключ, остановил ее:
  - Подожди минутку. Я хочу тебе сказать: вечер был изумительный. Знаешь, почему? Потому что ты была рядом со мной, и потому что тебе тоже было хорошо. И еще. Не казни себя за этот вечер. Тебе везде чудятся грехи, даже там, где их в помине нет и никогда не было. Спроси у отца Александра, он меня поддержит. Я не знаю, по какой причине ты привыкла думать, что абсолютно всё приятное для души и тела - это грех. Ведь многие живут хорошо, и это не мешает им верить в Бога, как и ты. Вспомни хотя бы свою общину. И ваш староста, он тоже не бедствует, мягко говоря, в материальном плане, и его дети учатся в университете, и он не запрещает им ходить в кино, слушать музыку. Я не призываю тебя делать это, если тебе не нравится. Но зачем ты кладешь запреты на то, что тебе приятно?
  Фаина тоже улыбнулась и ответила:
  - То, что ты говоришь, вроде бы правильно. И я согласилась бы с тобой, если бы моя жизнь уже не была решена. Боря, я не могу даже соприкасаться с чем-нибудь мирским. Это может привести к греху, и тогда я не смогу писать иконы. А это моя мечта, которой я рано или поздно добьюсь. Я не буду менять свою жизнь, раз она предназначена для одного только дела. Ведь ты не первый говоришь мне такие вещи. Я с детства слышу это от папы, сейчас вот и отец Александр меня воспитывает. Но вы все не правы, когда считаете, будто мне трудно вести такой строгий и замкнутый образ жизни. Это не трудно, потому что мир меня не привлекает. Да, в нем есть и прекрасное, но в основном он очень злой, жестокий и грязный, я не желаю и не буду иметь с ним ничего общего. И это не от тебя зависит, а от меня самой. Вечер был замечательный, я, наверное, запомню его на всю жизнь. Спасибо.
  - Тебе тоже большое спасибо, - сказал он, не сводя с нее пламенных черных глаз и борясь с желанием обнять ее за шею.
  - Спокойной ночи, - пожелала она ему торопливо, увидев его взгляд.
  - Спокойной ночи.
  Ее руки дрожали, она даже не сразу попала ключом в замочную скважину. Нельзя позволять появляться таким взглядам, они сами по себе - смертный грех. Вот откуда этот жар в ее кошмарном сне, он наверняка появился там от одного такого же взгляда и что-нибудь поджег, от чего она там спастись никак не может. В действительности все будет не так, она не допустит, чтобы на нее еще раз так посмотрели. О Господи, какой ужас! Он смотрел на нее, как будто она - гулящая девка!
  В квартире было темно, на Петр Николаевич еще не спал и сразу позвал дочку:
  - Фая! Это ты пришла? Который час?
  Она включила свет и вошла в зал, где Петр Николаевич лежал на своей тахте и ждал ее возвращения. Ну конечно, как она только могла предположить, что он спит. Разве он в состоянии был уснуть, зная, что любимое дитя находится посреди непредсказуемой толпы в замкнутом пространстве и почти без защиты? Девочка подвергалась опасности каждую минуту!
  Слава Богу, вернулась.
  - Иди ко мне, Фаюшка, расскажи, как ты, что там было.
  Она подошла к нему, присела на стул рядом с тахтой.
  - Вижу, что ты не разочарована, - улыбнулся он.
  - Да, папа, не разочарована.
  - Театр тебя так не вдохновил, не обрадовал.
  Она пожала плечами:
  - У меня нет опыта, да я и не собираюсь разбираться в этом. Концерт был хороший, мне понравились песни, хотя, повторяю, со многими из них я в корне не согласна, но что-то в них все-таки есть. Мне понравилось и исполнение. Народу было очень много. Целый стадион. Набит битком. Но толпа вела себя не агрессивно - так, кажется, выражаются специалисты и журналисты? Нет, как ни странно, толпа была даже дружелюбная и никому не причинила вреда. По крайней мере, в нашем присутствии. Я не потерялась, как видишь, не отходила от Бориса ни на шаг.
  - Он держал тебя за руку? - спохватился Петр Николаевич.
  Она демонстративно вздохнула, выражая недовольство:
  - Держал, папа, держал. Но в этом не было нужды, я бы и так не смогла...
  - Мы этого не знаем, дочка. Одной оказаться в толпе - хуже не бывает. Ты же такая красивая и такая слабенькая, а вокруг - молодежь, которую разгорячили песни и вино... Боже мой, у меня волосы встают дыбом, когда я об этом подумаю. Если бы Борис выпустил тебя, пусть на долю секунды, я бы ему устроил такой разнос!
  - Не выпустил, не беспокойся.
  - Устала, Фая?
  - Очень.
  - Ну, тогда иди ложись спать. Утром еще поговорим.
  - Спокойной ночи, папа.
  - Спокойной ночи, дочка.
  Она ушла к себе, зевая. Лечь в постель было приятно, настоящее блаженство, но она не сразу уснула. Она еще много раз прокручивала в памяти песни, которые ей особенно пришлись по душе. Стыдно, товарищ будущий иконописец! Это нарушает ваши жизненные планы!
  Не забыть сходить к исповеди.
  А Борис шел домой радостный. Его, в отличие от Фаины, концерт разочаровал, театр был ему ближе. Но зато он весь вечер чувствовал прикосновение тела Фаины, слышал ее дыхание, держал ее за руку... Это многого стоит!
  Значит, товарищ будущий иконописец, вам противен мир? Вы не желаете знать его, даже его прекрасные стороны, во имя своих будущих икон? Понятно, хотя особого смысла в таком аскетизме нет. Вот художница, расписывающая разовский храм. Она вовсе не монахиня, никогда ею не была, даже больше - она замужем и имеет детей. Следовательно, иконописцы не обязательно должны быть тем, что пытается изобразить из себя Фаина. Да она и сама это прекрасно понимает, но упирается всеми силами, потому что так решила и считает, что она одна права.
  Посмотрим, товарищ будущий иконописец. Он, Борис, сделает для тебя этот мир желанным, и тогда ты пойдешь за ним, как послушная собачонка за своим хозяином.
  А он и будет твоим хозяином.
  Миротворческая миссия
  Несколько дней Эдгар и Игорь были заняты увлекательнейшим делом, которое на них действовало по-разному. Эдгар приходил в энтузиазм по поводу того, что наконец-то он может принести пользу Великому Гуми. Все равно, как, лишь бы приносить пользу, а не просто быть членом Братства и коптить небо.
  Игоря это дело угнетало - он чувствовал унижение и раздражение.
  Они начали распространять листовки. Собственно, этим занималось больше половины людей в Братстве, у них были свои места, где другие не появлялись, чтобы не мешать товарищам. Таким образом, город был разделен на зоны, к каждой из которых была прикреплена определенная группа членов Братства. Профессор провел разъяснительную работу, Плескач выдал им всем тонны мелких бумажек, отпечатанных в какой-нибудь полуподпольной типографии. Игорь припрятал парочку листовок для Осипова и Булатова. Пусть подошьют к делу.
  Тоненькое оно пока, их дело. Но только пока.
  Игорю было крайне неприятно это новое задание, а еще неприятнее было видеть рвение Эдгара, который будто ощутил в себе прилив свежих сил. Им кстати, старожилы Братства сообщили, что и прошлым летом они раздавали листовки. И позапрошлым летом тоже.
  Отлично! Значит, позапрошлым летом Братство уже существовало.
  Но листовки были какие-то странные. Они порядком озадачили и Осипова, и Булатова, и Игоря. В них ни полслова не было о Братстве, о Великом Гуми. Лишь обращение к тем, кто недоволен жизнью, кому не хватает духовности, кто ищет смысл своего пребывания на земле, тех ждут по такому-то адресу для собеседования. Адресом был адрес соседней дачи в Афонино, которую, как выяснилось, Профессор также заранее приобрел.
  Новый способ вербовки?
  Профессор не доверяет своим активистам?
  Игорь присмотрелся внимательнее. Нет, наиболее удачливые продолжали приводить новичков после личных контактов с ними, но они же с аналогичной активностью взялись и за листовки - одно другому не мешает, так даже больше появилось возможностей установить этот самый личный контакт. У них весь процесс был тщательно отработан и много раз опробован, и не давал таких осечек, как у Эдгара после их первого разговора с Игорем о Братстве. Нет, это были опытные вербовщики. Причем каждый из них имел в своем арсенале секретные приемы, до которых они додумались сами, без посторонней помощи, и о которых не сообщат никому, даже Профессору, оберегая свои авторские права и возможность обойти конкурентов.
  Как будто это было не Братство, а соревнование - кто больше приведет новичков. Главный приз - одобрение Великого Гуми и возможность попасть в рай вне очереди.
  Причем борьба шла не только за количество, но и за качество. Новички должны быть перспективные, то есть не такие хилые твари, как Сеня Шевченко, и конечно же, не такие подлые изменники, как Валера Бабин. Желательно, чтобы все они сочетали в себе преданность Эдгара Тимофеева и силу Игоря Белояра. Такими можно вертеть как хочешь и проворачивать без опаски любые дела.
  И при этом сказочно богатеть. Такими темпами, что родной брат, прирожденный финансист и отнюдь не рядовой служащий финансовых кругов страны, только удивленно разводит руками. Он сам, Денис Павлович, так не смог бы, разумеется. Тут нужен талант и еще много чего, чем он не обладает. А опыт таких вещей не приобретается сам собой, его завоевывают в жестоком самовоспитании, даже самовоссоздании.
  Денис Павлович вынужден держать нос по ветру и лавировать, поскольку его дела зависят целиком и полностью от внешних обстоятельств и постоянных исполнителей.
  А он, Юрий Павлович, сам создает обстоятельства, конструирует окружающий мир. Это позволяет ему контролировать систему всецело, немедленно замечать и ликвидировать сбои и нарушения, и исполнителей он выбирает себе сам, и потому может быть в них уверен. И начальства над ним нет никакого, он никому не подчиняется. Лишь своим прихотям, если дает им волю.
  Это приносит головокружительные результаты.
  Но для этого нужно быть - без шуток - великой личностью.
  Юрий Павлович - был.
  А Денис Павлович - мелковат.
  Эдгар был так рад оказаться наконец полезным Великому Гуми, что вытребовал себе больше всех листовок, чуть ли не двойную норму, и рано утром прибежал к Игорю, чтобы вместе идти на отведенный им участок. Игорь еще завтракал. Нина Белояр уже уходила на работу.
  - Здравствуй, Эдик, - сказала она. - Как дела?
  - Здравствуйте, тетя Нина. Я к Игорю.
  - А что это? - спросила она, заглянув в непрозрачный целлофановый пакет и увидев там плотно, в форме тугого куба уложенные листочки бумаги.
  Эдгар не успел помешать ей это сделать.
  - Это так... - пробормотал он, отведя пакет от ее руки. - Работа на лето.
  - Вот молодцы! - похвалила она. - Хоть этим, может быть, подтянетесь. А то что же это такое, от вас никто такого не ожидал. Вы же умные мальчики.
  - Угу, - промычал он, явно тяготясь разговором и стремясь поскорее прорваться к Игорю.
  Она взглянула на часы и заторопилась:
  - Жаль, что мне пора на работу, уж я бы вас обоих пропесочила. Может быть, он хоть при тебе устыдится своего поведения, а так ему говорить, внушать что-нибудь - как об стенку горохом. До свидания, Эдик.
  - До свидания, тетя Нина.
  Она вышла в дверь, а он прошмыгнул мимо нее, не глядя ей в лицо. Он вообще никому в последнее время не смотрел прямо в лицо. Ну, исключение составляли все члены Братства. Только там он чувствовал себя свободно и среди своих. Остальные люди его просто не интересовали. Не члены Братства не были в его понимании нормальными людьми, полноценными.
  Тем более они не имели права обсуждать и осуждать его, члена Братства Великого Гуми.
  Слова Нины Белояр были вызваны серьезными причинами.
  Дело в том, что они оба провалили все контрольные работы и все экзамены и остались на второй год, чем довели абсолютно всех окружающих до глубочайшего шока, если учесть тот факт, что в сентябре, в начале учебного года, они были в числе самых сильных учащихся выпускных классов.
  Родители до сих пор от этого шока не опомнились. Но влиять на них было бесполезно. На них теперь влияло только Великое Братство.
  К учебе Эдгар тоже относился соответственно. Она ведь не имела никакого отношения к деятельности Братства гумитов, и не приносила никакой пользы Великому Гуми. Она представляла собой лишь помеху на его пути к раю. Зачем ему надо учиться, когда уже происходят знамения, и скоро начнется битва, которая перевернет весь мир?
  Глупые люди, они ходят в школу и на работу, заботясь о многих совершенно лишних вещах, когда одно только нужно: становиться уммитов и ждать того заветного часа, в который Великий Гуми скажет: ты молодец, иди ко мне! Эти мысли Эдгара были почти параллельны известному евангельскому высказыванию. Игорь имел неосторожность высказать эту мысль на очередном совете у Осипова и тем самым вызвать бурные дебаты. Осипов с этим соглашался, сгребая всех под одну гребенку, и церкви мировых религий, и всякие секты. Отец Александр негодовал от самой постановки вопроса - нельзя проводить такие параллели, они дискредитируют Евангелие, хотя для верующего человека эти слова все равно останутся священными. Игорь оправдывался - это мнение Эдгара, а вовсе не его, просто его поразило сходство формулировок. Булатов метался между ними, несчастный миротворец, и призывал не углубляться в софистику, а заняться собственно советом. Неужели у них нет более важных предметов для обсуждения, кроме как библейские легенды и идеологические несогласия?
  Выражение "библейские легенды" вызвало новый порыв негодования у отца Александра.
  Тогда они остались при своих и пожалели Эдгара, который похоронил свои мечты о журналистике, свое стремление к правде. Если у Игоря провал в учебе был запланирован, то Эдгар учиться просто бросил. Ему было безразлично, что это означало застой, остановку в умственном развитии. Умственное развитие не нужно для того, чтобы приносить пользу Великому Гуми.
  Игорю тяжело было смотреть на такого Эдгара. Очень хотелось растрясти его как следует, ткнуть носом в учебники и заставить заниматься.
  И тут же вздыхал: заставить-то можно, хоть и трудно, да результат себя не оправдает. Нужно, чтобы Эдгар сам захотел вернуться к учебе, а этого можно добиться только уничтожив Братство и возродив стимулы к жизни.
  - Я взял листовки на нас обоих, - сияя, сообщил Эдгар завтракавшему Игорю. - Должно хватить.
  Игорь окинул его взглядом - листовок было неимоверное количество.
  - Ты думаешь, мимо нас сегодня пройдет весь город? - спросил он.
  Эдгар, по-прежнему сияя, сел перед ним:
  - Я давно уже привык к твоему скептицизму, и он не может испортить мне настроение. Ты не представляешь себе, как я ждал этого момента! Теперь и я буду приносить пользу Братству! И ты не сможешь задирать передо мной нос, что ты - активист, а я - пока еще слушатель.
  - Я и так не задираю перед тобой нос, - с улыбкой возразил Игорь.
  - При мне - да. Но откуда мне знать, что ты говоришь обо мне у меня за спиной, - заявил Эдгар.
  Игорь закивал головой:
  - Угу. Я разделываю тебя не все корки.
  Они посмеялись. Игорь не удержался от иронии:
  - А ты уверен, что листовок хватит на всех?
  - Не ехидничай. Нас же будет двое. И мы будем работать на совесть.
  - Нас будет двое, и мы будем работать на совесть, но ты бы лучше не перегибал палку. Мы не раздадим их все. Этого хватит как минимум на неделю.
  Эдгар строго постучал рукой по столу:
  - Ничего подобного. Это норма на сегодня, перестраховщик.
  - Я не перестраховщик, я реалист. Ты вообще имеешь представление о том, сколько людей живет у нас в городе? Они не все пройдут сегодня мимо нас, и далеко не все возьмут у нас листовки.
  - Мы будем стараться! - настаивал Эдгар.
  Игорь пожал плечами.
  - Ты чересчур восторженно настроен, Эдик, и не воспринимаешь доводы разума. Я вовсе не хочу портить тебе настроение. Но если тебя не подготовить заранее, тебя ждет жестокое разочарование. Все эти листовки мы раздадим... хорошо бы к следующему четвергу.
  Эдгар стал еще строже:
  - Не говори глупостей. Это норма на сегодняшний день.
  Игорь махнул рукой:
  - Впрочем, с математикой у тебя всегда были проблемы.
  С одной стороны, Игорь был доволен, что они объединены с Эдгаром для распространения листовок - это дает возможность присматривать за ним и оберегать от неприятностей. Но с другой стороны, присутствие Эдгара сильно связывало руки, мешало предупреждать в нужный момент Осипова и Булатова и действовать самому по обстановке.
  А уж Эдгар как был доволен! Он вел себя по отношению к Игорю то как подмастерье, то как опекун. А Игорю было все равно. Лишь бы не нанести вреда Эдгару.
  - Будешь чай? - спросил Игорь.
  - Нет.
  - А ты вообще-то завтракал? - присмотрелся к нему Игорь.
  - Нет, а что?
  - Выглядишь неважно. Желтый весь. Ты не заболел?
  Эдгар затряс головой:
  - Нет, Игорь, я абсолютно здоров. И завтрак мне не нужен, правда. Я так хотел побыстрее заняться полезным делом, что почти не спал ночью, еле дождался утра. А ты мне про какой-то завтрак!
  Игорь раздумал делать чай и налил себе стакан молока.
  - Без завтрака нельзя, - сказал он. - Мы же уходим на целый день, если и пообедаем где-нибудь, то всухомятку.
  - Ну и что?
  - Ну, мы же все-таки живые люди, нам надо хорошо питаться.
  Эдгар раздраженно воскликнул:
  - Какие мелочи тебя интересуют! Я, например, думаю только о том, как бы побольше листовок раздать, побольше людей направить в Братство, а ты - завтрак, обед, ужин! Как ты можешь! А ведь ты активист, Игорь! И даже не волнуешься!
  - А чего мне волноваться-то?
  - Чурбан! У тебя нет сердца!
  Эдгар бушевал, Игорь снисходительно улыбался:
  - Ну, я же не возражаю. А зачем мне сердце? Я принес его в жертву, потому что оно не нужно Великому Гуми. Я не страдаю от отсутствия сердца, но пока еще не знаю, хорошо это или плохо. Кстати, ты не можешь не согласиться, что раньше сердце у меня было.
  Эдгар обреченно вздохнул:
  - У меня нет сил с тобой спорить, Игорь. Пожалуйста, я тебя умоляю, завтракай быстрее и пойдем работать. Пока мы тут с тобой болтаем, сколько времени мы потеряли! Сколько листовок уже раздали бы!
  - Не переживай. Все будет хорошо.
  Игорь быстро оделся, и они отправились.
  Им выделили очень удачное место - Центральный парк. Оно и людное, и там меньше привлекаешь внимание милиции. Эдгар с Игорем облюбовали себе чудесную аллею, в стороне от большого входа в парк. Эту аллею нельзя было миновать, если решил там прогуляться. Тут-то их, простодушных обывателей, и вылавливали Игорь с Эдгаром, держа в руках листовки.
  Они старались производить впечатление безобидных личностей, но это оказалось нелегким делом. По крайней мере, юные девушки шарахались от двух парней, которые приставали к ним с какими-то бумажками. Когда Эдгару или Игорю, приложив неимоверные усилия, удавалось вручить им листовку, они тут же ее комкали и выбрасывали в ближайшую мусорную урну.
  Эдгар был оскорблен этим до глубины души. Сначала он намерен был извлечь оскверненные листовки из урны, расправить их и дать еще кому-нибудь. Он даже их извлек, но они оказались в столь плачевном состоянии, что дать их кому-то было уже невозможно. Эдгар держал их за уголки, и его глаза наливались слезами. В его понимании листовки олицетворяли слова, голос, волю Великого Гуми, перед которыми любой должен пасть ниц. А тут их скомкали и выбросили в мусор! Невиданное святотатство!
  Игорь смотрел на листовки без трепета. У него возникла мысль, что в Братстве почти нет юных девушек. Либо они слишком здравомыслящие, чтобы попадать в секты, либо они равнодушны, либо не испытывают в жизни проблем, либо решают их другими способами. Юные девушки больше мечтают о любви, нежели о спасении мира и судьбе вселенной, и в этом их иммунитет от подобных сект.
  Зато уж как вдруг угораздит девчонку влюбиться в гумита с промытыми мозгами - тогда ее не вытащить из Братства и клещами.
  К счастью, их в Братстве считанные единицы.
  И к счастью, это говорит о здоровом состоянии духа юных девушек. Это слегка обнадеживает Игоря, но не Эдгара, который не может простить им осквернение святыни.
  Игорь на этом деле в лепешку не разбивался, старался лишь не внушать подозрений своему напарнику. Но его очень удивило, как много людей брали листовки, позволяли себя разговорить и воспринимали все это всерьез. Неужели у них нет других дел, кроме как интересоваться Братством и даже раздумывать, идти туда или нет? Ведь у них есть семья, дом, работа. Им этого мало, что ли? Хочется еще чем-то разнообразить унылые будни? Не хватает развлечений? Или экстремальных ситуаций?
  Глупые, слабовольные, малодушные создания!
  Они позволяют Профессору и другим шарлатанам, похожим на него, процветать. Они собственными руками (точнее, отсутствием разумного подхода) делают Профессору его благосостояние.
  Но главное - они убивают Сеню Шевченко, Валеру Бабина, Эдика Тимофеева.
  Игорь шлялся вдоль аллеи без особого энтузиазма, и зачастую не подходил к человеку, если ему почему-то казалось, что человек обязательно попадет на удочку и придет в Братство. Незачем, по мнению Игоря, таким людям давать повод туда приходить.
  И даже при таком подходе пачка листовок у него в руках стремительно уменьшалась.
  Плохо. Очень плохо.
  Слава Богу, хоть Эдгар не слишком-то следит за своим другом. Его бы точно покоробило такое наплевательское отношение к делу Великого Гуми.
  Сам Эдгар, весь в неестественном возбуждении, бегал по аллее взад-вперед, и даже успевал обследовать на наличие потенциальных гумитов близлежащие тротуары, тротуарчики и тропинки. У него листовки разлетались с потрясающей скоростью, он явно побивал все рекорды. При взгляде на него Игорь невольно жалел, что нет никакого Великого Гуми и, следовательно, некому оценить такое похвальное рвение.
  Поначалу Эдгар еще немного стеснялся и избавлялся от этого постыдного остатка прежней жизни прежнего Эдгара. Но вскоре он вполне освоился, на его лице появилась характерная приклеенная улыбка, свойственная людям, что-то переступившим в себе.
  Игорь вздохнул.
  А Эдгар потом стал уже как бы сортировать прохожих, и тем, кого он считал достойными доверия, он даже кое-что о Братстве рассказывал - интриговал, чтобы Братство все-таки пополнялось, чтобы наверняка. Но осторожничал - не сболтнуть бы лишнего, как тогда, с Игорем. На месте Игоря мог бы оказаться другой человек, способный выдать незадачливого агитатора Профессору, и Эдгару бы не сносить головы. Волосы встают дыбом от одного воспоминания о кончине Валеры Бабина. Поэтому Эдгар изворачивался, напускал туману, но старался заинтересовать прохожих своей информацией. Кто знает, вдруг это будущие гумиты и даже ангелы. Вдруг они будут такими же удачными приобретениями для Братства, как и Игорь Белояр.
  И заслуга в этом будет принадлежать не кому-нибудь, а Эдгару.
  Вот он и старался обработать каждого прохожего по максимуму.
  И, как ни странно, это у него получалось.
  А у Игоря к тому времени появился новый объект для наблюдения. Двое точно таких же ребят, и тоже с листовками, только Игорь не помнил их лиц. Они обосновались неподалеку от Эдгара и Игоря, по другую сторону от большого входа. Игорь их так и не вспомнил и пошел к Эдгару посоветоваться.
  Его поразил изрядно похудевший пакет.
  - Ничего себе! - воскликнул он. - Эдька, ты рекордсмен!
  - Да, - с гордостью ответил тот. - Я должен стать полезнее всех. И меня за это должны посвятить в активисты.
  Игорь поморщился:
  - Куда тебе спешить? Всегда успеешь. Слушай, ты в Братстве дольше меня, может, знаешь вон тех пацанов? Я уже полчаса на них смотрю и не припоминаю.
  Эдгар нахмурился и повернулся в ту сторону. Долго разглядывал чужаков и, в конце концов, в растерянности помотал головой:
  - Я их не знаю... Но я не уверен... Нет, я точно никогда их не видел, но только почему они тоже раздают всем листовки?
  Он помолчал и беспомощно посмотрел на Игоря:
  - Я не знаю, что нам делать! Может быть, прогнать их?
  - А как?
  - Понятия не имею!
  Они немного постояли, раздумывая над ситуацией. Потом Игорь вручил Эдгару свои оставшиеся листовки и сказал:
  - Надо сначала узнать, что там у них за бумажки. Подожди меня, я скоро. И пожалуйста, не обращай внимания на их присутствие, и не привлекай их внимания к себе. Может, они какие-нибудь... В общем, обидеть могут. Так что, умоляю, не лезь на рожон.
  Эдгар послушно закивал головой.
  Игорь пробрался кратчайшим путем, по тропинкам и кое-где напрямик, к одному из выходов из парка, вышел, дошел до центрального входа и притворился случайным прохожим. Ему вручили две листовки. Ребята были вовсе, на первый взгляд, не агрессивные, напротив, они очень дружелюбно улыбались. Игорь взял листовки, недоверчиво поглядел на них и удалился.
  Затем таким же маневром выбрался по другую сторону центрального входа и вернулся к Эдгару.
  Тот явно волновался.
  Нервы его за время пребывания в Братстве порядком расшатались. Любой пустяк приводил его в панику. А уж появление на их участке чужаков он воспринимал как форс-мажор.
  - Ну что? - спросил он. - Кто это? Как ты?
  - Со мной все нормально, - ответил Игорь. - А вот ты чего трясешься? Уймись. Давай лучше посмотрим на их продукцию.
  Они развернули листочки, которые Игорь принес от чужаков.
  Они были больше гумитских по размеру и набраны мелким, убористым шрифтом.
  "ЧЕТЫРЕ ДУХОВНЫХ ЗАКОНА.
  Слышали ли вы о них?
  Всем известно, что в нашей Вселенной действуют материальные законы природы. А известно ли вам, что существуют еще и духовные законы? Законы, определяющие наши взаимоотношения с Богом!
  Давайте рассмотрим их.
  ПЕРВЫЙ ЗАКОН.
  Бог любит вас, и у него есть удивительный, прекрасный замысел относительно вашей жизни.
  "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную". (Ев. От Иоанна, гл. 3, ст. 16)
  Иисус Христос сказал: "Я пришел для того, чтоб имели жизнь, и имели с избытком", то есть не просто жизнь, жизнь-существование, а прекрасную жизнь, наполненную глубоким духовным смыслом. (Ев. От Иоанна, гл. 10, ст. 10)
  Тогда возникает вопрос: почему же у большинства людей нет этой "жизни с избытком"?
  На это отвечает ВТОРОЙ ЗАКОН:
  Бога и человека разделяет пропасть. Эта пропасть возникла в результате человеческого греха.
  То есть из-за своей неправедной жизни, из-за нарушения Божьих заповедей человек потерял связь с Богом. Поэтому Божью любовь и Его замысел человек не в состоянии ни познать, ни испытать.
  Человек грешен перед Богом.
  Он - творение Бога. И, по замыслу Творца, должен был жить по Его принципам и в тесном общении с Ним. Но человек нарушил заветы Бога, самоуверенно и упрямо избрал свой собственный путь. Это трагическое решение привело его к разрыву с Творцом. Воинственный протест против Бога или просто равнодушное отношение к нему называется грехом.
  Человек отлучен от Бога.
  "Ибо возмездие за грех - смерть". (Посл. К Рим., гл. 6, ст. 23)
  Между грешным человеком и Святым Богом - огромная пропасть, пропасть грехов. Может ли человек, если захочет, преодолеть эту пропасть? Кое-кто пытается достичь Бога с помощью добрых дел, философии, искусства - и собственными силами добиться "жизни с избытком".
  Но единственный выход из этого тупика нам указывает ТРЕТИЙ ЗАКОН:
  Иисус Христос - единственный путь, данный нам Богом для спасения.
  Наша единственная возможность избавления от греха.
  Единственный путь познания любви Бога и Его замысла.
  Христос умер за нас.
  Он воскрес из мертвых.
  Он - единственный путь к Богу. Он - мост спасения, который Бог перебросил через пропасть, разделившую Его и человека. Своей смертью, принятой вместо нас, Иисус "оплатил" наши грехи и снял с нас бремя наказания.
  ЧЕТВЕРТЫЙ ЗАКОН:
  Каждый из нас сам решает свою судьбу, чтобы получить спасение и вечную жизнь - мы должны лично уверовать, что Иисус Христос - наш спаситель и Господь.
  Уверовать во Христа должен каждый.
  Мы принимаем Христа - верой.
  Приняв Христа, мы рождаемся заново.
  Это происходит, когда мы приглашаем Его в свою жизнь.
  Родиться свыше, покаяться, прийти ко Христу, принять Христа, обратиться, получить спасение, уверовать, стать христианином - все эти выражения описывают одно и то же событие. Оно означает: искренне раскаяться в грехах, отречься от прошлой греховной жизни, обратиться в молитве к Богу с покаянием, то есть с просьбой о прощении и ниспослании спасающей веры, и тогда всем сердцем поверить, что Христос войдет в нашу жизнь, простит все грехи и поможет нам стать такими, какими Бог нас замыслил. Речь идет не просто об осознании этого разумом или чувствами. Главное - вера во Христа, решение следовать за Ним.
  Хотите узнать, как уверовать во Христа?
  Обратиться ко Христу можно прямо сейчас, в молитве. (Молитва - это форма разговора с Богом.)
  Бог хорошо знает человеческое сердце. Поэтому Ему важны не столько слова, сколько состояние вашего сердца. Молитва может звучать примерно так:
  Господь Иисус Христос! Прости меня, грешного человека. Я не могу без Тебя. Мне нужна вера в Тебя. Я открываю Тебе свое сердце, войди в него. Стань моим Господом и Спасителем. Возьми мою жизнь в Свои руки. Сделай из меня такого человека, каким Ты хочешь меня видеть. Благодарю Тебя, великого Бога: Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.
  Вдумайтесь: выражают ли эти слова ваше искреннее желание? Если да, то помолитесь прямо сейчас. Христос войдет в ваше сердце.
  Как узнать, вошел ли Христос в вашу жизнь? На чем основана наша уверенность, что Бог ответил на молитву? На незыблемом авторитете Бога и Его Слова. Библия обещает вечную жизнь всем верующим во Христа. Благодарите Бога за то, что Христос всегда с вами. Значит, в тот момент, когда вы обратились к Христу с покаянием, вы получили вечную жизнь. Все Его обещания исполняются - исполнится и это.
  На чем основана вера? Основание нашей веры - это не наши чувства или разум, а незыблемые Божьи обещания, данные нам в Библии.
  Бог и Его Слово - это факт, доверие к Богу и Его Слову - это вера, результат веры - это наши чувства, ощущения.
  Так и в христианской жизни - ею не могут управлять чувства или эмоции. Двигатель нашей жизни - это Бог и Его Слово. Вся наша жизнь построена на вере в непреложные истины, записанные в Слове Божьем - Библии.
  В тот момент, когда вы покаялись и личной верой приняли Христа, совершилось многое:
  Христос вошел в вашу жизнь;
  Бог простил ваши грехи;
  Вы обрели вечную жизнь;
  Вы начали путь к великой цели, ради которой Господь сотворил вас.
  Что в жизни может быть чудеснее, чем это "рождение свыше", обретение смысла жизни! Разве не хочется в такой момент в молитве поблагодарить Господа за все, что Он сделал для вас? Ведь сама благодарность Богу показывает веру в Него.
  Что нужно для духовного роста?
  Христианское возрастание зависит от полного доверия Иисусу Христу. Жизнь с верой даст вам возможность все полнее и полнее полагаться на Бога, доверяться Ему во всех помыслах и поступках. Для этого нужно: размышлять над Словом Божьим, читая его каждый день; открывать в молитве Богу все свои сомнения, трудности, радости, заботы и мечты; свидетельствовать людям о Боге, приводить неверующих ко Христу; творить добрые дела с любовью и верой.
  И главное - общение с верующими.
  Библия советует верующим "не оставлять собрания своего". Костер хорошо горит, когда поленья собраны вместе, по отдельности они скоро погаснут. Так происходит и с верующими.
  Обязательно найдите евангельских верующих там, где вы живете. Это совершенно необходимо для вашей духовной жизни".
  Внизу на листе бумаги была отчетливо проставлена печать: "Христианская церковь ЕДИНЕНИЕ приглашает вас на богослужения: ул. Родниковая, д. 18, каждое воскресенье, 12.00. Да благословит вас Бог".
  Игорь внимательно прочел листовки. Он с первых же слов понял, в чем тут дело, и криво усмехался. Он уже в Братстве гумитов слышал такие слова и насквозь видел замашки этих листовок.
  Эдгар прочел текст несколько раз и все равно смотрел на него, как на китайскую грамоту.
  - Не понимаю, - произнес он. - Почему здесь везде вместо имени Великого Гуми написано имя Иисуса Христа?
  Это навело Игоря на новые мысли. Он отобрал у него листовку ЕДИНЕНИЯ, взял еще листовку Братства и принялся их сравнивать.
  Действительно, многие формулировки были очень похожи. Некоторые их них были откровенно содраны друг у друга. Либо все подобные группировки выбирают одинаковые слова, чтобы соблазнять обывателей. То есть Игорь не считал, что христианская церковь ЕДИНЕНИЕ работает аналогично Братству гумитов, но методы знакомств и одинаковые слова настораживают, если не сказать больше.
  Неужели их фантазия работает так слабо, что они не могут разнообразить свои обращения к слушателям? Неужели у них в душе нет абсолютно ничего? Ведь когда слова идут от всего сердца, то им сразу и безоговорочно веришь - их не так много, но от них тепло.
  Все листовки, которые раздавались в тот день в центральном парке, Игорь ставил на одну доску. У него было такое чувство, будто его и всех посторонних людей опутывают противной липкой паутиной. "Все хотят нами поужинать, - подумал Игорь. - Охота на наши души - кто больше подстрелит, кто больше поймает. Барракуды".
  Для Игоря и христианская церковь ЕДИНЕНИЕ, и Великое Братство гумитов были в тот момент организациями одного уровня, одним миром мазаны, так его разозлили эти листовки.
  - Что же нам делать? - спросил Эдгар.
  - Сообщить Профессору. Он же приказывал докладывать ему о любых нестандартных ситуациях на местах. Только я не взял с собой его телефон, который он давал нам для связи. Поэтому придется ждать вечера, на собрании нашего Братства я скажу Профессору, как у нас тут появились соседи.
  - У меня есть этот телефон, - ответил Эдгар, достал из нагрудного кармана сложенный вчетверо тетрадный листок с драгоценным телефоном. Он берег этот листок как святыню - ведь это почти что для звонка на небо, самому главному ангелу в свите Великого Гуми.
  - Тогда давай, я позвоню.
  Эдгара, как всегда, поразил его будничный тон:
  - Слушай, как ты можешь?
  - А что?
  - Это же телефон не чей-нибудь, а Профессора!
  - Ну и что? - не понимал Игорь.
  - Самого Профессора! - округлил глаза Эдгар. - ПРОФЕССОРА!
  - Не надо повторять по буквам, я тебя прекрасно слышу, - в раздражении остановил его Игорь. - Профессор - не Господь Бог, и не Великий Гуми, и почему я должен как-то по-особому относиться к номеру его телефона? Это что, фетиш? С каких пор ты стал обожествлять неживые предметы?
  Эдгара обидела его раздражительность, тем более что Эдгар волновался именно за него, за своего друга. Кто знает, как отреагирует ангел на вмешательство в свою личную жизнь. Возьмет и испепелит наглеца молнией, как Зевс Громовержец. Мало ли, что сам приказывал звонить, это же все-таки вопрос настроения. Нет, на месте Игоря он, Эдгар, не был бы так спокоен, он вообще не осмелился бы потревожить ангела своим звонком.
  - Может быть, позвонить не Профессору, а Плескачу? Или еще кому-нибудь, а они пусть сами сообщают Профессору, пусть сами с проблемой разбираются.
  Игорь выслушал этот совет с жалостью и презрением в глазах. Эдгар это понимал, съёживался и терял голос, но считал своим долгом предостеречь. Игорь переборол себя и сказал мягко:
  - Эдик, не теряй голову. Профессор - это всего лишь Профессор. У нас сложилась нестандартная ситуация на участке, а он велел не проводить самодеятельность, а звонить ему. Коротко и ясно. Не бойся Профессора. У него нет никаких оснований на тебя набрасываться, поэтому кончай трястись. Вообще, ты в последнее время стал ужасным трусом. Думаешь, Великий Гуми это одобрит? Похоже, ему нужны орлы, а не кролики!
  - Это правда, - прошептал убитый Эдгар.
  - Давай сюда телефон. В конце концов, не придавай значения пустякам! Что ты за размазня сегодня, Эдька!
  Он направился было к выходу, но Эдгар поймал его за руку и спросил:
  - Неужели ты совсем не боишься гнева Профессора?
  - Но он же будет гневаться не на меня.
  - Так это же гнев! Понимаешь, гнев, не похвала или радость!
  - А мне все равно.
  - Почему?
  - Ну, он же не Великий Гуми. Отпусти, мы теряем время.
  Эдгар смотрел ему вслед, испытывая к нему одновременно и восхищение, и страх, и легкую зависть. Конечно, его внутренняя сила позволяла ему не бояться Профессора так, как боялся его Эдгар и ничего не мог с этим поделать. Для Эдгара не только Профессор, но и Плескач, и все офицеры, и все связанные с ними вещи были наделены неким сакральным смыслом, и следовательно, были неприкосновенны, о них он запрещал себе даже думать - вдруг они подслушают его мысли и накажут. За вмешательство туда, куда не просят.
  А вот Игорю ни капли не страшно. Он не видит в Профессоре, Плескаче, офицерах ничего таинственного. Поэтому ему гораздо легче.
  Да, а он, Эдгар, и впрямь кролик.
  А еще рассчитывает на повышение!
  Игорь быстро подошел к ближайшей остановке автобуса, перешел через улицу, нашел телефон-автомат и набрал номер.
  - Здравствуйте, это Игорь Белояр. Извините, что беспокою, может быть, это не имеет значения, но я должен все-таки сообщить, что на нашем участке работают конкуренты.
  - Кто? - уточнил Профессор.
  Игоря не удивило отсутствие у главы Братства каких бы то ни было эмоций - деловой человек, что с него взять. Его интересует конкретность, а не эмоции.
  - Христианская церковь ЕДИНЕНИЕ. Они стоят недалеко от нас и тоже раздают листовки.
  - Понятно.
  - Извините за беспокойство.
  - Ничего. Ты правильно сделал, что позвонил. Я разберусь с этим.
  Возвращаясь к Эдгару, Игорь размышлял, что им теперь делать. Хотя в голосе Профессора не слышалось никакой угрозы, было ясно, каким образом он разберется с несчастными - натравит на них Плескача и его банду. Присутствовать при разборке для них с Эдгаром будет крайне тягостно...
  Кроме того, Игоря грызла совесть за то, что он навлек беду на бедных мальчишек. Они же ведь тоже не так уж виноваты в том, что им промыли мозги и послали раздавать эти проклятые листовки. Игорь вернулся к телефону-автомату и позвонил Осипову. Его не было на месте. Игорь позвонил Булатову, рассказал ему о происшедшем. Булатов успокоил его: не станут же мальчишек сразу убивать только за то, что они нечаянно забрели на чужую территорию. Игорь возразил: от Профессора всего можно ожидать.
  Ну, что уж теперь убиваться. Милицию туда посылать неблагоразумно, так как все сразу поймут, что кто-то у них предатель и доносчик. Угадайте с трех раз, кто.
  Если их было двое, Игорь и Эдгар, и звонить ходил Игорь.
  Так что лучше успокоиться и нести дальше свой крест.
  После этого Игорь возвратился к Эдгару. Тот заметно нервничал. Мальчики из ЕДИНЕНИЯ и не думали уходить, они и не подозревали, что кому-то являются помехой. Их кроткие слащавые лица заставляли Игоря морщиться и обвинять себя в поспешности и преступной халатности - при желании можно было найти другой выход, предупредить их, в конце концов, что тут находиться опасно. И вот они стоят, обреченные, но еще не знающие об этом. Теперь уже поздно что-либо предпринимать, мальчиков побьют, дай Бог чтоб не насмерть.
  Игорь уже чувствовал себя убийцей.
  - Что сказал Профессор? - спросил Эдгар.
  - Что разберется, - ответил Игорь. - Слушай, у нас сколько осталось листовок?
  - Немного, - с гордостью сказал Эдгар и продемонстрировал ему изрядно похудевший пакет. - Мы с тобой хорошо поработали.
  Игорь повел плечами, ему было неуютно:
  - Давай оставим их на завтра, Эдик. Или пойдем раздавать в другое место. По крайней мере, на сегодня.
  - Почему?
  Игорь замялся.
  - Понимаешь, мне кажется, сюда скоро придет Плескач - разбираться. Ты не догадываешься, как именно он будет разбираться?
  Эдгар побледнел.
  - Да, ситуация неприятная, - промямлил он. - Но мы не можем уйти. Великий Гуми отвел нам это место. Конечно, листовки можно раздать везде, но раз Великий Гуми отвел нам это место, а не другое, значит, в этом есть какой-то символ, и от него нельзя отступать.
  - Как хочешь, - отозвался Игорь. - Ты давно не видел сырого мяса?
  Эдгар вздрогнул.
  - Кроме этого, - продолжал Игорь, - с появлением здесь Плескача и его слуг прохожих здесь заметно поубавится. Некому будет раздавать листовки.
  - Мы должны выдержать, - прошептал Эдгар. - Это испытание посылает нам Великий Гуми, и мы его выдержим. Обязательно. Иначе нам грош цена.
  Игорю оставалось лишь терзаться угрызениями совести и стараться не смотреть на мальчиков из ЕДИНЕНИЯ.
  Впрочем, они не дождались Плескача. У них закончились листовки, и они отправились по домам. Эдгар был чрезвычайно горд собой и постоянно толкал Игоря локтем в бок: мол, а ты в нас не верил! Мы молодцы! И мы заслуживаем награды! И можно не сомневаться, мы получим ее. Великий Гуми оценит их усилия.
  Игорь его почти не слушал, занятый своими мыслями. Он был виноват перед мальчиками из ЕДИНЕНИЯ, но не имел представления, как эту вину загладить.
  Но, как ни странно, на следующий день эти мальчики, живые и невредимые, вновь пришли в центральный парк, чем привели Эдгара и Игоря в изумление. У Игоря уже было повысилось настроение, но рано - не успели они перекинуться словечком с конкурентами, как тут очутился долгожданный Плескач со своей командой. Игорь ощутил мучительную тяжесть внутри и спал с лица. Эдгар и вовсе стал серый и хлипкий. Каратели оттеснили их на задний план - не ваше дело, сопляки.
  - Разве вас не предупредили вчера, чтобы вы нашли себе другое место? - спросил Плескач.
  Лица мальчиков по-прежнему были кроткими, слащавыми, и с них не сходила их голубиная улыбка, говорившая лишь о полном отсутствии собственного разума и собственного мнения. Это были такие же зомби, как и в Братстве гумитов, только сдвинутые на другой почве.
  - Мы советовались со старшими, - извиняющимся тоном сказал один из них. - Мы выполняем волю Иисуса Христа...
  - Выполняйте ее в другом месте, - отрезал Плескач.
  - Но нам ведь здесь не тесно, - оправдывались мальчики. - Парк очень большой...
  - Короче, вы уходите отсюда или...
  - Мы не можем!
  - Тогда вам будет плохо.
  Их лица стали совсем белыми, но их выражение не изменилось.
  - На все воля Иисуса Христа, - объявили они дрожащими губами.
  Защищаться они, разумеется, не умели. После первых же ударов они упали на землю, где их начали пинать ногами, а Рига зажигалкой разводил костер из их листовок. Игорь тяжело дышал и будто прирос к месту, хотя больше всего ему хотелось прекратить это избиение. Эдгар зажмурился и держался за его руку.
  Это была вовсе не воля Иисуса Христа.
  Сделав свое дело, Плескач и его команда неспешно удалились. Игорь и Эдгар пребывали в неподвижности, пока один из избитых не пошевелился. Послышался слабый стон. Тогда оба виновника происшедшего, не сговариваясь, бросились им помогать. Игорь послал Эдгара вызывать "скорую помощь".
  Мальчики были живы и побиты не так жестоко, как отец Александр. Впрочем, они ведь не собирались убивать мальчиков, а отца Александра им было поручено убить. Поэтому с мальчиками они покончили в пять минут и не затратили на них много сил.
  Один из них даже не потерял сознания. Он шептал молитву, когда Игорь приподнял его с земли, а на лице его была экзальтация - он пострадал за Иисуса, кто же не мечтает о таком счастье. Он - мученик за веру.
  По крайней мере, он так решил.
  Накануне их и правда предупредили. Это было в тот момент, когда Эдгар и Игорь уже ушли из парка, избавившись от всех своих листовок. Перед мальчиками возник красноречивый облик Плескача, и им настоятельно порекомендовали сменить расположение.
  Мальчики ответили, что не уполномочены самостоятельно решать такие вопросы.
  Плескач сказал, что ему это безразлично, но завтра их в центральном парке быть не должно, иначе их ждут крупные неприятности. И ушел, оставив мальчиков в тревоге.
  Они срочно свернули свою деятельность и связались с руководителями своей организации. Те собрались на совет, разобрали инцидент со всех сторон и недооценили Плескача. Они пришли к выводу, что это всего лишь мелкое хулиганье, с которым будет иметь дело милиция, если они осмелятся осуществить свою угрозу.
  И бедные мальчики были без всякой жалости поставлены под удар.
  Через некоторое время Плескач был опознан в милиции оправившимися мальчиками. И их руководители тут же помрачнели - по своим каналам они знали Профессора и его ближайших помощников и имели представление о его силе и могуществе.
  И если мальчиков учил уму-разуму сам Плескач, то значит, Профессор шутить не намерен.
  И еще это значит, что нужно выяснить, чем они Профессору не угодили и как это исправить, пока он не подсек их под корень.
  С предложением мира к Профессору отправились все руководители ЕДИНЕНИЯ, забыв о своем статусе среди прочих верующих и о собственном самолюбии. Профессор принял их на соседней даче, предназначенной для собеседования. Дача была крохотная, состояла из двух комнатушек и прихожей, которая выполняла роль приемной. Здесь было вполне приличное помещение - обычный кабинет небольшого, без претензий, начальника. Профессор казался серой мышью, чтобы не возбуждать подозрений и не вызывать лишних вопросов. Он-то понимал, как важно бывает держаться в середине и не лезть вперед, не сверкать в полную силу, не выпрямляться во весь рост, и при этом осознавать, насколько ты выше всех остальных людей, буквально человек высшей породы.
  Руководители ЕДИНЕНИЯ по достоинству оценили простую, но отнюдь не простецкую обстановку дачи и кабинета. Самого Профессора они видели впервые и чувствовали себя неловко в качестве просителей.
  Но Профессор мог раздавить их, как тараканов, и они знали это.
  Поэтому им был нужен мир с ним.
  Пакт о ненападении.
  И они заранее согласны на любые условия.
  Профессор притворился удивленным их приходом, тем более без предупреждения. Ну хоть бы позвонили, гости дорогие. Тогда вас приняли бы в более приятной обстановке, более спокойной, более уютной, более домашней.
  Не стоит беспокоиться, Юрий Павлович.
  Ну, тогда позвольте предложить вам...
  О нет, спасибо.
  Ну присядьте, пожалуйста, что же вы у порога топчетесь. Можно ли поинтересоваться, то привело вас сюда? Не то чтобы здесь не рады вас видеть, но согласитесь, это сюрприз. Мы ведь еще не пересекались. Да и вообще, вы появились у нас не так давно... Должно быть, вы импортная организация. Не так ли?
  Так, но какое это имеет отношение к делу?
  К какому, разрешите спросить, делу?
  Два мальчика были избиты в центральном парке во время выполнения порученного им задания. Они никому ничего не делали, ничего предосудительного не совершили. Они просто раздавали прохожим листовки. И вдруг на них напали... несколько человек и избили.
  И что же?
  В милиции напавших опознали... Тут посетители ступали на скользкую почву. Они начали смущаться и не могли продолжать. А Профессор был невозмутим и снизошел до того, что избавил их от дальнейшего объяснения.
  Нет ничего странного в этом столкновении - люди, вращающиеся в одной сфере, рано или поздно должны столкнуться. И раз это произошло, важно разграничить пространство. И не вторгаться на чужую территорию. Имейте в виду, дорогие гости, наша территория охраняется, причем хорошо охраняется.
  О да, мы это поняли уже.
  И охранники у нас очень квалифицированные.
  И в этом мы уже убедились. Можно вопрос, Юрий Павлович?
  Конечно.
  А как нам узнать границы владений? Вопрос был щекотливый, но Профессор милостиво дал исчерпывающую информацию о тех точках, где будут работать члены Братства уммитов. Руководителям ЕДИНЕНИЯ оставалось лишь скрипнуть зубами от бессилия - места были наилучшие. Но немигающий взгляд Профессора пресекал любую мысль о торге.
  ЕДИНЕНИЕ оказалось побито так же, как его мальчики. Руководители ушли с дачи, обливаясь холодным потом, но зато заручившись обещанием Профессора больше не применять силу.
  Все это означало необычайную вещь - Профессор решил выйти из тени.
  Третье знамение
  К этому же выводу пришел Максим Булатов, поставив себя на место Профессора.
  Игорь и Осипов этому не поверили.
  - Как он может выйти из тени? Это же уголовная ответственность!
  Булатов качал головой:
  - Вы не понимаете. У его Братства две стороны: то, что он показывает всем, и то, чем оно является на самом деле. Вторая сторона не меняется и не может меняться. А первую сторону, внешнюю, он решил модифицировать, так как она по какой-то причине перестала его устраивать. Скорее всего, у него увеличились финансовые аппетиты, и ему нужно расширить масштаб Братства. Конечно, ему не хотелось бы лишний раз привлекать к себе внимание, но, без сомнения, это временное неудобство, которое он легко перетерпит ради заветной цели.
  Осипову, собственно, было безразлично, по каким причинам Профессор менял внешний облик своего Братства. Ему важно было поскорее прищучить его, пока он не успел натворить бед. А уж причины его и мотивы пускай разбирают умники вроде Максима Булатова или отца Александра. Его, Осипова, дело маленькое - схватить и не отпускать. А дело Булатова - обложить его, мерзавца, фактами, чтобы он знал, за что его накажут, и не ускользнул от правосудия. Они, такие твари, как этот Профессор, мнят себя безнаказанными и всевластными, чуть ли не воплощением Бога на земле. Они считают, что им все позволено, потому что они сильнее и умнее. Одно лишь это заставляло Осипова работать не покладая рук и подготавливать обвинение.
  В память о несчастном Сене Шевченко.
  И ради безопасности Игоря Белояра.
  Кстати, Игорь предложил им заняться поисками Наемника, взорвавшего ресторан "Глобус" и, как был уверен Игорь, яхту "Арарат". Вряд ли удалось бы привлечь его к разоблачению Братства - он не имеет прямого отношения к Братству, и даже его причастность к Профессору весьма расплывчата. И от взрывов он вполне может откреститься, против него в этом деле только показания Игоря, причем косвенные, не показания, а скорее предположения.
  Но это все лучше, чем ничего.
  Осипов зарылся в картотеки, выискивая сведения о Наемнике. Сведения должны быть, он же избрал себе род деятельности, который не мог обвести его мимо законов. Где-то, скорее всего, есть необходимая информация.
  В любом случае, этого товарища надо найти и обезвредить как можно скорее.
  И Игорь еще придумал проследить за Плескачом.
  Его отговаривали в три голоса, но безуспешно. Ему не нравилась собственная пассивность. По его словам, он работал больше на пользу Братству, чем обычным людям, и это может довести до бешенства нормального человека.
  Булатов его успокаивал:
  - Игорь, не поддавайся панике. Все, что ты делаешь в Братстве, идет на пользу не Братству, а тебе. Это даже не вынужденность. Имей в виду - твое участие в преступлениях, хулиганствах и прочих гадостях было предусмотрено с самого начала. Это не должно тебя смущать. Кроме того, чтобы оказаться в центре событий и по возможности помогать людям, ты был намерен, как я помню, идти в каратели. Так что не надо устраивать по этому поводу мелодраму. Побереги свою щепетильность для более подходящего случая. Поверь мне, мы придерживаемся плана и контролируем ситуацию.
  Игорь побледнел:
  - Ну да, а если мне придется присоединиться к какому-нибудь избиению, вроде того, с мальчиками из ЕДИНЕНИЯ? И что, присоединяться, что ли?
  - Обязательно.
  - Ну да! С ума сошел!
  Булатов был абсолютно спокоен:
  - А ты как думал? С волками жить - по-волчьи выть. Иначе тебя раскусят, и ты провалишь дело. Забудь о своей совести, повторяю еще раз. Ягнят в каратели наверняка не принимают. А мы ждем с нетерпением, когда тебя можно будет поздравить с очередным повышением.
  Игоря его полушутливый тон возмущал. Он стремился к активным действиям по разрушению Братства, а не в помощь ему, еще чего не хватало.
  Осипов же единственное что требовал от Игоря - соблюдать осторожность и безопасность.
  Отец Александр ничего не требовал, только молился Богу.
  Насчет Плескача у Игоря были свои соображения. Накануне он подсмотрел, как Профессор давал ему какое-то задание - они около минуты шептались, потом Плескач кивнул головой и отошел. Это было очень похоже на то, что Профессор что-то ему поручил, а поручить Плескачу можно лишь какую-нибудь грязь. Булатов, Осипов и отец Александр призывали Игоря пустить все на самотек и предоставить событиям идти своим чередом, главное - что скоро наступит развязка. Но Игорь, как обычно, рвался предотвратить неприятности или хотя бы смягчить углы, и не слушал советов друзей.
  Плескач сам по себе приводил его в ярость, и он говорил, что хочет на Плескаче отыграться, выплеснуть всё, что накопилось, невзирая на опасность.
  - Это смешно, друзья мои, - оправдывался Игорь. - Я ведь не собираюсь вызывать подозрения. Мы с ним живем на одной остановке, и мы ездим одним автобусом, если выходим из дачи в одно время, а это бывает достаточно часто. Только бы мне сплавить куда-нибудь Эдика, и я буду знать, что за пакости еще готовит людям Профессор.
  - Ну, будешь знать, и что дальше?
  - Дальше я придумаю, как этому помешать.
  - А если не сможешь?
  - Тогда хотя бы сделаю все, что в моих силах. Не останавливайте меня, я все равно поступлю по-своему. Тем более, это не грозит мне ничем, я ничем не рискую. Плескач не заметит меня. А я в последнее время преуспел в слежке. Я, знаете ли, теперь специалист по слежке. Буквально собака-ищейка.
  Булатов предупредил:
  - Смотри не переоцени свои способности. Это чревато.
  - Думаешь, я подвержен звездной болезни? Ну нет, я человек трезвый. От моей осторожности зависит не только моя жизнь, но и жизнь Эдика. Жизнь моей мамы. Их жизнями я дорожу. Поэтому не надо за меня бояться.
  - Плескач - не мальчик на побегушках, - подержал Булатова Осипов. - Он опытнее тебя, не в таких переделках бывал.
  - Но зато он, в отличие от меня, излишне самоуверенный. Ну хватит слов. Что за переливание из пустого в порожнее! Мы с самой весны занимаемся этим проклятым делом и не продвинулись вперед ни на шаг! Мы не просто топчемся на месте, но много раз терпели поражение, мы потеряли Валеру Бабина и ни грамма не разбираемся в знамениях. У нас нет ни единого достоверного факта, нет абсолютно ничего, что можно предъявить суду. У нас есть только масса описаний их церемоний, порядков и обстановки, на этом не построишь ни обвинения, ни даже свидетельства. И это все, чего мы добились в течение этого времени? И я, по-вашему, должен с этим смириться и, как раньше, ждать у моря погоды? Когда Эдик с каждой молитвой приближается к могиле, я должен сидеть сложа руки? Ну нет! Карателем я стану еще не скоро, а может, и вообще не стану. В Братстве карьеры не делаются так скоропалительно, я только-только принят в активисты и еще не демонстрировал свои карательные способности. А ведь криминалом в Братстве занимаются исключительно каратели, я имею в виду серьезный криминал, который позволит привлечь Профессора и Плескача к ответственности. Так что если я не стану карателем, я не смогу добыть для вас достоверные факты. Поэтому нужно действовать, друзья мои, действовать, а не ждать!
  - Мы не против действий, не горячись, пожалуйста, - Булатов был оглушен такой речью. - Но только в самый подходящий момент и после тщательных продумываний.
  - Ладно.
  Игорь и впрямь решился на слежку не просто так - он давно уже присматривался к Плескачу и прикидывался, будто учится у него приемам и методам карателей. Это была выигрышная тактика - Плескач косился на него и видел угрюмого, нелюдимого, закомплексованного мальчика, который делал из него, Плескача, кумира. Это было очень лестно. Тем паче что Игорь Белояр не был тряпкой, как, к примеру, Сеня Шевченко. Это идолопоклонничество вызывало у Плескача снисходительную усмешку и усыпляло его бдительность. Пусть мальчик смотрит, набирается знаний. Все равно он не сможет приблизиться к уровню Плескача, по крайней мере, в ближайшее время.
  И Игорю при этом не пришлось напяливать маску. Он не менялся, просто его поведение можно было истолковать только так, и никак иначе. Если, конечно, не знать о том, что он шпионит.
  Помехой мог стать Эдгар.
  Но Игорь уже придумал, как его сплавить. Он оставил у себя дома свою порцию листовок и спохватился уже в автобусе, и весьма правдоподобно расстроился. Эдгар был крайне недоволен, но согласился съездить за ними в Подновье, так как Игоря якобы просили остаться и что-то рассказать из подробностей посвящения другим активистам, которые хотели сравнить церемонии - не изменились ли они со времени их посвящения.
  Объяснение довольно заковыристое, но Эдгар не почувствовал подвоха и, хоть и с ропотом, отправился обратно в Подновье за листовками.
  А Игорь посидел на даче, подождал появления Плескача.
  Тот еще раз воспользовался своей привилегией заходить в кабинет Профессора. Значит, и Профессор уже тут. Плескач скоро вышел оттуда, вышел из дачи, но к остановке не пошел, а направился вдоль по улице. Странно, что ему нужно в Афонино?
  Плескач ровно, не спеша вышагивал вдоль заборов, потом свернул и пошел задами, это позволяло Игорю идти за ним без особых хлопот. Кроме того, Плескач был убежден, что за ним некому следить - здесь его никто не знает, ну идет себе и идет человек по улице, обычный человек, зачем обращать на него внимание. Все заняты работой на своих участках, им вообще некогда пялиться по сторонам. Поэтому Плескач был спокоен.
  Он дошагал в сопровождении Игоря до одного из отдаленных участков, находившихся на отшибе, как и дача Братства. Но тут участочек был небольшой, с благоустроенным кирпичным домиком, деревянной банькой и огородом, сплошь заросшим сорняками. Вокруг царили терновник и малина, где Игорь спрятался и сумел подобраться совсем близко.
  Он затаился среди зелени и замер.
  Плескач между тем занимался очень странным делом - он зачем-то вошел в баню, которая стояла поодаль от дома, в противоположном углу участка. Был там недолго, вышел, потирая и отряхивая руки, и направился в дом.
  Дом оказался заперт.
  Плескач постучал. Дверь через пару минут отворилась, Плескач вошел внутрь. Игорь ждал продолжения, начинал нервничать. Хотел же сменить место на более удобное, как вдруг дверь снова открылась, оттуда вышел Плескач спиной вперед, и он тащил за собой тело человека. Потрясенный Игорь не разглядел его лица, но вспомнил серый спортивный костюм.
  Хотя костюм - не доказательство, и не опознавательный знак.
  Плескач, ни на секунду не прекращая движения, втащил человека в баню, вышел оттуда очень быстро, закрыл за собой дверь и навесил на нее замок.
  Игорь нахмурился и сосредоточился, готовый бросаться и действовать, как только появится такая возможность.
  Но Плескач и не думал уходить. Он встал неподалеку от бани и стал на нее смотреть. Через некоторое время оттуда потянуло гарью. Из окошка и щелей пополз ужасный черный дым.
  Баня - самое пожароопасное место в любом хозяйстве.
  С баней шутки плохи.
  Игорь был в шоке. Он каждое мгновение был готов ринуться спасать. Даже если это действительно Наемник. Какая разница, кто это, нельзя позволить ему погибнуть!
  Но Плескач не уходил. Он ждал, пока подтвердится его уверенность в том, что никто и ничто не нарушит течения событий. Он ушел только тогда, когда маленькая деревянная, обшитая фанерой баня оказалась охвачена огнем вся. Игорь был в отчаянии. Нужно было еще дождаться, чтобы Плескач удалился на достаточное расстояние и не смог видеть происходящее.
  Игорь терял драгоценнейшие секунды, а баня пылала до самой крыши, как гигантский костер.
  Наконец, Плескач скрылся за поворотом.
  Игорь выскочил из кустов, подбежал к бане. К ней еще можно было подступиться, но замок раскалился, так что Игорь обжегся. Огляделся вокруг и заметил старую толстую кочергу. Схватил, начал сбивать замок. По его лицу текли слезы, он их не замечал. Он знал лишь одно: во что бы то ни стало вытащить из бани человека.
  Но вот замок наполовину сбит, наполовину выворочен, Игорь принялся колотить в дверь ногой и кочергой и в конце концов выломал. В открытый проем вырвалось пламя, с такой силой, что Игорь отшатнулся и упал. Его трясло от отчаяния. Даже если поджог и убийство будут очевидны, и эксперты это подтвердят, на Плескача укажет только Игорь, и больше никто, а этого мало. Проклятие, слишком мало! Они потеряли очередного свидетеля, и труп наверняка не опознают, и все ниточки, связывающие происшествие с Профессором, оборваны.
  Он одной рукой разобьет все их факты.
  Тут запах гари, черный столб дыма и треск горящего дерева привлекли внимание соседей. Раздались крики: "Пожар!", от которых здесь через минуту соберется целая толпа, и Игорь поспешил выбраться оттуда, чтобы не засветиться там и не оказаться причастным к делу.
  Нужно срочно звонить.
  Откуда?
  Обежав половину Афонино, Игорь нашел-таки дачу с телефоном и, главное - с хозяйкой, позволившей этим телефоном воспользоваться. Правда, он схитрил. Сказал, что вызовет милицию, так как есть сведения, будто это не простой пожар, а поджог. "Какой пожар?" - спросила хозяйка. Игорь махнул рукой в неопределенном направлении: "Баня горит". Хозяйка тут же пошла в огород, проверить, нет ли опасности лично для нее, и посплетничать на эту тему с соседками.
  А Игорь набрал номер Осипова.
  Хотя промежуток между возникновением пожара и доступом к телефону дал ему время немного успокоиться, он все еще дрожал и был возбужден.
  - Осипов, - сказал он. - Привет. Мы опять опоздали.
  - Игорь?
  - Да.
  - Что значит "опять"? Что-то случилось?
  - Да. Я пошел следить за Плескачом.
  - Дурак!
  - Он сжег человека в бане на одной из дач здесь, в Афонино. Я не знаю, сообщили вам уже что-нибудь или нет, но имей в виду: это не несчастный случай, а убийство. Проклятие, Осипов, он сгорел, и мы никогда не узнаем, кто он!
  - Тихо. Ты его не видел?
  - В лицо - нет. Я видел серый костюм, это ничего не доказывает, но по логике вещей этого можно было ожидать. Профессор неуловим. Я начинаю думать, что спастись от него невозможно.
  - Без паники. Ты полагаешь, это Наемник?
  - Да. Он обеспечил знамения, стал не нужен и в целях безопасности был устранен. Если видишь смысл в дальнейшем собирании материала на него - пожалуйста, но привлечь его мы теперь не сможем. Все предусмотрено. Классический способ избавления от лишнего свидетеля.
  - Мы не можем прекратить сбор материала, он связан в основном не с Профессором, а со взрывом ресторана "Глобус". Хорошо, что ты следил за Плескачом, а то можно было бы подумать также, что от Наемника избавился не Профессор, а Михаил Витальевич.
  - А какая разница? Одного поля ягоды.
  - Не скажи, - возразил Осипов. - Ну ладно, ты не расстраивайся. Что мы можем поделать в таких ситуациях? Только осторожнее, не ставь себя под удар.
  - Ладно, - поморщился Игорь и положил трубку.
  Ему было трудно согласиться со своей пассивностью, но ему предстояли другие заботы - вернуться на дачу Братства раньше Эдгара и сочинить объяснения своего отсутствия, если он уже там. А мысли при этом вертелись вокруг пожара и сами собой строили всякие предположения, даже самые абсурдные.
  И больше всего ему не нравилась страсть Великого Гуми к огню.
  Эдгар уже был на даче и свирепо сопел. Но Игорь не успел ничего ему сказать, так как к нему подошел Дюмон Романов и пригласил на разговор с Плескачом.
  Это было совсем некстати!
  Особенно учитывая недавнее происшествие.
  Неужели он заметил, что Игорь за ним следит?
  Эдгар тут же поубавил спеси, его глаза стали испуганными. Зато сам Игорь не повел и бровью. Он спокойно пошел вслед за Дюмоном, по-прежнему хмурый и тяжелый на подъем.
  Оказалось, у Плескача для Игоря было припасено задание.
  Впрочем, примерно к этому Игорь и был готов. А то давненько начальство не напоминало о себе самому перспективному члену Братства. При этом Игоря, заранее настроенного Булатовым на совершение преступления, уже не шокировало бы предложение кого-нибудь поколотить, покалечить, довести до полусмерти. Или до смерти, ему теперь все равно. Он видел на свом веку уже, к сожалению, не одну смерть.
  Еще не привык, но уже притерпелся.
  Но речь была вовсе не о смерти.
  Плескач принял его в одной из отдельных комнаток, она была предназначена для офицеров. Тоже напоминала кабинет - наличием в ней стола, стульев и шкафа. Но конечно же, без таких претензий, как кабинет Профессора.
  - Ну как? - первым делом осведомился Плескач. - Очухался после своего экзамена?
  - Что? - не понял Игорь.
  - Очухался, говорю, после экзамена? Ну, после первого задания?
  Игорь помолчал и пробормотал:
  - Не знаю.
  Плескач глядел на него и кривился. Такой тупой, а метит в небеса.
  - Я смотрю, ты очень хочешь стать карателем.
  Игорь отвел глаза.
  - Хочешь или нет? - настаивал Плескач.
  - А что, заметно?
  - Заметно. Но карателями не становятся просто так. Сначала нужно доказать, что ты сможешь быть карателем. Не просто доказать, а постараться. Приложить усилия. Всей душой стремиться к званию карателя. Соответствовать этому званию.
  Игорь смотрел на него исподлобья и размышлял.
  Либо Плескач повторяет внушения Профессора, либо он сам не так прост, как кажется. Обычно люди такого типа не особо охотно пользуются словесной практикой, предпочитая слушать, смотреть и действовать. Поэтому то, что он связал вместе больше двух предложений - это показатель.
  Плескач был удивлен долгим молчанием претендента.
  - Ты понимаешь, о чем я говорю?
  - Да, - ответил Игорь.
  Плескач продолжил:
  - В таком случае я перейду прямо к делу.
  "Давно пора", - мысленно сказал Игорь.
  - Нашему Братству нужны деньги.
  "А кому они не нужны?"
  - Нужно много денег, чтобы бороться с нашими врагами.
  "Макс был прав".
  Игорь достал из карманов деньги и выложил их на стол, оставив себе только мелочь на транспорт. Он молчал и не сводил с Плескача взгляда исподлобья.
  Плескач одобрительно кивнул:
  - Ты действительно меня понял. Но этого мало, и по-моему, всех твоих сбережений не хватит, чтобы удовлетворить нужды Братства. Деньги надо брать там, где они есть, и приносить сюда. Ты знаешь, что это значит?
  - Воровство и грабеж, - отчеканил Игорь и тут же в уме чертыхнулся. Болван, лучше бы прикусил язык!
  Плескач захохотал, оценивая его шутку.
  - Ну, молодец! - сказал он. - Боишься попасть в милицию?
  - Нет.
  - А вдруг?
  - В милицию попадают дураки.
  - Правильно. Не зря Профессор тебя выделил среди всех остальных, в тебе что-то есть. Каратели должны получить подходящий опыт и показать свои способности, поэтому новички обязательно какое-то время участвуют в набегах карателей. Так сказать, проходят стажировку. Но только предупреждаю - решение стоит хорошенько обдумать, чтобы не ошибиться в выборе. Если получится так, что ты не сможешь выдержать, то останешься на прежнем месте навсегда. Так что лучше подождать и проверить свои силы. Это очень серьезное испытание.
  "Нисколько не сомневаюсь".
  - А почему в случае неудачи нельзя передумать? - спросил Игорь.
  - Потому что Великому Гуми не нужны неудачники. Ты, конечно, находишься в нашем Братстве не так давно, но уже не новичок, многое понимаешь. Для участия в Великой Битве потребуются настоящие солдаты, а не какие-нибудь хлюпики, которые будут стерты с лица земли. Зачем, спрашивается, Великому Гуми те, кто не уверен в себе и шарахается из стороны в сторону? Служители Великого Гуми будут сильные, как камни, чтобы Мировое Зло не могло их победить.
  - Силу не всегда можно разглядеть сразу, - сказал Игорь. - И она не всегда находится в мускулах.
  Плескач смерил его глазами: "Уж не себя ли он имеет в виду, сопляк?"
  - Но в Великой Битве со Злом слабаки погибнут. А сильные, как самые лучшие, останутся для жизни в раю.
  "С тобой все ясно, голубчик", - подумал Игорь, а вслух сказал:
  - А если кто-то все-таки откажется?
  Плескач пожал плечами:
  - Тот, кто хочет добывать для Великого Гуми деньги, но слишком слаб для набегов, может просить милостыню. Это тоже поощряется, но считается не престижным, поскольку не приносит таких результатов, как набеги. Повторяю, здесь уважается в первую очередь сила. Других путей к повышению нет. Либо набеги, либо милостыня. Ты будешь просить милостыню?
  И он с готовностью придвинул к себе лист бумаги и ручку, словно для того, чтобы раз и навсегда записать Игоря в побирушки. Кровь бросилась Игорю в лицо, он даже шагнул вперед и протянул руку:
  - Я не буду просить милостыню!
  - Молодец, - одобрил Плескач. - Профессор уважает гордых, и Великий Гуми гордых тоже любит. Такие могут выиграть Великую Битву со Злом.
  Игорь в очередной раз к нему присмотрелся. Он верит в свои слова, что ли? Или знает, что это ахинея, и запугивает? От реальности и близости знамений он, по крайней мере, казался таким же напуганным, как и все остальные члены Братства, в том числе и каратели. Впрочем, это может быть и притворством, если он участвовал в организации этих знамений.
  А умеет ли он притворяться?
  - Кого я должен ограбить? - спросил Игорь спокойно.
  От такой прямоты у Плескача вытянулось лицо.
  - Пока что никого, - ответил он. - Обычно мы действуем по обстановке. Сегодня не уходи после молитвы. Тебя возьмут с собой наши ребята, а там уж - как получится.
  - И часто не получается? - с невольной иронией поинтересовался Игорь и вновь готов был проглотить свой болтливый, несдержанный язык.
  Плескач был изумлен и недоволен подобной дерзостью.
  "Похоже, пацан возомнил о себе невесть что!"
  - Обычно получается, - ответил он. - Не уходи после молитвы. Но только если ты и вправду решил стать карателем. Подумай над этим еще раз и всегда помни - отступать нельзя, и когда шаг сделан, изменить что-либо уже невозможно.
  Такая лексика тоже явно принадлежала Профессору, Плескач сам до этого не дошел бы, для такой логики необходимо было хоть что-нибудь из литературы прочесть. Хотя бы одну книгу.
  Идти или не идти ему в каратели - Игорь не колебался ни секунды. Тем более, что у него было одобрение Осипова и Булатова и молчаливое понимание отца Александра.
  "С волками жить - по-волчьи выть".
  - Хорошо, я не уйду после молитвы.
  Плескач кивнул головой, и Игорь вышел в общую комнату.
  Эдгар его ждал с листовками и выражал нетерпение. Игорь взял у него свой пакетик, потом вернул и попросил:
  - Положи пока к себе.
  - А что такое?
  - Я не знаю, смогу ли их завтра раздавать.
  У Эдгара расширились глаза, он стал дышать взволнованно и глубоко:
  - Новое задание, да? А рассказать о нем можно?
  - Эдик, успокойся!
  - Ну, я же не выдам тебя! Хотя бы намекни!
  Игорь вздохнул:
  - Да это не тайна, Эдик. Но я боюсь, что ты снова разочаруешься, даже расстроишься. Потому что это задание вовсе не такое благородное, как ты, наверное, думаешь. И даже не такое страшное и опасное, как мое первое задание. Оно мелкое и противное. Отвратительное. Такое, что я желаю тебе никогда не стать активистом и никогда не испытывать таких чувств.
  Эдгар пребывал в растерянности и, судя по всему, намерен был возражать и горячо заступаться за свое Братство, но тут начался массовый сбор, дача наполнилась людьми, голосами, и им предстояло выслушать проповедь. В такой обстановке бесполезно спорить, даже небезопасно для обоих, ведь Эдгар хотел не согласиться со старшим по званию, а Игорь высказывал еретические вещи. Так что Эдгар умолк, но взглядом дал понять Игорю, что разговор не окончен.
  Игорь в ответ пожал плечами.
  После молитвы он сказал Эдгару, что не сможет проводить его домой. Эдгар так испугался от непосредственной близости задания, что даже не огорчился от перспективы добираться до дома в одиночестве, что было чревато осложнениями, при том, как тяжело он переносил молитву. Игорь очень, очень не хотел отпускать его, но ничего не мог поделать.
  Каратели разбились на отдельные группки - группки, которые давно срослись, были очень сплоченные и цельные, как единый организм. Плескач показался среди них всего на минутку, окинул взглядом оставшуюся на даче элиту и скрылся в кабинете у Профессора, предварительно постучав. Он не собирался идти на дело. И впрямь, для него это был уже не уровень, а мелочи. Он специализировался в другой области.
  Сгруппировавшись, каратели начали расходиться.
  Игорю приказали идти следом за Дюмоном Романовым, Филином Ригой и Леоном. И он пошел.
  Жаль, что нельзя предупредить Осипова и Булатова о готовящемся налете. Впрочем, о чем предупреждать - он же не знает, что это будет и где именно.
  Пока они шли к остановке, Игорь ехидно косился на своих спутников и размышлял, что в Верхних Печерах как минимум вполовину уменьшились случаи нападений и грабежа, в связи с переселением Братства в Афонино. Зато в Приокском районе наверняка криминогенная обстановка ухудшилась в тех же пропорциях.
  И впрямь, они прошли мимо остановки в сторону жилых кварталов. Игорь невольно начал молиться, чтобы им по пути не попались случайные прохожие.
  А ведь придется участвовать и в избиении.
  Прохожих, на их счастье, было пока еще много, это мешало совершить нападение. Да группа Дюмона на них и не обращала внимания: они испробовали на своем веку массу способов добывать деньги, и чистка прохожих - самый хлопотный и невыгодный из них. А самый лучший способ - обчистить кассу какого-нибудь ларька, или вскрыть мелкий магазинчик.
  Этот район города они изучили еще не так хорошо, как Верхние Печеры, и потому их деятельность пока больше напоминала разведку боем, чем целенаправленные набеги. Они набрели на еще открытый магазин - идеально подходящий объект. Игорь был освобожден от активного участия - не напортил бы чего из-за своей неопытности. Пусть сначала посмотрит, каким образом это делается. Поучится.
  Они остались там, возле магазинчика. В отсутствие Плескача за предводителя у них был Дюмон Романов, и он же - для образцово-показательного номера новичку - взялся провести эту ювелирную операцию. Леон отправился к двери, к заднему входу. Он двигался совершенно бесшумно, как тень. Проник внутрь, подсмотрел, кому кассир сдает дневную выручку, при этом он проделывал все так ловко, что никто его не заметил.
  Вернувшись, он сообщил:
  - Толстая тетка с красной сумкой.
  Дюмон Романов кивнул. Они спрятались за кустами и за забором, он встал неподалеку от двери, где тетка обязательно должна была пройти. Перед этим Игорь видел, как он достал из кармана кастет. Это встревожило Игоря. Как можно предупредить женщину о нападении?
  Уже никак. Дверь открылась и закрылась, послышались шаги, стук каблуков. Все произошло во мгновение ока. За спиной женщины вдруг вырос силуэт Дюмона, он ударил ее кастетом по голове, по затылку. Она упала. Вся компания накинулась на нее, как коршуны. Быстрые руки содрали с нее часы, золотые серьги и цепочку с янтарным кулоном. Еще одни быстрые руки вытряхнули на землю содержимое сумки. Были присвоены деньги и кошелек. И еще одни руки обшарили ее карманы, нашли губную помаду и оставили жертве. После этого они бросили ее и убежали - без спешки и суеты, по-прежнему никем не замеченные.
  Потом Игоря они отпустили, а сами ушли в свободное плавание - то ли искать приключений, то ли обогащаться дальше, то ли по своим делам.
  А для новичка - на первый раз - достаточно.
  Игорь очень волновался за пострадавшую, поэтому сразу, как только ему на глаза попался телефон, позвонил в "скорую помощь" и милицию. Мало ли, вдруг ее еще не обнаружили. Осипову он звонить не стал. И так скоро увидятся, тогда и обсудят все как следует.
  Вот так, Белояр. Поздравь себя с грандиозным повышением - теперь ты полноценный преступник. На твоем счету соучастие в ограблении. И, по-видимому, не последнее. Это значительный шаг вперед в продвижении по Братству, по его иерархической лестнице.
  Как странно - в Братстве это продвижение вперед, а в нормальном обществе это отбрасывание назад на несколько позиций.
  На следующий день на даче в Афонино снова возникла нездоровая атмосфера, связанная, как обычно, с именем Регины. Мысленно Игорь протестующе застонал: "О нет, Господи, пожалуйста! Эдику опять будет плохо. Скоро я начну Регину ненавидеть. Хотя она здесь вовсе ни при чем".
  И тут ему пришло в голову, что Регину выставляют не зря.
  Неужели это какое-нибудь знамение?
  Сердце тут же застучало в груди. Сейчас надо держать ушки на макушке и не пропустить ни единого слова, не упустить ни малейшей мелочи. Всё должно служить предотвращению этих проклятых знамений. Ужасно. Просто кошмар.
  Для них - плюс еще Осипов и Булатов - опять наступают горячие дни. Они не приблизились к расшифровке списка ни на сантиметр. После первых двух знамений они поняли, что эти формулировки могут означать что угодно, и под них при желании возможно подогнать любое событие. И члены Братства без всяких сомнений увидят в них знамения.
  Игорь заметил, что с каждым последующим знамением напряжение в Братстве нарастает. Приближалась кульминация всего этого действа - седьмое знамение, после которого начнется новая жизнь. Каждый член Братства воспринимал этот факт по-своему и по-своему реагировал. Но глупо было скрывать, то они уже боятся этого момента. Некоторые не хотели его наступления, но молчали об этом, чтобы их не обвинили в измене Великому Гуми.
  Еще кто-то радовался приходу смуты, так как можно творить беззаконие под благовидными предлогами.
  И в целом в Братстве намечался дисбаланс - серьезный крен в сторону фанатизма и приветствий грядущему вскоре концу света.
  Игорь немедленно доложил товарищам о нагнетании обстановки.
  К счастью, Регина так и не появилась, чего очень ждал Эдгар. Его вера постоянно требовала подкрепления фактами, иначе она становилась не совсем слепой. Он начинал кое-что видеть непонятное, но при этом его преданность Великому Гуми оставалась неизменной - это люди-предатели извращали идею и цели Великого Гуми, а сам Великий Гуми от этого не терял своей святости.
  Люди способны извратить что угодно. На то они и люди.
  Регина не появилась, но поручила передать Братству через своего обычного посредника - Профессора - очередное пророчество. Третье знамение произойдет совсем скоро, возле площади Лядова, ближе к вечеру.
  "Расплывчатое предсказание, - отметил про себя Игорь. - Кажется, Профессор вовсе не уверен, что это знамение произойдет, и подстраховался".
  Но Братство, трепещущее от волнения и нетерпения, уже к полудню находилось в окрестностях площади Лядова - разбрелось и ошивалось там, растворенное в массе простых мирных граждан. Наученные опытом, они не толпились большими компаниями, а ходили по два-три человека. На всякий случай, чтобы не возбуждать подозрений. А то вдруг Мировое Зло решит воспользоваться моментом и подставит их, служителей Вечного Добра, и они в тюрьме лишены будут возможности участвовать в Великой Битве и победить под знаменем Великого Гуми.
  Игорь, конечно, сообщил о предстоящем знамении Осипову и Булатову, но это только внесло дополнительную суматоху в их распорядок дня, поскольку теперь они даже отдаленно не представляли себе, что это будет за знамение и кого оно затронет. Начальство тоже было предупреждено, но отнеслось к этому предупреждению с прежним безразличием: не надо пытаться нас надуть, господа хорошие, мало ли тут в городе случается происшествий каждый день, и с человеческими жертвами, так что же, все их списывать на ваши дурацкие знамения? Да, хотелось бы списать, но не получится, потому что ваши знамения тут ни при чем. Делом заниматься надо, а вы только языком болтаете и вешаете лапшицу на уши добропорядочным гражданам.
  Осипов в ответ на это начал чертыхаться, Булатов вздохнул, Игорь молча озлобился.
  Этого и следовало ожидать.
  Игорь и Эдгар вновь прибыли на знамение вместе: воспоминания о катастрофе на Речном вокзале делали всякие предосторожности отнюдь не лишними. Они беспокоились друг о друге и намеревались поддерживать. Игорь следил за Эдгаром и пока не сомневался в том, что их дружба выдерживает нажим Братства, либо Братство еще не давило на нее по-настоящему.
  Ведь Игорь видел, как круто Эдгар обращается со своими родителями, которые его очень любят и готовы на все ради него, единственного сына, и он это прекрасно знает.
  Дело не в том, как они к нему относятся, а в том, как они относятся к Братству гумитов и Великому Гуми.
  Марианна часто плакала от безнадежности - Игорь мог бы вытащить сына из Братства, но почему-то втянулся туда сам. Значит, на мальчиках можно ставить крест.
  Попутно ребята решили принести пользу Великому Гуми: запаслись листовками и пошли до площади Сенной пешком, невзирая на приличное расстояние. Игорь вновь не проявлял особого усердия и вновь удивлялся, с какой быстротой, как будто вопреки его упорному сопротивлению, расходились по рукам эти листовки. Неужели люди находятся в таком разброде, неужели они так изверились и разочаровались во всем вокруг, что готовы проглотить даже такую наживку?
  Неужели всеобщая нестабильность приведет к полной деградации, когда миром действительно будут править Профессоры и Плескачи?
  И если это не так, если в людях еще есть запас прочности, зачем тогда они так охотно берут в руки и читают с интересом эти листовки?
  - Как здорово! - радовался Эдгар. - Надо делать так каждый раз. Смотри, сколько мы сейчас раздали. Почти столько же, сколько за весь день раздаем в парке. Ни одной не осталось! Вот это, я понимаю, хорошо выполненная работа.
  - Ты так распинаешься с этими листовками, будто тебе за это дадут Нобелевскую премию, - насмешливо сказал Игорь. - Ты что, намерен поставить рекорд Братства?
  Эдгар обиделся:
  - Совсем не Нобелевскую премию! Но я очень хочу перейти наконец из слушателей в активисты, а для этого мне нужно в чем-то отличиться. Например, как ты, в каком-то важном и опасном деле. Но дело пока не предоставляется, и я стараюсь выделиться в обыденной работе, то есть в раздаче листовок. Может быть, Великий Гуми это тоже оценивает и награждает.
  - Эдик, активисты - это совсем не так романтично, как ты думаешь. Я - активист, и тебе по секрету могу сказать: ничего особенного в этом нет, только больше риска и неприятностей.
  - Риск - ерунда! - запальчиво возразил Эдгар. - И неприятности пережить можно! А я уже не могу быть слушателем. Мне надоело ходить до сих пор среди начинающих. Хватит с меня! И нечего мне тыкать свой личный пример. Я и без того знаю, что ты - личность неординарная, и тебе мало тех мелочей, которые тебе перепадают. Ты создан для великих дел и лучше всего проявишь себя в Великой Битве! А нам, маленьким людям, достаточно и того, что нам положено по рангу. Ничего больше, но и не меньше! Я уже созрел для звания активиста! Честное слово!
  Игорь долго колебался, но спорить не стал.
  Тем более, что Эдгар переключился на знамение и принялся загадывать, что же это будет. Как перед каждым знамением, он пришел в экзальтированное состояние и призывал знамение совершиться побыстрее, тем самым приблизив эту пресловутую Великую Битву и начало новой жизни.
  Эти мысли он развивал и в трамвае, который довез их до Средного рынка, где они сошли и откуда до площади Лядова было пару минут пройти пешком. Сначала Игорь порывался-таки спорить, но Эдгар не давал ему вставить ни одного слова, и Игорь в тоске самоустранился. Ему было плохо выслушивать такие вещи от друга, но - ничего не поделаешь, приходилось терпеть, так как еще было рано, слишком рано было открывать ему глаза.
  - Разве нельзя было назвать место и время поточнее? - возмущался Эдгар. - Эта площадь такая большая! Где здесь ожидать знамения? Может, оно произойдет на той стороне, а не на этой! Как же мы тогда его увидим?
  - А что, так обязательно на него смотреть? Мы знаем, что на площади Лядова должно что-то произойти, и если оно произойдет где-то поблизости, то мы и так о нем узнаем.
  - Не говори чепухи. Мы должны его видеть. Собственными глазами.
  Недалеко от площади, на пересечении с улицей Белинского, они хотели перейти улицу - очень широкую улицу, где посередине был маленький островок для пешеходов, так как они на зеленый свет успевали пройти только половину улицы и ждали на этом островке следующего зеленого света. Эдгар и Игорь побежали бегом, надеясь успеть к зеленому свету.
  Игорь первый резко затормозил и схватил Эдгара за руку.
  Со стороны проспекта Гагарина сюда нёсся на полной скорости гигантский самосвал, груженый горой щебня. Он летел, не разбирая дороги, с ревом, от которого закладывало уши. Возле перехода он съехал с дороги и в доли секунды смел всех прохожих, ожидавших зеленого света, и сбил светофор. Его занесло, он сделал крутой пируэт и с грохотом повалился на бок.
  Щебень похоронил погасший светофор.
  Воздушная волна обдала остолбеневших ребят. Они замерли в нескольких метрах от этого места и не могли опомниться. Не меньше десятка человек, стоявших у начала "зебры" под светофором, были просто стерты с лица земли.
  Эдгар затрясся, как лист, согнулся, его начало рвать.
  Игорь задыхался, как будто его душили.
  Самосвал перед падением еще раздавил две легковые машины, и в этот завал, не успевая тормозить, машины врезались одна за другой. Надо всем этим царили ужасные звуки массовой аварии. Крики, грохот, скрежет, свист.
  Эдгар ослабел и опустился прямо на асфальт - ноги перестали его держать. Разум отступал под напором действительности. Он не хотел видеть такую действительность. Ее не должно быть. Ее нужно...
  Он снова задрожал и заплакал.
  А из-под горы щебня выглядывала макушка светофора.
  Град засыпал-таки радугу.
  Мужская компания
  - Раечка, Оленька, - начал Денис Павлович, удобно усаживаясь на свой стул и сцепляя руки над столом, по обыкновению. - У меня для вас есть хорошая новость.
  Они стояли перед ним в его кабинете, на их лицах сохранялись дежурные улыбки.
  При этом Оля находилась в более выгодном положении, чем Рая, учитывая их отношения с Денисом Павловичем. Рая в его присутствии всегда чувствовала себя в подвешенном состоянии - он мог ее уничтожить одним движением. Он, конечно, прилюдно никак не выделял Раю, вел себя с ней точно так же, как и в первый день ее появления в школе моделей СТИЛЬ. И возможно, девочки и не догадывались, какие у них там дела творятся. Творились. Но все равно это ужасно.
  А вдруг они все-таки догадывались? И просто делали вид, что ничего не замечают? А сами испытывали к ней самую оскорбительную смесь жалости и презрения, как к уроду или калеке!
  Какой кошмар!
  Раю от этой мысли передергивало.
  - Хорошая новость в плане профессиональном, - продолжал Денис Павлович. - В нашем городе через месяц, в августе, будет проводиться конкурс красоты. Называется "Мисс Подиум - девяносто один". Вы же у нас самые лучшие девушки, Полина Михайловна на вас не нахвалится. Поэтому вы пройдете в финал без предварительного отбора. Шучу, конечно.
  Они не засмеялись, даже нахмурились.
  Он вздохнул от их нелюбезности.
  - Мы сегодня устали, - поспешно сказала Рая, уловив его недовольство.
  - Вот как? - удивился он. - Чем же вы занимались сегодня, позвольте спросить?
  Его глазки прищурились ей в лицо, и она струхнула. Тем более что после показа нижнего белья она не доверяла хорошим новостям от Дениса Павловича. Они больше похожи на плохие, чем на хорошие. А он над ними издевается, потому что они - его подчиненные.
  - Мы помогали новеньким освоиться на подиуме, - поддержала подружку Оля. - Мы показывали им, как надо двигаться. Поверьте, это очень утомительно.
  Рая закивала головой.
  - Хорошо, я не задержу вас надолго, - сопя, сказал Денис Павлович и поёрзал на стуле. - Насчет конкурса красоты я не шутил. Он действительно будет проводиться в августе у нас, в Горьком.
  Они на него вытаращились.
  - Да, да, - ответил он. - Удивительное событие, не правда ли? Событие всесоюзного, не побоюсь этого слова, масштаба. Это всё старания мои и моих добрых знакомых. Мы уверяли организаторов, что сделаем все по мировому качеству, и они, в конце концов, согласились. Но с особыми условиями, то есть мы должны обеспечить высший класс организации.
  Рая подумала, что он врет - ей казалось, что он не покидал их ни на один день. В таком случае, когда он успел договориться с этими организаторами конкурса? По телефону, что ли? Но по телефону такие вещи не обсуждают.
  Наверное, врет.
  - Во время предварительного отбора на стол к организаторам попали ваши снимки, которые не так давно делал Ромочка. Надеюсь, вы не забыли нашего милого Ромочку?
  Они одинаково покачали головами.
  Он одобрительно кивнул:
  - Молодцы. Так вот, дорогие мои девушки, ваши снимки произвели такое сильное впечатление, что вас записали в список участниц конкурса без просмотра, без личной встречи, хотя это прямое нарушение правил. Вам повезло, вам не пришлось ехать в Москву и нервничать по поводу того, примут вас или нет, а все остальные участницы прошли через это.
  Рая и Оля переглянулись.
  - Правда, это все же не избавит вас от личного общения с организаторами, когда они приедут сюда, в Горький. Поэтому я настоятельно прошу вас подготовить документы, наряды и вообще внешний вид. Одним словом, почистите перышки и наведите марафет. Я знаю, вы это умеете. Не подведите нашу школу моделей. Не опозорьте Полину Михайловну, она столько в вас вложила. Знания и душу.
  А вдруг не врет?
  Голос у него был обычный, но таким же голосом он сообщал Рае о показе в ресторане "Глобус"... Впрочем, нет, в тот момент голос у него был гораздо слаще, чем теперь.
  Неужели не врет?
  - А какие документы надо приготовить?
  - Паспорт...
  - У меня еще нет паспорта, - в растерянности перебила Рая.
  Он притворился удивленным:
  - В самом деле? Никогда бы не подумал. Вы не успеете оформить паспорт до подачи документов на конкурс, Раечка. Что же вы так затягиваете с получением удостоверения личности, вам ведь уже семнадцать лет. Это административное правонарушение.
  Она чуть не плакала:
  - Что же мне делать?
  Он пожал плечами с видимым равнодушием:
  - Ну, приносите свидетельство о рождении. Но это может серьезно снизить ваши шансы на победу. Все-таки доверием пользуются полноправные гражданки, а не малолетки. С юными девушками без паспорта столько хлопот, что с ними не хочется связываться.
  Рая краем глаза заметила Олину улыбку превосходства.
  Эта-то уж точно запаслась паспортом заранее! Как будто предчувствовала намечающийся конкурс!
  Рая и сама уже не понимала, почему до сих пор не получила паспорт. Наверное, придется еще и платить какой-нибудь штраф или нести еще какое-нибудь наказание. Но все это ерунда по сравнению с возможностью участия и победы в конкурсе красоты!
  Неужели он не врет?
  Неужели это настоящий конкурс красоты?
  - Короче, приготовьте паспорта и несколько фотографий в купальниках в полный рост. Думаю, это нетрудно, у вас за время знакомства с нашим милым Ромочкой накопилось много всяких фотографий. Скорее всего, там есть и фотографии в купальниках.
  Они обе скромно опустили глаза.
  Он снова притворился удивленным:
  - Да ну? Ни за что не поверю, что он не фотографировал вас в купальниках. Никогда такого не было, чтобы он не фотографировал кого-нибудь в купальниках. Особенно таких красоток.
  Они слегка зарумянились. Его комплименты им не нравились.
  Он это прекрасно понимал, поэтому закончил:
  - В общем, готовьтесь. У вас примерно месяц. Но документы принесете намного раньше. Я предупрежу вас, когда. Принесете документы, фотографии, и будьте готовы к общению с организаторами конкурса - это, конечно же, не вычеркнет вас из списка, но увеличит ваши шансы на победу, если вы... скажем так, окажетесь в соответствии с вашими внешними данными и подтвердите сильное впечатление от ваших снимков. Так что не пугайтесь. Это собеседование на пользу вам, а не для вреда.
  Они снова закивали. Они буквально онемели от радости.
  Он ласково им улыбнулся и отпустил:
  - Ну что же, идите домой, девушки. Не забудьте, вы теперь кандидатки на звание королевы красоты Мисс Подиум - девяносто один! Как бодро вы выглядите. Уже не такие усталые.
  - До свидания, Денис Павлович, - попрощались они.
  - До свидания, девушки. Ждите моего предупреждения.
  - Спасибо большое! - поблагодарили они.
  - Не за что. Желаю удачи, девушки. Завтра увидимся.
  Они, слегка подталкивая друг друга, вышли из кабинета и не пошли в классную комнату, а сразу выскочили из подвала на свежий воздух и остановились там, переваривая услышанное. Они молчали, но взгляды их говорили больше всяких слов. Да им и не надо было говорить, ведь думали-то они об одном и том же.
  Их состояние не требовало комментариев.
  - Ну, Ромочка! - наконец, восторженно сказала Оля. - Ну, молодец!
  - А при чем тут Ромочка? - не поняла Рая.
  - Он же сделал такие классные фотки, что они поразили организаторов!
  Рая фыркнула:
  - Тоже мне, велика важность! Фотки! Да любой на его месте сделал бы такие же! На таком материале, как мы, он мог бы уже сколотить себе состояние! Вот если бы он замолвил за нас словечко - тогда другое дело.
  У нее с Ромочкой были свои счеты.
  Оля вздохнула и согласилась:
  - Это верно. Но он никогда не замолвит за нас словечко, он слишком дорожит своей независимостью. Мы все для него на одно лицо. Он же никого не выделяет.
  - Гордый, - протянула Рая.
  Оля еще раз вздохнула.
  - А может быть, все-таки попробовать? - предложила Рая.
  Оля сделала кривую гримаску:
  - Бесполезно. К тому же, он ведь сейчас в Москве. Как тут попробуешь. Вот когда они все приедут сюда, тогда можно будет попытаться.
  - Тогда будет уже слишком мало времени.
  - Ерунда. Время всегда найдется. Было бы желание.
  Под впечатлением от такой замечательной новости они начали действовать, причем каждая по-своему. Оля в уме, по памяти, пересчитала свою наличность и решила, что может себе позволить несколько мелких покупок. Пустячок, а приятно. Пройтись по торговым точкам города и найти какую-нибудь невиданного оттенка губную помаду, или тени для век с блестками, или новые колготы с рисунком в виде бантиков, а еще лучше - сердечек. Или яркую заколку для волос. В общем, что-то, что еще больше украсит юную хорошенькую девушку.
  А уж как было бы хорошо купить новый купальник, розовый, с металлической пряжкой и крохотным дельфинчиком на плавках, сбоку! Оля закусила губу от обиды - такие траты были ей не под силу.
  И как бы Рая ее тут не обскакала.
  Между тем Рая занималась самым отрадным делом - смотрелась в зеркало и получала от этого массу удовольствия. С паспортом, конечно, вышел прокол, но Рая думала загладить его своими очевидными, буквально бросающимися в глаза достоинствами.
  У всех остальных кандидаток на участие просто нет шансов.
  Они пролетят, как фанера над Парижем.
  Улыбающийся Мальчик будет грызть локти. Товарищ Режиссер проползет на коленях не меньше километра, прежде чем она даст согласие на главную роль в фильме "Анжелика де Пейрак". (Неважно, что Анжелика - блондинка, дело в принципе.) Фаина от стыда немедленно пострижется в монахини, Борис упадет в обморок и тут же предложит Рае руку и сердце, а она притворится, что ей абсолютно все равно, и ответит отказом, и только после долгих и упорных упрашиваний скажет "да". От отчаяния Эдгар Тимофеев покончит жизнь самоубийством, потому что среди таких блистательных кавалеров ему, серой мышке, просто не найдется места.
  И единственным, кого не затронет эта метаморфоза, будет отец Александр.
  Тот, чье одобрение для нее дороже жизни, посмотрит на нее сурово, ни капельки не улыбнется и не сделает ни одной попытки приблизиться. Напротив, он отвернется от нее как от безнадежной грешницы. Или нет, от грешников он не отворачивается, а всячески призывает их к исправлению.
  Но она не хочет исправляться!
  Неожиданно ей пришла в голову идея, от которой она сама заулыбалась.
  А что, если притвориться исправившейся, или страстно желающей исправления? Клюнет он на эту приманку? Бросится спасать ее из бездны? И Денис Павлович не должен отреагировать на этот финт, священник ему ничем помешать и навредить не может. Казалось бы, обстоятельства самые благоприятные, чтобы испробовать идею на практике.
  На лице Раи промелькнула кривая усмешка.
  Ничего не выйдет.
  На самом деле она когда-то уже пробовала этот способ повернуть отца Александра в свою сторону и потерпела полный крах. Он чувствует притворство, ложь, фальшь. Краснеет, как лакмусовая бумажка, от стыда за нее, потом бледнеет, хмурится и отворачивается, прячет глаза, но зря - даже в его спине ей видится его безмолвный упрек: я думал, ты честно, а ты играешь, и я теряю с тобой время, когда другие люди, более несчастные, чем ты, нуждаются в моей помощи!
  Какими-то неведомыми инстинктами, не изученными наукой, Рая умела на расстоянии ощущать его настроение, вплоть до чтения мыслей, так хорошо она его знала.
  Но через несколько мгновений она вновь улыбалась своему отражению в зеркале, "примеряла" на себя разные прически и разный макияж. Жюри будет потрясено до глубины души! Такие девушки на конкурсах еще не появлялись. И мир падет к ее ногам.
  Тогда, уже королевой, она завоюет и отца Александра.
  А Оля пусть радуется и второму месту. Если, конечно, она его займет.
  Надо же, какой вышел прокол с паспортом.
  Уже на следующей неделе Денис Павлович попросил их подойти обеих... Ресторана "Глобус" уже нет, к сожалению, но зато начал подниматься в гору его брат-близнец - ресторан "Урал". Милые девушки знают, где находится ресторан "Урал".
  Они знают, конечно.
  Прекрасно. Там их будут ждать организаторы и собеседование.
  Уже? Ух ты!
  Да, да, так что не ударьте в грязь лицом, не опозорьте нашей школы моделей.
  Обязательно.
  К ресторану они пришли раньше назначенного срока, постеснялись показаться, чтобы не уронить свое достоинство, и около получаса бродили вокруг, пытаясь определить, кто из вошедших внутрь мужчин будет их оценивать. Девушки нервничали и не разговаривали друг с другом - слишком напряженной была эта минута.
  Денис Павлович пришел сюда как раз вовремя. Они бросились к нему, словно под защиту надежного крыла, чем вызвали его удивление.
  - А что, вы еще не там? Чего ждете?
  Они молчали и переминались с ноги на ногу.
  - Боитесь, что ли?
  Они вскинули глаза, но возражать не стали.
  - Ну, пойдемте тогда со мной.
  Он был так любезен, что каждой из них предложил руку. Они уцепились за него и пошли в ресторан "Урал".
  Здесь хозяйничал не Михаил Витальевич, но его ставленник и единомышленник. А Михаил Витальевич, хоть и находился под следствием в связи со взрывом "Глобуса", все же не мог остаться в стороне от столь удивительного мероприятия, как конкурс красоты. Как же пройти мимо такого количества красивых девушек? Ведь сюда приедут самые красивые девушки страны!
  И он первый встретился с Денисом Павловичем и его очаровательными спутницами.
  - Добрый день, - не спеша поздоровался он и окинул намекающим взглядом эту необычайную троицу - старичок, похожий на Денни Де Вито, и две феи по бокам. Впрочем, эта картина покажется необычайной лишь неискушенному человеку.
  Обе феи опустили глаза.
  - Добрый день, Миша, - ответил Денис Павлович. - Давно не виделись, как дела?
  - Как сажа бела, - махнул рукой Михаил Витальевич.
  - Ну, не прибедняйся. Тебя потопить невозможно.
  - Спасибо за комплимент. Дела так себе, но я не жалуюсь. У любого из нас бывают тяжелые времена. Их надо просто пережить, переждать, пересидеть в засаде. Я этим сейчас и занимаюсь. И при этом еще и отбиваюсь от навязчивого следователя, который буквально роет носом землю, чтобы меня привлечь к ответственности.
  - Думаешь, это возможно?
  - Вряд ли. У них только гипотезы и нет ничего конкретного.
  - То есть у них нет никого.
  - Да. А ты, я смотрю, процветаешь! - сменил тему Михаил Витальевич и снова оглядел девушек. Одна из них показалась ему знакомой.
  Денис Павлович застенчиво улыбнулся:
  - Ну, а что со мной может случиться? У меня легкий и безопасный бизнес, я совмещаю работу и отдых, приятное с полезным. И мои друзья, к счастью, сильнее моих врагов, так что за свои тылы я спокоен. Ну, ты же в курсе.
  Михаил Витальевич с пониманием кивнул и сказал:
  - Да, ты окружен красотой со всех сторон. Я тебе завидую!
  Они засмеялись, между тем как девушки пытались согнать со щек румянец. На них тут смотрели как на товар. Для них не было ничего святого.
  - Все уже собрались? - спросил Денис Павлович.
  - Почти.
  - Уже пора начинать, наверное?
  - Сейчас начнем.
  Они не спеша направились в зал, где были накрыты столики и столы для приглашенных. Оля принюхивалась к чудесным сладким ароматам яств, раздувала ноздри и предвкушала наиприятнейшим образом проведенное время, тем более что вокруг она видела одних мужчин. Зато Рая по той же причине очень отчетливо вспомнила показ нижнего белья и содрогнулась. Уж слишком похожей оказалась атмосфера и действующие лица: сытые, лопающиеся от безделья мужчины элиты и "золотая молодежь" и их игрушки - красивые глупые девушки. Ассоциации у Раи возникли жуткие. Конечно, в тот день она встретила Улыбающегося Мальчика, но в конце концов ведь и эта встреча завершилась очень плохо, поэтому ничего хорошего Рая от вечера не ожидала.
  А для Оли это был вообще первый выход в свет. И вела она себя соответственно - немного волновалась. Рая на нее изредка косилась, когда ей казалось, что подружка переигрывает либо составляет ей конкуренцию. А в общем, на подружку Рае было наплевать.
  Она видела здесь много знакомых лиц, в том числе и фотографа Ромочку, и товарища Режиссера, и друзей Улыбающегося Мальчика, из его группы. Слава Богу, хоть сам Улыбающийся Мальчик не соизволил явиться. Тогда почти каждый приглашенный своим видом растревожил бы Раины раны. Ведь почти каждого из них Рая поочередно планировала использовать для собственного освобождения от Дениса Павловича, но дальше планов или осторожных прощупываний дело не продвигалось. Всем были безразличны ее проблемы, никто не хотел их решать и помогать ей - в этом мире существует определенный порядок: каждый сам за себя, и выживает сильнейший.
  Рая была вовсе не из сильнейших.
  Все знакомцы, заметив ее, приветливо кивали ей головой, но не больше - не заговаривали с ней, даже не здоровались, и вообще демонстрировали свою всегдашнюю независимость от каких бы то ни было отношений с кем бы то ни было. Это приводило Раю в отчаяние и вызывало у нее приступы злобы, от которых она бледнела и начинала искрить глазами. Пусть попробуют так обращаться с ней через год или через два, когда она станет моделью экстра-класса! Тогда не они ее, а она их будет отфутболивать, как мусор, как ненужный хлам!
  Скорее бы достичь этого. Год - это долго. Максимум - полгода. Ведь она прошла на этом пути уже довольно много. И достигла кое-каких успехов.
  Олю эти премудрости не очень-то тревожили, судя по тому, с каким радостным видом она щебетала со своими знакомыми. Либо она хорошо маскировала тревожное настроение - от Оли этого можно было ожидать, эта манера была в ее вкусе.
  Впрочем, Рая ей не верила.
  Она же была конкурентка, соперница по карьере.
  Они обе одновременно увидели среди прочих присутствующих одного представительного мужчину, который сразу привлек их внимание. Раньше они его не видели и не знали, кто это. Спрашивать об этом у кого-нибудь - глупо и неприлично, просто дикость. Уронишь свое достоинство, ударишь лицом в грязь. Ни за что на свете.
  Девушки обе одновременно из противоположных концов зала, улыбаясь всем и при этом отметая все попытки остановить их и поболтать, направились к этому человеку и очутились рядом с ним тоже одновременно. И тут же не слишком дружелюбно посмотрели друг на друга. Они мыслили в одном направлении.
  Этого мужчину приятно было бы раскрутить как следует. Он был высокого роста, крепкого телосложения, с привлекательными чертами лица и благородной сединой на висках - классический пример чиновника, до сих пор ведущего активный образ жизни и сохраняющего прекрасную форму для грядущих свершений и побед, ибо останавливаться на достигнутом он не намерен. А зачем ему останавливаться, когда в его судьбе есть определенный фарт и все желаемое само идет ему в руки. Главное - суметь заметить перемену ветра и совершить маневр, а также вовремя сойти со сцены, пока не сшибли другие и не нанесли ощутимый урон. В материальном плане, разумеется.
  Все девушки нюхом чуют, если приятный внешне мужчина еще и удачлив, и популярен, и слетаются на него не меньше, чем на Улыбающихся Мальчиков. Правда, результаты в основном бывают такие же, или даже гораздо хуже.
  Тем более, что такие приятные внешне, удачливые и популярные, и не старые еще мужчины всегда имеют жену, детей и прочие камни на шее. Впрочем, при желании эти рифы можно обойти, но всерьез рисковать ради красоток типа Раи никакой мужчина, конечно же, не будет.
  Даже если красотка неотразимее самой Клеопатры.
  Рая немного постояла возле него, как и Оля, и все это время они смотрели на него снизу вверх восторженными глазами, но он им просто улыбнулся, не отвлекаясь пока от очень умного разговора с еще одним таким же важным чиновником. Они обсуждали какие-то рабочие, служебные вопросы, Рая абсолютно не понимала их речь, хотя говорили они вроде бы на обычном языке. Ей было скучно, и она решилась-таки обратиться к Денису Павловичу. Все равно их с Олей мишень ближайшие несколько минут будет занят.
  Денис Павлович тоже был занят, но не так срочно. Рае он всегда уделял время и внимание. А она по пути к нему тщательно продумывала вопросы, которые ему задаст, чтобы он выложил ей все об интересующем ее человеке и при этом не догадался, зачем она все эти вопросы ему задает. Но все-таки ей становилось тошно от мысли, что все бесполезно, она не сможет завуалировать свои намерения, да он и так видит ее насквозь, изучил ее манеры, финты и коленца и смотрел на них со снисходительной усмешкой. Или с грозно нахмуренными бровями, как после инцидента с Улыбающимся Мальчиком. В общем, это зависит от того, насколько серьезна для Дениса Павловича опасность разоблачения.
  Заметив приблизившуюся Раю, он извинился перед собеседниками и повернулся к ней, и на лице его выражалась готовность удовлетворить любое ее желание.
  - Ну как, Раечка? Я вижу, вы времени зря не теряете. Я вас хорошо понимаю, столько вокруг замечательных мужчин, прямо-таки глаза разбегаются, не знаешь, на ком остановить взгляд. А вы чувствуете себя в такой обстановке как рыба в воде. Вас тянет к мужчинам, Раечка? Конечно же, тянет.
  Она чуть-чуть поморщилась:
  - Ну и что?
  Он закивал:
  - Да-да, это нормально. Тем более, что здесь собрались весьма... желанные экземпляры. Правда?
  Она только скривилась.
  - Да ну? - удивился он. - На вас не угодишь, Раечка.
  Он к ней внимательно присмотрелся и добавил:
  - Хотя, скорее всего, душа моя, у вас сегодня просто плохое настроение. А странно, ведь для вас все складывается очень удачно. Вы не заболели?
  Рае надоели все эти его хитросплетения.
  - Нет, я не заболела. И настроение у меня нормальное. Просто я здесь всех знаю, мы их уже видели. Я хотела у вас кое-что спросить.
  - Я вас слушаю, милая Раечка.
  - Вы говорили, что сюда должны приехать члены жюри... ну, жюри конкурса красоты. Они сюда и правда приехали? Или это была... ложная информация?
  - Нет, не ложная.
  Денис Павлович снова к ней присмотрелся и через минуту засмеялся.
  - Я в вас не ошибся, Раечка! Я в вас действительно не ошибся. Вы во всем оправдываете мои надежды. Именно этого можно было от вас ожидать. Вы решили подстраховаться? Не верите в объективность судейства конкурса красоты? Или объективность судейства не гарантирует вам победу? Хорошо, что вы это понимаете. Вы очень умная девушка, Раечка.
  - Так они приехали или нет? - раздраженно спросила она, кусая губы.
  - Почему вы говорите во множественном числе? Все члены жюри приедут сюда только на время конкурса. Они люди занятые, дорожат своим временем. По крайней мере, большинство из них. А сейчас приехали только организаторы и председатель жюри.
  У Раи заблестели глаза, несмотря на то, что она их прятала.
  Председатель жюри - это же гораздо лучше, чем рядовой организатор. Это - попадание в яблочко. Она станет Мисс Подиум, никто ее не остановит и не обойдет.
  Одно плохо - Денис Павлович все это видел.
  - Он здесь? - спросила Рая, опустив глаза на носок туфли.
  - Да, конечно. Смотрите, вон там, в другом конце зала... Рядом с ним - Оленька... Боже мой, Раечка, как вы это допустили? Разве можно позволять соперницам действовать оперативнее? Или у вас какие-то свои соображения, свой план? Идите туда быстрее, пока Оленька вас не обогнала!
  Рая тут же отправилась к ним. Дело оборачивалось очень хорошо. Подозрительно хорошо... В действительности так не бывает... Где-то тут должна быть какая-то загвоздка. Лучший мужчина на этом вечере оказался именно тем, кого нужно обработать для точной и абсолютной победы на конкурсе красоты. И Денис Павлович не просто не возражает против таких отношений, совсем наоборот, чуть ли не толкнул ее к этому человеку...
  Вас это не настораживает, милая Раечка?
  Настораживает, конечно. Скорее всего, они с Денисом Павловичем закадычные друзья и обмениваются красивыми девушками, словно забавными игрушками: оцени, мол, приятель, какую я себе красотку выудил... в мутной водице модельного бизнеса... Не желаешь ли попробовать? Не откажи, друг!
  Раю передернуло, она даже споткнулась. Председатель Жюри слегка понизился в ее мнении.
  А что делать?
  Победа-то нужнее!
  Судя по их лицам, Оля уже успела с ним познакомиться. Они смотрели на приближающуюся Раю как на досадную помеху своему мнимому уединению. Рая слегка нахмурилась. Денис Павлович своими отступлениями отнял у нее слишком много времени! А теперь Оля опередила ее на несколько позиций сразу! Она чувствует себя на коне, потому что у нее эти пору минут был оперативный простор, и она первая заговорила с этим человеком... И она, как ни крути, не дура, тоже все понимает и тоже знает, что надо делать...
  Ну уж нет.
  Отставить пессимизм, Раиса Белова!
  Любая Оля по сравнению с ней - просто драная курица. Показать это Рая сумеет. И тогда у Председателя Жюри не останется никакого выбора...
  По пути Рая прихватила два бокала с вином. И подошла она к Председателю Жюри и Оле со своей самой сияющей улыбкой на лице, так что он не мог не заметить ее искрящихся глаз и пикантных ямочек на щеках. Рая тут же отвлекла внимание на себя, чем вызвала тигриный взгляд Оли, разозленной этим обстоятельством.
  - Здравствуйте, - проворковала Рая, игнорируя Олино недовольство.
  - Здравствуйте, - ответил ошеломленный ее напором Председатель Жюри.
  - Разрешите нарушить вашу идиллию, - продолжила она извиняющимся тоном. - Но мы пришли сюда впервые, немножко стесняемся. Поэтому простите нас, пожалуйста, если мы что-нибудь сделаем не так. Это неудивительно. Мы ведь еще не привыкли к светской жизни.
  Помолчала секунду и с наигранной наивностью добавила:
  - Мы даже пока не знаем, следует ли нам привыкать к светской жизни. Вдруг мы так и останемся на уровне начинающих.
  Как она и рассчитывала, он сделал протестующий жест и возразил:
  - Нет-нет, что вы. Пожалуйста, не думайте так. А кто вы?
  - Я тоже претендентка на участие в конкурсе красоты. Как и Оля.
  - Ах да! - вспомнил он. - Я видел вас на фотографиях. Ромочка мне показывал. Вы с вашей подругой произвели настоящий фурор своими фотографиями. Они были нарасхват, честное слово! Все хотели на них посмотреть. Их даже пришлось размножить, чтобы всем хватило. Но, девушки, в жизни вы гораздо лучше. Поэтому я сразу вас не узнал.
  Он обращался вроде бы к ним обеим, но взгляд его при этом был устремлен только на Раю. Оля сквозь зубы заметила:
  - Действительность не всегда оправдывает ожидания.
  - Это верно, - согласился Председатель Жюри, но не повернулся к ней.
  Рая как будто спохватилась и протянула ему один из бокалов, которые держала в руках, со словами:
  - Поздравляю вас.
  Ее улыбка отгораживала весь мир, заставляла забыть о нем.
  А Оля могла стараться сколько ей угодно, но при всех своих достоинствах она Рае в подметки не годилась.
  Председатель Жюри принял бокал и спросил:
  - А с чем вы меня поздравляете?
  Рая изобразила смущение:
  - Ну, об этом как-то неудобно говорить... Все-таки вы такой... недосягаемый...
  Он засмеялся:
  - Ерунда! Говорите все как есть, я пойму. Мне нравится прямота.
  Она бросила на него лукавый взгляд исподлобья. Она почувствовала, как к ней возвращается ее настроение, боевитость и желание блистать, всегда и во всем. В таком состоянии затмить ее не смогла бы никакая суперзвезда. Каждая ее ужимка, малейшее движение, выражение лица - с любого ракурса это выглядело наилучшим образом, производило наилучшее впечатление и было доказательством того, что фотоснимки действительно не отражают всего спектра достоинств девушки, ее жизни и переливчатого, изменчивого блеска. Даже такие таланты, как Ромочка, не в силах передать эту ее изменчивость и яркость.
  - И все-таки, с чем вы меня поздравили? - настаивал заинтригованный Председатель Жюри.
  - А вы не обидитесь?
  - Нет, что вы. Разве на вас можно обидеться?
  Она взглядом поблагодарила его за любезность и сказала:
  - Я поздравила вас с неслыханной удачей. Наверняка все мужчины больше всего на свете хотят поприсутствовать на конкурсе красоты, чтобы хотя бы увидеть такое количество девушек. А уж о том, чтобы еще и судить, какая из них лучше всех, многие не осмеливаются даже мечтать.
  Председатель Жюри озадаченно поинтересовался:
  - Простите, а вы знаете так много мужчин, что это позволяет вам делать выводы?
  Она посмотрела на него долгим загадочным взглядом и ответила:
  - Я знаю не так много мужчин, но выводы уже давно сделала.
  - Какие же?
  - У всех мужчин есть один... не обижайтесь только, пожалуйста, сдвиг по фазе: они обожают смотреть на красивых девушек, и чем девушек больше, тем лучше для мужчин. Не понимаю, как им не надоедает это занятие.
  Эти ее слова были весьма похожи на комплименты, от которых Председатель Жюри растянулся в улыбках.
  - Но послушайте, - мягко возразил он. - Ведь у девушек тоже есть сдвиг - мужчины. И наверняка с их количеством происходит тоже самое.
  Рая скромно потупилась. Эх, мой дорогой, вы ровны счетом ничего не знаете о женщинах, если действительно так думаете. Женщинам приятно, разумеется, когда вокруг них вертится много мужчин, но количество не имеет такого принципиального значения, потому что из всех мужчин женщина выбирает непременно одного, который кажется ей самым лучшим, и все остальные в тот же момент становятся просто фоном для развития и углубления основных отношений.
  Так что ничего вы в женщинах не понимаете, товарищ Председатель Жюри.
  Но вслух ничего этого она говорить, естественно, не стала. Пусть он там себе думает что хочет. Рае от этого не убудет. Вместо этого она вновь подняла глаза и поднесла свой бокал к его бокалу, предлагая чокнуться и выпить:
  - Так что поздравляю вас с такой удачей - вы же будете определять, какая девушка самая красивая. Кстати, я бы на вашем месте не появлялась на таких людных вечеринках.
  - Почему?
  - Ну, потому что претендентки на победу обязательно пронюхают о вашем местонахождении и начнут... м-м-м... соблазнять, чтобы обезопасить себя от поражения.
  Она играла им, и каждый ее выпад заканчивался почти лестью. Так что он ощущал в ее присутствии приятное возбуждение.
  На Олю они не смотрели - ему больше не была нужна эта пресная блондинка, а Рая, хоть и не смотрела, но всем своим видом будто демонстрировала свое полное превосходство и показывала, как надо действовать в следующий раз, чтобы не оплошать.
  И можно даже не благодарить за науку.
  Так сказать, безвозмездно. В порядке гуманитарной помощи.
  - А вы думаете, победить в конкурсе красоты можно только при помощи коррупции? - поинтересовался Председатель Жюри и легонько прикоснулся бокалом к ее бокалу, вызывая тоненький звон.
  - Конечно. Знаете, я где-то слышала, что у нас испокон веку победить можно только при помощи коррупции. И слово придумали специальное - "подмазать". Как в механизме каком-нибудь. Пока его не смажешь маслом, он не станет работать.
  - Где вы набрались таких ужасных мыслей?
  - По радио. Моя мать просыпается очень рано и всегда включает приемник.
  - Надо запретить вам слушать радио. Оно вас портит. Давно вы узнали о конкурсе красоты?
  Они одновременно отпили вина.
  - Нет, на той неделе, - ответила Рая. - Это такая закрытая информация! Такое впечатление, что на участие в конкурсе можно попасть только по блату!
  - Ну, не преувеличивайте. Вы же, например, попали на конкурс не по блату.
  Он остановился, заметив вдруг, что взгляд у нее не столько игривый, сколько проницательный. Правда, она тут же исправилась, но целиком прикрыть серьезность не сумела.
  - А я не уверена, что не по блату. Я же узнала о конкурсе не из газеты, и не по объявлению, и не из афиш каких-нибудь. Мне сказал об этом Денис Павлович, наш босс, начальник по-русски. А уж он-то... Ну, вообще-то странно было бы, если б он не узнал об этом, у него же везде свои каналы. И потом, он счел нужным послать нас с Олей на конкурс, поэтому и сообщил. А не счел бы нужным - не сообщил бы. И мы с Олей хлопали бы ушами, пока другие девчонки становились королевами красоты.
  - Я хорошо знаю Дениса Павловича, - сказал Председатель Жюри. - Раз уж он сам вас выдвигает, значит, вас ждет большой успех.
  Рая снова засмущалась:
  - Ну, может быть, он преувеличивает...
  И он снова сделал протестующий жест, но углубляться не стал. Должно быть, в уверенности, что у него будет еще много времени для расточения комплиментов.
  - Не думайте, пожалуйста, что мы специально напускаем туману и скрываем от общественности проведение подобных мероприятий. Но мы находимся под давлением обстоятельств. Конкурс красоты - это новая для советского человека реальность. К ним сначала нужно привыкнуть... Чтобы они стали частым явлением, не мозолили глаза...
  - Понятно, - кивнула Рая, но чувствовала, что он лишь придумывает отговорки, либо повторяет отговорки, придуманные другими. Теми, кто ставит барьеры и никого не пускает в блистающий мир звезд.
  Они ревнуют к новичкам.
  - Поэтому нет ничего удивительного в том, что этот конкурс красоты будет закрытый, он же ведь один из первых, а здесь, в Горьком, конкурсов такого уровня вообще еще ни разу не было!
  "Наверняка брехня", - подумала Рая.
  - Конкурс проводится среди манекенщиц, фотомоделей, - продолжал он, - которые уже где-то зарекомендовали себя. Вы с вашей подругой, например, произвели шикарное впечатление своими изображениями на Ромочкиных фотографиях. Некоторые уже участвовали в конкурсах красоты и даже побеждали в них. Но и они, я вас уверяю, узнали о конкурсе не из газет, а... от тех, кто их выдвигает.
  Раю отнюдь не успокоила мысль о том, что есть еще несчастные, которых кто-то выдвигает. Кто-то типа старичка, похожего на Денни Де Вито...
  Эта мысль скорее давала ей понять, что она - одна из многих.
  И это было ужасно.
  - Значит, вам сообщил Денис Павлович, - задумчиво произнес Председатель Жюри. - И он также сообщил вам насчет жюри?
  - Он сообщил мне, - подчеркнула Рая, и это подчеркивание вдруг изменило атмосферу между ними. Больше не нужны были слова, их взгляды были красноречивее.
  Точнее, для того, что они выражали, не требовалось особого красноречия. Просто его глаза спрашивали: "Можно?", ее глаза отвечали: "Конечно, можно", а жесты добавляли: "Только осторожно". Не всё сразу, товарищ Председатель Жюри.
  Денис Павлович все это видел из своего угла и улыбался - Рая вела себя очень предсказуемо. Очень интересно было за ней наблюдать, как она рвется ввысь, к звездам, а сама падает все ниже, к канаве. Она все делала ради карьеры, но все делала неправильно.
  Но право же, это забавно.
  Может быть, стоит заняться и Олей? Он смерил ее взглядом и поморщился. Нет, Оля слишком скучна, ею заниматься не доставит никакого удовольствия.
  Пока Рая обрабатывала Председателя Жюри, Оля была вынуждена вертеться около них, хотя ей было противно смотреть на Раю, и от вида Председателя Жюри ее почти уже тошнило, и она явно была лишней при них, и они не обращали на нее внимания, увлеченные своими многозначительными словами и предвкушениями. Но и покинуть их она не могла - ни один из знакомых не изъявлял желания подойти к ней и поговорить, что послужило бы поводом красиво удалиться, знакомые и не знали, что ей требуется такая помощь, они даже не смотрели в их сторону, не видели Олиных умоляющих светлых глаз. Можно было подойти к Денису Павловичу и попросить увести ее отсюда, но Оля его боялась как огня - лучше не будить лихо, пока оно тихо. Можно было еще выбрать какого-нибудь симпатичного мужчину и охмурить его, но Оле и в голову не приходило действовать в этом направлении так же агрессивно, как Рая.
  Так она и бродила возле Раи и Председателя Жюри, как привязанная, поджариваясь на медленном огне при виде Раиных маневров, до тех пор, пока организаторы не устали болтать языком без цели и в конце концов пригласили девушек на собеседование. Председатель Жюри с ними не пошел, но заранее попрощался с Раей и поцеловал ей руку, что должно было выделить Раю среди всех остальных - это был намек организаторам, который они поняли и не мурыжили девушку, в отличие от Оли. Олю они засыпали провокационными вопросами, в надежде выбить ее из седла, хотя зачем им это было нужно, ведь все равно они обе уже были записаны в участницы конкурса красоты, а дальше - время покажет.
  Домой они возвращались вместе, но не сказали друг другу ни единого слова.
  Оля уже не рассчитывала победить в конкурсе, раз Рая так прочно заняла позиции вокруг Председателя Жюри. Здесь все было ясно. Оле было бы неинтересно за конкурсом даже смотреть, когда знаешь победителя, но надо участвовать, обязательно, это позволит заявить о себе, иначе так и останешься в тени таких бойких девах, как Рая. Нет, участвовать Оля будет непременно, нельзя упускать такой шанс.
  А Рая по-прежнему предвкушала будущую победу и гордилась собой, своим сегодняшним успехом. Тем более что Председатель Жюри ей очень понравился. Не Улыбающийся Мальчик, конечно, но такой привлекательный, надежный, богатый, влиятельный мужчина... По сути дела, он сродни Денису Павловичу, но за его внешние данные, по сравнению с Денисом Павловичем, ему это можно было простить... Хоть и страшно и противно становится от этой мысли...
  Ну, она же не собирается быть с ним долго. После конкурса все будет кончено.
  Главное теперь - победить в конкурсе Мисс Подиум - 1991.
  Правоохранительные органы
  Эта встреча не доставляла никакого удовольствия обоим ее участникам, но избежать ее не мог ни тот, ни другой.
  Максим Булатов предпочел бы по-прежнему оставаться в тени и накапливать фактический материал, чтобы уничтожить Братство гумитов одним ударом. Но нельзя было никак не отреагировать на целую череду трагедий, это выглядело бы подозрительно и заставило бы Юрия Павловича Афанасьева насторожиться. Поэтому Булатов был вынужден выйти из тени.
  В самом деле, не выставлять же из тени Игоря Белояра, или Осипова - тот вообще может вскипеть и все испортить. Кстати, он сам отказался от возможности поговорить с Профессором - понимал, что не в силах будет сдержаться. А Игорь, наоборот, очень просился посидеть в соседнем кабинете, подслушать, подсмотреть, как Профессор будет изворачиваться. Ему категорически запретили появляться вблизи прокуратуры. Не дай Бог, его заметит сам Профессор или его помощники, тогда операция провалится, а он никогда не вернет себе своего друга.
  С большим трудом его отговорили подслушивать и подсматривать.
  Осипов даже взялся проследить за ним и не пустить туда.
  Что касается Юрия Павловича, то он уже давно ждал чего-то подобного, его не удивляли вызовы в прокуратуру, периодически приходилось ее посещать и давать объяснения. А что делать? Работа такая. Не отвертишься. Издержки деятельности. Побочный продукт.
  Он пришел к Булатову, хорошо подготовившись к этой встрече, тем более что он приблизительно знал, о чем пойдет речь на этой встрече.
  Тягостная и неприятная, но неизбежная обязанность.
  Хотя он немного опоздал, Булатов к назначенному сроку также не явился. Юрий Павлович ждал его в коридоре. Булатов подошел туда не один - он давал объяснения по совершенно другому делу своим коллегам, они не стеснялись советоваться с ним, еще слишком молодым по возрасту, так как знали о его профессионализме.
  Юрий Павлович стоял в коридоре напротив его кабинета, Булатов сразу его увидел, но скоропалительных выводов делать не стал.
  Юрий Павлович тоже сразу увидел троицу, появившуюся со стороны лестничной площадки и не спеша, останавливаясь на каждом шагу, двигавшуюся ему навстречу. Они что-то оживленно обсуждали, иногда доходя в доказательствах до ожесточения. Юрий Павлович попытался с ходу определить, с кем ему придется иметь дело. Наихудшим вариантом ему казался самый молодой из всех троих - потому что он единственный сохранял хладнокровие до конца и не уступал собеседникам ни пяди.
  Возле кабинета остановился именно он. Продолжая разговор с товарищами, он достал из кармана ключ, зажал под мышкой черную папку и отпер дверь.
  Юрий Павлович сделал к ним шаг, и троица, наконец, разделилась. Булатов остался, а его собеседники отправились дальше, не прерывая обсуждение ни на секунду.
  "Какое похвальное служебное рвение, с иронией подумал Юрий Павлович. - Почему же тогда так низок процент раскрываемости преступлений? Или они заняты вовсе не преступлениями?"
  Булатов устремил на него прямой взгляд.
  - Я не вовремя? Сожалею, что помешал, - произнес Юрий Павлович.
  - Вы ко мне? - спросил, на всякий случай, Булатов, хотя и без того был уверен, что это Профессор.
  - Судя по всему, да. Я по повестке.
  Булатов не отводил глаз.
  - Да, - сказал он. - Проходите, пожалуйста.
  Он открыл кабинет.
  Юрий Павлович за ним следил. Возраст следователя сбивал его с толку, он не знал, плюс это или минус. С одной стороны, очень неудачным он считал попасть на какого-нибудь пожилого следователя, которые, как правило, представляют собой кремниевую структуру и неукоснительно следуют букве закона, расшатать их невозможно, так как они, все как один, приверженцы партийной идеологии и с пути не сворачивают.
  С другой стороны, молодые работники бывают двух сортов. Одни из них еще сохраняют юношеский энтузиазм, у них горят глаза, они не поступаются принципами, и иметь с ними дело еще хуже, чем со стариками.
  Еще один подвид молодых людей может продать хоть родную мать, лишь бы улучшить свое материальное положение. Таких достаточно много. Главное - чтобы повезло, и следователь оказался именно таким.
  Булатов чувствовал, что Профессор его исследует, буквально пробует на зуб. Он уселся за стол, вытащил из ящика несколько папок. Жестом пригласил Юрия Павловича сесть напротив.
  Того настораживало, что юноша не отводит глаз, смотрит прямо и не улыбается.
  - Здравствуйте, Юрий Павлович, - сказал Булатов. - Вот уж не думал, что вы придете.
  Тот слегка нахмурился.
  - Здравствуйте. Разве по повестке можно не прийти?
  - Можно, если ваши показания не обязательны, и у вас есть уважительная причина. А ваши показания не обязательны.
  Юрий Павлович кусал губы, так разозлил его этот выпад. Максим Булатов уже одним этим сделал себя его врагом.
  - Зачем же вы тогда меня вызвали? Знаете ли, у меня не так много свободного времени, я и так с трудом вырвался. А вы тут со мной в игрушки играете! Я-то решил: раз повестка, значит, дело какое-то серьезное, надо людям помочь...
  Булатов не мигая на него смотрел, пока он не замолчал.
  Потом сказал:
  - В общем-то, картина уже давно ясна, нужна лишь некоторая доработка. Вы можете пролить свет на кое-какие детали, пока что нам не понятные.
  Юрий Павлович изобразил полное неведение:
  - Ума не приложу, о чем вы тут говорите.
  Булатов кивнул головой:
  - Сейчас постараюсь объяснить. Видите, у меня тут накопилось несколько дел, уже почти завершенных. Они на первый взгляд никак не связаны друг с другом, и даже начинали их расследовать разные люди. Но затем в каждом из этих дел всплывало ваше имя, и по этой причине все дела были объединены и отданы мне на доработку.
  Теперь изображать неведение не имело смысла.
  Юрий Павлович не таясь хмурился и сверлил Булатова взглядом, по своему обыкновению.
  - Я навел о вас кое-какие справки, - продолжал Булатов.
  - Это не превышает ваши полномочия? - спросил Юрий Павлович.
  - Нет. Я узнавал не конфиденциальную информацию. Кроме того, в наших... внутренних документах отмечено, что это - отнюдь не первый ваш визит в прокуратуру по повестке.
  Он все больше и больше не нравился Юрию Павловичу.
  - Видите ли, - сказал он, - я стою во главе общественной организации, которая насчитывает достаточно много членов. Уследить за всеми невозможно. Мы стараемся проверять их, конечно, перед тем, как принять в свои ряды. Но, вы же сами понимаете, эта процедура носит скорее формальный характер, чем... Мы предпочитаем доверять своим товарищам.
  - Очень интересно, - отозвался Булатов. - Можно спросить у вас, чем занимается ваша организация?
  - Нельзя, - отрезал Юрий Павлович. - Какое отношение это имеет к делу?
  - К одному из дел - самое непосредственное отношение. Так что будьте любезны, расскажите мне о вашей организации поподробнее.
  Юрий Павлович молчал.
  - Ну, вы можете не говорить, конечно, но я все равно узнаю то, что мне нужно. Уверяю вас, что смогу достать копии всех официальных бумаг вашей организации еще до конца рабочего дня. В ваших интересах рассказать мне добровольно. Сэкономите свое и мое время и избавитесь от неприятностей.
  - Что конкретно вас интересует?
  - Всё. Хотя всё вы мне, разумеется, не расскажете. Чем занимается ваша организация?
  - Мы поддерживаем талантливых ребят, помогаем им поступать в вузы, выплачиваем им дополнительную стипендию. Знаете ли, в наше время это не так просто - обычному ребенку с улицы очень трудно утвердиться в этом мире, сделать первый шаг. Кроме того, мы изучаем возможности старшеклассников, ищем таланты везде, где можно их найти.
  - Это все?
  - А еще мы распространяем литературу. Научную литературу.
  - Можно узнать тематику этой литературы?
  - Да, можно. Но боюсь, вас это разочарует. Это научная литература, по философии и богословию. Согласитесь, тематика узкая и специфическая.
  Булатов покачал головой:
  - Напротив, эта тематика достаточно широкая. Скажите, а ваши методы и методики, с помощью которых вы изучаете возможности старшеклассников, по вашим словам, - они не выходят за рамки?
  - За какие такие рамки? - спросил Юрий Павлович, подавшись вперед.
  Булатов не повел и бровью.
  - За рамки психологического воздействия, - ответил он. - У подростков слишком ранимая психика, их легко травмировать, последствия могут быть весьма печальны.
  Юрий Павлович откинулся на спинку стула, не сводя с него холодных свирепых глаз.
  - Наши методы и методики не выходят ни за какие рамки, - сказал он. - Они вполне научны и даже одобрены со стороны медиков. В наших документах это есть, и если вы хотите, то можете проверить. Это не первое обвинение в мой адрес, и однажды мне пришлось заручиться профессиональным медицинским заключением, чтобы не вызывать лишних вопросов.
  - Похвальная предусмотрительность, - одобрил Булатов.
  - Зато у меня есть к вам вопрос. Зачем вам нужно знать о наших методах и методиках? Это внутреннее дело нашей организации. Никто не имеет права вмешиваться в это. Даже если иногда, в данном конкретном случае, на данном конкретном этапе работы, ребенок и ведет себя несколько необычно, это всего лишь временное явление, промежуточный этап, и к концу работы все становится на свои места.
  Булатов немного помолчал, будто делая в уме какие-то вычисления.
  - И как результаты? - спросил он.
  - Результаты превосходят всякие ожидания, - саркастически заметил Юрий Павлович. - Вам такие и не снились.
  - Слава Богу, - сказал Булатов. - Хоть в этом что-то хорошее есть. Значит, ваши методы и методики все-таки связаны с психологией. Этим ремеслом должны заниматься профессионалы. Иначе это может привести вашу организацию и вас лично к крупным неприятностям.
  Они молчали не меньше минуты.
  - Мне это известно, - сказал Юрий Павлович. - И поверьте мне, я застрахован от подобных обвинений. А почему это вас интересует? Имейте в виду, чтобы получить сведения такого рода, вам нужны очень, очень серьезные основания.
  - Основания достаточно серьезны, чтобы привлечь эти сведения к делу, - возразил Булатов.
  - Можно узнать, какие?
  Напористый тон был здесь крайне неуместен, Юрий Павлович наткнулся на пристальный взгляд Булатова и на время отступил:
  - Ну, вы же понимаете, я несу грандиозную ответственность перед всеми членами нашей организации и перед каждым из них в отдельности. У нас существует индивидуальный подход к ним, для нас, то есть руководителей организации, они все как дети. Я же не могу позволить, в самом деле, взваливать на нас вину за какие-то ужасные преступления. Кстати, я так и не знаю пока, что за преступления, из-за которых я сюда пришел.
  - Всему свое время, - сказал Булатов. - Значит, ваши методы изучения не влияют на психику ребят. Вы это утверждаете?
  - Да. Категорически.
  - Замечательно.
  - Повторяю свой вопрос: почему вас это интересует?
  - Потому что два очень странных случая произошли с вашими подопечными. Удивительно странные случаи, особенно учитывая высокие, по вашим словам, результаты работы.
  Он помолчал и добавил:
  - Видимо, мы с вами по-разному понимаем высокие результаты. Для меня высокие результаты работы организации, похожей на вашу, означали бы гармоничное развитие личности и движение ее вперед. Но, разумеется, никак не два самоубийства в течение одного полугодия.
  Юрий Павлович не сразу нашелся, что ответить.
  Булатов еще добавил:
  - Согласитесь, это слишком высокая концентрация самоубийств на одну организацию.
  И он по-прежнему не отводил глаз.
  Неужели так не повезло, что, кроме отца Александра, он наткнулся на еще одного правдолюбца? Плохие настали времена, если так много развелось правдолюбцев.
  Это мешает, очень мешает.
  И что это за напасть - все правдолюбцы скапливаются у него на дороге. У них, должно быть, собачий нюх. Иначе чем объяснить все происходящее?
  - Я все еще не понимаю, о чем вы говорите, - сказал Юрий Павлович.
  Булатов немного отстранился и постучал ручкой по столу.
  - Ну, - произнес он с сомнением, - не может быть, чтобы вам совершенно ничего не было известно. Все-таки когда организация теряет своих членов, да еще при столь странных обстоятельствах, обязательно должно быть проведено нечто вроде внутреннего расследования. По крайней мере, незамеченным это остаться никак не может.
  Юрий Павлович кипел от злости, хотя и не показывал этого. До такого состояния его не доводил даже отец Александр. Словно перед ним сидел не юноша, а демон.
  Только ведь демонов не бывает.
  - Я не уполномочен давать такие сведения кому бы то ни было, - сказал Юрий Павлович. - Это наше дело, и никто не имеет права совать в него нос. Я припоминаю, какие-то случаи были...
  - Еще бы вы их не припомнили, - жестко произнес Булатов. - Они произошли совсем недавно.
  - Знаете ли, наша организация довольно велика, и в ней каждый день происходит масса самых разнообразных событий, от счастливых до несчастных. Я лично просто не в силах помнить каждое, тем более с точностью до минуты.
  Булатов еще помолчал, затем спросил:
  - Вы что, хотите сказать, что самоубийство не является в вашей организации случаем неординарным? Это делает честь вашей организации!
  Юрий Павлович все же не позволял себе распоясаться.
  - Какие именно... случаи вы имеете в виду, говоря о самоубийствах? И вообще, прекратите ходить вокруг да около, приступайте, в конце концов, к делу! У меня нет времени тут сидеть и разгадывать ваши загадки!
  Булатов вздохнул.
  - Извольте.
  И выудил из стопки папок одну, самую тощую.
  - Вот это, - сказал Булатов, - дело, которое по хронологии самое первое, но оно как будто бы и не связано напрямую с уголовщиной. Это самоубийство, причем произошло оно при свидетелях и не имело бы никаких последствий, если бы не результаты вскрытия. Знаете ли, суицид расследовать - занятие неблагодарное. А тут еще и все как на ладони. Мальчик из неблагополучной семьи, без друзей, без подружки, без каких-либо способностей. Запутался в беспросветии настоящего. В таком возрасте и при таких обстоятельствах риск суицида весьма велик.
  Он сделал паузу и резко сказал:
  - Это дело Семена Шевченко.
  Юрий Павлович сделал глубокий вдох и завел глаза к потолку.
  Неужели этот червяк будет доставлять ему неприятности даже из могилы?
  - Типичный неудачник, - пробормотал он. - Мы работали с ним по специальной программе. И не надо говорить, что у него совсем не было способностей. Они просто требовали развития.
  - Уже легче, - сказал Булатов. - Значит, вы помните этого мальчика.
  - Мы все его помним. Это очень тяжелый случай. Вы правы, он действительно нас потряс. Некоторые до сих пор не могут прийти в себя. Представить себе не могу, почему он сделал это. Как сейчас я его вижу, Сенечку Шевченко... Он был тихий мальчик, скрытный. К сожалению, ни с кем не сблизился, ему это было трудно... Уверяю вас, очевидных причин для самоубийства с нашей стороны не было. Он ни с кем не ссорился, его никто не обижал. К тому же, вы сказали, у его смерти есть свидетели?
  - Да, - подтвердил Булатов.
  - И кому же это так не повезло?
  Булатов ответил не сразу, он открыл папку и заглянул в бумаги.
  - Вряд ли вы его знаете, - наконец, ответил он. - Это священник Троицкой церкви в деревне Разовка, Александр Рудаков. Он был соседом Семена Шевченко по лестничной площадке.
  - Ах вот как! - не удержался Юрий Павлович.
  Ему многое стало понятно. В частности, непримиримая позиция отца Александра по этому вопросу.
  - Но если в этом деле все ясно, - спросил он, - тогда почему оно до сих пор у вас, а не в архиве? У прокуратуры больше нет других дел, куда более важных, чем размусоливание явных самоубийств?
  Булатов молчал дольше обычного, затем снова вздохнул.
  - Юрий Павлович, не мне вам объяснять, что самоубийство самоубийству рознь. В принципе, любого из них можно избежать, если вовремя заметить угрозу. Поэтому в деле Семена Шевченко мне лично ясно только одно: он сам спрыгнул с крыши. Точнее, он с нее сорвался. Никто его не толкал, не загонял под крышу - в прямом смысле. Но вот почему он это сделал? Что заставило ребенка идти на смерть? А? Как вы думаете?
  Юрий Павлович пожал плечами:
  - Представить себе не могу.
  - Очень странно, - отозвался Булатов. - Вы, по вашим словам, изучаете ребят, развиваете их способности, поощряете таланты. Причем делаете это по своим особым методикам и своими особыми методами, включающими в себя и психологическое воздействие. Как же, таким образом, вы могли упустить момент и не догадаться, что ребенку плохо и он намерен покончить с собой? Ведь если судить по тому впечатлению, которое вы стремитесь создать вокруг своей организации, она должна была держать его состояние под контролем!
  - Я не занимался подобными уточнениями, - отрезал Юрий Павлович. - У нас достаточно узкая специфика, чтобы в процессе работы еще и диагностировать такие случаи. Кроме того, люди, которые хотят покончить с собой, обычно умело скрывают свои планы.
  - Напротив, - возразил Булатов. - Это чаще всего демонстрация. Иначе в самоубийстве не было бы смысла. И не надо меня убеждать, что такое сильное расстройство психики, способное довести человека до прыжка с крыши, нельзя заметить невооруженным взглядом, особенно профессионалу.
  Он не позволял загнать себя в угол.
  - Я убежден, - ледяным тоном сказал Юрий Павлович, - что причины для самоубийства Сени Шевченко лежат вне поля деятельности нашей организации, и нам не в чем себя упрекнуть, так как мы сделали все возможное для бедного мальчика. Повторяю еще раз: я убежден в этом и я настаиваю на этом. Надеюсь, очень скоро вы перестанете заниматься ерундой и отправите это дело в архив, коль скоро в нем нет никакой криминальной подоплеки и обвинять в смерти Сени некого.
  - А вот тут вы ошибаетесь, - сказал Булатов. - В этом деле есть и криминальная подоплека, и тот, кого, условно, можно обвинить в смерти Семена Шевченко.
  Юрий Павлович очень сильно нахмурился:
  - Потрудитесь объяснить, молодой человек, что вы имеете в виду. А то мне с самого начала нашей с вами беседы кажется, что вы намерены обвинять во всем именно меня.
  Булатов не моргнув глазом ответил:
  - Пока что я только констатирую факты. Мои предположения и версии не выходят за пределы логики. Просто мне многое еще не ясно в этих делах, и в ваших словах тоже. Знаете ли, вы так упорно стараетесь замутить воду, хотя это вовсе не в ваших интересах, потому что вызовет дополнительные вопросы. Ни на один из моих вопросов вы не ответили прямо и откровенно, чего можно было ожидать от человека с чистой совестью.
  На сей раз Юрий Павлович побагровел от усилий сдержаться.
  Этот щенок гораздо, гораздо опаснее разовского священника. И избавиться от него нужно в первую очередь. Пока не стало слишком поздно.
  Булатов опустил глаза в папку и извлек оттуда один документ.
  - Смерть Семена Шевченко рано отправлять в архив, она еще может пригодиться.
  - Что это? - спросил Юрий Павлович, покосившись на документ.
  - Это результаты судебно-медицинской экспертизы, - сказал Булатов. - Извольте ознакомиться.
  - Зачем?
  - Для соблюдения обычной формальности. Чтобы вы не могли впоследствии сказать, что я строил свои предположения на пустом месте.
  Юрий Павлович взял документ и бегло ознакомился с ним. Это действительно были результаты вскрытия Сениного трупа.
  Он прочитал их внимательнее.
  - Вот оно что, - протянул он. - Да, с таким результатом вам вряд ли позволят закрыть дело без дополнительного расследования.
  Булатов закивал головой:
  - Начальство давит.
  Юрий Павлович заглотил наживку и слегка смягчился:
  - Странный наркотик, - заметил он. - И достаточно высокая концентрация токсинов.
  - Совершенно верно.
  - Вы уже смогли определить, что это за вещь?
  - К сожалению, нет.
  Юрий Павлович вернул Булатову документ:
  - Очень интересно. Знаете, это для меня новость. Обязательно нужно будет составить план действий, чтобы впредь избежать этого. Мы проверим всех наших членов, а то вдруг окажется, что у нас еще есть наркоманы. С ними, если они у нас обнаружатся, мы будем проводить специальные мероприятия, помогать. Ставить на них крест нельзя ни в коем случае!
  Он сделал вид, что кое-что вспомнил:
  - Кстати, это верно! Даже чисто внешние признаки говорили об этом, мы просто не придавали этому значения, мало ли какие ситуации бывают в жизни... Мы принимали его состояние за рассеянность, за обычную задумчивость. А вот что оказалось на самом деле. Очень, очень, очень жаль. Спасибо за такое доходчивое предупреждение, мы примем это все во внимание и больше не допустим подобных трагедий.
  Теперь уже у Булатова было сумрачное лицо.
  - Замечательно, Юрий Павлович. Но я бы на вашем месте не относился к самоубийству так легко. Так поверхностно, я бы сказал. Потому что дело Семена Шевченко - это всего лишь довесок к другим делам, само по себе оно не представляет никакого интереса для прокуратуры, а вот на фоне других дел подтверждает некую систематичность.
  К Юрию Павловичу вновь вернулись плохие предчувствия.
  - Вы о чем? - спросил он.
  - А вы сами не догадываетесь?
  - Я догадываюсь, но предпочитаю услышать от вас.
  - Вы понимаете хотя бы, о ком я говорю?
  - О Валерии Бабине, скорее всего.
  - Да.
  Юрий Павлович вздохнул:
  - Он всегда доставлял нам много неприятностей, но мы ни на один день не прекращали работу с ним. И уж конечно, я не вижу никаких параллелей с Сеней Шевченко.
  - Почему? - удивился Булатов.
  - Они были ни капли не похожи. У них не было ничего общего.
  - Ну, это вам только кажется. По крайней мере, одна общая черта у них была.
  - Какая? - полюбопытствовал Юрий Павлович.
  - При вскрытии в организме Валерия Бабина было обнаружено то же самое вещество, что и в организме Семена Шевченко. По-моему, это немаловажный признак. К тому же, эксперты очень внимательно отнеслись к этому трупу, долго его обследовали, чуть ли не по клеточкам разобрали, и все-таки не пришли к единому выводу о причинах его смерти.
  Юрий Павлович был озадачен:
  - А нам сообщили, что он повесился.
  - Боюсь, это было слишком поспешное сообщение. Данные экспертизы свидетельствуют об обратном.
  Булатов раскрыл другую папку и достал документ:
  - Вот эти данные. Ознакомьтесь с ними, пожалуйста, мне нужно знать ваше мнение по этому поводу.
  Юрий Павлович поёрзал на стуле:
  - Простите, а зачем вам знать мое мнение? Я не профессионал в этой области, и ничего ценного сказать не могу...
  - Только не прибедняйтесь, прошу вас.
  Юрий Павлович бросил на него испепеляющий взгляд и взял в руки документ.
  Булатов пристально за ним следил.
  - Ну и, - произнес Юрий Павлович и брезгливым жестом бросил бумагу на стол. - Не вижу ничего такого, что указывало бы на странности. За исключением какого-то необычного наркотика. Но это указывает лишь на то, что и Валера Бабин, и Сеня Шевченко употребляли его, и следовательно, получали его в каком-то одном месте, от одного, так сказать, источника, поскольку это весьма... нетрадиционное вещество. Видимо, в этом и проявляется связь между бедными мальчиками, и именно это, надеюсь, вы и имеете в виду.
  - Связь между мальчиками прослеживается не только в этом. Они оба состояли в вашей организации, и они оба умерли при невыясненных обстоятельствах. Точнее, обе эти смерти покрыты туманом. Насчет Валерия Бабина нельзя даже точно утверждать, что это самоубийство.
  Юрий Павлович фыркнул:
  - А что же это тогда, по-вашему? Убийство? Несчастный случай? Но таких несчастных случаев не бывает. И уж конечно, вряд ли кому-нибудь понадобилось убивать мальчишку. С какой стати?
  Булатов веско заметил:
  - Когда в деле замешаны наркотики, ожидать можно чего угодно.
  - Тоже верно, - согласился Юрий Павлович. - Только при чем здесь я?
  - Они оба были членами вашей организации.
  - Ну так и что, каждое самоубийство в городе вы будете приписывать нам?
  - Вы на удивление равнодушно воспринимаете смерть членов вашей организации. Вероятно, вы их не цените. Они у вас что - материал для экспериментов?
  От негодования Юрий Павлович на время утратил дар речи.
  А Булатов продолжил:
  - Я настаиваю на конструктивном разговоре, а вы к нему, судя по всему, пока не готовы. Поэтому, к сожалению, это не последняя наша встреча.
  - Минуточку! - воскликнул Юрий Павлович. - Я вовсе не против конструктивного разговора! Не переворачивайте мои слова с ног на голову! Какой может быть конструктивный разговор, если вы с самого начала постоянно юлите и не задали мне ни одного конкретного вопроса! Что я, по-вашему, должен на это отвечать?
  Булатов выслушал и спокойно сказал:
  - Я хотел бы знать, как прожил свои последние дни Валерий Бабин.
  Юрий Павлович сразу остыл:
  - Я не знаю.
  - Боюсь, вы вынудите меня вызвать на допрос остальных членов вашей организации, в том числе и рядовых. Мать Валерия утверждает, что он почти не появлялся дома. Где он пропадал, как не у вас?
  Юрий Павлович сделал предостерегающий жест и сказал:
  - Валера причинял нам много хлопот. У него была склонность к протесту, к демонстративному протесту, с ним надо было вести себя с чрезвычайной осторожностью, чтобы не спровоцировать на действия, которые перечеркнули бы результаты всей работы. К сожалению, это не всегда удавалось. Такие ребята вообще трудно поддаются воспитанию, и их трудно контролировать. Мне говорили, что он - мальчик себе на уме. Поэтому меня не удивляет его причастность к наркотикам и смерть, в которой до сих пор не разобрались ваши эксперты. Увы, у нас тоже бывают неудачи в работе. Что поделать, этого не избежать, даже при лучших методах не бывает стопроцентного результата.
  - Человеку свойственно ошибаться? - уточнил Булатов.
  - Вы понимаете меня с полуслова, - съязвил Юрий Павлович.
  - Стараюсь, - без улыбки сказал Булатов. - Но ваши слова меня лишь еще больше запутывают, а я пригласил вас для прояснения дела, не запутывания.
  - Вы тоже сбиваете меня с толку, - ответил Юрий Павлович. - На мой взгляд, это разговор слепого с глухим.
  - Очень похоже, - кивнул головой Булатов. - Я хотел бы знать вашу версию происшедшего.
  - Что?
  Доведенный до крайнего напряжения Юрий Павлович даже забыл, какую именно версию он подготовил заранее и принес, чтобы выложить ее следователю на блюдечке. А ведь какая гладкая и сладкая была версия! Просто на загляденье!
  - Я хотел бы услышать вашу версию происшедшего, - терпеливо повторил Булатов. - Я не верю, что вы совсем не задумывались об этих смертях и не составили себе своей версии. Это выглядело бы неправдоподобно, вы же умный человек.
  - Спасибо за комплимент, - сквозь зубы произнес Юрий Павлович.
  - Так что же насчет версии? - настаивал Булатов.
  Юрий Павлович молчал, собираясь с духом и приводя в порядок мысли. В сложившихся обстоятельствах заранее подготовленная версия рассыпалась в прах - Булатов повернул все дело в такую сторону, что эта версия становилась несостоятельной.
  Придется импровизировать, черт бы его побрал.
  - Вы правы, - в конце концов, сказал он. - Версия у меня есть. Хотя эти дела настолько неприятны, что, согласитесь, думать о них не хочется. Тем более, после этих случаев прошло уже достаточно много времени, и слава Богу, мы начали от них отходить.
  Возникла пауза.
  - Рад за вас, - бросил Булатов с понукающей интонацией.
  - Но сразу после происшедшего, конечно, мы много думали об этом. Я говорю "мы", так как у нас единое мнение по этому поводу. Я уполномочен говорить от лица всех руководителей нашей организации.
  - Хорошо.
  - По всей вероятности, Сеня Шевченко и Валера Бабин связались с плохой компанией. Как это ни печально, в этом нет ничего удивительного - у этих ребят не было силы воли, которая позволяла бы им развиваться в правильном направлении. К занятиям они оба относились спустя рукава. Кроме того, я предполагаю, их избаловало наше отношение к ним, то, что мы старались для них, пытались пробудить в них интерес к духовному росту. Но мы не давили на них, ни в коем случае! Мы обращались с ними очень мягко, я бы сказал - с излишней мягкостью, это-то их и избаловало. Наверное, надо было действовать пожестче.
  Булатов снова вперил в него взгляд и внимательно слушал. Но по выражению его лица нельзя было понять, верит он услышанному или нет.
  - Знаете ли, иногда жесткость бывает полезнее, чем доброта, - продолжил Юрий Павлович.
  Он чувствовал себя перед Булатовым отвратительно. Потому что у Булатова была власть - реальная власть. И он мог причинить массу неприятностей. И он, Юрий Павлович, зависел от Булатова, и был вынужден сочинять ахинею и даже оправдываться.
  - Продолжайте, пожалуйста.
  - Так вот, мальчики решили, что все сойдет им с рук, и он могут творить что угодно. Они были убеждены в своей уникальности, в том, что их обязательно спасут, если понадобится. Мне очень жаль, но так бывает. И ребята, скорее всего, связались с дурной компанией, которая приучила их к употреблению наркотиков. А эти странные наркотики их окончательно свели с ума, развратили. Ну, вы же знаете, как пагубно влияют наркотические вещества на психику, мозг человека, физическое состояние.
  - О да!
  - Вот они и покончили с собой. Свели счеты с жизнью.
  Он не мог отделаться от ужасной мысли, что сейчас он ведет себя перед Булатовым точно так же, как несчастный Валера Бабин вел себя перед ним самим, когда пробовал вывернуться и запутать его.
  - Вполне возможно, - подтвердил Булатов. - Теоретически.
  - Сначала Сеня Шевченко - он был гораздо слабее. И физически, и духовно. Он не выдержал первым. А уж его смерть наверняка так поразила Валеру, что он не смог оправиться от нее. Припоминаю: он стал даже внешне напоминать Сеню. Но подступиться к нему по-прежнему было невозможно. Он любые попытки сблизиться воспринимал в штыки и ершился. Мы не нашли к нему путей, мы не сумели его спасти. Отчасти это действительно наша вина.
  - Да.
  - И однажды он тоже не выдержал и сорвался. Психически сорвался, я имею в виду. Он не смог противостоять действию наркотика. Знаете, я после его гибели даже пролистал статистику. Там сказано, что поистине грандиозный процент... В общем, большинство подростков-наркоманов покушаются на свою жизнь. Вот мы и сделали выводы... То есть мы не знали, что они принимают именно наркотики, но выглядели они подозрительно, так выглядят наркоманы. Я тоже не был в этом уверен. Но от тех, кто попал в дурную компанию, можно ожидать чего-то подобного. Наркотиков, самоубийств. Не сочтите меня ханжой или циником, но дело к тому и шло. Мы пытались вернуть их на путь истинный, но не смогли, не сумели. Но наша совесть чиста, это точно.
  - Прекрасно, - сказал Булатов. - Это, насколько я понимаю, официальная версия вашей организации, и вы будете отстаивать ее всеми силами.
  - Да.
  - А я хотел бы услышать и вашу личную версию.
  - Она ничем не отличается от изложенной.
  - Сомневаюсь в этом. Конечно, она звучит правдоподобно. Но при желании ее можно развалить, даже не прилагая особых усилий. Она не выдерживает критики. Вы, Юрий Павлович, человек очень умный и, конечно же, сами не поверили бы в такую шаткую версию.
  Юрий Павлович скрипнул зубами:
  - Другой вы от меня не услышите.
  - Очень жаль.
  Булатов вздохнул и отодвинул в сторону папки с делами Сени Шевченко и Валеры Бабина. Он мог бы давить на посетителя и дальше и окончательно вывести его из себя. Но это не принесло бы пользы, только испортило бы дело. Поэтому Булатов сменил тему.
  - Вы держитесь самонадеянно, Юрий Павлович.
  - Просто мне нечего скрывать.
  - В таком случае, почему бы вам не рассказать мне еще и о том, каким способом вы привлекаете в свою организацию новых членов.
  Юрий Павлович округлил глаза:
  - Это никоим образом не касается прокуратуры.
  - Но вам же нечего скрывать.
  Юрий Павлович тяжело дышал от гнева.
  Булатов продолжил:
  - Очень странно: вам нечего скрывать, но на поверку выходит, что любая информация о вас и о вашей организации засекречена. Это наводит на определенные подозрения.
  Юрию Павловичу нечего было ответить на это.
  - Мы привлекаем новых членов путем личных контактов, - процедил он.
  - Вы работаете с несовершеннолетними, - заметил Булатов. - А как относятся к деятельности вашей организации их родители?
  Юрия Павловича вновь озадачил новый поворот беседы.
  - А при чем здесь родители? И никаких несовершеннолетних у нас в организации нет! Мы проверяем их паспорта при вступлении в наши ряды! Вы что, думаете, у нас там какая-то шарашкина контора? У нас солидная организация! Мы относимся к приему новых членов очень ответственно!
  - У Валерия Бабина не было паспорта, так как ему еще не исполнилось шестнадцати лет.
  - Что за ерунда! Значит, произошла досадная ошибка, либо сознательное нарушение правил, и за это виновные понесут наказание! Теперь я сам начну контролировать прием новых членов, чтобы таких накладок больше не было!
  Юрий Павлович всерьез бушевал, словно ему было нанесено оскорбление.
  Булатов прервал эту бурю:
  - Я спрашиваю об их родителях. У вас не было с ними конфликтов? С родителями старшеклассников?
  - Нет. Никогда.
  - А как вы тогда объясните реакцию Виктора Егоровича Тимофеева на то, что его сын пришел к вам в организацию?
  Юрий Павлович снова округлил глаза:
  - Это не мое дело. Эдгара Тимофеева я принимал к нам сам, и у него-то точно не было проблем с паспортом. Он замечательный мальчик, очень одаренный. Обидно будет, если он опустится до уровня серости и не сможет раскрыться из-за их семейных неурядиц. Я догадываюсь, что отец у мальчика с... извините, диктаторскими наклонностями, это может повлиять на выбор Эдгара. Точнее, могло бы повлиять, но он свой выбор уже сделал, к счастью, и этот выбор - в пользу духовного роста.
  - Значит, вам абсолютно все равно, что у ребенка в доме фактически из-за вас невыносимая атмосфера?
  - Меня это не касается.
  - И вам безразлично, что люди от этого страдают?
  - Меня это не касается, - повторил Юрий Павлович.
  - А что вас касается?
  - Меня касается правильное, независимое становление личности и ее самоопределение в этом мире. Вот за этот результат я отвечаю.
  Булатов покачал головой:
  - Вы равнодушный человек, Юрий Павлович. Чужие дети для вас как игрушки.
  - А с какой стати я должен вникать в посторонние дрязги? Пусть сами разбираются между собой как хотят.
  - И с вами опасно иметь дело.
  Юрий Павлович обрадовался такому замечанию:
  - Хорошо, что вы это понимаете.
  Тонкий намек на угрозу - но Булатов ответил на него лишь долгим многозначительным взглядом и вздохнул:
  - Ох, боюсь, это не последняя наша встреча. Вижу, что моя персона нарушила какие-то ваши планы, и вы не желаете идти на контакт.
  Юрий Павлович тоже вздохнул и показал усталость:
  - Это ваша вина. Вы пытаетесь запутать меня в делах, к которым я не имею ни малейшего отношения. Это совершенно глухие дела и бесперспективное занятие. Даже моя тень не лежит на этих делах. Бросьте, у вас нет ни улик, ни имен, ни даже очевидной уголовщины. А до меня вам никогда не добраться, как бы вы ни старались повесить их именно на меня. Настоятельно советую вам сменить мишень. Я не стану козлом отпущения.
  Булатов безропотно проглотил эту тираду, тем более что в ней все от слова до слова было чистая правда. Вместо возражений он окончательно убрал со стола папки с Семеном Шевченко и Валерием Бабиным и раскрыл последнюю, третью папку. Смещать акцент в сторону Эдгара Тимофеева тоже не входило в его интересы - пусть Игорь Белояр действует на свое усмотрение, нечего подставлять его под удар.
  - А сейчас разрешите задать вам последний вопрос.
  - Я вас слушаю, - милостиво позволил Юрий Павлович.
  - Вы знаете этого человека?
  И Булатов протянул ему фотографию Наемника нескольколетней давности.
  Он долго молчал, хмурясь и раздумывая, признаваться в этом или нет.
  - Н-не помню... Вполне возможно... - пробормотал он.
  - Что, совсем не помните?
  Юрий Павлович вернул ему фотографию:
  - Вы вообще представляете себе, сколько народу я повидал в моей жизни? Что-то знакомое в его лице есть, но откуда я знаю, вдруг я просто однажды я видел его по телевизору. Надеюсь, вы напомните мне, поскольку вам, конечно же, известно, какое отношение он имеет ко мне.
  - Это ваш однокурсник. Вы с ним один год проучились вместе в университете.
  На сей раз Юрий Павлович вспоминал довольно долго, но так и не вспомнил.
  - Вполне возможно... Я ведь не возражаю. Я просто не помню. Это было так давно! К тому же, если мы учились вместе всего один год, я вряд ли его хоть когда-нибудь вспомню. Я вспомнил бы еще студентов нашего потока, с которыми вместе готовился к защите диплома - все-таки с ними я больше общался.
  - Понятно, - кивнул Булатов. - А с того времени вы его не видели? Ни разу?
  Юрий Павлович пожал плечами:
  - Может, и видел. Только не помню.
  Булатов непонимающе нахмурился:
  - То есть вы не разговаривали с ним, не общались в последние дни? В течение этого месяца?
  - Конечно, нет! А почему вас это интересует? Он что, тоже умер?
  - Увы, да.
  Юрий Павлович изобразил нервный смех:
  - Превосходно! Слава Богу, хоть к нашей организации он точно не имеет никакого отношения. Может быть, он еще и наркоман?
  - Нет, он не наркоман.
  - И покончил жизнь самоубийством?
  Булатов долго на него смотрел, затем сказал:
  - Нет, он не самоубийца. Но умер он также при странном стечении обстоятельств. Кстати, умер и вовсе недавно. В деревне Афонино. У вас там две дачи.
  Юрий Павлович вновь почуял угрозу:
  - Намекаете на мою причастность? Ну, знаете ли, это переходит всякие границы! Ваше начальство будет немедленно извещено о ваших грязных инсинуациях!
  Булатов поднял голову:
  - Оно о них уже извещено. Так что не трудитесь.
  - Могу я узнать хотя бы, что случилось с моим однокурсником?
  - Да, можете. Он сгорел в бане, он арендовал там дачу. Причем арендовал ее недавно. Баня сгорела дотла. Но, к счастью, нам удалось идентифицировать труп.
  Юрий Павлович даже посочувствовал:
  - Скажите пожалуйста, какое несчастье! Бедняга!
  И тут он съехидничал:
  - Знаете, мне вас жаль. Молодой следователь, а вам сплавляют такие мелкие, хилые дела! Самоубийство мальчишек, сгоревшая баня... Сами небось, как зубры, оставляют себе громкие разоблачения, хищения, убийства. Я бы на вашем месте обиделся. Разве вас здесь совсем не уважают? Потребуйте к себе уважения, юноша!
  Булатов смотрел на него с непонятным выражением, и нельзя было определить его настроение, хотя такое фамильярничание вряд ли могло ему понравиться.
  Ответить он не успел, потому что раздался стук в дверь, в кабинет вошел его коллега и куда-то срочно позвал. Булатов был очень недоволен, ему не хотелось отпускать Юрия Павловича. Но пришлось.
  Зато Юрий Павлович вздохнул с облегчением. Наконец-то, он хотя бы на время избавится от общества этого юноши. Булатов извинился за вынужденный перерыв в беседе, они вышли из кабинета, и он запер дверь. Их прервали, что называется, на самом интересном месте, у Юрия Павловича уже стало проглядывать его истинное лицо, и Булатов искал в нем слабое место. Найти его можно лишь вот так, в разговоре, в допросе - лицом к лицу, один на один, а не опираясь только на сообщения Игоря Белояра.
  Но кое-какие выводы Булатов сделал.
  Прежде всего, Юрий Павлович действительно оказался весьма и весьма опасным типом, тут Игорь нисколько не преувеличил. И деятельность его нужно пресечь как можно скорее. И не позволять себя запугивать.
  И не думать о поражении.
  Юрий Павлович тоже не терял времени даром.
  Вернувшись домой, он тут же связался по телефону со своими высокопоставленными знакомыми и попросил разузнать все, что только можно, о парне из прокуратуры, по имени Максим Булатов.
  Ответ на эту просьбу его встревожил.
  Кроме того, что он, Булатов, уже прославился разрушением сект, он еще и был неприступен, как Троя. Его невозможно подкупить. И он все предает гласности.
  Так что, дорогой Юрий Павлович, позвольте дать вам совет: ведите себя потише, иначе вас уже нельзя будет прикрыть. Вы слишком, слишком шумите.
  Уж не вообразили ли вы себя, в самом деле, богом?
  Все это привело Юрия Павловича в крайне раздраженное состояние.
  Бог не бог, а Булатова нужно срочно убрать.
  
  ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
  Детский праздник
  Марианна Тимофеева отнюдь не всегда работала заместителем директора на заводе "Двигатель Революции". Начинала свою жизнь она совсем в другом месте - в необычайном месте.
  Она не родилась в семье потомственных циркачей, но дом, где она жила, в Москве, находился по соседству с цирком. Поэтому все свое свободное время она проводила там - среди своих любимых лошадей, за которыми любила сама ухаживать и на которых начала выступать. Правда, выступления ее долго не продлились, она вышла замуж и родила сына, тут уж не до выступлений. Но и с тех пор она частенько забегает в цирк, теперь уже не родной, чтобы предаться воспоминаниям и, как она называла, "тряхнуть стариной". Она была в прекрасной форме и еще могла заткнуть за пояс юных, неопытных наездниц. А они смотрели на нее снизу вверх, как на валькирию, как на амазонку - царицу амазонок.
  Она была лучше всех.
  Однажды ей на работу, на завод "Двигатель Революции", позвонил директор цирка, ее старинный друг и когда-то давно - руководитель.
  Она очень обрадовалась его звонку:
  - Здравствуйте, здравствуйте, Александр Александрович! Давно в Горьком?
  - Здравствуйте, Маша. Вчера приехали.
  - Как хорошо, что вы позвонили, Александр Александрович! Я так соскучилась без цирка и без вас! На днях я обязательно к вам приеду. Хочется еще раз побывать у вас, подышать вашим воздухом. А то я чувствую, что старею и скоро не смогу больше скакать верхом.
  - Ну, не преувеличивайте, Машенька.
  - Я не преувеличиваю. Это правда, вы же и сами знаете.
  - Вас не удивляет мой звонок в разгар рабочего дня? - сменил тему Александр Александрович.
  - Теперь, после вашего вопроса, удивляет, - улыбнулась Марианна. - Что-нибудь случилось? Какие-то неприятности?
  - Слава Богу, как раз наоборот.
  Она отодвинулась от стола, чтобы не отвлекаться на бумаги.
  - И у меня, Машенька, будет к вам большая просьба. Боюсь только, вы не согласитесь мне помочь.
  - Чем смогу, помогу. Поделитесь же вашей радостью, пожалуйста!
  Он сообщил действительно приятные новости.
  Цирк не пользовался уже такой популярностью у детишек, как раньше. Марианна объясняла это тем, что телевидение, особенно кабельное, стало у детей на первом месте. Там показывают такие вещи, о которых раньше люди и не догадывались, подобных зрелищ они не видели никогда и восполняли упущенное - глотали без разбора кровавые боевики и фильмы ужасов. Старый добрый цирк не мог так щекотать нервы своим зрителям, он жалел своих зрителей и относился к ним щадяще.
  Беда была в том, считала Марианна, что простые хорошие впечатления вдруг вышли из моды.
  И это очень огорчало Марианну.
  А Александр Александрович сказал, что несколько школ из области, в основном из сел, созвонились и решили устроить своим младшим ученикам праздник - они договорились с цирком о большом представлении для них. Только для них. Ни для кого больше. Впрочем, туда больше никто и не попал бы, потому что они собирались занять все места, с первого до последнего ряда.
  Такого аншлага в цирке не было уже очень давно и после такого события даже не предвиделось. Артисты пребывали по этому поводу в состоянии приятного возбуждения. Хорошо работать, когда зал полон зрителей и когда они рады твоему появлению на манеже!
  Ни с чем не сравнимые ощущения!
  Итак, областные школы абонировали цирк на седьмое июля. При этом праздник обещал затронуть не только цирк. Марианну удивила и обрадовала такая прекрасная инициатива и профессиональный подход. Она навела справки и узнала, что оказалась права - в одной из школ появилась новая работница по внеклассной работе и подняла невероятную кутерьму. Тяжелые на подъем ее коллеги ворчали от недовольства, но вынуждены были подчиняться, под давлением облоно. Марианна тут же познакомилась с ней и одобрила все ее начинания. Более того, она попросила обращаться к ней, Марианне, всякий раз при возникновении проблем - она скажет мужу, и муж обязательно поможет.
  После знакомства с этой молодой энергичной женщиной у Марианны сразу же повысилось настроение. Пока в системе образования есть такие подвижники, за детей можно было не беспокоиться . А Марианна не была человеком равнодушным - раз муж ее занимает такое высокое положение, то этим необходимо пользоваться и приносить пользу людям. Всем людям. Особенно детям. Потому что именно от детей зависит будущее человечества.
  Каждая школа заказала автобус. Местом сбора была назначена автостанция на площади Лядова. Оттуда детвору было намечено везти на экскурсию в Кремль. Потом - большое цирковое представление. Потом - прогулка по центральному парку, мороженое, газированная вода с сиропом и без сиропа, воздушные шарики и много, много радости и смеха. Потом - на тех же автобусах - домой.
  "Побольше бы таких праздников, - думала Марианна. - Каждое воскресенье. Для всех детей".
  По этому случаю артисты собирались показать свои лучшие номера. Одним из номеров должен был стать выезд Марианны с ее лошадьми. Александр Александрович вовсе не был уверен в ее согласии на это. И правда, она всячески содействовала проведению праздника, но от предложения в нем поучаствовать наотрез отказалась. Она ссылалась на свой возраст и отсутствие практики. Александр Александрович махал рукой на такие мелочи и говорил, что никто лучше Марианны не выступит с лошадьми. Ну и пусть остается слишком мало времени, от Марианны ведь не требуется какого-то виртуозного искусства, а лишь то, что она и так умеет делать и проделывает-таки на манеже, только без зрителей.
  - Боитесь зрителей, Маша? - оскорблял ее лукавый директор цирка и подмигивал в знак того, что это шутка.
  Но она воспринимала это очень серьезно.
  - Да, Александр Александрович, боюсь. Я уже много лет не появлялась на публике!
  - Но перед нами вы не стеснялись показывать свои самые сложные трюки! - поддерживал директора Рыжий Клоун.
  - Вы - не публика, - отрезала она. - Чего мне вас бояться?
  Но сообща они все же уговорили ее.
  Ей пришлось вернуться в спортзал и подтягивать физические кондиции. И вообще, Марианна отнеслась к этому событию почти так же, как к своей премьере много лет назад, в юности. Виктор Егорович даже заметил, как она внезапно помолодела, у нее заблестели глаза, и она впервые после ухода Эдгара в секту начала напевать песенки и приплясывать за мытьем посуды.
  Он спросил, с чем это связано.
  Она рассказала и спросила, одобряет ли он эту затею.
  О да, конечно.
  А почему тогда такой печальный голос, милый? Неужели завидно?
  Не поверишь, дорогая, но да, завидно. Не поделишься ли своим чудодейственным эликсиром молодости?
  С удовольствием. Приходи в воскресенье, седьмого июля, в цирк и посмотри на представление. Пару десятков лет сразу с плеч долой.
  Муж вздохнул и улыбнулся.
  - Я постараюсь, Машенька. Я обещаю очень постараться.
  Этот разговор навел ее еще на одну мысль, с разговором никак не связанную. Она пригласила в цирк Бориса Новикова и попросила привести с собой Фаину.
  - Вам должно понравиться, - сказала она. - Особенно Фаине. А я покажу вам закулисье. Боря, ты там уже был. Помнишь?
  - Конечно. Был много раз.
  Особого энтузиазма эта перспектива у Бориса не вызвала. Ребенком он очень любил цирк и увязывался за Марианной, когда она туда собиралась. Но с тех пор прошло много времени, он изменился, стал взрослым, даже, пожалуй, излишне взрослым. В его возрасте и с его послужным списком уже как-то стыдно увлекаться такими детскими радостями...
  Но перспектива провести день с Фаиной, показать ей и представление, и цирк изнутри, поразить ее новыми, доселе неизвестными сторонами своей натуры перевесила пренебрежение и желание немедленно отказаться.
  Предварительно он спросил у Петра Николаевича Ордынского, можно ли будет ему похитить Фаину на весь день. Он всегда так делал, если Фаина могла не вернуться до вечера. Все-таки инвалид-сердечник, мало ли что с ним может случиться, пока дочери нет дома, и вся ответственность ляжет на Бориса. Нет, не надо ему такого счастья. Потом неприятностей не оберешься. Фаина от него отвернется, Тимофеевы его возненавидят, отец Александр нашлет на него проклятие, а отец навсегда лишит самостоятельности.
  Петр Николаевич, как всегда, дал добро, только выразил сомнение, пойдет ли Фаина в цирк.
  А что такое? Неужели тоже грех непрощенный?
  Выяснилось, что да, причем еще гораздо больший грех, чем театр или концерт. По крайней мере, в понимании Фаины. Где она это вычитала и кто ей это внушил - неизвестно. Но факт остается фактом: недавно в общине разразился скандал, так как Фаина прилюдно отчитала многострадальную Милочку как раз за посещение цирка, а Милочкина мать не выдержала и обвинила Фаину в фанатизме и в том, что она придерживается каких-то изуверских взглядов. Нечего, мол, постоянно придираться к бедной Милочке и доводить ее до слез. Милочка не монахиня и не готовится быть монахиней, она просто живой и жизнерадостный ребенок, а детям нельзя запрещать то, что приносит радость.
  Да в конце концов, никому нельзя запрещать то, что приносит радость.
  Фаина не отступала: радость радости рознь, и радости развращают человека и чаще всего ведут его прямой дорогой в ад.
  На это матушка Мария ответила, что в жизни не слыхивала подобной чепухи, а Фаине с такими мыслями давно пора отойти от нормального православия и основать свою общину, где ей позволено будет требовать с подчиненных все, что угодно. А их община подчиняется только отцу Александру, и нечего устраивать тут проповеди и нападать на невинных детей.
  Дело завершилось тем, что отец Александр умолял спорщиц успокоиться и не расстраивать ребенка еще сильнее, Милочка не переставая плакала, ее мать распалилась до предела, а Фаина была очень удивлена позицией отца Александра и не отступала, несмотря на отсутствие поддержки с его стороны.
  Она где-то вычитала, в какой-то газете, что современный цирк - прямой потомок тех амфитеатров, где принимали мученическую кончину тысячи первых христиан во времена древнеримских императоров, и не следовало соприкасаться даже с тенью цирка, дабы не осквернить себя причастностью к этому ужасу. И никакой отец Александр не мог ее разубедить.
  А намеки на ее явный отход от обычаев и традиций их общины ее и вовсе оскорбил, так что священник вынужден был все-таки вмешаться и сказать, очень мягко, по своему обыкновению, что Фаина, действительно, пусть и из лучших побуждений, переходит всякие границы. Любой человек видит свой жизненный идеал по-своему, и стремится к нему своими путями. На этих путях каждый может совершенствоваться как хочет, но ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не имеет права требовать того же от других людей, у которых совсем другая судьба и совсем другие жизненные идеалы.
  Фаина осмелилась возразить:
  - Но батюшка, у нашей общины один идеал - стремиться к царствию небесному. И путь к нему тоже всего один - не грешить.
  - Это неправда, - сказал отец Александр. - Если судить по твоим словам, то наш Господь свирепый и кровожадный, как какой-нибудь языческий идол. Он сам говорил, что не хочет жертв.
  - Это и не жертва, - сказала Фаина. - Это должно быть всегда, само собой!
  Голос отца Александра стал звучать жестче:
  - Даже для тебя это жертва, как бы ты ни убеждала и всех и себя в обратном. Всем твоим словам об этом я не верю, они от лукавого. Так говорят либо ханжи, либо лицемеры. А со стороны Милочки это определенным образом жертва, которая никому не нужна. Тем более не нужна Господу.
  Таким образом, Фаина была разбита наголову, но не изменила своих взглядов, просто перестала о них распространяться. Но домой она пришла в сильном расстройстве, поплакала у отца на плече, пожаловалась ему на терпимость их святого священника ко всяческим грехам, которые необходимо искоренять во имя чистоты общины и близости к Господу.
  - И папа! - воскликнула она. - Неужели я и правда похожа на фанатичку?
  Петр Николаевич был ошеломлен и огорчен, и он не хотел и ее огорчать дополнительно, но эта пауза дала Фаине понять ответ, и после этого никакие разубеждения не помогали. Она легла спать вся в слезах, рано утром куда-то убежала, вернулась очень хмурая и до сих пор из состояния хмурости не вышла.
  Борис был не на шутку озадачен.
  В такой ситуации она скорее бросится в Волгу, чем пойдет в цирк. Петр Николаевич сокрушенно качал головой, вздыхал, пожимал плечами и не мог предложить ничего конкретного. Уж если даже слова отца Александра на нее никак не действуют - тут бессильны все. Она, по-видимому, уже не способна поддаваться влиянию. А у этого есть и плюсы, и минусы.
  Хотя Борис и сам был не в восторге от похода в цирк (честно сказать, он предпочел бы поход в хороший дискобар) и должен был бы радоваться возможности туда не идти, эта возможность его и раздосадовала почему-то.
  Впрочем, его всегда разбирала досада при вот таких коленцах Фаины, которые она выкидывала не очень часто, но все же чаще, чем хотелось бы ему и всем окружающим.
  Надо же, она довела до строгости даже столь кроткую овцу, как отец Александр!
  А интересно было бы посмотреть, как этот святоша накричал на нее, тоже святошу, и поставил на место.
  Борис, в свою очередь, вздохнул и предоставил все судьбе - будь что будет, а настаивать на чем-либо он уже устал.
  Зато Петр Николаевич уговаривал его не уступать. Он утверждал, что Фаина, по каким-то неведомым причинам, прислушивается именно к Борису, а отнюдь не к своему отцу, и не к отцу Александру, хоть и не ставила их авторитет под сомнение. Борис покосился на него и мысленно обозвал сумасшедшим. Если бы Фаина и впрямь к нему прислушивалась, то она уже давно принадлежала бы ему душой и телом. А пока ничего такого нет и не предвидится.
  Фаина вскоре пришла. Она действительно была хмурая и сосредоточенная, словно прислушивалась к чему-то в самой себе. Она не ожидала прихода Бориса, и он не вызвал у нее никаких хороших эмоций. Она даже еще чуть-чуть сдвинула брови и сразу скрылась у себя в комнате, будто давая знать, что он здесь лишний и она хочет сегодня быть одна.
  Борис и Петр Николаевич переглянулись.
  Фаина давно уже привыкла к присутствию Бориса в своей жизни и не вела себя так агрессивно и неприветливо. С ней что-то происходило, что-то очень для нее важное, и она переживала это сама, даже не делясь со своим отцом.
  Петр Николаевич пожал Борису руку, как бы поощряя.
  Борис собрался с духом, встал с дивана и постучал в дверь ее комнаты.
  Она долго молчала, но все же позволила ему войти. Как всегда в таких критических ситуациях, она сидела за столом и сжимала руками голову. Перед ней лежала Библия - она искала именно в этой книге ответы на все вопросы, но иногда это не удавалось, сказывался недостаток элементарного жизненного опыта и слишком прямой подход к содержанию Библии. Она относилась к нему как к букве закона, а не к духу.
  - Привет, - негромко сказал Борис, как обычно, остановившись перед ней, спиной к окну.
  - Угу, - буркнула она.
  - Твой папа волнуется за тебя. У тебя какие-то проблемы?
  - Нет! - резко ответила она.
  И через несколько секунд, поколебавшись, добавила:
  - Да. Но тебя это не касается.
  - А твоего папы? Тоже не касается?
  Она кивнула головой и поморщилась:
  - Не хочу сваливать на папу никаких проблем. Сама с ними разберусь. А ему незачем об этом знать. У него и так забот хватает. Я ведь тоже за него волнуюсь.
  Борис еще понизил голос:
  - А мне нельзя узнать, какие у тебя проблемы? Я же не могу относиться к тебе равнодушно, Фаина. Хочу тебе помочь.
  Она недоверчиво на него посмотрела:
  - Зачем?
  Он ласково улыбнулся, так что Фаина даже вздрогнула и отодвинулась вместе со стулом. Она боялась таких его улыбок и его тихости. Она в это не верила.
  - А затем, глупая девочка, что мне гораздо больше нравится видеть тебя спокойной или веселой, чем вот такой грустной. Ты же и ко мне относишься лучше, когда у тебя в жизни все ладится.
  Она махнула рукой:
  - Ничего у меня в жизни не ладится. Особенно с тех пор, как я с тобой познакомилась. Просто кошмар какой-то.
  - Ну, похоже, ты в депрессии, - протянул он.
  Присел перед ней на корточки, не переставая улыбаться и не сводя с нее взгляда - он знал, что этим можно покорить ее вернее всего, иначе она не избегала бы так упорно его улыбок и взглядов.
  Она тут же смутилась, покраснела и попыталась спрятаться - опустила голову так низко, что волосы свесились и загородили лицо.
  - Нет, ты не думай, - сказала она. - Ничего такого не произошло, все как обычно. Но меня обидело высказывание... Нет, это неважно.
  - Ну, как же неважно, - прошептал он, - если ты как в воду опущенная. Кстати, кто это тебя так обидел?
  - А что?
  - Может, я ему морду набью! - заявил он.
  Намеренно заявил, потому что был уверен, что это высказывание отца Александра ее обидело - насчет ее ханжества и лицемерия перед самой собой. Ведь кроме этого, во всей этой истории никто больше не сказал ей ничего нового.
  Услышав его заявление, Фаина в ужасе подняла голову и уставилась на него расширенными глазами:
  - Ты что, с ума сошел? Разве можно так говорить?
  - А чтобы тебя никто не обижал.
  Она умолкла и только отвернулась.
  Он улыбнулся шире.
  А она, еще немного подумав, тяжело вздохнула и сделала жест рукой, будто разгоняла дым вокруг себя или смахивала паутину. Это должно было означать, что она не будет больше думать об этом. По крайней мере, при Борисе и при отце.
  - Молодец, - сказал Борис. - Не надо так реагировать на чужие слова, и не надо воображать себе трагедию от того, что тебя не понимают и не одобряют. Главное - чтобы ты сама от этого не страдала. Вот я тебя всегда понимаю. И одобряю... иногда.
  Она смущенно улыбнулась и снова загородила лицо волосами.
  Настроение у нее вроде бы улучшилось, она смягчилась, поэтому Борис решил, что настал удобный момент для приглашения. И перед этим, как всегда, он сделал свою обычную оговорку:
  - Я хочу позвать тебя кое-куда, но твой папа меня заранее огорчил.
  - Что, не разрешил идти? Тогда я не пойду.
  - Нет, он-то как раз разрешил, а вот ты сама, наверное, не пойдешь.
  - Ну, эта песня мне знакома, - она снова недовольно нахмурилась. - Куда я на этот раз должна идти? Еще один спектакль?
  - Хуже. Цирк.
  Вдруг она покраснела и опустила голову очень низко, и очень долго не хотела ничего объяснять и даже не слушала слов Бориса. В ней что-то происходило, чем она не могла поделиться и с чем ни за что не соглашалась. Ее бессвязное поведение вконец сбило Бориса с толку, он ничего не мог от нее добиться, ни согласия, ни отказа.
  - Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет! - Он окончательно потерял терпение. - Что мне сказать тете Маше и твоему папе? Мы пойдем в цирк или нет?
  Она сжалась в комок и не отвечала.
  Борис выпрямился.
  - Значит, нет, - произнес он. - Ладно. Тетя Маша не обидится. Я пообещаю ей, что мы обязательно придем в следующий раз. Только я не понимаю, зачем тебе разыгрывать такие страсти. Я давно привык к твоим отказам и даже всегда их ожидаю. Думаю, ты просто заранее запрограммирована встречать в штыки все, что исходит от меня.
  Она вскинула к нему лицо и глаза, полные самых настоящих слез. Он увидел это и остановился в изумлении. Ее лицо и глаза выражали подлинное отчаяние - отчаяние ребенка, загнанного в угол.
  - При чем здесь ты! - воскликнула она. - Дело не в тебе вовсе! А во мне!
  Фаину легко было заставить плакать. Плакала она часто. Но иногда, очень редко, слезы ее бывали такой силы, что буквально опустошали ее, доводили до обморочного состояния, так что она не могла даже шевелиться. Борис был напуган, когда понял, что не в силах остановить этот процесс. Фаина застыла в каменной неподвижности, стиснув руки, сжавшись в комок и не отвечая ни Борису, ни своему отцу, которого Борис позвал на помощь. Они вдвоем уложили Фаину на постель. Она сжалась еще сильнее и зажмурилась, не всхлипывала и не останавливала слез. Петр Николаевич сидел с ней рядом и укутывал в старый клетчатый плед. Борис присел на корточки у изголовья, гладил ее сжатые ладошки и растерянно переводил взгляд между ней и ее отцом.
  Петр Николаевич заметил его растерянность и сказал шепотом:
  - Такое с ней бывает. Очень редко, но бывает. Отец Александр за этим следит, он же психолог. Он считает, что это из-за ее непримиримой борьбы с грехами. Она... как же он выразился... накручивает себя, доводит до полного истощения, то есть нервного истощения. Организм не выдерживает этого и разражается вот таким плачем. Это не опасно, как уверяет отец Александр. А ему можно верить, он же имеет специальное образование.
  Он нежно убрал со щеки дочери упавший локон.
  - С возрастом это пройдет. Она перестанет воспринимать происходящие в мире события так остро. Не будет, я надеюсь, так сильно переживать, особенно по мелочам. А сейчас... Вот теперь мне понятно. В ней что-то накапливалось все эти дни, что-то для нее плохое, а вот и выплеснулось. Тссс! Кажется, она успокаивается.
  И впрямь, она больше не плакала. Она была так обессилена, что не отнимала рук у Бориса, хотя его прикосновения обжигали ее, как раскаленное железо. Он был порядком напуган этим припадком и думал: "Вот до чего доводит фанатизм". Он теперь убедился, что девушка не прикидывается святошей, не изображает из себя невесть что с целью либо привлечь к себе внимание, либо, наоборот, избежать какого-то особого внимания. Нет, она пропитана своими убеждениями насквозь, и даже собственная попытка что-нибудь в себе изменить, сломать приводит вот к таким последствиям.
  Борис почувствовал к ней жалость.
  И жалость к себе: ведь в подобных условиях сделать ее своей, подчинить ее себе будет равносильно убийству! Где же его спортивный азарт? Где стремление прийти к финишу первым и похвастаться перед приятелями сногсшибательной красоты подружкой? Где, наконец, оскорбленное самолюбие и тщеславие, задетое за живое?
  - Мне стыдно, - прошептала Фаина. - Ты не должен был здесь оставаться.
  - Ерунда. Не думай об этом.
  - Отпусти меня.
  Он до сих пор держал ее за руки. Он не хотел ее отпускать, но подчинился. Он смотрел на нее и думал, что ошибся. Они все ошибаются, принимая ее за слабенького ягненка. По-видимому, дух ее крепок, как нержавеющая сталь. И точно так же не подвержен порче.
  В цирк они все-таки пошли.
  К этому дню Фаина полностью оправилась от своего плача. Борис вел себя так деликатно, что она престала смущаться даже при мысли о его присутствии рядом в ту минуту.
  Выяснилось, что Фаина никогда не посещала цирк. Борис очень удивился. Что это за детство без цирка? Надо срочно восполнить пробел! Марианна обрадовалась их приходу. Но они явились почти что к самому началу представления, так что осмотр цирка пришлось отложить на более позднее время, после ухода зрителей.
  Фаина была потрясена увиденным.
  Аншлаг в зале! Дети, сплошные дети от первого до последнего ряда! Отовсюду слышались их неудержимые голоса и веселый смех. Это создавало особую, ни с чем не сравнимую атмосферу. Цирк ожил!
  Марианна Тимофеева готовилась к своему выходу. Она в волнении ходила между своими грациозными лошадьми. Их было четыре: серая в яблоках, гнедая, черная как смоль и белая как молоко. На каждой была ярко-фиолетовая уздечка с густо нашитыми блестками, широкое седло, а между ушами - красные перья. Сама Марианна оделась в восточную одежду - черный корсет, розовые шелковые шаровары с широким серебристым поясом и просторную безрукавку того же розового шелка. Край ее переливался от блесток, а вышитые золотом звезды вспыхивали, попадая в луч прожектора, проникший из зала. Темно-рыжие волосы волной покрывали тонкую шею, голову туго охватывала металлическая сетка с султаном больших лиловых перьев. Сквозь наряд пери проступали очертания сильной и вместе с тем изящной фигуры.
  Постукивая хлыстом по ладони, Марианна ходила между лошадьми. То вдруг начинала от волнения бегать к занавесу, подглядывая за зрительным залом и боясь вида манежа. И очень сердилась на себя за это паническое состояние. При каждом шаге перья у нее на голове вздрагивали, розовая безрукавка переливчато разлеталась.
  К ней подошел директор цирка.
  - Это вы виноваты! - сразу напустилась она на него. - Я уже много лет не выступала перед публикой. А тут - аншлаг. Я упаду. Я не смогу.
  - Машенька, вы просто очаровательны.
  - Сколько до начала?
  Он посмотрел на часы.
  - Десять минут. Фу, какая духота! Вам не жарко?
  - О нет!
  У нее было холодно внутри, словно ей предстояло сдавать экзамен. Дети в зрительном зале были ее государственной экзаменационной комиссией. Они уже побывали на экскурсии в Кремле, попробовали мороженого, охотно заполонили цирк сверху донизу и приготовились воспринимать чудеса. Они были неискушенными зрителями, они были не ценители искусства и не ревнители, но это была самая требовательная публика, перед которой Марианна ощущала повышенную ответственность.
  И где-то среди них сидели в зале еще Борис и Фаина.
  Марианна улыбнулась от умиления и постаралась отогнать все неприятные мысли. Они вносили дисгармонию в общую атмосферу детского праздника.
  Открывали программу воздушные гимнасты. Одетые в золотистые одежды, сверкая, как звезды, они парили над залом, размахивали белым шелковым знаменем, отливавшим разными цветами от разноцветных лучей прожекторов, и проделывали под самым куполом головокружительные трюки. Дети смотрели на них с разинутыми ртами. Взрослые также не могли скрыть восхищение. Точнее, подобие восхищения, потому что подлинное восхищение зачастую уже не затрагивало их очерствевшие души.
  Так же восхищенно дети следили и за другими выступлениями. Им понравились незамысловатые фокусы с кроликами и голубями. Они хохотали над простенькими шутками Рыжего Клоуна и его коллег. Дрессировщики животных удостоились овации, хотя львы и тигры вызвали поначалу в первых рядах трепет, несмотря на выставленное ограждение. Медведи всех позабавили, собачки рассмешили, огромный удав напугал, как и гиппопотам, разевающий свою грандиозную пасть навстречу каждому маленькому зрителю первого ряда, и каждый из них мог бы легко исчезнуть в этой пасти...
  За канатоходцами дети наблюдали, задрав головы и затаив дыхание.
  А Марианна Тимофеева закрывала программу.
  Все это время она то начинала опять метаться, то успокаивалась, но чаще заставляла себя успокоиться, чтобы ее нервозное настроение не передалось лошадям - за эти дни она будто стала единым целым с этими прекрасными чуткими животными. Казалось, они чувствовали абсолютно все.
  Перед выходом на арену Марианна слегка раздвинула занавес и окинула глазами зал. Там царило полное взаимопонимание между детьми и артистами. То есть представление шло очень удачно.
  Марианна собралась и отрешилась от всех своих сомнений и страхов.
  Она может все!
  Дети не отрывали от нее глаз. Она выполняла для них опаснейшие трюки, заставляя их вздрагивать и ахать от восторга. Она сама будто забыла о своем возрасте - это было почти что возвращением в собственную юность!
  В конце выступления она пустила лошадей вскачь по краю манежа, а сама, сосредоточившись и одновременно раскрепостившись, встала ногами на седло - она буквально летела над лошадью, над манежем, раскинув в стороны руки, подняв голову, в блестящей розовой разлетайке, она парила в воздухе, волшебная, как жар-птица.
  Потом она села в седло, сделала на арене еще один круг, помахала рукой на прощание зрителям и направила своих лошадей прочь с арены.
  И вдруг из полумрака, из одного из ближайших рядов вылетел пышный букет и упал прямо перед ней. Она ловко свесилась, подобрала букет и всмотрелась пристальнее... Так и есть. Широкая улыбка осветила ее лицо. Она помахала букетом своему мужу и покинула арену.
  Там, за кулисами, она спрыгнула на пол, тяжело дыша. Голова ее устало клонилась к плечу, руки и ноги дрожали.
  К ней подошел директор цирка:
  - Поздравляю, Маша. Вы были великолепны.
  Она подняла лицо от букета, и он в смятении увидел, что она плачет.
  Плачет и смеется сразу!
  - Спасибо, Александр Александрович. Но не обольщайте меня! Я-то знаю, что это было мое последнее выступление.
  Он намеревался возразить, однако она перебила его, махнув букетом в одной руке, а другой рукой обхватив и поглаживая голову белой лошади.
  - Не надо ничего говорить против, Александр Александрович. Посмотрите на меня: я счастлива, но я задыхаюсь и совершенно без сил. Не владею телом. В следующий раз я просто упаду и разобьюсь.
  Александр Александрович вздохнул и покачал головой.
  И тут к ним подошел Виктор Егорович Тимофеев. Марианна увидела его приближение издалека и побежала ему навстречу, сверкая блестками и звездами, легкая и воздушная жар-птичка. Он поймал ее в объятия, и они поцеловались, нисколько не смущаясь присутствием посторонних. Сегодня они словно вернулись на несколько минут в свою молодость.
  - Вам понравилось, Виктор Егорович? - спросил Александр Александрович.
  - Излишний вопрос! - насмешливо сказала Марианна.
  Тимофеев улыбнулся и ответил:
  - Мне, конечно, очень понравилось, Александр Александрович, но должен предупредить: если Марианна надумает проделать это еще раз, то я просто умру от разрыва сердца. Надо щадить душевное здоровье мужа, дорогая. Я не выдержу такого зрелища.
  Александр Александрович снова покачал головой.
  - Я беспокоюсь за тебя, дорогая, - уже без шутливости в голосе произнес Виктор Егорович. - Ты выступила прекрасно, но каждое такое выступление - это риск, которого я боюсь.
  - Не беспокойся, дорогой, - она погладила его по щеке и еще раз поцеловала. - Загадывать, конечно, я не буду, мало ли что может в жизни случиться, но я вот и Александру Александровичу сейчас говорила, что это было мое последнее выступление. К сожалению, а может быть, к счастью, я не посвятила цирку свою судьбу, и уже поздно менять свое призвание. Мне очень жаль. Каждое выступление - это буря эмоций, и я понимаю, что много потеряла, отказавшись от артистической карьеры. Но зато у меня есть ты, есть Эдик, моя семья, мой дом. Это тоже определенные эмоции, и это тоже моя судьба, теперь уже окончательно. Слышите, Александр Александрович?
  Она перешла на шутливый тон:
  - Служенье муз не терпит суеты. Выступления требуют полной отдачи и мощной концентрации сил. Я на это уже не способна. Увы и ах!
  Александр Александрович безнадежно махнул рукой.
  Эту сцену почти с самого начала наблюдали Борис и Фаина, которые после номера Марианны вышли из зала и проникли сюда. Подслушивая чужие нежности, Фаина покраснела и отвела глаза, а Борис улыбался.
  Тимофеевы ведут себя как голубки!
  - Поздравляю, тетя Маша! - сказал Борис. - Это было здорово!
  Она обернулась и протянула к ним руку.
  Виктор Егорович сразу как-то подтянулся и кивнул приветливо Фаине.
  - Ты от меня такого не ожидал, мой мальчик? - спросила Марианна.
  - Не ожидал, тетя Маша, - признался он. - Вы же так давно не выступали! А сегодня еще и столько зрителей! Потрясающе!
  Фаина робко приблизилась.
  - Здравствуй, Фаина, - поздоровалась Марианна. - Я очень, очень рада тебя видеть! Почему ты не заходишь к нам в гости?
  Она смутилась еще сильнее и неопределенно пожала плечами.
  - Боря, ты не прав, - продолжала Марианна. - Я уверена, это ты не приглашаешь ее к нам в гости! Ну погоди, вот дома я задам тебе трепку. Такую красоту нельзя держать взаперти!
  Фаина снова покраснела.
  - Сегодня здесь праздник, - сказала Марианна. - Фая, тебе понравилось?
  Она молча закивала головой.
  - Я так и думала. Когда человек давно не бывает в цирке, с ним происходят кое-какие изменения, а цирк вновь возвращает его в прошлое. И зрителей, и, судя по всему, артистов, - добавила Марианна, засмеявшись и переглянувшись с мужем.
  - Никогда бы не подумала, что вы на такое способны! - наконец, произнесла Фаина, и ее голос при этом дрожал от избытка переживаний. - Ведь это опасно. Чтобы выполнить такие трюки, нужно много тренироваться и быть очень, очень смелой.
  Марианна снова засмеялась, а Виктор Егорович обнял ее и подтвердил:
  - Она у меня на редкость смелая женщина.
  Александр Александрович устал от этого бесконечного расточения комплиментов и предложил:
  - Может быть, давайте осмотрим наш цирк, раз мы тут собрались все свои?
  - С удовольствием, - ответил за всех Борис.
  А Фаина снова покраснела на слова "все свои". Похоже, директор цирка принял ее за члена семьи, то есть за будущую жену Бориса! Или даже настоящую! Если было бы можно, она начала бы возражать, но побоялась обидеть Марианну в такой важный для нее день.
  Марианна действительно ее в тот день поразила. Фаина никогда не выделяла среди власть имущих отдельные личности, они были для нее все на одно лицо. И вдруг она увидела, казалось бы, обычную жену чиновника в столь необычном качестве.
  Приятно так ошибаться в людях.
  Дольше всего она задержалась в костюмерной.
  Конечно, Марианна наотрез отказалась все это примерять и демонстрировать, и другие артистки либо уже ушли, либо были заняты своими неотложными делами. Традиционные цирковые наряды, разумеется, отличались яркостью красок и фантастической формой, обшитые блестками, серебром и золотом, украшенные бубенчиками и перьями. Они были рассчитаны на то, чтобы сразу броситься в глаза, привлечь внимание, понравиться зрителю и запомниться ему. Это должно было казаться предубежденной Фаине поистине сатанинской кричащей пестротой и помпезностью, тем более что она сама была столь ярой последовательницей сурового аскетизма. Но после того, как она увидела, в каком радостном состоянии были дети, она уже так не считала. Зрелище, которое подарил им цирк, не несло никакой отрицательной информации, наоборот, оно каким-то непостижимым образом настраивало на добро, и Фаина своей тонкой, как музыкальный инструмент, душой это чувствовала, хотя прямой связи между представлением и добром она не наблюдала.
  У всех артистов, в принципе, должна быть яркая, кричащая, помпезная одежда - работа у них такая. Другое дело, что далеко не все они настраивают зрителей на добро, как нынче это сделал цирк.
  Фаина, в общем, не изменила своего негативного мнения о развлекательной индустрии страны, но значительно смягчила позицию, чтобы грести всех под одну гребенку. Борис это видел и удовлетворенно улыбался.
  Неужели лед тронулся?
  Лошадей Марианны еще не успели расседлать и пустить в конюшню, и они под шумок снова вышли на манеж и там устроили свое собственное представление, гораздо больше похожее на игру. Там-то их и нашли.
  - Ребенком Боря тоже пропадал здесь каждый день, - сообщила Марианна, - и даже собирался идти по моим стопам.
  - Не может быть! - воскликнула Фаина и взглянула на Виктора Егоровича, словно спрашивая его, верно ли сообщение его жены.
  Он кивнул.
  - Не может быть... - растерянно повторила Фаина.
  - Ох и давно это было, - сказал Борис.
  - Но навыки наверняка остались, - сказала Марианна.
  Он подозрительно на нее покосился.
  Она откровенно смеялась и предлагала ему попробовать:
  - Не желаете ли тряхнуть стариной, товарищ Новиков?
  Он оглядел молодых, привыкших к сильной руке лошадей и усмехнулся:
  - А почему бы и нет?
  Потер руки и направился не спеша на манеж, где резвились сильные благородные животные. Фаина испуганно вскрикнула:
  - Нет! Не делай этого!
  Он на секунду обернулся и успокаивающе повел рукой. Фаина замерла. Она видела, что с его стороны это не показушное действие и не бравада. Он и правда хотел убедиться, что еще может справиться с лошадью, как раньше.
  Только это было опасно, животные переговаривались между собой и били копытами, Фаина не отводила от них глаз, все время мысленно начинала читать молитву и все время сбивалась. Виктор Егорович слегка встревожился и пристально следил за происходящим, чтобы при малейшей неприятности броситься вперед самому и спасти. То же самое было и с директором цирка, он про себя честил Марианну на все корки за эту затею. Случится с парнем несчастье - отвечать перед чиновными родителями будет он, Александр Александрович.
  Одна Марианна смотрела на Бориса улыбаясь. Она в него верила.
  Он был абсолютно спокоен и ни одним движением не позволил в себе усомниться. Он вошел в самую гущу лошадиной четверки и выбрал себе самую красивую лошадь - черную и блестящую, как лакированная игрушка. Несколько минут он о чем-то разговаривал с ней, что-то шептал ей на ухо, беря за уздечку и поглаживая и похлопывая по шее и боку.
  - Соблазняет, - ехидно сказала Марианна и толкнула мужа локтем.
  Фаина покраснела до самых ушей.
  Потом Борис сделал несколько шагов в такт шагам лошади, подтянулся на руках и вдруг очутился уже в седле, даже без помощи стремян, как заправский наездник.
  Все, кроме Фаины, разразились аплодисментами. А она лишь не отводила от него глаз, губами шепча молитву: только бы не упал, только бы не сбросила, только бы никакого несчастья...
  Он не упал, и лошадь не собиралась его сбрасывать. Она позволила ему гордо выпрямиться в седле и пустить ее по манежу различными аллюрами. Он держался так естественно и выглядел так замечательно, что Тимофеевы пожалели об отсутствии фотоаппарата в такой важный момент, а Фаина невольно залюбовалась.
  Все происходящее вдруг показалось ей сном.
  Такой красивый парень, сущий принц из сказки, только не на белом, а на черном коне, - и вдруг с ней, Фаиной! Если думаться, это не может быть реальностью.
  Беги, Фаина.
  Борис соскочил с седла прямо перед ними, поблагодарил вполголоса послушное животное и подвел к своим зрителям.
  - Тетя Маша, вы были правы. Такие навыки, видимо, никогда не забываются.
  - А ведь ты был тогда ребенком! - сказала Марианна.
  Она явно им гордилась.
  Он качнул уздечкой в сторону Фаины:
  - Хочешь попробовать?
  Она в страхе отступила на несколько шагов и побледнела.
  - Я тебе покажу, как, - просил Борис. - И тетя Маша научит. Это совсем не трудно. И не страшно. Смотри, они же смирные, как котята.
  И он потрепал черную гриву лошади.
  Но Фаина была неумолима. Ей очень нравилось зрелище, и она восхищалась красотой, статью и силой этих животных, но только на расстоянии. Подойти к ним, таким большим и таким живым, она боялась. Боялась даже погладить.
  Тут их идиллия была нарушена организатором всей этой кутерьмы - специалистом по внеклассной работе из одной сельской школы области, которая выдвинула идею такого праздника. Она подошла к Марианне и очень благодарила за содействие. Марианна возражала, в том смысле, что и без ее содействия праздник состоялся бы. Главное - не останавливаться на достигнутом и продолжать в том же духе. И все лучшее - детям.
  Борис и Фаина воспользовались возобновлением сугубо взрослого, делового разговора и потихоньку скрылись оттуда. Вышли из цирка на свежий воздух и постояли, жмурясь на солнце. Внезапно Борис сказал:
  - А знаешь, во мне проснулись какие-то дикие, варварские инстинкты, когда я скакал верхом. Мне больше всего хотелось схватить тебя, посадить перед собой и увезти так далеко, что никто-никто не смог бы нас найти!
  Он очень удивился, не услышав резких возражений, посмотрел на нее и увидел, что она снова стала красная, как роза.
  Отец Александр в газете
  Нельзя было молчать.
  Отец Александр считал это главным. По его мнению, именно молчание потворствует всяким Профессорам, позволяет им плодиться и размножаться и создавать везде свои Братства, и вести людей в пропасть.
  Поэтому необходимо было нарушить эту порочную практику умолчания, вывести всех этих черных людей на свет Божий, чтобы сразу стало видно, что они несут мрак и смерть, что их не должно быть на свете.
  Чтобы люди не попадали в их сети.
  Необходимо заговорить во весь голос!
  Отцу Александру было что сказать, но вот как раз голоса-то у него и не было. Самым простым и доступным способом заявить о проблеме было написать заметку, размножить ее и разослать во все газеты, которые попадутся на глаза. Хоть в одной из них этот материал пройдет, а это уже хорошо. Только слишком мало.
  Нет, не заметку.
  Большую, подробную статью.
  Остановившись на этой мысли, отец Александр с горечью засмеялся. Не только большую статью, он сам не может написать даже куцей заметочки, ни одного абзаца. Ну не дал Бог таланта излагать себя на бумаге! Насколько легче говорить словами, когда видишь лицо и глаза собеседника, слышишь его возражения, короче - ведешь живой разговор! Красноречие отца Александра могло потрясти до глубины души, но он совсем, совсем не умел выступать письменно.
  Он даже завидовал тем счастливцам, которые сначала пишут свои проповеди, причем дословно, а не в виде плана или конспекта. За границей они даже издают сборники своих проповедей и зарабатывают на этом деньги и славу. Хотя их проповеди не относятся к какому-то конкретному случаю, они лишь агитируют людей вступать в их общины.
  А вот у отца Александра есть конкретная цель, благая цель - спасти несведущих от пагубного влияния, от неизбежной гибели, и что же? Перед листком бумаги и шариковой ручкой он сидит, беспомощный, как будто не знает грамоту!
  А ведь человек с высшим образованием! Прочел массу литературы! Причем разной литературы, и очень хорошей, и уровня бульварной прессы, и прекрасно в ней разбирается, и даже умеет ее анализировать. И даже специалист - психолог. И даже в прошлом работник реабилитационного центра по своей специальности.
  Очень, очень стыдно, но писать он совсем не умеет.
  А просить кого-нибудь написать статью он, конечно же, не будет. Прежде всего потому, что это чересчур опасно, отец Александр может рисковать собой, но только не жизнью других людей. Особенно если вспомнить репутацию Профессора, будь он неладен.
  Нет, рисковать другими людьми нельзя ни в коем случае.
  Отец Александр положил перед собой лист бумаги и постарался сосредоточиться, привести мысли в порядок. Пыхтя, он вымучил план. На большее его не хватило. Мысли выплескивались, как лава, но он не успевал их записывать. Они все обрушивались на голову Профессора заочно, распаляли отца Александра до невозможности. Лицом к лицу он, разумеется, вел бы себя гораздо спокойнее, но в отсутствие оппонента отец Александр с ним не церемонился.
  Так или иначе, это мешало отцу Александру начать запись.
  В конце концов, он все-таки подошел к телефону и набрал номер своего друга из газеты "Новая жизнь". Он сразу придумал много отговорок, чтобы не впутывать его в это дело, по крайней мере, открыто.
  - Здравствуй, - сказал он. - К сожалению, я вынужден тебя потревожить.
  - Отец Александр? Ты, что ли?
  - Да.
  - Ты меня совсем забыл, приятель. Нехорошо. Не звонишь, не заходишь. А ведь уже давно оправился от своих переломов и бегаешь по всему городу, только я у тебя персона нон грата. Боишься оскверниться?
  Отец Александр запротестовал:
  - Это неправда! Не переворачивай с ног на голову. Я тебя давно не видел, но я тебя не избегаю, просто у меня сейчас не все получается успевать...
  - Да ладно, заработался, - съехидничал Журналист.
  - Знаю, это не отговорка. Ну не получается у меня!
  - Ладно, я пошутил.
  Отец Александр спохватился:
  - Не клади трубку, пожалуйста! У меня к тебе большое дело. Только заранее дай мне слово, что будешь делать все именно так, как я скажу.
  В трубке раздался характерный звук. Отец Александр так и видел его нарочито страдальческую гримасу и заведенные кверху глаза.
  - Только не надо пугать меня мелодрамами. Я знаю тебя с незапамятных времен. И ничего обещать не буду. Ты же ничего не смыслишь в журналистике! Кто тебя еще проконсультирует, кроме меня?
  - А ты можешь прийти сегодня вечером ко мне?
  Тут ему пришло в голову, что за квартирой его наверняка следят, за церковью в Разовке тоже. Ставить под удар постороннего человека отец Александр не хотел и решил подстраховаться, хотя это, по примеру Игоря Белояра, напомнило ему нелепые, вычурные шпионские игры.
  - Или нет, подожди, - сказал он. - Лучше езжай в Разовку. Сразу, как освободишься. Ты работаешь допоздна?
  - Да я в отпуске.
  - Вот хорошо! Я буду ждать твоего приезда.
  - В церкви, что ли?
  Отец Александр снова спохватился:
  - Ой, нет, не в церкви! Там по соседству - дом нашего старосты. Большой такой, деревянный коричневый дом с красивой клумбой в палисаднике.
  - Что-то ты темнишь, приятель, но ладно. Выезжаю.
  Этому человеку отец Александр мог доверять безоговорочно, но все равно не собирался посвящать его в подробности операции, что наверняка погубило бы Игоря Белояра. Более того, он не собирался даже намеком упоминать о Великом Гуми и Профессоре. Если хочет лезть на рожон, пусть сам узнает. Хотя вряд ли - такой материал трудно подать под соответствующим соусом, пока не случилось ничего очень громкого и скандального. Вот тогда его оторвали бы с руками. А пока дело ограничивается Великим Гуми и грабежом ларьков и мелких магазинов, это никого не заинтересует. Даже заголовок подходящий не придумаешь. И статья еще послужит Братству бесплатной рекламой.
  Отец Александр вышел из дома и направился в Разовку.
  А что делать?
  "Молчание смерти подобно!"
  Нет, никаких имен они называть не станут, а вот Братство Гумитов...
  А собственно, почему бы и не назвать?
  Игорь Белояр от этого не пострадает. У отца Александра есть на кого свалить вину за утечку информации - на бедного своего соседа, Сенечку Шевченко. Он сам уже не может возражать и отрицать этот факт. А душа его несчастная успокоится хоть немножко, когда Братство будет уничтожено.
  Подивившись своей сообразительности, отец Александр решил прибавить и в храбрости. И по дороге в Разовку он уже успел обдумать план.
  Главное - уберечь Журналиста от последствий.
  Тот приехал в Разовку на своей машине, старенькой белой "Ладе". Сколько отец Александр помнил этого человека, столько он помнил и эту машину. Она буквально стала их личным анекдотом, притчей во языцех, поводом посмеяться. А Журналист просто из принципа не хотел заводить себе новую машину - по его словам, он ждал, когда его старушка развалится на части. Зачем? А из чувства любопытства и ради эксперимента: узнать, сколько лет, месяцев, дней, часов, минут и секунд способен выдержать автомобиль этой марки при среднем уходе.
  Для статистики эти данные ничего не значат, предупреждал отец Александр.
  А ну и что, беспечно отвечал Журналист, зато интересно.
  Кому?
  Мне.
  "Лада" нещадно фыркала и раскачивалась на колдобинах и колеях проселочной дороги, потому что Журналист решил не спускаться в Разовку с улицы Родионова, а подняться туда со стороны Подновья и Печерского монастыря. Пришлось раскаяться. Но это не помешало ему оказаться у дома церковного старосты почти минута в минуту с отцом Александром, которому было до этого места идти гораздо ближе, хоть он и шел пешком.
  При встрече они, как всегда, заулыбались и обменялись рукопожатием.
  Журналист слегка отстранился и оглядел приятеля более внимательно, с головы до ног.
  - Отменно выглядишь, святой отец, - усмехнулся он. - А в больнице было не узнать.
  Отец Александр согласно кивнул:
  - Заживает, как на собаке.
  - Непотопляемый, значит?
  - Надеюсь на это!
  Они вошли в дом. Отец Александр шепнул несколько слов хозяину и вместе со своим другом спрятался в одной из комнат в доме, где их никто не мог потревожить.
  При этом Журналист насмешливо улыбался и качал головой. Все эти предосторожности казались ему детской шалостью.
  - Какая чушь! - ворчал он. - Почему мы не могли встретиться у тебя дома, или хотя бы в церкви? Нет, вообще-то церковь не создана для таких обсуждений.
  - Я сейчас все объясню. Давай только устроимся поудобнее. Говорить надо будет долго. Боюсь, ты разозлишься, потому что тебе придется давать мне очередной урок по написанию статьи в газету.
  - О нет!
  Журналист даже попятился и умоляюще сложил руки.
  - И ради этого ты притащил меня сюда? Ради этого я сосчитал тут все выбоины, канавы и буераки? Сашка, это издевательство.
  - Тихо.
  - Ты садист.
  - Но мне больше не к кому обратиться по этому вопросу!
  Они вошли в бывшую детскую комнату, где уже давно никто не жил, и уселись - отец Александр на диван, Журналист в кресло.
  Отец Александр предупредил:
  - Дело очень серьезное.
  - Ладно.
  - Не ладно, а слушай меня. Твое имя не должно нигде проскользнуть, иначе у тебя будут неприятности.
  - У меня всегда одни неприятности.
  - Ты можешь слушать не перебивая? Твоя бравада не приведет ни к чему хорошему. Я понимаю, ты в отпуске, отдыхаешь от работы и от проблем, а я тут вытащил тебя из тепленького места, заставил куда-то ехать и еще на чем-то непонятном настаиваю...
  Журналист отстукивал пальцами по ручке кресла и не шевелился, но взгляд его все еще был снисходительным. По его мнению, вот кто хорошо устроился - отец Александр. Не слишком жесткий график работы, постоянное умственное совершенствование, регулярный доход и полная свобода действий - живи не хочу. А этот товарищ не успокаивается и сам усложняет себе жизнь.
  - Значит, так. Даже если тебя вдруг заинтересует эта тема, я тебя прошу, не надо туда влезать. По крайней мере, не надо подписываться своим именем. Подпишись лучше моим.
  - Ты что, спятил?
  - Целее будешь.
  - Это ты говоришь мне? Да я в Афганистане от пуль не прятался!
  - Тихо.
  - Я там полгода служил!
  - Да знаю я! Не ори на всю улицу! Раскипятился.
  Журналист немного помолчал, затем уже серьезно спросил:
  - А ты что, действительно можешь подкинуть мне материал? Какую-нибудь животрепещущую тему? Какой-нибудь громкий криминал?
  - Для меня это очень животрепещущая тема, и самый настоящий криминал. В моем, правда, понимании. Уж не знаю, как с этим у вас, товарищ Журналист.
  - А сам-то ты как туда влез?
  - Я туда не влезал.
  Тут Журналиста осенило:
  - И за это тебя избили! Понятно! Ну, ты даешь. А с виду такой тихий, скромный. Ни за что не похож на героя-разоблачителя.
  Отец Александр нахмурился:
  - Кончай прикидываться! Я не герой-разоблачитель. И избили меня не поэтому. Ты думаешь вовсе не в ту сторону. Лучше слушай меня как следует. У меня был сосед. Мальчик-выпуск-ник, шестнадцать лет. Сенечка Шевченко. Он попал в секту и не смог оттуда уйти. Оттуда никого не выпускают. Сенечка Шевченко погиб. Он упал с крыши нашего дома.
  Журналист смотрел на него уже без улыбки.
  - Убийство? - спросил он.
  - Даже не самоубийство. На самом деле - почти что несчастный случай. Он не прыгал с крыши, и его можно было оттуда увести, только не успели. Он сорвался с парапета и разбился. Но... перед смертью он говорил со мной. И рассказал много страшных вещей о той секте, в которой он столько времени находился. Так вот, сейчас в эту же самую секту попал еще один мой знакомый. Он попал туда случайно, нечаянно, и я уверен, что скоро он поймет свою ошибку и захочет оттуда уйти. А уйти оттуда невозможно.
  - Уйти возможно откуда угодно.
  - Нет.
  - У нас свобода совести и свобода вероисповедания.
  - Нет. Там крайне жесткая система подавления личности и ужасные способы запугивания. И смертность среди них давно пора подсчитывать по какой-нибудь отдельной шкале. И каждая смерть у них - либо убийство, либо самоубийство, либо несчастный случай, либо вообще такая путаница, что даже эксперты становятся в тупик.
  Журналист надолго задумался, затем сказал:
  - Знаешь, ты прав. С нашей, профессиональной точки зрения, эта тема уже давно назрела для обсуждения, только как-то руки не доходят... Это интересно, продолжай.
  - Называется эта организация Братство Гумитов...
  Тут у Журналиста округлились глаза:
  - Кого, кого?
  Отец Александр вздохнул.
  - Гумитов. Это название произошло от имени их бога - Великого Гуми, он у них олицетворяет Всемирное Добро. Так вот, это Братство организовано неким Юрием Павловичем Афанасьевым. Это личность потрясающая, о ней можно писать не просто очерки, а целые романы.
  - С этого места поподробнее, пожалуйста.
  Отец Александр начал поподробнее и рассказал почти все, о чем они говорили с Осиповым, Булатовым и Игорем Белояром. Журналист слушал его очень внимательно. Не похоже, чтобы священник все это выдумал, хотя на первый взгляд напоминает бред сумасшедшего.
  - Видимо, ты проработал этот вопрос как следует, - заметил он.
  Отец Александр покачал головой:
  - К сожалению, пока еще нет. Если бы это было так, его уже давно привлекли бы к ответственности. А так он до сих пор на свободе, и до сих пор творит свою бесчеловечную деятельность, и до сих пор его никто не остановил.
  Журналист на секунду подался вперед:
  - А тебе зачем это надо? Ты же священник!
  Отец Александр не опустил глаза и ответил:
  - По-твоему, раз я священник, то всякие безобразия должны проходить мимо меня, а я должен только смотреть на них и не вмешиваться? И вдобавок утешать себя мыслью о том, что я - священник, и следовательно, меня это не касается, для этого существуют другие люди, призванные обеспечивать порядок и защищать мирных граждан!
  Журналист улыбнулся:
  - Это явно не твоя позиция.
  - Да. Я не могу совсем оставаться в стороне от этого кошмара...
  - Тем более что тебя из-за него поколотили.
  Отец Александр возразил:
  - ... тем более что они калечат души людей. Особенно детей. Не знаю, как можно спокойно относиться к этому! Ведь дети - это наше будущее. Как мы их воспитаем, так и будет жить дальше планета Земля. Равнодушие в этом вопросе недопустимо! Подобные Братства навсегда травмируют детей, отнимают у них душу и, к сожалению, иногда ведут к ужасной смерти. Вот как бедного Сенечку Шевченко.
  Журналист заметил:
  - Сенечка Шевченко у тебя как знамя борьбы с Братствами.
  - Да, - признался отец Александр. - Я до сих пор не могу забыть тот день, когда видел его в последний раз. Он плакал от боли, но вместе с тем в него еще можно было вложить надежду на будущее.
  Он помолчал и вздохнул:
  - Если бы мальчик рос в нормальной семье, ничего бы не случилось.
  Журналист тоже вздохнул:
  - Дело не в семье. Ведь ошибиться может каждый. У любого ребенка в таком возрасте мозги набекрень, вспомни хотя бы нас с тобой. А у нас с тобой были вполне нормальные, благополучные семьи.
  Отец Александр вспомнил Игоря Белояра и Эдгара Тимофеева и еще раз вздохнул:
  - Тоже верно. Я просто подумал, что Сенечке в самый ужасный момент в его жизни не на кого было опереться, и он всегда никому не доверял, он привык никому не доверять. Рядом с ним никого не оказалось, чтобы вовремя свернуть его с опасного пути, объяснить по-человечески, что ничего хорошего и Братства не выйдет, и таким образом проблемы не решаются. Увы, потом было уже поздно.
  Журналист пригляделся к нему и сказал:
  - А ведь христианство запрещает мстить. Ты не забыл об этом?
  Отец Александр вздрогнул:
  - Почему я должен об этом забыть?
  - А разве нет? Ты говоришь так, будто Юрий Павлович Афанасьев - твой личный враг, и ты мстишь ему за смерть твоего соседа.
  Отец Александр содрогнулся:
  - О Господи, нет! Это неправда. Если угодно, любой предводитель любой секты - мой личный враг, но я им не мщу. Я просто не хочу, чтобы они существовали на свете и вредили людям. Я не хочу, чтобы туда шли дети, и их постигало несчастье, как бедного Сенечку Шевченко.
  Он помолчал и добавил:
  - Конечно же, я не могу забыть его смерть. А почему я должен ее забывать? Я что, не человек, что ли? Сенечка Шевченко был мне очень дорог. Может быть, это выглядит как месть. По крайней мере, в отношении Юрия Павловича Афанасьева у меня нет никаких добрых чувств. Для священника это... недопустимо. Но это не месть.
  Он устал оправдываться и сердито махнул рукой:
  - А впрочем, думай как хочешь. Месть так месть. Мне все равно.
  - Ну хорошо, хорошо, не месть. Я ж так только сказал, для примера. Я как бы обдумываю уже статью. Месть для священника, разумеется, неприемлема, но зато как заманчиво звучало бы в ушах обывателя: "Священник из Разовки мстит за своего соседа! И с этой целью уничтожил Братство Гумитов".
  Отец Александр посмотрел на него очень грустно и прошептал:
  - Ты сумасшедший.
  Журналист уже загорелся:
  - Нет, а что? Представляешь, какой будет резонанс? Именно то, что тебе надо!
  Отец Александр покачал головой:
  - Мне не это надо.
  - А люди прочитают и задумаются. А?
  Отец Александр вздохнул:
  - Резонанс действительно нужен, и пусть люди прочитают и задумаются. Но зачем такие кричащие жесты? Я прошу у тебя помощи подать серьезный материал, а не очередную сенсацию! Какой смысл обзывать нормальную статью такими...
  - Тихо! - остановил его Журналист. - Только без ругани. А прикинь, много ли будет читателей у скучной статьи со скучным заголовком?
  - Дело не в количестве, а в качестве. Пусть лучше читателей будет меньше, но они смогут принести пользу.
  - Ты утомителен.
  - Тогда убирайся отсюда, я сам со всем справлюсь. Либо напишу все самостоятельно...
  Журналист засмеялся.
  - ... либо попрошу помочь кого-нибудь еще, - строго закончил отец Александр.
  Журналист снова засмеялся:
  - Ты не меняешься, Сашка! Все такой же зануда. Не бурчи. Статья будет, и она будет серьезная, и заголовок у нее будет серьезный, только не бурчи. Все это очень интересно. Но у меня есть еще несколько вопросов.
  Отец Александр радостно улыбнулся:
  - Ты, к счастью, тоже не меняешься, шельма!
  - Меня звали Змеенышем. Итак, первый вопрос: ты хочешь, чтобы статья касалась именно Братства Гумитов или затрагивала проблему в целом?
  - В целом. Не только затрагивала, но и освещала, по мере возможности. Никаких темных пятен. Никаких намеков. Все откровенно и прямо. Можно даже резко. Даже нужно резко.
  - Гумитов упоминать?
  - Обязательно. Гумитов надо привести как наглядный пример - кто и что привело к гибели Сенечку Шевченко. Люди должны выйти из состояния равнодушия! И почувствовать ответственность за свою судьбу и за судьбы тех, кто находится рядом!
  - Отлично. Что рассказать об Афанасьеве?
  Голос отца Александра стал жестким:
  - Все, что только можно о нем узнать.
  Журналист тут же уловил перемену:
  - Боже мой, Сашка, какой ты непримиримый.
  - По отношению к нему - да. Пусть это грех, пусть меня за это накажут, но он творит много, очень много зла, осознает это и не раскаивается. Как, по-твоему, я должен к нему относиться? Прощать ему его нераскаяние?
  Журналист помолчал, опустив глаза, потом сказал:
  - Да, ты прав. И последний вопрос: почему для тебя принципиально важно, чтобы статья была подписана непременно твоим именем?
  Отец Александр вздохнул:
  - Милый друг мой, не обижайся на это. Пусть ты напишешь статью...
  - Мы вместе ее напишем. Так сказать, в соавторстве.
  - Тем лучше. Видишь ли, этот человек, по прозвищу Профессор, очень опасен. У него много знакомств, которые он сохранил еще со студенческих времен, и он использует людей в своих интересах не стесняясь. Я никому не посоветую становиться у него на пути, даже случайно. Он не знает жалости. И ему известно, что именно я - его противник.
  - Поэтому тебя и поколотили?
  Отец Александр поморщился:
  - Меня не поколотили. Меня просто не успели убить. Впрочем, это неважно. Такая статья - мой выпад в нашем поединке, мой ход в шахматной партии, если угодно - мой ответ на то, что меня поколотили. Я должен показать руководителю Братства Гумитов, что не бездействую и не прохлаждаюсь, пока он творит беззаконие. Я должен сделать это гласно, чтобы он знал, что это не совпадение и не стечение обстоятельств. Чтобы его деятельность нарушилась, чтобы он перестал считать себя безнаказанным и начал просыпаться по ночам с мыслью, в нужную ли сторону он идет. Твое имя под этой статьей ему ничего не скажет. Он устранит тебя, не заметив, машинально, как убивают комара.
  Журналист тут же возмутился:
  - Ну, скажем, убить меня совсем не так просто, как ты тут изобразил...
  - Убить? - не понял отец Александр. - Разве я сказал "убить"? Нет, ему ни к чему тебя убивать. Он просто устроит так, что ты больше не сможешь ему вредить. Например, серия звонков достигнет твоего редактора, и после них ты до конца своих дней будешь писать не репортажи с места событий, а прогноз погоды.
  Журналист задумчиво потер подбородок:
  - А ты сам ничего подобного не боишься?
  - Нет. А что еще он может мне сделать? Не в его власти лишить меня возможности помогать людям, а все остальное меня не слишком волнует. Зато мое имя под статьей прозвучит для него ударом колокола, укажет ему на то, что Господь Бог не бесконечно будет терпеть его злодеяния. Час его Братства пробил. Скоро его сотрут с лица земли. Мое имя под этой статьей даст ему это понять. Раз, ты говоришь, мы будем работать над статьей вместе, то не кривя душой можем поставить два имени, если ты не боишься навлечь на себя неприятности.
  Журналист махнул рукой:
  - Да дело не в этом. Моя манера письма сразу укажет на автора статьи, даже если моего имени там не будет. Это очень легко определяется и доказывается. При желании Афанасьев вычислит меня при любой маскировке.
  Отец Александр огорчился:
  - Что же делать? Ведь это мои мысли, и моя ответственность, и мой риск!
  - Ничего не поделаешь, мой друг. Когда тебе нужна статья?
  - Чем скорее, тем лучше.
  - Тогда уже пора собирать материал. Статья не пишется на пустом месте.
  - Я понимаю.
  Журналист похлопал себя по карманам:
  - К сожалению, отпуск человека расхолаживает. Я не взял с собой бумагу и ручку. Все письменные принадлежности у меня дома. Слушай, поехали ко мне домой. Ты не занят? Сегодня вроде бы будний день... И церковного праздника вроде бы нет...
  - Я свободен, поехали. Только запишу твой телефон нашему старосте, чтобы он знал, как со мной связаться в каком-нибудь, не дай Бог, экстренном случае. Ты не возражаешь?
  - Валяй.
  Отец Александр продиктовал старосте номер телефона, сказал, что пробудет там до вечера, и они с Журналистом уехали. При этом староста отметил их оживленный вид, они были полны энтузиазма и что-то обсуждали, и даже спорили, но при этом улыбались. Журналист называл отца Александра попросту Сашкой, относился к нему без должного почтения. Так вели себя с отцом Александром лишь родственники, да и то самые близкие, или старинные школьные друзья.
  Староста вздохнул. Судя по виду отца Александра, он что-то задумал, а это чревато большими неприятностями, если учесть события последних нескольких месяцев. Отец Александр, разумеется, не посвящал никого в общине в свою деятельность относительно Братства, но и без того было ясно, что он мешает какому-то влиятельному лицу, и тот пытается от него избавиться. Любой другой на месте отца Александра в такой ситуации лег бы на дно и затаился, был бы тише воды ниже травы, но отцу Александру язык не повернется такое даже предложить. Он в ответ с непониманием устремит на тебя взгляд выразительных светлых глаз, как будто ты заговорил с ним по-китайски. Он живет по своим законам. Не житейским. И к этим законам его существования трудно привыкнуть.
  Они, его община - простые люди.
  А он - существо особой породы.
  Все давно это поняли.
  Значит, сейчас в Журналисте он нашел единомышленника. По крайней мере, в том вопросе, которым он в данный момент занят. Господи, спаси нас, грешных, и помилуй! Пора готовиться к очередной порции проблем. Нельзя допустить, чтобы с ангелом деревни Разовка что-то случилось. Ведь если исчезнет он, из пастырь и заступник, то что же станется с ними, хилыми ничтожными тварями?
  Нет, нельзя даже думать об этом! Как раз накличешь беду.
  А в это время отец Александр сидели с Журналистом за рабочим столом последнего, зарывшись в груды бумаг, газетных вырезок, набросков и планов, забракованных конспектов, шариковых ручек и карандашей. И при всем при этом в самом разгаре была кипучая деятельность, и в этом кажущемся хаосе они в мгновение ока находили нужную вещь. Они оба были на той стадии творческой работы, когда мысли обоих слились в единое целое и охватывали весь процесс и даже конечный результат, оба ясно видели одно и тоже - что должно получиться и как этого достичь, и оба понимали друг друга с полуслова, с полужеста, подхватывали мысль на лету.
  Журналист черкал на листках черновики будущей статьи, стенографическим письмом, так как тратить драгоценное время на выписывание слов целиком ему было жаль.
  Так они и в самом деле просидели до позднего вечера. Матушка Мария была встревожена столь долгим отсутствием мужа, но не решалась никуда звонить, рассудив, что когда нет новостей, это само по себе хорошая новость, и какая-нибудь беда уже была бы ей известна. К счастью, отец Александр вернулся, хоть и поздно, около одиннадцати, но зато в радостном удовлетворении. Он даже как-то помолодел - это слово звучит странно по отношению к молодому человеку, но это было именно так, он казался совсем юношей, первокурсником, настолько проникся он своим энтузиазмом и поддержкой друга.
  Мир не без добрых людей!
  И в мире, слава Богу, очень много добрых людей.
  На следующий день отец Александр пошел к Нине Белояр, рано утром, пока она еще не ушла на работу. У нее он спросил: не знает ли она, издавались ли в последние годы книги по психологии, и какие конкретно, и где их можно найти и прочитать. Нина очень удивилась столь раннему визиту, но дала ему все сведения, которые он спрашивал. С оговоркой: ее сведения приблизительны, она же не специализируется на психологии. Так что лучше пусть у кого-нибудь уточнит.
  Не разбудить ли Игоря?
  О нет, нет, не надо! Отец Александр испугался и тут же ушел искать книги.
  Кое-что ему даже удалось найти, но содержание книг и статей его разочаровало. Он не почерпнул из них ничего нового, передового, интересного, и главное - в них не было ровным счетом ничего по интересующей его теме. Неужели никого никогда не волновала социальная реабилитация подростков, побывавших в сектах, подавляющих личность?
  Хотя бы на зарубежных капиталистических примерах это показали!
  Глупые, равнодушные люди! Стоять лицом к лицу со смертельной опасностью и беспечно закрывать на это глаза!
  Отец Александр кипятился, выписывая в тетрадку те жалкие крохи, которые ему попадались на страницах, и очень скоро выжал из них все, что можно.
  Очень, очень мало и притом неубедительно.
  Журналист между тем так же занимался этим делом, но более глубоко. Он сделал несколько звонков, кое-что разузнал и отправился именно в центр реабилитации, потом в наркологический диспансер. Хотя и в том и в другом месте его приняли настороженно, но согласились побеседовать, даже разрешили задать пару вопросов некоторым пациентам, под присмотром врачей. Журналист пообещал показать им статью перед тем, как отдать ее в печать.
  Эти посещения и беседы произвели на него очень тягостное впечатление. Он видел и разговаривал лишь с теми ребятами, которые наиболее продвинулись к выздоровлению. Это означало, что они способны адекватно воспринимать окружающий мир. Но они были похожи на руины. Их души были разрушены до основания. Нужно было приложить максимум усилий, чтобы вложить на их место новые души.
  Такого печального зрелища Журналисту видеть еще не приходилось.
  Это еще более укрепило его решимость написать разгромную статью и причинить Юрию Павловичу Афанасьеву как можно больше помех в его деятельности.
  И в самом деле, ведь Братство Гумитов - это не первая секта в нашей стране, почему же тек мало об этом сказано и написано? Почему начинают упоминать об этом лишь в связи с громкими скандалами, да и то не в полный голос, да и то ненадолго, так что вся эта информация проходит у людей мимо ушей?
  Почему глупых и равно и равнодушных людей обязательно надо тыкать носом в такие вещи, чтобы они наконец приняли к сведению.
  Это ужасно.
  Возвращаясь домой, Журналист был преисполнен мрачных для Юрия Павловича Афанасьева планов. Сразу сел за стол и принялся писать. Этот кусок статьи вышел у него на одном дыхании, без чернового варианта, настолько сильный прилив негативных эмоций он испытал в общении с жертвами сект, подавляющих личность.
  Какой молодец отец Александр, что привлекает внимание к проблеме.
  Идя своими путями, Журналист выяснил, что Братство Гумитов интересует прокуратуру, и следствие ведет молодой следователь. Можно ли с ним встретиться? Спросите у него сами.
  Словосочетание "молодой следователь" разочаровало Журналиста. Оно показывало, что в ряду прочих преступлений это - почти не преступление, и маститые работники прокуратуры считают ниже своего достоинства его распутывать.
  Максим Булатов согласился встретиться и поговорить, и следующий этап написания статьи у них проходил "на троих".
  В общем-то, статья была уже написана. Точнее, написаны были отдельные ее части, оставалось только собрать их воедино и расположить в правильном порядке.
  Журналист и отец Александр тут же сделали это, без малейших сомнений, и прочитали свое творение вслух. В своей мальчишеской запальчивости они были очень довольны собой и друг другом, смеялись, обменивались рукопожатиями и тычками в бок или плечо, поздравляли себя и город с очередной газетной "бомбой" за подписью, конечно, их обоих, так как Журналист не хотел пускать пыль в глаза.
  Они вместе будут делить ответственность!
  Что касается Булатова, то он был доволен только тем, что его имени нет в статье, хотя уж он-то не боялся ни ответственности, ни опасности. Он тут же охладил пыл авторов тем, что крайне неразумно выступать с подобными разоблачениями в данный момент.
  Почему, позвольте спросить? Авторов было нелегко смутить голословными заявлениями.
  А потому, милостивые государи, что, выходя на тропу войны, нужно позаботиться о тылах. Вы готовы открыто вступить в эту схватку? Вызвать огонь на себя?
  О да. Лишь бы навредить Братству. Не кажется ли вам, товарищ Булатов, что Братство будет легче разрушить, если атаковать со всех сторон одновременно, не давая Профессору времени на передышку и консолидацию сил?
  Вы в совершенстве изучили военную науку, отец Александр. Максим Булатов вздохнул при виде такой решимости. Конечно, государи мои, так легче разрушить Братство, но подумайте о себе. Вам не страшно?
  Страшно. Но еще страшнее ничего не делать и ждать у моря погоды.
  Если статья действительно принесет пользу...
  Принесет.
  ... тогда она будет опубликована в ближайшем номере самой читаемой в Горьком газеты. На первой полосе. Место для нее уже зарезервировано.
  Булатов предупредил их в последний раз.
  Отец Александр посоветовал ему поберечься самому - ведь у него-то, в отличие от всех остальных, нет никаких возможностей отвернуться от Братства, увернуться от удара, отрицать свою причастность к расследованию.
  - Вы - герой, - заявил отец Александр. - Я вами восхищаюсь.
  После этого Булатову оставалось лишь махнуть на них рукой и уйти.
  Кстати, Журналист заметил, что отец Александр и Булатов знакомы, но не стал углубляться, хотя это было странно.
  Перед выходом газеты и Журналист, и отец Александр не спали в приятных предвкушениях. Особенно отец Александр - ему все не давала покоя мысль, что смерть Сенечки Шевченко прошла для Профессора бесследно. Теперь пусть мечется в поисках выхода. Сенечка Шевченко из могилы будет грозить ему своим проклятием.
  Братство Гумитов, как и его руководитель, любит темноту. Так удобнее вершить свои мерзкие делишки и страшные дела.
  А тут на них направили луч прожектора! Сноп дневного света! Не спрячешься, не убежишь от него, он обнажает всю низость, все уродство Братства, его вопиющее несоответствие всему окружающему.
  Это не может не радовать!
  И это - только начало.
  Прошло всего три дня после выхода газеты. Журналист даже не успел ощутить каких-то результатов статьи, а вот последствия не заставили себя ждать.
  Редактор вызвал его к себе и похвалил за инициативу, но попросил в дальнейшем все-таки заранее согласовать тему с ним, редактором, а то какая-то ерунда получается. Впрочем, на первый раз, да еще по случаю нахождения в отпуске, Журналиста простили и отпустили с миром. Уже наступала эпоха гласности, редакторов по шапке открыто бить не могли, и они устраивали подчиненным такие головомойки больше по инерции - привычка вторая натура. Поэтому Журналиста не удивило то, что он так легко отделался.
  Неладное он почувствовал, спускаясь по извилистой дороге к Молитовскому мосту. Тормоза у старушки "Лады" не работали.
  Он чертыхнулся и вцепился в руль. Скорость увеличивалась. Машина неслась по этой жуткой дороге, как сумасшедшая, Журналист давил на клаксон и лавировал в потоке транспорта. Мир мелькал за окном с бешеной быстротой.
  Только бы миновать мост.
  Там можно врезаться во что-нибудь с относительно малыми потерями.
  Но он не успел въехать на мост. На пересечении с трамвайными путями чуть не произошло лобовое столкновение с трамваем. Момент был такой страшный, что Журналист зажмурился, буквально прощаясь с жизнью.
  Ему повезло. Трамвай задел заднюю часть его машины, от чего "Ладу" развернуло, она завертелась, как волчок, и перестала ускоряться. Правда, в нее врезалась "Волга", а в "Волгу" - "Москвич", но все это происходило опять же с задней частью бедной "Лады", а Журналист даже не потерял сознания.
  Он был весь покрыт холодным потом и кровью, ни на секунду не выпускал руль и по-прежнему без перерыва давил на клаксон.
  Крутой парень этот Юрий Павлович Афанасьев.
  Четвертое знамение
  У Профессора начались тяжелые времена.
  Максим Булатов - ему точно было известно - расследовал вроде бы абсолютно не нужные никому дела о смерти Сени Шевченко, Валеры Бабина и Наемника в сером костюме, но в действительности подбирался к самому Братству Гумитов, к самому Профессору. Мальчишка не имел представления, с кем вступал в схватку!
  Но он, вот проклятие, был неуловим.
  Это нарушило привычное течение жизни Профессора.
  Он-то рассчитывал отделаться от прокуратуры за один день. Напротив, прокуратура доставила ему массу хлопот, которые только начались, и конца-края им не было видно. Профессор почувствовал, что мальчишка вовсе не так глуп, как хочет казаться. Ведь у него нет ни улик, ни даже четко сформулированных обвинений. И тем не менее Профессор увяз в делах Сени Шевченко, Валеры Бабина и Наемника в сером костюме, и его детище - Братство Гумитов - становится достоянием гласности.
  Он не просто увяз, а с каждым движением запутывался в паутине прокуратуры все сильнее и сильнее.
  Такая прокуратура ему совсем не нравилась.
  Следующим весьма ощутимым ударом стало появление статьи. Жаль, что нельзя воскресить Сеню Шевченко и убить его собственноручно. Спрыгнув с крыши, он избавил себя от мучений. Он разболтал такие вещи о Братстве, что нужно либо уходить в подполье, либо...
  В статье он, Профессор, назван по имени.
  Как руководитель Братства.
  Если эта газета дойдет до Москвы и попадется на глаза его издателям, он будет вынужден давать крайне неприятные объяснения по тому поводу, почему он, разоблачитель всяких тайных обществ, сам стоит во главе одного из них. Объясняться придется с очень серьезными людьми, с очень полезными людьми. С людьми, которых не так легко обмануть. Они наверняка соберут справки так быстро, что и глазом не успеешь моргнуть, не то что замести следы. От этих людей не отделаешься невинным взглядом и утверждением, что это неправда, клевета, наветы врагов.
  Самое противное, что по горячим следам не удалось расправиться с авторами статьи. Вопреки ожиданиям, Журналист не погиб в автокатастрофе, хотя и двигался самым опасным в городе маршрутом - и самым благоприятным для планов Профессора маршрутом. Журналисту невероятно повезло, а вот от Профессора удача, похоже, отвернулась.
  После аварии Журналист исчез.
  (Ему позвонил Максим Булатов и дал дельный совет. Потом Журналист продлил отпуск на месяц, за счет больничного, и напуганный редактор не сопротивлялся, а Журналист собрал бельишко и в тот же день уехал в Сочи.)
  А отца Александра оберегало его явное авторство. На него уже было однажды совершено нападение, и это всем известно. Если сейчас, в свете этой статьи, со священником что-нибудь нехорошее случится, всем будет ясно, чьих рук это дело. Ищи того, кому выгодно...
  Ведь Профессор назван в статье по фамилии, имени, отчеству.
  Даже в картотеке не надо будет рыться.
  В его поведении как-то незаметно исчезла бравурность и праздничный настрой. Изменилось проведение собраний Братства: почти вдвое сократилась проповедь, зато почти вдвое же увеличилась молитва. Проповедь не просто сократилась, она стала качественно иной. Теперь она сводилась к одному: скоро придет конец этому миру, очень скоро. Сразу по завершении знамений. И наступит смерть.
  Теперь он не напрягал фантазию в описании Великой Битвы и нового мира в виде рая. Вовсе не до того ему теперь.
  Обстоятельства изменились и не терпят лирических отступлений.
  Братству передалось его мрачное состояние духа. У его членов лица стали как одно - нахмуренные брови, угрюмые взгляды исподлобья, полное отсутствие намеков на улыбку.
  Игорь Белояр смотрел на Эдгара, видел перед собой типичного гумита и испытывал тревогу. Эдгар выглядел очень плохо. Он был до крайности изнурен своим усердием в работе по раздаче листовок. Игорь поражался ему и переменам, которые в нем произошли. Он сам ни за что не позволил бы так с собой обращаться. Ведь далеко не все прохожие принимали листовки, и далеко не все прохожие отличались добродушным или равнодушным нравом. Попадалось много грубиянов. Эдгар безропотно терпел их отфутболивания, не стесняясь подходить к ним по нескольку раз, упрашивая, умоляя, как будто прося милостыню.
  По мнения Игоря, это была полнейшая потеря собственного достоинства.
  Теперь у Эдгара постоянно был заискивающий взгляд и подлизывающаяся улыбка.
  От этого Игоря передергивало с ног до головы, сердце заходилось от ненависти, даже кружилась голова. Приходилось предпринимать усилия, чтобы вернуть себе обычное хладнокровие.
  Но Господи, что же делать с Эдгаром?
  Профессор настраивал свое Братство на предчувствие катастрофы, на близкую смерть. И только офицеры и каратели сновали посреди послушного овечьего стада - деловитые и невозмутимые, как овчарки. Игорь косился на них в недоумении - может быть, они знают что-то, чего не знают они, простые смертные? Иначе чем объяснить такое их спокойствие?
  А их спокойствие особенно заметно на фоне грозного волнения основной массы Братства.
  Кстати, увеличение времени молитвы Игорь связывал с тем, что Профессор закладывает в свое Братство какую-то новую программу. Игорю было хорошо известно, что обстоятельства изменились - Макс Булатов специально для него записал разговор с Профессором на диктофон, да и статью он читал, восхитился и спрятал газету в стол. На память. Как образец.
  Поэтому Профессор должен был, волей-неволей, зашевелиться и изменить стратегию и тактику. И Игорь приглядывался - искал, в чем же будут заключаться эти изменения. Кроме плохого настроения и новых пропорций в проведении собраний, он пока ничего не заметил. Но он был убежден: при помощи молитвы Профессор подчиняет себе души членов Братства и направляет их в нужное для себя русло. Молитва дает ему неограниченные возможности проникновения в психику и демонстрации своих гипнотических способностей.
  И именно во время молитвы он внушает членам Братства необходимую информацию. Как будто записывает свои приказы, волеизъявления на магнитофонную пленку. Нет, на перфорированную ленту. И они становятся как роботы.
  Чтобы постигнуть замыслы Профессора, Игорю надо было понаблюдать за кем-нибудь из Братства после молитвы, потому что сам он, к счастью, гипнозу не поддавался, хотя и старательно прикидывался в молитве невменяемым.
  А за кем же ему наблюдать, как не за Эдгаром?
  Но после молитвы он не очнулся.
  Игорь весь похолодел.
  Эдгар выглядел так плохо, что этого можно было ожидать! Профессор решил погубить его? Он же знает, как Эдгар реагирует на молитву! Игорь внешне был, как всегда, хмурый и нелюдимый. На Профессора, склонившегося над Эдгаром, взглянул мельком. А сам украдкой прислушивался, приглядывался и думал.
  Естественно, Профессор знал о слабости Эдгара и его реакции на молитву. Однажды он даже запретил Эдгару приходить в Братство на какое-то время, чтобы чуть-чуть окрепнуть, отдохнуть. И он не мог не видеть, что Эдгар в последние дни дышал на ладан, превратился в тень, в призрак Эдгара. Это было видно невооруженным глазом.
  И все же он не освободил его хотя бы от молитвы.
  Значит, он сделал это нарочно.
  Зачем?
  Игорь смотрел, как Профессор вытворяет с Эдгаром какие-то сложные манипуляции, сует ему в рот пилюлю, затем вторую... Он действовал методично и целенаправленно. Подготовился к этому.
  Внезапно Игорь подумал, что это - предупреждение Максиму Булатову и отцу Александру.
  Косвенное, но весьма красноречивое предупреждение: мол, не забывайте, у меня в руках Тимофеевский сынок, и я делаю с ним что хочу, и от меня зависит его жизнь и здоровье. Если со мной будут продолжаться неприятности, то Эдгару крышка. И Тимофеев за это отнюдь не похвалит ни Максима Булатова, ни отца Александра.
  Предполагалось, что, увидев Эдгара в столь плачевном состоянии, Тимофеев впадет в панику и завопит: "Руки прочь от Братства Гумитов, негодяи! Вы чуть не угробили моего сына!"
  Сделав такой вывод, Игорь вновь ощутил биение сердца.
  Ну, Тимофеева такими выходками напугать трудно, насколько он успел изучить характер Виктора Егоровича. Он, конечно, очень переживает за судьбу сына, но смотрит на вещи реально и понимает прекрасно, что дальнейшее пребывание Эдгара в Братстве грозит парню могилой, и значит, его нужно оттуда как-нибудь достать! Эдгару будет тяжело, так как он до мозга костей проникся идеей Великого Гуми, но должен же он однажды увидеть, что это для его же блага!
  Собственно, у Виктора Егоровича уже не раз появлялась такая мысль. Это было легко устроить. Он даже присмотрел подходящую клинику, с мягким режимом и индивидуальным курсом терапии, но зато в полной изоляции от окружающего мира. Убежать оттуда невозможно.
  Игорь боялся, как бы Виктор Егорович и впрямь не решился применить такие крутые меры. Ведь таким способом от влияния Братства не избавишься. От отчаяния Эдгар, в его нынешнем состоянии, вполне мог бы пойти на самоубийство, лишь бы не расставаться с идеей Великого Гуми и воссоединиться с ним в Раю. А говорить об этом прямо с Виктором Егоровичем Игорь не мог - утечка информации, на это он не имел права.
  Но, должно быть, в мозгу у Тимофеева тоже маячил смутный образ Сени Шевченко, поэтому он не препятствовал увлечению Эдгара Братством. До поры до времени.
  Несмотря на все усилия, Эдгар не приходил в себя.
  Игорь ощутил ужас в сердце.
  Это кома. О Господи, это кома, и он никогда больше не увидит своего друга! Не услышит его голос! Господи?
  Профессор выпрямился и повернулся к Игорю:
  - Кажется, вы с ним живете рядом.
  - Да.
  - Тебе помогут довести его до дома.
  Игорь молча кивнул и так и не поднял глаз.
  Довести - сильно сказано, поскольку Эдгар не делал ни одного самостоятельного движения. Его тащили под руки Леон и Рига, а Игорь вышагивал сзади, следя, чтобы ничего не выпало из карманов, и неся их с Эдгаром вещи. В основном листовки. Люди не шарахались от такой странной компании, но обходили их стороной. А в общем-то, в этом зрелище не было ничего странного. Компания ребят, один из них упился до полусмерти, и друзья-приятели ведут его домой. Что здесь удивительного? Встречается на каждом шагу.
  Возле калитки Тимофеевского особняка Леон и Рига просто прислонили Эдгара к забору и исчезли в наступивших сумерках, как привидения, оставив Игоря один на один с проблемой - как объясняться с родителями Эдгара. И нет времени позвонить Осипову или Булатову, посоветоваться.
  Эдгар без поддержки сполз на землю, как тряпичная кукла, пока Игорь стучал в железную калитку, жал на кнопку звонка и с беспокойством прислушивался к злобному лаю Ральфа, чистокровного ротвейлера Тимофеевых.
  В калитку вышел Борис Новиков:
  - В чем дело? Здесь же открыто!
  Вместо ответа Игорь показал на Эдгара:
  - Помоги.
  Борис был так ошеломлен, что не возражал. Они подхватили бесчувственного Эдгара под руки и втащили в дом. Увидев своего сына без сознания, Марианна подняла крик, а Виктор Егорович спросил мертвенным голосом:
  - Что случилось?
  Игорь пожал плечами:
  - Не знаю.
  - Как это понимать? Вы же были вместе?
  - Да.
  - И что с ним?
  - Ему стало плохо.
  Борис вернулся в свою комнату, подальше от всей этой суеты. По его мнению, Эдгар сам напросился. Истории, похожие на ту, в которую он попал, никогда хорошо не заканчиваются. Пришло время расплачиваться. Уж на что он сам, Борис, безответственный, но на такую шутку он бы не решился. Потому что секта - это страшно.
  Марианна плакала и не могла говорить. Виктор Егорович вызвал "скорую помощь". Эдгар был уложен на диван в гостиной и по-прежнему не приходил в себя. Игорь ощущал крайнюю неловкость, и ему надо было скрыться поскорее, до приезда врача, чтобы избежать расспросов, но он не мог уйти и остаться в неизвестности, что будет с Эдгаром. Он молча стоял в тени и старался не привлекать внимания, но это продолжалось недолго.
  Марианна оторвала от лица руку с платком, собралась с силами и обратилась к Игорю:
  - Ты можешь идти. Тебе необязательно здесь находиться... Знаешь, я разочарована. Я ни в чем тебя не обвиняю, но я разочарована. Я надеялась на твою помощь. На то хотя бы, что Эдик в этом ужасном сообществе не один, за него есть кому заступиться. Я ошиблась в тебе. Ты не только не помог, но еще и... усугубил положение! Уходи, пожалуйста.
  - И пожалуйста, не приходи сюда больше, - добавил Виктор Егорович, сжимая руки Эдгара и похлопывая его по щекам.
  Игорь выслушал все это с прежним каменным выражением на лице и молча ушел. Сведения об Эдгаре придется узнавать через посредников или случайно.
  Но это ничего. Можно вытерпеть.
  Как бы только Виктор Егорович не решился на силовые методы! Момент вроде бы подходящий, Эдгар не в состоянии возражать против своей изоляции, но только от этого будет хуже. Эдгар изменился. Вернуть его к жизни силой не удастся. Для этого нужно не изолировать Эдгара, а уничтожить Братство. А пока он знает, что Братство существует, он будет чувствовать себя частицей этого Братства, пусть мелкой, но зато полноправной. Он будет хранить верность Братству.
  А если родители вздумают настаивать, он без колебаний станет трупом.
  Игорь вздрогнул. Пожалуйста, только не это!
  Неужели же вся его подрывная деятельность, и размолвка с мамой, и заброшенная школа, и юрфак в Москве, и год жизни, проведенный впустую - все это зря?
  Тяжелые времена настали не только у Профессора.
  Эдгара увезли в больницу под капельницей. Рядом с ним ехал отец - Марианна почувствовала себя слишком слабой и осталась на попечение Бориса. Да и влияния у отца больше, он окажется полезнее Эдгару. А мама навестит его с утра.
  Он был помещен в реанимацию. Когда дежурный врач выслушал сбивчивые объяснения Виктора Егоровича, то сразу вынес диагноз: нервное истощение.
  И сделайте одолжение, идите домой, о вашем сыне позаботятся.
  Эдгар пришел в себя сам, рано утром. Это было как пробуждение после тяжелого, до удушения, сна. С одной стороны, это принесло облегчение: похоже, я жив. А с другой стороны, у него не было сил пошевелиться.
  Кроме того, где это он? Не в больничной ли палате?
  Это привело его в такую панику, что он чуть было не задохнулся. Первым и единственным побуждением его было вскочить и бежать отсюда, бежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от больницы и от врачей.
  Но он не мог сдвинуться с места.
  Вскоре больница стала оживать, в ней послышались голоса и шаги. К Эдгару заглянула медсестра, поставила ему градусник. Глаза у нее были полны жалости к несчастному. Потом она сделала ему укол. Эдгар находился среди посторонних людей, которые не имели никакого отношения к Братству Гумитов, следовательно, были врагами.
  Он был один среди врагов!
  Потом его осмотрел врач, потом еще осмотрел заведующий отделением. У него взяли анализы. Потом к нему пустили-таки родителей. И у всех он видел одинаковое жалостливое выражение лица, а у врачей еще и с примесью презрения. Сами себя жалейте, дураки! Скоро вам всем настанет конец. А он, Эдгар, будет смотреть на это из рая и хихикать злорадно...
  Лица родителей его насторожили. Они были счастливые, хоть и заплаканные. Они что, радуются свалившемуся на него горю? Они долго сидели возле него, гладили его руки и похудевшие щеки, смахивали с ресниц слезы и говорили успокаивающие слова. В том смысле, что слава Богу, ты жив, сынок, теперь все пойдет по-другому, и начнется новая жизнь... Они повторяли их, как заведенные. Это вселяло в Эдгара подозрения, что его хотят запереть и лишить Братства, воспользовавшись его временной физической слабостью. Он инстинктом чувствовал, как вокруг него смыкается кольцо охотников с сетью в руках, и смотрел на окружавших его людей отстраненно и со страхом. И с ненавистью. Как чужой.
  Он был дикий звереныш, на свободу которого посягнули варвары, не знающие такого понятия. Они стремились загнать его в клетку и держать там до самой смерти.
  Не дождетесь, убийцы.
  Сюсюканье родителей и их осторожное обращение с ним, словно они его боялись, доводило его до тошноты. "Они точно что-то задумали". А у него не было сил даже им ответить.
  Ну ничего, вот он немного оправится, и тогда они все узнают, на чьей стороне правда. Он им всем покажет. Не на того напали.
  Первым вопросом, который он задал родителям, был:
  - Где Игорь Белояр?
  И Марианна, и Виктор Егорович, как по команде, опустили глаза и предпочли не отвечать. Они полагали, что это лишь дань давней дружбе, да и не дружбе, какая там дружба - так, легкое приятельство... Так сказать, лицейство. Да и мальчик их еще слишком мал, чтобы испытывать потрясения по поводу друзей. С его положением в обществе в дружбе не будет недостатка. Как и во всем другом.
  И в первую очередь - родительской любви.
  - Где Игорь? - повторил Эдгар, и его глаза на исхудалом лице начали светиться, как у хищника.
  - Не знаю, - неуверенно сказал Виктор Егорович.
  А Марианна добавила:
  - Мы его не видели. Он не приходил.
  Он с возраставшим подозрением оглядывал их своим отчужденным взглядом и продолжал думать. Странно, что они не видели Игоря. Как же тогда он, Эдгар, очутился здесь, рядом с ними? Кроме Игоря, доставить его домой не мог никто! Лжецы. Скорее всего, они прогнали его единственного друга как разлагающий элемент.
  Но этим они ничего не добьются.
  - Тогда позвоните ему и скажите, чтоб пришел.
  Тут Виктор Егорович счел необходимым повысить голос:
  - Эдик, мы с мамой посоветовались и пришли к выводу, что ты еще слишком слаб для встреч с друзьями. Тебе надо окрепнуть, полежать, подумать над происходящим. Мы сами попросили Игоря пока не приходить. Тем более что это не принесет пользы ни тебе, ни...
  На лице Эдгара мелькнула гримаса, а глаза ожесточенно сверкнули.
  - Кто дал вам право решать, что принесет мне пользу? Я хочу видеть Игоря!
  Виктор Егорович выглядел беспомощным, но все же настаивал:
  - Эдик, я вынужден повторить, что тебе сейчас лучше побыть одному. Ты пока не в состоянии определить, что для тебя будет лучше. Поверь моему опыту, очень скоро тебе станет понятно, что мы с мамой правы. Ты одумаешься, и все вернется в прежнее русло... Потерпи совсем немного, забудь об этом кошмаре и выздоравливай, а мы с мамой о тебе позаботимся...
  - Позовите Игоря! - в бешенстве крикнул Эдгар, так что оба родителя вздрогнули.
  - Эдик, ты очень слаб и не контролируешь себя. Пожалуйста, успокойся. Мы принесли тебе апельсинов и шоколадных конфет...
  Его лицо исказилось такой неприкрытой ненавистью, что Марианна не выдержала и отвернулась. Господи, верни нам сына!
  Эдгар понял, что они непробиваемые, и перестал требовать. Он вообще перестал тратить на них время, они были того не достойны. Он отвел от них взгляд, отстранился и больше не реагировал на их присутствие. Не отвечал, не двигался, не смотрел.
  - Эдик, - умоляюще прошептала Марианна. - Мы же хотим тебе добра!
  Он не шевельнулся. Как будто и не услышал.
  Это было ужасно. Но они не отступали. Раз уж он попал к ним в руки, надо не упускать возможность на него воздействовать. Не может быть, чтобы он продолжал упорствовать в своих печальных заблуждениях, видя их неослабевающую любовь и внимание. Он же такой чуткий и деликатный мальчик, он не сделает им больно. Он к ним прислушается. Он все забудет. Он прозреет, прослезится, они тоже начнут плакать, а потом простят друг друга и заживут новой жизнью.
  И никаких Игорей Белояров. И вообще ничего, что могло бы напомнить о секте и вызвать рецидив.
  Ради этого они готовы даже уехать. Сначала Марианна с Эдгаром, затем и сам Тимофеев.
  Результаты обследования обескуражили врачей, а Марианну довели до слез. Выяснилось, что Эдгар регулярно принимает некие медицинские препараты, не имеющие широкого хождения в стране. "Давно ваш сын увлекается транквилизаторами?" - поинтересовался врач у Тимофеевых, вызвав у них мгновенный шок. "Обнаружены следы галлюциногена, - добавил врач. - Весьма необычный наркотик. Дорогой, наверное. Синтетические вещества вообще скоро будут производить на каждом углу, если не принять мер. Классические анаша и опиум скоро канут в лету как отслужившие свой век".
  Виктор Егорович перебил его: "Вы уверены, доктор?"
  "Да, конечно".
  "И что же нам делать?"
  "Лечить мальчика от наркозависимости. Мы провели необходимые процедуры по детоксикации организма, и завтра вы можете забрать его домой. Кажется, вы как раз хотели забрать его домой как можно быстрее".
  "Да. Мы боимся, что он убежит".
  Врач удивился: "Отсюда убежать сложно. Тем более что он едва двигается".
  "Все равно. Нам будет спокойнее, когда мы сможем не спускать с него глаз. Ни днем, ни ночью".
  "Дело ваше. Не забудьте выполнять предписания".
  "Обязательно".
  Как в воду глядели добрейшие взрослые - слабый, как пушинка, но несгибаемый, как титан, Эдгар совершил побег этим же вечером. Точнее, он совершил попытку побега. Он упал и потерял сознание возле поворота к автобусной остановке, его подобрали и водворили на место. И при этом сняли домашнее трико и футболку и обрядили в казенную пижаму, чтобы издалека было видно: этот товарищ в настоящее время принадлежит больнице и должен находиться здесь.
  Эта мера привела Эдгара в ярость и продлила его пребывание в стенах этого заведения еще на один день.
  А потом его родители, трепеща от волнения, перевезли его домой. Обласканный, убаюкиваемый Эдгар был мрачен, ни на кого не смотрел, молчал и словно копил в себе отрицательную энергию. С ним обращались, как с миной замедленного действия.
  Дома его ни на мгновение не оставляли без присмотра. Не то что ни на шаг от него не отходили, нет, они не надоедали ему своим присутствием, но мягко давали понять, что ему не удастся самовольничать и главное - он не покинет пределы дома. Эдгар был зол. Его поведение говорило о нарастающем психозе. Марианна следила за ним со слезами на глазах. Она не узнавала своего сына. Это был совершенно другой человек, чужой, посторонний. И Марианна не знала, что ей с ним делать.
  Попытки побегов не прекращались ни на час.
  Его изнуренный организм частенько не желал его слушаться, но дух не ослабевал и призывал к активным действиям. Еще не хватало терпеть эти кошмары, когда надо мостить дорогу для Великого Гуми!
  И его лишили единственного друга!
  Как только он исчезал из поля зрения на пару минут, родители тут же начинали беспокоиться и бросались проверять, на месте ли он. Пришлось усиленно следить за окнами, потому что именно на них покушался Эдгар в своих попытках к бегству.
  Так его продержали ровно четыре дня. В течение этих дней не наступило никакого улучшения. Обстановка накалялась. Марианна плакала. Виктор Егорович ходил из угла в угол. Эдгар метался по дому и живо напоминал сумасшедшего. На малейшее слово или движение в свою сторону он отвечал взрывом ненависти, шипел и фыркал. Никакого взаимопонимания и в помине не было. Наоборот, эти витки по спирали вели к катастрофе, которая непременно должна была разрешиться смертью - Эдгар не видел другого выхода из этого тупика. Марианна понимала это и была в ужасе.
  Она была близка к инфаркту. Сердце болело, и валидол не помогал. Она дошла почти до такого же исступления, как и Эдгар. Остановить его в данный момент было невозможно. Но и отпустить в Братство тоже было невозможно!
  Марианна позвонила Нине Белояр. Вопрос был строго конфиденциальный. Ведь если обращение Эдгара к врачу по поводу психики не останется в тайне, то... Многие пути окажутся закрыты, а люди будут считать его неполноценным. Но хотя бы консультация у специалиста жизненно необходима.
  Нина Белояр посочувствовала Марианне и предложила обратиться к отцу Александру, священнику из Разовки. Марианна очень удивилась. Она и не знала, что он психолог. Осталось добыть согласие Виктора Егоровича.
  Он долго возражал, но, в конце концов, согласился.
  Они усадили сопротивлявшегося Эдгара в машину и отвезли к отцу Александру, чем его порядком напугали. Они в запальчивости даже забыли ему позвонить и предупредить о своем приезде. Их невнятные объяснения могли только сбить с толку. Но Эдгар так бесновался, что и без объяснений отец Александр все понял. Но у него не было возможности заняться парнем сейчас, его ждали неотложные дела в Разовке. Он предложил оставить его здесь до его прихода, а он уж постарается не задержаться.
  - Мы боимся самоубийства, - прошептала Марианна.
  - А мы оставим с ним охрану, - сказал отец Александр и указал на матушку Марию и Фаину, которые в это время сидели за столом и разбирали книгу Александра Меня "История религии".
  Тимофеевы вздохнули, но делать было нечего. Они положились на судьбу.
  Хороша охрана для безумного - хрупкая женщина и хрупкая девочка!
  Сначала Эдгар метался по квартире, не обращая внимания на свою "охрану", а они спокойно занимались Александром Менем, целиком погруженные в обсуждение своего вопроса. Беготня Эдгара их, как ни странно, не отвлекала. Зато их стало отвлекать, когда он, утомленный бесполезной нагрузкой, прилег на тахту и уставился на них болезненно блестевшими глазами. У него был очень измученный вид.
  - Мне нужно идти, - хриплым голосом сказал он.
  - Да, - ответила матушка Мария. - Подожди еще немного, и мой муж тебя отпустит.
  - Мне нужно идти сейчас.
  - А сейчас нельзя.
  Он начал ожесточаться, тем более что на их лицах он заметил все ту же бесившую его жалость.
  - А почему сейчас нельзя?
  Фаина попробовала его урезонить:
  - Ну куда ты сейчас пойдешь? Ты же еле жив!
  - Это мое дело.
  - Лежи-ка лучше и отдыхай. Хочешь, я заварю чай?
  Эдгар вышел из себя:
  - Не нужен мне ваш чай! Отпустите меня! Неужели вы не видите, что я больше не могу?
  В голосе его звучало неподдельное страдание. Фаина и матушка Мария ему сочувствовали, но ничего не делали для его освобождения. Им было сказано сберечь Эдгара в целости и сохранности до возвращения отца Александра, и они исполняли это поручение.
  Эдгар уже понял, что его не выпустят, и у него началась настоящая ломка. Он корчился и извивался на тахте, сползал на пол, катался по ковру. Матушка Мария и Фаина смотрели на него, расширив глаза от страха.
  Фаина не выдержала и воскликнула:
  - Никогда не думала, что секты вызывают такое привыкание!
  - Они используют наркотики, поэтому в привыкании нет ничего удивительного, - сказала матушка Мария.
  Эдгар воззвал к ним из глубин мучений:
  - Какая еще секта! Какие наркотики! Что вы вообще понимаете!
  - Самая настоящая секта! - сказала Фаина. - Как же ее еще назвать?
  - Ерунду говорите! Секта! Мы не секта! Мы служим добру!
  Фаина начала горячиться:
  - Мы тоже служим добру. Но при этом никому не вредим.
  Эдгар хрипло засмеялся:
  - А как же, служите вы добру! Да вы ради добра и пальцем не пошевелили!
  - Может, мы просто по-разному понимаем добро? - вкрадчиво произнесла Фаина.
  - Добро не нужно понимать. Оно одно, - заявил Эдгар.
  С этим Фаина согласилась:
  - Верно. Но почему тогда мы помогаем людям, а вы - вредите?
  Но Эдгара было трудно сбить с пути:
  - Мы служим добру.
  - Как же вы ему служите, если никто этого не замечает? - спросила Фаина.
  - Это тайна...
  Голос Эдгара слабел, но зато за этим разговором он отвлекался от ломки и затихал, сворачиваясь калачиком на тахте.
  - Странно, - заметила Фаина. - Добро не нуждается в тайнах.
  - Что вы знаете о добре... - презрительно протянул Эдгар.
  - Всё знаю, - безапелляционно сказала Фаина. - И все всё о нем знают. Все его видели. Оно ведь не прячется от людей. Оно сияет как день.
  - Оно открыто избранным.
  - Нет, оно открыто для всех без исключения.
  - Только тем, кто ему служит.
  - Мы все ему служим.
  - Ему служат только избранные. И в рай попадут только избранные. Только те, кто ничем себя не запятнал.
  Матушка Мария встрепенулась и воскликнула:
  - Ой, Фаина, он говорит точь-в-точь как ты!
  - Что?
  Фаина утратила дар речи.
  В это время пришел отец Александр.
  Он осмотрел Эдгара, попытался с ним поговорить. Он относился к нему с интересом, сквозь призму того, что Игорь Белояр пошел ради него на такой риск. Эдгар игнорировал все попытки втянуть его в беседу и вид имел нераскаявшийся. Пробить эту стену было невозможно. По крайней мере, момент для этого был неподходящий.
  Было еще слишком рано.
  Это он и сказал родителям Эдгара, когда они пришли его забрать.
  - Но должен вас предупредить: насилием вы ничего не добьетесь. Мальчик на грани. Нагнетанием обстановки вы испортите дело и можете потерять сына.
  Марианна затрепетала.
  - Неужели ничего нельзя сделать? - в отчаянии спросил Виктор Егорович.
  Отец Александр покачал головой.
  - А какая-нибудь закрытая клиника?.. - спросил Виктор Егорович.
  - Ну, если хотите. За результат никто отвечать не будет. Мальчик способен пойти на самоубийство, чтобы доказать самому себе свою преданность делу. В такой ситуации никто не возьмется отвечать за жизнь вашего сына.
  - Значит, все потеряно? - прошептала Марианна.
  Отец Александр возразил:
  - Ничего не потеряно. Предоставьте все профессионалам. Со временем все образуется. Нужно лишь немного подождать. Вы умеете ждать?
  - Это трудно.
  - Придется постараться.
  - Но ведь он не перенесет этого!
  - Вам решать.
  Таким образом, Эдгар был отпущен на свободу и тут же вернулся в Братство, хотя родители его буквально исходили кровью. Ребенок был слишком слаб, только что побывал в бессознательном состоянии и опять стремился туда же!
  Как только Эдгар вновь появился на даче в Афонино, Профессор счел нужным еще раз показать Братству Регину.
  Но перед этим состоялась встреча друзей - бледный Игорь заулыбался, увидев Эдгара живого и невредимого, а Эдгар так обрадовался, что тут же схватился за его руку и больше не выпускал. Во всем мире это один, всего один единомышленник!
  - Они больше не посмеют нас разлучить, - заверил Эдгар. - Прикинь, они показывали меня психологу! Правда, это был какой-то левый психолог, священник. Живет с Фаиной Ордынской в одном доме.
  - Вот как? - заинтересовался Игорь.
  - Ты его знаешь?
  - Да.
  - И он действительно психолог?
  - До того, как стать священником, он действительно был психологом. И что он тебе сказал?
  - Мне - ничего. Я с ним не говорил. А вот родителям он посоветовал оставить меня в покое. Они это и сделали, слава Богу.
  Эдгар радостно сиял глазами. Игорь задумчиво кивнул.
  Профессор закончил проповедь раньше обыкновенного. Он выглядел слегка оживленным, что для последних дней было необычно. Игорь насторожился.
  Оказалось, это все предвещало появление Регины.
  Услышав имя, Эдгар заранее вздрогнул. Игорь похлопал его по руке, и они встали, как всегда - Игорь впереди, а Эдгар спрятался за его плечо и держался за его руку. Ему было немного стыдно за свою несвоевременную слабость, но он трезво оценивал свои возможности и боялся снова потерять сознание.
  Увы и ах, он знал, что это не от него зависит, не от его воли.
  Как и в прошлый раз, Регину вывели на помост сам Профессор и Плескач. Она нисколько не изменилась. Ее вид привел Братство в замешательство. И вообще, Братство было настроено на всякие свершения, и очередное явление Регины как бы предвещало эти свершения.
  Игорь прислушивался и ушами, и инстинктами.
  Он был как пес, попавший в стаю волков. Его жизнь могла сохраниться только благодаря способности мимикрировать.
  Регина не сказала ничего нового. Отделалась лишь общими фразами, напустила темноты, но в общем, ее появление было вовсе не обязательно. Собственно, приблизительно то же самое им сообщал и сам Профессор. Зачем ему надо было тратить энергию на настраивание девчонки, на столь значительное усилие? Ведь ее говорить этим нечеловеческим голосом наверняка было не так просто, иначе он почаще баловал бы свое Братство явлением Регины. С регулярностью не реже раза в неделю. Или хотя бы раз в месяц.
  Может быть, это опасно для ее здоровья?
  Но раз теперь она вышла к народу, значит, Профессор с ее помощью преследует какую-то цель. А какую цель?
  Нагнетание обстановки!
  Он чувствует, что запахло жареным, и создает ажиотаж. Приводит Братство в панику, хочет заставить их что-то сделать.
  Сделать что-то ужасное.
  Регина сообщила, что завтра произойдет четвертое знамение. В чудесном месте - на танцплощадке. В парке. Среди зелени. Время она не сказала.
  И вообще, в тот день она слишком быстро перешла на свой нормальный голос, что вынудило Профессора ее поскорее увести. "Теряете концентрацию, товарищ Профессор, - Фальшивите. Это означает, что мы с друзьями идем верным путем. Прямо к вашему уничтожению".
  И еще Регина сказала, чтобы они смотрели на знамение, не приближаясь к танцплощадке, если дорожат собственной жизнью. Члены Братства послушно закивало головами, хотя Регина их не видела и не могла видеть. Они и так исполнили бы все ее распоряжения, беспрекословно, ведь она олицетворяла собой Великого Гуми.
  И в особенности они не рискнули бы ослушаться, памятуя о предыдущих знамениях. Умирать напрасно никто не хотел.
  Игорь не желал идти туда, но Эдгар настаивал.
  - Игорь, пожалуйста! Ведь ты - моя единственная защита. Мне стыдно, но я еще слаб. И Регина меня вымотала. Я чувствую себя скверно. И без тебя пойти не смогу.
  - Тебе там тоже нечего делать. Регина же ясно сказала, что там будет опасно.
  Эдгар зашептал:
  - Игорь, нет! Ты не понимаешь. Нам обязательно нужно быть там и видеть это знамение. Присутствовать при нем. Это же символ, Игорь!
  - Это в первую очередь опасность.
  - Я тебя очень прошу.
  - Ну ладно. Хотя я тебя предупредил.
  - Отлично!
  Эдгар сразу ожил и заблестел глазами и улыбками. Игорь вздохнул.
  Пришлось на следующий день идти в парк и прогуливаться, в ожидании начала дискотеки. Вечер был прекрасный. Прозрачный закат, чистый воздух, легкий свежий ветерок. Много молодежи. Очень много молодежи.
  Игорь искал взглядом милицию, но не находил.
  Как и в случаях с предыдущими знамениями.
  А ведь он звонил Осипову и Булатову, и они даже почти догадались, что это будет за знамение! То есть они догадались, но не знали, правильно ли. У них был свой план, как предотвратить жертвы, если они оказались правы.
  Но знамение должно все-таки произойти, останавливать этот процесс не имеет смысла. Надо лишь стараться избегать жертв.
  Братство Гумитов в счастливом предвкушении растворилось в пространстве вокруг танцплощадки на почтительном расстоянии, но ни на миг не упускали ее из поля зрения. Они присутствовали при исторических, глобальных событиях!
  А эта масса безликих юношей и девушек исчезнет во мраке Космоса.
  Они же не служат Добру.
  Игорь, Осипов и Булатов оказались правы. В самый разгар танцев площадку вдруг стало затягивать дымом, разноцветным в огнях цветомузыки. Народ начал чихать и кашлять, и падать на землю. И тут члены Братства увидели фигуры в противогазах, которые начали уносить тела пострадавших к каретам "скорой помощи". Это был баллон с нервно-паралитическим газом, где-то украденный. Как они и предполагали.
  Люди не погибли, но знамение все же состоялось!
  К полному восторгу Эдгара.
  Между тем его анализы перекочевали в стол Максима Булатова и были приобщены к делу. Ведь нигде, кроме Братства Гумитов, он не мог получить вещество, которое нашли у него в крови.
  И это - уже свидетельство.
  Интриги
  Нет более верного способа узнать свою везучесть, чем посещение казино. В Горьком пока еще не было своего казино, по крайней мере, общеизвестного и общедоступного.
  Можно было еще купить билеты какой-нибудь лотереи. Например, "Спортлото". Но в этом Рая ничего не понимала и поэтому не желала ввязываться.
  А проверить свою везучесть очень уж хотелось. Чтобы увериться хотя бы, что она на самом деле любимица судьбы, а не какая-то самозванка. Уж очень гладко все шло в последнее время. Почти все удавалось. Мадам Василькова на нее не нахвалится, она даже иногда помогает преподавательнице вести занятия для начинающих. Скоро подойдет к концу ее обучение в школе моделей СТИЛЬ. Им сообщили, что к сентябрю от их группы здесь не останется никого.
  Они уйдут в свободное плавание, устраивать свою жизнь по своему усмотрению. У Раи этот момент почему-то ассоциировался с моментом наступления славы, словно за эти полтора месяца произойдет нечто, что сделает ее звездой, независимо от стечения обстоятельств. Ей и в голову не приходило, что с ней будет так же, как и с большинством учениц - они просто перестанут посещать школу моделей, а кроме этого, абсолютно никаких изменений в жизни не будет.
  Нет!
  Осталось ждать совсем недолго.
  Она потерпит.
  И Денис Павлович ее больше не мурыжил. Даже не делал выговоров за самовольное приставание к Председателю Жюри. Оказывается, они действительно были друзьями. Всегда и во всем поддерживали друг друга. Денис Павлович, правда, довольствовался своим тепленьким местечком, где у него был и источник доходов, и источник наслаждений. А у Председателя Жюри было большое будущее в политике. Он уже заручился поддержкой многих. Еще чуть-чуть - и он сможет взобраться на более высокий уровень и вершить более крупные дела.
  А Оля до сих пор не могла простить Рае тот блистательный маневр, благодаря которому ей удалось перехватить эту рыбку. Ведь она теперь только поэтому и является фавориткой конкурса красоты, несмотря на очевидные преимущества всех остальных конкурсанток! Он же не рядовой организатор конкурса, а Председатель Жюри! Он может обеспечить победу кому захочет.
  А победа в конкурсе красоты - это и фото на обложке журнала, и конкурсы на высшей ступени, где-нибудь в Москве, а то и за границей, и в перспективе титул "Мисс Мира", и много выгодных предложений... И много денег...
  И все это лишь потому, что Рае больше повезло с Председателем Жюри, чем Оле!
  А изначально у них были равные возможности и способности. Просто они пошли к цели разными путями. Каждая выбрала тот, который казался ей короче.
  Впрочем, они слишком рано начали подводить итоги - их дистанция еще отнюдь не подошла к финишу.
  К ним снова приехал Ромочка-фотограф.
  "Зачастил, - подтрунивал над ним Денис Павлович. - Никогда такого не было. Наверное, влюбился в одну из вас. В самую красивую". И они тут же в блаженстве распушали свои перышки, так как любая из них считала себя самой красивой.
  Но это были лишь шутки. Ромочка не мог влюбиться в них. И Рая, вспоминая об уроке, который преподал ей Улыбающийся Мальчик, это хорошо понимала. Ромочка будет искать свою любовь не среди них. И найдет ее, совсем не похожую на них. По отношению к ним это несправедливо - так считала Рая.
  А Денис Павлович отвечал в таком случае, что за красивую жизнь надо платить. И нельзя иметь всё и сразу. Так не бывает.
  Разумеется, Ромочка не был влюблен в девушек из школы моделей СТИЛЬ, но появлялся среди них чаще, чем обычно, в связи с удачной деятельностью. Его работы пользовались спросом, он едва успевал выполнять заказы. Его карьера шла ввысь неуклонно, а теперь еще и стремительно, он расширил свои горизонты и стал самым популярным фотографом в столице, и одним их немногих, кто был на слуху за границей.
  Его взлет возбуждал зависть, но он не боялся недоброжелателей. У него были силы противостоять всяким кривотолкам.
  Да и Денис Павлович лукавил, отпуская шуточки по поводу частого появления Ромочки здесь. Он сам зазывал ставшего модным фотографа, и он не отказывал, по старой дружбе, начавшейся еще тогда, когда Ромочку еще никто не знал. Все-таки в случае отказа Денис Павлович мог скорчить рожу и вслух заявить, что он неблагодарный и задрал нос, залетел непозволительно высоко и забыл старых знакомых... Такое выслушивать не очень-то хочется. Вот и наведывался Ромочка в школу моделей СТИЛЬ.
  А снимал он по-прежнему только Раю и Олю. Остальные либо были еще слишком молоды и неопытны, либо не подходили ему по каким-то параметрам. А с Раей и Олей они уже сработались, знают друг друга. И они были этим очень довольны. Как-никак, это подтверждало их превосходство над конкурентками и повышало шансы на удачное продвижение.
  Они помнили, что именно благодаря его снимкам смогли попасть на конкурс "Мисс Подиум".
  И в шутку называли его "наш благодетель". Он на это не обижался.
  Как всегда, он пригласил девочек на съемки на свое обычное место. Они расцвели и пообещали не опаздывать. А остальные завистливо скривились. Некоторые даже показали язык.
  И как всегда, он привез им наисвежайшую новость.
  К ним едут представители рекламного агентства из Чехословакии!
  Иностранным гостям порекомендовали несколько ведущих заведений, и среди них оказалась школа моделей СТИЛЬ! А ищут они, оказывается, красивых девушек для рекламы косметики. Крема и шампуней. Туши для ресниц и губной помады. Всемирно известных фирм. И они по каким-то своим планам и программам ищут девушек в Советском Союзе для съемки в телевизионных рекламных роликах и для красочных рекламных плакатов.
  Бизнес в миллионы долларов!
  Головокружительные контракты!
  Москва! Прага!
  А в недалеком будущем - Париж!!!
  У всех без исключения девушек сердца учащенно забились, и начали раздуваться ноздри, а глазки мечтательно устремились в пространство. Они уже видели себя в сиянии славы - юных, красивых, недосягаемых. В раю. Им несказанно повезло, что они оказались в нужном месте и в нужное время - в школе моделей СТИЛЬ, когда чехословацкая реклама ищет себе новые лица.
  Рая была вне себя.
  Ей казалось, что уж тут-то она проявит все свое мастерство и заткнет за пояс даже мадам Василькову. Особенно в такой момент, когда появился мощнейший стимул для вдохновения и творческой удачи. Вот бы проверить свою везучесть, чтобы не волноваться за успех предприятия, чтобы быть на сто процентов уверенной, что победа у тебя в кармане! И утром самого значительного дня в своей жизни проснуться, как обычно, лишь слегка побледнев и став от этого еще интереснее, и с будничным видом выйти перед всем миром и засверкать, как солнце! Не таращить глаза от глупой радости, и не лепетать благодарность тем, кто этого ни капли не заслужил, растоптав ее по грязи. А принять эту славу с достоинством, холодно и спокойно.
  Ведь наследница престола заранее, с самого рождения знает, что в определенный момент она станет королевой. Повелительницей душ. Почему же она должна изводить себя сомнениями, переживаниями? Так будет - и точка!
  Как бы хотелось Рае иметь такую уверенность!
  А пока вместо уверенности у нее лишь мечта.
  Не зря, не зря ей казалось, что фортуна поворачивается к ней лицом! Скоро, в течение этих полутора месяцев, до начала сентября, она выйдет на новый уровень, взойдет на новую ступень, и никто не осмелится ее останавливать...
  Внезапно она вспомнила ледяной взгляд Дениса Павловича, лик своей Немезиды, и ее будто окатили водой. А если он не одобрит? Если он по каким-то причинам решит, что это навредит ему? Ведь тогда она может хоть в лепешку разбиться, а пути в Чехословакию ей будут закрыты.
  Блестящее будущее тут же заволокло серым туманом. Рая, чуть не плача, кусала губы и озиралась вокруг, чтобы определить на глаз, как Денис Павлович реагирует на сообщение о приезде иностранной делегации.
  А никак он пока на это не реагировал, так как его в классной комнате не было вовсе.
  Господи, что же она наделала!
  Когда-то она думала, что поступает верно, что иначе поступить нельзя, не то упустишь возможность приблизиться к цели. Тогда это виделось ей единственно верным решением.
  А теперь вдруг получается, что это были силки, расставленные опытным охотником на нее, безмозглую дичь, и каждый ее шаг запутывал ее все сильнее, и теперь она со всех сторон окружена тенетами, из которых нет выхода, кроме как разорвать их и уйти.
  Но она не хотела уходить, так как мечтала о другом, не о жизни простой девушки.
  Вот Оля. Она наверняка не меньше Раи с самого начала стремилась к известности и богатству, к высокому положению в обществе. Но, в отличие от Раи, она не торопила события, не лезла вперед, не унижалась и не была заносчивой. И вот теперь у Оли - полная свобода действий и при этом равные с Раей возможности и способности, а у Раи навсегда отравлены надежды на будущее, много крайне неприятных воспоминаний и один очень страшный враг, то есть Денис Павлович, который связал ее по рукам и ногам.
  Осознавать это было ужасно.
  Но и менять что-либо было уже поздно. Разве что уйти в обычную жизнь.
  Рая не пойдет в обычную жизнь.
  Она сидела на своем месте в классной комнате подвала погрустневшая и смотрела, как вокруг Ромочки суетятся девчонки, выставляют себя перед ним с наилучшей стороны. Как и она когда-то, они видят в нем ангела, спустившегося с небес, избавителя, а также и представителя той части человеческого сообщества, куда и они намерены очень скоро попасть.
  Очень скоро! Рая с горечью хмыкнула.
  Ее "очень скоро" длится уже довольно долго, и за это время она сильно изменилась. В первую очередь повзрослела. Во многом поумнела, как ей казалось. Растеряла кое-какие иллюзии.
  Она вздохнула: ох, Ромочка.
  Он для них действительно как ангел. Если не избавитель, то вестник.
  И как бы он ни прикидывался равнодушным, она-то знала, что не ко всем девушкам он относился с одинаковым безразличием. Например, она, Рая, ему нравится. То есть он не скрывает, что она симпатичная девчонка и достойна большего. Иначе он не делал бы такой недовольный вид от ее успехов, и он не считал ее успехи мнимыми. Точно так же он мог бы относиться к своей младшей сестренке, с той лишь разницей, что сестренку он ни за что не пустил бы в мир шоу-бизнеса или модельного бизнеса, а Рае он не имеет права приказать. Да она и не стала бы слушать его приказаний.
  А все равно было бы здорово, если бы у нее был такой вот старший брат.
  Она еще раз вздохнула.
  Из кабинета вышел Денис Павлович с каким-то документом в руках. У старичка было хорошее настроение, он бегло оглядел класс и улыбнулся:
  - Что-то Полина Михайловна задерживается. Надо позвонить ей домой, узнать, вышла ли она.
  - Минуточку, Денис Павлович! - остановил его Ромочка. - Вам не звонили из Москвы?
  Он задержался и подумал.
  - Нет, а что? Кто-то должен был позвонить?
  - Да, - ответил Ромочка. - Некто Иванов Иван Сергеевич. Знаете такого?
  Ромочка явно шутил.
  Имя Иванова Ивана Сергеевича ничего не говорило девушкам, зато Денис Павлович тут же заинтересовался и переспросил:
  - Иван Сергеевич? Вы уверены?
  - Ну да. Странно, что он до сих пор молчит. Ну да ладно, тогда я первый сообщу вам приятнейшее известие.
  Денис Павлович удивился:
  - Вот как? И что случилось?
  Ромочка сделал страшное лицо и загадочно понизил голос:
  - Прага, рекламное агентство "Престиж".
  Больше он ничего не успел добавить, так как Денис Павлович подскочил на месте, как ужаленный. Девчонки вздрогнули. А он весь колыхался от радостного возбуждения.
  - Роман, моя душа! Можно, я вас поцелую?
  - Ну, нет! - отшатнулся от него Ромочка.
  Но Денис Павлович ничего уже не замечал.
  - Прага! "Престиж"! О Роман! Вы вдохнули в меня новую жизнь! - восклицал он. - Я приглядывался к ним уже очень давно. С восемьдесят пятого года. Тогда они только начинали, но уже тогда было ясно, что за ними - завтрашний день рекламного бизнеса. Молодые, инициативные, полные энтузиазма и интереснейших идей! Новаторы! Революционеры! Я звонил им много раз и делал самые заманчивые предложения. Я же нюхом чую, где пахнет подлинным талантом! А тут - не один талант, а целое созвездие талантов! Я всегда делаю правильные ставки. Я всегда ставлю на выигрышный номер. Ромочка, имейте это в виду и старайтесь прислушиваться ко мне. Подумать только! Еще в восемьдесят пятом, в январе месяце, они выпустили свою первую брошюру, и я сразу понял: это будущее.
  Девчонки слушали его и ничего не понимали.
  А он от волнения пошел красными пятнами, начал отдуваться, присел за один стол и принялся обмахиваться своим документом, как веером.
  Но через минуту снова вскочил:
  - Нет, это грандиозно! Тем, кто свяжет свое имя и свою судьбу с агентством "Престиж", уже не надо будет ни о чем заботиться. Его лицо увидит весь мир! Причем увидит в самом выигрышном свете! У этого человека больше не будет никаких проблем! Он будет обеспечен деньгами. Он сможет беспрепятственно ездить по Европе, как по родному городу, и везде будет как дома! Самая лучшая работа! Самые дорогие контракты! Наилучшее качество!
  Он смачно поцеловал кончики пальцев.
  - Мечта любого в нашем бизнесе!
  Он был в исступлении.
  - Даже оказаться просто причастным к этому агентству, даже будучи просто упомянутым этими ребятами... Это означает триумф! Да понимаете ли вы, простофили, что это значит?
  Девчонки в страхе пятились от него подальше, а Ромочка улыбался.
  - Ромочка! Вы произнесли эти слова, и наше помещение вдруг стало совсем другим. Теперь это не подвал! Это святилище! Ромочка! Я вас обожаю.
  - Ну, успокойтесь же. Не надо так нервничать, это может плохо сказаться на здоровье. Ну, Прага, ну, "Престиж", ну и что? Это ведь еще только планы, наметки.
  Денис Павлович сразу как-то подобрался:
  - Они приедут?
  - Да. Но может быть, они никого не выберут!
  Денис Павлович с облегчением засмеялся:
  - Ой, это неважно! Какая разница, выберут они кого-нибудь или нет, когда они СЮДА ПРИЕДУТ! Они принесут сюда частичку своей славы, своего блеска! Запах славы! Знаете ли вы, что это такое, Ромочка?
  - Знаю.
  Денис Павлович махнул рукой:
  - Ну, что вы там знаете! Нашу, местную славу. Столичная слава вам тоже знакома. А вот всемирная слава! Когда от одного упоминания кровь стынет в жилах, и голова идет кругом, и подкашиваются ноги, вот как у меня!
  Улыбка Ромочки вдруг стала снисходительной.
  - Мировая слава! - продолжал Денис Павлович. - Она посетит нас! Она осенит нас крылом синей птицы! Ее опьяняющий, сладостный аромат никогда уже отсюда не выветрится! Это же исторический момент! Надо будет заказать мраморную доску из самого дорогого и самого красивого мрамора.
  - Фу, какая безвкусица, - поморщился Ромочка.
  Но Денис Павлович его не слушал. Он даже себя уже не слушал. Он вовсе оторвался от реальности и унесся мечтой в заоблачные дали.
  - После этого мы будем жить по-новому. Мы сделаем из этого подвала академию! И будем готовить лучшие в мире кадры для модельного бизнеса! Учеба в нашей школе станет лучшей и единственной рекомендацией, перед которой склонят голову и падут на колени самые высокомерные работодатели, даже за границей. Мы будем брать плату даже за вход в наш подвал, потому что это место станет своего рода музеем. Место, где побывало агентство "Престиж"! Невероятно!
  Он остановился и вдруг завопил:
  - Победа будет за нами!
  И рысцой побежал к себе в кабинет, переваривать эту чудесную новость. Наедине с самим собой. Не делясь своим счастьем с этими дилетантами.
  Они ровным счетом ничего не поняли!
  Дураки. Что с них взять. Они и про агентство "Престиж" никогда не слышали. Для них отчетливо прозвучало лишь слово "Чехословакия", и это слово, единственное во всем разговоре, обладало для них магией. Где у них мозги, если они слышат не главное, а второстепенное, и этому второстепенному придают решающее значение?
  Дураки.
  Он бегал по всему кабинету, как шарик для настольного тенниса, бессмысленно улыбался, лепетал себе под нос какой-то бред.
  Вот это удача!
  Его заметили! Его оценили!
  Мало ли подобных школ для красивых девочек создано по всей стране! Даже если учитывать только европейскую часть территории, то они исчисляются сотнями - официальные, полуподпольные и совсем нелегальные, занимающиеся в основном криминальными делами и делишками, отвратительными и чаще всего безнаказанными. Приехав из-за границы, гости могли бы вообще ограничиться Москвой. А они решили посетить Горький! Школу моделей СТИЛЬ!
  Это потрясающе!
  Когда он их оставил и убежал в свой кабинет, девушки вздохнули с облегчением и слегка оживились. Они вновь окружили Ромочку и требовали подробностей. Как это будет? Когда? Кто проведет отбор девушек и оценит их способности? По каким критериям будут отбирать красавиц? И будут отбирать мужчины или женщины?
  Засыпанный вопросами Ромочка отбивался от них как мог и, в конце концов, раздраженно воскликнул:
  - Ну не знаю я! Я их не видел! Я только слышал об их планах! Не приставайте ко мне, а то уйду.
  Но они обступили его и продолжали спрашивать до тех пор, пока не появилась запыхавшаяся от спешки мадам Василькова. У нее в квартире случилось небольшое ЧП - сломался замок на входной двери, и ей пришлось ждать, когда слесарь его исправит.
  В эту минуту Денис Павлович выбежал из кабинета:
  - На какое число запланирован приезд? Здравствуйте, Полина Михайловна.
  - Здравствуйте, Денис Павлович. Какой приезд? - поинтересовалась мадам Василькова.
  Ромочка пояснил:
  - Приезжает рекламное агентство "Престиж". Школа моделей СТИЛЬ входит в их планы.
  - Ого! - поразилась мадам Василькова и округлила глаза.
  - Какого числа? - повторил Денис Павлович.
  - Девятнадцатого июля, - сдался Ромочка.
  - Через неделю! - взвизгнул Денис Павлович. - И Иван Сергеевич молчит! Он с ума сошел! Решил довести меня до инфаркта! Ромочка, я вас обожаю. Кстати, а вы откуда все это знаете?
  - У меня с ними контракт.
  Вот тут на него уставились уже все - и Денис Павлович, и мадам Василькова, и девочки-ученицы. Ай да Ромочка! Ай да молодец! Ай да умница!
  - Минуточку, - ошеломленно произнес Денис Павлович. - Мы не ослышались? У вас контракт с агентством "Престиж"?
  - Да.
  Ромочка был явно доволен произведенным эффектом.
  - И давно? - спросил Денис Павлович.
  - Уже два месяца.
  - Поздравляю, милый! - улыбнулась мадам Василькова и протянула ему руку.
  - Спасибо.
  Денис Павлович качал головой и с трудом приходил в себя.
  - Ну, Роман, за вами не угонишься, - сказал он. - Вы идете вперед семимильными шагами. Как же вам удалось туда проникнуть?
  Ромочка вздохнул:
  - Боюсь, это неинтересно.
  - Э, нет, - возразил Денис Павлович. - Это-то как раз очень интересно. Вы от нас не отделаетесь, дружок. Агентство "Престиж" находится на такой высоте, что проникнуть туда надо постараться. Это - вершина мечтаний, воплощение рая на земле. Как вы туда попали?
  - Меня пригласили.
  Изумление росло.
  - Не надо на меня так смотреть! - возмутился Ромочка. - Я и сам этого не ожидал. Им понравились мои снимки в журнале "Принцесса". Они разыскали меня и предложили работать для них, выполнять специальные заказы. И это немало, уверяю вас.
  - Нисколько не сомневаюсь. А сколько вам платят?
  Ромочка запротестовал:
  - Провокационный вопрос, Денис Павлович. На хлеб с маслом хватает.
  - Так, - спохватилась мадам Василькова. - А ну-ка, закругляйтесь. "Престиж" "Престижем", а о повседневном забывать нельзя. Даю вам пять минут, и начинаю занятия.
  Денис Павлович огорчился:
  - Полечка, вы сухарь.
  - Нечего расхолаживаться. Пусть они, наши гости, увидят нормальный рабочий коллектив, а не сборище лентяек и вертихвосток. Через пять минут мне нужна рабочая атмосфера и тишина в классе. И я требую максимум внимания.
  Она пошла в кабинет и вернулась ровно через пять минут.
  Но ей не удавалось постоянно сдерживать своих учениц в рамках. Им как будто подсыпали в еду и питье чудодейственное зелье, которое делало их чрезвычайно возбужденными, чуть не до сумасшествия, и это было счастливое сумасшествие. Розовая эйфория! И все вокруг розовое и голубое! И золотистое, как солнце! И белоснежное, как облака!
  И они среди этой эйфории, как ангелы!
  Порхают и веселятся. И они прелестны.
  Гости из Чехословакии действительно приехали, хотя многие в этом сомневались. Внутреннее напряжение достигло высшей точки. Счастливое сумасшествие грозило выйти из пределов, невзирая на все старания мадам Васильковой его сдержать.
  Девочки выслуживались перед гостями, демонстрировали свои лучшие качества. Они надевали свои самые красивые наряды, делали самые красивые прически. Они снова стали неестественными, как разряженные заведенные куклы. Мадам Василькова на это злилась - девчонки сами портили себе, глупенькие, неопытные девчонки.
  Хотели как лучше, но не знали, как это сделать, и поэтому получалось нехорошо.
  А вот мадам Василькова знала, как, но это было ей уже не нужно.
  Из агентства "Престиж" приехали два симпатичных парня. Их звали Ян и Яромир. Они прекрасно говорили по-русски, так что даже почти не отличишь от Ромочки, только они говорили чуть медленнее русских. Зато между собой они очень бойко говорили на чешском языке, приводя девочек в замешательство.
  Девочки их не понимали.
  Они вели себя странно. Сидели в углу, как обычно сидел Ромочка, но на девочек почти и не смотрели. У них с собой были какие-то журналы и целые пачки цветных фотографий, так они, вместо того чтобы рассматривать живую натуру, перебирали снимки и обсуждали их между собой.
  Какой же был смысл чистить перышки и играть перед ними всеми гранями своих талантов? Они же все равно на них не смотрят и не слушают!
  Ненормальные какие-то.
  И подумать только, от таких непробиваемых парней зависит их успех!
  Денис Павлович сиял, как полная луна. Он обхаживал гостей со всей доступной ему любезностью, обеспечил им даже культурную программу. Они принимали это очень вежливо, но по ним нельзя было догадаться, какого они мнения обо всем, что их окружает.
  Они были убийственно равнодушны.
  Даже мадам Василькова не произвела на них сколько-нибудь заметного впечатления.
  Рая из кожи вон лезла, лишь бы попасть на глаза этим парням. Они не могли пройти мимо такой изумительной девушки, они не могли ее не заметить. Тем более что Денис Павлович ее не останавливал, он будто забыл о ее существовании. Она давно ждала этой минуты! И должна была использовать ее до конца!
  Но Ян и Яромир не замечали ее, как и всех остальных.
  Она очень опасалась, как бы ее стремление ухать в Чехословакию не дошло до Председателя Жюри конкурса красоты. Кто знает, как он воспримет такой поворот событий. Может быть, он ревнивец и собственник еще похуже Бориса Новикова. И тогда конкурс красоты уплывет из рук, а Чехословакия еще неизвестно, будет ли.
  Рая металась от одного желания к другому, боясь упустить хоть одно из них, но каждое имело свои определенные условия, соблюдение которых представляло много трудностей.
  У нее были связаны руки.
  С одной стороны - Денисом Павловичем, с другой - Председателем Жюри.
  Фотограф Ромочка неотлучно находился при гостях. Официально - в качестве переводчика, неофициально - как хороший знакомый и проводник по чужой стране.
  "Три единомышленника! - со злостью думала Рая, косясь на них. - Три независимых существа, для которых работа - это удовольствие. Почему же они не помогают тем, кто нуждается в помощи? Они как будто ревнуют свою независимость, всячески оберегают ее от всех посторонних, не допускают в свой круг избранных никого. Можно подумать, их независимость принадлежит им, только им и никому больше! Они не единомышленники, а единоличники, вот кто!"
  Она смотрела на них точно так, как узник смотрит сквозь решетку на тех, кто находится на свободе.
  И в ее душе уже не было никаких желаний, а только зависть и злость.
  Неужели же они достойнее славы и независимости, чем она?
  Что же они сделали такого выдающегося, чтобы стать достойными?
  Два дня, пятницу и субботу, длился этот кошмар. Рая уже полностью разочаровалась в этом мероприятии, но все-таки не хотела упускать такую возможность. Она может разом решить все ее проблемы, в первую очередь - Дениса Павловича.
  Кто знает, вдруг они выберут именно ее.
  Выбрать-то они должны только одну из них.
  А в воскресенье решено было устроить самодеятельный показ, прямо в подвале. Переодеваться в той комнатушке, где у них хранятся наряды, а выходить в классную комнату, где из столов и стульев соорудить импровизированный зрительный зал.
  Эта идея была воспринята на ура.
  Даже Денис Павлович, обычно выступавший против таких, по его словам, развлечений, на сей раз одобрил и благословил. И сам стал одним из зрителей, причем не бесстрастным.
  Гостей, вместе с Ромочкой, усадили на самые почетные места, откуда они могли обозревать весь путь девушек, от дверей до стены, и оценивать каждый их жест, каждый поворот головы, каждый взгляд. Новички были недовольны. Они ведь только начали заниматься, еще многого не умели, и поэтому у них было гораздо меньше шансов понравиться гостям, чем тем девушкам, которые занимаются уже давно.
  Но в этом была и справедливость.
  С какой стати новички должны обходить в таких вещах тех, кто опытнее?
  Те, кто опытнее, окажутся полезнее для рекламного агентства.
  Девушки собрались в школу моделей с раннего утра. Большинство из них не спали всю ночь от волнения. От этого воскресенья зависела вся их дальнейшая судьба!
  Быть или не быть!
  Они тщательно проверили все двери и закоулки, и выставили у входа в подвал караул - чтобы никакой посторонний взгляд не проник в их святилище и не подсмотрел таинство репетиции. Впрочем, ничего интересного они не увидели бы.
  Потому что именно в этот момент из красавиц выплеснулось все самое негативное и уродливое, что таилось у них в глубине души.
  Ангелочки вдруг превратились в мерзких фурий.
  Занятное превращение!
  Камнем преткновения стали обычные тряпки - ангелочки выдирали друг у друга те наряды, которые казались им самыми выигрышными, и ни за что не хотели уступать.
  В воздухе запахло жареным. Поднялся невообразимый гам, как на птичьем базаре. Девочки визжали. Платья взлетали чуть ли не до потолка. Звонко трещал шелк. Некоторые вещи не спасла их качественная выделка, и они просто разошлись по швам, заставив претенденток на них рыдать от отчаяния.
  Хотя нарядов здесь была гора, хватило бы на всех.
  И, если вдуматься, ведь успех зависит не от наряда, а от умения его показать. Никакой наряд не может придать нужную осанку, походку, позу.
  Так внушала им мадам Василькова, внушала ежедневно.
  Но теперь они забыли все ее внушения. Какие там еще внушения, когда они почуяли близость победы! Они должны быть прекраснее всех! И никто не согласится отдать лучшее платье ни подруге, ни даже родной сестре, они здесь все не подруги и родственницы, а конкурентки. Их ожидало серьезнейшее соперничество. И в этот день, решающий день, они готовились идти к цели по трупам.
  Не оглядываясь по сторонам.
  Не задумываясь о последствиях.
  У них на уме было одно последствие - работа за границей.
  Ради этого стоит прикончить всех соперниц!
  В подвале царил хаос. Оля и Рая потерялись в этом хаосе, подхваченные общим потоком и не способные этому потоку сопротивляться. К тому же, у них буквально из-под носа уплывали именно те наряды, на которые они едва успевали положить глаз. Это действовало отнюдь не успокаивающе! Постепенно они завелись и начали скандалить не хуже всех остальных.
  А ведь мадам Василькова еще и внушала им никогда не терять чувство собственного достоинства.
  Но чувство собственного достоинства молчит, когда голову туманит близость победы.
  Да и кому оно вообще нужно, это чувство. Пользы от него никакой, зато проблем много. В наше время оно только мешает.
  Наконец, девочки разобрали наряды. Точнее, они разобрали только лучшие наряды. Каждая схватила для себя два костюма и тут же принималась искать, куда бы их спрятать от покушений алчных и коварных подружек.
  Это выглядело даже смешно.
  Теперь настало время репетиции.
  И вновь поднялся галдеж! На сей раз споры вызвала очередность выхода на воображаемую сцену. Каждая хотела выйти первой. По крайней мере, первей всех своих основных соперниц. А соперницы сопротивлялись этому всеми силами.
  Дело едва не дошло до рукопашной! Рая и Оля, разгорячившись, готовы были немедленно вцепиться в волосы всех девчонок, которые стояли к ним ближе, лишь бы выплеснуть накопившиеся эмоции. Возбуждение последних дней тоже сказалось, оно искало выход. Любой, в том числе и цепляние в волосы.
  Мадам Василькова словно чувствовала, что в их сообществе творится что-то неладное.
  Она тоже явилась в подвал намного раньше назначенного срока, сразу после обеда, и застала крайне непривлекательную картину, которая возмутила ее до глубины души. Разве этому она их учила? Разве этого она им желала?
  Черт возьми, на кого они похожи?
  Мокрые курицы!
  Она была в ярости. Подняла настоящую бурю. Начала так распекать своих учениц, что они стояли перед ней, съежившиеся и красные, как раки, и слушали командира не дыша. Мадам Василькова произнесла грозную и вместе с тем проникновенную речь, которая должна была открыть воспитанницам всю недостойность их поведения, пристыдить и воззвать к тому прекрасному, что в них заложено природой и законами человеческого общежития. Она призывала девушек вспомнить о своей красоте и о том, что она не допускает грубости и хамства. Она оперировала такими понятиями, как скромность - лучшее украшение человека, и прежде всего девушки, она сразу бросается в глаза, вопреки их мнению, и располагает людей в твою пользу. И нельзя забывать о культуре! Как же так? - вопрошала мадам Василькова. Они все хотят попасть на работу за границу, так неужели они думают, что там можно так себя вести? Да если бы Ян и Яромир увидели их в таком состоянии, они с ужасом отшатнулись бы и спаслись бегством! Кому они такие нужны?
  Варвары!
  За границей приветствуется вежливость в обращении и взаимное уважение, а они здесь что устроили? Стыд и срам! Они опозорили школу моделей СТИЛЬ, они совершили не больше не меньше покушение на незыблемую репутацию мадам Васильковой! Это непростительно!
  Возомнили себя царственными особами!
  Невежды!
  И будь ее воля, она бы их разогнала, как стадо коров. Ей неприятно работать с этим сбродом. Как из грязи вылепить конфетку? А она пытается делать это с ними каждые выходные!
  Но они ей наглядно показали, что до конфеток им еще слишком далеко!
  Большая часть этой речи осталась для девушек непонятной. Они видели только, что мадам Василькова разгневана. Так сильно разгневана, что энергетика распространялась вокруг нее, как волны, и ощущалась девушками очень явственно. Но им было в тот момент все безразлично. А ну и пусть себе бушует, мечет громы и молнии, Тучегонитель Зевс. Когда речь идет о работе за границей и о всемирной славе, они готовы на что угодно.
  И им ни капельки не стыдно.
  Скоро одной их них будет и вовсе наплевать, потому что она вознесется на вершину Олимпа, куда выше самой мадам Васильковой, которая до сих пор казалась им недосягаемым идеалом.
  Тоже еще, судья.
  Она обвела их глазами, увидела, что им все равно, и с разочарованием покачала головой. Нет, они не прониклись. Стыдить их дальше было бесполезно. Ни в одной из них не было даже тени тех внутренних качеств, к которым можно было обращаться, что уж говорить о благородстве. Среди них она была как одинокая гвоздика среди колючек.
  Усилием воли, ставшим для нее давно привычным, мадам Василькова подавила гнев и раздражение и начала распоряжаться.
  Прежде всего, она намерена была перераспределить наряды, поскольку в данную минуту они были распределены неудачно. Но у девушек были такие хмурые лица и хищный блеск в глазах, что передел собственности мог привести к новому взрыву.
  Она оставила все как есть, но сама составила список очередности выхода. Девушки толпились вокруг ее стола, подглядывали в список, который она записывала на одном из столов, толкали друг друга, шушукались и создавали серьезные помехи. Но мадам Василькова на них даже не косилась. Они окончательно упали в ее глазах и не стоили ее внимания. Она знала их всех, своих учениц, и составляла список по памяти.
  Этот список крайне не нравился абсолютно всем ученицам. Они показывали язык спине мадам Васильковой и бурчали. Но возражать не смели, чтобы не вызвать на свою голову еще один поток нравоучений. Они устали от нравоучений!
  Даешь Чехословакию!
  В конце концов, список был составлен и обжалованию не подлежал. Мадам Василькова взяла его в руку, села на то место, где предполагалось усадить иностранных гостей, так как там был хороший обзор, и объявила начало репетиции.
  Репетиция прошла сумбурно. Девчонкам не терпелось выскочить поскорее, они толпились возле выхода, нарушая все впечатление от демонстрации, и чуть ли не силой втаскивали возвращавшихся подружек в костюмерную.
  Мадам Василькова смотрела на них уже почти с ненавистью.
  Змеиное гнездо.
  А они поглядывали на нее умильно, как бы ожидая от нее одобрения, похвалы или хотя бы улыбки, но она была очень холодная и неподвижная.
  "Омерзительно!" - говорил ее прищуренный взгляд.
  Она была недовольна репетицией, но повторять ее уже не было времени. Скоро должны были придти Ян, Яромир и Ромочка.
  Явился и Денис Павлович. Он не обращал внимания ни на мадам Василькову, ни на девочек. Он все еще пребывал в состоянии эйфории. Он знал лишь то, что его школу осенила слава рекламного агентства "Престиж".
  И ему больше ничего не было нужно.
  Он щебетал:
  - Полечка, милая, здравствуйте! Какой сегодня хороший день! С самого утра светит солнце! Небо голубое, и на нем маленькие облачка. Кудряшки. Вы уже подготовились к своему игрушечному показу? Молодцы. Вы же понимаете, какая нам оказана честь! Мы теперь не школа моделей, а кусочек рая на земле. Мои красавицы! Мои удивительные красавицы!
  Мурлыкая, он вошел в кабинет. Он приплясывал.
  У него было прекрасное настроение, в душе его царила весна. Он даже помолодел.
  А вот мадам Василькова от его прихода отнюдь не растаяла. В выражение ее лица добавилась горечь, но, в общем, она продолжала ставить девчонок на место. А им было все равно, лишь бы попасть в Чехословакию.
  Они были согласны на все.
  Иностранные гости вальяжно развалились на стульях. Их явно не интересовало устроенное специально для них представление. И их глаза откровенно скучали. Было такое впечатление, что они устали и хотят отдохнуть, причем не здесь, а уже у себя дома, в Чехословакии. А девушки - самое последнее дело в их жизни.
  Пресыщенные, как извращенцы.
  Демонстрация прошла плохо. Девочки выламывались, улыбались до ушей, заводили глаза. Мадам Василькова сидела как на иголках. Еще не хватало, чтобы гости подумали, что это она их так выучила. И тогда грош цена ей как преподавателю.
  От вида девушек Ян и Яромир уже почти зевали.
  После демонстрации девушки высыпались в классную комнату, как горошины из стручка, но робели подойти близко к гостям и примостились вдоль стен.
  Они ожидали вердикта.
  Гости даже не шептались. Они лишь переглянулись, потом Яромир встал на ноги и очень правильно по-русски произнес:
  - Большое спасибо, дорогие друзья. Мы хотим поблагодарить вас за теплый прием. Нам у вас понравилось. Красивый старинный город, прелестные девушки.
  У них, затаивших дыхание, сердца забились часто-часто.
  Сейчас решится их судьба.
  - Мы не рассчитывали найти здесь то, что нам нужно, - продолжал Яромир. - Но мы все-таки увидели в вашей школе девушку, которая идеально подходит для нашей программы. Она выглядит эффектно и ярко на фоне всех остальных.
  Рае будто огнем опалило лицо. Она закусила губы и опустила глаза.
  Эти слова явно относятся к ней. Больше не к кому.
  - Она с самого начала нас заинтересовала. Она выделяется среди всех. Думаю, именно с ней у нас будет контракт на рекламу шампуня "Элеонора".
  Рая не выдержала и зажмурилась.
  - Если можно, мы завтра же пригласим ее обсудить наш договор.
  - Вы очень любезны, - с улыбкой сказала мадам Василькова. - Мы счастливы, что смогли вам помочь. Спасибо за теплые слова. И помните, что мы всегда рады вам помочь.
  - Спасибо.
  - Но кто же эта девушка? - полюбопытствовал Денис Павлович.
  Яромир заглянул в свою бумажку и ответил:
  - Мы записали ее имя. Ольга Попова.
  Миссия в Марфину Пустынь
  В тот день, когда Фаина увидела у отца Александра привезенного туда Эдгара, с ней случилась перемена. Его слова возмущали ее до глубины души, но почему-то ей все время казалось, что они ей знакомы, что она их где-то уже слышала. Возглас матушки Марии дал ей понять: нечто похожее она не слышала, а говорила. Сначала Фаина пришла в шок: "Не может быть!" А подумав хорошенько, она вынуждена была согласиться, хотя ей очень, очень не хотелось.
  Иступленный вид Эдгара показал ей, что она недалеко от такого же состояния - состояния нетерпимости.
  Петр Николаевич порядком испугался, увидев дочь как в воду опущенную. "Опять?"
  - Что случилось, Фая? - спросил он. - Тебя кто-нибудь обидел?
  - Нет.
  - С Борисом поссорилась?
  Она вздохнула и покачала головой.
  - А что же тогда случилось?
  - Я видела Эдгара. Тимофеева. Папа, это ужасно. Не спрашивай меня об этом.
  И Петр Николаевич не спрашивал. А что тут еще спрашивать, и так все ясно. Результат попадания в какую-то секту. Что же тут удивительного. Странно лишь, что отец мальчика позволил этому свершиться и не предпринял никаких действий по предотвращению. А теперь уже поздно рвать по этому поводу волосы. Остается только ждать, когда ребенок повзрослеет, поумнеет и отойдет от этого бреда сам собой.
  Но почему всю неделю после этого у Фаины какое-то затуманенное лицо и взгляд, не останавливающийся ни на чем?
  Почему она так погрузилась в себя?
  Неужели и в ней происходят изменения, подвижки? Как в сейсмоопасном районе перед землетрясением или извержением вулкана, происходят смещения в земной коре и под ней. Но, так или иначе, это грозит катастрофой.
  Как бы хотелось облегчить ей процесс взросления, сгладить углы, смягчить остроту чувств. Увы, это не в силах родителей. Они могут лишь наблюдать и не вмешиваться. Так и Петр Николаевич. Он очень переживал за дочь, но знал, что она отвергнет все попытки проникнуть в ее внутренний мир, под предлогом заботы о нем самом: "У тебя и так проблем хватает, папа".
  Откуда ей знать, что все его проблемы ничего не значат перед его желанием ей помочь!
  Однажды отец Александр забежал к Ордынским на минутку, отказался от чая и сообщил:
  - Фая, хочу тебя порадовать. Можно было бы, конечно, подождать с этим до утра, ну да ладно. Не удержался.
  Она подняла на него глаза и замерла в ожидании.
  Он улыбался:
  - Только что нашему старосте звонил батюшка Филарет. Он пригласил тебя в Марфину Пустынь для очень ответственного задания. Ему нужна именно ты, и больше никто. Он в тебя верит.
  Она расцвела:
  - Это правда? Вы не шутите?
  - Я не шучу.
  - Благодарю Тебя, Господи! - воскликнула Фаина.
  И забегала по квартире, хватаясь то за одно, то за другое и ни на чем не сосредотачиваясь. Отец Александр и Петр Николаевич водили за ней взглядом и усмехались про себя.
  Как мало надо человеку для счастья!
  - Ну, потише, - урезонивал ее Петр Николаевич. - Дождалась, наконец-то.
  - Да! - ответила она из своей комнаты.
  Потом выглянула и уточнила:
  - А когда мне можно ехать? Завтра можно?
  Отец Александр засмеялся:
  - Можно. Но меня беспокоит твой энтузиазм. Порыв творческого вдохновения - это замечательно, спору нет, но нельзя в таком увлечении забывать о своих ближних. Например, ты подумала, на чье попечение оставишь своего отца?
  Она очень удивилась:
  - Ни на чье. Зачем его оставлять, он же поедет со мной.
  Теперь изумился Петр Николаевич:
  - Ты о чем, Фая?
  - А потом мы зачерпнем воды из святого колодца и привезем бидончик домой. Помнишь, как в прошлый раз? Этой воды нам хватило почти до самого Крещения! Тебе еще надо будет захватить плащ. Ты часто мерзнешь по ночам.
  Он остановил ее, воспользовавшись моментом, когда она выскочила из комнаты, уже сворачивая обеими руками вынутый из шкафа его плащ.
  - Фая, опомнись! Я не поеду с тобой.
  Она обиженно надула губы:
  - Ну, вот еще новости! Я понимаю, путь туда тяжелый, но ты справишься. Мы возьмем с собой нитроглицерин. Не говори глупостей, папа. Я знаю, батюшка Филарет тебя очень уважает и будет рад встретиться.
  - Я не сомневаюсь в этом. Я тоже уважаю батюшку Филарета и хотел бы с ним встретиться, но это невозможно. Только если он нас навестит когда-нибудь, если он когда-нибудь приедет в Разовку. А я туда ехать не могу. Даже не проси.
  Отец Александр его поддержал:
  - Это верно. Фая, ты бываешь жестока по отношению к окружающим.
  У нее опустились руки.
  - Папа, нет! Я не поеду без тебя!
  - Ерунда. Со мной ничего не случится. Отец Александр просто так подшутил над твоей веселостью. Я бы с удовольствием поехал, дочка, но честное же слово, не могу.
  Теперь уже Фаина отказывалась ехать и оставлять его одного на долгое время. Они наперебой ее убеждали, напоминали об ответственности и о ее будущем, отец Александр обещал заходить к Петру Николаевичу каждый день, утром и вечером, проверять его самочувствие, и сердобольная соседка должна была присматривать за ним в течение дня.
  В конце концов, Петр Николаевич расстроился и ощутил боль в сердце. Прилег на диван. Впрочем, может статься, он только притворился захворавшим, лишь бы прекратить прения и настоять на своем. Ведь перед лицом его болезни и слабости она пасовала, становилась послушной и делала все, что он велел.
  Теперь она соглашалась на все. И было решено: она едет одна, через день, и будет каждый вечер звонить отцу Александру и спрашивать, все ли в порядке с Петром Николаевичем. А он пообещал не обманывать, говорить ей обязательно, если папе станет хуже.
  Она принялась собираться, более спокойно, но все же с возбуждением - с веселым возбуждением ребенка, получившего долгожданный подарок.
  И в эту минуту к ним нагрянул Борис Новиков.
  Новость об отъезде взволновала его, даже ошеломила.
  - Как? - воскликнул он. - А я?
  - А что ты? - беспечно сказала она. - Я же скоро приеду. Если хочешь, потерпи немного. А не хочешь...
  - Я знаю, - свирепо сказал он. - Если не хочу - вольному воля и тому подобное. Это я уже слышал много раз. Ты доведешь меня до сумасшествия, честное слово! Я тебя не пущу.
  Она нахмурилась:
  - Это я тоже слышала много раз.
  Борис уперся:
  - Я не пущу тебя одну.
  - Я никого не спрашиваю об этом, и ты мне никто, чтобы командовать.
  - Я поеду с тобой.
  - Что?
  Фаина даже уронила сумку, которую собирала.
  Борис сначала испугался этого своего неожиданного решения, неожиданного даже для самого себя. Но уже в следующую минуту он был уверен, что это самое удачное его решение за все лето. Он спросил на всякий случай:
  - А ты надолго?
  - Не знаю. Как минимум на две недели.
  - Что? - ужаснулся он. - На две недели? Я точно еду с тобой.
  Она вздохнула и принялась терпеливо объяснять:
  - Ты пойми, я не могу взять тебя с собой. Во-первых, я еду туда не развлекаться, а работать. Там не дискотека, не кинотеатр, не концертный зал - это монастырь. Точнее, бывший монастырь. Сейчас там проходят реставрационные работы и археологические раскопки. Там просто нет места безделью, потому что стыдно слоняться просто так, когда вокруг тебя все заняты полезным делом. И я не смогу уделять тебе много времени, это тебя обидит и будет казаться несправедливым, хотя это не так.
  - Это не так, - возразил Борис.
  - Но я же тебя знаю.
  Он с сомнением улыбнулся.
  - По крайней мере, - поправилась она, - я не знаю, что именно тебя злит и раздражает и чего от тебя можно ожидать в таких случаях. И вообще, это не курорт. Совершенно дикое место. Туда очень трудно добраться. Придется долго идти пешком. По лесу.
  - Я умею ходить пешком. Мы каждое лето собираем грибы. Не каждый день, но...
  Она перебила его:
  - Ты слышишь, что я говорю? Какие грибы? Это же не прогулка, Боря. Честное слово, ты просто сумасшедший, если думаешь это всерьез.
  Но чем сильнее она его разубеждала, тем упорнее он стремился отстоять свою идею, которая ему теперь уже очень нравилась. Она предвещала приключение и предоставляла возможность побыть почти что наедине с Фаиной, вдалеке от привычного мира, всегда вмешивающегося в их отношения и грозящего их разрушить.
  В конце концов, Фаина смирилась с решением Бориса ехать вместе с ней, хотя это и нарушало ее планы и желание уединиться, разобраться в себе.
  - Только поторопись, пожалуйста, - предупредила она. - Выезд завтра. В одиннадцать часов утра. Последний раз говорю: подумай хорошенько.
  - Вопрос закрыт.
  - Как хочешь.
  Он бегом направился домой и зарылся в шкафы и столы, выбирая, с чем ему отправиться в это необычное путешествие. Судя по словам Фаины, это будет нечто вроде похода. Автобус, лес, археологические раскопки, монастырь...
  Борис извлек из глубин антресолей свою объемистую спортивную сумку, с которой удобно было бы отправиться на такое мероприятие. С собой надо взять только самое необходимое. В общем-то, Борис умел быть неприхотливым. Это несложно, тем более что рядом будет красивая девушка, перед которой приятно будет продемонстрировать свою силу и превосходство... Нет, это и в самом деле прекрасная идея.
  К нему заглянула Марианна и удивилась:
  - Ты куда-то собираешься?
  Он смеялся:
  - Да, тетя Маша. Только не я, а мы с Фаиной.
  Она тут же смягчилась:
  - Ах вот как! Романтическое путешествие!
  - Совершенно верно. Как вы догадливы, тетя Маша!
  Она сделала строгое лицо:
  - Надеюсь, вы будете вести себя хорошо.
  Он поддержал ее тон:
  - За кого вы меня принимаете?
  Она сказала уже серьезно:
  - Боря, надо бы повзрослеть. Надо учиться отвечать за свои поступки. Ты уверен, что готов отправиться в романтическое путешествие вдвоем с девушкой? Ведь это не шутка. Налагает некоторые обязанности. Это не шутка еще и потому, что Фаина - очень хорошая девушка. Не играй с ней.
  - Я не играю! - возмутился Борис. - Неужели я совсем не заслуживаю доверия?
  Она уступила:
  - Ну ладно, я же только предупреждаю. Кстати, а куда вы едете?
  Он состроил рожу и ответил:
  - В паломничество по святым местам.
  Она не поверила ему ни капли, с гримасой безнадежности покачала головой и оставила его в покое.
  На следующий день Борис и Фаина встретились на автобусной остановке. Оба выглядели действительно как два туриста, отправляющихся в поход. Фаина по этому поводу даже надела старенькие джинсы, хотя по церковной традиции женщинам категорически запрещено надевать штаны - атрибут противоположного пола. В джинсах Фаина чувствовала себя неуютно и поминутно заливалась румянцем. А Борису нравилось. Так необычно было видеть Фаину в таком виде.
  В руках у Фаины была старая хозяйственная сумка и небольшой пакетик.
  - Что это? - спросил Борис.
  - Бутерброды, - ответила Фаина. - И банка с чаем. Это наш обед. Ведь мы прибудем на место только поздно вечером.
  В автобусе им достались места в самом конце салона. Фаина села у окна. Они молчали, выбитые из привычной обстановки, лишь часто смотрели друг другу в лицо и смущенно улыбались. Фаина вдруг представила себе, как они предстанут перед батюшкой Филаретом и матушкой Евфимией. Как же она представит им своего спутника? И что они о ней подумают при этом?
  Она краснела от мысли об этой сцене.
  Кошмар. Как же она это не предусмотрела? А теперь уже поздно. Не высадишь же Бориса из автобуса посреди дороги.
  Они приехали в поселок Сироткино в три часа пополудни. Фаина спросила, не хочет ли Борис пообедать. Он ответил, что пока нет.
  Он не устал?
  Пока нет. Куда дальше?
  А дальше - долгий пеший путь до монастыря Марфина Пустынь. Места тут были живописные. Сразу за автовокзалом начинался самый настоящий лес. Темно-зеленый, прохладный, пахнущий грибами и кишащий комарами. Они на минутку остановились, Борис достал из сумки тюбик со специальным кремом, отпугивающим комаров, и намазал себе и Фаине руки и шею. Фаина при этом вздрагивала, отшатывалась и испуганно пищала. Запах у крема был крайне неприятный, но зато кровососов он и впрямь отпугивал.
  Борис и Фаина вышагивали по тропинке, которая заковыристыми зигзагами обходила деревья. Фаина шла по ней очень уверенно. Впрочем, других тропинок тут не было, чтобы в чем-то сомневаться. Вскоре они углубились в самые дебри. Солнечный свет, проникавший сюда сквозь густую зелень крон, причудливо высвечивал реальность леса. Воздух был чудесный - прозрачный, чистый и свежий, душистый. Борис и Фаина дышали полной грудью, улыбались этому и изредка переговаривались. Потом все-таки остановились на чудесной полянке с двумя сухими пеньками и пообедали бутербродами с сыром, свежими огурцами и холодным чаем. И продолжили свой путь.
  Борис пришел в потрясающее настроение. Как ни странно, этот сугубо городской житель очень глубоко чувствовал природу и проникался природой. Морем, лесом. Он становился частью природы. Иногда у него даже усиливалась интуиция, чуть ли не до ясновидения. В такой момент он все понимал не умом, а сердцем - оказывается, у него есть и сердце, просто оно не всегда давало о себе знать. В последнее время - чаще, чем обычно. И это обнадеживало.
  - Ты сколько раз бывала в Марфиной Пустыни? - спросил Борис.
  - Каждый год, - ответила Фаина. - Не бойся, я знаю дорогу. Кстати, ты видишь здесь какую-нибудь еще тропинку, чтобы проверить, правильно ли я тебя веду?
  - "Куда ты завел нас?" - лях старый вскричал, - процитировал Борис.
  - "Туда, куда нужно", - Сусанин сказал, - добавила Фаина. - Не переживай, еще немного осталось. Километров пять, не больше.
  Борис покачал головой и ничего не ответил.
  Он ожидал увидеть монастырь из тех, какие он видел в Москве - с мощной стеной, большими величественными храмами, золотыми крестами на куполах и колокольнях. Поэтому он очень удивился, когда вдруг наткнулся на два столба и полукруг над ними, выбеленные известкой. К одному из столбов была привинчена деревянная табличка с надписью "Марфина Пустынь". И тропинка, по которой они с Фаиной шли, пробегала прямо под этой аркой, лаконичной, как античное творение. Это было вместо ожидаемого ограждения. Ни забора, ни даже сетки. Просто арка в лесу над тропинкой, да немного расступались перед ней деревья.
  Вскоре за этой аркой лес явно перешел в окультуренный парк. Среди деревьев Борис с трудом различил церковь - по форме такую же, как церковь в Разовке, но раза в полтора больше. Тут было еще несколько больших домов. Как и церковь, деревянных. Это были жилые и хозяйственные помещения. И еще поодаль от церкви примостился домик, откуда в ту минуту вышел человек в одежде священника.
  - Батюшка Филарет! - воскликнула Фаина. - Здравствуйте!
  Он живо обернулся и просиял:
  - Фая! Фаина, Фаина!
  Она подбежала к нему и попросила благословения. Он перекрестил ее голову и прочел короткую молитву. К ним подошел Борис:
  - Здравствуйте.
  - Здравствуйте, молодой человек, - с широкой улыбкой сказал священник. - Мы вас давно ждем. Если не ошибаюсь, вас зовут Борис.
  - Да.
  - Откуда вы знаете? - спросила Фаина.
  - Это очень просто, Фаюшка. Отец Александр снова позвонил мне и сообщил, что вы выехали. Добро пожаловать, дорогие друзья. У нас здесь дикое место, конечно, и особого комфорта нет, но зато есть благодать.
  - Здесь очень красиво, - признался Борис.
  - Да. Но вы устали, пойдемте в дом.
  И отец Филарет повел их в дом. Это было нечто вроде гостиницы для тех, кто посещал монастырь. В данный момент там поселились реставраторы, археологи, несколько студентов археологического института и четыре паломницы, старушки-божьи-одуванчики.
  В соседнем большом доме жили монахини - всего девять - и игуменья, матушка Евфимия.
  А в домике возле церкви жил отец Филарет.
  Сначала Бориса и Фаину отвели в приготовленные для них комнаты и сказали, что ждут их в огромной комнате внизу, называемой "гостиной", где собираются все жильцы и ужинают, а потом, если хотят, могут еще посидеть и поболтать. Распоряжалась тут одна из монахинь, Екатерина. Она-то и занялась Борисом и Фаиной и организационными вопросами. Фаину она хорошо знала. Они перемигнулись, как заговорщицы.
  - Посплетничаем? - весело спросила Екатерина.
  - Обязательно, - в тон ей ответила Фаина.
  И монахиня повела Бориса в соседнюю комнату.
  Он ощущал со всех сторон любопытство и даже одобрение. Никто не уточнял, кто он такой и зачем сюда явился, и какое он вообще право имел следовать за Фаиной. У него было такое впечатление, что они относятся к Фаине так же, как и разовская община, и такое же отношение распространилось и на него, Бориса, то есть они следили за Фаиной и Борисом и хотели, чтобы он оказался хорошим парнем и чтобы у них с Фаиной все было хорошо. Их дружба была для окружающих как бесплатное кино. "Кино о любви", - вдруг подумал Борис и с теплотой улыбнулся.
  За окнами было уже совсем темно. Новоприбывшие едва успели осмотреть свои апартаменты и разложить по местам личные вещи, как к ним вновь постучалась Екатерина и позвала ужинать. Они заторопились, так как внезапно от ее слов ощутили сильный голод.
  В гостиной посередине стоял большой общий стол, за которым собирались все жильцы. Теперь там стояли два прибора - первое, второе и третье. Горячий вкусный суп, гречневая каша с изюмом и чай с домашним, выпеченным в русской печи хлебом. И вокруг стола, и в других местах комнаты сидели все жильцы: они были наслышаны о тех, кто должен приехать, и хотели познакомиться с новенькими, а также и познакомить их со здешними порядками.
  Они беззлобно подшучивали над проголодавшимися гостями, которые буквально в пять минут опустошили тарелки и чашки. Это были в большинстве своем молодые люди, причем незаурядные. С ними было очень интересно поговорить.
  Правда, в первый вечер, после ужина, у них начали слипаться глаза, и их отпустили к себе.
  Комнаты у всех жильцов были одинаковые, очень простые, но и удобные. Они были обставлены самодельной мебелью из дерева - кровать, стол, стул и шкаф. Окна были занавешены белыми занавесками с вышитыми крестиком узорами. Все вещи были качественные и добротные, к ним приятно было прикасаться. Но у Бориса и Фаины не было возможности тут же оценить их достоинства - они так утомились, что с наслаждением растянулись на истых простынях и мгновенно уснули.
  Блаженство продолжилось и утром, когда они проснулись. В окна светило солнце, на улице звонил колокол. Воздух все еще был свежий и чистый, что удивляло городских жителей. Здесь воздух был как родниковая вода. Деревянные стены и мебель будто светились.
  Вообще, здесь все было как будто живое.
  И Борис без конца ощущал биение сердца.
  После завтрака, который они тоже провели вдвоем, Фаина пошла к отцу Филарету получать свое задание. А Борис остался совершенно один. Нынче они встали позже всех, слишком утомившись накануне. Все уже разбрелись по своим делам.
  И Борис начал изучать Марфину Пустынь.
  Здешнее население ему понравилось. Прежде всего, он по-новому взглянул на монахинь. Раньше при этом слове ему представлялись высушенные, как укроп, особы с глазами одержимых и готовые изрыгать проклятия миру. В Марфиной Пустыни этот стереотип был разрушен. Тут он увидел живые, милые лица, веселенькие голоса, часто даже ехидненькие. Монахини были еще и умные. Борису становилось странно: зачем они пошли в монастырь, чем им не жилось в миру? Они же такие лапочки!
  Примерно такие же комплименты и они расточали ему. Между собой они еще и поздравляли Фаину с таким удачным кавалером.
  Реставраторы представляли собой увлеченных, творческих молодых людей, буквально влюбленных в свое дело. У них при церкви была мастерская, где они занимались восстановлением старинных икон. А археологические раскопки проводили два профессора и пять студентов. Они разбирали развалины древних зданий монастыря и пытались восстановить его внешний вид. Когда Борис поинтересовался, зачем это нужно, они ему объяснили, что от этого древнего скита не сохранилось ни достоверных описаний, ни рисунков, ни чертежей, ни схем. А между тем это был некогда крупный культурный центр. Поэтому для истории важно знать хотя бы, как он выглядел и чем жил.
  Раскопки проходили в стороне от нынешнего расположения монастыря. Это было потрясающей красоты место. Когда Борис набрел на него, он просто временно потерял дар речи и только осматривал все вокруг, разинув рот. Развалины монастыря находились позади строений, метрах в пятистах. К ним вели тропинки. Сами развалины уже начали зарастать молодым лесом - тоненькими, как свечи, деревцами не выше человеческого роста. А позади древнего скита зелень резко расступалась, переходя в крутой обрыв и спускаясь к реке. Отсюда были виды ее берега, небольшой изгиб и серебристая поверхность. Лес на другом берегу казался далеким и игрушечным, и над всем этим расстилалось высокое небо - здесь выше, чем где бы то ни было.
  Борис долго рассматривал эту прекрасную картину, любовался, восхищался, дышал ею. Затем он вернулся к развалинам - остаткам каменных стен, похожих на какой-нибудь древний город из тех, которые он видел в приключенческих фильмах. И среди этих стен копошилась горстка исследователей, просеивая землю между пальцами и изучая каждый камешек, каждый осколок камешка. Работа проходила преимущественно в молчании. Борис подумал было вернуться и поискать Фаину, но тут же сообразил, что, получив задание, она немедленно приступит к его выполнению, и ей некогда заниматься им, как она его и предупреждала еще в Горьком.
  Тогда он легко и глубоко вздохнул, нашел профессоров и предложил им свою помощь. Они не отказали и приставили его к студентам. Те и объяснили ему суть, цель и правила своей работы. Сначала он зевал от скуки, но вскоре увлекся и даже пришел в азарт.
  Он никогда от себя такого не ожидал!
  А Фаина получила от отца Филарета и матушки Евфимии именно то задание, о котором мечтала всегда.
  Им не удалось сохранить одну икону. Точнее, им не удалось нигде обнаружить даже ее останков. Либо она погребена слишком глубоко и будет найдена случайно через какое-то время, либо она украдена и, следовательно, не следует рассчитывать на ее возвращение. Ну, разве что опять же по чистой случайности.
  Но к них нет времени ждать этой случайности, тем более что следы иконы обрываются еще в середине девятнадцатого века, и твердой уверенности в том, что икона вообще когда-нибудь вернется, нет ни у кого.
  Это было уникальное изображение архангела Михаила, выполненное местным богомазом из Сироткино, впоследствии ставшим знаменитым художником. Замечательная судьба! И изображение тоже было замечательным - сведения о нем сохранились лишь в воспоминаниях одного паломника, который описывал свое посещение скита в мемуарах. Эта икона была знаменита, потому-то так мало было надежд ее найти - она уже тогда, в девятнадцатом веке, являлась ценным экспонатом и могла быть похищена для какой-то частной коллекции. У монастыря есть фотокопии описания этой иконы в мемуарах, и вот по ним-то Фаине предложили написать новый лик. Неважно, что это будет не копия. У реставраторов, то есть профессионалов, просто нет на нее времени.
  А Фаине они, отец Филарет и матушка Евфимия, доверяют и просят написать архангела Михаила для их церкви.
  Фаина пообещала сделать все, что в ее силах, но выразила сомнение в успехе предприятия. В ответ ей предоставили полную свободу действий. И не жалеть расходных материалов - пусть икона будет не хуже предыдущей. Может, ее тоже ждет слава.
  Для работы ей отгородили уголок в мастерской реставраторов. Но в тот день она лишь заглянула туда и сразу покинула помещение, чтобы тут же приступить к этому обряду, священнодействию - написанию иконы.
  Она начала с того, что пошла в церковь и стала молиться. Покаяние и очищение составляли наиважнейшую часть работы, без этого ничего не получилось бы. Без Божьей помощи удачи не будет в любом деле, а уж о написании иконы и говорить нечего. Без полного очищения души Фаина даже не входила в отведенный ей уголок, боясь осквернить атмосферу, и не прикасалась к рабочим принадлежностям, приготовленным для нее, и не обдумывала образ ни в общих чертах, ни в деталях.
  Сначала - покаяние, молитва, причастие. Потом - работа.
  Она ни на минуту не выходила из церкви, и к ней никто не подходил. Борис поинтересовался, что происходит, и ему шепотом объяснили:
  - Фаина начинает писать икону. Ее нельзя тревожить.
  И Борис смирился с этим. Он не приближался к ней, даже избегал попадаться ей на глаза, чтобы своим видом не смутить ее и не расстроить. Впоследствии она оценила такое поведение и призналась, что не ожидала от него подобной деликатности. В ответ он прикинулся обиженным: "А при чем здесь деликатность, когда я занимался делом - помогал археологам!"
  А если говорить честно, то его очень удивило, что именно уважением и прямотой можно верней добиться взаимности, чем силой или похвальбой.
  После причастия Фаина пошла в мастерскую, в свой уголок, и приступила непосредственно к работе.
  У них с Борисом установился режим дня. Теперь они вставали очень рано, вместе со всеми остальными, и чувствовали себя частью единого, слаженного коллектива, в котором, однако же, каждый был самодостаточной личностью. Это ощущение общности было очень приятным, а еще приятнее было осознавать, что не зря коптишь небо, а приносишь пользу. Он - на раскопках, она - в мастерской. Он еще и открывал для себя много нового в общении с молодыми людьми, кругозор которых был гораздо обширнее, чем его собственный.
  И, как ни странно, ему совсем не было здесь скучно.
  Единственное, что портило ему настроение - четверка паломниц, старушки. Они были против присутствия в женском монастыре лиц мужского пола, не исключая и священника. Они были против реставрации, хотя доводы разума были за, но фанатизм не прислушивается к доводам разума. Они были и вовсе против раскопок на развалинах, считая это святотатством.
  И совсем уж возмутительным святотатством они считали тот факт, что Фаина писала икону. Во-первых, она была девушка. Во-вторых, она была юная девушка. В-третьих, она не была монахиня или хотя бы жена священника. И наконец, она притащилась в монастырь с парнем, с которым ее не связывают официальные обязательства, что говорит о ее нравственном облике.
  Если бы не нерушимый авторитет матушки Евфимии, которая одобряла работу Фаины, они, несомненно, сожгли бы девушку на костре.
  Что касается Фаины, то она старалась не отвлекаться на них и не расстраиваться по этому поводу, ведь благословение священника и игуменьи было у нее.
  Но все-таки она не могла не задумываться о том, что от приверженности традициям до мракобесия один шаг.
  Она не позволяла посторонним мыслям отвлекать ее от работы.
  А паломницы с их стремлением обрядить весь мир в монашеское платье - Бог с ними. Пусть думают как хотят.
  Просто это вновь настораживало Фаину - возможно, если она не смягчится хоть чуть-чуть, то станет вскоре точно такой же, как эти паломницы.
  И ей очень хотелось смягчиться, но было страшно - вдруг грехи воспользуются ее слабостью и растерзают ее душу?
  Можно ли вообще безнаказанно смягчаться?
  Они с Борисом виделись только во время завтрака, обеда и ужина. Они не сказали друг другу ни единого слова. Они смотрели друг на друга очень редко, но зато не смущаясь и не таясь. И не стремились это изменить, понимая, то это сейчас им не нужно. Они как будто боялись спугнуть этот момент. Казалось, они попали на другую планету, в какой-то параллельный мир. Мир, куда не вторгались проблемы большого города. Здесь никто не вспоминал о том, что будут показывать по телевизору, какие фильмы идут в кинотеатрах, какие музыкальные хиты крутят на дискотеках, что за скандалы разгораются в политике и прессе, какой фасон кофточек популярен в этом сезоне, ходить ли на высоких или низких каблуках... Здесь это все казалось таким далеким! И на самом деле так легко было без всего этого обходиться - на передний план вышли совсем другие вещи.
  Здесь царила иная система ценностей.
  Понятная и доступная всем.
  И несмотря на то, что Борис и Фаина не виделись и не говорили, никогда они не были так близки друг другу, как в Марфиной Пустыни. Они чувствовали друг друга на расстоянии.
  И они чувствовали, что это прекрасно. Прекраснее, чем все, что они испытывали до сих пор.
  Борису нравилось опекать Фаину и отвечать за нее, но без претензий на собственность. А Фаине очень нравилось ощущать, что она не одна.
  Такое отношение к ней Бориса ее трогало.
  Тем более что она знала, какой он человек и как ему должно быть трудно, такому избалованному и испорченному.
  Среди жильцов гостиничного дома они тут же получили прозвище "Ромео и Джульетта". Перед своими новыми знакомыми Борис не возражал, когда ему говорили, что он влюблен. Напротив, он даже гордился этим, хотя и сам пока не был уверен, влюблен он или нет. И гордость его и самолюбие улеглись, словно усыпленные, и не вставали на дыбы при слове "любовь".
  Он вообще стал очень мягкий и милый.
  К нему такому нельзя было остаться равнодушной.
  Жаль только, что с возвращением в город все вернется на круги своя. И остаться здесь навсегда невозможно.
  Это их каникулы. Отпуск. Перерыв в обычной жизни.
  Студенты нашли в Борисе талант и агитировали переквалифицироваться из лингвиста в археолога или хотя бы в историка. Борис лишь улыбался своей сияющей улыбкой и качал головой.
  - Куда мне, - отвечал. - Я же читать не умею.
  - Не надо прибедняться, - в один голос возмущались его собеседники. - Передумаешь - ждем к нам. Примем как своего.
  - Ладно. Но вряд ли. Из меня и лингвист-то никакой. Не верь глазам своим! На самом деле я вовсе не такой, как всем кажусь. Я ужасный лентяй... и кроме того, у меня много других нехороших качеств, из-за которых я не буду учиться дальше. Нигде. Мне бы свой факультет закончить, с грехом пополам. А там...
  Он перестал улыбаться. А там отец немедленно пристроит его в какое-нибудь тепленькое место, и живи себе, Борис Новиков, в свое удовольствие, только отца не дискредитируй, его репутацию не подрывай своими выкрутасами, это не в твоих интересах...
  Нет, об этой рутине думать вовсе не хочется.
  - Давайте не будем об этом, - попросил он. - А то у меня испортится настроение.
  - Почему?
  - Потому что это напоминает мне о том, что я, увы, человек подначальный.
  Мысль об отце всегда сбрасывала его с небес на землю, так как он полностью от отца зависел. Пока.
  Тогда он сказал себе о "Городе мертвецов", который обеспечит ему самостоятельность, и развеселился. В такой хорошей, здоровой обстановке не очень-то погрустишь. Пусть грустят четыре старушки-паломницы, если это им нравится.
  Здесь даже монахини не грустят. Они занимаются делом, им некогда грустить, и они полны оптимизма. Оптимизм помогает жить, помогает выискивать стимулы к жизни даже в самой беспросветной обстановке.
  И здесь все, кроме старушек-паломниц, были оптимистами.
  Борис заметил это в разговоре с отцом Филаретом.
  - Да, - согласился священник. - Но у нас просто очень хорошая, очень способствующая оздоровлению атмосфера. Не во всех монастырях такая, к сожалению. Монастыри бывают разные. Но наш, на мой взгляд, самый лучший.
  Борис тонко улыбнулся:
  - А как же Троице-Сергиева лавра, Киево-Печерская, Александро-Невская? Новодевичий монастырь?
  - А вы их видели? - заинтересовался отец Филарет.
  - Мы с семьей много ездим по стране... в свободное время... - Борис замялся, не желая даже в мыслях подчиняться власти отца. - И видели много достопримечательностей. Я хочу сказать только, что там очень богатая обстановка. Огромные соборы, драгоценности на иконостасах, золотые подсвечники. История у них тоже богатая. И слава.
  Отец Филарет кивнул головой и погладил бороду.
  - Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы правы. Есть много монастырей, по сравнению с которыми мы - просто деревянные сараи. Но не стоит забывать, что и большинство этих знаменитейших обителей начиналось примерно так же. Кто знает? Возможно, когда-нибудь мы тоже станем знаменитыми. Было время, когда Марфина Пустынь была известна в пределах губернии и... Хорошо было бы, конечно, возродить хотя бы такую, локальную славу нашего монастыря. Но не это, по большому счету, наша цель.
  - А какая? - спросил Борис.
  Отец Филарет улыбнулся:
  - Наша цель, как и цель любого человека - помочь людям. В частности, помочь нашим монахиням реализовать свой жизненный идеал - спасение души, замаливание грехов, не только своих. Наша цель - просто жить так, как нравится. Верить в Господа, любить людей. И посмотрите, как здесь чудесно. Разве можно не быть оптимистом, если вокруг такая красота и чистота? Какая может быть злоба среди этого леса и рядом с рекой? Наши монахини, как вы, наверное, заметили, ведут очень суровый образ жизни. Но взгляните на них, и вы в это не поверите. Они прекрасно выглядят и ни разу ничем не болели. Здесь нет места болезням.
  - Как же еще не построили здесь поблизости санаторий? - пошутил Борис.
  Отец Филарет подмигнул:
  - Прекрасная идея.
  Здесь действительно было очень хорошо, несмотря на отсутствие комфорта. Души людей, попавших сюда, цвели пышным цветом, будто их выпустили на свободу. Кроме того, люди и физически крепли. Сказывалось влияние нетронутой природы и образ жизни. У Бориса и Фаины очень скоро появился на щеках яркий румянец, заблестели глаза, улучшилась осанка, походка стала более легкой. Это подчеркивало красоту Фаины, а Борис стал просто обворожителен.
  На них глядели и радовались.
  Фаина просила не смотреть на икону, пока она еще не готова. К ее просьбе отнеслись с пониманием и уважением и даже не приближались к ее уголку в мастерской.
  А она работала там без перерыва.
  Она очень старалась.
  И вот, наконец, она закончила икону и позвала отца Филарета и матушку Евфимию принимать результат. Новость мгновенно облетела весь монастырь, и народ сбежался смотреть даже с раскопок.
  Что же они, зря терпели и изнывали от любопытства?
  В мастерской стало очень тесно. Явились смотреть и оценивать и старушки-паломницы. Фаина заметно волновалась, кровь отхлынула от лица, она закусила губу и робко заглядывала в лица зрителей. Борис подбодрил ее взглядом и улыбкой.
  Она глубоко вздохнула, словно перед прыжком в холодную воду.
  И повернула свою икону к зрителям.
  В мастерской воцарилось глубокое молчание. На иконе был изображен юноша-воин, высокий и тонкий, в традиционных доспехах и с мечом в руке. Этот прекрасный меч был главной вещью на иконе - блистающий переливчатым зеркальным металлом. Казалось, такое невозможно перенести на плоскость. Меч был жив и готов карать врагов Господа! Он пересекал темный фон иконы сверкающей диагональю.
  А у самого архангела Михаила было смуглое лицо, длинные, чуть волнистые волосы и жгучие черные глаза. Но все были так увлечены идеей меча кары Господней, что вовсе не заметили эту ссылку на Бориса Новикова.
  Да это было и неважно.
  Фаину наградили громом аплодисментов, а она тут же смутилась и покраснела до слез. Отец Филарет и матушка Евфимия благословили ее и поздравили с успешным дебютом.
  И на следующий день, после очень теплого прощания и обещаний не забывать и приезжать, Борис и Фаина отправились домой. Фаина так утомилась от долгой пешей дороги, что уснула в автобусе и, сама того не осознавая, легла головой на плечо Бориса. Он чувствовал щекой ее шелковистые прохладные волосы и блаженствовал.
  Вдобавок ее вымотала напряженная работа над иконой.
  Он проводил ее до квартиры и вдруг сказал:
  - Спасибо большое.
  - За что? - удивилась она.
  - За самые счастливые дни в моей жизни.
  Отец Александр на радио
  На очередной "совет в генштабе", как они это называли, Игорь Белояр вновь не пришел. Хотя прекрасно знал, что это нервирует его друзей. Они постоянно за него волновались. Честно ждали его до позднего вечера и так и не дождались.
  Осипов, как всегда в таких случаях, расхаживал по своему маленькому домику широкими шагами и грозно рычал. И мысленно клялся расправиться с Юрием Павловичем Афанасьевым самолично, если с Игорем что-нибудь произойдет.
  Отец Александр, как всегда, с сочувствием за ним следил, но ничего не говорил, чтобы лишний раз не раздражать.
  А Максим Булатов, как всегда, старался успокоить, восстановить мир.
  - Ну что вы, право, как дети малые! - сказал он. - У нас сейчас настал самый трудный и ответственный момент в работе. Не надо еще дополнительно нагнетать обстановку.
  - Тогда почему он не приходит? - свирепо сказал Осипов. - Он все понимает и все равно не приходит! Как будто издевается! Мало нам и без него, что ли, издевательств?
  Максим Булатов вздохнул:
  - Мы все это слышал тысячу раз, Осипов. Я тебя уверяю, все будет хорошо.
  Осипов остановился и демонстративно упер руки в бока:
  - Это с каждым разом все больше похоже на самовнушение!
  - Ну и что? Самовнушение так самовнушение.
  Осипов жестами показал ему, что охотно свернет ему шею, и возобновил свое хождение по комнатам. В тот момент Игорь был ему дороже всех его принципов.
  - Осипов, ради Бога, - умоляюще произнес Булатов. - Если он не пришел, значит, у него есть какие-то причины для этого.
  - Да, - ответил Осипов. - И основная причина - неприятности с Профессором.
  - Не накручивай себя, в конце концов, - повысил голос Булатов. - Что это еще за новости! Игорю предоставлена полная свобода действий, он может импровизировать и поступать сообразно развитию ситуации. Не надо раздувать конфликт и делать трагедию из ничего.
  Осипов в ответ фыркнул.
  - Ну, не кипи, - сказал Булатов. - Там ничего не могло произойти. Он бы позвонил.
  - Позвонил бы, - поворчал Осипов.
  И тут как раз зазвонил телефон!
  Осипов бросился к нему и схватил трубку. Но это был не Игорь. Это был какой-то вовсе не знакомый голос, и спросил он не Осипова, а Булатова.
  Осипов позвал его и вручил трубку. Булатов говорил недолго и вернулся к товарищам посветлевший, с улыбкой на лице.
  - Хорошие новости! - сообщил он. - Хорошие новости, друзья мои. Уже завтра у Юрия Павловича Афанасьева начнутся проблемы.
  - Разве до сих пор у него проблемы не начались? - с подозрением спросил Осипов.
  - Ну, - протянул Булатов. - До сих пор у него были лишь гипотетические проблемы, словесные. Даже не проблемы, а всего лишь угрозы.
  - А теперь?
  - А теперь... - загадочно сказал Булатов. - Хочешь жить - умей вертеться.
  И он повернулся к священнику, глядевшему на них молча, задумчиво.
  - Кстати, отец Александр, а вы не желали бы повторить опыт выступления в прессе?
  Священник вздрогнул и будто очнулся.
  - Желал бы. Очень желаю, - ответил он. - Но, к сожалению, это пока невозможно.
  - Я говорю потому, - сказал Булатов, - что это практически единственный способ для вас сохранить жизнь. Вы должны теперь намного чаще, желательно регулярно, напоминать людям о себе и о своем враге. Тогда они будут знать, что вы постоянно ведете борьбу, и если с вами произойдет даже очевидный несчастный случай, в его случайность никто не поверит, потому что вы находитесь в состоянии войны и есть человек, которому выгодно ваше молчание.
  - Я уже думал об этом, - сказал отец Александр.
  - Тогда почему до сих пор не повторили атаку? Он не будет ждать и особо церемониться! Чем дольше вы молчите, тем больше шансов на расправу предоставляете ему.
  Отец Александр пожал плечами:
  - А что я могу сделать? Ведь мой друг в отпуске!
  - А при чем здесь ваш друг? - в один голос спросили Осипов и Булатов.
  Отец Александр смущенно улыбнулся:
  - Но ведь это он писал статью. Я только подсказывал направление. Увы, я совсем не умею писать. А мне бы это очень пригодилось, особенно сейчас.
  - Не может быть! - не поверил Осипов.
  - Может.
  - Но я же слышал вашу речь, я знаю, что вы прекрасно убеждаете и доказываете свою правоту! Начитанный человек не...
  Отец Александр его перебил:
  - Я вас понимаю. Но увы, ничего не могу изменить. Я действительно имею некоторые способности к убеждению и доказыванию, но все это происходит лишь при живом общении, когда я нахожусь с собеседником, с оппонентом, лицом к лицу, вижу его взгляд, чувствую его состояние.
  - Это немало, - заметил Булатов.
  Отец Александр возразил:
  - Это слишком мало, чтобы писать. Для творчества нужно обладать талантом, а я им не обладаю. За меня писал мой друг.
  Булатов засмеялся над его смущением и над ошеломленным видом Осипова.
  - А кто говорил, что вам надо будет писать?
  - А как же я еще могу выступить? - удивился отец Александр.
  Булатов снова засмеялся:
  - В живом общении с собеседниками и оппонентами.
  Осипов рассердился:
  - Тебе нравится водить нас за нос! Говори, в конце концов, прямо, в чем дело!
  - Да я и так говорю! Это вы не можете почему-то догадаться.
  Он помолчал еще немного, смотря на каждого из них поочередно, но они все равно не догадывались.
  - Это же радио, тугодумы!
  Они не обрадовались, наоборот, это сообщение вызвало у них недоверие. Отец Александр печально покачал головой:
  - Я бы, конечно, с удовольствием, но это невозможно. Даже руководство нашей епархии в прошлом году пыталось попросить полчаса эфира, но нам было отказано. Областное радио занято другими делами. Нам сказали, что это не заинтересует рядового слушателя.
  Булатов построил презрительную гримасу:
  - А кто вам говорит про областное радио? Фи! Берите выше!
  Они уставились на него, понимая еще меньше, чем раньше. А Булатов делал вид, будто он - повелитель вселенной. Вид фокусника, не иначе.
  - Всесоюзное радио, дорогие друзья. Программа "На злобу дня". Самые актуальные темы, самые известные люди, самые скандальные истории. Самый независимый автор и ведущий в столице. Самое удобное время в эфире. Самая многочисленная и активная аудитория. Если тебе удастся заинтересовать Независимого Автора - можешь быть спокоен, твоя информация будет вложена в уши слушателей.
  Теперь они смотрели на него разинув рот.
  - Боже мой! - воскликнул Осипов.
  - О чем вы говорите? - беспомощно спросил вконец запутанный отец Александр.
  Булатов демонстративно вздохнул:
  - Нет, вы все-таки потрясающие тугодумы!
  - Ты загипнотизировал нас, как Профессор! - обиделся Осипов.
  Булатов вздрогнул, но тут же улыбнулся:
  - Гипноза не существует. Независимый Автор - мой давний знакомый. Наши родители работали в одном учреждении, и мы почти что росли вместе. Я звонил ему сегодня утром и сказал, что могу оказать ему услугу и предоставить хороший материал.
  - А, - ехидно прищурился Осипов. - Вот тебе и независимый! А стоит намекнуть на давнее знакомство или еще какой-нибудь блат - и он тает, как масло!
  - Ну, нет, - возразил Булатов. - Я же не обещаю, что он обязательно согласится. Вы будете слушать нормально или нет? Так вот. Дело обстоит следующим образом. Я давно думал о том, что вам, отец Александр, следует постоянно напоминать о себе, чтобы обезопасить себя. Первой моей мыслью действительно было областное радио. Но затем я вспомнил о моем приятеле и решил, что это удачная идея. Конечно, он тоже может сказать мне, точнее, вам, отец Александр, что это не заинтересует слушателей. Это его право. К тому же, он лучше в этом разбирается.
  - Я на это даже не рассчитываю! - отец Александр был в отчаянии от того, что доставил такие хлопоты постороннему человеку, который вовсе не обязан заниматься его проблемами.
  - Продолжаю. Я позвонил моему другу и предложил тему. Спросил, является ли она "злобой дня". Он признался, что еще не думал об этом, но, вероятно, из этого можно сделать хорошую передачу. Кстати, это не блат. Ему звонят и пишут многие люди, он выслушивает всех и откровенно отвечает, будет он работать над предложенным сюжетом или нет.
  - Неужели вы это сделали? - воскликнул отец Александр.
  Булатов спокойно кивнул:
  - Да. А почему я не мог это сделать? Это же не только ваша безопасность, но и польза нашему делу. К чему размениваться на областное радио? Чем шире охват вещания, тем меньше возможностей у нашего драгоценного Юрия Павловича Афанасьева скрыться в тень! А он, разумеется, очень хотел бы остаться в своей любимой темноте. Не выйдет! Если бы Независимый Автор ответил мне отказом, я обратился бы и в областное радио, оно-то уж точно было бы у нас в кармане.
  - Минутку, - остановил его Осипов. - Ты хочешь сказать, что он согласился?
  Булатов кивнул и торжествующе улыбнулся:
  - Сегодня утром он позвонил мне и сообщил, что будет делать этот сюжет.
  - Не может быть!
  - Будет. Причем вам, отец Александр, не нужно для этого ехать в Москву. Он сам приедет к вам и запишет программу здесь, в Горьком.
  - На областном радио? - снова съехидничал Осипов, но на сей раз уже в хорошем настроении.
  Булатов пожал плечами:
  - Вероятно. Я не знаю. Но советую вам, отец Александр, хорошенько подготовиться к записи. Я не преувеличиваю. Он очень независимый человек, по любому поводу имеет свое мнение и не боится его высказывать и отстаивать. Слушатели по телефону будут задавать вам вопросы, но я уверен, что самые хлёсткие вопросы вам задаст именно он, ведущий. Поэтому я вас предупреждаю. Будет горячо.
  Отец Александр разволновался необычайно:
  - Вы себе не представляете, что это для меня значит!
  - Его вопросы вряд ли доставят вам удовольствие.
  - Наоборот! Наоборот, дорогой друг!
  На лице отца Александра Булатов увидел такое же вдохновение, как и тогда, при написании статьи и после ее написания.
  - Вопросы - это замечательно! Пусть они будут хлёсткие! Пусть будут даже жестокие! Чем жестче, тем лучше! Лишь бы это было не равнодушие.
  - Но вам придется на них отвечать.
  - Равнодушие пугает меня больше всего. Люди не должны быть равнодушными. Никогда. Ни в коем случае. Особенно когда перед ними встают такие серьезные проблемы, как Братство Гумитов. К сожалению, многие ребята уже подхватили эту заразу. Знаете ли, это теперь модно - быть равнодушным. Этим ты показываешь окружающим свою "взрослость" и полноценность. Это недопустимо!
  Он даже встал.
  - Равнодушие нужно искоренить! Выжечь каленым железом!
  - Ну, вы уже переходите к методам пытки, - заметил Булатов. - Мы живем не в глухое средневековье, да и священная инквизиция была в католической истории, а не в православной.
  Отец Александр огорчился:
  - Вы меня не понимаете. Наверное, я слишком погорячился. Но я не одинок в своем отношении к людскому равнодушию. Многие классики русской литературы тоже боролись с ним. Я, конечно, не ставлю себя на одну доску с ними. Куда мне! Но в этом мы с ними единомышленники. Я тоже буду всегда бороться с равнодушием.
  - Прекрасно. Но вы и правда не боитесь так называемых "неудобных" вопросов?
  Отец Александр решительно ответил:
  - Нет. Мне абсолютно все равно, удобные будут вопросы или нет, лишь бы они были по делу. Еще я люблю, когда вопросы свидетельствуют об уме, начитанности и самостоятельности во мнениях. Даже если эти мнения не совпадают с моими. Это неважно. Главное - это гарантия правильного, нормального развития личности. Это меня всегда радует. Это значит, что у нас есть будущее, что следующие поколения отнюдь не безнадежны.
  Булатов снова засмеялся:
  - Вас заботят глобальные проблемы, а вам нужно думать сейчас о безопасности и о том, как бы не засыпаться в радио-эфире! Ведь это сродни экзамену. Если провалитесь, то для вас все будет кончено. Вас вряд ли пригласят на какое-нибудь выступление в следующий раз.
  Осипов округлил глаза:
  - Неужели? А ты откуда знаешь?
  - Зато если вы этот экзамен выдержите... - продолжил Булатов. - О, тут открываются блестящие перспективы! Вы становитесь буквально звездой прессы. Для всех журналистов, занимающихся социальными проблемами и разбирающих наболевшее, вы становитесь желанной персоной. Потому что вы, отец Александр - носитель взрывоопасной информации. Вы будете нарасхват. И тогда вы сможете кричать о вреде Братства Гумитов на всех углах и обвинять Юрия Павловича Афанасьева в чем угодно. Ваши слова о Братстве и Профессоре будут востребованы простыми людьми.
  - Вот это - самое главное! - сказал отец Александр.
  Булатов и Осипов целых две минуты с жалостью на него смотрели.
  - Отец Александр, - наконец, произнес Булатов и замаскировал серьезность слов шутливостью тона, чтобы искреннее уважение не было похоже на лесть. - Гляжу я на вас и на вашем примере убеждаюсь, что и в наше время могут существовать святые. Правда, я бы на вашем месте не надеялся даже на посмертную канонизацию. Официально сильные люди очень не любят святых. Даже в наше время, когда святых так мало.
  Отец Александр в волнении ходил по комнате и не отвечал. Он думал о своем и просто не заметил намеков на обвинения в святости. Впрочем, он не отнес бы слова о святости на свой счет. Решил бы, что Булатов рассуждает гипотетически на общие темы. И он мысленно уже начал подготовку к эфиру.
  Осипов и Булатов переглянулись и засмеялись.
  Отец Александр на минутку остановился, прервал свое невнятное бормотание и спросил:
  - Когда, вы сказали, он приедет сюда?
  Булатов подался вперед, и его голос стал сладеньким:
  - Послезавтра. Так что вам придется поторопиться. Он же не будет вас ждать. Обрушит всю лавину своих вопросов на зеленого новичка, загонит несчастного в угол и расстреляет без какой-либо жалости.
  Отец Александр приподнял брови.
  Булатов добавил:
  - Вы будете ошеломлены его напором.
  - Меня это вполне устраивает, - сказал отец Александр. - Напор меня не пугает. Наоборот, приятнее иметь дело с таким напором...
  - Бесцеремонностью, - еще сгустил краски Булатов.
  - Ну, пусть бесцеремонностью, - согласился отец Александр. - Любая бесцеремонность приятнее, чем равнодушие амебы. Судя по вашим словам, его напор говорит о заинтересованности автора темой, а не о его неуважении к собеседнику. А все остальное меня мало беспокоит.
  Он помолчал и добавил:
  - Впрочем, меня в таком важном деле ничего не беспокоит. Я пошел бы на любое радио, к любому ведущему, и совсем без подготовки, лишь бы быть услышанным. Только я и не рассчитывал на возможность выступить по радио. И без вашего содействия у меня, естественно, ничего бы не получилось. Спасибо вам большое.
  Булатов махнул рукой:
  - Повторяю, я так старался не только ради лично вас, хотя вы мне очень симпатичны. Я старался ради нашего общего дела. Выступление по радио сильно пошатнет позиции Юрия Павловича Афанасьева. И ему уже некуда будет спрятаться. Это нам на руку. Так что это вовсе не мое благородство. И уж конечно, вовсе не милостыня с моей стороны. Это просто рабочая ситуация. Очередной шаг нашего общего плана. Ведь наш план касается не только Игоря, но и всех нас. Мы должны действовать слаженно. В этом - успех операции.
  Осипов при упоминании об Игоре вновь нахмурился:
  - Ну вот, пошел читать лекцию. Макс! Какой "наш общий план"? Какая слаженность? О какой слаженности ты говоришь, когда по плану действуем только мы с тобой, а отец Александр и Игорь занимаются сплошной импровизацией! Да еще и не считают нужным нас об этом оповещать!
  Отец Александр запротестовал:
  - Я не занимаюсь импровизацией!
  Но тут он заметил нарочитые взгляды и поправился:
  - Ну, разве только чуть-чуть...
  И умоляюще добавил:
  - Так получилось!
  Осипов и Булатов не выдержали строгую и удивленную мину и снова засмеялись. Отец Александр понял, что они просто шутят над ним. И сердиться на них за это было глупо.
  - Раз ваш Независимый Автор приезжает послезавтра, мне нужно идти, - сказал он. - А то я правда могу ударить в грязь лицом. До свидания, друзья.
  Булатов предложил:
  - Подождите еще немного! Я вас подброшу в Разовку. Я же на машине.
  - Я не в Разовку, - ответил отец Александр. - Я в библиотеку... Точнее, в библиотеки. Если Игорь придет, пожалуйста, передайте ему от меня привет и скажите, что... Впрочем, он прекрасно знает, что я хочу ему сказать. До свидания.
  И он ушел.
  А Осипов и Булатов переместились на кухню.
  - Неужели это действительно будет Независимый Автор? - спросил Осипов. - Ты нас не разыграл?
  Булатов вздохнул:
  - Разве такими вещами шутят? Это действительно будет он. Жаль, что не прямой эфир. Такие скандальные передачи пока не дают в прямом эфире, поскольку это обходит цензуру, а цензура обязательно должна надзирать над скандальными передачами... Иначе они выйдут из-под контроля и создадут революционную ситуацию. В обществе и так назревают перемены. Зачем же их еще и провоцировать?
  - Это твоя точка зрения?
  - Это официальная точка зрения. Хотя все, сверху донизу, понимают, что цензура отжила свой век и очень скоро прекратит свое существование. И бороться с неугодными сообщениями начнут другими методами. Кстати, Независимый Автор - вовсе не первая птичка. Их пока мало, мы не привыкли открыто говорить и слушать, и нам всем пока страшно. Но боюсь, это ненадолго. И боюсь, это вызовет в нашей прессе целый поток чернухи, порнухи и прочих ужасов.
  Осипов согласился:
  - Ну что поделаешь, такие мы люди.
  - Увы, чтобы обстановка в условиях гласности стабилизировалась, должно пройти какое-то время. Волна схлынет лишь через несколько лет. Это как минимум.
  Осипов сделал чаю. Игорь мог прийти в любой момент, и они собирались ждать его до тех пор, пока не станет совершенно ясно, что он не придет.
  - Цензуру никто не любит, - сказал Булатов. - Мой друг тоже этим грешен. Жалуется, будто от него отрезают лучшие куски.
  - Он знал, на что идет, - ответил Осипов. - Создавая такую программу, нельзя было рассчитывать на полное содействие. Он же умный человек, должен был это понимать.
  - Да.
  Они прислушались к звукам на улице и во дворе - не идет ли Игорь.
  - И все-таки я готов преклоняться перед такими авторами, - сказал Булатов, - невзирая на их очевидные недостатки. Ведь именно они приучают нас к правде.
  - Как Игорь Тальков, - подхватил Осипов.
  - В том числе, - кивнул Булатов. - Знаешь, у Независимого Автора немного необычный формат передачи и агрессивная манера ее вести. Но я почему-то уверен, что однажды именно такие передачи и именно такая манера будут преобладать, и не только на радио. И жаль, очень жаль, что это будет не прямой эфир.
  - Почему? Какая нам разница?
  - Разница в том, что у Юрия Павловича Афанасьева много полезных знакомых, которые могут случайно оказаться причастными и к радиостанции, либо к редакции, либо к цензуре. Тогда программу вообще вряд ли выпустят в эфир, и Юрий Павлович сможет пока спать спокойно. Но недолго. Я тоже буквально на днях сделаю ему сюрприз. Надеюсь, неприятный.
  Осипов вспомнил:
  - А! Это по этому поводу тебе звонили сюда?
  - Угу.
  - А разве этот звонок не был связан с Независимым Автором?
  - Нет, что ты! Независимый Автор знает только мой рабочий телефон. Нет-нет, мой сюрприз никак не связан с Независимым Автором или отцом Александром, или даже Игорем. Давай еще чуть-чуть подождем, и ты увидишь мастерский удар. Прямо-таки крюк слева, приводящий к нокдауну.
  - Не к нокауту?
  - Увы, до нокаута еще далеко.
  От Игоря они в тот день не дождались ни прихода, ни звонка.
  А отец Александр зарылся в книги.
  Матушка Мария была этим обеспокоена, так как он лишился сна и аппетита, хотя в этом не было никакого смысла. Ведь эта передача - не викторина. Какой толк повторять уже давно известное и принимать к сведению новое, когда даже не знаешь, куда повернется ход программы, куда уведут ее вопросы слушателей.
  К тому же, вдруг Автор сместит акценты и заострит внимание вовсе не на тех вопросах, которые отец Александр считает основными? Автору ведь не укажешь. Он в ответ, скорее всего, поставит тебя на место и скажет, что ему лучше знать, как строить свою программу. Сам отец Александр тоже не позволил бы себе указывать, имей он такую программу.
  И все же он не мог не готовиться к записи. Иначе он замечал, что сидит неподвижно, уставившись в одну точку - ужасное состояние! Лучше зарыться в книги. Хотя бы для того, чтобы отвлечься.
  Конечно, он не раз слышал передачу "На злобу дня". Автор и Ведущий действительно был зачастую бесцеремонным, даже в таких ситуациях, когда, казалось бы, эта бесцеремонность ничем не оправдана. Но отец Александр не ставил это Автору в вину. Это его стиль, его индивидуальность, интересы его программы. В любом случае, это не страшно. Лишь бы по делу.
  Тем более что он при противоречии чувствовал себя прекрасно, у него открывалось второе дыхание, будто некая высшая сила заступалась за него перед оппонентами и придавала уверенность в себе.
  Поэтому у него было трудно выиграть в диспутах.
  Независимый Автор пришел к отцу Александру утром, вместе с Булатовым, который сначала был намерен присутствовать при записи и даже, если будет такая возможность, поучаствовать в ней. Но ему позвонили, и он с недовольной гримасой ушел. А Независимый Автор помахал ему рукой и не без ехидства пожелал удачи. Булатов подчеркнуто раскланялся на прощанье и спросил, заскочит ли приятель к нему после работы. Тот пообещал постараться.
  Отец Александр все еще немного волновался, но уже был внимателен и сосредоточен. Вид Независимого Автора его обнадежил - именно так должен был выглядеть вершитель прогресса, первопроходец в дебрях мракобесия и новатор в закосневшей среде. Это был молодой человек, ровесник Булатова и Осипова, более того - он был словно вылеплен с ними из одного теста. Отца Александра это радовало: "У нас замечательное будущее, раз подрастает такое поколение!"
  Независимый Автор тоже с любопытством оглядывал комнату: "Так вот как живет среднестатистический советский священник!" Особенно его привлек книжный шкаф. Собственно, не сам шкаф, конечно, а его содержимое - он внимательно прочитывал имена писателей и заглавия, но без разрешения не прикасался.
  - Если хотите, пролистайте, пока я собираюсь, - сказал отец Александр.
  - Можно?
  - Сделайте одолжение.
  И Независимый Автор воспользовался разрешением. Вынул том, который заинтересовал его сразу - Жозеф Эрнест Ренан, "История происхождения христианства".
  - Странно, что у священника есть такая книга, - заметил он. - Вас не наказывают за хранение атеистической литературы?
  - Нет, - ответил отец Александр. - А почему меня должны за это наказывать? Разве это не мое личное дело, какие книги держать у себя дома?
  Независимый Автор пожал плечами и вернул том на место:
  - Потому, что этого автора не назовешь ортодоксальным.
  Отец Александр улыбнулся:
  - Похоже, вы находитесь в плену стереотипов. Раз священник - значит, это кто-то похожий на толстого пьяного попа со спутанной бородой. И обязательно невежда, тупой и вовсе необразованный. И еще обязательно суеверный. Не надо подводить всех под одну мерку.
  - Не будем подводить. Вы готовы?
  - Да.
  - Тогда поехали.
  И они поехали в студию звукозаписи областного радио. Там их встретили не очень любезно, но их действиям не препятствовали. Между тем они с отцом Александром обсудили в общих чертах будущую программу. Так сказать, конспект.
  Отец Александр волновался, но старался справиться с собой.
  - Делайте как вам угодно, - сказал он Независимому Автору. - Я вам полностью доверяю.
  - Спасибо. Тогда пеняйте на себя.
  Они посмотрели друг другу в глаза и одновременно улыбнулись.
  Отец Александр, хоть и волновался, но не упустил шанс изучить студию. В таких местах он никогда не бывал. Но Независимый Автор не дал ему времени на разглядывание и сразу начал артобстрел. При этом их головы в наушниках напоминали головы инопланетян.
  - Сегодня мы обсуждаем тему, - сказал Независимый Автор, - которая лишь недавно стала достоянием гласности и до сих пор почему-то не привлекает внимания власть имущих. Это значит, что о ней необходимо говорить, и как можно чаще, чтобы исправить положение. Я хотел ради объективности изменить правила моей программы и пригласить всех участников этого театрального процесса. Устроить между ними диспут было бы самым правильным выходом из такой ситуации. Но, к сожалению, отказались все, кроме одного. Это священник, настоятель храма Святой Троицы в деревне Разовка Кстовского района Горьковской области, отец Александр Рудаков.
  Отец Александр так на него посмотрел, что он усмехнулся:
  - Да, да, я звонил всем. И Юрию Павловичу Афанасьеву, и главному прокурору, и главному врачу центра социальной реабилитации подростков, и другим заинтересованным лицам, долго уточнять, кому именно. Но согласился отвечать на вопросы только один из них. Отец Александр, вы проявили завидную храбрость.
  - Это не храбрость, - возразил отец Александр. - Это долг. И прежде всего это мое желание донести проблему до людей, иначе они попадутся на удочку ловкачей и просто пропадут.
  - Хороший ответ. Я рад вас приветствовать в нашей студии. Здравствуйте.
  - Здравствуйте.
  Это оригинальное начало сразу повысило настроение отца Александра. Он собрался с мыслями и был во всеоружии. Независимый Автор тоже выглядел довольным.
  - Итак, сегодня мы обратимся к теме сектантства. До сих пор, к своему стыду, я, как и большинство из нас, не задумывался об этом, поэтому многое стало для меня открытием. Я занялся сбором материала и столкнулся с возмутительным положением вещей, которое отразилось в нынешней нашей передаче: кроме православной церкви, никому нет дела до вопросов сектантства. А вопросы возникают. Возникает много вопросов.
  - Да, - сказал отец Александр. - Вы совершенно правы.
  - Скажите, а почему священнослужители так ревностно относятся к соседству других конфессий? Ведь если вдуматься, только православная церковь всегда противится открытию новых католических, протестантских церквей, мечетей... А католики и особенно протестанты допускают разнообразие.
  - Это неправда, - сказал отец Александр. - У вас предвзятое мнение об этом. Я не хотел бы углубляться в межконфессиональный спор, так как, к сожалению, я не уполномочен даже высказывать свое мнение. Хотя свое мнение у меня есть, и я иногда говорю об этом в личной беседе. Но на всю страну я говорить не могу. Это повлечет неотвратимые последствия для меня.
  - Боитесь увольнения?
  - Да. Я не могу так безответственно относиться к прихожанам, которые мне верят. Я скажу только, что в течение всей истории православная церковь очень последовательно отстаивает свою линию поведения, в том числе и во взаимоотношениях с другими конфессиями. Нас нельзя обвинить в лицемерии.
  - И в гибкости.
  - Мы стараемся, - сдержанно ответил отец Александр.
  - Другими словами, православная церковь ведет активную борьбу за потенциальных сторонников. Электорат, как говорят за границей.
  - Да, конечно.
  - И культовые сооружения других конфессий представляют этому угрозу. Они могут увести буквально из-под носа тех, кто из любопытства туда заглянет.
  - Я бы с этим полностью согласился раньше, до того, как познакомился с деятельностью одной местной секты. Теперь же я уверен, что реальную и куда более страшную угрозу представляют именно секты. С ними нужно бороться нещадно, потому что они наносят людям серьезные психологические травмы, а детей вообще могут покалечить навсегда.
  - Вы изучали этот вопрос?
  - Да. Перед тем, как написать нашу статью, мы с моим другом посещали специальные медицинские заведения, которые занимаются реабилитацией подростков. Это ужасное зрелище. Ребята просто разрушены.
  - Вы так убеждены, что это именно из-за сект?
  - Да. Они все побывали в сектах.
  Раздался звонок. Независимый Автор снял трубку и нажал на кнопку:
  - Здравствуйте, мы слушаем вас, говорите, пожалуйста.
  Послышался тонкий девчоночий голосок:
  - А откуда вы узнаете о сектах? По-моему, они не афишируют свою деятельность.
  - Совершенно верно, - сказал отец Александр. - Увы, они не афишируют. Я знаю достаточно подробно деятельность одной секты, но опыт специалистов показывает, что все секты работают по одинаковой схеме. Поэтому я могу обобщать.
  - А уже есть специалисты в этом деле? - спросил Независимый Автор.
  - Очень мало, но есть.
  Голос девочки настаивал:
  - И все-таки, откуда вы узнали о секте?
  - Случайно. Мой сосед, Сеня Шевченко, состоял в одной такой секте. Она называется Братство Гумитов. Кстати, моя неизгладимая вина в том, что я не отнесся к этому серьезно сразу, в тот момент, как об этом услышал. Возможно, именно моя пассивность привела к ужасному концу мальчика.
  - Он умер? - спросил Независимый Автор.
  - Он был доведен до самоубийства.
  Девочка охнула, и раздались короткие гудки.
  - У вас подозрения падают только на секту? А не было ли у него других причин для этого шага? - спросил Независимый Автор.
  - Даже если бы и были, то его товарищи по Братству обязаны были спасти его от самоубийства, потому что он им верил. Я имею в виду главным образом руководителей секты, так как именно на них лежит ответственность за тех, образно выражаясь, кого они приручили.
  - Значит, ваш сосед рассказал вам о своем Братстве.
  - Да. И его гибель заставила меня задуматься о судьбе других мальчиков, таких же, как он, которые доверяют не тем людям.
  - Почему не тем?
  - Потому что они используют ребят в своих интересах без жалости. Их не интересуют жизни детей, их будущее. Они легко ломают детей. У них налажена целая система подавления личности. Знаете, по сравнению с этим кошмаром любые межконфессиональные неурядицы покажутся сущим пустяком.
  - Пролетарии всех стран, объединяйтесь? - с насмешливостью уточнил Независимый Автор.
  - Да, неплохо было бы объединиться всем здравомыслящим людям и искоренить эту проказу. К сожалению, это относится к области научной фантастики. Мы по-прежнему тянем одеяло каждый на себя, не замечая, что происходит прямо у нас перед глазами.
  - По-вашему, ситуация пущена на самотек?
  - Да. Даже больше - в силу некоторых обстоятельств у правоохранительных органов отнимается возможность наводить в этой сфере порядок. Хотя, честно говоря, они и так не горят желанием влезать в эту кашу. А тут еще возникают весьма серьезные тормоза.
  - Неужели и тут коррупция?
  Отец Александр поёрзал на стуле, но вынужден был признаться:
  - Боюсь, что да. Мы с моим другом, Журналистом, сравнили три расследования по сектам. Больше мы не смогли раздобыть.
  - Извините, что перебиваю, - сказал Независимый Автор, - эти расследования завершились успешно?
  - Для общества - да. То есть руководители сект были-таки привлечены к уголовной ответственности. Так вот, во всех трех случаях ход следствия неоднократно прерывался, по желанию вышестоящих лиц. И милиции, и прокуратуре постоянно ставили палки в колеса. В такой ситуации меня удивляет, что дела вообще дошли до суда и закончились по справедливости.
  Независимый Автор упрекнул:
  - Священник, по идее, должен был бы заботиться не о справедливости, а о милосердии.
  Тут отец Александр взорвался:
  - О каком милосердии может быть речь, когда эти люди сознательно причиняют зло детям! Мне до самой смерти не забыть пустых глаз Сенечки Шевченко за день до его гибели! Создатели сект для меня гораздо хуже, чем закоренелые преступники.
  Он увидел взгляд Независимого Автора, понял, что поддался на провокацию, и тут же сбавил обороты:
  - Потому что они уже не способны к покаянию.
  Если в епархии услышат передачу, то применят санкции, можно не сомневаться. Он поставил, хотя бы и на секунду, и хотя бы и с оговоркой, милосердие ниже справедливости, а это прямое возражение Евангелию. За это по головке не погладят.
  Ох, Господи. У него и так выговоров накопилось слишком много. Могут ведь и обойтись жестче. Им ведь не объяснишь, что просто так получилось.
  Да и неудобно как-то оправдываться.
  Ну кто тянул его за язык?
  Раздался еще один звонок. Теперь вопрос задавала женщина со слезами в голосе. Она явно пыталась сдержаться.
  - Спасибо большое, что приехали к нам! - сказала она. - Мой сын находится сейчас в этом самом Братстве. Я не знаю, что мне делать. Мы испробовали все способы. Упрашивали, угрожали, запирали, помещали в санаторий. И все зря. Он ничего не слушал, ни на кого не смотрел, и из дома убегал, и из санатория тоже сбежал. Подскажите, пожалуйста, какой-нибудь выход. Мы хотим спасти нашего сына. Он ведь хороший мальчик, только попал в это Братство, и его будто подменили. Помогите, пожалуйста!
  Отец Александр покачал головой с печальной улыбкой, но женщина не могла его видеть.
  - Вам лучше обратиться к специалисту, - ответил отец Александр. - К специалисту-психо-логу. Лично я считаю, что силовыми методами вы ничего не добьетесь, лишь ухудшите состояние вашего сына. Недавно я столкнулся с таким же случаем, так там ребенок готов был уже выпрыгнуть из окна, лишь бы остаться с этим Братством. Это очень серьезный вопрос. Дело в том, что секты и сами по себе подчиняют хрупкие детские личности, плюс еще используют для этого дополнительные средства. Такие, как наркотики. Зависимость от подобных Братств - это страшная сила. Поэтому на вашем месте я поостерегся бы использовать силу. Лучше проявите понимание. Конечно, это очень трудно, почти невыполнимо, но ведь вы знаете своего сына, любите его и хотите спасти. К тому же, имейте в виду, что такие вещи, как секта, никогда не заканчивались хорошо, а кроме вас, к вашему сыну никто больше понимания не проявит, потому что, кроме вас, он больше никому не нужен.
  Женщина протяжно вздохнула.
  Отец Александр продолжил:
  - Это самый верный путь, хоть и долгий, и трудный. Многое будет не получаться, и главное тут - не опускать руки, а верить в счастливый исход, в себя и в своего сына.
  - Спасибо большое, - сказала женщина. - Мы постараемся.
  - Желаю вам успеха. Да благословит вас Бог.
  Независимый Автор спросил:
  - А как по-вашему, зачем они это делают? Зачем создают свои секты?
  - Следователи полагают, что ради денег. Все это ужасно, но именно это, по всей вероятности, и является причиной коррупции и заступничества. Эта сфера затрагивает слишком многих влиятельных лиц, которые, как ни страшно это прозвучит, заинтересованы в создании новых сект. Им плевать на судьбы простых людей, лишь бы получить свою выгоду. А тем, кто не заинтересован, все равно. Увы, по-настоящему бороться с сектантством начинают только те, кто видел эту беду собственными глазами, кто убедился в том, что пагубное влияние Братств представляет угрозу всему нашему обществу.
  Раздался еще один звонок.
  Мужской голос с раздражением спросил:
  - Если вы знаете, что секты замешаны в уголовщине, почему их до сих пор не засадили по тюрьмам? Почему их терпят?
  - Ну, во-первых, как я уже сказал, за них заступаются многие влиятельные лица. А во-вторых, привлечь их к ответственности очень трудно. Одно дело - знать, и совсем другое - доказать в суде, а перед этим нужно еще собрать материал для начала процесса. К тому же, где вы найдете свидетелей? Сами члены этих сект, запуганные до смерти, ни за что не будут обвинять свое начальство, даже в мыслях. В общем, дело обстоит плохо. И усугубляется тем, что люди, в абсолютном большинстве, относятся к этому совершенно равнодушно.
  - Например? - напористо спросил Независимый Автор.
  - Например, Братство Гумитов. Оно существует под личиной общественной организации, оказывающей помощь талантливым ребятам, объединяющей их, продвигающей их вперед. И руководитель ее всем известен - это Юрий Павлович Афанасьев. Кстати, знаменитый в столице именно как разоблачитель сект. У него множество знакомых, которые при малейшем поползновении на Братство Гумитов вставали за товарища Афанасьева горой. Это позволило ему осознать свою неприкосновенность и безнаказанность. Но я надеюсь, скоро эта практика будет прекращена, и Братству Гумитов придет конец.
  Он говорил так мрачно, что Независимый Автор хотел сказать насмешку, но осекся.
  Им задали по телефону еще несколько вопросов, но они лишь уточняли то, что было уже сказано. Независимый Автор, очень довольный ходом передачи, но не очень довольный качеством записи, плавно закруглился и отключил аппаратуру.
  Отец Александр снял наушники и только тут почувствовал себя как взмыленная лошадь. Он был до крайности утомлен и перевозбужден, и тяжело дышал.
  Зато Независимый Автор удовлетворенно улыбался:
  - Прекрасно. Немножко не то, чего я добивался, но все-таки хорошо. Если программа вызовет широкий резонанс, то мы продолжим тему. Вы не против?
  - Всегда за, - с трудом ответил отец Александр.
  Независимый Автор приподнял брови:
  - Что это с вами? Отходняк?
  Отец Александр засмеялся:
  - Да, можно сказать и так! Какое смешное и удачное слово!
  Они собрались и вышли из студии.
  Независимый Автор сказал:
  - Запись пройдет на "Маяке" в субботу вечером. Повтор - в воскресенье утром. Советую прослушать. Если что не понравится - предъявляйте претензии.
  - Можно задать вам один вопрос?
  - Конечно.
  - Вы действительно просили прийти на запись всех? И Юрия Павловича Афанасьева, и...
  Независимый Автор удивленно на него уставился:
  - Разумеется! Я обзвонил их всех! А вы что, подумали, что я лгу в эфире?
  - Ну... Почти.
  Независимый Автор погрозил ему пальцем и отправился к Максиму Булатову - вспомнить прошлое и помечтать о будущем.
  А отец Александр поехал в Разовку, помолиться Богу и вознести Ему благодарность.
  Ответный удар
  Передача вышла в эфир по плану. Она должна была взбесить Профессора, и она его взбесила - он не сомневался, что тут не обошлось без происков его врагов. Сам по себе этот священник никому не нужен. Кто бы стал его приглашать в эфир без чужой рекомендации! А порекомендовать его - именно его - мог только враг Профессора. К тому же, они говорили лишь о Братстве - нет, без вражеских происков не обошлось.
  Врагов у Профессора хватало. Было бы странно не иметь врагов при таком характере.
  Еще это должен быть человек влиятельный, потому что проникнуть на всесоюзное радио не каждому под силу, тут необходимы связи. Это сужает круг подозреваемых.
  Профессор еще подумал и пришел к выводу, что это Виктор Егорович Тимофеев. Больше некому. С Эдгаром Профессор ему сильно насолил, и он мстит. Мстит посредством полоумного священника, который тоже жаждет мести из-за смерти Сени Шевченко. Каким образом поп и чинуша спелись - дело десятое. Главное - решить, что теперь делать.
  Не оставлять же это дело совсем без ответа!
  Но как можно подобраться к Тимофееву?
  Эдгар.
  Профессор вскочил с места и схватил было телефонную трубку, но подумал и остановился. Если разыграть свой главный козырь сейчас, то потом можешь остаться без защиты.
  Придется изыскивать другие средства, а Эдгара поберечь для экстренного случая.
  Никакого телефона. Все подробности и все распоряжения - только лично.
  И только самым лучшим исполнителям.
  Он сорвался с места и немедленно отправился на дачу в Афонино. Там он позвал Плескача и спросил:
  - Каратели все здесь?
  - Пока нет, - ответил Плескач. - Все придут только к проповеди.
  Профессор слегка нахмурился. Плескач заметил это и объяснил:
  - У многих из них - задания. Они их выполняют.
  - Ладно, - бросил Профессор. - Все равно пока... В общем, собери свою команду и сразу ко мне. Сразу. Желательно до проповеди.
  - Хорошо, - ответил Плескач. - Я постараюсь.
  И вышел из кабинета.
  Профессор догнал его и предупредил:
  - И захвати с собой Игоря Белояра.
  - Зачем?
  - Пусть учится.
  Плескач выглядел спокойным, но на самом деле был озадачен. Мало того, что что-то случилось, это что-то было очень серьезным, иначе Профессор не вел бы себя так странно. Но при чем тут Игорь Белояр? Если дело и впрямь очень серьезное, то это не время обучать щенков!
  Собрать свою команду было нетрудно. С Игорем Белояром было хуже - никто не знал, когда он придет. Впрочем, это можно было просчитать: скорее всего, он придет, как обычно, с Эдгаром Тимофеевым, а Эдгар Тимофеев, как обычно, придет пораньше.
  С другой стороны, Эдгар приходил пораньше в те дни, когда чувствовал себя хорошо. А теперь он ослабел и может, наоборот, задержаться.
  Но Эдгар не задержался. Они с Игорем пришли за полчаса до проповеди. Поэтому Плескач сразу, как только они появились, положил руку Игорю на плечо и отвел его от друга. Эдгар смотрел на них со священным ужасом, онемев. Игорь вновь покрылся для него ореолом ангела, с которым обращаются соответственно его статусу. Ни на минуту нельзя забывать, что Игорь - ангел, и даже больше, так как сам Профессор усиленно продвигает его вперед, чувствуя его грандиозный потенциал. Значит, Игорь - это уже почти ангел Великого Гуми.
  А Игоря такое персональное внимание Плескача насторожило. Он не был готов к резким переменам и поэтому напустил на себя прежний вид тупого равнодушия, способный прикрыть любые движения души, объяснить любые метаморфозы и сбить с толку любого аналитика.
  И уже через минуту вся команда Плескача, включая Игоря, стояла перед Профессором в одной из комнаток дачи. Профессор сидел за столом нахмуренный. Игорь теперь не ощущал исходящих от него флюидов, внушающих подчиненным определенное настроение, выгодное Профессору. Это заставило Игоря радостно вздрогнуть. "Утратил концентрацию товарищ Афанасьев, - подумал он. - Радио сбило его с ног. Теперь все, товарищ Афанасьев. Теперь придется выходить из тени на свет Божий. Свет Божий вам не нравится, но..."
  Он не успел додумать свою злорадную мысль.
  - Для вас есть очень важное задание на сегодня, - сказал Профессор. - Отнеситесь к нему как следует, я жду положительного результата. Я вызвал для этого задания именно вас, потому что я вам доверяю. Доверяю больше, чем всем остальным. Вы меня никогда не разочаровывали.
  Он немного помолчал.
  Игорь закусил губу, что могло означать волнение от слов "очень важное задание". Он же новичок, еще не привык к доверию вышестоящих.
  Кстати, он сам уже давно не считал себя новичком, но предпочитал поддерживать впечатление новичка, он как бы законсервировался в таком состоянии. Это давало кое-какие преимущества - можно было с невинным видом задавать вопросы, глазеть по сторонам и прикрываться своим тупым равнодушием...
  - Нужно кое с кем разобраться, - сказал Профессор. - Точнее, кое с чем.
  Они удивленно на него посмотрели.
  - Церковь в Разовке, - пояснил Профессор. - Она должна быть уничтожена.
  Игорь снова закусил губу, теперь уже по другой причине. Нужно срочно предупредить Осипова, Булатова и отца Александра! В уме он начал перебирать варианты, как бы ему добраться до телефона.
  Никак не доберешься. Проклятие.
  - Все, что можно взять с собой, унесете, - позволил Профессор. - Впрочем, это не главное. От церкви должно остаться одно пепелище.
  - Понятно, - ответил Плескач.
  Они вышли из комнаты совершенно спокойные и деловитые. Ну, задание и задание. Мало ли таких заданий им было уже поручено. И таких, и куда сложнее. На то они и созданы, каратели.
  Игорь подошел к Эдгару и сказал мрачно:
  - Извини, пожалуйста, тебе придется сегодня одному идти домой.
  Эдгар и не нуждался в объяснениях. Он смотрел на своего друга с немым восторгом. Он был счастлив знакомством с таким замечательным парнем, будущим ангелом. Надо же, ну кто бы мог подумать. А ведь они знакомы с детства, почти с младенчества, в школе подружились. Эдгар вспоминал события их жизни и многие моменты видел теперь в новом свете, под другим углом. Все предыдущие действия Игоря, все его поведение окрашивалось в цвета великой избранности. В каждом его поступке Эдгар легко угадывал задатки ангела Великого Гуми. И в нем вовсе не было зависти, лишь немой восторг.
  Сам-то он вряд ли когда-нибудь достигнет таких высот.
  Скорее бы выбраться из слушателей в активисты. И на том будет спасибо.
  А Игорь вздохнул, как будто на него возложили непосильную тяжесть. Типичное поведение настоящего ангела, по мнению Эдгара. Ведь Игорь еще и скромный.
  Может быть, когда-нибудь Игорь замолвит за друга словечко перед Великим Гуми. Когда-нибудь, после Великой Битвы и Большого Передела Мира.
  И это ерунда, что придется одному идти домой. Не впервой. И вообще, что он, маленький, что ли, что за ним постоянно нужно присматривать? В конце концов, он самостоятельный человек! Взрослый! Сам доберется до дома.
  После молитвы он очнулся достаточно легко, но был очень бледен. Игорь следил за ним с тревогой, но был бессилен что-либо сделать. Эдгар видел его взгляд и принимал бодрый вид, что, правда, ему не слишком-то удавалось. И чтобы не нервировать своего отмеченного божественной печатью друга, тут же после молитвы ушел.
  А команда Плескача, включая Игоря, отправилась в Разовку. Игорь искал случая позвонить Осипову и Булатову, но команда не предоставляла ему такого случая. Это было неприятно, но он не позволял себе зацикливаться на этом и ударяться в панику. Не может быть, чтобы случай вовсе не представился.
  Ведь Бог на их стороне, то есть на стороне отца Александра, Осипова и Булатова.
  И Бог, наконец, не может позволить уничтожить храм.
  Они подошли к Разовке уже в темноте. Церковь нашли сразу, несмотря на то, что почти все фонари были неисправны, и продвигаться вперед можно было чуть ли на ощупь. "Откуда они знают дорогу, черт бы их побрал? - думал Игорь. - Неужели это задание было предусмотрено уже давно? Или они уже совершали нападения на Разовку? Надо будет навести справки и пустить Осипова по следу. Плескач - это больше его прерогатива, он сам это говорил. Вот пусть он им и занимается. Пора, вообще-то, хотя бы с ним, с Плескачом, разобраться".
  Церковь же освещалась очень ярко, фонарь стоял рядом и горел всю ночь, за этим следил сам староста. Церковь не охранялась. Игорь мысленно чертыхался от такой непредусмотрительности. Хотя, с другой стороны, для предполагаемого сторожа лучше было бы здесь, конечно, отсутствовать. Потому что, если бы он тут был, то это наверняка был бы последний вечер в его жизни. Плескач убил бы его без малейших сомнений.
  Калитка была заперта на висячий замок. Смешно, разве это могло служить помехой таким типам, как Плескач и его банда? Они за секунду перелезли через ограду и пересекли залитый желтым светом двор. На двери церкви также висел замок. Такие замки не представляли сколько-нибудь заметной преграды для Плескача. Он сбил его голыми руками, выдернул вместе с гвоздями и шурупами. Игорь сглотнул. Может быть, лучше натравить на этого типа не Осипова, а кого-нибудь еще? Для Осипова это может оказаться слишком опасно.
  Они вошли в храм и включили свет.
  У Игоря колотилось сердце.
  Неужели Бог допустит?..
  Впрочем, Он допускал и куда более страшные вещи.
  Окинув взглядом помещение храма, команда Плескача ухмыльнулась и начала погром. Филин, Леон и Рига были попроще и, вооружившись всякими железками и другими подручными средствами, принялись крушить все подряд - иконы, подсвечники, столы, лавочки. Они с наслаждением прислушивались к грохоту, треску, звону стекла. Расправившись с боковыми иконами и крестом в человеческий рост, обвитым гипюровым покрывалом, они приблизились к иконостасу. Это была единственная полностью завершенная часть храма. Лики святых казались застывшими в своей торжественной неподвижности, но их строгие глаза взирали на вандалов прямо и открыто, не отводили взгляд, где бы хулиганы ни находились. Хотя это их вовсе не смущало.
  Кого здесь бояться - этих нарисованных в одном стиле картинок?
  Какая чушь!
  "Картинки" были вставлены в позолоченные резные рамки. Между ними поблескивали позолоченные же витые тонкие колонны, украшенные листочками из фольги. Царские врата были закрыты - красивые, ажурные, с изображением летящего голубя сверху, символа Святого Духа. Сквозь них просвечивала темно-розовая задернутая занавесь. Все это призвано было всего лишь скрыть таинство алтаря от непосвященных, но отнюдь не охранять алтарь от вторжений. Охраной должно было служить осознание святости этого места и немедленного и неотвратимого наказания за святотатство.
  Филин, Леон и Рига посмотрели друг на друга и ухмыльнулись. У них в руках были вещицы, похожие на железные дубинки. Самое подходящее орудие для этого!
  Они первым делом вышибли иконы с их мест. Это было нетрудно. Дольше им пришлось разрушать витые колонны. Они никак не отрывались от иконостаса, а потом не хотели сгибаться и ломаться. Устав с ними возиться, они бросили их и разгромили обе двери в алтарь. От дверей, в общем, остались целы лишь петли.
  Не задумываясь о каких-то сакральных сферах и о таинственности этого места, хулиганы вошли в алтарь и огляделись. Там тоже было что крушить!
  И они принялись крушить.
  Между тем Плескач и Дюмон Романов, как более деловые, обратили свое внимание на тот угол, где были сложены товары для продажи. Книги, иконы. Плескач и Дюмон опрокидывали ящики на пол и давили их ногами. Один за другим, не спеша, упорно и методично.
  Игорь некоторое время метался от одной группы к другой, будто бы не знал, к какой из них присоединиться. На самом деле он думал, как бы ему прекратить это безобразие.
  Наконец, ему пришла в голову идея.
  Он подбежал к Дюмону и Плескачу и спросил:
  - Может быть, мне проследить, чтобы нас не застукали?
  Плескач даже не оглянулся на него и ответил:
  - Да.
  Пусть хоть этим щенок будет полезен.
  Игорь с готовностью выбежал из церкви. Староста жил недалеко. Игорь приблизился к фонарю, вырвал из блокнота листок, нацарапал на нем карандашом несколько слов: "На церковь напали, срочно вызывайте милицию!"
  По дороге в куче строительного мусора подобрал осколок декоративного кирпича, которым был выложен фундамент храма. Занятые руки мешали бежать, мешали лазать через ограды. Игорь бывал у старосты в доме и знал, где расположены спальни. Тут он остановился, расшнуровал кроссовок, привязал листок бумаги к осколку кирпича и из-за штакетника запустил камень прямо в окно хозяйской спальни. И тут же скрылся. Звук его шагов заглушил звон разбитого стекла и крик в доме.
  Пока Игорь отсутствовал, Плескач и Дюмон добрались до более дорогих вещей - до серебряных, позолоченных и золотых цепочек, крестиков, медальонов, образков, обручальных колец. Все это они сгребали кулачищами и набивали ими карманы, достаточно обширные, чтобы вместить целый ювелирный магазин. Коробки от них они разбивали о стены или пол и давили ногами.
  Игорь только заглянул внутрь и остался снаружи.
  Его сердце стучало в ребра. Он в тревоге оглядывался, подбегал к ограде и смотрел в темноту. Почему милиции до сих пор нет?
  Вдруг он испугался: а есть ли у старосты телефон?
  Кажется, есть.
  В тишине, наконец-то, раздался шум приближающихся машин. Игорь вздрогнул и приник к ограде. Милиция или нет? Мрак прорезали синие и белые вспышки мигалок. Игорь вбежал в церковь и закричал:
  - Милиция! Сматываемся!
  Дюмон бросил на пол ящик. Плескач сунул в карман последнюю горсть драгоценностей и обернулся. Из алтаря выскочили Филин, Леон и Рига.
  - Где?
  - Едут сюда! Скорее! Надо бежать!
  Плескач смотрел на взъерошенного мальчишку с презрением:
  - Тихо! Без паники.
  "Хоть бы успеть скрыться, - подумал Игорь. - А то нам крышка. Милиция была уже близко". Они высунулись из церкви и тут же очутились в свете фонаря - на всеобщее обозрение.
  - Вот они! - раздался возглас. - Стоять на месте! Руки за голову!
  Черта с два. Они ринулись в темноту с намерением спасаться кто как может. Команда разделилась, и с этого момента каждый заботился лишь о собственной шкуре. Они в разных местах перемахнули через ограду и без оглядки бросились бежать. Игорь нёсся, как ветер, только в ушах свистело. Он даже ничего не слышал и не видел вокруг. Он бежал до тех пор, пока у него не перехватило дыхание. Тогда он остановился, оперся спиной о дерево и зажмурился.
  В груди было тесно и жарко. Он дышал громко, в голос. Пульс стучал во всем теле. Ноги подгибались. В голове шумело, а вокруг царила тишина.
  Неожиданно напуганный этой тишиной, он резко открыл глаза и огляделся. Его шатало, он держался за дерево дрожащими руками.
  Это была уже улица Родионова.
  "Ого!" - удивился он. Вот до чего доводит инстинкт самосохранения. До мировых рекордов по бегу. По пересеченной местности. Одолеть такую дистанцию в столь короткое время - ни за что бы не поверил в любой другой ситуации.
  Правда, он находился довольно далеко от Подновья, в стороне.
  Слава Богу, хоть от милиции спасся. Вот было бы веселья, если бы его сейчас поймали! У Осипова бы отвисла челюсть, Профессор навсегда вычеркнул бы его из фаворитов, а у мамы случился бы инфаркт. О нет, Господи. Только не это.
   И слава Богу, церковь осталась цела. Ну, относительно цела. Но ведь не пепелище же, как грозился Профессор!
  Игорь не пошел домой сразу. Он еще некоторое время бродил вдоль улицы Родионова, в том месте, где мог бы выскочить из Разовки еще кто-нибудь из команды Плескача. Но так никто и не выскочил, даже милицейские машины еще не выехали. Кстати, лучше бы не ждать больше никого, так и самому недолго попасть под раздачу. Будь что будет, авось пронесет нелегкая.
  Он вздохнул и поспешил домой.
  А на следующий день он из чистого любопытства пришел на дачу в Афонино с утра, но никого не застал, кроме двух охранников и нескольких блаженных, которые не могли быть вне Братства и чуть ли не круглосуточно сидели тут, обводя пространство вокруг себя невидящим взглядом. В общем-то, в такой ситуации не было ничего необычного, но в свете вчерашнего задания, проваленного по вине Игоря, это могло показаться подозрительным.
  У Игоря вновь забилось сердце.
  Он думал было уже нарушить субординацию и обратиться с вопросами к охранникам, но тут они сами, как только он к ним подошел, окружили его с одним-единственным вопросом:
  - Игорь, что случилось?
  Игорь вздрогнул и уточнил:
  - Смотря что вы имеете в виду.
  - Вчерашнее, конечно!
  Игорь чуть было не разболтал все как было, но задумался о провокации и о том, что в Братстве не поощряется излишняя болтливость и самостоятельность. И он с сомнением произнес, хмурясь:
  - Я не знаю, имею ли право говорить. Мне никто не разрешал.
  Охранники махнули руками:
  - Да ладно! Мы же тебя не выдадим. Слушай, здесь же такое происходит! А ты молчишь!
  - А что здесь происходит? - осторожно поинтересовался Игорь.
  Охранники понизили голос:
  - Сюда приезжала милиция.
  - Не может быть! - воскликнул Игорь.
  - Да. Такого еще никогда не было. Поднялся такой переполох! Новички даже побежали прятаться по коридорам. Мы никого не пускали внутрь, хотели затеять драку. Начиналась заварушка, но Профессор все прекратил. Он вышел и поехал с ними.
  Удивление Игоря возрастало.
  - Не может быть! - воскликнул он снова.
  - Так и было. Его так возмутило поведение приезжих, что он побледнел, но не позволил им войти внутрь. Он сказал, что поедет с ними, только чтобы они не беспокоили Братство.
  Игорь широко раскрыл глаза. Он был сбит с толку.
  Охранники тормошили его, требуя рассказа со всеми подробностями.
  - Но я и правда ничего не знаю! Я не знаю, как это объяснить! Ради Бога, подождите Плескача. Или еще кого-нибудь. Я тоже ничего не понимаю, честное слово.
  Он ничего не понимал потому, что ему крупно повезло: он раньше всех и быстрее всех унес ноги с места преступления. Плескачу это тоже удалось. Леон и Рига тоже скрылись и еще не появлялись, а вот Дюмону Романову и Филину их звезда изменила - они наскочили прямо на группу оперативников, которые окружили храм, и теперь сидели в камере предварительного заключения и ждали решения своей участи.
  Для Осипова и Булатова это была неслыханная удача. Они еще не виделись с Игорем, но странное повествование церковного старосты о камне, влетевшем в окно, давало им понять, что Игорь был там и сделал все возможное для предотвращения этого безобразия. Церковь, конечно, пострадала, что привело в шок отца Александра, но он несколько успокоился, когда ему доложили о поимке преступников.
  Теперь все трое сияли от радости:
  - Какой молодец у нас Игорь!
  Игорь и впрямь был молодец, но он все еще скрывался и понятия не имел о том, что же, в конце концов, произошло. И покинуть дачу в Афонино он тоже не мог, пока не узнает всего. Это состояние слепоты его раздражало.
  - Эдгар не приходил? - спросил он у охранников.
  - Нет еще, - ответили те. - Так рано он вряд ли придет. У него ведь нет специальных заданий, зачем ему торчать здесь с утра до вечера.
  - Тоже верно, - сказал Игорь. - Тогда придется ждать. Можно, я с вами тут посижу?
  - Давай. А еще лучше - иди-ка ты домой, пока все не прояснится.
  - Не могу. Я же волнуюсь.
  - Мы тоже.
  Один из охранников достал из кармана колоду карт, вопросительно качнул ею в сторону Игоря. Тот согласился, и они начали играть, прогоняя таким способом скуку и волнение.
  К сожалению, у Осипова и Булатова не было заявления отца Александра о нападении на него, но он все-таки согласился опознать задержанных, неофициально. Впрочем, это было не обязательно. Осипов и без того их прекрасно знал, много раз видел вместе с Плескачом во дворе. Для Булатова это был повод потирать руки от злорадства, но он этого не делал. Слишком рано.
  Но зато теперь можно как следует напугать Юрия Павловича Афанасьева.
  Его подручные взяты с поличным!
  Чтобы усилить эффект, к Братству подъехали на двух машинах с мигалками, как будто намеревались арестовать международного преступника. На рядовых членов Братства, которые находились в тот момент на даче, эффект произвел надлежащее действие, и это вынудило Профессора пойти на крайние меры и ехать в отделение милиции, а оттуда - в прокуратуру, на продолжение беседы с Булатовым.
  У того были все основания для торжества, и Юрий Павлович пристально в него вглядывался, выискивая признаки вышеупомянутого злорадства, но безуспешно. Булатов был серьезен и деловит, и даже не показывал своей усталости, хотя всю ночь провел на ногах. Можно было бы расценивать эту удачу как предзнаменование грядущей окончательной победы, но Булатов не был настолько суеверен, он не верил в приметы.
  - Здравствуйте, Юрий Павлович, - сказал он.
  - Здравствуйте, - ответил Юрий Павлович. - Я должен заявить вам, что вы переходите все границы! Это уже вообще ни на что не похоже!
  - Что случилось? Вы чем-то недовольны?
  От его спокойного тона Юрий Павлович злился еще сильнее:
  - А вы не догадываетесь? Чем, по-вашему, я должен быть доволен? Или вы решили, что вам все позволено?
  Булатов долго на него смотрел, потом произнес:
  - Нет. Это вы так решили.
  - Что я решил?
  - Что вам все позволено.
  Юрий Павлович, как и в прошлый раз, начинал кипеть.
  - Потрудитесь объяснить, наконец, зачем вы снова ко мне прицепились! И кто дал вам право проникать на мою дачу? Без каких-либо санкций?
  Булатов улыбнулся:
  - Ах вот вы о чем! Ну, это вышло случайно. Конечно, можно было бы снова вызвать вас сюда повесткой, но ребята просто выезжали по своим делам и предложили мне ускорить процесс. Заехали за вами. А вы уж навоображали Бог знает что. Хотя, впрочем, ваше положение от этого не улучшается.
  - Что это значит?
  Булатов достал из стола папки. Совсем новенькие папки, заведенные только нынче ночью.
  Он вел себя так, что Юрий Павлович снова почувствовал, как над ним сгущаются тучи. Он почувствовал это буквально физически, всей кожей. От Булатова исходила угроза, и он ее не скрывал.
  - Это значит, любезнейший Юрий Павлович, что сегодня ночью два члена вашей организации были пойманы при разгроме храма в деревне Разовка. Им можно инкриминировать сразу несколько статей уголовного кодекса. Они отменно поработали в Разовке! Акт вандализма, взлом, хулиганство, кража...
  Юрий Павлович побледнел. Поскольку он еще не видел карателей - тех, которые сумели убежать из Разовки - он не знал, следовательно, о провале миссии Плескача. До этой минуты он был убежден, что на месте Троицкой церкви уже развалины, а его команда празднует победу по-своему.
  Оказывается, задание не выполнено, а команда понесла потери.
  В сложившихся обстоятельствах - невосполнимые потери.
  Кстати, а кто им попался?
  - Это не первое подобное обвинение в мой адрес, - сказал он. - Точнее, в адрес моей организации. Как правило, все они бывали необоснованны.
  - На сей раз их необоснованными не назовешь, - возразил Булатов. - Ваших ребят взяли на месте преступления, в храме полно их следов и отпечатков пальцев, а у одного из них вдобавок карманы были набиты украденным серебром и золотом на достаточно крупную сумму.
  - Это странно, - заметил Юрий Павлович.
  - Ничего странного. Староста церкви увидел открытую дверь и вызвал милицию. Хулиганов было больше, но, к сожалению, остальные скрылись. Надеюсь, скоро мы найдем их.
  Он достал из папки фотографии задержанных.
  - Эти лица вам знакомы?
  Юрий Павлович смотрел на Дюмона Романова и Филина и не знал, что отвечать. Он впервые попал в такую ситуацию. Обычно ему всегда удавалось отвести удар вовремя, от себя и от членов своего Братства.
  - Да, я их видел среди наших членов, - наконец, произнес Юрий Павлович. - Но не уверен в этом...
  - То есть как это - не уверены?
  - Моя организация достаточно велика, - с раздражением сказал Юрий Павлович, - чтобы я помнил всех в лицо или по именам...
  Булатов покачал головой:
  - Нехорошо, Юрий Павлович. Это говорит о равнодушии к вашим подопечным... Или о бездушии?
  Юрий Павлович нашел в себе силы для сарказма:
  - Закон может защитить меня от ваших оскорблений?
  Булатов нахмурился:
  - Юрий Павлович, вам, по всей видимости, не совсем ясно ваше положение.
  - Да, потому что вы ничего не говорите прямо.
  - Только не надо делать вид, что вы абсолютно ничего не понимаете. Я в это не верю, особенно если учесть ваш прежний опыт общения с прокуратурой. Но извольте, я буду говорить прямо. Совсем прямо. Итак. Сначала гибнут два члена вашей организации, при невыясненных обстоятельствах. Теперь еще два члена вашей организации пойманы с поличным. Знаете ли, это свидетельствует о крайне нездоровом климате в вашей организации. И поскольку вы работаете с детьми, это дает повод для раздумий и для серьезного разбирательства компетентных органов. Прежде всего - комиссией по делам несовершеннолетних.
  Юрий Павлович швырнул фотографии на стол:
  - На несовершеннолетних они уже не тянут.
  - Это лишь начало. Что вы можете ответить на это?
  - Что у нас в организации снизился контроль, и нужно навести в ней порядок. Но это я сделаю сам. Без посторонней помощи.
  Булатов отрицательно покачал головой:
  - Поздно. Теперь вам никто не позволит самому наводить порядок. И вы больше не сможете уйти от ответственности. Видите ли, есть предел человеческому терпению, который нельзя переходить безнаказанно. Вы перешли эти пределы. Не нечаянно, а сознательно. Я вот, например, смотрю на вас сейчас и не понимаю, куда подевалась ваша совесть. Хотя бы по отношению к членам вашей организации. Ведь вы просто умываете руки и бросаете их на произвол судьбы. Это выглядит очень некрасиво.
  - А вы думаете, я стану защищать тех, кто опозорил честь нашей организации? Кстати, я никак не возьму в толк, почему вы так стремитесь привлечь к этому делу меня. Я понятия не имел, что эти ребята способны совершить преступление.
  Булатов сделал глубокий вдох.
  Но вот их, как и в прошлый раз, прервали. Раздался телефонный звонок, и Булатова опять вызвали по срочному делу. Юрий Павлович улыбнулся с превосходством, а Булатов не смог скрыть недовольство.
  Юрий Павлович быстренько попрощался и покинул здание прокуратуры. Он спешил в Братство разбираться, что же произошло накануне в Разовке.
  Из карателей, получивших задание, он застал на даче только Игоря Белояра. Да и тот еще вовсе не каратель был. Увидев Профессора, да еще со столь решительным видом, мальчик вздрогнул и побледнел. Охранники тоже забились по углам.
  Профессор остановился напротив них на мгновение, приказал:
  - Игорь Белояр, иди за мной.
  И зашагал в ту комнату, где накануне выдал им задание.
  Игорь переглянулся с охранниками и последовал за ним.
  Он был сбит с толку, не знал ничего и поэтому боялся. Неужели случилось что-то непоправимое, их операция провалилась, и сейчас Профессор просто убьет шпиона и диверсанта? С него станется. Убьет. Убьет, не прикасаясь руками.
  Вдруг ему стало стыдно перед самим собой за этот глупый, детский страх. Никто его не убьет. Не прикасаясь руками? Ерунда. Игорь не поддается гипнозу.
  А Макс Булатов вообще не верит в гипноз.
  Профессор был необычайно мрачен. Игорь стоял возле двери и водил за ним глазами, а он ходил вдоль стола взад-вперед, сцепив руки за спиной и думая очень напряженно. Затем он остановился, оперся руками о стол и наклонился вперед, к Игорю:
  - Рассказывай.
  - О чем? - спросил Игорь.
  Профессор предупредил:
  - Не валяй дурака. Я хочу знать все, абсолютно все, до мельчайших подробностей.
  Теперь Игорь был убежден, что он раскрыт, но решил до последнего запираться, а там видно будет. Может быть, удастся сбежать. Осипов защитит его. Это их обязанность, Осипова и Булатова. Они ему обещали защиту в случае непредвиденной опасности...
  - Что молчишь? Не бойся, я не собираюсь карать вас за невыполнение задания. Пока что я хочу только знать, что произошло в Разовке. Почему вы не смогли разрушить церковь до конца?
  Слава Богу!
  У Игоря отлегло от сердца. Он не удержался от вздоха. Кровь живее побежала по жилам, и даже в голове наступило прояснение.
  Профессор приписал вздох облегчения тому, что его не собираются немедленно наказывать за невыполнение задания, и смягчился еще больше:
  - Не за все провалы Великий Гуми карает. Он видит все и понимает, что вы старались. Не бойся, говори все, как было.
  Игорь осторожно начал:
  - Я просто думал, вам уже рассказали.
  Профессор помолчал и сказал удивленно:
  - Ничего не понимаю! Ты пока здесь единственный из всех, кого я вчера посылал на задание. Остальные еще не приходили и не звонили. Так что только ты можешь рассказать мне о происшедшем.
  Игорь легко согласился:
  - Да, конечно. Но... Я ведь тоже не все знаю.
  - Рассказывай то, что знаешь.
  И Игорь рассказал. Естественно, опустив эпизод с окном в доме старосты. Профессор сильно хмурился, Игорь видел это и делал вид, что робеет от его гнева. Профессор дал ему понять, что не сердится на него, то есть лично на него. Он-то как раз проявил себя с наилучшей стороны. Молодец новичок! Сообразительный. У него большое будущее... было бы, если бы не эти проблемы, обрушившиеся на Профессора, как снег на голову. А теперь у Профессора нет времени заниматься воспитанием новичков.
  Сначала надо себя обезопасить и ликвидировать неприятности.
  Игорь спросил очень почтительно, не нужно ли что-нибудь Профессору и может ли он Профессору помочь.
  - Нет-нет, - сказал Профессор. - Иди, ты свободен. Не забудь о проповеди.
  Игорь кивнул и вышел из комнаты.
  Он ликовал. И скрывать это было очень трудно. Поэтому он побыстрее ушел из дачи, рассеянно помахав рукой охранникам. Те были по-прежнему не в курсе дела, бедняги, дезориентированы, даже растерянны. Игорь их пожалел, но разговаривать с ними не мог. У него, к тому же, были еще свои дела.
  Почему сюда, в Афонино, приезжала милиция? И почему именно на дачу Профессора? Кто сообщит об этом, Осипов или Булатов?
  Булатова не было ни дома, ни на работе. Игорь чертыхнулся, но без особой злости. К чему злиться, если Профессор явно переживает из-за них не лучшие времена, и одному только этому можно радоваться всласть.
  А вот Осипов был на своем рабочем месте, и работа у него кипела, так как в трубку телефона он азартно рявкнул, это показывало, что его отвлекли. Но, узнав голос Игоря, он тут же сменил тон.
  - Проклятие, Игорь что это еще за новости! Где ты пропадаешь, негодяй? Имей в виду, я надеру тебе уши, как только увижу!
  Но Игорь был так рад его слышать, что широко улыбался и поддакивал.
  Осипов выпустил пар и сказал:
  - Ну, негодник, признавайся, как ты додумался до битья окон? Ты, оказывается, прирожденный хулиган! Твоя мама узнает - упадет в обморок.
  - Не узнает. А что еще мне было делать? Отпроситься к телефону, чтобы потом на меня указали все подозрения?
  Осипов тоже обрадовался:
  - Значит, это все-таки твоя работа! Игорь, ты умница. Ты потрясающий умница! Я тобой восхищаюсь.
  - Слушай, у меня мало времени. Конечно, мне очень приятно выслушивать комплименты, но давай-ка перейдем ближе к делу. Я здесь ничего не знаю, я буквально как слепой котенок! Что произошло? Зачем вы приезжали в Афонино?
  - А почему ты ничего не знаешь? - не понял Осипов.
  - А потому, что я удирал от вашего брата, как трусливый заяц, и ничего не слышал позади себя. И только что Профессор сообщил мне, что никто еще из опергруппы, кроме меня, на даче не появлялся и не заявлял о себе. Думаю, что вы их основательно напугали и заставили лечь на дно.
  Осипов подтвердил:
  - Да, наверное, легли на дно. Но не все. Как минимум двое лягут на другое дно. Мы задержали на месте Дюмона Романова и Филина.
  - Ух ты! - восхитился Игорь и даже подпрыгнул.
  - Да, да. Эти товарищи у нас в руках. Скажу больше: их опознали мальчики их христианской церкви ЕДИНЕНИЕ, которых тогда избили в центральном парке. Помнишь?
  - Прекрасно помню!
  Игорь ходил вокруг телефона и улыбался широко и открыто.
  - Как здорово, Осипов! Теперь мы можем действовать, а не ожидать удобных случаев!
  - Да, дождались. Теперь дорогой Профессор, только держись!
  - Осипов, я тебя обожаю.
  - Это еще не все. У Макса для Профессора есть пренеприятнейший сюрприз. Завтра этот товарищ лишится одного из своих козырей, - сообщил Осипов.
  - Ты о чем?
  - Жди.
  Игорь был заинтригован, но уточнять не стал, чтобы не сглазить.
  Он не опоздал к проповеди и уже надел свою маску равнодушия. Он поискал глазами Эдгара и не нашел его. Он сначала встревожился - не случилось ли с ним чего. Но вскоре подумал, что это просто его родители снова принимают какие-нибудь меры, и успокоился.
  Он бы не успокоился, если бы у него не было такое хорошее настроение.
  Его веселило замешательство Профессора.
  А что касается Братства, то его заботило отсутствие отнюдь не Эдгара, а других людей - Плескача и его команды. Это отсутствие означало либо какое-то сверхважное задание, либо Всемирный Катаклизм - начало Великой Битвы, или начало конца света... Если бы это было задание, то о нем Братство слышало бы краем уха. Неужели пора?!
  Братство всколыхнулось снизу доверху.
  Тем более что сам Профессор пока еще не придумал, как ему объяснить всем остальным отсутствие среди них лучших из лучших.
  На следующий день Игорь вновь пришел на дачу с самого утра. Во-первых, он был заинтригован намеками Осипова и хотел собственными глазами убедиться, что они не ошиблись. А во-вторых, он решил воспользоваться моментом и приблизиться к Профессору - он-то наверняка будет здесь теперь находиться круглосуточно, разгребая завалы и оберегая свое детище от вторжений.
  Кстати, к этому времени кое-какая информация о команде Плескача в Братство просочилась. В связи с этим Игорь, как единственный спасшийся и - главное - осмелившийся не прятаться, немедленно покрылся ореолом значительности и ангельской силы. Теперь все относились к нему с таким же благоговением, как и Эдгар. Для них в этом простеньком на вид мальчике были зашифрованы признаки самого ближайшего полководца Великого Гуми, чуть ли не второго Профессора.
  Профессор и впрямь ночевал на даче.
  Когда он вышел из своего кабинета, всех поразила усталость на его помятом лице - не помогла медитация, он не сумел сосредоточиться и полностью отвлечься от реального мира. К тому же, ему снова пришлось анализировать ситуацию и решать, на кого из противников направить следующий удар. И главное - где найти Плескача для выполнения этого удара. Ведь никто другой на эту роль пока не годен.
  Братство, чувствуя необычайность обстановки, также реагировало соответствующим образом - самые продвинутые и активные члены тоже присутствовали здесь, на даче, с утра. Толпились, строили предположения, вопросительно и с ужасом заглядывая в лицо Профессору. Игорь слонялся среди них и прислушивался к их общему настроению, к пульсу Братства. Оно было близко к панике, а в таком состоянии Братство способно на что угодно. Поэтому нельзя терять бдительность.
  Возле входной двери вдруг послышался шум, привлекший всеобщее внимание. Профессор направился туда и увидел Максима Булатова, Осипова и еще несколько человек. Среди них были старая и молодая женщины и один мужчина в гражданском.
  Юрий Павлович побагровел от гнева:
  - Нет, это уже слишком! Что вы себе позволяете?
  Булатов помахал у него под носом приготовленными заранее документами:
  - Это санкции генерального прокурора. Видите? Уходите с дороги, мы уполномочены провести здесь обыск.
  - Ну нет. - Юрий Павлович, напротив, укрепился в дверном проеме, в то время как в Братстве назревала явная истерика. - Никакого обыска! Что вам нужно?
  Булатов был холоден, как айсберг.
  - Не советую вам упорствовать, Юрий Павлович. Или вы хотите официально предъявленного обвинения в похищении несовершеннолетнего ребенка? Это - ближайшие родственники Рождественской Регины Анатольевны. Кроме того, это официальные ее опекуны. Боюсь, они сделали ошибку, доверив лечение своей племянницы одной из ваших... работниц. Будьте так любезны, приведите девочку сюда...
  - Нет! - крикнул Профессор вне себя.
  - ... или мы проведем обыск.
  Булатов дал знак Осипову и другим оперативникам, те отстранили Профессора, как куклу, и вошли в здание дачи. Юрий Павлович был так ошеломлен стремительностью развития событий, что онемел и стал бледнее бумаги. Впервые в жизни у него уходила почва из-под ног, и это было неприятнейшее ощущение. Даже в юности, еще не набравшись опыта, он не чувствовал такой беспомощности. Нужно было срочно, буквально сию же секунду, что-то предпринимать, но что?
  В это время Игорь, с благословения Профессора, находился на соседней даче и дозванивался к Тимофеевым.
  - Алло! Здравствуйте, Виктор Егорович. Простите, а можно Эдика позвать к телефону? У меня есть для него кое-какие новости... Это Игорь Белояр.
  - Мы уже целый день пытаемся с вами связаться, - сказал в трубке усталый голос Тимофеева. - Как вам не стыдно! Исчезли без всякого предупреждения! Позвонить хотя бы можно было?
  Игорь оторопел.
  - Минуточку. Ничего не понимаю. Эдика нет, что ли?
  - Нет. Его нет с позавчерашнего дня, когда вы вместе ушли по своим делам.
  Игорь весь похолодел.
  - А где же он?
  Пятое знамение
  События сгустились необычайно плотно. Игорь в первый момент слегка опешил от этого, но не позволил себе расслабиться в изумлении.
  Прежде всего он застал основную дачу в грандиозном переполохе, когда туда вернулся. Юрий Павлович, свирепый и белый, испепелял взглядом Максима Булатова, который спокойно ждал результатов обыска. Ситуация вдобавок резко обострилась, когда тетка Регины, твердо решившая сохранить за Братством воплощение Великого Гуми, шмыгнула по закоулкам и чуть было не увела Регину через какой-то секретный ход, что Булатов истолковал как попытку похищения и повязал сразу обеих.
  Тетка принялась верещать, что они не имеют права, они вмешиваются в ход закрытого экспериментального лечения, что последствия будут неотвратимы, и, наконец, что это вовсе не Регина, а это - вовсе не ее родственники.
  Бабушка Регины и ее другая тетка с мужем тут же взяли Регину под свою защиту. Бабка вступила в бурные дебаты, а тетушка начала плакать, увидев исхудавшую племянницу.
  Сама девочка никак не реагировала на происходящее. Она была в глубоком трансе. Чтобы избежать травм, на помощь была вызвана специальная медицинская бригада. Регину вместе с вновь обретенными родственниками увезли на обследование.
  Тетка сопротивлялась представителям органов правопорядка и упорствовала так, что Булатов был вынужден давать объяснения. Как узнали о Регине? А от бабушки, которая давно уже била во все колокола по поводу пропажи девочки. Ей, знаете ли, не внушают доверия всякие эксперименты над живыми людьми и невозможность встретиться, поговорить. Как узнали, что именно здесь? А показания соседей, дорогие мои. Чтобы такого в следующий раз не случилось, многоуважаемая, надо с соседями либо ладить, либо уничтожать их всех под корень.
  Так что плохи ваши дела, многоуважаемая тетушка-экспериментатор, и еще хуже дела у вас, дражайший Юрий Павлович.
  С детьми такие вещи творить нельзя. Через день, максимум через два, медицинская комиссия подтвердит скверное состояние девочки, бабушка увезет ее домой, а виновные будут отвечать по всей строгости закона.
  Так что, многоуважаемая тетушка, будьте добры проехать с нами, вы задержаны по обвинению в жестоком обращении с несовершеннолетним ребенком при отягчающих обстоятельствах, как-то: отсутствие у ребенка родителей и его психическая болезнь.
  Вас тоже просим проехать с нами, Юрий Павлович. Вы пока, конечно, не задержаны, но допросить вас необходимо, как вы докатились до такой жизни.
  Братство погрузилось в глубокий шок. Два могучих столпа Великого Гуми и один небольшой его столпик были потрясены до самого основания. Как Великий Гуми это допустил? Где молнии небесные, где сонмы воинственных ангелов, которые должны, просто обязаны оберегать своих преданнейших служителей?
  Осипов специально напросился сопровождать Булатова сюда, чтобы взглянуть на Профессора и позлорадствовать. Профессора он увидел и даже препроводил в машину, но вот позлорадствовать не получилось. Слишком уж его поразила угнетающая обстановка Братства и лица его членов. Плачевное зрелище. Нет ничего удивительного в том, что бедный Сенечка Шевченко полез на крышу.
  Игоря они с Булатовым тоже видели в толпе, но даже взглядом не показали, что этот парень им известен. Но они оценили его способности к мимикрии - он выглядел таким же потерянным и напуганным, как и все остальные члены в Братстве, ничем не выделялся на общем фоне. Они отметили его присутствие только потому, что лично знали его.
   Братство в ужасе следило, как Регину, Профессора и тетушку-экспериментатора уводили и увозили. Но не получали от Профессора никакого сигнала к действию, и даже если бы получили, ничего не смогли бы сделать. Они были как будто обезглавлены.
  Юрий Павлович всю дорогу думал, как ему из всего этого выпутаться. Регина была его основным козырем, куда более важным, чем Эдгар. Ведь Эдгар являлся всего-навсего заложником безопасности, он не представлял собой никакого творческого потенциала, он был никем, и не будь он сыном Виктора Егоровича Тимофеева...
  А вот Регина - совсем другое дело. Она служила гарантом того, что в Великого Гуми будут верить, даже в случае явного надувательства. Регина была главным рычагом управления Братства, она позволяла запугать, поразить, довести до умопомешательства. Пока Регина была здесь, можно было не опасаться финансовых и идеологических трудностей. Она обеспечивала власть, контроль.
  Даже Плескач приближался к ней с опаской, лишь по особому приказу Профессора.
  А уж про рядовых членов Братства и говорить нечего. Они падали ниц. Трепетали. Умирали.
  Это был их символ веры.
  И вдруг Регину, такую хрупкую, маленькую, обыкновенную, как все девчонки ее возраста, выволокли за руки из недр дачи, обращались с ней, как с обыкновенной девчонкой, и увезли. Навсегда. Теперь никто из Братства не сможет увидеть Регину, услышать ее, поверить ей. Приближение к ней кого-нибудь из Братства будет расцениваться как попытка похищения.
  Профессор лишился опоры.
  Причем лишился неожиданно, ведь он считал, что полностью обезопасил себя с этой стороны. Родителей у девочки нет, болезненная психика делает ее изгоем, для бабки она скорее обуза, да тетка у нее рьяный приверженец Великого Гуми. Скрывать девочку было трудно. Еще труднее было настраивать ее на сеансы "явления Регины". Но это с лихвой окупалось. Он надеялся, что про девочку забыли, и она никому не нужна, кроме него.
  Конечно, она очень слаба физически, и не продержалась бы долго. Профессор как специалист был уверен, что через год-полтора, при такой же интенсивности "явлений", она окончательно и бесповоротно сойдет с ума либо умрет от нервного истощения.
  А что делать - тонкая организация души, рвущаяся, плюс телесная слабость.
  Неполноценный экземпляр.
  Профессор пользовался Региной без стеснения, на износ. К тому моменту, когда она исчезла бы с лица земли, он успел бы подобрать ей замену.
  Или изменил бы концепцию Великого Гуми, под образ нового символа веры.
  И вот Булатов нанес ему удар - сокрушительной силы, и, как оказалось, в самое незащищенное место, которое он полагал защищенным.
  Профессор косился на Булатова и закипал от одного его вида.
  Откуда он узнал, что Регина так важна для него?
  И, в конце концов, как сейчас отвести от себя угрозу, становящуюся все ближе и реальнее? Какие найти слова? Чем пугнуть Булатова? И главное - кем? Ведь Плескач в данную минуту лежит на глубоком дне и пережидает бурю.
  Профессор был в цейтноте.
  Невероятным усилием воли он взял себя в руки. Призвал на помощь все свои внутренние резервы и весь свой жизненный опыт.
  Не может быть, чтобы этот молокосос побил его.
  Его еще никто никогда не бил.
  Из прокуратуры Юрий Павлович приехал не на дачу в Афонино, а домой. Его брата крайне удивил его вид.
  - Что случилось? - спросил он. - Какие-нибудь неприятности?
  - Крупные неприятности.
  - Я могу тебе помочь?
  Юрий Павлович подумал, затем покачал головой:
  - Скорее всего, нет. Не вмешивайся ты в это дело, послушайся хорошего совета. А то попадешь под горячую руку, тогда хлопот не оберешься.
  - Что, слишком честный следователь?
  - Ужасный. Носом землю роет.
  Денис Павлович удивился:
  - Вот как? А почему?
  - Понятия не имею.
  - Ты случайно не его личный враг?
  Юрий Павлович снова подумал и равнодушно пожал плечами:
  - Да вроде нет. А впрочем, я не знаю.
  Денис Павлович заметил:
  - Я точно не могу помочь? У меня есть связи.
  Юрий Павлович улыбнулся:
  - У меня тоже. Много-много связей, которые тебе и не снились. Потому-то я сюда и пришел. Мне надо позвонить по некоторым номерам. Что-нибудь да получится.
  - Ну давай, - сказал Денис Павлович. - Если что, ты можешь на меня рассчитывать.
  - Я знаю.
  И Юрий Павлович присел к телефону.
  Но все его звонки ни к чему не привели. Он просил, умолял, требовал, унижал других и унижался сам, в зависимости от того, кто был на том конце провода. Но все отделывались от него общими фразами и ничего не значащими обещаниями, ни к чему не обязывающими. Он слышал в их голосах холодок отчуждения. Они и не собирались заниматься его делами, им было плевать на его проблемы. Они уже списали его со счетов, практически похоронили.
  Они не верят в его победу. И не верят в то, что он способен возродиться из пепла.
  Стоп. Никакого пепла не будет.
  - Юрий Павлович, - прямо сказал ему последний из тех, кто был в его списке полезных знакомств. - Вы зря теряете время. Никакие связи не помогут, если над вами сгустились такие тучи. Ведь для спасения нужны не связи, а дружба. У вас же, насколько мне известно, нет друзей, а одни только связи. Никто не будет ради вас стараться. Вас терпели, пока вы не привлекали внимания. Но теперь вы, видимо, перешли какие-то границы. Ваши знакомые чувствуют, что вас из рук уже не выпустят, и не хотят пострадать с вами заодно.
  - Я понимаю, - сдавленно сказал Юрий Павлович.
  - Ну, вот и прекрасно. Надеюсь, вам удастся решить все ваши проблемы.
  Юрий Павлович швырнул трубку на рычаг.
  В минуты опасности все разбегаются от него, как от прокаженного. Неплохо было бы, конечно же, иметь парочку высокопоставленных друзей. Но иметь друзей - это всегда накладно. Овчинка не стоит выделки.
  Уж лучше так, как всегда - каждый сам за себя.
  Что же, придется рассчитывать только на свои силы.
  А это уже немало.
  Но когда он выпутается из этой паутины и навсегда избавится от Максима Булатова, пусть тогда попробуют все эти прихлебатели к нему вернуться. Он же будет вновь на гребне волны и просто вытрет о них ноги.
  Они его еще узнают.
  Как же найти Плескача?
  И сможет ли Плескач нагнать страху на Булатова? Впрочем, такой тип нагонит страху на кого угодно. И Булатов что, не человек, что ли? Его тоже можно напугать. Найти его слабое место и обрушить на него всю силу своей мести.
  Булатова ничто не спасет.
  При этом он никак не связывал Булатова с отцом Александром.
  А пока он был преисполнен грозных планов, его Братство металось по даче, как будто утратило все ориентиры. События последних дней были так насыщенны, что с утра на даче находилось очень много народу - около половины всего Братства.
  Игорь был в странном состоянии.
  С одной стороны, ему доставляло истинное удовольствие осознавать, что у Профессора из рук вырвали его оружие. Пусть это и не единственное его оружие, но зато одно из основных. Теперь ему придется выкручиваться по-настоящему, и не только перед законом, но и перед собственным Братством.
  Интересно, какую ахинею он придумает для обработки их, рядовых членов Братства.
  С другой стороны, куда подевался Эдгар?
  Игорь готов был плакать. Он не должен был отпускать Эдгара одного после молитвы! Надо было попросить кого-нибудь проводить его до дома!
  Он ненадолго отлучился с дачи и позвонил Осипову, рассудив, что у Булатова и так забот выше головы.
  - Осипов, я сейчас не могу уйти из Братства. Ну, с дачи.
  - Ну и не уходи.
  - Эдик пропал.
  - Кто?
  - Эдгар Тимофеев пропал.
  - Что?
  - Боюсь, что с ним случилось несчастье.
  Осипов постепенно проникался.
  - С чего ты взял, что с ним что-то случилось?
  - Я звонил им домой сегодня утром, потому что вчера произошел экстренный случай - он не пришел на собрание. Сам по себе он не может такого допустить. С первого дня он пропускал собрания только один раз - по приказу Профессора, когда состояние его здоровья стало внушать тревогу.
  - Ну, и что? Вдруг родители его заперли, как тогда, после больницы?
  - Родители не видели его с того дня, как...
  Игорь вдруг задрожал.
  - Осипов, я не могу! Когда меня послали вместе с Плескачом громить Разовку, я поневоле оставил Эдгара одного. А после молитвы он сам знаешь какой. Виктор Егорович сказал мне, что он в тот вечер не пришел домой. Боже мой, нет, пожалуйста! Наверное, ему стало плохо по дороге, и он остался на улице, без помощи! Осипов, что же это такое! Я отправил своего друга на смерть!
  Осипов даже растерялся:
  - Игорь, тихо, тихо! Не расстраивайся заранее. Такое впечатление, что ты постоянно ожидаешь каких-то катастроф.
  - Так и есть.
  - Так не должно быть. А почему Тимофеевы не заявили об исчезновении сына?
  - А они не заявили?
  - Нет. По крайней мере, мне такие сведения не поступали.
  Игорь помолчал, раздумывая.
  - Они, наверное, считают, что он сейчас со мной, в Братстве. Но его здесь нет! Он исчез! О Господи, а вдруг он уже мертв! Осипов, сделай что-нибудь!
  - Тихо! - прикрикнул Осипов. - Я займусь этим. А ты сиди в Афонино и положись на нас. Ты хорошо держишься, молодец. Продолжай в том же духе, не привлекай внимания. У тебя есть чувство меры?
  - Нет.
  - Ладно. Не высовывайся, чтобы голову не потерять.
  Игорь пожаловался:
  - Тебе хорошо говорить! А я тут сижу, слепой и глухой! Я же здесь ничего не знаю! Полностью отрезан от мира!
  - Не бойся, все будет хорошо.
  - Я уверен в этом. Но почему я должен вести борьбу вслепую?
  - Не веди борьбу вслепую. Звони мне как можно чаще, при любой возможности. Кстати, я ведь тоже почти ничего о тебе не знаю. А пока ты в Братстве, я в любой момент готов тоже удариться в панику, если с тобой что-то происходит. У меня с тобой скоро будет инфаркт! Ты вгонишь меня в могилу!
  Игорь возмутился:
  - Почему это я вгоняю тебя в могилу?
  - А потому, что исчезаешь надолго, точно так же, как твой Эдгар!
  - Что?
  - Не звонишь, не приходишь на наши советы! А я в это время становлюсь как маятник! У меня у самого голова кругом идет! А тут еще ты не даешь о себе знать!
  Игорь огорчился.
  - Осипов, но у меня просто не всегда получается. Извини меня, ради Бога.
  Осипов поостыл и после паузы сказал:
  - Слушай, твой Профессор и это чертово Братство уже доводят нас до истерики. Давай-ка прекращать панику.
  - Давай, - охотно согласился Игорь.
  - Берем себя в руки.
  - Берем.
  Осипов еще помолчал и сказал:
  - Все будет хорошо, Игорь. И даже больше - скоро это закончится. Разумов говорил, что из тех фактов, которые есть сейчас на руках, можно состряпать дело, но не наверняка. Разгром храма в Разовке, нападение на мальчиков в центральном парке, повреждение тормозов в машине Журналиста, наркотики в крови Сенечки Шевченко, Валеры Бабина и Эдгара Тимофеева, смерть Наемника, поимка Дюмона Романова и Филина, а теперь еще и Регина Рождественская - это прорыв, это большой шаг вперед. Игорь, осталось потерпеть совсем немного.
  - Надеюсь на это.
  - Мы выдержим.
  - Да.
  - Мы ведь вместе.
  - Да, конечно. Ты прав, Осипов, наберемся терпения.
  Осипов и Игорь одновременно вздохнули от облегчения и улыбнулись этому.
  - Я сейчас же займусь Эдгаром, - пообещал Осипов. - Так что ты не терзайся заранее. Я сделаю все возможное. А ты сиди в Афонино и жди. Кстати, как только появится Плескач, нам нужно его взять.
  - Это очень сложно. Но если мне удастся, то я обязательно сообщу тебе. Постараюсь хотя бы.
  Осипов тут же отступил:
  - Стараться-то старайся, но главное - не смей рисковать.
  - Найди Эдгара, прошу тебя.
  После этого разговора Игорь вернулся на дачу.
  Братство продолжало находиться в состоянии разброда. Все наталкивались друг на друга, смотрели друг на друга в отчаянии и ничего не понимали. Их все пугало.
  Профессор пришел немного раньше, чем должна была начаться проповедь.
  У него уже начал складываться в уме план дальнейших действий, не очень четкий, но в общих чертах ясный. Войдя в помещение дачи, он окинул взглядом общую комнату. Не нашел Плескача и его молодчиков, зато тут же в глаза ему бросился Игорь Белояр, сидевший на лавочке с взволнованным видом, как на иголках. Профессор прошел в комнату, где он обычно раздавал задания офицерам и карателям.
  И, прикинув предстоящий разговор, он послал одного из охранников за Игорем.
  Тот не скрывал своего волнения.
  - Ты звонил Эдгару? - спросил Профессор.
  - Да.
  - Почему же он не пришел сюда? Кстати, я его и сегодня не вижу.
  - Он... - Игорь сглотнул. - Он исчез.
  Профессор нахмурился и сел на стул.
  Нарушается ход событий. Профессор не был импровизатором по натуре, он предпочитал действовать по строго определенному плану. Когда ход событий нарушался и он бывал вынужден приноравливаться к ситуации, он иногда попадал, что называется, "в яблочко", но это не доставляло ему никакого удовольствия, и он при этом чувствовал внутренний протест. Гораздо приятнее изменять окружающий мир соответственно своим планам, а не подстраиваться под окружающий мир самому. Ему было интереснее жить по плану, чем просто жить и радоваться жизни.
  Впрочем, Игорь, например, был убежден, что Профессор вовсе не способен радоваться, ему неизвестна радость как человеческая эмоция.
  А тут у него еще начался период, когда события развиваются совсем не по плану, а как придется. В такой нестабильной обстановке о каких планах может идти речь! Профессор, разумеется, намерен был выпутаться из дела с наименьшими потерями, но все же в состоянии нестабильности ощущал заметное неудобство.
  А Игорь любил импровизацию. Независимо от нестабильности.
  Хотя тоже умел планировать.
  - Что значит - исчез? - спросил Профессор.
  - Это значит, что в тот день, когда вы дали нам задание и он должен был идти домой один, он до дома не дошел.
  Игорь помолчал и добавил на свой страх и риск:
  - Его родители заявили в милицию. Объявлен розыск.
  - Правильно, - сказал Профессор.
  - Но тогда милиция снова придет сюда, - робко напомнил Игорь.
  - Зачем?
  - Искать, - еще более робко объяснял Игорь.
  Профессор сделал глубокий вдох. Потом спросил:
  - А ты не знаешь, где он?
  - К сожалению, нет.
  - Возьми кого-нибудь из слушателей на помощь и проверь дорогу, по которой вы всегда идете домой.
  - Я уже обыскал ее. От начала до конца.
  - И что?
  - Даже признаков нет.
  Профессор снова задумался, спросил:
  - А не может ли оказаться, что родители его куда-нибудь увезли?
  Игорь ответил:
  - Вряд ли.
  - Почему?
  - Он им угрожал.
  Профессор усмехнулся. По его мнению, мальчишка не мог серьезно угрожать взрослым.
  - Он им угрожал самоубийством, - тихо пояснил Игорь.
  Профессор снова усмехнулся, но на сей раз криво. Самоубийства его просто преследуют! "Мы говорим Профессор - подразумеваем самоубийство!" Лично он не верил в самоубийство, не понимал его и поэтому считал его пустой угрозой, словами, брошенными на ветер. Только дураки верят таким угрозам, и только еще большие дураки осуществляют эту угрозу.
  Но это дело Тимофеевых, поддаваться им этой угрозе или нет.
  - И все же такой возможности исключать нельзя, - настаивал Профессор.
  - Нельзя, - сдержанно согласился Игорь.
  - Его нужно найти. Ты сможешь следить за этим процессом? Ну, Тимофеевы будут сообщать тебе о результатах поисков?
  - Нет, - отрезал Игорь. - Они выгнали меня из дома и запретили Эдгару меня приводить. Но я смогу узнавать результаты.
  - Вот как? - заинтересовался Профессор. - Каким же образом?
  - Они будут обсуждать это с моей мамой. А я буду подслушивать.
  Профессор пригляделся к нему. Нет, это вроде бы тот же самый Игорь Белояр, неуклюжий медвежонок, заторможенный и с виду недалекий. Но, видимо, жизнь в Братстве, на одних действующая угнетающе, в других, наоборот, пробуждает скрытые резервы. На Игоря, судя по всему, Братство подействовало именно так.
  - Ты ловкий парень, - похвалил Профессор. - Значит, ты сможешь узнавать результаты и докладывать их мне.
  - Конечно.
  - Хорошо.
  Профессор думал не меньше минуты, колебался, но все же сделал невероятный шаг навстречу этому мальцу - привилегия, ранее доступная лишь Плескачу, как исполнителю особых поручений. Он дал Игорю свой домашний телефон, чтобы тот мог сообщать результаты в любое время дня и ночи.
  Игорь изобразил крайнее потрясение и даже дрожание руки, протянутой за листком бумаги с номером.
  На самом-то деле он давно знал его телефон.
  - Итак, отнесись к этому со всей серьезностью, - сказал Профессор. - Это твое новое задание.
  - Да.
  - Эдгар должен вернуться к нам. Ты же понимаешь, он очень активный, он нам нужен. Поэтому постарайся, Игорь. Постарайся ради Великого Гуми.
  - Да.
  Игорь вышел из комнаты и сделал гримасу.
  Он и без того в лепешку разобьется, только не ради Великого Гуми, а ради самого Эдгара.
  Но, в любом случае, Профессор дал ему полномочия, и можно не скрываться, а расспрашивать о своем друге открыто. Даже больше - это теперь его задание, и все поймут и не удивятся, если он проявит рвение.
  И он начал проявлять рвение прямо сейчас - ушел с дачи домой, пока мама была на работе, и созвонился с Осиповым. Но на сей раз не застал его на месте. Это успокоило Игоря - значит, Осипов занялся поисками немедленно. Можно пока не суетиться и еще продумать все, проанализировать. Может быть, в голову придут какие-нибудь новые и полезные мысли.
  Осипов и впрямь занялся поисками сам, только сначала позвонил Булатову.
  - Макс, привет. Я оторвал тебя от дела?
  - Да, но я все равно рад тебя слышать. Я вообще сегодня всему рад. Слава Богу, мы сдвинулись с мертвой точки и можем действовать. Сразу появилось много работы, бумаги потекли рекой, день оказался слишком короткий, и ни одной лишней минутки. Но тем лучше, дружок, потому что так мы быстрее со всем разберемся.
  - Прекрасно, Макс. Ты прав. Но сейчас у меня для тебя не очень хорошая новость.
  - Серьезно?
  - Да. Игорь очень волнуется, он утром был буквально на грани истерики.
  - Не может быть. Что случилось?
  - Ты только не думай, что я хочу свалить на тебя еще и эту проблему. Вовсе нет, я займусь этим сам. Я просто хочу тебе сообщить.
  Булатов потерял терпение:
  - Что случилось?
  - Эдгар Тимофеев пропал.
  Булатов демонстративно вздохнул в трубку. И спросил:
  - Тебе и правда не нужна моя помощь?
  Осипов воскликнул:
  - У тебя же нет времени!
  - Ну, на это я время найду.
  Осипов возразил:
  - Нет, лучше не отвлекайся, пожалуйста. Я постараюсь справиться сам. Но буду держать тебя в курсе.
  - Обязательно. А откуда тебе известно об Эдгаре?
  - От Игоря. Он предположил, что с ним что-то случилось по дороге домой, когда он возвращался из Афонино один. Но он уже успел обследовать все маршруты, которыми они всегда шли и ехали в Подновье. Ничего не нашел. Никого.
  - Плохо.
  - Да уж. Ну пока! Держись, Макс.
  - Держись, Осипов. Скоро все закончится.
  После этого Осипов раздобыл адреса всех медицинских учреждений, куда мог поступить Эдгар. В том числе и морги - эти-то адреса он хорошо помнил, к сожалению. Телефоном он обойтись не мог, поскольку Эдгар наверняка не носил с собой документов, и если его нашли (или найдут), то личность его не установят без опознания.
  К счастью, у Осипова была его фотография, где они с Игорем вдвоем стояли на террасе у Речного вокзала. Хорошая фотография, Эдгар на ней вполне узнаваем, только не лысый.
  Кстати, он же лысый.
  Осипов вернулся к телефону и решил медицинские учреждения сначала обзвонить. Он спрашивал, первым делом об Эдгаре Тимофееве. А услышав ответ, то такого нет, он спрашивал, не поступал ли к ним в таком случае парнишка семнадцати лет, без документов и лысый.
  Нет? Очень жаль. Большое спасибо за информацию.
  Кое-куда он дозвониться не смог и поэтому отправился проверять полученные сведения лично. Даже туда, где ему точно сказали, что Эдгара нет. Мало ли что сказали. По опыту он знал: некоторые работники от усталости (или противного характера) давали заведомо ложную информацию, либо делали это автоматически, не проверяя. Мол, моя хата с краю. Ничего не знаю, не ведаю. Осипов не раз сталкивался с этим явлением, но ничего поделать не мог.
  А Игорь между тем уже не сидел дома, а вернулся на дачу, в Афонино. К Тимофеевым не заходил и больше даже не звонил. Он был там персона нон грата, ему и так ничего не сказали бы. А на даче он следил за Профессором и продолжал "собирать факты" - курочка по зернышку...
  Перед проповедью, примерно за час до начала, Профессор вызвал Игоря в ту же комнатку и спросил, есть ли какие-нибудь новости.
  - Нет, - ответил Игорь.
  - Ты подумай хорошенько, - настаивал Профессор. - Он точно поехал домой? Он никуда не собирался заскочить по дороге?
  Игорь сосредоточился.
  - Или, может быть, он собирался не домой? - продолжил предполагать Профессор. - У него есть где переночевать вне дома?
  Тут Игоря осенило.
  - Да! - воскликнул он, так что Профессор вздрогнул.
  У Тимофеева была родная сестра, и жила она гораздо ближе Подновья, и туда-то Эдгар вполне мог отправиться, не рискуя добираться в одиночку до дома...
  - Улица Гарина! - крикнул он. - Улица Гарина, семь!
  Профессор вздохнул с облегчением:
  - Прекрасно. Это совсем близко.
  Но Игорь уже бежал к выходу, не дожидаясь позволения уйти. Профессор окликнул его и сказал, что они отправятся туда вместе.
  Новость мгновенно облетела Братство. Вызвались и еще желающие сопровождать Игоря и Профессора в их поисках. Таких было довольно много, но большинство все же остались на даче - те, чье любопытство было слабее страха.
  Их процессия могла внушить минным жителям беспокойство. Профессор не препятствовал членам Братства идти следом, но Игорь уже не обращал на это внимание. У него от волнения сбивалось дыхание, он жадно всматривался в окрестности.
  "Только бы не опоздать, Господи!"
  А зачем за ним увязался Профессор? Ему-то какое дело? Такая заботливость не в его правилах, это подозрительно.
  Или он что-нибудь задумал?
  Нигде не было никаких признаков того, что здесь прошел Эдгар.
  Они уже вошли в массив, где громоздились высотные жилые дома и темнели глубокие дворы. В таких дворах Эдгар вполне мог пролежать без сознания или мертвый до нескольких дней, не привлекая ничьего внимания - упившиеся алкоголики валялись тут по углам и были привычной картиной для здешних жителей.
  Гордиться нечем.
  Профессор резко положил руку на плечо Игоря и на минутку задержал.
  Игорь поднял голову и сфокусировался на происходящем прямо перед собой. Там, возле самого дома тетки Эдгара, стояла машина "скорой помощи", окруженная зеваками, правда, на значительном расстоянии.
  Он не добрался до подъезда всего сто пятьдесят метров.
  Не смог пересечь двор и упал под железобетонной конструкцией, которая раньше перегораживала въезд во двор. Вдобавок его прикрывала высокая трава. Если бы Игорь не забил тревогу, он мог пролежать здесь до скончания века.
  О Боже, он ведь не мертв?!
  Игорь сбросил руку Профессора с плеча и кинулся вперед, расталкивая зевак. Носилки стояли на траве, на них лежал Эдгар. Вид его был страшен. Синие губы, гримаса на лице, темнота вокруг глаз. Игорь содрогнулся. Он же не мертв, Господи?
  Рядом с ним о чем-то совещались медики.
  И как столб, стоял Осипов. Он возвышался над Эдгаром башней, сложив на груди руки и склонив голову. На лице его была скорбь.
  Рядом же голосила тетка Эдгара и билась в объятиях своего мужа, который держал ее за руки и пытался удержать.
  Игорь схватился за горло.
  Господи, нет!
  Какой ужас! Эдик! Не может же быть! Он просто без сознания. Его надо всего лишь привести в себя. Он очнется и... Но он же не мертв! Что за дикость! Нельзя позволять ему умирать! И вообще, хватит смертей! Никаких смертей больше! Никогда!
  Сюда же поспешили подойти Профессор и члены Братства. Не все из пришедших, а самые храбрые. Остальные смешались с зеваками и не приближались.
  Игорь хрипел, а не дышал, с такой силой его потрясло это зрелище.
  Но это было еще не все.
  Воспользовавшись возникшей неразберихой, Профессор присел к носилкам и взял Эдгара за руку, как будто хотел сосчитать его пульс. А другая его ладонь остановилась в десятке сантиметров от лица Эдгара в очень напряженном положении. Так Профессор замер. Вся его поза выражала сосредоточенность и максимум усилий. Осипов узнал его и только разинул рот. Тетка Эдгара вообще ничего не видела. Медики перестали совещаться и с любопытством смотрели за тем, что делает этот странный человек.
  От Профессора исходило такое напряжение, что у всех окружающих закладывало уши.
  Вдруг руки Эдгара шевельнулись и схватились за края носилок.
  У медиков даже вырвался крик. Осипов пошатнулся от изумления. Игорь бросился к другу и принялся тормошить, звать, радоваться его возвращению. Он так и знал. Эдгар не мертв! Он и не был мертв, слепые и глупые обыватели! Как они могли заранее хоронить живого парня!
  У него выплескивалась накопившаяся за эти дни энергия. Он даже ухитрился обнять Эдгара и прижаться щекой к его груди, по которой ползали муравьи и другие букашки. Он так звал Эдгара, так убедительно разговаривал с ним, что минуту назад вроде бы мертвый Эдгар улыбнулся - очень слабо, но все увидели. И губы у него были уже не такие синие.
  Игорь щелчками скидывал с его тела букашек и призывал поскорее выздоравливать, а то что-то он в последнее время серьезно сдал. Это не дело. Никуда не годится, Эдгар Викторович. На кого вы похожи? А ведь были крепким парнем! Извиняюсь, даже посещали секцию каратэ одно время!
  Куда же вы делись, Эдгар Викторович.
  Почему позволили Братству себя опустошить.
  Тетка Эдгара, окончательно сбитая с толку, только моргала ничего не видящими глазами и не могла сказать никакого веского слова, хотя как единственная из присутствующих родственница пострадавшего имела на это право.
  На этом Профессор посчитал свою миссию выполненной и со спокойной душой повернулся к представителям своего Братства. Они собрались в кучу и удалились, причем их лица повторяли выражение лица Профессора, а на его лице, когда он отвернулся от Эдгара и Игоря, появилась саркастическая усмешка.
  Раз у него отобрали Регину, он обойдется и своими силами.
  Какая удача - Эдгар избавил его от утомительной подготовки очередного знамения, расчета времени и прочих обстоятельств, в том числе и непредвиденных, в том числе и форс-мажорных. Ведь каждое знамение должно быть спланировано с математической точностью, иначе ничего не получится, и знамения просто лишатся смысла. В общем, все в этой ситуации для Профессора сложилось хорошо. Знамение совершилось само собой, по воле судьбы. Воскрешен один из членов Братства.
  Главное - этому были свидетели. Не только обезумевший от эмоций Игорь, но и другие люди. От Игоря сейчас мало толку, пусть придет в себя. Какой впечатлительный мальчик, потрясения действительно выбивают его из колеи. Надо будет при случае его продиагностировать. Пригодится на будущее. Очень интересный экземпляр.
  А пока у Профессора нет времени этим заниматься - много других забот.
  Спиной он чувствовал взгляд Осипова.
  В уме он уже составил свою новую проповедь, посвященную событиям последних дней и поворачивающую Братство в нужную сторону. И случай для осуществления знамения подвернулся как раз кстати. Давно пора было напомнить Братству об их обязанностях по отношению к Великому Гуми. Нельзя расслабляться ни на минуту, ни на секунду! Враги не дремлют. Мировое Зло заставляет их действовать. Оно знает, что наступает его крайний срок, и скоро будет совсем конец. Знамение означает приближение Великой Битвы и воцарение рая на земле, и Передел Космоса, и крах Зла во всей Вселенной!
  Враги ставят им, гумитам, преграды. Потому что они хотят тем самым нанести наибольший ущерб Великому Гуми. Но они ошибаются! Они не обескровили Братство Гумитов, не обезглавили его! Братство еще живо, оно еще даст отпор атакам Зла! Мы не позволим запугать нас такими вызывающими жестами, как увоз Регины, или обыск, или милицейская мигалка! Великий Гуми с нами! И пока он с нами, мы непобедимы! Мы сильнее всех!
  И нашим врагам конец!
  И конец Мировому Злу!
  Члены Братства шли вслед за Профессором и так же злорадно улыбались. Берегись, окружающий мир. В Новом Порядке для тебя уже не найдется места.
  Все твои блага, особенно материальные, перейдут в вечное пользование служителям Великого Гуми, верным последователям Добра.
  На место происшествия на бешеной скорости прикатила машина Тимофеевых, и Игорь был немедленно отброшен в сторону. Как главный виновник едва не случившейся трагедии.
  - Держись подальше от нашего сына, - предупредил его напоследок Виктор Егорович таким тоном, который показывал, что его терпение не бесконечно.
  Игорь сглотнул, но ничего не ответил. Он никогда прежде не сталкивался с таким обращением, и ему казалось, что, как бы он не отреагировал на это, выйдет одинаково плохо.
  И он с тревогой заметил, как от этих слов дернулся Осипов. "Лишь бы не начал меня защищать! Провалит операцию, если сболтнет что-нибудь!" Но Осипов сдержался и не сболтнул. Но нахмурился и напустил на себя холодный, официальный вид.
  Марианна упала на колени и в точности повторяла все жесты и даже почти все слова Игоря. Это заставило зевак ухмыльнуться над потешностью ситуации. Виктор Егорович обратился за разъяснениями к Осипову.
  Тот сказал, что беспокоиться начал Игорь Белояр и позвонил Осипову, по старому знакомству. В память об их прежней дружбе он согласился заняться поисками. Прочесал больницы и морги. (От звучания этого слова Тимофеевы вздрогнули, тем более что в устах Осипова оно прозвучало так обыденно.) Никого и ничего там не нашел и стал искать, где бы Эдгар мог переночевать в тот день, когда исчез. Звонить тетке Эдгара не стал, а прямо явился сюда. Вызвал "скорую помощь". Они все решили было, что Эдгар умер, но, к счастью, они ошиблись. Эдгар жив.
  Так что благодарите Игоря Белояра, что он начал добиваться действий.
  При этом они все обернулись туда, где несколько минут назад они видели Игоря Белояра, но его там уже не было.
  Впрочем, Тимофеевым было все равно.
  Какой может быть Игорь Белояр, когда счастливая случайность спасла их единственного сына! Теперь они его не выпустят. Они окружат его заботой, которую нельзя будет не оценить. Таких потрясений больше не будет. Каждое из этих потрясений подводит его к могиле, и это не преувеличение. Чтобы поверить в это, достаточно лишь на него взглянуть.
  Мальчика нужно лечить.
  Очень мягко, очень ласково. Так смогут сделать только любящие родители. Никаких жестоких методов, какие очень любят использовать специалисты по психологии.
  Это же их сын.
  Дачники
  Всю неделю у Раи Беловой было нехорошее настроение. Она постоянно раздражалась и срывала злость на Полине Михайловне, потому что больше никто ей под руку не попадался. Фаина с Борисом Новиковым уже давно не заходили в гости, в школе моделей СТИЛЬ она ни с кем не дружила.
  Прошел июль.
  Полина Михайловна надеялась, что Раечка однажды подойдет и скажет: "Мам, я сегодня сдала последний экзамен в педагогическое училище. На учительницу начальных классов. Не знаю еще, поступила или нет, но ты попереживай за меня". А через неделю придет письмо с извещением и штампом... Что она является студентом, вернее, студенткой, и первого сентября в восемь часов утра ее ждут по такому-то адресу...
  А впрочем, какой смысл был надеяться? Ведь Полина Михайловна прекрасно знала, что полученный наконец-то паспорт, и аттестат о среднем образовании, и характеристика лежат мертвым грузом в Раином столе, в ящике, и никто их никуда не подавал.
  Полина Михайловна заикнулась было на эту тему, но Рая ее грубо остановила и заявила, что нечего лезть не в свое дело. Полина Михайловна, со слезами на глазах, возразила, что это как раз ее дело, она ведь имеет полное право знать, как собирается жить дальше ее дочь.
  - Я не ваша дочь! - как всегда, крикнула Рая и ушла.
  Такие намеки она слышала уже давно. Последний большой разговор на эту тему, помнится, состоялся по окончании ею восьмого класса. Тогда вставал вопрос о дальнейшей учебе, либо о ПТУ, либо о работе и вечерней школе. Все вышеперечисленное приводило Раю в содрогание, но она вынуждена была выбирать. Из всех зол меньшее. Только поэтому она выбрала продолжение учебы в школе.
  Но теперь-то у нее совсем другая ситуация.
  Хотя до сих пор она как будто находится в подвешенном состоянии и не знает точно, станет ли звездой именно сейчас, и как будет зарабатывать на жизнь, если не станет. Ведь можно же предположить на минутку, что она потерпит поражение на всех фронтах сразу - провалит карьеру в модельном бизнесе, упустит момент для поступления... и, разумеется, после всего этого пойдет работать уборщицей, потому что без специальности ее никуда больше не возьмут.
  О нет, ни за что.
  Она не допустит, чтобы этот год, так хорошо начавшийся, закончился сплошным беспросветием. Нет, нет, она будет царапаться и кусаться, она, если надо, загрызет Дениса Павловича, но она пролезет в модельный бизнес, чего бы ей это ни стоило. И именно сейчас, чтобы не прозябать в этой дыре ни одного лишнего дня.
  К тому же, поступление и учеба обязывают "грызть гранит науки", а впоследствии - где-нибудь работать, вставать пораньше, становиться к станку или на другое рабочее место и не отходить от него до конца дня. А вечером, до смерти уставшая и некрасивая, вернешься домой и ляжешь спать. Никакой романтики, никакого шика. Одна работа, одно сплошное уродство и сплошная нищета. Если поступишь учиться дальше, то и обречешь себя на это вечное прозябание в этой работе, уродстве, нищете.
  Ни за что на свете.
  Хотя она получила уже немало намеков, что "сладкая жизнь" не так уж сладка, как кажется на первый взгляд, она продолжала упорно верить в лучшее и в то, что лучшее находится именно там, в модельном бизнесе, в сфере звезд.
  Стоит лишь оказаться там, и все проблемы будут решаться сами собой, и сами собой исполнятся все желания и мечты. И тогда уже не надо будет прилагать каких-то сверхусилий, или вообще каких-то усилий - все будет сделано как по мановению волшебной палочки. Ей казалось, что все усилия она авансом тратит сейчас, чтобы войти в круг избранных, а потом будет застрахована от каких бы то ни было неприятностей.
  Поэтому она даже думать отказывалась о поступлении.
  Кстати, ведь Фаина Ордынская тоже никуда еще не поступила. Ей-то не обязательно, конечно, но... Пусть не тыкают Рае в глаза ее разгильдяйство и тунеядство, раз и госпожа святоша недалеко ушла!
  А в общем, ее дела шли по-старому. Она продолжала занятия в школе моделей СТИЛЬ, несмотря на то, что это было уже бесполезно - она уже давно закончила курс обучения, мадам Василькова начала новый курс с новыми группами, а Рая это еще очень хорошо помнила. Так хорошо, что и сама могла бы преподавать. Все девушки, которые учились вместе с ней, уже перестали посещать занятия. Распрощались со школой моделей и зажили своей жизнью. Большинство поступили в вузы и ПТУ, некоторые наслаждались последним месяцем каникул перед очередным учебным годом. Оле повезло больше всех.
  И только Рая с упрямством одержимого ходила на занятия, время от времени вызывая смех. Это ее злило до крайности, она еще иногда вылезала из кожи вон, чтобы доказать свою состоятельность в модельном бизнесе, но у новобранцев были свои кумиры, новые, их ровесницы, а Рая для них являлась прошедшим днем.
  Она не могла не посещать занятия - школа моделей подпитывала ее уверенность в своих силах, и даже такая неприятная атмосфера казалась ей лучше, чем у себя дома, в квартире. Здесь она могла спокойно, без помех, мечтать о будущем, хотя ее мечты о будущем вдруг застопорились и утратили свой розовый и золотой блеск. Она устала мечтать об одном и том же, от чего эти мечты стали как затертая пластинка.
  Иногда ее даже начинало тошнить от своих однообразных мечтаний.
  Не спасали и мысли об отце Александре.
  Он ведь почти пропал. Его редко можно было застать дома, он приходил и уходил без какого-то режима, расписания, самопроизвольно, и причем ходил не в Разовку, а куда-то еще. А кто мог узнать, куда? Следить за ним, что ли?
  И какая муха его укусила? Стал вдруг таким активным, просто не священник, а комсомольский работник, как будто от этого что-то зависит. Вот другие священники, сидят себе на своих местах и заплывают жиром, и живут в свое удовольствие... А он - кому-то что-то делает, помогает людям, апостол разовский... Святой Александр Рудаков...
  И главное: на Раю - ноль внимания.
  Таким образом, у нее в жизни начался застой.
  Она ждала конкурса красоты "Мисс Подиум - 1991", как озарения. Это будет ее звездный час, она не сомневалась в этом. Даже без помощи Председателя Жюри она бы в нем непременно победила. Председатель Жюри - это всего лишь подстраховка, на какой-нибудь непредвиденный случай.
  Ведь конкурс красоты - это ее последний шанс. После него уже совсем стыдно будет появляться в школе моделей, хотя так явно она там давно не нужна. Зачем? Служить посмешищем для новеньких наглых девочек? Ни за что! Скорее бы уже конкурс красоты.
  Скорее бы победа!
  Председатель Жюри обхаживал ее, как истинный джентльмен. Приглашал в рестораны, присылал дорогие и красивые цветы, подарил ей флакончик чудесных французских духов, настоящих, от одной капли которых одежда становится душистой на целый месяц. Рая была в восторге, но ненадолго. Скоро ее опять втянуло в это тоскливое и иногда брезгливое ожидание конкурса красоты и - вместе с ним - окончания отношений с Председателем Жюри.
  Пока что он ходил вокруг нее кругами и соблазнял, но даже не прикасался, только при встрече и прощании церемонно целовал ей руку и шумно восхищался. Раю такое ухаживание озадачивало - и на робость не похоже, какая там робость, у него же на лбу написано, что он развратник, но это был какой-то своеобразный разврат, с которым Рая еще не сталкивалась никогда.
  Либо это и не разврат вовсе. А альтруизм, меценатство. Безвозмездная помощь начинающему таланту.
  Но в такие вещи Рая совсем не верила.
  Тем более со стороны власть имущих.
  Поэтому она ждала какого-нибудь действия, которое подтвердит ее правоту и рассеет все недоразумения. Тогда будет видно, кто есть кто.
  И вот, наконец, Председатель Жюри снова пригласил ее в ресторан.
  В тот день Рая чувствовала себя неважно, у нее разблелась голова, и настроение было хуже некуда. В доме постоянно отключали свет, что еще больше раздражало. Она думала вежливо отказаться от приглашения, но кавалер настаивал:
  - Раечка, не капризничайте. Я пришлю за вами машину. Посидим, поболтаем. Отпразднуем последний день июля, проводим серединку лета.
  - Я и правда не могу. У меня болит голова, - отнекивалась Рая.
  Но ее слабый, стонущий голос вполне походил на обычное жеманство девицы, откровенно набивающей себе цену, поэтому Председатель Жюри не воспринимал ее возражений всерьез.
  - Подумаешь, какая незадача! У девушек вечно что-нибудь болит. Выпейте таблетку и собирайтесь. Я хочу отпраздновать последний день июля вместе с вами. Вы действуете на меня благотворно. В вашем присутствии я всегда ощущаю прилив свежих сил.
  - Я плохо выгляжу!
  Рая готова была плакать.
  Голос Председателя Жюри уже звучал как предупреждение:
  - Раечка, вы ведете себя по-детски. Королева красоты не может выглядеть плохо! Это ведь зависит от вашего желания и мастерства. Надеюсь, ради меня вы приукраситесь и сделаетесь обычной Раей, и мы с вами замечательно проведем время. Или вы хотите сказать, что я вам так отвратителен, и вы воспользуетесь любым предлогом, лишь бы избежать встречи со мной?
  - Нет, нет же! - воскликнула Рая в отчаянии.
  Она уже чувствовала себя обложенной со всех сторон, как зверь для охотников. Она не могла отказаться от встречи. С ней делают что хотят, а она все терпит ради своей карьеры. Она поняла это снова в тот момент, и все более отчетливо проступала перед ней эта лестница в небо - она иногда принималась теоретически подсчитывать, сколько же ей еще нужно перешагнуть ступеней, чтобы стать звездой, и сколько ей придется платить за каждую ступень. Но эта попытка подсчитать свои общие издержки доводила ее до слез и выбивала почву из-под ног, так как величина издержек уходила в бесконечность, как и лестница.
  Кроме того, она еще слишком мало знала об этих ступенях, об этой лестнице, чтобы судить о ней объективно.
  Она была никто - игрушка в руках тех, кто сильнее.
  Но она все терпела ради предполагаемого будущего, которое еще неизвестно, наступит ли вообще когда-нибудь.
  Пришлось глотать таблетки и наводить марафет.
  В зеркале она видела свое лицо - бледное, заостренное, с потухшим взглядом. Никаких игривых искорок в карих глазах, никакой обворожительной улыбки.
  Можно, конечно, натянуть на себя маску фальшивого веселья, но ведь Председатель Жюри не мальчишка, его не обманешь. Сразу сообразит, что она не рада его видеть, обвинит ее в это и из вредности и уязвленного мужского самолюбия отдаст победу в конкурсе красоты другой девушке.
  А как можно развеселить себя, чтобы веселье среди такой тоски было подлинным?
  Она горько усмехнулась. Разве только напиться водки до умопомрачения. Или каким-нибудь наркотиком взбодриться.
  А Председатель Жюри очень требовательный - и к внешнему виду, и к внутреннему состоянию. Он хотел видеть ее всегда такой же искрометной, как в день их первой встречи. Малейшее отклонение от этого эталона расценивалось как проявление неуважения, неблагодарности, равнодушия и влекло за собой риск остаться без победы в конкурсе.
  Без победы в конкурсе она ничего не сможет сделать. Не продвинется вперед ни на шаг, останется нулем.
  Победа же дает реальный шанс.
  Она спустилась вниз уже с легкой, слегка натянутой улыбкой, но настроенная хотя бы получить удовольствие. Во дворе, у подъезда, ее ждала машина Председателя Жюри и его личный шофер, симпатичный парень, очень легко относящийся к жизни. Несмотря на это, Раю он опасался, как она ни старалась очаровать его в принципе - он не был нужен Рае, но было бы приятнее, если бы все без исключения лица мужского пола падали к ее ногам.
  - Почему вы меня избегаете, Гриша? - смеялась она над ним, в присутствии Председателя Жюри, который забавлялся ее развязностью.
  - Я вас не избегаю... Не положено по штату! - отбивался он.
  - Но вы и не здороваетесь со мной, а это уже невежливо, - надула губки она.
  - Извините, учту.
  Она устала его дразнить - он не поддавался, и это было неинтересно.
  - Фу, бука, - протянула она. - Дорогой Председатель, вам нужно его уволить и взять на его место какого-нибудь еще парня, какого-нибудь душку...
  - Обязательно, моя рыбка. Садитесь в машину.
  Но увольнять Гришу он, конечно же, не собирался, а Гриша продолжал относиться к ней с тем презрительным любопытством, с каким нормальные люди относятся к инвалидам и уродам. Это Раю оскорбляло. Он же был всего лишь таракан под ногами королевы.
  Вид машины с отделкой салона люкс, как всегда, привел ее к хорошему настроению. Народу во дворе было много, и все видели, как она, такая красивая, садится в эту шикарную машину, и шофер ей в этом помогает, и захлопывает за ней дверь, и увозит из этого протухшего двора. Какая прелесть!
  Настроение поползло вверх.
  Пожалуй, к ресторану она и впрямь развеселится.
  Председатель Жюри уже сидел там и ожидал свою девушку. Выглядел, как обычно, на все сто. Одет с иголочки, распространяет ароматы дорогого парфюма, и ведет себя как потомственный аристократ. У самой Раи это никогда не получится, хоть она всю жизнь потратила бы на изучение хороших манер. Она слишком живая для этого.
  Все было как всегда.
  Они пообедали (он приглашал ее на обед и никогда - на ужин) и потанцевали, сидели, обдавая друг друга комплиментами и другими красивыми словами. Они буквально купались в обществе друг друга и не обращали внимания ни на что вокруг. Рая была польщена, но все равно сидела как на иголках - что за ненормальный мужчина, что он не пытается ее обнять, поцеловать. Видно же, что она ему очень нравится. Да и он, когда находился вблизи, вполне ее устраивал - привлекательный, неглупый, неслабый мужчина. В его присутствии ей всегда хотелось шалить, как девчонке-хулиганке.
  Он был ее покровителем.
  Но закончился этот день еще одним приглашением, от которого Рая вздрогнула.
  - Милая Раечка, - сказал он с улыбкой, - знаете, послезавтра у меня день рождения.
  - А, - ответила она. - Поздравляю вас.
  - Спасибо. Но этого мало. У меня для вас кое-какой сюрприз.
  Она насторожилась:
  - Вы уже второй раз упоминаете о каком-то сюрпризе, но я до сих пор не знаю, что это за сюрприз. Сделайте милость, откройте эту страшную тайну.
  Он засмеялся:
  - Открываю. Нет, вы просто очаровательны! Я без ума от вас, Раечка. Вы лучше всех. Вы - истинная повелительница мужчин... Королева!
  - Я знаю. Так что за тайна?
  Он спохватился:
  - Ах да, тайна. Собственно, никакой тайны. Я приглашаю вас на вечеринку у нас на даче. Соберутся все свои, никого постороннего.
  Она нахмурилась:
  - У кого это "у нас", и кто это "все свои"?
  Председатель Жюри объяснил:
  - Дача принадлежит моему близкому другу. Мы решили отметить мой день рождения по-мужски. Не надо бояться, Раечка, там будет замечательно... весело...
  Она все еще хмурилась.
  Он почувствовал это и усилил нажим:
  - Я же знаю вас, Раечка, милая. Вы обожаете вечеринки. Не пропускаете ни одной из них. В этом нет ничего странного. Все девушки в вашем возрасте любят вечеринки. Я вас потому и пригласил, что хотел сделать вам приятное.
  Она уклонилась:
  - Я люблю вечеринки, но только молодежные... Я никогда не бывала на ваших вечеринках и не знаю, какие они.
  - Ничем не отличаются от молодежных, - подхватил он. - Только обстановка намного лучше. Вы опять капризничаете, Рая. Я уже не знаю, что и думать.
  Она не хотела идти ни на какие вечеринки. Та соблюдаемая Председателем Жюри дистанция, хоть и не достигала ума Раи, но зато внушала надежду, что этим-то все и ограничится, и не придется еще и соглашаться на близость с ним.
  А тут - вечеринка! На даче!
  Яснее ясного, что именно там ему безопаснее всего с ней уединиться. Там "все свои", "никого постороннего", следовательно, никто им не помешает. Да и кому придет в голову им мешать? Девушка охотно таскается со своим кавалером по ресторанам, принимает подарки, словом, всячески его поощряет.
  Сама приедет на дачу. Значит, на все согласна.
  - Я вряд ли смогу добраться до вашей дачи, - промямлила она.
  Он махнул рукой:
  - Все схвачено, милочка. Я пришлю за вами машину. Вы, правда, почему-то невзлюбили моего Гришу, но это не беда. Дача находится не очень далеко, вы доедете быстро и не успеете с ним поссориться.
  Она все еще колебалась.
  Тогда он вздохнул и пустил в ход тяжелую артиллерию:
  - Милая Раечка, я вас просто не понимаю. Вы же умная девушка, быстро соображаете. Неужели вы могли так поглупеть за столь короткий срок?
  Она беспомощно вскинула на него глаза, так как он явно говорил теперь прямо.
  - Вас, Раечка, наверное, ввело в заблуждение мое очень мягкое обращение с вами. Ведь на самом деле роли должны быть распределены по-другому. Это вам нужна победа в конкурсе, а не мне. Значит, по логике, это вам нужно обхаживать меня, водить по ресторанам и дарить подарки, а не наоборот.
  Она дрожала с головы до пят.
  - А что же получается у нас? - продолжал он. - Я делаю вам множество одолжений, вы ими беззастенчиво пользуетесь, как будто так и надо, и воротите нос, когда очередное одолжение вас по каким-то причинам не устраивает. Согласитесь, это странная ситуация. Она не вписывается в законы логики.
  У нее даже зубы отстукивали дробь.
  Он продолжил:
  - И после этого, я не сомневаюсь, вы еще и обязательно потребуете от меня победу в конкурсе красоты, преподнесенную вам на блюдечке. За что, спрашивается? За красивые глазки? А какой прок от этих красивых глазок лично мне, если вокруг есть еще миллионы таких же красивых глазок? С какой стати я должен за вами ухаживать и возносить на трон, а от вас в ответ получать только гримасы и отказы?
  Она уронила вилку в тарелку.
  Он говорил очень прямо. И она не поднимала головы - она боялась, взглянув на него, увидеть лицо Дениса Павловича.
  - Что с вами, Раечка? Я вас огорчил? Ради Бога, не обращайте внимания! Я совсем забыл, у вас ведь сегодня болит голова. Я обошелся с вами жестоко. Я сейчас позову Гришу, он отвезет вас домой. Отдохните, придите в себя.
  И добавил с ехидцей:
  - Наберитесь сил перед конкурсом. Вам понадобится много сил.
  Она вздрогнула и воскликнула:
  - Нет, нет! Пожалуйста, не отсылайте меня. Я чувствую себя прекрасно. Когда, вы сказали, будет вечеринка? Послезавтра?
  - Забудьте об этом, Раечка, милая. Я был не прав.
  - Нет-нет! Я приду. Даже Гришу можете не присылать, я найду. Только дайте адрес, пожалуйста.
  Она ненавидела себя за это унижение. Ненавидела и его.
  Старый мерзкий козел! Он повернул ситуацию так, что она вынуждена была сама умолять его позволить ей прийти в этот бордель, со всеми вытекающими отсюда последствиями!
  Точь-в-точь как Денис Павлович.
  Они из одного теста. Теперь она была уже не королева, а обычная девка, выскочка, возомнившая о себе невесть что. Одним словом он вогнал ее в самую гущу трясины, по самые уши. Нельзя шевельнуться. Нельзя избежать. Можно лишь освободиться, освободиться навсегда и тем самым лишиться возможности жить красиво.
  Председатель Жюри, как и Денис Павлович, видел ее насквозь.
  Он улыбался успокаивающе:
  - Я пришлю за вами Гришу, Раечка. К чему вам еще об этом переживать.
  И через день она, выглянув в окно, заметила его роскошную машину и Гришу, замершего в безразличном ожидании.
  Он тоже ее нисколько не жалеет.
  Она же сама выбрала свой путь.
  Дача и впрямь была недалеко. Охраняемая территория - в этом поселке были только чиновничьи дачи. Рая поняла, что просто так ее сюда не пустили бы, надумай она явиться без машины и без Гриши. Она озиралась вокруг, как из окна тюремной камеры. Неплохо живут государственные служащие! Каждая дача в денежном эквиваленте стоит как многоквартирный дом!
  Когда-нибудь и она будет жить так.
  А уж если удастся выйти замуж за одного их таких - о, тогда перед ней раскроются широчайшие перспективы! Только бы не ошибиться в выборе, как с Улыбающимся Мальчиком.
  И начать следует прямо сейчас.
  Хотя бы толику положительного извлечь из этой вечеринки.
  Дача, на которую ее привезли, ничем не отличалась от всех прочих. Те же самые стены, отделка, бассейн, цветник, максимум комфорта. На этой даче вполне можно было бы жить круглый год. В глубине сада находилась баня, от ее двери тротуарная плитка была выложена прямо к бассейну. Чтобы из парилки нырять в прохладную воду и освежаться.
  От мангала доносился запах шашлыка и радостные голоса. И девичий смех, который Раю несколько успокоил. По крайней мере, она здесь не одна такая.
  Компания ей с первого взгляда понравилась. Кроме Председателя Жюри, тут были два молодых человека, одного из них Председатель Жюри называл Помощником, второго - Заместителем. Они были одеты по-домашнему, но Рая сразу определила, что это - птицы высокого полета. У нее-то глаз наметанный.
  Девушек изначально было две, но вскоре выяснилось, что одна - чья-то дочь, кого они и называть-то боялись, а ей позвонили по телефону и срочно вызвали домой. Она выразила сожаление и уехала. Другая девушка, вероятно, была здесь не однажды и чувствовала себя как дома. Она расхаживала здесь в одном купальнике, демонстрируя свое точеное тело и загорелую кожу. Рая ощутила укол зависти.
  У нее еще не было такого загара.
  Обстановка на даче была самая располагающая.
  Рая недолго была здесь чужой. Уже через полчаса она полностью раскрепостилась и взяла бразды правления в свои руки. Другая Девушка легко ей подыгрывала - ее устраивала роль второго плана, а что до мужчин, то они были покорены, их можно было водить за собой на ленточке. И Председатель Жюри был прямо-таки шелковый.
  - Раечка, милая, наконец-то! - Он пошел ей навстречу, держа испачканные жиром и специями руки расставленными в стороны. - Мы вас заждались. Я не буду вас приветствовать как обычно, а то испачкаю, но вы поцелуйте меня, пожалуйста, и я буду счастлив.
  Это было очень мило. Он подставил ей щеку, она с улыбкой поцеловала и пальцем смущенно стерла след помады.
  - Мы вас заждались, - повторил он. - Гриша проводит вас в дом, вы там располагайтесь, но не задерживайтесь надолго! У нас обширная культурная программа.
  Они переглянулись и засмеялись.
  Рая вприпрыжку побежала вслед за Гришей в дом. Внутри все было так потрясающе, что она вдруг притихла и попросила Гришу провести небольшую экскурсию и показать ей дом целиком, если можно.
  Можно, почему же нельзя.
  Куда было изысканной квартире мадам Васильковой до этих роскошных хором! Здесь все было на несколько порядков выше и дороже. И Рая оглядывала этот современный замок, разинув рот. Нет, мадам Васильковой, можно поклясться, такое богатство и не снилось.
  Рая точно будет стремиться именно к этому.
  Она оставила в доме свою сумку, поблагодарила Гришу и вышла к мангалу.
  Там продолжалось веселье. Мужчины занимались шашлыком, а Девушка им мешала своей бестолковостью и время от времени ныряла в бассейн поплавать. Это было вовсе нелишне - погода стояла жаркая, солнечная, в полуденном небе не было ни облачка. Мужчины возле мангала обливались потом, но пока не отходили от шашлыка ни на шаг - не хотели оставлять без присмотра этот ритуал.
  - Раечка! - позвал ее Председатель Жюри. - Присоединяйтесь!
  Она подбежала к ним.
  - Знакомьтесь, моя рыбка. Я пойду посмотрю, как там баня. Проверю, может, уже пора идти мыться.
  Рая присмотрелась. Из трубы кирпичной баньки и правда вился дымок. Ей стало страшновато, она передернула плечами.
  - Что? Боитесь идти в баню? - спросил Заместитель.
  - Да, - призналась она. - Я еще никогда не была в бане.
  Они засмеялись.
  - Ничего! - успокоил ее Заместитель. - Пойдете вместе с нашей подружкой - она здесь все знает, научит вас всему. Так что не волнуйтесь.
  Она все равно сомневалась:
  - А это обязательно?
  - Что?
  - Ну, идти в баню.
  Они переглянулись.
  - Да вы не волнуйтесь, Раечка, - сказал Помощник. - Все будет хорошо. Знаете, какая замечательная у нас тут банька! Всем баням баня! Она же ведь оздоровляет! Да вы и сами это поймете. После бани и настроение бодрое будет на целую неделю, и профилактика, И очень приятная процедура. Вы не бойтесь только.
  Заместитель поддакнул:
  - Испокон веку русские люди ходили в баню. Отсюда наша сила и богатырский дух!
  Слышать это от худенького парня без заметной мускулатуры было смешно, и Рая хмыкнула. В этот момент к ним вернулся Председатель Жюри:
  - Банька готова, дети мои. Кто первый?
  - Я! - хором, во всю глотку, закричали все, кроме Раи.
  И все засмеялись.
  Председатель Жюри сделал вид, что считает в уме, затем вынес соломоново решение:
  - Мы же кавалеры. Должны уступать место дамам.
  Дамы расплылись в улыбках.
  Он шутливо нахмурился и затопал на них ногами:
  - А значит, дамы, живо в парилку!
  И они бросились в парилку.
  Баня Рае понравилась. Внутри она была отделана деревом, и предметы в ней были почти все деревянные, ручной работы. Она была мастерски протоплена, в ней держался стойкий запах лесных трав от воды, которой Другая Девушка обдавала раскаленные камни. Рая была в восторге. Она следовала примеру Другой Девушки и понимала, что в будущем не сможет обходиться без такой вот бани. Они нежились на полатях, затем выходили в предбанник, чтобы чуть-чуть остыть и прийти в себя, доставали из бочки с ледяной водой бутылки с пивом и прихлебывали оттуда, прямо из горлышка, хотя на плетеном из лозы столике стояли пивные кружки - девушкам просто лень было куда-то еще пиво наливать, когда так хотелось пить.
  Тело Раи наслаждалось баней, не прилагая к этому никаких усилий.
  - Это еще что, - сказала Другая Девушка. - Видишь веники?
  - Где? - удивилась Рая.
  Девушка указала рукой на ведерко, где в кипятке отмокали березовые веники. Рая попробовала извлечь их оттуда, но они не представляли для нее особого интереса.
  - Зачем это? - спросила она.
  Глупый вопрос. Другая Девушка засмеялась:
  - Ну ты даешь! Они же будут париться!
  - Как париться? - не поняла Рая. - Колотить, что ли, друг друга этим?
  Другая Девушка закивала головой:
  - Почем зря.
  - Все трое? - удивилась Рая.
  - Ага. Не по одному же. Они здесь такое устроят - только держись! Стены будут ходуном ходить. А крику будет!
  Рая беспомощно моргала на нее глазами:
  - Это же больно!
  И даже потрогала жесткую веточку веника.
  - Это очень полезно, - наставительно сказала Другая Девушка.
  И Рая вздохнула от осознания того, какая она дремучая невежда, буквально деревенщина. Оторвана от настоящего мира, да ее еще и не пускают пока в этот мир.
  Однажды у нее будет и квартира, изысканная, как у мадам Васильковой, и вот такая же дача, и вот такая же баня. И муж, который сделает ее еще более богатой и блистательной.
  Когда девушки совсем размякли и почувствовали, что хватит, они подмигнули друг другу, на счет "три-два-один-пуск" распахнули дверь бани и, как смерч, ринулись в бассейн, расплескивая вокруг себя целые фонтаны брызг.
  Это было блаженство!
  Сначала Рая несколько раз замирала в мягкой неподвижности и погружалась на самое дно, и неохотно всплывала, чтобы глотнуть воздуха.
  А потом она вдруг встрепенулась и несколько раз пересекла бассейн вплавь, очень быстро, как акула. Потом остановилась у края бассейна, повисла на локтях, запрокинула голову и зажмурилась, подставляя разгоряченное лицо солнцу.
  - Ну как, милая Раечка, вам понравилось? - спросил откуда-то сверху Председатель Жюри.
  - Очень, - ответила она.
  - Хотите повторить?
  - Очень.
  В страхе открыла глаза и добавила:
  - Но не сейчас, конечно!
  Он захохотал:
  - Конечно же, не сейчас! Но... ближе к вечеру...
  - Снова будет баня? - удивилась Рая. - Разве можно мыться и париться так часто?
  Он подивился ее наивности:
  - Нет, бани не будет. Но будет кое-что... приятнее бани... хоть и очень на нее похоже. Так же жарко. И так же полезно. Я рад, что вам понравилась баня. Это обнадеживает.
  Это обнадеживало его, но не ее. Потому что он явно говорил о близости, и Рае снова стало страшно. Он, конечно же, был очень привлекательный мужчина, и все их отношения к этому и сводись. Но все равно Рая ощутила внутренний протест и тоску. Как будто это был не ожидаемый результат, а очередное крушение надежд.
  И смех Другой Девушки звучал уже не как музыка, а как скрежет железа по стеклу.
  Появление девушек послужило мужчинам сигналом к сворачиванию шашлыков на потом и немедленному мытью. Они карикатурно раскланялись с подружками, помахали им ручкой, словно космонавты перед долгим полетом, и гуськом направились в баню. Девушки проводили их воздушными поцелуями и улыбками.
  Рая настраивала себя на хорошее. Она рисовала себе Председателя Жюри - мужественное лицо, тренированное тело, умная речь. Пусть он такой же негодяй, как и Денис Павлович, но ведь в отношении секса он должен быть мужик что надо! Не зря же за ним увиваются все женщины, которые его видели или просто слышали о нем.
  Впрочем, может быть, они вьются за ним по той причине, что он обладает властью, а им что-нибудь от него нужно.
  Что толку думать об этом - все равно ничего не изменишь.
  Другая Девушка радостно плескалась в бассейне и иногда вылезала на его край и грела свое тело на солнышке. Ей-то, наверное, хорошо. Она привыкла к такому обращению, что ли? Или приехала сюда специально для этого?
  Со стороны бани доносился шум и крики.
  Рая с опаской туда косилась и думала: "Хоть бы поскорее. Чем быстрее начнется, тем быстрее закончится. И скорее бы уехать отсюда".
  Мужчины парились долго. Рая скучала рядом с Другой Девушкой. Они сидели на краю бассейна, свесив ноги в воду и изредка переговариваясь. Рая не могла похвастаться особым интеллектом, но Другая Девушка была и вовсе недалекая, даже Рая это заметила. Она выпытывала у Девушки подробности того, что должно было вскоре произойти, но ничего не могла добиться, кроме слов: "Классно! Немного необычно, правда, но классно! Вот увидишь".
  Дверь бани распахнулась, оттуда выскочили мужчины и с диким ревом кинулись в бассейн. Распалившийся Председатель Жюри подплыл под водой к хихикающим девушкам и за ноги стащил их в воду. Они визжали и сопротивлялись, но не очень усердно.
  Когда им надоело беситься в воде, они выбрались из бассейна и наперегонки побежали к мангалу, хватать еще горячие шашлыки и запивать их пивом. Они так спешили и забавлялись, что давились мясом и икали.
  Потом вдруг Помощник, оказавшись слишком близко к Рае, смачно поцеловал ее прямо в губы. Она закашлялась и отшатнулась от него, и тут же вскипел Заместитель, как ни странно, не Председатель Жюри. Заместитель без промедления сжал кулак и ударил Помощника в лицо. Тот упал на мангал, шампуры разлетелись во все стороны. Рая закричала.
  А Председатель Жюри подзуживал молодежь.
  И Другая Девушка в восторге хлопала в ладоши.
  Поэтому драка продолжилась по всем законам жанра. Помощник и Заместитель то сцеплялись и катались по земле, собирая потными голыми телами грязь, листочки и травинки, то поднимались на ноги и пускали в ход кулаки, нанося удары в лицо и в живот. У них были квадратные глаза и кривые вспухшие губы.
  Рая кричала и билась в истерике, не замечая, что все это - всего лишь ловко разыгрываемое представление.
  В угоду вышестоящим лицам.
  Они, несмотря на свой аристократичный вид, умели угождать. Причем, как и Рая, ради карьеры и успеха.
  Драка развивалась и становилась все интереснее. Ее участники применяли движения, стилизованные под приемы восточных единоборств, и зрелищно кувыркались и размахивали ногами, и вопили:
  - Кья!
  И этим пугали Раю еще больше.
  Довольный, как наевшийся кот, Председатель Жюри милостиво позволил им прекратить мордобитие и пожать друг другу руки, что они немедленно сделали.
  - Ну, молодцы, порадовали, - произнес Председатель Жюри. - Хвалю. Обмойтесь пока, а мы с Девушкой приготовим кухню для обеда.
  Девушка подобрала шампуры и пошла за Председателем Жюри в дом.
  Участники драки сидели на земле бок о бок, усталые, тяжело дыша. Рая несмело приблизилась к ним, шмыгая носом. Их угрюмые взгляды говорили ей о том, что эти парни еще живы и еще то-то чувствуют.
  Она присела перед ними на колени, не заботясь о том, что испачкается. Ее лицо было залито слезами, а в глазах светилась жалость и сочувствие. Она протянула дрожащую руку и слегка прикоснулась к ссадинам, рассечениям и кровоподтекам на скулах и челюстях парней.
  - Больно? - пискнула она.
  - Ерунда, - бросил Помощник.
  - Иногда и не такое бывает, - поддержал его Заместитель.
  Помолчал и толкнул Помощника локтем:
  - Помнишь, как в Москве он устраивал гладиаторские бои?
  - Угу, - хмуро протянул Помощник. - В Подмосковье.
  Рая была заинтересована:
  - Гладиаторские бои? Это как во времена Спартака? Восстание рабов?
  Они невесело усмехнулись:
  - Да, примерно.
  - Театральное представление? - с любопытством спрашивала Рая, уже забыв об истерике.
  - Да, примерно, - повторил Заместитель. - Мы, например, изображали варваров... не помню названия племени. Но мы должны были умереть в конце, так как по его сценарию победили представители другого племени.
  - По какому сценарию? - ошеломленно спросила Рая.
  Помощник вдруг выпалил со злобой:
  - У меня после того боя на ржавых мечах было заражение крови! Чуть руку не ампутировали! Старый козел!
  Рая опешила.
  Они что, говорили о своем хозяине?
  Тогда она ничего не слышала.
  - Надо промыть и смазать чем-нибудь, - сказала она робко. - Протереть спиртом. Здесь есть спирт?
  - Здесь есть водка, - мрачно ответили парни, поднимаясь с земли.
  - Давайте, я вам помогу, - радушно предложила Рая.
  - Спасибо, - отказались они. - Мы сейчас в бассейне скупнёмся, и рванем по сто грамм... И все будет в норме. И еще по бутылочке пива.
  Они, толкаясь, протопали к бассейну и нырнули туда.
  Рая смотрела на них с жалостливой, почти материнской улыбкой. Она теперь видела в них не потенциальных женихов, а товарищей по несчастью. Они, как и она сама, пытались выбраться в широкий мир, им чинили всяческие препятствия, пока они были молоды. И они тоже приспосабливались к обстоятельствам, тоже шли к цели любыми путями. И тоже не позволяли себе свернуть.
  Они показались ей еще более симпатичными, чем раньше.
  И еще они показались ей намного ближе. Но, несмотря на это, она раздумала выходить замуж за кого-нибудь из них.
  Все-таки они мелковаты.
  Обедали они жареным мясом с рисом, заедали сладкими фруктами, запивали пивом. Произносили тосты за именинника, целовали его. Потом смотрели по видеомагнитофону американскую кинокомедию, немного вульгарную, но очень смешную.
  Потом Рая вдруг опрокинула на себя тарелку с салатом "оливье", вызвав у всех взрыв громкого смеха. Она принялась подбирать салат с ковра обратно в тарелку, с переменным успехом, и никто даже не думал ей помогать.
  Снова шмыгнув носом, на сей раз от обиды, она пошла в ванную комнату и тщательно смыла с себя остатки салата.
  "Зазнайки!" - обозвала она всех и вернулась в комнату.
  И застала там совсем другую обстановку.
  Телевизор был выключен, диван разложен. Это был гигантский диван, размером с полкомнаты, покрытый шелковым чехлом с кистями и бахромой. На нем резвились совершенно обнаженные Председатель Жюри, Другая Девушка и Заместитель. Они начали свой секс, не дожидаясь Раи. Причем делали это в таких противоестественных позах, что у Раи от ужаса кровь застыла в жилах. Эта отвратительная картина была залита ярким светом. Помощник настроил на все это дело маленькую импортную видеокамеру и тоже прыгнул на диван, блестя глазами и раздувая ноздри.
  Председатель Жюри отпустил губы Девушки, которая сладострастно выгибалась, спиной к нему, и сказал:
  - Раечка, присоединяйтесь. Нам без вас скучно.
  С дачи Рая уехала только на следующее утро.
  Ее опять вез Гриша, на той же машине.
  И хотя она дышала, оглядывалась вокруг и даже иногда разговаривала, она чувствовала себя обезображенным трупом - Раей Беловой, в очередной раз погибшей от своих собственных рук.
  Если после этого кошмара она не победит в конкурсе красоты...
  Если за это она не станет звездой...
  
  Брачные планы
  В разовской общине намечалась большая радость и большой праздник - свадьба.
  Подруга Фаины Светлана и Алексей, которого Борис Новиков однажды застал в комнате Фаины, пока остальные гости слушали воспоминания Петра Николаевича Ордынского, помирились и решили пожениться. Причем Фаина принимала деятельнейшее участие в подготовке к этому событию. Больше того - именно она устроила их примирение и приложила много усилий, чтобы они были вместе.
  Бориса это удивляло. Как же так? Она сама высказывает самые жесткие мнения по поводу взаимоотношений мужчины и женщины, и вдруг выступает в роли свахи.
  Объяснение этому пришло само собой, во время празднования, которое каждый называл по-своему. Разовская община - сговором, а молодежь, начитавшаяся европейских книжек и насмотревшаяся европейских фильмов, - помолвкой. То есть в этот день Светлана и Алексей ходили в загс, подавали заявление о вступлении в законный брак и выбирали день свадьбы. А потом должны были это событие шумно отметить в компании родных и друзей.
  А родные и друзья, кстати сказать, ожидали этого дня с тревогой, потому что знали нерешительный характер Алексея и вспыльчивый характер Светланы. Вдруг случится что-нибудь непредвиденное, что нарушит их планы? Вдруг Алексей скажет какую-то глупость и вызовет со стороны Светланы гордый отказ?
  Этого ни в коем случае нельзя было допустить, по мнению разовской общины и отца Александра, потому что Светлана была беременна, и отцом ее ребенка был Алексей.
  Сговор решили провести в очень романтичном месте - на прогулочном теплоходе.
  В назначенный день на причале собрались все приглашенные, и даже один гость сверх программы. Несмотря на то, что его никто не ждал, его появление здесь произвело фурор, настолько редко он выбирался из своей, как говорили, берлоги.
  Это был отец Филарет из Марфиной Пустыни.
  Он приехал специально для того, чтобы убедиться, что они, наконец-то, все-таки поженятся. Он сам очень переживал за Светлану - он знал ее родителей, дружил с ее отцом и радовался и горевал вместе с ними.
  Он нагрянул неожиданно, накануне, остановился у отца Александра и не спал всю ночь, разговаривая со своим коллегой, с которым они давно не виделись. Виновники торжества еще не были извещены о его приезде, поэтому для них это было сюрпризом.
  Впрочем, это было сюрпризом и для всех остальных, причем приятным сюрпризом. Все любили отца Филарета, он был для них примерно тоже, что и отец Александр, только они видели его гораздо реже.
  - Что же вы так засели у себя в Сироткино, - сетовал разовский староста. - Совсем вы нас забыли. Как же можно, батюшка Филарет, ведь вы когда-то жили у нас, а теперь...
  - Ну я же звоню, - оправдывался отец Филарет.
  - Звоните! Разве по телефону поговоришь как следует?
  - А приезжать я не могу. Хотя и очень хочется. Только в самых важных случаях я могу позволить себе приехать. Вы же были у меня в Сироткино! Знаете, как долго туда добираться! А время у меня сейчас буквально на вес золота!
  Староста все равно был не убежден, тогда отец Филарет объяснил поподробнее:
  - Пожалуйста, не упрекайте меня за это. Я вас не забыл, часто вспоминаю всех. Но не могу приезжать чаще. У меня в Сироткино очень много дел. На моем попечении Пустынь. Я помогаю матушке-настоятельнице, в том числе и с реставрацией. Я слежу за раскопками, которые там проводятся. Сейчас еще открывают в Сироткино, возле самой реки, в курортной зоне, дом престарелых. Я этим тоже занимаюсь, потому что не могу пройти мимо бедных несчастных стариков, брошенных на произвол судьбы. Еще в Сироткино работает моя воскресная школа, я каждое воскресенье хожу туда-обратно пешком и стал от этого как профессиональный ходок. У меня ноги теперь крепче железа.
  - Пешком туда и обратно? - поразилась Фаина. - Это же далеко!
  - Очень, - сказал он.
  - А ночью еще и страшно!
  Он улыбнулся:
  - Со мною Бог.
  - И опасно, - добавил Борис. - Ведь в темноте легко сбиться с тропинки, особенно в лесу!
  Отец Филарет повторил:
  - Со мною Бог. Не волнуйтесь, друзья мои, я давно уже привык и, наверное, мог бы ходить туда и обратно с завязанными глазами. Я ходил по этой тропинке тысячи раз! В любом случае, я не оставлю без помощи тех, кто в ней нуждается и кому я могу помочь. Как, вообще, вы себе это представляете? Что я буду сидеть дома и сытно кушать, и ездить на машине туда, где можно получить деньги, а другие люди в это время, рядом со мной, будут надрываться, голодать и замерзать? Нет. Не будет этого. Я предпочитаю радоваться, но только вместе со всеми.
  Они стояли на причале большой дружной компанией, ожидали "виновников торжества" и теплохода и прятались друг за друга от прохладного, сырого ветра.
  Фаина пряталась за Бориса.
  У их ног стояла огромная квадратная корзина, одна из двух, которые собирали все общинные девушки - там хранились съестные припасы на время прогулки по Волге. Как-никак, а у них запланирован праздник, а не банальная сходка.
  Фаина была в своем нарядном голубом шелковом платье и мерзла. Борис накинул ей на плечи ее шерстяную кофточку, которую их уговорил взять ее отец, хотя она и упиралась.
  Перед этой прогулкой она вела себя очень странно. Вроде бы она должна была веселиться, добившись нужного результата со Светланой и Алексеем, и она вроде бы и вселилась, но не так, как от нее ожидали, а будто с оглядкой - как бы кто чего не заподозрил. И у нее была мысль притвориться больной и не присутствовать при сговоре, когда выяснилось, что они с Борисом приглашены на прогулку по Волге, и приглашены обязательно, как почетные свидетели. Светлана и Алексей заметили ее желание отлынить и огорчились, и дали ей понять, что она их обидит, если не придет. Вместе с Борисом.
  И она, как застигнутая на месте преступления, молча смирилась.
  Она, вообще, больше молчала в последнее время, и ничем не возмущалась, и даже с Борисом не ссорилась и не возражала ему. Мало рисовала, и уже не иконы, а деревья и цветы.
  Очень, очень притихла.
  - Какой прекрасный день, - заметил разовский староста. - Специально ради нашего праздника так светит солнце и так тепло.
  - Да, - согласился отец Филарет. - Жаль, что нечасто такие праздники у нас случаются. Только когда вырастают в общине дети, они устраивают нам радость и венчаются. Но это, к сожалению, бывает так редко, что о каждом венчании можно сообщать как о сенсации...
  - Ничего, - бодро произнес разовский староста. - Я думаю, скоро венчания войдут в моду. Знаете, ведь уже в некоторых местах модно стало ходить в церковь. Так произойдет и с венчанием - красивый обряд, атрибут красивой свадьбы.
  Отец Филарет возразил:
  - Даже если вы и правы, это не решение проблемы. Красивый атрибут, престижность... Все это суета по сравнению с духовностью и ответственностью друг за друга и за свою жизнь. И эти люди будут так же легко и просто клясться перед лицом Господа, как они сейчас молятся - без души и без веры. Они же не будут верить в свои клятвы, в священность и нерушимость обряда, в свое предстоящее счастье. А без этого какая может быть жизнь вдвоем? Сплошная безалаберность и ничего серьезного!
  Разовский староста согласился, печально качая головой.
  - Вот потому-то я так и переживал за судьбу Алеши и Светочки... - начал было отец Филарет, но тут его перебила Фаина, легонько потянув Зв рукав пиджака.
  Он вопросительно взглянул на нее, она глазами указала ему за спину. Он обернулся, расплылся в широкой улыбке и пошел навстречу виновникам торжества, раскрывая радушные объятия.
  - Здравствуйте, здравствуйте, дети! Как хорошо, что я наконец-то вас вижу!
  Они на секунду остановились, а потом с изумленными и радостными возгласами бросились ему на грудь, сразу оба, и он обнял их и каждого поцеловал в макушку.
  - Мои ребятишки! Голуби мои!
  - Батюшка Филарет! Вы приехали! Слава Богу! Значит, это настоящее благословение.
  - Да, конечно, настоящее, - засмеялся отец Филарет. - Я не буду вас обманывать.
  Это была занимательная картина. Кроме всего прочего, сам по себе отец Филарет выглядел необычайно - одетый в мирскую одежду, в костюм, и это почти не сочеталось с его длинными, собранными в тощий хвост волосами и окладистой бородой. И еще Светлана и Алексей повисли на нем с обеих сторон и не давали вздохнуть.
  - Почему так долго? - спросила их Фаина. - Мы уже начали за вас волноваться.
  Они блестели глазами.
  - Мы и сами не ожидали, что будет так долго, - сказала Светлана. - Они так долго нас спрашивали о всяких подробностях, о таких тонкостях, что мы даже стали краснеть...
  Они засмеялись своей шутке.
  Они были счастливы.
  - И не надо за нас волноваться, - сказал Алексей. - Мы уже все решили.
  - Почему же долго-то? - настаивала Фаина.
  - Да мы выбирали день! Никак не могли столковаться! То у них там все уже расписано, с утра до вечера, то нас не устраивало, потому что не стыковалось с венчанием. Мы же не хотим разделить венчание и государственную регистрацию, правда, Свет?
  - Правда.
  Они посмотрели друг другу в глаза и снова засмеялись. Они вообще постоянно смотрели друг другу в глаза и смеялись. От них исходила такая сильная положительная энергия, что их счастьем будто подзаряжались все окружающие, и начинали улыбаться миру, и видеть все в прекрасном свете, как в волшебном зеркале. Воздух был чист и свеж, река плескалась, небо синело и голубело и курчавилось обрывками облаков, по берегам зеленела трава, деревья и кусты, а они видели это всё словно бы впервые и удивлялись всеобщей красоте и гармонии.
  А их глаза были устремлены в тот момент на живое знамение их грядущего благополучия и процветания - на отца Филарета.
  - Вы приехали! Вы приехали! - повторяла Светлана.
  - Да, Светочка.
  - И так удачно! - сказал Алексей. - Угадали с приездом!
  Он снова поцеловал их в макушки:
  - Да я специально к вам приехал. Чтобы собственными глазами убедиться, что это правда.
  - А как вы узнали?
  - Мне сообщил отец Александр. По телефону. Но не надо упрекать его за молчание! Никакой тайны не было, просто я не сказал ему, что приеду. Я и сам этого тогда не знал. Так спонтанно все получилось. Я очень захотел вас увидеть и поздравить. Это большая, большая радость! Долгожданная радость! Какие вы молодцы, что всем нам ее доставили.
  Алексей ответил:
  - Ну, самая большая радость это для нас. Правда, Свет?
  - Угу.
  Она была в легком ярко-розовом платье, достаточно просторном, не мешавшем ее заметно округлившемуся животику. Время от времени она легонько поглаживала его ладонью, словно желая убедиться, что он еще тут, при ней, ее ребеночек, никуда не делся, и что он действительно существует, не иллюзия, не мечта, не сладкий сон.
  Борис смотрел на них и тоже улыбался. Он испытывал при взгляде на них легкую зависть - тот род зависти, когда хочется поступать точно так же, чтобы получить такую же радость. Он уже не ревновал Фаину к Алексею, давно не ревновал, от той глупой злобы не осталось и тени, он сам иногда при воспоминании удивлялся, каким он был тогда идиотом.
  И теперь он видел сияющие лица будущих молодоженов, испытывал эту радость и эту легкую зависть, и еще он очень удивлялся - неужели такие бурные эмоции может вызвать стремление создать семью, совершенно ему не понятное? Ведь они, особенно Алексей, теряют свободу, и вместе с ней - возможность гулять, менять девушек, обновлять впечатления... Как можно этой утрате радоваться?
  Как ни странно, ему не приходило в голову, что можно гулять и будучи женатым.
  Впрочем, это не относилось к Алексею и Светлане.
  Их отношения развивались не так, как у Бориса с Фаиной, но от этого не становились менее романтичными. Борис узнал об этом в тот день на теплоходе.
  - Ну, рассказывайте, - произнес отец Филарет. - Я жду захватывающей истории.
  Но они не стали рассказывать сейчас, потому что народ, столпившийся на причале вместе с этой веселой компанией, заметил приближение теплохода и хлынул к мостику. Теплоход загружался долго, пассажиры нервничали и толкались, но вот на причале остались только те, кто высадился, и теплоход отошел от берега.
  Разовская компания устроилась не в салоне, а на корме, на свежем воздухе. Из корзин выложили еду и накрыли на стол. Еда была очень простая - домашний компот, свежие огурцы, садовая земляника, пироги с повидлом и пироги с луком, а также большой открытый пирог с ягодами. Еще девушки сделали несколько вафельных тортов - смазали круглые заготовки сгущенным молоком. Хотели еще купить мороженого, но не стали этого делать - все равно оно растаяло бы. Да и без того все было вкусно.
  Главным здесь была не еда, а участие в празднике, приобщение к счастью.
  И разовский староста с Борисом Новиковым принесли две бутылки хорошего красного вина.
  Компот разливали по железным кружкам, вино - по пластмассовым стаканчикам. Все уселись в кружок вокруг стола. Алексей и Светлана - только рядом с отцом Филаретом, а Борис, во избежание всяких недоразумений, крепко взял Фаину за руку и не отпускал, пока они не сели рядом. Хватит с него, чтобы еще и сейчас их разделяли посторонние люди.
  Хотя... Здесь такая хорошая компания, ничем не напоминающая сборище религиозных фанатиков, что от нее, от их радости и веселья, исходило сияние, освещавшее весь теплоход.
  Это были простые, обычные люди, решившие отметить торжественный день своих близких.
  И, тем более, никто и не думал покушаться на Фаину.
  - Ну, теперь рассказывайте, - сказал отец Филарет. - Я жду, в конце-то концов!
  Светлана и Алексей сидели очень близко, держась за руки. Она погладила жениха по плечу:
  - Ничего не говори им, Лёха. Это не заслуживает внимания.
  Он мягко возразил:
  - Но батюшка Филарет спрашивает.
  - Да, - сказал отец Филарет. - Не отлынивайте. Светочка, я понимаю, тебе трудно многое вспоминать из прошедшего, но я-то не могу судить о вашем браке, не зная глубин ваших с Алешей взаимоотношений. Поэтому тебе придется потерпеть.
  - Да я не против, батюшка Филарет, - сказала она. - Что толку вспоминать о плохом, если сейчас у меня все прекрасно.
  Она опустила голову Алексею на плечо, он в ответ обнял ее за шею.
  - Вам всем известно, что в нашей общине я уже очень давно, с детства. Когда я был маленький, я ухаживал за Наташей. Ну, дочкой нашего старосты.
  Тут он густо покраснел и замялся.
  Компания рассмеялась. Никому не нужно было объяснять, кто такая Наташа. Да и она сама сидела здесь же, под крылышком у отца и матери, и смеялась вместе со всеми.
  - Это была не очень хорошая ситуация, когда мы выросли, - продолжал Алексей. - Я считал себя обязанным ухаживать за Наташей все это время, хотя мне уже нравились другие... Но я боялся. Наташа такая замечательная девочка, красивая, умная. Это было... ударом по моей совести. Она достойна любви даже больше, чем я.
  - Конечно, - ответила Наташа. - Но кто сказал, что это должна быть именно твоя любовь?
  - А еще мне было страшно, потому что я воспринимал это как измену, как будто мы уже были женаты. Я ведь воспитывался в наших традициях и не мог смириться с тем, какой я мерзавец, не люблю чудесную девушку, которая предназначена для меня...
  - А вот это уже совсем глупо, - опять вставила свое слово Наташа. - Как ты терпел эту пытку? Мне и в разуме не было, что вокруг меня кипят такие страсти! Надо же было сразу поговорить со мной, а не мучиться так долго. Мы бы решили эту проблему за одну минуту. Нет, ты дождался, пока ситуация и вовсе зашла в тупик.
  Борис с интересом прислушивался.
  - Потом вдруг у нас в Разовке появилась Света, - продолжил Алексей.
  Она лежала у него на плече, закрыв глаза, но тут подняла голову и сказала:
  - Мы приехали сюда из области. Папу перевели на новое место работы, он же военнослужащий, его всегда посылают туда-сюда. Разовка нам очень понравилась. Папа решил здесь обосноваться, когда выйдет на пенсию.
  Засмеялась и добавила:
  - Тоже мне, сельский житель! Фермер!
  Алексей возразил:
  - Не говори, не смейся! Твой папа любит возиться с хозяйством... У него просто нет пока времени. А когда будет время - он легко научится. Будет как заправский фермер.
  Разовский староста сказал:
  - Света с мамой зачастили в церковь, стали помогать общине.
  - Тут-то вы и познакомились! - тоном сказочника продолжил отец Филарет, демонстрируя свою догадливость и глядя на них взглядом отца.
  Алексей снова покраснел:
  - Да. Светочка стала для меня настоящим потрясением. Как солнечный удар. В тот момент я понял, что такое настоящая любовь!
  - Первая любовь, - добавила она, снова лежа у него на плече, закрыв глаза и улыбаясь.
  - Да! - запальчиво воскликнул он. - И мне не стыдно в этом признаться! А почему я должен это скрывать?
  Разовский староста резонно заметил:
  - Потому что первая любовь чаще всего ничем не заканчивается. Остается приятным воспоминанием, как навсегда ушедший сон.
  - Предрассудки! - защищался Алексей. - Я-то уже не мальчик, понимаю в жизни кое-что, и я уверен в своих чувствах. Я же люблю эту девушку уже четыре года!
  Борис невольно присвистнул. У него в голове не укладывался такой гигантский срок. За такое время может произойти слишком много событий, а он еще и любит, и еще одну и ту же девушку!
  - Четыре года, - повторил отец Филарет. - Это много. Сынок, я начинаю вам верить. Если, конечно, это правда.
  - Это правда, - опять сказала Наташа. - Мы это видели.
  - Угу, - подтвердил разовский староста. - Видели и ждали, когда он наконец созреет.
  - Долго же нам пришлось ждать! - добавила его жена.
  - И все из-за его глупости и упрямства, - добавила их дочь.
  Тут до Бориса дошло. Этот парень не просто любил четыре года одну и ту же девушку. Он четыре года скрывал это, точнее, пытался бороться с собой только по той причине, что считал необходимым хранить верность другой девушке, которой, как оказалось, это совсем не нужно!
  - И только весной - в марте, кажется? - Наташа взглядом уточнила у разовского старосты, тот кивнул.
  - И только весной, в марте, он решился признаться мне, что не любит меня, а любит Свету. Это был сюрприз! Я и не думала о том, что он меня любит! Вот так новость! Какая мне разница, кого он любит или не любит? Я-то сама уже давно влюбилась в Мишеньку!
  Мишенька раздулся от гордости и похлопал себя по груди.
  - А до этого момента он успел наломать дров! - неожиданно вступила в разговор Фаина, и сделала это очень жестко. - Встречался со Светой за спиной у Наташи, тайком, как вор! И пока его не загнали в угол, продолжал упиваться своими страданиями, Светиным позором и угрызениями совести! Какая гадость! Как ты мог так поступить! Света же думала, что ты женишься на ней! А ты устроил ей... сладкую жизнь!
  Алексей побледнел, и даже Светлана подняла голову и внимательно посмотрела на свою подругу, удивляясь ее неуместной горячности.
  Отец Филарет нахмурился и устремил на Алексея пристальный взгляд:
  - Это тоже правда?
  Он опустил голову и сильнее обнял Светлану за шею.
  - Да, это правда. Мы же любили друг друга... Это было опьянение. Но меня пугало то, что я совершаю грех...
  - Мы совершаем грех, - поправила его Светлана.
  Он посмотрел на нее и подчеркнул:
  - ... я совершаю грех, который еще страшнее оттого, что я заставляю грешить невинную девушку. А еще и осознание того, что я не имею на эту девушку никаких прав, оттого, что решил, будто предназначен другой девушке. Это меня очень, очень пугало. Я запаниковал и сказал Светочке, что не могу больше с ней встречаться, потому что женюсь на Наташе.
  Отец Филарет нахмурился сильнее.
  Наташа хмыкнула:
  - Надо же было такое придумать! И даже со мной не посоветовался!
  - Что же вы делали? - спросил отец Филарет.
  - Мы ждали, - ответил разовский староста.
  Фаина снова резко сказала:
  - Он долго мучился, а когда больше не смог терпеть, прибежал ко мне за помощью.
  Он защищался:
  -А что мне оставалось? Ведь Светочка доверяет тебе больше, чем всем остальным! Я знал - вы с ней такие подруги! Близкие подруги! Я же понял, что больше не могу без Светы. Жизнь стала мне не мила. Я от отчаяния бросился к Наташе и во всем признался, а она обозвала меня дураком и отослала немедленно мириться со Светой.
  - Конечно, дурак, - заявила Наташа. - Кто же еще? Буквально из ничего, на пустом месте устроил целую драму! Дурак, да и только!
  Ее родители смотрели на нее с гордостью, Мишенька - с восхищением.
  Отец Филарет обратился к Светлане:
  - А ты, дочка? Как ты?..
  Она не подняла головы с плеча жениха, но открыла глаза и перестала улыбаться.
  - Как я? В смысле - как я это восприняла?
  - Да.
  Она задумалась.
  - Знаете, батюшка Филарет, плохо. Я проявила свой эгоизм в полной мере. Сейчас мне неприятно об этом вспоминать, но я устроила большой скандал и прогнала его в три шеи.
  - И молодец! - одобрила Фаина.
  На нее все посмотрели снисходительно - что с ребенка взять.
  - Глупые, - сказал отец Филарет. - Глупые вы дети. Первым делом, если вы запутались в своих отношениях, надо посоветоваться с кем-нибудь, кто имеет жизненный опыт и к кому все всегда обращаются за советом в любой затруднительной ситуации. У нас в Разовке есть такие люди. Тогда вы избавились бы от множества ненужных проблем. А вы сами усложняете себе жизнь, доводите себя до подобного накала страстей.
  Алексей беспомощно хлопал длинными ресницами:
  - Я обратился к Фаине.
  Отец Филарет на нее покосился:
  - Ну, тоже неплохо. Хотя Фаина не обладает богатым жизненным опытом и... ммм... не всегда проявляет гибкость суждений, но все-таки головка у нее светлая, и она плохого не посоветует. Но, Алеша, на твоем месте я не решился бы говорить с девочкой моложе себя на такие темы.
  Тут Фаина всерьез обиделась:
  - Ну вот, и вы туда же! Что, хотите сказать, что я вообще ничего не понимаю?
  Компания грянула хохотом.
  Разовский староста рассудительно заметил:
  - Фаина, во времена твоего дедушки говорить о любви и практически о сводничестве с девочкой твоего возраста считалось недопустимым неприличием, почти распутством.
  - Так это когда было! - воскликнула Фаина.
  - А какая разница?
  - Большая! Тогда еще не было... - она запнулась. - Тогда много чего не было, и сейчас совсем другое время.
  Наташа еще и снасмешничала:
  - Фаина просто испугалась, что после ваших, батюшка Филарет, слов к ней больше не прибежит за советом!
  Вот тут Фаина залилась краской и неожиданно взглянула на Бориса, будто прося поддержки. Он, в отличие от всех остальных, не смеялся над ней и не стремился уколоть, а улыбался по-доброму, самой лучшей своей улыбкой, и был от этого невероятно красив, и любовался ею не таясь.
  Фаина отвернулась и выпалила:
  - Можно подумать, я занимаюсь этим для собственного удовольствия! Никому больше помогать не буду!
  Отец Филарет попытался ее успокоить:
  - Ну, Фаина, не будь такой сердитой. Мы же просто шутим. Ты принимаешь близко к сердцу многие вещи, которые должны были бы пройти мимо тебя. Ты не равнодушна к людям, это очень хорошо. Ты стараешься им помогать - это еще лучше, ты молодец, делаешь все от тебя зависящее, чтобы вокруг тебя не было боли, страданий и бессмыслицы. Мы тебя знаем с самого рождения. Ты - как невиданный музыкальный инструмент. И мы, конечно, не думаем, что ты помогаешь людям из корысти, или ради славы. Нет, ты делаешь это от чистого сердца, и это всем известно. Но не нужно, Фаина, очень-очень сильно страдать из-за страданий чужих людей. Так ты просто надорвешься. А ведь ты можешь еще много пользы принести людям, если немного побережешь себя.
  Она удивилась:
  - Странные слова для священника!
  Он улыбнулся:
  - Священники не должны беречь себя, это их призвание, и в этом их сила. Если не веришь мне, спроси у отца Александра. А тебе это вовсе не обязательно.
  Она была все еще недовольна:
  - Разве не мне это решать? Бог даст и мне силы!
  Но это прозвучало как "я не хуже вас". Все уставились на нее, она смутилась и отодвинулась поближе к Борису, под его защиту.
  Кто тянул ее за язык?
  Отец Филарет сказал Алексею:
  - Продолжай, сынок. Что же произошло потом?
  - Я попросил Фаину помирить меня со Светой. Я боялся, честное слово, идти к Фаине. Она такая непримиримая в вопросах греха, что я опасался отказа. Но она, к великому моему счастью, не отказала.
  Светлана добавила:
  - Кто бы мог сомнваться!
  Наташа сказала:
  - Правда, она всячески подчеркивала, что помогает им не ради "этого развратника", то есть Алеши, разумеется, а только ради Светочки!
  Светлана улыбалась:
  - Она же знала, что я его люблю.
  - Мы все это знали, - подтвердил разовский староста. - Не знали только, что столько из-за этого будет недоразумений. Ваша любовь - одно сплошное недоразумение.
  Отец Филарет вдруг снова нахмурился:
  - Фаина, ты помогла им помириться только из-за ребенка? Чтобы он не остался без отца?
  В компании все перестали улыбаться, словно тут повеял ветерок грусти.
  Она подняла глаза и воскликнула:
  - Нет! Нет, конечно же! Светка не сказала о ребенке. Ни единого слова. Если бы я знала о ребенке, я сама пошла бы к Алеше и за шиворот приволокла бы к ней! И никто бы так долго не ждал! И уж конечно, все было бы исполнено без шума, без излишней помпезности, очень тихо и скромно. И быстро.
  - Зачем? - спросил отец Филарет. - Быстро-то зачем? Какая разница, когда?
  Фаина вдруг покраснела:
  - Пока не видно живота.
  Все снова засмеялись, а она опустила голову.
  - Девочка моя, - протянула Светлана. - Ты думаешь, что я стыжусь своей беременности? С какой стати? Мой ребенок уже существует в этом мире, и я горжусь им, как любая мать гордится своим ребенком, когда он оправдывает ее надежды!
  Алексей нежно прикоснулся рукой к ее животу и погладил.
  Борис увидел это и почувствовал сильное сердцебиение.
  - Фаина, бедняжка, забудь об этом и не думай обо мне так плохо, - продолжила Светлана. - Ребенок - это мой свет. Кстати, если бы Алеша не помирился со мной, а вернулся к Наташе, это в тот момент меня уже не огорчило бы. Я жила уже как будто на другой планете. Главным для меня стал мой ребенок. И мне стало все равно, как относятся к этому все вокруг. А почему я должна оглядываться на других, когда я сама ощущаю в себе свою правоту и силу?
  - Молодец, - похвалил отец Филарет. - Молодец, Светка, я в тебе не сомневался.
  - Поэтому Фаине не пришлось уговаривать меня мириться с Алешей. Я сразу согласилась. Я ведь его люблю. Да и ребенку так будет лучше.
  Их пальцы переплелись на ее круглом животе. Борис не сводил с них глаз. Его будто ударило током. И лишь движения Фаины рядом вывели его из этого состояния.
  - Уже известно, кто у вас родится? - спросил отец Филарет.
  Они синхронно покачали головами.
  Разовский староста прокомментировал:
  - Даже если будет известно, они запретили говорить об этом. Хотят, чтобы был сюрприз.
  - Да, мы любим сюрпризы, - сказала Светлана.
  Наташа шутливо возразила:
  - Нет, они просто решили помучить нас, в отместку. Они решили измучить нас девятью месяцами любопытства.
  Все засмеялись.
  Отец Филарет спросил:
  - Выбрали имя для ребенка?
  Они снова покачали головами.
  - Выберем по святцам, когда малыш родится, - сказала Светлана. - Мы предоставляем выбор Господу Богу, и вручаем Ему свою судьбу.
  - Аминь! - хором отозвалась компания.
  Бориса очень удивляло, с какой мягкостью священник относится к зачатию ребенка вне брака, ведь им-то как раз положено громить грешников и призывать на их головы страшные наказания... Но нет, ни отец Александр, ни теперь вот отец Филарет не чернили Светлану и Алексея, не читали им мораль, не осуждали. Напротив, старались поддержать, особенно Светлану, а уж когда выявилось их желание создать семью, и вовсе возликовали.
  Но Борис недолго томился в неведении - он сам подошел и спросил об этом у отца Александра. Тот мягко улыбнулся и ответил:
  - Главное - милосердие и любовь к людям, а не неукоснительное соблюдение буквы закона. Да и наставления мы им уже прочитали. Давно.
  Сказав это, он подмигнул и попросил Бориса никому не передавать этих слов, как ужасную тайну, иначе они могут достичь епархии, и отцу Александру не поздоровится.
  Озадаченный Борис пообещал не выдавать его.
  И никому из них не пришло в голову, что и у них с Фаиной могла возникнуть такая же ситуация. От этой мысли отец Александр очень сильно вознегодовал бы, потому что Фаина - не Светлана, человек совсем другого склада и другой судьбы. А Борис обратился бы в бегство, так как Фаина стала для него хоть и намного ближе, но и намного священнее.
   - И когда же вы намерены пожениться? - спросил разовский староста. - Хоть это-то мы можем узнать?
  - Да, - ответил Алексей и перешел на церемонный тон. - Бракосочетание назначено на семнадцатое августа.
  - Ох! - воскликнули девушки и женщины. - Как скоро! Мы не успеем подготовиться!
  Разовский староста заинтересовался:
  - В самом деле, почему так скоро?
  Они улыбнулись:
  - А потому, что нашу причину спешки видно невооруженным глазом. Видите ли, там, в загсе, сидят одни поборники нравственности, их ужаснули наши проволочки и затягивания, и они выдали нам эту дату, не слушая никаких возражений.
  Светлана добавила ехидно:
  - Должно быть, они испугались, что я начну рожать прямо во время церемонии. Ничего они не понимают в жизни! Да, Алеша?
  - Да.
  Отец Филарет снова попытался спустить их с небес на землю:
  - А потом? Ведь с этой-то минуты все для вас и начнется!
  Они не поддавались на его провокации.
  - Не беспокойтесь, батюшка Филарет. Мы очень практичные.
  Компания вновь засмеялась.
  Алексей покраснел, но продолжал настаивать:
  - Да, мы очень практичные. А почему мы не можем быть практичными? Потому что мы еще молодые? Так практичность от этого не зависит. Мы уже подготовили для себя жилье. Вторую половину Светиного дома. Ее папа, хоть и поворчал немного, но согласился терпеть нашу "вопиющую неопытность", как он выразился, у себя под боком.
  Все хором спросили:
  - Купил?
  - Купил. Теперь весь дом принадлежит семье. И одна половина - наша.
  Светлана усмехнулась:
  - Да, и мы будем наблюдать за примером наших родителей и учиться.
  Алексей продолжил:
  - Мы уже решили убрать забор между двумя огородами, но Светин папа разрешил нам оставить небольшую ограду: столбики и веревочку. Чтобы у них не было искушения взять на себя нашу работу и помочь. Нет, мы должны все делать сами, только под их руководством. Я сейчас не позволяю Светочке напрягаться. Пусть делает только то, что нравится.
  Светлана сказала:
  - Мы уже купили обои для детской и колыбельку.
  - И белье, - добавил Алексей.
  - После родов я успею оправиться и на будущий год поступлю в техникум и получу специальность швеи. С позволения мужа, разумеется.
  - А я оканчиваю техникум и получаю повышение! - радостно сообщил Алексей.
  Все на них смотрели, как завороженные.
  Отец Филарет их остановил:
  - Тихо, тихо, размечтались. Вы что, вообразили, что воспитать ребенка можно вот так, между делом? Или вы намерены сплавить его бабушкам?
  Они возмутились:
  - Ну уж нет! Никаких бабушек! Бабушки только портят внуков.
  Компания снова грянула хохотом. Слышать такие самонадеянные слова от столь юной пары и впрямь было смешно.
  Отец Филарет улыбался, глядя на них:
  - Я очень, очень рад за вас. Сказать честно, я боялся не дождаться этого дня. Но я хотел, чтобы все закончилось именно так.
  - Почему?
  Он задумался, потом объяснил:
  - Потому что для вас это - наилучший выход. Ведь Алеше полезно было бы научиться ответственности и серьезности, а рождение ребенка этому как ничто другое способствует. Алеша сразу повзрослеет. Светлане тоже не мешало бы стать посерьезнее и поответственнее, она, в отличие от Алеши, обладает сильным характером, и потому ей нужен рядом человек мягкий и любящий. Вы очень подходите друг другу, дети. Вы сейчас уже очень счастливы, а с рождением ребенка ваша жизнь кардинально изменится, перейдет на более высокий уровень. Вы должны стать семьей. Предупреждаю вас: это крайне нелегко. Придется затрачивать усилия, чем-то жертвовать, подстраиваться друг к другу. Жизнь не будет безоблачной.
  - Мы знаем, - в унисон сказали они, глядя на него расширенными глазами, как на учителя, даже как на пророка.
  Он перевел все в шутку:
  - Но я в вас верю, детишки. Пусть это первая любовь, пусть она считается всего лишь иллюзией, но раз вы так в себе уверены, то мне остается только пожелать вам долгой и счастливой семейной жизни, прекрасных детей и спокойствия.
  - И процветания, - добавил разовский староста.
  - И любви! - в один голос присоединились Наташа, Фаина и Борис.
  В это время теплоход уже развернулся и двинулся обратно.
  Тут и еда у компании из Разовки закончилась, и разговоры перекинулись на другие темы. Больше всего будущие молодожены обсуждали с остальными хозяйственные вопросы и воспитание детей. Разгорелись горячие споры о том, как лучше копать землю - вилами или лопатой, и чем лучше травить колорадских жуков, и какие цветы цветут красивее - белые или красные, и в каких банках лучше сохранятся консервация, и под какими крышками, и как сделать так, чтобы дети не сбились с пути, а всегда оставались послушными и миленькими, хорошо учились в школе и росли хорошими людьми... Приносили пользу...
  Это неожиданно направило мысли отца Филарета в другую сторону.
  Он поставил на стол кружку из-под компота и обратился к Фаине:
  - Вспомнил! Фаюшка, ты думала о том, о чем мы с тобой говорили, когда ты к нам приезжала?
  Она будто вернулась из небытия.
  - Что, батюшка?
  Он повторил терпеливо:
  - Ты помнишь свою поездку в Марфину Пустынь?
  - Конечно, помню.
  - А о чем мы говорил долго, помнишь?
  - О чем?
  Он расширил глаза и строго постучал пальцем по столу:
  - Фаина, не притворяйся дурочкой.
  - Мы говорили обо всем, - оправдывалась она.
  Но не возмущалась, и это удивило Бориса. На такое обращение она должна была бы взорваться и дать отпор любому, в том числе и священнику.
  - Дольше всего мы говорили о твоем будущем, - сказал отец Филарет.
  - Все в руках Божьих, - сдержанно ответила она.
  Он вздохнул и расстроился:
  - Ну вот, ты опять за старое. Фаина, ради Бога, задумайся хотя бы на минутку о том, как ты хочешь жить дальше. Я знаю, как ты всегда отвечаешь на этот вопрос: ты хочешь писать иконы. Прекрасное желание. Но для его осуществления нужны знания, много специальных знаний, а не только талант. Ты считаешь, что у тебя призвание. Но призвание как раз предполагает стремление получать новые знания по интересующему тебя делу, иными словами, постоянное совершенствование. Не надо отнекиваться, что Бог будет вести тебя вперед сам, если Ему важен твой талант. Дорогая, ты ставишь Бога в крайне неудобное положение. Ему действительно важен твой талант, но неужели ты всерьез думаешь, что у Него нет других, гораздо более важных вопросов, требующих немедленного разрешения?
  - Нет, я так не думаю, - безропотно согласилась она.
  - Фаина, чтобы расти, тебе необходимо учиться. Поверь мне, я повидал в жизни многое и полностью отвечаю за свои слова. И я даже знаю место, где тебе можно учиться...
  - Батюшка Филарет, это невозможно. И дорого к тому же, мы с папой не в состоянии...
  Он ее перебил:
  - Ничего подобного. Ты просто сочиняешь себе какие-то отговорки, которые оправдывают тебя в собственных глазах и позволяют прятаться в свою раковину.
  - Это мое право.
  - Нет, если ты решаешь посвятить себя служению людям. Никто не заставляет тебя жить нараспашку, раз ты такая замкнутая. Просто не нужно убегать от мира, а постараться сохранять гармонию внутри и снаружи. Я уверен, что это послужит гарантией твоего духовного роста верней, чем затворничество.
  Она готова была заплакать:
  - Нет! Почему вы так решили?
  - Потому что я видел тебя еще младенцем, я следил за тобой, как ты жила и взрослела. И я знаю, что от природы ты застенчивая, спокойная и романтичная, но вовсе не замкнутая. Затворничество для тебя - это как некий эксперимент над собой, показать самой себе, что тебе хватит на это сил. Богу совсем не нужно такое упрямство, тем более что оно идет во вред. Жизнь должна научить тебя многому, и в первую очередь - видеть в окружающем мире хорошее.
  Она устремила на него глаза, полные слез.
  Но он был неумолим:
  - Фаина, иди учиться. Ты станешь прекрасным художником.
  - Я не могу! - прошептала она.
  - Можешь. Хватит бояться всего, Фаина. Ведь отец Александр тоже так считает.
  Разовский староста подтвердил:
  - Он бьется с ней уже почти год, но ничего не смог добиться. Кажется, ее нельзя переубедить. Ей надо дать прозвище "Осленок".
  Отец Филарет возразил:
  - Нет, не надо давать ей такое прозвище. Потому что она все-таки позволит себя переубедить. Фая, ты живешь на попечении своего отца. Он инвалид. Тебе не стыдно быть иждивенцем?
  - Я устроюсь на работу, - дрожащим голосом сказала она.
  - А дальше?
  Она молчала.
  - Иди учиться, Фая.
  - Я попробую, - наконец, согласилась она.
  Все зааплодировали.
  - Я попробую! - воскликнула она. - Но только ради того, чтобы доказать вам...
  Но отец Филарет ее перебил:
  - Неважно, ради чего ты это сделаешь. Главное - ты сделаешь это, и тогда твоя жизнь тоже наполнится новым смыслом.
  Она сказала шепотом:
  - А с чего вы взяли, что мне нужен этот новый смысл?
  Но эти ее слова услышал только Борис Новиков.
  Он в течение всей прогулки внимательно смотрел на нее и озадачивался. Что с ней происходит? Она углубилась в себя, отстранилась от всего и, кроме той вспышки, которая была вызвана несправедливым обвинением в тщеславии, она не участвовала в разговорах и не выражала особой радости по поводу счастья своей подруги.
  Иногда она вздыхала от каких-то своих мыслей.
  И с Борисом она уже не ссорилась. Даже на явные его провокации она ничего не отвечала. Но зато и избегала смотреть на него, и избегала вообще встреч с ним, хотя давно признавалась, что привыкла к нему.
  Это необычное состояние накапливалось в ней уже несколько дней.
  И вдруг Бориса озарило. Здесь, на теплоходе, в конце прогулки, он понял, что это с ней происходит. Он идиот! Как можно было не догадаться об этом раньше! Так измениться и притихнуть она могла лишь по одной причине.
  Он смотрел на нее, не сводя глаз, боясь спугнуть впечатление или разочароваться в нем, и чувствовал в сердце теплоту и нежность.
  Отец Александр на телевидении
  Очень странно было слышать себя в радио-эфире. Отец Александр знал точно, что это говорит именно он, это были его слова, но он совершенно не узнавал свой голос.
  Интересное ощущение!
  От этого у него по лицу расползалась довольная улыбка, которой он не замечал, а когда заметил, благодаря удивленному взгляду матушки Марии, то бороться с ней все равно было бесполезно.
  - Ты как ребенок, - сказала она. - Радуешься и не веришь, что достиг такого успеха.
  - Да, - ответил он. - Ты права. Это плохо?
  - Нет, - сказала она. - Это замечательно.
  Они улыбнулись друг другу и пожали друг другу руки.
  Как ни странно, цензура не коснулась записанной здесь программы. Независимый Автор сделал все от него зависящее и отстоял каждое слово.
  Кроме того, он очень удачно смонтировал программу, расставил все по местам, и получилась цельная, законченная вещь, подававшая проблему слушателям в доступной форме. Отец Александр мысленно благодарил Независимого Автора, снимал перед ним шляпу - перед подлинным мастерством, профессионализмом и стремлением к правде, какая бы она ни была.
  Программа вызвала такой интерес, что, под давлением общественного мнения, ее дважды повторили в течение последующей недели. Широкий резонанс от затронутой проблемы отразился во всех средствах массовой информации - об этом заговорили и газеты, центральны и - что для отца Александра гораздо важнее - областные. Тимофеев Виктор Егорович позвонил ему и выразил признательность. Отец Александр вежливо отнекивался и уверял, что не думал ему угодить. Он думал лишь о пользе дела. Тимофеев не принимал его отнекиваний и сказал, что очень хорошо, если польза дела отца Александра идет на пользу и Эдгару Тимофееву. Отец Александр вежливо отказался от любых благодарностей и повесил трубку поспешно, словно она жгла ему руку.
  С власть имущими опасно сближаться. Не заметят, как раздавят.
  Лучше держаться от них подальше.
  И беспокоило отца Александра совсем другое - молчание епархии. Не может быть, чтобы они там не слышали программу или хотя бы отзывов о ней. И это наверняка им не понравилось, потому что выходило за рамки традиционного вмешательства церкви в светскую жизнь. Отец Александр знал, что последствия неизбежны, но этих последствий он не боялся. Больше того, он был доволен поднятым везде шумом, так как этот шум заставлял Юрия Павловича Афанасьева нервничать, прятаться и предпринимать какие-то действия, которые выводили его из мрака и показывали всему миру его низость и мерзость.
  Истинное лицо.
  За это можно претерпеть любые наказания, лишь бы совесть была спокойна и было внутреннее чувство, что поступаешь правильно.
  Хотя и обидно, что официальные лица никогда не проникаются духом закона, зато неукоснительно следуют его букве.
  Но отца Александра радовали многочисленные звонки и письма и от знакомых, и от вовсе незнакомых людей, которые, в большинстве своем, выражали поддержку, согласие с его взглядами и позицией. Были, конечно, и противники. Правда, у них аргументы не отличались разнообразием. Сводились к свободе совести, свободе выбора, полной свободе вплоть до анархии, и вообще, нечего лезть в чужие, тем более личные дела. То есть это личное дело Юрия Павловича Афанасьева, чем он занимается, что ему втирать ребятам в мозги, а если эти ребята такие глупые, что позволяют их так обрабатывать, то ради таких ребят не стоит и стараться.
  Выслушивая такие речи, отец Александр сначала заводился и начинал убеждать и переубеждать, но потом понял, что это бесполезно, и прекратил эти попытки. Старался уже даже не слушать, но это не всегда получалось, и от чувства несогласия и протеста у него усиливалось сердцебиение.
  Ну не привык он относиться хладнокровно к таким вещам!
  А если честно, то эта вынужденная популярность его смущала и вынуждала за себя краснеть. Ведь он ничем не заслужил такого отношения к себе, он не делает ничего героического. В отличие, например, от Осипова, Игоря Белояр или Максима Булатова, который, похоже, вовсе никого и ничего не боится. Жаль, конечно, что о них никто ничего не знает, а он, отец Александр, должен столь экстравагантным способом защищать свою жизнь от покушений.
  Официальным лицам епархии это вряд ли объяснишь.
  Да и надо ли это делать? Пусть выговоры, и строгие выговоры, и строгие выговоры с предупреждением, сыплются на него, как град, он выдержит, это нетрудно. Лишь бы не лишили возможности служить в церкви в Разовке. А все остальное не так важно.
  Он очень внимательно и с прежней глупой улыбкой выслушал все повторы радиопрограммы и радовался тому, что каждый повтор приближает всю страну к проблеме, и очень многие люди должны спохватиться и не допустить появления всяких братств, похожих на Братство Великого Гуми, и останавливать людей, подобных Юрию Павловичу Афанасьеву, еще до того момента, как они нанесут кому-нибудь вред.
  Отцу Александру звонил и Макс Булатов. Интересовался, как тот воспринимает свою непрошенную известность. Отец Александр попросил не напоминать об этом, потому что ему стыдно. Но Булатов все равно его поздравил с успешным выступлением. Отец Александр в ответ сказал, что именно благодаря ему, Булатову, появилась такая возможность. Булатов посмеялся и предупредил:
  - Это не последний сюрприз такого рода. И я на сей раз не имею к этому никакого отношения. Мне просто это стало известно. Случайно.
  Отец Александр насторожился:
  - О чем вы?
  - Пока не могу сказать, - уклонился от ответа Булатов. - Скоро сами узнаете. Надеюсь, сюрприз окажется для вас приятным и не таким уж неожиданным. Извините меня, пожалуйста, что говорю загадками, но я очень хотел выразить сам, как я рад за вас.
  - Тогда порадуйтесь заодно и за вашего друга - Независимого Автора, - сказал отец Александр. - Это его и только его заслуга, что программа получилась такой удачной.
  Булатов снова засмеялся:
  - А вы как думали? Я уже давно ему звонил, сразу после выхода программы в эфир, и делился впечатлениями. Впрочем, он и без моих восторженных отзывов знает, когда программа получилась, а когда - не очень. В общем, отец Александр, я вас поздравляю и желаю дальнейших успехов! Ведь для вашей основной деятельности это тоже очень важно. В смысле пропаганды.
  На это отец Александр обиделся:
  - Не надо видеть во мне только агитатора! От Игоря никаких новостей?
  - Как обычно. Собираемся у Осипова в воскресенье, после обеда...
  - Я помню.
  Отец Александр был заинтригован - что же это за сюрприз такой ему еще предстоит пережить, и почему о нем нельзя было сообщить прямо. Нет абсолютной уверенности, что ли?
  Он посоветовался с матушкой Марией. Она усомнилась в пророческих способностях Булатова, но не испугалась, поскольку он говорил не о плохом, а это главное.
  После этого матушка Мария долго колебалась и собиралась с духом, не решаясь задать свой вопрос, который ее мучил уже целый месяц. Отец Александр видел ее стремление в ту минуту решиться-таки, и подбадривал ее взглядом и улыбкой.
  И она спросила:
  - Что случилось?
  Он вздохнул с облегчением и улыбнулся шире:
  - Когда и с кем?
  - С тобой. Ты все лето ведешь себя очень странно. Куда-то часто исчезаешь. Начал выступать в газете, по радио. То есть это твое право, конечно, и ничего плохого в этом нет, наверное, но ведь раньше ничего этого не было, у тебя даже мыслей об этом не было, а теперь вот есть. Что случилось?
  Он задумался и ответил не сразу.
  За это время матушка Мария успела покраснеть, побледнеть, сотню раз раскаяться в своем любопытстве и отругать себя за вмешательство в личные дела ангела. Болтливый язык! Она и без всяких объяснений знает, что муж не занят ничем плохим, а больше ничего ей знать и не надобно. Какая разница, чем конкретно он занят?
  Отец Александр сказал:
  - Машенька, голубчик, ты права. Я вдруг немного изменился...
  - Ты не изменился, - подчеркнула она. - Просто ты что-то делаешь тайком от всех.
  - Хорошо, не изменился. Да, тайком от всех. Но Машенька, так надо, и я ничего не могу с этим поделать. Не беспокойся за меня, со мной ничего не случится. Когда будет можно, я тебе все расскажу. Это будет уже очень скоро, с Божьей помощью. А пока - нельзя.
  Матушка Мария, хоть и не читала никогда шпионских романов, тут же прониклась необходимостью конспирации и снизила голос до шепота:
  - У нас происходит что-то очень важное, да?
  - Да, мой свет. И лучше не интересуйся, что именно.
  Она с легкостью согласилась:
  - Я и не интересуюсь. Но ведь ты сам волнуешься по этому поводу. Значит, это что-то серьезное, иначе ты не волновался бы.
  Он с грустью посмотрел на нее и кивнул головой:
  - Ты хорошо меня изучила, Машенька. Я волнуюсь, как бы с Игорем Белояр чего не стряслось. Он в опасности.
  Она взяла его за руку:
  - А ты чем-нибудь можешь ему помочь?
  - Нет, Машенька. Но это не избавляет от волнений.
  - А я могу чем-нибудь помочь?
  Он покачал головой:
  - Не, увы. Просто молись за нас. Особенно за него.
  Она отошла от мужа успокоенная, даже умиленная, даже умиротворенная. Он разрешил все ее сомнения. Когда наступил срок, она узнает все подробности, но вполне может обойтись и без них. Общая картина ей ясна. Муж занят своим важным и серьезным мужским делом, которое ей, скорее всего, окажется неинтересно, поэтому она и вникать в него не станет, тем более что он сказал, что с ним все будет хорошо. А странности в его поведении, как всегда, вызваны его переживаниями за других людей, в данном случае - за Игоря Белояр. Это вполне укладывается в рамки личности отца Александра.
  А вечером в пятницу выяснилось: сюрприз, о котором упоминал Булатов, действительно существует, так как староста разовской церкви в недоумении передал священнику листок бумаги номером телефона. На вопросительный взгляд отца Александра он ответил:
  - Я и сам ничего не понимаю. Они позвонили сюда, спросили вас. Вас не было. Тогда они попросили меня записать этот номер, чтобы вы сами им позвонили, в любое время, когда вам удобно. Им все равно.
  - Кому "им"?
  - Не знаю. Я забыл спросить.
  В свете последних событий эта новость отца Александра отнюдь не обрадовала, скорее встревожила. Он взял листок, жестом поинтересовался, можно ли воспользоваться домашним телефоном старосты. Тот пожал плечами. Отец Александр сел рядом с журнальным столиком, где стоял аппарат, снял трубку и набрал неизвестный номер.
  С неприятностями лучше разбираться сразу, на месте, чем оттягивать на потом. К чему рассуждать или сомневаться? К чему затягивать?
  И главное - к чему стараться избежать?
  Ведь с ним - Бог!
  Староста несмело выглядывал из дверного проема. Отец Александр улыбнулся - староста пугался за него гораздо сильнее его самого.
  - Алло! - сказал отец Александр, когда на другом конце провода взяли трубку. Тон его заранее был напористый, как будто на него уже нападали.
  Но там вдруг ойкнули и начали извиняться:
  - Отец Александр! Вы отец Александр Рудаков? Слава Богу! Наконец-то! Мы вас давно ищем!
  Молодой девичий голос в трубке неожиданно развеселил отца Александра. Это вовсе не было похоже на опасность. Напротив, это было даже интригующе.
  - А кто вы? - спросил он.
  - Подождите минуточку, я присяду, - сказала девушка. - Меня зовут Ляна. Я работаю на областном телевидении.
  У отца Александра вытянулось лицо:
  - Где?
  Голос девушки стал звучать гордо:
  - Горьковское Государственное Телевидение. Вместе с нашими коллегами я работаю в программе "Лица области". Наш редактор слышал ваше выступление по радио, и даже нашел газету "Новая жизнь" с вашей статьей. Ведущий с ним полностью согласен. Мы хотим пригласить вас в нашу программу. Если, конечно, вы не против.
  - Я не против!
  Она с сомнением добавила:
  - У нас давно была мысль пригласить на разговор священника. Но мы не знали, можно ли священнику связываться со средствами массовой информации. Но раз вы это сделали, значит, можно.
  - Можно!
  Из трубки вновь вырвался радостный порыв:
  - Ну, вот и слава Богу! Приходите в телецентр, пожалуйста, в любое время, кто-нибудь из нашей команды обязательно всегда бывает на месте. Спросите нашего ведущего или Ляну, вам каждый скажет, где нас искать... И мы все обсудим!
  Он тоже уже улыбался во весь рот:
  - Прекрасно! Я обязательно приду! Завтра же!
  - Значит, вы не против участия в нашей передаче?
  - Разумеется, я не против!
  Она вновь засомневалась:
  - А вы видели наши передачи?
  - Видел.
  Голосок вдруг стал озабоченным:
  - А разве священнику можно смотреть телевизор?
  Он заговорщически перешел на шепот:
  - Ну, вы же никому не скажете, правда?
  Она засмеялась и попрощалась:
  - До свидания, отец Александр! Мы вас очень ждем.
  Он положил трубку, спрятал листок с номером телефона в карман - на всякий случай. И просиял навстречу старосте:
  - Как хорошо, друг мой!
  - Никаких неприятностей, батюшка?
  - Совсем наоборот!
  Староста успокоился и пошел в церковь, проследить за работами по восстановлению после погрома. А отец Александр еще несколько минут сидел и переваривал услышанное. Он много раз видел передачу "Лица области". Это было очень похоже на программу Независимого Автора. Когда-нибудь программы такого формата станут преобладать. Лишь бы они только поднимали действительно важные проблемы.
  Впрочем, сейчас куда ни глянь - везде проблемы, и все очень важные. Время такое. Некоторые журналисты слишком уж рьяно берутся за разоблачения, за все разоблачения без разбора, они наслаждались взрывами, как пиротехники, не задумываясь о пользе или вреде этих разоблачений. Это их право, время рассудит. А абсолютное большинство людей пока не решаются взглядывать правде в глаза. Им страшно. Они еще не привыкли.
  Это только начало.
  Ведь нельзя сразу привить людям объективность. А может быть, и вовсе нельзя. Должно пройти время, много времени.
  И нужно много учиться. Приобретать опыт. Зачастую плохой опыт. Но он впоследствии тоже поможет, пусть хоть будущим поколениям.
  "Лица области" пользовались необычайной популярностью. Ведущий вел себя корректно, но не позволял сбить себя с намеченной линии. Собеседников они приглашали либо самых известных, либо самых неожиданных. И вопросы им ставились прямо, не увильнешь, и поэтому все смотрели эту передачу. Всем было интересно. В том числе и самим авторам - они чувствовали, что своими собственными руками формируют общественное мнение, направляют его в любую сторону, куда захотят.
  Общественное мнение - это, вообще, легко управляемая вещь, соблазн для злоупотребления, особенно когда это осознаешь.
  На журналиста это должно налагать определенную ответственность.
  Отец Александр ощутил сожаление от мысли, что его пригласили как человека, оказавшегося на гребне волны, как человека, на данный момент популярного. А до той поры поднимаемые им вопросы никого не беспокоили.
  Остается надеяться, что эти вопросы тоже войдут в передачу.
  Так или иначе, а надо подготовиться не хуже, чем к записи с Независимым Автором. Отец Александр вдруг усмехнулся - а ведь у него уже есть навыки, волнение должно быть потише, уже не в первый раз. Но представив себе бесстрастный объектив камеры, направленный прямо ему в лицо, объектив холодный и равнодушный, он почувствовал, что в его душе возникло смятение. Словно это не объектив камеры, а дуло пистолета. Даже дрожь прошла по телу.
  А как готовиться, если не знаешь, о чем именно пойдет речь?
  Когда он вернулся домой вечером, матушку Марию удивил его возбужденный вид, а так же и то, то он сразу ринулся к книжному шкафу и стал хватать книги одну за другой, бросая их на стол.
  - Что с тобой? - спросила матушка Мария.
  Он остановился и с безнадежностью опустил руки.
  - Машенька, Булатов был прав. Вздумай он сказать мне это в нашем последнем разговоре, он испортил бы мне всю работу.
  - А что такое?
  - Возможно, мне удастся выступить еще и на областном телевидении. В "Лицах области".
  - Ох! - сказала матушка Мария. - А тебе за это ничего не будет?
  Он мысленно ответил: "Главное - чтобы что-нибудь было Юрию Павловичу Афанасьеву".
  - Надеюсь, все обойдется, Машенька.
  - Как знаешь, дорогой. Но это так необычно. Я имею в виду, необычно для священника. Как бы это не вызвало... последствий.
  Он вздохнул и повторил:
  - Надеюсь, все обойдется.
  Вопрос был не праздный, но отец Александр запретил себе думать об этом. Конечно же, его активное участие в общественной жизни начальство не одобрит. Но что оно может ему сделать? Точнее, что оно может сделать ему такого, что он не выдержит? Единственный пугающий вариант - его могут выгнать из Разовки. Но община этого не допустит.
  Но даже если допустит... Или если к ней не прислушаются...
  Будет очень жаль. Будет тяжело. Но он справится, а общине, наверное, это пойдет на пользу, это прекрасная община, она достойна лучшего...
  Да свершится воля Божья, в конце концов!
  Он тряхнул головой, словно отгоняя нехорошие мысли. Настроение испортилось. Не хотелось готовиться ни к какой передаче. Тем более что это не вызвано насущной необходимостью, а происходит по случайности - потому, что он вдруг стал популярен.
  Матушка Мария смотрела на его озабоченное лицо и не знала, чем утешить его, какими словами. Она и сама расстроилась, что расстроила его.
  - Не переживай, Машенька, - сказал он. - Будь что будет. Я просто устал, Маша. Устал от борьбы. Я ведь не борец по натуре. Не как Булатов, не как Осипов. Не как Игорь Белояр, благослови его Бог. Я люблю мир и покой. Мне кажется, их все должны любить.
  Матушка Мария готова была заплакать, в таком упадке духа был ее муж.
  И к передаче он совсем не готовился. Без всякого интереса явился в телецентр и своим безучастным видом доставил неприятности команде "Лиц области". Они ожидали к себе в гости примерно такого же священника, какой отражал атаки Независимого Автора.
  Ляна пыталась его растормошить, но у нее не получилось, так что она даже спросила его с заботливостью:
  - Вы хорошо себя чувствуете?
  - Да, - поспешно ответил он.
  Но через секунду признался:
  - Вообще-то не очень.
  - Вчера по телефону вы были вполне бодренькие, - напомнила Ляна.
  Он согласился и начал оправдываться:
  - Извините, пожалуйста. У меня была очень тяжелая неделя, да и не только неделя, но и намного больше. Уже давно... Ну, это неважно.
  - Как же неважно, раз это влияет на ваш... фон общения.
  Он пообещал:
  - Я соберусь. Честное слово. Постараюсь не испортить вам программу.
  Он взглянул на нее, и ему стало совестно. Она была юная, оживленная, милая, полная энтузиазма и веры в будущее и в себя. Одна из представителей своего поколения, выросшего в переходное время, между двумя эпохами - она хорошо знакома со старой советской действительностью и вместе с тем радостно впитывает в себя все новое, раз это стало можно. "Перемен, мы ждем перемен!" - было ее девизом и рекомендацией к действию. Вперед, только вперед, и ни шагу назад.
  Одним словом, прелестная девушка.
  В скором времени - соведущая программы "Лица области". А через некоторое время и единственный ее ведущий, поскольку вся нынешняя команда пойдет на повышение. Поголовно.
  Отец Александр понемногу оттаял в присутствии Ляны, но до проявления какого-то неподдельного участия было еще далеко. Гость соглашался со всем, но с его стороны не было никакой инициативы. В такой обстановке работа показалась им бесполезной, они не обсудили и половины сценария, как она выключила диктофон и отпустила его домой. Он не меньше ее был огорчен неудачей и тем, что подвел хорошую девушку, которая хотела ему помочь, разозлился на себя и решил искусственно вызвать желание действовать.
  Способ у него уже был припасен. Верный способ, хоть и жестокий.
  Он поехал на кладбище навестить могилку Сенечки Шевченко. Будь он послабее, он ни за что не отважился бы на это. Смотреть в глаза Сениной фотографии было невыносимо трудно, от осознания того, что его еще можно было спасти. Если бы знать!
  Услышав за спиной чьи-то быстрые шаги, отец Александр вздрогнул и обернулся.
  К могиле подошла Людмилка Шевченко.
  - Здравствуйте, - буркнула она.
  - Добрый день, - ответил он и вздохнул.
  Со дня смерти брата прошло не так много времени, но она очень к этому моменту изменилась. В глазах ее появилось взрослое выражение, когда она соизволяла на кого-нибудь смотреть. На отца Александра - иногда соизволяла. Она не разрешала лезть себе в душу, а он был единственный, кто этого не делал. Она инстинктивно ощущала его сочувствие и мысленно благодарила за это, что на деле проявлялось в не препятствовании присутствовать рядом с ней. Он это ценил и не переступал через границы такого телепатического общения, раз ей так нравится. Ведь ей от этого лучше, чем от слов, сказанных вслух. Она обладает тонкой душой и все понимает. Зачем же тогда голосом вторгаться в ее внутренний мир, получивший рану и еще не затянувшийся?
  Они с братом были ближе всех друг другу, а теперь она осталась в полном одиночестве. Дикая, как придорожная трава. Брошенная на произвол судьбы. И слишком гордая, чтобы принимать от кого-нибудь помощь.
  Отец Александр беспокоился поначалу, как бы это изолированное от всего мира страдание не перешло в озлобление, которое, в свою очередь, может привести девочку на дурную дорогу. Но ее страдание не перешло в озлобление, а ее дикая гордость служила как бы предохраняющим от разложения слоем. Тогда отец Александр успокоился и перестал терзаться сомнениями. Значит, Бог заступится за девочку, а он сам окажет необходимую помощь в любой подходящий момент, когда эта помощь девочку не оскорбит.
  И слава Богу, он не стремился навязываться к ней со своим сочувствием.
  Она и так знает, что стоит ей сказать лишь слово - и он сделает все, что в его силах. Но она справится и без него. Ведь справляется же пока.
  Она жила, в общем-то, как и раньше. Только терпеть стало труднее. Уже нет поблизости родственной души, которая одним взглядом может поддержать - только по той причине, что в них одна и та же кровь, одна и та же судьба. Просто брат плыл по течению, а сестра не уставала сопротивляться.
  Она стояла бок о бок со священником, рядом с новенькой, намокшей от дождя оградкой могилы. Оба думали о том, где теперь Сенина душа.
  Лицо у Людмилки было по-прежнему замкнутое. Но отец Александр иногда видел ее отчаянный взгляд - взгляд плачущего ребенка. Этот взгляд пускал кровь и вскрывал сердце, заставлял бледнеть от боли, так как на этот взгляд запрещено было откликаться.
  "Сенечка, спи спокойно, - мысленно произнес отец Александр. - Ты не забыт, мой мальчик. Я знаю, ты никого не упрекаешь в своей смерти, но твоя смерть - сама по себе укор нам всем. Поэтому мы не в силах будем тебя забыть?.
  Людмилка постояла еще немного, молча развернулась и ушла.
  Отец Александр не сразу, но все же посмотрел ей вслед. Она чеканила шаги по аллее, словно бросалась на амбразуру, но головка ее при этом часто низко свешивалась. Правда, ненадолго. Она вскидывала ее, упрямо подставляла лицо навстречу ветру и всем своим видом бросала вызов своей жизни, неприятной и беспросветной. "Не задушите, гады! - говорил ее вид окружающему миру. - Назло вам я буду жить!"
  У отца Александра от этого болело сердце, но он все же и не терял надежду, что однажды у Людмилки все получится, и она выпорхнет из этой клетки.
  Скорее бы.
  Встреча с Людмилкой усилила его метод "шоковой терапии". Вернувшись в Разовку, он уже был полон решимости продолжать борьбу.
  Тем более, по словам Булатова, ждать осталось недолго.
  Кстати, Булатов-то ему и позвонил в Разовку, не застав дома.
  - Ну что, - сразу спросил он. - Сюрприз вы уже получили?
  - Да, - ответил отец Александр. - Но не скажу, что слишком этим обрадован.
  К его удивлению, Булатов понял его состояние без каких бы то ни было объяснений.
  - Страшитесь известности, - сказал он. - Точнее, она вам совсем не нужна. Не переживайте по этому поводу, известность быстро проходит. Особенно в больших городах, где каждый день происходит масса заслуживающих внимания событий.
  Отец Александр ответил:
  - Я это знаю. Но мне все равно это не очень нравится. Я не чувствую никакой солидарности с авторами и ведущими, и пусть они, право, делают со мной что хотят...
  Булатов его перебил:
  - Ну, не надо быть марионеткой в чужих руках. Что за упаднические настроения! Потерпите еще немного! Я звоню, чтобы передать вам привет от Игоря Белояр.
  Отец Александр оживился:
  - Слава Богу! Как он?
  - С ним все в порядке, но он не может приходить и, к сожалению, почти не имеет времени для звонков. Он отвоевывает у Братства буквально каждую свободную минуту. Поэтому просит его извинить за очень редкие появления.
  - Главное - чтобы он не пострадал.
  - Он не пострадал. Напротив, он теперь пользуется определенным влиянием в Братстве, после того нападения на Разовку. Он же единственный, кто осмелился вернуться в Братство. Все остальные где-то прячутся.
  - Надеюсь, это ненадолго.
  - Ненадолго, - пообещал Булатов. - Игорь получил большую свободу действий, и при этом практически не взывает подозрений. Для него пока все складывается удачно. А еще он выяснил, что у Эдгара Тимофеева откуда-то взялся пузырек без этикетки, наполненный пилюлями.
  - Не может быть! - воскликнул отец Александр. - Неужели дело так плохо?
  - Очень плохо. Игорь был вне себя и просил нас поторопиться.
  - Но вы и так торопитесь!
  - Это верно. Одних бумаг целая лавина, да мы еще и сбились с ног с этими пилюлями... В общем, можете в своей передаче громогласно объявить о нашем очередном успехе. Мы арестовали еще одного члена Братства. Правда, не в Братстве. И даже не дома.
  Отец Александр удивился:
  - А где?
  - У него на работе, в аптеке на улице Большой Покровской. Там принимают заказы на изготовление лекарств. Он работал там провизором. У него, как выяснилось, большие познания в химии, не только в фармакологии. И дома у него обнаружилась прелюбопытнейшая, вовсе не любительского уровня лаборатория. Обнаружить ее было трудно, так как он живет не в квартире, а в частном доме, следовательно, не тревожит соседей своими опытами.
  Отец Александр догадался:
  - Он делал у себя эти пилюли?
  - Синтетический наркотик. Весьма интересная вещь. На работе можно было добывать реактивы. Юрий Павлович Афанасьев не зря сделал его одним из довереннейших офицеров.
  Отец Александр возразил:
  - А я бы на его месте не рискнул доверять подобные рецепты посторонним людям. Это непредусмотрительно. Посторонние могут выдать его.
  Булатов тоже возразил:
  - Не могут, если они верят в Великого Гуми.
  - А он верит?
  - Он - верит. Безоговорочно. Но с ним сейчас работает Осипов. Он, конечно, не применяет никаких пыточных механизмов, зато обладает множеством безотказных методик "раскалывания". Поэтому лично я не сомневаюсь, что и тут мы достигнем положительного результата. Боюсь, Юрий Павлович еще не в курсе, что Братство понесло потери. И боюсь, это ему не понравится.
  Отец Александр был взволнован:
  - А вы можете их связать? То есть вы имеете доказательства, что они работали вместе? Были заодно?
  Булатов засмеялся:
  - Конечно! Иначе я не был бы так уверен в успехе. У нас на руках официальный список членов и руководителей их так называемой общественной организации, и этот человек - как раз один из ее руководителей. Так что Юрий Павлович отвертеться не сможет, а если вздумает это сделать, то его товарищи, которые уже у нас в руках, мигом его выдадут. Тогда, отец Александр, наш Профессор увязнет по самые уши.
  Отец Александр улыбался:
  - Он всегда может сослаться на неведение.
  - Может, - ответил Булатов. - Но ему никто не поверит.
  - Неужели?
  - Все факты против него. Так что вы можете в программе "Лица области" не стесняться в выражениях и клеймить Братство всяким криминалом, и покрывать Юрия Павловича всякой уголовщиной, и не бояться преувеличивать. Потому что никаких преувеличений тут быть не может. Впрочем, я зря говорю вам все это - вы и так ведете себя в прессе выше всяких похвал.
  Отец Александр вдруг смутился:
  - Не надо меня за это благодарить... Но большое спасибо за хорошие новости! Слава Богу, теперь я уверен, что скоро этому делу действительно наступит конец! Вы возвращаете меня к жизни.
  - Так уж и к жизни!
  - К жизни! Именно к жизни! Большое спасибо! Скоро Игорь освободится от этого... И мы все будем жить, уже без Братства, пусть и не так, как раньше, это невозможно, но по новому! Как будто заново! Появятся, конечно, новые заботы и беспокойства, и много неприятностей, куда же от них денешься, но зато не будет Братства! И не будет Великого Гуми!
  Булатов был ошарашен:
  - Боже мой, сколько в вас еще энтузиазма!
  - Мы вылечимся от этой болезни!
  - Остановитесь на минутку! - воскликнул Булатов. - Мы же еще не закончили дело! Как можно заранее так радоваться? Если бы я верил в сглаз, я бы испугался сглаза. Но все равно не надо этого делать.
  Отец Александр насмешливо спросил:
  - Примета плохая?
  Булатов терпеливо объяснил:
  - Нет. Но в случае неудачи гораздо хуже будет переносить разочарование.
  В этом была логика, но отец Александр не обращал на нее внимания. Он улыбался. Он встал на ноги и принялся расхаживать по комнате. И вечернюю службу он провел на подъеме. Его глаза сияли. У него словно выросли крылья. Он получил необычайный по силе толчок, когда понял, что их дело близится к завершению, и они, все-таки, одержат победу. Бог им поможет.
  Он увидел свет в конце тоннеля.
  И, вспомнив о своем визите на кладбище, он вдруг по-новому взглянул на Сенину могилу. Она как будто озарилась долгожданным светом. Не оттого, что кто-то отомстит за Сенечку, а оттого, что его бессмысленная гибель прошла не зря, не канула в Лету, а повлекла за собой такие события, которые могут предотвратить гибель еще многих ребят, очень похожих на Сенечку Шевченко.
  Если они этого добьются, то это будет замечательно.
  Звучит не по-христиански, но отец Александр нанесет еще один удар по Братству Гумитов и его руководителю.
  На следующий день Ляна встретила его вместе с ведущим и только изумленно округлила глаза. Перед ней был совершенно другой человек - активный и даже творческий.
  - Что случилось? - спросила она.
  Он улыбнулся:
  - В последние дни все спрашивают меня, что со мной случилось. Ничего не случилось. Я не изменился, просто получил стимул к действию.
  Она заинтересовалась:
  - Какой?
  - Вы его не поймете. В любом случае, говорить о нем вслух еще рано.
  Ведущий сказал:
  - Вы, наверное, нашли какой-нибудь радикальный способ встряхнуться.
  - Вот именно.
  Ляна заинтересовалась еще больше:
  - Ой, а нельзя ли им поделиться? Мне тоже нужен такой способ! Иногда становится так тоскливо, хоть волком вой! Тогда и работа не ладится. Подскажите, а?
  Она смотрела на него с надеждой.
  Отец Александр и ведущий переглянулись и засмеялись.
  - Универсального способа нет, - ответил отец Александр. - Все зависит от человека и от ситуации. Многие люди, к сожалению, видят такой способ в выпивке. Но ведь это неправильно.
  Ляну передернуло от отвращения:
  - Фу, водка! Ни за что!
  - Ну, вот и молодец. Я, конечно, могу сказать вам, чем я вчера занимался, но вы мне так и так не поверите, потому что это прозвучит смешно, как в анекдоте.
  - А все-таки?
  Он еще поколебался, затем ответил:
  - Я был на кладбище, навестил погибшего соседа.
  По комнате будто прошел сквозняк.
  Ляна и ведущий, в свою очередь, переглянулись и опустили глаза. Им стало вовсе не смешно. Любой человек перед лицом смерти смущается, даже если о ней просто упомянули.
  Ведущий предложил:
  - Давайте лучше приниматься за работу.
  - Давно пора, - поддержал его отец Александр.
  Работа шла на редкость гладко. Ведущего не устраивало лишь то, то отец Александр пришел в мирской одежде. По мнению авторов, одежда священника должна подчеркнуть колорит личности, приглашенной в студию, и сразу настроить зрителей на нужный лад. Чтобы они не терялись в догадках, а соотносили его слова и внешний вид.
  - Это вам не радио, - весело заметила Ляна. - Там вас никто не видел. А здесь... Мы же вас покажем на всю область!
  Ведущий и отец Александр спрятали улыбки.
  Ляна еще спросила:
  - Кстати, а вы хорошо выглядите в своем... рабочем костюме? Может, у вас там еще есть... какие-нибудь аксессуары? Прическа там или...
  Она попала под уничтожающий взгляд ведущего и, покраснев, умолкла.
  - Ляна, - мягко сказал ведущий. - Не надо демонстрировать свое невежество в некоторых вопросах. Особенно перед посторонними людьми. Я бы на твоем месте извинился.
  Отец Александр улыбался, но он был и удручен.
  - Кажется, это ерунда, - произнес он. - Я не впервые сталкиваюсь с таким отношением, оно меня не обижает, так как я понимаю, что все это происходит от незнания. От элементарного незнания элементарных вещей. Это не зависит от Ляны, это зависит от общего состояния нашего общества, которое уже очень давно знает о церкви одни только мифы, и никаких фактов. Ничего с этим не поделаешь, увы. Для милой Ляны я как будто житель другой планеты.
  Она горячо вступилась:
  - Священник - не обычный человек! По крайней мере, я так думаю. Обычные люди не должны становиться священниками.
  Отец Александр улыбнулся ее категоричности:
  - Ляна, вы и правы, и не правы. Но это вопросы философии, не будем в них углубляться. Если вам будет угодно, для записи я надену свой "рабочий костюм". Это нетрудно. Просто в нем я стану для вас, Ляна, еще более далеким и непонятным, а это плохо.
  Она потупилась:
  - Ну, нет. Вы священник, но я же вижу, что вы просто душка.
  Ведущий не выдержал:
  - Ляна!
  Но она показала ему язык, чем вызвала всеобщий смех.
  Работа продолжилась ударными темпами. Вскоре они проявили такое единодушие, что он удивился, как это здорово, они понимают друг друга, как с Журналистом, который еще не вернулся с югов, а отдыхал там, и работал, и ждал, когда можно будет приехать.
  И Ляна, эта непосредственная девочка, уже не казалась ему чужой - какая разница, что она ничего не знает о церкви и священниках? Главное - она его понимает, иногда даже лучше, чем более опытный и знающий ведущий.
  Отцу Александру вдруг пришло в голову, что именно такой могла бы стать Рая Белова, если бы не искривила свой путь.
  Очень, очень жаль.
  Программа шла в записи, но у отца Александр не нашлось времени для предварительного просмотра, поэтому он увидел ее лишь в эфире. Он был бледный от волнения и не отрывал взгляд от экрана.
  Так странно было видеть себя в кадре! Еще более странно, чем слышать свой голос из радиоприемника!
  - А ты у нас фотогеничен, - заметила матушка Мария.
  Он машинально поправил:
  - Телегеничен.
  - Смотри, как хорошо получился. Тебе идет.
  Он нервно отшутился:
  - Угу. Прямо-таки звезда экрана.
  И его обдавало холодом при мысли, что вот в этот момент вся область прильнула к телевизорам и смотрит, и видит его, и многие, кто с ним знаком, узнают его и удивленно восклицают: "Да это же отец Александр!"
  И снова обдавало таким же холодом при мысли, что и в епархии все это видят, и уж конечно, не сомневаются в том, кто это и что делает.
  Но зато теплело на душе от другой мысли - ведь и Юрий Павлович Афанасьев тоже наверняка это видит, а если и не начинал видеть, то ему посоветовали посмотреть: мол, не пожалеешь. При этом отец Александр даже улыбался, без злорадства, но с удовлетворением. Он действительно не постеснялся в выражениях, раз это и Булатов позволил, и высказался, наконец-то, напрямую.
  Он чувствовал в себе все тот же подъем. Он словно направлял на Братство свет, луч прожектора, открывал для ребят дверь подвала, выпускал их на свободу. Неважно, что они не будут ему за это благодарны сразу, но впоследствии они все поймут и оценят.
  Ведь пока они в Братстве, у них нет будущего. Вообще никакого.
  А только смерть, как у Сенечки Шевченко.
  Он не готовил речь против Братства заранее - это было бессмысленно. Она возникла сама собой, когда он внезапно представил себе Профессора, как он приходил в Разовку предлагать какое-то сомнительное "сотрудничество", и принялся высказывать все, что у него накопилось в душе по этому поводу. Ни Ляна, ни ведущий его не перебивали. Они слушали его, как зачарованные. А он говорил так вдохновенно и убедительно, что потом, когда камера выключилась и отъехала, вся съемочная группа в студии разразилась аплодисментами, как в театре на знаменитый монолог в гениальном исполнении.
  А он умолк, но все еще взволнованно дышал, оглядывался вокруг и будто бы не узнавал, где это он находится. Ляна трясла его за рукав и поздравляла. Ведущий протягивал ему руку для крепкого рукопожатия. Редактор показывал им поднятый вверх большой палец.
  Программа явно удалась.
  И вот отец Александр выслушивал свое выступление и пребывал в радостном изумлении - неужели это он? Неужели это его собственные слова? Не иначе как сам Бог был с ним в ту минуту, и придавал сил, и подсказывал, что говорить!
  Сам бы он до такого не додумался.
  Матушка Мария, со слезами на глазах, поцеловала его в щеку и прижалась лбом к его плечу.
  Позвонил Игорь Белояр и сказал, что он в восторге и что именно этого он и ожидал от отца Александра.
  Затем позвонил Булатов и сказал, что после такой пламенной речи в Горьком Братства не будут появляться еще долгие годы.
  - Вы открыли людям глаза, - сказал он.
  - Нет! - возразил отец Александр.
  Позвонил ему даже Осипов, и его поздравление с успехом на телевидении растрогало отца Александра до слез. Но Осипов не дал ему выразить благодарность, прикинулся грубияном и оборвал разговор. Отец Александр улыбался. Осипов хороший. Из той же породы, что и Макс Булатов, что и Игорь Белояр.
  Его звонок отец Александр особенно оценил.
  А потом последовал вызов в епархию. В Разовке немедленно началась суматоха. Прихожане собрались на молитву и даже определили состав делегации, которую они направят, в случае чего, в епархию, отстаивать своего любимого священника. Кроме него, разве сможет кто-нибудь столько для них делать? Они его не отдадут! Никому не отдадут!
  И никто не имеет права отнимать его у Разовки!
  Отец Александр стоял перед Владыкой, стыдливо опустив голову, безвольно свесив руки и покраснев, как провинившийся школьник.
  Чем же это вы занимаетесь, отец Александр. Как вы можете так ставить под удар репутацию православной церкви.
  Моя вина, Владыка, - отвечал отец Александр.
  Никогда нельзя так заноситься. На что это похоже? Разве в этом состоит задача священника? Выступать в средствах массовой информации?
  Нет, Владыка.
  Задача священника - заботиться о своей пастве и нести веру в массы! Если уж вам выпал такой уникальный шанс, то надо было им воспользоваться и не обрушиваться на какое-то непонятное Братство, которое пока никому не мешает, а провести нормальную пропаганду, выполнить свой долг, свою святую обязанность! Неважно, что это сделало бы из него религиозного фанатика, сыплющего догмами, всем известными и никому не нужными! Так надо было поступить!
  Да, Владыка.
  А что сделали вы, отец Александр?
  Он только втянул голову в плечи. Он и без Владыки знал, что он плохой священник, раз не так рьяно "проводит веру в массы", а больше помогает уже существующим прихожанам. По его мнению, для Бога ценнее не количество, а качество верующих, и если они сами поймут необходимость веры, а не вдалбливать им ее насильно, то это будет вернее и надежнее.
  Только не прогоняйте меня, пожалуйста.
  Владыка немного помолчал, затем сказал:
  - Отец Александр, у нас к вам много претензий. Вы доставляете нам много хлопот. Ваш храм уже подвергся разрушению, хотя еще и не до конца возведен. Подозреваю, что это произошло именно из-за ваших выступлений в прессе. Этому виной ваша безответственность и расхлябанность. У вас накопилось уже так много выговоров и предупреждений, что я уже не знаю, что с вами делать. Вам внушаешь, внушаешь - и как об стенку горохом. Вы как будто и не слушаете никаких внушений и подсказок. По крайней мере, я что-то не вижу, чтобы вы стремились исправиться.
  - Я стараюсь, - прошептал отец Александр, покраснев еще сильнее.
  Владыка снова немного помолчал, затем вынес свой вердикт:
  - На этот раз, согласитесь, вы перешли все границы. Но мне вас жаль, отец Александр, вы еще очень молоды и подавали большие надежды в начале своего пути. Я боюсь в вас разочароваться. В общем, так. Это - самое последнее предупреждение. Вы слишком расшумелись. Это недопустимо. Имейте в виду, следующая провинность повлечет за собой немедленное наказание. Вы, в конце концов, не мальчишка, чтобы смотреть на ваши "шалости" сквозь пальцы. Вы поняли меня?
  - Да.
  - И еще, - добавил Владыка. - Если бы ваша разовская община за вас не заступалась так активно, я бы не стал ни минуты терпеть у себя под боком такого бесполезного работника, как вы.
  Отец Александр стоял, как на иголках.
  А выходя от Владыки, с облегчением вздохнул, хотя на душе у него было противно.
  Главное - он пока остается в Разовке.
  Частное расследование
  После вечеринки у Председателя Жюри Рая Белова долго еще приходила в себя. Она не улыбалась, не искрила глазами, не искрилась сама, как бокал с шампанским. В зеркале она видела свое застывшее лицо и не имела сил себя расшевелить. Не помогали ни ванны, ни холодный душ, ни мысли о победе, ни мечты об отце Александре. Это было очень знакомое ощущение - точно так же она чувствовала себя после первого показа, и после того, как Улыбающийся Мальчик ее бросил. И теперь она знала, как ей с этой бедой бороться - лечь на дно и ждать, когда жизнь предоставит ей соломинку для спасения.
  Не может быть, чтобы не предоставила.
  А если долго не будет предоставлять, она сама ее найдет, эту соломинку.
  Конкурс уже приближался, и она готовилась к нему очень тщательно. Выбирала для себя самый удачный цвет и фасон одежды, самый подходящий макияж, самую красивую прическу. Решилась было выкрасить волосы, но вовремя одумалась. У нее и так были хорошие длинные черные волосы, из которых можно сделать любую прическу. Зачем их портить?
  Больше всего ей нравился черный цвет. Кроме того, он был ей к лицу и позволял накраситься как можно ярче, а это она очень любила. Умеренность была не в ее вкусе. Даешь яркость!
  Хорошо бы и на конкурсе наряжаться во все черное.
  Тогда не только победа будет у нее в кармане, но она точно сразит наповал всех, кто ее увидит. Они поймут, что только она - королева красоты, одна из всех, никто больше этого звания не достоин.
  А став королевой красоты, она сможет послать ко всем чертям и Дениса Павловича, и Председателя Жюри, будь они прокляты, и карьера ее поскачет вперед и ввысь, как будто ее пришпорили, и все ее мечты осуществятся!
  Правда, она уже не сможет видеть отца Александра, поскольку немедленно уедет из дома, наконец-то, а он никуда уезжать отсюда не собирается. Но ведь она и теперь его не очень-то часто видит. Он так занят, что почти ее не замечает, даже не здоровается. У него свои дела, своя какая-то жизнь, отдельная от Раи, Рае в его жизни совсем нет места.
  Так стоит ли по этому поводу так расстраиваться?
  Мечта останется мечтой, как, помнится, говорил Борис Новиков.
  Похоже, он был прав.
  До конкурса оставалось всего несколько дней. Девушки из других городов уже съехались в Горький и успели познакомиться друг с другом. Рая поначалу ревниво за ними следила - нет ли здесь кого-нибудь, кто способен ее обойти. Иными словами, нет ли здесь еще одной Раи Беловой, только под другим именем и с другой внешностью, но с одинаковым внутренним миром.
  Но нет, никого похожего на себя она не нашла и успокоилась.
  У них нет ни единого шанса.
  С ними, впрочем, было интересно. Они ходили всей толпой, осматривали достопримечательности, у них была своя, специально для них приготовленная культурная программа. Рая присоединилась к ним, потому что дома ей было скучно и противно, а с девчонками можно было отвлечься и забыться.
  Она вновь получила возможность блистать, которой у нее уже не было в школе моделей.
  А среди новых, незнакомых девчонок она чувствовала себя очень уверенно.
  Однажды она пришла домой раньше обычного - Председатель Жюри не придумал для них никакого развлечения, а она устала от ходьбы по Кремлю и решила не идти еще на танцы, а лучше лечь спать, чтобы не выглядеть сонной. Полина Михайловна, как всегда, думала порадовать ее свежими, горяченькими пирогами, только-только из духовки, но Рая съела лишь два, от остального отказалась и ушла к себе.
  И высунулась из комнаты, когда зазвонил телефон.
  - Алло! - сказала Полина Михайловна и протянула трубку дочери. - Это тебя.
  Рая с отвращением вытирала пальцы о трубку, а потом о салфетку на зеркале прихожей - Полина Михайловна схватила трубку рукой, испачканной в муке, жирном тесте и ягодной начинке. Какой ужас - как будто Рая сама возилась с пирогами!
  Больше никогда в жизни.
  - Алло! - сказал она в трубку недовольно.
  - Раиска, привет.
  Это был их бывший сосед, Осипов.
  - Осипов! - обрадовалась Рая. - Слава Богу, наконец-то! Где ты пропал? Даже на работе тебя сейчас не застанешь!
  - Работы много, - сказал он. - А зачем, кстати, ты звонила мне на работу?
  Она оправдывалась:
  - От тебя давно ничего не слышала. Я же не каменная, Осипов! И терпение у меня не бесконечное!
  - Я же пообещал, что свяжусь с тобой сам, как только что-нибудь узнаю!
  - Я думала, ты забыл. Раскопал что-нибудь, а сам забыл обо мне или занят другими делами, а для меня у тебя уже нет времени. Вот я и хотела о себе напомнить.
  Он глубоко вздохнул:
  - Раиска, у меня и правда много других дел и совсем мало времени, но я помню о твоей просьбе, и раз я обещал тебе...
  Она взвизгнула:
  - Ты узнал? Осипов, миленький, ты все узнал?
  - Да, теперь я все узнал!
  - Осипов!
  Она вдруг так ослабела, что вынуждена была прислониться к стене спиной. Трубка чуть не выпала из пальцев, а глаза блаженно зажмурились.
  Сейчас он скажет ей, что очень удивлен, но оставленная мадам Васильковой девочка была удочерена Полиной Михайловной Беловой... И что это подтверждается такими-то и такими-то документами... И на основании такого-то закона...
  - Я очень удивился, - сказал Осипов.
  У Раи прыгнуло сердце.
  - Я очень удивился, но я не понимаю, почему тебя так заинтересовала эта женщина. Конечно же, у нее не совсем обычная судьба, но это не причина для таких расследований.
  О чем это он?
  Рая была в недоумении.
  Почему он не поздравляет ее с новообретенной матерью?
  - Кроме того, твоей маме это вряд ли понравится, - продолжал Осипов.
  Ее сердце снова прыгнуло.
  - Что это значит? - спросила она. - Ты что, ничего не узнал?
  - Я все узнал.
  - Тогда что за чушь ты несешь?
  Это был разговор слепого с глухим.
  Осипов вздохнул и сказал:
  - Раиска, я терплю твои выходки только потому, что мне надо рассказать тебе об итогах этого дурацкого расследования...
  - Это не дурацкое расследование!
  Но он не дал ей сбить его с линии:
  - ... и в конце концов освободиться от этого бремени. Мне и без того хватает работы. Поэтому получай поскорее результаты и оставь меня в покое.
  - Я тоже жду этого больше всего на свете!
  - Только твоей маме это вряд ли понравится. Полина Михайловна очень кроткая женщина, но ты творишь за ее спиной странные вещи. Я бы на ее месте возмутился.
  Раю будто толкнули в бок:
  - А она-то здесь при чем?
  - То есть как это при чем? Ты говоришь о своей матери!
  Она взвыла:
  - Осипов!!!
  Это было так страшно, что он умолк.
  Она билась в истерике. Что за ерунда! Он что, ничего не выяснил? Или выяснил что-то не то? Почему он называет ее матерью другую женщину? Не может быть! Рая ни за что в это не поверит! Даже если увидит собственными глазами!
  Не может быть!
  Осипову надоело ждать, он потерял терпение и сказал:
  - В общем, так. Я в твои дрязги не вмешиваюсь. Меня это не касается. Ты меня очень просила тебе помочь, я все сделал и больше не желаю этим заниматься. Правда же, ты меня утомила. Давай побыстрее с этим разберемся и не будем к этому вопросу возвращаться.
  Она хрипло ответила:
  - Давай. Я тебя внимательно слушаю.
  - Что значит "я тебя внимательно слушаю"? Я что, по телефону, что ли, все рассказывать буду?
  Она снова прислонилась спиной к стене.
  - А чего ты от меня хочешь?
  Осипов снова вздохнул:
  - А вот теперь я тебя совсем не понимаю. У тебя что-то настроение скачет, как бешеное. Не знаю, с чем это связано, да мне это и не интересно. Просто ты наводишь меня на подозрения, что дело твое нечисто.
  - Осипов...
  - Ну что "Осипов"? Сначала я - миленький и обожаемый, а потом вдруг...
  - Я убита.
  - Вот именно. Я от тебя устал, поэтому не тормози меня. Я тебя предупреждал, что результаты могут тебя разочаровать. Но это уже не мое дело.
  Она уже почти плакала:
  - Я помню, помню. Осипов, пожалей меня хоть чуть-чуть.
  - С какой стати? Тебе что, чего-то не хватает?
  Она тут же озлобилась:
  - А по-твоему, у меня всё есть?
  - В таком случае у тебя чересчур крупные запросы. Это, впрочем, твои проблемы. Решай их сама. Но и жалости от других не требуй. Ты знаешь, где я сейчас живу?
  - Нет. Откуда?
  Осипов объяснил ей, как добраться до его дома. Она ворчала, что это на краю света. Осипов огрызнулся, что если ей неудобно, то ему все равно, он за ней бегать не собирается. У него и без того...
  - Ладно, ладно. Я приеду. Сегодня же вечером.
  Голос Осипова стал жестким:
  - Не сегодня же вечером. У меня "сегодня же вечером" много других дел. Приезжай немедленно! Иначе...
  Ей было больно, потому что у нее были другие планы, но она согласилась:
  - Хорошо, хорошо, Осипов. Ты палач. Я выезжаю. А почему ты так спешишь? Неужели еще немного поработать для меня...
  Он отрезал:
  - Нет.
  Она положила трубку и пошла собираться.
  Перед зеркалом она сидела дольше обычного. Разглядывала себя во всех подробностях и искала сходство с чертами лица мадам Васильковой. Долго искала, но не нашла ничего общего. Абсолютно ничего. Даже с Полиной Михайловной Беловой больше сходства, черт возьми...
  Ну, нет уж.
  Внезапно она вновь почувствовала озлобление.
  Какое он имел право читать ей мораль? Что он вообще о ней знает? Пусть не лезет не в свое дело! Еще неизвестно, что он там выяснил! Может быть, он просто неправильно истолковал факты, и для Раи еще ничего не потеряно!
  Она засобиралась с удвоенной силой.
  Что он себе вообразил?
  Попробовал бы он повысить на нее голос через какой-нибудь месяц, когда она станет знаменитой! Как он посмел ей хамить и отфутболивать ее дело, как будто она - какая-то шавка бродячая! Он перед ней ни капли не растаял! Дрянь такая...
  Что он понимает в красоте?
  Она вдруг заплакала - слезы потекли так быстро и больно, что она не успела остановиться, сдержаться. Ему хорошо! Он живет себе спокойно, у него есть любимая работа, любимая жена. Он счастлив, потому что достиг всего, о чем мечтал. Он смог!
  А она?
  Она сидит тут, разобранная и несчастная, ничего не понимающая, ничего не имеющая за душой. У нее нет даже нормальной матери, не говоря уже о работе или любви! И ей всякий встречный хамить может безнаказанно!
  Злость помогла ей прекратить плач. Она пошла в ванную, умылась и накрасилась заново.
  Надо все-таки узнать, что он там выкопал. Не может быть, чтобы она ошиблась. Эта ее ошибка тогда будет обиднее, чем даже ошибка с Улыбающимся Мальчиком. Ведь нормальная мать ей нужнее, чем какие-то Мальчики... Мальчики - они сегодня есть, а завтра нет, а мать - это навечно. С нормальной матерью ничего не страшно. Она - гарант безоблачной жизни.
  Она очень волновалась, когда нашла улицу и шла вдоль домов, разглядывая их номера, прибитые у заборам и углам. Она не решалась войти, ей вдруг стало страшно узнавать то, что Осипов успел для нее расследовать. Она слишком ослабла и боялась услышать нечто такое, что ей слышать не хотелось.
  У нее были нехорошие предчувствия.
  Или это она просто устала, не выспалась, или, может быть, заболела?
  Она даже заговорила с собой вслух:
  - Раиска Белова, я тебя не узнаю. Ты что, и на конкурсе Мисс Подиум будешь так трястись? Ну, что еще с тобой может случиться? Все худшее ты уже пережила! С тобой происходили кошмарные вещи! Каких ужасов ты еще ожидаешь? Он ничем тебя не удивит!
  И добавила:
  - И в конце концов, встряхнись.
  Она прибавила шагу и очень решительно вошла во двор Осипова, поднялась на крылечко и позвонила. Осипов тут же открыл, словно поджидал ее под дверью. Странно было видеть его в домашней одежде, и в руках он держал какую-то папку с бумагами.
  - Наконец-то, - сказал он не очень приветливо. - Здравствуй.
  - Привет.
  - Заходи, пожалуйста.
  Он провел ее на кухню, где был накрыт стол для чая - стояли чашки, блюдца, конфеты, печенье, варенье. На плите закипал чайник. Сквозь розовые занавески светило яркое солнце. А за столом, задумчиво улыбаясь, сидела мадам Василькова собственной персоной.
  Рая остолбенела.
  Осипов предусмотрительно отступил на шаг, опасаясь каких-нибудь провокаций с ее стороны, и сказал поспешно:
  - Поскольку нет смысла мне самому влезать в ваши женские дрязги, я лучше пойду в гостиную. У меня много дел. А вы, ради Бога, разберитесь тут между собой. И пожалуйста, не устраивайте больше таких мелодрам. Хозяйничайте, Полина Михайловна.
  Он пошел из кухни, получив кивок мадам Васильковой, которая вышла из задумчивости при появлении Раи. Та возмутилась, так грубо он нарушил свою часть договора. Какого черта он разболтал все мадам Васильковой? Кто ему разрешал?
  Это ведь была ее тайна, а не его!
  Но мадам Василькова вроде бы не сердилась, даже не возражала Осипову, хотя он вел себя отвратительно. Она смотрела на Раю так, как никогда еще не смотрела - с мягкостью, с жалостью, со слезами. Она как будто на время избавилась от своей официальности, брони, маски, и стала просто женщиной, которая почему-то любит Раю.
  Рая без сил опустилась на табуретку и пробормотала:
  - Здравствуйте, Полина Михайловна. Вот уж не ожидала вас здесь увидеть.
  Мадам Василькова с готовностью ответила:
  - Я сама напросилась в гости к этому милому молодому человеку, когда он пришел поговорить со мной и когда я узнала о цели его разговора.
  Рая покраснела до самых волос:
  - Он не должен был этого делать!
  Ее желание иметь подходящую мать было настолько интимным, что никто не имел права о нем знать, пока она ее не получила.
  Мадам Василькова мягко возразила:
  - Ну, почему же? Стольких проблем удалось бы избежать, если бы люди сами, напрямую, говорили друг с другом, а не через посредников. Поверь мне, я совсем не удивилась от того, что ты хочешь обо мне что-то узнать. Многие девочки из тех, кого я обучала, сравнивали свою судьбу с моей и мечтали о такой же карьере. Увы, мне приходилось их разубеждать и предостерегать.
  Она улыбнулась:
  - Но ты выбрала самый экстравагантный способ это узнать! Обычно девочки сами меня расспрашивали.
  Тут Раю осенило.
  Мадам Василькова и не догадывается, что Рая - ее дочь! Осипов сказал ей только, что его знакомая, бывшая соседка, некая Рая Белова, ученица школы моделей СТИЛЬ, хочет покопаться в ее прошлом.
  Уже легче.
  Мадам Василькова восприняла это как попытку понять, откуда берутся "звезды", как они получаются, и идти таким же путем. Что ж, отлично. Пусть она так думает.
  Осипов, ты все-таки молодец.
  Она сама ни за что не решилась бы подойти к мадам Васильковой с этими вопросами, хотя она, похоже, относится к ним с пониманием.
  - Простите, - робко сказала Рая, - а по какому поводу он с вами говорил?
  - О Денисе Павловиче, - ответила мадам Василькова. - Чем он занимается, давно ли я с ним знакома, не было ли у него проблем с правоохранительными органами. Думаю, теперь-то у него начнутся проблемы.
  Она мстительно улыбнулась.
  Осипов интересовался Денисом Павловичем лишь в связи с его братом, выискивая между их сферами деятельности связь и подкапываясь под Юрия Павловича с этой стороны. Мадам Васильковой это не было известно, но ей было все равно. Лишь бы Денис Павлович получил, наконец, по заслугам.
  - Странно, - пробормотала Рая. - Разве Осипов видел Дениса Павловича? Почему он к нему цепляется?
  Неожиданно ей в голову пришла страшная мысль:
  - А вдруг школу моделей СТИЛЬ закроют?
  Мадам Василькова грустно улыбнулась:
  - Не закроют, Раечка, не беспокойся.
  А у той уже разыгралась фантазия - раз Денис Павлович провинился в чем-то серьезном, и милиция теперь может его схватить, вдруг полетят заодно и головы всех тех, кто с ним мало-маль-ски связан? При Раю, конечно же, и сам Денис Павлович рассказывать не станет, это ему не выгодно, так как повлечет за собой куда более серьезные обвинения. Но могут пострадать его друзья из жюри и организаторов конкурса красоты, и тогда конкурс сам собой отменится. Рая похолодела с ног до головы. Все ее надежды связаны с этим конкурсом! Отменится конкурс - рухнет вся ее жизнь! Никто ее не увидит, никто не узнает и не оценит! Она никогда не станет известной, никогда не вылезет из грязи, никогда не покинет эту ужасную дыру!
  Какой ужас!
  Как можно остановить Осипова?
  Насколько она помнит Осипова, его остановить вообще невозможно.
  Закипел чайник и отвлек Раю от этих страшных мыслей. Кто бы мог подумать, что ее судьба будет однажды зависеть от Осипова!
  Мадам Василькова заварила чай и разлила его по чашкам.
  - Ты перестала приходить на занятия, Раечка.
  Она сказал это таким тоном, что Рая снова вспыхнула.
  - У меня совсем нет времени, - ответила она. - Да вам уже и нет необходимости со мной заниматься.
  - А нам без тебя скучно.
  Рая опустила глаза:
  - Я готовлюсь к конкурсу.
  Лицо мадам Васильковой стало печальным:
  - Конкурс! Ты имеешь в виду Мисс Подиум?
  - Да.
  Мадам Василькова горько усмехнулась и несколько раз прошлась по кухоньке. Затем вернулась за стол и ласково сказала:
  - Боюсь, бесполезно отговаривать тебя от участия в этом конкурсе.
  Рая поневоле нахмурилась.
  - Знаете что, Полина Михайловна? - воскликнула она. - Я хотела расследовать ваше прошлое не только для того, чтобы действовать "по образу и подобию". Я просто сразу, с первого же дня, заметила, что вы не хотите мне помогать. Вы почему-то считаете, что мне это не нужно делать.
  - Вот именно это я и пытаюсь тебе объяснить!
  - Так вот, я хочу понять, почему вы все время мешали мне преуспевать? Ведь никто не сомневался в том, что я талантлива и что у меня впереди большое будущее!
  Мадам Василькова закрыла глаза и сложила руки перед лицом и сидела в такой молитвенной позе несколько минут, словно собираясь с духом.
  Потом заговорила:
  - Раечка, миленькая, успокойся и немного помолчи. Ты мне так нравишься, что я от волнения не могу сосредоточиться. Я все, все тебе объясню.
  - Пожалуйста! - Рая хотела сказать это агрессивно, но голосок-то у нее вышел жалобный.
  Мадам Василькова еще немного помолчала, закрыв глаза, и начала объяснять.
  - Раечка, именно потому, что ты мне очень нравишься, я не могу равнодушно относиться к тому, что ты делаешь. А то, что ты делаешь - это неправильно. Я понимаю все твои мотивы, я знаю их наизусть, слышала о них тысячи раз от своих учениц, но ведь я и сама когда-то мечтала о том же! Так что ты мне не чужая.
  "Естественно", - подумала Рая.
  - Когда-то я была точно такая же, как ты, - продолжала мадам Василькова. - Твое появление у нас в подвале произвело на меня неизгладимое впечатление. Я как будто увидела себя! Свой взгляд, свою походку. Свои жесты, свой поворот головы. Ты и слова мои повторяла! Боже мой! До сих пор не могу опомниться, как вспомню твой приход к нам в подвал!
  У Раи вновь застучало сердце.
  А мадам Василькова продолжала:
  - Я когда-то тоже думала, что этот мир, куда ты так стремишься, состоит из цветов и благоуханий. Ничего подобного. Раз за разом я испытывала разочарование, но уже не могла остановиться. Обидно было бы остановиться и тем самым признать свое поражение. Да я ведь и смогла бы жить по-другому. Я же ничего больше не умела. Как еще я работала бы, без образования, без специальности?
  Рая слушала ее с угрюмым выражением лица.
  - Да и времена тогда были другие, - сказала мадам Василькова, не глядя на нее. - Но прежним остался мой "учитель".
  Она с таким сарказмом произнесла это слово, что Рая вздрогнула и без труда догадалась, о ком идет речь.
  - Денис Павлович?
  - Да, - ответила мадам Василькова. - Впрочем, я по тебе вижу, что ты не смогла избежать его влияния. Я очень старалась, но... Это и моя вина, конечно. Чтобы уберечь тебя от него, мне нужно было бы самой устроить этот разговор, и не сейчас, а еще тогда, в самом начале.
  Рая хмурилась.
  - Хотя ты, как я погляжу, не осознаёшь до конца весь кошмар своего положения. Тебе кажется, что будущая твоя жизнь как бы перечеркнет все происшедшее с тобой во время обучения, что ты станешь жить как хочешь и забудешь обо всем неприятном. Предупреждаю сразу - это неправда. Я тоже думала так когда-то: а ну и пусть, ничего, что грязь, это ведь временно, пока я не взлечу в небеса, как белый лебедь, а потом все разрешится само собой и останется в прошлом, как сон. Ничего подобного. Я лишь погружалась в это болото, все глубже и глубже, и по-прежнему не могла остановиться, а Денис Павлович, который был будто бы моим отцом-благодетелем, на самом деле мне не помогал, а толкал в это болото, в самую его глубь.
  Рая вся дрожала, зажмурив глаза.
  - Этот человек все время был рядом, - сказала мадам Василькова. - Не отходил от меня ни на шаг. А когда отходил, у меня все равно не проходило ощущение, что он откуда-то из-за угла за мной подсматривает. Он знал обо мне все. Все мои поступки, мысли, желания, мечты, мои планы - для него ничто не составляло тайны. Я не имела права никого любить - это он считал для себя угрозой и мог меня погубить. Я не могла выйти замуж, завести нормальную семью, жить нормальной жизнью. Работу я могла получить только через него, Дениса Павловича. Он контролировал меня строго, держал в ежовых рукавицах. Я не была женщиной! Я была лишь его игрушкой, с которой он поступал так, как ему заблагорассудится.
  Рая в отчаянии воскликнула:
  - Но вы же стали знаменитостью!
  Мадам Василькова горько засмеялась:
  - Знаменитостью!
  Помолчала и сказала со злостью:
  - Знаменитость! Значит, именно это тебя волнует? Тебе хочется стать знаменитостью? Мне тоже когда-то этого хотелось! Мне казалось, что это окупит все мои жертвы и страдания.
  Она подняла глаза Рае в лицо и крикнула:
  - Ложь! Это все оказалось ложью! Я стала знаменитостью. Я долго ездила по заграницам, заработала много денег, обеспечила себе старость. Но все это ерунда! Ничего не стоят деньги и известность по сравнению с любовью и семьей, с пониманием, с поддержкой родных! Я обеспечила себя деньгами, но зато обрекла на одиночество.
  И желчно добавила:
  - В старости заведу себе собаку, чтобы было с кем разговаривать.
  У Раи челка встала дыбом.
  - Стала знаменитостью, как мечтала всегда. А потом, через много лет, поняла, что нужно было становиться не знаменитостью, а обычной женщиной. Тогда и только тогда можно быть счастливой.
  - Нет, возразила Рая. - Разве нельзя было совместить то и другое?
  Мадам Василькова снова засмеялась, и снова с горечью:
  - Можно! Совместить можно, конечно, но сказать тебе процент удавшихся совмещений? Сказать? Совместить удается лишь одной из тысячи! Если не реже! Все пытаются совместить, но ни у кого это не получается!
  У Раи горело лицо, она протестующе блестела глазами:
  - Я вам не верю! У вас ничего не получилось, а у меня получится. Я не такая, как вы! Вы просто хотите мне помешать! Вы мне завидуете!
  Мадам Василькова с жалостью покачала головой:
  - Господи, девочка моя, не надо так переживать. Я тебе завидую, потому что ты еще такая юная, у тебя все впереди, и все еще можно исправить. Но ты не хочешь ничего исправлять. Ты считаешь, тебе нечего исправлять.
  Рая озлобилась:
  - Мне действительно нечего исправлять!
  - Когда ты все поймешь, будет слишком поздно, - сказала мадам Василькова. - Как у меня. Теперь я думаю: если бы была у меня возможность прожить свою жизнь заново, я все бы в ней изменила. Каждый свой шаг. К сожалению, это невозможно.
  Рая тяжело дышала, до такой степени она была с ней не согласна.
  - Поэтому я могу только предостеречь тебя, - мягко настаивала мадам Василькова. - Ты очень упорно идешь к своей цели, но эта цель может оказаться лишь очередным заблуждением. Ты заплатишь слишком дорогую цену за то, что в конечном счете не принесет тебе удовлетворения. Сначала ты будешь, разумеется, упиваться славой и богатством, но потом тебе станет нужно нечто совсем другое, то, что ты уже не сможешь получить, потому что время нельзя вернуть.
  Рая вдруг перебила:
  - А вы? Почему вы не остановились вовремя? Ведь когда вы стали знаменитостью, вы уже могли послать Дениса Павловича к черту и жить по своему усмотрению!
  Мадам Василькова покачала головой:
  - Не все так просто, крошка. Я не могла послать Дениса Павловича к черту, и даже сейчас не могу это сделать, потому что боюсь. Это глупо, я знаю, но я боюсь огласки. Ему известно обо мне такие вещи, которые я всеми силами скрываю от прессы.
  Рая впилась в нее глазами.
  Похоже, дело сдвинулось с мертвой точки и приблизилось к тому, что интересовало Раю больше всего! Ради этого она, собственно, сюда и пришла. А вовсе не затем, чтобы выслушивать мораль.
  Мадам Василькова на сей раз молчала дольше обычного, но отнекиваться не стала:
  - Ну, раз уж я пришла сюда говорить откровенно, отступать я уже не буду. Да и зачем? Ты же не станешь вредить мне и разбалтывать мою тайну кому попало. Я тебе доверяю, Раечка.
  Она навострилась.
  - Я была всего на год старше тебя, моя девочка, когда у меня родился ребенок. К тому моменту я уже ненавидела Дениса Павловича всей душой, и у меня вдруг появился план, как можно от этого человека оторваться. Мой ребенок мог бы быть одним из средств спасения. Я долго держала в секрете мою беременность, как можно дольше, чтобы аборт было сделать уже нельзя. А он, несомненно, настаивал бы на аборте, если бы узнал о беременности.
  Она снова мстительно усмехнулась:
  - А вот когда я уже подозрительно поправилась и перестала помещаться в наряды моего размера... Господи, какой тогда разразился скандал! Я отстаивала своего ребенка, а они все, и в первую очередь Денис Павлович, хотели его смерти, убийцы!
  Рая вздохнула.
  - Но я напрасно думала от них отвязаться. Денису Павловичу не нужен был ребенок - живое вещественное доказательство его преступности. Но зато ему всегда нужна была я. Ребенок родился, но я не смогла оставить его у себя.
  Она взволнованно встала и еще раз прошлась по кухне.
  Рая не сводила с нее взгляда.
  - У меня родилась прелестная дочка. С темными волосиками, с чудесными большими карими глазами.
  У Раи перехватило дыхание.
  - Я до сих пор вижу ее перед собой. Это была моя надежда на нормальную жизнь, без Дениса Павловича и прочих связанных с ним неприятностей. Я планировала покончить с карьерой модели и даже договорилась со знакомыми о работе фотографа и обучении, без отрыва от производства. Но у меня ничего не получилось. Денис Павлович вел себя очень опасно. Несколько раз с дочкой чуть было не происходил несчастный случай, и я поняла: он убьет ее, мою крошку. Однажды он оставил ее в коляске на улице в тридцатиградусный мороз, а всю вину свалил на кого-то еще, кто якобы помешал ему вернуть ребенка в дом на время его отлучки.
  Рая побледнела от ненависти.
  Ну и папашу подбросил ей Господь Бог!
  Он еще и тогда пытался убить ее, мерзавец!
  Когда-нибудь она сама его убьет за такие издевательства.
  - Поэтому, ради безопасности девочки, я от нее отказалась. Я была вынуждена это сделать! А уж он был доволен. Поздравлял меня с очень умным решением. Говорил, что не ошибся во мне, что он всегда в меня верил. Одновременно с этим он получил от меня же самой оружие против меня. Ты представляешь себе, что было бы, узнай тогда газеты об этой истории?
  Рая со слезами на глазах закивала головой.
  - Моя жизнь была бы кончена! Кто взял бы меня на работу? Кому нужна была сопливая девчонка, да еще вдобавок с таким послужным списком?
  Рая вновь закивала.
  - Вот на этом-то он и играет до сих пор. Хотя прошло уже много лет, и мне давно уже ничто не угрожает, я все равно не могу обнародовать эту историю. Это моя, старая-старая, непроходящая боль. Я не хочу с ней делиться. Я не жду сочувствия. Я не прошу жалости. Просто мне нужно, чтобы меня оставили наконец в покое.
  - А Денис Павлович? - спросила Рая.
  Мадам Василькова вздрогнула:
  - А что Денис Павлович? Пусть пользуется этой историей, если ему от этого легче. Он, конечно, может мне очень навредить, но мне-то уже все равно. Пусть вредит сколько хочет. А сделать мне больно он может только одним способом - столкнув тебя в эту гниль.
  Рая нетерпеливо двинулась.
  Не надо уходить от главной темы в область морали!
  У нее горели глаза.
  - А ребенок? - спросила она.
  Мадам Василькова будто очнулась от сна.
  - Ребенок? - переспросила она.
  - Ребенок, - повторила Рая. - Вы его не разыскивали потом?
  Мадам Василькова сдвинула брови и задумалась. Рая с замиранием сердца ждала ее ответа, от которого зависело само счастье.
  Но мадам Василькова, казалось, не понимала, о чем речь.
  А потом лицо ее прояснилось.
  - Ребенок! - сказала она. - Дочка! Я разве не говорила?
  - Что?
  - Мой ребенок умер.
  Рая так свыклась с мыслью, что она и есть этот ребенок, что эти слова прозвучали для нее как похоронный звон. Что значит - умер? Она жива, черт возьми!
  - Умер? - повторила она. - Не может быть!
  Мадам Василькова очень глубоко вздохнула, покачала головой и ответила:
  - Мне бы больше всех хотелось, чтобы этого не было. Но это, к сожалению, так.
  Рая замерла на месте.
  - Я тайком много раз навещала крошку. Всегда, когда получалось оторваться от Дениса Павловича хоть на минуточку, я спешила к моей девочке. Но она заболела воспалением легких после того случая, оставленная на улице в мороз. Врачи сделали все возможное, но спасти ребенка не смогли. Видно, не судьба была нам жить вместе... Я похоронила дочку сама.
  Помолчала и добавила:
  - Я и себя вместе с ней похоронила.
  Рая сидела, помертвев от ужаса.
  Чай давно остыл, а они к нему и не притронулись. Им было не до чая. И Осипов не подавал признаков жизни в своей гостиной, и они о нем совсем забыли.
  Мадам Василькова погрузилась в свои неприятные воспоминания, устремив взгляд за окно. Она и о Раином-то присутствии тоже забыла. Она была в тот момент рядом со своей дочкой, до сих пор она будто защищала ее от покушений Дениса Павловича.
  Убийца.
  А Рая понемногу возвращалась к жизни.
  Похоже, что мадам Василькова сказала ей правду. Ей нет смысла скрываться именно от Раи, и раз она начала откровенничать, то откровенничала до конца.
  Просто это она, Рая, в очередной раз ошиблась.
  У нее по-прежнему нет матери, какая ей нужна!
  И ее по-прежнему никто не понимает.
  - Мне пора идти, - извиняющимся тоном сказала мадам Василькова. - Я очень тебя прошу, подумай над моими словами хорошенько и сделай правильные выводы. Мне будет очень жаль, если ты пропадешь, если останешься в плену своих иллюзий. Я знаю, ты уже через многое переступила. Так неужели же ты и после этого на что-то рассчитываешь? Смотри на мир реально и не совершай непоправимых ошибок!
  - Нет, - холодно сказала Рая.
  Мадам Василькова долго и пристально на нее смотрела, но встретила лишь отсутствующий, чужой взгляд. Она и не подозревала, что разрушила только что одну из самых светлых надежд в ее жизни. Но это было неважно, подозревала она или нет.
  Для Раи она стала всего лишь преподавательницей в школе моделей СТИЛЬ, причем такой особой, которая присвоила себе право судить о том, как следует жить другим людям. В частности, ей, Рае.
  Пусть не вмешивается.
  Тоже еще, нравственность нашлась.
  Мадам Василькова сказала:
  - До свидания, Раечка.
  Встала и ушла.
  Рая покосилась ей вслед и показала язык. Мадам Василькова наверняка тоже в ней разочарована. А ей-то какое дело? Мораль ей и дома надоела! И нечего проводить какие-то параллели, сравнения. У Раи будет совсем другая жизнь.
  У нее вместе со славой появятся и поклонники, а из числа поклонников можно выбрать себе любую романтическую историю. Какую хочешь - нежную, страстную, добрую, жестокую, ласковую. На самый изысканный вкус. Из этих романтических историй можно выбрать любовь. Чтобы была похожа на отца Александра...
  И тогда она будет счастлива!
  Осипов выпустил мадам Василькову и пришел на кухню.
  - Ну, вот, - протянул он. - Зачем тогда я так старался? Попробуй хоть конфеты.
  - Отвали, - устало ответила Рая.
  Он поставил чашки в мойку и убрал со стола.
  А Рая все сидела, прислонившись к стене плечом и виском и закрыв глаза. Мечта уплывала от нее, никто не мог оживить умершего ребенка и убедить мадам Василькову в том, что похороны ей приснились.
  А ну и что!
  Подкидыши тоже становятся звездами.
  - Раиска, - с намеком сказал Осипов.
  Она не отозвалась.
  - Раиска, не спи.
  Она недовольно пробормотала:
  - Я не сплю.
  - Мне нужно идти на работу.
  - Угу. Я сейчас тоже пойду.
  Он принялся мыть чашки.
  Рая внезапно подняла голову и спросила:
  - Осипов, а ты чем сейчас занят? Ну, по работе?
  От удивления он чуть не уронил посуду.
  - А тебе-то что?
  Она улыбнулась:
  - Ну, не груби. Ты при Дениса Павловича зачем интересуешься? Он что, что-то нарушил? Ты хочешь посадить его в тюрьму?
  - Так-таки сразу и в тюрьму?
  Она рассердилась:
  - Это напрямую меня касается, Осипов! Он же... начальник школы моделей, в которой я учусь!
  Он сдержанно ответил:
  - Раиска, придержи свое любопытство и не суй нос куда не следует. Пострадать можешь. А со школой твоей ничего не случится. Он там не преподает, по-моему.
  Ей ничего не оставалось, кроме как показать язык и ему и уйти. А ответ его не успокаивал Раю, поскольку не давал никаких гарантий, что крах Дениса Павловича не означает крах его друзей и приятелей.
  А значит, конкурс красоты Мисс Подиум под угрозой.
  Мисс Подиум - 1991
  За два дня до начала конкурса Рая полностью оправилась от рухнувшей мечты и смотрела только вперед. Теперь ее еще труднее было заставить свернуть с пути. Какая ерунда! Не для того она потратила столько усилий, чтобы теперь вдруг, неизвестно по какой причине, отказываться от своей главной мечты. Ведь ради этой цели она способна пожертвовать всем на свете, без нее она не сможет жить. А все остальные мечты, желания и планы - всего лишь мелкие побочные отростки от этой, главной мечты.
   Внешне она мало изменилась.
  Все так же блестели ее глаза, все так же звенел голос. Она опять была полна волнения и энтузиазма, и это делало ее по-настоящему "королевой бала". Девчонки испытывали к ней черную зависть. Некоторые пытались ей подражать, но, разумеется, без особого успеха. Рая с превосходством взирала на их жалкие попытки и усмехалась свысока.
  Без жалости.
  Пусть осознают свою никчемность по сравнению с ней, подлинным талантом модельного бизнеса. И пусть не рассчитывают ни на какую победу.
  Они рядом с ней не стоят.
  Все последние дни Рая буквально обхаживала Председателя Жюри, пылинки с него сдувала, становилась на задние лапки, служила. Хотя от его вида, от его мужественного лица и мускулистого тела ее уже тошнило.
  Он был польщен.
  Она изображала прелестную улыбку и радостный взгляд. Впрочем, ее восторги при его появлении легко было бы раскусить, но зачем ему было это делать? По большому счету, ему была безразлична ее искренность или фальшивость. Он же и сам ничего к ней не испытывал.
  Это была связь до конкурса.
  Точнее, до победы в конкурсе.
  Это был их негласный договор.
  Она - услуги, он - победу.
  Зато что с ней будет потом!
  От этой мысли она всегда запрокидывала голову и блаженно зажмуривалась. Как будто у нее все уже сбылось, и вокруг нее - одни цветы и облака, и поклонники, и деньги. Все это обеспечит ей победа, и все это будет обязательно, и главное - ждать осталось совсем недолго! Всего два дня до начала, и три дня конкурс, и еще, может быть, пору дней до того момента, как всякие агентства узнают, что победителем конкурса стала она!
  При мысли о том, как именно это произойдет, у нее замирало сердце. Она представляла себе красивого и сладкого, как Улыбающийся Мальчик, молодого человека, такого же незаурядного, как Ромочка-фотограф. Вот он стоит, или сидит, вдалеке от нее, в большом зале, полном людей - это какой-нибудь банкет после конкурса красоты. Какой же конкурс красоты без банкета? Ведь вся эта компания не может обойтись без такой вот массовой тусовки. Она это точно знала, на примере Дениса Павловича, Улыбающегося Мальчика, Председателя Жюри и прочих.
  А потом он подойдет к ней, не сводя с нее восхищенных глаз, и она вдруг заметит, что он внешне очень похож на отца Александра, только, конечно же, с другим выражением лица, с совершенно другим взглядом и совершенно другой улыбкой...
  Неважно.
  Он скажет проникновенно, что он - официальный представитель такого-то агентства, и ему поручено найти для съемок в рекламе девушку поразительной красоты... И он, когда ее увидел, понял сразу, кто им нужен... И у нее нет конкурентов в радиусе ста километров... И он покорен ее улыбкой... И если она тут же, на месте, не согласится выйти за него замуж, то он покончит жизнь самоубийством.
  На лице ее расплывалось удовлетворение.
  Ну, замуж-то, допустим, она не пойдет. По крайней мере, не так скоро. Сначала нужно добиться признания и славы, чтобы никакой муж не воображал себе, что может ею командовать. А то мужья - они такие. С виду лапочки, мягкие, как игрушки, а после свадьбы вдруг превращаются в крокодилов. И то им не так, и это не этак, и готовить-то она не любит, и уборкой в доме не занимается вовсе, и к стирке не прикасается, и все время на работе, и денег получает больше, чем он, и главное - вокруг нее всегда поклонники!
  Вот что будет подлинным мучением для мужа! Ведь она вовсе не собирается гарантировать ему соблюдение верности.
  А зачем?
  Разве она какая-нибудь уродка или монахиня, вроде Фаины Ордынской?
  Если мужчины будут от нее без ума, она будет выбирать из них свою любовь! А муж... муж... ну, муж... А не будет у нее пока никакого мужа.
  Впрочем...
  Она опускала голову и задумывалась.
  Если бы это был отец Александр, вот ему она была бы верна.
  Но это никогда не будет отец Александр.
  Председатель Жюри смотрел на нее в такие моменты с ласковой улыбкой, от которой ее мутило, и поэтому она старалась избегать этой улыбки. Должно быть, он воображал себе, что это она так с упоением вспоминает их поездки на дачу...
  А ну и черт с ним, пусть думает.
  Пусть думает что хочет, пока от него зависит ее победа в конкурсе.
  Иногда она размышляла о том, удалось ли бы ей победить в конкурсе без его протекции. И приходила к выводу, что нет. И другого выхода у нее не было. При ее бездействии его охмурила бы Оля или еще какая-нибудь самонадеянная мымра, и он с легкостью присудил бы победу не Рае, которая объективно сильнее, а своей пассии.
  В школу моделей СТИЛЬ Рая теперь и вовсе не заходила. Она полностью уверовала в свой скорый успех. Да и не было смысла мешаться под ногами новичков, излишне рьяных, как и она сама была на их месте, и проходить заново то, что давно усвоено и даже впиталось в кровь. Скучно снова это прослушивать.
  Да и с мадам Васильковой встречаться нет никакого желания.
  Она была для Раи как сброшенный с пьедестала идол. Рая связывала с ней слишком много надежд и задумок, чтобы простить ей свою обездоленность и свое разочарование. И главное - свою необходимость добиваться славы самой, без помощи такой могущественной матери, какой могла бы стать мадам Василькова для Раи.
  Это простить было труднее всего.
  Ведь Рая могла бы расслабиться, потерять бдительность из-за этих несбывшихся надежд, и вдруг это имело бы неотвратимые последствия? Вдруг она ответила бы отказом на предложения Председателя Жюри или самого Дениса Павловича, положившись на заступничество такой матери? Страшно подумать, что тогда было бы! Ни Ромочки-фотографа, никаких показов, ни школы моделей, в конце концов! И уж конечно, никакого конкурса красоты!
  Одним словом, мадам Василькова провинилась перед ней самим фактом своего существования - ей незачем было появляться в судьбе Раи Беловой, если она не была ее родной матерью.
  Следует о ней поскорее забыть.
  Долой мадам Василькову, как дурной сон.
  - Почему вы так загадочно улыбаетесь, Раечка? - спросил Председатель Жюри, беря ее за руку.
  Они сидели в своем любимом ресторане и обедали.
  Кстати, он говорил всем любопытствующим о ней: "Моя секретарша".
  И самое странное - этому все верили.
  - Я слышала, с помощью гипноза можно делать удивительные вещи, - ответила Рая.
  Он удивился:
  - Например?
  Она опустила глаза:
  - Ну, например, стереть из памяти некоторые события. Знаете, как с магнитофонной пленки. Просто стереть, как будто их и не было никогда.
  Он засмеялся:
  - Вы говорите, как столетняя старуха! Разве у вас накопилось так много ужасных событий, которые хотелось бы совсем стереть?
  Она тоже засмеялась и проворковала:
  - Не беспокойтесь, встречу с вами я никогда не сотру.
  И перешла на шутливый тон:
  - Знаете, наши встречи стереть не удалось бы даже способом гипноза, такое они произвели на меня впечатление!
  Он самодовольно ухмыльнулся, не заметив за ее шутливым тоном горечи настоящего взрослого сарказма. Он думал, что она расточает ему комплименты.
  А то делать? Это был ее долг. Она оплачивала свою победу.
  Последние дни перед конкурсом они вовсе не встречались - ее уже давно знали в качестве одной из участниц и могли заподозрить неладное. С одной стороны, это должно было ее радовать - появилась толика свободы, не нужно было перед ним унижаться и втаптывать себя в грязь. Все-таки это мерзко, вздыхаешь с облегчением всякий раз, когда встреча отменяется или откладывается, и выпадает минутка без Председателя Жюри.
  С другой стороны, при встречах с ним он был у нее на виду, и она всегда замечала перемены в его настроении и могла держать его на крючке - во всяком случае, контролировала его готовность отдать ей победу в конкурсе, а остальное было не столь важно. А вне ее поля зрения он вполне мог выскользнуть из ее внимания и попасть под чье-нибудь чужое влияние. Скорее всего, под влияние какой-то девушки.
  Как же его такого можно оставить без присмотра, хоть на два дня? Тут в течение одной минуты вся ситуация может перевернуться в диаметрально противоположную сторону! Все это делается очень легко, Рае это известно лучше, чем кому бы то ни было. Стоит подойти к нему летящей походкой, изобразить на лице полный восторг, растянуться в любезнейшей улыбке и дать ему понять, что он - лучший мужчина на свете... И этот товарищ - твой! Делай с ним что хочешь!
  Причем все это можно сотворить за одну минуту, не то что за два дня!
  При виде девушек он распускается, как масло на сковородке!
  Его нельзя оставлять одного ни на миг. Иначе у нее из-под носа умыкнут победу в конкурсе! Умыкнут не сомневаясь! И не задумаются о том, что это нечестно!
  Не будет этого.
  При этом было бы удивительно, если бы Рая не волновалась.
  Но - ради благоприятного результата - приходилось терпеть и притворяться, что ничего не происходит и не происходило. Председатель Жюри ничем ее не выделял, даже не смотрел на нее - дабы не возбуждать подозрений. А вот она на него смотрела. Точнее, заставляла себя смотреть на него, потому что вид его был ей отвратителен. Хуже всего, что ей довелось увидеть на этом свете. Но все остальные девчонки пялились на него во все глаза, и она становилась на этом фоне слишком заметной своими скромно отведенными в сторону глазами.
  Вся эта ситуация была ей неприятна и вызывала навязчивые мысли о том, что они ведут себя как дети. Очень глупо. Но не она устанавливала правила игры и потому вынуждена была им подчиняться.
  Ведь если подумать как следует, то ничего он из себя не представляет. Надутый мыльный пузырь. Вся его популярность, и как политика, и как мужчины, ничего не стоит. Его терпят лишь по той причине, что он пока на вершине. Но как только его в чем-нибудь постигнет неудача, от него отвернутся все, он уже никому не будет нужен.
  Интересно, а он сам это понимает?
  Понимает, наверное, раз держится за свое положение обеими руками и не стесняется в средствах, чтобы сохранить за собой свое нынешнее положение, а при удобном случае еще и забраться чуть-чуть повыше.
  Есть же такие люди, которым все мало.
  А на этом месте Рая будто бы спотыкалась - она и сама такая... Только находится она пока в самом низу. А он - в верхах.
  Она вновь успокаивала себя тем, что терпеть осталось недолго.
  Всего несколько дней.
  Она с удовольствием по вечерам уходила на дискотеку. Там она получала возможность полностью раскрепоститься, сбросить все маски и быть самой собой.
  Это доставляло ей почти даже счастье, настолько ей надоело притворяться и подстраиваться под тех, кто сильнее, и под тех, кто полезнее. Слушая любимую музыку и погружаясь в глубины танца, она отрешалась от всего земного, оказывалась в другом мире, где не было ничего, кроме музыки и танца.
  Иногда она встречала там знакомых.
  В таком случае она не стремилась с ними пообщаться. Наоборот, она отворачивалась от них, чтобы они не отвлекали ее от нирваны. И только после того, как она выходила из круга и отдыхала, она с ними здоровалась и обменивалась несколькими фразами, ничего не значащими и именно поэтому нужными Рае в тот момент. А к чему какие-то слова? Она видела вокруг себя взгляды, полные немого восхищения. Эти взгляды были красноречивее слов.
  Они говорили ей о том, то она здесь бесспорный лидер. Повелительница музыки. Королева танца. Концентрат энергетики. Основоположница движения. Законодательница мод.
  Самая прекрасная в мире девушка.
  Только здесь проявлялась ее душа.
  Настоящая душа, которую никто никогда не видел.
  И она не собиралась никому ее показывать, это были вещи для интимного пользования. Никак уж не для посторонних глаз.
  А у нее ведь уже и поклонники появились - поклонники ее танца. Они были ей не нужны. Мелкота, чтобы обращать на них внимание. Она и без них знает, что танцует лучше всех.
  Она танцевала для себя. Импульсивно, пламенно, страстно.
  И все-таки жаль, что не видит ее во время танца отец Александр.
  Она отгоняла от себя любые мысли о нем, хотя именно эти мечты были самые светлые в ее нынешней жизни. Нет, не надо думать об этом, образ отца Александра в последнее время почему-то вызывал у нее угрызения совести, вовсе неуместные в преддверии конкурса красоты. Ей сейчас нельзя расслабляться, чтобы не лишиться всего.
  По ее мнению, она уже и так многого добилась, оставалось только получить за это вознаграждение. Заслуженное вознаграждение, подчеркнуто думала она.
  Иногда на дискотеке она сталкивалась с Олей.
  После своего триумфа с чешскими мальчиками она совсем не изменилась. Стала лишь еще бесцветней и расплывчатей. Этим она старалась показать, что она вовсе не зазнается, по-прежнему близка к другим девочкам и, таким образом, она - хорошая, но вместе с тем - как бы лучшая среди равных. То, что она была выделена Яном и Яромиром, накладывало на нее некую печать, давало понять всем остальным, что именно она - избранная. То есть она может теперь легко обходиться без них, ей не обязательно с ними присутствовать, но она все-таки присутствует, потому что ей так хочется, и этим она оказывает им свою милость.
  Рая это чувствовала и приходила в состояние бешенства.
  Но при этом она чувствовала, что на Олином месте вела бы себя точно так же. У нее просто не хватило бы сил действовать по-другому. В этом был элемент подстраховки: а вдруг однажды и еще кто-нибудь из девчонок станет "звездой" и тогда заявит прессе, что они учились вместе с Раей Беловой (или Олей Поповой, разницы нет) в самом начале своего творческого пути, а потом Рае Беловой (или Оле Поповой) улыбнулась удача, и она тут же задрала нос и перестала здороваться...
  Нехорошо, это подорвет репутацию "звезды".
  Поэтому она, Рая, не могла спокойно находиться в одном месте с Олей, не могла спокойно смотреть на свою счастливую соперницу.
  Старалась немедленно уйти, а если не получалось, то отворачивалась и отходила подальше. Оля это замечала, но не делала никаких попыток к сближению. Она знала, что Рая не может простить ей успеха. А кто бы простил? Здесь нет места таким мягкосердечным особам, которые умеют прощать. Здесь собираются только жесткие, никому не уступающие девчонки.
  По-другому не достигнешь успеха.
  Когда они сталкивались на дискотеке, рая не уходила, а углублялась в танцы. Если Оля все же мозолила глаза и не выходила из головы, Рая выбирала самого лучшего из поклонников и висла у него на шее, утопала в объятиях и тогда отвлекалась. А уж из этих легких объятий она выпархивала прямо в свой коронный, огненный танец, не думая больше ни о чем.
  Оля же следила за ней с усмешкой. Она уже не стремилась конкурировать, так как получила уже свой выигрыш.
  Она успокоилась и больше не распиналась, вылезая вперед.
  И они после чешских мальчиков не сказали друг другу ни единого слова. Им больше не о чем было говорить, они теперь находились на разных ступенях общественной лестницы. Подобное неравенство сразу же уничтожает подобную дружбу.
  Накануне первого тура организаторы провели репетицию.
  Девушки очень нервничали. Их было восемьдесят. Рае достался номер тринадцать. От этого остальные участницы облегченно вздохнули, потому что он достался не им, суеверным, а Рая, наоборот, обрадовалась - она любила этот номер и сочла его получение счастливой приметой, добрым предзнаменованием.
  Организаторы терпеливо втолковывали девушкам, что они должны делать, куда выходить и уходить, в каком порядке. У девушек получилось не сразу. От волнения они все путали и частенько сталкивались друг с другом на сцене.
  Организаторы были не очень этим довольны и восклицали с пафосом:
  - Ну вы же манекенщицы! То с вами происходит? Соберитесь!
  Они старались, но не всегда успешно.
  Рая приказывала себе сосредоточиться и пока ошибок не допускала. На нее ни разу никто не накричал, а наоборот, дважды она удостоилась похвалы. Это было приятно, плюс ко всему добавляло уверенности в себе. Нервозность проходила, вместо нее оставалось лишь легкое возбуждение, как от бокала шампанского. Замечательное ощущение!
  Теперь главное - не устроить явного провала в течение собственно конкурса. Не споткнуться, не упасть, не пошатнуться. Не налететь на другую девушку. Не наступить на подол платья.
  Это ее точно похоронит.
  Рае повезло и в том, что ее нарядили именно в черный цвет.
  В первом туре девушки должны были демонстрировать дефиле в купальниках.
  Рая выглядывала в зрительный зал и снова видела там одних мужчин. Это обстоятельство начинало ее раздражать. Перед их взглядами она чувствовала себя живым товаром на невольничьем рынке. Они как будто не любовались ею, а оценивали ее.
  Это надоело.
  Тем более они, мужчины, слетелись на первый тур, как пчелы на мед. Восемьдесят красивых девушек в одних купальниках! Все прелести на виду!
  Заметив в зале уже пришедшего Председателя Жюри, Рая отвернулась. Ей снова стало противно. Вдруг он окажется предателем, как Улыбающийся Мальчик? Вдруг он ее бросит на полпути? Тогда все ее старания пропадут зря!
  И это равносильно смерти.
  Нет.
  Председатель Жюри выглядел замечательно. В смокинге, галстук-бабочка, наверняка он благоухает, как парфюмерный магазин. Он здесь хозяин. Свысока обозревает свои владения. Облизывается в предвкушении начала конкурса. Для него праздник - все девушки у его ног. Они будут оспаривать друг у друга его, Председателя Жюри, благосклонность.
   А он будет выбирать.
  Впрочем, остальные мужчины вели себя примерно так же. И точно так же относились к девушкам, участницам конкурса. Они устроили этот конкурс для себя, для собственного удовольствия. А девушки-участницы должны были это удовольствие им доставить.
  Рая превосходно чувствовала себя в черном купальнике и черных туфлях на высоченных каблуках, с распущенными, слегка завитыми в локоны волосами и с ярким макияжем на лице. От волнения она покусывала картонный круг, на котором был написан ее номер, и, спохватившись, принималась стирать с него губную помаду.
  В зеркале она видела свое отражение и была им очень довольна. Она смотрелась лучше всех. Сущая русалка. Белизна тела и идеальная фигура - что еще нужно? Кругом, как птички, порхали и другие девушки, также в приятном возбуждении. Порхали и беззаботно щебетали между собой, и для них в ту минуту не существовало никаких проблем, кроме одной: понравиться строгим ценителям и судьям. Мир за пределами этого помещения мог рушиться или процветать, им было все равно. Они жили только в своем круге, не выглядывая за его границы. Какое им было дело до города, людей, истории? Их не интересовали перемены или застой.
  А вот деньги, популярность, мужчины и блеск - это были их мечты и желания. Кроме узких сиюминутных интересов, они ни о чем не задумывались.
  Вскоре на сцене зажглось освещение, и в зале воцарилась тишина.
  Девушки тоже затихли, так как это означало, что вот сейчас им предстоит показаться публике во всей красе. Начало! Начало конкурса!
  Среди девчонок прошел холодок, словно они сдавали экзамен.
  Впрочем, это и был экзамен.
  Рая снова покусывала свой номер, но не привлекала внимания окружающих, каждый был занят исключительно своей особой и даже не смотрел на других. Они толпились у двери и вытягивали шеи, пытаясь определить настроение жюри и зрительного зала. Они вовсе не недооценивали зрительный зал. Зрительный зал был здесь едва ли не более влиятельным органом конкурса, чем жюри. От жюри зависела только победа или поражение в конкурсе, распределение мест. А вот в зале сидели люди, от которых, если подойти к ним с умом, могло зависеть гораздо больше. Заручившись их симпатией и поддержкой, уже не обязательно побеждать или занимать какое-нибудь место. Например, там, в зале, есть лучшие фотографы страны, есть редакторы модных журналов, есть представители рекламных агентств.
  Наконец, там есть потенциальные женихи и мужья.
  А также те, у кого имеются деньги и влияние.
  Победу в конкурсе одержит только одна девушка из всех, но в зале найдутся призы для каждой, при желании и надлежащем умении, призы на любой вкус, только выбирай и действуй!
  Поэтому Рая всячески подбадривала себя, наводила на себя глянец, чтобы еще раз подстраховаться и вместе с победой в конкурсе получить еще какой-нибудь подарок от судьбы, а желательно не один, а сразу несколько. В таком деле чем больше сумеешь заграбастать, тем лучше для тебя. Не стоит делать ставку только на Председателя Жюри. Он может подвести. Ведь никакого договора они не подписывали, он не обязывался присуждать ей победу, и вообще, это достаточно скользкий и темный момент. Кто станет его афишировать?
  К тому же, Рая не сомневалась, что Председатель Жюри не упустит случая ее помучить, поиграть с ней, это вполне могло доставить ему удовольствие. Зато ей - не удовольствие, а сплошные треволнения. Экстремальный вид деятельности...
  Рая почувствовала прикосновение к плечу чьей-то горячей, вспотевшей руки. Обернувшись, она увидела Олю, которая улыбалась с оскорбительной снисходительностью.
  - Что такое? - совсем не вежливым тоном спросила Рая.
  Оля сладко ответила:
  - Подавишься.
  Рая дернула плечом, чтобы избавиться от назойливого прикосновения, и скрипнула зубами от злости. Перед Олей бесполезно было притворяться - слишком долго они были друг с другом бок о бок, слишком хорошо знают друг друга, изучили поведение до мелочей. Поэтому Оля прекрасно понимала мысли Раи.
  - А тебе-то что? - заступилась за Раю стоявшая рядом девушка в голубом купальнике. - Ты же и без того уже при деле, подписала контракт. Позлорадствовать захотелось?
  Оля фыркнула. Она могла себе это позволить!
  А Рая поблагодарила девушку в голубом купальнике за заступничество и отвернулась от Оли. Она вызывала у Раи чересчур мрачные мысли.
  Н этого ли она и добивалась своей ехидной репликой?
  Отобрала у Раи чешский контракт и хотела испортить ей настроение, чтобы Рая начала нервничать и провалилась в конкурсе!
  Она хочет утопить Раю!
  Мегера.
  Хотя она сейчас уже находится почти на самой вершине, но ей все равно жаль даже малой частички славы, которая может достаться другой девушке.
  Кстати, она действительно уже съездила в Москву, встречалась с официальными представителями агентства "Престиж", прошла с успехом собеседование и подписала контракт. И вернулась в родной город, покрасоваться перед подружками и поучаствовать в конкурсе.
  Организаторы подбежали к девушкам и начали их тормошить, задавать вопросы, проверять, помнят ли они внушения, не забыли ли репетицию и сценарий, и пусть даже не думают удариться в импровизацию, иначе их ждут санкции. Девушки сразу взволновались, как водная гладь от ветра, и только кивали в ответ: они очень послушные, они постараются не нарушить ничего и сделать все как надо...
  Рае эта суматоха живо напомнила показ нижнего белья, и на долю секунды она так испугалась, что у нее потемнело в глазах, она пошатнулась и схватилась за стену. Ситуация, на первый взгляд, и впрямь была очень похожая - почти обнаженные девушки будут расхаживать перед похабными мужскими лицами, но при этом на самом деле Рая чувствовала себя совсем по-другому. Ведь это не какой-то полулегальный показ "для внутреннего пользования", а вполне официальное, можно сказать - всесоюзное мероприятие, тут широкое представительство модельного бизнеса со всех концов страны, да и купальник - не тот проклятый, ужасный Розовый Шелк...
  Она встряхнулась и выпрямилась.
  Встретила удивленный взгляд Оли, которая не поняла, почему это Рая так побледнела и лишилась сил. Рая скривилась. Оля, конечно же, и не подозревает о существовании Розового Шелка, а если и подозревает, то ей и в голову никогда не приходило, что такие вещи можно демонстрировать на подиуме.
  По сравнению с Олей у Раи богатый опыт!
  Они выходили на сцену в том порядке, который был установлен сценарием. Они представляли собой сногсшибательное зрелище, выходя поочередно и останавливаясь, каждая из них вышагивала туда-сюда по краю сцены, чтобы показаться членам жюри, и занимала отведенное специально для нее место. Все они были высокие, стройные, с правильными чертами лица, с любезнейшими улыбками и блестящими глазками.
  Было от чего потерять голову!
  А мужчины и теряли.
  Зрительный зал, включая и профессионалов, буквально плавился, как металл в доменной печи. Рая ощущала это и не могла сдержать улыбку. Ее не смущала такая нагота, она упивалась устремленными на нее взглядами. Правда, эти взгляды не всегда сосредотачивались только на ней, а скользили по всем девушкам, не слишком-то выделяя кого-нибудь из них. Но и этого было более чем достаточно.
  Жюри совещалось недолго.
  В следующий тур прошли двадцать пять девушек. Среди них были и Рая, и Оля.
  У проигравших на глазах выступали слезы. А те, кто удостоился такой вот промежуточной чести, бросились обниматься и поздравлять друг друга. Рая косилась в сторону Председателя Жюри, ожидая хоть одного, хоть мимолетного взгляда. Не может быть, чтобы она не произвела на него вовсе никакого впечатления! Он же ведь не деревянный!
  Но он улыбнулся им всем сразу и отвернулся. На Раю не посмотрел. Она невольно скорчила гримасу, которая еще больше развеселила девушек. Они "утешили" Раю:
  - Да ты не переживай! Нам говорили, он всегда такой. Самый неподкупный. К нему не подступишься. Мы пробовали. Нет, он принципиально одинаково относится ко всем участницам конкурса.
  У Раи от изумления вытянулось лицо.
  Вот так Председатель Жюри!
  Они и впрямь верят в его неподкупность? Или просто водят ее за нос?
  Раскланявшись со зрителями, девушки покинули сцену, но разошлись не сразу. Им даже не хотелось одеваться, так легко и приятно оказалось участвовать и побеждать в первом туре. Они наслаждались своим весельем, своей молодостью и красотой.
  Почему же это так быстро закончилось?
  Можно было бы затянуть демонстрацию еще часика на полтора...
  В тот вечер Рая забежала домой всего лишь на полчаса - переодеться. Не поужинала, на Полину Михайловну не обратила никакого внимания. Надела свой самый лучший наряд и пошла на дискотеку. Ей очень хотелось реализовать свою радость на деле, и самое подходящее дело для этого - танцы.
  Что лучше танца может выразить радость?
  Она всячески продлевала в себе это состояние полета. Так редко бывает у нее это состояние, что она боялась его спугнуть чем-нибудь, каким-нибудь неосторожным движением, резкой негативной эмоцией.
  Этот танец был прекрасен!
  А ночью она улыбалась и не переставая думала о том, что вот она еще на один день приблизилась к осуществлению своей мечты. Она приближалась к мечте неотвратимо, теперь она видела мечту воочию, различала ее подробности и предвкушала счастье, которое уже не имело никакой возможности ускользнуть от нее и оставить ни с чем.
  Вот-вот это случится.
  Радость вдобавок лишила ее сна. Она в блаженной полудреме вертелась с боку на бок, представляя себе завтрашний день и не отделяя фантазии от яви. Она раз за разом повторяла в уме и то, что уже произошло, и то, что должно произойти, и то, чего бы ей очень хотелось, и эти чудесные картины ей не надоедали.
  Второй тур был не очень обычный.
  В отличие от первого и третьего, наряды для себя выбирали девушки сами, чтобы вдобавок ко всему проявить свой изысканный вкус. А потом каждая должна была выйти к микрофону и сказать самые важные слова миру - это был для девушек-участниц их звездный час. Жюри будет оценивать их ум, убедительность и эстетику.
  Поэтому с самого утра девушки собрались в отведенном для них помещении и, хотя численно их было гораздо меньше, чем вчера, они все же гудели, словно пчелиный улей. В помещении появились целые ряды с одеждой, в основном это были повседневные костюмы. Девушки рылись в грудах новеньких, упакованных в хрустящий целлофан тканей, прикладывали к себе образцы, проверяя, будет ли им к лицу тот или иной цвет. Организаторы предоставили им свободу, но все же несколько "надсмотрщиков" сидели по углам - во избежание крупных скандалов. Это было вовсе нелишне, если вспомнить поведение красоток перед "чешским" показом!
  В общем, только благодаря их присутствию удалось избежать разборок, и девчонки решали все вопросы цивилизованно, без драки.
  Рая хватала в руки любую вещь черного цвета и оценивала ее для себя. Если казалось не то - браковала и искала что-то другое благо черных вещей там было много, а внимание на них почти не обращалось - глупые девчонки выбирали одежду поярче, чтобы бросаться в глаза, а Рая знала об аристократичном виде черного цвета, если знать меру и не перейти в вульгарность.
  На сей раз здоровые инстинкты помогли Рае остаться в пределах и сохранить чувство меры. Она брала для себя именно то, что было нужно, чтобы подчеркнуть свои достоинства. Она старалась дышать поглубже и не раздувать ноздри, как хищник, учуявший добычу. Иногда ей становилось жалко отказываться от некоторых предметов, но она понимала их неуместность в том, что она задумала, и заставляла себя следовать этому, заранее утвержденному плану.
  Результат превзошел все ее ожидания.
  Среди девчонок, пестрых и раскрашенных, как бабочки, она одна была нефальшивой нотой в мелодии. В черном костюме, с юбкой немного выше колен, в чулках телесного цвета и изящных туфлях, с не завитыми волосами, распущенными по плечам и спине, она напоминала мадам Василькову в окружении своих неопытных учениц, ничего не понимающих в теории и практике.
  Это было то, что она сама назвала "ослепляющая скромность".
  И хотя все это она не придумала сама, а вычитала в журналах, теперь она сравнивала себя с остальными девушками и поздравляла себя с удачной идеей. Она шла на риск и осознавала это, но риск себя оправдал. В этом она убеждалась, глядя на свое отражение в зеркале. А остальные девушки лишь пожимали плечами и отворачивались, но в их жестах сквозила зависть - они тоже вдруг поняли, что ошиблись, не пойдя тем же путем.
  Было уже поздно.
  И пора было повторять речи, которые они должны были произнести со сцены. У каждой девушки был всего один шанс подойти к микрофону и удивить, покорить, понравиться. Речь - дело ответственное. Участницы корпели над ней с самого начала, то есть с того момента, когда узнали о наличии такого конкурсного задания.
  Это было куда труднее, чем показывать свои внешние данные!
  Девушки даже разбрелись по библиотекам, листал газеты и журналы, ловили каждое слово из радиоприемника или телевизора. Наиболее предприимчивые обратились к своим друзьям и знакомым, которые могли бы помочь.
  С грехом пополам, речи были подготовлены. Но оказалось, не это самое трудное.
  Как можно было за эти дни научиться произносить эти речи?!
  Мало было требований грамматики и правильного произношения, банальная расстановка ударений сводила все усилия бедняжек на нет. Когда они, наконец, разучивали текст наизусть, звучало это как чтение, а не как речь, девушки это и сами слышали и падали духом. Важно было не только произнести это правильно, но и прочувствовать, чтобы быть убедительной.
  Пока что они были похожи на заведенных кукол.
  Даже самые удачные слова в такой ситуации теряли все свои плюсы. Они уже буквально видели, как члены жюри и прочие заинтересованные лица зажимают ладонями уши и гримасничают... Переглядываются, и их взгляды говорят одно: уши вянут... И вся внешняя красота тускнеет и напрочь утрачивает свою драгоценность. Кому нужна красота, которая ничем больше не подкрепляется?
  Не будет не то что победы в конкурсе, но и прочих радостей уже никогда не добьешься!
  А ведь они вовсе не были абсолютными пустышками. Просто мысли у них концентрировались на других вещах, более занимательных для них. Как можно проникаться какими-то очень правильными словами, когда на них пристально смотрят мужчины, много симпатичных, молодых, перспективных мужчин? В такой обстановке не до речей!
  Что касается Раи, то она уже избавилась от этой проблемы. Она не записывала свою речь на бумагу, не повторяла ее перед зеркалом. Она полагалась на удачу - на то, что у нее в ту минуту будет хорошее настроение и не подведет ее способность к импровизации. Несмотря на лоск, приобретенный во время занятий, она не была лишена и подлинного артистизма. Поэтому она всего лишь прикинула приблизительный план своего выступления, обдумала тему. Она не углублялась в философию, не упоминала о политике и истории, и социальные, общественные вопросы также были далеки от нее. Она прислушивалась к другим девушкам, которые пытались произвести впечатление на слушателей своей мнимой образованностью, подкованностью в событиях окружающей жизни.
  "Никому не хочется выставлять напоказ свою никчемность!" - снисходительно думала о них Рая и по-прежнему покусывала картонку со своим номером.
  У нее была другая тактика.
  Она будет говорить о том, что ей близко, а вовсе не о том, в чем она никогда не разбиралась. А что ей ближе всего? О, это такая прелесть!
  Обстоятельства пока ей благоприятствовали.
  У нее было превосходное настроение, она как будто не шагала, а парила. Она угадала с одеждой, она выглядела лучше всех, и Председатель Жюри вроде бы у нее в кармане, вместе с победой в конкурсе, и совсем рядом осуществление ее мечты...
  И выход к микрофону дал ей толчок - это было почти такое же озарение, как и во время танца, когда она слушала любимую музыку и выходила в круг.
  - Здравствуйте! - сказала она. - Я очень рала вас видеть, и очень рада участвовать в этом замечательном конкурсе. Я никогда еще не участвовала в таких мероприятиях, и для меня это открытие. Я действительно открываю как будто новый мир. И он мне очень нравится.
  Она была раскрепощена. У нее блестели глаза и смело оглядывали зал и жюри, с лица не сходила улыбка. Только в самом начале у нее на лоб спускалась непослушная прядь волос, и ей приходилось ее поправлять, и в конце концов заложить за ухо и улыбнуться всем с извиняющимся видом.
  Но даже это было прелестно.
  - Я не претендую на какой-то особый ум, - продолжала она. - У меня нет также какого-то особого опыта, я пока только начинаю свой путь. И мне всё в жизни кажется прекрасным и удивительным. Я люблю красоту и поэтому выбрала для себя мир красоты - решила стать моделью. Ни на одно мгновение я не пожалела об этом решении. Мне нравится учиться красоте.
  Она как будто смущенно хихикнула и продолжила:
  - Вы сейчас вот смотрите на меня и думаете: какая она глупая и самовлюбленная. Может быть, я и есть такая! Я же не возражаю. Просто я люблю жизнь, люблю красоту и люблю весь мир!
  В зале царила тишина. Все лица улыбались. Она им тоже очень, очень нравилась, именно тем, что несла чепуху, но от чистого сердца. Было приятно слышать простой разговор и обращение к слушателям, а не громогласные лозунги и выученные наизусть умные тексты.
  Рая чувствовала ответную реакцию аудитории и понимала, что этот зал - ее, и первенство принадлежит ей, и от радости в сердце было горячо и сладко.
  Ее улыбка и взгляд стали и вовсе сияющими:
  - Сейчас я участвую в самом удивительном конкурсе красоты! Это столько замечательных ощущений, много веселья и счастья, и я хочу пожелать нам всем всегда такого же веселья, счастья и любви! Я люблю вас!
  И она обеими руками пустила в зал несколько воздушных поцелуев, не спеша отступая от микрофона.
  Зал вдруг разразился аплодисментами.
  А от остальных девушек на нее со всех сторон устремлялись завистливые глаза и кривые усмешки. Это был день Раи Беловой и не день всех остальных девушек.
  В финал вышли пятеро.
  Среди них - Рая Белова.
  Впрочем, Оля тоже попала в финал. Но речь ее не произвели никакого впечатления, не вызвала не только аплодисментов, но и ни одного хлопка, голубой жилет и юбочка проигрывали рядом с черным нарядом Раи, а гримаса портила лицо.
  Зато Рая была на седьмом небе.
  Не делая ничего особенного, она уже несколько раз добивалась успеха за эти два дня и пребывала в состоянии эйфории. На дискотеке она снова была лучше всех. Ее крылья уносили ее все дальше и дальше от прежней жизни.
  "Счастливая пятерка" явилась с самого утра и ринулась примерять наряды, приготовленные для финала. Это были вечерние платья, которые возбуждали девчоночье воображение. Но их пыл тут же был охлажден вчерашними "надсмотрщиками". Они заявили финалисткам, что еще слишком рано, и они могут либо еще пойти прогуляться, либо ждать тут, но спокойно и не делая резких движений в сторону костюмов.
  Они помрачнели, но подчинились.
  Попробуй тут повыступай!
  Рае и тут повезло. Ей досталось пышное черное платье, в котором она выглядела как герцогиня. Она стояла перед зеркалом и не верила своим глазам: воплотился один из ее самых чудесных снов, где она видела дворцы и свои портреты...
  Вечерние платья требовали и соответствующих причесок, чем занялись профессионалы. Рая была в полном восторге. Ее не покидала уверенность, что все так будет длиться и дальше, а к прошлой жизни она уже не вернется. Это наполняло ее блаженством.
  Внезапно прямо перед ней возникло лицо фурии и громко заявило:
  - Ну привет, привет! Ты уже заранее витаешь в облаках? Всем известно, что ты купила победу в конкурсе! Известно даже, за сколько!
  Это была Оля.
  Рая округлила глаза и подняла голову:
  - Ты это о чем?
  Она не позволяла себе обозлиться и рухнуть на землю под тяжестью злобы.
  - Ну, ты же лично знакома с Председателем Жюри, - сказала Оля. - Близко знакома.
  Рая пожала плечами:
  - Видишь ли, Оленька, до меня с ним очень близко была знакома ты.
  Девочки засмеялись и подготовились к выходу на сцену.
  Оля могла бесноваться сколько угодно. Как и ожидалось, победу в конкурсе красоты одержала Рая Белова. Она была очень красива в черном длинном платье и с короной на черных локонах, но гораздо красивее было выражение ее глаз. Она добилась своего.
  С прежней жизнью было покончено.
  Шестое знамение
  Осипов с нескрываемым наслаждением поехал задерживать Юрия Павловича Афанасьева в связи с делом о наркотиках, но столкнулся с неожиданным препятствием.
  Профессора не было ни на даче в Афонино, ни на соседней даче, ни дома. Его брат, Денис Павлович, сказал, что Юрий Павлович накануне собрался и уехал.
  Куда уехал?
  В Москву, судя по всему.
  Что значит - "судя по всему"?
  Это значит, что он не отчитывается в своих действиях, человек свободный, чаще всего уезжает в Москву, а если бы это была не Москва, то, наверное, он бы сказал...
  Как с ним связаться?
  А кто знает.
  Осипов уехал не солоно хлебавши и поделился своей неудачей с Булатовым.
  - Макс, у нас проблемы. Профессор умотал в Москву.
  - Черта с два, - ожесточенно ответил Булатов. - Все ложь. Он просто спрятался.
  Осипов почесал за ухом кончиком карандаша и спросил:
  - А почему ты не думаешь, что он правда сбежал?
  - А потому, что слишком много свидетелей.
  Осипов пожал плечами:
  - Ну, тогда будем искать.
  У Профессора начались вовсе плохие времена. Когда исчез один из его ближайших офицеров, занимавшийся изготовлением пилюль, он вдруг почувствовал страх. Надо было закругляться, это предприятие стало убыточным и потенциально опасным. Но просто так все бросить и уехать было не в его характере.
  Кроме того, кое-кто здесь остался ему, Профессору, должен.
  Однако все было не так просто.
  Прежде всего, обстановка на даче и вокруг нее накалялась с каждым часом. Братство становилось неуправляемым. У Профессора из рук уплывали все нити, он уже не контролировал ситуацию.
  Хотя Регины здесь не было, все члены Братства помнили наизусть все знамения, которые должны были произойти в преддверии Великой Битвы. Пять из них уже произошли, осталось два. В Братстве находилось много толкователей знамений, но шестое знамение можно было понять и без всяких толкований. Они его и так уже знали. Пятого августа родился в этом городе мальчик, красивый, как ангел, но с темной, ужасной душой. Этот мальчик - воплощение Мирового Зла. Когда он вырастет, он начнет уничтожать служителей Великого Гуми, а потом, конечно, уничтожит и самого Великого Гуми...
  Если они, его преданнейшие служители, не уничтожат его раньше.
  В Братстве внезапно появилось новое объединение. Игорь Белояр смотрел на него с опаской. Туда вошли самые отъявленные фанатики. И слушатели, и активисты, все они строили какие-то свои планы, не согласованные ни с офицерами, ни с Профессором. Эта группа жила своей особой жизнью. Это было Братство внутри Братства.
  И оно было готово на любые кошмары.
  Тем более что Профессор теперь не слишком-то держал в руках бразды правления.
  Но Игоря тревожили и другие вопросы.
  Эдгар был очень слаб физически после той встряски, когда его нашли возле дома тетки. Он совсем исхудал и даже почернел. Лишь глаза его горели лихорадочным светом из своих темных глазниц. Ощутив недомогание, он принимал данные ему пилюли и оказывался в мире грез, как Сенечка Шевченко. Он общался практически напрямую с самим Великим Гуми! И сразу делился впечатлениями с Игорем, если Игорь был рядом.
  А если не было, то ни с кем не делился, а молча наслаждался своей причастностью к Страшной Тайне Мира.
  Реальный мир для него уже не существовал. Родители также, он обращал на них внимания не больше, чем на мух. Все их убеждения, слезы он просто не замечал, не слышал, не видел. Он понимал только одно - его хотят лишить Братства и Великого Гуми, и стоило ему почуять даже не в словах, а еще в голосе намек на Братство, как он взрывался.
  Родители тут же умолкали в страхе, что он в таком состоянии совершит что-нибудь непоправимое.
  Запирать его они не решались.
  Они пустили все на самотек, полагаясь на судьбу.
  Они могли лишь наблюдать со стороны, как их сын гибнет в пучинах Братства и не замечает этого.
  Они не могли его спасти.
  Игорь устроил так, что Эдгару попала в руки газета "Новая жизнь" со статьей о Братстве, и он же через некоторое время позвонил ему и сообщил взволнованным голосом:
  - Эдик, привет! Я сейчас слышал концовку передачи по радио, там, по-моему, опять про нас говорили.
  Эдгар сразу оживился:
  - Да?
  - Да! Завтра будет повторение. На "Маяке". Послушаем?
  - Обязательно!
  Игорь спросил:
  - А ты чего так обрадовался? Как я понял, нас там не хвалят.
  - Ну и что? Нужны нам их похвалы! Главное - победа Великого Гуми. А для этого и радио сойдет.
  Игорь не понял этой логики, но углубляться не стал. В последнее время логика Эдгара требовала значительных поправок, поскольку она стала чрезвычайно извилистой и своеобразной. Понять ее мог лишь сам Эдгар.
  Они слушали повтор радиопрограммы вместе, у Игоря дома.
  Игорь украдкой следил за ним, отмечая про себя какие-нибудь реакции друга на выступления Независимого Автора и отца Александра. Эдгар слушал очень внимательно, впиваясь взглядом в приемник и изредка издавая негодующие возгласы. Было видно, что он подходит к этому вопросу по-деловому, с практической точки зрения.
  - А ведь я этого священника знаю, - сказал Эдгар, когда они выключили радио и вышли на улицу.
  Игорь удивился:
  - Откуда это?
  - Родители меня однажды к нему отвели. Как бы на консультацию. Он же специалист по психологии.
  - По возрастной психологии, - уточнил Игорь. - Ну, и как он тебе?
  Эдгар пожал плечами:
  - Да какая мне разница. В общем, я уже точно не помню тот день.
  Игорь подозрительно на него покосился:
  - Как так - "не помню"? Что это значит? Ты то, уже теряешь память, как Сеня Шевченко?
  Эдгар резко остановился и задумался. Сравнение с Сеней ему совсем не понравилось, и в провалах в памяти признаваться даже самому себе очень не хотелось, но промелькнувшая мысль все же была, она, как молния, на мгновение осветила глубины разрушения и коррозии в душе Эдгара и поэтому была тут же с позором изгнана, обвиненная в призрачности, галлюцинации.
  Так было легче. Не так страшно.
  Не станешь же ты верить всерьез в то, что ты уже почти покойник. Не человек - это точно.
  - Нет, - сказал Эдгар решительно. - Я не теряю память. Просто иногда кое-что забываю. Причем забываю такие вещи, которые помнить не обязательно... Как Шерлок Холмс.
  - Ну-ну, - с сомнением произнес Игорь.
  - Тогда меня, по-моему, хотели упечь в больницу на лечение, - произнес Эдгар и желчно усмехнулся. - Несчастные! Это им нужно срочно спасаться, а не мне. Со мной-то все в порядке. Вот они и отвели меня к специалисту. Чтобы он определил, сумасшедший я или нет, и что со мной делать. Как будто я сам с этим не разберусь!
  - Угу, - ответил Игорь. - И что же он им посоветовал?
  - А я откуда знаю? Впрочем, после его слов они перестали на меня давить. Значит, он сказал им, чтобы они оставили меня в покое.
  - Наверно.
  Они не спеша шли к остановке.
  Вдруг Эдгар заговорил:
  - А знаешь, он ведь не плохой мужик. Очень умный. Он бы оказался нам полезен. Странно, что Профессор до этого не додумался, а Великий Гуми ему не подсказал. Видишь, как ловко он все обставил! Как будто мы одни злодеи тут собрались!
  - Кровопийцы! - ехидно поддакнул Игорь.
  Но Эдгар не воспринял шутливый тон и продолжал строго:
  - Вот именно. Все беды проистекают от неизвестности!
  Игорь опять съехидничал:
  - Золотые слова.
  - Он готовил свое выступление в таком неблагоприятном для нас ключе только потому, что ничего о нас не знал!
  Игорь возразил:
  - Минуточку. Как это - ничего о нас не знал? Если бы он ничего о нас не знал, то даже не упомянул бы нашего названия! Ему же Сеня Шевченко все рассказал о нас.
  Эдгар презрительно фыркнул:
  - Нашел на кого сослаться! Сам-то Сеня Шевченко много знал? Только то, что лежит на поверхности. А остального он и у себя под носом не видел. Иначе он не поступил бы так неблагоразумно. Он же всего боялся, глупый. Кстати, то, что он рассказал о нашем Братстве постороннему человеку, может расцениваться как измена.
  Тут он снова остановился, как громом пораженный.
  - Точно! - воскликнул он.
  Игорь тоже приостановился:
  - Ну что такое?
  - Я понял!
  У Эдгара расширились глаза.
  - Я понял, почему погиб Сеня Шевченко!
  Игорь побледнел до самых губ.
  - Ничего, ты не беспокойся, - убежденно сказал Эдгар. - Ты не виноват в его смерти, ты же оказался там случайно. Точнее, не случайно, а Великий Гуми тебя туда привел, чтобы ты именно таким способом приобщился к нашему Великому Братству... Неужели тебе все еще не ясно?
  - Нет, - отрезал Игорь.
  Ему этот бред не нравился.
  Эдгар засмеялся, но смех этот звучал зловеще.
  - Игорь, Сеня сам виноват в своей смерти. Он ее накликал. Он был слабак! Он нарушил нашу тайну, клятву Посвящения, и просто был за это наказан. Как Валера Бабин.
  Игорь не сводил с него глаз.
  - Нельзя было рассказывать о нас чужаку. Что за черт! Откуда это отсутствие выдержки? Ведь запрет есть запрет! И неважно, согласен ты с ним или нет, неважно даже, понимаешь ли ты его или нет! Его нужно выполнять неукоснительно! Иначе последует немедленное наказание! Смерть! Чтобы не было изменников, чтобы они уже не могли нам вредить! А то вот смотри - он разболтал нашу тайну, а священник ею тут же и воспользовался, чтобы нас очернить! Ведь он спугнул своей неправдой многих людей, которые уже задумывались о вступлении в наше Братство!
  Игорь спросил:
  - А разве это неправда?
  Эдгар возмутился:
  - О чем ты говоришь! Конечно, неправда! Он всё перевернул с ног на голову! Выставил нас какими-то преступниками! Как будто мы защищаем не Добро! Нет, это нельзя так оставлять. Люди и впрямь могут в нас ошибиться. Мы должны их спасти! Всех, кто достоин спасения!
  - Замечательная оговорка, - с иронией ответил Игорь. - А все остальные?
  Эдгар не запнулся ни на миг:
  - А все остальные не смогут спастись, даже если мы их вытянем из ада за уши! Они не смогут спастись, потому что не нужны Великому Гуми. Зачем ему тащить с собой в рай лишний груз? Он возьмет с собой только тех, кто способен принести ему пользу!
  - А остальных - в ад?
  - Остальные погибнут. Не думай об этом, этого не изменишь. Все уже давно решено. Нет смысла на этом зацикливаться. Давай лучше...
  Игорь его перебил:
  - Нет, погоди. Сначала давай выясним этот вопрос, так как я с тобой не согласен. Кто будет определять полезность людей Великому Гуми?
  Эдгар остановился в раздражении:
  - Великий Гуми, конечно! Не притворяйся тупым. Ты все прекрасно понимаешь.
  - Великий Гуми. А если он решит, что, например, мы с тобой не приносим ему никакой пользы? Что тогда? Ты покорно сунешь свою голову под гильотину? Или еще немного посопротивляешься?
  Эдгар удивленно покачал головой и сказал:
  - Игорь, ты странный. И говоришь странные вещи. Как Великий Гуми может решить так? Я не говорю о себе, но ты-то! Ты же отмечен им как ангел! С какой стати Великий Гуми тебя отвергнет?
  Вот тут Игорь вскипел по-настоящему:
  - С чего вы взяли, что я отмечен как ангел? Чтобы больше я не слышал от тебя подобной чепухи! Понапридумывают Бог знает чего, слушать тошно! Такое впечатление, что у нас в Братстве каждый начал заниматься сочинительством, кто во что горазд! Великий Гуми то, Великий Гуми другое! Вы что, переселились в параллельные миры? Вы бы лучше ждали очередных знаков от Великого Гуми, а не дурью маялись!
  Эдгар от командного тона сразу сник:
  - Да, да, ты прав. Но нельзя же вот так безвольно сложить ручки и ждать! Надо действовать! Это приблизит мир к раю, а нас - к Великому Гуми.
  - Угу, - мрачно протянул Игорь.
  Эдгар все еще раздавал листовки, где только мог, невзирая на кризис, разразившийся в Братстве. Уже все прекратили это унизительное занятие, воспользовавшись кутерьмой. Сгустившаяся атмосфера показывала им, что грядут очень важные, буквально исторические события, и к ним надо быть готовым, а не отвлекаться на раздачу бумажек обывателям. В преддверии Великой Битвы каждый человек и так поймет, что настал момент определиться с выбором, и сделает свой выбор сам, без подсказки. Ведь будет ясно, кто есть кто.
  А они пока наберутся сил перед решающей схваткой.
  Так поступили многие, но не Эдгар.
  Он просто не в состоянии был сидеть без дела, обсуждать теории и ждать. Он жаждал участия в прогрессе, в построении Нового Мира! А листовки означали собой активность. Вот Эдгар и запасался ими без спроса и всучивал каждому, кто попадался ему навстречу.
  Ладно бы листовки.
  Но Игорь знал, что Эдгар начал потихоньку красть. Не у себя дома - этим все в Братстве занимались давно, это было их обыденностью. Эдгар крал на улице при малейшей возможности украсть и проявлял при этом поразительную ловкость.
  "Ты прямо-таки фокусник", - похвалил его за это Профессор и внушил этим надежду на скорое посвящение в активисты.
  "Скорее бы!" - думал Эдгар в восхищении.
  Ради Великого Гуми он готов на все.
  Игорю он о своем криминальном опыте ничего не сказал. Не потому, что не доверял или боялся, что Игорь его выдаст. Но просто ни к чему будущему ангелу знать о мелких пакостях мелкой букашки Эдгара Тимофеева...
  Но Игорь это знал и нервничал. Даже позвонил Осипову и сказал:
  - Осипов, время поджимает. Эдгар скатывается все ниже и ниже. Я боюсь за него. Он принимает наркотики, он начал красть, он живет в мире галлюцинаций. Можно ли будет спасти его после развала Братства?
  - Не волнуйся, все будет хорошо. Мы уже заканчиваем.
  - Пожалуйста, поскорее!
  В такой ситуации исчезновение Профессора на какое-то время привело Братство в панику. Оно начало распадаться, само по себе, лишенное идеологической подпитки и устрашающих факторов. Это радовало Игоря. По крайней мере, меньше людей пострадает в момент силового вмешательства.
  Из Братства уходили те, кто поступил в него недавно. Они еще не успели проникнуться вселенским ужасом и стать даже хотя бы слушателями. Они уходили по разным причинам - некоторые от страха перед разоблачением, некоторых заставляли родители или другие родственники, у некоторых просто вдруг открылись глаза, и они увидели свою ошибку.
  Уходили и те, кто был в Братстве давно. Эти покидали собрания на свой страх и риск, пользуясь отсутствием Профессора и Плескача, и других самых опасных карателей. Они давно уже мечтали уйти, они были мертвым грузом Братства, тянули его ко дну, но трепетали от одного имени Профессора или Плескача. А теперь, когда появилась возможность улизнуть в суматохе, они это и сделали. Сначала дрожали от страха, забившись по дырам, ожидая неминуемой кары. Но кара не приходила, и они не то что осмелели, но немного успокоились. Это предоставило шанс их родным и близким вплотную заняться их лечением, физическим и душевным.
  Так или иначе, эти люди были для Братства потеряны.
  Но зато те, кто остался, наводили Игоря на грустные размышления.
  Это было самое ядро Братства, его квинтэссенция. Оголтелые фанатики, которые либо искренне верили в идею Великого Гуми, либо не хотели признаваться в том, что они не правы, и упорствовали в своих заблуждениях. Этих людей нельзя было развернуть в другую сторону, они не воспринимали мир адекватно. Их девизом стало "Кто не с нами, тот против нас". Они, собственно, уже и не нуждались в присутствии Профессора или Плескача, или даже Регины. Эти персонажи были для фанатиков уже лишь символами, а вовсе не движущей силой. Движущая сила переместилась в них самих, в их тесное сообщество.
  Как будто прежнее Братство было коконом, из которого в надлежащий момент вылупилось новое Братство, находящееся на новой, более высокой ступени развития.
  Под воздействием неблагоприятных обстоятельств Братство Гумитов мутировало и перевоплотилось.
  Эта группа ничуть не жалела о тех, кто выпал из Братства. Пусть, мол, заботятся о себе сами, если могут, а в решающем сражении они наверняка все будут перебиты. Кто о них вспомнит? Великому Гуми не нужны слабаки. Им нет места в раю. Туда попадут только сильные, как в результате естественного отбора. Только сильные, активные и преданные.
  Такие, как они - те, которые остались.
  К этой группе склонялся и Эдгар.
  Впрочем, на дачу в Афонино приходили еще и такие, кто не очень-то рвался в лидеры, кому не нужны были кавалерийские наскоки и атаки на мирных граждан. Они приходили сюда по инерции и ничего не решали, ничего не делали. Они словно утратили жизненные ориентиры, когда исчез поводырь. У них не было никакого стимула оставаться в Братстве, но они все же оставались, потому что так привыкли.
  К этой группе примыкал Игорь Белояр.
  Их было не так много. Приблизительно по два десятка человек и тех, и других.
  В общем, когда Профессор вернулся, он застал свое Братство изрядно поредевшим, но у него не было времени и возможностей искать и карать предателей.
  - Не переживайте! - успокаивал он свою агрессивную паству. - Не будем размениваться на эти пустяки. Великий Гуми сам покарает изменников. Ни один из них не останется в живых! Пусть они пока думают, что находятся в безопасности, пусть пока надеются на спасение. Это временное затишье! Они будут убиты молниями Великого Гуми!
  - Да! - завопило в ответ Братство.
  В этот момент они и без Великого Гуми разобрались бы с предателями.
  Собственными руками.
  Но появление Профессора, такое же внезапное, как и его исчезновение, Братство успокоило. "Умеренные" вновь устремились взорами и мыслями к нему, ожидая известий и приказаний. "Фанатики" еще больше укрепились духом, если это было вообще возможно, и как будто получили в руки священное знамя и полномочия действовать. Действовать уже не обязательно по его, Профессора, приказаниям, а по собственному усмотрению.
  Это было самодостаточное и самостоятельное объединение.
  Профессор ничем не объяснил ни своего исчезновения, ни своего появления. Да они и не спрашивали, его послушные овцы - им это было не интересно. Мало ли где он пропадал, вдруг его приглашал к себе сам Великий Гуми, чтобы посовещаться насчет выхода из кризиса и дальнейшего развития событий.
  Скоро ли там наступит Великая Битва?
  - Нет, все-таки надо переманить священника на нашу сторону, - сказал Эдгар.
  - Зачем? - спросил Игорь.
  - Так ведь жалко же! Пропадет ни за грош! А стоящий человек, умный, полезный! Он бы столько сделал для Великого Гуми! Подумай только, он же все понимает, и главное - обладает даром убеждения. Если бы он стал агитировать, за ним пошли бы целые толпы!
  - Ты же сам говорил, что не важно количество, а важно качество, - возразил Игорь.
  Эдгар махнул рукой:
  - Ерунда! Какое теперь качество? Посмотри, как нас мало осталось! А он бы не только агитировал, но и просвещал. После его слов никто не захотел бы уйти! Все стали бы как мы!
  Игорь с сомнением скривился.
  А Эдгар продолжал:
  - Это он нападает на нас от незнания. Ты видел его в "Лицах области"?
  - Ага.
  - Я когда его там увидел и услышал, я сразу понял, что именно он нужен Великому Гуми. Точно так же, как и ты, Игорь. Только вы будете заниматься в раю разными делами. Ты же прирожденный воин, а он - прирожденный просветитель. Поэтому...
  Игорь его перебил:
  - А ты уверен, что он согласится?
  Эдгар ответил не раздумывая:
  - Конечно, уверен!
  Игорь посмотрел на него с изумлением.
  Эдгар засмеялся:
  - Ты просто... ну, не новичок, конечно, но я все же в нашем Братстве дольше тебя, и знаю больше. Ты только не обижайся. Я же понимаю, ты рожден быть ангелом Великого Гуми, только сам пока не осознаешь этого. Запрещаешь об этом даже упоминать. Но это же всем ясно! Но ты пока не ангел, и многого не видишь. Ты еще не прозрел. Хотя и находишься на целую ступень выше меня. Ты же активист, а я - слушатель.
  - Эдгар!
  Но тот был тверд и продолжал:
  - Да! Но я все равно вижу пока лучше тебя. У меня как будто открылись глаза, Игорь! На нас начались гонения, мы терпим притеснения, но ведь именно в такие моменты истории и проявляются все великие события и личности! Я чувствую всё! Вся Вселенная открыта для меня! Великий Гуми со мной и помогает мне!
  Игорь нахмурился.
  - Гонения и притеснения говорят о том, что близится время перемен. Скоро наступит Великая Битва - и Зло знает об этом и старается нас уничтожить, заранее, чтобы обезопасить себя! Гонения и притеснения - это его предупреждающий шаг. Нам остаются всего два знамения - и всё! Мы начнем сражаться со всеми проявлениями Мирового зла! Без жалости! Игорь, наверное, именно тогда ты и станешь ангелом, потому что ты - прирожденный воин, и именно там ты покажешь все свои таланты.
  - Ты не перегрелся на солнышке? - осведомился Игорь.
  - Так вот. Великий Гуми ставит словно бы печать на своих избранных. Эта печать есть на тебе. Это же сразу видно! И эта печать есть на нем, на отце Александре. Великий Гуми избрал и его. Было бы странно, если бы он его не избрал - пропустить такую личность невыгодно. Во всяком случае, он должен служить Добру!
  - Он и так служит добру, - сказал Игорь.
  Эдгар отмахнулся раздраженно:
  - Какое это Добро! Словоблудие одно. Об истинном Добре он и не знает пока. А откуда он может о нем узнать, когда он еще не разговаривал с Профессором? Они поладят, вот увидишь! Отец Александр сразу поймет, что надо делать, он сразу поймет смысл всего происходящего и выберет свое и наше спасение! Он же умный человек, не может не понять. Профессор ему все растолкует, расставит по местам, наставит на путь истинный...
  - Нет, ты, правда, здоров?
  - А что тебя смущает? Великий Гуми нуждается именно в таких людях! А ты представляешь себе, что будет, если его вдруг переманят к себе Апостолы Зла?
  В его глазах отразился неподдельный ужас:
  - Он тогда сможет нас по-настоящему уничтожить! Он же обладает силой, силой убеждения, и эта сила не должна быть направлена во Зло! Этого нельзя допустить!
  Игорь вздохнул и отвернулся:
  - Какая ерунда, Эдик. Сказать по правде, ему плевать на наше Добро и Мировое Зло. Он просто живет и просто помогает людям.
  Эдгар разгорячился:
  - Нет! Он не так помогает людям, как надо! Помогать людям можно только в Братстве! Только по велению Великого Гуми! Только Великий Гуми указывает на тех, кому следует помогать... Впрочем, все, кому следует помогать, и так уже состоят в нашем Братстве.
  Он удосужился, наконец, посмотреть в лицо Игоря и, в свою очередь, вздохнул.
  - Игорь, я вижу, ты так ничего и не понял.
  - Да нет, кое-что понял.
  - Ничего ты не понял. Ну, это ладно. Со временем поймешь. По-моему, это так просто! Даже не знаю, как тебе это объяснить еще доступнее! Это же элементарные вещи! Но... Пусть. Лучше тебе поговорить с другими, может, они объяснят понятнее...
  - Не надо мне объяснять!
  Эдгар согласился:
  - Ладно, не надо. Доходи сам. А со священником я планирую встретиться. Я готовлюсь с ним поспорить и переубедить его! Он увидит Добро сразу, как присмотрится... Он умный, но я не боюсь с ним спорить. Его ум подскажет ему, где правда. Мне даже не придется мучиться.
  Игорь снова на него покосился:
  - Да? Это Профессор дал тебе специальное задание?
  Эдгар покачал головой:
  - Нет. Это я сам решил. Ведь это для пользы Великого Гуми!
  - Эдик, я тебя предупреждаю. Профессор узнает - пощады не жди.
  - А откуда он узнает? У нас в Братстве остались лишь самые преданные делу. Они не станут меня выдавать. Да и никто, кроме тебя, об этом пока не знает.
  Игорь сказал с облегчением:
  - Слава Богу! Хоть ты языком не болтал! Но все равно, мало ли у нас "доброжелателей". Донесут как пить дать. Глазом моргнуть не успеешь.
  Эдгар ответил без запинки:
  - Все равно, это не вопрос! Профессор, конечно, сам любит выдавать задания и не поощряет инициативу... Но ведь времена изменились. Теперь самая пора действовать! Неважно, по приказу Профессора или нет! Главное - действовать, ради победы Великого Гуми!
  Игорь спросил:
  - А времена, по-твоему, изменились?
  - А ты что, этого не чувствуешь? - удивился Эдгар. - Конец света уже близок! Все указывает на это! Поэтому надо торопиться, а не сидеть сложа руки, пока прикажут!
  Игорь подумал, затем медленно произнес:
  - Ну, как знаешь. Профессора не боишься?
  - Великого Гуми боюсь.
  - И когда же ты планируешь встретиться со священником?
  - Сегодня, после обеда. Может быть, по проповеди успею. Тогда приду сразу с таким превосходным новичком! Представляешь, какой будет фурор?
  - Да, фурор будет наверняка, - протянул Игорь, поёжившись от такой картины.
  А Эдгар весь сиял в предвкушении своего триумфа. Да, его заслуга перед Великим Гуми - в агитации, в привлечении новых членов, причем не простых, а самых-самых перспективных! Первым достижением Эдгара стал Игорь, будущий ангел. Теперь он приведет в Братство могучий ум, равный (ну, или почти равный) уму самого Профессора! Они вместе будут бороться с Мировым злом, а присутствие такого человека, как отец Александр, обеспечит им победу и минимум потерь!
  Как можно этого не замечать?
  - Ты не забудь Профессора предупредить хотя бы, что приведешь кандидата, - сказал Игорь. - И заручись поддержкой Великого Гуми, чтобы он заступился за вас перед Профессором. Иначе я за последствия не ручаюсь.
  Эдгар беспечно воскликнул:
  - Да не бойся ты, все будет хорошо!
  - Ну, в добрый час, - пожелал Игорь.
  Он был озадачен этим разговором. Ему было ясно только одно: он теряет Эдгара, и если дело не разрешится очень скоро, то он его точно потеряет.
  Надо же было до такого додуматься - агитировать отца Александра вступить в Братство!
  Эдгар совсем сошел с ума.
  А он тем временем очень серьезно готовился к агитации. Он еще раз прочел книгу Рабио Прамена "Путь свободы к радости", хотя и так помнил ее чуть ли не дословно. Запасся неопровержимыми аргументами в пользу Великого Гуми. Жаль, он еще не может ничем пугнуть, он же не Профессор, и Великий Гуми по его велению и хотению не станет творить чудеса.
  Но зато в его арсенале всегда присутствует убежденность в собственной правоте - основной плюс в такой непредсказуемой работе.
  Великий Гуми будет доволен.
  Эдгар несколько раз бывал в Разовке, видел церковь (правда, лишь снаружи) и знал, что по соседству, через два дома, живет староста. В церкви священника не оказалось. Там копошились только строители, восстанавливавшие внутренности храма после погрома. Эдгар тонко улыбнулся. Зря стараются! Глупцы. Глупцы и слепцы. Скоро их мелким хлопотам придет конец. Храм будет сметен с лица земли разбушевавшейся Великой Битвой. И они пока не знают об этом, а если узнают, то не поверят.
  Дома священника тоже не было, Эдгар туда уже звонил.
  Значит, либо у старосты, либо где-то еще, где его бесполезно искать, лучше отложить до другого раза.
  Эдгар спросил у строителей.
  Они охотно рассказали ему, как добраться до дома старосты. Он поблагодарил и пошел туда. Без особого труда нашел дом. Собаки не было. Он поднялся на крыльцо, прислушался к звукам вокруг и к биению своего сердца, которое предчувствовало жаркую баталию и потому стучало как бешеное. Но в доме и на улице царила тишина. Эдгар глубоко вздохнул, как перед прыжком в холодную воду, и позвонил в дверь.
  Услышав за дверью шаги, он вдруг побледнел от волнения.
  Ему показалось, что он сейчас умрет, очутившись лицом к лицу с тем, кого он решил увести за собой.
  Но дверь открылась, и он увидел перед собой всего лишь Фаину Ордынскую.
  Она удивилась:
  - Это ты? Привет! Что ты здесь делаешь?
  Она говорила громким шепотом.
  - А почему шепотом? - так же спросил он.
  - Ребеночек спит. Тебе кого надо?
  - Отца Александра.
  - Тогда проходи. Он сейчас придет. Они со старостой отлучились ненадолго, навещают одну женщину больную... А тебе он зачем?
  Он не ответил.
  Они вошли в дом.
  Младенец уже лежал в коляске, полностью готовый к прогулке. Эдгар помог Фаине выкатить коляску на улицу и выразил желание скорее походить вместе с ней, чем сидеть одному в чужом доме. Она охотно согласилась, и они спрятались от палящих солнечных лучей в аллею возле церкви, в тень.
  Фаина медленно катила коляску туда-сюда.
  Эдгар вышагивал рядом, чувствуя себя идиотом, и от нечего делать разглядывал младенца.
  Он явно только что родился, был красный и сморщенный, раскинулся на своих белых пеленках, одетый в белые ползунки и распашонку, с кружевным чепчиком на круглой головке, с выпавшей из круглого ротика соской на голубой ленточке, с крохотными пальчиками, наполовину сжатыми в кулачки - идиллия, а не младенец. Коляска была накрыта белым гипюром в виде балдахина.
  Фаина смотрела на него с ласковой улыбкой и мурлыкала под нос колыбельную, хотя он и так спал. Но Эдгар не видел в этом зрелище ничего умилительного и раздраженно озирался: куда запропастились священник и староста?
  - Да ты не волнуйся, они сейчас придут, - тем же шепотом сказала Фаина.
  - Это твой родственник? - поинтересовался Эдгар.
  Она засмеялась:
  - Нет, что ты! Это ребеночек одной женщины из нашей общины. Она сегодня должна получить посылку на почте и позвонить родителям в область, вот она и привезла Николеньку сюда. А я люблю присматривать за детьми. Говорят, у меня это хорошо получается.
  Он искоса на нее посмотрел:
  - Да, дети, наверное, тебя слушаются.
  - Да, верно. Я и сама не понимаю, как такое получается, но даже самые капризные ребята успокаиваются... Но Николенька вовсе не капризный. Он узнаёт мир! Он же родился совсем недавно. Его пора крестить.
  Внезапно у Эдгара в голове промелькнула мысль, от которой он похолодел.
  - Когда, говоришь, он родился? - как бы невзначай спросил он. - Недавно?
  - Совсем недавно. Пятого августа.
  Его глаза блеснули.
  Безликий, амебообразный, ничтожный младенец в тот же момент обрел лицо, плоть и кровь и бессмертную душу. Он олицетворяет Мировое Зло! В нем таится смерть служителей Великого Гуми! И главное - опасность для Добра!
  Несмотря на тишину, безветрие и щебетание птичек в окружающей зелени, картина мгновенно утратила составляющие идиллии. Какая идиллия, когда под сенью любви и красоты, в тепле и холе спокойно спит сам сатана! Фаина нежно смотрела на ребенка и улюлюкала ему, безмозглая тупица!
  Эдгар еще раз на него взглянул и увидел не младенца, а чудовище, в которое он превратится очень скоро, чтобы их всех уничтожить.
  В голове у него тут же сложился план.
  Он вообще в последнее время отлично соображал в экстремальных ситуациях.
  Он снова огляделся вокруг, но теперь уже с целью проверить, не проследит ли кто-нибудь за ними.
  А Фаина истолковала его жест по-прежнему и сказала:
  - Сейчас придут, не волнуйся. Ты никуда не спешишь? Если спешишь, то скажи мне, что хочешь ему сказать, отцу Александру, я ему передам.
  Она на долю секунды отвернулась в ту сторону, откуда должны были появиться священник и староста, и тут же ощутила сильный рывок за коляску.
  И замерла от немого ужаса.
  Эдгар схватил ребенка и подушечку и бросился бежать со всех ног. На бегу отшвырнул мешавший ему гипюр и скрылся за поворотом.
  Фаина бросилась было за ним, но куда ей было за ним угнаться! Она добежала до угла, не увидела Эдгара нигде поблизости и принялась кричать.
  - Нет! Вернись! Вернись, пожалуйста!
  Но вокруг была тишина.
  Даже криков ребенка не было слышно, а он ведь должен был раскричаться!
  - Не надо! - закричала Фаина снова. - Эдгар! Вернись! Где ты спрятался?
  Она не понимала, что происходит.
  - Эдгар! Что за глупые шутки?
  Никакого ответа.
  Она постепенно приходила в отчаяние. Стояла на углу, не зная, куда бежать и что делать, и только кричала. У нее сжималось сердце, она ничего не видела вокруг.
  На ее крики сбежались люди, наконец догадавшиеся, что дело серьезное. Вернулись и священник со старостой. Они попытались увести Фаину в дом и успокоить, но у них ничего не получилось. Она вырывалась из их рук и принималась метаться по пятачку этого угла улицы, как заколдованная.
  Она рыдала и кричала не переставая.
  Отец Александр переглянулся со старостой. Последний пошел к колонке за холодной водой. А отец Александр встал перед Фаиной, протянул к ней руки и сказал:
  - Фая, милая, ты меня узнаешь?
  - Да! - простонала она.
  - Тогда, пожалуйста, объясни нам, что случилось. Мы все вместе разберемся и решим, как нам тебе помочь и исправить...
  Он не договорил. Кто-то приволок пустую коляску, еще кто-то подобрал с пыльной дороги потемневший гипюр.
  Фаина взвыла и закрыла лицо руками.
  Отец Александр помрачнел.
  - Кто это сделал? - быстро спросил он.
  - Эдгар!
  Отец Александр пошатнулся от изумления:
  - Кто?
  - Эдгар Тимофеев! Он пришел поговорить с вами, и мы вас ждали, а потом он вдруг как взбесился! Схватил и побежал! И вот его нет! Господи, Господи!
  Отец Александр обнял ее и прижал к своей груди, мягко поглаживая по голове. А сам он сильно хмурился. Ситуация была очень опасная. Как бы чего не случилось с ребенком.
  Через несколько минут он передал безутешную Фаину старосте, быстрым шагом направился в его дом и на ходу молился. Надо бы, конечно, помолиться в церкви, перед иконами, но у него совсем не было времени. Дорога была каждая секунда.
  Он позвонил Осипову.
  Тот позвонил Булатову.
  Булатов побледнел как смерть. Список знамений он помнил наизусть! И только одно из них не требовало специальной расшифровки - шестое!
  Они убьют младенца как олицетворение Мирового Зла!
  Осипов взял бразды правления в свои руки. Скорее он сам их всех убьет! Он сообщил всем отделениям, что в деревне Разовка похищен ребенок нескольких дней от роду, находится в руках преступников, которые ему угрожают... Немедленно выезжать всем нарядам на обе дачи в Афонино, к дому Профессора, к дому Тимофеевых, и...
  О каком кладбище упоминал Игорь Белояр в связи с обрядом Посвящения в активисты?
  Наверняка и все остальные обряды они проводят там!
  А уничтожение Мирового Зла - безусловно, обряд! Туда Осипов поехал сам.
  Крики ребенка Эдгар заглушал подушкой. Он чувствовал в руках его хрупкие, мягкие косточки и податливое тельце и стремился причинить ему боль, а лицо накрыл подушечкой и прижимал растопыренной ладонью. Он ощущал в себе и вокруг себя безменное ликование, душа его пела от счастья. Он оказывает величайшую услугу Великому Гуми! Тащит на казнь Воплощение Тьмы!
  Вскоре младенец затих. Его ручки и ножки повисли, как у тряпичной куклы, и болтались где-то там, внизу.
  Эдгар этого не замечал. Как на крыльях, он летел в Афонино! Пешком, бегом! Поскорее бы, пока еще не поздно расправиться с Мировым Злом! Он видел только цель впереди, и ничего больше.
  Вперед, к победе.
  Он ворвался в здание дачи, пронёсся прямо в общую комнату и очень обрадовался, когда обнаружил Братство в полном составе. Ну, почти в полном - все два десятка человек толпилось в полумраке и сдержанно обсуждали свои дела. А в проеме одной из дверей стоял Профессор, которого Эдгар и не заметил, иначе не вел бы себя так вызывающе.
  Он прошел сквозь толпу, поразив всех своим видом, изможденным и в то же время торжественным. Возле его лба они буквально видели сияние святого.
  Одним прыжком вскочив на кафедру Профессора, он вскинул младенца у себя над головой обеими руками и потряс им, как дикарь своей добычей. И воскликнул:
  - Слушайте меня! Свершилось! Шестое знамение свершилось! Этот вот ребенок (он снова потряс трофеем над головой) родился пятого августа. Он является Мировым Злом! Так говорил Великий Гуми! Этот ребенок должен быть уничтожен!
  - Да! - завопили "фанатики", в то время как "умеренные" с перепугу ничего не поняли.
  Профессор спал с лица, когда это увидел. Судя по состоянию младенца, если это и впрямь младенец, он уже мертв. Это повлечет за собой катастрофу!
  Ситуация окончательно вышла из-под контроля.
  Эдгар сошел с кафедры. "Фанатики" приняли его в свои ряды, он растворился среди них. Они вырвали у него из рук младенца. Вся их орава с воплями торжества и победы ринулась вон с дачи. Профессор едва успевал за ними. Он еще не терял надежды своим прежним авторитетом исправить положение.
  По пути к кладбищу он нагнал группу "фанатиков", схватил Эдгара за руку и вытащил в сторону. Тот поначалу упирался, но под взглядом Профессора сник и угомонился. Во всех подробностях рассказал о том, что произошло. Профессор покачал головой - свидетели утопят Эдгара, а вместе с ним и Профессора. Они вернулись в Афонино, сели в машину Дениса Павловича и уехали.
  А на кладбище Осипов и его товарищи окружили и увезли в наручниках оголтелую толпу "фанатиков", а работники судебной медицинской экспертизы подобрали с могилок кусочки разорванного на части младенца.
  Контракт подписан
  У Раи в комнате появился новый плакат. Она повесила его на самое видное место. И каждую минуту на него смотрела, любовалась и не могла налюбоваться. Она притащила его прямо из типографии, только что отпечатанный, свеженький, блестящий, со специфическим запахом, который казался Рае восхитительным.
  Стараниями организаторов целая партия этих плакатов была изготовлена сразу после подведения итогов конкурса красоты. На нем была изображена она, Рая, в момент ее коронации. Плакат был большой. Рая на нем стояла в полный рост, в пышном черном платье герцогини, в сиянии разноцветных огней, с короной из звезд на черных локонах, с гигантским букетом цветов в руках и очень, очень, очень красивая.
  Не похожая на себя.
  Такой ее еще никто не видел.
  А в углу плаката в золотистом круге был проставлен штамп конкурса: "Мисс Подиум - 1991".
  Рая смотрела на этот плакат и утопала в неге. Ей было совсем чуть-чуть да славы! Она прошла хоть и не долгий, зато тернистый путь и намерена получить вознаграждение. Ее, конечно, никто не заставлял идти именно этим путем, но она полагала, что достойна награды за одну только верность мечте.
  Она была уверена, что все двери перед ней распахнутся, и она войдет в них королевой, чтобы пожинать плоды своих побед.
  Даже уже одно это предвкушение и уверенность в ее душе искупили всю ту грязь, которую она испытала на себе. И невдомек ей было, что это вовсе не искупление, а очередная иллюзия, а такая же и еще даже худшая грязь станут ее повседневной жизнью. Такова была реальность того мира, куда она стремилась, и ни красота, ни слава ее от грязи не спасут.
  Впрочем, что еще считать грязью.
  Грязь грязи рознь.
  Полина Михайловна тоже видела плакат. Она не задавала лишних вопросов. В общем, ей было все ясно. Она очень хотела поговорить, поплакать, попросить. Но не смела даже взглянуть. Только мысленно, в душе, умоляла дочку одуматься.
  Но дочке не было дела до того, кем Полина Михайловна видела ее в своих мечтах. Она уже давно составила свое мнение об этом и презрительно фыркала.
  А с какой стати она должна ориентироваться на чьи-то чужие желания? У нее и своих хватает!
  Она была так счастлива, что после финала позволила себе слегка расслабиться. Разумеется, тут был уже и банкет, такой солидный, что Рая боялась шевельнуться - вдруг сделает что-то не так, нарушит какие-нибудь правила этикета. А здесь присутствовали такие персоны, что малейшая ошибка могла стать роковой и погубить всю карьеру. Рая чувствовала себя как на иголках. Банкет, конечно, вещь необходимая и весьма приятная, но, как выяснилось, рискованная, и от этого его прелесть терялась.
  Рая терпела все неудобства банкета только ради того, что это теперь ее мир, она - его полноправная частичка, но ей с каждой минутой становилось все неуютнее, и она не раскрепощалась. И вздохнула с облегчением, когда покинула этот официозный зал.
  "Ох, неужели теперь все наши банкеты будут такими... замороженными? - думала она, разоблачаясь. - Видимо, да! Тогда мне придется привыкать. Либо выучить правила хорошего тона, чтобы не позориться. Вот так-так! А я-то надеялась, что теперь буду только получать! А тут еще чему-то учиться надо!"
  Дольше всего ей не хотелось расставаться с короной.
  Она не отрываясь разглядывала корону у себя на голове, где она смотрелась очень хорошо - металлическая диадема на завитых черных локонах. Затем Рая держала ее в руках и продолжала разглядывать. Это была ее собственность, как медаль для спортсмена. В ее острых, напоминающих лучи звезд очертаниях Рая видела свое счастливое будущее.
  Председатель Жюри вручил ей букет роскошных цветов и поцеловал руку. Она сделала в ответ реверанс, который вызвал аплодисменты. В этой ситуации со стороны нельзя было усмотреть ничего предосудительного. Но глаза Председателя Жюри блестели Рае с выражением заговорщика: довольна ли ты, детка, моим подарком?
  Очень довольна, милостивый государь.
  Тогда честь имею, красавица.
  Прощайте, сударь. (Надеюсь, навсегда.)
  Эта пантомима длилась считанные секунды и осталась незамеченной для всех, кроме Оли. Но Оля уже ничего не могла сделать, только вылить на соперницу накопившиеся в душе помои, но так наверняка запачкаешься и сама.
  Что касается Раи, то она уже не замечала тех, кто копошился там, внизу, у ее ног. Пусть себе злобствуют, если завидно.
  Но она ни секунды не сомневалась в честности и подлинности своей победы. Точнее, ей было все равно. Главное, она не сомневалась в том, что заслужила эту победу. "А все остальные девушки мне в подметки не годятся!"
  Она, разумеется, вернулась домой после конкурса. Но это было уже не такое возвращение, как раньше. Потому что она сама теперь была другая. Она находилась здесь временно, и это после конкурса было словно установлено как юридический факт. Не принадлежа уже этому дому, она могла в нем спокойно жить и ожидать той благословенной минуты, когда, наконец-то, его покинет.
  Навсегда.
  И Председателя Жюри можно было терпеть на волне успеха.
  И комнатка ее уже казалась уютной коробочкой, взрастившей розу. Теперь очень приятно было растянуться на кровати и помечтать о том, что уже почти свершилось. Оглядеть свой стол, шкаф, зеркало. Стены, украшенные плакатами и разными финтифлюшками. Подарочки Улыбающегося Мальчика и Председателя Жюри. В данный момент они не вызывали неприятных воспоминаний. Это были вехи ее пути к счастью. Почему же она должна отрекаться от них?
  Что было, то было.
  Забыть о прошлом и смотреть вперед.
  Острота ощущений после финала конкурса прошла, зато осталась их глубина, а это было гораздо лучше, Рае очень нравилось. Слишком много остроты за столь короткий период времени мог бы ее пресытить.
  Она хотела немного отдохнуть от потрясений.
  И, отдыхая, она целиком погрузилась в блаженство.
  Она разрешала своей славе повременить еще пару дней, но не больше. А чего ждать? Никаких особо замечательных вещей она тут не оставляет. Жалеть, другими словами, ей тут нечего. Долой всякие сентиментальности! Она не для того шла к победе через собственные трупы, чтобы в последний миг отступить из-за какой-то глупости.
  Она вылетает из клетки, она вольная птица! Почти уже.
  Ну, где же ты, слава.
  Не может же такая победа пропасть зря.
  Она все поставила на эту победу.
  Полина Михайловна позвала ее к телефону из ванной рано утром:
  - Раечка! Это какой-то мужчина, он не хочет ждать и не хочет перезванивать. Говорит, что ему некогда. Может быть, выйдешь?
  Чертыхаясь и оставляя за собой мокрые следы, Рая завернулась в полотенце и подошла к телефону. "Только бы не накапать на аппарат, еще испортится".
  - Алло! - сказала она не очень довольно.
  - Это Раиса Белова? - уточнили на том конце провода.
  Голос и впрямь был мужской.
  - Да, это я.
  Она слегка приободрилась.
  Мужчина представился:
  - Меня зовут Александр Рундуков, я официальный представитель модельного агентства "Русский Стиль". Мне поручено провести собеседование с победительницей конкурса красоты "Мисс Подиум" и, если она нам подойдет, заключить с ней контракт.
  Рая будто получила удар обухом по голове.
  Александр Рундуков продолжал:
  - Я прошу извинить меня, но у меня очень мало времени. Я сегодня же должен выехать в Москву. Поэтому я хотел бы встретиться с вами как можно скорее.
  - О да, конечно! Я уже собираюсь!
  - Я жду вас в Доме культуры, где проводился конкурс. Спросите меня, и вам подскажут, где меня найти, - сказал Александр Рундуков.
  - Да! Через полчаса буду! Обязательно!
  Это было невероятно, но это произошло.
  Она немедленно надела свой лучший наряд, подкрасилась совсем чуть-чуть - больше не успела, волосы расчесала и предоставила им сохнуть на улице, по дороге в Дом культуры, на свежем воздухе. Сейчас она была сама естественность, но поневоле - время поджимало, а награду получить хотелось поскорее.
  В это трудно поверить, но она уложилась в полчаса, пришла даже немного раньше и постояла перед входом, сдерживая дыхание и биение сердца. Она находилась на пороге своей мечты. Собеседование ее не пугало, она о нем совсем не думала, сбитая с толку стремительностью и спонтанностью событий. Она желала и ждала таких предложений, но оказалась к ним вовсе не готова.
  Была у нее и еще одна леденящая душу мысль: а вдруг это афера, в которую ее втянут, а потом ей придется расхлебывать кашу в полном одиночестве?
  Она сконцентрировалась и пробормотала:
  - Главное - не быть дурой и не дать себя надуть.
  Название агентства, упомянутое Рундуковым, ее несколько успокаивало. Оно было на слуху, мадам Василькова часто приводила его как пример девочкам на занятиях. Так что, если это не розыгрыш, то Рая добилась своего! Ей не придется больше прозябать в безвестности.
   Она только молила судьбу, чтобы это оказалось правдой.
  Ее очень обнадеживало то, что встреча была назначена на утро и в таком месте, словно под крылышком у организаторов конкурса. Встреча, назначенная на вечер в ресторане, сама по себе навела бы Раю на подозрения.
  Она взглянула на свои часики.
  Пора было идти.
  В вестибюле было сумрачно, прохладно и пусто. Рая прошла в актовый зал, благо он был открыт, и спросила у одного парня, который командовал расстановкой декораций на сцене, где ей можно найти Александра Рундукова.
  - Да он только что здесь был, - ответили ей. - Сейчас подойдет. Подождите его вон там, возле той двери. А то здесь мы вас затолкаем.
  Она послушно отошла в сторону. Остановилась и замерла в ожидании, вся обратилась в слух, впитывая в себя все доносящиеся звуки и стараясь угадать, какие из них принадлежат ее судьбе - Александру Рундукову.
  Вот-вот она взойдет на трон - преходящий трон обладательницы титула.
  Внезапно со сцены раздался голос того же парня:
  - Шурик! Ты куда запропастился?
  - Да вот, сбегал за сигаретами. И воды купил, тархуна. Жара невыносимая.
  - А к тебе тут девушка пришла.
  - Да? Кто?
  - Похожа на вчерашнюю королеву.
  Едва дыша, Рая обернулась.
  Ей показалось - она видит тот же сон, что и много раз представлялся ей в мечтах перед конкурсом. К ней направлялся молодой человек с чертами лица, как у отца Александра, и даже волосы у него тоже были длинные, светлые и вьющиеся. Он был такого же роста и телосложения.
  Сердце у Раи стукнуло один раз очень больно и как будто встало.
  Когда Александр Рундуков приблизился, ей стали очевидны различия. У него была совершенно другая походка - гораздо самоувереннее, чем у отца Александра. Еще у него был холодный, отстраненный взгляд и не было вовсе никакой улыбки.
  Это оказалось не мирская копия отца Александра, а перенесенный в наше время гестаповец.
  На таком коротком расстоянии всякое сходство исчезло.
  - Здравствуйте, - ответила она и мило улыбнулась.
  - Я еще раз прошу прощения на то, что все происходит так быстро, - сказал он. - Давайте пройдем в ту комнату, где заседали члены жюри. Там у меня мои вещи, да и поговорим спокойнее, чем здесь.
  - Да.
  Упомянутая комната напоминала кабинет сразу для нескольких человек. Три больших стола и больше десятка разномастных стульев стояли тут в хаотическом порядке, и только на одном из них бумаги лежали стопочкой, а на спинке стула висела спортивная сумка.
  Именно за этот стол и уселся Александр Рундуков, а Рая присела перед ним, изображая ангельскую кротость и непосредственность юной принцессы.
  - Вы не бойтесь, пожалуйста, - произнес Рундуков. - Это собеседование, конечно, не такое, как при приеме в институт, но все же не относитесь к нему как к пустой формальности. Это серьезная вещь и серьезная проверка.
  Она лукаво скосила глаза:
  - А ко мне не будет проявлено снисхождение по той причине, что я к этой проверке не готовилась? Вы не дали мне времени!
  Он махнул рукой:
  - Давайте не будем притворяться. Вы наверняка давно ожидали подобного предложения, да и конкурс сыграл свою роль, а когда человек стремится к одной цели, он постоянно во всеоружии. Всегда готов воспользоваться шансом. Вот как и вы.
  Она закусила губу и сказала:
  - Вы правы.
  Собеседование бросило ее в пот.
  Разумеется, он не спрашивал у нее даты царствований и революций или закон всемирного тяготения. Вопросы его касались в основном того, что преподавала им мадам Василькова, а также общие вопросы, которые должны были показать, что за человек Рая и можно ли иметь с ней дело. И если задания по специальности она выполняла легко, то эти общие вопросы были для нее как подводные рифы, которые в одну минуту топят неосторожные корабли. Приходилось задумываться и взвешивать каждое слово. Она не хотела еще и тут ошибиться, как с Денисом Павловичем, Улыбающимся Мальчиком! Теперь на кону действительно ее судьба!
  Она волновалась и не очень-то это скрывала. Волнение было ей к лицу, оно добавляло естественности. И хотя глупо и наивно было пытаться подстраховаться, соблазняя Рундукова, она это делала, не в силах удержаться, такова была ее привычка.
  Она думала заручиться поддержкой Рундукова, чтобы он за нее похлопотал, если планы агентства по какой-то причине изменятся. Да и вообще, правильнее копить себе друзей, а не врагов. Друзья полезнее, они могут оказывать услуги.
  Полгода занятий под руководством мадам Васильковой имели массу положительных последствий. Привычка соблазнять осталась, но теперь Рая делала это не так грубо, а гораздо тоньше. Она была очаровательна. От нее было невозможно отвести взгляд. Кроме того, она еще и не совсем глупая, и веселая, и умеет петь...
  Перед ней и раньше трудно было устоять, а теперь и подавно.
  Но все ее уловки никак не влияли на Рундукова. Она трусила перед ним, понимая, что он прекрасно видит ее старания, но отклоняет их с убийственным равнодушием. При этом в нем не чувствовалось никакой доброты и симпатии, как у фотографа Ромочки. Рундуков был холодный и непробиваемый. От этого Рае становилось страшно - он видел ее насквозь, как Денис Павлович, ему были ясны все ее мысли и устремления, он читал ее душу, как раскрытую книгу, и с высоты своего опыта мог бы позволить себе игру и снисходительность, но не позволял. Он держал Раю на расстоянии, давая ей понять, что здесь ей ничего не светит, он от таких девиц давно устал, у него на них устойчивый иммунитет.
   У него ведь, как и у Ромочки, работа связана с красивыми девушками, и они оба не находят в них никакой романтики.
  Вот и в Рае он находит лишь расчет выгоды.
  Обидно, конечно, но что делать?
  Он ей и не нравился вовсе, но она не могла остановиться.
  - Еще один вопрос, Раиса, - сказал Рундуков. - Очень важный вопрос.
  - Я вас слушаю.
  - Каковы ваши дальнейшие планы?
  Рая удивилась и переспросила:
  - Простите?
  Он не отводил от нее леденящих глаз и говорил ровным голосом:
  - Я хотел бы знать, чем вы намерены заниматься дальше.
  Она с готовностью ответила:
  - Работать.
  - Похвально, - сказал он равнодушно. - И все?
  Она смотрела на него беспомощно и ёрзала на стуле. Она опять ничего не понимала. Что ему от нее надо? Она ответила честно, и главное - красиво. Какого черта он к ней придирается?
  Он сжалился над ней и сказал:
  - То есть вы считаете, что уже достигли совершенства.
  Она была окончательно сбита с толку и не знала, что отвечать.
  Он постучал по столу концом карандаша. Весь его вид говорил: "Так я и думал. Вот ты и попалась, красавица".
  - Н... Н... Не знаю... - промямлила она. - Нет, наверное.
  Ее взгляд был такой жалобный, словно она собиралась заплакать. Она и в самом деле испугалась, что ее не возьмут, перед ней промелькнула бездна.
  Он снова над ней сжалился.
  - Послушайте меня, Раиса. Я уже несколько лет работаю в этом бизнесе, мы с друзьями организовали наше агентство. Я работаю с нашими кадрами. То есть с моделями. Точнее, с девушками, которые воображают себя моделями. Я их видел тысячи. Провел сотни собеседований. И все это каждый раз повторяется с точностью до единого слова. Все без исключения девушки, воображающие себя моделями, даже понятия не имеют, что им делать дальше. Они, как и вы, Раиса, идут к своей первой победе, не стесняясь в выборе средств, и полагают, что на этом-то все их мытарства завершаются, и начинается новый этап в их жизни - равномерное восхождение на вершину небосклона и постоянное получение всех благ, как из рога изобилия.
  Ра опустила голову, неожиданно покраснев до самых ушей.
  - Они обычно и не подозревают, что это только начало их мытарств, - пообещал Рундуков.
  Она подняла на него глаза, полные неподдельного ужаса.
  - Да-да, - сказал он. - Они получают-таки свои блага, успокойтесь. Но аппетит приходит во время еды, и им не хочется терять завоеванное. Я должен вас предупредить, Раиса: ваша первая победа, как и первая победа всех остальных - это лишь пропуск в мир модельного бизнеса, и даже не рассчитывайте на то, что с тем багажом, который у вас сейчас есть, вы добьетесь заметных успехов.
  Она была пристыжена и спросила шепотом:
  - Что же мне делать?
  - А вы сами как думаете?
  Она робко предположила:
  - Работать?
  Он покачал головой:
  - Не только. Вам придется учиться, Раиса, много и серьезно учиться и набираться опыта. Вижу, вы разочарованы. Увы, я тоже разочарован.
  У нее на лице и впрямь появилась гримаска. Ей очень не нравилось, когда ее сравнивали с другими и считали одной из многих. Кроме того, перспектива учиться ее не устраивала совсем. Вот еще - тратить драгоценное время на учебу!
  Он что, провоцирует ее?
  Но нет, на провокацию не похоже. Он говорил правду.
  Его последние слова о разочаровании снова ее напугали, она побледнела, и взгляд ее снова стал жалобным. Выражение ее лица умоляло не отталкивать несчастную соискательницу, она готова была выполнять все, что он прикажет, только не надо ее отталкивать! Пожалейте бедняжку! Она умрет без этой работы!
  Она даже учиться готова, черт с ним, только не надо бросать ее вот так, разрушив все ее надежды, всю ее жизнь!
  Какой ужас!
  - Поймите, - продолжал Рундуков, - я говорю это все для вашей же пользы. Я наблюдал за многими самовлюбленными девушками, которые полагались лишь на удачу и поэтому не в состоянии были продолжать свою карьеру. Обязательно очень скоро появляются новые конкурентки, у которых чуть побольше мозгов, и имена тех, кто не хотел расти, почти сразу канули в Лету. Вы хотите себе именно такой судьбы?
  Она затрясла головой, отрицая такую судьбу.
  - Тогда вам придется все-таки учиться, и наши руководители будут настаивать на этом, потому что каждому руководителю хочется иметь у себя в коллективе не бесцветных кукол, а настоящих, живых девушек.
  Она энергично закивала.
  Она уже была согласна на все.
  - К тому же, у вас, моделей, такая свирепая конкуренция, что у меня, например, просто кровь в жилах стынет. И она все время усиливается, так как все больше девушек стремятся стать моделями. Вам придется очень постараться, чтобы начать свою жизнь в модельном бизнесе и продлить ее как можно дольше.
  Она глубоко вздохнула.
  Он продолжил:
  - Так что это даже не совет, а ваша жизненная необходимость. Впрочем, если вы не глупая девушка, вы и сами это сразу поймете - абсолютно пустой самонадеянный новичок никогда ничего не добьется. Затрут. А если вы глупая девушка, то вы у нас тем более не задержитесь и никому не будете нужны. Имейте это в виду.
  Это прозвучало как угроза.
  У нее на ресницах сверкнули-таки слезы.
  Но он ни капельки не смягчился:
  - Я видел здесь, в Горьком, Полину Михайловну Василькову. Она достигла в свое время замечательных успехов. Я настоятельно рекомендую вам воспользоваться свободными днями и пообщаться с ней. Ее опыт мог бы очень вам помочь. Она не отказывает девочкам в этом, когда они ее просят. Она относится к ним, как к своим дочкам.
  Рая вздрогнула, побледнела.
  - Я же у нее училась! - вырвалось у нее.
  - Вам очень повезло, - сказал Рундуков. - Тем более, она сделает для вас все возможное. Подойдите к ней, обязательно.
  - Да, - сказала она.
  Но на самом деле она и не думала идти к мадам Васильковой. Их последний разговор убил в Рае все добрые чувства к этой женщине. Хватит, наслушалась. Она больше не позволит никому читать ей мораль. Что за ерунда! Она сама знает, как ей жить!
  - Ну, вот и хорошо.
  Она обратила на него еще один проникновенный взгляд, но вновь наткнулась на броню его равнодушия.
  - Кстати, - вспомнил он, - а родители одобряют ваш выбор?
  Она внезапно охрипла.
  - У меня... только мать.
  Он сделал паузу и сказал:
  - Очень жаль.
  - Ничего. Я привыкла.
  Такой увиливающий ответ и скромный вид призваны были вводить собеседников в заблуждение.
  Рундуков попался на удочку. Он собаку съел в профессиональных вопросах, но в семейных отношениях он был профан и отступал перед ними. Рая этим воспользовалась и приобрела в его глазах сразу несколько плюсов.
  Но он настаивал:
  - Ваша мама одобряет вашу деятельность?
  - Да, - сказала Рая.
  - Хорошо.
  Это не составляло для Раи проблему. Этот вопрос относился к области пустых формальностей. А если бы они надумали вдруг проверять, правда ли это, вряд ли Полина Михайловна подведет дочку. Нет, она подтвердит все, что Рая захочет. Рая была в этом уверена.
  Слава Богу, она сама обо всем догадалась и избавила Раю от необходимости разговаривать с ней и что-то объяснять.
  Рая видеть ее не могла, не то что разговаривать.
  Рундуков все еще сомневался:
  - И вы решаетесь оставить свою мать одну?
  Рая замялась. Этот вопрос также мог быть провокацией.
  - Она знает о том, что это моя самая заветная мечта, - сдержанно ответила она. - И не хочет ей препятствовать.
  Она спохватилась и поправилась:
  - Она дает мне возможность попробовать.
  Воцарилось молчание.
  Рая инстинктом почувствовала, что настал решающий момент для нее, и опустила глаза, чтобы они не выдали ее волнения и - что греха таить - азарта. Ее сердце билось в груди с необычайной силой.
  Вот сейчас, сию минуту, она и узнает свою судьбу.
  Пан или пропал.
  А Рундуков откинулся на спинку стула и сверлил ее немигающим взглядом, словно проверяя этим ее объективную ценность. Он намеренно устроил этот тягучий момент. Казалось, он ожидал от нее нервного срыва.
  Но она выдержала его взгляд с неподвижностью фарфоровой статуэтки.
  - Ну что же, Раиса, - подводящим итог голосом произнес он. - Думаю, вы нам подходите. По крайней мере, на сегодняшний день вы выглядите не хуже всех других новичков, которые у нас появлялись.
  Она вскинула на него глаза и невольно воскликнула:
  - Правда?
  Он соизволил улыбнуться:
  - Правда. Вы хотите ознакомиться с содержанием договора сейчас, или сделаете это уже в Москве?
  - Сейчас, пожалуйста!
  Он развел руками:
  - Пожалуйста.
  Достал из сумки голубую папку с документами и протянул ей бумагу.
  Она схватила ее и пробежала глазами. Ничего не поняла, но это было неважно.
  Каждое слово Рундукова звучало для нее как музыка.
  Она вернула ему документ. Ее руки дрожали.
  - Значит, я поеду в Москву.
  Дрожал и ее голос.
  Он ответил:
  - Конечно же, вам придется поехать в Москву, если вы хотите у нас работать. Сколько дней вам хватит на сборы?
  Она только открыла рот от такой стремительности.
  - Ведь вы поедете надолго, - напомнил он. - Поэтому отнеситесь к сборам со всей ответственностью. Потом у вас вряд ли появится возможность надолго покидать свое место работы... Если, разумеется, вы у нас останетесь.
  - Я постараюсь, - пообещала она.
  При этом ее глаза сверкнули.
  Они обсудили еще мелкие организационные вопросы. Рая записала себе адрес и телефон агентства "Русский Стиль", адрес и телефон самого Александра Рундукова - на всякий случай, и покинула дом культуры в превосходном настроении. Она победила!
  Но это превосходное настроение было слегка подпорчено одним пустяком.
  При выходе из комнаты в коридор они случайно столкнулись, и она оказалась в его объятиях. Тут же изобразила жуткое смущение и умудрилась покраснеть.
  Но Рундуков остался бесчувственным, как камень. Он даже не вздрогнул. И не попытался задержать ее рядом с собой, обнять покрепче. Вместо этого он с прежним равнодушием отстранил ее на расстояние вытянутой руки.
  Рая была поражена этим.
  "Неужели он какой-нибудь... неполноценный... в этом плане? Боже мой! А с виду такой потрясающий мужчина!"
  Они вышли в коридор и направились к выходу.
  И тут им навстречу попался ничего не подозревающий юноша ангельской красоты - у него были прозрачные глаза, длинные ресницы, тонкие руки и атласно-белая кожа, почти как у Фаины Ордынской.
  Вот тут Рундуков вздрогнул и проводил этого юношу таким красноречивым взглядом, что мог бы воспламенить и айсберг.
  Рая была потрясена до глубины души. Она торопливо попрощалась и убежала.
  Но он был так заинтересован юношей, что и не заметил ее ухода.
  А она глубоко вздыхала, качала головой и думала, что ей известны еще далеко не все секреты человеческой жизни.
  Москва!
  Уже через неделю она будет в Москве! Жить, работать в одном из лучших модельных агентств и получать все, что душе угодно! И теперь уже никто и ничто не лишит ее этой возможности! Ей открыт прямой путь в "звезды", ей - пигалице со школьной скамьи! Все будет отлично! Так, как она всегда мечтала! Наконец-то!
  Она ни секунды в этом не сомневалась.
  Никогда.
  Конечно, она ошибалась. Конечно, не во всем поступала... как там выражался отец Александр? да, она не во всем поступала этично. Но какая теперь разница? Для себя она все делала правильно, раз результат оправдал ее ожидания.
  А этичность... кому она нужна?
  От нее одни неприятности.
  Теперь все ее проблемы позади. Улыбающийся Мальчик будет грызть локти. Проклятый Режиссер проглотит все дубли, которые он тогда снял с ее участием. Денис Павлович не осмелится и пикнуть из своего крысиного угла! Старая дрянь!
  Она уже почти "звезда".
  Звезда!
  Она подняла лицо к небесам и несколько раз прокричала это слово, раскинув руки в стороны и поворачиваясь. Она была в упоении. Не замечала, что люди от нее шарахались, как от сумасшедшей. Да ей было все равно.
  Мир вокруг нее был один и тот же, но она уже была другая и смотрела на него по-другому. Изменился ее статус по отношению к миру. Раньше мир диктовал ей условия, теперь это будет делать она. По крайней мере, ей так казалось.
  Она чувствовала в себе грандиозную сиу. Словно в состоянии была голыми руками сдвинуть с места целую планету. Да что планета! Вся вселенная была в ее власти!
  Москва!
  Наконец-то!
  Она слишком долго ждала.
  Она шла домой пешком. То есть ей не хотелось домой, но уже пора было начинать сборы. Собирать ей, собственно, нечего. У нее ничего такого нет. Но зато каким приятным станет предвкушение отъезда! Ей предстоит подсчитать, хватит ли ей денег на дорогу, и, если не хватит, попросить у Полины Михайловны, потом нужно идти на вокзал за билетом и выстаивать очередь в кассу. В Москву едет всегда много народу.
  А как вообще обращаются к кассиру, чтобы получить билет? Лишь бы у нее не отнялся язык в эту минуту, от волнения-то!
  А потом она сунет в черный ящичек деньги и вытащит оттуда билет - новенький, не помятый, ароматный. Он окончательно выпустит ее на свободу и оборвет все старые связи, отягощающие ее. Чтобы ничто больше не омрачало ее жизнь.
  Наверное, по привычке Полина Михайловна начнет нудить: мол, на той неделе будет день рождения у какой-нибудь родственницы, да их пригласили, да надо сходить, да не надо обижать...
  Рая в ответ с ликованием в глазах помашет у нее перед носом билетом: ничего, ничего у вас не получится! Не заарканите! Нашли дурочку! Вот билет в Москву!
  На 18 августа 1991 года!
  И навсегда.
  А потом она переберет все-все-все свои вещицы. Самое необходимое и полезное она, разумеется, возьмет с собой. А с остальным придется распрощаться. Ну и ладно. Лучшее ждет ее впереди, зачем же тогда плакать по прошлому, которое, к тому же, ушло и не вернется.
  И надо будет выбрать наряд для дороги. Чтобы не бросался в глаза, а то сейчас маньяков всяких развелось, таким красивым девушкам вообще противопоказано ездить по железной дороге одним, есть риск не добраться до агентства "Русский Стиль" в целости и сохранности. Но и чтобы простецким этот наряд не был, чтобы от него не разило за километр свинарником, из которого она с таким трудом вырвалась.
  Нет, она оденется скромненько, но со вкусом.
  Как их учила мадам Василькова.
  При мысли о ней Рая скривилась. Надо же, как ее все хвалят! Прямо-таки спелись! Она у нас - святоша модельного бизнеса! Непогрешимая, белоснежная, как царский горностай. Да она, Рая, скорее совсем уйдет из этого мира, чем обратится к мадам Васильковой за помощью.
  Не в качестве родной матери она не имела никакого права на существование.
  Ведь таким образом она перечеркивала всю ту судьбу, которая уже успела сложиться у Раи в голове. Нет, никаких больше мадам Васильковых. Раз они такие неприступные, то... А не пошли бы они к черту!
  Относятся к ним, девушкам, как к людям второго сорта.
  Сами-то чем лучше?
  Домой идти и вовсе расхотелось. Рая перестала улыбаться, но ненадолго. К чему портить себе настроение, когда такой хороший день? Неужели всякие мадам Васильковы, Улыбающиеся Мальчики, заносчивые Режиссеры и старички, похожие на Денни Де Вито, стоят того, чтобы думать о них теперь, в час своего триумфа?
  Конечно же, нет!
  Она пошла к Фаине.
  Дверь ей открыл Петр Николаевич.
  - Здравствуйте, - сказала Рая с улыбкой. - А Фаина дома?
  Он молча кивнул и указал ей на прикрытую дверь комнаты Фаины.
  - Спасибо, - сказала Рая и проскользнула туда.
  И вдруг замерла в неприятной неожиданности.
  Фаина была не одна.
  У нее, в комнате с прикрытой дверью, находился Борис Новиков, и они стояли очень близко друг к другу и занимались очень непривычным делом - Борис помогал Фаине шить новое платье.
  Именно с этой целью тут стояло большое, в полный рост, зеркало и ручная швейная машинка, на кровати возвышалась воздушная груда шелка, белого в голубой цветочек, который показался Рае легким и нежным, почти как подвенечный наряд. Фаина стояла перед зеркалом в почти уже готовом платье, оглядывала себя со всех сторон с небольшим сомнением (не слишком ли вызывающе и смело?) и одновременно с удовлетворением (зато я сшила это сама!).
  А Борис, едва прикасаясь кончиками пальцев, показывал ей, как надо подшить кружевной воротничок, чтобы его центр на спине не сместился, и прикалывал его к вырезу булавками, пока Фаина держала руками свои тяжелые волнистые волосы над головой.
  Это была такая глубоко интимная сцена, что у Раи снова больно стукнуло сердце - она поняла, что нарушила сладкое уединение голубков.
  Это было почти оскорбительно для Раи.
  И тем оскорбленнее она себя чувствовала, что Борис и Фаина были счастливы, даже не держась за руки, что уж говорить об объятиях и поцелуях.
  При появлении Раи они смутились, словно она застала их в самый неподходящий момент. Фаина покраснела, уличенная в близости со своим кавалером, вышла из своей спальни и вернулась уже переодетая в повседневный халатик.
  Борис старался сохранять независимый вид, но у него это не очень получалось. Он был всерьез раздосадован помехой. Правда, он давно не виделся с Раей и не говорил с ней, за это время произошло много событий, но он и не выказывал желания об этом узнавать и интересоваться ею. Он казался каким-то далеким и чужим.
  И очередное вторжение Раи в их личную жизнь вызвало у него не улыбку, как раньше, а гримасу.
  - Так-так, - сказала Рая с натянутой усмешкой, демонстративно их оглядывая с ног до головы. - А вот и наши Ромео и Джульетта! Поздравляю!
  Они оба на мгновение опустили головы, как перед строгим судьей.
  - Это на свадьбу Светы, - объяснила Фаина. - Я буду подружкой невесты.
  А Борис каким-то неуловимым движением прикрыл ее плечом, словно защищая от нападений.
  - Привет, - сказал он. - Где пропадаешь? Фая говорит, ты уже и не звонишь даже.
  - Некогда, - небрежно бросила она.
  - Вот как? - с безразличием отозвался он.
  А синие глаза Фаины выглядывали поверх его плеча, как из-за укрытия.
  Рая протянула им свернутый в тугую трубочку плакат:
  - А это вам. На память.
  Эти слова были такие многозначительные, что и Борис, и Фаина пристально на нее посмотрели, но она молчала и лишь загадочно улыбалась.
  Тогда они развернули плакат.
  Рая наслаждалась произведенным эффектом. В общем-то, их реакция была предсказуемой, она ее много раз просчитывала в уме.
  Борис улыбнулся и покачал головой. Он был приятно удивлен.
  - Добилась все-таки! - воскликнул он. - Ну, молодец. Честно говоря, не ожидал. Как же тебе это удалось? Ведь там участвовали даже манекенщицы со стажем! А ты - начинающая! Занимаешься всего-навсего с весны!
  - С зимы, - поправила она. - С Нового года.
  Проклятие, он совсем о ней не думает, если забыл такой факт.
  Фаина заслонила ему весь белый свет.
  - Все равно, - сказал Борис. - Не уверен, что в таких конкурсах используется честная борьба и объективность. Я же знаю таких людей, которые сидят в жюри! Похоже, тебе повезло.
  Она игриво произнесла:
  - Надо знать обходные пути.
  Он посмотрел на нее очень внимательно, и вдруг его улыбка померкла. У Раи похолодело в груди. Видимо, он понял больше, чем ей бы хотелось.
  Он глядел на нее помрачневшими глазами, разглядывал, как будто нашел в ней какие-то новые черты, которых раньше не было, и это открытие привело к разочарованию. С тоской Рая заметила это разочарование в выражении его лица.
  Он вздохнул:
  - Зря. Овчинка не стоит выделки.
  Она обиделась:
  - Много ты понимаешь! Сам вырос в тепле и богатстве, тебе легко говорить! А я всего должна добиваться своими руками!
  - Руками? - возмутился Борис. - Руками добиваются всего те, кто вкалывают на фабриках! А ты ведь свою... красоту продаешь!
  - А если у меня больше ничего нет? Зато за нее я получу все, что захочу! - разгорячилась Рая.
  - Тогда не требуй к себе сочувствия, - отрезал Борис.
  Она тоже вздохнула и повернулась к Фаине:
  - Ну, а ты что скажешь?
  На глазах у Фаины сверкали слезы.
  - Раиска, я тебя поздравляю. Ты давно мечтала об этом. Победа в конкурсе красоты - это всего лишь признание твоих заслуг. Ты же на самом деле красивее всех.
  Борис едва удержался, чтобы не фыркнуть. Фаина совсем ребенок.
  - Но что ты теперь будешь делать? - спросила Фаина.
  Рая ответила:
  - Я уезжаю работать в Москву.
  Борис и Фаина ахнули:
  - Да ну!
  Она тут же раздулась от гордости:
  - Да, представьте себе!
  - И скоро?
  - Восемнадцатого. Так что ищите меня в журналах, кино и телевидении.
  "А вы сидите тут, любуйтесь друг другом, недоделки".
  Они поздравили ее еще раз, но снова без особого энтузиазма. Они уже явно были далеки от Раи, энтузиазм у них вызывался только друг другом. Это отравило Рае радость.
  Они ничего не поняли, кретины.
  А когда поймут, будет уже поздно. Она сюда уже не вернется.
  Но это состояние ей не нравилось. Она намерена была их поразить, чтобы Борис упал на колени с рукой, прижатой к сердцу, а Фаина чтобы дошла до обморока. А она, Рая, возвышалась бы над ними, как повелительница.
  А они лишь проявили вежливый интерес!
  Даже не порадовались за нее как следует, эгоисты несчастные!
  Борис даже начал втирать ей про нравственность. Чья бы корова мычала! На них самих глянуть - и смех разберет! Развратник и святоша! Сладкая парочка!
  Но при этом ей очень хотелось плакать.
  От зависти.
  Вернувшись домой в крайнем раздражении, она с ходу огорошила Полину Михайловну сообщением, что она уезжает в Москву работать, восемнадцатого числа, это дело решенное и обсуждению не подлежит. Так что ей нужны деньги на дорогу, и вообще.
  - Хорошо, Раечка.
  И только у себя в комнате, перебирая свои милые сердцу вещицы и постепенно успокаиваясь, она заметила кое-какие странности в поведении Полины Михайловны.
  Она больше не смотрела на Раю с немым обожанием, не тряслась от ее грозного вида, не боялась резко сказанных слов, не трепетала под ее взглядом, как осиновый лист. Ни разу не назвала дочкой. Она просто жила.
  Она просто позволила Рае, наконец, отделиться.
  И странное дело - Рая ощутила не облегчение, а утрату.
  Тут же принялась вычислять, что же произошло. Сама Полина Михайловна до такого не додумалась бы. Рая обследовала квартиру в поисках ответа и нашла его в ванной комнате, где, в отличие от кухни, сохранился стойкий аромат духов. Знакомый аромат французских духов.
  Мадам Василькова!
  Проклятие! Неужели она была здесь?
  Она действительно приходила, чтобы навестить Раю, поздравить ее с победой и с трудоустройством и принести свои извинения за их последний разговор. Ей казалось, что она с излишней суровостью отнеслась к неопытной девочке, совершающей свои первые шаги в жизни. Но дома Раи не было, зато была Полина Михайловна.
  Женщины разговорились и, такие разные, с полуслова начали понимать друг друга. Как ни странно, они оказались одного года рождения. Они долго просидели за чаем, потом мадам Василькова должна была уйти, но пообещала зайти снова.
  Будучи такими разными, они подружились.
  Рая пришла в ярость. Мадам Василькова снова рушит ее жизнь! Что она наплела Полине Михайловне? Зачем вмешалась? Кому они обе теперь нужны?
  А Полина Михайловна, отделив от себя взрослую своенравную дочь, плакала о ней только в церкви.
  Она стала часто посещать церковь в Разовке, где могла отдохнуть душой. Она смотрела на небо, заглядывала в глаза каждой иконе и мысленно просила:
  "Она ведь не погибнет, правда?"
  Колокола
  Утро было чудесное. Свежий, теплый, урожайный август стоял на дворе и радовал собой людей из разовской общины. Они, все как один, готовились к значительному событию для Разовки - к венчанию.
  Церковь, хоть и не до конца, но восстановили после погрома. По крайней мере, иконостас привели в порядок и расставили по местам побитые образа. Убрали мусор. Расчистили место для народа.
  В храм приятно было войти - он приветливо распахивал двери и сразу принимал в свою светлую, солнечную атмосферу всеобщей радости и благоденствия.
  Отец Александр приглашал на торжество всю Разовку.
  Многие обещали прийти.
  Он надеялся, что красота и величие церемонии подействуют на загрубевшие души как бальзам, и люди потянутся к Богу, к вере, к церкви. Не пропадут во мраке бытия. Не обозлятся друг на друга из-за тяжелой жизни. Ведь злоба приводит к ужасным последствиям.
  Алексею и Светлане это не грозило.
  Они готовились к свадьбе как к знаменательному дню, означающему для них рубеж - они вступали из состояния предвкушения к состоянию счастья. С этого дня начнет существование их семья. Они больше не смогут ставить себя под удар и относиться ко всему безответственно. Они будут отвечать за себя друг перед другом, и друг за друга перед собой. Они становятся единым целым. Они долго ждали и, наконец, дождались.
  Семья.
  Семья! Как много в этом слове!..
  Они пребывали в счастливом переживании. Алексей ни разу с самого утра не присел, расхаживал по дому и по улице, словно везде ему было тесно дышать.
  Светлана не покидала своей комнаты. Она находилась под присмотром Фаины, которая следила, не станет ли ей нехорошо из-за ее беременности. Светлана смеялась:
  - Все вокруг берегут моего ребенка!
  Фаина заметила:
  - А как же! Ребенок - это дар Божий, Его милость. Но в первую очередь беречь его должна ты сама. Как ты себя чувствуешь?
  - Нормально.
  - А почему тогда такая бледная?
  Светлана отмахивалась:
  - От волнения, наверное.
  Фаина восклицала:
  - Тебе нельзя волноваться!
  Светлана возмущенно отвечала:
  - Что же мне теперь, и замуж не выходить, что ли?
  Фаина прикладывала ладонь к ее лбу - не повысилась ли температура, перебирала пачки с таблетками и с сомнением разглядывала Светлану, которая просила:
  - Файка, отстань!
  - Не могу!
  Тогда Светлана принималась объяснять:
  - Душа моя, это же приятное волнение. Уверяю тебя, мне очень хорошо! Я просто жду венчания! И мой ребеночек ждет и радуется вместе со мной!
  Фаина смотрела на нее очень недоверчиво, убежденная в том, что все эти уловки ведут лишь к одной цели - быть счастливой, хотя ребенку это может причинить вред.
  Тогда Светлана привела свой последний аргумент:
  - Фая, я всегда знаю, хорошо малышу или плохо. Он не терпит, если ему что-то не нравится, и сразу дает мне это понять.
  Взгляд Фаины стал и вовсе недоверчивым.
  Светлана вскипела:
  - В конце концов, чей это ребенок, мой или твой? Я знаю его лучше, чем ты!
  Завершались эти пререкания одинаково: улыбками полным прощением.
  На отца Александра в последнее время свалилось много проблем, но он не позволил им испортить Разовке праздник. Он забыл обо всем, кроме предстоящего венчания, и молил Бога, чтобы с Игорем Белояром и с Братством ничего не случилось именно в тот день, на который намечено венчание.
  Ведь венчание нельзя отменить.
  От него зависит счастье влюбленных, это слишком много, чтобы им рисковать.
  В церкви и впрямь с утра собралась целая толпа. На всех лицах было одинаковое выражение - радость и любопытство. У некоторых еще и легкая, почти неощутимая зависть к тем, кто будут главными действующими лицами этого красивого старинного обряда.
  Борис тоже уже был там. Он еще ни разу не присутствовал ни на одной православной службе, а тут - сразу венчание! Но он был в числе особых приглашенных, в качестве ухажера Фаины, и не мог отказаться. Да он и не хотел. Ему было интересно, тем более и Фаина будет в этом действе участвовать.
  В преддверии службы он оглядывал храм и чувствовал себя не очень уютно. Здесь царила особая атмосфера - возвышенная, торжественная, величественная. Здесь не было места шуточкам, ухмылочкам, насмешкам. Человек, попавший сюда, поневоле приобщался к этому величию и не мог не вести себя соответственно. Борису стало страшно за Алексея. Ведь если он совершит этот серьезнейший шаг в таком месте, то отступить потом будет невозможно! Здесь везде присутствует дух, Святой Дух, Борис его явственно ощущал, невзирая на свой атеизм. Жених и невеста произнесут клятвы не людям, а самому Богу! Как же так, ведь их же потом не нарушишь!
  А Алексей не боится этого!
  Неужели он так уверен, что никогда не придется нарушить эти клятвы?
  Неужели в этом можно быть уверенным?
  Ведь Бога не обманешь, если Он есть.
  И как он, Борис, успел понять, у них в общине никто не осудил бы молодых, если бы они не венчались, а просто устроили бы гражданскую регистрацию.
  Но они решили венчаться.
  Потому что уверены в себе.
  Потому что верят в свою любовь.
  Потому что верят в свою семью.
  Борис немного побыл и с женихом. Он вслушивался в его лепетание, пытаясь понять его мотивы и желания.
  Но он почерпнул из жениховского лепетания не очень много. Он говорил только о Светлане и о том, как прекрасно они будут жить с сегодняшнего дня. Как вместе будут строить свою совместную жизнь и растить и воспитывать ребенка. Все это Борис уже слышал от него не раз.
  Однако теперь, в реальности происходящего, это звучало совсем по-другому.
  Почти как свершившийся факт.
  Борису снова стало страшно.
  Как будто при нем открывались двери в потусторонние миры, с которыми нельзя было шутить. Борис и не шутил, хотя и знал, что на следующий же день это впечатление исчезнет, оставив лишь удивление - разве я мог так думать? Разве такое вообще возможно, с ним, не верящим ни в сон, ни в чох?
  Узнали бы его развеселые друзья об этом - подняли бы на смех.
  А ему такое состояние нравилось. Он не привык к серьезности, зато словно приобщился к той внутренней жизни, которой живет Фаина. Он ее понимал, хоть и не формулировал это словами, даже не пытался это делать.
  Слова тут были бессильны.
  Это можно лишь почувствовать в сердце.
  Это снова привело его к неожиданной мысли: оказывается, у него есть сердце, в чем раньше он сомневался. Точнее, никогда об этом не задумывался.
  Зачем ему раньше нужно было сердце?
  А теперь оно вдруг заявило о себе, и это показалось ему замечательным. Оно, как выяснилось, живет своей самостоятельной жизнью, диктует хозяину свои условия, но как же здорово, когда оно есть! И когда ему тепло, и когда ему страшно, и даже когда ему больно! А ему бывает иногда очень больно, хочется даже приложить ладонь к груди и остановить его - из предосторожности...
  Такую боль в сердце Борис ощутил пару дней назад, когда Фаину увезли в больницу и уложили под капельницу. С ней случился страшный нервный срыв после похищения и гибели маленького Николеньки. Борис не отходил от Фаины ни на шаг, а она лежала, как труп. Петр Николаевич был в шоке, он будто увидел в ней свою мертвую жену, и ему стало плохо - сердечный приступ. К Борису присоединился отец Александр, они дежурили в больнице вдвоем, отлучались только к телефону. Звонили предупредить, что не вернутся домой на ночь. Борис звонил Тимофеевым, отец Александр - матушке Марии.
   Вот когда Борис почувствовал настоящий страх и настоящую боль!
  У него была одна-единственная мысль, которую он шептал про себя:
  - Господи, только бы не потерять Фаину.
  И так до бесконечности.
  Но Фаина, к счастью, очнулась. И ее отец, слава Богу, пошел на поправку. Ко дню свадьбы Алексея и Светланы они почти полностью оправились. Точнее, Фаина-то оправилась полностью, а Петр Николаевич все еще не мог далеко уходить от дома. В Разовку его привезли на машине и в церкви предоставили стул, чтобы он не стоял в продолжение всей длинной церемонии, а мог присесть.
  Фаина знала, что отчасти виновата в смерти Николеньки, хотя ее никто не винил.
  Так сложились обстоятельства.
  Но ей от этого было не легче.
  Борис успокаивал ее лишь взглядами и своей самой нежной улыбкой, но не словами. Слова могли ей навредить.
  Но она сама совершила невероятное усилие и взяла себя в руки, когда ей сказали, что Петру Николаевичу было плохо, у него был приступ. Ради того, чтобы он больше не переживал за нее, она совершила это усилие, поразив этим всех окружающих.
  Никто не ожидал от нее такой силы воли.
  А в глазах Бориса она вдруг увидела восхищение...
  Смутилась и покраснела.
  Он смотрел на нее теперь по-другому. Он теперь уже знал, что не сможет без нее жить, он чуть было ее не потерял, и вообще, какая она удивительная! Совсем не такая, какой он видел ее на Новый год у Тимофеевых! Они оба уже совсем не такие...
  Он не мог ее потерять, потому что понял, что она относится к нему иначе, чем с самого начала. Он это понял во время обручения Алексея и Светланы, и после этого неизменно убеждался в правоте сделанного вывода.
  Фаина в него влюбилась.
  Он выиграл это пари у самого себя. Он покорил девушку, которую, казалось, невозможно было покорить. Он завоевал ее любовь, как рыцарь. Он для этого шел на любые интриги, козни, ложь, подлоги. Он притворялся. Но...
  Он вздохнул.
  Но все это привело совсем не к тому результату.
  Приручая девушку, он приручился сам.
  Уже давно он перестал притворяться. Фаина чувствовала искренность, как тонкий индикатор. В отношениях с ней с помощью искренности можно было добиться гораздо большего, чем с помощью фальши, поэтому Борис, ради своей выгоды, прибегал к помощи искренности и, в конце концов, вовсе не смог фальшивить рядом с Фаиной.
  И хотя теперь он точно знал, что Фаина в него влюблена, он вовсе не стремился обладать ею, она стала для него священна. Он и сам уже ощущал трепет при самых легких прикосновениях к ней - и он не прикасался.
  Он смотрел. Любовался. Ласкал ее взглядом.
  А она расцветала под этим взглядом, как бутон розы.
  От этого она стала еще прекраснее. Исчезла суровая насупленность тонких бровей в общении с простыми людьми, появилась живость во взгляде и шаловливая улыбка. Она часто бывала задумчива, часто бывала весела. Петр Николаевич с удивлением замечал, что она гораздо больше напоминает свою мать, чем раньше.
  Но главное - никогда она не писала иконы с таким вдохновением и талантом, как в эти дни.
  Борису радостно было осознавать, что именно он вызвал в ней такие положительные перемены. И - о чудо! - он начал понимать, что такое ответственность. Другими словами он не мог бы назвать то, что ему хотелось заступаться за Фаину, защищать ее от всех трудностей и треволнений.
  И еще ему хотелось находиться с ней рядом.
  Всегда.
  Она - лучшая девушка в мире.
  Народ в церкви зашевелился, выведя Бориса из бессознательного, созерцательного состояния. Он догадался, что сейчас начнется венчание, и поспешил занять место, которое облюбовал себе еще рано утром. С этого места хорошо видно всю церковь, все помещение, и он сможет наблюдать за Фаиной беспрепятственно. К счастью, этот уголок никто другой не занял.
  Венчание промелькнуло перед взором Бориса, как какая-то феерия.
  Его ни на миг не покидало ощущение происходящего здесь чуда. На его глазах рождалось нечто новое и удивительное. Не просто на его глазах - он участвовал в этом чуде самым непосредственным образом. Высокий чистый голос отца Александра и пение церковного хора наполняли храм от пола до потолка, они составляли с храмом единое целое. Маленькое, но всеобъемлющее пространство в кругу этих стен было пронизано параллельными солнечными лучами, в этих замирающих, но живых лучах стлалась дымка ладана, создавая неповторимую ауру священнодействия.
  Борис был убежден, что либо они поднялись на небо, либо небо спустилось сюда, к ним. Но они находились не на земле, это точно. На земле такого не бывает.
  Он видел жениха и невесту. Жених был в черном костюме и при галстуке, от чего его мальчишеское лицо, очень серьезное, могло вызвать улыбку, так оно не сочеталось с взрослым нарядом и взрослой ролью уже почти мужа.
  Но вместе с улыбкой это вызывало умиление у всех, даже у Бориса.
  А отец Александр вдруг на секунду замер. Серьезное мальчишеское лицо Алексея с большими глазами напомнило ему лицо Сенечки Шевченко. Отец Александр будто споткнулся. Что за наваждение! Сенечка Шевченко не был знаком с Алексеем, и никогда не приходил в церковь в Разовке.
  Но, может быть, если бы он остался жив, то через какой-то промежуток времени стал бы как Алексей.
  Отец Александр немедленно отогнал все посторонние мысли и сосредоточился на венчании.
  Невеста была одета в элегантное платье для беременных из дорогой шелковой ткани бледно-розового цвета, украшенное перламутровыми пуговицами. Голова ее была покрыта белым прозрачным платком. Она и не думала скрывать свой круглый живот, поэтому их ребенок был полноценным участником обряда.
  У Алексея и Светланы на лицах было одинаковое выражение. На них будто лег отпечаток окружавшей их торжественности. Они были неподвижны, но это не была застылость каменных изваяний, они были живые. Их руки, в которых они держали свечи, слегка дрожали. Ребята осознавали всю важность происходящего.
  Но они не хотели ничего другого.
  Именно так, по их мнению, и следовало начинать семейную жизнь. Чтобы сначала проникнуться серьезностью, а уже потом - весело праздновать событие.
  "К сожалению, обычно у молодых пар все получается наоборот. Сначала - веселье, а потом - проблемы", - отвечал на все вопросы Алексей, когда ему надоедали сомнения людей в счастливом будущем их со Светланой союза.
  А ему было безразлично, верит ли еще кто-нибудь в их будущее.
  Главное - он сам все знает и делает так, как ему нужно.
  Из своего уголка Борис видел и Фаину.
  Она явно волновалась за невесту, причем гораздо больше, чем сама невеста. Фаина буквально трепетала, стоя позади молодых. И на лице ее было и напряжение, и радость, что все идет хорошо.
  Борис любовался ею.
  В туманной дымке ладана все фигуры казались призрачными, но свою девушку он наблюдал без помех. Ей очень к лицу было новое, нарядное платье, которое Борис помогал ей шить, как подмастерье у портнихи.
  А что? Его не унижала такая роль. Наоборот, совместный труд сближает. В этом Борис в очередной раз убедился и скорее согласился бы сшить с Фаиной еще какое-нибудь платье, чем полдня шляться по кабакам или танцам.
  Рядом с ней все доставляет удовольствие.
  Он мягко улыбался, глядя на Фаину и представляя себе, как она должна сейчас переживать. Даже не за невесту, а за малыша в ее животе. Борис сам слышал накануне, как она, Фаина, девчонка семнадцати лет, у которой никогда еще не было женихов, давала советы Светлане, как надо правильно оберегать ребенка. От ее слов Бориса бросило в жар. Она говорила, конечно, наивные и смешные в основном вещи, но ее горячность не могла бы оставить равнодушным ни одного человека. Тем более - Бориса, который ее хорошо изучил.
  Он знал подход к ней.
  Он чувствовал ее состояние, как свое собственное.
  До встречи друг с другом они жили в разных мирах. В абсолютно разных, диаметрально противоположных мирах. В мирах, не соприкасающихся ни в одной точке. В мирах, которые никогда не пересекаются.
  Но постепенно вокруг них возник свой мир, их личный, никого больше не касающийся мир.
  Поэтому Рая Белова почувствовала себя лишней, когда застала их вместе.
  Поэтому Борис рядом с Фаиной перестал притворяться и напяливать маски, а Фаина рядом с Борисом раскрепостилась.
  Они уже были неотделимы друг от друга, почти как Алексей и Светлана.
  От этой мысли Борис вздрогнул и поднял голову.
  Венчание подходило к концу. Молодожены это поняли, воспряли духом, оживились и одновременно сделали глубокий вдох, словно возвращаясь к реальности. Теперь они были полноправными мужем и женой.
  И их ребеночек обрел полноправных родителей.
  Ребеночек и сам стал полноправным.
  Может быть, еще и поэтому Фаина удовлетворенно улыбнулась при взгляде на них. Они с невестой обнялись раньше всех. И тут на всех без исключения лицах просиял праздник - все начали смеяться, пожимать друг другу руки, хлопать по плечу.
  Борис направился сквозь толпу к Фаине, воспользовавшись окончанием церковной службы, но в поднявшейся суматохе это было очень трудно. Он потерял Фаину из виду и заторопился.
  Народ между тем выходил из церкви и продолжал свое веселье на улице. Каждый при этом как будто уносил с собой, в душе, частичку рая, в котором он только что пребывал.
  Это было замечательное ощущение.
  Свадьбу готовились отмечать в доме у родителей Светланы. Там уже накрыли столы и ждали молодоженов и гостей. Находился этот дом недалеко от церкви, и день был прекрасный, поэтому "свадебный поезд" пошел туда пешком, наполняя своей радостью всю Разовку.
  Жених и невеста румянились от смущения, они не хотели привлекать к себе такого пристального внимания. Отец Александр обещал присоединиться к ним чуть позже, вместе с церковным старостой. Старосте он, конечно, ничего не сказал, но позвонил Булатову, затем Осипову. Спросил, нет ли каких-нибудь новостей от Игоря и не намечается ли у них каких-то мероприятий, на которых он должен будет присутствовать.
  Оба его успокоили: нет, никаких мероприятий не намечено.
  Можете праздновать без опаски, отец Александр.
  После этого он и церковный староста поспешили на свадьбу.
  На шум слетелось много гостей, и всех принимали очень любезно. На столах стояли бутылки с вином и с водкой, но Борис их не замечал - он искал среди толпы Фаину и никак не мог найти.
  Это его раздосадовало, так как ему не терпелось поделиться с ней своими впечатлениями и сказать, что это здорово, и как обидно, что так мало у нас происходит венчаний.
  Наконец, он наткнулся на Светлану, которая с улыбкой посмотрела на его горящие глаза и щеки, все поняла без слов и сказала:
  - Я попросила ее отнести в нашу часть дома подушку и одеяло.
  Борис поблагодарил ее и пошел туда.
  Для этого ему пришлось обходить дом по улице - ограду внутри двора между двумя крылечками еще не успели сломать. По контрасту с суматохой внутри дома здесь, на улице, было очень тихо и спокойно, все как будто замерло в ожидании. Борис поднялся по ступенькам и вошел - дверь была открыта.
  Хотя молодые переселятся сюда только нынче вечером, квартирка была уже готова к их приходу. Даже был включен холодильник, и даже на телевизоре лежала телепрограмма на неделю.
  - Фаина! - негромко позвал Борис.
  Шорох в соседней комнате подсказал ему, что она там.
  Он сделал шаг и остановился от удивления.
  Она плакала, пыталась это скрыть и отворачивалась к окну. Борис неосторожно бросился к ней, забывшись от удивления и огорчения:
  - Фаина! Что случилось?
  Она чуть было не ускользнула от него, но он успел загородить собой выход из угла между кроватью и окном и не дал ей уйти.
  Она снова отвернулась к окну.
  - Фаина, - попросил он. - Ну что случилось? Обидел кто-нибудь?
  Она помотала головой.
  - А что тогда?
  Она молчала.
  Борис подошел поближе, но даже не протянул к ней руку.
  - Фая, тебе плохо?
  Она затихла.
  Он встревожился:
  - Фая, я за тебя переживаю! Не молчи, пожалуйста! Что случилось?
  Она глубоко вздохнула.
  Он попросил:
  - Фаина, ты снова мне не доверяешь. Это нехорошо.
  Она вздрогнула. Он резко замолчал, не желая намекать на свое участие во время ее болезни, чтобы она не подумала, что он как бы требует за это платы.
  Но она все равно его поняла. Еще раз глубоко вздохнула и начала, по своему обыкновению, вытирать щеки ладошками, но пока не поворачивалась к нему.
  - Я знаю, что... - заговорила было она, но голос у нее сорвался, и она снова замолчала.
  Потом, собравшись с духом, она все же повернулась к нему и рискнула посмотреть ему в глаза.
  Он действительно был встревожен и пытливо в нее вглядывался.
  Она опустила голову и хмуро ответила:
  - Ты ошибаешься. Мне не плохо. Наоборот, мне очень хорошо.
  - Но ты плачешь не от радости, - заметил он.
  - Я не знаю, от чего я плачу, - сказала она.
  - От боли, - сказал он.
  Она вздрогнула.
  Он вовремя уловил ее движение снова отвернуться к окну и поспешно попросил:
  - Нет-нет! Ну, подожди же! Я хочу тебе кое-что сказать.
  Но она не могла больше спокойно смотреть на его лицо и все-таки отвернулась, такой он был красивый. Красивый, как мечта.
  - Ну, Фаина.
  Она упрямилась.
  Тогда он тоже нахмурился:
  - Ну, как хочешь. Ты придешь на свадьбу? Тебя ждет невеста, не только я.
  Она кивнула.
  - Ты еще долго будешь тут прятаться?
  Она пожала плечами.
  Он сделал паузу и с трудом спросил:
  - Оставить тебя одну?
  Она долго колебалась и все-таки кивнула.
  Но после этого колебания Борис уже не мог уйти. Он смягчился, улыбнулся и вздохнул:
  - А я хотел тебе сказать, что ты была права. Мне очень понравилось присутствовать на венчании, и вообще, мне очень нравится ваша община. Хорошо, что ты с детства росла тут, среди нормальных людей. Наверное, именно поэтому ты такая необычайная.
  Она опустила голову.
  Она продолжал:
  - Фаина. Ты ведь и сама уже давно заметила, что я изменился.
  Она вынуждена была кивнуть.
  - Только благодаря тебе я бросил пить. Я вижу мир по-другому. Ты как будто осветила его, а раньше он был как темная комната.
  Она уткнулась в занавеску.
  - Фаина.
  Он сделал глубокий вдох, чтобы сказать еще что-то, но она вдруг испугалась, повернулась к нему, устремив ему прямо в лицо умоляющий взгляд, и воскликнула:
  - Не надо! Не говори больше ничего!
  Ее глаза так сверкали, и щеки даже на вид были горячими, что Борис снова был удивлен.
  Она попросила:
  - Подожди минутку... Я сейчас скажу.
  Он сделал жест и согласился.
  Она собиралась с мыслями и словно выстраивала в уме план высказывания.
  - Боря. Мы с тобой...
  Она отчаянно покраснела перед таким словесным препятствием. Беспомощно посмотрела на него, но он лишь мягко улыбался и поощрял продолжать.
  Она решилась:
  - Мы с тобой встречаемся уже очень долго.
  - Не очень, - ответил Борис. - Всего лишь с марта.
  Она возразила:
  - Для такого человека, как ты, это долгий срок.
  Он тут же возмутился:
  - Для какого "такого"? Ты опять?
  Но она не отступала:
  - Для такого... Который меняет девушек, как перчатки. И не надо убеждать меня, что это неправда.
  - Неправда! Я был таким! Но теперь-то нет!
  Она снова опустила голову и сказала:
  - Ну... похоже, что да. Я не хочу отрицать того, что... ты изменился. По крайней мере, так мне кажется. Ты очень хорошо относишься ко мне...
  Она всячески ускользала от его улыбки, которая обжигала ее, как пламя.
  - Фаина, - прошептал он.
  Она снова в испуге его перебила:
  - Мы с тобой еще не говорили о том, что произошло тогда... когда меня отвезли в больницу. Ты поступил очень благородно. Ведь за мной больше некому было... поухаживать... А ты заботился обо мне! Я не ожидала от тебя такого...
  - Фаина.
  - Я очень, очень тебе благодарна!
  Он покачал головой:
  - Фаина.
  - Но я должна тебе сказать... Попросить. Давай расстанемся.
  У него вытянулось лицо.
  Она продолжала, хотя у нее на глазах снова появились слезы, и говорила она тяжело.
  - Боря, нам надо расстаться. Ничем хорошим это не закончится, я тебя всегда об этом предупреждала.
  - Почему? - резко спросил он.
  Она продолжила жалобно:
  - Потому что может наступить момент, когда ты устанешь быть таким хорошим, захочешь вернуться к прежней жизни. Этот момент наступит очень скоро.
  - Нет.
  - Да.
  Он сделал нетерпеливый жест и не стал спорить:
  - Ладно, пусть. Ну, и что дальше?
  Она уже снова почти плакала:
  - А дальше мне будет плохо!
  Он вздрогнул.
  - Мне будет очень плохо, потому что я к тебе привыкла. И привыкла к тому, какой ты стал. И... мне невыносимо будет думать, что... В общем, давай не будем продолжать.
  - Фаина.
  - Ну, пожалей меня, хотя бы сейчас! Ничем хорошим это...
  - Фаина, - твердо сказал он. - Мы не расстанемся.
  - Борис! - воскликнула она.
  Вместо ответа он сделал к ней шаг и нежно обнял за шею.
  Она не стала вырываться.
  Он понял все, что она говорила, и все, что она боялась произнести. Они оба не хотели терять друг друга или причинять друг другу боль. Он не мог жить без Фаины. Фаине без него было холодно и одиноко. Они были созданы друг для друга.
  Борис улыбнулся, по-прежнему мягко, ослепляя ее своей улыбкой и сжигая дотла своей близостью. Его рука погрузилась в шелковистые прохладные волосы, блестевшие, как металл.
  - Фаина, - прошептал он. - Я люблю тебя.
  Она спрятала лицо у него на плече.
  - Фаина, - снова прошептал он. - Выходи за меня замуж.
  Она в испуге отстранилась:
  - Ты с ума сошел?
  Но он ее не отпустил.
  - Интересный вопрос, - сказал он. - А как иначе мы можем быть вместе?
  Эти слова вызвали у нее такой очарованный взгляд и такую чудесную улыбку, что он обнял ее за шею и другой рукой.
  - Нет, ты точно сумасшедший. Кто позволит нам пожениться?
  - Ну, - протянул Борис. - Твой папа будет не против.
  - С чего ты взял?
  - А если он будет против, то я сяду пред ним, буду сидеть долго-долго и повторять только одно слово: разрешите, разрешите, разрешите...
  Они тихонько засмеялись.
  - Хорошо, - сказала она. - А твои родители?
  Борис сделал гримасу и задумался.
  Его родители действительно могли создать серьезные проблемы. Причем, как ни странно, не авторитарный отец, а мама, которая считает себя властительницей всех семейственных отношений, предоставив деловые вопросы мужу. Наверняка она уже и сама присмотрела для старшего сына какую-нибудь красотку, дочку какого-нибудь мужниного коллеги.
  Чтобы совместить приятное с полезным.
  Фаина чувствовала его настроение и доверчиво погладила по руке. Он обнял ее крепче.
  - Да, - сказал он. - Мои родители, скорее всего, не обрадуются.
  - Вот видишь.
  - Но я знаю, что мне делать, - решительно заявил он.
  Она спохватилась:
  - Не вздумай с ними ссориться! Я себе этого никогда не прощу. Умоляю тебя, не ссорься с ними. Иначе я уйду.
  Он удивленно на нее посмотрел:
  - Да я и не собираюсь с ними ссориться! С чего ты взяла? Я просто поговорю с тетей Машей Тимофеевой. Ты ей очень нравишься. А мои родители прислушиваются к тому, что говорят Тимофеевы, особенно тетя Маша. Я попрошу ее позвонить моей маме и объясниться. Между ними, женщинами, всегда возникает взаимопонимание.
  Фаина усомнилась:
  - Ты на это надеешься?
  - Ну да.
  Она вздохнула с ласковой улыбкой и покачала головой.
  - А потом я сам туда поеду и все объясню.
  Она еще раз покачала головой, теперь уже обреченно:
  - Ты не понимаешь. Они не согласятся, как бы твоя тетя Маша их ни просила. Ты - не простой человек. На тебе лежит особая ответственность. Ты же из особого круга. Тебе нельзя жениться на мне. И дело даже не только в твоих родителях, а и в твоих друзьях, знакомых, вообще в твоем окружении. Ты обязан перед ними вести себя по установленным ими правилам, иначе они тебя не поймут и не примут.
  - Тебя это волнует? - спросил Борис.
  Он твердо ответила:
  - Да. Потому что ты привык быть среди них. И без них тебе будет плохо.
  - А без тебя - хорошо?
  Она смутилась:
  - Не знаю.
  Он улыбнулся и сказал:
  - Значит, так. Слушай меня внимательно.
  - Да.
  - Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. Для меня это главное. Я так решил. Я это знаю и чувствую! Больше ничего мне не нужно!
  - Боря, - возразила она и даже попыталась освободиться из кольца его рук.
  Он ее не выпустил:
  - Я сегодня же попрошу тетю Машу позвонить, а завтра поеду в Краснониколаевск! Поговорю с родителями. Фаина, я больше не хожу обходными путями. Если они будут категорически против тебя, я не собираюсь их слушаться.
  - Боря, - умоляла она.
  - Нет, - ответил он. - Не возражай. А почему я должен позволять им собой командовать в моих личных делах? А ты - это как раз мое личное дело.
  - Но что же ты будешь делать без своих родителей?
  Он шутливо нахмурился:
  - Ты в меня не веришь?
  Она улыбнулась:
  - Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо.
  Он наклонился и прикоснулся лбом к ее чистому горячему лбу.
  - Не бойся за меня, - шепотом сказал он. - Все будет хорошо. Только бы ты была рядом.
  - Но ты же студент. Учишься. Без поддержки отца ты не сможешь жить. Тем более то вы все заставляете еще и меня учиться.
  Он подтвердил:
  - Обязательно. А ты как думала? Ты станешь прекрасной художницей! Не беспокойся за меня, за нас. Нам будет на что жить. Я же не только студент. Я сочиняю рассказы, и мне за них хорошо платят. Фаина! Не переводи разговор в другое русло!
  Она покраснела.
  - Ты выйдешь за меня замуж?
  Она не ответила вслух, но кивнула головой.
  Тогда он разжал кольцо рук вокруг ее шеи и нежно взял в ладони ее лицо. Она смотрела ему в глаза и вдруг отчаянно воскликнула:
  - Неужели это правда? Это не сон? Я не верю тебе!
  Он снова мягко улыбнулся, и она зажмурилась от счастья.
  - Мне нужно идти, чтобы поскорее разобраться с этим делом. Извинись за меня, если хозяева будут спрашивать, где я. Но я не хочу терять время. Хотя жаль, мне приятно было бы посидеть тут, повеселиться.
  - Так оставайся.
  Он покачал головой:
  - Нет. Сначала я решу наш с тобой вопрос. А потом буду веселиться. Ты для меня намного важнее любого веселья. Я не смогу быть здесь, на свадьбе, когда проходит время! Ты отвлекла меня от свадьбы. Теперь я буду думать только о другой свадьбе.
  Она удивленно на него посмотрела, не сразу догадавшись, что он имеет в виду.
  Он улыбнулся и пояснил:
  - О нашей с тобой свадьбе.
  Она покраснела и хотела отвернуться, но он по-прежнему нежно держал ее лицо в ладонях и не выпускал.
  - Я пошел. Извинись за меня перед хозяевами. Завтра я уеду к родителям. Постараюсь вернуться как можно скорее. Как вернусь - сразу к тебе.
  - Да.
  - Дождись меня.
  - Да.
  Он медленно и так же нежно поцеловал ее в лоб и в щеку и отпустил.
  Она проводила его глазами и выглянула в окно, чтобы и там посмотреть на него. Она была счастлива до невероятия и убеждала себя, что это был не сон.
  Впрочем, в этом ее скорее убеждала огненная память о его поцелуях на лбу и щеке.
  Она была на свадьбе от начала до конца, но почти этого не заметила. Зато все гости видели отсутствующее выражение ее лица и ее легкую улыбку и толкали друг друга в бок:
  - Файка в раю.
  Петру Николаевичу она ничего не сказала.
  А зачем заранее обнадеживать и его, и себя?
  На следующий день она во дворе столкнулась с Раей Беловой, которая пребывала в состоянии эйфории и собиралась в Москву. Вид Фаины, улыбающейся и безмятежной, вселил в нее тревогу. На ее лице она видела счастье! А какое счастье может быть у Фаины?
  - Привет, - произнесла Рая.
  - Привет, - ответила Фаина. - Как дела?
  - Отлично.
  Фаина пригляделась. И впрямь, Рая была как магический кристалл, переливающийся и мерцающий всеми своими гранями.
  - Да, - сказала Фаина. - Ты заняла свое место в жизни.
  - А ты? - поинтересовалась Рая. - Как ты поживаешь?
  Фаина улыбнулась:
  - По-старому.
  Рая изобразила подозрительность:
  - А где Борис?
  Фаина насторожилась:
  - А тебе зачем?
  Рая впилась в нее глазами и сказала:
  - Да ты не волнуйся. Просто я видела его вчера на танцах, он был пьяный в стельку. Лез ко мне целоваться, называл Фаиной и вообще вел себя отвратительно. Мне тебя жаль, Файка. Ну ничего, это не страшно, привыкнешь. Парни - они все такие. Сегодня он проспится и к вечеру снова будет свеженький, как огурчик.
  Она с радостью отметила, что с лица Фаины сошло всякое счастье, и оно стало, как всегда, унылым и замкнутым.
  Вот это уже больше похоже на победу!
  - Да? - сказала Фаина. - Спасибо за новости. Пока. Желаю успеха.
  Рая любезно улыбнулась:
  - Всегда пожалуйста.
  А Борис приехал из Краснониколаевска только через два дня, но зато с прекрасным результатом. Битва была жаркая, но он ее выиграл. Родители вынуждены были уступить, это стоило ему немалых усилий, но он не жалел о них.
  Он женится на Фаине!
  И "Город мертвецов" уже написан и даже получил одобрение редактора. Он будет издан в самом скором времени.
  Неужели это чудо происходит с ним?
  Он, сияя, как король, сразу пришел к Ордынским.
  Дверь ему открыл Петр Николаевич, какой-то желтый и осунувшийся.
  - Здравствуйте, Петр Николаевич, - радостно сказал Борис. - А я только что из дома. Вот, даже сумку не зашел оставить... Петр Николаевич, позовите, пожалуйста, Фаину. Она дома? Мне нужно вам кое-что сказать. Вам обоим.
  Петр Николаевич оглядел его бесцветными глазами и ответил бесцветным голосом:
  - Мне очень жаль, Борис.
  Тот как булто споткнулся.
  - А Фаины нет, - сказал Петр Николаевич.
  - Она скоро придет?
  - Она не придет.
  Борис нахмурился:
  - Как так - не придет? Где же она?
  Петр Николаевич повторил:
  - Мне очень жаль. Фаина убежала. Уехала в Москву.
  Седьмое знамение
  Больше всего Игоря беспокоило, что он не мог следить за Эдгаром.
  После той ужасной сцены с младенцем в Братство вернулся только Профессор, да и то лишь на пару минут - заскочил в свой кабинет, что-то там сделал и покинул дачу. Братство было предоставлено само себе. Точнее, от него осталась лишь малая толика - десяток человек "умеренных", которые и сами не понимали хорошенько, зачем они здесь находятся и чего еще ждут.
  Среди них был Игорь Белояр.
  Для начала он воспользовался всеобщим разбродом и отсутствием руководителя и позвонил Осипову.
  Тот сообщил ему, что все "фанатики" Братства взяты с поличным и не смогут отвертеться, невзирая на все упорствования.
  - Эдгар?.. - сразу уточнил Игорь.
  - Нет, - ответил Осипов. - Его здесь нет. Ищи в другом месте.
  Игорь положил трубку и принялся думать.
  Он видел совершенно отчетливо, что Эдгар ушел с "фанатиками". В окрестностях кладбища все было прочесано, и его там не нашли.
  Значит, они с Профессором покинули "фанатиков" вместе, и Профессор его где-то спрятал, как и Плескача.
  Впрочем, Плескач наверняка спрятался сам, без помощи Профессора. Опытный зверь.
  Главное - чтобы Эдгар не пропал в своем беспамятстве, как тогда, в прошлый раз.
  А скорее всего - он жив и спрятан Профессором.
  Так или иначе, для Игоря он недоступен.
  А ведь сейчас наступил самый благоприятный момент для того, чтобы вырвать его из Братства! Тогда у Игоря будут развязаны руки, он больше не станет оглядываться и беспокоиться за друга. И они смогут действовать смелее и активнее.
  Сколько же еще можно ждать?
  События и так развиваются слишком быстро.
  - Радуйся, глупый, - сказал Максим Булатов. - От Братства почти ничего не осталось.
  - Причем почти без наших усилий, - добавил Осипов. - Чистое везение.
  Отец Александр усомнился:
  - Так-таки и везение? Ваша скромность, конечно, похвальна, но не надо переходить в самоуничижение.
  - Никакого самоуничижения, - согласился Булатов.
  А Игорь добавил:
  - Везет сильнейшему.
  Отец Александр наставительно сказал:
  - Хорошо было бы, если бы везло не сильнейшему, а тому, кто прав.
  Игорь возмутился:
  - А мы, по-вашему, не правы?
  - В данном случае - конечно, правы. Но не всегда.
  То, что их руководитель, Разумов, называл "фактами", посыпались, как из рога изобилия. Только знай себе допрашивай задержанных и пиши... Этим с удовольствием занимался Осипов. С удовольствием, так как каждое произнесенное задержанными слово приближало конец дела, освобождение Игоря и их возвращение в обычную жизнь.
  Профессора уже можно было задерживать и сажать в тюрьму, но он по-прежнему "не возвращался из Москвы", как говорил его брат.
  Булатов не приходил в ярость, как можно было бы ожидать. Точнее, его ярость не выплескивалась наружу и не ударяла ему в голову. Он уже успел сплести свою сеть, из которой Профессор, при всем его уме и изворотливости, не сможет вырваться. Так зачем же надо биться головой о стену, если этим делу не поможешь?
  Гораздо эффективнее подождать, спокойно все обдумать и действовать по ситуации.
  На их очередном "совете" у Осипова дома неожиданно появился Разумов. Он не задержался у них надолго, понимая, что мешает им обсуждать свои вопросы. Только передал Булатову какой-то документ.
  Булатов пробежал его глазами и поблагодарил:
  - Спасибо большое. То, что нужно.
  - Пользуйтесь, Максим, - сказал Разумов. - Если еще что-нибудь понадобится - обращайтесь ко мне немедленно, не тяните, как в этот раз. Столько времени потеряли!
  Булатов оправдывался:
  - Я не был уверен, товарищ Разумов.
  - Не был он уверен, - пробурчал Разумов. - Знаю я тебя, шельму! Не был уверен! Я что, первый день с тобой работаю? Ты всегда во всем уверен! Только желаешь бить не залпом, а, как снайпер, наверняка!
  Булатов возразил:
  - Нет. Я не буду с вами спорить!
  Разумов согласился:
  - Не надо со мной спорить. Это бесполезно.
  - Вот именно. Если бы не Осипов, я бы вообще до такого не додумался. Я просто действовал на авось. Не люблю этого, но иногда приходится. Сейчас мне повезло. А ведь если бы он был чист, как стеклышко, разве мы обсуждали бы это? Нет, нет и нет!
  Разумов ответил:
  - Не списывайте все на везение, Максим. Вы сделали правильные логические выводы, и это принесло вам успех. Вы прибедняетесь, как всегда!
  Осипов, Игорь и отец Александр смотрели на них, ничего не понимая.
  - Что это? - спросил Осипов, указав на документ.
  Булатов с улыбой помахал им в воздухе:
  - Приговор для Юрия Павловича Афанасьева. Теперь мы объявим его во всесоюзный розыск как беглого преступника, и где бы он ни появился, все будут знать, что это за птица.
  Игорь ахнул:
  - Не может быть!
  Осипов улыбнулся и повторил:
  - Что же это?
  - Это список участников одной крупной аферы, - ответил Булатов. - Помнишь, ты упоминал о том, что родной брат Юрия Павловича - финансист? Судя по твоим словам, это тот еще тип.
  Осипов вспомнил:
  - Да, пожалуй. Но я с ним не знаком, только моя бывшая соседка...
  - Кто? - спросили хором отец Александр, Булатов и Разумов.
  Осипов замялся:
  - Долго объяснять. Она приходила по личному вопросу. Но совершенно случайно она произнесла его имя и сказала, что он дрянь. Я поделился с Максом идеей его подкопать, но не успел заняться этим сам.
  Тут он догадался:
  - Минуточку. Ты хочешь сказать, что что-то всплыло?
  - Всплыло, мой дорогой, всплыло, - ответил Булатов. - Ситуация на самом деле очень простая. Задачка для первого класса. Дано: два брата, оба мерзавцы, один финансист, другой честолюбец, оба идут по жизни смеясь и без материальных проблем. Решение: здесь не все так чисто, как кажется. Ответ: вот он, мой список.
  Все заулыбались.
  Осипов съехидничал:
  - "Элементарно, Ватсон"!
  Отец Александр спросил:
  - Простите, а можно поинтересоваться, что такое они совершили?
  Булатов взглядом спросил разрешения у Разумова, тот пожал плечами:
  - А почему бы и нет?
  Тогда Булатов рассказал:
  - Эти товарищи организовали некий кооператив, который сразу начал приносить прибыль. С ними в организаторах ходил еще один товарищ. Так называемый поставщик идей.
  - А чем они занимались? - спросил Игорь.
  - Торговлей, мой друг. Тут они не были оригинальны. Скажем прямо, от Юрия Павловича я никак не ожидал таких банальностей. Он же - личность масштабная. Но, должно быть, идеи масштабные стали посещать его не так давно. А в то время он промышлял, как и все, не изобретая велосипед и не выделяясь особо.
   Булатов вздохнул и продолжил:
  - Скажем прямо, от создателя Братства и Великого Гуми я ожидал чего-то действительно необычайного и читал это дело с интересом, как детективный роман, я все время искал подвох: ну, где же хоть что-нибудь, достойное создателя Братства? Меня постигло разочарование, я ничего особенного не нашел. И это дело - одно из многих.
  - Что же у них там случилось? - спросил Осипов.
  - Ограбление, мой друг. Они присвоили все, до последней копейки, деньги собственного кооператива. Причем увели их так искусно, что до сих пор невозможно возвратить хотя бы часть этих денег. Денис Павлович тогда вопил: "Да как вы смеете мне угрожать! Да я вас по судам! Да я вас по инстанциям!"
  Никто не засмеялся.
  Булатов добавил:
  - Кстати, он тоже задержан. Я вчера был на его допросе. Скользкий тип. Может увернуться. Товарищ Разумов, вы бы проследили за этим. А то я с нашим Братством могу забыть.
  Разумов закряхтел:
  - Вообще-то, я не уполномочен... Но я передам Щукину, чтобы не упустили.
  Булатов опустил глаза и перевел разговор:
  - Надо будет еще проверить, кто сдавал этим летом дачи. Он мог бы спрятаться еще на одной даче. Сейчас ведь лето. Не замерзнет.
  Разумов пристально на него посмотрел и вернулся к теме:
  - Вы что, Щукину не доверяете?
  Булатов сдержанно ответил:
  - Я доверяю вам.
  - Хорошо, я сам займусь этим, - нехотя согласился Разумов.
  И через минуту с усмешкой добавил:
  - Ну ты и шельма, Булатов. Точь-в-точь как твой отец.
  Булатов начал оправдываться:
  - Я не шельма. Поймите же, товарищ Разумов, он - один из подозреваемых в убийстве, не только в махинациях! Пусть это не докажешь, но уж Юрия Павловича утопить можно наверняка.
  Разумов встал:
  - Ладно, ладно. Иду следить.
  По пути к двери он остановился перед Игорем и посоветовал:
  - Уходи из Братства немедленно.
  Игорь удивился:
  - Почему это?
  - Потому, что ситуация вышла из-под контроля и становится слишком опасной.
  Игорь покачал головой:
  - Ну, нет. У Профессора сейчас нет карателей, нас и так осталось очень мало. Что он может мне сделать? Опять же, я не уверен, что Эдгар там больше не появится.
  Разумов возразил:
  - У Эдгара уже нет времени там появляться. Юрия Павловича там не будет, и Братство вше само по себе испарится. Исчезнет с лица земли. Пожалей свою маму, Игорь.
  Игорь побледнел при упоминании о матери, но не соглашался:
  - Я не могу уйти из Братства, пока оно существует. Профессор может прийти туда в любую минуту. Это гораздо вернее, чем рыскать по городу в поисках. Я буду ждать его там. И раз он объявлен во всесоюзный розыск, надеюсь, за дачей в Афонино ведется наблюдение.
  Разумов покачал головой:
  - Упрямый мальчишка!
  Игорь даже не отвел глаз.
  - Как знаешь, - уступил Разумов.
  И ушел.
  Булатов поёжился и воскликнул:
  - Как жаль, что у нас слишком мало народу! И нет надежды, что будет больше! Мы не можем оперативно проверять все версии и все места, где он может быть в этот момент!
  - Ну, не расстраивайся, - сказал Осипов. - Все равно он будет наш. Он не сможет скрываться до бесконечности. Тем более что его брат ему теперь не помощник.
  Отец Александр и Игорь переглянулись.
  - По-моему, они отвлеклись, - сказал Игорь отцу Александру.
  - По-моему, тоже, - ответил отец Александр.
  Они требовательно уставились на Осипова и Булатова:
  - Вы не закончили про Юрия Павловича и Дениса Павловича! Почему их тогда не посадили?
  Осипов и Булатов смотрели на них, не понимая.
  А потом они вспомнили.
  Булатов свернул свой документ в трубочку и сказал:
  - Ах, вы об этом. Ваша наивность меня удивляет. Почему не садятся подобные им люди? Потому, что у них есть деньги, влияние и связи.
  - А теперь? - напористо спросил Игорь.
  - А теперь они наткнулись не на тех противников, - спокойно заявил Булатов. - Тогда им удалось выскользнуть, но, к счастью, дело извлечено из небытия. Осипов, большое спасибо твоей соседке. Она нам очень помогла.
  Осипов рассеянно поправил:
  - Бывшая соседка.
  - Пусть бывшая. Какая разница? Она подсказала идею, а как начинаешь тянуть за ниточку, если эта ниточка есть, то и вытянешь что-нибудь замечательное. Вот я и вытянул. Даже не одно дело, а целую историю - каскад дел и делишек. После того, как этой компании удалось выпутаться из ограбления с деньгами и вовсе без потерь, они не одумались и стали продолжать свою деятельность. Опять же, они обогащались с помощью своих махинаций, не проявляя особой фантазии. Только роли у них поменялись. Теперь идеи, одна другой противнее, подавал Денис Павлович. Юрий Павлович обеспечивал прикрытие и безопасность, но без энтузиазма. А третий их товарищ, похоже, струсил и решил уйти.
  Булатов сделал паузу и добавил:
  - Это была его ошибка.
  - Почему? - спросил отец Александр.
  Все трое с упреком на него осмотрели.
  - Странный вопрос, - сказал Булатов. - Он же знал все их махинации! А тут они теряли его из виду! Поэтому им пришлось заставить его молчать.
  - Как? - спросил Игорь.
  Булатов ответил:
  - Самым эффективным способом.
  Положил свернутый документ в пакетик и добавил:
  - Правда, этот способ имеет свои недостатки. И главный недостаток - идеальных убийств не бывает.
  Отец Александр смотрел на них во все глаза. Он не был знатоком детективного жанра, поэтому понимал их, только когда ему разъясняли непонятности прямым текстом.
  Булатов сказал:
  - Так что он еще и убийца!
  Игорь усмехнулся:
  - Нечего сказать, приятное сочетание!
  Отец Александр спросил:
  - А когда это было? Давно?
  - Не очень, - ответил Булатов. - Восемьдесят пятый год. После этого они прекратили совместную деятельность. Денис Павлович начал открывать для девочек школы моделей и обучать их ремеслу манекенщиц, а Юрий Павлович придумал свое Братство. Осипов, очень хорошо, что у тебя есть такие полезные соседки.
  - Бывшие соседки, - снова поправил Осипов.
  Игорь спросил:
  - Макс, неужели нам недостаточно было бы того, что мы насобирали?
  Булатов глубоко вздохнул:
  - Боюсь, Игорь, что даже если бы и оказалось достаточно, то у него был бы шанс спастись.
  Игорь нахмурился.
  Булатов продолжил:
  - К тому же, согласись, обвинение в убийстве, финансовых махинациях и тому подобное для нашего суда прозвучит убедительнее и гораздо весомее, чем Братство и Великий Гуми, которых нельзя пощупать руками. Для суда, увы, это сплошная ахинея, не стоящая внимания. Ни прямых улик, ни свидетелей, кроме людей с нарушенной психикой, слова которых предсказать невозможно, и невозможно отделить ложь от правды. Подумай сам - сколько мы уже над этим Братством работаем, и при этом изворачиваться приходилось нам, а не ему! И каков результат? Только логические выводы и прочие расплывчатые вещи! К этому суды относятся крайне недоверчиво. Когда сторона прибегает к этому, то суд считает ее позицию слабейшей.
  - Какой ужас! - воскликнул отец Александр.
  Булатов пожал плечами:
  - Это объективная реальность. В одиночку ее не изменишь. Остается только к ней привыкнуть и научится использовать ее сильные и слабые стороны в своих интересах. К счастью, я немножко умею это делать.
  Осипов широко улыбался:
  - Поэтому ты в прошлый раз и побил секту!
  - Ну, - протянул Булатов, - не только поэтому. А что касается Юрия Павловича, то у нас в руках теперь есть готовое дело, когда-то кем-то похороненное, с формулировками, понятными для любых судей, со свидетельскими показаниями и вещественными доказательствами. Удачное стечение обстоятельств помогло нам изолировать самых опасных членов Братства, а без них и без лидера оно распалось само собой. Теперь нам осталось лишь поймать Юрия Павловича, чтобы он был наказан. Этот список из прошлого дела - моя мухобойка, которой я прихлопну муху окончательно.
  Отец Александр поёжился, таким безжалостным был тон Булатова.
  Осипов обратился к нему:
  - Макс, ты хотел вчера позвонить Регине Рождественской.
  - Ее тетке, - уточнил Булатов и замолчал.
  Осипов настаивал:
  - Ну? Звонил?
  - Звонил, - неохотно ответил Булатов. - Девочка в ужасном состоянии. При малейшем упоминании о Братстве или Профессоре она впадает в истерику. Я это наблюдал. Зрелище не для слабонервных. Она одновременно и плачет и смеется, и иногда вдруг начинает говорить странные вещи.
  Игорь заинтересовался:
  - Басом?
  - Нет. Почему именно басом? Она ведь не под гипнозом. Если гипноз, конечно, существует. В чем я очень сомневаюсь. Кстати, Игорь, тебе и правда не стоит больше идти в Братство. Эта тварь находится на последнем издыхании. А с Профессором мы разберемся и без тебя. Отдохни чуток, а потом начинай готовиться к экзаменам. Ты пропустил не так много, но зато и требовать с тебя будут не так, как с остальных учеников.
  - Нет, - отрезал Игорь.
  Осипов присоединился к Булатову:
  - Да найдем мы Профессора, не переживай!
  - У него Эдик.
  На это им нечего было возразить. Они только развели руками.
  И когда они расходились, Осипов вместо прощания переспросил у Игоря:
  - Неужели ты действительно вернешься в Братство?
  Игорь посмотрел на него с удивлением:
  - Конечно, да! А ты сомневаешься?
  - Не надо, Игорь.
  - Осипов.
  Игорь вздохнул и добавил:
  - Да знаю я, что это опасно, и что ты за меня волнуешься, и что моей маме очень плохо. Но мы выдержим. Осталось еще чуть-чуть.
  Осипов отпустил его, но сам не успокоился. Приближение конца дела его отнюдь не умиротворяло. Наоборот, он начинал нервничать, и особенно за Игоря. Потому, что ситуация развивалась непредсказуемо, и, хотя они и пытались за ней уследить, могла вылиться в какую угодно катастрофу.
  Тем более что в запасе у Профессора есть еще одно, последнее знамение.
  Знамение беспокоило и Булатова.
  Оно содержало весьма краткую, но ёмкую формулировку: огонь. "Я вижу вас в огне" - заявил Великий Гуми. Значит, это будет поджог. А поджечь можно что хочешь. Булатов предположил, что, скорее всего, это будет деревянная дача в Афонино, где ныне собирается Братство. Профессор, конечно, вложил в нее много денег, но теперь ему выгоднее от нее избавиться, как от вещественного доказательства.
  То есть он не настаивал, что это именно так, но за дачей в Афонино следили круглосуточно.
  Игорь пошел в Братство, не заходя домой. В последнее время ему становилось тяжело. Он ослабел физически. Не до такой степени, как Эдгар, разумеется, но он чувствовал слабость, вялость, головокружения и тошноту. Вся еда казалась ему горькой. Он считал, что это реакция организма на психотропные препараты, которые Профессор использует для курений. Игорь хвалил себя за регулярные занятия физкультурой - без них он уже наверняка был бы как Эдгар, или, что еще хуже, как Сенечка Шевченко.
  От этой легкой формы наркотической зависимости придется лечиться.
  Кроме того, Игорь устал.
  И кроме того, он уже несколько дней не видел Эдгара и постепенно падал духом от этого. Неизвестность его выматывала, бездействие томило.
  Ужасный период.
  Ему частенько приходила в голову мысль, что хорошо было бы уйти. Без него и в самом деле справятся. Не доверять Булатову и Осипову, что ли? Какая чушь! Они разберутся, что к чему, лишь бы не помешать им. А уйти очень хотелось. Иногда он чуть не выл от ужаса, видя вокруг себя одинаковые выражения лиц зомби, стеклянные глаза и жалкие кривые улыбочки.
  От бездействия он пару раз приближался к состоянию психоза - готов был схватить первое, что попадется под руку, и колотить стены, выдирать из них доски, топтать ногами. Ломать, крушить, громить.
  Стирать в порошок.
  И в то же время он не мог уйти. Он понимал, что еще рано.
  Где Эдгар?
  Игорь ничем не отличался от оставшихся членов Братства ни внешним видом, ни душевным состоянием. Их осталось всего девять. Они приходили сюда, заблудшие овцы, заброшенные, забытые своим нерадивым пастырем, утратившие цель и смысл жизни.
  Они сидели в общей комнате, слишком огромной для столь мелкой кучки людей. Они жались к стенам, бессильно свесив руки или сжимаясь в комочек. Их глаза смотрели в пустое пространство, а если что-то выводило их из транса, они вздрагивали, как подстреленные, и тоскливо заглядывали в лица своим собратьям.
  Они отчаянно цеплялись друг за друга, чтобы не провалиться в пропасть.
  Они чего-то ждали, сами не зная, чего.
  Внезапно входная дверь открылась и захлопнулась, послышались быстрые шаги, громко звучавшие в тишине пустого помещения.
  В общую комнату вошли трое - Профессор, Плескач и Эдгар.
  Оставшиеся члены Братства вскочили, как наэлектризованные.
  Потому что именно Профессор олицетворял их цель и смысл.
  Он прошел в свой кабинет, не сказав ни слова. Плескач остановился возле двери кабинета и с презрением окинул взглядом останки Братства.
  "Похоже, что это конец".
  Игорь тут же подошел к Эдгару и взял его за руку:
  - Привет, Эдик.
  - Угу, - ответил Эдгар, глядя в сторону.
  Игорь присмотрелся. Эдгар явно был не в адекватном состоянии. "Пилюлями своими закормили, что ли?" У Эдгара была замедленная реакция и почти вовсе никакого взгляда. С ним можно было делать все, что угодно, как с резиновой куклой, он не сопротивлялся и ничего не понимал. Игорь слегка потряс его за плечи и чертыхнулся.
  От него теперь не отойдешь, а это связывает руки.
  И именно теперь, когда появился Профессор и есть возможность его поймать!
  Игорь надеялся, что в этот момент Осипову и Булатову уже докладывают, что Юрий Павлович у себя на даче, и пусть выезжают срочно и с подкреплением. Ведь только сегодня утром он слышал от Осипова, что за дачей установлено постоянное наблюдение!
  Профессор вошел в свой кабинет и проверил его. Ерунда, придраться не к чему. Можно оставить все как есть.
  С самого утра он думал, каким образом организовать и обставить свое бегство, чтобы никто и никогда больше не смог к нему придраться. Собственно, способ он давно уже знал - лучше всего, если правоохранительные органы будут считать его мертвым. Для этого нужен труп, который невозможно опознать, и какой-нибудь признак, по которому труп идентифицируют как Юрия Павловича Афанасьева.
  Все это легко укладывается в рамки седьмого знамения.
  Где достать труп?
  Легче легкого!
  В недрах своего Братства.
  И спрятать его в этих же недрах.
  И пока все службы будут тушить пожар, извлекать трупы и посыпать головы пеплом, он воспользуется переполохом и скроется. Достать фальшивые документы для него не проблема, были бы деньги. А денег у него много.
  Причем наличных.
  Главное - чтобы пожар был большой и опасный, иначе он не отвлечет на себя достаточно сил, средств и народа.
  А еще - надо сделать его символичным. Кто насолил Профессору больше всех? Сам Профессор считал, что отец Александр. Это тоже идеально легло в рамки седьмого знамения.
  Церковь в Разовке деревянная. Правда, маленькая. Но зато вокруг нее - масса горючих строительных материалов, лакокрасочная продукция, и совсем близко к ней расположены жилые дома, также деревянные.
  Разовка будет пылать, как вулкан.
  Профессор улыбнулся в своем стиле, уголками губ, и вышел к своему Братству.
  К его останкам.
  Плескач вопросительно на него посмотрел. Профессор кивнул.
  Члены Братства тут же подтянулись к кафедре, куда Профессор вступил для прочтения своей последней проповеди. Все глаза были устремлены на мессию. Все души ждали его приказаний. Все жаждали ему подчиниться.
  Ведь только ему известна Великая Тайна Мира!
  Профессор долго впивался взглядом в каждого из них и нагнетал атмосферу. Впрочем, он не прилагал для этого особых усилий - атмосфера нагнеталась сама собой.
  - Итак, - произнес Профессор.
  По Братству прошел знакомый трепет.
  - Конечно, вы все задавались вопросом, куда я исчез и почему оставил своих учеников. Я вижу, нас осталось совсем мало. Но пусть это вас не тревожит! Великий Гуми разберется во всех людских душах. Изменники, покинувшие нас в час наступивших бедствий, обязательно будут наказаны. Они погибнут страшной смертью! Потому что они - трусливые слизняки, недостойные звания гумитов!
  Братство что-то невнятно прошелестело.
  - Для нас пришло время великих испытаний, дети мои, - продолжал Профессор. - Это значит, то настает час расплаты для грешного мира. И Зло пытается причинить нам и Великому Гуми как можно больше вреда, перед тем, как оно будет окончательно повержено. Но вы - самые преданные служители Великого Гуми! Вы предстанете перед ним уже ангелами только за свою верность!
  Все лица благодарно воссияли.
  Профессор бросил взгляд на часы.
  Десять часов вечера.
  Пора.
  Да и Плескач уже соскучился по активным действиям.
  - Итак, - снова возвысил голос Профессор. - Пришел этот решающий миг! Тот миг, которого мы все так долго ждали и мечтали о нем!
  Братство шевельнулось.
  - Идет Великий Гуми! - загремел с кафедры Профессор. - Он идет судить мир!
  Братство попыталось выразить энтузиазм, но из-за малого количества это не получилось.
  - Великий Гуми идет, чтобы возглавить свое войско в борьбе со злом и сделать этот мир Раем!
  "Что-то слишком крохотное войско собирается возглавить Великий Гуми", - подумал Игорь и покосился на Эдгара, опасаясь увидеть горящие глаза и решительный вид фанатика.
  Ничего подобного. Эдгар, похоже, не только не вникал в происходящее, но и почти ничего не слышал.
  - Давайте встретим Великого Гуми подобающим образом! Он будет рад, что у него появятся новые ангелы. И я тоже очень рад за вас. Этот знаменательный час полон тяжелых испытаний, но это ведет нас к Раю! Я поздравляю вас, новые ангелы Великого Гуми!
  Он спустился со своего помоста, подходил к каждому члену Братства, называл по имени и хвалил за преданность делу Мирового Добра. Люди смотрели на него со священным ужасом, словно боялись, как бы он не убил их своим прикосновением.
  А он давал каждому пилюлю, и они послушно их глотали.
  Пилюля досталась даже Эдгару, который в ней уже не нуждался, поскольку и так был в трансе.
  Ни Профессор, ни Плескач не стали с ним возиться - у них было мало времени, и действия их были расписаны буквально по минутам. Они доверили Эдгара Игорю, а он отобрал у него пилюлю и вместе со своей спрятал в кроссовок. И принялся следить, каким образом эти пилюли начнут действовать на остальных, чтобы не упустить момент и изобразить те же симптомы.
  Но никаких особых симптомов изображать не понадобилось. Члены Братства просто сникли, опустились на пол и уснули, пока Профессор продолжал свою проповедь и нес явную чепуху.
  Через пятнадцать минут на полу лежали все, кроме Профессора и Плескача.
  Профессор умолк, спустился с кафедры и проверил свое Братство, заглядывая каждому в лицо и похлопывая по щекам.
  - Ну как? - спросил Плескач.
  - Готово.
  Теперь им предстояло сделать три рейса в Разовку на машине Дениса Павловича, перевозя тела в церковь. Тащили вдвоем, Профессор - за руки, Плескач - за ноги. Останавливали машину позади церкви, всякий раз подъезжая другой дорогой, и сначала перекидывали тела через забор, а уж оттуда собирались нести их внутрь храма.
  Последний раз отогнали машину подальше, чтобы она не привлекла внимания милиции сразу. Перебрались через ограду, сбили замок на двери и принялись втаскивать тела внутрь храма. Кидали их прямо на пол, кучей.
  А потом, пересчитав, на минутку остановились, чтобы перевести дух. Профессор выбрал из членов Братства одного, кто был такого же роста, и надел ему на палец свое массивное золотое кольцо-печатку с памятной гравировкой на древнееврейском языке, а на шею - золотую цепочку с золотым же амулетом в виде змеи.
  Плескач открыл канистру с бензином, которую они приготовили заранее, и залил людей, пол, иконы и даже стены.
  Они с Профессором остановились возле двери, в последний раз окинули глазами эту мрачную картину. Профессор улыбался уголками губ. Плескач щелкнул зажигалкой и бросил на пол.
  В синем ночном мраке оранжевое пламя потекло по пространству с завораживающей быстротой. Профессор и Плескач сунулись было в дверь, но тут Профессору показалось, что одно тело движется, и он на некоторое время задержался, чтобы убедиться, так ли это.
  А Плескач, выйдя, наткнулся на наряд милиции, который как раз подоспел, и узнал среди них своего старого соседа - Осипова. Плескача схватили не сразу, он защищался сначала пустой канистрой, потом ножом. Завязалась нешуточная драка, но Осипов направился к церкви, чтобы найти Профессора и Игоря и действовать по обстановке.
  И тут в открытую дверь Осипов увидел море огня, от которого колебался воздух вокруг церкви, и даже присел от страха, не успев достать свой пистолет.
  Внутри церкви также происходили события.
  Профессор услышал шум драки и крик Плескача и понял, что уходить придется другим путем. Он обернулся и вдруг увидел, что он здесь не один. Игорь Белояр схватил Эдгара под мышки и тащил к алтарю, упираясь ногами, спиной вперед. И тут их взгляды встретились.
  Профессор в тот же миг понял, что этого мальчишку он недооценил. То есть не то, что он допустил мысль о шпионстве - нет, такое просто не могло прийти ему в голову, настолько ничтожными казались ему все другие люди. Нет, он недооценил инстинкт самосохранения и жизнеспособность Игоря Белояр, который вовсе не хотел умирать.
  Этого нельзя было позволить.
  Заметив, что разоблачен, Игорь стал двигаться энергичнее. Эдгар никак не мог собраться с силами, а Игорь надрывался, вытаскивая его из кучи, взваливая то на одно плечо, то на другое, то на спину, то волоком, и так приближался к алтарю. Между ними и Профессором стояла стена огня, но Игорь этому не верил. Что Профессору огонь?
  Надо быстрее выбираться.
  Огонь был уже везде. Отовсюду раздавался зловещий треск и шипенье, мрак озарялся трепещущим светом, кроваво-красным и обжигающим.
  Усыпленные члены Братства, политые бензином, полыхали в центре храма, как отдельная, принесенная Великому Гуми жертва.
  Игорь спиной открыл дверь в алтарь и втащил за собой Эдгара.
  Это была святая святых любого православного храма, куда имели право входить только священники и императоры - то есть миропомазанники. Игорь, вообще-то, знал это, но ему было все равно.
  Главное - спасти Эдгара.
  Среди треска и шипения он старался услышать еще что-нибудь, чтобы определить, близко ли Профессор, удалось ли ему пересечь пылающее пространство между собой и алтарем.
  Так или иначе, следовало поторопиться.
  Сюда огонь еще не добрался, но алтарь был полон дыма, который проникал сквозь все щели. Сквозь эти щели проникал и зловещий свет, это было жуткое зрелище в темноте тесного алтаря. Игорь закашлялся.
  Он видел этот алтарь во время церковной службы. Он знал, что как раз напротив царский врат располагалось уникальное окно, куда было вставлено одно очень толстое стекло с художественной росписью. Во время службы утром солнечные лучи пронизывали это стекло и изображение Иисуса Христа, с белым облаком под ногами, в белой одежде и с мягкими, добрыми, зовущими глазами.
  Игорь нащупал раму.
  Без раздумий несколько раз ударил в стекло локтем, сжав зубы.
  Оно даже не треснуло.
  За иконостасом, в огненном аду, начали с грохотом падать иконы. Там послышался звон разбитого стекла.
  А также, похоже, чьи-то шаги!
  Профессор!
  Игорь, расширив глаза, но по-прежнему ничего не видя, как слепой котенок, шарил руками вокруг себя, в поисках чего-нибудь тяжелого и угловатого. Но ему, как назло, попадалось все что-то мелкое, острое, холодное, гладкое.
  - Проклятие! - простонал он. - Я же помню эту гигантскую серебряную чашу!
  Наконец, ему попалось в руки что-то по-настоящему грандиозное.
  Он тут же схватил и с разбега высадил-таки черное стекло, на котором уже никогда не увидишь Иисуса Христа.
  В душное помещение тут же ворвался свежий воздух и разбавил собой удушающий дым и гарь.
  Игорь снова закашлялся.
  Из рамы торчали осколки, очень острые, но Игорь положился на судьбу и продолжил действовать. Он подтащил Эдгара к окну и снова перевел дух.
  Даже такой изможденный, Эдгар был слишком тяжел.
  А окно располагалось довольно высоко.
  Игорь поднял Эдгара с пола, почти поставил на ноги и привалил к стене. В темноте он не видел лица своего друга, но с надеждой вглядывался - вдруг очнется и хоть чуточку ему поможет?
  Похлопать по щекам?
  Потрясти за плечи?
  Но Эдгар был в глубоком трансе и ничего не чувствовал.
  Тогда Игорь втянул в грудь побольше воздуха, поднатужился и, доходя уже до крика, перевалил тело Эдгара через оконную раму наружу, на улицу.
  И в эту секунду дверь алтаря распахнулась.
  В кроваво-красном огненном прямоугольнике проема возвышался черный силуэт Профессора, от которого вился дымок. Игорь не мог пошевелиться и отдышаться, в животе от натуги все как будто оборвалось, а руки дрожали и не поднимались. Он был совершенно не готов к борьбе.
  Следовало бы перемахнуть через раму вслед за Эдгаром, и только бы его и видели, но он не бросил бы Эдгара на растерзание, и кроме того, у него от таскания тяжести дрожали и ноги.
  Момент для побега был упущен.
  Игорь был буквально отдан Профессору, как на блюдечке.
  - Щенок! - прошипел Профессор и бросился на него.
  Но Игорь нырнул под стол и поднялся а ноги с другой стороны. Он очень устал, пока тащил Эдгара, но был отнюдь не сломлен, и глаза его сверкали в темноте.
  Пусть Профессор сильнее и умнее, но даром Игорь пропадать не собирается.
  Теперь между ними был стол. Удобная преграда, мальчишки на переменах любят погоняться друг за другом вокруг своих парт, и Игорь был не исключение.
  Совершив несколько кругов, Профессор приостановился и впился в него глазами. Черт возьми, нельзя оставлять пацана в живых! Иначе станет известно, что Юрий Павлович Афанасьев жив и здоров!
  Но и водить хоровод вокруг стола тоже можно до бесконечности.
  Тут снизу в алтарь проникли язычки пламени, сперва отдельные, затем целой массой, и огонь пополз по иконостасу вверх.
  Игорь отвлекся лишь на мгновение, но этого момента хватило, чтобы Профессор протянул руку и схватил его за плечо своими длинными цепкими пальцами. Игорь вскрикнул и стал вырываться. Профессор обогнул стол в два шага и чуть было не выпустил добычу. На какие-то доли секунды в его пальцах оказалось не плечо, а рубашка, раздался треск рвущейся материи. Профессор пустил в ход вторую руку и схватил Игоря за шею. Но тот не растерялся, лягнул Профессора ногой и сделал молниеносный рывок.
  В руках у Профессора остался только кусок его рубашки.
  Снова началась беготня по алтарю. У отца Александра волосы встали бы дыбом от этого зрелища. Игорь хватал все, что попадалось под руку, и швырял в Профессора, он обрушивал на Профессора со стен какие-то ткани, какие-то полки, какие-то полотнища и приспособления для священных таинств.
  Но Профессор загораживал ему окно и не давал туда уйти.
  Иконостас горел сверху донизу и угрожающе раскачивался. Он мог в любой момент рухнуть, причем именно сюда, в алтарь. Находиться здесь стало очень опасно. Профессор стерег окно.
  Игорь наконец решился.
  Сделал глубокий вдох, толкнул в Профессора стол и бросился к окну.
  Перемахнуть через проем сразу не удалось, в ладони почти насквозь впились острые, как кинжалы, осколки Иисуса Христа. Эти же осколки резали джинсы на той ноге, которую ему удалось-таки перекинуть наружу.
  Но туту Профессор схватил его, теперь уже мертвой хваткой, и втащил обратно в алтарь.
  Но споткнулся обо что-то и рухнул на пол.
  Иконостас потихоньку начал крениться над ними.
  Нельзя было терять ни секунды. Профессор нащупал в тени от стола шею Игоря и тут же начал душить. Игорь копошился под ним, как полураздавленный таракан. Но лица его в тени Профессор не видел. А приятно было бы посмотреть на выпученные глаза и высунутый язык. Больше Профессор не станет так ошибаться в людях. Особенно в тихих и послушных мальчиках.
  А Игорь, уже почти задохнувшийся, вдруг почувствовал под рукой ту же самую вещь, которой он выбил стекло. Только бы собраться с силами, Господи.
  Если Ты есть, помоги, пожалуйста.
  Он покрепче обнял вещицу пальцами и с размаху ударил Профессора в висок.
  Руки на его шее разжались. Игорь зашевелился, сбросил с себя обмякшего Профессора и на четвереньках пополз к окну. Иконостас накренился еще сильнее. Игорь со свистом дышал и едва мог подняться на ноги. Он с трудом перевалился через раму, уже не обращая внимания на какие осколки, прихватил с собой Эдгара и на коленях, а то и на боку пополз отсюда подальше. Он ежесекундно оглядывался назад - не вылезет ли через окно Профессор?
  Профессора не было.
  Иконостас рухнул в алтарь, рассыпав там фонтаны искр. Церковь была охвачена огнем до самой маковки и освещала всю Разовку как гигантский факел. Вокруг нее метались толпы людей, стояли милицейские и пожарные машины. Это все казалось Игорю призраками кошмарного сна.
  Они бессильны. Они не погасят огонь, они никого не спасут.
  Слишком поздно.
  В этом зловещем освещении Осипов заметил шевеление позади алтаря. Они бросились туда вместе с Булатовым и еще с некоторыми товарищами. Тут они нашли Игоря и Эдгара. Оба лежали на земле. Эдгар ни на что не реагировал, его тут же отправили в больницу. Игорь с трудом дышал и совсем не мог двигаться. Он был весь в крови и грязи, от рубашки на плече оторван кусок. Осипов и Булатов приподняли его с земли.
  - Профессор там, в алтаре, - прохрипел он - Может быть, он сгорел.
  - Мы проверим, - пообещал Булатов.
  Осипов ощупывал его:
  - Ты цел?
  - Не знаю.
  - Почему в крови?
  Игорь взглянул на свои руки.
  - Окно, - ответил он.
  Осипов спросил:
  - Когда будем узнавать о твоем отце?
  - Ну... - ответил Игорь. - Когда-нибудь в другой раз.
  Стряхнул с себя травинки и попросил:
  - Отвезите меня к маме.
  Москва
  Нетрудно было догадаться, что Фаина уехала не просто так. Борис выстроил цепочку рассуждений и без особого труда нашел того, кто хотел бы доставить им неприятности.
  Рая Белова.
  Он успел застать её дома.
  Она сначала обрадовалась его неожиданному появлению, но у него было такое неподвижное лицо и грозный взгляд, что она осеклась и струсила.
  - Что случилось? Ты чего такой страшный?
  - Что ты сказала Фаине?
  Она невинно хлопала ресницами:
  - Когда именно?
  - Вчера.
  Она изобразила напряженную работу памяти.
  - А я её вчера не видела.
  - Врешь.
  Она округлила глаза и уперлась, но он даже не двинулся.
  - Имей ввиду, - произнёс он негромко и без бравады, - у тебя на лице все написано. Я знаю, что ты сказала Фаине что-то, что её расстроило.
  Она увиливала:
  - Да ничего я ей такого не говорила...Мне показалось, что я видела тебя на дискотеке, и я...
  Он сделал шаг к ней.
  Она заверещала:
  - Мне показалось! Я и вправду думала, что это ты!
  - Все врешь, - сказал Борис. - Мне все понятно. Не попадайся мне больше на глаза, ведьма. Убью.
  Её глаза стали жалобными, но он ни капли не смягчился.
  - Я все равно найду Фаину и женюсь на ней.
  - Нет! - невольно воскликнула она.- А я?
  - А ты останешься со своей завистью. Я тебя предупредил. Не приближайся ни ко мне, ни к Фаине.
  Потом он начал наведываться ко всем, кто мог знать, куда спряталась Фаина. Он был у отца Александра, он звонил разовскому старосте, Светлане и Алексею, батюшке Филарету. Они дали ему координаты, но не пообещали, что Фаина будет именно там. Скорее всего она спряталась в каком-нибудь монастыре.
  - Неважно, - сказал Борис. - Я все равно её найду.
  Он взял билет на поезд в Москву. На девятнадцатое число. Мог бы взять и на восемнадцатое, но вовремя вспомнил, что тем поездом поедет Рая, а он не желал находиться с ней в одном поезде.
  "Я её убью, если увижу".
  Мерзкая ведьма!
  Своей мерзкой завистью она все испортила.
  Двадцатое августа в Москве был не совсем обычным днем. Борис решил оставить свои вещи у знакомых и проехал в центр города. И не узнал это место. Здание Верховного Совета было окружено людьми и даже баррикадами. Борис долго ходил вокруг, перелезал через баррикады.
  - Восстание, что ли? - спросил он.
  - Ага, - ответили ему. - Революция!
  Он спрашивал, ему отвечали, но думал он о другом. Он видел вокруг себя горящие лица, транспаранты, плакаты.
  Танки.
  Фаина была несовместима со всем этим.
  Он вдыхал полной грудью воздух переворота, но не ощущал его. Он не задумывался, что теперь вся жизнь неотвратимо изменится. Изменится в первую очередь положение его отца, если он заранее не принял меры. Начиналась новая жизнь, новые законы, новые люди.
  В глаза ему неожиданно бросилась машина "скорой помощи", откуда вышла медсестра, очень похожая на Фаину. Он бросился туда, но это оказалась не Фаина.
  - Ты за кого? - спрашивали его на каждом шагу.
  - Я за Фаину, - отвечал он.
  Нашел данный батюшкой Филаретом адрес и в этой квартирке - старушку, напоминающую добрую Фею на пенсии. Она любезно приняла Бориса и охотно его выслушала.
  - Вы молодые, - сказала старушка. - И любые недоразумения воспринимаете, как конец света. И даже не подозреваете, что в мире творятся события, для всех людей гораздо более важные, чем ваша любовь и разлука. Не ищи Фаину, юноша, ты её не найдешь. К сожалению, я не знаю, куда она от меня ушла. Я просила её остаться, подождать немного, хорошенько подумать. Но она была неумолима.
  - Она нужна мне, - хмуро произнес Борис.
  - Ты ей тоже нужен. Но ты её не найдешь. Послушайся доброго совета, не трать на это силы, живи своей жизнью и дай Фаине время. Если суждено, то вы встретитесь. Если нет - тогда нет смысла об этом страдать.
  Он выехал обратно в тот же вечер.
  На вокзале, на столбе, ему бросился в глаза лист, наклеенный совсем недавно, не успевший пожелтеть и покрыться пятнами. Борис на минутку остановился, посмотрел на изображении некоей личности в фантастическом белом одеянии и прочел листовку.
  Потом мотнул головой:
  - Ну и дребедень.
  И пошел дальше, не задерживаясь.
  На листовке было написано:
  "Задумайтесь!!!
  Братья и сестры, к вам обращается истинная гонимая в миру катакомбная Церковь Живого Бога - на Земле. Имя Бога Мария Дэви Христос.
  Призыв Бога живого к людям!
  Дети Мои!
  Пришел Час Моего Второго Пришествия в теле Матери Мира Марии Дэви Христос! Я - на Земле во имя спасения рода Адамова, - Своей живой Церкви (144 тысячи святых в белых одеждах). Скоро Мои святые (Юсмалиане) соберутся со всей Земли в единое стадо, которое в Час Суда Божьего (24.11.93 год.) будет забрано Мной на Небеса в Вечное Царствие Любви и Света!
  Сейчас на Земле находится Антихрист Эммануил. Его метка "666" - число "Зверя" уже распространяется по всему миру. Это Мой личный Враг и Враг детей Божьих! Кто примет и поклонится ему - того Я пошлю а Ад!
  Лжехристы, лжецелители, маги, колдуны, идолы, которые повсюду затаскивают вас в свои коварные сети, - суть воры и разбойники! Напущу на хулителей Истины, блудодеев и чернокнижников - беды и болезни, землетрясения, огонь и мор. Уже к лету не будет пощады демонам - врагам Божьим!
  Ныне Бог Творец (Иисус Мария) - в едином образе - Миссии Марии Дэви Христос, ждет Своего Часа! Кто уверует в Имя Мое - Мария Дэви Христос - пойдет за Мной, суть Мои избранные. Любящие Иисуса и Марию, перенесите все свои чувства ко Мне, ибо сегодня Я - Единая Сущность Иисуса - Марии - Бог живой!
  Мертвые Церкви и Храмы - сегодня ловушки для сатаны! Там нет Духа Божьего! А посему Я не благословляю посещать церковные службы, которые правят грешники и развратники, слуги дьявола. Ибо гонят они Меня - Бога живого и Детей Божьих ото всюду, боясь разоблачения и посрамления. Не пощажу ни единого в Свой Судный День!!!
  Дети Мои! Перетерпите временную скорбь, которая идет на Землю! Знайте, что Я безмерно люблю Своих Верных и защищу каждую чистую душу от сил сатаны - Антихриста Эммануила! А ныне - страдаю вместе с вами, Дети Мои!
  Призывайте Мое Имя в час страданий и страха, постоянно обращайтесь к Моему Лику! Кто искренне уверует и примет Меня в сердце свое - в День Страшного Суда будет спасен. В сей Великий День все увидят Славу Мою на Земле и на Небе! Каждый получит по своим делам!
  Срок покаяния - до 1 июня!!!
  Я - есмь Альфа и Омега, Начало и Конец!
  Аминь.
  Мессия - Мария Дэви Христос".
  THE END.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"