Здесь все выполнено в персиковых тонах. Персиковые стены гармонируют с температурой воздуха. Тепло, парко, душно, а где-то под потолком витает слабо уловимый запах - микс из застоявшегося кофе, моющего средства и "подгузников" для взрослых, пропитавшихся содержимым. Коридоры обозначены названиями "улиц": Лимонная аллея. Абрикосовый переулок. Каштановая. Только Персиковой почему-то нет нигде.
- Андрей, мусор весь собрал?
Киваю.
- Хорошо. Тряпку принеси мне... ту... с бахромой... на швабре... и "Клорикс".
Оказывается, для каждого вида грязи существуют свои тряпки, а понадобится мощь и тщательность химического оружия - поможет "Клорикс".
Когда-то, в Ростове Аля Королёва, в замужестве Александра Вингерс, работала в городском конструкторском бюро, чертила детские сады, хлебозаводы, свинофермы и другие общественно полезные строения. Это было давно и, судя по тому, что здесь отказались рассмотреть ее переведенную с русского справку с работы, равно как и диплом инженера-экономиста, неправда.
Поэтому фрау Королёва-Вингерс, Аля-Александра, стала заниматься другим общественно полезным делом, не требующим ни подобных дипломов, ни соответствующих навыков. На данный момент она трудится уборщицей единственного в Ротенторе стардома под названием "Рейнская пивоварня". И ей не пришлось подтверждать да переучиваться, это в тридцать пять-то лет, с двумя-то детьми да мужем, высказавшим свое решительное вето. Моей матери повезло больше - в русское турагенство по знакомству взяли. Но не у всех есть такие знакомства. У фрау Королёвой-Вингерс не оказалось.
Она - моя теща. Моя жена - ее дочь - сейчас беременна. Поэтому с работой, с которой Оксанка, приезжая к родителям, часто помогала матери, сегодня помогаю я.
Теще, кажется, неудобняк от моего присутствия. Да что там - уверен, она сквозь землю провалиться готова, только виду не подает. Будь я все тем же процветающим адвокатом, она бы вообще отказалась наотрез. И помощь я не сам предложил, просто так получилось. Но как только Оксанка неуверенно произнесла вслух, что может... я бы... я, увидев тещино сомневающееся лицо, кинулся уверять ее, что после циви меня в принципе мало чем удивишь. Это ее несколько успокоило, тем более, что ее напарница сегодня заболела, тесть во вторую смену, и ей пришлось бы тянуть все одной. Оксанка только-только оклемалась после болезни; ее мать под страхом смертной казни запретила ей приближаться к стардому, чтобы, не дай бог, еще чего-нибудь не подцепить. Поэтому жена, решив скоротать время, ломанулась за детскими вещичками в универмаг.
У Оксанки не материн характер, ее соплей перешибешь, а вот теща кого хочешь поставит на место. Жаль только, что живет она больше не в России и вынуждена разговаривать не на своем родном языке, от чего и страдает последние пятнадцать лет. Со мной она с самого начала нашего знакомства держится непринужденно и в общем доброжелательно. Сейчас именно это помогает ей не провалиться сквозь землю.
- Мам, давайте - я, - предлагаю.
- Так, иди отсюда! - решительно протестует она. Туалеты и санузлы она моет сама. Уверяет, что, когда ей помогала Оксанка, она и ей не доверяла этого щепетильного дела.
- Вон, кухню помой лучше.
Я же мою полы в коридоре, натираю их машинкой, затем по большей части слоняюсь из угла в угол, собираю мусор, стаскиваю к тещиной тележке всякое барахло, которое потом разгребаю по мусорным пакетам, запихиваю грязную посуду в посудомойку, а те бабки и деды, что, будучи не совсем еще немощными, сидят перед теликом в джунглях из искусственных пальм, поглядывают на меня теперь с нескрываемым любопытством.
- Александра, это твой сын? Sohn? - спрашивает тещу одна из бабок с аккуратно завитыми белыми волосами и татуажем на лице.
Работает теща тут уже много лет и давным-давно стала для них неотъемлемой частью интерьера. Текучка среди обитателей нешуточная, но все же большинство из присутствующих здесь знает ее давно, называет по имени и пребывает в курсе тех ее дел, в которые она сочтет нужным их посвятить.
- Да, - говорит она. - Зять. Schwiegersohn.
Это только на русском "зять" не является производным от "сына".
- Зя-а-а-ать... - c восхищением тянет другая бабка. Зятья к тем из них, у кого они вообще есть, не ходят даже проведать. Тещины акции растут на глазах.
- Junger Mann, молодой человек, а вы учитесь? - спрашивает меня седой, усатый дед в байкерской жилетке и татухами на тыльных сторонах ладоней, пока сам переключает хронику жизни европейских королевских домов на повтор матча бундеслиги. В январе они не играют.
- Нет, работаю, - вежливо улыбаюсь ему над своей шваброй, потому что как раз сейчас именно это я и делаю.
- Кем?
- Адвокатом.
У сидящей рядом первой дотошной бабки захватывает дух, а я жалею, что заставил ее волноваться - мало ли, может, нельзя ей. Соображаю, что больничный корпус тут за дверью, на аллее Олеандров и несколько успокаиваюсь. Адвокатом. Слава богу, тещи как раз нет поблизости.
- Кофейку хочешь? - предлагает та, появившись вскоре и объявив, что работа наша на сегодня окончена.
По-моему, кофе тут стоит не для уборщиц... уборщиков. Однако теща, не дожидаясь моего ответа, наливает мне, нажимая на носик здоровенного алюминиевого термоса. Вопреки моим ожиданиям, кофе оказывается очень приличными и почти горячим.
- Вы новенький? Фрау Томас уже целый час ждет!! - на втором глотке на меня, откуда ни возьмись, налетает огромная, внушительных размеров тетка в белых штанах и шлепанцах стардомовского персонала с длинной гривой кудрявых волос на голове.
- А... чего ждет? - бормочу обескураженно.
- Она говорит, что вы до сих пор не померили ей давление. О чем вы думаете? И вообще - почему не отпросились, прежде чем делать перерыв? Не инструктировали вас?
- Он со мной, - спокойно осаживает ее теща.
Беспочвенность собственных наездов не смущает тетку и, не удостоив ни тещу, ни меня ответом, она со словами: "Час назад надо было померить..." - уносится прочь в поисках новой ответственной жертвы.
- Строго тут, - смеюсь. - Но хорошо, наверно, если за порядком следят. Старики присмотрены.
- Присмотрены, конечно, - усмехается теща безрадостно. - За такие-то деньги. Они с ними как с детьми малыми носятся и разговаривают так же.
Усмешка исчезает с ее лица. По ней видно, что она на старости лет предпочла бы скорее попасть в преисподнюю, чем сюда, в эту персиковую обитель, в которой, если разобраться, не так уж плохо.
- А насчет порядка - это она только видимость создает. Тоже мне - накинулась на пацана, - добавляет теща с веселой материнской суровостью, а я только улыбаюсь, прихлебывая кофе.
Циви вспомнил. Фамилия фрау Томас, моей несостоявшейся пациентки, напоминает мне другую женщину, только звали ту женщину фрау Тёммес. В стардоме, где я тогда работал, она была лежачей и даже есть сама не могла из-за склероза. В первую же мою смену мне досталось кормить ее с ложечки ужином, состоявшим из какой-то мутной, перетертой бурды. Она понимала, что надо открывать и закрывать рот, что и делала, а потом медленно и безучастно глотала. Ее темные, усталые старческие глаза глядели на меня покорно, грустно и слегка удивленно, а мне, хоть я и понимал, что ей надо питаться и это лучше, чем капельница, в тот момент казалось, что я совершаю над ней насилие.
Потом в палату вошла старшая по уходу, принесла какое-то лекарство. "Ну что-о-о, как мы поели? Вот и сла-а-а-авненько" - вопреки детсадовскому обращению, голос у старшей был такой грозный, что ей бы им в бундесвере командовать. Ну, или медкомиссию возглавлять. Та же интонация, да и фигура тоже. В стардоме, где приходится поднимать стариков и мыть их, хилым и дохлым не место. "Та-а-ак, а теперь рот открываем! Открываем рот!" Фрау Тёммес покорно открыла рот, и старшая сунула ей нужное количество нужных таблеток под язык, а я живо представил себе, что вот бы мотя попала в стардом и кто-то чужой стал бы говорить ей таким голосом, грозным, нарочито веселым и бодрым до тошноты: "Окрываем рот!" - или заставлять есть или просто безобидно тиранить.
Это хорошо, что они с фадером все еще в состоянии обходиться без просторонней помощи. То есть, фадер в состорянии ухаживать за ней, несмотря на возраст. А то я помню - отец рассказывал. Мотя уже начала страдать склерозом, но все еще не успели к этому привыкнуть, и как-то раз они с фадером ночевали у родителей. "Открываю я утром шифоньер", - говорит отец, - "смотрю, а там - мотя... сидит в шифоньере, держится за перекладину с вешалками". Отец - ей: "Мотя, вы что тут делаете?" "Как - что? Держусь. Упаду же. Качает страшно." А потом фадер ему разъяснил: это она думала - в автобусе едет, за поручень держится. Боялась упасть.
После я делал много чего по уходу за стариками и не соврал сегодня теще, сказав, что после циви во мне в этом плане многое атрофировалось. А если не атрофируется, то как тогда вообще делать эту работу? А делать ее надо и надобность эта за последние годы сильно возросла и возрастет еще. Не ухаживают тут родные за стариками. Некогда, работают чуть не до семидесяти. Интересно, сможем ли мы? А за нами? Да в стардоме и уход более квалифицированный. Парикмахерская, спортзал, бассейн - если пользоваться можешь. И персиковые эти стены. Только что-то и мне сюда под старость лет не хочется. А фрау Тёммес я потом еще много раз кормил. Но то первое кормление почему-то запомнилось мне на всю жизнь.
Когда выходим на парковку, Оксанка уже ждет нас, потирая озябшие даже в варежках руки.
- Ну как? - спрашивает она, обнимая меня за шею.
- Все помыл, - говорю просто, целуя ее.
Видел бы меня гриновский комьюнити энгейджмент.
***
- Ола, Лео.
- Ола, Крис.
Так зовет ее черноволосый щегол лет десяти. Увидев ее, черные его глаза под черными бровями, густыми уже, вспыхивают обрадованно.
После нашей работы жена накормила нас сварганенным ей заслуженным обедом, а после теща навесила на нас с ней Фродо. Вернее, это я его прогуливаю, потому что он нехило тянет, и только мы с Димкой рискуем выводить его, не надев "строгого".
Оксанка, уцепившись в мой рукав, уныло семенит рядом (холодно до стука зубов). Но теперь воодушевляется, завидев неподалеку от дома ее родителей вышеупомянутого пацана, который только что пинал мяч, как, кажется не пинают его даже в показных роликах в сети.
Радостно поприветствовав, он пасует мяч ей, а она принимает и пасует назад ему. Так продолжается еще некоторое время: они играют немного вместе, он специально пасует ей еле-еле, осторожно и даже нежно, хоть до этого лупил классно, как эти самые Месси или Роналду, которыми они перебрасывались только что. Заботливость проявляет не по годам. И не мальчишескую.
- Не обижает тебя? - деловито кивает в мою сторону, даже не глядя на меня. Говнюк мелкий.
Она смеется: - Нет.
А меня вроде и нет в помине.
Вскоре пацан видит, что Оксанка запыхалась немного и прекращает игру. Она спрашивает:
- Берке, ане дома?
- Дома. Александра придет?
- Да. Я тоже хотела.
- Придешь? Приходи, - разрешает-приглашает он тоном радушного и делового хозяина, который надеется, что она придет.
Потом нарисовывается какой-то его старший кореш или родственник, они: - Grüß dich, mein Dicker, здорово, толстяк, - здороваются, как здороваются у них взрослые мужики, то есть, за руку и прижавшись друг к другу щеками сначала с одной стороны, потом - с другой.
А Оксанка взмахивает ему рукой на прощанье, и мы идем уже дальше и спинами слышим его зычный, не поломавшийся еще голос:
- Эй, жду тебя!
Дилек, его мамаша, работает на фабрике, а стрижками подрабатывает. Соседей стрижет подешевле, вот теща и ходит к ней. Оксанка тратиться на парикмахерскую тоже не любит, поэтому пошла сегодня за компанию. А я провожаю.
- Заходите, - приглашает их в дом Берке.
- Пошли мяч погоняем, - предлагаю ему. Не хрен щеглу к моей жене-для-него-тетке клеиться.
Он соглашается, и мы выходим на участочек, где один на один возимся на прошлогодней траве, сначала перемерзшей, а потом слегка оттаявшей. Так, попинать просто да подоставать друг друга.
- Че в ноги бьешь, - наезжаю, но - впечатлен. Это ж я насколько его больше и бегать вроде тоже могу - ан нет, как месит. Красавец.
Пинаем, отпинываем друг у друга истрепанный его мяч на пустом участке, на котором сто лет тому назад я играл с Оксанкой в бадминтон, и на котором тесть спал и видел, чтоб мы с его дочкой построились.
Но теперь участок этот купил кто-то и скоро застраивать будет. А дебилу-зятю, как безработному, кредит на покупку и строительство все равно не дали бы. И у него, у зятя, квартира все равно в других краях, так далеко, что хрен отсюда доедешь. Так что пронесло, и мне не пришлось официально озвучивать, почему я никогда не переехал бы жить в этот тухлый Ротентор, переквалифицироваться на служителя в каком-нибудь земельном суде или как они себе это там представляли.
Пацан играет классно. Накрапывает дождь.
- Давай одиннадцатиметровый, - предлагаю и строюсь, а он с разбега пробивает по камушкам, но я держу на этот раз.
- Пойдем зайдем, - зову. - У Виктора киккер есть, настольный футбол.
Мы заходим, и Фродо не рычит на него, наоборот - играться лезет.
- Мне его выгуливать дают, - поясняет Берке. - Когда Виктор с Александрой уезжают.
Он оставляет в дверях свой мяч, мы идем играть на втором этаже. Он и тут норовит уделать меня, засранец, удерживает центровую позицию, потом обманывает. Был у "гринов" один такой чувак - Мо, Мохаммед, работал тоже в файненс. По происхождению марокканец, но родился здесь. Как-то играл я против него два на два - он зверюгой оказался. Его б сюда сейчас, мне в подмогу, а то прямо косячно, как этот щегол мне его напоминает и сейчас меня натянет вот так, без вазелина.
- За какой ферайн, футбольный клуб, болеешь? - спрашиваю его.
- Эф Цэ Байерн. Бавария Мюнхен.
- А чего? Не местные.
- Они лучшие, чувак. Я на игру иду через месяц. Стопудово они в этом году, увидишь.
- А сам чего в ферайне не играешь?
Это я так, наугад. Но оказываюсь прав. А то стал бы он иначе в воскресенье фигней страдать. У футболистов все выходные - и не только - на год вперед расписаны. Футбол - это вам не шутки.
Он пожимает плечами.
- Запишись давай. Другие в твоем возрасте уже по сто лет играют.
И в бундеслиге играет куча турок - и не только. Да официально, по документам они и не турки уже давно, а новое поколение, "наши".
- Не-а. Пойду всерьез тренироваться - тетка Сибель к себе заберет.
- А кто твоя тетка?
- Старший комиссар полиции в Mordkommission, убойном отделе.
- Ну! Во дела.
- Ага... Там же вступительные нехилые, лажбеков не берут. А в ферайн пойду - пипец мне. Заметит. Она думает, я рвусь к ней, - усмехается.
- А чего не хочешь?
- Фиг ли там делать. Я лучше так. А ты тоже играешь? - спрашивает он меня.
- Не-а.
- А играл?
- Нет. Я, когда как ты был, хорошо так не играл. Я великом занимался. И греблей немножко. И легкой атлетикой.
А он даром что не занимается - бегает, как будто в свои десять на пять лет вперед нахавался эпо.
- Тоже надо, - соглашается он. - Я бегать люблю. В школе все лажают, никто не может.
- Как учишься?
Он пожимает плечами:
- В гимназию вроде направили.
- Справляешься?
- Пока что.
- Я тоже в гимназии учился.
- С ней вместе?
- Нет.
- А ты ей кто?
- Ну, муж.
- А. Так ребенок твой тогда?
Пацан простой, как три копейки.
- Ну, тест на отцовство не проходил, но вообще - мой, да, - отвечаю спокойно.
- Давно ее знаешь?
- Давно. Чуть постарше тебя был.
Он удивляется: - А чего у вас тогда детей до сих пор не было?
Ответить на этот вопрос так же просто, как на вопрос трехлетнего, откуда они берутся, эти дети.
- Да нет, - продолжает он свои рассуждения, не верит будто. - Какой ты муж? Что-то плохо ты за ней смотришь. Болеет, вон. Была б моя жена, я бы лучше смотрел. Я бы работал, а она б не работала. Ты работаешь?
Нет, это уж слишком. Откуда этот торчок... Что, теща нажалилась его мамаше?
- "Была бы твоя жена" - возражаю спокойно. - Кто ж тебе ее отдаст? Она моя жена. И тебя на жизнь старше.
И ростом выше, и в обхвате шире.
- Ничего. Я не старомодный. Я уже ей говорил: ребенка усыновлю, когда по возрасту можно будет.
"Говорил" он ей. Когда успел? И куда ему еще расти? Вон, уже какой взрослый. Я в его возрасте, разве что, в Йети влюблен был. Тоже мне, жестяной барабан, Мацерат хренов. Только этника не та немного, что у Оскара. Но ничего, он - современный вариант. Мы же тоже не старомодные, в ногу со временем идем. Уверен, он по достижении совершеннолетия гражданство себе то же, что и у меня, возьмет.
Слова его - больше ленивые подколы, провокация. Зырит за мной, когда не удержусь и на него рыкну. Скубаться с ним за Оксанку я, понятно, не собираюсь, но чувствую, что если совсем спущу ему его дое...ки, сделаю скидку на то, что щегол еще, он не будет воспринимать меня, как мужика, и мужика взрослого. Мозги ему вправлять не собираюсь, но вообще-то он мне нравится. Спокойный пацан, мелкий еще, а уже с внутренним стержнем, и ценности здоровые, в принципе.
Когда мы направляемся на выход, я делаю вид, что пытаюсь пнуть ему его мяч, и он не успевает отреагировать, когда обманываю, увожу, поднимаю, принимаю лбом, делаю его немного головой, потом ловлю, верчу на пальце. Фродо кидается на нас с бешеным лаем, потому что не переносит движений мяча в собственном присутствии.
- Так ты играешь все-таки! - Берке - мне с укоризненным восхищением.
- Не, не играю. Меня классе в первом-во втором пнули сильно, я потом вообще физ-ры боялся.
- Kein Scheiß, Mann? Без базара, чувак? - не верит он. - Долго?
![[]](/img/f/flo_rencen/glava14/wipeout49_13_2019_014915.691000_redacted.jpg)