Timbaland feat. One Republic - All the right moves
Море, что ли? Теплая, свежая, приятная голубизна... М-м-м, кайф... но не море...
Утро... Но в номере еще завешены портьеры, а, значит, и не небо тоже.
Просыпаюсь от мокрого, сладкого кайфа, в который погружают его, я это чувствую. В отличии от меня он, видно, не спит уже давно. Либо его разбудили, либо он сам бодрствовал и соблазнил своей боевой готовностью одну маленькую беспредельщицу, которая - да, это она там возится под покрывалом - сразу кинулась здороваться с ним.
Почувствовав, что я не сплю, она выныривает на свет божий, но от него не отрывается. Присосалась, как пиявочка. Сжимает его губками, ныряя, наталкиваясь на него, играет с ним внутри язычком, которого я сейчас не вижу, но... блин... да-а-а... знаю, что играет... а сама смотрит снизу вверх на меня, от чего ее взгляд с ним во рту кажется особенно отрывным, черноглазым и бесстыжим.
- М-м-м, доброе утро, любимая, - только и в силах простонать я.
Глажу ее по головке и больше ничего не делаю. Мне очень сладко сейчас от ее мокреньких губок, от того, как она всасывает его, обволакивает. Поэтому даже не хочется грубостей. Вместо ответного приветствия она наконец открывает ротик, показывает мне, как водит по нему своим мокрым, теплым, мягким язычком. Бывало, эта хулиганка пыталась разговаривать со мной, пока я был у нее во рту и это было - не знаю, странно немного, смешно и кайфово. Но сейчас она решает не здороваться таким способом, а просто отрывается от него. От него, но не от меня.
Ее язычок танцует по моему животу, щекочет мой пупок, а она гладит своими нежными ладошками мою грудь, играется с сосками. Они не такие, как у нее, но тоже твердеют, когда она занимается ими. Вот и сейчас так, а она радуется, и уже ее язычок пляшет вокруг них, обрисовывает каждый сосок, который она вдобавок еще и целует поалевшими своими губками, а его поддерживает в настроении сейчас ее ручка.
Это правая, а у нее есть еще левая - она сует мне в рот свой большой пальчик с розовым ноготком, и я облизываю ее пальчик, а у самого перед глазами то, как она только что делала это с ним. Она теперь оторвалась от моих сосков и целует мои губы, а моей обнаженной коже достается нежность ее тела, которым она трется о нее, сладкая, теплая мягкость ее грудок и горячая твердость двух темно-розовых кнопочек, щекочущих меня.
Я, понятно, давно пытаюсь распустить руки, потискать ее - за попку, еще где-нибудь, но та рука, которая только что совала мне в рот пальчик, стискивает мою правую и прижимает ее к подушке:
- Погоди. Нетерпеливый какой...
Ее утреннее приветствие, что шепчет мне с томным взглядом темненьких глаз, оторвавшись от моих губ. Избегала моего языка, который сам пытался впихнуть к ней в ротик.
- Ладно, попробую, - сдаюсь, - но долго не утерплю, знаешь же.
Вместо ответа она широко улыбается и продолжает дразнить меня нежными, словно розовые лепестки, поцелуями, едва касаясь моих губ своими.
- Блин, неужели сама выдержишь? - не верю я.
Трогать себя между ног она мне тоже не дает, но ведь трется ей о меня, маленькая моя сучка, и я чувствую, что у нее, в ней там давно уже море, кипящее, бурлящее море. Вот дает, а...
Вообще-то, все игрушки эти - это отвлечение от дела, и я в отместку за ее дразнилки: - А ну, хорош... давай работай, детка... - нагибаю ее головку к нему, а она с лукавой полуулыбкой делает вид, что сопротивляется, и тогда я нагибаю ее жестче, задыхаясь, потому что это так сильно заводит меня - вот так ее... Кажется, она шепчет что-то вроде: - Ладно, держись, - и опять обхватывает его губами, а меня держит за запястья, вдавливая их в кровать.
Если б могла сейчас говорить, она сказала бы: "Не хочешь игрушек - тогда - вот тебе..." Мог бы говорить я, сказал бы: "Давай, давай, детка... делай его... м-м-м... шлюшка, сучка моя любимая... о-о-о, да-а-а...". Не можем оба. Она делает меня так, что мне перекрывает кислород, у меня темнеет в глазах, я задыхаюсь и делаю только "а-а-а..." или "о-о-о...", а она втягивает щечки, чмокает...
Ох...е-е-еть... Издаю нечленораздельные звуки, давно потерял башню. Да, я сильнее ее и вырываюсь из ее худеньких ручек, но уже не для того, чтобы потискать. Я толкаю его теперь глубже, еще глубже в ее ротик: "Да, та-ак... давай..." - и притягиваю крепче ее головку, смотрю, как она закатывает глазки, потому что ей тяжело дышать, он тыкается ей в горлышко, душит ее, но она все равно продолжает, издавая задыхающиеся звуки. Она хочет его так сильно, что я не смог бы оторвать ее от него, даже если б захотел.
Бл...ть, проморгал... не мо-гу-у больше... сейчас... Она чувствует... вот... сучка... этого хотела с самого начала... отыметь меня... сделать меня... маленькая бл...дь... плохая девчонка... сладкая девчонка... самая лучшая... самая беспредельная... она слышит, как я задерживаю дыхание... она знает... я даже вижу, как усмехается... уже не вытащить его... секунда...
- А-а-а... на-а-а тебе... - громкий мой стон, - о-о-о... - и я несколькими всплесками извергаюсь в ее ротик... как много там... на... на... еше... Предварительно приоткрыв, она показывает мне ротик, и я вижу у нее, в нем... все попало куда следует... а мне башку сейчас оторвет...
Боже, как я беспомощен... и какой это кайф... Смотрю на нее, скривившись, словно мне больно, и я вот-вот заплачу. Дышу часто, подрагиваю...
Лицо мое искажено, рот полуоткрыт... Я и так не красавчик, что бы она там ни говорила... Еще конопушки эти... Неужели ей нравится смотреть на меня, такого...
Она споласкивает ротик водичкой из стакана, что стоит рядом на столике. Дурочка, зачем. Неужели ты думаешь, что мне будет противно целовать тебя теперь. А она уже рвется ко мне, смеясь, покрывает жадными поцелуями мое лицо: - Любимый мой... родненький... мальчик мой сладкий... вкусненький такой... Как хорошо было моему мальчику... как сладко кончил... - ласкает мою голову, обцеловывает жарко, неистово, а я не могу сейчас говорить. Просто не могу.
Я даже чувствую, как стучит, рвется у нее из груди сердечко, колотит о мою грудную клетку, лупится, встречаясь с моим, рвущимся ей навстречу... Да за что ж ты мне такая, а...
- Ох... еть, - смотрю на нее, качаю головой и говорю просто.
- Так тебе хорошо было? - подкалывает, гладит меня очень нежно, трется, глядя влюбленными глазками мне в мои не соображающие ни черта глаза.
- Зае...ись, - подтверждаю. Не способен на нормальное общение. Тем более, что лучше и не выразишь.
Она еще немножко целует меня, а потом кладет голову мне на грудь и мурлычет, как кошечка, трется о мои бедра своим мокреньким, сладеньким местом, которого я даже не коснулся еще сегодня...
Блин... и как я теперь должен... я ж даже двинуться не могу, да что там - двух слов связать...
- Я ж... не хотел кончать... - отдышавшись, попрекаю ее ее же собственными офигительными художествами. - Я тебя... с тобой... хотел... а теперь, чувствую, не скоро...
- Ничего, малыш, все - супер, - нежно целуя, успокаивает меня она.
- Может, полизать... блин...
- Успеешь, - она улыбается. Видит, чертовка, что я сейчас совсем никакой. Я тогда просто вхожу в нее рукой, и она двигается больше сама, а я тихонечко ее глажу: - Блин, надо ж как-то... ты ж... офигеть, как заслужила... любовь моя...
- Чего - вознаграждения? - она уже смеется. - Вот глу-у-упенький ты, Андрюш... Балбес... Для меня же это такой кайф, когда моему любимому... м-м-м, - чмокает мои губы, - зайчику моему... м-м-м, - чмокает еще раз губы, а потом его, хоть от него сейчас и немного осталось живого, - так классно было. Солнышко мое... Андрюшечка... Меня умилило так... я ж сама чуть не кончила...
- Да ну...
- Я же говорила тебе, что он сладкий... вкусный...
- Вот этого уже реально не может быть, - смеюсь недоверчиво.
- Конечно, сладкий. Твой. Мой, вернее. Мне приятно прикасаться к нему, люблю его трогать, целовать, лизать его.
Нахожу в себе силы поцеловать ее: - Во, блин, повезло...
- Нет, поначалу, когда мы только начали встречаться, было скорее напряжно. Реально - работа. А ты еще так долго кончал иногда... блин... думала, после этого башка оторвется... и челюсть наперекосяк... аж больно было...
Не могу сдержать смеха от того, что она такая... без тормозов... говорит со мной так открыто. Но ведь, черт меня возьми, КАЙФ же...
- А со временем натренировалась и теперь... знаешь, мне даже хочется его, когда увижу. Смотрю на него и чувствую его вкус. И какой он теплый.
Если бы я не был сейчас таким измочаленным, то давно завелся бы уже от ее слов и перешел бы к делу.
- Блин, Андрюшка... а ты не замечал, как я набрасываюсь на него иногда...
- Замечал, - подтверждаю. - Меня это заводит.
Как не заметить... Иногда она делала мне минет, а я потом выходил из ее рта, чтобы войти в нее в другом месте, но она набрасывалась на него, продолжала жадно хватать его ротиком, а я даже отстранялся от нее, отталкивал... И кайфовал, как не знаю кто... Горячо это, конечно...
- Думаешь, это я только "так"? Нет, в тот момент мне реально хочется его еще и еще...
И мне опять только и остается, что головой покачать да погладить ее:
- Окса-а-анка сладкая моя... Слушай, у тебя ведь теперь, наверное, головка болит... Кормить тебя надо...
Она с улыбкой отстраняется от меня, приподнимается, садится на коленки и тянется за телефоном. Пока она набирает ресепшн, чтобы, выпятив красненькие, припухшие еще губки, со своим британским акцентом заказать нам в номер завтрак, я решаю, что она заслужила поощрение, тем более, что, сидя на коленках, находится сейчас в чрезвычайно удобной позе. Поэтому я, поскрипывая, подлезаю тихонечко под нее. Да мы все еще мокренькие... и ни одна скотина не оценила... аж жалко ее... не пропадать же добру... м-м-м... вкуснятина...
Когда начинаю ласкать ее языком, сразу чувствую потребность похулиганить. Ведь как она только что сделала меня. Заставила кончить, разрешения не спросила. Надо приструнить, показать, кто в доме хозяин (я, бл...ть). А то совсем распустится, от рук отобьется.
- Интересно, - мурлычу я, причмокивая в ней, поглаживая языком ее беспомощные, открытые, доступные голенькие прелести, - а ты кончишь раньше, чем сделаешь заказ или только опосля?
Она не отвечает, потому что не может прервать разговор. Уверен, сама бесится уже от этого, в ней клокочет все. Поэтому я удесятеряю свои усилия, а у нее дрожат ножки, слабеют ручки, личико раскраснелось, глазки затуманились, а я еще пошлепываю ее по попке и шепчу: - Кончай теперь ты, засранка...
Она дрожит, и от накатывающего оргазма голосок ее становится все нежнее, тоньше, она, пусть и дрожащими губками, но все же находит в себе силы говорить ровно, не задыхаясь, петь, закатив на пике глазки, чем только и выдала бы себя человеку несведущему:
- And do you mind adding some... grapefruit juice, thank you so much... И можно еще... грейпфрутового сока, премного благодарна.
Когда она кладет на место телефон, то уже даже не пытается наезжать на меня, а просто трясется и медленно опускается на кровать.
- На чем? - осведомляюсь я деловито, а сам еще не завершил сеанса. - На грейпфрутовом соке? Скажи еще раз "grapefriut juice"... ты так сексуально это произносишь...
Не жду даже ее ответа, потому что уже присосался к ее ротику и целую ее, долго целую, сплетаясь с ее языком. Глаза у нее еще полузакрыты, а я вошел рукой в ее горячую, мокрую мякоть: - Теперь не отвертишься, - шепчу ей, подначиваю. - Грейпфрутик мой розовенький... кругленький... красненький... отмазки типа "не могу", "не умею" уже не катят...
- Ладно... - шепчет она, - только давай в этот раз подложим что-нибудь... - и я шарю одной рукой, нахожу что-то из своих шмоток. Мне несподручны длительные поиски, ведь я и сейчас не прекращаю терзать там ее, горячую и ненасытную.
И - да, теперь она делает это быстрее и мне лучше видно ее всплеск. И, кажется, мы успешно подняли его - а как тут улежишь на месте, раз такое дело?
- А кто у нас кайфушка маленькая... - она уже выплеснулась, а я еще тереблю да пошлепываю ее своей беспощадной рукой. Это она теперь никакущая. Да, проучил, кажется, мою сладенькую.
Все же эрекция у меня еще вялая и неуверенная, поэтому когда раздается стук в дверь, я наказываю ему лежать смирно, и, быстро одевшись и одарив ее поцелуем повыше и пониже, иду за завтраком.
***
- Проголодалась, любимая, - окидываю своим вообще-то тоже голодным взором все, что на подносе, и не могу не признать, что впечатлен. Выходит, я до этого мало заказывал?
- М-м-м, вкусно.
Она отошла от физических потрясений, прибрала армагедец на кровати и даже заварила нам черного чаю к завтраку, а теперь откусывает скоун, намазанный апельсиновым джемом и запивает его этим самым чаем. Стаканчик с грейпфрутовым соком опорожнила уже. - А вот скажи, Андрюш... тебе тоже не хватает блинчиков с медом... или оладушков... или манной каши с вишневым вареньем...
Не так. Не так, как здесь и сейчас - но что такое это "сейчас"?
Да, мы молчали эти четыре дня. Если не говорить о вещах, то они и происходить не будут, так? И мы не говорили. Мы четыре дня и ночи говорили о другом и - занимались любовью, сексом, спали друг с другом, ублажали друг друга, любили друг друга, трахались, е...ались - ведь все было. Все. Я не в смысле, что больше быть уже нечему, просто... Это рай какой-то был и были мы в нем четыре дня. Были нагие, голые, обнаженные, такие, какими родились и какими уйдем - и больше ничего.
И мы не говорили. Не говорили о том, как вернемся домой из нашей пятизвездочной серо-лондонской лагуны, в которой из этих четырех дней целых два были солнечными, а ведь это неслыханно - и все ради нашего медового месяца. Да, твою мать, а как это еще назвать? Мед ведь сплошной, никаким дегтем не испортить - но я и не подпускал его, деготь. Не говорили о том, изменится ли наша жизнь теперь, когда мы знаем, как было раньше и что следовало бы поменять. Не говорили о том, как выкроить время друг на друга, не бросая работы. Не говорили о нашей свадьбе.
Последнее еще самое приятное из всех. А остальное - нет, мы о нем не говорили. Мы знали, что стоит нам начать строить планы, и все это, эта волшебная оторванность от реальной жизни, эта отрешенность, этот полет в мир иной, наш мир, наш мирок здесь, в этом номере завершится. Это время уйдет безвозвратно.
И вот теперь, когда она произносит ключевое слово "дома", оно, это время, уходит. Его нет уже. Но... я явственно ощущаю, что мы не жалеем о нем, а теперь готовимся к грядущему. Уже начали готовиться.
Никто из нас не упоминал о работе. Я еще перед клоузингом туманно намекал Вольфингу, что мне нужно будет несколько дней на личные нужды. А на клоузинге был в такой яме, что во всеуслышанье заявлял, что мне надо отдохнуть где-нибудь, где не достанет рабочий сервак. Сейчас меня не волнует, усек ли Вольфинг, что это я тогда реально отпросил себя в честно заработанный отпуск. Отпуск этот начался четыре дня назад и продлится вольфинговской милостью еще с недельку, ну, максимум, дней десять.
- Оксан, а как у тебя сейчас на работе?
- У меня сэбббэтикал уже вторую неделю.
- Да ну, - блин, ведь так не бывает. - А как же ты тогда тут... с клоузинг байблом...
- А с чего ты взял, что я вообще должна была его составлять?
Мудак, больше треп левый слушай. Невольно обнимаю ее, мысленно прося прощение и за это, а она продолжает:
- Я прилетела вообще-то потому, что у меня были дела по другому проекту и меня очень долго и слезно просили вырваться. Да, - смеется она беззлобно, - и у меня могут быть дела. А на клоузинг заскочила попутно, для того, чтобы на месте сделать список выполнения условий и передать вашим кое-какую документацию по объектам. Чтоб не слать ее потом туда-сюда. Ну... и задержалась. А официально я вообще не должна была здесь находиться.
- Блин, повезло мне, дураку...
- Нам, дуракам. Нам обоим повезло. А ты?
- А я ж в отпуске еще десять дней.
- Помнится, в прошлом отпуске как раз начиналось самое интересное. А теперь Вольфинг твой тебя не натянет? - задорно глядя мне в глаза, нежно похлопывает меня по заднице, а я: - Эй, полегче... - со смехом ловлю ее за руку. Взяла моду.
- Не натянет. Куда ему до некоторых.
Она задумывается, разглядывая мое кольцо у себя на худеньком, длинненьком пальчике, словно прокручивает что-то у себя в голове, а я вдруг внезапно подношу его к губам и произношу то, о чем начал думать:
- Так что? Хватит нам десять дней распланировать все?
- Ты это о чем, Андрюш?
- Я это о нашей свадьбе, Оксан.
Она резко вздрагивает и закрывает глазки, а я прижимаю ее к себе, целую в лоб. Она беззвучно трясется с закрытыми глазами и блаженной улыбкой на губах.
- А что? - смотрит теперь на кольцо на пальце, а улыбка на ее губах делается уже насмешливой. - Так я не поняла, мне - что, всерьез сделали предложение?
- А ты думала, колечко железное, а на нем - стеклярус?
- Че, дорогое было? Хм... ну-ну...
Раньше она бы наехала, что не надо было тратиться, а теперь только кивает степенно, мол, так и надо. А меня заводит ее выпендреж и вообще-то опять трахнуть ее охота. Но надо же когда-то и о серьезных вещах говорить, е-мое.
- Так ты хочешь уже... скоро? - между тем опускает она глазки.
- Так я хочу уже позавчера, - не могу удержаться и строю из себя Голливуд, поднимая ее лицо за подбородок и глядя ей в глаза максимально пронизывающим взглядом. - И был бы рад до одного места, если б тогда, в конфи, где-нибудь в уголке совершенно случайно оказалось отделение штандесамта. ЗАГСа.
"Я люблю тебя, Оксан" - думаю. Я люблю тебя за то, что ты сейчас плачешь. У тебя еще до хрена всякого, за что можно любить, за что вообще-то тоже люблю тебя, но сейчас я люблю тебя реально за это.
- Ладно, ладно... понял... Ты тоже, типа, не против... А насчет предложения, - говорю задушевно, - хочешь, повторю здесь и сейчас? Думаешь, слабо?
- Давай.
- Я люблю тебя, - говорю автоматом, не задумываясь, но искренне и глядя ей в заплаканные глаза. - Выходи за меня, - беру ее за руку, подношу ее к губам. - Будь моей женой. Ты согласна?
- Я согласна. И я люблю тебя, - потом, после того, как я поцеловал ее руку и ее саму: - Только ты не думай, что из меня получится какая-то там хорошая жена. Со мной же невозможно жить, забыл? И еще: найти человека, более далекого от совершенства, чем я, сложно, ты тоже в курсе? Я давно тебя предупреждала уже.
- А вот это мы как раз увидим, - говорю спокойно. - Я-то тоже не подарок, забыла?
- Не забыла, - она опять принимается разглядывать свою руку с кольцом на безымянном пальце: - Ну вот, - произносит задумчиво.
- Чего?
- Окольцевал.
- Ты вроде недовольна.
- Мне страшно, Андрюш.
- Трусиха.
- Адреналин. Голова кружится от мысли, что стану твоей женой.
- Больно не будет, обещаю.
Она прыскает со смеху, а я предпочитаю не спрашивать, о чем она только что подумала. Но она все посмеивается.
- Ну чего смешного, колись...
- Представила, как будешь называть меня "жена"... - на что я нежно ее целую. - А я тебя... о боже... страшно и странно... "муж".
![[]](/img/f/flo_rencen/glava5laguna-ostrovdenczetvertyy/20190719_155418_improved_sligthly_brighter_mini.jpg)