Это он уже второй раз так, но я понял, что к чему, и потому этот вираж меня не ушатал - я все еще огурцом на своей таблетке. А вот Оксанку второй маневр застал врасплох, она не ожидала, что он вообще будет, и, если честно, с нее хватило уже первого. Ее смугло-мокрое тело, упакованное в спасательный жилет, как в ярко-желтую сардельку, сшибает с "таблетки". Она делает какой-то нереальный пируэт, оглушительно шмякается о воду, взмахивает на прощанье двумя мокрыми русалочьими косичками, и ее на мгновение погребают под собой бело-пенистые соленые брызги.
- Финиш? - кричит ей чувак с катера, когда жилет выталкивает ее из воды, и ее омытая средиземными водами, обдолбанная адреналином мордашка, поглощенная на миг морской пучиной, выныривает на свет божий.
- Финиш! - подтверждает она, усаживаясь кое-как на свою таблетку, и нас мирно везут к берегу.
- Оксан, ты как? - проявляю заботливость уже на берегу.
- Ниче, - она нежится у меня в руках, подставляясь моим поцелуям, а свой животик - моей ладони. Что-то уж больно звонкий был шлепок. И правда - она плашмя упала на воду, и после этого удара у нее на пузике потом еще полдня остается здоровенное красное пятно.
- Tomorrow go again! - радостно заверяет мужик на ломаном английском, поднимая кверху большой палец. Завтра опять поеду, мол. Это чтоб мы по второму кругу завтра. - Эфхаристо, - (получая от нас бабло).
- Паракало, - отмахиваемся мы. Тут бы с этого раза дух перевести.
Кроме этих двух слов, да еще горсточки, мы по-гречески ничего не выучили, хоть Оксанка и пыталась с воодушевлением читать из машины вывески да дорожные знаки. Да, пока у них тут еще не стал ребром вопрос о государственном банкротстве. Пройдет еще добрых пару годиков, прежде чем Лихьт, брызжа ядовитой слюной, будет вопить-советовать во весь свой желтый голос: "Verkauft doch eure Inseln, ihr Pleite-Griechen. А вы острова свои продайте, банкроты-греки" - за что те, понятно, окрысятся на всех наших туристов. Но пока в этом плане спокойно, да и к нам с Оксанкой какие предъявы - все равно только по-русски болтаем.
Кажется, наши с женой художества впечатлили весь небольшой, зажатый между двух мысиков частный гостиничный пляж, хоть сейчас там и немноголюдно. Вечером за ужином, на который Оксанка напяливает какой-то коротенький, но стильный черный с белой вышивкой балахон с капюшоном, перетянутый на талии, да босоножки из белой "змеиной" кожи на высоченной танкетке, кое-кто здоровается с нами, как со старыми знакомыми.
- Твое платье оценили, - тянусь поцеловать ее через столик.
- Только благодаря сумочке, - тянется ко мне она.
На прошлой неделе мы на арендованной малолитражке вдоль и поперек изъездили Крит, по крайней мере, северную его часть. На обратном пути из Кносского спускались по охренительно крутой и извилистой дороге под знойным, но сентябрьским уже солнцем. Остановились в какой-то деревушке прямо в эпицентре белокаменного пекла. Вообще-то, не планировали там останавливаться, но Оксанка заметила перед одной лавчонкой эту сумку-мешок из черного шелка с позолотой и деревянными висюльками в этно-стиле, а я сразу решил ее ей купить.
- Дорого, Андрюш, - она пыталась делать вид, что бережет семейный бюджет.
Незадолго до того посреди руин Кноссоса она принесла в жертву Минотавру свою шляпу. Вернее, пока она позировала мне, шляпа слетела с ее головы и шлепнулась вниз, прямо в ту часть лабиринта, вход в которую воспрещен. Мы помахали ей вслед и сделали напоследок прощальное фото шляпы, одиноко лежащей посреди руин, выжженным солнцем да оцепленных заграждениями.
Долго мы сегодня не сидим, а вечером я не иду больше рыбачить по пояс в море, а она - смотреть, как я это делаю да потягивать пиво в коконе пледа на шезлонге. Вместо этого мы сразу идем в наш домик - заниматься любовью, которой не занимались с самого обеда, потом смотреть на звезды и темнеющее море, а потом - спать.
Назавтра Влад, чувак один - да, блин, из Москвы, - будит нас в пять утра и показывает, на что, едрена медь, эти сволочи реально клюют на Крите. А то я со своей кукурузой да фидерами задолбался и ничего не поймал. Так и познакомился с Владом - он сам подпер ко мне и поинтересовался, чего это я тут делаю, почему фигней страдаю и не знаю разве, что тут все ловят на живца, то есть, на креветку. И не с берега, а с катамарана. Оксанка трындела с женой его, пока он посвящал меня во все тонкости того, как ловит он. Лучше позже, чем никогда, ведь завтра - предпоследний наш день.
С утреца нас немного пошатывает. Берем теперь у чувака, который днем раньше с таблеток макал нас мордахами в море, катамаран на троих. Влад пришел один, жена его предпочла отоспаться. Но Оксанке было интересно кидать с нами насаженную креветку в прозрачную воду или снимать на камеру, как это делаем мы, а потом смотреть, как, не успеет креветка толком погрузиться в воду, на нее кидается небольшая, почти треугольная хищная рыбка, которую мы и ловим, понятия не имея, не запомнив, вернее, как ее зовут местные. За полчаса поймали штук двадцать - Оксанкиных из них было три штучки - чтобы забабахать из них обед у Влада на кухне. Слава богу, что в нашем домике кухни нет.
За обедом из рыбы и пива говорим. А где вы были. А мы были там-то. А за сколько путевку брали. А нам обошлось дешевле чуть ли не вдвое. Они рассказывают, что, как и мы, недавно поженились. И как же дорого приобрести жилье в Москве, хоть Катя, жена его, работает в пи-ар-агенстве в Москва-Сити, а Влад - начальник отдела по продажам-перепродажам какого-то оборудования. Да еще кризис. Да, подтверждаем мы, у нас тоже кризис, цены - не подступишься. Правда, мы прямо перед свадьбой купили квартиру, в которой жили много лет. Повезло. Так что теперь хоть жилье свое имеется у нашей молодой семьи.
***
Насчет квартиры - это я тогда экспромтом решил. Не могу даже сказать, было ли это во время взлета или во время посадки из Лондона или где-то в часовом промежутке в воздухе. А имэйл новым-старым хозяевам я написал, пока Оксанка бегала туда-сюда по Зузиной комнате в поисках нижнего белья к светло-голубому.
Тоха-гад, хоть и пел мне, что, мол, рад за нас, но все-таки не прикатил за нами в аэропорт на поршне. Отмазался, что юбилей начнется через три часа, и это ничего, если мы немного опоздаем, а вот ему нельзя, мол.
Братан за Лондон наказывает, думал я, тащась с моим и Оксанкиным чемоданами к такси. Подумаешь, на четыре дня опоздал. Не ведает, говнюк, что я, может, хоть и припозднился на юбилей родителей, зато ведь приехал теперь не один, а с единственным человеком на свете, которому место рядом со мной на этом юбилее - и вообще.
Я не соврал, у меня реально охренительная тачка, главное - не попадаться в дороге. Я не попадаюсь, так что мы поспеваем вовремя, успев увязать даже визит к ювелиру - взять Оксанке массивное золото к светло-голубому платью, такое, как я давно хотел, попутно посмотреть и обручальные кольца. А что - чего там выбирать? Простые, золотые. Ей потолще, мне потоньше. Кажется, она со мной солидарна. И, как бы там Тоха ни кочеврежился, но степень радости его при виде нас с Оксанкой вдвоем доходит до одного места.
А мой сволочной рэйнмейкеровский нюх четко подсказывает мне, что "мы" сейчас не только его повергаем в состояние экстаза, но и что мои юбиляры с самого раннего моего детства не бывали так близки к тому, чтобы на радостях простить мне авансом любой мой выкидон. А когда мы с моей голубенькой Оксанкой, у которой по этому случаю алеют щечки, без обиняков объявляем им, что через месяц поженимся, то с матерью происходит нечто, чего я никогда в жизни у нее не видел: она меняется в лице, но перемена явно в радостную сторону. Уверен, в душе она гадает, как мне удалось выбить согласие из девушки, пусть даже эта девушка - Оксанка.
Вот только скоропалительность свадьбы их несколько сбивает с толку. Уверен, они решили, что Оксанка беременна - а и хрен с ним, пусть думают. Месяцем раньше, месяцем позже.
А они уже идут в ногу с событиями - живо начинают грузиться, что вот, мол, не мог я раньше сказать, они б тогда сватов на юбилей позвали, а то теперь вот ведь как неудобно получилось. А что "сваты" еще даже не в курсах о том, что они - сваты, это дело левое.
Еще чем удобно данное стечение обстоятельств - никаких пригласительных не надо, если приглашенные, по крайней мере с моей стороны - вот они, под рукой. Так даже веселее как-то - видеть первую реакцию и слышать, как тебе, растерявшись, задают один и тот же вопрос: "Ой! А че так скоро?" Дело в том, что свадьбы тут у нас, оказывается, планируются за год вперед. И за полгода рассылаются приглашения. Когда впервые слышу обо всем этом от кого-то, только мягко улыбаюсь, а после: - Зай, вот классно, что мы не местные, а? - нежно целую Оксанку, приглашая посмеяться вместе со мной.
Раньше она возможно и залезла бы в бутылку, но сейчас еще тепленькая, возможно, под впечатлением от Лондона, поэтому только мягко улыбается мне, а я ловлю искорки в ее золотящихся глазках. Сейчас она напоминает мне длинноногую незабудку в золотой оправе.
После того, как мы всех пригласили, я, хоть это и верх наглости, соображаю, как бы нам потехничней свалить или хотя бы на время прервать наше участие в празднике. Сейчас мне вдруг безумно хочется увидеть ее голенькой - ну, или оттрахать, не снимая с нее голубого платья.
Позднее мы и правда отчаливаем - осчастливить и ее родителей тоже. Ренатка, конечно, дала страшную клятву, что будет молчать о том, что уже все мои родоки приглашены, пока Оксанкины даже еще ни о чем не в курсе, но кто ее знает...
И вот мы покрываем еще одно расстояние и оказываемся теперь в их доме. Там, где чуть меньше года тому назад было все то, что было. Ее рука в моей руке служит мне чуть ли не опорой, когда она ведет меня в их дом. Хорошо, она заранее им позвонила. Да я и сам понимаю, как все косячно - тогда в их глазах я ее бросил. Поэтому ничего радужного сейчас от встречи с ними я не жду. Твердо говорю себе, что спокоен, счастлив и, если от меня потребуют в чем-то отчета, я его им предоставлю - в умеренных рамках. А так - я, мы все решили. Пусть говорят, что хотят. И - круто, все-таки, что в наше время родительского благословения не надо.
Не знаю, что она им такого говорила, где я был. Ловлю что-то в воздухе. По крайней мере, отец ее сдержан при виде меня. Оксанка ж доча его. Намекни она на нелады - пошел бы морду за нее бить кому угодно. Вернее, совсем прибил бы, на хрен. Кажется, они поначалу обижаются на меня за то, что пропал чуть не на год.
Все же они рады, когда мы ставим их перед предстоящим фактом. Нет, я не прошу торжественно по всем параграфам Оксанкиной руки у дяди Вити, хотя они так старомодны, что ничуть бы этому не удивились.
Накатывают со мной - "...ты за рулем... да по одной же можно... ну - ночевать останетесь..." - вскоре строят планы по поводу нашего жилья - пока деликатно молчу, что на этот счет у меня свои заготовки. Когда после одной следует еще одна и еще одна, я уже уверен, что в будущем меня будут звать "сынок". А это предполагает, что не позднее того дня, как мы поженимся, мне предстоит звать их "папой" и "мамой". Да уж. Ладно, переживу.
В течение следующей недели она пытается грузиться, возмущаясь, что мы не найдем места для проведения свадьбы, она не найдет платья и вообще, таких, блин, сроков даже в эм-энд-эй не ставят. А я замечаю, что меня прикалывает это сволочное мое поведение да состояние иронического пофигизма. Прикалывает вдвойне, ведь в воскресенье после юбилея мы перевезли ее со всем барахлом от Зузи ко мне - да, мать вашу, я перенес ее через порог, не шучу. И теперь все свободное время, то есть, с утра и до вечера - непривычно, что у меня его сейчас дохренища - я вижу ее, слышу ее редкое и робкое нытье, а сам плаваю в море кайфа, сдабриваемого ее первым-вторым-третьим, которыми она меня усердно пичкает, как и обещала.
Пригласительный марафон уменьшается до размеров этакой крошечной городской пятикилометровки, потому что ее родню берут на себя ее родители. И, единственную из Ростова, срочным образом выписывают ее бабушку Зою - Оксанкин прототип с черно-белой фотки. Сегодня ей семьдесят три года, но внешнее триполитовское сходство их все равно угадывается.
Как ни странно, из не-родственников первым приглашенным оказывается Майнхольд. Решив, что воскресенье, три часа после обеда - время абсолютно верняковое, чтобы застать его уже вполне вменяемым, звоню, но моя наивность оказывается опущенной на землю суровой реальностью, когда мой лучший и единственный друг в ответ на приглашение на мою свадьбу сонно мямлит мне в ответ:
- А?.. Че?.. Андрюха, ты про че?..
А я настолько озлоблен его отходняковой тормознутостью, что не выдерживаю:
- Бля, Эл! Я про море бесплатного бухла и бесплатный секс - пачками!
- Если это ты про то, как должен будет проходить твой мальчишник, то можешь считать, что бесплатным сексом тебе на нем уже нечем будет заниматься, - это выходит из душа моя голая, мокрая невеста и угрозы свои подкрепляет очень красноречивым жестом.
А до Санька на другом конце связи доходит, наконец, и у него даже хватает мозгов произнести, что он "рад за вас с... э-э-э...".
- Оксаной, - подсказывает ему в трубку Оксанка, а сама, устроившись, уже скачет на мне. Я отдуваюсь, только успев сказать ему, что перезвоню.
А вообще, сексом за эту неделю мы занимаемся в умеренных количествах, то есть, не чаще трех раз в день, а в остальное время на расслабоне пробиваем организационные вопросы, разъезжая повсюду на ее консервной баночке, чтоб свадебные сервис-провайдеры не слишком борзели, узрев уже издалека Примаверу. Торжественно беру свои слова обратно, что, мол, ее тележку давно пора утилизировать. До этого предлагал ей что-нибудь новенькое, но моя маленькая скупердяйка отказалась наотрез: "Ты чего, она же еще на ходу. Спорим, Примаверу переживет".
И я кайфую и смеюсь над всеми ее загрузами. Дело в том, что мне положить на свадебный обряд, как таковой. Я просто хочу жениться на ней, а потом удрать вместе куда-нибудь. Даже не знаю, что после этого должно будет измениться кроме титулов "жена" и "муж", которыми мы официально сможем обзывать друг друга. А что, думаю, есть в этом какой-то свой прикол, солидности прибавляет, что ли. А то ей-то, может, еще и не горит, а у меня же тридцатник не за горами. А женатый мужик - блин, это ж круто.
И меня не волнует особо, в каких цветах, кроме белого, будет украшен зал, в каком штандесамте мы поженимся и в какой церкви обвенчаемся, куда поедем фотографироваться, какая будет музыка на свадьбе и какие конкурсы. А в качестве платья, чтоб сократить заморочки, полушутя-полусерьезно предлагаю ей что-нибудь беленькое, коротенькое и полупрозрачное: "Малыш, это не значит, что оно будет дешевым, отвечаю". И я в курсе, что козел, когда говорю, что вот круто, что у меня черных костюмов - валом, и какой бы из них выбрать костюмом жениха. А в другом цвете жениться меня не тянет, иначе кто б я был - я ж зануда и тут. Уж и не знаю, как она меня терпит эти дни, наверное, выезжаем на голимой сексуальной удовлетворенности. Предлагаю ей втихаря сыграть блиц-свадьбу в Вегасе, но это только в шутку, конечно. Настолько вдрызг разругаться с родными у нас с ней, пожалуй, не хватит духу.
Мой отпуск кончается, а у нее сэббэтикал аж до октября, вот эти три недели до свадьбы она и провожает меня по утрам на работу. Специально просыпается не только позаниматься со мной с утра любовью, то есть, дать мне паек на день, но и покормить меня завтраком. "Что", - угорает она с меня: "круто, когда... любимая дома сидит?"
А мне очень хочется назвать ее моей "женушкой", когда она, такая ненакрашенная, полуголенькая, тепленькая после моей любви сидит у меня на коленях в коротеньком, тоненьком халатике, накинутом на голое тело, с узлом перетянутых по-смешному, по-замужнему волос на макушке, а я пытаюсь есть по-человечески и не целовать ее постоянно с полным ртом. А последний оттиск в моем мозгу перед работой - она, провожающая меня в дверях, эти темненькие, бездонные ее глазки, бархатные от нежности, уже тоскующие по мне и уже предвкушающие мое возвращение.
На работе все как всегда, и если мои лондонские эксцессы и были кем-то замечены, то я об этом не узнаю. Все лишь выражают радость по поводу моей предстоящей свадьбы с "берговской" фрау Вингерс из отдела недвижимости, а кое-кто из пацанов шутливо соболезнует предстоящему факту моего захомутания.
А я рву кишки, чтобы возвращаться не слишком поздно, напитаться ею вдоволь после дневной абстиненции. Получить свой паек и на ночь тоже, окунуться в нее, столкнуть ее с трамплина, а потом поймать на лету, у самой земли, летящую, стонущую, задыхающуюся и невменяемую.
Как же эти дни и ночи напоминают мне первое наше время с ней, только теперь эта нежная, ласковая, заботливая, сексуальная, игривая, темпераментная, теплая, сладкая девочка станет моей женой. И хоть я жду этого с нетерпением, говорил же, по мне - так хоть позавчера, но и время это досвадебное - это по-своему кайфово.
А вообще - интересное это время. Несвойственно мне было задумываться над нашими отношениями, но, блин, жизнь заставила. А теперь посматриваю изредка на нее сбоку, в ответ на ее: "Чего?" - только таинственно улыбаюсь, а сам анализирую, взвешиваю и не могу поверить, что совсем недавно с ней и отчасти из-за нее у меня было все так плохо. Эмоции в мозгу и в штанах поют о том, что это было ненормально и уму не постижимо. Ведь вот же передо мной нежный цветочек, трепещущий, светящийся любовью. Волнующая женщина, любящая, заботливая, мягкая-мягкая, готовая на все безобразия, угодные мне, нет, жаждущая их. Да, черт бы меня побрал, раздвигающая ножки мне навстречу, раскрывающая ротик, распахивающая глазки - ко мне, ко мне, за откровением. Открывающая мне свое чрево - не только для моего наслаждения ей, но и предоставляющая с радостью свое тело, чтобы поселить в него наш с ней кусочек, продолжение наше...
Однако мозги мои, которые и призываю поработать все-таки, извлечь урок, мне говорят, что так-то оно - так, но были обстоятельства, пороги, ветра... Они-то и пошатнули, сдули, опрокинули. Она же слабенькая, от ветрюгана ой, как колеблется. А в нашем случае все началось с пустяков. Да, на будущее - давай думай. А то ты окромя "посмотрим", "попробуем" да "что-нибудь придумаем" пока не предоставил никакого экшн-плана. А это радужное, счастливое до одурения время есть не что иное, как затянувшаяся лондонская теплица, только в родных четырех стенах теперь.
Потому ли я все медлю, все затягиваю с тем, чтобы рассказать ей про Тину? И пусть Тина когда-то тоже приходила сюда, была здесь со мной и даже временно являлась хозяйкой этой квартиры, которую теперь я дарю ей - как же далека она теперь. Как же далек тот пройденный этап. Вернее, мне все больше кажется, что не было его совсем, что ничего я не проходил.
Да, теперь до свадьбы осталось совсем немного, и в идеальном мире мы должны все разъяснить и разрулить до свадьбы и между нами не должно быть никаких секретов. И в идеальном мире моя благоразумная, нежно любящая невеста, конечно же, поймет, простит - да, если разобраться, там и прощать-то не за что. И... я молчу, естественно, и ничего ей не рассказываю.
А время идет очень быстро, и поэтому я с удивлением отмечаю, что был - да, был позавчера у нас с ней мальчишник с девичником - мы с Майнхольдом, Тохой и Деней бухали в Лемон Пиле, а Ленка и Ренатка еще ранее забрали Оксанку у меня из-под носа, налили ей прямо на пороге полнехонький стакан шампуня, а после увезли в неизвестном направлении.
Мы с пацанами потом поперлись в Силк смотреть стриптиз, поскольку Майнхольд уверял, что мальчишник без стриптиза - это плохая примета и к несчастливому браку.
- Ах...еть, пацаны, а у этой какие... - это Деня-колхозник заценил как раз одну особенно понравившуюся девушку.
Нет, он не то, чтобы совсем дикарь. Просто забот дома много, а выгуливают его редко. Пашет автомехаником в Бад Карлсхайме на тюнинге. В шестнадцать лет его девчонка залетела от него и его на ней женили. Ничего, живут вроде. До тридцатника ему еще годиков пять мотать, а пацан у них уже в школу ходит. Так что пока я тут всё по жизни определялся, у него уже семья, брюшко, и - вот падлой буду - волосы редеют на башке. Но, по-моему, он не жалуется, ему нравится его работа. Тачки любит.
Ринулся смотреть Примаверу, на которой мы сегодня, понятно, не поехали:
- Бля, вещь... А дремомент, крутящий момент какой... сколько? Ты че, Андрюха... Давай на Порше-тюнинг ее загоним, они те чип настроят... ваще ох...еешь...
Санек ни звуком не подколол мой выбор - решение жениться - и жениться на Оксанке. Когда бухали, спросил только: - Сказал?
Про Тину, мол. Будь он на моем месте - блин, во-первых, он бы на него не попал, а во-вторых, заранее проверил бы свою нареченную в группе. Так что рассказывать потом уже было бы нечего. Но я - не он.
Я чокаюсь с ним и машу отрицательно головой: - Потом. Щас нормально все.
- Узнает.
- Не, я скажу раньше. Со свадьбой разрулим - тогда.
Он только кивает и больше не возвращается к вопросу.
А сейчас я везу ее в Ротентор, в "комнату невесты", из которой увезу завтра уже в штандесамт, а после - венчаться.
Да, совместного распила бревна и местного "польтерáбенда", на котором накануне свадьбы от большого ума разбивают унитазы и тому подобную керамику, у нас не будет, зато, блин, будет выкуп. И бесполезно говорить ей, что это немодно и несовременно - она в этом непреклонна. Еще она непреклонна в том, что нашим свадебным танцем будет вальс. Не дал я себя уломать на то, чтобы переться на курсы танцев - уж какие тут курсы, некогда -, и мы несколько раз запускали сопроводиловку дома, а сами кружились в гостиной под видео. Она вздыхала, мол, вся надежда на то, что я хорошо танцую, может и так сойдет.
В Ротенторе я еще тусуюсь с ней некоторое время и после финальной репетиции танца у ее родителей в гостиной пытаюсь затащить ее по-быстренькому на чердак - что, у ее отца все еще не готова сауна?
Тут только замечаю, что мою девочку колбасит и знобит. Точняк: она горит, у нее температура - тридцать восемь с хвостиком.
- Блин, Оксанка, вот как это можно не заметить, что у тебя температура, а? - наезжаю на нее, уложив на диване и пичкая антигрипповыми. - И давно уже так? На траве застудилась? Сегодня утром тоже было? И как мне теперь, блин, ехать?
Но она, кайфуя от моей заботы и моих наездов - ни разу не ухаживал за ней, больной - настаивает, что просто переволновалась и нежно уверяет меня, что к завтрашнему дню оклемается.
Я полагаюсь на ее слова и оставляю ее, а сам то и дело звоню ей по дороге, за что наезд получаю уже от нее. Ночую у моих вместе с Тохой-братаном-дружком. Музыкальная сопроводиловка не с него одного завтра. Совсем без нашего звездного джазз-пианиста нам будет не обойтись, но он вместе со своими пацанами подгонит себе зама.
Еще не так рано темнеет, но уже пришла осень. Об этом зияют багровеющие раны дикого винограда на бугристом, каменно-сером теле горы. За все эти годы мы к ним привыкли, и своей кровавой краснотой они не режут нам глаз.
- Ну что, готов? - это не он, а отец спрашивает, когда мы вечером пьем пиво втроем на балконе.
- Канеш, - пожимаю плечами.
Мать уже легла, объявив, что в отличие от нас-обалдуев завтра, в такой важный день она хочет быть свежей и выспавшейся.
- Ишь ты, крутой какой, - смеется отец. - Ничем-то тебя не проймешь. А недавно за уши было не подтащить, все отбрехивался. Когда надумал?
- Да что тут думать, - повторяю его же слова. - Давно было пора.
- Понятно. Посмотрим завтра на тебя, как запоешь. А то потом-то не отвертишься уже...
Отец любит иногда подкалывать меня моей, как он говорит, "адвокатской вертлявостью", но я никогда на это не обижаюсь, потому что шутки его понимаю всегда и всегда правильно. А сейчас меня тянет сказануть ему что-нибудь борзое вроде "пожизненное сейчас отменили", но вместо этого я просто улыбаюсь. Мне почему-то кажется, что он окончательно уверяется в том, что решил я твердо. Читаю это в его спокойной улыбке.
- Да готов он, готов, - бурчит Тоха по-русски. Даже дома с родителями теперь на нем говорит.
Нет, Ренатке явно полагается медаль "За заслуги по распространению русского языка среди детей переселенцев". А мать смирилась с русским. Ренатка-то ей все была по душе, кажется. Вообще, она немного Анушку напоминает - такая же волевая, уверенная в себе и привлекательная. Только меньше пиарится со своей внешностью да интеллектом и шарит в программировании, а не в архитектуре.
Брат не смотрит на нас, а пытается одним глазом заглянуть в бутылку с пивом. Его там осталось на донышке, поэтому он вскоре переключается на свою татуху, играет жидкими мускулами, заставляя плясать нотки, а свободной рукой скребет в башке с идеальным, как всегда, склеенным воском-гелем причесоном. Его жаркие глаза героя-любовника наблюдают за его упражнениями с отупелой озадаченностью, будто он не фигней страдает, а пытается в уме решить какую-то нерешаемую теорему. Вон, даже лоб нахмурил. Только дебил не поймет, что братан о чем-то переживает.
- Че грузишься? Нормально все будет, - толкаю его под бок, полагая, что ему и переживать-то больше не о чем, только как бы завтра не запороть обязанности дружка. - Там в основном че надо - бухать да угадывать. А бабки дам я тебе, не боись, хватит. Ну, как туфель своруют - еще отжиматься может заставят. Чего - мне Майнхольд объяснял, - оправдываюсь перед отцом, качающим головой с шутливым неодобрением, мол, пофигизму сбавь, сынок оборзелый. Как будто и не ты завтра женишься. Хотя он-то, кажется, давно понял, что для меня Оксанка. Просто сын таким образом проявляет эмоции - пряча их да отшучиваясь. Он же сам такой, отец. Да мы все такие - кроме Тохи.
- "Майнхольд", - сердито передразнивает тот.
Уверен, он готов уже огрызнуться, мол, чего тогда Майнхольда дружком не взял, но смалчивает. Что-то с ним не так.
- Ладно, робяты, - отец понимается. - Пошел я спать.
- Па, а чего рано так? - спрашиваю беззаботно.
- Да сына завтра женить надо, - пожимая плечами, говорит он в тон мне. - А хорошо, оказывается, когда сыновья одни. Забот, считай, никаких. В запой уходить от того, что ребенка в чужой дом отдаю, не надо. Гостей ждать не надо. Выкупать жениха не надо. Разве что, деньги на выкуп, но... - покосившись на меня, - ...хватит. Машину помыл-не помыл - одна забота. Как у вас, кстати? Получилось с машиной? А то Виктор все переживал.
- Да вроде.
- Ну и славно. Так что сплошное удовольствие. Антон, может, и ты скоро надумаешь? Вроде есть на ком. И сразу отстрелялись бы. Ну ладно, ладно, - пытается успокоить фыркающего уже Тоху. - Пошел я, - потом - изменившимся, отеческим тоном: - Вы тоже долго не сидите. Вставать завтра рано.
И отец направляется вроде мимо меня в дом, сам же вдруг спокойно, без слов и не глядя ни на меня, ни на Тоху, а мимо куда-то, полуобнимает меня и хлопает по плечу. Хоть он на меня и не смотрит, вижу на его конопатом, как у меня, лице приподнятый вверх уголок губ, а в голубых глазах - его, моих - тепло и... одобрение. Одобрение всему происходящему. Он доволен мной. Доволен, что случилось все именно так и дает мне добро. Родительское свое благословение.
Видимо, этот по нашим меркам душещипательный в своей эмоциональности момент уловил и чуткий Тоха - с уходом отца он расслабляется и даже стукается со мной остатками пива, а потом говорит с улыбкой:
- А я даже не задумывался, что папе, может, тоже дочку хотелось. Не только маме.
Пожимаю плечами в ответ. Какой смысл говорить о том, чего хотелось, если этому уже не бывать. А материны воздыхания по поводу несбывшейся ее мечты о дочери давно не воспринимаются нами всерьез: Тохе, как ее любимчику, жаловаться вообще не на что, а мне давно по фигу. Если у меня были какие-то к ней предъявы, то закончились они у меня приблизительно лет в десять, и с тех пор мои некогда неутоленные сыновние чувства сменились легкой иронией, которую подчастую разделяет со мной брат.
- Ничего, вот завтра насмотрятся на все заморочки родителей невесты и обрадуются еще раз, что у них такого не будет. А ты чего такой? - пинаю его. - С Ренаткой поругались, что ли?
- Да нет, с чего, - он таращится удивленно. Потом добавляет: - С тех пор, как у вас все нормально, у нас тоже нормально.
- Это как?
- А так. Пока вы там с Оксаной фигней страдали, она мне всю башку проела.
- Быть не может! А что брат за брата не в ответе...
- Да не в этом дело. Она меня за твои косяки не винила. Переживала просто - и мне на уши приседала. С тех пор, как обхаживал ее, так не парился.
- Не понял... обхаживал? Так те че - еще и не сразу дали, что ли?
Не укладывается в мозгу, что какая бы то ни была девушка могла не сходу клюнуть на нашего Антонио.
- Блин, Андрюха... Она мне знаешь, что заявила? Ты, мол, красивый, и музыкант, и все дела, но мне нужен настоящий мужчина. И чтоб с мозгами.
- Во предъявы. А ты, типа, без? - я изо всех сил стараюсь не угорать, но представление о том, что Тоху тоже мурыжили - это через край.
- Не знаю.
- И чем ты ее... ну...
- Ну - тем. Как первый раз переспали, все стало о"кей.
- Умный оказался? - ржу уже, не могу.
- По ходу.
Успокоившись от того, как Тоха разрулил собственную личную жизнь, продолжаю докапываться:
![[]](/img/f/flo_rencen/glava6dnipirozhnyhczast1/20190801_073959_mini.jpg)