Аннотация: О верной жене и упрямом муже - вариация древнего сказочного сюжета. Псевдоисторическое фэнтези.
Кто найдет добродетельную жену?
Цена ее выше жемчугов... (Прит. 31:10)
В рубище пришла я в твой дом, в деревянных сабо, и моя рыжая грива пламенела в свете факелов - так стыдился ты меня, что не днем, а поздним вечером я переступила заветный порог. И не было рядом ни дам в пышных нарядах, ни кавалеров со шпагами, никого не было, кроме верного слуги Роберта. Он-то и подал мне руку, и обошелся со мною со всем уважением, будто я и в самом деле была настоящей госпожой, и повел в опочивальню. С пересохшим горлом, с сердцем, колотившимся как у жалкого зайца, я села и ждала, пока перешептывавшиеся служанки нальют горячей воды в медную лохань, и добавят ароматической соли. Я позволила им снять с себя обноски - о, как брезгливо они крутили носами! - и усадить в эту райскую купель, и омыть себя с ног до головы, хотя и стеснялась, ведь сестры святой обители Непорочного Зачатия вечно стращали нас огненной мукой, запрещая даже в бане раздеваться целиком. Так и мылись мы, сироты, в тех тряпках, что жертвовали милосердные дамы.
Чистая, трепещущая, я ждала тебя до полуночи, но она миновала; пришла ночь, но и тогда тебя не было; наступил рассвет - и вот тогда я упала на ложе и закусила угол тонкой простыни. Но я не посмела заплакать, ведь у меня и права такого не было. Плачут девушки, обиженные возлюбленным, ты же моим возлюбленным не был. Напротив, ты был моим злейшим врагом с того дня, когда огласили последнюю волю Селестины, моей благодетельницы.
"... и если не возьмет единственный сын мой Андреас сироту сию в законные супруги не позднее середины следующего за моею кончиной месяца, то все состояние перейдет в собственность обители и святых сестер, и будет истрачено на дела богоугодные..."
Так могла ли я, могла ли я плакать, о Андреас, мой вольнолюбивый сокол, единственная и безнадежная моя любовь?..
- Бери все, что захочешь, и уезжай, - мужчина, стоявший у окна, не соизволил даже обернуться. Прямая, широкая спина, длинные черные кудри, свободно падавшие на плечи, по последней моде. - И покончим с этим, Эуниче. Хватит.
- Я согласна.
И тут он вздрогнул. Резко повернулся и бросил на меня такой острый взгляд, что, будь он копьем или стрелой - я пала бы наземь мертвой. Не только слуги, но многие знатные и отважные мужи не могли смотреть графу Андреасу в лицо. Я же, никчемная и безродная, выдержала. И низко присела, склонив голову. Теперь мои волосы были укрощены заколками и чепцом, а платье шуршало шелком.
- Я исполню вашу волю. Долг жены - повиноваться мужу и господину до последнего вздоха.
Семь лет я только и делала, что исполняла свой долг. Я вставала до света, обходила дом и подворье, отдавая слугам и служанкам распоряжения на день; доила коз и собирала в чашу свежайшие сливки, пекла хлеб и булки, жарила цыплят и уток, и когда ты поднимался, завтрак уже ждал тебя. Я пряла, и ткала, и шила одежду, и расшивала ее золотом и серебром - помнишь, как завидовал тебе король, остановившийся в нашем доме по пути в Рим, и как ты подарил ему две новенькие рубашки, а после, наедине со мной, смотрел на меня так задумчиво?.. Я ходила за тобой, когда в округе вспыхнула эпидемия тифа, и ходила за добрым, честным Робертом. Вы оба были такие беспомощные у меня на руках, будто младенцы, только тяжелые и бормочущие в бреду богохульства и непристойности. Пойдя на поправку, как ты измучил меня своими капризами и требованиями лакомых блюд! Но я с радостью готовила их тебе, терла пищу в кашицу, чтобы твой измученный желудок ее не отверг, и она пошла бы тебе на пользу. И так же я поступала с Робертом. Но он целовал мои руки и благодарил - ты же, встав на ноги, снова отослал меня в дальнее крыло, чтобы не видеть и не слышать.
- Я получил разрешение на развод у Папы. Вот, - он подошел к столу и раскрыл ларец. Драгоценности сверкнули оттуда переливчатым блеском, радуя глаз: рубины, изумруды, топазы, старая бирюза и опалы, золотые цепи и серебряные кольца. - Бери любые, какие приглянутся. Я распорядился - завтра утром Роберт отвезет тебя в город.
Я подняла на него глаза. Мы молча мерились силами. Наконец я опустила ресницы.
- Могу ли я взять самое дорогое сокровище вашего дома, господин мой? - уточнила я.
- Я ведь сказал, - он схватил горсть украшений и швырнул их на стол - они со звоном раскатились по гладкой поверхности. - Бери все!
- Спасибо, - я снова присела и выпрямилась. - Но в благодарность за спасение вашей жизни можно ли попросить еще прощальный пир?
- Пир?
- Настоящий пир, - мечтательно сказала я. - С гостями и подарками. С флагом, поднятым на вершине башни. С венками у дверей и лентами.
Впервые за все время нашей совместной жизни мой муж, кажется, лишился дара речи. Я воспользовалась этим, подошла к столу и сняла жемчужное ожерелье, которое он прислал мне недавно.
Я положила украшение в ларец и захлопнула крышку.
- Пусть пока полежит здесь, - моя улыбка была сладкой, как рождественская карамель. - Можно?
- Д...да. - Черные глаза Андреаса наполнило изумление. И неужели мне почудилась искорка смеха? А этот нерешительный взмах руки, будто муж решил коснуться низко вырезанного корсажа платья? - Да. Ступай. Я распоряжусь насчет пира и... словом, иди.
За дверью я прислонилась к стене и глубоко вздохнула. Только бы не упасть! Господи, помоги мне дойти до опочивальни своими ногами! Битва еще не выиграна. Нужно потолковать с Робертом, без его помощи ничего не выйдет.
Было уже далеко за полдень, когда повозка остановилась. Роберт распряг лошадей, вытащил драгоценный груз, аккуратно устроил его под старым дубом и тихо скрылся.
- Моя голова, - простонал Андреас. Я бы пожалела его, но была слишком занята устройством привала. Вот затеплился огонек костра, а вот и на поверхности воды в котелке заплясали веселые пузырьки. - Вина на пиру было много... Что? Где я?
Я подошла и села рядом. Подобрала ноги и обвила их руками.
- Мой злой супруг, - нежно протянула я. - Мое самое дорогое сокровище. Разве могла я оставить тебя и взять дурацкое ожерелье? Или одну из тех побрякушек? Нет, Андреас. Смирись - ты никуда от меня не денешься.
Я следила за тем, как черные глаза вспыхнули гневом. Потом он сощурился и выругался. Потом приподнялся, охнул и испустил залп таких ругательств, что я заткнула уши и вознесла краткую молитву Пречистой, испрашивая прощения за мужнин грех.
А потом муж расхохотался, схватил меня в объятия и поцеловал. В первый раз за семь лет.
И даст Бог, не в последний.