Аннотация: И местные дачники, копаясь в своих огородах, ещё какое-то время слышали за оградой оживленный разговор.
Электричка бежит, просчитывает межстанционные перегоны. У окна сидит пожилая пара, он и она. Смотрят в окно: вылинявший травостой, блёклые берёзы, потемневшие ели, - унылая картина ранней весны, когда после снега открывается некраса поздней осени.
Ход электрички убаюкивает и приводит к размышлениям, похожим больше на сон. Вот также, давным-давно, ехали они по этой дороге, и тоже была весна, но были ещё неженаты, и сердце сильными толчками качала кровь. Правда, тогда уже зеленела распускающаяся листва и, когда вышли на станции, закружило голову терпким запахом черёмухи; они добрались до первых кустов...
Теперь он думал о том, что когда умрёт, кто будет помнить о нём? И что помнить? Он и сам о себе уже много не помнит. Люди у него поделились на своих и чужих. Чужим нет дела до него, а свои будут помнить обиды. Обиды помнят дольше всего. А, может, и чужие будут помнить, потому что чужими становятся в сознании, а не сами по себе. Отчуждение происходит незаметно, накапливаясь. Но потом оказывается, что у тебя с твоим старинным другом несхожие интересы и абсолютно разные взгляды. А ещё хуже, если это происходит в отношении жены.
Она же вспоминала разговор с подругой, которая говорила, что всё уходит, и мужики тоже, остаются только подруги. И думала, что её муж тоже ушёл от неё, хотя сейчас вот сидит рядом с ней. Неповоротлив, суетлив, с плохой координацией. Поэтому и разбил вазу. Стояла сорок лет, никому не мешала.
На нужной станции они вышли и огляделись в поисках лесочка. Но за прошедшие года станция совсем изменилась. Возле железной дороги повылезали многоэтажки, и только несколько больших деревьев намекали на то, что когда-то на этом месте стоял лес.
...Когда он разбил вазу, она собрала осколки в коробку из-под обуви и заявила:
- Считай, что ДТП случилось, с жертвами. Будем хоронить.
Под жертвами понималась их супружеская жизнь, которая, полагалось, разлетелась вдребезги. Тогда он и предложил этот лесочек; уж если перечёркивать всё, то начинать следует с этого романтического досвадебного местечка. К тому же и добираться сюда недолго, а потом, кто же знал, что....
- Ну и где? - спросила она.
- Может, за домами что осталось, - сказал он неуверенно.
- За домами. Так это сколько топать нужно! - закапризничала она.
Но что было делать, раз приехали? Пошли через новостройку, заходя по дороге то в один магазин, то в другой - и не для покупок, из интереса. А за домами, и правда, оказались заросли да ещё садовые участки. Резко запахло крапивой.
- Доставай, - сказала она. Он достал маленькую лопатку из пакета и протянул ей.
- А коробка где? - спросила она. Он огляделся, коробки не было. - Ну ничего нельзя доверить этому человеку! Где ты её оставил?
- Как где, в магазине в каком-нибудь из этих, - он повёл рукой в сторону многоэтажек.
- Ну вот и двигай туда, ходи по магазинам, ищи, а я со своими ногами этого позволить себе не могу, - глаза её наполнились не гневом, но влагой.
Он смиренно развернулся, намереваясь идти.
- Стой, - скомандовала она.
Он обернулся.
- Я тут пока лопаткой поработаю.
Он кивнул.
- Подожди, - в её памяти вдруг проплыл ГДР-овский сервиз, который мама подарила им на свадьбу и который вскоре разбился, они пожалели, но почти не расстроились; вспомнила, как была беременна Ольгушей и существовала угроза выкидыша, а тут они сели на скамейку, и та опрокинулась, - рассмеялись, как дураки, когда упали.
- Я в одном магазине здесь вазу приметил, - сказал он. - Надо же Ольге что-то на день рождения купить.
- Купи, - согласилась она. - А ещё, знаешь, давай я крапивы нарублю, домой привезём, я из неё щи сварю. Помнишь, как мы к твоей тётке на дачу ездили весной за крапивой?
- А помнишь, - спросил он, - как мы варили варенье из одуванчиков?
И местные дачники, копаясь в своих огородах, ещё какое-то время слышали за оградой оживленный разговор, который то и дело прерывался возгласом: " А помнишь?"