Фохт Мартин : другие произведения.

Нечистый и клоун Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Агитки - Плашки для авторов Роман в жанре стимпанк, антиутопия, наверное. Антураж преиндустриальный, магия имеется и весьма специфическая. В общем, посмотрим. Континент Ермор. Крайний Запад - Нерь - населён народами разной степени развитости. Юг - богатый и промышленно развитый Союз Ста Городов, княжество Карранта (бывшие каррантские егермарки). Здесь живут южане, или нарсаи. Чуть севернее, гигантская земледельческая область - Свободные Земли, или Хлесс. Ну, и самый север - длиннющий Скепский полуостров, в форме вытянутой руки с отведенным большим пальцем. Скепь населена, разумеется, скепами, которых на юге презрительно называют мусорщиками, или нечистыми.
Агитки - Плашки для авторов
   Нечистый и Клоун
  
   Откровение
   Уже несколько часов они ехали по родной Скепи, самой южной части длиннющего полуострова. Солнца ещё было не видать, но небо на востоке уже просветлело. Патон затрясся и жалобно заскрипел - поезд выезжал из глубокой колеи Тракта.
  
   - Приехали, - сказал отец. - Соно, беги к Вахе - пусть поднимает своих на разгрузку и накрывает стол.
  
   За окном патона показался большой, но грубо сработанный и малоаккуратный дом - одна из трёх отцовских станций. Соно отодвинул дверь хозяйственного патона и спрыгнул на ходу.
   Вокруг на полсотни тус (тысяча шагов; 0,8 километра) не было людского жилья, а до поворота на Шепанг ещё было четыре дня пути (уж как повезёт) по совершенно безлюдным местам северной пустыни Мохо, протянувшейся на тысячу тус вдоль Дымогорья. И на этом огромном участке стояла только одна захудалая станция, принадлежащая жадному Пыре. К югу по Тракту, тусах в двухстах, располагалась Восточная Развилка - оттуда Тракт уходил в Ерь, в жуткие тундростепи вандусских племён. В общем, южная станция была желанным местом для путников.
   В огромном дворе стояли шесть патонных поездов, сведённых с колеи и застопоренных цепными и башмачными держалями. Два полупорожних и четыре груженых до отказа. Гигантские северные быки, бербералы, недовольно всхрапывали, переминались передними ногами у здоровенных каменных столбов станционной привязи. В длинных ржавых корытах от постоянного в этих местах ветра рябилась вода. Дешёвое кормовое зерно из Свободных Земель на треть заполняло кадку-кормушку, шагов семь в поперечнике, без дна, установленную прямо на землю.
   Соно быстро отыскал Ваху - тот рубил мясо в кухне станционного трактира.
  
   - О, молодой хозяин! - воскликнул он, завидев Соно. - Я ждал вас только дня через два.
   - Привет, Ваха, - ответил Соно, улыбаясь. - Мы привезли зерно для быков и провиант. Гони своих дармоедов на разгрузку.
  
   Ваха, тучный и медлительный станционный управляющий отца Соно, запрокинул голову и во всё свое луженое горло заорал:
  
   - Парас, Шепелявый! Бегом на разгрузку! Зерно привезли!
  
   Откуда-то издалека, похоже, с улицы, раздалось хриплое и недовольное:
  
   - Да щас! С дровьём закончим!
   - Бегом, я сказал! - крикнул Ваха.
   - Для нас есть что-нибудь? - спросил Соно.
   - Конечно, мастер Соно, - Ваха поклонился. - Из Дуаза привезли пушнину, войлок, доску из муравника, сто кадок мёда и сорок бочек шишкового масла. Сказали, старый мастер заказывал.
   - Войлок, часть мёда и пушнину заберём, а за остальным пришлём Рыжего - порожним у нас будет только зерновой, чистый патон, а остальные гружены доверху.
   - Мастер, так здесь же, у вашего батюшки порожняк есть! Ваша самоходка его утянет ведь. Не на быках же идёте!
   - Некогда возиться Ваха - отцу стало плохо. Боюсь, больше не сможет ходить с нами по тракту.
   - Пусть мастер Ахома живёт ещё сто лет. Может всё же дать команду - пусть грузят порожняк?
   - Твои лодыри, сколько грузить будут тот порожняк? То-то. А ещё дня четыре, если повезёт, идти до поворота. Раньше надо было его грузить, как из Дуаза привезли. Хотя, пусть грузят, чтоб к приезду Рыжего было готово.
   - Ох, вряд ли повезёт. Вчера только прошёл поездной обоз Бубы. Там пять составов по семь вагонов каждый. И до этого ещё шли поезда.
   - Ну что ж, нагоним, будем просить пропуска.
   - Знаете же, какой Буба вредный и завистливый. Не пропустит по-хорошему. Будет денег требовать.
   - Значит, надаём ему по ушам.
   - Лихой вы, мастер, пора вам, принять дела, а батюшке вашему на покое побыть.
   - Я хотел его ещё в Патаконе оставить, чтоб погрелся на юге, да поправил здоровье, он ни в какую. Да и боязно за него - в Союзе нашего брата не любят, сам знаешь. А приедем в Шепанг, так там кредиторы его затаскают. Вот и где старику примоститься?!
   - Здесь на севере ему не место - холодно тут, - задумчиво произнёс Ваха. - Надо где-то в Свободных Землях ему покой искать.
   - Я вас сейчас обоих так упокою, что Шморкк* отсюда увидите! - прохрипел кто-то сзади.
  
   В дверном проёме кухни темнела высокая фигура мастера Ахомы. Суровый старик. Он совершенно изменился за месяц пути из Патакона - самого северного и ближнего из Союза Ста Городов. Из обветренного временем, но могучего мужа он превратился в ходячий скелет - еда не шла ему впрок. Рвота и режущие боли в животе мучили его всю дорогу сюда. И это при их-то, мусорщиков, природной невосприимчивости к болезням. Дважды их поезд ломался, и они были вынуждены простаивать в ремонте, теряя, возможно, драгоценное время для здоровья старого мусоровозчика и купца.
  
   - Великий Дым земли, мастер! Что с вами такое?! - ужаснулся Ваха, увидев немощь своего хозяина. - Вам срочно нужно прилечь. Я скажу Цине, чтобы приготовила чай из трав.
   - Укладывать меня нечего - належался уже, в патоне, - недовольно прохрипел Ахома. - А вот от чая не откажусь. Соно, смотри за разгрузкой, пока к столу не позову. Эти дармоеды будут ночь разгружать. Да и тягач надо пока остудить - нечего топливо жечь попусту, ещё только часов через шесть поедем. Да, я решил, что и часть доски заберём тоже - сколько войдёт. Ладно, разбирайтесь тут, я буду в зале.
  
   Ахома развернулся и тяжело волоча опухшие ноги, побрёл в зал трактира, где, завидев хозяина уже хлопотала толстая Циня.
   Во дворе станции поезд вывели к складу, на "грузовую" - так здесь называлась немудрёная площадка для приёма и подачи грузов, когда-то сплошь мощёная серым матовым камнем, ныне - изрядно избитая тяжеленными колёсами грузовых патонов, вся в пыли, земле и сухой глине. Рулёжкой занимался Парас, помогал Шепелявый. Затем, ещё четверо мужиков со станции и десятеро из постоянной бригады Ахомы, неторопливо начали сгружать тяжелые тюки с зерном под старый, скрипящий от ветрового натиска навес.
   Грузный машинист по кличке Ряха, кряхтя, выбрался из парового тягача - гордости семейства Кошрут. Отец Соно владел двумя из всего двух десятков чудесных самоходок, собранных мастерами Шепанга. Одна, самая первая в Скепи, досталась от деда, вторую - построили по заказу Ахомы, когда он был ещё на пике своих прибылей.
   Прочие состоятельные мусорщики тянули свои патонные поезда, полагаясь на могучих бербералов. Проходили эти звери до ста двадцати тус в сутки, требовали кормов, воды и отдыха. А главное - они тянули не более семи-десяти патонов, тогда как самоход мог тянуть и два десятка.
   Топливом самоходу служили и дрова, и горючая "горная кровь", и уголь, но чаще всего - пирт, "жирный камень", в изобилии имевшийся и в Скепи, и в некоторых других частях Нери. Горит пирт очень жарко и долго, хотя и трудно разжигается поначалу.
   Самоход Кошрутов мог идти почти без остановки и покрывать за сутки около четверти тысячи тус на пологом подъёме, и почти полтысячи на равнине. Терял он время лишь на очень крутых подъёмах, когда слишком тяжелый поезд нужно было поднимать в два захода, а также на колейных съездах-въездах, когда нагонял медлительные поезда соплеменников.
   Ахома никогда не упускал возможности гнать по Тракту без остановки - по ночам, когда "живые" поезда сходили с колеи у стоянок. Тогда поездные команды распрягали быков для выпаса, и разбивали лагерь. По холодам же спали в хозяйственных вагонах с печами. Для безостановочного хода по Тракту Ахома держал двух машинистов и двух помощников-кочегаров, остальные работали сборщиками-сортировщиками мусора и предметов в городах, грузчиками на станциях и разнорабочими в пути. За дарма Ахома не возил никого.
  
   Ряха утёр пот со лба и содрогнулся от холода. Он привык к жару тягача, а снаружи уже господствовал студёный утренний воздух уходящего скепского лета. Поежившись, он крикнул высунувшему из тягача нос помощнику:
  
   - Моушка, сиди там, скоро ставиться будем. Пока не туши.
  
   Выходить сразу всем из "горячего" тягача хозяин категорически запрещал. В одной из поездок про тягач "забыли", и он загорелся. Тогда машину спасли, а убыток Ахома частично покрыл из жалования тягачникам. С тех пор, самоход значительно оброс железом, хотя по большей части, так и остался деревянной коробкой на огромных колёсах.
   Соно надзирал за работами, что значительно их ускорило. Через полчаса из дверей трактира вышла Циня и громко позвала мужчин к столу. Рабочие оживились, словно до этого они были зомби и глянули на Соно. Тот кивнул и пошёл в дом. Команде накрыли на улице, под соломенным навесом, как и всегда в бесснежную пору.
   Показались сонные лица "поездных" - начальников ночевавших на станции команд. Отхаркиваясь и бранясь, они хрипло поднимали своих людей, проспавшие восход. Теперь будут нагонять, отрываясь на ни в чём неповинной скотине - хозяева поездов не терпят опозданий.
   Со скрипом, скрежетом отворились двери хозяйственных патонов. Высыпали на свет щурящиеся скепы. Кто-то ворчал, кто-то вяло смеялся, не сбросив окончательно оковы сна.
   Стали выводить и запрягать быков. Поездные торопили, ругаясь и раздавая пинки вялым работникам. С этим нехитрым делом можно было бы управиться и одному, но время поджимало.
   Раздался громкий свист, и возница одного из поездов стал взбираться на спину берберала, хватаясь за густую шерсть гиганта. Два с половиной человеческих роста он одолел в мгновение ока и обосновался на высоком загривке быка. Поездной неодобрительно поглядел на лихача - что ему на облучке не сидится? - да махнул рукой. Свалится под копыта или под колесо - сам виноват будет. Дураков теперь много, наймут ещё. Нынче это дёшево. Хмыкнул кто-то из команды Ахомы, глядя на горячего парня.
   Поездные заспорили, кому первым вставать в колею. Дело чуть было не дошло до драки между командами, но вышедший на шум Ваха, заставил всех умолкнуть. Он назначил первыми на выезд полупорожние поезда, как самые быстрые. Уже через сорок минут после подъема двор станции опустел - поезда ушли на тёплый юг.
   Позавтракав супом из большой тундровой куры с пустыми гнецке*, и печёным картофелем с местными грибами, работники, отрыгивая и икая, побрели к работе. Поспать бы, да хозяин суров больно. Кряхтя и проклиная тяжкий труд, они продолжили разгружать зерно.
  
   В трактире, в пустом зале, сидели Ахома, Ваха и Соно. Хозяин постепенно приходил в себя после горьковатого лечебного чая Цини. Соно даже смог заставить отца съесть немного супа, уже с настоящими гнецке.
  
   - Говорят, мастер Ахома, что вандусские степняки стали лютовать на Тракте, - сказал Ваха. - Надо бы брать людей побольше, для охраны.
   - Ерунда, Ваха, - отмахнулся Ахома. - Мы же приехали - и ничего. Да и не могу я. Если я буду нанимать людей для охраны, то мне почти ничего не останется. Дела и так плохо идут, а тут ещё и долги.
   - Я не понимаю, почему так тяжело идут дела именно у нас? У Бубы, толстяка Миты, Хныка и других вроде неплохо. А у нас - то поломки, то пожары, то товар испортится.
   - Видать судьба, - тяжело вздохнул Ахома, глядя остекленевшими глазами в пол.
   - Может обратиться к Клоунам, мастер? Ну, поправить немного картину жизни, как они говорят.
  
   Ахома уставился на него глазами полными ужаса и поднял обе руки, словно заслоняясь от жара.
  
   - Нет, нет! Только не они!
   - Я понимаю, господин - опасно и недешево, но это всё одно меньше, чем те убытки, что мы несём.
   - Ты не понимаешь! Не понимаешь! Не говори мне ничего! Молчи!
  
   Руки и губы Ахомы задрожали, он смертельно побледнел и повалился на бок.
  
   - Отец, что с вами?! - вскричал Соно, бросаясь к родителю.
  
   Уже через час, наскоро забросив в разгруженный вагон войлок и пушнину, они мчались по Тракту, на север, к спекпской столице и единственному её городу - Шепангу. Драгоценные, в безлесной Скепи, доски, а также мёд и масло оставили на потом.
   Никакой чай Цини уже не мог бы помочь старому скепу, нужен был настоящий лекарь, нужен был Шепанг. Мусорщик был известен своим крепким здоровьем, но, к удивлению работников и знакомых, резко сдал в последние годы. Сейчас он был без сознания и бредил.
  
   - Нет, Шоффор, нет, тебе не удастся...- голова Ахомы металась по тюку с шерстью, что служил ему подушкой. - Никогда, слышишь, никогда!
  
   Четкая речь перешла в невнятное бормотание, а затем в хрипы и стоны. Старый Нурф, который почти никогда не покидал хозяйской секции патона, озабоченно склонился над Ахомой и утирая пот со лба хозяина.
   Соно уставился в окно. Он был зол на Ваху и ощущал отчаянное бессилие перед отцовским недугом. Справятся ли шепангские лекари с ним? Говорят, безликие Ктоу могут воскрешать даже мёртвых. Но кто будет связываться с ними? Только безумец или самоубийца.
   За окном плыла усеянная камнями серо-желтая пустыня Мохо - безжизненная холодная равнина, которая была бы ещё холодней, если бы не прикрывавшее её с востока Дымогорье.
   К концу дня они нагнали Бубу Трехпалого. Он отказался съезжать с Тракта, несмотря на царский указ, обязывающий уступать дорогу быстрым поездам. Когда Соно пригрозил ему разбирательством в ведомстве Тракта и взысканием убытков Буба ядовито улыбнулся и заломил огромную цену за пропуск - всё по закону. Плату назначать он имел право.
   Соно решил ехать позади него, тем более что вскоре стало смеркаться, и поезд Трехпалого должен был съехать с колеи для отдыха. Но, похоже, старый ненавистник Кошрутов был готов загнать быков до смерти, только чтобы не дать им прохода.
   Наконец быки стали сдавать, и поезд Бубы остановился, а его команда стала снимать с крыш стальные косени - приспособления для выезда из колеи. Делали они это нарочито медленно, очевидно по указке хозяина. Каждая косень собиралась так будто она была столь же сложна, что и паровёрт в самоходном вагоне Кошрутов.
   Через полчаса разъярённый Соно, вместе со своей лихой командой, натолкал Бубе и его прихвостням на долгую память. Пережившим нападения степняков-шуватов и схватки со стаями кровожадных миксур, закаленным в кулачных боях южных ярмарок (подработка требовалась всегда) не составило труда навалять поджиревшим работникам Бубы. Ещё через час поезд Ахомы мчался прочь от посылающего им вслед проклятия Трехпалого. Они проехали всю ночь и на следующий день они нагнали ещё два поезда, но не имели трудностей с их объездом.
   После развилки они свернули на Шепанг, против плана Ахомы, который хотел сначала разгрузиться на севере, а лишь затем ехать в город. Жизнь хозяина была важнее дешевизны.
   Мрачный, каменно-железный город встретил их своим неповторимым букетом запахов. Город механиков, кузнецов и мусорщиков. Смесь ароматов отходов, жженой земли, горелого металла и вулканических газов висела тяжелой сизой дымкой над Шепангом.

*****

   Скепь уже более трех веков жила тем, что вывозила горы мусора с юга. Нежные жители Ста Городов (коих было уже много больше) перенесли две волны сухого язвенника и одну короткую, но опустошительную, эпидемию цеперы. В городах были срочно сооружены водопроводы, а стоки упрятаны в подземные металлические трубы. Стоило появиться в городе крысам или нуркутам и горожане застывали в мистическом ужасе, в предощущении большой беды.
   Нарсаи, как себя называли южане, пытались жечь мусор за городскими стенами, но зловонный дым оскорблял их обоняние, да и не всякий стоградец соглашался на работу с источником заразы. К тому же, это не позволяло уничтожать весь мусор.
   Стали закапывать отходы в огромные ямы, но через некоторое время там расплодились огромные колонии крыс и нуркутов, которые потихоньку переселялись и в города.
   Несколько лет подряд нарсаи сбрасывали мусор в море, пока волны не вынесли почти половину его обратно после грандиозной бури, забив при этом порты, захламив пляжи. Уборка мусора, разнесенного по береговой линии огромной протяжённости забрала ещё больше сил и немало жизней.
   Тогда немногочисленный народ скепов, что привозил на юг ценнейшее удобрение - пепел вулканов Джофекры (Большой Пепельницы) - и металлы, запасов которых не хватало на плотно населённом юге, предложил вывозить мусор и истреблять опасных грызунов за плату. Жадноватые нарсаи нехотя согласились, когда пришли вести об очередной вспышке язвенника в крупном городе Союза, Но-тай-Чекаль.
   Скепы стали вывозить мусор и горы мертвых грызунов к огненным рекам, протекающим по глубоким щелям Джофекрийского плато, на самом севере Скепского полуострова. Там нечистый груз сбрасывали вниз, где оны сгорал.
   Позже мусор стали разбирать. В нём оказалось немало интересных вещиц. Нарсаи оказались крайне расточительным народом - они не чинили ламп, кухонных горелок и прочих механических безделушек, а просто выбрасывали их, вместе с остатками пищи, оберткой, стеклом и другой ерундой.
   Скепы не были особенно брезгливы, как и не были подвержены большинству южных болезней, а потому спокойно перебирали нарсайский мусор в поисках чего-нибудь ценного.
   Остальное, вместе с горами крысиных трупов, грузилось в патоны и отправлялось "ароматным" поездом в далёкую Скепь. В Свободных Землях, что лежат севернее Союза, и служат житницей всей Нери, таким поездам было запрещено заходить в города во избежание заражения. Для этого на Тракте строили скепские станции. Боязливые южане и жители Свободных Земель старались не выходить на великий мусорный путь без крайней нужды. Тракт почти полностью принадлежал скепам.
   Союз Ста Городов был так густо заселён и требовал так много продовольствия, что даже плодороднейшие земли междуречья Матибы и Легра, дававшие в иные годы и четыре урожая, требовали постоянной подкормки; а мануфактурщики, артельщики и цеховики нуждались в металлах, угле, пирте, сере. Это мог дать Север: Скепский полуостров, пустыня Мохо, Дымогорье. Скепь же нуждалась в зерне, мясе, древесине, тканях и механике.
   Всё это давно сделало вывоз мусора третьеразрядным делом, но презрительное отношение к скепам у нарсаев не кануло в небытие. Их до сих пор называют "нечистыми", мусорщиками. Отчасти этому способствует не самый опрятный вид северного народа. Скепы не замарахи по природе, однако, соседство с непрерывно курящимися горами Большой и Малой Пепельницы и, особенно Шморкком, сводит результаты водных процедур на нет уже через три-четыре часа после них.
   А ведь чем-чем, а горячими солоноватыми и пресными банями Шепанг мог хвастаться вполне - горячая минеральная вода шла задарма, из глубинных породных разломов. В холодной воде недостатка тоже не было - здесь, на севере, были и не таящие снеговые шапки и ледяные озёра в чашах каменных плосковершинных холмов.
   Озёра эти время от времени взрывались. Когда наступало время пробуждения глубинного вулкана, по откупорившемуся каналу взлетали сотни миллионов вунов (вун - примерно полтонны) воды вперемежку с паром. Скепы называли это явление бабна-цурх, "чихом Бабна",- бога скепов, заточенного в недрах скепских вулканов, чья ярость превращается в горное пламя. На это грандиозное зрелище, прекрасное в своей мощи, приезжали посмотреть наименее брезгливые нарсаи, а слава диковин скепской природы не тускнела в Стоградье и у "свободных".

*****

   Поезд Кошрутов на полном ходу вышел на конечную прямую Первой Станции Шепанга.
   По сторонам от многочисленных колей, пересеченных вкривь и вкось межколейными переставами, высились темные громады деревянных коробок, налепленных друг на друга словно мидии, которым стало мало скалы. Это был деловой центр станции и Шепанга - грузовые конторы местных патоновладельцев и просто торгашей. Никто из чистюль нарсаев не признал бы в этих, покрытых жирным сажистым налётом скворечниках признаков благосостояния, обители капитала. Но мусорщики не были неженками, они чтили бережливость и истинное влияние, а не глянцевый футляр - все для дела, все для барыша. Однако и среди них водились хлыщи, каких и у нарсаев не сыщешь.
   Кошрутская контора на Первой служила домом Ахоме и его сыну, но сейчас Соно решил увезти родителя в место поприличнее - большой каменный дом в центре Шепанга. Этот особняк - Железное Крыло - был достопримечательностью столицы и вызывал ревность у местных толстосумов. И дед, и отец Бубы Трехпалого предлагали немалые суммы предкам Соно за этот дом. Но Кошруты были известны не только своим богатством, но и гордостью, на грани высокомерия. Никакие барыши - смысл жизни скепского деляги - не заставили уважаемое семейство продать родовое гнездо даже в худшие для дел времена.
   Когда-то Кошруты были одними из первых магнатов Скепи, у прадеда Соно брал взаймы сам тап, Нечистый Царь, как его называли южане. Дед Соно завещал свою процветающую контору со всеми делами старшему из сыновей, Бекему.
   Но несчастный случай нарушил планы старика. В одной из поездок Бекем попал под колесо патона и ему раздавило ногу. Как бы ни были скепы стойки к хворям, заражение такой раны не заставило себя ждать. Пробыв две недели в гнилой горячке, Бекем почил, оставив в Шепанге тяжелую супружницу. Сраженная горькой вестью она впала в отупело-безразличное состояние, а когда пришло время разрешиться и вовсе поплохела. Умерла она во время родов, а её девочка пережила мать лишь на пару недель.
   Тогда молодому Ахоме досталось двенадцать патонных составов, сорок бербералов, пять станций на Тракте и несколько домов с делами в Шепанге. Через много лет давшие течь дела принудили Ахому продать все здания в столице, кроме Железного Крыла; потом большую часть патонов и две станции. Несмотря на то, что мусорщик выручил за всё это целых сорок тысяч толуков - состояние по меркам любого богатея - дела его недолго пребывали в порядке.
   Через пару лет две его команды целиком погибли, очевидно, от рук степняков или когтей миксур. Ахома не только потерял товар и поезда с быками, но и был вынужден выплатить семьям "гиблые деньги", как это водилось в семьях крупных нанимателей с репутацией Кошрутов. Две другие команды, нанятые взамен сгинувшим, просто ограбили его, не вернувшись с товаром, деньгами и арендованными патонами. На юг было увезено двести шесть необработанных огненных дажедитов средней крупности и крупных, несколько вунов железного бруса для крупнейшей кузнечной артели Патакона, и целый состав ценнейшей вухши - пепла для подкормки земли. Позже Ахома узнал, что по его товарным требованиям и грамоте доверия наёмники забрали весь груз древесины и дорогих тканей на складах его южных компаньонов. Ахома вернул полную стоимость угнанных патонов их владельцам, авансы шепангских купцов за недоставленный товар и уплатил неустойку.
   Негодяи попались в одном из городов Союза, на очередном мошенничестве, и были казнены по-южному - в течение нескольких дней их продавливали грузом тюков через прочную сеть (нарсаи называли это устройство "соковыжималкой"). Выступающие из ячеек части плоти могли выщипывать специальными щипцами все желающие горожане. По ночам это делали крысы, те самые, которых мусорщики должны были уничтожать.
   Возмездие, однако, не упрочило отношений Ахомы с мастерами кузнечной артели, понесших убытки от непоставленной руды. Заказ, который должен был из неё выполнен, сделал один из девяти принцев Союза (Явул II Безрукий из дома Галлуатов) и кузнецы посчитали, что ущерб их репутации слишком велик, несмотря на выплаченную скепом неустойку.
   Вскоре Ахома перестал сидеть в конторе и стал простым поездным одного из четырех оставшихся составов. Раньше он, бывало, ходил по Тракту, но только, чтобы обговорить новые дела (те, что не обсуждают по переписке) с деловыми партнерами на юге или в Свободных Землях, или побывать на свадьбе какого-нибудь из их отпрысков.
  
   Лекарь прибыл в Железное Крыло через полчаса после приезда хозяев. Он дал Ахоме отвар против жара и несколько гранул туарита, что образовывает синеватые корочки на Вороньих Солончаках. "Острый" минерал подействовал через пару минут - Ахома открыл глаза и недоумённо посмотрел на Соно, Нурфа, лекаря Така и Рыжего, работника Кошрутов. Старый скеп хотел было заговорить, но Так накрыл его рот ладонью и погрозил пальцем.
  
   - Сейчас самое неподходящее время для разговоров, мастер Ахома, - сказал молодой целитель. - Через несколько часов вы сможете сказать всё что захотите, а пока молчите и принимайте снадобья. Уважаемый Нурф, мы можем рассчитывать на ваше бдение?
  
   Старый слуга резко выпрямился, насколько позволила его старая одеревеневшая спина, и энергично мотнул головой.
  
   - Вот и хорошо, - сказал лекарь. - А мы пока потолкуем с мастером Соно.
  
   Они расположились в обширной столовой давно опустевшей резиденции. Все предметы обстановки были закрыты тканью, на которой скопилось изрядное количество пыли. Соно сдернул покрывала, подняв небольшую пылевую бурю, и указал Таку на стул. Посмотрел на Рыжего - "Оставь нас".
   Как только работник вышел из столовой Соно вопросительно посмотрел на лекаря.
  
   - Ты хочешь знать его шансы, не так ли, мастер?
   - Ты ждал другого вопроса?
  
   Так слабо улыбнулся.
  
   - Он на пределе своих жизненных сил. Над ним навис туман Каора (вредоносное божество или дух, являющийся к людям в день смерти, по представлениям скепов).
   - Сколько?
   - Неделя будет самой щедрой и милостивой волей ледяного духа.
  
   Соно отвел взгляд и уставился в пол.
  
   - Неужели ничего нельзя сделать?
   - Я наблюдаю твоего отца, уже пять лет и могу тебе сказать совершенно точно - ничего. И дело здесь не в плохости скепских лекарей. Невежды любят похвалить нарсайское искусство врачевания и хаять соотечественников...
   - Мне обязательно это сейчас слушать? - Соно зло посмотрел на лекаря. Тот сконфузился.
   - Нда, извини, я увлёкся, - рассеянно произнёс Так. - Я хочу сказать, что у твоего отца не самая тяжелая хворь, какую я видел. Девять из десяти больных ею выздоравливают через пару месяцев, и только самые запущенные больные гибнут. Но твой отец к ним не относится. Я смотрел за ним в течение этих пяти лет и считаю, что сделал всё верно и вовремя. Он давно уже должен быть здоров.
   - Так что же...- вскричал Соно и тут же осекся. Поглядел на лестницу, ведущую наверх, на этаж родительских покоев. - Так что же тогда произошло? Почему он умирает?
   - Мы называем это стеной Каора. Несмотря ни на какие усилия лекаря простейшая хворь не поддаётся лечению, словно ледяной дух ставит заслон против наших снадобий и вытягивает жизнь мелкими глотками. Здесь что-то вроде колдовства, ну, или я не знаю.
   - Ты способен на чародейство?!
   - У знахарей, в посёлках, лечебное дело и магия неразделимы, но в Шепанге уважаемый лекарь не станет заниматься обрядами. Я только из лучшего отношения к семье Кошрутов признаюсь тебе в бессилии, но никто из лекарей не посоветует знахаря или ведьму, ибо это унижает всю целительскую касту.
   - Но помочь-то они могут?
   - Я верю в Незримую Силу, но, по совести сказать, я не думаю, что скепские шарлатаны могут что-нибудь дельное. Да, пожалуй, и нарсайские чудотворцы тоже.
   - Кто же тогда способен на это?
   - Возможно Клоуны или, может быть, Безликие.
   - Это те, что из южных сказок? Чушь! Я лишь однажды видел настоящего нарсайского мага. Этот чванный тип высмеял ярмарочного фокусника, показав своё искусство, но о Клоунах и Безликих мы слышали только весёлые и не очень басенки. Никто из тех, с кем отец вёл дела, их не видел!
   - Извини меня, мастер Соно, если рассмешил тебя своей глупостью, - Так надулся и стал рассматривать резьбу старинного посудного шкафа.
  
   Соно смутился. Он не хотел оскорблять Така. Молодой человек был потомственным целителем из рода Меккора - и его отец, и его дед имели дела в здешней округе, где проживали самые состоятельные и уважаемые скепы. Отец Така сам был тяжело болен и уже пять лет лежал, не вставая. Репутация Меккоров позволила Таку сохранить большую часть состоятельной и известной клиентуры отца.
  
   - Нет, это ты извини меня, - тихо сказал Соно.
   - Ничего. Я понимаю тебя.
   - Спасибо тебе за всё. Завтра я пришлю кого-нибудь с долгом. Два декама хватит?
   - Это более чем щедрое вознаграждение, - бесстрастно произнёс Так.
  
   Лекарь встал со стула, но промедлил, словно не хотел уходить.
  
   - Что? - спросил Соно.
   - Я понимаю, время неподходящее, но рискну все же. Я знаю, что дела семьи неважные. Много долгов, сделки не покрывают убытков и всё такое. Я бы мог помочь...
   - Благодарю тебя, но не надо. Я как-нибудь справлюсь.
   - Послушай, Соно, я бы мог дать за Крыло две тысячи толуков, - говоря это, Так оглядывал обширное помещение столовой.
  
   Соно недобро ухмыльнулся. Он разрывался между добрым отношением к семейству Меккоров и желанием выставить Така вон без церемоний. Слетаются стервятники, почуяли беду, нависшую над их домом.
  
   - Если бы я выставлял дом сейчас и срочно, то, уверен, получил бы за него не меньше пяти тысяч. А не торопясь, нашёл бы покупателя и на все семь. Иди, лекарь, ты сделал все, что мог сделать здесь. Большей помощи мне от тебя не нужно, а тем более той, что ты предлагаешь. Самое большее, что я мог бы сделать с Крылом это сдать его в наём, чего не делал мой отец в самые свои худшие времена.
  
   Лекарь, почуяв откровенную неприязнь в голосе Соно, спешно ретировался восвояси. Мусорщик вернулся в столовую.
   Рыжий явился к молодому хозяину, видимо услыхав, как отбыл молодой лекарь.
   Соно сидел в старом плетеном кресле у высоченных ажурных металлических окон. За окном шел "грязный" дождь. Так случалось в северной Скепи в начале зимы. В стекла плюхали крупные капли не то жидкой грязи, не то сильно грязной воды и тут же устремлялись вниз, одаряя взгляд наблюдателя причудливыми разводами.
  
   - Что-нибудь нужно, мастер Соно? - хрипло спросил Рыжий.
  
   Соно отвлёкся от размышлений и полуобернул голову к поездному:
  
   - Бери полный состав с самоходкой и езжай на южную, к Вахе. Заберёшь там всё, что есть. Нужно срочно расторговать товар. Может быть, мне теперь не скоро придётся выйти на Тракт, а деньги понадобятся уж точно. Так что не медли, отправляйся сейчас же. Команду бери свою. Провизия на дорогу - в конторе, знаешь где.
   - Понял, мастер. Я мигом, - поспешно сказал Рыжий и выбежал из комнаты.
  
   Соно вновь утонул в горьких мыслях. Он думал об отце. Старик никогда не был ласков с ним, никогда не пытался играть даже в строгого родителя. Он всегда был лишь хозяином всего, что вокруг него. И сам Соно был всего лишь работником с наименьшим, среди прочих подёнщиков и долгоработных, вознаграждением - служил собственному отцу за еду и кров. Ахома очень редко давал сыну деньги в руки, разве что для покупок. Это роднило Соно с Нурфом. Старый слуга, бывший поездной Кошрутов, всегда был внимателен к Соно. Даже сейчас, когда молодому мастеру стукнуло тридцать два года, Нурф позволял себе похлопать его по плечу, или даже, как в былые времена, взъерошить волосы.
   Нурф, разумеется, не мог заменить Соно отца, но он дал ему необходимую поддержку, союз против строгости и черствости родителя. Слуга пару раз брал на себя счёт за проказы мальчика, и влетало ему здоровенько. После Соно еще не раз испытывал жуткие угрызения совести.
   А сегодня, через много лет, молодой Кошрут чувствовал себя почти счастливым от осознания того, что старый слуга рядом. Ощущение надежного союза внезапно всплыло в душе Соно, и было оно как нельзя кстати. Полуотец, полудруг, полунаставник, но, без всяких "полу-", цельный и преданный ему скеп.
   Мать Соно погибла, когда ему было чуть больше года. Её зарезали на ярмарке, здесь, в Шепанге, когда она пыталась дать отпор грабителю. Соно был на руках материной помощницы, в стороне, когда это случилось. Сахме Кошрут любила лично выбирать овощи и мясо на ярмарке, и, несмотря на материнские хлопоты, посещала рынки, магазины и иногда сама готовила еду. Соно не помнил её и испытывал смутную потребность в ней в этот час. Отпуская воображение на волю, он представлял, как плакала бы она сейчас и как он бы её утешал. Что ни говори, но горе можно разделить на части - по доброму куску, его хватит на всех. Но, увы, матери не было. Не было даже мачехи - отец оказался однолюбом. Отец, каков бы он ни был, и Нурф - были всем, что составляло его мир.
   На следующий день, после того как после очередного визита удалился Так, Ахома призвал сына к себе. Он был очень слаб, но постоянно принимаемые кристаллики туарита не давали сознанию изможденного скепа тонуть в омутах беспамятства. Презрев собственную слабость, и сердито отвергнув отчаянные протесты Нурфа, он потребовал сына к себе.
  
   - Отец, ты слишком слаб, чтобы говорить сейчас, - вторил Соно Нурфу.
   - Замолчи! - просипел старик. - Мне трудно говорить, поэтому не перебивай меня. Я умру, со дня на день. Ничего не говори - это не поймёт никакой лекарь, чтобы он ни говорил. Я просто знаю это, и всё. В ростовой конторе Скарно хранится моё завещание, копия - у Траба Одноглазого. Тебе достанется всё моё имущество, только две сотни скандов земли (0,5 га) и усадьбу в Хорсте я отдаю твоей бабке.
   - Бабке?! - вскинулся Соно.
   - Я же просил не перебивать, - проворчал скеп. - Да, бабке. Кто бы мог подумать, что старая ворона переживёт даже меня. Она бабка тебе по матери-покойнице, моя-то маменька померла ещё до твоего рождения. Мы с ней не ладили, она много советов давала прислуге и матери, и я сказал тогда моей дорогой Сахме, что не стану терпеть тещино правление у себя дома. Бабка твоя горяча и горда, не стала мне угождать - собралась и уехала на север, в Хорст. Несмотря на неприязнь, я помогал ей все эти годы, отсылал полста декамов каждые три месяца. К тому же выкупил все её закладные на дом. Уж перезаложен он был по шестому или седьмому кругу. Так что дом её давно уж мой, по всем статьям.
  
   Соно обомлел. Еще ночь назад он ощущал стремительно наступающее одиночество, надвигающуюся на него и веющую холодом пустоту. В душе тихо затрепетала хрупкими крылами бабочка радости, теплоты и надежды. В носу защипало. Но всё это потом... потом. Что там говорит отец.
  
   - Так что бабка твоя не в обиде, а вот у нас с тобой дела плохи, - продолжал старый скеп, слабеющим голосом. - Наши закладные да расписки выкупать некому, а завистников и займодавцев у нас как пепла в Скепи. Если что - здесь всё заберут: и контору, и патоны, и товар. Но я это обдумал. Без хитрости нынче никак. У меня остался вклад в одном ростовом столе в Союзе. Это в Марджасе, в двух сотнях тус от Патакона. Полторы тысячи толуков золотом и ещё кое-что. Туда наши не доберутся. Будет совсем худо в Шепанге - беги на юг. Я допускаю всякое. Ох, мутится в голове.
  
   Ахома сглотнул и повернул голову к питью, что стояло на столике рядом. Соно помог отцу принять лечебный отвар и несколько кристалликов туарина. Выждав минуту, пока подействует минерал, Ахома продолжил.
  
   - Может быть, станет так худо, что придётся продать и этот дом.
   - Что ты, отец?!
  
   Ахома презрительно поморщился.
  
   - Ты не понимаешь. Я благословляю тебя. Ты важнее любых домов. Мы цеплялись за традиции, за прошлое, за репутацию, но мы всего лишь грязные мусорщики, как говорят нарсаи, и наше имя не стоит нашей жизни. Если нужно будет продать Железное Крыло - продавай, я благословляю тебя. Мы не живём в нём, с тех пор как твоя мать покинула нас. Какой прок с груды камней и железа?
   - Нет, отец. Я ни за что не продам Крыло. Ни за что! Благословляешь ты меня или нет на это.
   - Дурак! Я сам этого не хочу!... Но я в долгу перед тобой.
   - Что ты такое говоришь?!
   - Ты носишь частичку моего проклятия - вот что. Знаешь ли ты, что такое эш-мун?
  
   Соно растерянно посмотрел на отца.
  
   - Вижу - не знаешь. Когда Клоун творит своё чародейство в чью-то пользу, за деньги обычно, это называется цван. Но он нарушает равновесие, картину настоящего и будущего и возмущает Судьбу. Пока равновесие нарушено за магом числится что-то вроде долга. И он не будет оплачен, пока колдун не сделает кому-то что-то нежелательное, плохое, это и есть эшшмун, или дурная судьба. Если он этого не сделает, то в условленный срок эшшмун обрушится на него самого.
   - Откуда ты всё это знаешь, отец?
   - У меня было время, чтобы узнать об этом побольше - долгих сорок лет. Кстати, во многом мне помогла твоя бабка. Она ведь скепская ведьма или знахарка. Короче, не знаю точно, но она кое-что знает о магии Судьбы и Клоунах. Так вот, с давних пор Клоуны платили калекам, безнадёжным больным и оборванцам, чтобы те принимали на себя эшшмун. Гроши платили, но многие соглашались ради семьи. Это те Клоуны, что более-менее сносно относятся к людям. Остальные передавали порочную судьбу своевольно, без торгов и церемоний. Более всего досталось демонам. Они несли на себе столько проклятий, что возненавидели людей, ибо из-за них страдали. Так гласит давнее предание Карранты. Но едва ли это правда.
   В молодости я был очень честолюбив и строил грандиозные планы, но их сломали, как песочный домик. Когда твой дед, мой отец, передал свои дела моему старшему брату, я отчаялся и затаил злобу. Я не мог простить отцу его пренебрежение мной, а брату его удачу, хотя всё это было вполне ожидаемо. Мне полагалась лишь десятая часть денег и небольшой домик на старость, в поселке под Шепангом. Работать я должен был, по традиции, на старшего брата, которого я вскоре возненавидел всем сердцем, несмотря на то, что тот был отменно добр ко мне. До сих пор я содрогаюсь от мыслей и чувств, что копошились тогда в моей душе, словно змеи в зимнике.
   Однажды мы уехали в Союз - мне тогда лет двадцать пять было. Остановились на ночлег в Свободных Землях, в небольшом городке, Керма, кажется. Захотелось нам погулять, отдохнуть, в общем. Набрались мы тогда в местном трактире изрядно. Я стал там приставать к одному типу странной внешности. Был он худым и болезненным на вид, а на лице у него было что-то вроде пятен и полос, но очень-очень бледных, едва видимых. Я сначала подумал, что этот бедняга болен язвенником или ещё чем, а потом понял, что это либо пятна от въевшейся краски, либо сведенные наколки.
   Выглядел он очень озабоченным и отстраненным, а меня это и раздражало и веселило. Он выделялся среди общего веселья. Он от меня отмахивался, а я всё своё гнул: мол, что сидишь надутый, как индюк. В общем, разговорил я его, точнее, он меня. Я ему рассказал про то, как обижен на своего отца и брата. А он меня и спрашивает: не хочешь ли заработать два толука? Для меня это было целым состоянием, хотя я знал, что это в тысячи раз меньше капиталов моего брата. Я не доверял этому типу, и он это почуял.
   Тогда он спросил, не хотел бы я, чтобы судьба была справедливее ко мне. Я посмеялся тогда: мол, что случилось, того не изменишь, что уж теперь говорить об этом. А он мне он говорит: ты же ничего не теряешь, соглашайся. Я ничего не понимал в его речах. Он говорил о каких-то картинах мира и личных судеб, о том, что может изменить их и что мне нужно лишь согласиться.
   Я в шутку дал согласие, а когда через несколько недель погиб мой брат, а потом и его жена с дочерью, я ужаснулся. Имущество и дела перешли ко мне, но я уже не испытывал радости от этого.
   Дух мой терзался совестью многие годы и каждый новый толук моего богатства доставлял мне боль. Я пытался избавиться от него, но как только я встречал бродягу, просящего подаяния, или видел, как разоряется собрат скеп, жажда душила меня, и я отступал, откладывал на потом.
   Когда в Патаконе я случайно столкнулся с Шоффором, я посчитал, что мне повезло - иной человек ни разу за всю жизнь не встретит Клоуна, у меня же это была уже вторая встреча. Он сразу заметил на мне знак своего собрата по ремеслу, но лишь хмыкнул и проехал мимо. Я догнал его и попросил выслушать. Клоуны очень чванные создания, я ни на что не рассчитывал. Не знаю, что его заинтересовало, может быть, моё отчаяние, но он назначил мне встречу вечером, мол, после того, как управится здесь с делами.
   Когда мы встретились, я хотел было рассказать о том, что произошло со мной и как совесть меня сжигает изнутри, но он не дал мне говорить. Он сказал, что не хочет знать имён и всё что ему нужно он видит и так. Только, мол, не поймёт, что мне не по нраву - я ведь получил всё, что хотел, и судьба, изменена в лучшую сторону; картина моего будущего, которую он просмотрел на пару лет вперёд, так же была недурна, на его вкус. Ему не были понятны мои терзания, ведь он был мастером случая.
   Шоффор сказал, что его собрат нарушил множество писаных и неписаных правил магии Судьбы, ведь он устроил мой путь лучшим образом не напрямую, а через несчастье моего брата и близких. По словам Клоуна, я не мог дать согласие на принятие эшшмун за другого человека, даже если это мой родной брат. Это всё выдумки мага-лиходея.
   И вообще, согласие и правила - условность в магии. То, что было сделано - противозаконно, но не помеха чарам. Нынче, сказал мне тогда Шоффор, над традициями и правилами смеются, и в мире царит произвол.
   Мы с ним долго болтали, пили вино и, в конце концов, я так расчувствовался, что заявил что, мол, хотел бы искупить свою вину.
   Горячительное подействовало, видать, и на него. Он сказал, что для такого сложного чародейства, как магия Судьбы требуется время, а у него его нет, но на моё счастье у него есть средство сделать всё быстро и оно единственное в своём роде. Он показал мне странный предмет - стеклянный куб, умещающийся на ладони, а внутри него виднелись какие-то тонкие нити или струны, сходящиеся в центр. Там что-то двигалось, а сам куб словно бы пел - протяжно так и заунывно, как труба или пурга, а ещё как море. Иногда казалось, что там кто-то плачет или кричит. Он сказал, что это Шкатулка Судеб, и что она может дать удачу, снять порчу и навести её. Протяни, мол, руку и прикоснись к ней, а я всё остальное сделаю. Тогда я испугался и отказался. Он пожал плечами и убрал её с глаз. Я разозлился на себя, но знал, что эта вещица меня пугает и завораживает. Представляешь себе, что можно делать с помощью такой вещи?! Править миром, по меньшей мере. Я почувствовал, что хочу завладеть ею. Во что бы то ни стало. И я получил её.
   - Что? - Соно выпучил глаза.
   - Да. Я получил её, Соно. Ценой преступления - оглушил Шоффора и бежал. Я с моими людьми не стал дожидаться утра, и уехал тут же. Я не знал, как распорядится Шкатулкой, не знал, что нужно делать, чтобы она работала, но я был очень пьян и не думал об этом. Досада пришла только на следующий день, но дело было сделано.
  
   Ахома замолчал. Он почмокал губами, скривив их, словно ел что-то неприятное или хотел заплакать.
  
   - Разумеется, мне не удалось скрыться - куда деться скепу, да ещё и такому как я. Я ругал себя последними словами, но боялся идти с повинной. О коварстве и мстительности клоунов ходят легенды, и я не мог себя заставить даже думать о возврате кубика. Да и где его искать?
   Через месяц с небольшим ко мне пришел мальчик-посыльный и сказал, что один очень важный господин ждёт меня на берегу Стыни и дал мне клочок шеншен (нарсайский аналог папируса). Моё сердце тогда оборвалось, я ведь ждал этого каждую минуту с тех пор как бежал из Патакона. На шеншеш был изображен куб со струнами внутри. Я не пошел к нему, на озеро, испугался.
   Тогда он явился сам, переодетый в скепский балахон. Оказалось, что он упал на угол собственной тумбы, когда я его ударил, разрубил бровь и выбил глаз. Он потребовал куб и сказал, что не тронет меня, если я отдам его. Но я не верил ему, я ответил, что знаю - как только я отдам куб, он убьет меня. Поэтому я сказал, что оставлю его себе, и пусть он сам решает, что ему делать, но если он убьёт меня, то куба ему, никогда не видать, потому что он надёжно спрятан и никто, кроме меня не знает где. Он страшно рассердился, но ничего не мог сделать - видать, эта вещица ему была дорога, как ничто. Тогда он меня проклял. Те слова я запомнил на всю жизнь:
   "Отныне до тех пор, пока моя вещь пребывает не со мной, я связываю её с новейшим из прикоснувшихся к ней, с его родными и близкими. Не будет покоя им, пока не обратится вещь к хозяину или пока все они не изойдут".
   Сказал и ушёл.
   Тогда всё и началось. Я думал, что это просто совпадение, гнал эти мысли, уговаривал себя, мол, пройдёт пару-тройку лет, и череда моих бед прекратится. Когда родился ты - здоровый, без уродств - я был счастлив и решил, что злая судьба, наконец, отступила, но ошибся. Через год с небольшим погибла моя Сахме, после похорон я засел за дела в конторе, одним глазом присматривая за тобой - благо Нурф и его жена помогали мне в этом. Но дела не шли, как я, ни старался. Вскоре мне пришлось стать простым поездным, ну всё это ты уже знаешь.
  
   Лицо Ахомы исказила гримаса страдания, проступил холодный пот. Соно дал ему болеутоляющий отвар. Они промолчали четверть часа, пока старик приходил в себя. Соно поглотили мысли - он обдумывал историю, рассказанную отцом. Ахома выступал в новом свете: кроме сурового неприветливого родителя он оказался ещё и безответственным глупцом. Гнев, обида и воспитанное в Соно уважение к старшим боролись друг с другом в душе молодого скепа.
   Наконец, взяв себя в руки, Соно сказал:
   - Ты никогда не говорил мне о том, что якшался с колдунами. Если всё так, как ты говоришь, и магия существует, то ты совершил две большие ошибки в своей жизни, отец, но этого уже не изменить, - голос его звучал твёрдо, бесстрастно, но сквозь маску спокойствия пробивалась укоризна.
   Ахома ничего не ответил на это, лишь отвернулся от сына и стиснул зубы.
   Немного помолчав, Соно задумчиво произнёс:
  
   - А что этот Шоффор? Ты искал с ним встречи после всего, что произошло с тобой...нами всеми?
   Ахома вперился в сына глазами, полными упрёка. Соно выдержал взгляд.
  
   - Да, я искал его с тех пор, как умерла твоя мать. Тогда я чуть не уничтожил шкатулку, но вовремя пришёл в себя. В Марджасе всё узнаешь. Я потратил немало декамов на шпионов, нарсайских кудесников, чтобы найти эту сволочь. Но все его пути в этом мире были словно стёрты. Ладно, теперь я устал, Соно, ступай. Я расскажу тебе после. Пришли мне Нурфа.
  
   Глава 2 Беда одна не ходит, с собою две приводит.
  
   Отец умер в ту же ночь.
   Простится с ним, несмотря на его известность, пришли немногие - не более тридцати человек - зато огромная толпа незваных собралась на Двугорбой улице, чтобы запечатлеть в памяти кончину бывшего богатея и легендарного неудачника.
   Кошруты принадлежали к Старшим, поэтому по их обычаю ему выжгли глаза и повязали на них ленту, чтобы мерзкие слуги Каора не могли узнать, заглянув в них, какие пороки скрывает покойный от Суда Духов. Тело завернули в льняной холст, расписанный примитивными рисунками, которые должны были разжалобить ледяного Каора, чтобы тот был милостив к покойному, точнее к его тени.
   Затем тело отвезли к Юробе - огромной расщелине у подножия Шморкка - и там сбросили в курящуюся пропасть, вернув земле то, что ей принадлежит по праву.
   Вернувшись в Крыло, Соно обнаружил какую-то древнюю и дебелую старуху. Нурф виновато поглядывал на хозяина, но молчал. Это он вызвал бабку Соно из далёкого Хорста, как только умер Ахома. Она опоздала на несколько часов, процессия ушла к Юробе и была вынуждена дожидаться хозяев у входа - в доме никого не было.
   Наконец она не выдержала и сказала, кто она есть. Они обнялись и молча простояли так некоторое время, пока бабуля не похлопала внучка по спине своей пухлой ручкой - мол, довольно.
  
   - Я уже немолода, парень. Давай-ка присядем и дайте мне чего-нибудь выпить, - пробасила она. - Итак, ты, наверное, даже не знаешь моего имени?
   - Нет, не знаю, - глуповато улыбаясь, ответил Соно.
   - День сегодня невесёлый, но я баба простая и прямая, да и немолода, чтобы чиниться, потому скажу - твой отец был большой говнюк и скотина. Зовут меня Ахна. Так меня и зови, никаких там "ба", "бабуля" и прочей дребедени. Понял?
   - Понял, - ответил Соно, сраженный её прямолинейностью.
   - Это хорошо. Так и что ты собираешься теперь делать, уж извиняй за прямоту?
  
   Соно растерялся. Ему некогда было об этом думать.
  
   - Пока не знаю.
   - Я так и думала. У молодежи все в чувства уходит, в страданья там всякие. А нам старикам страдать некогда, каждая минута на счету. Ну, умер отец, ну и что? Надо дальше жить. И вообще к смерти нужно относиться спокойно. Грубо это, но правда. Совершеннейшая правда. Ну да ладно, не хочешь идти навстречу трудностям, они придут к тебе сами. На прощание с Ахомкой-паразитом я не успела, так хоть в ростовую контору схожу. У меня там вкладец крохотный. Ну да и с тобой об жизни покалякаю. Знаю, что дела у вас были неважнецкие, думаешь, справишься с хозяйством?
   - Справлюсь. Выбора нет.
   - Ну, ну. Давай.
  
   Пришел Нурф, принёс горячего травяного отвара.
  
   - Да что ты, колода старая! - укоризненно воскликнула Ахна. - Я ж выпить хотела, а не жижу твою хлебать. Есть коколь или сора, или хотя б вино?
   - Есть всё, - удивлению Соно не было предела. Он никак не представлял себе, что его бабушка окажется такой грубой и бесцеремонной старухой. Впрочем, она не сильно отличалась от большинства скепчанок, но все равно это смущало. - Нурф, принеси коколя нам всем.
   - Вот и ладно, - каркнула бабка, успокаиваясь, но все ещё недовольно глядя вслед удаляющемуся Нурфу. - Я эти травы не очень, ну только если заболит чего. Я-то знаю, когда их можно и нужно, а для удовольствию я лучше соры стаканчик махну.
  
   Она ощерилась и хулигански подмигнула Соно, чем смутила парня в очередной раз.
  
   Так они просидели до позднего вечера, выпив полторы бутылки коколя. Соно уже не стоял на ногах, а вот Ахна словно и не пила, только стала словоохотливей, веселее и вульгарнее. Даже Нурф, старый хожалец по Тракту, смущался и краснел от её скабрёзностей.
  
   - Да плохи у вас дела, мальчики. Ой, плохи. На Ахому такой зуб имеют в Скепи, а тут ещё говорят долги у него огромные. И я вот, старая шалава, не могу вам ничем помочь. Бедна как облезлая кошка. Ой, что-то я уже совсем опьянела. Спать хочу. Где мне лечь-то можно будет?
   - Я провожу,- сказал Нурф и едва встал из-за стола.
   - Ты меня к себе приглашаешь, красавчик? - жеманно сказала Ахна и басовито захохотала. Нурф покраснел и тоже слабо засмеялся, кося на хозяина.
  
   Соно выдавил пьяную улыбку и неловко пожал плечами.
  

*****

   Его разбудил жуткий грохот - кто-то колотил ногами в дверь. Попробовав подняться из-за стола, за которым он уснул, Соно понял, что ещё пьян, но сознание работало куда четче, чем накануне.
   Он зажег свечу и прошел в кухню, где осушил полчайника кипяченой воды и только потом побрёл в переднюю.
  
   - Открывай, - слышался грубый мужской голос.
   - Кто там? - спросил Соно хриплым голосом, разжигая фонари по бокам двери. - Я никого не жду.
   - Открывай, сука, тебе говорят! - крикнул кто-то из-за двери. - Я Костыль, слыхал про такого?!
  
   Костыль?! Это плохой визит. Соно решил, что лучше открыть - этот войдет, если даже дверь будет из железа в два дюйма.
   Грубо толкнув хозяина, в прихожую вошел низкорослый, но необыкновенно широкий в плечах детина, на деревянной ноге.
   Соно потерял равновесие от толчка и упал на пол. За Костылём вошли ещё двое - один очень высокий и худощавый и чуть пониже, тоже худой, с длинными волосами.
  
   - Ну, зачем так грубо, Костыль? - укорил его длинноволосый и протянул руку Соно. - Мы пришли с миром, брат.
  
   Соно не принял руки и встал сам.
  
   - Вы мне не братья. Я один в семье, - несмотря на страх, Соно решил держаться нагло. Как же глупо! Проклятый коколь!
  
   Костыль двинулся было к Соно, но длинноволосый остановил его, едва шевельнув рукой, усмехнулся, внимательно рассматривая своего "клиента". Да видок у Соно был ещё тот - шнурок, связывавший волосы ослаб и отдельные пряди выпали на лоб и виски, веки чуть припухшие, а на лице отпечаталась тыльная сторона кисти, на которой он спал.
  
   - Хорош, - сказал длинноволосый.
  
   На вид ему было лет двадцать семь или около того, а его ухоженность и длинные волосы резко контрастировали с лихим и небрежным видом его подельников и свидетельствовали, что бандит подражает нарсаям или каррантцам.
  
   - Костыля ты уже знаешь. Это Тесак, - длинноволосый указал на верзилу. - А я Валет. Пришли передать тебе привет от Клеща.
   - Очень приятно, но с Клещом я дел не имею, - буркнул Соно. - Вы ошиблись адресом.
   - Ах, ты ублюдок! - рявкнул Костыль и замахнулся на Соно. Валет снова остановил его.
   - Прости его манеры - он давно не работал с такими господами, - этот Валет явно старался произвести впечатление элегантного господина.
  
   И это в полуграмотной Скепи! Перед кем он пыжится?! "Скорее всего, он и читать-то не умеет. Как же убого", - подумал Соно.
  
   - Да ничего. Я рад, что мне повезло общаться с таким воспитанным человеком, как ты, Валет, - решил "поощрить" пижона Соно. Пусть наслаждается.
  
   Валет подозрительно на него посмотрел, а потом улыбнулся и довольно полуприкрыл глаза, но слегка переиграл, чтобы Соно понял, что ошибается на его счёт.
   "Что ж, браво, но ты всё равно ублюдок", - подумал Соно.
  
   - Но, время позднее и я хотел бы лечь спать, - продолжил Соно.
   - Видишь ли, Клещ...
   - Я же уже сказал, что это ошибка. Ни я, ни мой покойный отец не имели дел с Клещом. Никогда.
   - Вы, может быть, и не имели, а вот у Клеща с тобой дела, - нисколько не волнуясь, в отличие от скрежещущего зубами Костыля, сказал Валет. - Ты должен ему пятьсот толуков. И он хочет их немедленно.
   - Пятьсот толуков?! - Соно вытаращил глаза, молча посмотрел на них и засмеялся. - Вы сумасшедшие?! Столько отец не был должен даже самому крупному займодавцу, а уж у Клеща он не занимал ни полфеса.
   - Клещу перешли очень многие долговые расписки твоего папаши. Вместе это пятьсот толуков. И он хочет их видеть немедленно.
   - Зачем Клещу скупать расписки убыточной конторы?!
   - Клещу было надо - он и купил, - рявкнул Костыль, выпучив налитые кровью глаза.
   - Здесь Костыль прав, - улыбаясь, ответил Валет. - Надо отдавать долги, Соно... не-брат.
   - А вы не могли бы придти днём хотя бы? Вы же понимаете, что я не держу дома таких денег, - ухмыляясь, спросил должник. - Нужно посмотреть, сколько есть в конторе.
   - Мы готовы съездить прямо сейчас, - сказал Валет.
   - Но и там мы не наберем такой суммы. Тем паче я этих денег все равно не отдам, пока не увижу и не проверю все расписки.
   - Сучонок! Он ещё разговаривает! Валет, дай я его покалечу. Без мяса, Валет, а?
   - Цыц! - гаркнул Валет. Костыль вздрогнул и чуть отстранился.
  
   - Послушай, - продолжил Валет, глядя Соно в глаза - я думаю, репутация Клеща тебе известна. Не советую с ним играть или выказывать неуважение.
  
   Его голос стал твердым, как дажедит, наигранное жеманство и благожелательность слетели как листья с осеннего древа, глаза заискрились злыми холодными льдинками. Он чаще задышал, тихо посапывая.
  
   - Да какие игры?! - Соно улыбался во весь рот, но скорее от страха, чем от веселья. - Денег у меня нет, всё равно. Чтобы отыскать их нужно время. Продать кой чего, посмотреть что у нас в ростовой конторе, обналичить чужие расписки. Нужно время, понимаете? И если все расписки Клеща подлинны...
   - Слушай сюда, мальчик, - прошипел Валет. - Я дам тебе день, полные сутки, и ты принесешь мне деньги. Договорились?
  
   Он на глазах превращался в сумасшедшего: подбородок ушел влево, рот приоткрылся в кривой презрительной улыбке, глаза уже просто полыхали холодным светом одержимого. Костыль и Тесак переглянулись, калека ухмыльнулся и легонько кивнул верзиле.
  
   - Да идите вы в... - Соно не договорил.
  
   Удар под дых - и хозяин Крыла согнулся пополам. Движение было столь быстрым, что Соно показалось, что его и не было.
   Затем последовал странный и сильный, но почти безболезненный удар в позвоночник. Соно растекся по полу - голова поехала вперед, а ноги назад, по скользкому полу полированного гранита. Он не мог пошевелить и пальцем, не мог дышать. Теперь он почувствовал боль - отупляющую, бьющую фонтаном откуда-то из живота, в глазах стало красным красно, а потом совсем потемнело.
  
   - Я хочу, чтобы ты понял, насколько всё серьезно. И ты должен быть мне благодарен, ибо этот урок спасёт тебя от худшего, - вкрадчиво сказал Валет, словно разговаривал с младшим братом, или сыном.
   - Я не достану в такой срок, - хрипя и кашляя, выдавил Соно.
   - А ты постарайся. Очень постарайся, - заговорил сквозь зубы Валет. - Потому что если ты не постараешься, я сделаю из тебя свою сучку, и буду драть, пока ты у меня не забеременеешь.
  
   Громилы заржали.
  
   - А когда надоест, отдам тебя хоть бы Костылю. Костыль, ты как?
  
   Коренастый крякнул.
  
   - То-то. Костыль, помоги углубить понимание нашему другу, - Валет прошел в столовую.
  
   Тесак поднял Соно словно пушинку, встряхнул и поставил на ноги. Костыль стал напротив и принялся мутузить "клиента". Чувствительно, но, не ломая кости и не разрывая внутренности. Видно было, как он сдерживается и ослабляет удар, а силы Костыля хватило бы пробить Соно насквозь - об этом подонке ходили легенды. Часто он проявлял ненужную для дела жестокость, поэтому на деликатные задания Клещ его не отправлял, по крайней мере, одного. Несмотря на то, что кулаки у него чесались, пойти против Валета он не решался и колошматил Соно без увечий.
  
   Валет тем временем нашел в кухонном шкафу ещё одну бутылку коколя, налил себе в стакан жгучего и дурманящего напитка и стал прихлёбывать. Ему почудилось, будто кто-то смотрит на него. Он резко обернулся, одновременно приседая и заваливаясь вбок, упреждая возможную стрелу или нож. Крепкий мышечный корсет позволял ему не терять равновесия в самых немыслимых позах. Из передней раздавались глухие звуки ударов, резкие выдохи и стоны избиваемого. Вокруг никого.
   Валет улыбнулся. Он доверял своему чутью. Крадучись как кошка он вышел в столовый зал и огляделся. Никого не было видно, но присутствие ощущалось. Послышалось едва слышный скрип - как будто стеклом по песку.
   Валет бросил взгляд на большое окно и застыл от изумления. На улице полыхали беззвучные молнии, обычные для этих мест, стояла стена морозного тумана. К этому поблескивающему синеватому облаку медленно двигалось молочно-белое лицо, словно сотканное из дыма или пара. Два тускло светящихся пятна обозначили глаза, два нечетких, смыкающихся бугра - губы. Никаких черт больше. Лишь нечто, напоминающее длиннопалые кисти, витало вплотную к странному белесому овалу.
   Мгновение - и сущность обратилась в расползающийся по сторонам клочок тумана, а на стекле остались быстро запотевающие следы прикосновения. Не будь у Валета уникальной способности к восприятию и запредельной реакции - и видение было бы упущено. Но Валет был иным, и именно это Клещ ценил в нём.
   Бандит почувствовал, как по телу "побежали мурашки" - доселе ему не приходилось сталкиваться с подобным.
  
   - Странно, правда? - голос раздался позади, со стороны лестницы.
  
   Валет обернулся. В столовой стояла грузная старуха и задумчиво всматривалась в окно. Ему подумалось уж не её ли это рук дело. Похоже, она уловила это и перевела взгляд на него.
  
   - Я не способна на такое, но хотела бы уметь, - сказала она. - Ты кто такой?
  
   Валет почувствовал, как ноги потеряли чувствительность и как волна немощи приливает из пола в ступни, голени и бедра. Он успел схватить стул и рухнул в него.
  
   - Старая ворона! - прошипел он. - Ведьма!
   - Именно, - с улыбкой ответила Ахна.- Дюжина нехитрых фокусов, которые я выучила за свою долгую жизнь - и я всесильная ведьма!
  
   Она тихо рассмеялась, но вдруг, услыхав возню, перестала и посмотрела на выход из столовой в переднюю.
  
   - О, да ты не один! Ох, старость не радость, - сказала она, не снимая с лица улыбки. - Чутье потеряла совсем. Никуда не уходи, я скоро.
  
   Она, шаркая ногами-тумбами, двинулась в прихожую. Валет хотел было крикнуть "Костыль!", но лицо, язык словно обескровили и омертвели - совершенно не повиновались.
   Через пару минут она вернулась, с неимоверным трудом волоча, еле передвигающего ноги Соно.
  
   - Суки! - кряхтела она. - Так изувечить ребенка! Нууурф! Что ж ты спишь-то, старая колода?!
  
   Через полчаса, всполошившийся от шума и крика Ахны Нурф и мало-мальски пришедший в себя Соно, выволокли обездвиженных бандитов на улицу.
  
   - Ты можешь их сдержать? - спросил задыхающийся Соно бабку.
   - Долго - нет, - ответила Ахна. - Главное страху напустить. Обычно этого хватает. Ещё пару минут и они отойдут.
   - Ладно. Так или иначе, а нам придется их отпустить. Все равно Клещ вышлет других и уже не троих.
   - Именно. И тогда я ничего не смогу сделать.
  
   Соно вышел на крыльцо, поближе к двери, так чтобы успеть укрыться в доме.
  
   - Передай Клещу, что я отдам долг, но под настоящие расписки и только через неделю! - крикнул Соно. - Кошруты всегда отдают долги. Это знают все.
   - Я же сказал, как ты мне понравился. Можешь не торопиться, - ощерился в хищной улыбке Валет.
  

*****

  
   В огромной приёмной верховного канцлера их высочеств, теснилось не менее сотни человек. Три секретаря не торопливо разбирали дела просителей - им было всё равно, торопятся ли присутствующие по делам или располагают временем. Двум третям здесь не суждено увидеть даже вице-канцлера или одного из генеральных интендантов - для этого они, секретари, здесь и сидели.
   Секретарь-советник Рузаал Паланель был родом из южного княжества Балоа и не терпел холода, поэтому пришедшая в столицу осень, причем неожиданно холодная, весьма огорчала его, делала раздражительным и неторопливым. Каждое движение приносило новую волну озноба, несмотря на четыре камина отапливающих помещение приёмной.
  
   - Следующий, - лениво проговорил он. Несмотря на столпотворение в приёмной можно было слышать характерное шипение и свист горящих в каминах брикетов пирта - никто не желал пропустить вызов к секретарскому столу после столь долгого ожидания.
  
   К столу подошёл человек значительного вида - крупный, с длинной каштановой бородой, очевидно крашеной, в дорогом сарэ (длиннополое одеяние, напоминающее кафтан) из пру (вид ткани из пуха растительного происхождения), золотой тяжелой цепью на шее.
  
   - Представьтесь, - с кислым видом потребовал секретарь-советник, лишь мельком глянув на посетителя.
   - Элиф Радуаз Меркуталь, вице-секретарь и архимастер Второго восточного торгового содружества, поставщик двора её высочества, царствующей принцессы Салассарии, Мулагассы, - пробасил человек, бросая недовольные взгляды на советника.
  
   Паланель поднял глаза и заинтересованно посмотрел на собеседника. Он любил купцов, тем более, этот был с юга. За ускорение своих дел торгаши недурно вознаграждали. Своё время они ценили выше денег. На пути Меркуталя в эту приёмную, по-видимому, оказалось немало тех, кто заработал по десятке декамов, подумалось советнику.
  
   - Ваше дело? - учтивее, чем полминуты назад спросил Паланель.
  
   Меркуталь недоуменно поднял бровь.
  
   - Оно у меня? Или оно ещё никем не рассматривалось? Вы уже были в канцелярии предварительного рассмотрения дел? - поспешил уточнить Паланель.
   - Нет. Я не был. Моё дело было отправлено туда нарочным ещё три месяца назад, и теперь я вынужден оторваться от дел и лично прибыть сюда для того чтобы получить ответы на свои просьбы.
  
   "Ну как же! Оторваться от своих дел..." - весело подумал советник, предвкушая поживу.
  
   - Так всё-таки, где ваши бумаги?
   - Они должны быть у вас. В канцелярии мне обещали направить их в интенданцию по продовольствию, а генеральный интендант лично обещал мне довести этот вопрос до уровня канцлера.
   - Ну, разумеется,- улыбнулся Паланель. - Так в чём суть дела?
  
   - Второе восточное торговое содружество желает получить концессию на вырубку леса в Салассарии. Земледельцам и владельцам скота, с которыми мы работаем, нужны новые пространства. Вот мы и решили вырубить лес.
   - Да, где-то было такое дело. Вы помните его номер?
   - Тысяча двести семнадцатый, этого года, - буркнул купец.
  
   Паланель встал из-за стола и направился к гигантской длины шкафу, закрывшему стены приёмной. Потратив не менее пяти минут на поиски, чиновник вернулся к своему посетителю.
  
   - Вот оно. М-м-м, - Паланель зашелестел тонкими листками шеншен, наклеенными на "язычки" тонкой кожи, которые в свою очередь были прибиты металлическими гвоздиками к круглой деревянной оси.
  
   Быстро пробежав глазами по служебным надписям секретарей и регистраторов и распорядительным начертаниям старших чиновников, он заулыбался и вздохнул.
  
   - Какое сложное дело, - сказал он как бы самому себе.
   - Чем же? - неприязненно кося на советника, тихо спросил Радуаз Меркуталь. Он знал, сколько стоят эти чиновничьи "Ах, как всё это сложно". - По-моему всё просто.
   - Разве? - начал слабо улыбающийся Паланель. - Ну, если бы это было так, вам бы, наверное, не пришлось обращаться в правительство Союза, не так ли?
  
   Купец молчал, шумно сопя. Паланель взял паузу и стал внимательно рассматривать резолюцию генерального интенданта по продовольствию - "Его высокоставленству, канцлеру: ходатайствую решить к общей пользе земледелия". Советник-секретарь канцлера имел неизмеримо меньший чин в сравнении с интендантом, но в действительности, благодаря всесильной процедуре, бишь искалеченному, извращенному порядку, Паланель и подобные ему обретали почти божественную власть.
   А вот он и источник его власти над купцом - противоречие интенданции продовольствия с генеральным егермейстером.
  
   - Почему бы вам не решить этот вопрос в самом княжестве, с министрами Салассарии? - спросил Паланель. - Это же собственность княжеской короны.
  
   Меркуталь фыркнул.
  
   - Вы же видите, что эта часть земель, с согласия её высочества, взята под опеку союзного егермейстерства.
  
   Разумеется, Паланель видел это по бумагам, он хотел лишь подчеркнуть зависимость купца от него.
  
   - Простите, не заметил, но должен был долгаться, раз вы здесь, - ядовито отозвался секретарь.
   - Вот именно, должны были.
   - Сколько там площадь вырубки.
   - Там же написано! Восемьдесят пять тысяч скандов.
   - О, большая делянка, много леса... много денег...
  
   Купец воззрился ненавидящим взглядом на старого советника, покраснел и засопел пуще прежнего. Чиновник мысленно рассмеялся.
  
   - Понимаете, генеральный егермейстер...
   - Да знаю я! - прошипел архимастер торговли. - Егермейстер против, интендант по продовольствию - за. Для перевеса мы получили одобрение у интенданта по земледелию. Теперь два министра на нашей стороне, один против.
  
   Паланель покашлял и напустил на себя скучающий вид.
  
   - Я уже тридцать лет работаю в правительственной канцелярии Союза, - затянул свою любимую песню советник, - и как старый законовед я расскажу вам порядок по подобным делам. Если хотя бы один из министров против, то в Союзе дело можно решить тремя путями. Во-первых, на комиссии Большого государственного совета, в вашем случае - Земельной комиссии. Она собирается раз в три месяца. До следующего собрания около трёх недель. Если надо - могу посмотреть точно.
  
   Ну, конечно же, не надо! Приезжать в столицу ещё раз, да ещё и без гарантии выиграть дело? Ну, или платить декамов по пятьсот, по меньшей мере, двадцати членам комиссии из тридцати. Да и ссориться с генеральным егермейстером? Такого счастья не захотела бы ни одна гильдия или содружество.
   Зная, что ни один влиятельный купец не пойдёт на такой риск, Паланель упомянул об этом только из порядка. Комиссии - удел слабых, сражающихся в одиночку, тех, кому нечего терять.
  
   - Во-вторых, можно подать дело на рассмотрение в Высокий Суд Союза в порядке претензии к егермейстерству.
  
   Суд?! Ещё хуже. Одно дело вариться во внутренней кухне правительства и Большого Совета, другое - выносить то же самое на рассмотрение суда. Это неизменно раздражает вельмож, ибо оспаривает их власть в ненавистном им суде. После такого жалобщика него будут смотреть косо не только в егермейстерстве, но и в других ведомствах. Нет, нет и нет.
  
   - Ну и последнее - это решить всё в правительственной канцелярии, хотя бы у вице-канцлера. Для этого я должен подготовить краткий доклад и решение для старшего секретаря его высокоставленства, а он подаст дело на высокое начертание. Вы понимаете, сколь высокая ответственность лежит на мне, хотя я всего лишь секретарь его высокоставленства? Мне кажется, это дело надлежит хорошенько разобрать. Будет ли к пользе Союза и, главное, к пользе её высочества принцессы Мулагассы ваше предприятие?
  
   Паланель многозначительно посмотрел на купца.
  
   - Ну конечно будет. Пустыня поглотила в прошлом году десять тысяч скандов, а мы обогатим княжество новыми пашнями и пастбищами.
  
   "Ага, вы обогатите княжество. Не себя, а именно княжество", - ехидно усмехнулся Паланель.
  
   - Но потеряет лес и всю его дичь. К тому же егермейстерство да и сам интендант по земледелию утверждают, что именно из-за вырубки лесов пустыня и наступает, а вода, кстати, уходит.
   - Чушь! Где в этом смысл?! Берега Матибы и Легра почти лысые, однако, они не мелеют, их окружают самые плодородные земли в подлунном мире! - прогремел Меркуталь.
   - Ну, лысые они только в низовьях, - возразил чиновник. - Да и вообще, министрам виднее.
   - Тогда они сами себе противоречат. Мои документы подписаны ими, в конце концов.
   - Ну, такое бывает, - загадочно произнес Паланель.
   - Дайте мне одобрение на приём к его высокоставленству и я смогу убедить его.
  
   Именно этого Паланель не собирался делать. Ишь чего захотел! К канцлеру! Хочет решить без секретарского посредства?! Тупой торгаш должен понять, кто здесь настоящая власть, наконец.
  
   - Это совершенно исключено, - ледяным голосом сказал секретарь. - Высочайший канцлер не может принимать не то чтобы сотню человек в день, ему и десяти много. Он погружен с головой в важнейшие государственные дела, а это дело частное, поместное и их великое множество. Вы же должны это понимать. Для этого у него есть мы - работники канцелярий и интенданций. Поэтому вам придётся убеждать меня. Вы уже почти сделали это, этот этап заключительный и, вероятно, благоприятный для вас, если вы ещё немного постараетесь.
  
   Паланель пристально посмотрел в глаза архимастера. Многие из находящихся поблизости просителей внимательно вслушивались в каждое слово, и уже давно поняли причину примерного рвения секретаря-советника Рузаала Паланеля. Других поглощала беседа с ещё одним просителем, которого принимал сослуживец Паланеля в пятнадцати шагах от него. Дела того были не в пример хуже - челобитчик был беден по меркам канцлерских "привратников".
   Старший секретарь-советник канцлера, сидевший позади двоих своих подчиненных и не ведший приёма, ожидал результатов переговоров Паланеля, старательно изображая глубочайшее погружение в текст многочисленных документов. Он, отчаянно молился, чтобы только его подопечный не продешевил, но и не передавил на редкого в этих стенах гостя - не очень искушенного в кабинетных интригах богатея. Поток просителей состоял, в основном, из тех, кто не смог найти удовлетворения своих просьб в канцеляриях рангом пониже. Такие же, как Меркуталь решали всё тихо и мирно у соответствующих интендантов, управляющих и кураторов. Этот, видимо, был в столице впервые и возведен в вице-секретари своего торгового содружества не так давно. Старший секретарь очень волновался за то, что неопытный и вспыльчивый торгаш может упереться или даже поднять скандал, если Паланель не найдёт дипломатичного способа всё уладить. Но, тот недаром ел свой хлеб. За тридцать лет Паланель прослужил почти во всех хозяйственных интенданциях и ведомствах и досконально знал эту кухню.
  
   - Хорошо, - вздохнул Радуаз Меркуталь. - Что мне нужно сделать для этого?
   - Вот и ладно, - широко улыбнулся советник. - В вашем деле, может быть не одно препятствие и чтобы не терять времени... Ну, в общем, сейчас я кое-что напишу, а вы лично передадите это заместителю интенданта по очистке.
  
   Паланель полминуты сосредоточенно скрипел пером, выводя на клочке бумажки, какие-то письмена, затем поднял голову и ещё раз широко улыбнулся и протянул листок купцу.
  
   - Если вы будете убедительны и заключение интендации будет в вашу пользу, то мы сможем составить благоприятный доклад для его высокоставленства. В противном случае...сами понимаете.
  
   Сзади послышался шум борьбы и крики. Внимание толпящихся просителей обратилось на вход в приёмную. Паланель встревоженный этим привстал с места. Меркуталь взял листок и прочёл:
  
   "Салассария, лес к вырубке, 85 тыс.ск, ЕМ против.
   Признаки заразы, 2, П",
  
   что означало - место возникшего вопроса и его размер, кто является препятствием (ЕМ - егермейстерство). Второй строкой указывалось требуемое: заключение о том, что у отдельных животных данного леса замечены признаки каких-нибудь опасных хворей, и какую сумму взятки (две тысячи декамов) нужно вернуть Паланелю. Свой навар заместитель генерального интенданта по очистке и борьбе с мором выторгует сам.
   Вторая половина записки для купца была словно древнее Режское каменное письмо - цепочки письменных знаков с неясным смыслом. Не предвкушая ничего хорошего, он вздохнул, бросил недовольный взгляд на Паланеля и направился прочь из приёмной.
   В проходе он столкнулся с верзилой, одетом как дикари, в дубленые кожаные одежды, темно-коричневого, почти черного цвета, в следах брызг и подтёков. Великан был молод и могуч, однако даже он с трудом сдерживал повисших на нём трех стражников.
  
   - Что это за балаган?! - возмущенно вскричал старший секретарь-советник.
   - Ты канцлер? - громко спросил молодой воин на корявом нарсайском.
  
   Народ дружно рассмеялся и загалдел. Экая потеха!
   В ту же минуту в приёмную влетел красный как рак высокий мужчина, и дюжина стражников с ним. Он закрывал рукой глаз и опасливо озирался по сторонам, на посетителей. Это был шеф-секретарь посольского ведомства, Ият Мофарза.
  
   - Держите этого дикаря! - указал он на детину пальцем. Стражи окружили воина, наставив тонкие и длинные мечи, знаменитой нарсайской стали.
   - Ваше превосходительство, что с вами? - оторопело произнёс старший секретарь, взирая на откровенно кризисное состояние министра.
   - Этот мерзавец требует приёма у канцлера! Я разрешил ему пройти в здание Союзной Канцелярии и даже был готов принять его, но ему, видишь ли, подавай самого главного. Вот он и рванул сюда. Отродье демоново, видит же где народа побольше так сразу сообразил куда надо. Я пытался его остановить, а он ударил меня, - вельможа зло уставился уцелевшим глазом на обидчика.
   - Я Ару, сын Ира Хромого, посланник Верна Полтора-Уха, великого вождя племён северных равнин! - прогремел воин. Его голос был необычайно громок и груб для южного слуха, и в нём не было слышно должного почтения.
   - Мне дозволено говорить только с главным здесь! Один из ваших вождей, Яв Однорукий, обещал моему вождю, что меня примут как подобает. Но я вижу мечи, нацеленные мне в сердце - что это значит?! Война?!
  
   Люди в приёмной испуганно загалдели, стали переглядываться и что-то шептать соседям.
  
   - Тихо! - вскричал шеф-секретарь посольского ведомства. - Я уже сказал тебе Ару, как тебя там, что до канцлера нужно дойти, словно по ступенькам и я одна из таких.
   - Когда я тороплюсь на самый верх, я перешагиваю многие, - мрачно ответил Ару, сын Ира Хромого.
  
   Несколько человек хохотнуло в толпе, многие заулыбались. Мофарза зло оглядел толпу и развернулся к воину-послу.
  
   - Сейчас ты перешагнул слишком широко и грохнулся вниз, - прошипел министр. - В стенах Шио у тебя будет время подумать о порядках куда менее диких, чем у тебя в степи.
   - Что здесь происходит? - послышался спокойный и немного хриплый голос, в котором чувствовалась лёгкая досада.
  
   Народ и служащие обернулись, послышался общий вздох изумления и все разом поклонились.
   В дверях второй, смежной приёмной (куда попадали только те, немногие, кто был одобрен) стоял маленький, с десятилетнего подростка ростом, старичок. Он имел крашеную серо-синюю бороду по грудь длиной, облачен в роскошное и строгое одеяние из чёрной с серебром парчи, а на груди и плечах сияла толстая золотая цепь со звездой из электрума, украшенной рубинами и сапфирами. Шум потасовки, устроенной Ару-дикарём в коридорах и помещениях Союзной Канцелярии, был уловлен ушами её хозяина.
   Придя в себя, Мофарза, как старший сановник здесь начал было объяснять, что произошло.
   В это время варвар скептически, на грани презрения, рассматривал старого карлика и остальных. Поняв, отчего все застыли и благоговейно-заискивающе трепещут, он, заглушая Мофарзу, громко спросил:
  
   - Ты канцлер?
  
   Старик медленно перевёл взгляд на Ару. Темно-синие бездны глаз завораживали холодным инеистым внутренним мерцанием. Ару почувствовал, как нечто прохладное и бесконечно тоскливое вливается ему грудь густым немного маслянистым потоком. Воин поклонился и сказал:
   - Прими мои извинения за грубость, ворон в людской плоти, собрат теней и духов. Моё племя почитает таких как ты. Я Ару, сын Ира Хромого, пришел к тебе послом от Верна Полтора-Уха. Принёс вести с востока.
   - Я принимаю твои извинения, Ару, сын Ира Хромого. Следуй за мной, - канцлер развернулся и исчез во второй приёмной. Через пару секунд оттуда послышался его голос:
  
   - Вы тоже, советник Мофарза.
  
   - Я разрешаю тебе говорить, - сказал канцлер в своём кабинете. - Что у тебя ко мне?
  
   Ару недоверчиво покосился на шеф-секретаря Мофарзу.
  
   - Это один из высших сановников Союза. Говори не таясь, - сказал канцлер. - Или, может, у тебя письмо ко мне?
   - Письмо? - удивился Ару.- Нет, у нас не умеют писать.
  
   Мофарза презрительно фырнул. Он по-прежнему прикрывал глаз, очевидно отёкший.
  
   - Хорошо, говори.
   - Мой вождь велел мне просить помощи у южан против восточной напасти.
   - Кого?
   - Метвобродов. Они появились четыре пятака зим назад, и мы не можем их одолеть, хотя нас очень много. Больше чем койсен по пять пятаков, на лошадях, сгинули в боях, а им всё нет конца.
   - Что он говорит, ваше высокоставленство? Я ничего не понимаю, - раздраженно сказал Мофарза.
   - Вы заведуете делами зарубежья и не знаете? - усмехнулся старик. - "Койсен" - это у степняков пучок волос для малой косички, которой перевязывается толстый хвост волос на темени. А волосы или грива в счёте вандусов обозначают большие числа. Койсен - в два раза больше, чем пять пятаков по пять пятаков. А пять пятаков - это, разумеется, двадцать пять. То есть, койсен, - это двадцать пять на двадцать пять и на два. Тысяча с четвертью.
   - Ум ваш, воистину необъятен, ваше высокоставленство, - льстиво осклабился Ият Мофарза.
  
   Канцлер покривился.
  
   - Речь идёт о койсен по пяти пятаков, - продолжил карлик. - Это больше тридцати тысяч конных воинов. Хмм.
   - Что мне сказать моему вождю? - спросил Ару, которому надоело слушать треп южан.
   - Терпение, славный воин, терпение, - медленно ответил канцлер, не поднимая глаз на степняка - Разве вас не учат терпению в походах?
   - Да, но это не поход, - парировал Ару.
   - Да, это не поход. Это куда важнее и сложнее... - задумчиво произнёс канцлер. - Так значит, говоришь, мертвоброды?
   - Да, так.
   - И что же они такое?
   - Я не знаю. И наши чудодеи, твои собратья, тоже. Они не люди и не звери. Но их много и они очень сильны. Они приходят из ледяных туманов.
   - Вот как?
   - Да, так.
   - Хорошо. И какую же помощь ждет от нас твой вождь?
   - Оружие и ваши воины. Койсен по пять пятаков воинов.
   - Ого! Твой вождь скромен. Всего-то тридцать тысяч воинов! - усмехнулся канцлер.
   - Это меньшее из нужного, - бесстрастно ответил воин.
   - Кстати, раз уж выпал такой случай, позволь спросить тебя?
   - Спрашивай, кудесник.
   - Мне всегда было интересно, откуда вы, дети степи, берёте стальное оружие?
   - Это не секрет. Оно достаётся от отцов, а тем перешло от их отцов. Да ещё берём у ваших, да у тех, кто посевернее.
   - Разбойничаете, значит?
   - Степной народ - не разбойник. Он берет то, что ему дают.
   - Но вы, же убиваете перед тем, как взять оружие.
   - Да.
   - Значит, разбойничаете.
   - Нет. Оружие принадлежит тому, кто его может удержать, а если не может удержать, значит, этот хозяин не достоин оружия и отдаёт его сильнейшему, даже через свою смерть. Еду и другие железки мы не берём, а оружие - да, берём у тех, кто его недостоин.
   - Но мне доносят, что вы грабите и скепские поезда и свободные селения, берёте зерно и скотину, ткани, посуду и железо.
   - Это позор для степняка. Они не братья мне. Я убил бы их.
   - Понятно. Но племена ваши многолюдны, неужели на всех хватает добытого оружия?
   - Нет, не на всех. Но теперь нас стало меньше, и нам помогают другие южане.
   - Другие южане? - канцлер удивленно взметнул брови.
   - Да, те, что на далёком востоке, у зари и воды. Мертвоброды напали на них первыми, но другие южане их побили.
   - Почему же вы не обратитесь к ним за помощью, которую просите у нас?
   - Они не хотят вступать в войну.
   - Почему? Боятся?
   - Не знаю. Боятся, да.
   - Ты что-то говорил про то, откуда приходят эти создания.
   - Мертвоброды.
   - Да, мертвоброды. Так, где это место?
   - Далеко на востоке, за большой трещиной от руки Саува.
   - Кого? - скривился Мофарза.
   - Саува.
   - Кто же это?
   - Огонь. Один из отцов степных племен. Выпил он много бражного молока небесной нежереби, разъярился и ударил по Мукчо, Степи-Земле, супруге своей. Она и треснула.
  
   Мофарза прыснул, но Ару посмотрел на него так свирепо, что смешливое настроение у министра снесло, как буря скирду.
  
   - За что же он её так? - чуть улыбаясь, спросил канцлер.
  
   Ару широко улыбнулся и сказал:
  
   - Дык, пьяный был, и приревновал её к Суру, Большой Воде - океану, по-вашему, - за то, что тот ласкал её украдкой от мужа. Саув-степняк был негодным мужем и пьяницей. Самые бузотёры и отчаянные воины у нас - это семя Саува. А самые смышленые, умелые и ловкие - от семени Сура и Ува.
   - Еще и Ув был? - рассмеялся в голос канцлер.
  
   Ару тоже засмеялся, обрадованный, что чванливые южане находят его истории смешными. На его и его соплеменников вкус они тоже были смешны.
   Ият тонко захихикал, поглядывая на ихнее высокоставленство.
  
   - Да. Ув, Воздух. Мать наша, Степь-Земля, была той ещё шлюш..., - Ару осекся, остолбенев и покраснев.
   - Проказницей, - подсказал молодому человеку канцлер. - Ничего-ничего, продолжай.
   - Ну да. У нас много всяких весёлых притч про них.
   - Ну, для притч у нас ещё будет время. Значит, говоришь, оттуда идут эти твои мертвоброды?
   - Да, так. И из Вечных Снегов тоже. Там, за большой трещиной, всегда стоят ледяные туманы, там обитает Кунуби-мукчо.
   - Что это такое?
   - Мать всех людских наказаний, мать горя. Так говорят те степняки, что подобно тебе могут заглядывать в душу. Она огромная, пять пятаков роста, изо льда и из глаз её текут кровавые слезы, рвётся синий огонь, который ярче солнца, но не греет. А изо рта идёт ледяной туман, из-за которого вся её земля скрыта от глаз. Кудесники говорят, что мертвоброды исходят из её чрева. Изгнанные колдуны, самые мерзкие, которых поймали на гадании по вырванным глазам и легким, уходят к Кунуби-мукчо и там совокупляются с ней, а потом родятся мертвоброды, снежные э-э-э,... по-вашему, снурки, кажется. Да, и ещё белые шамба-людоеды.
   - Шамба? - спросил министр.
   - Большие лесные обезьяны, по-вандусски, - объяснил канцлер.
   - Да точно, обезьяны.
   - Понятно, Ару, сын Ира Хромого. А что твой вождь, силён ли?
   - Очень силен. Он четырёх мужей стоит, а жены его говорят, что и семи, но им положено хвалить, так что веры нет. Он вождь великий и в своём племени весь его род был славен силой и мудростью. Бывали среди них и кудесники.
   - А много ли теперь у него под мечом? - голос карлика звучал ласково и вызывал доверие, словно мать пела ему песню в теплой ярэ (сборное жилище из кож и шкур, похожа на юрту).
   - Так очень много, но нет большой пользы, без оружия-то...- Ару осекся и нахмурился.
   - Ну, сколько примерно койсен?
   - Мне про это говорить не велено.
   - Ладно, не говори. А будет ли хорошо, если мы поможем твоему вождю только едой и оружием?
   - Он просит и оружие и воинов, но я не знаю.
   - А сам как думаешь? - речь канцлера снова зажурчала весенним ручейком, погрузила в детство и спеленала теплом и заботой молодого степняка.
   - Я не знаю, - блаженно улыбаясь ответил Ару.
   - Знаешь, Ару, сын Ира Хромого, - перед глазами степняка поплыли цветные кольца и пятна, а все предметы в помещении как будто опустили в медленно волнующуюся воду.
   - Я не знаю, но думаю, что все бы вожди согласились на это.
   - А Верн Полтора-Уха?
   - Не знаю. Наверное, тоже.
   - Так сколько у него под мечом воинов, Ару?
   - Я не знаю.
   - Больше койсен по пяти пятаков?
   - Нес.
   - Говори по южному.
   - Больше.
   - Больше шемсен?
   - Не знаю, - Ару насупился, и казалось, сейчас заплачет. - Меньше. Или больше.
   - Не плачь, Ару. Я желаю тебе добра. Ты просто не знаешь и всё. Это не страшно.
   - Да, не знаю.
   - Твой вождь хочет напасть на южан?
   - Не знаю.
   - Но он не любит их?
   - Да, он не любит южан. Никто не любит южан.
   - А что вождь, Яв Однорукий, желает ли помочь вам?
   - Да. Яв - благородный вождь, он желает помочь нам.
   - Я так и думал, - качая головой, произнёс канцлер.
   - Ваше высокоставленство? - подал голос шеф-секретарь.
   - Я не верю ни этому Верну, ни принцу Явулу, - пробурчал канцлер.
  
   Ият в ужасе взглянул на дикаря, ожидая от того расправы за такие слова, но Ару не шелохнулся. Он стоял с улыбкой на устах, с открытыми глазами и слегка покачивался из стороны в сторону.
  
   - Он ничего не слышит, а если и услышит, то напрочь забудет, - развеял опасения министра канцлер. - Меня беспокоит другое. У них тьма воинов, но им нужно оружие, которое, вероятно, они направят на нас. Все эти сказки про мертвобродов признак неуважения к нам. Они считают нас не только плохими воинами, но и глупцами. Этот Полтора-Уха просто очень высокого о себе мнения. Во времена первого нашествия дикарей, их предводитель, Кнуб Багрянорукий, тоже использовал обман для захвата земель и городов. Тогда наша доверчивость и неосторожность стоила нам очень дорого.
   - Но юноша не кажется таким уж хитрецом.
   - Он нет, но его вождь? Его хозяева и послали такого, мол, простачка, чтобы усыпить нашу бдительность, ну и мало осведомленного, к тому же, на всякий случай. Он наивен и прямолинеен и скорее всего даже не знает больших чисел, потому и не может сказать, сколько воинов у его вождя. Всё о чём он рассказывает, он сам никогда не видел, а лишь слышал от тех, кто наставлял его перед дорогой сюда.
   - То есть все эти истории - лживые россказни?
   - Именно так. Какие такие другие южане? Какие такие мертвоброды? какая мать наказании? Всё это не более чем гнусная ложь и бред. Им нужно оружие, чтобы вторгнуться в Свободные земли, а затем и к нам. Принц Явул желает поспособствовать этому, я думаю. И это самое скверное.
  
   Канцлер сел за огромный письменный стол и начал что-то быстро писать. Через пару минут он собрал лист для пересылки и запечатал под сургуч. Встал из-за стола и подошел к министру вплотную, глядя ему прямо в глаза.
  
   - Ты мой человек, Ият, и я верю тебе. Возьми это и передай самому доверенному своему человеку, но не из своего ведомства, - канцлер испытующе посмотрел на своего протеже.
   - Да, мой канцлер, - Мофарза убрал руку от распухшего глаза и подобострастно мотнул головой.
   - Отправь его в Оджал, во дворец. Сам понимаешь, безотлагательно. Ступай сейчас же.
  
   Сановник поклонился и спешно удалился из кабинета. Канцлер вернулся за стол, дернул за шелковую ленту секретарского звонка, взял новый лист шеншен и стал писать наново. Через минуту вошел старший секретарь-советник.
  
   - Пусть Орнун пришлёт мне особого вестового. Он знает...
   - Да, ваше высокоставленство.
  
   Дописав письмо, карлик сложил его, но не стал скреплять, встал из-за стола и подошел к Ару.
  
   - Скажи, Ару, а мать горя, что делает сейчас?
   - Она спит.
   - И что, злые колдуны совокупляются с ней, со спящей?
   - Да, со спящей.
   - А она пробуждалась хоть раз?
   - Да.
   - Когда же?
   - Давным-давно, очень давно.
   - И что же тогда произошло?
   - Горе. Лесные братья, укрыли много наших, а Кунуби-мукчо покрыла собой небо и заслонила солнце. Ни Ув не мог её сдуть, ни Саув не мог её скинуть с неба, ни небесная нежеребь. И было горе.
   - Понятно. И что же стало с ней потом? Как все спаслись?
   - Потом пришли сверкающие люди и усыпили её, а главный из них остался с нею, чтобы вечно петь ей песни о снах. Он и сейчас там сидит, поёт.
   - Хорошо. Я открываю тебя, ты можешь выйти ко мне и увидеть всё.
  
   Ару часто заморгал глазами и удивленно посмотрел на коротышку, тот ласково улыбался и барабанил пальцами по звезде на канцлерской цепи.
  
   - Вот что, Ару, сын Ира Хромого, - начал карлик, - я не могу тебе дать ответ немедленно. Ты сам видишь - у нас всё совсем не так, как в степи. Для всего нужно время.
   - Но как же? Я должен вернуться с ответом, а если не получу его, то тоже. Я могу ждать не больше одного дня и одной ночи.
   - Значит, можешь подождать до завтра. Вот и жди. Завтра мы увидимся снова и я дам тебе ответ. Хорошо?
   - Да, великий кудесник... И канцлер, господин южан.
   - Вот и ладно. Стража! - крикнул канцлер.
  
   В кабинет вошли двое стражников и капитан канцлерской охраны.
  
   - Этот гость имеет особое положение и на него даже птичий помёт не должен упасть в этом городе, и ни одна колдобина не должна встретиться него на пути. Он мой гость, гость государства и всех девяти высочеств и охраняется моим именем. Понятно?
  
   Капитан кивнул.
  
   - Проводите его в лучшие гостиничные апартаменты и скажите управляющему, чтобы вёл себя с ним подобающе. Казна платит. Ступай с ними, Ару, сын Ира Хромого, посол великого вождя.
  
   Ару поклонился, канцер слегка кивнул, и молодой человек направился к двери.
   Не успели затвориться двери за степняком, как старик почувствовал появление Невидимки. Мерзкая тварь просочилась сквозь щели в дверных створах, запахло сырым теплом. Даже карлику пришлось напрячь своё особое чутьё, чтобы увидеть лишь слабое марево, окружающее тварь, для прочих свидетельством её присутствия была лишь блеклая тень, отбрасываемая телом кровососа.
   Невидимка метнулся со скоростью неощутимой зрением, уселся на плече канцлера, обвил шею теплыми и пушистыми на ощупь "лапами" или щупальцами.
   Старик развернул и ещё раз прочёл то, что написал.
  
   "Говорят, на востоке всё холоднее, а здесь всё жарче. Ты слышал, что-нибудь? Надо встретиться. Я."
  
   Канцлер сложил письмо.
  
   - Мчись в графство Суддское, в Сардовы. Там найдёшь человека по имени Сим Ван. Отдашь письмо ему, - канцлер подошел к огромному окну и слегка отворил его.
  
   Сложенная бумага словно растаяла или сгорела, только без копоти и огня. Ощущение тепла вокруг шеи исчезло. На мгновение во взгляде верховного канцлера возник и тут же угас вид марева, колеблющегося в щели приотворенного окна.
  
   *****
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"