Это было в 90-м году в Коктебеле, куда я добрался стопом, имея всего 50 рублей и пару недель свободного времени. Вокруг уже чувствовалась всеобщая усталость и анархия, на волне которой и развалился Союз. Это напоминало начало пира перед началом чумы. Все законы перестали действовать, в том числе нравственные. Конечно, окружающие не вели себя как животные, но что-то такое - очень стадное, всеобщее отупение, разброд... Казалось, что это люди с разных планет, а не из одной страны. Местная власть, милиция... их просто не было. Была беспризорная автостоянка, по существу целое поле: укатанное, промаслен-ное, с кучами ржавого автомобильного хлама... коренному населению, всю жизнь наживавшемуся на туристах, было в тот год не до приезжих: в Крым начали возвращаться татары и у них появились более насущные заботы.
Ближайший пляж, на который я вышел... палатки, легковушки припаркованные как попало. Свалки мусора, по кустам... Помню, поразила компания 'хлопцев', приехавшая с Украины: первым, что они выне-сли из машин, были охотничьи ружья, в чехлах - по деловому, без комплексов. Пару лет назад власти не допустили бы ничего подобного! Но властей не было. И среди этого безбашенного караван-сарая я поставил свою палатку и...
Встретил я эту компанию через несколько дней, на набережной. Недалеко от волошинского дома-музея. Они искали, кажется, магазин, или еще что-то и обратились ко мне, без труда вычислив в расслабляющейся цивильной толпе своего. Типичная для того времени хипповая компания: в меру замызганные, с хайратниками, нагловатые. Мы потрепались немного - кто, откуда - я им объяснил что здесь и где. На про-щание они оставили координаты места, где бросили свои палатки. Пригласили в гостечки. Странными среди этой компании казались только два персонажа: девушка и парень, оба примерно одного возраста - гораздо моложе всех остальных - и как-то не вписывавшихся в нее. Ни внешним видом, ни манерами: слишком юные. Неиспорченные.
Тем же вечером, прихватив кое-что из своих припасов, я пошел знакомиться.
Отыскать их было нетрудно, по звукам гитары и банджо. Компания сидела рядом с костром и пыталась что-то репетировать. На мое появление никто не отреагировал: лишь пара голов оглянулась, и буднично продолжила прерванное занятие. Пробормотав, что-то вроде 'привет-от-нашего-ашрама-вашему', я опустился на землю с чувством не прошеного гостя... и так весь вечер и просидел начисто игнорируемый хозяевами. Правда, не я один: молодая пара была здесь на подобном положении. Собственно с этими двумя я и перекинулся несколькими словами. Им оказалось всего лет по семнадцать, а девушка вообще выглядела только что сбежавшей с выпускного бала: парадная форма и туфли-лодочки. Ее спутник, наоборот - напоминал ученика ПТУ: провинциальными манерами и слишком уж поюзанным видом. В этой стае они были изгоями.
Чувствуя себя не в своей тарелке, я искал предлога поскорее отсюда свалить.
Довольно скоро хозяевам надоели препирательства по поводу 'возьми-на-полтона-ниже' и они решили пойти искупаться. Было уже темно, как бывает только на юге: теплая тьма и звезды. И стрекочущие сверчки. Компания протусовалась мимо меня и скрылась в темноте. Я без приключений вернулся к себе в палатку. Пакет с припасами я так там и оставил...
В следующие дни мы неоднократно пересекались в окрестностях и в поселке. Но они отчужденно проходили мимо, 'не узнавая'. Только с юными пацифистами можно было свободно поболтать, да они и рады были, судя по всему, перекинуться парой слов со свежим человеком.
Как-то раз мы все оказались рядом на пляже - и было заметно, что 'пионер' активно втягивается в тусовку: тележит исключительно на сленге, пытается аскать на бульваре... хипповая жизнь - как бы сулящая безграничное безделье - притягивает восторженных провинциалов...
Уже тогда я не считал себя принадлежащим к 'системе' - разве что образом жизни, да внешним видом. По моим ощущениям, чувствовалась большая разница между американскими хиппи и их русским ана-логом. Если приводить сравнения, то американские были больше в духе Франциска Ассизского, а наши - в духе Франсуа Вийона. Одни - мягкие, разнеженные. Непривязанные. Другие... да - жизнерадостные, наив-ные... но во многом как на большой дороге: настороженность, отчужденность. Готовность к насилию. Окружающая среда - хулиганье, обыватели, менты - не расслабишься... другое экзистенциальное бытие.
Дни я проводил обычно на берегу, метрах в десяти от палатки, или бродил по окрестностям. Грустное крымское небо, выгоревшие холмы, ветер... опустошение. Наверное, тогда меня впервые посетило это ощущение яркой, бессмысленной пустоты. 90-й год - год вялой апатии, энтропии... Кажется, той весной я, сильно пьяный, танцевал в гостях у своего приятеля, Джона: на столе, в комнате. Под 'Крематорий': '...жаль, что она умерла'. Друзья курили на кухне - как обычно, эмоционально о чем-то тележили: Джон, Дик, Симона... Я в то время пить уже бросил, а тут не удержался - расслабились, сидели по кайфу... но уже чувствовалось, что жизнь нас кидает, разводит. Вот тогда я и ощутил эту всеобщую бессмысленность - что мир нашего поколения вот так вот и останется, среди недопитых бутылок. Под грустный хаос заканчивающейся музыки... Гораздо позднее, я читал про такое ощущение у многих, прошедших через свое Лето Любви: у Вулфа, Хантера С. Томпсона... волна откатила.
А в тот год я наслаждался воздухом Крыма, одиночества. Ходил ночью за водой в ближайший пионерлагерь. Калитка всегда была распахнута и, чтобы не стоять с канистрами в очереди, многие приходили туда попозже - часов в десять, когда было уже совершенно темно. Двери в корпус тоже никогда не были заперты, словно никому не было дела до ночных посетителей. Тут мы и пересеклись...
...холодные душевые, лунные разводы воды на кафельном полу - лампочек там никогда, конечно же, не было. Она тоже пришла за водой, одна. Их обоих держали на мелких посылках, как это водится у 'олдовых'. Сегодня была ее очередь. Компания, как обычно, ушла на набережную - зарабатывать деньги музыкой. Делать ей было нечего... Я предложил прогуляться на могилу Волошина, где она еще не была. И мы пошли...
По дороге она рассказала о жизни в лагере, среди чужой для нее тусовки. Как парни всюду ходят с цепями. Ругаются прямо посреди игры, перед зрителями. Матом. Поэтому денег дают мало, приходится собирать бутылки. Ну, это-то мне знакомо: Питер, Прибалтика, Львов. Ночевки на скамейках, в залах ожидания. Системные вписки.
В Коктебель она попала благодаря ее спутнику, очарованному прелестями хипповой жизни. О которой что-то слышал, и где-то читал. У них был роман, поэтому она оказалась здесь - действительно, чуть ли не с выпускного вечера. То, что она не из этого круга, ощущалось. Не прямо, но... дочь очень интеллигентных родителей - профессоров, или преподов какого-то Киевского университета. И очень ее эта здешняя расслабленность достала. В отличие от друга... А уехать она отсюда никак не может, потому что нет у нее ни денег, ни опыта автостопа.
Вот так мы поднимались на холм, по тропинке выглаженной подошвами туристов и яркой полной луной...
На самом верху я специально подвел ее не к самой могиле, а немного сбоку:
- Сначала посмотри на Луну, а потом обернись...
Очень эффектно, особенно в ясные крымские ночи: оборачиваешься, а на земле - на бледной дымчатой гальке - темная тень от креста. А самого креста нет. Он выложен темными камнями - на белых... шелестящее восхищение!
Потом мы сидели на каменной скамье, выбитой в скале, согласно местной легенде, самим Волошиным. Смотрели на поселок далеко внизу, с его огоньками на набережной: желтыми, белыми - 'три дюшеса, две с содовой', как сказал бы Набоков. Она легко позволила себя обнять и рассказала как когда-то, в детстве, ее в первый раз привезли на море. Ей было года четыре, и море она видела только на фотографиях и картинках. И вот когда ей так же сказали - 'а теперь можешь оглянуться!' - она обернулась и...
- Понимаешь, я тогда была маленькая и думала, что море - точно такое же, как дома, на фото: замершая над берегом волна. И когда эта волна поднялась - я так и ожидала: что она застынет! А она отступила... Это было первым потрясением в моей жизни! Я тогда долго не могла привыкнуть к морю. Кажется, что оно меня чего-то лишило - навсегда...
А я, глядя на рассыпанные внизу огоньки, сказал, что отсюда Коктебель, наверное, похож на Княжество Монако - оно наверняка такое же по размерам, маленькое. И живет там принцесса Стефания - с грустными глазами, и такими же немного печальными видеоклипами, в которых она поет грустные песни.
- Да, вот здорово... Наверное лет через двадцать я буду вспоминать как сидела ночью на каменной скамейке над морем, и кто-то рассказывал мне про настоящую принцессу...
С тех пор все вокруг изменилось. Не исчезло только чувство опустошения, наоборот - разрослось, стало, наконец, мной...
Не помню - виделись ли мы с ней еще, после той прогулки. Может быть, мимолетно... все-таки она нашла возможность уехать домой на какой-то попутке.
А еще тогда, на обратном пути из Коктебеля, в каком-то крымском поселке я купил на автостанции старое советское издание 'Чайки, по имени Джонатан Ливингстон', и удивился: вот, бывает же - попадают-ся в странное время, в странных местах странные, необычные вещи. Тонкая, затрепанная книжечка в голубоватой обложке...