|
|
||
Мертвые сраму не имут
Часть 12
NAUPIZ
Все рассосется, успокоится и утрясется,
и останется одна ровная спокойная безнадега.
Дэвидсон сидел за столом, вникая в полустершийся староанглийский шрифт.
"...и добиваться полного раскаяния, ибо только тогда можно сжечь ведьму и знать, что душа раскаявшейся блудницы отправится в рай и предстанет перед глазами Господа нашего Иисуса Христа..."
Вновь и вновь перечитывал он строки и не мог вникнуть в содержание - мысли его витали слишком далеко отсюда. Машинально протянув руку к бокалу, он наткнулся на позолоченную рамку с фотографией.
Поднеся ее к лицу, Джон откинулся на спинку стула. С изображения соблазнительно улыбалась блондинка, прикрыв рукой лицо от солнца. Несколько минут, не двигаясь, он смотрел на портрет. Губы его постепенно сжались в жесткую линию, а глаза превратились в две светлые льдинки. Пальцы, сжимающие рамку, побелели - и в следующий момент стекло треснуло.
По фотобумаге медленно расплывалось алое пятно.
Существуют женщины, которые вдохновляют на написание сонетов. Есть женщины, которые вдохновляют на преступление. Рэнэ - это женщина, которая вдохновляет на изнасилование.
У меня так отчетливо стоит перед глазами та сцена, будто она произошла минуту назад.
Это наваждение, я болен этой женщиной. Рэнэ, я хочу тебя, я хочу причинять боль тебе, я жажду боли от кнута, зажатого в твоих руках.
Я преследовал тебя в темноте, я был твоей тенью в городе, погруженном в ночной бред. Я вошел и был ослеплен. Неестественно яркий свет, холодный, белый. Посреди комнаты стоишь ты - глаза скрыты темными очками, ноги затянуты в черную кожу, оголенный живот, огромный хлыст в твоих руках, грубый ботинок давит на горло лежащему на полу полуголому парню. Твои губы изогнулись в садистской улыбке, ты замахиваешься и со всей силы бъешь его - крик, стон; хлыст оставляет на теле горящий след.
Я не уверен, заметила ли ты меня, ты слишком увлечена, тебе нравятся эти стоны, это унижение, боль, которую ты причиняешь... Хлыст взметнулся снова... и снова...
Королева, остановись. Я теряю контроль над собой. Эти бедра... Еще одно резкое движение - и с них соскользнет блестящая черная кожа. Этот живот... мне хочется сделать тебе больно...
Ты занялась этим парнем всерьез. Ты села на него, еле живого, ты приставила к его горлу нож. О, это твой любимый момент, Рэнэ. Хлыст лежит в стороне. Я поднимаю его и тихо приближаюсь к тебе сзади.
Вот оно! Я поймал тебя им за шею. Ты в шоке? Не поверю, что ты испугалась! Я душу тебя, я хочу тебя... Нож, ты пытаешься отбиться им от меня. Заламываю твои руки, швыряю тебя об стену. Кровь, ты чувствуешь ее вкус? Тебе нравится вкус ТВОЕЙ крови? Какие алые губы... Нож, так хочу воткнуть его в твой живот, такой беззащитный... Как легко сейчас тебя убить! Твои руки связаны, сдавлены хлыстом, я царапаю тебя, сдираю ногтями черную кожу, я упиваюсь своей властью и твоим бессилием... Я насилую тебя, насилую, чтобы не убить, не заколоть, не вонзить в твое тело острый холодный металл... Тебе нравится? Тебе нравится. Тебе не может не нравиться.
Я не сумасшедший, я просто болен, у меня вирус в крови. Вирус жестокости, который дремал, Рэнэ, пока ты не разбудила его.
All we need is love...
(All we need is love... (англ.) - Все, что нам нужно, это любовь... (строчка из песни THE BEATLES*))
Уже почти ночь. Дождь льет как из ведра. Предохранитель сгорел, и дворники безжизненно повисли в пустоте. Непривычное ощущение одиночества не покидало Джона Дэвидсона вот уже два часа. Он поставил машину в гараж и поплелся к дому. Привычно звякнули ключи, он вошел в темную прихожую и, сбросив мокрый плащ, направился в гостиную.
Так одиноко.
Он развел в камине огонь.
Пустота. Тикают часы, тяжело, медленно. Раздув пламя посильней, протянул озябшие руки к огню. Острые льдинки в крови начали таять, приятно щекоча внутренности. Не так уж все и плохо. Джон снял пиджак и сел в кресло. Нет, действительно, все просто замечательно.
Так отчего же так хреново?!
Он резко встал и подошел к бару. Надо выпить. Немедленно. Станет лучше. Самый большой бокал. Вот так. Еще немного. А теперь из той бутылки, и наливать надо как можно осторожней, чтобы они не перемешались. Он посмотрел на дно. Ядерная смесь. Одна порция - и ты в отключке. Медленно поднес бокал к губам и сделал глоток. Горло обжигает тысяча мелких осколков. Еще глоток...
...Голова раскалывается от боли. Кажется, сознание возвращается. Джон пробует открыть глаза. Не получается. Пытается пошевелиться. Безуспешно. Черт! Надо же было так напиться. Спина затекла. Он понял, что лежит на ковре. Ничего не видит. Что это? Повязка...
Дэвидсон дернулся и почувствовал, что руки связаны и притянуты к чему-то над головой. Онемевшие пальцы нащупывают теплую каминную решетку.
Кто здесь?!.
Удар! Под ребра. Еще удар! В живот. Ах ты черт! Он отхаркнулся кровью. Удар!.. Хлыст проехал по телу, словно бритва.
- Кто здесь?!
Удар, в челюсть. Вместо ответа. Недоумение сменяется бешенством.
- Твою мать!!!
Джон пытается отпинаться связанными ногами. Хлыст... По шее... На миг он потерял сознание.
Новый удар приводит его в чувство. И вдруг разгоряченные руки заскользили по телу. Черт, как хорошо... Хорошо...
Ворот рубашки впивается в шею. Как банально быть задушенным. Холодное лезвие прикоснулось к губам. И вдруг резко рванулось вниз, разрывая ткань. Горящий след на груди... Это начинает нравиться...
Нож упирается в пряжку брючного ремня. ...Твою мать! Кажется, их содрали вместе с кожей.
Что-то щелкает. Похоже на взвод курка. Холодный металл упирается под челюсть.
- Ты хочешь убить меня?
Молчание. Ну что ж, он может и подождать. Дуло скользит по шее, груди, спускается на живот, еще ниже... И останавливается.
- Нет, уж лучше в висок!
Удар! Лицо горит. Тело горит.
- Я хочу тебя, кто бы ты ни был. Руки... Ты сводишь меня с ума... Это наверняка ты, я знаю. Еще... Черт! Я хочу видеть тебя... Еще...
Она села на него и не отпускала так долго... Снова и снова. Боль, плеть, острые коготки...
Джон начал терять сознание. Холодное плеснуло в лицо, звонкая пощечина. И опять она двигается. Сколько это продолжается? Он не в состоянии больше это выносить. Полное изнеможение. Грубый ботинок больно пинает под ребра, отрезвляя. О, черт! Плеть, снова удар... Опять она делает с ним это... Боже, я не могу... Нет сил...
Сознание ускользает.
...Love is all we need
(...Love is all we need (англ.) - ...Любовь - вот все, что нужно нам (продолжение строчки из той же песни THE BEATLES))
Скаванджер заехал за Рэнэ без четверти одиннадцать. На пути к дому Дэвидсона она весело обсуждала новую выставку в Галерее. Скаванджер угрюмо молчал; он с недавних пор не любил Галерею и все, что с ней связано, ведь они не предложили организовать выставку его работ. Привередливо разглядывая свой маникюр, он в который раз спросил:
- Так что именно сказал Джон?
Рэнэ удивилась такому занудству и в который раз повторила:
- Джон позвонил мне вчера вечером и попросил нас приехать сегодня к нему. По-моему, он собирался тебе что-то показать. Он не уточнял.
Скаванджер остался неудовлетворен таким объяснением, но под недовольным взглядом Рэнэ был вынужден оставить свои расспросы. Он любил сюрпризы, но Дэвидсон частенько подшучивал над ним, и весьма жестоко. Вспомнить хотя бы случай с резиновой куклой.
Какова вероятность того, что он не придумал новую шутку в подобном же духе, да еще и пригласил эту леди в качестве зрителя? Но любопытство было гораздо сильнее опасений, и Джон Скаванджер с нетерпением ерзал на сидении и похлопывал ладонью по рулю, что, надо сказать, немного раздражало Рэнэ, как бы она ни старалась не обращать на его странности внимания.
Наконец они остановились напротив подъезда. Рэнэ легко взбежала по ступенькам, следом за ней неспеша поднялся Скаванджер, стараясь взять себя в руки и не выдавать внешне своего нетерпения. На звонок никто не вышел. Но Рэнэ не растерялась: она потянула за ручку и весело рассмеялась, когда дверь подалась. Скаванджер недовольно покачал головой:
- Нужно обязательно сказать Джону, что оставлять дверь открытой в наше время, когда кругом полно разных криминальных элементов, которые...
- Ах, прекрати, прошу тебя!.. - не выдержала Рэнэ, брезгливо передергивая плечами. - Ну пошли, что же ты? Так рвался, а теперь решил остаться на пороге охранять дом от разных "криминальных элементов"? - она, явно, издевалась над ним.
Скаванджер, поджав губы, неспеша прошествовал за ней. Рэнэ прошла по комнатам и для приличия пару раз громко позвала Джона по имени. Ее спутник с плохо скрываемым любопытством заглядывал в двери, пока не застыл на пороге одной из комнат как вкопанный; его нижняя челюсть банально отвисла.
- В чем дело? - спросила Рэнэ. - Джон, что случилось?
Скаванджер не прореагировал. Тогда она, отодвинув его, сама заглянула внутрь. Увидев то, что видел он, она сняла темные очки, но видение не исчезло. Посреди комнаты, прикованный наручниками к каминной решетке, лежал Дэвидсон. За исключением повязки на глазах, одежда на нем отсутствовала, зато кровоподтеков и ссадин было хоть отбавляй. Почувствовав их присутствие, Дэвидсон обессиленно застонал.
- Какой ужас, - прошептала Рэнэ. - Может, вызовем полицию? - растерянно спросила она.
Скаванджер, придя в себя, вошел в комнату и, подойдя к распростертому на полу Дэвидсону, встал над ним и издал звук, похожий на довольное кряканье только что накормленного гуся.
- Ну сделай что-нибудь! - подтолкнула его Рэнэ, беззастенчиво разглядывая закусившего губу Дэвидсона.
Скаванджер, судя по всему, не торопился что либо предпринимать. Такое положение вещей казалось ему наиболее удачным для того, чтобы отыграться на этом шутнике за все.
- Ну так, сэр, вы хотя бы имеете представление, где ключ? - спросил он, засунув руки в карманы брюк и раскачиваясь на носках ботинок, всем своим видом показывая, что и пальцем не пошевельнет для спасения друга.
- Нет, - процедил сквозь зубы Дэвидсон.
- Ну тогда я совершенно не понимаю, как тут можно помочь. Придется вызывать полицию или пожарников, а то и тех и других вместе, - задумчиво произнес он.
- Хоть повязку сними, идиот, - тихо проговорил Дэвидсон.
- Что-что? Прости, я не расслышал? - Скаванджер притворился глухим, склоняясь пониже.
- То, что слышал, черт возьми! - заорал Джон.
- Если ты будешь продолжать в таком же тоне, - хмыкнул Скаванджер, - я вообще не намерен здесь оставаться долее, - он изобразил вид оскорбленного достоинства.
Рэнэ надоело наблюдать эту глупую сцену, и она подошла к обоим Джонам.
- Ну ладно, хватит, - она стянула с глаз Дэвидсона повязку и мило ему улыбнулась. Ее улыбка выражала искреннее сочувствие. - Ничего не болит? Может, врача?
Дэвидсон стиснул зубы так, что они заскрипели.
Девушка посмотрела на покрасневшие запястья под наручниками:
- М-да...
- Может, поищем пилу или напильник какой? - обратился к ней Скаванджер.
- Я тут в саду видела топор...
- Не надо... - застонал Джон. У него уже так затекли руки, что он и в самом деле не почувствовал бы, если бы их отрубили.
- Нет? Ну, у меня есть пилочка для ногтей, но боюсь ты умрешь, пока мы закончим.
- Если вы будете столько трепаться, я и так не доживу. Поищите ключ. Ну, Рэнэ, милая, подумай, где он может быть? - стараясь говорить мягко, как с ребенком или с помешанным, спросил Дэвидсон.
- Мне-то откуда знать! - сказала она, глядя ему в глаза с откровенной издевкой.
Скаванджер вернулся откуда-то с подобием кусачек в руке.
- Ну-с, начнем, - он поджал губы, изображая сосредоточенность.
Рэнэ вышла из комнаты. Скаванджер присел рядом, задумчиво поднял глаза к потолку и начал:
- Вообще, Джон, скажу тебе как человеку очень низко павшему морально и, - он причмокнул, - духовно...
Дальнейший поучительный монолог этого уважаемого джентльмена приводить здесь смысла не имеет, но надо отметить, что он весьма часто прерывался воплями и руганью мистера Дэвидсона.
Когда цепочка наручников, наконец, хрустнула, Джон мгновенно вскочил на ноги и схватил Скаванджера за ворот ничего не чувствующими руками. Но тут на пороге возникла Рэнэ.
- Ой, я вижу, вы и без меня справились. А то я тут иду, смотрю - валяется, - она помотала в воздухе блестящим ключиком. - Ну ладно, не нужен, так не нужен, - она улыбнулась обоим довольно мило.
Джон снова заскрежетал зубами, но промолчал. Одним прыжком подскочив к ней, он грубо выхватил ключ из ее рук и дрожащими от нетерпения пальцами стал открывать браслеты. Рэнэ с обидой надула губы.
- Надо же быть таким рассеянным, - покачал головой Скаванджер. - Вот если бы ты спросил у меня...
Джон схватил его за ворот и потащил к дверям. Рэнэ вздохнула:
- Ах, ну его можно понять. Пережить такое...
Дэвидсон вытолкнул Скаванджера за дверь и обернулся в ее сторону. Глаза его сверкнули, не предвещая ничего хорошего. Казалось, он совершенно не замечает своей наготы - так уверенно он держался, что это было даже красиво. Девушка всхлипнула, опускаясь на диван.
- Что еще? - рявкнул Дэвидсон.
- Ах, Джон! - сказалала она и, вскочив, бросилась ему на шею. Дэвидсон от неожиданности оступился и еле удержал равновесие. - Джон, милый!
- Да в чем дело, черт возьми!? - озадаченно воскликнул он.
- Я... Я просто так за тебя испугалась! Как ты себя чувствуешь? - ее влажные серо-синие глаза были так близко, а полуоткрытые губы манили своей свежестью.
Джон оттолкнул ее.
- Нормально я себя чувствую, - сварливо проворчал он.
С лестницы послышались демонстративно громкие удаляющиеся шаги Скаванджера, но оба не обратили на это никакого внимания.
- Ну что ты, не нервничай, я просто беспокоюсь, - она опять приблизилась и провела рукой ему по лицу.
Джон собрал всю свою волю в кулак, чтобы не сделать с ней что-нибудь.
Дочь лесного царя
Рамоны еще не было дома, и Амбер, бросив вещи на диван, плюхнулась в кресло и включила телевизор. Шла очередная мыльная опера. Минут пять девушка тупо смотрела в экран, а потом незаметно втянулась.
Спустя каких-то полчаса она поймала себя на мысли, что искренне сопереживает главной героине и сама готова расплакаться. Разозлившись на себя за такую сентиментальность, она погасила экран и резко встала. Совсем нервы расшатались, пора вновь начать принимать транквилизаторы. Амбер вытерла пальцами непрошенную слезу.
...Час назад Рэнэ в красках описала ей прошедшие выходные. Сначала Амбер пыталась оправдать ее в своих глазах - ведь практически никто не знает, что она встречается с Дэвидсоном, даже Рэнэ. А та, расслабившись за рюмкой коньяка, радостно хихикала и размахивала руками, описывая пикантную сцену перед камином. Амбер не могла взять в толк, зачем она ей все это рассказывает. Хочет поиздеваться? Так это ей удалось! Вскоре слова Рэнэ перестали доходить до ее слуха, а услужливое воображение начало подкидывать ей красочные сцены расправы с Дэвидсоном. Она представляла, как опасное лезвие мягко входит в его горло. "Ах, прости, Джон! Я запачкала твой новый костюм!.. Вряд ли ты в таком виде понравишься Рэнэ." Если бы она заранее знала, чем все обернется, она бы придушила эту сволочь на первом же свидании!
Стряхнув навязчивые кровавые образы расчленения Дэвидсона, Амбер решила оставить эту тему до прихода Рамоны. Она подошла к ее рабочему столу и удобно расположилась в крутящемся кресле с высокой спинкой. Тут ее внимание привлекла тонкая папка со странной голографической эмблемой, наклеенной в правом верхнем углу: на ней был изображен череп со скрещенными костями. Повинуясь неконтролируемому импульсу, Амбер перевернула обложку. Внутри были подшиты газетные вырезки и несколько печатных листов. Решив не бороться со своим любопытством, она стала читать.
Первая заметка была из обычной колонки особо тяжких преступлений. Пробежав ее глазами, Амбер зацепилась за слова "расчлененный труп" и "свидетель не в состоянии дать показания по причине полной невменяемости". На другом листке была цветная фотография, но девушка решила не травмировать свою и без того впечатлительную душу. Брезгливо отложив вырезки в сторону, она взяла в руки документ.
ВОСПОМИНАНИЯ НЕКОЙ МИСС ДЕНИЗЫ СИЛЬВЕРСТОУН,
ВСПЛЫВШИЕ ПОД ВОЗДЕЙСТВИЕМ СЕАНСА ГИПНОЗА
Предварительная беседа
Рамона: Давай попробуем вернуться в прошлое.
Дениза (спокойно): Я думаю, ни к чему эта беседа не приведет, меня уже неоднократно пытались расспросить и заставить вспомнить...
Рамона: Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, а тем более заставлять. Ты вспомнишь сама. Для начала постарайся максимально расслабиться. (Провожу небольшую подготовку пациента.) Смотри на этот блестящий предмет и слушай меня.
Дениза (начинает нервничать): Я ничего не помню!
Рамона: Слушай меня! Ты, Дениза, сейчас отчетливо вспомнишь каждую минуту. Вы с Патриком довольно близко общались. Часто ли вы посещали клубы для бисексуалов?
Дениза (смущенно, но несколько с вызовом): В этом не было особой необходимости, нам вполне хватало друг друга.
Рамона: Почему тот вечер вы решили провести в "Морской раковине"? (известный клуб для бисексуалов)
Дениза: Нам захотелось более сильных ощущений... Бедный Пат! (закрывает лицо руками)
Рамона (выжидаю, затем более глубоко вхожу в сознание пациента): Дениза, ты сейчас там, рядом с тобой Патрик. Вы входите в бар и садитесь за стойку. Что происходит дальше?
Дениза (успокоившись): Мы сидим и болтаем. Пат только что расстался со своим дружком, ну, то есть совсем расстался. Мы решили это дело отметить. Я-то, в принципе, не против того, чтобы повеселиться втроем, и Пат первый подошел к той девчонке. Мне она тоже понравилась, иначе мы бы с ней не пошли, вы понимаете? Пат не может бросить меня, если я откажусь. (Д. начинает говорить о потерпевшем в настоящем времени, что свидетельствует о более глубоком погружении и возврате в прошлое. Она довольно болтлива, и это мне только на руку.)
Рамона: Опиши, как выглядит девушка.
Дениза: У нее короткие рыжие волосы. Мне нравятся ее глаза - такие большие, черные и ужасно печальные. Она больше похожа на мальчишку, на гея. Мне она нравится все больше.
Рамона: А что делает Патрик?
Дениза (замолкает и погружается в себя)
Рамона (настойчиво): Дениза, что делает Патрик? Он знакомится с девушкой? Он подходит, садится к ней за столик - и что дальше?
Дениза (нахмурившись): Мы все втроем собираемся и выходим. У Пат машина, но мы идем пешком.
Рамона: Что за место? Это квартира?
Дениза (неуверенно): Н-нет. Дверь маленькая и низкая, мне приходится пригнуться. Очень крутые ступеньки сразу после двери. Похоже на какую-то ночлежку. Комната... и ванная в глубине.
Рамона: Продолжай.
Дениза: Девчонка включила музыку. Что-то очень мрачное... Странно...
Рамона: Что тебе кажется странным, Дениза?
Дениза (начинает беспокоиться): Я не помню ее лица. О, Господи! Я не помню лица! Только рыжие волосы и глаза... такие темные и глубокие! Мне страшно!!!
Рамона: Успокойся, успокойся, девочка! (Беру ее за руки, успокаиваю легким поглаживанием.) И что же происходит дальше?
Дениза (всхлипывает): Пат нюхает кокаин, а потом принимается танцевать. А потом... потом... (всхлипывает) Потом она...
Рамона: Кто? Та девушка? Как ее зовут?
Дениза: Она назвала свое имя, но я его не помню... Это похоже на стихи... (голос ее меняется, она начинает раскачиваться в такт словам, словно сомнамбула) "В дальней дали, очень далеко отсюда, где ничто никогда не умирает, наши души сольются в одну. Не сожалей, доверься мне..." (замирает на минуту, глаза широко открыты)
Рамона: Дениза, что дальше? (дотрагиваюсь до ее руки, она вскрикивает, но уже своим голосом)
Дениза: Она... О, Боже! Она берет бутылку шампанского, которое мы принесли с собой, и... Пат!!! (Д. вскакивает и падает на пол, закрыв голову руками.)
Рамона: Дениза, что ты видишь, говори.
Дениза: Очень больно. У меня кровь (Д. смотрит на свои руки). Она ударила меня по голове, как и Патрика. (Изумленно) Пат, ты где?!. (Раскачиваясь из стороны в сторону и обхватив себя руками) Пат, Пат, я помогу тебе...
Рамона: Где ты находишься?
Дениза: Я иду в ванную, оттуда доносятся какие-то звуки... Нет! (слабый вскрик, загораживается рукой)
Рамона: Не переставай говорить, что ты видишь? Там Патрик? Что он делает?
Дениза: Он собирается мыть голову... Нет? Он стоит на коленях на кафеле, его руки и голова опущены в ванну. Зачем он надел на голову пакет?.. (вскрикивает и теряет сознание)
Рамона (долго не удается привести Д. в чувство; судя по всему, ее опять ударили по голове): Дениза, ты в безопасности, ты должна рассказать мне, что ты видишь.
Дениза: У меня затекли руки и ноги, я не могу говорить, я не могу кричать, я могу только смотреть...
Рамона: Смотри и говори.
Дениза: Да. (Она совершенно спокойна, реакция замедлена, зрачки расширены.) Она втыкает большой кухонный нож в шею Патрика. Она такая маленькая, как эльф, и кажется такой слабой...
Рамона: Не отвлекайся, наблюдай, что она делает дальше.
Дениза: Она ждет. Пат еще жив, он дергается. Я не могу слышать этот звук!
Рамона: Какой звук? Что ты слышишь?
Дениза: Туфли. Его туфли скребут по полу, а руки бьются о ванну. Я вижу, как его кровь стремительно выплескивается из раны. Она навалилась ему на плечи, чтобы Пат не сполз на пол... Вот и все. Он вытолкнул из себя всю кровь. Не надо на меня так смотреть!!!... (Периоды незаинтересованности сменяются у Д. периодами нервных всплесков. Она превращается в стороннего наблюдателя.)
Рамона: Дениза, успокойся, она не причинит тебе вреда.
Дениза: Я не выдержу этого взгляда! Нет, не трогай меня!.. Она меня не слышит, я же не могу говорить!
Рамона (прикасаюсь к Д.): Что бы ни случилось, Дениза, она не причинит тебе вреда. (Физический контакт помогает Д. успокоиться.)
Дениза: Она взяла мою руку и положила ее на плечо Патрика. Это так ужасно! ( У Д. текут слезы, она напряжена, но не делает попыток замкнуться в себе. Продолжаю держать ее за руку.) Это странное впечатление. Ощущения от живого человека совсем другие, от него исходят волны, биовибрации, а здесь... хоть он и теплый, но это как... (Д. прислушивается к своим ощущениям) ... как нагретое сырое мясо. (Это очень интересно, Д. начинает анализировать события, которые разворачиваются в данный момент у нее на глазах.) Она отпустила меня. Я стою рядом и вижу все, что происходит. (Д. находится в глубочайшей стадии гипноза; ее больше не трогают внешние переживания.) Она молотком вгоняет лезвие ножа в шею Патрика. Напоминает разделку костей для супа (морщится). Этот звук... Ни на что не похоже...
Рамона: Какой звук? О чем ты говоришь?
Дениза: Голова... упала в ванну (прислушивается). Пахнет кровью. Нет, я могу дышать, это даже не неприятно. (Ноздри раздуваются, зрачки расширены - ей нравится запах крови. Спустя несколько секунд теряет сознание. Я не трогаю ее. Проходит минута, и она открывает глаза.) Кажется, я спала. Как там Пат? У меня руки прилипли к свитеру, это смешно (смеется). В ванне какой-то круглый темный предмет, обмотанный полиэтиленом...О! Это лицо Патрика, у него волосы слиплись. Он весь испачкался. Какой ты неряха, Пат! Проснись, глупый, это же я! Он меня не видит. Глаза какие-то пустые. Кажется, ему кто-то поменял их на фарфоровые шарики... (смеется).
Рамона: А где девушка? Что в это время делает она?
Дениза: Кто? Здесь никого больше нет, только мы с Патриком. Пат! Нам надо идти, уже поздно.
Рамона (Начинаю постепенно выводить Д. из транса. Это оказывается сложнее, чем я предполагала. Теперь ей надо выспаться.)
Комментарии
Потрясающий случай! Как раз то, что мне надо. Самое интересное в моей работе - иметь дело с жертвами и свидетелями преступлений. Со свидетелями даже интересней, они видят все со стороны. Замечательно! Из этой малышки, пожалуй, ничего больше не вытянешь. Вот бы найти того эльфа-убийцу с бездонными глазами. Отличный будет экземпляр! Думаю, Лестеру бы понравилось.
Надо сказать, тема преступной сексуальной патологии для меня всегда была очень интересна. В случае садистского убийства (как и некрофилии, изнасилования и т.д.) умиляет то, что человек действует, не осознавая причин, которые побуждают его на это. Глубинных причин, идущих от рождения. В нашем мозгу столько запертых ящичков, от которых потеряны ключи! Но если нет ключа, то есть отмычка, или хотя бы замочная скважина, в которую можно подсмотреть. Вот тут-то и приходят на выручку заблудшим маньякам опытные искушенные психиатры.
Последняя фраза так и сочилась неприкрытой иронией.
Задеревеневшими руками Амбер отложила распечатки в сторону. Просмотр этого документа оставил в ее душе неизгладимое тягостное впечатление; она не хотела больше думать об этом и попыталась забыться, достав из своей сумочки небольшую фляжку с коньяком. Оказывается, Рамоне приходится иметь дело не только с такими психованными девицами, как она, но еще и с жертвами тяжких преступлений, вплоть до убийства. Она поежилась и встала из-за стола. Потом снова села, достала ручку и написала записку в несколько строк о том, что не дождалась и уходит.
Темный потолок. Пустота. Ночь схватила за горло и злорадно улыбается.
Час, два, три... Не могу уснуть, не могу забыться, не могу ухватить мысль за хвост, чтобы поймать ее и убить.
Еще одна новая пытка. Тебе никто не нашептывает в затылок страшные слова и не зажигает картинки несчастий и катастроф. Теперь в голове что-то беспорядочно носится. Бесшумно, хаотично, с бешеной скоростью, много-много чего-то. Словно соседи этажом выше устроили салочки. Но тут ясно, что это соседи и что просто квартира сверху. А что мне делать, если это непонятно что, или кто, и прямо в моей голове?! Не могу, не могу больше!..
Сдавливаю голову руками так крепко, что слезы брызжут из глаз. Раздавить к черту!..
Моя электронная почта буквально перегружена сообщениями от Амбер. И теперь, когда она перестала принимать таблетки, письма приходят все чаще. Конечно, ведь она доверяет мне и надеется на помощь.
С тех пор, как я отошла от работы в клинике, чтобы полностью посвятить себя психотерапевтической практике, мою клиентуру составляют не только лица с шизоидной предрасположенностью, но и пациенты с истинным психозом, при котором сознательная компенсация еще не окончательно подорвана и они еще в состоянии видеть проблему.
Мне приходилось сталкиваться с немалым количеством случаев, когда пациент имел в прошлом разное по продолжительности шизофреническое состояние, которое в течение последующего времени не давало рецидивов. Однако особые условия могут послужить причиной срыва. В этом случае требуются крутые меры, для того чтобы увести сознание пациента на безопасное расстояние от бессознательного.
Пересмотрев записи наших первых сеансов, я обратила внимание на ее рассказ о периоде времени, длившемся примерно четыре года, который представляется ей особенно ужасным. Тогда ее мучили кошмары во сне и наяву. Кошмары, классические для шизофрении - мучительно яркие сны о массовых катастрофах, гибели мира и тому подобное. Эти образы описывают фундаментальное нарушение связи больного со своим окружением и предвозвещают грозящую ему изоляцию.
Конечно, сны такой тематики иногда посещают и здоровых людей, и невротиков, но все эти состояния различаются не качественно, а по степени.
Также у Амбер присутствовало стойкое убеждение мистического характера, что некто управляет ее жизнью, диктуя ей действия, угрожая расправой в случае непослушания и насылая на нее картины катастроф. Затем этот некто за левым плечом отошел, оставив своего слугу по имени Страх, который также нашептывал ей в затылок. Позже она почувствовала, что и Страх замолчал, предоставив ее самой себе. И она уже по собственной воле проделывала все заученные и новоприобретенные навязчивые действия. Амбер добровольно обходила трещины на асфальте, четко усвоив, чту грозит ей в противном случае.
Когда она пришла ко мне, ее мучило новое ощущение - абсолютной пустоты и одиночества.
Имея такие предпосылки, будет очень легко вызвать рецидив. Умным пациентам я стараюсь дать как можно больше психологических знаний. Благодаря им, пациент сможет понять повторные прорывы бессознательного, лучше ассимилировать чуждые содержания и сделать их доступными пониманию.
Но в отношении Амбер у меня другие планы. Следует поддерживать ее мистификации, нагнетать атмосферу, а не упрощать до банального научными объяснениями ужас, живущий в ее голове. Погружаясь в мою трактовку содержаний бессознательного, проникаясь новыми идеями, но будучи не в состоянии сформулировать поднимающиеся в ней вопросы и проблемы, Амбер вновь столкнется с компенсаторными снами непонятной для нее природы, которые быстро превратятся в деструктивные образы. Анализ снов в таком состоянии - верный путь в пропасть психоза.
Шизофрения вообще очень похожа на обычный сон - тот же случайный, абсурдный, фрагментарный характер, та же спутанность, гротеск, неожиданность и хаос. Сон, но только в состоянии бодрствования.
Еще один интересный момент - мескалин*. Этот наркотик вызывает снижение порога сознания, которое позволяет, как выражался Юнг, воспринимать необычное. Возникают многообразные нюансы форм, смыслов и ценностей, характерные для шизофрении. Однако характер восприятия шизофреника несколько отличается от мескалинового симптома. Пара инъекций пробудят дремлющие процессы мозга.
Шум, шум, шум... Хаос... Больно... Не пускать!!!
Зажимаю уши ладонями что есть сил, но черные мерзкие змеи уже успели заползти в голову и теперь ворочаются там, с хлюпаньем и чавканьем пролезая сквозь закоулки мозга.
Нет, нет, нет, убирайтесь! Я оторву голову!..
Зажимаю уши подушкой, но злобный хохот становится еще громче. Черное мечется перед глазами... Хаос, шум, шум... Что это мелькает, что это мелькает?!!
Открываю глаза и все равно вижу это. Это в моей голове, там что-то ползает, много чего-то... Мерзкие склизкие твари... Оторвать голову!.. Как мне оторвать голову?!!
Почему так часто мы говорим не то, что хотим, стесняемся обнажать свои чувства, боимся искренности как огня. На нас давят предрассудки и закомплексованность.
Я думаю: "Рэнэ, я люблю тебя!"
А говорю:
- Привет! Как дела? Ты видела вчера по телеку новый клип того раскрашенного педераста?
Рэнэ отвечает:
- Да, видела. Это ужас! Кто пустил этого недоумка на экран?!
Но что же она думает?
Я боюсь оскорбить ее чувства, боюсь потерять ее дружбу, боюсь, что услышав "нет", пойду и застрелюсь. Боюсь рискнуть и, может быть, услышать: "Ты тоже мне нравишься."
И поэтому я продолжаю в том же наигранно шутливом тоне:
- Если тот парень, что был сегодня с нами на вечеринке, будет ухаживать за тобой - ему не жить! Ха-ха-ха!
Но в каждой шутке только доля шутки, а все остальное - чистая правда.
И после каждой нашей встречи у меня остается чувство мучительной неудовлетворенности, недосказанности, от задушенных эмоций, от какой-то неискренности, неуловимой натянутости.
В ночной пустоте мучительно натягиваются все струны души и, кажется, сама тоска в прозрачных одеждах поет под их стоны.
Было 11 вечера. За окном лил дождь. Рамона приканчивала бутылку и смотрела какой-то дурацкий боевик по телевизору, когда раздался звонок в дверь. В приступе напавшей меланхолии она даже не удивилась столь позднему посетителю и пошла открывать.
На пороге стояла, обхватив себя руками, промокшая и дрожащая Амбер. Вид у нее был такой несчастный, что Рамона вмиг забыла про свою меланхолию и втащила ее за локоть в квартиру.
- Боже, что случилось?!
Она сняла с гостьи мокрый плащ, а та все дрожала и смотрела в одну точку.
- Что случилось? - Рамона обхватила ее голову руками и пристально посмотрела в глаза. Девушка молчала, только губы дрожали, будто она хотела что-то сказать, но не решалась. - Ну ладно, пойдем, тебе надо выпить.
Рамона отвела ее в комнату, усадила на диван и достала новую бутылку.
Прошло минут десять. Амбер немного развезло от спиртного. Сняв с нее ботинки, хозяйка заставила ее лечь. Она знала, что сейчас расспросы бессмысленны; надо дождаться, когда гостья заговорит сама.
Мерно тикали часы, шумел дождь, и ветер рвался сквозь ставни. Сгущались сумерки.
- Зачем мы живем? - вдруг ожила Амбер.
Какой банальный вопрос.
- Зачем? - повторила она.
Рамона погладила ее по голове.
- В чем дело, Амбер? Ведь плохо тебе не из-за того, что ты сейчас не можешь найти ответ на этот вопрос. Что случилось?
Амбер вздохнула:
- Рэнэ...
Женщина понимающе закивала:
- Да, это ужасно, - и обняла ее за плечо. - Такая безысходность. Ты так ее любишь...
Амбер сцепила пальцы так сильно, что они побелели.
- И ничего нельзя поделать, - продолжала Рамона трагическим голосом. - Нельзя же насильно быть любимой.
Амбер закусила губу, а по щеке ее потекла огромная слеза.
- Но ты не нужна ей, и это ужасно. Как можно выносить такую боль? - Рамона крепче обняла ее за плечо. - Бедная моя, как это тяжело, - она шумно вздохнула. - Это невыносимо - чувствовать себя совершенно одинокой, никому не нужной. Со мной такое тоже бывало, поверь, - она заглянула девушке в глаза. Та всхлипывала и сбивчиво дышала.
Подлив в ее бокал еще виски, Рамона оставила ее ненадолго и отправилась в ванную. Когда она вернулась, Амбер лежала, уткнувшись лицом в диванные подушки, и беззвучно рыдала.
- Ну-ну, хватит плакать, лучше иди, прими ванну, я налила горячей воды, это должно помочь, - Рамона положила ей руку на плечо. - Вообще... если рассуждать здраво... у тебя целых два выхода. Забыть Рэнэ - или покончить с собой. В обоих случаях понадобится все твое мужество. Зато как она будет плакать над твоим гробом, только представь... Она будет винить себя во всем, что случилось с тобой. Это будет ее крест... Она запомнит тебя навсегда... - Рамона, казалось, совсем забыла про собеседницу и вслух размышляла о чем-то своем. - Ты только подумай - навсегда! Ты навсегда будешь в ее сердце, ты будешь с ней... Твой образ день и ночь будет преследовать ее...
В это время Амбер перестала рыдать и, не отрывая лица от подушек, внимательно слушала этот поток взбудораженного спиртным воображения.
Рамона вдруг замолчала и полностью ушла в себя.
Минут через десять хлопнула дверь ванной. Вздрогнув, Рамона крепче сжала бутылку с остатками виски в руке, откинулась на спинку дивана и закрыла глаза. И вдруг перед ее внутренним взором из мутной пелены проступила картинка: свежий могильный холмик, украшенный цветами. Кто здесь лежит? Кто? Знакомое место... Знакомая могила...
Сердце нервно забилось. Это нельзя так оставить... Нужно сравнять холм с землей и убрать цветы. Если они откопают ее, они все узнают... Узнают... Моя девочка... Моя Энни...
- Энни!.. - она вскочила с дивана, уронив бутылку на пол, и бросилась в ванную.
Там было темно и влажно, горела свеча и пахло травами. Девушка лежала в темной воде, откинув голову на край.
- Энни, милая, я с тобой... Я здесь. Я люблю тебя. Не покидай меня!.. - причитала Рамона и стирала дрожащей рукой капли с ее лба.
Она была прелестным ребенком. Ей было 14, и звали ее Энни.
Мать беспокоили ночные кошмары девочки, и она привела Энни ко мне. Большие испуганные глаза, темные кудряшки... Она очаровала меня с первого взгляда. Ее доверчивость так трогала меня. В созревшем теле жила душа ребенка. Ребенка, не подозревавшего о моих желаниях...
В ее кошмарах не было ничего необыкновенного, но я не сказала об этом ни ей, ни ее матери. Я привязала ее к себе; истолковывала и мистифицировала ее сны так, что бедная Энни стала считать меня единственным человеком, способным унять ее демонов.
Но однажды она пропала. Ушла из дома и не вернулась. Ее родители заявили в полицию и обвинили меня. Но у них не было никаких доказательств.
И вдруг, через несколько недель, Энни появилась на моем пороге в жутком виде. Она оказалась больна и через два дня, промучавшись в бреду, умерла у меня на руках. Родители так ничего и не узнали.
Я похоронила ее в лесу. И чуть не наложила на себя руки.
Это было давно. Так давно, что кажется сном.
Я не хотела больше вспоминать этого никогда. Я надеялась, что бегство в Берлин излечит меня. Другое место, другие люди... Секта Анубиса. Я втянулась.
Тьма, холод, забвение. Я превратилась в другого человека. Однако, воспоминания не отпускали меня, и я решилась на это - ритуальное самоубийство.
Когда до встречи с Сатаной оставался месяц, в нашей секте появился он... Это было яркой вспышкой в хаосе поглотившего меня мрака. Фарфоровая бледность лица, льдинки голубых глаз, приглаженные светлые волосы, всегда в черном... Словно телесное воплощение Смерти, он появлялся на мессах, смущая своим холодным совершенством.
Я влюбилась. Но ему было все равно. Он сам готовился к смерти и, казалось, не замечал ничего вокруг. Его день был назначен раньше моего.
Сквозь полумрак, пелену дыма и беснующихся людей я видела его тело, распростертое в огненном круге... Дикая пляска, безумный угар... Вопли, чадящие свечи... Я ухитрилась вытащить его наружу незамеченной. И он меня не видел тоже. Я отвезла его в больницу и бросила там, позорно сбежав.
Ведь я понимала, что после случившегося не могу оставаться в Берлине, и вернулась домой.
Что ж, прощай, Джон, я уезжаю, чтобы зализать душевные раны. Вновь бегу от себя самой.
И теперь... что я делаю теперь? Опять теряю самое дорогое.
Это я убила Энни...
И я убила Джона...
Теперь я чуть не убила Амбер...
У меня осталась только она. Одна она. Мне нужно ее сберечь.
Простыня пропиталась кровью. Рамона туго забинтовала запястья Амбер и промокнула ее влажные волосы. Вколов успокоительное ей и себе, она долго не отрываясь смотрела на профиль девушки, будто боясь, что та вот-вот исчезнет, превратится в печальное воспоминание, как и все, что были до нее.