Мертвые сраму не имут

Часть 22

WUNJO (перевернутая)

Она была прекрасно сложена.

...Хотя правая рука торчала из чемодана.

Стрекоза с красными крыльями преследует змея, <который, свернувшись в спираль, устремляется к комете

(Название одной из картин испанского художника Хоана Миро)

В открытое окно автомобиля влетали мелкие капли дождя и сорванные непогодой листья, холодный ветер развевал волосы и забирался за воротник. Амбер зябко передернула плечами и поглубже укуталась в теплую накидку, пытаясь согреть заледеневшие пальцы своим дыханием. Музыка Вагнера* навевала на нее тоску. Джон купил этот компакт-диск, не зная о ненависти, которую она со школьной скамьи питала к скандинавской мифологии; и к тому же партию бога огня Локи исполнял некий противный тенор в присущей немецкому языку гавкающей манере и режущим слух голосом.

- Может, лучше пусть играет "La Bamba"*? - робко спросила Амбер, поднимая глаза на Дэвидсона.

Тот оторвал задумчивый взгляд от дороги и с усмешкой поинтересовался:

- Почему именно "La Bamba"?

- Потому что от Вагнера мне хочется выпрыгнуть в окно.

- Значит, правильно говорят... - глубокомысленно заключил Джон.

- Что говорят?

- Что Вагнер - любимый композитор маньяков и самоубийц, - он весело рассмеялся, запрокидывая голову назад. В этот момент из-за скрытого деревьями поворота навстречу выскочила машина. Джон резко вывернул руль в сторону, и она пронеслась мимо, разорвав сизый туман в клочья.

- Похоже, дорогой, что Вагнер и тебя не оставляет равнодушным.

Дэвидсон хмыкнул и поменял диск.

Прибрежный городок встретил их хмурой погодой и прохладным дождем. Мотель оказался вполне приличным и, согревшись горячим чаем, Амбер нырнула под пуховое одеяло. Джон долго расхаживал по комнате, заложив руки за спину, и, казалось, о чем-то размышлял. Потом подошел к окну и немигающим взглядом уставился на здания напротив. О чем он думал, Амбер не могла догадаться. Но лично она думала о совершенно определенных вещах.

Что чувствует человек, когда к его лбу приставлено дуло пистолета? Нет, гораздо интересней, что чувствует человек, который держит в руках этот самый пистолет. Тяжелый холодный металл приятно оттягивает руку, курок взводится с усилием, будто давая еще пару секунд для того, чтобы подумать. Но вот они - глаза - по обе стороны мушки. Все зависит только от тебя. Это возбуждает. Если выстрелить сюда, то гроб будет закрытым.

Что ты чувствуешь? Власть. Существуешь только ты. Ты - единственная истина, ты вершишь судьбы. А нажать на курок так легко. Не существует ничего, есть только ты, а вокруг - абсолютная вселенская чернота. И если ты сейчас уничтожишь эту несчастную жертву, то останешься сама с собой. И власти уже не будет. Вечная вселенская тишина и пустота скомкают твой желудок, высосут жизнь из сердца; твой волчий вой будет тебе единственным собеседником.

Тогда ты зажимаешь онемевшими пальцами холодный металл и сама заглядываешь в этот бездонный черный зрачок.

Белая змея из царства мертвых, это она гипнотизирует тебя своим немигающим взглядом. И ты понимаешь - вот она, ВЛАСТЬ, а ты сама - лишь марионетка в руках Смерти. И если ты сейчас нажмешь на курок, то увидишь, как злорадно она захохочет, брызгая твоей собственной кровью.

Но если ты вздумаешь сопротивляться, если ты думаешь остаться по эту сторону назло Ей... Ты просто самонадеянная дура. Она все равно победит. Она придет к тебе и прижмется холодными губами к твоей шее. Это приятно и больно одновременно. Это похоже на мазохизм. Но это так присуще человеку. Секс и смерть - старые приятели, не так ли? В самые потрясающие моменты разве вы не чувствуете, что еще немного - и ваша душа оторвется от тела? Это и есть Смерть. Ее притягивают страсти.

На следующий день, после выставки экспрессионистов, ради которой они сюда и приехали, Амбер предложила Джону прогуляться по берегу моря. Погода наладилась, ласково светило вечернее солнце, начался отлив. Амбер, совершенно позабыв о своем спутнике, медленно бродила по мокрому песку среди водорослей, выискивая красивые ракушки. Джон терпеливо следовал за ней, аккуратно выбирая места посуше, чтобы не испачкать свои сверкающие ботинки. Так они добрели до полуразрушенного пирса, деревянные перекрытия которого местами совсем прогнили и обвалились. Амбер подошла к одной из торчащих в мокром песке высоких свай и провела рукой по ее склизкой позеленевшей от времени поверхности. Дэвидсон поморщился.

- Начинается прилив, пойдем обратно, - Джон тихонько тронул ее за плечо.

Амбер словно не замечала его и продолжала водить пальцами по столбу, будто выжидая. Вода уже плескалась почти у самых их ног. Джон взял ее за плечи и повернул к себе. Затянувшийся обмен взглядами довольно банально закончился долгим поцелуем. Наконец Джон отпрянул, чтобы вздохнуть полной грудью, и совершенно неожиданно получил прямо в глаза порцию слезоточивого газа из маленького желтого баллончика, крепко сжатого в пальцах девушки. Дэвидсон крякнул и схватился за лицо. Посчитав такой результат неудовлетворительным, Амбер пнула ненаглядного коленом в пах и, воспользовавшись его беспомощностью, быстро вытащила из кармана наручники, схватила руки Дэвидсона и приковала их к свае за его спиной. Он не сопротивлялся, а только тряс головой и кашлял, по лицу текли слезы. Больше всего его, конечно, занимал вопрос о том, удастся ли отчистить от ила пиджак и брюки. А еще и ботинки уже намокли в воде, которая прибывала довольно быстро.

- Ну ладно, пошутила и хватит! - вскрикнул Джон, когда холодная вода хлынула в обувь.

- Я не шучу. И тебе это прекрасно известно, - Амбер отступила на шаг, в глубину, оступилась и чуть не упала.

Дэвидсон разразился хриплым хохотом.

- Смотри сама не утони! - и он снова захохотал.

Амбер поежилась, твердо решая про себя, что не даст ему сбить себя с толку. Вода уже намочила подол ее шерстяного платья, и оно стало тяжелым.

- Неужели ты оставишь меня здесь одного, в таком положении? - забеспокоился вдруг Джон. Казалось, что он теперь осознал свое положение и не заботился больше о костюме и намокающем бумажнике. - И это после всех тех ночей, что мы провели вместе? Я же любил тебя...

- Оставь свои жалкие попытки! - выкрикнула Амбер. - Ты никогда меня не любил, ты любил ее!.. А она - тебя! Понимаешь, она - тебя!!!

Он не нашелся, что ответить, и Амбер торжествующе задрала голову.

- Ты сдохнешь здесь, и тебя сожрут рыбы! - говорила она срывающимся голосом. - И никто о тебе не пожалеет, ты никому не нужен, а ей тем более!..

- Эй, угомонись! - прикрикнул Дэвидсон. - Чего ты от меня хочешь? Чтобы я просил прощения, чтобы сказал, что не люблю ее? Пожалуйста - я не люблю ее, и никогда не любил. Все?! Освободи же меня! Ты не можешь просто так стоять и смотреть!..

- А я и не собираюсь смотреть! - зло выкрикнула она, слезы катились по ее щекам. - Ненавижу тебя! Ненавижу!.. - заметив, что вода почти достигла колен, она стала выбираться на берег.

- Амбер! Амбер!! Амбер!!! - кричал он, но девушка, не оборачиваясь, уходила. - Ты еще поплатишься за это, я тебя в покое не оставлю! - пообещал он, срывая голос.

- Побереги силы, они тебе понадобятся для последнего пути... - прошептала себе под нос Амбер, не в силах даже оглянуться назад.

Она выбралась на песок и остановилась, чтобы отдышаться. Со стороны разрушенного пирса больше не доносилось воплей. За потемневшими от времени сваями она разглядела плечо его темно-синего костюма. Сердце билось с бешеной силой и отдавало в ушах. Холодный ветер облеплял тело промокшей до нитки одеждой. Обхватив себя руками, Амбер отвернулась и поспешила к машине. Сев за руль и протянув руку, она застыла в таком положении с остекленевшим взглядом - ключа не было, он остался где-то в недрах промокшего пиджака Джона. Представив, что придется ждать отлива и потом шарить в его карманах, пытаясь не смотреть в лицо, Амбер дернулась всем телом и на неразгибающихся ногах вылезла из машины. Желудок начало скручивать в тугие узлы.

- Это нервы, это все нервы, - успокаивала она себя, медленно бредя по трассе прочь от угрюмого пляжа, где только что было совершено убийство.

А Джон, убедившись, что девчонка на самом деле не шутила и не собирается вытаскивать его отсюда, перевел дыхание и, стараясь унять дрожь, стал медленно высвобождать из наручников закоченевшие кисти. Руки ничего не чувствовали, и он боялся их поранить. Вода уже плескалась под подбородком, когда Джон скинул стальные браслеты. Он вплавь добрался до берега. Вода ручьями стекала с него на влажный песок. Стряхнув с безнадежно испорченной обуви мутно-зеленые водоросли, он хрипло выругался вполголоса и бросился к машине. В бардачке валялась небольшая бутыль верного джина, и несколько больших глотков помогли согреться, хоть и неприятно прокатились по саднящему горлу. "Не стоило так орать, - подумал он, - только связки себе надорвал". Сбросив мокрый пиджак на заднее сидение и тщательно осмотрев свой маникюр, который, кстати сказать, не особенно пострадал, Джон удовлетворенно кивнул головой. Нашарив посиневшими пальцами ключи в кармане брюк, он завел машину и поехал в сторону, противоположную той, в которую, судя по мокрым следам, ушла эта сучка.

Последняя исповедь

Сумерки сгущались, пробил тот самый час, который называется "между волком и собакой", когда вечер угас, а ночь еще не наступила. Самое слепое время суток, в нем даже собственные руки разглядеть нельзя - растворяются в серой шевелящейся мгле. Хромая на обе ноги, Диг медленно плелся по черной пустынной бесконечной дороге, выскальзывающей из-под штиблет и убегающей в непроглядную тьму. То и дело налетали сильные порывы холодного ветра, но дождя пока не предвиделось; луна время от времени выглядывала из-за облаков, словно чтобы проверить, все ли благополучно, и указать на рытвину или камень, оберегая путника. Более четырех часов он был в пути, а цель все еще не становилась ближе; но Дигги не расстраивался, даже скорее наоборот - мысли о предстоящей исповеди приятно льстили его самолюбию.

- Мы все правильно сделали, Флай, - говорил Диг, по некоторым причинам не любивший оставаться в одиночестве, особенно в темноте. - Я, конечно, мог бы взять какую-нибудь машину Джона, полагаю, он не обиделся бы, а возможно ничего и не заметил бы, даже больше - никогда не узнал бы об этом. Но ты же умница, а не пес и конечно же понимаешь, в чем дело, дружище, к Богу надо ходить пешком, соображаешь, да...

Дигги остановился, прикурил и, глубоко затянувшись, посмотрел на небо.

- Если ты думаешь, что Он этого не оценит, - продолжил Диг, подняв руку и тыча пальцем в черное ничто, - то напрасно. Ему оттуда все очень здорово видно.

На самом же деле все обстояло гораздо проще, и Бог здесь был ни при чем. Просто Дигги, живущий на вилле Джона фактически безвылазно, вовсе не старался афишировать свое присутствие в этих местах, а у Дэвидсона, как назло, не было незаметных машин, по крайней мере здесь; и несмотря на всю свою глупость Диг смекнул, что поведи он себя неосторожно, допусти хотя бы одну оплошность, через пару дней все в этой дыре будут знать - этот человек живет на вилле Джона, ездит на машине Джона, и наверняка скажут, что здесь что-то не так, а иначе как объяснить, почему этот парень прячется в чужом доме. Дэвидсона Дигги, конечно же, не боялся, Дигги боялся разоблачения и, как результата - слухов, сплетен и ненужных вопросов, задаваемых ненужными людьми.

- Прошлой ночью меня мучил жуткий кошмар, - он выпустил дым через нос, это иногда помогало настроиться на поэтический лад. - Я проснулся раньше обычного весь в холодном поту, и по-моему, даже не досмотрел свой сон, - Диг сделал последнюю затяжку и щелчком бросил окурок в сторону; красными точками в темноте рассыпались искры, тлеющий огонек, очертив дугу, ткнулся в землю и с шипением угас. - Впрочем, возможно я просто не запомнил, чем закончился этот ужас, сюжетец, доложу тебе, достойный пера Стивена Кинга*, - он смачно сплюнул себе под ноги и, почесав в затылке, остановился.

Выкуренный косяк наконец начал действовать. Фразы сами всплывали и витиевато складывались, образуя перед глазами почти ощутимые вензеля. И его понесло.

- Снилось мне, будто умер я... Плакал Джон у моего изголовья, и не понимал я сначала, о чем он плачет, да только сколько можно плакать? Шмыгая носом, раскрыл Псалтирь, встал пред смертным ложем моим, начал читать первую каоризму: "Душу мою обрати, настави мя на стезю правды..." Откуда-то из глубины, будто со дна морского, поднялись, подплыли эти слова к воспаленной голове моей. Сначала показалось, что слышу далекий голос, а слов не понимаю, они плывут мимо, не задевают мой тяжелый мозг. Потом была боль, свинцом сдавившая голову, но слова просачивались сквозь боль, постепенно выстраиваясь и приобретая какой-то пока еще не совсем ясный смысл. "Пойду посреде сени смертной, не убоюся зла..." Я не понимал, что со мной происходит, как назвать это чувство, когда нет сил пошевелить рукой, разжать губы, сделать глубокий вдох. И опять забубнил кто-то почти над ухом: "Сердце мое смятется, остави мя сила моя..." Да он думает, что умер я. Он читает надо мной Псалтирь! Но я не умер: моя спина затекла, у умерших спины не затекают. Я полежу пока, соберусь с силами, потом открою глаза. Как удивится Джон, как он обрадуется!.. А утром пришли псаломщики. Под чтение Псалтири меня переложили в гроб, я почувствовал тесноту и жесткость досок (убил бы того мастера, что сработал такую скверную, неудобную домовину), опять вскричала во мне отчаянная мысль: "Что вы делаете, я жив!" Но обессиленный страхом, бессмысленной борьбой за едва теплящуюся жизнь, я впервые в жизни начал молиться. "Помоги, Господи, помоги!.." Мне было очень страшно, - Дигги поежился, как от холода.

- Я понимал, что колесо похорон закрутилось с жестокой скоростью, приближая неумолимо к той самой минуте, когда придет время опустить в могилу и по крышке гроба громко застучат комья сырой земли. Часы пробили полночь. Все разошлись. Ушли и псаломщики. Шаркающей походкой вошел Джон, измученный похоронной суетой и болью невосполнимой утраты, встал в ногах моих, снова принялся сам читать Псалтирь. Но голос его вскоре задрожал, он зашмыгал носом да и заголосил:

"Голубчик мой! Погубили тебя наркота да потаскухи твои, сколько говорил я тебе, голубчик мой! Господи, прости ему, прости сироте, прости и мне, что не уберег его душу", - Джон плакал навзрыд, потом склонился над телом, прижался к груди моей, и теплые слезы омочили мои пальцы. Рыдания слышались совсем рядом.

Потом я почувствовал, как горячие губы прильнули к моей холодной руке. Я собрал все свои силы, чтобы шевельнуть пальцами, дать ему знак, что я жив, что со мной приключилось какое-то недоразумение, что-то страшное случилось, чему я не знаю названия, но я жив, не умер.

"Я не умер! Я не умер!" - кричал я таким же истошным голосом, как и Джон, но крик клокотал во мне, не имея способности вырваться из недвижной груди наружу.

Плакал, причитал Джон. Потом вдруг резко замолчал, и я почувствовал, как он всматривается в меня, взял мою руку, пощупал пульс, провел ладонью по волосам, вздохнул: "Что ты выдумываешь, брат! Чудес не бывает", - его уставший голос вдруг стал равнодушным.

...Толпа обступила гроб со всех сторон. "Аще и язвы ношу прегрешений", - опять услышал слова псалма. В молитвах прошла вся ночь, я знал, что осталось мне совсем мало. И вот уже подняли гроб, но тут слегка встряхнули - и будто вздох вырвался из моей груди. Один из поднимавших гроб сказал кому-то: "Он как будто вздохнул?" - "Показалось", - обронил Джон скорбно. И почти одновременно с этими словами я застонал. Стон получился таким громким, что все замерли от неожиданности и страха. Тишина мгновенно повисла над похоронной процессией, и в этой тишине стон повторился. Ошибки быть не могло. Первым опомнился Дэвидсон.

"Закапывайте! - истошно заорал он. - Быстрее закапывайте!.."

Но меня перенесли в полутемную гостиную и водрузили на стол. Кругом горели свечи, и в комнате распространился удушающий запах плавленого воска. Джон склонился надо мной и зло заглянул в лицо; он даже не сделал попытки поднять меня из этого страшного ложа. Тонкий металлический шнур блеснул в его руках, а через мгновение я почувствовал, как он врезался в мою шею. Задохнувшись от боли и недостатка воздуха, я вытаращил глаза, но моя голова уже была отрезана...

Холодная улыбка Джона, его теплые руки, залитые моей кровью липкой, уже остывшей. Огромная старинная Библия в темно-коричневом кожаном переплете, отделанном золотом, выдолбленная внутри; Джон опустил мою голову в углубление. Чувствую запах старой бумаги и краски. Странно, как я могу это чувствовать?..

"Что ты выдумываешь, брат! Чудес не бывает!.." - ослепив на прощанье меня своей улыбкой, Джон подмигнул мне и закрыл книгу. И наступила тьма... - Дигги снова прикурил, чувствуя, как вдохновение покидает его и решив поддержать его очередным допингом. - Вот так-то, Флай.

Уродливая лохматенькая собачка со свалявшейся грязной шерстью неопределенного оттенка тявкнула откуда-то сбоку и чуть сзади. Диг кивнул.

- Да, о чем это я? Как ты думаешь, Флай, что Джон сделал с той книгой? Наверное, поставил куда-нибудь на полку, а может быть и нет, - он остановился и, обернувшись, выкрикнул в темноту: - Флай, ты очень медленно идешь!

Подождав пока собачонка ткнулась в его ногу, Диг наклонился и взял Флая на руки.

- Господи, от тебя помойкой воняет, надо тебя помыть как-нибудь.

Щен, тяжело вздохнув, положил голову ему на плечо.

- Ну, я отвлекся, - возобновил Дигги свою печальную повесть. - Я проснулся утром и сказал себе: стыдись, пора остепениться, а то вечно думаешь только, как бы нажраться или ширнуться, каждую ночь с новой телкой... И сегодня я подумал, что мне нужно сходить в церковь и исповедаться, получить отпущение грехов и начать жизнь заново, как с чистого листа. Вот так-то.

Ночь миновала, но еще было достаточно темно, когда Дигги и Флай достигли своей цели. Легко взбежав вверх по лестнице, Диг громко постучал и прислушался к тишине по ту сторону.

- Эй, здесь кто-нибудь есть? - крикнул он голосом, переполненным отчаяния, и снова принялся колотить в двери.

Ему вдруг стало страшно на пороге этого святого места посреди темной бездушной, завывающей ветрами пустоши. И еще он прекрасно понимал - чтобы двери открылись, непременно нужно вызвать жалость и сочувствие к своей персоне. Он оглянулся - беспокойные черные тени метались среди раскачиваемых ветром ветвей, и сердце заколотилось от избытка адреналина.

- Помогите мне, помогите хоть кто-нибудь! - орал Дигги безостановочно, продолжая стучать изо всех сил.

- Кто там? - послышался изнутри приглушенный голос. - Уходите, церковь ночью закрыта...

- Подождите минуточку, - Диг так сильно прильнул к двери, что почти слился с ней в едином монолитном куске. - Подождите, слышите, подождите, - рыдал он. - Кто бы вы там ни были, не оставляйте меня здесь, мне нужна ваша помощь, мне страшно, я устал, мне плохо, очень плохо... Во имя Господа нашего, откройте, заклинаю вас, откройте мне!

- Да что с тобой случилось, сын мой? - не без интереса полюбопытствовал голос, в то же время лязгнул замок, и тяжелая створка приоткрылась, сдерживаемая дверной цепочкой. - Так что произошло-то?

Перед ним стоял тщедушный старик в исподнем и недовольно пялился на него птичьими глазами.

Дигги попытался взять себя в руки и как можно разборчивей произнес:

- Святой отец, мне нужно, прямо-таки необходимо исповедаться, - и он жалко улыбнулся, стараясь не думать о том, что могло твориться у него за спиной, в той непроглядной темноте, полной мечущихся теней.

- Да вы с ума сошли, сын мой, - проворчал старик, пытаясь закрыть дверь. - Уходите, церковь сейчас закрыта, я приму вашу исповедь утром. Вы что, ненормальный?

Дигги побледнел, глаза его недобро сверкнули, он до боли стиснул зубы, на скулах заходили желваки; с силой рванув створку на себя, протиснул ногу в узкий проем.

- Что за дурацкий вопрос?! - взорвался он. - Конечно, сошел с ума! - он отвернулся и сплюнул. - Я проделал сумасшедший путь, угробил чудовищное количество времени, я не спал всю ночь, в конце концов, и все для того, чтобы встретиться с тобой, святой отец! - он больно ткнул длинным тонким пальцем в грудь священника и задохнулся яростью, оборвав свой монолог.

- Убирайся отсюда, негодяй, - не слишком уверенно для такого серьезного заявления пробубнил старик, пытаясь закрыть дверь.

Дигги открыл было рот, ибо его возмущению не было предела, но затем молча пнул дверь ногой, так что она слетела с цепочки, и вошел внутрь.

- Не оскорбляй Святой Храм своими бесчинствами, богохульник!.. - священник, казалось, был не на шутку напуган и пятился от наступающего на него мужчины.

- Ты, наверное, ни черта не понимаешь, святой отец... А! - Дигги привычным движением выхватил роскошный германский "парабеллум" и, чтобы его слова возымели необходимый вес, внушительно помотал оружием перед носом старика. - Исповедь мою тебе придется принять сейчас, красавец, - Дигги хотел сплюнуть, но передумал и только поцокал языком, - ибо я слишком набожен сегодня, а до утра еще так нескоро, боюсь, у меня не будет столько времени.

- С оружием в церковь... на исповедь... Уберите эту штуку сейчас же, и я приму вашу исповедь... С оружием на исповедь - грех-то какой, стыдно должно быть, стыдно...

- Я предвидел подобную ситуацию, - по-хозяйски пройдя по церкви, Диг так же быстро и незаметно ловким движением убрал пистолет. - Вот поэтому оружие, знаешь, самое действенное средство от любого отказа.

Пока священник облачался в одежды, назначения которых Дигги не знал, сам он рассматривал иконы.

- Это кто такая? - повозил он пальцем по образу.

- Святая Екатерина, - сдержанно пробубнил старик.

- А-а, ничего она... красивая...

- Я готов принять твою исповедь, - оборвал его священник, - сын мой...

Дигги перевел взгляд на своего исповедника.

- Ты даже солиднее стал выглядеть, святой отец, - глумливо ухмыляясь, он проводил старика к исповедальне. - Мне куда?

- Рядом, - тот указал рукой на дверцу, куда следовало войти.

Дигги кивнул и, заняв указанное место, хрипло откашлялся.

- Ну смотри, святой отец, не дай Бог тебе выкинуть какую-нибудь штучку... - он вытащил изо рта жевательную резинку, прилепил ее к перегородке и на какое-то время задумался.

- Я весь внимание, - нетерпеливо прошептал священник, чем оторвал Дигги от воспоминаний и нарушил его сосредоточенность. Голубые глаза впились в испуганное лицо, старик ощутил на себе этот жесткий полубезумный взгляд даже сквозь резную перегородку.

С минуту Диг пытливо рассматривал смутные очертания своего духовника, будто пытался распознать его мысли. Казалось, ничто не заставит его начать и он так и будет сидеть и пристально смотреть в глаза начинающего нервничать священника. Но стоило ему заговорить, глубокий грудной рык напомнил урчание тысячелетнего "Харлей Дэвидсона"*, запнувшегося у светофора.

- Я очень грешен, святой отец, и очень порочен, каюсь... он выдержал паузу. - Ну как?

- Продолжай, сын мой.

- Я очень мстительный человек, святой отец, - произнес Дигги многозначительно...

...Он мстил всем, в том числе родным и любимым. Хотя при общении старался держаться ровно, даже дружелюбно, обидных слов не произносить; и человек, с которым он общался, обязательно терял бдительность, расслаблялся, улыбался Дигги, но напрасно он это делал. Самое маленькое - это когда он отворачивался, Дигги мстительно сжимал рот и пытался проколоть его взглядом, будто ножом.

Отца Дигги не помнил; впрочем, теперь он не помнил многого - ни даты своего рождения, ни сколько ему лет... Возможно, отца и вовсе не было, а был какой-нибудь забулдыга, купивший его мать на ночь за пару фунтов; так же и четырнадцать лет спустя купил шлюху сам Дигги, она же и стала его первой женщиной. В ней не было никакой красоты, скорее наоборот, но в постели она творила чудеса, именно поэтому почти до семнадцати лет Диг время от времени прибегал к ее услугам, за скромную плату.

Что таить, пределом его мечтаний было бы завербоваться во Вьетнам, но, к сожалению, его мамаша слегка опоздала трахнуться с папашей, лет этак на десять-пятнадцать.

Мать свою, в сущности, он считал такой же дешевой потаскухой; она не любила свое чахлое астматическое дитятко, впрочем, он особо не претендовал на ее любовь и нежность. Наверное, из-за этого в неполные восемнадцать он решил убраться из родительского дома, а может быть, просто устал от постоянных склок, драк распоясавшихся клиентов и бесконечных глупых выходок всегда полупьяной женщины. И в один незабываемый чудный день он собрал в какую-то старую сумку свои вещи, которых оказалось немного, что невольно вызвало у него удивление - вроде бы должно быть больше - перекинул эту сумку через плечо и дурашливо поклонился: наше вашим, давайте спляшем...

С этих пор Дигги жил где и как придется, то у двоюродной тетки, то у случайных знакомых, то у очередной подруги, коих было не перечесть, - но нигде не задерживался надолго. Матери он больше никогда не видел; даже когда он бестолково влип в историю с изнасилованием малолетки, она не появилась в зале суда...

- Я уже был в деле с Джоном...

- Кто такой Джон?

- Джон? Просто Джон... Джон Дэвидсон. Его вилла не слишком далеко отсюда...

- Ах... да, да... я знаю этого человека. И что за дела у тебя были с Джоном, сын мой?

- А почему это тебя так интересует? - осклабился Дигги.

- От духовника, как и от врача, не должно быть никаких секретов, и не забывайте о тайне исповеди, сын мой.

- Я не знаю, что уж там он делал с этими девчонками, но смотреть на них потом было не слишком-то приятно. Моим делом было и остается вывозить и хоронить тела.

- И сколько было таких смертей?

- Мне никогда не приходило в голову посчитать их всех, но один мой тайник обнаружили, помните о жуткой находке в лесу по северной дороге? - Дигги хмыкнул. - Это моя работа.

- О, Господи, упокой души невинно убиенных!..

- Разве теперь найдешь невинных...

- Продолжай, сын мой.

- Да, святой отец, я убивал, но не так много, как Джон, мои жертвы можно перечесть по пальцам.

- Расскажи о своем первом убийстве.

- Рэйчел. Она была очень недалекой женщиной, и она была моей женой. Она изменяла мне, святой отец, с каким-то засранцем, но убил я ее из-за другого. Я проиграл все ее состояние в Вегасе, у меня не было другого выхода, да, я убил ее, убил и подставил этого Стэнтона, это было несложно. А потом вернулся сюда, мне нужна была защита, и я нашел ее у Дэвидсона.

- На тебе великий грех, сын мой, - проговорил священник.

- То есть... я не понимаю...

- Покайся, ступай в полицию и все расскажи. Только полное раскаяние спасет твою душу. Мне не дано власти отпускать такие грехи.

- А кому дана?! - зарычал Дигги.

- Всевышнему, - голос его заметно дрогнул.

- Ну вот ступай и испроси у него милости для меня, - Диг резко вскинул руку и выстрелил священнику в лоб, отчего тот шумно рухнул на пол, не издав не единого звука. Гулким эхом под сводом храма стих выстрел; Дигги медленно направился в сторону выхода.

Вдруг, точно сорвавшись, пнул подставку для свечей и опрокинул ее с грохотом.

- Черт, вот идиот! Я хотел совсем не этого, черт, черт! Лучше бы ты молчал, старик, лучше бы ты ничего не говорил! - прооравшись, он схватил Флая в охапку и, озираясь по сторонам, бросился бежать.

Пробежав несколько улиц, он остановился и, отдышавшись, стал присматривать подходящую машину. Угнать машину - дело плевое, особенно в такой дыре, как здесь; через несколько минут они уже неслись в обратном направлении.

Подъехав к вилле, Дигги не рассчитал тормозного пути и ударил машину о забор. Оказывается, он припарковался с другой стороны, и до ворот было довольно далеко. Бросив тачку, он перебрался через ограду, так как ключа от калитки не нашел, и укрылся в летнем доме, испытывая огромное желание принять ванну и что-нибудь выпить, желательно крепкое, чтобы забыться хотя бы ненадолго.

Экзекуция

"Я тогда отдыхал в Париже. Цвели каштаны, и на Елисейских полях было безумно хорошо. Я любил сидеть там по вечерам в кафе под открытым небом: чудесные вина, море цветов, вокруг изысканные женщины. Французы обожают играть в "переглядки". Вот она летит на изящных каблучках, стрельнула глазами - ты покорйн, а она сверкнула и испарилась.

В полночь я решил зайти в "Сефору" и купить себе новый одеколон. Самый роскошный магазин духов в Европе.

Она сама заговорила со мной. У французов это принято - улыбнуться первому встречному, просто так. Заговорить ни с того, ни с сего. Это так мило и приятно. Это создает особую атмосферу Парижа.

Она спросила:

- Мне идет этот аромат?

На следующий вечер мы ужинали на корабле. Он величественно плыл по ночной Сене, а она была обворожительна. Ее звали Хеллена. Ее мать была голландка, а отец родом из Бразилии. Темные синие глаза и черные как смоль волосы.

Потом мы сидели на балконе моего номера и любовались Эйфелевой башней.

Я набрал полную ванну горячей воды и добавил несколько капель эвкалиптового масла. Пена и дурманящий аромат... Я поманил ее к себе. Одежда соскользнула с плеч. Мы прижались друг к другу, я обнял ее.

Мы лежали в теплой ароматной пене долго-долго, я гладил ее бедра, ласкал великолепную грудь. Я так хотел ее... Безумно хотел. Я поил ее шампанским из своего бокала. Ее глаза светились таким же лихорадочным огнем, но мы растягивали удовольствие. Я дотянулся до банного халата и выдернул пояс. Я связал нас вместе, воедино, ее спина прижималась к моей груди, я обхватил ее ногами и ласкал пальцами. Алкоголь, горячая вода и мои руки сделали свое дело - она была в полном изнеможении и почти не могла двигаться. Вот теперь пришла очередь доставить удовольствие себе.

Под пушистым полотенцем лежал нож. Замечательный, красивый, очень острый нож.

Все случилось в одно мгновение. Я перерезал ей вены, на обеих руках, глубоко, в нескольких местах. Она кричала, она билась в судорогах, но я сжал ее очень крепко. Она рыдала, а я целовал ее, я ласкал ее, я проникал в нее руками. Вода становилась все темней и темней, ванна заполнялась кровью. Я отвязал ее от себя, обмазал ей лицо алой пеной. Я пил из ее вен, я набирал полный рот крови и целовал ее. Она слабела с каждой минутой и перестала кричать, только тихо стонала, а я ласкал ее языком, доводя до оргазма последний раз в ее такой короткой жизни.

Наконец, она потеряла сознание, и я кончил в нее. Еще долго я обнимал ее тело, лежа в остывающей ванне, наполненной кровью и запахом эвкалипта. Мне было хорошо, как никогда."

После светофора машина повернула на второстепенную дорогу. Захлопнув тетрадь, Филлис выплюнул жевательную резинку в окно, нажал на педаль газа и последовал за черным "ягуаром" на некотором расстоянии. Без каких либо приключений оба автомобиля выехали из города. Машин на шоссе было мало, но Дакота не особо старался скрыться, так как Дэвидсон, судя по поведению, совсем не задумывался, что кому-то может понадобиться следить за ним.

- Зря ты так спокоен, красавчик, - насмешливо проговорил Фил и отхлебнул из фляжки горячего кофе, которым предусмотрительно запасся еще дома. - Наверняка я что-нибудь да откопаю на тебя кроме тех невинных фотосеансов с милыми садо-мазохистскими детишками.

Он уже знал, куда направляется Дэвидсон, потому что они ехали именно по той дороге, которая вела в его загородное поместье.

- От меня тебе не уйти, - Филлис хихикнул, и его же собственный смех показался ему глупым, как у сумасшедшего. - Как бы то ни было, - серьезно продолжал он, - я намерен выяснить, зачем ты туда направляешься и что это за огромный сверток у тебя на заднем сидении.

В последнее время он частенько говорил вслух, когда оставался наедине сам с собой. Это несколько успокаивало и позволяло не думать, что кто-то прячется за спинкой дивана или под лестницей. Вот и сейчас он смутно ощущал затылком, что какая-то темная сущность притаилась на полу под задним сидением и подкарауливает, когда же он потеряет контроль над ситуацией, чтобы тут же наброситься и откусить ему полголовы. Но Филлис был хитрее. Он развернул зеркальце заднего вида так, что без особых усилий мог обозревать весь салон своего потрепанного "доджа".

До поместья они добрались уже под вечер, причем Дэвидсону даже и не закралась в голову мысль, что следом за ним во тьме следует автомобиль с выключенными фарами. Автоматические ворота разъехались, впустив на территорию "ягуар", и так же бесшумно сдвинули створки обратно.

Сквозь густую листву растущего около дома вечнозеленого кустарника не было видно, горит ли в доме свет, но, скорее всего, никого там и не было, потому что сторожа обычно живут в каких-нибудь флигелях или домиках-фургонах.

Съехав с дороги в неглубокую канаву, Филлис оставил машину, завалив ее на всякий случай ветками. Надо сказать, на открытом пространстве, которое можно обозревать, он чувствовал себя спокойней, так как знал, что догнать его вряд ли будет кому под силу.

Он подошел к забору и сквозь его вычурную решетку стал обозревать поместье. Мест, где можно было спрятаться наблюдателю, было просто завались. Фил уже было собрался вскарабкаться по красивым чугунным завитушкам и перебраться на ту сторону, как внезапно оказался в темном переулке с мрачными покрытыми мхом кирпичными стенами. Он стремительно двигался между помоек, наполненных черными и серыми полиэтиленовыми мешками для мусора, и чуть не влетел в мутный, с искрящимися вкраплениями смерч чуть больше человеческого роста. Это зрелище настолько захватило Дакоту, настолько сковало его страхом, что около минуты он не сознавал ничего более. Когда первое потрясение увиденным прошло, он заметил слева у стены привалившегося к ней человека - тот либо спал, либо был пьян. Смерч кружился, чуть не задевая его склоненную голову; создавалось впечатление, что и исходит он именно из его головы - то ли из носа, то ли из глаз - а по другую сторону смерча находилась маленькая фигурка, по объему чуть ли не в два раза меньше мужчины, и смерч как бы затягивал ее в свою воронку. Приглядевшись внимательней, Филлис обнаружил, что странный искрящийся вихрь вовсе не причиняет вреда девушке - а это и правда была девушка - и даже наоборот, словно пытаясь слиться с ней, пропитывает ее своей энергией. И тут моментально, как вспышка яркого света, его постигло озарение: девчонка пожирала всем своим организмом энергию распада человеческой сущности, парень же был минуту как мертв в общепринятом понимании этого слова. Фил моментально отшатнулся, и узкий темный проход начал стремительно удаляться.

В следующий момент он уже лежал на земле, споткнувшись о скользкий от вечерней росы булыжник, а над ним ярко светила недоросшая луна. Приподняв голову, он увидел прямо перед собой решетку забора, огораживающую поместье Джона Дэвидсона, и вспомнил, где на самом деле находится.

Поднявшись, Филлис отряхнул одежду от налипшего на нее мусора. Вытерев со лба холодный пот, он полез по решетке наверх. Резные чугунные украшения, что так радовали глаз издали, при более тесном знакомстве оказались довольно болезненными острыми фигурками, ни на что не похожими. Пару раз зацепив джинсы и ободрав в кровь руку, Фил долез-таки, чертыхаясь, до верха и решил дать себе маленькую передышку. Собачьего лая слышно не было, значит, спускаться в некотором смысле безопасно. Спрыгнув по ту сторону забора, Дакота по-индейски тихо подкрался ближе к дому и увидел, как в трех окнах первого этажа зажегся свет. Ближе подходить было опасно, так как широкий газон перед домом ярко освещался светом, льющимся сквозь плотный шелк белых штор.

Дакота спрятался в кустах, благоразумно решив подождать наступления утра. Тогда, как он предполагал, Дэвидсон покинет поместье и отправится обратно в город - ведь была еще только середина недели, и каждого делового человека, - а Дэвидсон, без сомнения, таковым являлся, - ждут неотложные дела в центре.

Прошла пара часов. Филлис давно смирился со своим положением наблюдателя и сидел, прислонившись к дереву и неспеша отхлебывая из плоской фляжки прихваченный на случай тоскливого ожидания кофе с коньяком. Как вдруг какой-то шум внутри дома заставил его насторожиться. Это были чьи-то сдавленные вопли и грохот падающей мебели. Что-то со звоном разбилось, и в следующее мгновение Филлис уже был на ногах, засовывая фляжку во внутренний карман своей замшевой куртки. Дверь распахнулась - и на освещенный участок газона из дома выпрыгнула неестественно белая фигура. Тут же Фил понял, что это была абсолютно голая женщина с очень неплохой фигурой, кстати. Она поскользнулась на мокрой траве и растянулась во весь рост.

Дакота вытянул шею, рискуя быть замеченным среди листвы. Женщина вскочила, и ее груди соблазнительно заколыхались на бегу. Вслед за ней из дома показался Джон Дэвидсон. Он был без пиджака, и галстук его, наполовину развязанный, болтался где-то сбоку. Пробежав несколько шагов, он замедлил ход и остановился, слегка склонившись и уперев руки в колени. Казалось, ему было смешно.

- Дуреха! - сказал он девушке, уже успевшей выскочить из полосы света и бежавшей к забору. - Ну куда ты от меня денешься? - и он уверенным шагом, презрительно скривив губы, пошел следом за ней.

Та дико вскрикнула и заметалась вдоль забора, словно ища лазейку.

- Не подходи ко мне! - почти взмолилась она, но хозяин был непреклонен. Улыбаясь с чувством собственного превосходства, он подошел к трепещущей жертве, прислонившейся спиной к холодным прутьям решетки. Было видно, как ее сотрясает крупная нервная дрожь.

Луна вышла из-за облаков, и теперь в неосвещенной электрическим светом части сада стало значительно светлее. Филлис, предвкушая живое эротическое шоу, быть может даже с элементами садизма, подкрался ближе и раздвинул ветки и без того опасно жидких кустов.

Теперь было видно, что женщина молода и очень привлекательна, несмотря на размазавшуюся помаду и потекшую тушь. Во взгляде ее светился неподдельный испуг и кое-что еще. Что именно - Фил понял в следующий момент, когда она с воплем раненой тигрицы бросилась на Дэвидсона с явной целью выцарапать ему глаза. Джон вовремя увернулся, что, однако, не помешало ей расцарапать в кровь его левую щеку и подбородок. Он тут же присел, обхватывая ее чуть выше коленей, и распрямился; девушка оказалась перекинутой через его левое плечо. Дэвидсон не просто встал - он еще и сильно подался вперед, вследствие чего его ноша всей своей тяжестью упала спиной на решетку. Одновременно с раздавшимся воплем боли и страха Фил вспомнил, какие острые на ней чугунные выступы, и чисто рефлекторно поморщился.

- Ну что, тебе ведь нравится боль, не так ли? - Дэвидсон плотно прижимал девушку к решетке, всем своим весом навалившись на ее беззащитное тело; ей было слишком трудно отбиваться в таком положении. Она лишь простонала в ответ от бессильной злобы и ярости, смешанных со страхом, не в силах ни отпихнуть своего мучителя, ни вообще пошевелиться под его тяжестью. Он приник ртом к ее дрожащим губам и словно упивался ее болью. Затем, ослабив хватку, прошептал ей что-то на ухо. Она непонимающими глазами уставилась на него, но Дэвидсон медленно кивнул головой, как бы показывая этим, что иного выхода, кроме как подчиниться ему, у нее нет. Она негнущимися пальцами стала расстегивать на нем рубашку.

Дакота глазам своим не поверил. Ему было жаль, что мужчина загораживает собой такое великолепное зрелище, но, в конце концов, жаловаться ему не приходилось - не часто удается увидеть что-нибудь действительно стоящее.

Очень быстро рубашка и брюки оказались на земле, и Дэвидсон приступил непосредственно к реализации своих мужских потребностей, но делал он это в такой изощренной манере, что девчонка стонала от унижения, боли и, совершенно определенно, удовольствия. Фил за кустами только восхищенно прищелкивал языком.

Спустя примерно четверть часа подобных издевательств Дэвидсон развернул изнемогающую от усталости и эмоционального истощения девушку спиной к себе и проделал то же самое, но уже с другой стороны. На спине ее темнели глубокие раны от выступов решетки, из которых тоненькими струйками сочилась кровь.

Филлис с удивлением наблюдал всю эту захватывающую сцену, жалея, что находится не в своем любимом мягком кресле и под рукой нет тарелки с попкорном - именно так, как и любой средний американец, каковым он себя и считал, он любил проводить вечерние часы перед экраном телевизора. Одновременно он осознавал, что его как никогда возбуждает такой порядок вещей. Борьба между совестью, которая нашептывала ему о том, что надо бы спасти невинную жертву, пока ее не оприходовали до смерти, и рассудком, который подсказывал ему досмотреть все до конца, длилась недолго. Совесть была задвинута куда-то очень глубоко.

Закончив свои дела, Дэвидсон отлепился, наконец, от изможденного истерзанного тела и, взяв девушку за волосы, не особо церемонясь, прижал ее лицо к чугунным прутьям:

- Запомни, сучка: прежде чем пытаться убить кого-либо, поднапряги хорошенько свои мозги в этой симпатичной головке, а не то она окажется повернутой не в ту сторону, в которую ты привыкла, - он как следует стукнул ее лицом об решетку, при этом девушка слабо вскрикнула, затем за волосы же оттащил ее от забора и бросил на траву.

Подобрав свою одежду, он направился в дом, не закрывая, однако, за собой дверь.

Отдуваясь, как после длительной пробежки, Филлис опустился под дерево. Да-а, этот Дэвидсон вовсе не простак, чего, впрочем, и следовало ожидать. Он помнил во всех подробностях содержание того дневника, который нашел в городском доме Джона, и вполне был готов стать свидетелем чего-либо в этом же роде.

Но ничего особо криминального в этот раз не произошло, хоть он и убедился, что все, там изложенное, явно не является плодом больной фантазии этого лощеного джентльмена. Филу, однако, показалось, что его обманули - вместо захватывающего крутого порно подсунули второсортную эротику. Но, с другой стороны, девчонка-то осталась жива; ведь он как-то не стремился вновь стать свидетелем убийства.

Услышав стон, Филлис снова высунулся из-за ветвей. Девушка пыталась встать, но у нее мало что выходило - настолько она ослабла. Странно, но она почему-то перестала казаться хоть сколько-нибудь привлекательной, и индеец тщетно искал в себе хоть крупицу искренней жалости к ней. Не найдя этого, он даже слегка расстроился.

Из дома вышел Дэвидсон, одетый с иголочки. На его бледном лице краснели царапины от ее ногтей.

- Ну, дорогуша, погуляла и хватит, - почти ласково сказал он, подходя к ней.

Слабо вскрикнув, словно раненая птица, девчонка в паническом ужасе уставилась на его лакированные ботинки.

- О! Неужели ты решила полюбоваться на свое отражение?! - глумливо произнес Дэвидсон, проследив ее взгляд. - Поверь мне, сейчас для этого не самое подходящее время, ты правда неважно выглядишь... Пойдем, дорогуша, - наклонившись, он обхватил ее под грудью и поволок к дому. Девушка при этом делала слабые попытки вырваться, беспорядочно маша руками.

- Да-да, и даже кричать бесполезно, как ты могла убедиться.

Дверь за ними закрылась; вскоре погас и свет в доме, и Фил уже совсем успокоился и собрался затаиться в своем укрытии до рассвета, как вдруг услышал чей-то невнятный голос, доносящийся с другой стороны кустов. Тихо переместившись в ту сторону, он вгляделся в темноту. Зрение, унаследованное от индейских предков, веками всматривающихся в таинственную тьму лесов, никогда не подводило его. Вот и теперь он ясно разглядел мужской силуэт, нетвердой походкой направляющийся в сторону входной двери. Человек что-то бубнил себе под нос; слов разобрать было невозможно, но это была явно какая-то песня. Он, без сомнения, был пьян. Филлис оживился - ведь на сцену вышел совершенно неожиданный персонаж.

На пороге возник Дэвидсон.

- О, Джон, ну как она? - с трудом выговаривая слова, спросил странный тип, выходя из густой тени кустов в полосу лунного света. - Мне понадобится мой совочек? - он хрипло захихикал, видимо довольный своей острутой.

Теперь рассмотреть его вообще не составляло никакого труда. Это был довольно худощавый жилистый тип, каждая мышца его играла, потно переливаясь под выцветшей культуристской майкой и донельзя плотно облегающими поношенными джинсами. Длинные, до плеч, жидковатые патлы были высветлены, из-под них сверкали какие-то сумасшедшие глаза, переполненные животной энергией. Тонкие губы и многочисленные мимические морщины, однако не делавшие его старше, дополняли портрет. На левом плече Фил разглядел поблекшую наколку, изображающую парашют и автоматическую винтовку.

Тип икнул и сплюнул себе под ноги, на что Дэвидсон, казалось, не обратил никакого внимания. Филлис же поморщился: нет, напиваться до такого состояния он ни за что бы не стал - себя не уважать. Но, видимо, это уже в крови у этого типа - видок тот еще. Отставной коммандо, заливающий свои грехи алкоголем, не иначе.

- Забудь про девчонку, - сказал ему Дэвидсон. - Но через пару дней ты будешь нужен мне в городе.

- Окей, Джон, как скажешь, Джон, я всегда к твоим услугам, Джон, - тот, явно, паясничал.

Видимо решив, что разговор на этом закончен, он на нетвердых ногах отправился обратно.

- И Дигги!.. - окликнул его Дэвидсон. - Прихвати свои инструменты, - Джон неопределенно махнул рукой в том направлении, откуда появился странный тип: по всей видимости, в той стороне находилось его жилье.

"Вот это имечко, - подумал Фил. - Вполне подошло бы могильщику". Он усмехнулся.

Дигги изобразил жест, подтверждающий, что он все понял и, заголосив ту же песню, направился восвояси. Голос его оказался на удивление приятным и глубоким.

Дэвидсон же, заперев дверь и надев ключ на цепочку портмоне, пошел в гараж.

Через несколько минут его машина уже шуршала шинами по полотну асфальтовой дороги, уходящей в направлении города.

Филлис не стал дожидаться, пока уснет Дигги, чтобы влезть в дом, так как в голове его созрел более удачный план. Не без потерь он перелез обратно через забор, отыскал свою машину и поехал вслед за Дэвидсоном, свернув, правда, через несколько миль на второстепенную дорогу. Неподалеку располагался отель, где он мог отдохнуть и обдумать план дальнейших действий в течение этих двух дней.

Все люди сволочи

Полулежа в кресле, Дигги осматривал комнату блуждающим взглядом; идеально подобранный интерьер несколько угнетал его и казался нелепым. Медленно потянув пиво из банки. Диг вновь уронил голову на грудь и предался своему молчаливому созерцанию: злобно вращая глазами, он глядел исподлобья вокруг, стараясь не делать лишних телодвижений.

- Как мне уже осточертел этот дом, - прошипел Диг, сжимая в кулаке пивную банку, - где все на своих местах, где всегда все хорошо!.. - неожиданно заорал он, запустив смятую жестянку в невидимое нечто. - Убирайтесь все!.. - он задохнулся и вновь откинулся в кресло.

Казалось, язык распух и едва ворочался во рту, вялость во всем теле делала его похожим на сырое тесто, да и сам он ощущал, как невольно оседает, расползается и свешивается с подлокотников, прилипая к мягкому велюру, уже вовсе не похожий на человека.

В углу комнаты еле слышно вещал телевизор.

- "...Микробиологи трудятся над созданием вакцины, - слышалось с экрана. - С тех пор, как на страну обрушилась эпидемия, погибло более двух тысяч человек, еще столько же - в связи с участившимися пожарами и наводнениями. В северных районах ожидаются землетрясения не более трех баллов по шкале Рихтера. Прогноз погоды оставляет желать лучшего, над всем полушарием пройдут кислотные дожди. Пользуйтесь зонтами с антихимическим покрытием, их можно заказать по телефону:..."

Дигги нажал кнопку на пульте и презрительно сплюнул на ковер, реклама по телевизору его уже просто достала.

- Я уйду отсюда в город, а там... - он многозначительно выдержал паузу. - Там первый же трамвай непременно переедет меня, - заключил Диг. - Это хорошая мысль, надо запомнить...

Он еще раз оглядел помутневшими глазами заполненную туманом комнату, попытался было приподнять руку, но тщетно. Оставив эту затею, он забылся тяжелым неспокойным сном.

Флай свернулся калачиком у ног хозяина и стал прислушиваться к различным звукам, улавливая всякий посторонний шум.

День клонился к закату, вечерние сумерки все окрасили в серый цвет: мебель, пол, потолок; плотно зашторенные окна слились в одно и провалились в густой шевелящейся мгле.

Дигги, проспавший пять часов кряду, нервно вздрогнул и открыл глаза; ничего не соображая спросонья, он приподнялся и тут увидел в узком дверном проеме расплывчатый силуэт человеческой фигуры. Лицо Диг рассмотреть не мог, но он мог поклясться, что этот тип - никаким боком не Дэвидсон. Слегка пригнувшись, Дигги осторожно и медленно, чтобы не привлечь внимания, потянулся к журнальному столику, где поверх пустого пакета из-под чипсов покоился безотказный "Борхард-Люггер", который был всегда под рукой на тот всякий случай, если какой-нибудь сраный негодяй решится забраться в поместье. Но чужак, несмотря на всю осторожность производимых Дигги телодвижений, вероятно все-таки заметил постороннее присутствие и тоже пригнулся, будто пытаясь что-то разглядеть в полумраке комнаты.

Диг замер, сердце бешено запрыгало, разрывая грудную клетку, отдавая болью в висках и невероятным грохотом в ушах. Страх от осознания близости смерти сдавил горло влажными липкими пальцами, легкие горели и готовы были взорваться от нехватки кислорода, воздух отказывался втягиваться сквозь плотно сжатые зубы. На лбу выступила холодная испарина... Диг пошевелил занемевшими пальцами.

Тот другой тоже отчего-то медлил. Нервно облизнув пересохшие губы, Дигги бесшумно вдохнул и на выдохе резко бросился в сторону, едва не опрокинув кресло, мгновенно нащупал непослушными пальцами леденящий металл оружия, ощутил его тяжесть в ладони и надавил на курок уже падая за кресло. Выстрелы прогремели одновременно.

Диг затаился, прислушиваясь к тишине, воцарившейся после стрельбы. В воздухе запахло порохом, но ни единого шороха не было слышно. Боли не было, значит, пуля его не задела. Но что тот, другой?.. Попал ли он в него или тоже мимо? Дигги приподнялся и оглядел комнату, но никого, кроме Флая, не обнаружил. Он встал и осторожно двинулся в сторону, где еще минуту назад стоял незнакомец, однако там уже никого не было.

Раздосадованный случившимся, Диг хлопнул себя по лбу и, оглядев комнату, наткнулся на укоризненный взгляд пса.

- Ну что уставился, мать твою, что, не мог меня разбудить?! Не мог предупредить, что здесь чужой?!

- Прости, я его не учуял.

- Что ты сказал?! Не учуял? На кой хрен тогда тебе эта мокрая черная хреновина, которая растет на твоей морде?! - взорвался Диг. - Не заметил он его, видите ли! - он резко взмахнул руками и задел длинным стволом револьвера за торшер, тот покачнулся, но не упал.

- Я просто собака, и я не обязан отслеживать твои галлюцинации.

- Мои что? Здесь только что кто-то был, понимаешь?

- Нет, здесь никого не было, кроме тебя и меня.

- Ты зачем лжешь мне, маленький уродец, - мужчина зло сощурился, - здесь был кто-то незнакомый, и ты это знаешь!

- Зеркало.

- Что?.. Какое зеркало? Зеркало? При чем здесь зеркало?

- Дверь была у тебя за спиной, ты не смог бы увидеть входящего.

Дигги посмотрел сначала на кресло, потом на дверь, которая действительно была сзади, а затем перевел взгляд на слабо мерцающие в темноте створки зеркального трюмо, в котором действительно отражалась часть кресла и коридор. Он обессиленно опустился на подлокотник.

- Действительно... - начал было Диг, но тут же осекся, и спустя миг заглянул под стол, где притаился Флай. - Господи, да с кем я разговариваю!.. - он обхватил голову руками, больно стукнув себя по виску рукояткой револьвера, что позволило ему несколько прийти в себя. - Здесь же нет никого...

Выронив оружие на пол, он сам сполз следом и оказался нос к носу с собакой, которая начала уже вылезать из-под стола.

- Ну-ка, повтори, что ты сейчас сказал?

Пес, словно смутившись, отвернулся, а может, у Дигги просто плохо пахло изо рта.

- Нет-нет, ты посмотри мне в глаза и скажи, что я вовсе не свихнулся, - он больно схватил собаку за подбородок и повернул мордой к себе. Флай дернулся и стал пятиться.

- Ты стрелял в самого себя, Дигги, ты стрелял в свое отражение.

- Святое дерьмо! - беззлобно выругался Дигги. - Подумать только, у меня говорящая собака, - и он тихонько рассмеялся. - Мы с тобой можем разбогатеть на этом, дружок, и убраться из этой дыры, уехать подальше отсюда... например, во Францию или в Швейцарию.

- Ты такая же сволочь, как и все остальные, - тихо молвил Флай, тяжело вздохнув, наблюдая, как хозяин пытается каким-то покрывалом завесить разбитую зеркальную дверцу.

- Что ты говоришь? - полуобернулся он на ковыляющую в сторону двери собачку. - Эй, ты куда направился?

- Что-нибудь съесть.

- Это хорошая мысль, я сейчас тоже приду... Эх, жаль, ты не умеешь готовить!.. Как ты думаешь, Флай, что сказал бы Джон, узнай он, что мы здесь устроили? - прокричал он вслед собаке, направляясь в сторону кухни.

- Мы? Это интересная постановка вопроса. А почему ты так боишься этого Джона? Он не лучше и не хуже тебя, он абсолютно такой же, только пахнет от него лучше. А духовный мир его так же беден, как и твой...

- Да что ты такое несешь?! Вот передам я ему твои слова, посмотрим тогда, как ты заговоришь!..

Они спустились вниз, и снова стали слышны слабые удары и приглушенные вопли женщины, запертой в подвале.

- Что там опять орет эта сучка? - обозлился Диг. - Пойти что ли, надрать ей задницу...

- Скажи, разве это нормально, что ее оставили там?

- Это не наше дело, Флай, эта телка принадлежит Джону. Я только что разбил зеркало в каком-то древнем комоде, и если бы мне пришло в голову отпустить эту шлюшку, то Джон мне не только голову оторвет, но еще и яйца заодно, в этом ты можешь не сомневаться.

Дигги сильно ударил по двери, из-за которой доносились крики о помощи, и там сразу все стихло.

- Слышишь ты, мразь! - заорал Диг, брызгая слюной, - Если я еще хоть раз услышу твои вопли, то, дрянь, я всажу тебе по самое "мама не горюй", усвоила, сучка?!.

С той стороны двери теперь не доносилось ни шороха.

- Вот так-то лучше! - Дигги сплюнул, грязно выругался и, улыбнувшись собаке, пошел наверх. - Пойдем лучше выпьем что-нибудь и поедим. И я умоляю тебя, не думай ты больше об этой стерве. Коли она здесь, значит, она сама этого хотела.

- Наверное, ты прав, - неохотно проговорил Флай, перескакивая со ступеньки на ступеньку.

Странные все же существа люди, твердящие, что они ответственны за тех, кого приручили! В бескрайнем тревожном мире, где каждый из нас одинок, где все мы трагичны, где все мы затеряны в пустоте и мраке, люди живут для того лишь, чтобы погубить себя и других. Не скорбно ли это?

Эксгумация*

Почти двое суток Филлис не вылезал из убогого гостиничного номера, где пил пиво, давил клопов и изучал толстую тетрадь Дэвидсоновских маньячеств. Он и сам был мастак рассказывать истории о своих похождениях, но подобное ему даже не снилось. В какой-то мере он завидовал Дэвидсону. Да, именно завидовал. Картинки, как живые, всплывали перед его внутренним взором: женщины, зрелые и совсем еще юные, блондинки и брюнетки, обнаженные, сладострастные, униженные, испуганные, потные, измазанные собственной кровью... Никогда ни один эротический триллер так не захватывал Фила, как этот своеобразный дневник. Все истории были как на подбор, ни одна не повторялась; этот Дэвидсон был изощренным садистом с неиссякаемой фантазией.

- Эй, ужин заказывали? - раздался голос за дверью, и Фил вздрогнул. Отложив тетрадь, он нехотя поднялся с постели и пошел открывать. На пороге стоял не очень опрятный парень с обшарпанным подносом в руках.

- Что на сей раз? - Фил с опаской осматривал содержимое тарелок, мало поддающееся идентификации.

- Свиные котлеты, зеленый горошек и картофель-фри. То же, что и вчера.

- Не хочешь ли ты сказать, дружок, что это вчерашняя еда?

Вопрос, кажется, поставил парня в тупик.

- Но... э-э... Вам же вчера понравилось?

- Ты думаешь, если я от этого вчера не умер, то и сегодня схаваю? Ладно, давай сюда, - он взял у парня поднос.

Тот по-прежнему стоял в дверях и заискивающе глядел на Фила. "Ну и рожа, - подумалось ему. - Так и просит кирпича".

- Ну чего ты ждешь-то? - довольно грубо спросил он.

- Ну, я подумал, не будете ли вы столь любезны дать мне на чай?..

- А ты сам-то как думаешь-то?! - хмыкнул Дакота и, развернувшись на каблуках, захлопнул дверь ногой прямо перед носом придурка.

Усмехнувшись, он поставил поднос с этим, с позволения сказать, ужином на постель и сам забрался туда же, не потрудившись снять свои ковбойские сапоги.

Положив свиную котлету на кусочек поджаренного хлеба и накрыв это листом салата, он откусил сразу половину и, утирая рукой стекающий по подбородку жир, открыл последнюю запись в дневнике.

"Ей нравилась боль. Но до сих пор никто по-настоящему не делал ей больно. Я сказал, что помогу ей, только она должна мне довериться.

У меня было одно замечательное место, подвальчик в трущобном районе. Ни одна живая душа не знала о его существовании. Я все там оборудовал по высшему разряду, почти скопировав свою гостиную, включая и камин, и великолепный персидский ковер перед ним.

Когда я целовал ее в спину, она извивалась, как змея, стонала и царапала ковер. Какая чувствительность. Тогда я связал ей руки над головой грубой веревкой, толстой и шершавой, привязав их к каминной решетке, - она сама протянула их мне. Потом я обвязал веревками и ноги, растянув их в стороны и привязав к ножкам тяжелого дубового стола.

- Тебе страшно?

- Я хочу тебя.

Я нежно играл с ней языком.

- Тебе нравится?

- Сильней, ты обещал мне боль. Избей меня!

Я укусил ее за грудь и грубо вошел в нее. Она вскрикнула и взвыла от удовольствия. Я склонился к ее лицу, близко-близко.

- Я могу сделать с тобой сейчас все что угодно. Ты осознаешь это?

- Насилуй меня, бей меня...

Да, кажется, она еще ничего не поняла.

- Хорошо. Все, что ты хочешь...

Я взял хлыст. Я стегал ее долго и изощренно. По животу, по груди, по шее. Она извивалась, билась и кричала: "Убей меня, кончи меня!" Я опустился между ее ног и со всей силы вогнал в нее кулак. Ее тело сжалось в такой дикой судороге, что остановилось дыхание. Да, этого она никак не могла ожидать. Она лежала недвижимо с широко открытыми глазами. Я уже думал, не угробил ли я ее раньше времени? Я вынул окровавленную руку и дал ей пару пощечин. Она зарыдала. Теперь я видел, что ей действительно больно.

- Хочешь еще? - я обмазывал наши лица ее собственной кровью. Она помотала головой, но сказать ничего не смогла, только ловила ртом воздух, все еще пребывая в шоке. - Ты же еще не почувствовала меня.

Ей страшно. Посмотри, Джон, она действительно боится тебя! Я лег и стал зализывать ее раны. Она плакала, всхлипывая навзрыд, но по-прежнему молчала. Я был так возбужден, что еле сдерживал себя.

- Ты хочешь меня?

Рыдание.

- Ты боишься меня?

Она боится меня. Она боится, а я хочу кончить. Я показываю ей старинный антикварный пистолет для дуэли, гордость своей коллекции - длинный блестящий ствол, драгоценная инкрустация, настоящее произведение искусства. Я засовываю дуло ей в рот. Как она напугана! Жалкие хрипы, груди колышутся от рыданий. Теперь вынимаю его и медленно веду вниз, по шее, груди, по животу. Нежно вставляю дуло пистолета между ее ног, глубже, глубже, ей больно и страшно. Я осторожно вынимаю его, слизываю кровь и снова вставляю.

- Ты чувствуешь его? Холодный металл... Он более беспощаден, чем я, у него нет чувств, у него нет осторожности. Смертельный металл внутри твоего тела. Он может быть и горячим... Ну, тихо, тихо, не кричи, тебя все равно никто не услышит.

Я ритмично вгоняю дуло в беззащитную плоть, ласкаю пальцами. Это длится бесконечно или только несколько минут? Она часто-часто дышит - неужели от возбуждения? На ее щеках смертельная бледность сменяется горячечным румянцем. Я в последний раз целую ее и спускаю курок.

Такого вопля я не слышал никогда. Тело изогнулось дугой, по моим рукам хлынула кровь. Я отшвырнул пистолет и сам занял его место, а она еще билась в моих объятиях, и я кончил в нее. Потом обмазал себя ее кровью и долго лежал с ней рядом. В камине трещали дрова. Нам было хорошо."

Вытерев руки о наволочку и засунув тетрадь в боковой карман сумки, Филлис встал, по-прежнему глядя в пустоту. Огонь в камине перед его мысленным взором все еще горел, но теперь он превратился в костер, сложенный старым индейским способом. В голове по нарастающей снова били шаманские барабаны.

Сегодня Дэвидсон точно в городе, и нет никаких оснований опасаться, что он нагрянет нежданно-негаданно в свое поместье. И Дигги там же, где и Дэвидсон; проворачивают какое-нибудь очередное паскудное дельце. Филлис тихо рассмеялся. Смех прозвучал довольно коварно, но он не обратил на это внимания. Прихватив со стула свою замшевую куртку, Дакота вышел из номера, насвистывая в такт барабанам, пересек коридор. Рассчитавшись за номер и за стоянку, забрался в свой джип и без особого сожаления покинул столь уютное гостеприимное местечко. Опорожнив припасенную на всякий случай крохотную бутылочку дорогого коньяка, он хмыкнул: словосочетание "огненная вода" родилось в голове само собой. Ну конечно же, оно больше подходит этой дряни, чем непонятное слово "Martell".

Не заметив как, он уже добрался до погружающегося в ночь поместья. Начинался сильный ветер. Буря бушевала уже который день, вернее, ночь: стихая под утро, она снова разражалась к вечеру. Деревья в парке, как и в окрестностях, в большинстве своем были повалены, а те, что прочно держались корнями за землю - сломаны неистовой Силой бури.

Поставив "додж" в стороне от ворот - так, на всякий случай, - Фил перелез через забор, на этот раз без приключений, и неслышно подкрался к погруженной во тьму громадине дома.

Ветер усиливался, и Фил подумал, что надо бы поскорее очутиться внутри, не то торнадо собьет с ног и утащит в неизвестном направлении, что совершенно не входит в его планы. Торнадо! Прямо как в старые добрые времена. Филлис вспомнил, как однажды ураган застал их с дедом посреди степи, и как дед за считанные минуты вырыл в земле яму, в которой они укрылись и переждали бурю, засыпавшись сверху землей и оставив для дыхания небольшую щель с подветренной стороны. Что ни говори, дед был старым умудренным опытом индейцем, и Фил гордился им тогда безмерно.

Он и сейчас продолжал гордиться своим дедом, хоть и понимал, что не достоин его. Он выбрал не тот путь, позволив увезти себя с материка, с родины отцов. Но это было только началом. Ошибки последовали одна за другой, молодой человек не мог устоять перед искушениями и соблазнами Старого Света, и осуждающее Око все реже являлось ему во сне.

Но теперь оно неотступно следило за ним, Всевидящее Око Великой Бабушки. Но было уже слишком поздно что-либо менять и совершенно невозможно остановить.

Минут пятнадцать Фил шнырял вокруг дома, пытаясь отыскать какую-нибудь лазейку. Казалось, Дигги никогда не лажает и не допускает оплошности, в каком бы состоянии он ни находился. Отчаявшись, Дакота вернулся к джипу, достал из багажника ящик с инструментами и извлек оттуда кусачки и точечный фонарик.

Ему до смерти надоел этот гребаный забор, но выбирать не приходилось. Порыв ветра чуть не сбросил его обратно, когда он в очередной раз влез на эту садистскую конструкцию. Джинсы затрещали на заднице, когда он пытался удержаться, но, слава Богу, не лопнули.

Фил не был домушником, но прекрасно знал, где у порядочных людей проходит сигнализация. Непорядочные, кстати, тоже не отличались особой фантазией и прокладывали ее идентично. Попотев над проводками под крыльцом минут десять, он таки замкнул их с помощью кусачек. На панели загорелась зеленая лампочка, сменив мигающую красную. Облегченно вздохнув, Дакота разогнул затекшие колени и, проверив задний шов джинсов, насвистывая, пошел в обход дома.

Он уже присмотрел, какое окно меньше бросается в глаза, и проделал над ним довольно несложную манипуляцию перочинным ножом. Остальное не заняло и минуты.

Спрыгнув с подоконника внутрь, Фил огляделся. От всех предметов интерьера жутковато веяло какой-то рыцарской стариной. Он не был знатоком антиквариата, но готов был поклясться, что вся коллекция состоит из подлинников. Это какую же хренову кучу денег тратит этот извращенец на свои безделушки! Повертев в руках серебряную шкатулку ручной работы, потемневшую от времени, Фил двинулся вглубь дома. Какого черта ему здесь было нужно, он понятия не имел. Но что-то непременно должно было быть, чутье никогда еще его не подводило.

Он бродил по роскошному огромному дому, но ничто не подсказывало ему, что он на правильном пути. А снаружи уже бушевала гроза. И довольно свирепая. Что-то громко затрещало - и в следующий момент огромный тяжелый предмет ударил в стену. Филлис вздрогнул. Грохот прокатился по коридорам, отражаясь от перекрытий, пол затрясся под ногами, где-то что-то упало и разбилось. "Наверняка какая-нибудь дорогущая китайская ваза", - хихикнул он.

Около дома рос огромный вяз. По всей видимости, это он рухнул и наделал столько шума. Откуда-то снизу послышался странный в этом месте звук. Фил замотал головой во все стороны, пытаясь определить, откуда он исходит. Но звук стих, а через минуту повторился снова.

- Помогите! Я не хочу здесь умереть! Выпустите меня отсюда!..

- Твою мать! - выдохнул Фил. Он понял, что в доме не один. Кто-то где-то орал и звал на помощь.

Сбежав по лестнице, ведущей в подвал, Фил крикнул в пространство:

- Эй, кто здесь?!

- Вытащите меня! - голос завизжал с новой силой, женский голос.

"Скорее всего, это та девчонка, которую пару дней назад отдрючил Дэвидсон", - подумал Дакота. И не ошибся. Сбив замок кочергой, прихваченной от камина, Фил открыл дверь, и на него тут же пахнэло вонью, а следом вывалилось нечто лохматое в черном. Во вспышках молний это смотрелось ужасно, но индеец не боялся чужих привидений.

- Ох, дорогуша, да ты смердишь, как ночной горшок! - он отступил на шаг, в результате чего девушка упала на пол, запнувшись о порог.

Она подняла голову, и на ее изможденном лице отразились одновременно удивление и отчаяние. Филлис стоял, сложив на груди руки, и криво ухмылялся.

- Как зовут тебя, красавица? - он явно измывался.

- Амбер, - она была слишком истощена, чтобы злиться. Кое-как поднявшись, она плотнее запахнулась в старый черный плащ, который был надет, по всей видимости, на голое тело.

- Что, поссорилась с приятелем? - продолжал глумиться Фил. - Ведь Джон - твой приятель, не так ли?

- Постой-ка, я тебя знаю! - она приблизилась к индейцу и всмотрелась в его лицо огромными запавшими глазами, под которыми обозначались голубоватые круги. Девушка, судя по худобе, не ела эти два дня и еле шевелила пересохшими губами.

- Оставь это, дорогуша, - Фил отстранился от этого полупризрака.

- Не называй меня так, ты!.. - вспылила вдруг она и рванулась к нему, Фил на всякий случай отскочил. Но девушка, а вернее то, что от нее осталось, остановилась и, согнувшись пополам, застонала.

- Господи, я так хочу пить, здесь есть что-нибудь?.. - она огляделась.

- Конечно! - воскликнул Фил. - Что желаете? Джин, виски. А, может, вина? Я думаю, здесь найдется с десяток бутылочек старого французского...

Ноги Амбер подкосились, и она медленно стала оседать на пол. Фил, преодолев брезгливость, подхватил ее и поволок по лестнице наверх. Голые, покрывшиеся гусиной кожей ноги с каждым шагом бились о ступеньки, что, видимо, было не очень приятно, потому что она вскрикивала после каждого такого удара и проклинала на чем свет стоит Джона Дэвидсона, какую-то Рэнэ и заодно своего спасителя. Филу было смешно, но он старался молчать, чтобы не вывести эту хоть и истощенную, но все еще тигрицу из себя.

Сразу много пить он ей не дал - не хотел стать убийцей. Вскоре она потихоньку пришла в себя и смогла немножко поесть. Все съеденное тут же поспешило вернуться обратно на тарелку. Амбер заплакала.

- Ну ладно, ладно тебе, - пытался успокоить ее Филлис. - Подожди немного, не жадничай.

Скоро она смогла поесть нормально, сделав над собой героическое усилие и удержав-таки пищу внутри.

- Что происходит снаружи? - спросила она, тяжело дыша после такого легкого ужина, будто он утомил ее.

- Буря, - коротко ответил Фил. - Конец света, по-моему. Что-то, сязанное с космическими катаклизмами.

- О, Боже! - испугалась она. - Что по-твоему значит "конец света"?

- Это значит "конец", - он встал и, оставив Амбер наедине со Страхом, пошел в ванную и открыл оба крана. Ей просто необходимо было помыться.

- Смотри не закрывайся, - сказал он ей, когда воды набралось достаточно, - второй раз я спасать тебя не буду.

Надувшись, Амбер залезла в ванну и долго там отмокала.

Филлис приканчивал уже вторую бутылку великолепного красного вина, когда она выползла, обернутая в полотенце и заметно посвежевшая. Сев на диван напротив, она протянула ему пустой бокал.

Смерив оценивающим взглядом этот ходячий труп, он сделал вывод, что пара глотков ей не повредит и даже, возможно, наоборот, слегка взбодрит.

Вино попало внутрь и заиграло на щеках слабым румянцем, что заставило Фила вспомнить, какой она поначалу казалась ему симпатичной. Он ведь видел ее как-то в своем магазине и даже пытался заклеить, безуспешно правда.

- Я тебя знаю, - повторила она, словно угадав его мысли.

Он в знак утверждения слегка склонил голову набок.

- И... каким образом... ты здесь оказался? - с опаской спросила она, втыкаясь в него взглядом.

Видимо, ей только что пришло в голову, что он может быть заодно с ее мучителем. И Фил сказал правду:

- Мы с Дэвидсоном старые приятели...

Девчонка вскочила, готовая в любую минуту броситься прочь. Но Филлис так искренне расхохотался, что она в изнеможении опустилась на диван.

-Тем не менее это правда; я знаю Джона довольно хорошо, - Дакота вспомнил записи в дневнике и ухмыльнулся. - А оказался я здесь просто - влез через окно.

- Но... это...

- А не все ли тебе равно?! Если бы я здесь не оказался, ты бы сгнила заживо в этом подвале!

Она заткнулась, вжав голову в плечи. Ее снова начал бить озноб, и Фил, сжалившись, завернул ее в плед.

- О, Господи! - воскликнула вдруг она. - А если он вернется?! - Амбер вскочила и заметалась по комнате, путаясь в пледе. Споткнувшись, она застыла у окна. - Я не могу здесь дольше оставаться! Если он найдет меня, мне не жить...

Фил тоже подошел к окну. Ураган набирал силу. Кроны деревьев стонали, мотаясь на ветру, вскидывая и опуская ветви, словно руки в неистовой мольбе разгневанным богам. Ветер завывал в каминных трубах, как побитая собака.

- Выйти сейчас на улицу - самоубийство, - изрек Филлис. - На твоем месте я бы подождал до утра. И, тем более, никакой Дэвидсон, будь он хоть трижды дьявол, не доберется сюда в такую замечательную погодку.

Тяжело вздохнув, Амбер пошла в спальню и принялась копаться в наваленной на полу куче тряпья. Через несколько минут она с торжествующим криком выудила оттуда свои джинсы и блузку. Правда, блузка была слегка порвана, но это не имело значения, это была ей одежда.

Подумать только, она была дома всего каких-то два дня назад, а казалось, что прошло уже несколько месяцев - столько ей пришлось пережить в вечер похищения и в последующие за этим двое суток, особенно ночью, когда она, запертая в подвале среди мешков с побелкой и цементом и банок с краской, звала на помощь, а потом просто бездумно сидела, уставившись взглядом в пол, где в темноте перед ней мелькали картинки из ее жизни. Говорят, так бывает перед смертью, но она совсем не хотела умирать. Не-ет, исключительно после вас, мистер Дэвидсон! Только ненависть помогла ей продержаться двое суток, иначе она бы просто свихнулась от страха и пережитого потрясения, прокручивая все в голове вновь и вновь.

Филлис не спал всю ночь. Он был совершенно уверен, что никто их не навестит, но уснуть не представлялось возможным, так как гром грохотал беспрерывно, дождь с неистовой силой стучался в окна, а свет молний, порозовевших от крови только что убитых ими же людей, проникал даже сквозь плотно задвинутые темные шторы.

Чуть только рассвело, он выглянул наружу. Ураган немного поутих. Филлис смотался к джипу и забрал с заднего сиденья индейское одеяло и большую сумку, порадовавшись, что вечером ему не пришло в голову поставить машину под какое-нибудь дерево. Швырнув ключи на стол, он пошел на кухню заварить кофе для себя и для гостьи дома.

Когда он вернулся, диван, где она спала, оказался пуст. Мгновенно смекнув, в чем дело, Фил бросился к столу - ну конечно, ключей от "доджа" он там не обнаружил. Глупая девка сбежала одна, ну и черт с ней. А у него еще есть здесь дельце.

Спокойно позавтракав деликатесами, что нашел в одном из холодильников, Филлис расстелил на большом столе рукодельное одеяло и ненадолго присел на подлокотник кресла, перебирая в уме предметы, необходимые для обряда, который нужно было свершить.

Пляска Святого Духа

К полудню буря почти совсем прекратилась и только слегка напоминала о себе, раскачивая заметно поредевшие за ночь кроны деревьев.

Насвистывая под нос нехитрую приободряющую мелодию, Филлис водрузил свою дорожную сумку на стол, расстегнул на ней молнию и стал аккуратно извлекать предметы индейского культа. Коробку с головным убором из орлиных перьев он отложил в сторону, так как одеть его придется в последнюю очередь.

Раздевшись, Дакота встал перед зеркалом и тщательно раскрасил тело растительными красками. Несколько завершающих штрихов на скулах и подбородке - и в зеркале отразился типичный представитель дикой расы. Он надел мокасины, мягкие штаны из оленьей кожи, повесил на пояс с одной стороны нож, с другой - трещотку из высушенной тыквы-горлянки. Забрав волосы в косичку, увенчал голову шлемом из перьев и, прихватив дневники Дэвидсона, вышел из особняка. Нагретый солнцем ветер приятно обдувал обнаженную кожу.

Неподалеку от того куста, где он прятался ночью пару дней назад, Фил опустился на колени и расчистил пятачок земли от растительности. Расчертив узор мбндалы*, как ему велело сердце, и собрав вокруг себя сухие ветки, которыми в изобилии, благодаря урагану, была усыпана лужайка перед домом, он сложил довольно большой костер.

Мыльные пузыри лопались, превращаясь в радужные брызги всякий раз, как только Дигги хлопал рукой по воде. Он возлежал в ванной в летнем домике и смаковал изысканный дорогой напиток из не менее дорогого бокала. По большому счету, ему было наплевать на то, что особняк слегка поцеловался с деревом - подумаешь! Пара сотен, способных исправить дело, у Дэвидсона всегда найдется. В конце концов, он не садовник и не обязан следить за перемещением растений по территории поместья.

Он сделал еще один глоток, специально пропустив его сквозь зубы - вино растеклось по языку и медленно в него впиталось.

- А у тебя неплохой вкус, Джон, - произнес он. - Поверь, старина, я чисто из любопытства чуточку приоткрыл бар, а теперь никак не могу остановиться.

Диг прикурил, затянулся и, отложив "косяк", посмотрел в сторону распахнутой настежь двери, где неподвижно дремал верный друг.

- Флай! - позвал Дигги; собачка вздрогнула и подняла голову. - Ты случайно не знаешь, почему это Джон прежде всегда запирал бар? Гости ведь не должны испытывать неудобств, - он подмигнул псу и поднес бокал с искрящимся напитком к губам, но рука сама по себе дернулась, в результате чего остатки вина вылились в воду.

- Можно подумать, сегодня бар открылся сам собой, - доверчивый и нерасторопный Флай, слегка кивнув головой, поднялся и бесшумно запрыгал прочь на своих трех лапах.

- О, конечно мне пришлось повозиться с этим хитроумным замочком, - истерично расхохотался Диг, прекрасно осознавая, что в дорогой бутылке не осталось ни капли вина. - Но я полагаю, Джон не слишком расстроится... Или я не заслужил?!.

Хозяин еще долго что-то кричал, но Флай уже не слышал его слов. Навострив уши, он с минуту прислушивался к звукам, доносящимся со двора. Звуки были чужие и тревожные. Выбравшись из дома, беззлобный пес, слегка склонив голову набок, некоторое время завороженно наблюдал за происходящим в саду беспределом. Ничто подобное раньше не нарушало спокойного ритма их жизни, поэтому удивление собаки было безграничным. Но спустя пару минут Флай опомнился и, недовольно заворчав, заковылял в сторону чужака, так бесцеремонно посягнувшего на их покой. Странное существо, прыгающее вокруг дымящейся груды веток, Флай почти не разглядел; его единственный подслеповатый глаз выхватил только смутный силуэт с огромным колышущимся ярким пятном вместо головы, но он точно знал, что это чужой, по какому-то нелепому стечению обстоятельств устроивший свое светопреставление на его, Флаевой, территории.

Совершив вокруг кучи хвороста обрядовый танец, сопровождающийся громыханьем трещотки и жуткими криками, более уместными в американских прериях, чем во дворе аристократического особняка, Дакота угомонился ближе к вечеру. Краснеющее солнце уже коснулось кромки деревьев, когда ему удалось разжечь огонь.

Не привлекая к себе внимания, за ним давно наблюдала небольшая потрепанная собачонка, притаившаяся в траве чуть поодаль. Склонив голову набок, она разглядывала странного чужака одним своим здоровым глазом. Тот сидел перед огнем, слегка раскачиваясь, и негромко ритмично подвывал. Вскоре это ему, видимо, надоело, он вскочил, бросил в костер несколько пухлых тетрадей, отчего пламя вспыхнуло и, разбрасывая искры, разгорелось еще сильнее.

Собака встрепенулась и по одной ей понятному побуждению бросилась к незнакомцу, вцепившись в кожаную штанину мертвой хваткой. Филлис не ожидал такого нападения. Одним ударом кулака он оглушил собаку и отбросил ее в сторону. И тут в его голове щелкнул какой-то переключатель; индеец, издав воинственный клич, словно дикое животное бросился на неподвижное тельце напавшей на него собачонки. Его предки по отцовской линии были из племени чейеннов* - людей-псов, и для поддержания воинского духа потребляли в пищу собачатину. Он почувствовал, что время пришло, пришла пора спуститься в Нижний Мир*. Справедливо рассудив, что душа убитого им священного животного будет проводником туда, Дакота склонился над псом, вынув из-за пояса охотничий нож с костяной рукояткой ручной работы.

Спустя несколько минут он поднялся. Глаза его пылали, в зрачках отражались отблески костра в вечерних сумерках. Поднявшийся ветер трепал выбившиеся волосы и срывал убор из перьев. Потрясая свежесодранной шкурой в одной руке и подняв окровавленный нож над головой, Фил принялся выкрикивать какие-то слова на языке чейеннов. Усиливающийся ветер подвывал в такт ему и бросал языки пламени то в одну, то в другую сторону. Заткнув нож обратно за пояс, он одним жестом снял убор из орлиных перьев. Кое-как натянув маленькую шкурку себе на голову, индеец вновь пустился в свой дикий танец вокруг костра. Первые крупные капли дождя упали на его разгоряченное тело, и краска на лице, смешавшись со свежей собачьей кровью, потекла, придавая всей его внешности еще более свирепый вид.

Холодный дождь, набирающий силу, прибил к земле летающие черные хлопья прогоревших страниц из дневников Дэвидсона, но пока не в силах был затушить разгоревшийся не на шутку костер.

Фил же, казалось, не замечал ни усиливающегося с каждой минутой ветра, ни дождя - он в глубоком трансе, выкрикивая в такт движениям и потрясая трещоткой, все убыстрял темп своей магической пляски в отблесках огня.

Он уже спустился в подземный мир и теперь искал своего приятеля, облезлого койота, который однажды надул его. Он должен был спросить одну важную вещь.

Дигги шумно потянул носом воздух, и вместе с ним - дозу коки. Откинув голову назад, опять глубоко вдохнул и расслабился... В принципе, мешать спиртное с "марафетом"* было не в его правилах, но сегодняшний день был исключительно хорош, и мир хорош, и все вертелось.

- Жизнь прекрасна! - громко проорал Диг и приложился к отбитому горлышку бутылки уже изрезанными губами.

Вскоре он вылез из остывшей ванны и, накинув один из шикарных халатов Дэвидсона, побрел в гостиную с явным намерением продегустировать все содержимое бара. Световые всполохи, пляшущие на стенах комнаты, заставили Дигги забыть о его неистребимой любви к горячительным напиткам; он в недоумении остановился и, таращась на стену, попытался сообразить, что же здесь происходит.

- Что это еще за черт?.. - мозги работали явно не в ту сторону, на банальный вопрос не нашлось ни одного подходящего ответа. - Исчезайте, мать вашу!.. - заорал он, громко тарабаня ладонями по мерцающей стене. - Убирайтесь ко всем чертям!

Но ни криками, ни шлепками, ни мотанием головы и протиранием глаз ему не удалось прогнать видение. Оно будто вжилось в эти стены и не хотело исчезать, красно-оранжевое яркое свечение.

- Хорошо, - сдался Диг, - пусть будет как есть, делайте что хотите, живите где хотите; в конце концов, это не мое дело, как Джон украшает комнаты...

Он вышел в коридор. Огляделся и только теперь заметил, что чего-то не хватает в этом пустом доме. Вернувшись к бару за новой бутылкой вина и стараясь игнорировать световые всполохи на стенах, Диг с еще большей силой почувствовал себя одиноко в угнетающей пустоте.

- Флай, - тихо позвал он, - где ты, мой ушастый приятель? Знаешь, что я придумал, - он насколько мог быстро пошел по комнатам, разыскивая пса, - а не свалить ли нам отсюда в какой-нибудь крошечный городок, где нас никто не знает... Флай! Отзовись, Флай! Ну скажи хоть что-нибудь...

Дигги остановился у окна и замер от неожиданности открывшегося его глазам зрелища.

- Срань Господня... - прошептал он. - Вот это дерьмо, мать твою, а!.. Ты только посмотри, что наделал этот мудак обдолбанный!..

Не сказать, что мозги у Дигги сразу очистились, но хмель тут же растворился, словно ничего и не было выпито. Он машинально возместил эту досадную потерю, порядком отхлебнув из горлб свежеоткупоренной бутылки.

- Джон мне этого не спустит, - сообразил он. - Джон мне сделает клизму... битым стеклом, - подвел он резюме.

В голове лихорадочно всплыл план расположения комнат в доме, и он, не без некоторого напряга вспомнив, где оставил шмотки перед принятием ванны, бросился за своим "парабеллумом".

- Нет, Джон, ну ты бы предупредил хотя бы, - на ходу придумывал отмазки Диг. - Ха-ха, ну и друзья у тебя, Джон! Мы договаривались совсем не так, я уборщик "мусора", Джон, а не пожарник, помнишь это, да? - он в несколько прыжков достиг входной двери. - Я даже знать не хочу, что за кретины тебя окружают, это не мои проблемы, но меня никто не предупреждал ни о каких вечеринках с фейерверками! Так что разбирайся сам!..

Он выскочил на улицу босиком, в одном халате, с бутылкой в правой руке и пистолетом в левой. Сфокусировав взгляд на скачущем вокруг огня силуэте, Дигги сделал большой глоток и нетвердой походкой направился к костру с намерением допросить незваного гостя с пристрастием. Подойдя ближе, он обнаружил, что пляшущий человек - индеец, причем индеец во всем своем индейском облачении, вплоть до дикой раскраски. Он что-то монотонно напевал и гремел какой-то погремушкой.

- Не понял, - обескураженно процедил Диг сквозь зубы, зачем-то посмотрел на этикетку бутылки в своей руке, не разобрал ни слова и счел нужным сделать еще глоток.

Индеец не обращал на него никакого внимания, хоть и скакал в каких-то десяти шагах и глаза у него были широко открыты.

- Ну ты артист, парень! Ты что, континенты перепутал, что ли?! Или ты живешь в моей башке, или я вообще ничего не понимаю! - Дигги сплюнул и, криво усмехнувшись, хотел было развернуться и укрыться в доме от досадной галлюцинации, вернуться к теплой ванне и роскошному бару, но в последний момент его что-то насторожило в костюме индейца, что-то показалось до боли знакомым...

Он прищурился, прикрывая глаза рукой от отсветов пожарища и разглядел на голове танцующего ублюдка знакомые очертания маленькой лохматой собачонки.

- Флай?!. - нерешительно окликнул Диг, понимая, что мог и ошибиться. - Что ты там делаешь, дружок, как тебя туда занесло-то? - он медленно, точно на ватных ногах, уже почти осознав, что произошло, но никак не желая поверить в это, двинулся к индейцу.

Он подошел ближе и, выронив бутылку, протянул руку и снял с головы чудака то, что осталось от Флая. Глаза Дигги расширились до предела, но в них не отразилось ничего: ни страха, ни боли, ни удивления - только пустота, леденящая душу мертвая пустота.

Он было открыл рот и хотел выкрикнуть: "Ах ты тварь! Ты убил моего единственного друга!", но ни единого звука не вылетело из гортани от бессильной ярости и досады. С силой, так, что побелели костяшки пальцев, Дигги сжал тонкое вороненое дуло пистолета и, размахнувшись, рукояткой ударил индейца в висок.

- Пошли, я проведу тебя.

Опять говорящая собака! Филлис, правда, уже ничему не удивлялся, тем более здесь. В Нижнем Мире все не так, как там, наверху. Темные заросли кустов, будто живые, расступались перед хромой одноглазой собачонкой, а она иногда оглядывалась и, убедившись, что он следует за ней, продолжала свой путь, ковыляя на трех лапах. Не так далеко послышался вой; Дакота вздрогнул и остановился.

- Не пугайся, это Ворный Чеолк, а они довольно трусливы.

Вой повторился, и на этот раз ему вторили другие голоса.

- Ага, и поэтому они ходят стаей! - заметил Фил, поеживаясь. Кто знает, какие опасности подстерегают в потустороннем мире человека, совершенно неопытного в шаманских путешествиях.

- Здесь все не такое, каким кажется. Только не сворачивай с моего следа...

Он даже успел пожалеть, что вообще отправился в этот путь, перед тем как из-за кустов на него выскочило Нечто Огромное. Все страхи, скопившиеся за три десятилетия, разом хлынули, пробив себе дорогу из его головы рядом с правым ухом. Реакция была молниеносной - он отскочил в сторону и перекувыркнулся через себя.

- Не сворачивай!..

...Это было последнее, что он услышал, будучи живым.

- Ну вот ты где! Говорил же, не сворачивай!..

- Мне нужен Койот, я должен спросить его...

- Ты сам Койот, тебе незачем себя искать. А теперь за мной - след в след, след в след...

Человек - явление временное

...И воздастся каждому по вере его...

Все произошло слишком быстро, и Дигги не сразу понял, что убил непрошеного гостя одним ударом. На самом деле он не хотел, чтобы тот умер быстро и безболезненно, он хотел набить его рот горящими углями и сделать "красный тюльпан" - освежевать его, а кожу завязать узлом на голове и смотреть, слушать, как этот ублюдок задыхается в собственной вонючей шкуре, хотел посыпать свежее кровоточащее живое мясо солью, перцем и горячим пеплом и смеяться, осознавая, что эта тварь лишилась разума от чудовищной боли... Но долгой мучительной смерти не получилось.

- Мразь, мразь, ненавижу, - Диг со всей силы стал пинать ногами мертвое тело по ребрам, по голове и куда придется. - Не-на-ви-жу! Неее-ннааааа-вииии-жууу!!! - его крик сорвался на визг и перешел в душераздирающий вой, он захлебнулся своей болью и, рухнув на землю, словно подкошенный, уткнул лицо в испачканную кровью шкурку Флая.

Несколько минут он лежал неподвижно, прислушиваясь к необъятному горю внутри себя; слез не было, и боль нарастала, будто с бешеной скоростью несущийся с горы снежный ком. Ему хотелось завыть, зарыдать, забиться в истерике, чтобы эта боль нашла выход наружу - но слез не было. Дигги перевернулся на спину и уставился в грозовое небо; его колотило словно в лихорадке.

- Флай... Флай... почему?.. За что?.. Я остался один... один... один...

Что-то мокрое потекло по щекам. Но это был всего лишь дождь. Он приподнялся и, с трудом встав на колени, пополз вокруг мечущегося на сильном ветру огромного костра, собирая по пути куски плоти, вырванной из собачонки.

- Я все соберу, Флай, не волнуйся, я все соберу, - шептал Диг сорвавшимся, каким-то осипшим чужим голосом.

Дигги действительно собрал все, все, что нашел, возможно, даже лишнее прихватил, но так или иначе после полуторачасового ползанья вокруг костра он поднялся в полный рост и, прижав к груди свою горькую ношу, завернутую в шкурку, побрел вглубь сада.

- Я похороню тебя на нашем любимом месте - помнишь, где я хотел сделать огромную клумбу. Я посажу на твоей могиле самые красивые цветы и никогда никого не буду хоронить рядом. Это будет только твой сад, - Дигги пробирался сквозь запущенные, почти дикие кустарники, пока не добрался до небольшой полянки, поросшей высокой травой. Он аккуратно, чтобы не разронять ничего, стянул халат и, расстелив его на траве, сложил в него то, что осталось от Флая.

- Так тебе будет теплее, малыш, - ласково сказал он, сделав сверток и связав рукава халата.

Стоя на коленях, Дигги принялся выкапывать яму голыми руками.

- А на вот этих деревьях и кустах я развешу медные колокольчики. Да, большие и маленькие, разные-разные, много колокольчиков, чтобы по ночам ты не грустил; ветер будет играть тебе музыку.

Когда яма была готова, Диг опустил своего друга, завернутого в халат, на дно могилки.

- Прощай, Флай, - банально выдавил он из себя и вдруг зарыдал; слезы потекли по его лицу ручьями, но Дигги не сдерживал их. Склонившись над ямой, он прошептал: - Мы встретимся вскоре, но будем иными...

Закопав Флая, Диг немного посидел над холмиком сырой земли, рыдая и улыбаясь одновременно. Он совсем не замечал разгулявшейся не на шутку стихии, и даже собственная нагота не причиняла ему неудобств - он просто забыл про нее. Когда крупные капли непрекращающегося все это время дождя слились в холодные струи и стали больно хлестать по спине, он вздрогнул, огляделся вокруг, затем встал и вернулся к почти угасшему костру. Стянув с индейца штаны, он напялил их на себя, перетащил тело на кострище, разыскал свой "Борхард-Люгер" и отправился в гараж. Вернулся Дигги довольно быстро, волоча за собой двадцатилитровую канистру с бензином.

- Это самый лучший бензин, сэр, для вас все самое лучшее, мистер, - почти отрапортовал Диг, отвинтил крышку и облил краснокожего с ног до головы, вытряхнув на него все до капли. - Я вот тут еще сигаретки прихватил с собой... Покурить не желаете? - он ловко вставил сигарету меж губ индейца и, пока она не промокла, поднес зажигалку, давая ночному гостю прикурить.

Сам он едва успел отскочить, как пламя вспыхнуло, охватив мертвое тело; руки и ноги зашевелились в последнем танце под всепожирающими языками пламени, воздух пропитался удушливым запахом горелой плоти.

- Срань Господня! - и Дигги стошнило в огонь. - Как же от тебя воняет! - он смачно сплюнул и, пошатываясь, пошел в дом. Срочно надо было догнаться*.

Сменив в ванне воду и забыв снять индейские штаны, Диг блаженно погрузился в горячую жидкость; взяв двумя пальцами заранее приготовленный "баян"*, отсоединил иглу и стал беспорядочно тыкать в руку в тщетной попытке попасть в спрятавшуюся от боли, ушедшую куда-то глубоко вену. Его добровольная пытка не увенчалась успехом, но Дигги решил идти до конца: он нащупал пульсирующую точку на шее и с четвертого раза угадал. Вонзив иглу в артерию и спустив всего пару капель крови, Диг залпом вогнал все содержимое шприца.

Яркий солнечный свет ослепил глаза, но только на мгновение; тонкие золотистые лучи проходили сквозь него, будто он стал легким облаком, плывущим по небу.

Величественная Синева поглотила все до последней капли, весь мир, всю прошлую жизнь, и его, Дигги, тоже поглотила Синева. И ничего больше не было: ни боли, ни страха, ни пустоты, ни радости, никаких эмоций - только тихое бесконечное счастье. Не было ни начала, ни конца, но была неограниченная ничем свобода, такая же бесконечная, как и счастье.

Он видел себя с головокружительной высоты, синюшного, беспомощно всплывшего в чужой ванне черного мрамора, с иглой в шее и тоненькой струйкой крови, лениво сползающей по груди в воду.

Словно во сне, к нему приближались красивые люди с лучистыми глазами, в сияющих белых одеждах, и от них веяло добром.

- Кто вы?! - крикнул Диг, но его крик увяз и растворился в Синеве.

А люди, приближаясь, улыбались ему, и от их удивительного света Дигги было легко и весело; он засмеялся.

Синие губы человека в ванне дрогнули и скривились в жуткой мертвецкой улыбке, исказив без того безобразное лицо в страшную гримасу смерти.

- Вы ангелы! - восхищенно рассматривая белые перламутровые крылья, отливающие солнечным светом, прошептал Дигги, испытывая восторг и блаженство духа. - Вы ангелы, Боже мой, вы пришли ко мне! - вновь рассмеялся он. - Но мне ничего не нужно от вас, мне хорошо здесь...

Но светлые люди-ангелы протянули ему руки, и вместе они вознеслись...

Он улыбался, как улыбаются многие, когда отступает боль, уступая место забвению, даже не осознавая, что его больше нет для этого мира, что он ускользнул из хаоса существования и никто не сможет обвинить его в чем бы то ни было.

- Наверное, у меня тоже есть прекрасные белые крылья...