Вот тогда... Нет, когда стекло расколотил, еще не понял. Где? Да в школе, где еще-то. И вообще это не я, это Кирюха, идиотище, выдумал глобусом играть, у окошка стоит, айда, пасуй мне, ну я кинул... и нате вам...
Так что это Кирюха, не я. Классуха варежку раззявила, идиотина, а-а-а, в школу с роди-и-ителями, а-а-а-а, дневни-и-к на стол, можно подумать, делать больше моим родителям нечего, по школам ходить... Как там в анекдоте, ты взорвал школу, сынок, меня теперь вызывают, нет, не пойду... правильно, пап, нечего там по развалинам шариться...
Или как оно там...
Не помню.
Нет, тогда я еще не понял, что мне хана. Классуха, дура, понаписала в дневнике всякого, отчитала, как мальчишку, бли-ин, она чё, не въехала, что мне шестнадцать уже? Ну, чтобы наша классуха во что-то въехала, да не бывать такому...
Вот тогда я еще надеялся на что-то... это разве хана, это не хана, это так, поорут-поорут все и успокоятся, куда они денутся. Домой пришел, хорошо, думаю, хорошо, бати нет, счас подпись батину подделаю, глядишь, образуется все...
Подделаю...
Знать бы еще, какая у бати подпись... вот так, блин, весь дневник пролистал, нигде нет, маленький я, что ли, дневник на подпись подавать. А нет, вот есть в одном месте, где классуха написала - систематически мешает ведению уроков, только вместо уроков написала - дневников, прикол. Только там мамка подписывала, облом...
Ну я к бате тихонько в кабинет пробрался, хоть посмотрю, какая подпись у него, красивая, наверное, а у Миньки батя так расписывается, классуха потом пишет - начиркано в дневнике...
У бати в кабинете сам черт ногу сломит, и как назло, ни одной бумаженции, чтобы с подписью. Чего орал, спрашивается, а-а-а, у меня бума-аги важные, не тро-о-ожь, где они, бумаги твои, хоть бы что... Хоть звони, спрашивай, батя, а у тебя где бумаги лежат, мне бы подпись твою подделать, а то классуха, дурище...
Нет, тогда еще не хана была.
Хана потом.
Выдвигал ящики, смотрел, искал, бумажки, бумажищи, бумаженции, письма от какой-то первой юношеской любви, бли-ин, прямо неловко стало, что читаю. Потом тетрадку целую нашел, м-мать моя женщина, батя, оказывается, по молодости стихи писал, а теперь, значит, на меня бочку катит, а-а, стишки твои чтоб не видел больше, а-а-а, да что из тебя вырастет...
Ну много там чего нашел, чего находить не надо было, счета всякие, бумажки, записочка от Инги какой-то, я уже подумывал, можно и шантаж бате устроить, ты на мои двойки глаза закрываешь, я на Ингу твою, а то мамка-то глаза не закроет...
Тогда еще не понял, что мне хана...
Даже когда в ежедневнике запись увидел, вот так, размашисто, через всю страницу, -
БЕЗ ВАРИАНТОВ
Ну, думаю, мало ли что... Да я вообще не думал, что, мало ли какие варианты там у бати... опять рыться пошел, быть не может, чтобы ни одной подписи не было, или хрен с ней, чиркну что ни попадя, один черт, подписи батиной не знает никто, да он сам ее не знает...
Тут-то и нашел. Когда открыл папку, старую такую, с завязками, помню, в детстве любил скоросшиватели собирать, делал с ними что-то... не помню уже, что...
Тогда еще не понял, что мне хана.
А надо было понять.
Развернул папку, м-мать моя женщина, рисунки мои детские во всей красе, это истребитель летит, это Тенистас на Паравжике, это вон Черный Лес, а это...
Тут-то и спохватился.
Нет, еще не понял, что мне хана. Просто спохватился. Рисунки попарно лежат, вот листок с истребителем, и под ним точно такой же листок с истребителем скрепкой прицеплен.
Я еще подумал, что за черт... потом смотрю, на одной картинке у Паравжика одна труба, на другой две. На одной картинке над истребителем две полоски черные, это значит - ночь, чтобы все не закрашивать, время не терять. А на другом рисунке над истребителем круг черный, солнце, что ли, только чуяло сердце мое, это не солнце, это тоже что-то значит, ночь, например...
Откуда чуял...
Не знаю...
Вот так. Картинки попарно. Потом прописи мои тоже попарно, с первыми каракулями, палочки, крючочки, У-Ни-ки-ты-о-ку-ни-и-у-Ан-то-на-о-ку-ни-а-кот-тут-как-тут...
И прописи тоже по две было, моя и... моя. И тоже крючочки, палочки, столица России... Какой, к чертовой матери, Новгород, охренели, или как... прикалывался я, что ли... да где это видано, чтобы я так прикалывался...
А потом я свой аттестат нашел.
Вот именно.
То-то и оно, что аттестатом у меня еще даже не пахнет, и даже не воняет, а уж после стекла битого как бы вообще без аттестата не остаться. А тут вот он, нате вам, троечка по английскому, вау, по немецкому и то пятерка...
А потом пошло-поехало в папке, хоть стой, хоть падай. Диплом об окончании .... Университета, резюме какое-то...
И дальше...
В самом низу...
Я еще обрадовался сначала, вон сколько бабла, потом присмотрелся, понять не мог, это чье бабло вообще, разрисовано, как доллар, а написано - сто рублей. Думал, прикол какой, как закладки продают, под доллар сделанные, а там рожа чья-нибудь...
Потом присмотрелся...
Потом в зеркало на себя глянул, у бати зеркало висело...
Мы построили шалаш Мы построили шашаш Мы построили шалаш
Тогда я еще ничего не понял. А надо было понять, драпануть оттуда, еще тогда, легко сказать, драпануть, во все сразу разве врубишься...
Тогда еще не врубился, еще листал папку, банкноты со мной, портреты мои, фотки, и под фоткой написано - Сильная рука - основа сильной страны.
И дальше... я чуть не сблеванул, ей-богу... руины. И трупы сожженные. Даже не сожженные, оплавленные, это мы с батей однажды жженый сахар делали, вот такая же хрень была. Батя у меня некрофил какой-то получается, вон чего у себя хранит...
Сильная рука - основа сильной страны
(запись из ежедневника):
СЕГОДНЯ!
И три восклицательных знака. Думаю, что это батя сегодня сделать такое хотел, что под тремя восклицалками, оно и к лучшему, хоть домой придет за полночь, может, подмахнет дневник не глядя, обойдется все... или к Инге своей пошел, тогда вообще не до меня будет. И ни до кого, и ни до чего.
Сегодня.
И три восклицательных.
Тогда еще ничего не понял. Когда вторую папку развернул, только что в осадок не выпал. Опять рисунки мои детские, это Карорак, это Кукарек, это Зай и Заи, это...
Рисунки. Скрепочкой подколотые. И опять вроде бы то же самое, один в один, а не то. Вон над Карораком солнце нарисовано, лучи насквозь через солнце идут, получается как паутина. Это один рисунок. А на втором взрослой рукой тенета дорисованы, чтобы как паутина получилось, и паук мультяшный посередине с большими глазами.
Потом на пропись наткнулся, даже открывать побоялся... все-таки открыл ту и другую, пропись-два, нет, все при всем, Флот плывет к родной земле, Флаг на каждом корабле, Тут Федорины коты Расфуфырили хвосты... вот так, одной строкой. Потом сравнивать начал, где в одной правильно написано, в другой зачеркнуто... Вот, пожалуйста, У моей бабушки вставные зубы... а во второй прописи - У моей бабушки вставные мозги... И не зачеркнуто. И оценочка стоит, пять, подписано даже, молодец. Училка-то куда смотрела, или не до того ей было...
Контрольная работа по биологии ученика девятого А класса...
Ну-ну...
Диплом об окончании факультета Высшей Биологии...
Опять моя фамилия там стояла, я еще так про себя подумал, выбрать, что ли, ничего лучше не мог, какой черт меня на биофак потянул, кому они нужны цветочки-птички... тут же спохватился, а я-то тут при чем, я же вот он я, здесь сижу, а это... это...
Это...
Дипломная работа... проблема искусственного замещения органов...
Вот тогда мне как-то нехорошо стало. Нет, еще не тогда, еще когда полистал папку, еще когда посмотрел на две фотки, там, в самом конце. Простенькие такие, одна видно, что из газеты вырезана, вторая просто обрывок газеты, измятый такой, подванивает, рыбу, что ли, какую-то в него заворачивали...
Фотки.
Ну да, фотки.
На одной вообще не поймешь, чего, руки-ноги-головы, все перепутано, Пикассо отдыхает. И почему-то кажется, что фотошопом тут не пахнет, даже не воняет, так оно и было...
А на второй фотке и того гаже, вот эти вот твари, руки-ноги-головы среди руин ходят, и какая-то такая дрянь косточки обгладывает. Я в анатомии не силен, только чую, косточки не звериные...
Страшно так...
Страшно. Прямо нехорошим чем-то от бумажки газетной дохнуло, будто тварь эта сейчас на меня кинется.
Еле-еле вспомнил про батину подпись. Как издевается надо мной батя, хоть бы одна расписочка была... а так никого ничего. Ежедневники полистал, десять раз написано Витьке купить кеды, фиг ты их когда-нибудь купишь...
Когда ТАМ считают, что цивилизация себя изжила, на землю посылают какого-нибудь вот такого...
(из ежедневника)
Дверь щелкнула, мамка пришла, свиристелки забегали, я их свиристелками называю, Даша и Глаша, чур, я на компе, не-е-е, чур, я... Я им крикнул в комнату, чтобы ноут мой не трогали, кто тронет, тому не жить.
- Витечка, обедал? - мамка кричит.
- Ага, ага...
Фиг я тебе обедал, да не до обеда сейчас... только бы мамка не пронюхала, что я в кабинете батином, то-то крику будет...
Тогда я еще ничего не понял.
То есть так почуял, что хана, такая хана, что ханее некуда, только как-то все думал, мало ли что почудится...
ДЕЛО Љ 5
Много их тут, дел. Заглянул просто так, наудачу. Опять каракули мои детские попарно скрепочками скрепленные. Эти самые ранние, когда я еще толком рисовать не умел, фломастерами по бумаге калякал, нажимал со всей дури, фломики все были с продавленными грифелями, или что у них там...
Только там и спохватился, что в каждой паре на одном рисунке бумага белая, шероховатая, а на другом не пойми из чего сделана. К ней даже прикасаться боязно, не наше что-то, не местное...
Тетрадь по чтению ученика 2 А класса...
Ну-ну.
А и Бэ сидели на трубе.
Тетрадки тоже были попарно скреплены, моя и не моя. И этот не-я куда хуже учился, это я не знаю, кем быть надо было, чтобы по чтению тройки хватать. Только по физике все хорошо, по математике, я на эти интегралы посмотрел, меня чуть не вытошнило...
Я уже и про батину подпись думать забыл, и про все на свете думать забыл. Какое там стекло, какая там классуха, какое там что...
Искал диплом об окончании какого-нибудь физмата, не нашел, только записи, интегралы, диффе... диреффе... блин, не выговоришь, корни, корни, корни...
Вот тогда-то я и понял, что мне хана.
То есть, еще не понял, только почувствовал, вот оно, началось. Когда фотку свою увидел в газете, написано не по-нашему, сертификат какой-то, хрен пойми... а дальше страничка из Комсы, Нобелевские лауреаты: порталы между мирами и топливо из кузнечиков... Нобелевским лауреатом в области физики...
Во, блин...
Я вообще в осадок выпал. До того офигел, хотел бате кинуться показать, чего ты говорил, что у меня башка не варит, а это тебе что... Еле спохватился, что батя мне башку и оторвет, когда узнает, что в кабинете рылся, не посмотрит, что она у меня варит...
Не удержался, посмотрел в конец. Четыре фотки. Руины. Руины. Руины. Узнал Кремль, узнал Манхэттен, больше ничего не узнал. И хрень какая-то на руинах, муть какая-то, слизь - не слизь, не поймешь, что. Слизь пожирает трупы, слизь обгладывает кости. Пленкой расползается по реке.
Из ежедневника
БЕЗ ВАРИАНТОВ
СЕГОДНЯ !!!
Когда ТАМ считают, что цивилизация...
Вот тогда я и понял, что мне хана. Такая хана, что хане некуда. Лучше бы миллион стекол разбил, лучше бы миллион раз выслушал, да на кой черт тебя взяли, иди в детский дом, откуда пришел... мамка один раз такое выпалила, я прямо в осадок выпал. Потом ко мне кинулась, Витечка, сыночка, да прости, да какое там прости... Даже мыслей никаких не было, не знал, что делать, когда тебе такие вещи говорят.
А папок еще много было, уже хотелось все посмотреть, на одном рисунке пчела с двумя крыльями, на другом - с четыремя, в одной прописи - Луна - спутник Земли, в другой - Лун и Мун спутники Земли. Милицейский протокол, Виктор Маркин обвиняется в краже программного робота из магазина игрушек. И детской рукой неровно подписано внизу - больше не буду... и даже не так, больше не будуду, видно, крепко меня там напугали...
Вот тогда и понял, что мне хана.
Когда обернулся.
Он стоял сзади. Батя. Какой батя, отец, никогда его таким не видел, лучше бы наорал на меня, лучше бы хоть что, а тут...
- Я это... стекло в школе разбил...
Отец кивнул.
- Знаю. Все знаю.
- Это... это не я, это Кирюха все... я не хотел...
- Я знаю. Конечно, не хотел...
- Тебя... расписаться просили...
- Давай подмахну...
Вот там я и увидел подпись отца, простенько так, инициалы, Пэ-Эм, знал бы, сам бы подделал...
- Вот. Отдашь завтра за стекло.
- Сп-пасибо...
- Да не за что... ты поосторожнее... один пацан так руку себе разрезал... Айда ужинать.
- А папки там...
- А, фигня всякая...
- А... откуда их...
- Долго объяснять... потом расскажу, научишься...
Тогда я еще не понял, что мне хана. Зря не понял. Еще можно было драпануть, через окно, на улицу, в осень, в ночь, будь что будет, пропади оно все...
- Папка, я же не...
- Конечно, нет.
А потом я понял, что мне хана. Уже потом. Когда комната качнулась, ударила меня линолеумом в лицо. Что-то держало меня, что-то не давало встать, что, что, что-то липкое и теплое скользило по руке...
Отец вытирал ножик, где взял, на кухне, что ли...
- Пап, я же не...
- Конечно, нет... конечно же нет...
БЕЗ ВАРИАНТОВ...
...прихожу в себя в классе, классуха, дура, при всех отчитывает, да что из тебя вырастет, да мы в твои годы, да я же, да ты же... Отдает дневник, сегодня же отцу на подпись, вот, блин, только скандала мне еще не хватало... Или подделать подпись батину, какая у него подпись, кто знает... не знаю... надо в кабинет заглянуть, там...
В кабинет.
Вспоминаю.
Кабинет...
Дело номер один... номер два... номер десять... номер бесконечность...
- Урок окончен, все свободны.
Выхожу в холод, в осень, вот, блин, как хитро сделано, у нас на перекрестках светофоры стоят, а в этом мире шлагбаумы.
Иду домой...
Домой?
Поворачиваю в другую сторону, на ходу срываю объявление вахта, разнорабочие, какая-то новая память подсказывает мне, что здесь человеком становишься не с восемнадцати, а с шестнадцати. Иду, каким-то пятым-десятым чувством нащупываю тот единственный вариант, которого нет, и не будет ни в одной папке...