Фетисов Дмитрий : другие произведения.

Йон. Простой арбалетчик

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Похождения в меру бравой ватаги наемников. Взгляд на дальние странствия, приключения и подвиги изнутри. Глазами того, кому все эти перипетии отдаются мозолями, заливающим глаза потом, голодом и жаждой, а то и дырками в собственной шкуре. Того, кто эти приключения в гробу видал и предпочел бы скучную однообразную рутину службы. Простого арбалетчика. Внимание! 1)Значение терминов может отличаться от привычного по историческим и приключенческим книгам. 2)По отмеченным звездочками словам и названиям предполагается глоссарий, в ближайшее время начну выкладывать отдельным файлом. 3)Географические названия Йон переводит на родной язык так, как их понимает. Или думает, что понимает. То же с прочими терминами - подбирает знакомые ему аналогии. 4) В иллюстрациях приведена пока примерная схема местности, для общего представления. Только не применяйте к ней слова "карта" и "масштаб" 5)Данный текст - черновик, поэтому на запятые и опечатки с тавтологиями можно особого внимания не обращать, а вот все прочее очень сильно нуждается в Ваших комментариях.
  ГЛАВА 1
  
   День-ночь, день-ночь, мы идем по Африке,
   День-ночь, день ночь, все по той же Африке,
   Пыль, пыль, пыль, пыль от шагающих сапог...
  
   А. Оношкевич-Яцына по мотивам произведения Р. Киплинга 'Boots (Infantry Columns)'
                                  
     
      Жарко... Нет, не так. ЖАРКО!!! Зной словно обрел вес, он давит, заставляя подгибаться колени и бессильно опускаться плечи. Язык ворочается во рту бревном, царапая пересохшее нёбо. Желание приложиться к фляге становится непреодолимым, рука так и тянется цапнуть ее с пояса. Я буквально чувствую, как плещется на дне вода в такт шагам. Приходится до боли закусить губу, чтобы отвлечься.
         Тело давно отдало всю влагу, она пропитала одежду и моментально высохла под палящими лучами, оставив на коже противный липкий налет и поставив колом ткань. Металл раскалился так, что боязно дотронуться рукой без перчатки, а перчатки давно заткнуты за пояс, и мысль их надеть кажется кощунственной. Акетон* расстегнут до пояса и распахнут как можно шире, а шаперон* я давно стянул с плеч, и обмахиваюсь им, создавая хоть какое то подобие ветерка. Днем ранее в походном строю подобное было бы непозволительной вольностью.
         Еще позавчера, в середине первого сумасшедшего марша капрал* Хакел разрешил 'тем из вас, кто считает себя слабаками' отправить на телегу кольчуги. Это было единственным послаблением, и до самой ночи мы пылили по дороге ощетинившись во все стороны железом, сохраняя строй и полную готовность. Капрал возникал то тут, то там, щедро раздавая пинки и зуботычины тем, кто недостаточно резво реагировал на его команды. Только благодаря его сиплому рыку в ухо, который мог раздаться в любой момент, дорога позади колонны не оказалась усеянной брошенными щитами, доспехами и оружием. Хотя какой колонны - стоило бы кому-то одному подать пример, как весь отряд поодиночке или маленькими группками порскнул бы через холмы в разные стороны от дороги, ища себе лучшей доли. Настроения такие были, я слышал перешептывания то тут, то там. Так и ждал, что кто нибудь типа Черного Ягли или Тощего Поли вгонит в спину Хакелу кинжал, избавляясь от досадного препятствия. Не случилось. Может быть это привычный авторитет Занозы Хакела оставался еще слишком высок, а может дошло до самых горячих голов, что выжить в этом негостеприимном краю чужакам поодиночке будет еще сложнее.
         Тем не менее вчера утром на телеге оказались уже почти все кольчуги, большие щиты, половина алебард и тяжелых арбалетов. Льерту за ночь место в телеге стало уже ни к чему, зато двое раненых больше не могли идти, и теперь по очереди правили возом. Шлемы поначалу все надели, акетоны и ремни бригандин* держали затянутыми, но уже к середине дня шапели* висели у кого на поясе, у кого на груди. Тогда же попался последний раз крохотный, укрытый каменным навесом, родничок. Воду набирали везде, куда только возможно, несли в шлемах, кто-то даже в умбоны* баклеров* наливал, но далеко ли уйдешь с такой "чашей"...
         Сегодня большинство бригандин тоже были скинуты в повозку, поэтому пришлось снять с нее хотя бы алебарды, и то скрип осей стал внушать опасения. Как справлялась с таким весом лошадка - тоже было непонятно. Раненые - возницы по возможности старались идти рядом с телегой, держась за борта, а стоило дороге пойти чуть вверх - парни упирались в задок втроем-вчетвером, чтобы скотинка не надорвалась.
         Выглядели мы теперь уже как толпа оборванцев. Когда солнце поднялось в зенит, многие вовсе стянули стёганки и шапероны, некоторые вообще замотали себе голову и лицо на местный манер полосатыми платками или соорудили головные уборы из запасных рубах. Алебарды несли как кому боги на душу положат - кто-то опирается, как на палку, кто-то водрузил на плечи, на манер коромысла. Походное построение все больше напоминало стадо. Но даже это жалкое зрелище являло собой просто чудо, сотворённое железными... ммм... авторитетом и волей капрала Занозы.
         Сам Хакел идет рядом с повозкой, периодически наклоняясь к лежанке господина* Бальза. Рыцарь ещё ночью, как говорят, очнулся, сам вставал, нашел в себе силы поесть, а остаток ночи и начало дня уже просто спал, а не пребывал в забытьи. Сейчас, похоже, проснулся, и о чём-то выспрашивает Занозу. Хотелось бы слышать, о чем они говорят...
        - Йон! - шагающий рядом Тео тычет мне в плечо. Ну да, правильно, если долго нарываться на неприятности, то можно и нарваться. Увидит Заноза, что я назад пялюсь, и придется мне сыграть роль в пьесе "Недовольный капрал Хакел и его нерадивый подчиненный". Неприятная роль, поверьте. Прозвище "Заноза" просто так не прилипает. Так что лучше не испытывать судьбу лишний раз и вернуться к своим обязанностям.
        Обязанности наши с Тео просты. До рези в глазах вглядываться вперед, туда, где в нескольких сотнях шагов виднеется одинокая конная фигурка. Вот кому сейчас лучше, чем другим, это Фабио. Ему посчастливилось заполучить верховую в то заполучное утро. Вторым счастливчиком был сам Хакел, но он с самого начала шел пешком, а верхом на его лошади посменно дежурили дозорные позади отряда. Хакел и головной дозор хотел сделать сменным, но Фабио Маркиз отнесся к этому без понимания. Не переча Хакелу напрямую, он успевал оказаться в полумиле от отряда прежде, чем капралу приходило в голову распорядиться о смене дозорного. Теперь он совершал конную прогулку, то отрываясь до самого горизонта, то сближаясь на расстояние выстрела, иногда - поднимаясь на вершины пологих холмов, чтобы окинуть местность взглядом сверху. Уделом же нас, лишившихся лошадей, было плестись по пыльной дороге, переставляя собственные, непривычные к таким переходам, бедные ноги. Наше с Тео место в голове колонны было, по сути, привилегированным, мы не глотали пыль из-под сапог впереди идущих, но именно поэтому мы и должны были следить, не подаст ли Фабио какой-нибудь из условленных сигналов. Да и холмы по сторонам дороги обшаривать взглядом не мешало, мало ли кто или что там может затаиться, пропустив дозорного мимо себя.
         Намозолили нам глаза эти поросшие жухлой травой пригорки до жути. Если первый день любые кусты или группа деревьев заставляли насторожиться и взять арбалет на изготовку, то теперь я скользил по возможным укрытиям безразличным взглядом, отмечал, не более. Ни единой человеческой души не попалось за два с половиной дня марша, и это было странным. Да, жарко, да, редко попадаются источники воды, но не пустыня же, деревья растут, почему бы не жить здесь людям? И куда может вести широкая, мощеная камнем дорога, если на ней за столько времени не появилось ни всадника, ни повозки? Следы человеческого пребывания кругом были, можно было узнать места ночлегов и маленьких групп, и серьезных караванов, но все они были старыми, не меньше нескольких дней, а может и недель, здесь сложно сказать точно, условия непривычные, да и настоящих следопытов среди нас как-то не затесалось.
        Раздражало отсутствие человеческого жилья. Если в первый день мы миновали пару деревень, расположенных поодаль от тракта, то вчера видели лишь развалины небольшой крепости, пережившего когда-то серьезный штурм, да какие-то совсем неразличимые следы поселков из глинобитных домов. Ну и достопамятный родник под навесом. После него - как отрезало. Правда, при мосту через давно пересохшее русло встретилось заброшенное каменное укрепление, но по нему было видно, что использовалось оно в последние годы разве что для ночлега редкими путниками, а под сводами невысокой башни обосновалось семейство летучих мышей.
        Живность, кстати, тоже не жаловала разнообразием. Несмотря на отсутствие человека, по сторонам от дороги вовсе не бродили тучные стада каких-нибудь местных туров или антилоп. В траве шныряли кролики, из кустов несколько раз показывались какие-то поджарые лани, грелись на камнях крупные разноцветные ящерицы, один раз видели здоровенного леопарда - и все. Недавно миновали рассевшуюся на ветвях одинокого дерева банду грифов. Раньше я этих местных падальщиков вблизи не видел, теперь аж передернуло от отвращения, когда рассмотрел их лысые красноватые, как ошпаренные кипятком, головы, и похожие на язвы кожистые желваки на шее. Сложно поверить, насколько уродливо вблизи существо, которое так величественно смотрится в полете. Обычно их сложно разглядеть, они парят высоко-высоко в небе, видимые с земли как крошечные черточки. Однако если удастся увидеть его на небольшой высоте, буквально лежащего на воздухе раскинув широченные крылья - зрелище завораживает. Кажется, что это должна быть не красномордая толстая тварь, а благородный небесный охотник, чья грозная тень скользит перед ним по земле, распугивая добычу. Красиво.
        Вот и сейчас хищная тень скользит по склону холма в паре сотен шагов впереди. Поднимаю взгляд, чтобы разглядеть птицу, и понимаю какую-то неправильность. Чтобы только миновавшее зенит солнце отбросило тень такого размера, гриф должен парить на высоте сотни-полутора сотен футов. А его там не было и в помине.
     
    ГЛАВА 2
     
     - Папа, ты не видел мои таблетки? Такие синенькие...
     - Сынок, у нас есть более серьезная проблема сейчас.
     - Какая, пап?
     - НА КУХНЕ ДРАКОН!!!
     
    Анекдот
  
        Задирая голову вверх, я уже чувствовал неладное. Значительная высота мешала оценить размеры, одно было ясно точно - распластавшееся в небе на черных странно очерченных крыльях существо ОГРОМНО. Гибкая шея, вытянутое тело, переходящее в длинный тонкий хвост, это же...
        - Дракоооон!!! - я только ткнул в небо рукой с предостерегающим возгласом, как с десяток глоток слился в этом вопле, щедро добавив брани.
        - Тишина! Заткнулись все! - перекрывает поднявшийся гомон рык Хакела. Не громко вроде бы, но услышали все, и вопли не замедлили поугаснуть. - К оружию, быстро! Арбалеты из телеги разобрать - БЕГОМ!!!
        Здоровенная черная тварь словно застыла в небе лениво покачивая крыльями.
        - Лети! Лети по своим делам, пташка! - чуть слышно приговаривает у меня за спиной Андри Бурдюк, перебирая висящие на груди Символы*. - Лети, тебе нет дела до маленьких человечков...
        Очень хочется ударить его по зубам прикладом арбалета, настолько заразно от него веет страхом. А может быть потому, что мне самому страшно до одури, до дрожи в коленях, и мне стыдно за этот страх, но поделать с ним я ничего не могу. Как-то буднично подумалось, что над нами в небе реет СМЕРТЬ, и от того, заинтересует ее маленький отряд, или нет зависит сейчас четыре десятка судеб.
        Тео, похоже, понял мои намерения. Стянув с головы полосатый платок, он повернулся к Андри, скорчил тому зверскую мину и глазами указал на телегу:
        - Ар-ба-лет! - по слогам отчетливо говорит он Бурдюку, и тот, опомнившись, семенит за оружием. У повозки готовится образоваться давка, все сгрудились вокруг и замерли, уставившись вверх, только по рукам медленно расходится тихонько передаваемое оружие.
        "Пронесет? Не пронесет?" - одна единственная мысль сейчас крутится в головах у всех.
         Тварь в вышине, словно чувствуя направленное на нее ожидание десятков людей, важно делает взмах крыльями, резко ускорив свой полет. Но не успел еще прозвучать единый вздох облегчения, как дракон изогнул шею вправо, и по широкой дуге пошел вдоль дороги. Туда, где виднелась маленькая фигурка дозорного, неторопливо поднимающегося на очередной холм, и не подозревающего об опасности.
         - Твою мааать... - протянул Тео.
         - Стой!!! - орет протолкавшийся вперед Черный Ягли, тряся алебардой в великанских ручищах. - Сюда иди, сукина дочь!!!
         - Лорин, тревогу и сбор труби, быстро!!!! - это уже Хакел. - Чего встали, охламоны? Вперед!!!
         Как много успевает человек сделать за несколько мгновений, если по-настоящему торопится. Бухая по дороге сапогами, срываюсь с места, зажав приклад* арбалета под мышкой. Руки накидывают шаперон на плечи и голову, нахлобучивают сверху шапель, а в воздухе еще только раздается первый перелив горна. Рывком затянул ремень под подбородком, теперь надеть толстые перчатки из воловьей кожи и перехватить арбалет поудобнее. Рядом бегут еще полтора десятка парней, сорвавшихся с места сразу, сзади нарастает топот и звон амуниции остальных. Похоже, никому и не вспомнилось, что Маркиз был среди нас, мягко говоря, не самой популярной личностью. Заносчивый и высокомерный, Фабио постоянно вел себя так, будто был бастардом какого-нибудь короля, на худой конец - герцога, а не младшим сыном плотника из захудалого рыбацкого поселка. За что и ходил порою с синяками на надменной физиономии, странно еще, что до ножей ни разу не доходило. А сейчас - сорвались как один, словно это родного брата каждого из нас настигала зловещая черная тень.
       Услышав первый сигнал, Маркиз, похоже, сумел сориентироваться, и рвануть с места почти навстречу рушащейся сверху угрозе. Дракон, чуть-чуть не дотянувшись до всадника, пронесся дальше, и издал пронзительный вопль. Почему-то думалось, что подобные твари должны громоподобно рычать, но вопль был больше похож на орлиный клекот, только куда более громкий и внушительный.
      Сигнал сбора тоже был истолкован дозорным правильно, и он не попытался уйти в холмы, а помчался прямо по дороге навстречу нам. Уже можно разглядеть, как он встал в стременах и пригнулся к шее скачущей во весь опор лошади. Дракон за его спиной несколькими взмахами крыльев набрал высоту, картинно развернулся, словно кувыркнувшись через крыло, и устремился вдогонку. Крылья красиво изогнуты, тело вытянуто стрелой от длинной морды, до кончика хвоста, скольжение вперед и вниз стремительнее с каждым мигом.
      - Встречаем!!! - гаркнул Ягли. Черный прав, через несколько секунд дозорный промчится сквозь нашу ватагу, если хищник не достанет его раньше. Стало интересно, правда ли, что драконы способны дышать огнем, или это россказни. Виверны* вон, те точно умеют ядом плеваться, но огонь...
      - Ну и чтоб ты сгорел! - выдыхаю я, сжимая рычаг арбалета. Медлить больше нельзя, тварь уже нацелилась пастью на спину Фабио, шея чуть изогнулась вниз...
       В пасть я, конечно же, не попал. Болт* щелкнул то ли по длинной переносице, то ли в покатый лоб чудовища. Наверное, для него это все равно, что получить горошиной из тростниковой трубочки от соседского ребенка. Но дракона это отвлекло. Он издал какой-то обиженный клекот, вскинулся вверх, хлопнув огромными крыльями, в этот самый миг позади меня щелкнул еще один арбалет. Симон удачно подловил момент, болт мелькнул и исчез в пасти твари.
       "Что бы я сделал если бы мне со всего маха воткнули в нёбо сапожную иглу?" - приходит в голову очень своевременная мысль, пока я подавшись в сторону от несущейся не разбирая дороги лошади, натягиваю арбалет. Тварь, тем временем, визжит совсем близко, от пронзительного звука ноют зубы и закладывает уши до острой боли в висках. Частые хлопки крыльев звучат щелканьем гигантского бича, за ними почти не слышны крики людей, стук копыт, лязганье железа и хлопки арбалетов. Поднятый ветер горстями швыряет в лицо пыль и мелкий мусор. Щелчок ореха, болт в желоб, арбалет к плечу... В сторону, в сторону!
       Получивший с десяток болтов дракон не совладал с воздушной стихией, и грянулся об дорогу в каких-то двадцати шагах, тут же подхватился на мощные когтистые лапы и уродливой, но быстрой рысью попер на нас, помогая себе крыльями. Сплошь закрытая шипастыми костяными щитами массивная голова прянула вперед, как таран. Тео, оказавшийся прямо по ходу твари, даже не попытался отскочить. Он перехватил алебарду за самый конец рукояти и отвел ее далеко за плечо, а когда до приближающейся уродливой башки оказалось не больше четырех шагов, раскрутил свое жилистое тело, подобно сжатой пружине, и вымахнул оружие на вытянутых руках, вложив в удар всю силу и вес.
       На какую то долю секунды показалось, что дракон замер на месте, удивленно повернув голову набок, словно прислушиваясь - такова была сила удара. Лезвие алебарды с треском прорубило костяную пластину в основании челюсти твари и до упора вошло в рану. Рукоять аж выгнулась в руках Тео. Он немедленно выпустил ее и спиной вперед прянул в сторону, спасаясь от накатывающейся туши.
  Спускаю тетиву, вбивая болт по оперение между топорщащихся чешуй изогнувшейся шеи, и немедленно следую его примеру, кубарем откатываясь в сторону.
       Раздался громкий рык, сначала показалось, что это дракон, но он продолжал клекотать, а рык сопроводил отчетливый хруст, и голос твари сначала оборвался, потом она издала новый клич, еще тоньше и пронзительнее, чем предыдущий, и какой то менее уверенный.
       Перекувыркнувшись дважды на жестких камнях, я скатился в траву и приподнялся, поправляя шапель. Тварь была уже на противоположной стороне дороги, и резво трусила в сторону ближайшего холма, задрав башку к небу и оглашая все вокруг пульсирующим воем. Похожий на острие гигантского боевого молота костяной шип на конце длинного хвоста яростно стегал во все стороны, поэтому бегущие следом парни вплотную не пока не совались. Левое крыло почему то волочилось за драконом по земле огромным полотном, а правое он поджал на спину, и теперь кренился на левый бок, оставляя соблазнительно открытой грязно-желтую чешую брюха.
       Перебегаю дорогу, обогнув крутящего ворот тяжелого арбалета Андри, упираю ногу в стремя, тяну тетиву на себя. Сзади слышится 'Тумммм!', тяжелый арбалет куда серьезнее моего, в нем больше пятисот фунтов натяжения. Видно, как болт вошел зверю в нижнюю часть правой ляжки, заставив его присесть на задние лапы и рывком развернуться с яростным клекотом, перемежаемым шипением. В подставленный бок немедленно бьет еще несколько арбалетов. Вскинув свой, добавляю болт 'под мышку' сложенного правого крыла, пришло в голову, что чешуя там должна быть потоньше... Наверное...
       Тварь каким-то судорожным движением заваливается на левый бок, такое впечатление, что она запуталась в ногах и подмятом под себя крыле, и не может встать, совершая конвульсивные рывки. Темная кровь ручьем течет из пасти, а когда хищник снова задрал морду к небу и издал свой тонкий клич, брызги ее фонтаном полетели на много шагов вокруг.
       - Кончайте ее! Быстро!!! - от негромной хриплой команды, кажется, поежился даже дракон, а вороты арбалетов заскрипели в два раза быстрее.
       - Вегно говорит, - пыхтит от усердия Андри, невнятно от зажатого в зубах бронебойного болта. - Не жнаю, кого эта гадина там жовет, и не хочу ужнать!
       Стреляю твари в горло, вопль обрывается, дракон делает к нам рывок, загребая передними лапами и нелепо суча задними, справа в основание шеи его бьет еще чей то болт, дракон поворачивается туда, и Андри, тщательно прицелившись, аж кончик языка высунув от усердия, вгоняет стрелу прямо в зияющую рану от алебарды Тео. Голова на враз обмякшей шее валится, дракон приник к земле, правое крыло обвисло, только бок ходит вверх-вниз в такт дыханию и мелко подергивается увенчанный клинком хвост.
       Парни с тяжелыми арбалетами уже не торопясь готовятся к последнему залпу, а я пока оглядываюсь. Тео, похоже, не пострадал, держась за ушибленный бок озирается по сторонам, высматривая свою алебарду. Справа от дороги над чьим то лежащим телом склонились двое парней. Неподалеку от них Йостли сидит на обломках щита и баюкает левую руку. Полез на дракона со щитом, и разящим мечом, не иначе самим Аркосом себя представил. Горе луковое.
      Вдоль обочины бредет Ягли. Шлем с Черного сорван вместе с шапероном и куском кожи со лба, залитое кровью лицо пересекает широкая белозубая улыбка.
      - Сломал!!! -с неописуемым блаженством заявляет он. - Представляешь, Йон, я ее все таки сломал! А у этой дуры крыло ррраз - и повисло!
      Я почтительно хлопаю здоровяка по плечу и он отправляется делиться своей радостью дальше. С этим понятно. Сломать алебарду - основная тема солдатских баек от сотворения мира. Как, все-таки, мало нужно некоторым прирожденным убийцам для искреннего детского счастья.
       Четверо стрелков разрядили арбалеты, окончательно изрешетив шею твари, после чего по команде Хакела со спины к ней подбежали двое с алебардами и по очереди рубанули, почти отделив голову. Кровью плеснуло во все стороны, как из ведра, тело в последний раз вытянулось, костяной клинок взрыл борозду в склоне холма. В неподвижном воздухе поплыл странный запах - смесь крови и чего то кислого, раздражающего обоняние.
       Сейчас поверженная тварь не выглядела такой уж чудовищной. Крылья - да, огромны, футов сорок в размахе, если не все пятьдесят, а в остальном... ростом немногим выше лошади, тело как у крупного быка, только более вытянутое, от морды до кончика шипа немногим более двадцати футов. Пасть усажена страшными клыками, такой можно человека перекусить - но не проглотить же. Опасный хищник, очень опасный,  но вовсе не неминуемая смерть для отряда вооруженных людей. И чего лезла, ящерица безмозглая, спрашивается...
      А еще мне очень не понравились слова Бурдюка о том, что она кого-то звала. И не  только мне.
    - Привести себя в порядок, олухи! - распоряжается Хакел. - Все напяливать не заставляю, но к бою готовыми быть постоянно!
    Повозка уже приблизилась к месту бойни вплотную, но вокруг нее первыми сгрудилось уже с десяток парней, чем толкаться, лучше подождать минут пять, и облачиться спокойно. Главное - не подавать капралу вида, что бездельничаю. Попробую помочь Тео отыскать алебарду. Сам он только разводит руками на вопрос, куда она могла улететь. Предполагаем, что влево от дороги, расходимся на десяток шагов и начинаем прочесывать. По идее, в не сильно густой высохшей траве найти семифутовую толстую жердь с массивным стальным наконечником должно быть не сложно, если она не провалилась в какую-нибудь яму.
    - Йон, левее возьми! - неожиданно окликает меня Фабио. Он идет от группы стрелков к своей лошади, чьи поводья накинуты на одинокий куст у дороги на нашей стороне. Похоже, спешившись он успел поучаствовать в расстреле покушавшейся на него твари. - Вон туда она улетела. Как снаряд из баллисты, чуть голову не снесла, когда я коня осаживал! - от обычного высокомерия не видно ни следа. Фабио взбудоражен, как новобранец после первой рукопашной, в которой довелось пустить чужую кровь и при этом уцелеть самому. - Тео, жалко я удара твоего не видел! Поздно обернулся слишком. Зато видел как Черный этой гниде крыло подрубил, он прямо от задницы замахнулся, думал - пропорет ее себе крюком...
    - Тебя прям не узнать, Маркиз, - бурчу я себе под нос, приметив, где в траве скошена полоса, и можно различить комель рукояти. Не то, чтобы хотелось нарываться с Фабио на ссору, я парень мирный, просто я не знаю этого чрезмерно веселого и общительного типа, так похожего внешне на нашего отрядного спесивца.
    - Братцы, вы мне вот чего объясните, - пропустил мои слова мимо ушей Фабио. - Почему отряд в атаку попер? Я хотел между холмами уйти, чтобы эта тварь за мной от дороги ушла, от вас всех подальше, а тут сбор трубят, и вы несетесь...
      Тео принял в руки вытянутую мной из травы алебарду, теперь придирчиво осматривает рукоять и пытается пошатать наконечник на древке.
    - Да, понимаешь, Хакелу надоело, что ты впереди отряда маячишь, он решил, может хоть так тебя заменить получится... - пробормотал он. - Гляди ж ты, целехонька...
    - Теперь уж как скажет, я на сегодня натерпелся! Странно, что порты сухие остались, - заулыбался в ответ похожий на Маркиза парень.
    Основная толпа уже оттянулась от телеги. Разобрав свои железки, парни быстро приводили себя в подобающий, с точки зрения капрала, вид. Сам Хакел подошел к телеге и беседовал с господином Бальзом. Рыцарь сидел прямо, развернув широкие плечи. Хотя голова его была сплошь замотана повязкой, побуревшей от крови на виске и затылке, а правая рука висела на перевязи, уже по одной осанке можно было сказать, что дело идет на поправку.
    За спиной капрала маячили сержанты* Хуго и Лорин. К ним сунулся было показывать обломки алебарды все еще пребывающий на вершине блаженства Черный, но его мигом подхватили под руки Симон и Вилле, развернули и отвели в сторону. Еще возле повозки крутился в седле Клаус Щепка, оставивший свой пост позади отряда, когда началась вся кутерьма. Выслушав пару отрывистых замечаний от капрала он поспешно закивал, развернул коня и зарысил на прежнюю позицию.
       С охапкой уцелевших болтов, извлеченных из туши хищника, прибежали перемазанные кровью и воняющие кислятиной Ленц и Флурин.
    - Что там? - спросил Хакел.
    - У Йостли рука сильно раздроблена, Филин говорит, что время нужно, а то если сейчас его двигать, руку потом может отрезать придется, - ответил Ленц, ссыпая болты в телегу. - А Мельник - всё...
    - Ясно, - Хакел заметил нас с Тео и ведущего лошадь в поводу Маркиза. - Ты как? В седло хочешь, или заменить тебя в дозоре?
    - Я в порядке, старший, и с лошадкой этой лучше любого управлюсь, сам знаешь.
    - Тогда дуй вооон на тот холм, на вершину. Когда двинемся - держись как и раньше, только из виду не пропадай, и в небо, парень, в небо тоже смотри почаще!
    Прихватив тем временем из поклажи свои вещи, мы с Тео потихоньку отошли в сторонку, где Черный в десятый раз уже, наверное, рассказывал парням, как он 'Рррраз!!!', а крыло 'Хрусть!!!'. Через их гомон краем уха от телеги можно было слышать разговор капрала с рыцарем.
    - Один убитый, один тяжелораненый, остальные отделались синяками, господин.
    - А этого окровавленного детину ты к раненым не причисляешь?
    - Этому детине бренди бы поднести, а то его трясет всего после того, как он на дракона с алебардой бросился, господин, - позволил себе усмешку Хакел. - Сломать об дракона алебарду - таким не всякий герой может похвастаться.
    - Да уж, в рыцарских романах все больше как-то копья переламывают...
    Мне приходит в голову, что рыцарь копейным тараном дракона действительно может если не убить на месте, то опрокинуть. Если тот будет столь любезен, что предоставит ему такую возможность, конечно. Размышляя, оправил и застегнул акетон, влез в бригандину и занялся крючками на груди. Мимо протолкнулся Хуго, с чаркой в руках, следом - Лорин. Сержант мрачно окинул парней взглядом, и подозвал к себе четверых уже полностью снярядившихся.
    - Заступ прихватите, и за мной, - вполголоса сказал он, стараясь не привлекать внимания остальных, окруживших важно принявшего чарку Ягли. Что-то почувствовав, из круга протискивается Бурдюк, на ходу затягивающий ремни наруча. Прочесть над Ноэ Мельником подобающие случаю молитвы сержант мог и без его помощи, но Андри почему-то считал своим долгом участвовать в подобных делах, словно в ответе был за наши души перед богами.
    Передавшееся от Маркиза и Черного бесшабашное веселье куда-то схлынуло, сменившись кислой горечью во рту. Хорошо бы сейчас смыть ее стаканчиком бренди или крепленого вина, ну а на худой конец пинтой прохладного пива. Осталось только сплюнуть под ноги густой тягучей слюной и чуть смочить губы тёплой водой из фляжки.
    - Грач! Рычаг! Вы чего там как сонные мухи копошитесь? - все-таки обратило внимание начальство. - Быстро сменили Рыжего вон там! Один смотрит за Маркизом, второй за небом. Пристально! Рыжего отправите сюда. Когда выдвинемся, займете свое место впереди. Смотреть в оба! Всё, исчезли с глаз...
    Быстро пополняю запас болтов и топаю вслед за Тео на указанную позицию. Рычагом меня называет только капрал, ну и наверняка еще за глаза так кличут, но обращаются в основном по имени. Так же дело обстоит еще с полудюжиной парней, а Осу даже Хакел называет исключительно Лорином. Кстати, именно сержанту я обязан этим 'Рычагом'. Что ж, Йон Рычаг звучит лучше, чем Йон Козья Нога. И вообще, я сам виноват, не надо было с пеной у рта доказывать, что при наличии хороших перчаток любой нормальный мужик может взвести легкий арбалет руками быстрее, чем используя 'козью ногу'*. С ее помощью гораздо удобнее, легче, но когда надо БЫСТРО, то дотянуть тетиву до ореха руками, уперев ногу в стремя, не требует какого-то нечеловеческого усилия. В доказательство я даже несколько раз взвел арбалет лежа на спине, толкая от себя стремя ногой. За что и был удостоен откровенно потешающимися товарищами характеристики: 'Да ты сам как козья нога!'. Повезло, что Лорин тогда припомнил, что в арбалетчики Западной Хардии называют это приспособление просто 'рычагом'. Так и прилипло но в обиход толком не вошло, так как второй Йон в отряде давно и прочно прирос к своему прозвищу Горбыль, и меня можно было спокойно окликать по имени, не боясь путаницы.
      Рыжий устроился меж двух каменюк на вершине ближайшего взгорка. Пост он занял сразу, в чем был на марше, и теперь его посеревшая от осевшей пыли рубаха сливалась с поверхностью камней. Заслышав наши шаги он обернулся, понимающе кивнул, подхватил тяжелый арбалет, глянул вниз и выматерился.
    - Кто?
    - Ноэ, - мрачно ответил Тео, делая охранительный жест. Сейчас, ссутилившись и опустив голову, он действительно напоминал нахохлившегося грача.
      Мельника уже завернули в плащ, Андри и Лорин, опустив головы, читали над ним молитвы, пока остальные четверо углубляли яму в сухой твердой земле. Грязно ругаясь, Конрад закинул оружие на плечо и пошел к телеге, а я поймал себя на том, что и сам непроизвольно прижал руку к груди, туда, где под броней и одеждой висела связка Символов. Те, кто живет военным ремеслом, поневоле приучаются легко расставаться с погибшими товарищами, но именно эта смерть показалась гадкой и неправильной, до мурашек по спине. От меня нечасто можно услышать молитву, но сейчас, занимая позицию за массивной глыбой, я мысленно помянул Герулла*, и повторил за Тео оберегающий знак.
     
    ГЛАВА 3
     
                                                                             - Свят Георгий во бое                                                                                    
                                                                                     На лихом сидит коне
                                                                                     Держит в руце копие
                                                                           Тычет змия в жопие.
     
                                                                           Из АБС, 'Дьявол среди людей'
     
      С нашего взгорка можно было видеть, как местность к югу от дороги постепенно поднимается все более и более высокими холмами, переходя в далекие предгорья. На грани видимости они темнели лесом. Там могла быть вода, какие-нибудь стекающие с гор ручьи, но пробиться туда с повозкой возможным не представлялось. Холмы чередовались оврагами, балками, густыми зарослями колючего даже на вид кустарника - здесь верхом-то проехать нелегко будет, запросто лошади ноги переломать.
      Перевожу взгляд дальше. Выше темной полоски предгорий и зыбкой синей дымки словно висит в воздухе белесая зубчатая рваная линия вершин. Их можно было бы принять за далекие облака, если бы не маленькие настоящие облачка высоко-высоко в прозрачной голубизне неба...
      Обшариваю глазами небосвод, нервно сжимая приклад каждый раз, когда замечаю какую-нибудь крохотную точку или черточку. Несколько таких кружит в вышине прямо над нами, но они ведут себя правильно, спокойно парят над местом бойни, выжидая, пока можно будет полакомиться такой необычной добычей. Совсем не уверен, что мясо дракона годится в пищу, уж очень сильно запах настораживает, заляпанные кровью твари болты в руку-то взять без перчатки боязно, но у падальщиков может быть свое мнение на этот счет.
      Еще несколько подобных точек неторопливо приближаются с разных сторон. В этой пустоши стоит падальщикам обнаружить добычу и начать кружится над ней, как их замечают собратья за многие мили своими нечеловечески острыми глазами и слетаются на угощение со всей округи. И каждого из этих гостей приходится провожать взглядом - безобидная это красномордая птаха, или еще одна летающая страхолюдина пожаловала. Пока все ведут себя как должно - скользят себе неторопливо на огромной высоте. Все, кроме одной точки, видимой точно на юге. Мне она показалась слишком плотной по сравнению с другими, и находилась явно ниже. Правда, не одним же грифам в местное небо позволено подниматься. Может это какой нибудь местный большеклювый гусь-переросток летит по своим птичьим делам, а я тут панику развожу...
       Не я один. Фабио машет нам со своего холма, тоже заметил. Может быть, тоже перестраховывается, но появилось стойкое предчувствие, что мирно продолжить нашу увеселительную прогулку по тракту так сразу не получится. Обернувшись, вижу, что многие уже подняли головы и смотрят выжидательно, заметив нашу отмашку. Тычу в насторожившую меня точку, снизу ее должно быть тоже видно, и развожу руками, мол, пока непонятно. 
      По кивку Занозы Хуго побежал к нам. За минуту, которая понадобилась ему, чтобы преодолеть склон, точка заметно выросла. Судя по жестикуляции Маркиза, он пришел к тому же выводу, что и мы, поэтому подбежавшего сержанта  мы встретили угрюмыми утвердительными кивками.
      Хуго незамедлительно отправил нас вниз и подал Фабио сигнал возвращаться к остальным, а сам расположился меж камней и деловито занялся своим арбалетом.
      Подгоняемые порыкивающим капралом парни внизу суетились, как муравьи. Телегу свели с дороги и загнали в ближайшую балочку, лошадь выпрягли и повели в овраг, туда же направили своих верховых Фабио и вновь вернувшийся из аръергарда Клаус. Раненым помогали доковылять до оврага. Недовольного господина Бальза практически силком утащил Оса, не обращая внимания на многообещающие взгляды рыцаря.
       Часть арбалетчиков распределилась по укрытиям, вжимаясь в землю за кустами и камнями. Вдоль края балки выстроились парни с тяжелыми арбалетами, перед собой они воткнули несколько павез в проходах между деревьями, там же устраивались алебардщики. Остальными щитами закидали поклажу на телеге и прикрыли ее с боков, а прямо под ней расположились Андри и Флурин со взведенными арбалетами.
      Нам с Тео никаких команд не последовало - чай, не дураки, и так все понятно. Грач припустил под редкие деревца, обрамляющие балочку, а я прикинул расположение стрелков и побежал через дорогу, к маленькой канавке, на которую наткнулся еще когда искали алебарду Тео. Вытянулся в канаве, устроил арбалет на краю, шлем стянул с головы, чтобы не блеснул предательски на солнце. Мелькнула запоздалая мысль, что мы все могли давно понаделать себе наметов*, как у местных принято, чтобы и зной переносить проще, и блестеть нечему было. Чем думали три дня маршируя под палящим солнцем - непонятно. 
      Разглядеть что-либо из этой канавы не выдавая себя было сложно, приходилось просто ждать сигнала. Ожидание становилось с каждой минутой все более и более напряженным. Оно сдавило грудь, потом стало острыми коготками царапать в животе, мешая нормально дышать, заползло в руки и ноги, сделав их тяжелыми и непослушными.
    - Да где же эта падаль? - наверное, шепчу не один я. Еще и голова под шапероном опять взмокла, капли пота покатились по лицу, норовя попасть в глаза. Промакиваю их рукавом, и в этот миг совершенно неожиданно прямо надо мной раздается пронзительный душераздирающий вопль,  сопровождаемый оглушительным хлопком двух черных парусов. Я дернулся, знатно приложившись глазом о собственный рондель*,  траву вокруг разметало могучим потоком воздуха.
       Накопившееся ожидание словно прорвало плотину, меня подбросило, как ужаленного. Только чудом удалось заставить себя не вскакивать и не бежать сломя голову. Крутнувшись волчком в своей канаве, я выставил перед собой арбалет, вцепившись в ложе мертвой хваткой. Прямо надо мной проносится черно-желтая масса, совсем близко, тут же в глаза бьет солнце, заставив зажмуриться. Слева еще оглушительный хлопок, траву волной откидывает на мое укрытие, а новый вопль сверлом вонзается в голову, пригвождая к земле. Сознание готово померкнуть, перед глазами пляшут пятна, вдобавок прямо в лицо дохнуло тяжелым смрадом, как от раздувшейся на жаре дохлой туши.
      'Был сигнал? Не было? Что делает эта тварь сейчас? Набирает скорость, чтобы налететь на убийц своего сородича на другой стороне дороги? Или собирается сначала выковырять одинокого маленького арбалетчика из могилки, в которую он сам предусмотрительно втиснулся? Еще бы соусом себя полил... Хотя как бы не появился сейчас и соус сам собой...' - мечутся в голове остатки мыслей, я уже перестал толком соображать, и когда черно-желтое снова проносится надо мной, руки сами спускают тетиву, машинально, без моего участия. И немедленно начинают взводить арбалет снова, не дожидаясь осознанной команды.
      Новый крик твари не похож на слышанные раньше, он ниже, гуще, в нем слышится какое-то гудение и хрип. Одновременно коротко протрубил горн, выведя почти не слышную, но такую родную команду к стрельбе. Больше ничего нельзя разобрать, тварь орет на разные лады и хлопает крыльями, поднимая порывы ветра. Арбалет вдруг оказывается заряжен, и мне не остается ничего, кроме как проклиная все подряд, приподняться из канавы.
    06. 05
        Дракон, припадая на левый бок, скачет от дороги прямо на занявших балку парней. Светлыми точками на темной чешуе выделяются оперения болтов, много, с десяток. Похоже, что тварь подставилась под полноценный залп и словила его удачно, боком, поэтому и скачет теперь неуклюже, и крыльями машет вразнобой, правым во всю силу, а левым какими-то конвульсивными рывками.
       Тем не менее пронзительно голосящая тварь уже почти достигла деревьев. Отчетливо видно, какое жалкое укрытие представляют чахлые деревца и воткнутые в землю щиты от этой несущейся туши. Сейчас она проломится сквозь них, как кабан сквозь кустарник, и окажется среди полутора дюжин людей, укрывшихся в маленькой балочке...
        Не раздумывая, я поднялся из своей канавы, выскочил на дорогу, и, поняв, что сократить расстояние уже не получится, вскинул арбалет, выцеливая место поуязвимее.
    Слева защелкали арбалеты затаившихся в укрытиях парней. Болты, бьющие в уже израненный бок, заставили тварь еще больше сбиться с шага, голову она  повернула в сторону новой напасти, словно раздумывая на бегу, кем заняться сначала. И в этот момент разрядили из-под повозки арбалеты Андри и Флурин.
      Даже такому чудовищу два болта из тяжелых арбалетов в упор, с расстояния удара пикой, даром не  прошли. Тварь споткнулась, чуть не пропахав по земле брюхом, с трудом удержалась на ногах и на миг остановилась, наводясь на обидчиков. Раскоряченные задние лапы замерли, и я послал болт в основание правой, между самой лапой и брюхом, молясь чтобы на таком расстоянии болт смог пробить чешую.
      Дракон неожиданно сильно дернулся, аж поджал заднюю лапу. Похоже, и у них подбрюшье оставалось чувствительным местом. Дико заклекотав, он извернул шею, найдя меня взглядом. Как-то очень остро осозналось, что после выстрела я остался стоять посреди дороги на самом виду, собираясь перезарядить арбалет. А тварь, не отводя от меня глаз, начала плавно, даже как то неторопливо разворачиваться. Я и раньше ничего приятного в их взглядах не заметил, но когда она уставилась прямо в глаза с четким обещанием немедленной смерти персонально МНЕ - жуть нахлынула такая, что словами этого не передать.
      И еще вой этот. Дракон набрал побольше воздуха и издал очередной визг-клекот, только на этот раз подарив его лично мне. Чувство было такое, словно ледяным ножом прошлось по телу, отделяя мясо от ребер. Не так что-то с этим криком, все-таки, не просто так он вопит, а лишает сил противника этим визгом... Или в глаза ему не надо было смотреть? С этой мыслью я выпустил тетиву жалобно дернувшегося арбалета, и повалился в дорожную пыль прямо на задницу.
      Завидев маневр твари кто -то из алебардщиков попытался привлечь ее внимание, но та лишь стегнула хвостом, снеся несколько деревьев и разбив в щепу попавшиеся щиты. Дракон продолжал держать меня взглядом и, похоже, перестал считаться с существованием остальных парней, пока не доберется до меня.
     - Безмозглые вы все-таки ящерицы... - безразлично пробормотал я, пытаясь бороться с навалившейся апатией. Руки машинально подгребли выпавший арбалет и попытались приладить на него козью ногу, промахиваясь в простом, сотни раз отработанном движении крюками мимо тетивы. А дракон приближался, не обращая внимания на то, что происходит у него за спиной.
       Хуго Коршун прекрасно видел мой выстрел, и сейчас, когда тварь повернулась к нему хвостом, постарался его скопировать. Расстояние немного больше, но и тяжелый арбалет выбрасывает стрелу с гораздо большей силой. Одновременно из-за телеги выскочили Маркиз и Щепка и пустили по болту в раненый бок дракона. Тот изогнулся, присев на задние лапы и словно попытавшись рвануться вправо и влево одновременно. Голова его задралась, оборвался терзавший меня нескончаемый визг, и наваждение, пригвоздившее меня к дороге, спало.
       Я с некоторым удивлением обнаружил, что хищник приблизился ко мне уже почти вплотную, оставалось какие-то несколько шагов до знакомства с его пастью. Показалось неплохой идеей убраться куда подальше, но получилось только поерзать в пыли. Вопль твари или ее взгляд словно вытянули все силы, размягчили и превратили в студень мышцы, и мне оставалось лишь сидеть и наблюдать, продолжая вялые попытки зарядить арбалет.
     Лорин снова протрубил сигнал к стрельбе. Дракон немедленно развернулся ну звук, похоже запомнил, что после него последует что-то неприятное. Развернулся - и снова подставил уже сплошь утыканный болтами бок десятку легких арбалетов. Похоже, новые уколы в раненый бок окончательно вывели хищника из себя, он толкнулся лапами от земли, вновь распуская крылья. Может быть - хотел покарать жалящих его людишек сверху, а может быть - удрать к своей драконьей маме, только вот рана помешала открыть нормально левое крыло, и могучий взмах правым швырнул тушу дракона в сторону. Пролетев два десятка шагов он вмялся в землю раненым боком, глубоко вбивая в себя засевшие болты, и перекувыркнулся, загребая крыльями, немного не дотянув до распростертой туши своего предшественника.
      Парни бросились врассыпную из укрытий, чтобы не попасться под катящуюся на них тварь. Хакел бегом вывел перезарядившихся, наконец, стрелков из балочки. Девять тяжелых арбалетов поднялись и разом, по отмашке капрала, послали болты в тот момент, когда поднимающаяся тварь подставила под выстрелы шею. Та, благодарение богам, перестала визжать, перейдя на судорожный хрип, и сквозь стоящий в ушах шум прорезались другие звуки, помимо драконьих воплей и сигналов горна. Никогда не дамал, что топот сапог, лязг металла, хлопки выстрелов, а главное - многоголосая смачная ругань покажутся настолько родными...
     
    ГЛАВА 4
                                                                            
                                                                            - Где я? Кто я? Где мои вещи?
     
                                                                             Из жизни
     
      Холодная(!) мокрая(!!!) тряпка ложится на лицо. Вот миг истинного, ни с чем несравнимого блаженства, но он краток, чья-то злобная рука отнимает его источник от моей кожи, не дав полностью насладиться.
     - Зарежу! - сообщаю я хриплым, словно чужим голосом, перехватывая наугад запястье, и пытаясь нашарить кинжал. - Отдай!!!
      Под ржание нескольких глоток мой мучитель без труда высвобождается, оставив меня ни с чем. Он или кто-еще ловят мои пальцы и вкладывают в них какой то увесистый, глиняный на ощупь предмет, придерживая его, чтобы я... чтобы я... НЕ РАСПЛЕСКАЛ ВОДУ!!!
      Края чаши стучат по зубам, когда я припал к ней мелкими, недоверчивыми судорожными глотками. Прохладная вода въелась в сухую корку, сковавшую язык, небо, глотку. Я смаковал ее, прикинув невеликий размер чаши, катал во рту, прежде чем проглотить, пока она не теряла прохладу.
    - Гляди, бережет воду! - гудит над ухом как из бочки голос Малыша Вилле.
    - Глаза-то открыл бы уже, чучело...- сухо советует Люка Филин, его чуть невнятный от раны на челюсти выговор ни с чем не перепутаешь.
    - Тихо ты! Как ты смеешь называть Изувера чучелом? - в заполошном испуге шикает на него Нико Заяц.
    - Точно, а то он и тебя уязвит!... - откровенно ржет Щепка. - Бац! Вжжжжж! И по самые...
      Его голос тонет в настоящем взрыве хохота. Пусть смеются все эти люди, кто бы они ни были, пусть веселятся, у них есть вода, холодная и свежая, теперь бы выяснить, сколько ее у них...
      Рядом слышно ЖУРЧАНИЕ, а это значит, что воды может быть много. Мокрое-холодное вновь касается лица, на этот раз стараясь протереть именно глаза. В голове как-то сразу проясняется, муть, туманящая сознание, отступает. Заставив отмокнуть намертво склеившиеся ресницы, Филин убирает тряпку, я открываю глаза, и хоровод красных и темных пятен сменяется отсветами костра и до безобразия знакомыми скалящимися рожами.
      Филин вновь смочил тряпку и кинул ее мне, жестом посоветовав умыться, и отошел в сторону. Я приподнялся, оттирая лицо, и требовательно протянул в пространство перед собой чашу,
    - Дайте еще воды, я знаю, что у вас есть!
      Андри, оказавшийся ближайшим, плеснул мне из своей фляжки, и назидательно воздел палец,
    - Филин сказал тебе на одну только холодную воду не налегать. Пусть, мол, бульоном отпаивается, сил набирается.
    - Злые вы, и Филин ваш злыдень главный! - сообщил я разглядывая черную от размокшей пыли тряпку. - Вы меня лицом по земле тащили, что ли?
    - Мокрый был, как мышь, когда слег, да еще кровь и мазюка эта, вот пыль и осела коркой. На маску было похоже, - пожав плечами, прогудел Вилле.
    - И горел, как печка, покраснел весь. Хакел сказал что тебя солнцем ударило,они с Филином спорили еще о чем-то... - подхватил Бурдюк.
    - Ты лучше объясни, Йон, - встрял Заяц, заранее обведя собравшийся народ хитрым взглядом, - откуда в тебе такая жестокость?
    - Точно, Рычаг! - подал голос сержант Хуго от костра. - Я тебя как стрелок стрелка понять могу, но вот как мужик мужика - никак не получается. Была бы та тварь человеком - отстрелил бы ты ей все хозяйство! Бедолаге после этого только оставалось бы как кастрату тоненьким голоском петь!
    - А то я твоего выстрела, Коршун, не видел?! - подал голос Клаус. - С такого расстояния, с горки - да в то же место, как в мишень. Запомните, братцы, если Йон у нас теперь Изувер, то сержант - Ученик Изувера!
    - Так, сержант, не было там никакого хозяйства! - возмущаюсь я. - Она и так пищала как сто кастратов, аж плохо от визга стало... А ты, Щепка, не боишься, что Ученик Изувера и тебя уязвит? Как там - 'Бац! Вжжжж! И по самые....'
    Пока парни хохочут, обшариваю взглядом стоянку.
    - У нас кто-нибудь?...
    - Все живы, хвала Аркосу, - обрывает меня Вилле. - Только Симон ногу вывихнул, когда от падающей скотины этой отпрыгивал, и Грача с Рафаэлем побило, но обошлось с ними, железо спасло. Отлежатся и забудут.
      Третью чашку воды пью уже спокойно, с ленцой. Лежу я на собственном акетоне, в мокрой рубахе. Левый глаз опух, в голове и всем теле равномерно расходятся отголоски боли, не пропуская ни единого дюйма. Где мои оружие и доспехи - понятия не имею. Красота...
      Бурдюк притаскивает мне от костра чашу побольше размером с жидкой похлебкой и сухари. Вытаскивая свою ложку, разглядываю посудину. Как и первая - глиняная, с непонятным орнаментом из каких-то полос и зигзагов. Непривычной, а с горячим - так и вовсе неудобной формы. Не было у нас таких в хозяйстве. Точно. И котла, висящего над костром - не было. Второго - тем более. И вот неслыханная роскошь - целое ВЕДРО с водой стоит рядом, принесенное лишь для того, чтобы Филин в нем грязную тряпку смочил.
      Опустошая чашку, напрягаю память. С того момента, как крик твари перешел в хрип, всплывало лишь несколько несвязных картинок, которые толком ничего не обьясняли.
     - Последнее, что помню, это сижу на дороге и пытаюсь арбалет взвести. Что дальше было-то?
     - Тебя Маркиз поднял, ты с ним толкался, арбалетом размахивал, все твердил, что пристрелишь безмозглую ящерицу...
     - Это в смысле Маркиза? - прыснул Заяц. Вилле шикнул на него, а Бурдюк продолжил.
     - У тебя глаз заплывший и сам красный весь, сказать толком ничего не можешь. Тощий вон сказал, что ты, наверно, умом тронулся с перепугу, а глазом сам обо что-то хряпнулся. Странно, что еще порты не намочил.
     - А я пытался, нечем было. Видно через кожу все вышло, - буркнул я, вызвав смех у парней. Он такой, наш Поли, добрый-добрый. Убивать пора.
     - Тебя к капралу, Ягли предложил тебе чарку бренди поднести, чтобы в себя пришел, а Заноза как начал на нас рычать! Заставил с тебя все железо стянуть, в тень посадить, сам тебе половину воды из своей фляги споил, половину на голову вылил. Потом Филин пришел. Щупал тебя, в глаза заглядывал, рожу мазью намазал, вонючей, как из дерьма. Чего-то он Хакелу обьяснял, что тебя не просто солнцем ударило, а что то еще, но тут я точно не знаю. А ты совсем вырубился, тебя на телегу, под навес...
     - Железо все пришлось на себе тащить из-за вас, считай еще четверо на телеге прибавилось, - проворчал слушавший разговор краем уха Горбыль.
     - Кстати...
     - Твое на телеге все, шлем Маркиз подобрал, - успокоил меня Андри.
    07.05
     - Понятно. А пока меня не было...
     - Благодарение Карригу*! - вскинул руки Бурдюк. -  Не успели мы и пяти миль пройти, как Маркиз впереди какую-то заваруху углядел. Вроде как два воза, а вокруг конные крутятся, оборванцы какие-то. Я сам только их трупы видел, Фабио с Клаусом по ним пальнуть успели.
     - Полторы дюжины их было, лошадки маленькие, сами в каком-то тряпье замотаны, - важно поведал Щепка. - Сначала к нам поскакали, потом увидели, сколько наших следом прет и, как тараканы, в разные стороны разбежались.
     - Они с возов похватали, правда, кто что успел, но толком ограбить не вышло, - усмехнулся Заяц. - Так что мы с прибытком.
     - Торговцы и охрана на возах порубленные были почти все, один уцелел, и еще пацан и девка какая-то, - продолжал Бурдюк.
     - Торговцам-то Карриг в удаче отказал... - протянул Щепка.
     - А потому, что молиться надо правильным богам, а не выдумывать себе божков языческих... - немедленно заявил Заяц.
     - Нико! - серьезно уставился на него непривычно посуровевший Бурдюк, Заяц аж поперхнулся от неожиданности. - Ты если дурак, то хоть вслух не показывай свое скудоумие, а то договоришься до божьей кары, если люди раньше мозги не выбьют.
     - Ты чего говоришь, Андри? Я же видел жрецов местных, ходят не пойми в чем, молятся не пойми кому...
     - Тебя в Западной* не смущало, что жрецы на хардийском языке гимны поют, а не на вельтском? - заржал сообразивший, в чем дело, Щепка.
     - Ага, и 'козью ногу' 'рычагом' кличут, - хрюкнул я в чашку.
     - Да вы что, братцы, я же не деревяннее табурета, что-то да соображаю, - занервничал Заяц, подозревая, что его разыгрывают. - Я же понимаю, хардийцы другой народ, пришли с делеких земель, язык у них свой, богов наших называют по-своему, а эти...
     У Бурдюка от таких размышлений округлились глаза. Но, пока он напирал в грудь воздуха, подбирая слова, не выдержал Малыш Вилле:
     - А местные, что, не другой народ?! - возмутился он. - Они богов должны по нашему называть?  Ты что, Заяц?
     - Боги едины!!! - тем временем возопил Бурдюк.
     - А ну, заткнулись! - гаркнул от костра Хуго, запустив на голос головней. Снаряд, разбрасывая искры, прочертил дымную дугу и стукнул Зайца в колено.
     - Вот! - победно воздел палец Андри, будто это попадание было демонстрацией воли богов.
     - Да ну вас! - надулся Нико, и, демонстративно отвернувшись от костра, завернулся в плащ.
     - Боги едины, - как ни в чем ни бывало, продолжил Бурдюк. -Люди могут называть их разными именами, по разному молиться и приносить жертвы, боги всегда поймут, когда человек, будь он вельт, хардиец, карги или местный варвар, обращается к ним! Запомните и не говорите никогда такой ерунды, особенно ты, Нико, а то волосы от тебя дыбом встают.
     - Морские Братья*, получается, когда своему Фарку* молятся, - задумчиво прогудел Малыш, поглаживая Символы на широкой груди. - так они, выходит, на самом деле нашего Аркоса чтят? Так?
     - А вот когда люди не чтят своих богов, а придумывают себе идола, вот это и есть язычество и ересь! - отчеканил Андри.
     Малыш, только что проявивший титаническую работу мысли, испуганно съежился, но вступил Щепка:
     - А огнепоклонники*? Они так веками живут - кому они молятся на самом деле?
     - Я тебе профессор-богослов, что ли? - вскипел Бурдюк. - Надо было проповеди в храме в детстве внимательно слушать, а не в носу ковыряться!
     - Ну ты же внимательно слушал! Расскажи тем, кто проковырялись, что ты от священника узнал, - попросил Щепка.
     - А от священника я узнал, - важно протянул Бурдюк, и тут же сорвался на скороговорку, выдергивая из кучи хвороста жердь посерьезнее и замахиваясь ей на Клауса, -- что за такие вопросы положены розги!
      - Ой! - только и успел сказать Щепка, не сообразивший отскочить, как раздался треск ломаемого об ушибаемое.
     - Да оставь ты его, они с Зайцем из одной табуретки сделаны! - пытаюсь я остановить назревающее выяснение отношений. - Дальше-то что было?
     Бурдюк показал Клаусу волосатый кулак, поскреб щетину.
     - А чего там, дальше-то, просто все. Взяли торговца и обоз под защиту, тела слегка прикопали, да и пошли дальше. Лошадку верховую справную одну словили, да. Тебя вон водой, что у  караванщиков была, еще поотпаивали да пообливали, а то, как Филин сказал, мог ты и не выкарабкаться, без воды-то. Любит тебя Галлеан*, парень, наверное. Тебе, Йон, вознести хвалу ему следует, и Карригу-покровителю.
    08.05
      Я согласно кивнул, в этих делах Бурдюку лучше не перечить. Ну а дальнейшее было понятно и так. Затемно разросшаяся колонна достигла этой уютной долины, примыкавшей к дороге с юга. В пути дозорные несколько раз видели вдали этих 'оборвышей', но попыток приблизиться они не делали.
      Позже выяснилось, что в этой самой долине разбойники стояли лагерем, но совсем недолго и снялись несколько часов назад. Причем судя по следам и количеству навоза, это была целая кочевая деревня, с женщинами, детьми и немаленькими стадами. Пришли они сюда с юга вдоль петляющей меж холмов речушки где то в середине дня, и, похоже, отправили самых предприимчивых вслед маленькому каравану, останавливавшемуся на ночь в этой благодатной долинке. Как только уцелевшие оборванцы вернулись сюда, только поставленный лагерь был немедленно свернут, и все племя, или что это такое было, пересекло тракт и отправилось дальше на север, оставив меж холмов и балок извилистый широкий след.
     Представляю, что творилось, когда эта долина открылась справа после череды однообразных пыльных холмов. Различимая в сумерках самая настоящая роща, и разливающаяся в настоящее озерцо настоящая речка - да парни наверняка наперегонки бежали, чтобы первыми добраться до настоящей текущей воды.
     - Ну а о чем там Заноза и господин рыцарь с местными да между собой толковали - то нам не докладывали, - подытожил Андри. - Еще даже сержанты ничего не знают, что завтра будет.
       Из-за костров слышалось сонное фырканье пасущихся ближе к берегу лошадей и мулов. Взбудораженный боем с невиданными тварями и блаженствующий от изобилия воды отряд постепенно затихал, прекращался гомон у костров, напившиеся и наевшиеся до отвала парни отправлялись на боковую. Шум разговоров практически стих, перекрытый стрекотом каких-то ночных букашек и голосами птах, только у маленького отдельного костерка по прежнему что-то приглушенно бубнило начальство.
      Ночь уже давно вступила в свои права, зной сменился прохладой, и когда вдоль долины поднимается легкий ветерок, моя влажная рубаха стала казаться не самым удачным одеянием. Сначала она приятно холодила кожу, но теперь пришел озноб, становящийся все сильнее, даже зубы стали постукивать.
      Стащив рубаху, превратившуюся в грязную, всю в темно-серых и бурых пятнах, тряпку, я поднялся на ноги, кутаясь в акетон. Земля качнулась под ногами, вернулось то ощущение, которое появляется, когда сходишь на берег после недели плавания на корабле. Голова закружилась, похлебка настойчиво попросилась наружу, но я гордо остался стоять прямо, полной грудью вдыхая прохладный ночной воздух. Руки-ноги кололо тысячью иголочек, словно я умудрился их сразу все отлежать, и теперь к ним возвращалась чувствительность. Противная слабость вместе с этими проклятыми иголочками надоела уже до самой печенки. Меня боги миловали, ни разу не приходилось отлеживаться после серьезной раны, а царапины - кто на них внимание обращает, так что это состояние было незнакомым и унизительным. Да и то - раны, можно понять, а меня то-ли от жары сморило чуть не до смерти, то-ли гляделки с драконом так подействовали. Если сейчас не прийти в себя - как бы 'Рычаг' не сменился 'Рохлей' вместо 'Изувера'. Со всем сопутствующим изменением моего места в этой банде головорезов. А значит - надо выглядеть бодрым, и при первой возможности дать Тощему в рыло, так, на всякий случай...
      - Да, Йон, Люка сказал - если будешь хорохориться и делать вид, что двужильный, то можешь дурачком стать, хуже Зайца. Или как-нибудь скрутит, что калекой останешься. Завтра если выедем вообще, то не телеге поедешь, в тени, и брони никакой чтобы не одевал. Понял? - сообщил напоследок устраивающий себе лежанку Андри.
       Обрадовал, нечего сказать. Раненые сегодня и то сами ковыляли, а Йон Рычаг, здоровый молодой детина, на возу, в теньке, обмахиваясь платочком поедет, как баронская дочка, тьфу, пропасть...
     
    ГЛАВА 5
  УАЗ - Хантер. Мы застрянем там, куда другие не доедут!
  
  Анекдот
  
     
      13.05
       Заснуть не получалось очень долго, валялся в полудреме. Мысли перекатывались в голове тяжелые и какие-то шалые. Вспоминалось, как мы грузились на корабль в Гаарте месяц назад вместе с людьми господина Вильгельма. Тогда было объявлено, что впереди ждут четыре дня морского пути и увеселительная прогулка по благодатным землям Южной*.
      Большинство из нас сильно переживало из-за продажи лошадей. Как и всякая нормальная пехота, мы предпочитаем ездить верхом, а пешком ходить редко и недалеко. Однако, по словам сержанта Йохана, только законченный осел повезет морем в Южную наших 'крестьянских кляч', а на деньги, вырученные с продажи коняг в Гаарте, на рынках Сарраго 'можно обзавестись табуном таких скакунов, что мы с них слезать не захотим'. Парни его слушали без особого интереса, остро чувствуя свою непривычную безлошадность, а может - прикидывая, не появится ли вскоре маленький вельт у какой-нибудь хардийской девицы, вдовы, а то и мужней женщины нестрогого нрава...
       Йохан как в воду глядел. Сначала безветрие пришпилило крутобокий парусник к поверхности моря где-то посреди пути. Потом матрос углядел с насеста наверху мачты какие-то подозрительные галеры, и вот тут поднявшийся восточный ветер пришелся очень кстати, близкого знакомства с ними удалось избежать. Хотя сложно сказать, обрадовались бы предполагаемые пираты встрече с доброй сотней солдат*. Говорят, господин Вильгельм напрямую спрашивал капитана, почему тот не хочет присвоить пару галер, если они сами так на этом настаивают, но согласия так и не добился.
      В результате корабль выписал по карте огромную дугу, сначала с попутным ветром далеко на восток, потом, когда исчезли маленькие точки за кормой - прямо на юг, пока не замаячила на горизонте тоненькая полоска хирсарского берега. Так четыре дня плавания обернулись восемью, и мне сложно даже представить, что было бы с лошадьми, доведись им провести все это время в крошечных загородках в трюме. И это мы не стали идти вдоль берега на запад, до Сарраго, а высадились в ближайшем порту, звавшемся, как по заказу, Лошадиная Гавань на староимперском.
      Город этот вполне оправдал свое название. Лошадей грузили в порту с огромных, источенных временем молов на специальные широкие суда с настоящими воротами в корме. Лошадей вели по широким, мощеным выщербленным камнем улицам, продираясь сквозь почти перекрывающие их ряды навесов и палаток из полосатой ткани. Лошадьми торговали на любой, даже самой крохотной из площадей. Казалось, стоило в запрудившей улицы пестрой толпе случайно возникнуть прорехе - торговля лошадьми там начиналась сама собой, как по волшебству возникали торговцы и их фыркающий, ржущий, стучащий копытами, портящий воздух и удобряющий мостовую товар.
      Вдобавок, здесь или дешевле ценили лошадей, или выше ценили золото с серебром, из-за чего оба занимавшихся покупкой сержанта два дня потом не могли толком держаться на ногах и внятно разговаривать, хоть и принесли обратно солидный кошель лишних монет. Даже когда колонна в желтых и светло-голубых* коттах* покидала утром третьего дня Лошадиную Гавань, обоих еще мотало в седлах, и капралы прятали их в хвосте от взглядов господ-рыцарей и свиты местного сенешаля*, которого здесь именовали незапоминающимся староимперским словом.
       Чем дольше мы пребывали в этой стране, чем больше видели, тем сильнее бросалась в глаза ее даже не двойственность, а какая-то лоскутность. Она словно была набрана из осколков разных стран, народов, времен, даже природа ее поражала невиданными раньше контрастами.
      15.05
        Крепостные валы, приземистые квадратные башни и внушительные старые особняки из больших тесаных каменных блоков соседствовали с простыми кирпичными домами, приземистыми хибарами, сложенными словно из неотесанных глыб или обломков особняков и непривычными глинобитными хижинами. А над всем этим, как правило, виднелись башенки небольших современных замков, смотревшихся как подростки на фоне сгорбленных стариков и чумазой детворы.
        Хардийцы, важные и надутые, как в приличной одежде, так и в ярких хламидах, смуглые коренастые скарсы, суетливые алийцы в разномастных туниках, похожие на них, но чем-то отличающиеся реты, порывистые гордые хирсары в длинных балахонах - все это многообразие бурлило вокруг, двигаясь по каким-то своим непонятным законам, гармонично уживаясь и оставляя нас, чужеземцев растерянно хлопать глазами, словно деревенщин, попавших вдруг на припортовой рынок большого города.  От звучащего со всех сторон многоголосия из хиссарской, хардийской и исковерканной на три разных манера староимперской речи, а так же  всех возможных смесей этих языков голова шла кругом при попытке понять, о чем говорят вокруг.
        А стоило покинуть пропахшую лошадьми Гавань и двинуться вглубь Южной Хардии, как и местность вокруг приняла вид самого настоящего лоскутного одеяла. Прямые, как стрела, старые дороги переплетались с какими-то невнятными тропами, ровные прямоугольники полей, фруктовых и оливковых рощ в любой момент могли смениться сухой степью или, наоборот, густой зеленью перелесков. Прорезанные четкими линиями каналов и аккуратными зеркалами прудов возделываемые земли неожиданно возникали между выгоревшими каменистыми взгорьями и широкими пастбищами, по которым переползали пятнышки стад, а те вдруг обрывались вечнозеленым непролазным лесом, а за ним внезапно открывалось простое пшеничное поле с таким привычным с детства каменным замком - и сгрудившимися вокруг глиняными хиссарскими домиками, а то и вообще цветастыми шатрами. Или, наоборот, широко раскинувшейся старой виллой, но окруженной грубым каменным или глинобитным забором. Вдобавок дорога шла то по высокой насыпи, то поднималась на склон, то спускалась вниз, поэтому в любой момент была возможность, посмотрев в какую-нибудь сторону окинуть взглядом изрядный кусок этого огромного одеяла из желтых, серых, бурых, голубых, белесых, черных, ярко-зеленых, блекло-зеленых, и даже кричаще-красных  заплат, заплаточек и крохотных лоскутков.
          А еще повсюду царило чувство сонного благостного оцепенения, развеять которое не могли даже носящиеся с гиканьем за своими стадами хиссары. Постоянно ощущалось присутствие человека, присутствие спокойное и уверенное, не грозящее никакими неприятностями. Похоже, все эти люди, с такими разными обычаями, языком и бытом притерлись друг к другу и не вызывали друг у друга противоречий. Ведь недаром единственным оружием, которое мы видели, после того, как покинули графский замок, господствующий над соседним с Гаванью городком с гордым именем Королевские Конюшни, было наше собственное и наших увальней-спутников, А у местных приходилось видеть разве что ножи, пастушьи топорики да охотничьи луки.
        Как то совсем не верилось в рассказы, что именно прапрадед нынешнего короля положил конец закату Старой Империи, разграбив и предав огню город, который называли просто Столицей. А прадед держал в страхе все побережье Длинного Моря, превратив в свои крепости Солнечные острова и всех трех Сестер. Дед и дядя ничем таким не занимались, даже отдали Солнечные и две из Сестер тем, кто на них претендовал. Они не вели ни единой серьезной войны, насколько я знал, но во всех окрестных землях Южная считалась страной могучей и богатой.
        Как мы видели теперь, богатство было, и было немалое, а вот былая мощь утекла, ушла, напитав собой эту не самую плодородную землю и сплотив напоследок такие разные народности в единый мирный край. Мирный настолько, что хардийские благородные господа вместо фехтования и копейного боя изучали стихосложение и музицирование, рядились в одеяния вельмож Старой Империи, а состязаться предпочитали в скачках и игре в шашки. Может быть, это и преувеличение, однако копья* виденных нами местных рыцарей состояли из хиссарских всадников да вооруженных невольников. И сами рыцари были какими-то изнеженными и вялыми, на их фоне господа Бальз и Вильгельм смотрелись двумя волкодавами среди перекормленных мелких дворняг.
        Это очень хорошо объясняло, почему пришедшие с юга новые племена хиссарского корня, ничего не ведавшие о былом воинском неистовстве хардийцев, бесцеремонно принялись совершать на земли Южной набеги. И объясняло, зачем новому королю Алберику, сместившему своего дядю, мирнейшего правителя (тот, по слухам, даже запрещал докладывать себе об этих набегах), понадобилось созывать наемников из-за моря. Алберик пообещал дать защиту землям Южной, отчего отмахивался его дядя, а как еще это сделать? Ведь понимать под защитой земель "собрать оружно своих вассалов и истребить неприятеля" здесь как-то вышло из обычая.
         Еще выяснилось, что, не промахнись мы мимо столичного Саарго, то сейчас вновь готовились бы к плаванию, прямо в обратную сторону. Весь собранный для защиты южных границ отряд спешно грузился на корабли, чтобы отплыть к Старшей Сестре, подавлять вспыхнувшее там восстание. Нас же взяли в оборот местные сенешаль и граф, незамедлительно приняли оба отряда на службу его королевскому величеству Алберику Первому, и отправили на запад, сопровождать нескольких высокородных рыцарят, среди которых был и графский отпрыск. Воинская карьера им грезилась, а вот перспектива пойти ко дну, штурмуя с моря Лиссену* - не очень. Свалившиеся, как снег на голову, два наемных отряда показались здешним достойной охраной для этих щенят.
        Так и началось наше путешествие по этому жаркому лоскутному краю. Оно действительно напоминало увеселительную прогулку. Рыцарята ежевечерне пировали в очередных городках, замках или виллах, мы разбивали лагерь, а пару раз удалось полностью набиться в пустые по случаю постоялые дворы, которые строили здесь с размахом. Даже местное разбавленное вино начало становиться привычной заменой пиву, а со специями и фруктами здешняя кухня могла дать фору родной вельтской, о том, как мы столовались в Западной и вспоминать теперь не хотелось. Лошадей привычно заводили в специальные загоны, неотъемлемые атрибуты любого мало-мальского поселка в этом краю. Загоны эти издавна служили для защиты от диких животных и стали традицией. И хотя на обозримом пространстве единственными дикими животными являлась сотня вельтских солдат, дальше к югу, как утверждали местные, можно было опасаться и медведя, и грифона, и льва, и леопарда.
        И после этой безмятежной прогулки - как мы оказались посреди сухой жаркой пустоши, без лошадей, без припасов, с кучей раненых, загнанные и растерянные? Да как дураки оказались. Круглые законченные дураки. Одурели от этой безмятежности и спокойствия, ослепли и оглохли, перестали соображать. Заразились безалаберностью рыцарят и их людей. Привыкли к улыбкам, доброжелательному интересу местных, их радушию и гостеприимству. Расслабились.
      16.05
        Целью нашей прогулки был городок Овечий, если я правильно перевел со староимперского, расположенный на самом юге хардийских земель, там где старая провинция Алия переходила в Скарсию.  Графеныш должен был создать там гарнизон, обозначив военное присутствие Южной Хардии в этих землях.
      С каждым днем пути он надувался все больше и больше, нос задирал все выше, и, когда оставался один неспешный дневной переход, окончательно почувствовал себя овечьим  сенешалем и отдал первое распоряжение. То ли ему голову напекло, то ли выпитое вино в нее ударило, но, углядев на карте дальше к югу нарисованную башенку, подписанную 'Крепость Разделяющая', он немедленно восхотел ее разведать. Направив для этой цели одного из рыцарят, а в сопровождение определив нас, 'желтков'*. Наверное, небесно-голубой цвет котт 'сизарей' господина Вильгельма больше радовал его глаз.
    20.05
      В результате пятьдесят идиотов в желтом и два десятка в разномастном двинули на юг, возглавляемые прыщавым и рыхлым молодым господином Фридубальдом. Двинули так же беззаботно, как и до этого, совсем не обращая внимания на то, что местность вокруг становится все менее лоскутной, переходя в сплошную выгоревшую волнистую степь, изредка перемежаемую перелесками и полями. Редкие деревни все больше состояли из глиняных полуземлянок, а городок, возле которого останавливались на ночлег, состоял внутри старых полуобвалившихся крепостных стен сплошь из шатров да кособоких каменных халуп, сложенных из остатков разрушенных домов. Разнообразные одежды сменились простыми балахонами, множество говоров - простой хирсарской речью, радушие и улыбки - настороженно-любопытными взглядами.
      Староста поселка, к которому мы вышли вечером, сперва озадаченно взирал на колонну, словно не мог соотнести размеры 'каравана' с количеством охраны, потуги господина Фридубальда вести себя по-хозяйски оставил без внимания и неохотно разрешил разместить лошадей в загоне. Пускать кого-либо за глиняные стены поселка местные явно не собирались и мы привычно разбили лагерь близ ограды загона. А наутро все и случилось.
        На самом деле нам еще повезло. Уже встало солнце, мы сворачивали лагерь, заканчивали завтрак, даже начали уже выводить лошадей из загона, когда из-за тянущейся к северу от поселка оливковой рощи, отрезая нас от приведшей сюда дороги, выметнулось больше сотни всадников. Случись это ночью - сходу могли срубить часовых, стоптать палатки и порубить сонных и безоружных. А так... Повезло, все-таки.
      Первыми попали под удар люди хардийского рыцаря. Не имевшие привычки в походе быстро собирться и натягивать на себя железо до завтрака, они хлопали глазами, пока накатывающаяся лава преодолела расстояние от дальнего конца рощи и хлынула в лагерь. Кто-то сразу встретил конец под копьями и палашами, кто-то пустился наутек. Кому-то из хирсаров, успевшему вскочить на коня, это вроде бы даже удалось. Самого господина Фридубальда, высунувшегося из шатра в мятом лазурном налатнике, и его растрепанного оруженосца потащили куда-то в сторону на веревке, как пойманную дичь. А спустя несколько мгновений проломившиеся через первый ряд шатров всадники налетели на наш нестройный, но от этого не менее смертоносный залп полутора дюжин арбалетов в упор.
      Этот залп сделал главное - смел с седел или опрокинул вместе с лошадьми большую часть шедших на острие удара тяжелых конников, сверкавших стальной чешуей брони, закрывавшей их тела и даже грудь их коней. Не случилось сокрушительного таранного удара длинных тяжелых копий, который пронизал бы наш лагерь насквозь, разметав по сторонам.
       Последовавший спустя несколько секунд второй залп, уже из тяжелых арбалетов, окончательно прорубил просеку в середине вражеской лавы, позволив некоторым из нас успеть перезарядиться. Но в то же самое время крылья лавы обхватили наш не такой уж и большой лагерь с боков. Будь среди них хоть несколько держащихся  кулаком тяжелых - исход боя был бы предрешен, а так орущие на все лады всадники в балахонах, вооруженные легкими пиками да топориками налетели на редкую стену щитов и алебард, навалились - и отхлынули, когда вновь защелкали перезаряжаемые арбалеты, не сумев проломить первым, самым опасным ударом.
      Дальше пошла мясорубка. Не сумев решить дело с хода, всадники кружили вокруг, то осыпая стрелами  и дротиками, то наваливались, пытаясь использовать численное преимущество. Алебарды работали без остановки, доходило и до мечей, парни бросили тяжелые арбалеты и давали нам возможность вновь взвести легкие.
      Господин Бальз сшибся верхом с одним из уцелевших доспешников, сам  без пики, с седельным мечом, но получил удар в руку, ниже наплечника, заодно узнав, что хирсарские копейщики, оказывается, орудуют своими огромными копьями двумя руками, сдвинув маленький круглый щит на сгиб локтя. Потом вокруг него, раненого, отмахивающегося одной рукой, крутились сразу несколько всадников, гвоздя топорами и палашами, и, когда рыцарь сумел пробиться обратно в наш круг, его шлем был практически расколот пополам. Сползя с коня, он повалился и не подавал признаков жизни.
      Оруженосца Льерта истыкали стрелами, как дикообраза, часть пробила пластины и кольчугу, и желтая котта стала темно-багровой.
      Йохан с еще двумя парнями пробивались к нам от загона, пытаясь привести лошадей. Сержант почти дошел. Почти...  Да много кто лег в то утро, пока хирсары не оставили попытки смять сгрудившихся вокруг повозки чужеземцев в желтых коттах. Слишком дорого они платили за эти попытки, разменивая на упавшего вельта трех-четырех всадников в балахонах.  Да еще эти жалящие из-за стены щитов и алебард щелкающие штуки, каждый щелчок которых выводит из строя бойца...
      Поэтому, когда Хакелу удалось правильно организовать строй и начать отступление, всадники прекратили наскакивать на нас, и попытались засыпать стрелами, не рискуя больше приближаться даже для броска дротика. Пускаемые как прямо, так и навесом, эти легкие стрелы порой находили цель в обход павез и шапелей, но и смертоносные укусы болтов продолжались, и размен стал уж вовсе не в пользу хирсаров. Вскоре мы начали отрываться от их орущей, кружащейся на месте цепи всадников, а они слали вслед свои тарабарские проклятия, и пытались достать-таки стрелами.
      Сложнее всего было сохранить лошадей под этим беспокоящим издали обстрелом. Их берегли как зеницу ока, закрывали щитами бережнее, чем себя, особенно ту, что тянула нашу единственную уцелевшую повозку, запас болтов на которой уменьшился за время боя на треть. В конце концов осталась только она, да две из шести верховых, захваченных у хирсаров. Еще на повозке оказалось всего два целых бурдюка с водой, но тогда это еще никого не беспокоило.
       Самым паршивым было то, что прорваться обратно к дороге, ведущей на север шанса не оставалось ни малейшего. Предложение Черного захватить 'этот драный поселок' и держать оборону там тоже как-то всерьез не рассматривалось. Зато уходить на восток по старой дороге, пересекавшей нашу чуть южнее поселка хиссары позволили практически беспрепятственно. Несколько часов они гнали нас, обстреливая издали, и мы все ждали, когда к ним на подмогу подоспеет отряд тяжеловооруженных воинов. Однако вместо этого после полудня преследование резко прекратилось, лишь несколько всадников провожали нас несколько часов, а потом и те исчезли вдали. Передав эстафету жаре, усталости и почти полному отсутствию воды...
     
    ГЛАВА 6
  
  Кто ходит в гости по утрам
  Тот поступает мудро!
  Парам-парам-парам-парам!
  На то оно и утро!
  
  Из м/ф 'Винни-Пух идет в гости'
  
     
       Несмотря на жуткую полубредовую ночь, утром я почувствовал себя уже почти человеком. И уж точно куда больше Рычагом, чем предыдущим вечером. Ощущения напоминали изрядное похмелье, даже захотелось промочить глотку пивом, а еще брюхо настойчиво требовало жратвы.
      Отметив многообещающее копошение у одного из костров и втянув заманчивые запахи завтрака, я сгреб из телеги свой пояс, надел и зашагал по тропке, уже протоптанной в  траве по направлению к кустам на опушке рощи. Все таки человеку свойственно справлять свои дела не в чистом поле, а хотя бы на какую нибудь завалящую хворостину, приветливо зеленевшая роща же создавала для этого самые благоприятные условия.
      Следующие несколько минут были не самыми однозначными в моей жизни. Я разглядывал прозрачное утреннее небо, маленькие густо-зеленые листочки какого-то местного дерева, густые кроны кустов, широко зевал, хрустел слегка затекшей шеей - словом, старался вести себя естественно и не показывать, что я что-то заметил. И старался расслабить каменно-напряженные в ожидании непредвиденного мышцы. Невозмутимо завязал порты, еще раз зевнул, оправил рубаху. А потом выхватывая кинжал метнулся влево, туда, где под низко нависающей ветвью блестели два внимательных черных глаза.
     Их обладатель, вопреки ожиданиям, не бросился наутек, а выбросил мне навстречу копье. От неожиданности я на него чуть не напоролся, с трудом отбив в сторону, а рукоятью кинжала ударил ниже этих глаз - раз, другой, третий.
       Сбоку послышался треск, кто-то ломился ко мне через кусты. Крутнувшись волчком, я отпрянул, продавливая спиной ветви, и широкий замах топорика пришелся впустую. Я немедленно прянул вплотную к его обладателю, и прижал левой его вооруженную руку к телу, не давая ударить наотмашь, а сам со всего маху врезал в замотанное выгоревшим платком лицо и воткнул промеж ног колено. Хрюкнув, он согнулся, а после удара навершием рукояти по черепу и вовсе повалился прямо на ноги копошащемуся на земле копейщику. Тот уже нашарил свое оружие, но я успел наступить на древко и от души пнул его под дых.
      Скорчившись от удара, оборванец, тем не менее, потянул из ножен на поясе что-то вроде большого корда*, я добавил еще пинок, под челюсть, и замер, прислушиваясь и вертя головой по сторонам. В воздухе ни ветерка, ветви и листья сами собой шевелиться не станут, любое движение должно быть слышно, но как тут определишь, затаился неподвижно еще кто нибудь, или оба гостя лежат передо мной на земле? Заорешь 'Тревога!', а в парней на опушке как полетят из зарослей стрелы и дротики...
      В лагере нашу возню заметили, несколько парней подхватились соружием, а Заяц и вовсе чешет ко мне по тропе с алебардой наперевес. Я замахал рукой, ложись, мол, и
    Нико нырнул в траву, пропахав борозду пузом, парни кто упал в траву, кто присел, смещаясь в сторону, но по сторонам так и не защелкали луки и не запели стрелы.
      - Что там у тебя? - поинтересовался присевший, опираясь на алебарду, Грач. Он был без рубахи, и по груди и ребрам шли разводи гигантского синяка. Ну, живой, и то ладно...
      - Поймал двух оборванцев, может еще есть, не знаю! - развел руками я.
      Минуту назад сонно копошащийся лагерь встрепенулся, отовсюду заскрипело, залязгало. Волной прокатился гомон, но его тут же перекрыл раздавшийся словно отовсюду рык:
      - Смотреть в оба! Облачиться!
    21.05
      - Ох и шуточки у тебя, Йон! - проворчал Нико, отряхивая изгвазданную котту. - Знал бы, что ты такой поганец...
      Мне оставалось лишь вновь развести руками, а Заяц прихватил одного из оборванцев за шиворот и потащил к лагерю. Я хотел заняться вторым, но меня оттерли в сторону подоспевшие парни. Вилле легко закинул неудачливого копейщика на плечо, а Филин подобрал с земли топорик и короткое копье, скорее - большой дротик, и скептически воззрился на меня.
      - Йон, ну куда ты лезешь? Тебе Бурдюк вчера мои слова не передавал?
     Мне пришлось развести руками в третий раз. Во время короткой драки ни о чем таком не думалось, а сейчас слабость навалилась, словно в полном снаряжении на гору взбежал с мешком камней в руках. В голове пусто и гулко, при движении в виски болью колет, руки и ноги потрясываются, сволочи такие, и взмок весь опять этой проклятой липкой испариной.
      - Ну... Филин... Они сами... - даже голос какой-то словно сонный или спьяну. Захотелось немедленно присесть и переждать, пока не прекратится начавшаяся внезапно качка.
      - Нельзя тебе пока напрягаться, понял?
      - Ну я и хотел им так сказать, а они по нашему не понимают...
      - Увижу еще раз что ты скачешь - сам пришибу! - Филин показал мне кулак, в сердцах сплюнул под ноги, развернулся и зашагал вслед за Малышом, бормоча:
    - Вот и лечи вас, недоумков...
      Впрочем, навалившаяся слабость быстро начала спадать. Уже после третьего шага качка начала стихать, или это я к ней приноровился, и перед глазами перестали мелькать цветные точки. А еще я взял верхним чутьем запах горячей похлебки и уверенно направился к его источнику.
      Наблюдать за суетой лагеря, сидя у костра, опустошая глубокую миску и прихлебывая чуть сдобренную вином воду было непривычно и даже забавно. Нет, я не совсем бездельничал - павеза, шапель и арбалет рядом, оружие, болты, баклер и 'козья нога' на поясе, на акетоне сижу, но в мельтешении вокруг чувствую себя трутнем. Не привыкнуть бы...
      Впрочем, закончив сборы и приготовления парни, держа оружие под рукой, спокойно расселись продолжать завтрак, с интересом прислушиваясь к звучащей от начальственного костра частым всплескам торопливой хирсарской речи в два голоса. Время от времени их прерывали порыкивания капрала, которые вполголоса переводил спасенный вчера торговец.
  25.05
   Торговец, к слову, был типичный рет, наряженный в рыжую тунику и складчатый красный плащ, смуглый, до глаз заросший черной бородой. Он крутился хвостиком то за господином Бальзом, то за Хакелом, демонстрируя всем вокруг и себе самому, что находится под надежной защитой. Хуго со смехом сообщил, что Атбир, так звали купца, увязался было за Лорином, почему-то сочтя его добрым и отзывчивым сержантом. Да, да, Лорина Осу. А он ЗЛОЙ. Один из самых злых и опасных людей, кого я когда-либо встречал.
   - И вот тогда Лорин к нему поворачивается, и... - Коршун вдруг осекся, глазами показал нам за спины и изобразил на физиономии почтительное внимание.
   Оставив двух спеленатых хирсаров валяться на земле, в середину лагеря вышел сопровождаемый Хакелом, Осой и смуглым бородатым хвостиком сам господин Бальз.
  Рыцарь был бледен, осунулся, голова сплошь замотана свежими бинтами. Правая рука так и покоилась на перевязи. Неудивительно, видел я наконечник того бревна, что у хирсарских латников считается копьем, радоваться надо что вообще не культя из плеча торчать осталась. А тут цела конечность, и сам рыцарь достаточно твердо идет сам, без посторонней помощи. Холодный взгляд серо-стальных глаз как и ранее тверд, и голос столь же суров и силен. По сравнению со спокойной речью господина Бальза даже самый устрашающий рык Занозы покажется причитаниями доброй мамочки. Она пробирает до костей, любую просьбу, высказанную таким голосом захочется исполнить как можно скорее и лучше, без вариантов. Жизнь и здоровье дороже лени, нерасторопности и собственного мнения как-то сразу оказываются.
   Впрочем, господин Бальз лишь сообщил, что мы молодцы, и дали ему повод нами гордиться, после чего махнул капралу. Заноза немедленно со всем усердием начал прочищать мозги нашей оторопевшей от неожиданной похвалы братии. Мол, нечего тут задирать носы и раздуваться от важности, быстро спустились с небес на землю и удвоили бдительность. Глазеть во все стороны, руки с оружия не убирать, броню не снимать, а то пустошь вокруг кишит несметными полчищами смертельно опасных злобных обезьян, мечтающих нашпиговать нас дротиками и насадить на пики, Рычаг, вон, двоих поймал.
   Что там с этими обезьянами, которых поймал Йон, кто они такие и чего хотели? Да обычные грязные, немытые, тупые хирсары из какого-то захудалого мелкого племени. Одного из десятков таких же мелких племен, которые жили себе, жили к югу от воон тех вот гор, а сейчас из их земель ушла вода, и они поползли на север через проход между двумя хребтами, как тараканы. Ищут, где лучше, только вот где сильно лучше - другие племена живут и диковатых чужаков не сильно привечают, на свои земли пускать не хотят. Потому эти обезьяны такие злобные и стали, что им приходится по этой пустоши блуждать, где с водой последние годы все хуже становится. Так мастер Атбир сказал, демона его папаше в печенку, язык сломать можно о такое имечко.
   Чего конкретно этим двоим надо было? Ну, кроме как на Йоново хозяйство поглазеть - хотели разведать, что это за железные пешие люди, из-за которых их племя вынуждено было на ночлег остановиться за холмами в полутора милях выше по течению. Кстати, их прямо сейчас нужно развязать, отдать им их железяки, и отправить восвояси. Нет, бить их больше не нужно, и стрелять вслед тоже. Пусть идут и передадут своему племени, чтобы и впредь ближе, чем на полторы мили не подходили. Нет, у них нет лишних лошадей на продажу. Нет, Черный, мы не будем гоняться за ними, чтобы отобрать не-лишних.
   В моем неумелом изложении может показаться, что капрал устроил для всей братии веселый балаган. На самом же деле мы внимали его суровому рыку почтительнее, чем священнику при богослужении, да еще сам господин Бальз время от времени вставлял короткие фразы или подтверждал слова Занозы суровым жестом, что лишнему веселью не тоже не способствовало. Только в строго заданных капралом рамках. Солдаты, ведь, они как дети, распускать нельзя, чуть что - и на голову сядут, свесив ножки, но и стращать без меры тоже не следует. От этого солдат становится угрюмым, замкнутым, плохо кушает, и недостаточно сильно любит своего господина и поставленных им командиров. Поэтому солдата надо иногда побаловать, чтобы служил на совесть, но так, чтобы и о страхе никогда не забывал.
   А Заноза продолжал вещать, отвечая на наши незаданные и немногие заданные самыми отчаянными смельчаками вопросы. Горбыль вот как раз рискнул осведомиться, за каким демоном хирсары вообще напали на нас возле того поселка, кто они такие и откуда взялись. Капрал отмахнулся,мол их как раз понять можно, притопали тут шесть дюжин не пойми кого, все с оружием, главный ведет себя как хозяин, вот староста деревенский и задергался. Земли-то не хардийские, это они имперской провинцией когда то были, Южной Алией, а так там давным-давно хирсары живут, даже алийцев нет совсем. Вот и послали, видать, из поселка гонца к ближайшему хирсарскому вождю, или князьку, демоны его знают, как это у них зовется, а тот и рад был такой возможности оружием поживиться, броней, да и силу свою показать. Ежику понятно. Повезло еще, что неблизко скакать пришлось, только утром добрались, и лошади уставшие были, тяжело шли. Словом, миловали боги.
   Нет, мы не собираемся оставаться здесь на дневку, а то пустошь вокруг кишит несметными полчищами... Так что вскоре снимаемся с лагеря и топаем дальше, чтобы затемно достичь очередного удобного места для ночлега. Вода, да, вода там есть. А завтра должны будем выйти к старому имперскому городу. Нет города там нет как такового, давно уже, живут какие то люди на развалинах в кольце стен, хирсары пополам с ретами, не дикари, вроде бы. От города к людям по трем дорогам можно пойти, господин Бальз там решение принимать будет.
   Драконы? А что драконы? Живут здесь издавна, вон тот хребет местные Драконьим и кличут. Вивернам вы не удивляетесь, а тут из-за драконов всполошились. Те же летающие ящерицы, ничего особенного. Те двое сказали, что обычно драконы в предгорьях охотятся, поэтому там люди и не селятся, а сейчас, видать, мало дичи стало из-за засухи, вот драконица, а Филин утверждает, что это именно драконица, и прилетела в такую даль на охоту.
   Как она мужика своего позвала с такой дали? Не мог он слышать, как она вопила? Заяц, а как маги между собой разговаривают через тридевять земель? Как голуби дорогу домой чуют? Почему компас всегда на север показывает? Что? Почему компас север показывает?! Заяц, не зли людей, сядь по-хорошему...
   Да, мастер Атбир, его племянник Танан и племянница Тизири, демоны раздери этих ретов с их именами, являются ГОСТЯМИ* господина Бальза. Под его защитой они сами и все их имущество, всем запомнить.
   Ну, с этим понятно, вот чего рет изо всех сил демонстрирует свою причастность к господину Бальзу, пытается дать понять тупой солдатне свой высокий статус при рыцаре. Даже странно, что наш господин до сих пор терпит возле себя эту назойливую муху, обычно он таким великодушием и смирением не отличается.
   А еще пришло в голову, что если яркое пятно рета уже примелькалось и воспринимается привычным неудобством, вроде жары или дорожной пыли, племянница его вообще ни разу не высовывалась из крытой повозки за утро, да и племянник, мелкий сухонький подросток, промелькнул разок и тоже больше не показывался. Так что не самодовольство свое тешит торговец, а боится окружающих его грубых солдат, боится за пацаненка, и особенно - за девку, потому и мозолит глаза всем без меры, себя подставляет, отводя внимание от них. Ну, правильно, дикие северные варвары, чего с нас взять...
  
  ГЛАВА 7
  
   Казалось бы, дорога в повозке не должна особо отличаться от дороги верхом. Однако когда испытываешь на себе - отличия разительные. На лошади ты участвуешь в процессе передвижения, чувствуешь, как тебя несет сильная животина под твоей задницей, управляешь ей. А в телеге ты СИДИШЬ. Ну или лежишь, если сидеть невмоготу. Конечно, движение чувствуется, телега скрипит, покачивается, старается передать ощущения от неровностей под колесами, но все равно, под тобой твердый предмет, и ты на нем сидишь. А уже он - едет, не ты сам. Да на корабле, по моему, движение сильнее ощущается, там хоть волна в борт бьет и ветер в лицо дует.
   Если же ты едешь в повозке, а люди вокруг не скачут верхом, а ИДУТ, да еще тащат на себе немалую тяжесть железа и прочего, и телега двигается, вернее - ползет с той же черепашьей скоростью, ощущения становятся сродни какому зуду. Словно все тело свербит, так, что невмоготу становится сохранять неподвижность. Я буквально извертелся, то пытаясь подремать вытянувшись на лежанке изо всякого тряпья, то усаживаясь рядом с правящим лошадкой Леоном. Пробовал соскочить с повозки и шагать рядом, но Филин загнал меня обратно чуть ли не пинками, так что приходилось буквально изнемогать от неподвижности и отчаянно пытаться себя чем-нибудь занять.
   Йостли вон хоть бы что, дрыхнет под навесом, а я за пару часов безделья успел наточить нож до бритвенной остроты. . Рассказать Леону десяток анекдотов. Разбудить начавшего оглушительно храпеть Йостли, пообещав сломать ему вторую руку, если он это повторит. Насмерть поругаться с Леоном из-за какой то ерунды, до кулаков не дошло только из за его раны. Наточить зачем-то до предела кинжал, порезав палец. Привыкнуть к храпу Йостли, даже начать узнавать в нем какой-то ритм. Проиграть Леону четыре серебряных монеты в 'бравого солдата'. Сделать намет на шапель, плотно обтянув ее куском желтой бумажной ткани, под цвет котты получилось. И с этим куском ткани ко мне пришло СПАСЕНИЕ.
   Спасение звали Гензер, я высмотрел его на козлах следующего за нашей повозкой воза и озадачил поисками материала для намета. Буквально через пару минут парнишка догнал меня, сжимая добрый отрез ткани, даже не выпустив из левой руки какую-то полуоструганую деревяшку. Я еще спросил, не выстругивает ли он языческого идола, чтобы ему поклоняться - и обеспечил себя занятием, способным заполнить пустоту безделья.
   Гензер счастливчик. Это слово уже прочно прилипло к нему, стало прозвищем. Слишком смуглый для хардийца и слишком светловолосый для алийца, этот паренек был среди людей господина Фридубальда, простым подай-принеси. В то злосчастное утро то ли ума у него хватило, то ли сам Карриг его вел, но он единственный выскочил из круга их палаток в правильную сторону, проскользнув мимо лихорадочно заряжающих арбалеты злых вельтов. И сообразил не стригануть в поле, где его могли бы догнать в момент, а запрыгнул в одну из повозок, причем именно в ту, вокруг которой потом сгрудились отбивающиеся наемники, и которую они вывели из лагеря в середине своего строя. В ней лежащего под связками болтов и не смеющего даже дышать паренька нашли только через несколько часов, причем его не задела ни одна стрела и ни один дротик, дождем сыпавшиеся на телегу.
  29.05
   За прошедшие дни он стал какой-то привычной деталью нашего отряда, словно возникая ниоткуда, когда нужно было выполнить какую-нибудь работу или поручение, и как растворяясь в воздухе, когда в нем не было необходимости. Вроде и есть человек, а не углядишь его просто так. А понадобился - сразу на глаза попался.
   На мой вопрос паренек заявил, что делает себе тренировочный меч, с которым собирается учиться искусству боя у храбрых заморских воинов. По крайней мере так я понял эту смесь алийского с имперским и хардийским, на которой он тараторил. Я взял у него деревяшку, взвесил в руке.
   - Ты игрушечный имел в виду, парень?
   Счастливчик возразил, что именно тренировочный, чтобы учиться сражаться. Я пожал плечами, и зашвырнул деревяшку подальше от дороги, целя в овраг, а пареньку посоветовал подобрать что нибудь более приличествующее. Потверже и потяжелее.
   Задачу он перевыполнил, минут через пятнадцать заявившись с двумя увесистыми поленьями, которые с трудом брал нож, и притащил с собой подкрепление. Юркий худенький Танан внешне походил на Счастливчика как младший брат, тоже слишком светловолосый для рета, и скорее загорелый, чем смуглый. Но стоило открыть рот - сходство исчезало. Племянник торговца говорил на очень чистом хардийском, чище, чем мой, вдобавок держался очень прямо, двигался быстро, но плавно, без суеты, что резко отличало его от порывистого, постоянно нетерпеливо переминающегося и тараторящего слуги. На дядю он не походил вовсе, скорее его можно было принять за хорошо вышколенного отпрыска благородного семейства, куда более вышколенного, чем принято у здешнего расхлябанного рыцарства.
   Впрочем, на осанке и манерах сходство заканчивалось. Если рыцарский отпрыск к двенадцати годам чувствует меч продолжением руки, юный рет разглядывал оружие с неподдельным интересом, если и не как какую-нибудь диковинку, то как что-то непривычное, по меньшей мере.
   В общем, они впились в меня, как два клеща, а я только и рад был, заняться все равно нечем. А так, орудуя то ножом, то плотницким топориком и травя правдивые и не очень истории из солдатской жизни, время получалось скоротать прекрасно. Счастливчик, к слову, глянув на мой шлем, ненавязчиво его позаимствовал и что-то сделал с наметом, отчего шапель перестала смахивать на желтую шляпку гигантского гриба, приняв вид вполне приличный и лихой. Настолько лихой, что через руки Гензера прошла сначала шапель Леона, потом заинтересовался шагающий сбоку от телеги Рафаэль, следующим пододвинул свой шлем переставший ради такого дела храпеть Йостли, и пошло-поехало.
   К тому времени, как из под моих рук вышло два неказистых, но вполне добротных деревянных меча, тяжелых, прочных, с практически правильным балансом, желтыми наметами щеголяло две трети отряда. Пришлось даже решать вопрос с капралом, которому пожаловался на расхищаемое добро торговец, но Занозе наметы понравились, и Атбир, моментально это уловив, рассыпался в многословных цветистых заверениях, что он буквально места себе не находит от счастья, которым его наполняет возможность пожертвовать хотя бы такую малость для блага доблестных воинов, и так далее, и так далее...
   Солнце поднялось высоко в зенит, время шло к привалу. Я показал мальцам пару простых стоек, и они поочередно шагали в них рядом с телегой, кто сколько сможет. Было видно, что Счастливчику неудобно сохранять непривычное положение, но он упрямо закусил губу, и продолжает неуклюже шагать, шагать, шагать. Маленькому рету, наоборот, стойки и шаги дались легко, с первого раза, но тяжелую, деревяшку удерживать на весу долго не получалась, она начинала ходить ходуном, но паренек не расстраивался, для него это была забавная игра, а не самоцель, как для алийца.
   Ну а я прикидывал, чем их загрузить на привале, чтобы и польза была, и интерес не отбить, если уж действительно хотят чему-то научиться. И тут маячивший впереди на одной из ретских лошадок Финн Цапля замахал руками, указывая вперед.
   Вообще, следы присутствия хирсарских всадников, кочующих вместе с повозками и скотом, встречались теперь постоянно. Одни отряды-племена пересекали дорогу и уходили в холмы на север, оставляя широкие протоптанные, проетые и обильно удобренные полосы, другие двигались по дороге, пуская стада вдоль нее, но в пределах видимости никого не появлялось. Да и перестали мы воспринимать их всерьез, как угрозу, что бы там Заноза ни говорил. Отряды маленькие, вооружены плохо, между собой объединяются неохотно. Позволить себе дерзкий налет и скрыться в холмах тоже позволить не могут, обремененные своими неповоротливыми стадами и обозами с женами и детьми.
   Так что особой тревоги сигнал дозорного и не вызвал. Что там могло привлечь внимание Финна? Очередная стайка оборванцев, еще не уразумевших, что он злых усталых 'желтков' держаться надо подальше? Так не может быть их поблизости в серьезном количестве, даже десяток всадников оставил бы пылевой след, видимый издалека. А впереди ничего подобного нет, а видно... Ну, да, если как следует присмотреться, можно разглядеть прямо на горизонте еле заметную дымку и легкое марево, словно воздух чуть колеблется. Прямо там, куда ведет нас эта неизменно прямая старая дорога.
   Ну и что там может гореть? Какая-нибудь сухая роща? Или это оборванцы жгут телеги порубленного каравана? Так нет, они бы скорее берегли добычу как зеницу ока... А может быть источник дыма - то самое 'удобное место для ночлега', о котором говорил капрал?
   Маленький рет на мой вопрос рассказал, что 'удобное место' представляло собой похожий на крепость поселок с постоялым двором. Жили там, по его словам, оседлые хирсары, мирные и с радостью привечавшие редкие караваны. Не знаю уж, что является 'похожим на крепость' для юного рета, но мне воображение нарисовало покосившийся каменный сарай, окруженный лачугами и глиняным заборчиком, вокруг которого с веселым гиканьем скачут оборванцы, закидывая на крыши лачуг факела. Или не стали бы нищие кочевники жечь королевские по их меркам хоромы, где столько ценной добычи? Или стали бы, не понимая ценности жилищ, которые нельзя увезти на повозках? Да демоны их знают, кочевников, я вот тоже не понимаю, как можно непрерывно переезжать с места на место, возя весь свой скарб с собой... Ну да, и сам примерно так и живу уже который год, только раньше не по степям кочевал, а по городам, лесам и морям больше приходилось...
   31.05
   Привал затянулся, господин Бальз что-то обсуждал с капралом и сержантами и допрашивал рета. Торговец, тараторил без умолку, рисовал в пыли прутиком, но уж больно часто, на мой взгляд, пожимал плечами и разводил руками. Решается наш дальнейший путь, и уж больно много вопросов, от которых он зависит, остаются без ответа. Нехорошо это, но как-то привычно уже становится...
   Освободившись от возни с обедом, на меня насел Гензер, за которым немедленно появился и любопытный рет. Парни недвусмысленно показывали свои деревяшки и ждали, похоже, что показав им пару секретных приемов я сделаю их непобедимыми воинами. Ну, что же... А возьму, и покажу. Сделаю на время пути их действительно опасными для вооруженного мечом или палашом неприятеля.
   Правда лица парней недоуменно вытянулись, когда взамен тренировочных мечей я вручил Счастливчику 'козью ногу', Танану ворот, и заставил взводить соответствующие арбалеты. Тяжелый достался маленькому рету неслучайно. По размерам и весу он превосходит легкий ненамного, а управиться с ним, оперев, скажем, о борт телеги, сможет и пятилетний ребенок, не говоря уже о жилистом проворном подростке. Зато натянуть лук легкого арбалета, где требуется приличное усилие даже на рычаг 'козьей ноги', Танану могло оказаться если и под силу, то тяжело. А тут - приладил ворот на приклад, и крути себе. Долго, да, зато потом как шарахнет... Особенно вблизи, бронебойным болтом, а он так и будет стрелять, если что. Неопытному стрелку на сотню шагов палить уже - стрелы переводить, за полсотни бы попал, и ладно.
   Зато привычный сызмальства к тяжелому труду и неплохо откормленный на харчах господина Фридубальда алиец орудовал 'козьей ногой' легко и непринужденно, так, что возникали опасения, как бы он тетиву не порвал или рычаг не погнул от усердия. Обративший на это внимание Лорин неодобрительно нахмурился, но махнул рукой и отвернулся. Как-никак, лишняя пара болтов в залпе никогда не помешает. Лишь бы своему в затылок не влепили а то был случай... Действительно был, при мне, а не обычная бродячая байка, которую каждый себе приписывает.
   Дело было лет пять назад, при штурме маленького замка в лесах под Нимом*. Спешившиеся хардийские рыцари со своими людьми вовсю рубились уже в воротах, а мы, сидя за павезами, выметали все живое из за зубцов барбикана. Лучники в замке на стену вылезать уже не рисковали, и пытались стрелять навесом, но их было мало, и этот 'дождик' особо не беспокоил. И тут я услышал рядом с собой оглушительное 'ДЗЫНННЬ!!!', словно кувалдой об наковальню, а привставший из-за щита Костлявый Лирио упал ничком. Падая, он сбил павезу, а шапель сорвало с его головы, и она ускакала далеко вперед. Я какое-то мгновение оторопело провожал ее взглядом, пытаясь сообразить, почему вперед-то? Пока оборачивался, вскидывая арбалет, воображение нарисовало зашедшего со спины рыцаря, на полном скаку приложившего Лирио боевым молотом по затылку, но то, что увидел, заткнуло за пояс всех рыцарей Западной, со всеми их молотами, мечами и копьями.
   Здоровенный детина, даже без котты, в простой крестьянской одежде, явно поставленный в строй своим господином прямо от сохи, стоял прямо позади Костлявого, сжимая в лапищах здоровенный арбалет. Похоже, стреляя из этой смертоубийственной штуки, он на всякий случай прикрыл глаза. А сейчас высматривал на барбикане жертвы и разрушения от своего выстрела. И главное глаза такие чистые и безмятежные, как у младенца. Лирио его даже резать не стал, отобрал арбалет и прогнал с глаз пинками, причем тот даже не понял, за что, и обиженно что-то бубнил. А Лирио выжил чудом, пущенный в упор тяжелый болт пробил шапель насквозь, распоров шаперон и поцарапав ему череп, разорвал подбородочный ремень и чуть не оторвал голову. Чудесное везение, не назвать другими словами. А я с тех пор чувствую себя неуютно, если за спиной находится любой человек с арбалетом, которого я не видел в деле.
   Поэтому, когда мальцы освоили нехитрую науку, я постарался вбить им в мозги НИКОГДА не направлять заряженный арбалет на человека, которого не планируют немедленно убить, и только после этого выдал десяток болтов. В качестве мишени заставил набить травой мешок, и отнести его на полсотни шагов. Дальше пока и не надо, а так хоть болты искать по кустам не придется.
   Стрелять парням понравилось, мигом забыли разочарование, что прямо сейчас мастерами фехтования никто их делать не станет, и начали с азартом нашпиговывать мешок стрелами. Прямой выстрел давался им неплохо, а после того, как Счастливчик получил от меня той самой тренировочной деревяшкой поперек задницы - мигом запомнили и что баловаться с заряженным арбалетом нельзя. Потому что придет дядя Йон и выбьет дурь, чтобы впредь неповадно было.
   Словом, когда привал закончился, парням явно не хотелось прекращать занятие. И только когда я объявил, что, пока они себя хорошо ведут, арбалеты будут оставаться в их распоряжении, и мы даже потренируемся немного в стрельбе с движущейся телеги - просияли и радостно убежали выковыривать из недр разодранного мешка болты.
  
  ГЛАВА 8
  
  - Ну почему каждый раз, когда они снимают фильм о Робин Гуде, жгут нашу деревню!?
  
   Из к/ф 'Робин Гуд: мужчины в трико'
  
   Выдвинулись мы в прежнем направлении. Хуго рассказал, что сворачивать с единственной приличной дороги и плутать в холмах из-за какого-то дымка господин Бальз счел неподобающим. Бородатый рет ничего внятного сказать не мог, только выдвигал предположения, мало отличающиеся от моих. Поэтому всем было велено в очередной раз повысить готовность и внимание, а головным дозором ушли все трое верховых - бессменный Фабио, наложивший лапу на хирсарскую лошадку Финн, и сам Лорин за старшего. Они вырвались далеко вперед, так, что едва можно было разглядеть, поднявшись во весь рост на телеге, чтобы засечь любую опасность заранее.
   За вторую половину дня местность вокруг стала более пологой, холмы раздвинулись и словно сгладились. Слева ощутимо прибавилось рощиц и зарослей кустов, они словно тянулись вдоль одной линии, то приближавшейся, то отдалявшейся от дороги. Со слов Танана выходило, что дальше будет мост через овраг, по дну которого бежала полупересохшая речушка, скорее всего это к ее руслу и тяготела зелень. И не только зелень, дважды вдалеке виднелись ползущие пятнышки стад или обозов.
   Следов на дороге становилось все больше, потом вернулся Финн, сообщил, что перед нашим дозором крутятся несколько всадников, не приближаясь на выстрел, но и не теряя из виду. После этой новости Филин как-то перестал меня опекать, по крайней мере не стал на меня ругаться когда я влез в акетон и бригандину. Остальные раненые тоже не стали пренебрегать доспехами, тем более что сидеть в железе под навесом совсем не то, что вышагивать в нем под палящими лучами, а многие из парней, кто вез часть снаряжения на телегах, теперь облачились полностью.
   Дальше выяснилось, что у того самого моста разбило лагерь целое племя, и, по мере нашего приближения, их женщины попрятались в крытых войлоком повозках на высоких колесах, дети постарше отгоняли в сторону от дороги стада, а взрослые воины верхом обозначили невидимую границу. Как раз на идеальной дистанции для кинжального залпа. Они горячили коней, напоказ выставляли пики и палаши, каждый старался выглядеть как можно грознее. Всего их было дюжины полторы, и впечатление они производили не более пугающее, чем их чумазые дети, любопытно зыркающие из под повозок. Для одинокого купца с повозкой товаров встреча с ними вряд ли обошлась бы добром, но для нас самой большой угрозой от этих детей степи была исходящая от их лагеря острая вонь. Почувствовалась она, наверное, за четверть мили, а в сотне шагов от невероятной смеси запахов, настоянной на чудовищно застаревшем людском и лошадином поту, свербило в носу и наворачивались на глаза слезы.
   Так что мы прошагали мимо воинственных оборванцев с удвоенной скоростью, даже наши непривычные к такому свинству лошадки фыркали и перебирали ногами быстрее. Хирсарские воины с полным правом теперь могут считать, что вдвое превосходящий и несравненно лучше вооруженный отряд бежал от них, даже не помышляя о сражении. Пусть считают, с нас не убудет.
   Ближе к вечеру я обратил внимание, что горы, маячившие все эти дни вдали на севере и на юге, словно сдвинулись назад, за плечо,словно мы их почти миновали. Дым впереди приблизился, стал отчетливо виден, потом вообще вырос в настоящий столб, слегка наклоненный от слабого ветра. Он долгое время не становился реже, и, как мне кажется, все вокруг задавались мыслью, что же может гореть столько времени в этой сухой степи. Деревушки хирсаров, по моим представлениям, хватило бы на полчаса пламени, да подымить пару часов, это не бревенчатые дома, как в Западной, которые могут по полдня полыхать. Что еще? Степной пожар шел бы против ветра... Или по ветру? Словом, точно не стоял бы на месте. А если это горит все-таки роща, то кто ее поджег и какого демона ради?
   Впрочем, скоро мы это выясним, независимо от того, хотим или нет. Сорванцы, сперва окрыленные успехами в стрельбе и развеселившиеся после лагеря 'вонючек', посерьезнели, позже Танан и вовсе, выпросив с собой арбалет с полудюжиной болтов, ретировался в свой воз, защищать сестру от возможной напасти. Напомнив еще раз об осторожном обращении, я нехотя разрешил, а позже и Счастливчик как-то невзначай испарился, вместе с доверенным ему легким арбалетом. К слову, он где-то обзавелся кордом с лезвием больше двух футов, каким запросто можно снести человеку голову, а на поясе Танана я углядел широкий ретский кинжал, которого до привала у него точно не было. Вооружаются, сорванцы. Только бы не решили, научившись убивать за сорок ярдов мешок с травой да неуклюже шагать в стойке, что стали опасными ребятами. А то начнется какая-нибудь заваруха, и они полезут куда не надо, высунутся дальше, чем надо, и привет, жизнь... С другой стороны, если заваруха начинается, то без стреляющей деревяшки и острой железки и вовсе ничего не сделаешь, а удрать или спрятаться не всегда получиться может...
   Вскоре после чудесного исчезновения Счастливчика, впереди снова замаячили всадники, и не крошечный разъезд, а больше десятка. Похоже, сработало сверхъестественное умение мальца чувствовать возможную угрозу и избегать ее магическим образом. Впрочем, наши дозорные тоже близкого общения со встреченными всадниками решили избежать, и резво припустили обратно, когда те, рассыпавшись цепью, попытались приблизиться. А мы уже перестраивались в боевой порядок. Я взвел арбалет для Йостли под его изобретательную брань, которой он сетовал на свою проклятую однорукость, потом поставил павезу прямо на передке телеги, прикрывая себя и Леона, и зарядил дальнобойный болт.
   Пришло в голову, что сержант сейчас скачет во весь опор, и командовать придется Занозе. Приготовился уже спустить тетиву по его рыку, но всадники, приблизившись на расстояние выстрела, охладели к погоне, и, покучковавшись некоторое время на месте, запылили по дороге обратно.
  01.06
   Дым перестал выглядеть одним столбом, разошелся в широкое полотно, потемнее с левого края, в середине еле различимое, прозрачное, и переплетающееся темными жгутами справа. Дорога миновала небольшую возвышенность, впереди местность шла вниз и нам, наконец, предоставилась возможность увидеть это 'удобное место для ночлега', как сказал капрал. Представляя себе деревню, я практически угадал, только с размером немного промахнулся. А так присутствовал и закопченный каменный сарай с башенкой, и глинобитный вал вокруг поселка, сейчас напоминающего издали угасшую, засыпанную угольями жаровню. Но и на валу, и вокруг стен можно было видеть какое-то шевеление. А главный источник дыма находился дальше. Похоже к поселку с юга раньше примыкали солидные сады, превращенные сегодня в гигантские кострища.
   Складывалось впечатление, что обитатели поселка сильно насолили чем-то оборванцам, целых три лагеря которых были разбиты поодаль от стен и друг от друга, и в ответ те превратили в головешки все, что только смогли. Как обиженный ребенок, топчущий в истерике собственные игрушки, так и эти дикари. Закидали факелами дома внутри кольца стен, выжгли сады, пустили стада пастись на полях, спалили какие-то строения возле дороги, наверное тот самый постоялый двор с конюшней и пристройками. Ни себе, ни людям. Дикари. И уже не забавные в соем убожестве, а опасные числом и животной дикостью.
   Темные точки переставали кружить в отдалении от стен, у лагерей и стад, и накапливались у дороги в разрастающееся колышущееся пятно, поднимающее вокруг себя все больше пыли. Теперь что они там решат? Попробуют на зуб странный пеший отряд с тремя телегами? Или не станут связываться с незнакомым противником? Сейчас видно будет, нам в любом случае только вперед шагать, хоть по трупам. А пока капрал зычно раздает команды, занимают свои места в строю сержанты, и мы неторопливо прем вниз по дороге. Нам до полной темноты за этим глиняным валом оказаться нужно, хоть там и головешки одни, зато источник воды есть и стены, которые оборонять можно.
   А пыльное пятно поерзало на месте, да и покатилось неторопливо навстречу, заполнив собой полоску дороги и выбиваясь на обочину. Хорошо хоть, что все на виду, никаких пакостей ждать не приходится. Все возможные укрытия, по которым группа стрелков могла бы к нам во фланг выйти, давно самими кочевниками сожжены или повытоптаны.
   Хакел командует, отряд окончательно перестраивается для боя. Повозки сбиваются в тесную кучу, парни по бокам от лошадей приготовили павезы, защищать от стрел наши четвероногие сокровища. У меня забрезжила было одна идея, но, стоило ей обрести форму, как оба сорванца со своими арбалетами перевалились через борт повозки. Сами сообразили, что при таком бое, на расстоянии, пользы от них как от стрелков не будет никакой, зато они могут арбалеты быстро заряжать и подавать, скажем, мне. Ну, и Леону, когда у того будет возможность стрелять.
   - Хитро придумали! - поощрительно проворчал мающийся от своей бесполезности Йостли, а я забрал у Танана тяжелый арбалет, сменил болт на дальнобойный, приложился, прикидывая расстояния и ожидая команды. Как же это он сестру оставил, вроде бы, так переживал за нее... Хотя на том возу и дядя их, и сам господин Бальз, и раненый Натан Уж, так что и без него тесно.
   Короткий клич горна, хлопок, стайка болтов еле различимо для глаза уносится ввысь.
   - Стоим!!! - командует Заноза. Нам нет смысла двигаться вперед, пока оборванцы сами скачут навстречу, наоборот, наша задача как можно сильнее проредить их, и чем больше залпов будет сделано, тем меньше всадников доберется до нашего строя. Если доберется вообще. Поэтому парни начинают крутить вороты еще пока их болты в воздухе.
   - Бронебойным! - глядя сунув тяжелый арбалет Танану, я подхватил свой, и успел ко второй команде. Первый залп еще только клюнул в нестройный ряд всадников, освободив несколько седел и опрокинув одного вместе с лошадью, а в небо пошла еще одна оперенная стая. Леон тотчас наклонился взводить арбалет, а я, сунув свой Гензеру со словами:
   - Ставь легкий! - принял у него заряженный и выпустил еще болт, безо всякой команды. Второй залп тоже сделал свое дело, кто-то, свесившись с седла, отвалил в сторону, кто то упал, а споткнувшийся и рухнувший прямо под копыта соседним конь вызвал в середине лавы небольшую свалку, в которую я и метил сейчас.
   Стрельба из легкого арбалета дальше полутора сотен шагов вообще сродни игре в кости. Да, много решает сноровка, опыт, но решение за тебя все равно принимает удача. Просто кому-то она предоставляет больше шансов, потому что он сам правильно все делает, кому-то меньше, но решает сама. Ты лишь немного влияешь на ее решение, учитывая ветер, точно определяя дистанцию, правильно прикидывая упреждение, зная силу арбалета и скорость болта, а еще выбирая цель медленную, большую и не защищенную броней.
   Если стрелок рассказывает, что попал, скажем, за триста шагов в вырез барбюта, то, может быть, он и не врет. Так бывает, ведь и пять шестерок может выпасть пять раз подряд. Но если стрелок скажет, что он сейчас попадет с трехсот шагов в вырез барбюта, то это точно лишь пустая похвальба. Может быть, он попадет. А может быть сделает тысячу выстрелов, погнет лук, порвет тетиву, умрет от старости, а заветного барбюта даже не поцарапает. Ну и, скорее всего, результат будет где-то посередине, между сотой и девятисотой стрелами какая-нибудь клюнет таки в лицо злополучного рыцаря. Потому что удача такая выпала, потому что богам надоело, и они пожалели тупого хвастуна, а не потому, что он научился точно попадать в такую цель с такого расстояния. Тут в коня, на котором этот рыцарь сидит, попасть бы, а не глаза ему выбивать.
   Секундная свалка словно разделила единую лаву, ее крылья стали стекать с дороги, широко раздаваясь по обе стороны. Плохо. Именно так эти поганцы делают стрельбу залпами неудобной. Занозе это прекрасно известно, и, по его команде, третья стая болтов устремляется в самое густое, не успевшее рассыпаться скопление всадников. Меньше двух сотен шагов, арбалет уже не приходится задирать в небо и молиться, можно более-менее уверенно выбирать цель. Залп находит не меньше полудюжины целей, вновь звякает, стучит, скрипит со всех сторон.
   - Этот бронебойным, - сую я назад арбалет и принимаю взведенный. Слышно уже топот копыт и крики всадников, какой-то улюлюкающий вой, я целюсь в одного из орущих оборванцев, у которого в руках вижу не пику или клинок, а лук, беру чуть выше головы и спускаю тетиву. Секунда, и получив болт в грудь, лучник откидывается в седле, а я уже требовательно протягиваю руку за заряженным арбалетом.
   - Хорошо устроился! - прокряхтел Леон поспешно взводя свой.
   - Берегись! - орут сразу несколько голосов, и мы с Шорником присели за моей павезой,
  оставив стрелам лишь поля шапелей, а нацепивший на правую руку щит Йостли прикрыл себя и обоих мальцов.
   - Легким - стрелять без команды, выбивать лучников!!! - приказал капрал. Понятное дело, ведь хирсары решили не нестись во весь опор в лоб на алебарды и щиты, получив в упор еще пару убийственных вблизи залпов на подходе, а рассыпаться, обогнуть с флангов, засыпав стрелами и дротиками и зайти в тыл. Теперь оставалось показать им, что это решение - такая же ошибка, и единственным верным было бы немедленно поворачивать коней, забирать немытые семьи и со всех ног нестись куда подальше.
   Дождь из стрел вышел жидким, потому что натянув лук всадник становился главной целью для вельта с легким арбалетом, и не меньше десятка лучников поймали по болту в первые же секунды. А затея с дротиками и вовсе оказалась гибельной. Не дождавшись прямого удара, который так хорошо сбивать залпом в упор, парни разряжали тяжелые арбалеты в приближающихся для броска конников, каждым выстрелом выводя одного из строя.
   Благодаря своему подспорью я успел ранить коня под еще одним лучником и сбить на землю заносящего дротик всадника, пока Леон сделал один выстрел и перезаряжался, потом заметил, что тяжелый арбалет давно готов и вздернул его, оперев о павезу, и встретился глазами с одним из хирсаров. Только что он несся во весь опор готовясь метнуть дротик, а сейчас переводил ошарашенный взгляд с одного опустевшего седла на другое и читалось в этом взгляде лишь непреодолимое желание оказаться как можно дальше отсюда. Ни малейшей необходимости тратить на него ценный выстрел, я оставил перепуганного кочевника жить, позволив промчаться мимо, и стал высматривать кого-нибудь, представляющего опасность. Нашел самого смелого или самого глупого из лучников, пускающего стрелы, гарцуя в сотне шагов, почти на месте, и вбил болт ему в грудь, свалив с коня.
  02.06
   Так лихо начавшаяся атака прекратилась сама собой. Пронесшиеся мимо нас всадники нахлестывали коней и прорывались к нам в тыл лишь за тем, чтобы во весь опор помчаться прочь. Уходя по широкой дуге, они разбивались на три жиденьких ручейка, тянущихся к лагерям. Залп вдогонку по команде Занозы мы дали больше на прощание, чем на поражение, а больше половины парней уже рассыпались вокруг нашей временной позиции, стараясь отловить оставшихся без седоков лошадей.
   Могло сложиться по другому? Пожалуй, что да. Если бы оборванцы начали обстрел издали, и рассредоточились заранее, то могли бы устроить нам полноценный дождь стрел, не позволяя продвигаться вперед. Продержали бы так до темноты - кто знает, как еще могло все обернуться. А так - кто-то из парней с руганью выковыривал из брони засевший наконечник, кому-то оцарапало руку дротиком, пробив звенья кольчуги, не более. Кстати, многие избавились от наметов на шлемах, мол, стрела теперь не скользит по металлу, а застревает в ткани и неприятно дергает голову, дротиком же вообще чуть шею не сворачивает. Вот так вот.
  
  ГЛАВА 9
  
   Самым тяжелым из пострадавших неожиданно оказался Йостли. Стоило отсвистеть последним стрелам, как Колючка осел в повозке, чуть не придавив поврежденную руку.
  Бледнющий, зубы сжаты так, что едва не крошатся, держится в сознании за счет одной желчи, которой у него немеряно. Ох, сейчас ему и будет от Филина...
   Гензер куда-то запропастился, наверное, нужнее был в другом месте, поэтому на поиски Филина умчался Танан, пока мы с Леоном стаскивали с Колючки павезу и укладывали его нормально. На павезе, к слову, две новых царапины, а одна стрела так и вовсе воткнулась, так что не зря он надрывался, тревожа раздробленную руку, может и спас кого из мальцов от гостинца под ключицу.
   Нещадно ругающийся Люка появился, неожиданно, в сопровождении сестры Танана. Я ее раньше не видел, а сейчас засмотрелся, даже обо всем вокруг позабыл. Вся замотана поверх длинной туники в ретскую бесформенную хламиду, а все равно видно, что тоненькая, как тростинка, и гибкая, когда мимо проходила - словно свежим ветерком потянуло, а на скрытое в тени головного платка глянул мельком совсем, и поймал себя на том, что глупо, прямо до ушей, улыбаюсь. Ты что это, Йон, настолько давно живой человеческой женщины не видел?
   Отвернувшись от склонившейся над Колючкой девушки, как-то незаметно оттеснившей в сторону бранящегося Филина, я прикрыл глаза от блеска широченной улыбки на физиономии Счастливчика. Если мою рожу только что украшала такая же, то надо с собой что-то делать, а то люди за дурачка считать станут. У Гензера хоть причина так лыбиться есть веская, даже две. На первой, мышастой кобылке, восседал он сам, вторую, изящного каракового скакуна, держал в поводу, недвусмысленно показывая, что привел его доброму дяде Йону. Вот ведь пострел, успеть сграбастать сразу двух верховых под носом у озверевших от пешего марша солдат - это надо очень постараться. Я и не рискнул бы соваться под ноги за второй лошадью, чтобы не стоптали ненароком, удовольствовался бы одной.
   Однако придется спустить паренька с небес на землю. Рвение он проявил похвальное, а вот сам подход неправильный. Мы ведь не каждый сам за себя и себе на уме, а братия. Единый, цельный отряд, в котором все устроено, притерто и распределено так, чтобы он действовал наилучшим образом, весь или по частям. Поэтому, за разумными исключениями, все добытое с боя добро и воинская справа - отряда, а не того, кто первый лапу наложил. Тут впору было бы еще и поспорить ему с тем, кто конкретно хозяев этих лошадей подстрелил, чьи теперь трофеи получаются. Совсем некрасиво выйдет, прямо как в разбойничьей шайке. Вдобавок я вот, например, на лошади ездить люблю, а боец конный из меня никакой, поэтому присваивать себе скакуна, достойного, чтобы на нем графья выезжали, и не стал бы, а выбрал лошадку выносливую и послушную. Скакун под другим наездником может куда большую пользу принести. Объяснил это все озадаченному пареньку и посоветовал седельные сумки проверить на предмет чего мало-мальски ценного, а самих лошадок свести к капралу прямо сейчас.
   - Ну ты даешь, Рычаг, - протянул Леон. - Вроде и не сделал ничего, а пацанята перед тобой на задних лапках бегают. Арбалеты заряжают, коней, за которых у нас можно полсотни золотых выручить, подводят просто так. А ты еще и нос морщишь... Рыцерем решил заделаться, оруженосцев и слуг завел? Был один Маркиз, теперь еще и Виконт появился...
   - Зависть - плохое чувство, Шорник, - отмахнулся я, провожая скакуна взглядом. Рыцаря на копейный таран такой вряд ли вывезет, зато резвый, легкий, красивый всеми статями. Подумать только, живут по колено в дерьме эти дикари, а ездят на лошадях, которых за морем не всякий барон себе позволить сможет.
   - А ты, я смотрю, ожил? - неожиданно каркнул прямо в ухо Люка, я с перепугу чуть прикладом арбалета ему в нос не ткнул.
   - Тьфу ты, Филин, а ты меня добить решил?
   - Проверяю. За Счастливчика, смотрю, взялся? И как он?
   - Нормальный парнишка. Если хорошо учить, и в правильную сторону перья пообломать сразу - солдат выйдет, - честно выложил я, и покосившись на склонившуюся над Колючкой тонкую фигурку, вопросительно поднял бровь. Филин пожал плечами, дернул щекой и буркнул:
   - Не твоего ума это дело, Рычаг!
   - Да я про Йостли, с ним как? - возмутился было я, но в этот момент девушка легко поднялась и повернулась к нам.
   Она окинула меня взглядом больших чистых глаз из под длинных пушистых ресниц, и поприветствовала такой улыбкой, от которой я растаял, как воск на жаре, и стек себе в сапоги, аж ногам жарко стало. Что с тобой, Йон, ведь ты эту девчушку не взять немедленно захотел, как бывает с голодухи, когда на любую юбку кинуться готов, нет, тут другое. Словно какое-то умиление почувствовал, что ли, не знаю, как и слова подобрать, в самом щенячьем детстве может быть только и чувствовал подобное. Как будто от нее свет исходит, от которого пробирает до костей и колоть в груди начинает. Или у меня после вчерашней встряски мозги на место так и не встали? Расплавились совсем от жары и драконьего визга?
   Она перевела взгляд на Филина, и меня немного отпустило. Хотя любоваться не перестал, но начал осознавать происходящее вокруг. Йостли, минуту назад белый как полотно, порозовел, и мирно спал, даже уже начинал похрапывать. Первые порывы приближающегося урагана...
   - Вы очень хорошо наложили ему шину, мастер Филин, - она говорит на чистом хардийском, а прозвище произнесла по-вельтски, считая, что это имя. Прозвучало забавно, Леон хрюкнул, давя смех, и я зашипел на него, чтобы не заглушал музыкой звучащий голосок.
   - Кости не сдвинулись, просто он причинил себе очень много боли. Поэтому теперь ему нужно спать, пока вся боль не пройдет, - кажется, что она специально говорит с Филином медленно, подбирая слова попроще, как с маленьким ребенком. Наверное, из за его сильного акцента ей кажется, что он туповат, и объясняет все максимально доходчиво, чтобы понял. Вот заговори она сейчас со мной - я бы и двух слов связать не смог, не только на хардийском, на родном тоже. Как бы она тогда со мной общалась? Тетешкалась, как с младенцем? Что ж, я не возражаю...
   - Понятно, госпожа, - машинально ответил Люка и тут же осекся. На меня словно ведро холодной воды выплеснули, я оторопело захлопал глазами, а Леон поперхнулся.
  У Филина сузились глаза, он развернулся к нам рывком, шрам отчетливо забелел, как всегда, когда он злился по настоящему. Леон немедленно показал жестами, что зашивает себе рот невидимой иглой, а я поспешил повторить безмятежные взгляд и выражение лица того приснопамятного хардийского крестьянина с арбалетом.
   - Слюну забыл пустить, - холодно поправил Люка. - Смотрите, зашью рты обоим...
   Он безнадежно махнул на нас рукой и спрыгнул с повозки. Девушка гибко соскользнула следом, окинув нас озадаченным взглядом, и они зашагали ко второму возу. А я, машинально провожая глазами ее пурпурно - синее одеяние, колышущееся вокруг тонкой фигурки, задумался, чем же меня так зацепило.
  06.05
   Вроде бы обычная девица, почти подросток. Большие карие глаза, тонкие черты лица, симпатичная, но вроде бы ничего такого особенного. Разве что бросается в глаза, что не похожа она на родню чернобородого коренастого Атбира, еще больше чем ее брат не похож. Тот хоть загорелый, а с нее хоть сейчас снять бесформенную ретскую хламиду... Демоны, не туда мысли понесло... В смысле - переодеть в нормальное платье, никто и не заподозрит южных кровей. А еще - та же манера держаться подчеркнуто прямо, движения и взгляд наполнены каким-то достоинством, причем оно выглядит совершенно естественно и уместно.
   Госпожа, значит. Впрочем, я не удивлен. Манера ее брата держаться сразу наводила на мысли о чем-то вот таком. Интересно, кто они такие на самом деле и какую роль при них выполняет торговец. Настоящий дядя? Вряд ли, вряд ли. И почему она смотрела с Филином раненного? Причем непробиваемый старый хрыч Люка именно слушал ее, а не пропускал мимо ушей слова пусть даже и госпожи. Так, все, хватит! Спросить прямо, кого же это мы теперь сопровождаем, не получится, а начинать сочинять предположения, не зная ничего толком, это пустая трата времени. Напридумывать можно кучу всякого, а потом окажется, что все не просто мимо цели, а вообще в другую сторону...
   А еще чувствуется горьковатый привкус сожаления. Как много может быть перечеркнуто одним единственным словом. Хотя... Пожалуй, тут не сожалеть надо, а облегчение испытывать. Вот, положим, запал простой арбалетчик Йон Рычаг на молоденькую племянницу южанина-торговца. И начал бы он сейчас ломать голову, как бы к ней поближе оказаться, да внимание на себя обратить, да заговорить. Время бы потратил, спал плохо. Опять-таки, народ у нас на язык острый, дай повод и из Рычага Женишком стать запросто. А тут и до поножовщины недалеко. Я парень скромный и излишнего внимания к своей персоне не люблю... Кстати, с Тощим надо что-то делать...
   О чем я? Ах, да. Облегчение. Прозвучало это самое вырвавшееся у Филина слово, и сразу стало можно выбрасывать всю чушь из головы, и, как и раньше, считать дни, мили, шаги до ближайшего нормального человеческого поселения, где есть такая правильная разновидность женщин, с пониманием относящаяся к потребностям простого солдата. Потому что уже точно 'нет, никак невозможно', и нечего думать об этом. Как бы ни хотелось.
   А отряд двинулся дальше в начинающихся сумерках. Пятеро во главе с Лорином унеслись в сторону закопченных строений деревни, мы пылили следом, наблюдая, как пятна хирсарских лагерей медленно начинают ползти в разные стороны от дороги. Шли разговоры, не догнать ли одно из них и не разжиться ли еще лошадьми, но Хакел пресек их на корню. Оно и понятно, если атаковали оборванцы не слишком уверенно и, получив по зубам, поспешно ретировались, то за свое будут драться зубами и ногтями. Не слишком-то и опасно, но, избежав один раз потерь, не стоит на них теперь нарываться самим без особой необходимости.
   Когда мы миновали пепелище на месте постоялого двора и свернули к деревне, показалось сначала, что нас атакуют. Орущая толпа перемазанных сажей, как демоны с ярмарочных представлений, хирсаров обоего пола и их детенышей выметнулась в проем ворот почище кавалерийской лавы и нахлынула на наш строй как прорвавшая дамбу волна. Они облепляли всадников, хватали их за ноги и полы акетонов, раскачивали телеги и вопили, вопили, вопили.
   Я видел торжественный въезд в Гаарт Неистового Маркграфа, тогда под копыта его свиты летели цветы, а горожане партиями кричали приветственные речи, отрабатывая полученные от городских властей медяки, так он ни в какое сравнение не шел с этим безудержным, неистовым ликованием. Прямо не по себе становилось от этой бурлящей вокруг жутковатой чумазой толпы, сверкающей белозубыми улыбками и радостными глазами. Словно и правда какие-то потусторонние существа бесновались вокруг, норовя схватить тебя и уволочь неизвестно куда.
   - Видно, сильно их прижало, - проборматал Шорник, мягко, но настойчиво высвобождая полу из рук повисшего на ней старика, пятнавшего выгоревший лен угольными пятнами, и оторопело наблюдая, как какая-то девчушка лет двенадцати умудряется на ходу вплести в гриву лошади пеструю ленту.
   - Считай, из печи их вынули в последний момент, вот и радуются, - ответил я, прилагая все усилия, чтобы из телеги ничего не утащили - тул с болтами, чью-нибудь кольчугу или безмятежно спящего, несмотря на гомон, Колючку.
   Буквально каждый погорелец считал своим долгом вцепиться в как можно большее число своих невольных спасителей и тряхануть как следует за ухваченное, или прихватить что-нибудь из вещей, сунув в ответ какую-нибудь свою. Не самый странный обычай, лучше, чем если бы сдергивали с лошадей и повозок и начинали качать с риском уронить, например. Просто поражала та бьющая во все стороны искренняя неподдельная радость, которой эти люди старались поделиться друг с другом и с нами.
   Преодолеть коротенькое расстояние до ворот и протиснуться в них заняло в результате немало времени, кругом успело изрядно стемнеть. Сами ворота поселка изрядно обгорели и держались едва-едва, за ними виднелись следы растащенной при нашем приближении баррикады. Внутри было сплошное пепелище, выгоревшие глинобитные хижины порушились, их словно размазало по пространству внутри кольца стен, только торчали местами остатки редких сложенных из камня строений. Все кругом пакрывала копоть, дымом даже не пахло, им приходилось дышать, угольная крошка хрустела на зубах, лезла в глаза и покрывала поверхность воды в чудом уцелевшем колодце. Возникли мысли выбраться из этой гигантской жаровни на волю, но и ночевка вне кольца стен не казалась здравой идеей.
   Огню смогли сопротивляться лишь сами валы да тот самый каменный сарай-донжон, что я себе и представлял. Только был он побольше и не такой кособокий, явно перестроенный из большой башни старой имперской постройки. Когда весь поселок пылал, в этом донжоне и спаслось все население, от мала до велика. Гореть в нем было нечему, но чего они натерпелись в этом раскаленном каменном ящике - сложно представить. Зато легко понять вспышку безудержной радости, охватившей весь поселок при виде колонны иноземцев, разогнавшей бешеных степных собак с невероятной легкостью.
   Сейчас бурные излияния сошли на нет. Люди, еще больше похожие в темноте на какие-то ожившие призраки, бродили по пепелищу, ковыряли развалины, что-то выискивали. Кто-то смотрел с вала на вытоптанные выжженные поля и сады, кто-то тихо оплакивал погибших - огонь, стрелы и дротики кочевников успели собрать с поселка немалую дань. Так что вспыхнувшая, подобно тому же пламени, радость быстро прогорела, сменившись тусклым тлением скорби.
  
  ГЛАВА 10
  
   Сказать, что к вечеру у меня язык лежал на плече, было бы сильным преувеличением. Скорее даже наоборот, разогнал кровь по жилам, ожил. Теперь после усилий не кружилась голова и не становились чужими ноги, снова начал себя чувствовать человеком. Однако прошел весь этот день совсем не так, как я предполагал, и винить в этом впору было Счастливчика и маленького господина, как бы его там ни звали на самом деле.
   В поселке, где мы встали на полноценную дневку, Гензер прицепился ко мне, как хвостик, ну а с ним за компанию и Танан. Вроде бы и не донимали, но как-то дали понять, что заниматься с ними мне придется. Поэтому, хоть я и старался нагружать их заданиями, требующими моего наименьшего участия, все им приходилось рассказывать и показывать, и происходило это непотребство на глазах всего отряда и жителей поселка. Советами не донимали, на этот счет существуют неписанные и нерушимые правила, понятные любому мало-мальски опытному военному человеку. Зато вечером ко мне подошел Заноза и показал двоих смуглых черноглазых пареньков из местных, мою новую головную боль.
   К этому времени уже всем было объявлено, что отряд выступает дальше на восток затемно, и не в походном строю, а словно пастухи, охраняющие стадо. А в роли стада выступало все уцелевшее население этого бывшего поселка.
   Похоже эти люди, правильно оценили свое будущее, если попробуют остаться на пепелище, лишенные всех своих полей, большей части скота, да и просто жилищ, когда с юго-запада накатывает волна дикарей. Привычные к редким торговым караванам и суровым, но вменяемым местным немногочисленным кочевникам, жители поселка испытывали ужас и непонимание перед лицом этих вонючих пришельцев, с которыми оказалось невозможно договориться, которые не хотят торговать по мелочи, не хотят даже брать дань от готового откупиться поселка. Не пустили сразу, не вверили себя безропотно воле пришельцев, значит должны умереть. Ведь дикари пытались не захватить поселок, а уничтожить всех строптивых оседлых людей и все, что ими было создано, не беспокоясь о возможной добыче. А из виденного нами ранее и со слов тех двоих соглядатаев выходило, что эти три объединившиеся племени - лишь первые из целого потока дикарей. Объединились ради какой-то цели эти - объединятся и другие, причем их может оказаться и не шесть дюжин, а сотни, и тогда даже невесть откуда взявшиеся вельты бы не помогли.
   Поэтому все население поселка от мала до велика собиралось в путь, грузя пожитками все, что могло хоть как-то двигаться. Убежище они рассчитывали найти за старыми стенами города, в названии которого мне слышалось исковерканное имперское 'Большой Перекресток'. В том самом месте, которое и было ближайшей целью отряда. Поэтому и выдвинуться предстояло ни свет ни заря, чтобы успеть привести неповоротливый груженый обоз в этот Перекресток хотя бы затемно.
   Вопроса, что нам с тех хирсаров, почему мы будем выступать у них няньками, я не задал. Господин Бальз никогда не отличался излишним мягкосердечием и благотворительностью, раз взялся, значит так надо. Да хотя бы чтобы потом спать спокойно, а не представлять себе, как оборванные всадники грабят на дороге этот самый обоз, прикрытый от силы тремя десятками мужиков, считая от безусых до сгорбленных и седых. Тоже причина.
   А двое парнишек, оставшихся, насколько я понял, без единого родственника, и насмотревшихся на занятия двух совсем зеленых юнцов с палками и арбалетами, рискнули подойти к самому главному из чужеземцев в железе. С трудом разобрав их просьбу, Хакел долго и недовольно морщился, потом прикинул, кому обязан этим подарочком, и перепоручил их мне.
  14.06
   Говорили юнцы, естественно, по хирсарски, и худо-бедно изъяснялись на ретском. Мои познания в обоих языках сводились к 'Налей!', 'Сколько?', 'Сколько за ночь?' и обязательным 'Стоять!', 'Бросить оружие!' и 'Ко мне!'. Иногда 'Стоять!' и 'Ко мне!' неплохо сочетались со 'Сколько за ночь?', но сейчас эти знания помочь мне не могли никак. Оставалось радоваться присутствию Танана, для которого ретский все-таки был родным языком. Иначе паренькам сложновато было бы понять, что от них требуется, и на всю затею можно было смело махнуть рукой. А так появлялся определенный шанс, и теперь оставалось правильно его использовать, не отмахиваясь от юнцов сходу, но и не волоча за шкирку туда, куда им, возможно, и не надо вовсе.
   Первым делом я дал обоим чумазым хирсарам клички. Один, повыше, скуластый, с пробивающейся черной порослью усиков, удостоился прозвища 'Жук', а второй, соответственно, стал 'Вторым', потому что я не счел нужным что-то придумывать или, тем паче, запоминать их тарабарские имена. И дело вовсе не в лени или высокомерии. Простой здравый смысл. Незачем напрягать память и ломать язык ради тех, кто пока просто случайные попутчики, и еще рано говорить, изменится это, или они навсегда исчезнут для нас, оставшись в этом Большом Перекрестке. А пока с помощью Танана научились отзываться на Жука и Второго, не путая, кто из них кто, и на том спасибо.
   Весь вечер они шерстили по хозяйству отряда, причем работы оказалось неожиданно много, настолько, что стало непонятно, как мы вообще в дороге без них обходились, и при этом не зачахли и захирели без должного присмотра и ухода. И еще они запоминали, запоминали, запоминали - свои прозвища, основные команды и прочие слова, без знания которых в вельтской братии не освоишься, лагерный уклад и свое место в нем, хлопотное и невысокое. Ну а я не давал им оставаться без дела, стоял над душой, а весь следующий день гонял в хвост и в гриву без остановки.
   Какие-либо приобретенные ими в их коротких жизнях бойцовские навыки меня не интересовали вовсе. Разве что верхом они наверняка ездили неплохо, всему остальному все равно учиться будут сызнова. Если будут. А я проверял совсем другое, проверял жестко и без поблажек. Проверял выносливость, хотя ее можно и наработать. Проверял силу и быстроту, хотя их можно развить. Проверял, это уже важнее, понятливость, сообразительность и готовность исполнять приказы. Проверял, на упорство, на наличие упрямства, ну а главное - проверял, не изменят ли они принятого сгоряча решения, не решат ли, что это не их стезя, и нечего им на ней делать. Я же скромно создавал все условия, чтобы решили именно так. Потому что пусть лучше они ищут приют в Перекрестке и пасут там коз, или чем тут местные промышляют, чем пойдут с отрядом дальше, не представляя, что их ждет, и будут волочиться за нами без души, создавая лишь обузу.
   Так что весь день я носился как угорелый, с трудом поспевая, если честно, за жилистыми проворными юнцами, постоянно оказываясь за плечом, над ухом, и, в то же время, обращаясь с ними подчеркнуто безразлично, как с холопами. Снующие вокруг растянувшегося обоза на уцелевших лошадях хирсары поглядывали на это, молодые - недовольно, на грани попыток вмешаться, а кто постарше - понимающе посмеиваясь и одобрительно кивая. Потому что никто мальчишек не бранил и не пытался унизить, им всего лишь показывали, насколько тяжело и неприглядно может быть бремя службы в отряде, и что никто их туда и не зовет, сами должны решить, нужно ли им это.
   Сам я ожидал от нашей братии шуток насчет моего назначения детским капралом, прозвища 'Наседка' или чего то подобного, но утомленные долгим маршем парни как то оставили нашу беготню без внимания, только Шорник, озадачил, буркнув:
   -Смотри, Йон, похоже тебя в сержанты хотят, смотрят на тебя.
   Я как-то подобного не предполагал, да и не жаждал. Вдобавок, умозаключения Леона, это одно, а настоящие помыслы капрала Занозы, спихнувшего на меня свалившихся на голову сорванцов, совсем другое.
   Загнать Жука и Второго оказалось непросто. Они явно привыкли у тяжелой работе и достаточно быстро схватывали, что от них требуется. На вельтские и хардийские слова навострили ухо неплохо, при командах срывались с места как гончие, при этом не роптали и не смотрели искоса. Может быть, понимали, что я их проверяю, а может и привычны были к суровому обращению своих старших, кто их, хирсарские, обычаи разбирать будет. Понаблюдав за пареньками вдоволь, я как раз раздумывал, что, если они сами на попятной не пойдут, буду говорить за них, когда ко мне пристал с вопросами Танан.
   'Племяннику торговца' стало интересно, почему 'дядя Йон' так по разному вел себя с ним и Гензером, и с этими хирсарскими мальчишками. Запыхавшийся, я не очень был расположен к длительным разъяснениям, поэтому отмахнулся:
   - А это потому что я на самом деле злой. И с вами простаками, хорошо это скрывал. А теперь вылезла моя злобная натура! - и сбежал от него. Озадаченный паренек подсел к 'дяде Леону', судя по всему - с тем же вопросом. Скучающий на козлах Шорник оказался более разговорчивым, и, убегая обратно на свою повозку, Танан прямо раздувался от переполнявшего его знания и весь сиял. Пришлось окликнуть и показать ему кулак, чтобы не смел даже намекнуть моим подопечным о сути происходящего.
   А скрипучая вереница разномастных повозок, вытянувшаяся задолго до рассвета из черных от копоти ворот поселка все ползла, ползла и ползла на восток. Холмы вокруг окончательно сгладились в далеко просматриваемую немного волнистую степь, мужчины из поселка далеко растянулись по ней вперед и в стороны от каравана, а наши парни держались колонной чуть в стороне от повозок, готовые развернуться навстречу угрозе, откуда бы она ни пришла. Один я изображал из себя няньку, носясь в одной рубахе, чтобы не перегреться снова, из конца в конец обоза, да скучали на повозках наши раненые.
   Несмотря на обилие женщин и детей, почти не было лишнего гомона. Люди не хранили гробового молчания, но ожидание опасности заставляло их притихнуть и с тревогой всматриваться в степь. Напряжение, как будто, передавалось даже несмышленым младенцам, и те почти не орали, ни требуя пищи, ни привлекая к себе внимания.
   Несколько раз вдали виднелись движущиеся точки, дважды даже небольшие разъезды оборванцев осмеливались приблизиться, чтобы поближе разглядеть диковинный караван, но без разговоров обстреливались с предельных дистанций и поспешно удирали. Наши погорельцы и не позволили бы им подъехать мирно, разорвали бы на кусочки, да и то, что мы видели, ясно показывало, что эти обезьяны понимают лишь язык силы, да и тот уважают лишь пока их не накопится достаточно много.
  17.05
   Так что невинные дети степей обиженно улепетывали от наших залпов, разнося по окрестным племенам весть о странном огрызающемся караване, который почему-то близко не подпускает и вообще первым стрелять начинает, до того, как кого-нибудь зарежут или на веревке утащат. Неправильно это, так ведь вместо славы и добычи можно получить стрелу в бок и до близкой кончины следить за величественным полетом постепенно снижающейся большекрылой птицы с крепким клювом. Тут силами одного - двух мелких племен... или как у них эти кочующие деревушки называются... не справиться, надо сплотить серьезный отряд воинов, да показать оборзевшим караванщикам, как нужно правильно по степи ездить. Только со связанными руками, заранее склоненной головой и раскрытыми мешками с добром, иначе гневаться будут гордые всадники. Гневом одичалой шавки, опасной для вооруженного путника только сбившись в стаю с десятком таких же.
   Будь дорога до Перекрестка чуть длиннее, и наша затея по сопровождению погорельцев могла обернуться для всех очень и очень нехорошо. Продолжать путь ночью без остановки не способны ни люди ни животные. Там, где еще мог бы выжать из себя все возможное и продолжить путь маленький отряд подготовленных воинов, не обремененный раненными и обозом, наш караван вынужден бы был встать на ночлег. Давая возможность собраться к утру, а то и прямо ночью, той самой стае, которая могла уже представлять реальную опасность. Так что движение наше напоминало гонку, насколько это возможно в исполнении рассохшихся старых повозок, запряженных кем попало, от осликов до горбатых быков с непривычно изогнутыми длинными рогами. А когда в сгущающихся сумерках далеко впереди прорисовалось чуть подсвеченное огнями пятно слева от ниточки дороги, облегченный вздох погорельцев, казалось, поднял пыль от дороги столбом.
   Впрочем, мы не расслаблялись до самых стен, быть застигнутыми в полутьме на последних паре миль пути не казалось удачным завершением вечера. Но освещаемая закатом полоска дороги и степь по обе стороны оставалась пустой, свободной от клубов пыли из под копыт скачущих всадников.
   Как я видел раньше, старые имперские крепости часто накрывали собой перекрестки, и разделяющиеся дороги выходили из разных ворот, но это если их возводили на ровном месте. Здесь же к дороге примыкал продолговатый каменистый холм, почти плато, на котором, по словам торговца, имелся свой источник воды, что и решило место для строительства. Большой Перекресток оседлал этот холм, взгромоздился на него массивными валами и приземистыми широкими башнями, а сам перекресток разбегался у его подножия. Одна дорога, близнец нашей, уходила прямо перед холмом на северо-северо-запад, а по другую сторону терялась вторая, ведущая на северо-восток. Была еще и четвертая, обычная, и оттого на фоне старых трактов казавшаяся узенькой тропкой. Она вела на юг, петляя вдоль изгибов речки, что брала себе начало внутри кольца крепостных стен, и уходила в какую-то хитрую трубу, под землю, вырываясь на волю уже справа от дороги.
   Про трубу эту я краем уха услышал еще днем с одного из купеческих возов. Бородатый рет подобострастно рассказывал господину Бальзу и Занозе, сыпя слова водопадом. Я прямо подивился тогда их терпению, ведь даже просто пробегая мимо ощутил желание забить торговцу кляп. Хотя возможно они просто дремали под этот рассказ, изображая во сне вежливое внимание.
  22.05
   Особого переполоха в Перекрестке наше прибытие не вызвало. Ускакав вперед, Лорин и двое погорельцев из старших успели все уладить, и теперь дежурившие в воротах стражники взирали на нас лишь с умеренным любопытством. Сами они были наряжены в тускло отсвечивающие в свете факелов панцири из пластин, на манер рыбьей чешуи, и похожие на железные ночные колпаки высокие шлемы, так что после бездоспешных всадников казались закованными в броню, как черепахи. Хотя, может быть, верхом они смотрелись бы по другому, давешние воины с тяжелыми копьями вызывали нешуточное уважение одним своим видом.
   Сам город, насколько можно было понять в темноте, давно превратился в скопление каменных коробок - остовов старых домов с давно провалившимися крышами. Слева от западных ворот была выгорожена специально для проходящих караванов целая площадь, на которой можно было разбить шатры, а окружающие дома обзавелись навесами из ткани и легкими щитами, которыми можно было закрыть провалы окон.
   Наши беженцы споро растеклись по площади и коробкам, а три из них организованно заняли мы. Застарелый запах ночлежки чувствовался в этих бывших особняках даже несмотря на пустые окна и символическую крышу, но желающих заночевать на самой площади не нашлось.
   Прикинув обстановку, я определил своих подопечных под начало Гензера и, прихватив свой плащ из повозки, нацелился на лежанку в самом дальнем и самом темном закоулке одной из коробок. Понятное дело, если Занозе заблагорассудится определить меня в караул, я буду моментально разыскан и поднят, но если не мозолимть ему глаза - увличиваются шансы, что минет чаша сия, да и вечерняя возня с двумя молокососами пройдет без моего участия... А потом я растянулся на лежанке и как-то медленно моргнул...
  
   ГЛАВА 11
  
  Здесь Паша Эмильевич, обладавший сверхъестественным чутьем, понял, что сейчас его будут бить, может быть, даже ногами.
  
  И. Ильф Е. Петров 'Двенадцать стульев'
  
   ...чудом успел отдернуть голову, кулак со свистом рассек воздух и глухо врезался в стену... Хотя нет, лучше по порядку.
   Ночью меня никто не потревожил, так что, когда я открыл глаза, в проемы окон во всю лился свет, а снаружи топало, переговаривалось, скрипело колесами и трещало дровами. Я всласть потянулся, хрустя спиной, поднялся на ноги, и, не спеша стряхивать остатки сна, поплелся к выходу. Вот когда будят - вскакиваю мгновенно, словно и не спал вовсе, а стоит проснуться самому - и словно какое-то ленивое дремотное оцепенение прилипает, охота лениться и бездельничать. Если такая возможность есть, конечно.
   Долго разглядывать окрестности, зевать и щуриться на встающее из-за домов солнце мне не дали. Хлопочущий у открытого очага Леандро верхним чутьем, наверное, определил праздного бездельника, и немедленно нагрузил меня парой ведер. Спорить с Василиском, когда тот собирается готовить завтрак на всю ораву, себе дороже, так что, выяснив дорогу, я потопал за водой, продолжая отчаянно зевать и крутя головой по сторонам.
   Пестрое поселение на месте старой имперской крепости мало отличалось от тех, что мы видели в южной Алии, только выглядело более захолустным. Если там шатры и сложенные из обломков старых домов хибары тесно заполняли все пространство внутри стен, то здесь между относительно заселенными районами могли быть целые кварталы полуобвалившихся мертвых зданий. Ну и вместо того, чтобы возводить дома заново, в силу невеликих умений и фантазии, здесь предпочитали накрыть навесом более-менее целый старый дом, сделав его условно пригодным для жизни.
   Город был довольно велик и спускался по холму тремя эдакими террасами. Чтобы попасть к воде нужно было пройти мимо ворот, по довольно крутому спуску попасть на нижнюю террасу, там пройти сначала короткую безлюдную улицу, потом сплошь заставленную шатрами бывшую аллею. Окидывая предстоящий путь со спуска я решил, что впечатление захолустности вызвано размерами города. Людей здесь поболее, чем в виденных в Алии подобных поселках, но их все равно недостаточно, чтобы превратить весь Перекресток в единое стойбище. Люди жались друг к другу, уж не знаю, по родству или по роду занятий, оставляя полосы развалин между пестрыми очагами жизни.
   Так размышляя, я спустился и зашагал по улице, разглядывая пустые дома и пытаясь представить, как они выглядели во времена расцвета города. Походило, что в этой части города селились люди не бедные. Каждый следующий дом выглядел солиднее предыдущего, можно было увидеть богатую отделку карнизов и украшающих фасады колонн, когда-то яркие краски стен, но все это смотрелось каким-то поблекшим, словно присыпанным пылью. Ни следов пожара, ни каких-то намеренных разрушений, ну, может где-то ограда разобрана руками человека, а так впечатление, что брошенные здания, лишившись человеческого присутствия, состарились, одряхлели, и, судя по провалившимся кровлям, умерли. Мне не приходилось видеть такого раньше. На развалинах или кипела новая жизнь, грубая, простая, но шумная и кипучая, как вон там, дальше, где блеяли пасущиеся меж шатров козы и наперебой голосили бесящиеся дети, либо уж развалины - так развалины, груды камней, сквозь которые прорастают потихоньку молодые деревца и пробивается в трещинах трава. А здесь становилось жутковато от странного контраста пыльного запустения и бьющего совсем рядом ключом варварского оживления.
   Неожиданно для самого себя я встал, как вкопанный, и уставился на дом слева от дороги, одноэтажный особняк с уходящим за дом садом. Там, в этом саду, показался мне человеческий силуэт, или я впрямь его заметил?
   И голоса. Стоило напрячь слух, как из доносящегося с конца улицы гомона отчетливо выделились два голоса, которые доносились из-за этого самого особняка. Один показался мне знакомым, а второй не узнать для меня было бы вовсе невозможно. Ведь этот голосок звучал колокольчиком. И звенел этот колокольчик сейчас гневно, с неожиданными стальными нотками.
   Я беззвучно опустил ведра не землю и скользнул в сад, ступая вдоль самой стены, прежде чем сообразил, что вообще делаю. Пальцы коснулись рукояти кинжала, шаг, шаг, еще, и вот из за угла уже видна высокая фигура в выгоревшем акетоне, заслоняющая вторую, тоненькую и гибкую.
   - Тощий, ты белены объелся?
   Поли, недвусмысленно припиравший 'племянницу' торговца к кустам, неторопливо обернулся, сняв одну из лап с талии... да, пока еще талии девушки, и вопросительно воззрился на меня.
   - Ты господина Бальза не слышал? Или тебя его слова не касаются? - уже спокойнее поинтересовался я, видя, что ничего совсем уж неприемлемого не происходит. Девушка дугой откинулась назад, высоко вздернув подбородок, и пыталась испепелить Тощего взглядом своих бездонных глазищ. Я бы, наверное, уже осыпался к ее ногам горсткой пепла, а этому толстокожему хмырю все нипочем, даже кожа на лице не дымится.
   - Ты ведь шел куда-то, Йон? - осведомился Поли с видом очень занятого человека, которого отвлекают по пустякам. - Вот и иди дальше, опаздываешь, небось. Не видишь, что ли, люди заняты, разговаривают...
   - Тебе солнцем голову напекло, что ли? Так тебе прилечь бы, наверное?
   - А кто мне поможет прилечь? Ты, может быть? - радостно осклабился Тощий. Теперь он отпустил девушку и развернулся ко мне полностью. Рот у него из-за шрама всегда кривится на одну сторону, поэтому, когда он ухмыляется, вид становится диковатый. Поли об этом прекрасно знал, и постоянно пользовался.
   - Ну, могу и я, если надо, - мне оставалось только пожать плечами и начать снимать пояс.
   - У мальчика-Йони выросли яйки? - недоверчиво протянул Поли, смерив меня оценивающим взглядом. Он додумывал мысль, и я ждал, не торопясь избавляться от оружия.
   Глаза Тизири, или как там ее зовут, бегали с Тощего на меня и обратно, губы шевельнулись в беззвучном шепоте: 'Не надо!', но вслух она ничего произнести не успела. Поли кивнул сам себе, и, сбросив на траву пояс, неторопливо, враскачку, пошел ко мне, в то время как мой пояс тоже соскользнул на землю, и откатившийся баклер протяжно зазвенел на какой-то каменюке.
   - Очень не вовремя они это сделали, вот что я тебе скажу. Отросли бы чуть попозже - и остался бы цел. А тут вот такая незадача...
   Поли непрост. Он высокий, на полголовы выше меня, руки длинные и цепкие, и он не столько тощий, сколько жилистый, весь перевитый сухими мышцами. А еще он резкий и злой. Очень злой он, наш Поли. Не по-хорошему злой, если можно так сказать.
   Первым делом мы сбили друг с друга спесь. Напрочь. Плотные рукава акетонов надежно гасили удары, захваты сбивались, безотказные тычки лбом и пинки в колено приходились по воздуху. У меня во рту стало солоно от крови, а у Тощего изрядно припух глаз, но и только. Взмокли оба, но причинить серьезного ущерба не смогли.
   - Сбежала твоя подружка, - бросил Поли, отшагивая назад и обводя сад рукой. - Защитничек...
   - Ты баран, Тощий. - сообщил я в ответ. - Конченный баран...
   Продолжить не получилось, Поли как-то внезапно оказался совсем рядом, и пришлось крутиться, словно на сковородке. Тощий нападал без остановки, я уже выдыхаться стал, а ведь моложе и проворней, казалось бы, а он, знай, молотит и молотит своими ручищами, все так же быстро и точно, и схватить может в любой момент, ни мгновения передышки.
   Рискнув, я ухитрился поднырнуть под удар и достал Поли крюком снизу в подбородок. Его голова мотнулась назад, и я уже хотел переломить ход драки ударом в открывшееся горло, когда он пнул ногой неожиданно высоко, прямо под дых. Мой кулак впустую рассек воздух, а я, хватая ртом воздух, отлетел назад и тяжело врезался в стену дома спиной и затылком, вызвав целый обвал пыли, штукатурки и какого то мусора.
   В голове зазвенело, перед глазами заплясали старые знакомцы - солнечные зайчики, расталкивая которых на меня попер Тощий со своими похожими на костяные кастеты кулачищами. Под первый удар я скорее случайно, чем намеренно, подставил лоб, а от второго чудом успел отдернуть голову, кулак со свистом рассек воздух и глухо врезался в стену.
   У Тощего округлились глаза. Он еще только собирался взреветь, как я вцепился ему в обмякшую руку правой, а левой подбил локоть вверх. Пнул по ногам и налег на вывернутую руку, заставляя опуститься на колени. Поли орал в голос, поминая нехорошими словами богов и моих почтенных родителей, а я, зафиксировав захват правой, левой рукой замолотил его по затылку изо всех сил.
   После третьего удара я в хлам разбил себе кулак и дальше орудовал уже основанием ладони. А Тощий, вместо того, чтобы безвольно повиснуть в захвате, рычал, извивался, бился, заставляя меня наваливаться всем весом, чтобы не дать ему вскочить или высвободить руку. Он словно сильнее становился с каждым моим ударом, и уж точно - злее, заставляя меня все больше нервничать, несмотря на выигрышную позицию.
   А потом Тощий каким-то непонятным для меня образом крутнулся, его скользкие от выступившей крови пальцы выскользнули из моих, а сам он сумел подбить меня под колени. Я полетел спиной вперед, попытался сразу откатиться в сторону, но помешала дурацкая стена дома. Поли навалился на меня, и мы сцепились в траве, сбивая друг другу захваты и стараясь посильнее ткнуть локтем или коленом.
   Драка докатилась до того предела, когда забыты оказываются все писаные и неписанные правила. Еще чуть чуть, и кто-то из нас первым бы не выдержал и попытался выдавить противнику глаза, или там долбануть по черепу подвернувшейся под руку каменюкой. И я начал приходить к выводу, что лучше пусть этим поганцем окажусь я, живым поганцем, чем останусь лежать в этом дворе с проломленной башкой, зато весь такой честный и правильный...
   - Встать!
   Мы оба подскочили, как ужаленные, и вытянулись, пытаясь привести в порядок растрепанные, полопавшиеся по швам изгвазданные акетоны с прорехами на месте оторванных пуговиц.
   - Ну и что здесь происходит? - лениво поинтересовался Оса. Арбалет в его руках смотрел Тощему в грудь, меня же сковал на месте сам Заноза своим всемогущим капральским взглядом. Добрым таким. Как у атакующего дракона. Я теперь точно знаю, я в глаза атакующего дракона смотрел..
   - Боремся, старший! - как можно невиннее ответил я, переводя сбитое дыхание. - Тощий сказал, что я его не заборю...
   - Так, ты что скажешь? - перебил меня раздраженно дернувший щекой капрал.
   - Так... Это... Молокосос сказал, что дерется лучше меня... А он не лучше...
   - Лучше! - взвился я. - Да если бы не капрал... Разреши продолжить, старший!
   - Не дорос еще... - пренебрежительно буркнул Поли.
   - Да вы совсем оборзели, - все так же лениво сообщил Лорин и вопросительно воззрился на капрала. Хакел лишь глянул на нас, как на безнадежно больных, и в этом взгляде растворилось без следа мое напророченное Леоном сержантство. Потом Заноза устало отмахнулся, плюнул себе под ноги, развернулся и зашагал прочь. Оса кивнул и распорядился:
   - Даю десять минут чтобы привели себя в порядок и притащили вон те два ведра. С водой. И если из вас двоих хоть посмотрит кто на другого косо - оба вылетите из отряда без жалованья. Оба. Усекли?
   - Да мы просто...- начал было Тощий, но взгляд Осы вдруг стал острым-острым, как бритва, и Поли осекся. Вот мне бы так уметь...
   - Усекли, усекли! - поспешно заверил я, подбирая с земли пояс и баклер.
   Что же это такое происходит? Госпожа, прибежав к отряду, рассказала о драке, но не упомянула о развязности Тощего? Ведь явно не рассказала, а то сейчас его, больше похожего на окровавленный кусок мяса, волокли бы сейчас на веревке пред светлы очи господина Бальза. Ослушника ничего хорошего не ждало. А она, почему то, промолчала. Странно это. Или Оса с Занозой сами проходили мимо этого дома? Конечно... А если бы нашу драку заметил кто-то из парней, то бежать и докладывать не стал бы точно. Только если кто-то из местных, может быть? Или наши мальчишки?
   Спрашивать мнение Поли на этот счет я не собирался, да и тот вообще не смотрел в мою сторону. Наверное, чтобы никто не мог сказать, что смотрит косо. Да и мне бы не следовало, мало ли что капрал с сержантом там себе надумали. Так что додумывал уже на ходу, подхватив ведра и топая между рядами шатров на бывшей аллее.
   А еще пришло в голову, что если еще раз доведется пересечься с Тощим на узкой дорожке, я ни в коем случае не выберу драться с ним на кулачках. Чтобы завалить эту длиннолапую обезьяну нужна остро заточенная полоса стали, и чем длиннее, тем лучше.
  
  ГЛАВА 12
  
   Когда-то весь Большой Перекресток был пронизан хитрым водопроводом. Десятки труб разносили воду по всем особнякам и ко всем улицам, застроенным домами попроще, даже на верхнюю террасу, уж не знаю, как такое можно устроить. Интересно, что бы сказали старые имперские мастера, проложившие эту систему, глядя, как стягиваются на водопой со всего пришедшего в запустение города-призрака варвары в пыльных выцветших балахонах и плащах, таща с собой ведра, бурдюки и кувшины. Верх инженерного искусства современности, грубый глиняный желоб отводил в сторону часть воды потока, вырывавшегося из монументальной трубы у подножия второй террасы, и выплескивал в разбегавшиеся среди шатров и развалин кривые оросительные канавы. Благодаря этим канавам нижняя терраса вовсю зеленела фруктовыми и оливковыми рощами, огородиками и просто одичавшими донельзя бывшими садами.
   Сам водопой представлял собой скользкие мостки по бокам от желоба, там можно было набрать пока еще чистую воду, а не ту, больше похожую на помои, жидкость, что неторопливо струилась по канавам. Несмотря на ранний час, столпотворение здесь буквально оглушало. Визгливо переругивались местные матроны, верещали дети, ломающимися голосами выясняли отношения подростки... По крайней мере я думаю, что переругивались и выясняли отношения, все говорили громко, перекрикивая друг друга, и лающий местный говор создавал впечатление не самое пасторальное. Пронзительный скрежет осей тачек и тележек, заставленных кувшинами соревновался с милым щебетанием вьючных и запряженных в тележки осликов, тоже не проливая целебный бальзам на мою ушибленную голову. Поэтому я сначала хотел пристроиться с самого краешка желоба, и побыстрее улизнуть, но присмотрелся к цвету воды и начал решительно проталкиваться к дальнему концу желоба. Там, по крайней мере, можно было набрать только покинувшей трубу воды, в которой еще не совершили выше по течению омовение, если не что похуже.
   Народ, неожиданно, не стал возмущаться моей наглостью и проталкиваться толком не пришлось. Мне давали дорогу, и даже вопли вокруг становились не такими громкими. Наверное, уже привыкли к тому, что здоровье у северных гостей слабенькое, и организмы принимают только сравнительно чистую воду. А этому, болезному, и вовсе плохо, видать, по дороге упал от слабости, лицо разбил и одежку всю изорвал бедняжка.
   Первое ведро восхитительно холодной воды махом вылил себе на голову, скинув акетон. Окружающий мир не замедлил измениться - вопли с угрожающе-пронзительных стали обыкновенными, пусть и на чужом языке, влились в общую гармонию скрип и ослиные крики, солнце перестало давить на макушку и ласково поглаживало лучами лицо. Вообще, весь город разом преобразился, а то все норовил раскачиваться под ногами, грозя завалить на меня стену террасы или какой нибудь дом...
   Знатно же я приложился! Подумав, окатился водой снова, на этот раз от холода стало зябко, я резво наполнил ведра вновь, подхватил акетон под мышку и резво затрусил обратно, стараясь не подскользнуться и не переломать ноги на мокрых ступенях. Навстречу попался Гензер, важно рысивший с пустыми ведрами во главе своего малолетнего пополнения. Малышня таскала воду в поте лица, но втроем они явно справлялись недостаточно быстро, и Василиск припрягал к этому делу всех, кто имел неосторожность попасться к нему на глаза, меня вот например. Меня они миновали, даже не взглянув, благо изодранный акетон свернут, а струящаяся с волос вода скрыла свежую помятость физиономии. Ну и, похоже, не они подняли на ноги капрала из-за нашего с Поли мордобоя, а то пристали бы с расспросами. Они явно представления не имели о произошедшей потасовке.
   А еще получалось, что все мои вчерашние усилия не дали результата. Ну или сработали как надо, смотря с какой стороны посмотреть. Ведь Жук и Второй не занимались не поисками, куда приткнуться и чем заняться на новом месте, а утренними отрядными хлопотами, причем с видом безмятежным и умиротворенным. Надо теперь присмотреться к парням будет, и нормальные прозвища какие-то придумать, или имена настоящие выучить, но это если уж очень хорошо себя покажут.
   Досыта набив брюхо, я уселся было в тенечке у стены одной из давших нам приют развалин с иглой и суровой нитью, горестно разглядывая свой смертельно уставший акетон, и тут на меня внезапно напали и ограбили. Какая-то женщина из наших погорельцев, завидев меня с этим рукоделием, немедленно созвала немалую подмогу, и они задавили меня толпой, пресекли робкие попытки сопротивления, вырвали из рук мою единственную стеганку и утащили куда-то, совершать над ней свои варварские обряды починки. И никто из парней, несмотря на мое беззащитное положение, на помощь даже не попробовал прийти, вот ведь сволочи бездушные.
   Потом мне уделил внимание безучастно переждавший эту расправу и грабеж Коршун. Стоило опуститься пыли, поднявшейся из под ног атаковавшей меня банды, как он стал у меня выпытывать, что мы с Тощим не поделили.
  09.07
   Хуго правильный парень. От него не приходится ждать пакости, он никогда не чванится, всегда ест из одного с нами котла и точит с нами лясы на привалах. И это не панибратство, любой его приказ будет выполнен незамедлительно, именно потому, что Коршун - свой, и все парни его уважают. Прямо-таки идеальный 'добрый сержант', солдаты за такого горой, но такие редко становятся командирами, для этого нужны другие качества.
  Давай я сам с Тощим переговорю! - огорошил меня Хуго,я аж поперхнулся и изумленно захлопал глазами. - Не хватало еще чтобы вы снова сцепились, или кого-то из вас с проткнутой печенкой нашли.
   Я, наконец, прокашлялся, и перебил сержанта:
   - Не смеши людей, Коршун, еще ты за меня, как за бабу, заступаться будешь! Я ему сам первый в морду дал, давно надо было. Ну а он - мне, так что мы квиты! Да и капрал сказал...
   - Я знаю, что сказал вам капрал, - спокойно отрезал Хуго. - А теперь слушай, что скажу я. У Поли на лице написано, кто он есть. А у тебя - кто ты есть. Если вы снова сцепитесь, дело ваше, не маленькие, оба предупреждены. Но если что-то случится с тобой, неважно что, пропадешь, отравишься, упадешь и голову себе разобьешь, да хоть что - Тощему петля без разговоров. Тебя вот я стращать не буду, что, мол, если он пропадет, то с тебя спрос. Незачем. А ему об этом сказать надо, до таких, как он только так доходит...
   - Спасибо, но зря ты это, - отмахнулся я. - Только подставишь, сейчас ровно все, точно тебе говорю. Кто он - я прекрасно знаю, поэтому и прошу - не подставляй меня, сержант. Парни не поймут, да и я сам...
   - Все бы тебе хорхориться. Совет мой запомни. Если осталось между вами что-то, лучше сам с ним сцепись, нос к носу и при свидетелях. А то пырнет в спину, и то, что он потом в петле спляшет, тебя уже из лесов Герулла не вернет.
   - Будет тебе, не Коршун, а Наседка какая-то...
   - Не смешно, Йон. - насупился Хуго. Потом безнадежно махнул на меня рукой, поднимаясь: - Тебе жить...
   - Да все нормально, сержант!
   - Ну, а если о наседках - молодняком дальше занимайся, всеми троими. Сегодня никуда не двигаемся, так что развлекайтесь.
   И пришлось развлекаться, деваться некуда. Зайца можно научить бить в барабан, собаку - ходить на задних лапах, а ворона повторять слова. Научить двух старательных хирсарских подростков натягивать с помощью козьей ноги арбалет оказалось немногим сложнее.
   11.07
   Они даже не повредили ничего, только сначала смотрели на непонятную конструкцию с непониманием. Но после первых же выстрелов оно сменилось живым интересом, и до обеда их с импровизированного стрельбища, в которое мы превратили глухой переулок, стайку подростков было не вытащить.
   Гензер по началу пытался распускать перед новичками перья как опытный стрелок, но был отозван строгим мной за угол, где получил подзатыльник и строгое внушение, что если по хозяйственной части он и верховодит, то с точки зрения обучения как солдата все трое новобранцев на равных. И как бы самонадеянному рету не утерли его вездесущий нос два простых хирсарских паренька в освоении воинской науки, если он будет не о том думать на занятиях.
   Жук, к слову, хоть и был увлечен новой игрушкой по уши, поинтересовался, не лучше ли ему и Второму использовать луки, с которыми они имели дело и неплохо умеют обращаться. Я сначала отмахнулся, мол, у вас же нет луков, на что Второй заявил, что немедленно их добудет у кого-то там из соплеменников, и даже уже побежал осуществлять этот замысел, не дожидаясь команды, пока Танан еще только переводил его скороговорку, так что пришлось свистеть ему вслед и махать, чтобы вернулся. И обьяснять пацанятам, какими именно навыками обязательно владеть каждый в нашей братии, и почему это первоочередное. Вроде бы, поняли.
   Почесав в затылке, я добавил, что если луками владеют, и могут их добыть, то это просто замечательно. Пусть добудут, и навыка не забывают, лишним не будет. Только к начальному обучению это не относится, так что и нечего пока отвлекаться. Вообще, приходилось помягче объяснять, почему так мало значения я придавал тем умениям, которыми хирсары явно гордились и рвались продемонстрировать, чтобы уж совсем в конец их не обескуражить. Умеют скакать верхом, стрелять из лука, кидать дротики, бить пикой и швыряться веревочной петлей с седла - это просто замечательно, молодцы. А сейчас взяли вот эти круглые штуки, вот так, и вот эти тяжелые оструганные деревяшки, вот таким вот образом... нет, вот так, встали вот так, руки вот так... Сейчас я покажу, почему именно так...
   - Ай!
   - Вот именно поэтому так, а не вот так...
   И в таком духе провозился с ними до вечера. Объяснял и почему они будут носить баклеры, а не 'нормальные' щиты, и почему они должны освоить непривычные прямые мечи, когда, как они считают, умеют обращаться с кордами, палашами и топорами, и многое, многое другое. Даже страшную тайну, почему северные воины носят поверх коротких портов плотные чулки* тоже пришлось объяснять.
   Ближе к вечеру, когда, как мне показалось, головы подопечных начали заметно пухнуть, и из них обратно вываливаться вбитые стойки и движения, я начал добивать осоловевших пацанят упражнениями на развитие тела. Если Счастливчику и даже Танану такое был не в диковинку, то погорельцы с подобным оказались незнакомы. Опять сказалась разница традиций. Чтобы развить силу и состязаться в ней, хирсары борются, обхватив друг друга за плечи или пояса, чтобы научится сражаться или чтобы состязаться в ловкости - бьются на коротких и длинных палках, заменяющих палаши и пики. А вот чтобы просто так поднимать тяжести или, скажем, бегать - не принято, даже не понимают, зачем.
   Еще с удивлением выяснил, что хирсарам чужда традиция кулачного боя. В землях Южной это искусство весьма развито и пользуется настоящим признанием, люди за деньги толпами валят посмотреть поединки на арене, еще с имперского времени наследие осталось. А вот местные, дикие, хирсары удар кулаком по лицу и удар ножом в бок в один ряд ставят. Что ж, полезная наука на будущее. Здесь драк для выяснения отношений не бывает совсем, или побранились - потолкались, или, если началось, то правым окажется тот, кто противнику первым кровь выпустит или голову проломит, неважно чем, хоть кружкой, хоть боевым палашом. Если не растащат, конечно. Вот такие чужие обычаи, не подумал бы никогда.
  12.07
   Парням надо будет всем об этой нелепице рассказать, пока до ненужных поножовщин не дошло вместо добрых кабацких потасовок.
   Вечером Гензер впервые за все время не носился по хозяйству так, что пыль стояла столбом, а ползал, как пожилая черепаха, сопровождаемая свитой из двух смуглых улиток. Василиск даже глянул на меня с уважением, загнал-таки неугомонного алийца, до сих пор это еще никому не удавалось. При этом сам я, можно сказать, целый день дурака валял, присматривая и наставляя мелюзгу, лишь время от время беря в руки палку чтобы обстучать кого-нибудь из них в очередной стойке.
   -Хорошо устроился! - в который раз провозгласил Леон за ужином, ткнув куриной костью в новую покрышку моего акетона. Добрые хирсарские женщины вдохнули в него новую жизнь, обтянули плотной рыжей тканью, и даже заменили все разномастные пуговицы на какие-то непривычные плоские медные, так что акетон стал напоминать церемониальное одеяние.
   - Надо людям улыбаться, Шорник, - так же далеко не в первый раз поучительно ответил я.
   - ... чтобы они считали тебя убогим, жалели и старались помочь, - внезапно закончил вернувшийся от костра с добавкой Щепка. Бурдюк от неожиданности фыркнул прямо в чашку, разбрызгав разбавленное вино, а Тео заржал, и тут же охнул, схватившись за отбитые ребра. Мне же удалось сохранить обновку в неприкосновенности и от объедка, и от брызг, так что я лишь кивнул:
   - Во, соображает человек!
   За спиной кто-то согласно хмыкнул. Я пересчитал глазами парней, припомнил, сколько нас всего собралось в этой комнатушке, и мысленно вздохнул. Дня не прошло, как обещал заботливому сержанту, что все с моей спиной будет в порядке, и тут же опростоволосился.
  13.07
   Тео, нахмурившись, начал подниматься, Бурдюк тоже весь подобрался, но шагнувший вперед Поли лишь покачал головой, миролюбиво показывая пустые ладони. Потом отцепил с пояса фляжку, отпил сам, демонстративно глотнув, и кинул ее на колени Андри:
   - Выпейте за здоровье господина Бальза, братцы. Ну и старика Поли не забудьте! - выдал он свою коронную улыбку и повернулся ко мне.
   - А мы с Йоном выйдем подышать воздухом... Да ведь?
   - Отчего ж не выйти - усмехнулся я, и, махнув парням, мол, все в порядке, подхватился с лежанки и пошел следом за Тощим на выход. Заботливые хирсарские женщины, к слову, не обошли вниманием и нашего отрядного хмыря, его акетон щеголял такой же рыжей покрышкой, как и мой, так что смотрелись мы со стороны как фигурки солдатиков из одного набора, наверное.
   Снаружи Тощий прислонился к стене, и некоторое время мы молча разглядывали скопление простых каменных домов, теснившихся на верхней террасе города. Нарушать молчание первым я не собирался, испытывать какое-либо беспокойство - тоже. Рукоять кинжала под рукой, стоит Тощему дернуться, и фут стали его успокоит. Ни малейшего страха не внушал мне Поли, хотя, конечно, в рукопашную лезть с ним не хотелось больше ни за какие пряники. А вот на железках - в любой момент и с удовольствием.
   Насмотревшись, Тощий вытянул из-за пазухи еще одну фляжку, побольше первой, откупорил и отпил, после чего протянул мне. Бренди с каким-то непривычным привкусом, крепкий, но словно освежающий горло. Недурственно. Я машинально отпил еще, вернул флягу и воззрился на Тощего уже в упор, попутно размышляя, где он достал этот напиток, и есть ли там еще...
   - Хороший ты парень, Йон,- неожиданно сообщил мне Тощий. Я аж принюхался, но мятный аромат этого диковинного бренди не позволял определить, насколько он пьян, по лицу тоже не понять. Вроде бы не шатается, и голос обычный, гнусавый.
   - И дерешься неплохо, только полез не на того. Я же заговоренный! - Поли приложился к фляге длинным глотком и опять протянул мне. Выжидая продолжения, я заставил себя ограничиться крохотным глоточком. По всему выходило, что с мятным нектаром нужно поосторожнее...
   - Вот... Парень хороший, только слишком. И приятели у тебя такие же. Я теперь присматривать за тобой буду!
   Делай я в этот момент глоток - поперхнулся бы наверняка, а так, наоборот, немедленно приложился к фляге, после чего решительно протянул ее обратно, хватит с меня.
   - А то совсем ты за спиной своей не следишь, аж смотреть больно. Ну, ничего, может и дядюшки Поли еще на что сгодится, - доверительно поведал он мне. Демоны меня раздери, хочу ящик такого бренди и неделю отпуска ...
   Тощий, тем временем, начал было уже отворачиваться от меня, но остановился, что-то вспомнив.
   - А её, - он неопределенно мотнул подбородком в сторону, - Ее остерегайся, Йони. Уж попомни мое слово, остерегайся.
   И он ушел, широко шагая по стертой брусчатке площади и отбрасывая такую же длинную, тощую и прямую тень, оставив меня озадаченно чесать в затылке.
  22.07
  
  ГЛАВА 13
  
   Ажурные стены беседки, увитые плющом, смыкаются над головой легкой резной кровлей. Легкий ветерок доносит мелкую водяную пыль от журчащего посреди чаши бассейна фонтана. Какие-то яркие птахи вторят этому журчанию трелями и чириканьем и перепархивают с ветки на ветку раскидистых фруктовых деревьев и ярких, усыпанных цветами, подстриженных кустов. Светит яркое солнце, но его лучи тонут в зеленых кронах, бросающих тени на усыпанные гравием дорожки сада, и и только на струях фонтана играют бликами, подсвечивая висящую в водяных каплях маленькую радугу. Воздух свеж, его наполняют запахи цветов и зелени, а еще веет спокойствием и умиротворением. Может быть - от сада, но на мой взгляд - от сидящего рядом хрупкого создания.
   Она не задрапирована больше в ретские тряпки - нормальное платье обрисовавает стройную фигурку, широкие рукава верхнего платья свисают за спиной, открывая тонкие руки, обтянутые белой тканью рубашки. Волосы на хардийский манер убраны под сетку, так, что можно любоваться изящной шеей, задумчивый взгляд карих глаз провожает порхание какой-то птицы, на губах легкая улыбка...
   Я не разглядываю ее, но все равно вижу эту улыбку, выражение лица, взгляд, а не окружающий меня сад. А еще - стоптанные сапоги, давно потерявшие свой цвет, вылинявшие пятнами чулки с пузырями на коленях, потертую кожу сбруи. Да и сам обновленный акетон - вот уж воистину шикарный наряд, в момент делающий завидного кавалера из небритого арбалетчика с всклокоченной шапкой волос и украшенной синяками простоватой физиономией... Но смущение тоже какое-то спокойное и умиротворенное, оно не заставляет наливаться краской и чувствовать себя все больше и больше не в своей тарелке. Я просто сижу, голова пуста от мыслей, и словно наслаждаюсь самим этим бездумным времяпрепровождением...
   - Ты дрался за меня... - вдруг произносит она, словно продолжая давно начатый разговор.
   - Пустое! Этому дылде давно пора было... ммм... показать, где раки зимуют, - отмахиваюсь я, - он прямо просил об этом!
   - И, тем не менее, ты дрался именно за меня, - она чуть нахмурилась и погрозила мне пальчиком. У меня прямо сжалось все внутри от этого жеста, какое-то щенячье умиление нахлынуло. Не расплыться бы опять в той дебильной улыбке...
   - Это простое совпадение, моя госпожа, - отвечаю я спокойно. - Вы стали поводом, а не причиной.
   Я вдруг понял, что говорю на своем родном языке, и ее слова звучат на нем... Вроде бы... Или нет? Но эта мысль была столь мимолетной и малозначащей, что я немедленно забыл о ней, ведь девушка вновь заговорила, и я растворился в чарующей музыке ее голоса, стараясь лишь не потерять мысль.
   - Ты странный. Тот высокий воин, он жесток, он зол, жаден и хитер. Он очень силен и опасен. Он сильнее тебя. А ты пошел драться с ним безо всякого страха, спокойно, даже с каким-то... Интересом? Удовлетворением?
   Я удивился такому вопросу:
   - А какие чувства должен испытывать человек перед дракой?
   - Тот человек испытывал досаду и гнев. Еще люди могут испытывать страх перед боем, могут - ярость или ненависть, которые толкают их сражаться. Кого-то ведет азарт, словно бой это игра, которую нужно выиграть. Бывает по разному, но спокойное удовлетворение... Ты словно за привычную работу брался, как сапожник или плотник.
   - Так и должно быть, госпожа. Разве плотник должен бояться древесину, или ненавидеть ее, чтобы стучать по ней топором? Простите, но это не работник, а дурачок какой-то получится. Или демонами одержимый, - я широко улыбнулся, подчеркивая шутку, но девушка продолжала смотреть на меня со строгим интересом, и я растерялся.
   - Госпожа, мы же солдаты. Драться с людьми - это наша работа, и мы не должны работу бояться или ненавидеть. Можно ненавидеть какого-то человека, можно чего-то бояться, мы недавно всей братией пере... перепугались до ус... до ужаса, госпожа. А честная драка - чего ее бояться? Пусть ее сапожники боятся с плотниками. Вот скажут мне - стачай хорошие сапоги, тут я и струхну, да.
  31.07
   - Странные вы все... - она отворачивается и смотрит сквозь струи фонтана в какую-то ей одной видимую даль. А я, наоборот, пытаюсь украдкой полюбоваться ей, но в этот момент чья-то тяжелая рука ложится мне на плечо.
   Я возмущенно вскинул голову, намереваясь испепелить взглядом невежу, нарушившего наше уединение. Моргнул. Моргнул еще раз, провел по лицу рукой, стряхивая дремотное оцепенение. Вскинулся с лежанки, потягиваясь и хрустя суставами.
   - Фу, вы чего, благовония вчера пили? - озадаченно прогудел Малыш, принюхавшись. Я осторожно кивнул, стараясь не делать головой резких движений. Предутренняя прохлада бодрила, но после вчерашнего бренди, запитого после еще и вином, во рту остался какой-то непривычный вязкий и приторный осадок, а в висках и затылке притаились коварные иглы, готовые впиться в мозг в любой момент. Но глаза открываются, картинка не двоится, земля не раскачивается - вроде бы живой, хотя проспаться как следует было бы куда лучше. Но караул необходимо нести, будь он неладен. Оставалось только облачиться, застегнуть пояс повесить на плечо арбалет, принять у Вилле алебарду и отправляться в потихоньку в еще не начавшую бледнеть мглу снаружи.
   Обошел площадь, прикинул, где расположился на своем посту Ленц, и подыскал себе местечко, с которого буду видеть всех, на кого неудобно смотреть напарнику, и где не буду бросаться в глаза сам. 'Вы меня не видите, но я вижу вас', первая заповедь. И пусть городские стражники в карауле слоняются туда-сюда, бренчат железом, точат лясы и таскают фонари да факела. Работа у людей такая - показывать свое присутствие, олицетворять закон и порядок, отпугивая своим шумом дурные мысли у граждан. Ну или, на худой конец, обозначая, куда бежать вопящей 'На помощь!', жертве лиходеев, а 'задирам'* давая понять, что пора вложить клинки в ножны и поискать для своих забав другой переулок. Поставь таких бедолаг на стену во время осады, или охранять полевой лагерь - так и будут по привычке бродить гурьбой, освещая себя и балагуря, пока не притянут стрелу, копье или кинжал. А солдат - тот и в городе будет в карауле сидеть тихо, как мышь, чтобы предполагаемый недоброжелатель его мог разве что унюхать, а не увидеть или услышать. Унюхать - тут да, деваться некуда, аромат акетона не перепутаешь ни с чем и никогда. Если, конечно, злоумышленнику его не перебьет запах СВОЕГО акетона.
   Правда, меня в ту ночь выдавал, скорее, непривычный, диковинный перегар, но некому было засечь мой пост - до самого утра покой тревожили разве что летучие мыши да несколько раз пересекшая площадь большая ушастая кошка. И мысли, что с пойлом, вызывающим такие яркие, такие реальные сны, надо быть осторожнее. Лицо госпожи так и стояло перед глазами, а сам себе я казался каким-то непривычно размякшим, не как с простого похмелья, а словно только что приполз из дорогого борделя, где спустил все деньги на лучших девиц. Эдаким ленивым, рассеянным и добродушным. Самое то для караульного. Я даже попытался подружиться с ушастой кошкой, но она лишь смерила меня презрительным взглядом, фыркнула, и важно удалилась по своим делам, задрав полосатый хвост.
   А стоило подступающей заре сначала прорисовать на месте смутных пятен домов их четкие силуэты, пока еще однотонно-серые, как превращенная в стойбище старая площадь стала оживать, наполняясь сначала робкими и сонными, потом все более громкими и живыми звуками. Когда рассвело окончательно, наши с Ленцем посты стали, по сути, не нужными, но порядок есть порядок, и мы продолжали нести караул пока на площадь из шатров и домов выползало все больше людей, в воздухе потянуло дымом, позже - запахами стряпни. А потом нас сменили два других вельта, отвратительно выспавшихся, сытых и жизнерадостных.
   Наспех набивая брюхо, я раздумывал только о том, как бы поскорее добраться до лежанки и, если не досмотреть тот сон с фонтаном и садом, то хоть просто доспать. Поэтому, заметив приближающегося Счастливчика, стал прикидывать, чем загрузить его и остальную мелочь так, чтобы они хотя бы пару часов прозанимались без моего участия, и при этом не покалечились и ничего не сломать.
  18.03
  Общеизвестно, что чем больше человек напрягает голову, составляя какой-нибудь план, тем большее веселье он доставляет богам. Боги держат судьбы смертных в своих руках, и легчайшим движением они могут поставить все с ног на голову и пустить события таким путем, которого не предположил бы наш мыслитель, даже издумай он себе все мозги до дыр. И часто высшие существа пользуются этой властью, вышибая землю из под ног умника, привыкшего просчитывать все на перед и мнящего себя хозяином своей судьбы. Чтобы много о себе не воображал.
  Роль руки богов досталась Счастливчику. Как выяснилось, парень выискивал меня вовсе не с целью продолжить занятия. Недвусмысленное распоряжение явиться пред светлы очи Занозы - прекрасное начало дня. Торопливо заглатывая остатки завтрака я мысленно чесал в затылке, пытаясь прикинуть, к чему готовить свою многострадальную солдатскую задницу. Неужели капралу та наша потасовка с Тощим покоя не дает? Или - что? Как то ничего на ум не шло. А боги посмеивались, глядя на мои раздумья откуда-то сверху.
  
  ГЛАВА 14
  
  Хорошо! Нет, жара никуда не делась, злое солнце все так же вытапливает влагу, превращая нежное вельтское тело в жесткую солонину, которую не всякий дракон захочет попробовать на зуб, а с дороги поднимаются густые клубы мелкой, липнущей к коже, пыли, но все это начинает казаться таким мелким неудобством, когда ты не тащишься пешком или на телеге, а бодро рысишь верхом. Особенно после того, как несколько дней именно тащился пешком да на еле ползущей телеге.
  - Как будто тесный башмак снял! - сказал на этот счет Маттео. Впрочем, он свой 'тесный башмак' вворачивал постоянно, по делу и без, за что и носил гордое прозвище Башмачник. Но сейчас он попал в точку, я именно так себя и ощущал. Словно скинул опостылевшую тесную обувку, тянувшую к земле целый день, и воспарил к небесам, раскинув широкие крылья, а не взгромоздился на юркую, но спокойную буланую кобылку, в непривычное седло с низенькими луками.
  19.03.15
  Восторг от человеческого способа передвижения долго не проходил, неспешная рысца вызывала в груди желание петь, орать и подбрасывать шлем в небо, а пеший переход теперь казался нелепым кошмарным сном, от которого просыпаешься с криком и желанием немедленно напиться. Даже не верилось, что вот этими самыми потертыми сапогами пришлось отмахать под сотню миль... Нет, не предназначен человек для такого жалкого способа передвижения, не для того Богами ноги придуманы.
  Все та же имперская дорога, прямой линией упирающаяся точно в восход, словно делит степь впереди напополам. Справа она потихоньку понижается пологими волнами, наливаясь чем дальше к югу тем более сочной зеленью, каменистые же склоны мелких частых холмов слева словно припорошены вездесущей местной пылью, трава и кусты на них блеклые, какие-то сероватые и даже на вид жесткие.
  Объяснялось такое чудо просто. Далеко на юго-востоке, за пределами видимости, раскинулось огромное озеро, собирающее воду с окрестных гор и дающее жизнь окрестной природе, на севере же сухие не то холмы, не то сопки тянулись на пару десятков лиг, до очередных предгорий и ближайшего полноценного города Южной, в нынешнем названии которого уже сложно было опознать прежнее имперское. Что-то вроде Звездный. Странное название для затерянной невесть где провинциальной дыры. Конечно, пару столетий назад он располагался в самом центре имперской провинции Гермия, но и тогда вовсе не был ее средоточием. Жизнь Гермии кипела на побережье да вокруг того самого южного озера, а пресловутый Звездный как был крепостью на перекрестке, так ей и оставался, только наверняка еще и имперский порядок сменил на варварскую разболтанность, когда образованных вельмож и чиновников сменили неотесанные северные бандиты. Прадедушки тех самых изнеженных белоручек, нанимающих заморских воинов за неимением полноценных своих.
  Сухие холмистые пустоши хардийцев не заинтересовали, а о существовании плодородного приозерного края дальше на юге они то ли не знали, то ли и так ухватили больше земель, чем им было нужно, так или иначе, а вся южная Гермия отпала от цивилизованных земель, словно в никуда. Пустоши практически обезлюдели, а населявшие приозерный край люди жили там своей жизнью, и мало кто из жителей Южной Хардии мог сказать, что там сейчас вообще находится и происходит.
  Откуда и зачем я все это знаю? Скачущий рядом парень решил скрасить путь разговором и, пренебрегая риском наглотаться дорожной пыли, бойко посвящал меня, тыкая пальцем то в одну, то в другую точку на горизонте, в местные географию с историей. И не заткнуть. Невежливо будет, да и полезно знать больше... Наверное...
  Почему невежливо? Да потому, что сейчас парень может трепать языком в свое удовольствие, а вот когда рядом будут любые посторонние люди - придется ему помалкивать, да еще держать уши востро, чтобы не пропустить какую-нибудь важную команду на малознакомом ему вельтском языке. Сам паренек может свободно чесать на хардийском и ретском, но вот не положено ему их знать, так что пусть пока выговаривается, с меня не убудет. Хотя лучше бы поведал, как оно на побережье обстоит с прекрасным полом, но, увы, рассказчик у меня не по этой части.
  В седле парнишка сидит уверенно, можно сказать, что поувереннее меня, а вот в непривычном наряде ему явно не по себе. Он весь извертелся внутри толстого акетона, делающего его фигуру более крупной, и нахлобученного на голову просторного худа*, скрывающего худобу шеи и чересчур юное, практически детское лицо. Наверняка мокрый насквозь и чувствует себя, как в бане, но держится бодро, отвлекая себя самого болтовней, и падать под копыта пока не собирается.
  Паренек отзывается на Ноэ, специально выбирали чисто вельтское имя, которое не встретишь в этих краях, а как его зовут на самом деле, и кто он, демоны раздери, все же такой есть - мне пока не докладывали. Досадное упущение со стороны капрала. Попыток гадать я больше не предпринимаю, и вполуха слушаю болтовню, время от времени спрашивая что-нибудь по-вельтски. Пусть понемногу привыкает ухо, хоть польза будет.
  Солнце давно поднялось в зенит, перестало бросать лучи в глаза, и желтое пятно котты Маркиза впереди отчетливо различимо. Дозорный держится в четверти мили и временами вскарабкивается на вершины холмов слева от дороги, взглянуть окрест, ну а сама дорога и так просматривается далеко, и любое движение на ней заранее выдало бы себя облаком пыли. Так и мы сами себя выдаем, никуда не денешься.
  Нашу колонну возглавляет Хуго, за спиной помимо павезы и арбалета к седлу приторочена алебарда, древко торчит вверх, подобно пустому флагштоку. Следом, бок о бок, Финн Цапля и мой закадычный дружище Поли, оба длинные, поджарые и сутулые, только Финн пониже немного будет и полы акетона у него блеклые, выгоревшие, а не вызывающе-рыжие. Только полы и видно, так как скачем мы, полностью упакованные в броню. Оно и понятно, не сапогами пыль месить, а едет та же кольчуга на собственных плечах или в сумке у седла - опытному солдату практически без разницы.
  За Финном следует Бурдюк, а рядом с ним - еще одна фигура в желтой котте, смотрящаяся на фоне грузного Андри хрупкой, несмотря на громоздкий акетон. К этой фигуре обращаются 'Ландри', а еще я стараюсь на нее не смотреть, но как это сделать, когда она все время маячит в пяти шагах впереди? Вот тут и приходит на помощь болтовня моего спутника, слушая его смотришь туда, куда он указывает, а не пытаешься заработать себе косоглазие. После привала нужно будет пристроиться за первой парой, я лучше на Тощего буду пялиться.
  К слову о Тощем. Если против компании Коршуна, Бурдюка, угрюмого Цапли, балбесов - Зайца с Башмачником и даже зазнайки - Фабио я ничего не имел, то Поли в последнее время стало как-то слишком много вокруг меня. Пожалуй, на его месте я предпочел бы видеть того же Щепку или Симона. Да любого из парней, кто после наших приключений сохранил способность держаться в седле и натягивать арбалет. Не говоря уже о том, что отправиться в путь всемером было ничуть не хуже, чем ввосьмером. Увы, моего мнения почему-то опять забыли спросить. Совсем от рук отбился капрал. С сержантом перекинуться словечком на этот счет тоже пока не было оказии, но у меня сложилось впечатление, что Коршун, недавно клекотавший, словно наседка, теперь махнул на нас рукой и решил в ус не дуть.
  Деликатное поручение господина Бальза, которое довел до нас капрал рано утром обрушилось на нас как снег на голову. Весь предыдущий вечер вся ватага, сбившись в маленькие и не очень компании, судачила об одном - куда нас нелегкая вообще понесет дальше? Версии перебирались самые разные, от 'сесть на корабль в ближайшем порту и валить из этой страны к такой-то матери' до 'добраться поскорее до Овечьего и, вместе с 'сизарями', стереть с лица земли недружелюбный поселок, заодно пустив под нож окрестных невежливых кочевников'. Плюс еще куча промежуточных вариантов разной степени причудливости. Аргументы тоже звучали разные, от 'помяните мое слово, братцы' до 'я тебе, Заяц, сейчас в зубы дам, если не заткнешься'.
  Сам я придерживался мнения, что, зная упорство и непоколебимость господина Бальза можно не сомневаться - Овечий мы увидим, и горячее гостеприимство хирсаров без ответного внимания не останется. Впрочем, мнение свое я никому не навязывал, в споры не лез, слушал вполуха. И в основном оказался прав, если не считать одного момента, неожиданно коснувшегося лично меня.
  Все упиралось в наших найденышей. Нет, не хирсарских пацанов, а мнимых ретов, которые, наверняка, такие же Танан и Тизири, как я какой-нибудь Йугулда из западных скарсов. Впрочем, они больше не кутались в ретские тряпки, а были уже выряжены эдакими начинающими солдатами. Утянутые ремнями, но все равно великоватые стеганки, спускающиеся полами ниже колен, просторные худы, чтобы можно было спрятать лицо, ушитые чулки, подвязанные шнурками вельтские ботинки, ну и, естественно, желтые котты с тремя котярами* - все выцветшее, потертое и не слишком чистое. Я еще, помнится, подумал, как бы... кгхм... Ландри в обморок не грохнулся с непривычки, или еще чего с его благородным организмом не приключилось.
  Кто эти двое на самом деле и в чем интерес к ним господина Бальза мне, как обычно, позабыли доложить. Толстяк Атбир крутился вокруг них, рассыпаясь в хлопотах, но было заметно что он перестал изображать 'дядюшку'. Видно было его беспокойство за них, но так же отчетливо читалось облегчение от того, что сам он в ближайшее время отбудет со своими и не очень возами с товаром, все так же под охраной заморских воинов, на северо-запад, вглубь земель Южной и куда подальше от дикой границы.
  20.03.
  Да, всему отряду предстояло после непродолжительного отдыха отправиться обратно, сделав изрядный крюк к северу, чтобы выйти на ту дорогу, по которой мы столь вальяжно катили совсем недавно к месту несения службы. Всему отряду, кроме семерых избранных с сержантом Хуго во главе и двух найденышей. Получив краткие напутствия от капрала и сдержанный кивок самого господина Бальза, мы упаковались по полной выкладке, навьючили припасами и запасными болтами вьючную лошадь и с самого утра пылили на восток, оставляя за спиной лигу за лигой старой дороги.
  В части, касающейся нас, капрал соизволил сообщить, что цель наша - доставить Ноэ и Ландри в Кинжальную Гавань*, не позволив ни единому волоску упасть с их голов, и не дав повода ни одной посторонней роже даже малейшего повода подумать, что не все в десятке являются наемными вельтскими вояками. Что делать дальше - ведомо сержанту, и он просветит нас по мере надобности. В остальном же нам, бездельникам, чтобы не кочевряжиться, должно быть достаточно честного вельтского серебра, которое будет начисляться в двойном размере за эту поездку. Помалкивать, по сторонам не зевать и делать, что сказано. Вот так вот.
  
  ГЛАВА 15
  
  Что может представлять опасность для десятка вооруженных до зубов всадников на торной дороге? Нет, нет, стоп! Оговоримся сразу - они не пересекают край, в котором бушует война, мятеж или мор какой-нибудь. Они не сопровождают разодетого в шелка вельможу, украшенную золотом карету или богатый обоз, нет, вся их поклажа делится на ту, что можно есть и ту, которой можно стрелять. Они, в конце концов, не несут на себе знаков различия сеньора, враждебного сеньору этих мест, и не выглядят ни разбойниками, ни оборванцами, ни рохлями. Итак?
  С ходу приходят в голову разве что приснопамятные драконы, да дикие кочевники числом от полусотни, но ни тех, ни тех на горизонте не видать. Но так же отсутствуют вокруг и признаки человеческого присутствия, если не считать самой дороги, а это вызывает подспудную тревогу и заставляет чувствовать себя неуверенно. Был уже прецедент...
  Когда я обратил внимание Ноэ на пустоту окрест, он только пожал плечами. Движение по этой дороге и раньше излишним оживлением не страдало. Совсем немногие - самые смелые, торопливые или глупые предпочитали прямой путь через пустоши нормальной, хоть и более длинной дороге через Звездный. Неделю назад здесь попадались и повозки, и всадники, следующие в обе стороны. Сейчас те из путников, что направлялись на запад, свернули, если у них хватило ума, на северную дорогу, ту самую, по которой вскоре отправится наша ватага, либо сгинули среди пустошей, ради наживы и забавы дикарей из-за гор. Как это случилось с большинством спутников наших подопечных и могло произойти с ними самими. Те же, кому посчастливилось проскочить с запада, наверняка достигли уже побережья, и разнесли весть, что короткая дорога за Перекрестком стала совсем уж небезопасной, и лучше сразу ехать через цивилизованные земли. Сам же перекресток по себе торговой ценности практически не представляет, так что мало кому может понадобиться держать путь именно туда.
  Отсутствие мирного копошения по сторонам от дороги тоже удивлять не должно: до прибрежных возделываемых земель Южной еще ехать и ехать, пустошь слева вообще числится необитаемой, нечего там нормальному человеку делать, оседлые хирсарские племена тяготеют с своему озеру, а кочевые может и прошли где недавно со своими стадами, и нет их, следующие может через неделю покажутся. Степь широка, людей в ней мало, и они жмутся в кучки, шансы наткнуться на которые у постороннего путешественника невелики. Разве что сами захотят.
  Потому, к слову, и не попадаются при дороге хутора да деревеньки. Хоть и считалась дорога до Перекрестка тихой, селиться в таком месте семьей никому в здравом уме в голову не придет. Только если людным поселком за крепкими стенами. Такие поселки и раскиданы по пути, на расстоянии дневного перехода каравана, а налегке верхом можно миновать один днем, и устроиться в следующем на безопасный ночлег. Ну, как - безопасный... Видели мы давеча один крепкий поселок, жители которого считали себя способными дать отпор любой напасти, а после чудом живы остались, и далеко не все.
  24.03.15
  Те, кто обустраивал первое встреченное нами жилье, о безопасности думали всерьез и подошли к решению вопроса с выдумкой и знанием дела. Использовали скромные ресурсы по полной, так сказать. В результате крошечный поселок напоминал не виденные ранее скопления хижин и шатров за глиняным забором, а настоящий замок или форт в миниатюре.
  Одиноко торчащий справа от дороги холм венчала грузная трехэтажная башня из дикого камня, за бойницами и парапетом крыши которого можно было разместить больше лучников, чем всего людей здесь обитало. Все прочие постройки теснились позади башни, на маленькой площадке, обрывающейся отвесным южным склоном. Невысокая каменная стена, опоясывающая холм ближе к подножию препятствовала попасть к башне с налета, но не мешала обстреливать супостатов, разве что кто-то сумеет прямо под ней залечь, в мертвой зоне. Но туда еще добраться надо сначала, под обстрелом-то. Обсади все вокруг дубами да соснами и убавь яркость светила - так мог бы выглядеть замок небогатого рыцаря в Западной или какой-нибудь форпост на ее северной границе.
  Располагающийся ближе к дороге собственно постоялый двор с парой пристроек и загончиком красноречиво свидетельствовал, что безопасность здесь превозносят выше законов гостеприимства и распахивать двери своего жилища перед каждым путником не рвутся. Оно и понятно, народ по дорогам ездит всякий. Когда не высится неподалеку замок доброго сеньора и нет в помине не только строгого судьи с дюжими помощниками, но и самой деревенской округи, велик соблазн расплатиться за еду и ночлег острой железкой. После чего еще и прибрать движимое имущество излишне гостеприимного хозяина к рукам, возразить-то кроме него самого некому. Поэтому лучше наблюдать за путниками из-за зубцов парапета, а в самом трактире пусть крутятся слуги или какие-нибудь нелюбимые дальние родственники, которых, в случае чего, не так жалко. Нечто отдаленно похожее было и в том самом поселке наших погорельцев, гостей принимали за стенами, но вот сама организация обороны там и рядом не стояла с этим маленьким но весьма суровым фортом.
  Мысль о том, что людей здесь можно встретить самых разных вскоре получила подтверждение. Причем я даже и не предполагал, что настолько разных.
  Фабио дождался нас в четверти мили от холма и дальше колонна перешла на шаг, неспешно преодолевая оставшееся расстояние. Заяц дружелюбно помахал часовому, маячившему на вышке за стеной укрепления, тот не шевельнулся в ответ - следовательно наше прибытие тут не считали чем-то из ряда вон выходящим. А стоило нам въехать непосредственно во двор трактира, как Маркиз аж поводья натянул от неожиданности, а Цапля произнес всего одно слово, но такое, что в лесах Герулла ой как аукнется.
  Впрочем русоволосый бородач в зеленой с красным котте и сбитом на затылок шапероне, как раз появившийся из-за угла пристроя, перещеголял его, выдав целых пять, да таких, что Бурдюк испуганно схватился за Символы и забормотал молитву.
  - Ч'го б'гхулствуешь, Род? - прогнусавил появившийся вслед за бородачом еще один зелено-красный блондин, на ходу поправляющий полы акетона. Вернее, не прогнусавил, а четко произнес на хардийском, как говорят в северных марках Западной, просто привыкшее к местной певучей скороговорке ухо сначала оскорбилось. А ведь не так давно южный говор воспринимался с трудом, так и хотелось дать очередному торопыге под дых, чтобы говорил помедленнее и не так пискляво.
  - Да так, Долф, не бери в голову, - хмыкнул бородатый Род, указывая глазами на наши удивленные рожи.
  Тирада, которую выдал высокий блондин в мокром ботинке, была столь заковыриста, что Цапля воззрился на него с интересом, шевеля губами, словно запоминал, а Бурдюк не то вздохнул, не то всхлипнул.
  Отметив краем глаза зелено-красную молнию, промелькнувшую от коновязи к дверям трактира, я подал коня вперед. Как-то не с руки получилось, что между мной и северянами оказались солдат Ноэ и, особенно, солдат Ландри.
  - Какими ветрами в наших краях? - поинтересовался справившийся с собой Долф. Он заложил большие пальцы за ремень и с улыбкой воззрился на нас снизу вверх, переминаясь с носка на пятку. Походило на то, что его слегка шатает, и он таким образом старается это замаскировать.
  - А кто же мог знать, что эти края объявили своими 'зимородки' господина Хелмута? - хмыкнул Тощий, соскальзывая с коня.
  - Тьфу ты! - подал за спиной голос Нико, и с жестяным стуком стукнул себя по лбу. Видимо, не один я пытался вспомнить эти зеленые котты с желтой птахой на красном поле.
  - Далеко ж вы забрались! Чтобы воевать не заставили, да? - оскалился Коршун, свесившись с седла.
  - А то ж! - самодовольно ухмыльнулся Род, хлопнув сержанта по протянутой ладони.
  Кожей чувствуя, как тает в воздухе повисшая мгновение назад угроза, парни спешились и нестройной гомонящей гурьбой двинули вслед за 'зимородками', чувствовавшими себя здесь на правах хозяев, в прохладную полутьму трактира. Все как один. Привычно оставив лошадей на попечение молодняка. И ни одна демоном драная задница не вспомнила, что наш молодняк сам нуждается в попечении и опеке. Что, например, прямо сейчас, попробуй Ноэ и Ландри справиться с этой задачей, маскараду не только придет конец, но и разговоры полетят про диковинных ряженых, полетят быстрее степного ветра. Сколько, казалось, втолковывал капрал, сколько сам Коршун нам напоминал про важность этого спектакля, а стоило возникнуть привычной ситуации, да еще зажурчало в десятке шагов разливаемое по кружкам что-то прохладное и хмельное, и вот сержант даже не вспомнил собственные наставления и инструкции.
  Ну, куда деваться старине Рычагу. Должны же хоть у кого-нибудь из этого стада быть в котелке мозги. Придется теперь делать вид, что в мои планы изначально входило обиходить десяток лошадей помимо своей собственной.
  Уже на крыльце Хуго опомнился, обернулся, заметил меня и с виноватой улыбкой чуть заметно развел руками. Мол, ничего не поделаешь, Йон, терпи. Ну, ничего, Йон потерпит. Он ведь такой добряк, наш Йон. Рубаха-парень. Только вот память у него хорошая. И он не забудет, как жарился на солнышке, пока остальные в семь глоток тянули прохладное пиво или вино и травили байки с невесть как залетевшими сюда 'зимородками'. К чему Йону прохлада, выпивка и новости? Нет, наш Йон совсем этого не любит, ему дай за лошадьми на жаре поухаживать...
  В общем, два полуголых смуглых пацаненка выскочили из пристройки раньше, чем я собрался убивать по-настоящему. Они взяли большую часть работы на себя, прежде чем у вернувшегося на двор молодого 'зимородка', той самой зелено-красной молнии, возникли вопросы. Например, чего это здоровый небритый солдат трудится, когда двое явных салажат только бестолково путаются у него под ногами.
  Вскоре и мне с подопечными удалось попасть под крышу. Шквал гомона и веселья, сотрясавший трактир несколько минут назад уже поутих. Наши парни обедали, обмениваясь подколками с изрядно разомлевшими и явно наслаждающимися жизнью хардийцами. Было тех около дюжины, большинство сидели, сдвинув столы, одной кучей, в которую затащили и наших, сколько на скамьях поместилось. Только Коршун толковал о чем-то с Родом за отдельным столом, да Андри и Финн к остальным не втиснулись и сидели чуть в стороне, причем явно от этого не страдали, обедая в относительном покое. Вот под бок к Бурдюку я и втиснул наших ряженых, сам уселся с другой стороны, закупорив их на лавке между столом и стеной.
  28.03.15
  Вино было неплохим и в меру разбавленным, а жаркое из барашка с густой подливой - горячим и вкусным. Веселый гомон и перестук кружек за соседним столом создавал такой уютный настрой, что желание сразу по окончании трапезы снова вываливаться на жару и скакать дальше отсутствовало напрочь. И, не будь у меня под боком двух подопечных, насчет которых имелись самые недвусмысленные инструкции, то выковырять наш десяток из этого трактира было бы очень непросто. А так придется, скрипя зубами от лютой зависти к людям господина Хелмута, продолжать путь, делая над собой противоестественные для человека усилия. Мелькнула мысль, что так действует еще и расстояние в два десятка миль, отделяющее нас от строгого капрала и сурового господина, а не только провокационный пример собратьев по профессии.
  'Зимородки' явно обжили трактир плотно и довольно давно. Из обрывков разговоров за соседним столом можно было понять, что квартируют они здесь двумя дюжинами, вторая половина отряда с самим господином Хелмутом осталась в каком-то форте на хардийской территории. Здесь же одна дюжина контролирует дорогу, другая патрулирует степь на юго-западе. Мы этот разъезд, похоже, недавно миновали, оставив по правую руку. И, судя по тому, как 'контролируется' дорога, оставалось лишь строить догадки, что там вообще происходит на выезде. Воображение рисовало какие-то причудливые разнузданные картины, изобилующие полуодетыми девицами и водопадами выпивки, невесть как возникшими посреди голой степи. Нет, головой прекрасно понятно было, что хардийцы патрулируют степь по очереди, пока одна дюжина вялится на солнышке другая маринует себя винцом и отдыхает... Но может же позволить себе усталый, истосковавшийся по женской ласке мужик немного позавидовать?
  Коршун, казалось, по уши был погружен с разговор с Родом, стаканы так и мелькают, однако контроля над обстановкой не теряет. Ровно за минуту до того, как наши окончательно задницы прилипли бы к скамьям, а в глотки готовилось хлынуть вино уже безо всякой там вульгарной воды, сержант вдруг бодро вскинулся на ноги, оглушительно хлопнул по плечу бородатого 'зимородка' и недвусмысленным жестом попросил обладателей желтых котт на выход. Ну, как попросил... Одним словом, под сочувственно-издевательские возгласы хардийцев, поспешно выметаемся во двор, где соскучившееся уже солнце немедленно начинает гвоздить в темечко боевым молотом. Еще пара минут, и наша колонна снова пылит по дороге, провожаемая ленивым взглядом флегматичного стража на вышке.
  Мне удалось воплотить свой замысел в жизнь, нагло втеревшись с строй перед Бурдюком, так что теперь солдат Ландри не мозолил глаза, а находился позади, чем немало способствовал сохранению душевного равновесия. Ну а пялиться на Цаплю и Тощего долго не пришлось, стоило башне на холме превратиться в крошечное темное пятнышко за спиной, как сержант поднял руку, останавливая колонну.
  
  ГЛАВА 16
  
  - Йон молодец, остальным, считая меня, положена порка перед строем!!! - с кривой усмешкой изрекает Хуго, как только мы спешились и сбились в полукруг.
  - Произвол! - немедленно возопил Нико, - Вы посмотрите, что власть с человеком делает! Лавры капрала покоя не дают...
  - Зато посмотрите, как расцвел сержант наш, - поддакнул Маттео, тыча Зайца локтем в бок, - Будто тесный башмак снял!
  С полминуты сержант выждал, мол, посмейтесь напоследок, потом внезапно и так похоже изобразил нарастающий рык начинающего испытывать раздражение Занозы, что тишина повисла мгновенно.
  - А теперь тихо, - серьезно продолжил Хуго, не давая подняться новой волне смешков, - Кажется, у нас назревают неприятности.
  Неприятности это плохо. От неприятностей случаются мрачное настроение, плохое питание, финансовые проблемы, а подчас и близкое знакомство организма с посторонними предметами человекоубийственного характера. С неприятностями знакомы все, многие любят их устраивать другим, но вот применительно к себе, любимым, неприятности это именно то, чего хотелось бы избежать. Ну, разве что если человек больной на голову или просто дурачок... Хотя вот Нико и Маттео тоже заткнулись и внимательно слушают Коршуна.
  - В Перекрестке никто ведь не видел людей в пурпурных с белым коттах? Вот и я нет, а что это может значить? Да одно из двух, или они уехали по северо-западной дороге до того, как мы заявились, либо сидели там тихо, не привлекая внимания. А может часть уехала, а кто-то да и остался наблюдать...
  - Что за люди-то? - перебил сержанта Маркиз.
  - Представляться они нашим зелено-красным друзьям как-то не спешили. Зато выспрашивали настойчиво. О ком выспрашивали - объяснять надо?
  О ком - и так понятно, не касайся расспросы незнакомцев толстого бородатого рета с племянником и племянницей, то сержанту они были бы до одного места, как и нам самим. Теперь же надо было сообразить, чем эти новости чреваты для нас и что теперь следует предпринять.
  Точное число интересовавшихся Атбировым 'семейством' Коршун не выяснил, но из обмолвок Рода выходило, что полное копье* местного рыцаря в пурпурном с белым и еще пара сердитых мужиков непонятного звания в сопровождении конных лучников. Как хочешь, так и понимай. Может быть, общим счетом полторы дюжины, а может и все полсотни. Хуго не уточнял, чтобы не показать лишней заинтересованности. И выходило, что ночевали они на постоялом дворе четыре дня назад, а, значит, в Перекрестке должны были объявиться за день до нас.
  Дальше на запад они не отправлялись, факт, иначе повстречались бы нам по пути. Мог отряд в три, скажем, дюжины конных находиться в Большом Перекрестке одновременно с нами, да так, что никто из нас о том и не заподозрил? На первый взгляд кажется, что никак не мог, но, если прикинуть так и эдак, получается, что мог вполне. Ведь никто из нас этим вопросом не интересовался, а им достаточно было не афишировать свое присутствие... Нет, это не значит, что мы ловим ворон, и они действительно сейчас там, но сбрасывать этот вариант со счетов совсем не стоит. Всякое бывает. Хотя, скорее всего, отряд покинул полуживой форт раньше, погнавшись за предполагаемым караваном Атбира. Оставив соглядатаев или нет? Если оставили, и те не прошляпили наш триумфальный въезд в город на повозках ретского купца в компании его самого и тех самых подопечных, то что они сделали? Что делают прямо сейчас? Ох, как тяжело что-то предположить наверняка, не зная, кто такие наши ряженные на самом деле, от кого они бегут и для чего они этим преследователям нужны.
  Вот примерно по такому кругу и пошло шумное обсуждение в полдюжины глоток. Я сам старался больше слушать, подопечные предусмотрительно помалкивали, и неожиданно удивил Тощий. Он безучастно жевал травинку, позевывал, и лишь пару раз скептически глянул на тех, кто начинал излишне кипятиться. Отрезвляющим таким взглядом. Вот и думай теперь... Я-то был уверен, что именно от него следует ожидать не самой здоровой мысли поинтересоваться у 'Ноэ' и 'Ландри' всей подоплекой происходящего, благо начальство далеко и воспрепятствовать не сможет. Очень бы это смотрелось в его характере. Однако, последнее время Тощий ведет себя чересчур загадочно и непредсказуемо. Возможно, я слишком сильно стучал ему кулаком по затылку, может быть у него от этого склочная часть мозга помялась и перестала работать а полную силу? Да нет, не может быть, это же Поли. Дело в чем-то другом должно быть. Наверняка придуривается специально чтобы меня позлить.
  А споры кипели во всю. Фабио горячился, доказывая, что мы должны немедленно мчать во весь опор обратно в Перекресток, чтобы предупредить остальных, ну или просто гонца отправить, как минимум, на что Хуго возражал, что у него распоряжения четкие, и, ежели господину Бальзу было угодно отправить мальцов на восток инкогнито и сколь возможно быстро, то последнее, что следует делать, это привезти их обратно тем же вечером. Если же у Фабио Маркиза, столь же умного, сколь и уравновешенного, хватит ума прямо сейчас отправиться назад единолично, то он, сержант Хуго Коршун, ни единым словом не возразит, но медяка ломанного не поставит на сохранность его, Маркизовой, задницы, когда капрал или сам господин Бальз узнают о столь своевольном нарушении приказа. И пусть вышеозначенный Фабио Маркиз уже им рассказывает о своих наилучших намерениях, побудивших его сей приказ нарушить, наивно надеясь на понимание и снисхождение.
  29.03.15
  Заяц увлеченно спорил с Башмачником. Тот утверждал, что гонец вслед убывшему на северо-запад отряду отправился еще в ту ночь, когда мы только пришли в Перекресток, Нико же возражал, что гонец ускакал на восток, чтобы подготовить встречу на этой самой дороге. Последствия обоих вариантов наших балбесов интересовали мало, зато на своей правоте каждый настаивал непоколебимо, дошло до пари на серебрянный сокол*.
  Цапля, не обращая на спорщиков внимания, расписывал с кривой усмешкой картину, достойную представления бродячих комедиантов. Его очень веселило, что наш отряд, сопровождающий толстого Атбира, отправится завтра по следам тех, кто за этим самым Атбиром гонится. За сохранность парней Финн не переживал нисколько. Он судил о воинах Южной по достопямятному господину Фридубальду и его людям, следовательно и опасность от пурпурно-белого рыцаря всерьез не воспринимал.
  Андри, напротив, настороженно обшаривал взглядом дорогу за спиной. По его мнению предполагаемые соглядатаи вполне могли последовать за нами, чтобы, при первом удобном случае сдать с рук на руки тем, кто так нашими подопечными интересуется. Кем бы эти самые 'те' ни были. Остальных он этим изрядно озадачил, Нико и Маттео тоже закрутили головами, высматривая признаки погони, а Маркиз, переглянувшись с сержантом, коротко кивнул и начал прикидывать, где ему лучше исчезнуть с дороги, готовя встречную засаду. Шило в заднице у парня, что поделать.
  Однако сейчас его энергия вполне могла послужить пользе дела. Если никто не плетется у нас на хвосте - ему будет несложно нагнать остальной отряд, ну а коли есть хвост - Фабио лучше других сможет оторваться. Если же хвост куцый и невпечатляющий, то в умении прикопать по тихому у дороги один-два трупа Маркиз остальным не уступит. Это если по честному и не наговаривая на парня. Поэтому Коршун отмел отмел предложение Финна, вызвавшегося тоже остаться в засаде и, наоборот, отправил его в головной дозор. Оно и понятно, из всех нас только эти двое да сам Хуго чего-то стоили верхом, остальные на лошадях лишь ездили. Большая разница.
  О чем-то тихо переговорив в сторонке с нашими мнимыми новобранцами, Коршун поднял отряд в седло. По всему выходило, что он принял решение, хотя от меня не укрылось, что в ответ на его вопросы щуплые фигурки в основном качали головами и разводили руками. Ну, сержанту виднее, мало ли, о чем он там у них спрашивал. Так или иначе, нам теперь предстояло до вечера по возможности решить вопрос с хвостом и определиться, останемся мы на дороге, или лучше будет ее покинуть попробовав затеряться в степи.
   С одной стороны как будто бы так должно быть безопаснее, никто ведь не сможет прочесать сотню миль степи в поисках крошечного отряда, с другой - так мы свернем с кратчайшего пути туда, куда нам нужно, а капрал не один раз повторил, что достичь пункта назначения следует как можно быстрее. Свернем на север - сможем затеряться среди сухих холмов, но скорость передвижения там станет никакой, а в итоге как потерялись, так и найдемся, выбираться придется на ту же самую дорогу, только потеряв кучу времени. Степь на юге выглядит привлекательнее, по ней вроде как можно идти почти так же быстро, обогнуть чреватые засадой постоялые дворы и придорожные крепости... А дальше? Выехать к той же Кинжальной Бухте с юго-запада? Что-то мне подсказывает, что для этого нужно будет точно так же попасть на дорогу. Может быть, не такую прямую и не мощеную камнем, но, пожалуй, более обжитую. Где не на двадцать миль крошечная крепостушка, а через каждую лигу деревня или поселок, и по той дороге как бы не рыскал, скажем, белый с пурпуром рыцарь с отрядом и не расспрашивал про бородатого торговца с племянником и племянницей.
  Словом, очень плохо, когда делаешь то, о чем не имеешь ни малейшего представления. Вот выложи мне кто весь расклад - сопровождаем такого-то и такую-то, они скрываются от такого-то, по такой-то причине. Ищет он их с такими-то намерениями и располагает для этого такими-то и такими-то средствами. И доставить их туда-то нужно с такой-то целью. Когда известна вся подноготная, легко решить в меняющихся обстоятельствах, как следует поступить. Когда же отдана простая команда - доставить двух ряженых, не ваше собачье дело, кого, в такое-то место, не ваше собачье дело, зачем, зато в кратчайший срок, соблюдая инкогнито и обеспечивая безопасность, следовать ей просто. Но результат... Кто может точно сказать, что, следуя букве приказа, честный служака по причине неведения не заведет охраняемых персон туда, где мигом рухнет инкогнито и где поджидает самая опасность? Что, если прямой путь в назначенный пункт гибелен и лишен смысла, в то время как, своевременно выбрав другую дорогу, наш служака привел бы подопечных к достижению необходимой им цели, будь он о ней осведомлен своевременно...
  Да, я о том, что, если пацана и девушку нужно просто посадить на корабль, то это можно сделать вовсе не в этой демонами драной Кинжальной Бухте, а в любом порту, скажем, северного побережья, мало ли их там, либо, наоборот, отправиться прямо на юг и вывезти к землям Пятиградья. Не сошелся свет клином в таком случае именно на этой гавани. Или таки сошелся? Или существует что-то или кто-то нужный нашим подопечный и находящийся именно там? И нужный безотлагательно, так что недопустимы хитрые маневры, только нахрапом, в наглую, как мы и делаем? А почему тогда нельзя привезти этого кого-то или что-то к мальцам, а не наоборот?
  Так, Йон, стоп! Ощущение, словно из ушей дым валит, и это вовсе не от жары. Хотя вру, пожалуй, солнце раскалило-таки стальной котелок на голове, и кристальной ясности мыслей это вовсе не способствует. Все, выкинуть из головы пустые домыслы, насочинял уже с три короба. Тут хоть мозги себе вывихни, не угадаешь, что да как. Теорий можно построить сотню, а какая правильной окажется - только время покажет. Можно, конечно, сержанта поспрашивать, только он и сам знает немногим больше твоего, да и обидеться может, если достать его. Обидевшийся сержант Коршун это вам не Заноза или Оса, но тоже весьма неприятно. В первую очередь от того, что сам будешь знать - обидел хорошего человека. Он к тебе со всей душой, а ты вот так...
  А вообще, Йон, признайся сам себе, что причина, по которой ты пылишь, ерзаешь в седле и стучишься мозгами изнутри об своды шлема, скачет позади тебя, бок о бок с Бурдюком. Что если бы речь шла не о ней, ты думал бы сейчас разве что о двойном жаловании да о борделях Кинжальной Бухты. Ну, да, еще отдаленное беспокойство за друзей, оставшихся в Перекрестке, но те не маленькие, и сами прекрасно могут о себе позаботиться, без твоего отдаленного беспокойства. Зато, стоило появиться на горизонте этой непонятной девице, которая для тебя никто, и для которой ты никто и подавно, как словно в слюнявого молокососа превратился и последний ум растерял. Скоро парни зубоскалить начнут. Один, вон, уже начал! И что у него там за дела такие с ней...
  Так, очнулся, солдат, и убрал к демоновой матери руку с арбалета! А то опять поплыл мыслями. Так и до беды недалеко. Или сам какую-нибудь чушь отпорешь, или товарищей подставишь, а мне потом красней за тебя...
  Я невольно вздрогнул, на миг показалось, что не я сам увлекся, отчитывая себя, а кто-то из братии взял на себя труд вправить впавшему в детство товарищу мозги, и орет на меня, гневно потрясая кулаками. Бр-р-р!!! Только видений наяву не хватало. Пора на самом деле повыкидывать из головы всякую дурь, пока парни пальцами тыкать не начали. А заодно, припомнить одну важную деталь, ускользнувшую от внимания всех наших спорщиков, кроме, разве что, Финна, Хуго и, похоже, Тощего, раз он так спокоен. Очень простую деталь.
  30.03.15
   Господин Бальз и капрал Хакел далеко не дураки, и обсуждали они предстоящее предприятие не как мы, строя всевозможные домыслы на пустом месте. Они наверняка разложили по полочкам всю доступную информацию, а ее у них было по сравнению с нами в разы больше. Эти двое вызнали у толстяка каждую мелочь, способную повлиять на задуманное мероприятие. И если они сочли нужным сообщить нам именно столько информации, сколько сообщили - значит это то ее количество, которое необходимо для выполнения задания. Тут, если сразу не отказался, теперь уже не обсуждать приказы надо, а выполнять их со всем рвением. Думать - дело начальства. Задача простого солдата же - не тупить. Совсем разные вещи.
  
  ГЛАВА 17
  
  Уж ломит бес, уж ад в восторге плещет;
  Но, к счастию, проворный Гавриил
  Впился ему в то место роковое
  (Излишнее почти во всяком бое)
  
  А.С. Пушкин 'Гавриилиада'
  
  - ... когда, госпожа? - слова звучат приглушенно, но спутать хриплый голос и язвительный тон возможным не представляется. Как и не узнать тихонечко зазвеневший в ответ тихонько колокольчик. Слов не разобрать, но сам звук...
  Лишь чудовищным усилием я заставил себя не подскочить, и вообще не шевелиться. Лишь пальцы впились в полу акетона так, словно пытались вырвать из него кусок. Глаза не открывать, дыхание держать ровным и насторожить уши так, чтобы не упустить ни единого звука. Ну же, продолжайте!
  Увы. Шуршит трава под легким ветерком, чуть слышно потрескивают угольки маленького костерка, лениво выводят трели ночные букашки, переминаются изредка часовые, и все, сколько ни вслушивайся. Вот теперь лежи и думай, почудились во сне голоса Тощего и госпожи, или это я проснулся так удачно, захватив лишь последние слова разговора. Впору жалеть, что не вскочил, может, открыл бы для себя какую-нибудь страшную тайну, и уж всяко не терзался бы теперь предположениями. Демон раздери, а ведь так сладко спал!
  На ночлег мы встали не доезжая очередного придорожного поселка, стоило начать сгущаться сумеркам. Оно и понятно, сначала потеряли изрядно времени на споры, потом ехали без спешки, чтобы Маркизу было проще настичь нас. Башмачник и Заяц постоянно высматривали его сзади, но до самого вечера на дороге так и не появилось ни одного постороннего пятнышка. Единственным признаком человека за всю вторую половину дня было большое стадо, неторопливо бредущее по своим скотским делам далеко к югу от дороги.
  То, что Фабио не нагнал нас в первые же часы было, по сути, добрым знаком. Это значило, что никакого хвоста за нашей колонной, скорее всего, не тащится. Чтобы проверить это наверняка, Маркиз должен выждать до сумерек, после чего спешно догонять остальных. Ну а мы, соответственно, дожидаться его. От ночлега на постоялом дворе решили отказаться, чтобы не давать повода для лишних мыслей его обитателям ночным появлением 'отставшего'. Догонит нас в ближайшее после заката время - продолжим путь вместе, ну а если позже, то и не будем уже никуда трогаться до утра. Беспокойства пока никто не выказывал, стараясь гнать от себя мысли, что Фабио мог не появиться по другой причине. Если он не смог оторваться. Или попробовал обрубить хвост самостоятельно, но переоценил свои силы.
  Все прекрасно понимали, чем это чревато для остальных, поэтому расслабляться никто не собирался. Финн вернулся на четверть мили по дороге и залег там дозором, Бурдюк и Тощий остались караулить, остальные улеглись, не снимая железа и держа оружие под рукой. Лошадей никто расседлывать на ночь не собирался, что им наверняка пришлось не по вкусу. Ну, ничего, перетопчутся. Лучше удирать в ночи спросонья на недовольной лошади, чем на неоседланной, это я точно могу сказать.
  Несмотря на повисшее в воздухе напряжение, вырубился я мгновенно, словно на перину после бани завалился, а не после дня скачки заполз под какой-то колючий куст. И спал без задних ног, пока вдруг не услышал в ночной тишине эти приглушенные голоса. Или приснилось-таки?
  От раздумий сон улетучился напрочь. К тому времени, как я уже убедил себя, что никаких голосов не слышал, в голову стукнула новая мысль. Кругом давно уже царила глубокая ночь, а это значило, что вскоре придется менять часовых. Ну и раз Маркиз до сих пор не объявился - уж проспать его появление я бы вряд ли сумел, впору было начинать готовиться к настоящим неприятностям. А это значит, что лучше уж я поднимусь сейчас, раз все равно проснулся, и дам хоть немного передохнуть кому-нибудь из парней, а то мало ли что начнется.
  Андри сказался бодрым, Тощего о чем-то спрашивать я желания не испытывал, поэтому сменил на посту усердно клюющего носом Цаплю. Привязал лошадь к тем же кустам, подле которых стояла его кобыла, поднялся на холм и залег в удобной ложбинке почти на вершине.
  Светлая полоса дороги просматривалась, как на ладони, серебристое в свете нарождающейся луны полотно степи к югу тоже, и только к северу глаз терялся в путанице изломанных теней. Впрочем, позицию Финн выбрал правильную, этот холм был повыше и позволял хотя бы обозревать неудобный участок сверху. В конце концов, кто вообще будет ломиться через овраги и буераки в темноте? Или шуму наделает, или красться придется так медленно, что иная улитка фору даст. Да и чтобы подкрасться - надо заранее знать, что тут сидит вельт с арбалетом, а то скрадывать каждый подходящий холм у этой дороги - никакой жизни не хватит. Хотя бы потому, что какой нибудь потревоженный пластуном скорпион ужалит или разбуженная змея цапнет. Не считая того, что таких холмов десяток на милю.
  03.04.15
  Полночь давно миновала, в маленьком лагере Нико и Маттео должны были уже заступить на смену часовым, когда на дороге появилось маленькое пятнышко, оставив меня гадать, не соринка ли это попала мне в глаз. В местной пылище это запросто. Человек почему-то ассоциирует пыль с дневным зноем, а ночь с свежестью и прохладой чистого воздуха. Это оттого, что днем копыта, колеса и ноги всячески ее выколачивают из земли и поднимают тучами, расползающимися окрест. Ночью же движения куда меньше, да и сам человек, как правило, спит а не шастает где попало - отсюда и представления такие. Но пыль и всяческий мусор никуда на ночь не девается, они просто отдыхают себе на земле и ветвях придорожных кустов и ждут своего часа, пока ты в эти кусты неосторожно мордой сунешься, скажем.
  Я как следует проморгался, потом прикрыл попеременно глаза - пятнышко так и оставалось на месте. Причем именно оставалось, либо двигалось со скоростью ползущей черепахи, а не скакало во весь опор. За несколько тоскливых минут ожидания оно толком не продвинулось, заставив меня выругаться под нос. Неприятно сидеть вот так на одном месте, уже видеть что-то, и не знать, что именно, и что тебе делать. Поднимать тревогу и готовиться к бою? Поднимать тревогу и драпать во все лопатки? Или что? А это проклятое пятно топчется на одном месте, словно издевается. Человек пешком быстрее ходит обычно, чем оно там плетется. Только вот место для пеших прогулок не самое подходящее. Да и само пятно крупнее, человеческую фигуру я бы с меньшего расстояния срисовал, и очертания как будто другие.
  Отогнав вставшую перед глазами картину спешенного, связанного и избитого Маркиза, подгоняемого какими-то безумными пешеходами злобного и непредсказуемого вида, я тщательно обшарил взглядом мешанину холмов и оврагов справа, еще раз смерил расстояние до все так же ползущего пятнышка, почти не приблизившегося за несколько минут, помянул Богов и тихонько покинул свой пост. Держа лошадь в поводу и настойчиво уговаривая ее не шуметь, я тихонько вернулся к основной стоянке.
  Заяц высмотрел меня издалека, так что к моему прибытию все были уже на ногах и с лошадьми наготове. Костер давно погас, а теперь его еще и присыпали землей. Опытного следопыта так не обмануть, а вот простой ночной путник проедет мимо и головы не повернет. Если мы, конечно, считаем нормальным такое сочетание слов - простой ночной путник посреди безлюдной степи.
  Описать ситуацию мне хватило полудюжины слов и красноречивого пожимания плечами. Ясно, что ничего не ясно. Озвучивать варианты - только время впустую переводить, и так ясно, что на сержанте выбор из трех очевидных вариантов. По тихому схорониться среди холмов, во весь опор помчаться прочь либо обнаглеть и проверить, что там за черепаха такая ковыляет. И ответственность за этот выбор - тоже на нем.
  Коршун потер щетину, хмыкнул и махнул рукой, определяясь. Сначала он скосил взгляд на Цаплю, но тот как раз отчаянно, с треском, зевал и тер глаза кулаками, поэтому сержант перевел взгляд на меня и кивнул на мою прежнюю позицию. Отдал пару коротких распоряжений остальным и повел свою лошадь вслед за мной. Спустя несколько минут он уже проскользнул на мой прежний наблюдательный пункт, окинул взглядом окрестности, нашел пятно на дороге, в котором уже можно было выделить три или четыре еле плетущихся силуэта, обернулся ко мне и изобразил жестом нечто вроде благословения.
  Андри Бурдюк от этого небрежного жеста обычно приходил в бешенство, остальные правильно воспринимали команду как команду, а над нашим святошей беззлобно подшучивали. Я тоже лишь кивнул, вскарабкался в седло, проверил болт в желобе, лапнул Символы на груди и пустил лошадь вскачь навстречу темным фигурам.
  04.04.15
  Стрелять из арбалета с коня - то еще удовольствие. Термин 'конный арбалетчик' означает вовсе не стрелка, лихо пускающего болты на полном скаку и без труда натягивающего тетиву... ну не знаю, зубами, наверное, а вполне себе основательного и несуетливого пехотинца, который в седло взбирается для того, чтобы куда нужно доехать и добро свое довезти. Для дела, а не для легкомысленной потехи, достойной цирковых представлений. Нет уж, этим пусть ловкие как обезьяны гимнасты с акробатами занимаются, зрителям на потеху.
  Удел кавалериста - рубить врагов на скаку, колоть с наскока пикой, ну стрелять из лука еще, хотя тут уже от местного колорита зависит. Арбалет же, как и алебарда - оружие пехоты. Нет и пальнуть из седла можно при необходимости, и алебардой рубануть - так ведь можно пить из тарелки и есть кашу из кружки, ничего в этом невозможного. Только ведь и наоборот - удобнее.
  В конце концов, алебардщиков, которые точно так же верхом ездят, никто 'конными' не обзывает, а вот нашему брату - арбалетчику досталось. Еще бы 'конных борцов' придумали. А что, они же между своими борцовскими поединками тоже верхом могут перемещаться. Словом - чего только не придет в голову, когда скачешь навстречу неизвестно кому в темноте. Вроде бы и держишь темный силуэт и сам на прицеле, но что с того толку? Щелкнет сейчас в руках у мужика, ведущего в поводу двух лошадей, такая штука с дугой и тетивой, и прилетит подарок со стальным наконечником, прежде чем что-то успеешь предпринять. Стрелять же самому - это или коня остановить, или ближе гораздо подъехать надо. С двух сотен я болт на скаку разве что примерно в направлении цели отправлю, в то время как нормальный стрелок мне в силуэт-то должен попасть, если руки из плеч растут и в этих руках арбалет есть.
  В том, что арбалет у него имеется, сомнений уже нет, видно, как поднял его к плечу и встал на месте, широко расставив ноги. Среднего роста, не слишком широкий, на голове шапель. Маркиз? Или нахлобучил кто-то его шлем и плетется по дороге с той же скоростью, что и пробирающиеся по бездорожью справа подельники? Так или иначе, через несколько секунд я это буду знать точно. А пока мне осталось только взять левее, чтобы оказаться чуть дальше от предполагаемой засады, да пониже склониться к шее лошади, высматривая движение в стороне от дороги.
  - Ты бы убрал арбалет, а то еще пальнет ненароком! - заорал Маркиз, когда нас разделяло меньше сотни шагов.
  - Уверен? - в тон поинтересовался я. Что передо мной сам Маркиз, а не ряженая приманка, и наличие у него арбалета вроде бы должно успокаивать, но чего же он тогда плелся пешком, да еще со скоростью беременной улитки?
  - Уверен! Один я! - отозвался Фабио. Он демонстративно опустил оружие и махнул рукой, все чисто, мол. А это значит, что действительно чисто. Держи его на прицеле неведомые злоумышленники, или случись еще что - у любого из парней хватило бы ума подать знак, что валить надо подобру-поздорову. Но Маркиз ясно дал понять, что никакой угрозы нет. Так в чем же, демоны его раздери, дело?
  - Хорошее ты время выбрал, чтобы гулять под луной, Фабио! Или ты через Гаарт сюда добирался?
  - Тебя Заяц покусал, Йон? Чего сразу зубоскалить? - огрызнулся Маркиз. Он так и не двинулся с места, остался стоять раскорякой. Ранен? Парню помощь нужна, а я тут подкалывать пытаюсь...
  - Будешь ржать - кишки выпущу, Бриаттой клянусь!
  - Да не кипятись! - отмахнулся я, соскакивая с седла. - Чего случилось то?
  - Я тебя предупредил, Йон. Я серьезно, - вымученно повторил Фабио, закусив губу и глядя в сторону. - И рука не дрогнет.
  - Куда ранен, говори!
  - Да никуда я не ранен. Просто эта сука... - Маркиз почему-то мотнул головой в сторону одной из лошадей, потом махнул рукой: - Короче, не могу я пока в седле держаться. Всяко перепробовал - никак. И ходить пока толком не получается...
  - Ты объяснишь, что стряслось?
  Парень пристально, изучающе посмотрел мне в глаза. Скрипнул зубами, поиграл желваками. И объяснил. Так, что пришлось закусить зубами щеку изнутри, сдерживая рвущийся хохот, а Фабио все так же угрюмо смотрел на меня и угрожающе сопел.
  - Ладно, допустим, я ржать не стану, - немного отдышавшись, пообещал я. - Но ты готовься, сейчас остальным рассказывать будешь. Вон сюда сержант скачет, потренируйся пока на нем, что ли.
  И отшагнул подальше от ограниченного в подвижности товарища, вдруг мой тон покажется ему недостаточно почтительным по отношению к его беде. Совсем свалил бы с глаз, но ему еще треть мили до лагеря ковылять, помочь надо, а то он там к утру будет.
  Сам страдалец от помощи пытался отказаться, мотивируя тем, что он эдаким образом сам двадцать миль отмахал и не переломился, но Коршун его даже слушать не стал, кивнул мне, и, подхватив парня под колени и под руки, мы отнесли его к основной стоянке сами.
  
  ГЛАВА 18
  
  - А вообще Фабио настоящий герой! - заявил сержант отсмеявшись.
  - А остальных - пороть перед строем, - невинно ввернул Башмачник.
  - Вот что власть с человеком делает! - немедленно запричитал Заяц, смахивая навернувшуюся на глаз слезинку. Навернувшуюся от смеха, естественно. Когда красного, как морковка, злого и сконфуженного одновременно Маркиза неожиданно для всех взяли в оборот боец Ландри с бойцом Ноэ, потребовав пострадавшее к осмотру, мы, не сговариваясь, отошли к дороге и дружно отдали честь его героическому подвигу, распугивая хохотом степную живность за милю вокруг. Ржали все. Башмачник и Нико держались за животы, Бурдюк закрыл руками лицо и не то стонал, не то всхлипывал, запрокинув голову смеялся Тощий, лупил себя кулаком в ладонь Коршун, а вечно угрюмый Финн и вовсе уселся в пыль на задницу, и трясся, как припадочный. Ну и Йон Рычаг от остальных не отставал, хотя и прислушивался к себе с некоторой опаской - не взыграет ли неуместная ревность к Маркизу, деликатную травму которого сейчас осматривала госпожа.
  09.04.15
  Да, наш спесивый товарищ умудрился, совершая свой геройский подвиг, быть пораженным в самое что ни на есть причинное место. Причем никого, кроме самого себя, винить не приходилось. Не страдая недостатком самоуверенности, Фабио, ни на секунду не задумываясь, решил разобраться с хвостом из троих человек самостоятельно. Мало того, одного вознамерился взять живьем и почти свой замысел осуществил.
  Хвост, показавшийся часа через полтора бдения Маркиза в засаде, особо не спешил и явного намерения догнать нашу колонну, или следить за ней, не выказывал. Хорошо одетый всадник в черном и два конных хирсара неторопливо рысили по дороге, с явным намерением достичь следующего поселка к закату. Погоней они не выглядели, могли просто ехать по своим делам, отделившись от отряда пурпурно-белого рыцаря. Никто ведь не мог точно сказать, что, даже повстречав наш отряд в Перекрестке, они увязали разыскиваемых персон с северными наемниками. Или, даже увязав, могли теперь выслеживать основной отряд, отправившийся с теми самыми телегами на северо-запад. А могли правильно сопоставить факты, и теперь эти трое сопровождали нашу колонну, чтобы сдать тепленькими в первом же хардийском форпосте.
  Так примерно рассуждал Маркиз, пока троица ни в чем не подозревающих всадников приближалась к его укрытию в кустах у самой дороги. Пропускать их он не собирался, удирать тоже, благо имел под руками два заряженных арбалета. Черного он решил брать живьем, чтобы точно вызнать, каких фокусов теперь следует ожидать.
  Сначала все пошло, как по маслу, даже проще, чем Фабио планировал. Когда из кустов послышались подряд два щелчка, и оба лучника получили по болту, предполагаемый язык не дал шпоры, проскакивая опасное место, а бестолково закрутился на месте, разворачивая коня. Маркиз успел подскочить к нему и сдернуть с седла, угрожая кинжалом. А дальше произошел конфуз. Мужик в черном от удара об землю перестал паниковать, извернулся и попытался вывести нежданного супостата могучим пинком. Таким, что очнулся от кровавой пелены перед глазами Маркиз уже с руками, обагренными кровью по локоть, а на тело черного страшно было смотреть, так оно оказалось испластано кинжалом. Долгое время он толком не мог толком ни соображать, ни разогнуться, потом заставил себя кое-как ковылять. О том, чтобы уничтожить следы засады, он даже не помышлял, просто шуганул лошадей хирсаров подальше в степь, черного отволок, чуть не надорвавшись, в кусты и обшарил. Лошадь его, поколебавшись, взял в повод - в сумках было много чего, а толком обыскивать, когда в глазах двоится, и дышать не то, чтобы тяжело, а вовсе не хочется, вряд ли бы вышло.
  Дальше для Фабио началась самая запоминающаяся прогулка в его жизни, по сравнению с которой меркнул трехдневный марш, увенчавшийся встречей с драконом. Какое-то время он пытался держаться в седле, то так, то эдак, и стоя в стременах раскорякой, и сидя по-дамски, пересиливая себя и не думая о боли - и даже преодолел некоторое расстояние рысью, прежде чем бессильно сполз на землю в полуобмороке. После этого речи не шло даже о перемещении верхом шагом, оставалось только ковылять, подобно покалеченному крабу, проклиная все и в смертельном бою отвоевывая у дороги каждый фут. Клянусь Богами, не знаю, сумел бы я заставить себя преодолеть такое расстояние, будь я на его месте. Не хочется даже думать о таком. Ну а самоуверенные мысли, мол, со мной такого и не случилось бы, я бы и языка привез в целости, и конфуза избежал бы... На то оно и 'бы'. Может так, а может меня самого давно бы уже с парой дырок в шкуре под кустом оставили, степным падальщикам на радость. Маркизу повезло еще, можно сказать. Это если себе не врать и не хорохориться. Балбес парень, мозгов мало, спеси много, но молодец, справился. Хотя Заноза ему шкуру бы спустил за самодеятельность, это как пить дать. Ну, так, на половину туши.
  Содержимое седельных сумок, к которым Маркиз прибавил вещи с трупа, говорила о бывшем владельце достаточно много. Он был из благородных, но не рыцарь, не бедствовал, хотя богатством и не поражал. Неброско выполненные, ничего не говорящие нам, гербы на вещах, явно узнаваемый перстень и бумаги в тубусе - все это нужно было показать нашим подопечным, после чего избавится. А еще имелся набор для письма, тоже с гербом и небольшой позолоченный знак на цепи, явно сдернутый с шеи Маркизом, знак, какой носят помощники сенешалей в Южной Хардии. Помощник сенешаля это вам не окружной судья, тот же мужик, только поумней и с серебряной бляхой. Помощник сенешаля это птица такого полета, что может благородного господина осадить. Если по делу, конечно.
  10.04.15
  Радостным это открытие назвать ни у кого язык не повернулся. Иметь дело с частными лицами, разыскивающими беглецов по своим корыстным мотивам - это одно, занимайся этим хоть сколько господ, пурпурных, белых, черных, горностаевых с золотой перевязью, не суть. Мало ли, от чего бегут малец и девушка, может от кровных врагов, может от какой-нибудь междоусобицы в аристократическом клане, я в такие эмпиреи своим сивым рылом даже соваться не хочу. Может вообще юная госпожа бежит от венца с постылым женихом, как в романе, а брат за ней увязался. Что-то меня коробит от этой версии... Как бы то ни было, если одни убегают, а другие гонятся из-за столкновения каких-то своих, частных интересов - одно дело. Но участие законников на стороне преследователей - меняет ситуацию. Нет, оно не меняет ее в корне для нас, нам отдан недвусмысленный приказ, но значительно усложняет. С частными лицами мы имеем полное право и в кошки-мышки играть, и железяками помахаться, если придется защищаться... Ну или мы всегда можем сказать, что защищались. А вот противодействовать законной власти в розыске важных беглецов... В чужой, незнакомой, местности... Такими силами, как сейчас... Да еще не зная точно, в чем причина розыска... Перспективы, в случае, если за нами пойдет настоящая охота, вырисовываются бурные, но не самые приятные.
  Маркиз, когда над ним закончили хлопотать, остался безмятежно сопеть, завернутый в плащ. Часовые заняли свои посты, Коршун в сторонке уединился с ряжеными, тихо переговариваясь и перебирая вещи Маркизовой жертвы, остальные расползлись спать. Расползся и я, ругая про себя надоевшие хуже горькой репы тихие переговоры, за которыми следовало бестолковое: 'Тут знаю, тут не знаю, тут знаю, но не скажу, а тут думаю, что знаю, но проверять не хочу'.
  С одной стороны, известная заповедь, что дело солдата внимательно слушать приказы и с рвением их исполнять, не забывая держаться поближе к кухне и подальше от начальства. С другой же... Тут ведь какое дело. Когда человек выслушивает информацию, он пропускает ее через себя. Воспринимает в меру своего понимания, применяет к своим надобностям, оценивает в меру своего ума. Что-то пролетает мимо ушей, что-то отбрасывается, как ненужное. В результате он выстраивает для себя картину, которая уже может в чем-то отличаться от той, что пытался нарисовать первый рассказчик. Дальше же уже слушатель пытается передать эту картину дальше. Что-то будет утрачено от его возможного косноязычия, что-то он может исказить, передав так, как понял, а не так, как оно есть. Что-то, усвоенное самим, он сочтет незначительным и не озвучит, а где то может и приврать, чтобы блеснуть красноречием или остроумием. Самое же главное - он может решить за следующего слушателя, что тому следует знать, а чего не следует, и довести информацию лишь в части, касающейся того. Ага, именно, так, как это понимает второй рассказчик, а не как оно там есть на самом деле.
  Уже вот такая короткая цепочка может упустить важные факты, исказить картину. Что же произойдет, если она прирастет звеньями? Если каждый понимает сказанное по своему и передает как сочтет нужным. Что тогда останется от первоначальной картины на пятом звене? На шестом? Теперь же представим, что первоначальная картина для этого последнего звена жизненно важна, от нее может зависеть этого самого звена хорошее самочувствие и здоровый цвет лица. И это звено предпочло бы пусть не само принимать решения, но, хотя бы, иметь представление, что к чему, и чего ожидать от этих решений. Вот так то.
  15.04.15
  Отягощенный грузом подобных мыслей, я заполз обратно под свой куст. Заворачиваясь в плащ, подумал, что сон в таком настроении ко мне вряд ли придет. И он не пришел. Он прибежал, топая сапожищами, навалился на меня и утащил в свое царство, не позволив даже додумать мелькнувшую мысль, что для увечного Маркиза придется делать какие-нибудь носилки между лошадьми. Поэтому она продолжала ворочаться у меня в голове.
   До утра мы мастерили сбрую, располагали на ней ворчащего Маркиза и двигались по дороге, то рассекающей ставшую привычной степь, то углубляющейся в лесные дебри, а когда пошел и вовсе морской берег, я проснулся, непонимающе озираясь вокруг. Смахнул с лица едва ощутимые капли, южный намек на утреннюю росу. Воздух еще хранил остатки ночной свежести, солнце только начало свой долгий утренний путь на востоке. Морем, естественно, даже и не пахло, а за крики чаек я принял смешки моих товарищей, адресованные скептически разглядывающему оседланную лошадь Фабио.
  Парень, кстати, стоял прямо, шагал нормально, хоть и осторожно, с каким-то недоверием. На мой взгляд, чересчур бодро для того, кто несколько часов назад ковылял-то еле-еле, примерно как полураздавленный таракан пытается на остатках сил доползти до щели в полу. Да, именно так его походка выглядела. А сейчас - от человека практически не отличишь. Похоже, вмешательство госпожи оказалось чудодейственным. И с Колючкой она что-то сделала ведь, да и раны господина Вильгельма, судя по всему, не остались без её внимания. А если мне сейчас не изменяют глаза, и Маркиз, обреченно вздохнув и коснувшись Символов, взобрался таки в седло, поерзал настороженно, стронул лошадь с места, сначала шагом, а потом перешел на рысь, то я готов побиться об заклад, что мы за это самое внимание сейчас и платим. Сдается мне, что не простой она коновал, вроде Люки, что раны вонючими мазями мажет. Тьфу, демон меня раздери, надо же было представить, как наш старый ворчливый Филин натирает мазью отбитое Маркизово хозяйство, сердито хмуря брови и бормоча под нос ругательства, аж замутило. Как теперь завтракать-то?
  
  ГЛАВА 19
  
  Несмотря на чудесное исцеление, в седле Фабио сидел неуклюже, мало напоминая обычно лихого наездника. То ли берегся по новообретенной привычке, то ли не бывает совсем уж чудес, и не мог пройти такой ушиб за одну ночь полностью. Как бы то ни было, перемещение наше немного замедлилось, но не настолько, как если бы пришлось везти парня на носилках. Тогда бы только шагом пришлось, и оказался бы наш герой отряду обузой. До первого же поселения, где бы он и остался отлеживаться. А так - ничего, держится, трусит в хвосте колонны. В поселке не задержались и на полчаса, сделав угрюмого заспанного мужика, замотанного в грязную ретскую хламиду, богаче всего на пару серебрушек, и двинулись дальше, провожаемые ленивым собачьим брёхом. Этот поселок был совсем невзрачным, какая-то мешанина глинобитных лачуг и пыльных плетней. И народ недружелюбный, если судить по трактирщику, единственному, кто вообще придал значение нашему появлению. Думаю, вряд ли Маркизу понравилось бы восстанавливать здоровье под присмотром этого типа. Мы лепешки-то у него покупали с опаской и лошадей поили неохотно.
Оценка: 7.00*3  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"