Аннотация: Юный Эдуард - меланхоличный ночной бродяга-романтик. Он знает ночной город наизусть. Однако, неожиданная встреча с загадочной незнакомкой грозит ему прикосновением к ужасающей тайне столетней давности и опасностью, о которой невозможно и помыслить.
Во тьме слышны её шаги.
Слепой порыв навстречу.
Прильнуть к её груди,
Прижаться всем сердцем.
Платье соткано из звёзд,
Запах кожи сводит с ума.
Губы - бутон кровавых роз.
Так же нежна и опасна она!
Смерть - пусть будет так.
Жалкие мысли - прочь.
В волосах её - мрак,
В глазах её - ночь.
Испокон веков только смерть могла сравниться с ней в многоликости.
Бархатная, нежная, волнующая. Таинственная, обманчивая, хищная. Влекущая и дразнящая соблазнительница. Лик её укрыт непроницаемой вуалью, в то время как сама она наделена властью срывать все покровы, стирать все преграды. Она искушает, играет, разжигает огонь, что лишь слабо тлеет при свете дня, сдерживаемый моралью, стыдом, скованностью...
В её объятиях - страсть. Дыхание томное и пряное. Её сладчайшая песнь доносится отовсюду: нисходит с тёмного неба, из крон деревьев, от камня дорог, от молчаливых стен. Она проникает в сердце, и пульс твой бьётся в унисон с пульсом ночи. Она пробуждает к жизни самые примитивные и самые возвышенные чувства человеческой природы. Она волнует и одновременно успокаивает, наполняя грудь сладостью собственного бытия...
Имя ей ночь.
Весенняя ночь особенно хороша. Тьма её почти непроницаема, даже уличные фонари в большинстве своем оказываются бессильны перед ней. Воздух пропитан свежестью, молодостью и чистотой упругого женского тела, он будоражит кровь и пьянит голову лучше любого вина. Её чёрные крылья подхватывают тебя и несут над землёй навстречу тьме, распахнувшей свои нежные объятия. В это время ты острее, чем когда-либо чувствуешь биение зарождающейся жизни, окружающей тебя со всех сторон. Весенняя ночь насмешлива и холодна с тобой, как коварная любовница, издевательски хохочущая в лицо. И, вместе с тем, тепла и ласкова как верная подруга, которая не покинет тебя до конца жизни, ибо она есть вечность...
Такие горячие мысли будоражили разум Эдуарда всякий раз перед тем, как он собирался в очередное ночное путешествие. По мере взросления мысли неуклонно теряют детскую наивность и чистоту и все больше приобретают юношескую чувственность и страстность. С возрастом чувствам человека свойственно многократно меняться, вот только предмет обожания зачастую остаётся неизменным. Эдуарду недавно исполнилось семнадцать лет - самый расцвет юности. Он острее, чем когда-либо чувствовал женское начало ночи, поэтому и мысли его были полны обожания.
Он любил ночь. Любил всегда, сколько себя помнил. В раннем детстве она манила его своей безграничностью и образами неведомых созданий, которые, как он знал из тысячи рассказанных и прочитанных сказок, таились во тьме и подстерегали свои беспечные жертвы. Если Эдуард и испытывал страх, то это был притягательный страх, приятно щекотавший нервы, и порой вызывающий странную зависимость, бороться с которой у юноши не было ни малейшего желания. Подрастая, Эдуард понял, что ночь не таит в себе никакой потусторонней опасности, что бы там не твердили книги. Это было время тёмных углов и кладовых, старинных лестниц, комнат и коридоров его дома, которые так занимательно исследовать и воображать их диковинных обитателей. Это время тишины, покоя и мудрости, бесконечных размышлений и красочных грёз. Эдуард довольно быстро осознал, что ночь - его стихия, ему было наиболее комфортно именно в тёмное время суток, и он уделял ему всё больше внимания.
Ребёнком он частенько засиживался допоздна, устроившись в кресле у окна и обложившись книгами. А в окно тем временем светила луна, в небе мерцали далёкие звёзды, в душе Эдуарда царил покой. Так незаметно пробегали минуты и часы. Случалось, он ложился спать, когда уже вовсю светало. Вспоминая себя тогда, он тепло улыбался, ведь он считал своим долгом проводить ночь на покой, и только после этого лечь спать самому. Естественно, такой режим не мог не вызвать беспокойства родителей. Они пытались как-то повлиять на это, но вскоре были вынуждены признать собственное бессилие. Биологические часы Эдуарда медленно, но верно перестраивались, что, впрочем, никак не сказывалось на его успеваемости в учёбе. Он был очень любознательным, начитанным ребёнком и прилежным учеником. Обожал литературу, в особенности поэзию и историю. Все свои знания он получал из книг: школьных учебников или же серьёзных научных трудов, с трудом помещавшихся на его книжной полке. Заниматься он предпочитал исключительно по ночам - это уже было как само собой разумеющееся. Ночная тишина благоволила ему, давала особый настрой, вдохновение, голова работала чётче; казалось, сам воздух был пропитан сокровенной мудростью.
Повзрослев, Эдуард получил от родителей разрешение на кратковременные вечерние прогулки. Он честно старался не расстраивать мать и отца и возвращаться домой вовремя, но сдержать слово получалось не всегда. Очутившись поздним вечером на улице, он просто терял ощущение времени. Ночь соблазняла его, увлекала за собой. Огни ночного города манили его своей далёкой красотой. Ночь стала его спутницей, его подругой, по крайней мере, ему отчаянно хотелось этого. Представляя ночь созданием из плоти и крови, самым прекрасным женским воплощением, он почти каждый вечер с блеском в глазах стремился на свидание с ней, - молодой человек худощавого телосложения, с длинными, до плеч, чёрными волосами, с располагающим мечтательным лицом и глубоко посаженными темными нежными, немного робкими глазами.
Сумрачные и пустынные узкие улочки, протянувшиеся через разрастающийся современный городской массив, изобиловали всевозможными памятниками старины: почтенного возраста зданиями, бревенчатыми и каменными домами, бесчисленными церквями, литыми чугунными или же кирпичными оградами, разменявшими не одно столетие... И почему-то именно ночью они выглядели наиболее притягательно, величественно и... таинственно. Ночь набросила на них свою плотную вуаль мрака, скрывая все недостатки, видимые при свете дня, позволяя им хотя бы на время своего царствования обрести былое достоинство. В таких старых закоулках в ночное время всегда тихо и безлюдно; за исключением рыщущих во тьме бродячих собак и бездомных кошек, вы не встретите здесь ни одного живого существа. Фонарей очень мало, да и те не могут рассеять сгустившуюся темень. Припозднившиеся прохожие или ночные гуляки предпочитают не задерживаться здесь надолго. Пробыв здесь какое-то время, начинаешь сомневаться в существовании жизни за пределами этого старого города, хотя до неё совсем немного, рукой подать...
...Центральные городские магистрали, пролегающие через центр города, бесконечные, утопающие в огнях высоких фонарей, редкие автомобили, проносящиеся мимо с порывами ветра - зрелище интересное и по-своему романтичное, но Эдуарду оно быстро наскучило. Он предпочитал вернуться назад, на безлюдные тёмные улицы, где дома мирно спят сном забвения, где царит тишина, где ты острее, чем когда-либо чувствуешь свое одиночество, но оно вовсе не в тягость тебе. Наоборот, ты преисполнен гордостью и чувством прекрасного, разум твой опьянен ароматом ночи, но, в то же время необычайно чист. Звезды и луна освещают твой путь, и лишь легкая меланхолия тревожит душу - легкая нотка отчаяния и сожаления... и еще чувство чего-то утраченного, позабытого...
Со временем эти прогулки прочно вошли в привычку, позже стали потребностью. Хотя бы раз в два дня Эдуард остро нуждался в них. Когда же ему несколько раз подряд не удавалось выбираться из дому, он начинал сильно тосковать по своей названной подруге, и страдания эти отрицательно сказывались на его самочувствии. Раздражаясь по малейшему поводу, он проникался сильнейшим отвращением к обыденности. Дни казались ему непрерывной чередой бессмысленной человеческой суеты, судорожным мельтешением гудящих машин на заполненных трассах. Днём он еле мог дождаться конца занятий в университете, и лишь лекции преподавателей филологии помогали ему отвлечься. Он с нетерпением ожидал наступления вечера, когда он сможет вернуться домой, бросить на диван сумку, принять душ, переодеться, набросить свой кожаный френч и отправиться гулять в ночь. Да, только в это время он чувствовал себя полноценным и готовым на всё, только ночью он был спокоен и естественен как никогда. Только ночь могла одарить его такой лаской, какую не мог предложить ему день. Только ночью он был счастлив, как только может быть счастлив человек, будучи по натуре одиночкой. Но Эдуард знал, что он не одинок. С ним рядом была та, в ком он был полностью уверен, кому он мог доверить своё сердце. Та, которая, как он слепо верил, никогда не предаст его.
Конечно, родители, уже давно смирившиеся с необычными привычками сына, предупреждали его об опасностях, которые таит в себе ночной город (ночные грабители, ищущая драки хулиганистая молодежь, невнимательные водители и т.д.), но Эдуард не придавал этим страхам особого значения. Если он и чувствовал себя где-либо в безопасности, так это исключительно в тёмное время суток, когда он сам становился подобно тени, и ни о каких угрозах не помышлял. Неприятностей он старался избегать, тем более, что его привычный маршрут проходил по местам безлюдным. Как это ни странно, ему и в голову не приходило, что ночь может чем-то ему навредить...
Эдуарду приходилось читать о таинственных событиях, происходивших с людьми с наступлением сумерек, о потусторонних силах, разгул которых начинался после двенадцатого часа, о демонических созданиях, рыщущих во тьме кладбища, или же населяющих старые заброшенные здания, чьи стены стали свидетелями кровопролития или же иных отвратных деяний. И хотя эти истории вызывали в нём холодок страха, он верил в то, что ему самому не стоит опасаться страшного возмездия. Ни один серьезный грех не тяготил его душу, совесть его была совершенно чиста... К тому же, он совершенно серьёзно считал себя другом ночи, а это значит, он был другом всем остальным, кто нашёл приют под её широким крылом...
Да, ночь до сих пор не открыла ему иную свою сторону, страшную и беспощадную. Но рано или поздно это должно было случиться. Возможно, молодой человек, как временный любовник, наскучил ей, и она решила оторвать его от своей груди. С наступлением темноты опасность, о какой не мог помыслить никто из смертных, начинает своё неторопливое шествие. Грациозная и неумолимая, она охотится, ведомая чутьём, недоступным обычному человеку. Она предстает перед своей жертвой во всей своей обезоруживающей красоте, и ничто не смогло бы встать у неё на пути. Она имела больше прав называть ночь своей стихией, так как для неё не существовало жизни вне темноты...
...Впервые Эдуард увидел её той полузабытой ночью, когда на город опустился туман. Ранее вечером прошел дождь, омывший асфальт, стены и крыши. Лиловое небо постепенно освобождалось от пелены рваных облаков, сквозь которые несмело выглядывали крошечные звезды. А в тёмных узких закоулках и тупиках сгустился белёсый непроглядный туман.
Покидая дом тем поздним вечером, часов в одиннадцать, Эдуард впервые ощутил легкое звенящее беспокойство, причины которому он, как ни старался, найти не мог. По его предположению, это должна была быть обычная прогулка, еще одно короткое путешествие сквозь покров ночи в давно ушедшие времена. Но на этот раз было что-то другое. Как натура чуткая и внимательная, Эдуард кожей ощущал напряжение, окружившее его со всех сторон. Пропитанный легкой курящейся дымкой воздух, который так приятно вдыхать, сейчас был словно наэлектризован. Он настораживал и порой вызывал легкую дрожь возбуждения, как при ожидании чего-то...
Нынешняя ночь была светла, тиха и призрачна. Город, укрытый туманной вуалью, был погружён в сон, беспробудный и крепкий, навевающий мысли, что пробуждение не наступит никогда. Эдуарду же казалось, что город просто вымер. Ни в одном окне не горел свет, улицы и магистрали абсолютно пусты. Над всем довлела тишина, заполучившая в свое распоряжение весь город до тех пор, пока первые лучи солнца не пробудят его к жизни. Но случится ли это вообще?.. Не в силах унять острой тревоги, Эдуард бесцельно слонялся по улицам, не имея конкретной цели и даже не задумываясь об этом. Он упорно искал источник мучившего его беспокойства, старался найти подсказку у полюбившихся ему старых домов, статуй и памятников, но они, к сожалению, оставались глухи и молчаливы. Будто бы рухнули некие чары, питавшие их жизнь, и теперь они казались донельзя хрупкими, готовыми рассыпаться в прах от малейшего дуновения ветра, которого не было...
Юноша, зябко кутаясь во френч, по-прежнему шел куда глаза глядят, поминутно удивляясь своим ощущениям и не узнавая столь знакомых мест. Сам того не замечая, он обнаружил себя идущим к Покровской горе. Улица, ведущая туда, петляла и круто поднималась вверх. Жилые дома по одну её сторону затихли, словно владельцы внезапно покинули свой кров. Лишь несколько припаркованных автомобилей свидетельствовали о том, что здесь живут люди. По другую сторону плотной стеной высились деревья, неразличимые во тьме. Вездесущий туман мягко оплетал морщинистые древесные стволы. Шаги Эдуарда отдавались гулким эхом. Каждый шаг каблуков отражался от его сердца звоном колокола, предвещавшим нечто значимое, то, чего ещё не было в его жизни...
Он только что закончил восхождение вверх по улице и остановился, стараясь успокоить вдруг ни с того ни с сего сбившееся дыхание. В дальнем конце улицы, там, где между зданиями училища и городской епархией дорога делала очередной поворот к Покровскому храму, скрывавшемуся сразу за учебным заведением, сгустился и оседал туман. Подобно дыму, он клубился и едва уловимо переливался, незаметно подползая к человеку. Мягко поглотил тонкие столбы нескольких фонарей, добрался до световых плафонов, окружил желтоватые пятна прозрачным, словно невесомая взвесь, маревом, плывущим и постепенно меняющим свою форму. Это нереальное, нездешнее свечение заворожило Эдуарда, сбивало его с толку, поэтому он оказался совершенно не готов к последовавшей встрече...
Из тумана послышался равномерный и непринужденный стук каблуков, и молодой человек почувствовал, как его пульс участился во много раз. Не смея отвести взгляд, он смотрел прямо перед собой, в туман.
Наконец, из белой пелены стал вырисовываться облик человеческой фигуры, имевший нежные очертания. Женщина! Что-то внутри Эдуарда ёкнуло, что-то, говорившее о том, что где-то в глубине души именно этого он и ожидал, хотел увидеть, но все-таки оказался не готов...
Незнакомка медленно, но уверенно приближалась. Стук каблуков зазвучал громче. Эдуард ещё не мог разглядеть её как следует, видел лишь силуэт - гибкий и округлый. Ему казалось, что он видит копну длинных вьющихся волос, очертания узких плеч и тонких рук: кисть одной плавно и красиво помахивает в такт ходьбе, будто гладит воздух, другая повторяет её движение и слегка скользит пальчиками по бедру. Это зрелище прямо-таки заворожило молодого человека. Изящно очерченные соблазнительные бедра, скрытые длинной, до пят, облегающей юбкой, были совершенны и великолепны. У Эдуарда нашлось лишь одно, самое достойное на тот миг сравнение - прекрасная восточная ваза. Она приближалась, и туман, казалось, следовал за ней. Подобно призрачной змее, скользил по земле. Эдуард и глазом не успел моргнуть, как она очутилась совсем рядом с ним, в полосе света, отбрасываемого ближайшим фонарем.
Это была совсем молодая девушка, пожалуй, моложе самого Эдуарда. У юноши дух захватило при виде прекрасного лица, невероятно белого, наделённого тонкими и чистыми чертами. Таким мог быть лик великолепной статуи, изваянной руками истинного гения целые тысячелетия назад. И тем не менее, лицо это жило. Легкий задор и едва уловимая насмешка скрывались в безупречной линии губ, искромётном блеске глаз, тёмных и выразительных. Чувствуя на себе пронизывающий взгляд, Эдуард ощущал некоторую неловкость, она призывала его опустить взор, но он почему-то не осмеливался сделать это. Длинные вьющиеся волосы, что обрамляли нечеловечески прекрасное лицо, были такие мягкие и упругие, что юноше отчаянно захотелось запустить в них руку, приникнуть к ним лицом, насладиться их ароматом. Помимо длинной черной юбки и высоких каблуков девушка носила приталенную кожаную куртку, а под ней - такую же черную блузу, слабо поблескивающую в темноте.
Бросив на застывшего юношу мимолетный, исполненный интереса лукавый взгляд, девушка едва уловимо улыбнулась краешком губ и прошла мимо, оставив после себя дурманящий запах дождя и тумана...
Как во сне смотрел Эдуард в след удаляющейся незнакомке, любуясь игрой прелестных бёдер при каждом шаге. Её появление было настолько неожиданным, а облик - настолько завораживающим, что он на какое-то время усомнился в реальности происходящего. В голове не осталось ни единой посторонней мысли, кроме удивления... и восхищения.
Удалившись от него на двадцать метров, незнакомка неожиданно свернула влево, на дорожку между двумя двухэтажными зданиями и исчезла из виду. Звук её шагов постепенно затихал.
Эдуард внезапно содрогнулся всем телом, словно очнувшись от крепкого сна. Но было ли то пробуждение полным? Вряд ли. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он вдруг побежал вслед за ней. Он весьма смутно представлял, что скажет этой загадочной девушке и что она может ответить ему. Он вообще не понимал, зачем это делает. В его мозгу подобно молнии вспыхнула одна-единственная мысль: "Я должен догнать её".
Его постигла неудача. Завернув за угол, Эдуард увидел пустынную, плохо освещённую улицу, притихшие дома, тускло поблескивающие лужи... и больше ничего. Ни малейшего присутствия прекрасной девушки. Тяжелый вздох разочарования вырвался из груди Эдуарда. Тем временем туман рассеялся окончательно и, как показалось юноше, она исчезла вместе с ним...
_____
Наутро Эдуард проснулся очень рано, гораздо раньше обычного. События минувшей ночи, казавшиеся теперь туманным сном, взбудоражили его до такой степени, что ему не удалось проспать до полудня, как обычно. Поэтому непривычно раннее пробуждение несколько сбило его с толку, заставило потерять чувство времени и пространства. Но это было ещё не всё: закрывал ли Эдуард глаза или открывал их, его неотступно преследовал пленительный образ, явившийся ему ночью на узкой улочке, ведущей к Покровской горе... безупречный точёный силуэт, бесшумно растворяющийся в тумане...
Восход солнца, который он застал впервые за очень-очень долгое время, был для него небывалым волшебным явлением, давно позабытым, тёплым, вызывающим потаённые воспоминания, глубоко дремлющие где-то в глубинах памяти. Завороженный картиной зарождающегося дня, Эдуард надолго задержался у окна. Почему-то именно сегодня ему хотелось как можно дольше насладиться свежестью и чистотой этого солнечного утра, раз уж ему выпала такая удачная возможность, и грех ей не воспользоваться. Созерцание растущих солнечных лучей, осветивших просыпающийся город, скоро сменилось непонятной грустью и невесть откуда взявшимся сожалением. Казалось, он упустил что-то важное в своей молодой жизни, и восполнить это теперь не удастся... Увы, уже слишком поздно. Серое уныние захлестнуло молодого человека, захотелось забраться обратно в постель, сбежать в сон от этих печальных мыслей.
Однако освежающий душ привел его в чувство, взбодрил, так же как и чашка крепкого кофе. Потягивая горячий напиток, Эдуард медленно прошел в гостиную и неожиданно для себя включил телевизор, чего не делал уже очень давно. Им вдруг овладел интерес к повседневной жизни людей, которые, в отличие от него, ночами предпочитают мирно спать в своих постелях, а не бродить в потёмках по городу в поисках позабытых памятников прошлого.
Некоторое время Эдуард апатично переключал каналы, пока не наткнулся на выпуск местных новостей. Передавали криминальную сводку. Услышанное заставило молодого человека нахмуриться, после же - взволновало так, что он забыл о том, что ему нужно ехать на занятия... да и обо всём на свете тоже...
Как рассказывал старавшийся казаться бесстрастным ведущий, сегодня в пять часов утра прямо у ворот старого храма, находящегося на улице Покровская гора, был обнаружен труп мужчины сорока четырех лет. Очередная жертва, продолжавшая череду восьми странных убийств, с большими временными промежутками произошедших в городе ранее, о чем Эдуард, по понятным причинам, знать не мог. По результатам медицинской экспертизы установлено, что смерть наступила между двумя и тремя часами ночи. К тому же, мужчина незадолго до нападения находился в состоянии алкогольного опьянения, из-за чего был сделан вывод, что он не смог дать достойный отпор напавшему, если, конечно, тот не действовал в одиночку, насчет чего следствие выражало сомнение. Но это не было типичным полуночным ограблением или происками агрессивных вандалов. Все ценные вещи и деньги оставались при жертве, а единственными следами насилия были небольшие раны на шее и венах мужчины, вызвавшие большую кровопотерю. Мельком было показано место обнаружения тела: часть витой кованой ограды, хорошо знакомого Эдуарду, и асфальт перед ней, где и лежал погибший. Никаких следов крови видно не было, видно оперативники (не иначе как по личной просьбе главенства монастыря) поспешили убрать зловещие свидетельства жестокого убийства. Слишком уж всё это напоминало какое-то нечестивое оккультное действо... В череде убийств также прослеживалась чёткая линия: убитые все были мужчины, в основном одинакового возраста (32 - 45 лет), обладающие излишней массой тела, страдающие гипертонией и переизбытком сахара в крови. Следствие ведётся. Ведущий также привычно объявил, что если кто-то из телезрителей располагает какой-либо информацией об этом инциденте, просьба сообщить об этом полиции.
Эдуард впитывал новости молча, замерев в кресле и не смея пошевелиться. Он неожиданно побледнел, чем вызвал бы возглас беспокойства у родителей, будь они сейчас дома. Но родители уже давно ушли на работу, Эдуард был в квартире один, поэтому он не мог знать, как отразилось на его лице гложущее беспокойство. Новости поразили его до такой степени, что он на какое-то время уподобился бесчувственному манекену.
"А ведь я был там сегодня ночью... почти в то же самое время... буквально в двух шагах от того места, где его нашли... И я видел... видел её... она пришла с той стороны..." - такие мысли мелькали у него в голове. Он неожиданно почувствовал на себе бремя вины за то, что случилось с этим человеком, которого он никогда раньше не знал. Минувшая ночь едва не сблизила их. Как знать, Эдуард мог бы помочь ему, если было бы не слишком поздно. Он ведь хотел дойти до храма, до которого было, что называется, рукой подать, возле ограды которого в эту минуту умирал человек... но, потеряв голову, увлекся безрассудной погоней за загадочной незнакомкой. Была ли она вообще там? Или это был только сон, такой правдивый и, вместе с тем, такой далекий, нереальный?..
...Лишь случайный взгляд, брошенный на книжную полку, напомнил ему, что нужно спешить в университет, и он лихорадочно стал собираться.
Целый день его мысли были заняты тем, что он услышал утром в выпуске новостей. Даже слушая лекцию преподавателя по литературе эпохи Возрождения, которую он ни за что на свете не посмел бы пропустить, Эдуард продолжал думать об этом. Сочувствие, страх и любопытство неотступно преследовали юношу целый день. Сочувствие понемногу отступало на второй план, вытесненное более сильными соперниками. Тайна событий этой туманной ночи порождала неуёмное любопытство, и Эдуард про себя решил сегодня же отправиться на позднюю прогулку и как бы невзначай посетить ту самую улицу.
Воспоминание о том, что прошедшая ночь показалась ему донельзя чуждой, о том, что совсем рядом с ним рыскала сама смерть, отыскавшая свою жертву, пробудило к жизни затаившийся страх. Опасался он и того, что он по неведению, каким-то нелепым образом встал у неё на пути, и смерть так близко прошествовала рядом с ним, что могла случайно задеть своей рукой. Отметить его.
Он пока и не подозревал, до какой степени близко она оказалась рядом с ним...
ќќќ_____
Эдуард очутился на Покровской горе, едва пробило двенадцать. Как и вчера, здесь было тихо и пусто, несмотря на произошедшую трагедию, которая, как и многие другие, подобно магниту притягивает или, наоборот, отталкивает любопытные взоры. Как и вчера, было темно. Фонари так же проливали унылый желтоватый свет, казавшийся безжизненным из-за неумолимо подступающей темноты, поглотившей малейшие очертания зданий.
Эдуард целенаправленно шёл к Покровскому храму, кутаясь в плащ и тем самым сдерживая нервную дрожь. Вот то самое место, где вчера ранним утром был обнаружен тот несчастный. Сейчас же ничего не напоминало о том, что совсем недавно здесь произошло убийство. И всё же впечатлительный молодой человек каким-то невыразимым образом ощутил, что в этом месте воздух был словно наэлектризован, давил на виски, сбивая ритм сердцебиения... Или ему это только показалось... Неприятное навязчивое чувство вины поселилось в сердце.
Из-за едва различимой храмовой ограды не доносилось ни звука.
Он поспешно миновал это место и вскоре вышел на аллею, засаженную высокими пушистыми елями. В темноте они казались безмолвными гротескными исполинами. Молодой человек сел на ближайшую скамью и приготовился ждать.
Небо сегодня было чистым, и здесь на возвышенности было очень удобно наблюдать за загорающимися звёздами. Как всегда Эдуард залюбовался их холодным сиянием, манящим, но недоступным. Порой он нервно оглядывался, тщетно стараясь разглядеть хоть что-нибудь в обступившей его темноте. Может причиной его беспокойства был легкий ветер, гулявший по Покровской горе и шевеливший невидимые лапы елей...
Тем не менее, он сидел и ждал... Один.
Эдуард был уверен, что она должна появиться именно здесь, ведь он сам видел её вчера неподалеку от этого места. Ожидание оказалось мучительным испытанием. Порой возникало желание встать и дойти до конца аллеи, до ограждающего каменного парапета, чтобы увидеть огни ночного города. Зачем? Эдуард сам толком не знал ответа на этот вопрос, но в глубине души что-то нашептывало, что таким образом он не потеряет связь со светом, отгоняющим ночные страхи. Он был вынужден признать: впервые за все время темнота перестала быть для него уютным безопасным убежищем. Впервые такое привычное одиночество стало ему в тягость.
И все же он продолжал ждать, терпеливо и волнительно - сгорбившийся юноша, чье лицо почти скрылось за волной ниспадающих длинных волос, юноша, который сидел, обхватив себя руками, судорожно и порой шумно дыша. Он ждал появления таинственной незнакомки, не подозревая о том, что как раз в эту минуту она направляется к нему. Момент их встречи приближался с каждым мгновением. Пожалуй, Эдуард встревожился бы ещё больше, если бы знал, что она идёт по его же следам, в точности повторяя его путь...
...Дом Љ 10 по улице, приютившейся у самого подножия Покровской горы, как и другие, стоявшие по соседству, был погружен в сонное оцепенение. Узенькая, медленно изгибающаяся улочка хоть и брала свое начало от центрального проспекта, тем не менее, была до того неприметной и тихой, что немногие знали о её местонахождении. Дневной шум с трудом доносился сюда. С наступлением сумерек это было обиталище первозданной тишины, порой казавшейся оглушающей.
В доме под номером 10 спали все за исключением семилетнего Егора. Хоть мальчуган и был отправлен в постель в положенные ему девять часов, сегодня он долго не мог уснуть. И почему-то именно сегодня темнота и тишина его комнатки упорно отгоняла от него сновидения, заставляла волноваться в предчувствии чего-то неожиданного. Обычно так бывает, когда папа и мама заранее готовят подарок для Егора на его день рождения, а чтобы наконец узнать, что это за подарок, ты вынужден провести в сладостном томлении несколько невыносимо долгих часов. Сейчас же это ожидание не было похоже на радостное предвкушение... скорее, на ожидание чего-то неотвратимого, как наказание за плохой поступок... Вот только это что-то, как подозревал мальчик, могло оказаться намного страшнее...
Родители уже давно легли спать. Было очень тихо. Дом уснул и, казалось, видел свои собственные сны. Егор, закутанный в большое одеяло, передвинулся на другой край своей кровати, свернулся там клубком и, чуть отодвинув штору, выглянул в окно.
Рассеянный свет отдаленного прожектора... высокая кирпичная ограда дома напротив... узкая полоса дороги... и над всем этим - черно-лиловое полотно неба, усеянное мигающими звёздами. И ни души, ни намека на чье-либо присутствие. Всё уснуло беспробудным сном, и лишь он, маленький Егор, остался один во всём мире, лицом к лицу с ночью... Тревога усилилась. В немой надежде Егор посмотрел на звёзды, дарящие хоть и далекий, но такой реальный и живой свет. Но какая-то часть его сознания призывала следить за улицей, чтобы быть начеку.
Вскоре он увидел женщину. Она появилась из тьмы, словно выплыла из нее - часть мрака, невесомая и лёгкая. Двигалась она с пугающей развязной грацией, как высматривающая добычу змея. Вся в чёрном, гибкая, источающая опасность, она, попадая в полосы света, заставляла их тускнеть больше прежнего. По крайней мере, так мерещилось маленькому Егору, замершему у окна. Колючий страх внезапно сжал сердце мальчика. Когда она не торопясь проходила мимо его окна, Егор затаил дыхание, опасаясь, как бы малейший звук не выдал тайного наблюдателя. О том, что может случиться, если он вдруг будет обнаружен, мальчик не хотел даже и думать... Пальцы его словно вросли в деревянную спинку кровати, а подбородок будто прилип к подоконнику, в глазах - ужас, но он не смел отвести взгляд от этой грациозной взрослой фигуры. Он мог видеть неясный профиль лица, полускрытый пышной волной волос, а про себя отчаянно молил, чтобы эта пришедшая из тьмы женщина не заметила его. Молил молча, не осмеливаясь даже на ничтожный шепот.
Неимоверным усилием мальчик подавил вздох облегчения, когда гибкий силуэт стал удаляться. Скоро, совсем скоро она вновь сольется с тьмой и её не станет. А он, Егор, больше ни за что, никогда не будет глазеть по ночам в окно.
Страх уходил вместе с ней... уходил, чтобы тут же вернуться и обрушиться на ребенка ледяной волной. Ибо женщина, не сбавляя шага, внезапно оглянулась через плечо, вперив свой взгляд в оцепеневшее мальчишеское лицо за пыльным оконным стеклом. Губы изогнулись в лукавой, укоризненной усмешке, они как бы говорили: "Ай-яй-яй, как нехорошо подсматривать". Эти слова Егор отчетливо услышал внутри своей головы за мгновением до того, как сознание оставило его.
Но то, что он увидел, было намного ужаснее всяких слов. Лицо женщины было белым как мел и словно светилось в темноте...
...Отдаленный, постепенно нарастающий стук каблуков вывел Эдуарда из оцепенения. Вздрогнув, он посмотрел туда, откуда недавно пришёл - именно оттуда звучали невидимые шаги. Как и вчера, пульс непроизвольно участился от этого равномерного перестука. Эдуарда охватила дрожь: где-то там, в самом начале аллеи, словно из ниоткуда появилось блёклое, расплывчатое, будто слабо светящееся пятно. Оно плыло в воздухе на высоте человеческого роста и медленно приближалось.
"Этого не может быть, - дрожа, подумал молодой человек, - неужели, это её лицо..." И тут же вспомнил, что прошлой ночью, встретив эту девушку, поразился тому, какая же белая у нее кожа, настолько белая, что, должно быть, может испускать слабое свечение, как статуя из алебастра. Может ли человек быть способен на такое?
Из мрака показались очертания тонкой фигуры. При виде её молодым человеком пуще прежнего овладело волнение, но он всё же постарался взять себя в руки, призвав на помощь ту решимость, которая заставила его отправиться на это свидание. Мгновение - и вот она перед ним. Вне сомнений, это была вчерашняя незнакомка. При её приближении Эдуард учтиво встал, стараясь смотреть только на неё. В свете звёзд он видел её довольно хорошо: та же чёрная, искрящаяся блёстками одежда, послушно облегающая соблазнительные формы, та же восхитительная фигура... то же узкое белое лицо в обрамлении тяжелых локонов. Он мог слышать её дыхание, и от этого легкого приятного шелеста сердце забилось вдвое сильнее; все слова, что он готовил перед встречей, совершенно вылетели из головы.
- Вы как будто ждали меня? - произнесла она без тени смущения. Звучало это скорее как утверждение, нежели вопрос.
- Да нет, что вы... - смущенно ответил Эдуард. - Просто я люблю гулять по ночам...
- ...там, где люблю гулять я, - закончила девушка с легким смешком.
- А вы, насколько я могу судить, тоже частый посетитель этих мест, - осторожно начал Эдуард, завязывая разговор.
- Мне очень нравится этот район, - проникновенно сказала она, оценивающе глядя на юношу. - Этот кусочек старого города так явственно напоминает о прошлом... Сколько таинственности, достоинства и шарма скрыто в этих памятниках. Жаль, что немногие могут насладиться историями, которые они могут поведать. А еще здесь очень тихо. Я люблю тишину.
- Да, ночью здесь красиво, - искренне согласился Эдуард. - Но вам надо быть осторожней. Вчера здесь неподалеку произошло убийство. Вам не следует ходить одной.
- Тогда сопроводите меня, - неожиданно сказала девушка, и Эдуард не смог, да и не хотел ей отказать.
Так само собой получилось, что молодые люди направились в обратный путь, чего они, казалось, совсем не заметили. Екатерина, так звали спутницу Эдуарда, довольно быстро прониклась безмятежным доверием к молодому человеку, что стало совершенно ясно по тому, как она смело взяла его под руку. Эдуард поначалу несколько оробел, ощущая боком теплоту упругого девичьего тела, и теплота эта, не важно, её ли или его, со временем только усиливалась. Вообще, как с восхищением отметил юноша, Екатерина вела себя достаточно открыто и непринужденно, но при этом достойно, не опускаясь до примитивного кокетства и не позволяя себе глупой недоговоренности, которой отличались некоторые девушки группы, в которой он учился. И Эдуард как ребёнок радовался при мысли, что ему, возможно, удалось найти человека, который в полной мере сможет разделить его интересы и образ жизни и которому он мог бы открыть свою душу. Но при этом долгие взгляды с оттенком бесцеремонности, которыми Екатерина словно бы оценивала своего спутника, были уж слишком откровенными и тяжёлыми. Это заставляло Эдуарда тревожно размышлять о неких скрытых намерениях этой таинственной красавицы.
За неспешным разговором они успели пройти несколько кварталов и сейчас направлялись к зданию театра. Екатерина попросила рассказать о вчерашнем убийстве, небрежно добавив при этом, что ей хотелось бы знать, чего ей следует опасаться во время ночных прогулок. Эдуард с готовностью выполнил её просьбу и поведал ровно столько, сколько знал сам, то есть всё в самых общих чертах. Однако его красочная и содержательная манера рассказывать явно заинтересовала девушку. Она слушала с неподдельным интересом.
Тем временем его самого тяготили сотни вопросов. Ему казалось, что по прошествии времени что-то в облике его новой знакомой изменилось, что-то едва уловимое, что ранее повергло его в трепет... Теперь же оно исчезло, оставив после себя туманную дымку и навязчивые домыслы. Потом он понял, в чём дело и сердце его при этом дрогнуло в предчувствии какой-то сокровенной тайны. Лицо Екатерины, ранее такое безупречно белое и словно фосфоресцирующее, теперь словно поблёкло. Лёгкая бледность все же сохранилась, но, насколько Эдуард мог судить в неверном уличном освещении, кожа девушки приобрела нежный матовый оттенок. Вполне возможно, при свете дня он смог бы увидеть румянец на её щеках. Вдобавок к этому, сами черты лица Екатерины выражали какую-то особенную полусонную леность: уголки губ будто сами собой растягивались в полуулыбке, глаза затуманены и слегка прикрыты, речь нетороплива и легка. Она вела себя словно сытая, жаждущая ласки кошка и юноша несколько терялся, не зная, радоваться этому или нет.
Они миновали театр и вскоре вышли к скверу, окруженному почтовым отделением, гостиницей, областной библиотекой и старинным трехэтажным зданием, в котором размещалось юридическое агентство. Здесь они замедлили шаг. Рассказ Эдуарда как раз подходил к концу. В завершении он поделился со своей спутницей своими волнующими, леденящими кровь ощущениями, которые он испытал, побывав на месте преступления.
- Да, жутко, - прошептала Екатерина и теснее прижалась к молодому человеку. - Хочешь, я тоже расскажу тебе страшную историю?
- Только, если она будет такой же правдивой, - улыбнулся Эдуард.
- Несомненно.
Они направились напрямик через сквер. По правую руку от них, поверх высоких подстриженных кустарников виднелось темное и массивное здание суда, выделявшееся на фоне ночного неба своими острыми шероховатыми очертаниями.
- Запомни, пожалуйста, это здание, - задумчивым и немного грустным тоном произнесла Екатерина, - потому как мой рассказ непосредственно связан с этим домом... бывшей женской гимназией...
Девушка опустила голову, собираясь с мыслями, и невольно поёжилась как от холода. Эдуард приобнял её за плечи, мимолетно ощутил легкую дрожь. Жар её тела нарастал.
Прижавшись друг к другу, под покровом темноты они неспешно спускались к набережной. Как только упомянутая каменная громада исчезла из поля их зрения, Екатерина начала своё повествование.
_____
Случилось это в 1911 году. Но прежде пролог этой истории ради соблюдения хронологии обязывает вернуться на несколько лет назад. Именно тогда, в сентябре 1907-го, женская гимназия принимала своих новых воспитанниц.
Обустроенные со всеми новшествами того времени уютные классы, еще не успевшие пропахнуть книжными переплётами, распахнули свои двери для шести сотен девиц, желавших постигать науки, а также уроки благородных манер. В числе учебных предметов девушки должны были осваивать чистописание, арифметику, географию, закон Божий, пение, гимнастику и танцы, а также французский и немецкий языки. Преподавательский состав гимназии был подобран с особой тщательностью и профессионализмом. Так, многим импонировал тот факт, что преподавателем французского являлась племянница Достоевского. Дисциплина в стенах гимназии была строгой и бдительно поддерживалась силами руководителей.
Что касается учениц, то это были выходцы из самых разных семей, разного достатка, происхождения, воспитания и склада ума. Стоит сказать, что учебный процесс не делал различий между сословиями и классами. По прошествии времени становится понятно, кто на что горазд. В основном учёба и становилась причиной для всевозможных тихих распрей, насмешек, слёз и истерик, но в то же время послужила благодатной почвой для зарождения крепкой дружбы и взаимовыручки. Словом, гимназия представляла собой обособленный мирок, наполненный шелестом юбок и строгих фартуков, ленточками, звонкими девичьими голосами, повседневной зубрёжкой... а также взаимной лестью, беззлобными сплетнями, завистью и понемногу зарождающейся истинно женской жестокостью.
Из прибывших в 1907 году учениц была одна девушка по имени Валентина, чья история как раз излагается на этих страницах. Родом она была из не очень состоятельной, но достопочтенной и уважаемой семьи, имеющей дворянские корни, и воспитание она получила более чем достойное. В меру скромная, тактичная, вежливая, она была также очень обаятельна, общительна и совершенно лишена какой бы то ни было "благородной спеси"; со всеми сверстницами она общалась на равных. Вдобавок ко всему Валентина со временем стала очень хороша собой. Красота юной пятнадцатилетней девицы стала особенно заметна в пору её раннего взросления, что весьма выгодно отличало её от прочих учениц. Её скороспелая женственность, восхитительный облик и достойное поведение стали примером для одних и объектом зависти для других. Среди капризных, незрелых девочек, не имеющих ещё собственного мнения и придерживающихся сокровенных (а порой, откровенно глупых) наставлений матерей и бабок, Валентина выглядела прелестной жизнерадостной ланью среди стада молоденьких тёлочек. Завистницы долго и зло шептались о её густых вьющихся локонах, о ладно сформировавшейся фигуре, приковывающей к себе мужские взгляды, о непринуждённо изящных манерах, до которых подрастающим кокеткам было ой как далеко. Её успехи в учёбе радовали преподавателей и говорили о светлом рациональном уме, хорошо развитых способностях и об устоявшемся характере. Однако мало кто замечал, что в сердце этой девушки живёт любовь, чистая и искренняя, любовь ко всему живому, ко всему миру. Это прелестное создание было рождено для любви. Люди тянулись к ней. Она с лёгкостью заводила подруг, многие из которых, движимые всё той же завистью или же чувством собственной неполноценности, стали её молчаливыми недоброжелателями. Именно молчаливыми, потому как в светлом обществе Валентины, буквально источающей негу и благодушие, все они оказывались совершенно обезоруженными.
Стоит ли говорить о том, что у нашей героини отбою не было от поклонников. К их сожалению, все они без исключения потерпели неудачу. Капризы судьбы непредсказуемы, и сердце своё девушка отдала одному-единственному избраннику, тому, на кого ей указала всемогущая десница природы. Эта история любви была настолько таинственна и необычна, что в одночасье породила немыслимое множество домыслов, в большинстве своём весьма далёких от истины. Большинство учениц, узнай всю правду, как она есть, все как одна пришли бы в ужас, сродни тому, что много позже поселился в стенах гимназии.
Вся интрига состояла в том, что тайного воздыхателя Валентины никто толком не видел, никто не знал его имени (девушка ни разу не называла его при посторонних) и из какой семьи он происходил. Обстоятельства их знакомства также были никому неизвестны: гимназистки весьма редко покидали стены своей обители и то с разрешения руководителя и на строго определённое время, но и в этих случаях мало когда оставались наедине с собой. Тем не менее, весьма узкому кругу стало известно, что чуть ли не каждую ночь этот господин появляется неподалёку от гимназии и терпеливо ждёт под окнами, стараясь держаться менее освещённых мест. Валентина с плохо скрываемым трепетом ожидала означенного часа, устроившись у окна со свечой и книгою. Как только в поле зрения оказывался силуэт фигуры таинственного кавалера, девушка вне себя от радости немедленно спешила к нему. То, с какими уловками она ухитрялась выбираться из стен училища, донельзя поражало её соседок. Эти ночные вылазки были весьма опасны: было бы достаточно всего лишь одного доноса, чтобы затем последовало исключение за нарушение устава гимназии. Всегда отличавшуюся примерным поведением Валентину с наступлением ночи было не узнать. Казалось, её вовсе не заботило то обстоятельство, что все эти авантюры могли привести к крупному скандалу и, как следствие, бесчестью в глазах общества.
Страх стал неведом ей. Она была влюблена, а значит, сильна как никогда. С нетерпением ожидала Валентина наступления сумерек, и каждый раз с горячо бьющимся сердцем спешила в объятия своего возлюбленного. Да, это была любовь, недоступная понимаю неискушённых, боязливых и ограниченных душ. Любовь, что гораздо сильнее лицемерной морали, родительских наказов и религиозных догм, в равной степени тёмная, в равной степени божественная. Любовники проводили вместе часы напролёт, и лишь утро было в силах разлучить их. Ночь отворяла для них свои дивные чертоги, что служили надёжным убежищем для любящих сердец. Это был мир, вне времени и пространства, полный чудес, пылких чувств и страстей, порождаемых огнём и льдом двух молодых тел. Она отдавалась ему с той пылкой страстью единения, зная, что нет выше желания, кроме потребности принадлежать ему и только ему. С зарею, она, словно одурманенная, возвращалась в пансион, а её загадочный любовник, подобно тени, исчезал вместе с отступающей тьмой...
Гимназисток одолевало страшное любопытство и чтобы удовлетворить его, они пошли на хитрость. Ценой щедрых посулов они подговорили престарелую кухарку, бывшую при гимназии, женщину глупую и недалёкую. Охочая до свежих сплетен, она помимо прочего страсть как любила рассказывать о том, как довелось ей одно время прислуживать в графском доме. Согласно уговору, она должна была ближайшей ночью проследить за Валентиной и узнать, что за кавалер навещает девушку. Незадачливая кухарка исполнила наказ, о чём ей пришлось горько пожалеть. После той слежки, когда она бесстыдно подглядывала за молодыми влюблёнными, с ней случился нервный припадок, и вызнать что-либо у неё продолжительное время было невозможно. Бедная старуха заперлась в своей коморке и, до утра не смыкая глаз, неистово молилась богородице и всем святым, каких только сумела припомнить. Лишь через три дня она осмелилась заговорить и шёпотом, через слово кляня себя, поведала девушкам о том, что видела той "проклятущей ночью". По её словам выходило, что тот безупречно одетый, статный и красивый лицом, но бледный до чрезвычайности юноша, который навещает Валентину, приходится единственным сыном ныне покойного графа Т., именно того самого, в доме которого она много лет назад была в услужении. Но самым ужасным было то, что молодой господин был жестоко убит при весьма загадочных обстоятельствах и похоронен рядом с отцом пять лет назад.
Юные гимназистки подняли кухарку на смех, мол, старуха вовсе выжила из ума. Однако в силу возраста суеверный страх закрался в сердце каждой, хотя никто из них не смел признаться в этом.
Сплетни вокруг Валентины забурлили с удвоенной силой. Главной новостью, тайно передаваемой из уст в уста, была та, что-де Валентина скоро должна бежать из гимназии и выйти замуж за молодого, сказочно богатого дворянина. Надо ли говорить, что её давнишние "преданные" завистницы воспылали к девушке лютой ненавистью. Саму Валентину все эти ядовитые россказни ничуть не интересовали, тем более, что никто не осмеливался высказать ей всё в глаза. Все её мысли, желания и мечты были посвящены ему, они жила им и только им. Успеваемость её заметно снизилась - Валентина потеряла к учёбе всякий интерес. Невыносимо тянущиеся дни стали для девушки мукой, ночь - благодатным облегчением, близость любимого - блаженством, рядом с которым меркли все райские соблазны. Бесконечно счастливая, лёгкая, она и не подозревала, что за спиной её зреет гнусный замысел.
Заговорщиц было пятеро, из них только две были главными зачинщицами. Собственно, их задумка была не более чем злостной шуткой - на большее завистницы просто не осмеливались. Всем им было хорошо известно, что Валентина в ожидании своего возлюбленного обязательно приляжет, чтобы скоротать время за книгой и возможно на некоторое время уснёт. Тогда-то они смогут осуществить свою задумку. Увлечённые составлением замысла, девушки даже пропустили последние новости рокового дня, из которых стало известно следующее: утром Валентина вышла к завтраку очень бледной и, едва она притронулась к еде, как её тут же стошнило. Как на грех в тот момент их воспитательница куда-то отлучилась, а из находившихся рядом учениц мало кто понял что-то из происходящего.
Итак, в десять часов вечера Валентина, как и все, легла в постель и незаметно для себя уснула. Заговорщицы словно стая ворон подкрались к ней. Окружив спящую девушку, они щедро облили её прогорклым вонючим маслом, самым застоявшимся, какое только можно было отыскать в кладовых их сообщницы-кухарки. Им было потешно представить, в каком виде она сегодня явится на свидание. Валентина тут же проснулась и, увидев, что случилось с её чудесными волосами, прелестным лицом и ночной сорочкой, лишилась дара речи. А юные негодяйки и те, кто всячески способствовал в их злодеянии, и те, кто оказался случайным очевидцем, стояли вокруг и издевательски смеялись. Глупые, они и не ведали, что через несколько мгновений их смех обернётся паническим ужасом...
Вне себя от страха и унижения, растерянная и загнанная, будто дикий зверь, Валентина попыталась сорвать с себя испачканную сорочку, сделала неосторожное движение и задела рукавом стоявшую на прикроватном столике свечу. Миг, и тонкая сорочка вспыхнула. В считанные секунды огонь охватил её всю. Отчаянный крик мгновенно потонул в оглушительных воплях, коими разразились перепуганные девушки. Охваченные истерикой, беспомощно метались они вокруг пламенеющей фигуры, не смея и не зная чем помочь.
Бедная Валентина! Принять в таком юном возрасте столь нелепую смерть! До самого конца оставалась она в сознании, чувствовала запах собственных сгорающих волос, обугливающейся кожи. Невозможно описать ту чудовищную нестерпимую боль, что терзала всё её существо. Обезумев от ужасающих страданий, вся в огне она бросилась в окно, чтобы положить конец своей жизни там внизу, на мощёной булыжником дорожке подле стен гимназии.
Немногие из оставшихся в комнате на третьем этаже осмелились подойти к окну. Ещё больше храбрости понадобилось, чтобы посмотреть вниз, и на это решились единицы. Позднее именно они поведали полиции, свидетелями какой сцены они стали. По их словам, неожиданно из темноты, словно из ниоткуда, возникла стройная фигура молодого человека, по благородным чертам которой можно было узнать таинственного любовника Валентины. При виде обгоревшего, изувеченного падением тела своей возлюбленной, распростёртого на грубом камне, он с неимоверной быстротой оказался рядом. Сдёрнув плащ, сбил остатки пламени, а после бережно приподнял и положил себе на колено то, что некогда было самой прекрасной головкой на свете. Склонившись, прижав тело к груди, он тихо скорбел. Свидетельницы хорошо помнили, как затряслись от страха, когда молодой человек с неразличимыми чертами лица поднял голову и обратил на них взгляд жёлтых, будто светящихся, нечеловеческих глаз. И был он полон такой опустошительной ледяной ярости, что все они в панике бросились прочь от окна, некоторые - вон из спальни. Позже кто-то из гимназисток, судя по всему, самые стойкие, вновь отважились приблизиться к окну, чтобы увидеть удаляющуюся фигуру зловещего юноши. Ступая решительно и быстро, он уносил на руках изуродованное тело любимой. Вскоре он скрылся в ночи.
Ужасное происшествие наделало много шума, гораздо больше, чем хотелось бы администрации гимназии и городскому управлению. Конечно, найти виноватых не составило труда, но специфические особенности этого несчастного случая и юный возраст учениц заставили следствие значительно смягчить, по сути, вовсе отменить наказание. Полицию куда больше заботили поиски тела несчастной жертвы, но и тут их ждало поражение. Также не удалось найти никого, хотя бы отдалённо напоминающего любовника погибшей девушки. Единственный человек, который видел эту загадочную личность в лицо, не осмелился бы вымолвить и слово под страхом смерти. Случай этот, казалось, был обречён на медленное забвение, но не тут-то было.
Не успели обитатели гимназии опомниться после ужасной ночи, как кровавое знамение потрясло их хрупкое душевное равновесие. Через пару дней после описанных событий в той самой общей спальне была найдена мертвой ещё одна девушка, главная заговорщица. Безголовое тело её, облачённое в тёмно-коричневую с белым воротничком форму, сидело на стуле посреди комнаты. Оторванная со страшной силою голова лежала на коленях, забрызганное кровью лицо в коконе спутанных волос восковой маской застыло в немом крике. Изо рта жертвы был извлечён скомканный листок бумаги с коротким текстом. "Все до одной вы заслуживаете этого" было написано на нём элегантным и резким мужским почерком.
На протяжении последующих двух недель гимназия опустела как никогда. Встревоженные родители сочли благоразумным забрать дочерей домой, где под их неусыпной защитой они могли чувствовать себя в безопасности и постепенно предавать забвению мысли о случившемся. Так было с большинством, но для троих людей, непосредственно связанных учинённым злодеянием, всё обернулось гораздо трагичнее. Судьба заставила их не единожды молить о смерти, дарующей спасение от душевных мук.
Первыми были две девицы, подруга которых была найдена обезглавленной. Одна из них до преклонных лет боялась покидать свой дом, навсегда осталась незамужней и умерла в полном одиночестве от добровольного истощения. Другая же серьезно повредилась рассудком и всю оставшуюся жизнь боялась даже близко подойти к открытому огню; дни свои она окончила в полном сумасшествии в возрасте двадцати пяти лет. А третьей была та самая старуха-кухарка. Терзаемая неотступным страхом, она покинула место своей работы и попросила пожизненного убежища в монастыре, слепо уповая на то, что каменные стены смогут уберечь от беспощадного лика ночи...
_____
- Произошло это сто лет назад... Стояла весна, такая же юная и прекрасная, как несчастная героиня этого рассказа. - Гипнотический голос Екатерины вернул Эдуарда к реальности. Чарующая сила созданных словами рассказчицы образов определенно не поддавалась четкому объяснению. Это могла быть только магия и ничто другое...
Но чары понемногу спали, пелена прошлого соскользнула с глаз и бесследно растаяла. Какое-то время разум Эдуарда оставался чист как белый лист бумаги. На краткий миг он совершенно забыл, кто он, как его зовут, кто находится с ним рядом, что он здесь делает и как сюда попал... Затем сознание постепенно вернулось к нему, и молодой человек получил возможность оценить обстановку. Близость и очертания стройной девичьей фигурки были лучшим доказательством реальности происходящего.
Судя по всему, за разговором они успели пройти немалое расстояние и теперь находились где-то в отдаленном, сужающемся конце набережной, где Эдуард бывал крайне редко. Кроме них двоих здесь не было ни души. Темный асфальт и стены ободранных зданий источали вязкую тишину. Они стояли перед старинным каменным двухэтажным домом, чей торец с наглухо заколоченными окнами и горбившейся оштукатуренной стеной, испещрённой сетью трещин, выходил на проезжую трассу. Справа от него тянулась полуразвалившаяся кирпичная ограда с остатками побелки, ощетинившаяся торчащими из каменной кладки почерневшими от времени декоративными железными прутьями. Дом, когда-то давным-давно представлявший из себя симпатичное и уютное семейное гнездышко, окруженное буйно цветущим плодоносящим садом, теперь был заброшен и пуст. Вот уже много десятков лет он спал мёртвым сном. Серебряный свет нарождающейся луны придавал стенам и крыше здания оттенок почтенной седины.
- Почему мы пришли сюда? - спросил Эдуард.
Екатерина медленно приблизилась к нему, положила маленькую ладонь ему на грудь, заглянула в глаза. Эдуард залюбовался тем, как лунный свет удивительно красиво, вполне естественно, играл на её лице. Губы её раскрылись, и девушка заговорила сладчайшим шепотом:
- Сегодняшняя ночь - необычная ночь. И наша встреча не случайна, ты же понимаешь... Я вижу по твоим глазам, тебе можно доверять. Ты близок мне, любишь ночь, живешь ею...
- Да, я люблю ночь...
- Поэтому я доверилась тебе. Ты услышал из моих уст сокровенную тайну, и, я знаю это твердо, сохранишь её навсегда. Можешь ли ты поклясться в этом?
- Клянусь.
- Я верю тебе... Признаю, вопрос этот был излишним. - Шёпот Екатерины обжигал ему губы. - Никому другому я не осмелилась бы поведать то, что похоронено под покровом времени. Это ещё не всё... далеко не всё... Я хочу открыть тебе последний секрет, дороже которого для меня нет ничего на свете. Знаю, ты сможешь понять и помочь... Идём же.
Екатерина взяла его за руку и повлекла к воротам.
Молодой человек удивлялся своим ощущениям: он не испытывал страха, было только легкое волнение, возбуждающее нервы, да уже знакомое звенящее предчувствие чего-то значимого, того, что было выше человеческого понимания. Все остальные чувства были притуплены, словно он спал и видел странный суматошный сон... или пытался внушить себе это. Как бы то ни было, Эдуарду было интересно увидеть продолжение этого сна, поэтому он позволил увлечь себя за ограду заброшенного дома.
Заросший сад был залит металлическим сиянием, изливавшимся с небес. Бесчисленные деревья - старые высохшие яблони, вишни и сливы - еще не успевшие обрести листву, за долгие годы разрослись в небывалом количестве, и, казалось, душили дом. Тем не менее, Эдуард смог разглядеть когда-то красивое, а теперь покосившееся прогнившее крыльцо, оплетенное побегами дикого винограда. Над дальним крылом, не видимым с улицы, крыша обвалилась внутрь; здание превратилось в абсолютно не пригодную развалину.
Тем временем Екатерина стремительно уводила Эдуарда в глубь сада. Чувство тревоги, о котором он уже успел позабыть, неожиданно вернулось к юноше. Может, причиной тому была атмосфера этого места, хранящего дух упадка и смерти и наполненного кладбищенской тишиной, а может бесконечные ветви деревьев, мельтешащие перед глазами. В свете луны они казались тонкими суставчатыми паучьими лапами; они хватали молодого человека за волосы и одежду, и прикосновение это вызывало почти паническое отвращение.
Пробравшись через переплетенные между собой кустарники смородины и дикой малины, они, наконец, остановились. Цель их исканий обнаружилась сразу же, мрачная и непреодолимая. При виде ее Эдуард непроизвольно затаил дыхание. Обнаружить такое в нынешнее время было просто немыслимо...
Это была массивная, каменная гробница около двух метров в длину и одного метра в ширину. В высоту она едва достигала колена стоящего человека. Монолитная плита покоилась поверх этой могилы, возраст которой явно следовало измерять несколькими столетиями. В лунном свете были ясно видны многочисленные трещины и изъяны, избороздившие поверхность гранита, из-за чего тот казался гораздо более древним, чем это обстояло на самом деле. Это было самое настоящее родовое захоронение, надежно скрытое от любопытствующих людских глаз и, благодаря этому, чудом сохранившееся в неприкосновенности до наших дней.
Легкой тенью Екатерина вышла из-за его спины, не торопясь приблизилась к гробнице и почтительно присела перед ней как перед алтарем. Рукой она провела по шероховатой поверхности плиты, а после подняла голову и ответила на незаданный вслух вопрос:
- Это могила Валентины... Да-да, та самая могила, которую так и не смогли найти ни полиция, ни родственники. Сто лет минуло с тех пор, но и теперь только избранные знают о ее местонахождении. Теперь ты в их числе...
Мысли Эдуарда были бессвязны и суматошны, ему стоило огромных усилий сосредоточиться на чем-то конкретном. И виной тому была невидимая чуждая аура, исходящая от его спутницы. Лунный свет преобразил её, хрупкая нежность и беспомощность исчезли без следа. Во всем облике девушки проглядывало какое-то невыразимое тёмное совершенство, отличавшее её от обычного человеческого существа. Она по-прежнему ласково, почти любовно поглаживала могильную плиту, выражение её лица постоянно менялось: оно было то печальным и в то же время ласковым, сочувствующим, то невероятно серьезным и задумчивым. Наконец, короткая улыбка тронула губы, и от этой усмешки молодому человеку по-настоящему стало не по себе.
- Почему же на могиле нет имени? - спросил Эдуард, стараясь таким образом отогнать зарождающийся страх.
Екатерина медленно выпрямилась - голова чуть приподнята, тёмные глаза искрятся неподдельной насмешкой, руки расслаблены, левая нога небрежно отставлена.
- Зачем писать на могиле имя того, кто ещё не умер... в общепринятом значении?..
И прежде чем Эдуард смог как следует осмыслить услышанное, девушка с невероятной для этого тонкого тела силой толкнула рукой гранитную плиту и та с гулким шуршанием, больно резанувшим слух Эдуарда, сдвинулась с места. Образовался острый вытянутый треугольник мрака. Екатерина вновь присела у гробницы.
- Подойди, взгляни, - сказала она юноше. Тот подчинился, двигаясь, словно безвольная марионетка. Сложись в итоге все иначе, он проклял бы тот час, когда решился заглянуть внутрь гробницы и увидел то, что нашло приют под мертвенной тяжестью гранитной плиты. Это был шаг через грань, разделявшую безумие и здравый смысл.
Его глазам предстало тело, страшно изуродованное, словно побывавшее в пасти самой смерти. Это было кошмарное средоточие гармонии зрелого женского тела и того, что составляет внутреннюю суть человеческого строения. Эдуарда взяла оторопь при виде тонких безжизненных конечностей, в большинстве своем лишенных кожного покрова, проглядывающей сероватой плоти, жил и вен, проступающих костей. Местами этот анатомический театр сменялся поверхностью гладкой кожи, чей удивительный розовый оттенок разительно контрастировал с ужасающим взор зрелищем обнажённого человеческого мяса и костей. Лицо трупа представляло собой страшную застывшую маску открытых нервов, тонкого слоя плоти, челюстей, костей скул и лба; глаза были закрыты мягкой повязкой. Отросшие до шеи редкие, но уже начинающие виться волосы обрамляли этот гротескный лик. К счастью, оно было мертво, мертво уже многие годы... Или все-таки нет... Никаких следов разложения, а тем более тлетворного запаха Эдуард не ощущал.
- Матушка, проснись, - склонившись над телом, ласково произнесла Екатерина. - Матушка, это я...
Болезненное онемение, холодом растекшееся по рукам и ногам... Нереальность, невозможность происходящего, и в то же время гложущее чувство, что все это не мираж или болезненная галлюцинация... Все это Эдуард испытал в ту минуту, когда казавшееся мёртвым уродливое существо конвульсивно пошевелилось, очнувшись ото сна, как оно со свистом, хрипло втянуло в себя воздух, затем приподнялось и выпростало жуткие, обмотанные узкими лоскутами кожи, трясущиеся руки, за края гробницы. С помощью Екатерины оно приняло в могиле сидячее положение. Было видно, каждое движение, каждое едва уловимое соприкосновение с жёсткой поверхностью причиняет ему жесточайшие страдания.
Екатерина осторожно сняла повязку с головы ожившего трупа и стали видны большие, гноящиеся, с темными зрачками глаза, полностью лишённые век. Мороз прошел по коже Эдуарда, когда взгляды их пересеклись. Нескончаемая мука, страдание, слабость и ненависть затаились в самых мрачных недрах души, каким-то невероятным образом вернувшейся в оболочку, которую с трудом можно назвать человеческим телом.
Екатерина нежно, с бесконечной осторожностью провела пальцами по волосам существа, и оно судорожно прижалось к груди девушки.
- Познакомься, - с неподдельной тревогой в голосе произнесла юная красавица, - это моя мать, Валентина, заживо сожженная в результате несчастного случая, претворенного в жизнь воспитанницами женской гимназии сто лет тому назад. Будучи шестнадцати лет отроду, она познала невыразимые муки пламени, понять которые не в силах никто из ныне живущих... Сможешь ли ты хоть немного представить, через что ей пришлось пройти, чтобы вернуться к жизни? - Она вновь обратилась к прильнувшему к её груди ожившему созданию. - Мама, я пришла покормить тебя.
С этими словами девушка отстранилась от матери, встала на колени и положила обе руки себе на живот. Вскоре ее лицо исказила болезненная судорога, усиливающаяся с каждым разом. Она, не переставая, потирала живот и солнечное сплетение, судорожно хватала воздух, как при сильном удушье. Эдуард бросился было на помощь, но его остановил ставший неузнаваемым, страшный голос Екатерины: " Не смей приближаться".
В следующую секунду она резко согнулась, выгнув узкую спину, подставила сложенные ладони ко рту, и уста её исторгли чёрную струю густой дымящейся крови. Когда ладони наполнились до краёв, она остановилась, шумно и часто дыша, и поднесла импровизированную чашу ко рту обитательницы могилы. Обезображенное создание, которое Екатерина любовно называла матерью, припало к её рукам и принялось, хрипя, жадно пить.
Девушка, чей подбородок был перепачкан кровью, успокоила дыхание и с довольной усмешкой обернулась к Эдуарду. Было хорошо видно, как она вдруг разом побледнела, черты лица заострились, и только в глазах бесновался плотоядный огонь.
- Как ты помнишь из моего рассказа, все сочли мою мать мертвой, и отчасти это было правдой. Ни один человек не смог бы выжить в этом жутком пламени. Но мой отец... дитя ночи, он так сильно любил мать, что возвратил ей едва теплящуюся жизнь. Он обратил её, сделав подобной себе, хотя полное возрождение не наступило. Должно было пройти много времени, прежде чем к ней вернулся былой прекрасный облик. Но, как бы то ни было, благодаря ему, ребёнок, которого Валентина носила под сердцем, выжил... Я была рождена в этой самой могиле в том далеком 1911 году. Но мой отец, следующий прихотям своей нечеловеческой натуры и неотступным голодом, покинул этот город, забрав меня с собой. Моя мать осталась в своей могиле, погружённая в долгий сон, сравнимый разве что со смертью. Вместе с отцом мы долгие годы скитались по дальним странам. Мы охотились и утоляли голод. Взрослея, я познавала мир, людей и их суетливую, страстную натуру. Очень скоро я познала, какой на самом деле властью обладаю над ними, я превращала их в свой скот. После у меня появились и слуги, безропотно выполняющие все мои повеления. Большинство из них умерщвлены, так как они не могли сопровождать меня в моих странствиях. Передо мной лежал весь мир, но мысли о той, которая произвела меня на свет, не давали мне покоя. Повзрослев, а мои жизненные процессы, учитывая мою сущность, весьма замедлены по сравнению с обычным человеком, чей век несказанно короток, я оставила отца и вернулась сюда. Месяц назад я обнаружила могилу матери и смогла вырвать из оков летаргического сна. Но чтобы вернуть прежний облик, ей была нужна кровь... та чудесная влага, что дарует нам жизнь. Впервые мне пришлось охотиться совершенно в одиночку, но не так часто, как это необходимо. Но я не сдавалась, и ночь благоволила мне. Ты рассказывал мне об убийстве, совершенном прошлой ночью... Знай же, что это и остальные - дело моих рук. Мне приходилось выпивать их, но усваивать их кровь не сразу. Я носила её в себе, чтобы сберечь для матери. Я опасалась приводить кого-то из них сюда, никто не должен был знать об этом месте... знаешь, и мертвые тоже могут говорить. Каждая капля шла на насыщение моей матери, а меньше трети из этого выпивала я сама. - Екатерина облизнула перепачканные губы. - Ещё совсем немного, и моя мама полностью возвратится к жизни, такая же блистательная и красивая... И я не остановлюсь ни перед чем, чтобы приблизить этот момент. Давным-давно она подарила жизнь мне, а теперь я дарю жизнь ей...
Тем временем припавшее к её рукам обезображенное существо насытилось и осторожно, не без помощи Екатерины, откинулось на изголовье гробницы.
Прошло какое-то время, и онемевший юноша стал свидетелем физического возрождения ожившей покойницы. Он видел всё до мельчайших подробностей: пульсирующую жизнь кровеносных сосудов, мышц и нервов; видел наливающиеся грудные железы и набухающие алой влагой гениталии. Прямо на глазах ничем не защищенная плоть ее покрылась тонкой розовой кожей, выделяющей прозрачную слизь - первородную субстанцию. Лицо также приобрело естественные покровы, сформировалось и стало таким же, как и было когда-то; волосы значительно удлинились и стали гуще. И вот из своей смертной колыбели поднялась прекрасная нагая женщина лет двадцати с роскошными вьющимися волосами, прекрасным овалом лица, черты которого приобрели ни с чем не сравнимое выражение безграничной удовлетворенности. Узкие плечи, тонкие руки - совсем как у дочери, но груди тяжелее и полнее, бедра - шире и более округлы, плавно сужающиеся к великолепным икрам и изящным щиколоткам. Валентина вернулась к жизни, навсегда юная и нечеловечески прекрасная... жестокая, обуреваемая голодом человеческой крови. Великолепная блестящая статуя, отлитая лунным светом.
Эдуард почувствовал себя лишним, когда мать и дочь заключили друг друга в объятия. Немного позже он ощутил на себе пронизывающий взгляд Валентины. В нём не было той оценки, которой его награждала Екатерина, молодой человек прочел в нём желание... чего?.. Здравый смысл покинул его, мысли о спасении показались мимолетным абсурдным фантомом.
- Меня одолевает голод, доченька, - сказала Валентина. - Мне нужна плотская пища.
- Конечно, матушка, - смиренно ответила Екатерина. - Я предугадала твоё желание и поэтому я пришла не одна. Я нашла человека, который может быть нам полезен. Он простой человек, но страстно влюблён в ночь...
- Да, ты права, он очень хорош, - молвила ее мать, разглядывая телосложение Эдуарда. - Для начала я не прочь позабавиться с этим нежным мальчиком... Подойди к нам, юноша.
Это прозвучало как приказ, не терпящий возражений. Через какой-то миг молодой человек очутился в окружении двух страстных вакханок. Он был опрокинут на могильную плиту, ставшая помехой одежда была сорвана с него. Валентина села на него сверху, введя его затвердевший член в свое истекающее влагой лоно. Холод могильной плиты и пламя её вагины заполнили всё его существо, лишив каких бы то ни было мыслей и желаний. Екатерина, обнажившаяся до пояса, покрывала страстными поцелуями его губы, щеки, покусывала его шею и тут же целовала. Дыхание её, прерываемое тихим урчанием, звучало сладкой музыкой. Ее небольшие твердые груди скользили по его груди, окровавленные руки гладили плечи, царапали кожу, вызывая дрожь блаженной боли. Сильные движения бёдер оседлавшего его зверя с горящими жёлтыми глазами приковывали его к месту, волны наслаждения слепили глаза. Исходящий от любовниц запах крови и пота кружил голову. Когда же Валентина, шипя от удовольствия, сама положила его руки на свою грудь, юноша просто обезумел от нахлынувшей страсти, дал ей волю и неистово сжал обнажённое тело. Яростные поцелуи Екатерины душили его, громкие стоны наслаждения обеих слились воедино, и Эдуард растворился в них без остатка...
- Как же приятно снова ощутить прикосновение к коже, мужское естество в себе... - блаженным тоном протянула Валентина. - Его молодое семя заполнило меня до краёв. Этот мальчик действительно очень хорош, свеж и полон сил...
- Почувствуй, мама, как бешено бьется его сердце, не остывшее после любви, как струится кровь в жилах! Услышь биение его пульса, это жар желания, неистового и молодого... Скучная жизнь простых людей не для него. Поверь мне, он хотел бы остаться с нами, быть нашим спутником, даже рабом, он может помочь нам добывать пищу...
- Да, он всецело достоин этого. Я ни за что не позволю, чтобы этот красавиц покинул нас. Он силен и вынослив. Я хочу его. Биение его сердца сводит меня с ума, и от этого во мне поднимается зверский голод.
- С удовольствием помогу тебе, матушка, - с оттенком нечестивого веселья сказала Екатерина и склонилась над распростертым на могильной плите юношей. Ее пальцы легко огладили грудь Эдуарда, в то время как она запечатлевала на его запёкшихся губах долгий поцелуй. Пьянящая сладость его длилась недолго...
Сладострастная улыбка Екатерины в один неуловимый миг сменилась маской дикой ярости, в глазах полыхнул беспощадный огонь. Сумасшедшая острая боль разорвала грудь юноши.
Лунный свет померк в густой багровой пелене, захлестнувшей его целиком. Она рассеялась лишь на одно краткое мгновение, чтобы он смог увидеть двух нагих, забрызганных кровью бестий, с невыразимым вожделением пожирающих его сердце...
_____
...Вечером прошёл дождь и плотный туман снова окутал город. К полуночи он несколько развеялся, прозрачной пеленой осел в подворотнях и закоулках, парках и аллеях, где видят сны обнажённые деревья. Уже в который раз ночь облачилась в дымчатые призрачные лохмотья и затаилась, расставив смертоносные капканы, чьи оскаленные пасти поджидают неосторожную добычу.
В этот раз жертвой стал среднего роста плотный мужчина лет сорока пяти. Поздняя дорога домой превратилась для него в полное страхов и бесформенных мечущихся теней бегство. Он знал - его преследовали, но увидеть своего преследователя он не смог. Пару раз в сгустках тумана, чуть подсвеченными ядовитыми фонарями, он видел неясную тень того, кто следовал за ним, и хоть она и имела вполне человеческие очертания, паника его ничуть не уменьшилась. Наоборот, только возрастала. Ни один человек не может передвигаться с такой неслыханной скоростью, то следуя за беглецом по пятам, то неожиданно оказываясь впереди него.
Туман и ночная темнота сплелись воедино, окружили его со всех сторон и, куда бы он ни порывался бежать, всюду следовали за ним, постепенно загоняя в невидимые тиски, как испуганное дикое животное. Переплетения узких улочек поглотили мужчину без остатка. Сам того не осознавая, он оказался в ловушке, сдавленный четырьмя высокими стенами. Беспомощность, ужас и неспособность понять происходящее помутило его рассудок. В голове метались обрывки новостей, всколыхнувших город: убийства восьми граждан, тела которых подверглись зверскому надругательству, а также - исчезновение семнадцатилетнего парня, пропавшего двое суток назад, о судьбе которого до сих пор не известно ничего. Мужчина видел по телевизору его фото, помнил, как непроизвольно сжалось его сердце от нахлынувшего сострадания и жалости. Теперь же ему следовало в первую очередь пожалеть себя самого...
Он был совершенно один. Вокруг ни души, помощи ждать неоткуда. Весь город во власти коварной ночи и ее призрачного приспешника.
Преследователь нанес удар со спины, жестоко и стремительно. Сильные руки, холодные и словно нечувствительные, обхватили его поперек туловища, сдавили горло. Мужчина отчаянно забился, вырываясь из цепких объятий. Напавший обладал огромной силой, и всё же дикий страх позволил мужчине развернуться к неизвестному и толкнуть его в грудь... Правая рука его неожиданно провалилась в тело чужака, проникнув во что-то вязкое... Слабое уличное освещение сбросило маску таинственности - мужчине удалось разглядеть напавшего. Новый приступ истерической дрожи овладел им. Несомненно ему уже приходилось видеть это лицо... Совсем молодой юноша со спутанными длинными волосами, лицо его было странного землистого оттенка, взгляд стеклянный и неподвижный. Тяжелый запах сырой земли исходил от него. В его груди, там, где у человека находится сердце, зияла огромная рваная дыра, слабо сочащаяся кровью и гноем. Может ли этот человек, имевший такую рану, оставаться в живых? Человек ли он вообще?..
Мучитель сильнее стиснул жертву в своих объятиях так, что несчастный не смог издать ни звука. Действовал он механически, словно машина, а после замер точно статуя, ужасающая своей безжизненностью. Казалось, он чего-то ждал... или кого-то...
Боковым зрением мужчина разглядел поодаль, на границе света и мрака невесть откуда появившиеся фигуры. Две грациозные женщины, которых нельзя было принять за случайных прохожих. Слишком уж зловещ и опасен был их вид. Он понятия не имел, кто они, но чувствовал твердо: просить у них помощи было бы непростительной глупостью. Нет, они пришли, чтобы насладиться пойманной добычей. И они явно не принадлежали к роду обычных людей. У людей не бывает таких жутких, светящихся жёлтых глаз...
При виде беспомощной жертвы довольная улыбка, больше похожая на голодный оскал, исказила их безупречно бледные, но жёсткие черты. Медленно ступая, они стали приближаться. А вместе с ними пришла и смерть...
...Во второй раз за последнюю неделю ночь лишила маленького Егора сна. Все попытки заснуть были тщетными, отчасти из-за пережитого потрясения, отчасти от окриков, которыми его накануне наградили родители. Его доводы о том, что ему страшно оставаться одному в комнате на ночь, никак не могли поколебать убеждения отца в том, что сын уже достаточно взрослый, чтобы ночевать с родителями. Рассказать о том, что он увидел двое суток назад, Егор так и не осмелился. Зловещая женщина с белым светящимся лицом являлась ему в кошмарах, и он, каждый раз укладываясь в постель, смертельно боялся очередной встречи с ней.
Сейчас же мальчик снова не спал. Измученный отголосками страха, грустью и одинокой тоской, он, как и в прошлый раз сидел на краю кровати и, отодвинув штору, смотрел в окно. Можно назвать это неуемным детским любопытством или жестоким самобичеванием, но Егор расценивал это прежде всего как желание убедиться, что всё ему просто не привиделось. На самом деле (в чём он боялся признаться даже самому себе) он жаждал увидеть её снова.
Туман рассеялся окончательно. Стояла такая же поздняя глухая ночь. За окном на улице лежал тот же тусклый отдалённый свет. Тот же дом и та же стена напротив...
Реальность столь привычных вещей была нарушена появлением их.
Впереди шли две женщины, грациозность и плавность походки которых говорили о неподдельном величии и вседозволенности. В их облике было что-то поразительно схожее. Первая из них шла с гордо поднятой головой, благородный профиль был бесстрастен. Темная мантия, бывшая на ней, слегка развевалась. Холодом и смертью веяло от этой великолепной фигуры. Её спутница была уже знакома Егору - именно её он видел той тишайшей ночью. На сей раз лицо её различить было нельзя. Виден только тонкий силуэт. Можно было разглядеть, что в левой руке она несёт что-то тёмное, овальное... что-то, до ужаса напоминающее отделённую от тела человеческую голову, схваченную за волосы. Кровавый трофей, несомый весьма небрежно, если не равнодушно. Шествие замыкала фигура длинноволосого молодого человека. Шагая автоматически и как-то сонно, словно зомби следовал он за своими хозяйками. Он волочил за собой по земле что-то тяжелое, человекообразное, имевшее две ноги и две руки, безжизненно тащившиеся по асфальту; выше плеч у тела не было ничего.
Словно в кошмарном театре теней, неспешно и торжественно прошествовала демоническая процессия мимо окна Егора и так же неспешно влилась во тьму. Дрожа как в ознобе, мальчик считал секунды до того момента, когда они исчезнут окончательно. Ему просто нужно подождать совсем чуть-чуть...
Егор задержал дыхание и зажмурился на секунду, а когда открыл глаза...
Женщина, увиденная им прошлой бессонной ночью, смотрела на него и грозила пальцем, как бы говоря: "Ай-ай-яй, как нехорошо подсматривать".
Наутро родители Егора найдут своего сына забившимся под кровать в состоянии глубочайшего шока. Оправиться от него мальчик сможет только через много лет.
Но никогда, до самого последнего часа ему не забыть этот тайный лик ночи.