Ночами она долго-долго смотрит в окно

и пишет стихи на упаковках из-под лекарств.

Стоит перед нею небо сияющею иконой,

миллионом свечей-фонарей мерцает пространство

адского самого из городов земных, самого райского.

Она слушает пульс часов на руке и судьбе задаёт вопросы,

возникают строка за строкой на картонках неласковых,

не спешат ответы -- ничто не дается просто.

Проживай, выгрызай, может будет из этого толк.

А быть может, совсем и не тот, ожидаешь который.

Она смотрит в зрачок окна, далеко расстилается мир,

она всегда здесь была лишь гостьей, не званой в чужой пир,

но пришедшейся кстати внезапно, подвернувшейся, как нога,

что подстроит кому-то паденье, если подставить.

Сплошная словес игра её занимает, как погремушка младенца,

правда, всё чаще фоном. Раздевшись перед оконным

стеклом, будто бы перед зеркалом, глядит на себя, нага.

Ей отчётливо видно, как сердце подрагивает под кожей,

ритмично, ещё ритмичней, пульс отдавая городу,

страшному, одинокому -- ни одного прохожего,

только проезжие редкие, чьи маски топорщатся корками

крови, свернувшейся на изможденных лицах.

Молиться за них, молиться ей предначертано, и она молится.