- Ольгуля, иди посмотри, что я тебе хочу показать, - позвал меня папа.

  Моим родителям на редкость повезло с ребенком: я тут же отложила лупоглазую куклу, которой пыталась снять голову, чтобы натянуть на нее платьице, и послушно пошла к папе.

  Он сидел в комнате, которая именовалась у нас в семье "большой", и совмещала в себе гостиную, кабинет и родительскую спальню. Впрочем, благодаря маминому вкусу, комната вполне справлялась с возложенными на нее задачами. А наша с бабушкой, соответственно, звалась "маленькая" - на этом список комнат и исчерпывался. Жаловаться было грех: родители перебрались в эту кооперативную квартиру лишь к сорока годам, оставив в коммуналках военное детство, полуголодную, одетую с чужого плеча, юность, и пятнадцать лет супружеской жизни по съёмным углам. Я, единственное и позднее дитя, появилась в их жизни одновременно с квартирой; да, если фортуну долго уговаривать, она иногда и вправду бывает благосклонной.

  

  ***

  

  Папа опустил письмо, которое читал перед тем, как я вошла, и сказал, кивая на него:

  - Письмо от моей тети, из Чернигова.

  - Чернигов? Это где?

  - Это в республике Украина, там живут наши родственники.

  - Много?

  - Да, там большая ветвь нашей семьи. - Папа, прочитавший к моим семи годам немало пособий по воспитанию детей, старался в разговорах со мной употреблять незнакомые слова либо целые выражения, дабы стимулировать мой мыслительный процесс. Я отреагировала именно так, как он и ожидал:

  - Что это такое?

  - Сейчас я тебе покажу.

  Он пододвинул к себе чистый листочек в клеточку, благо в доме, где хозяйка - учительница, недостатка в этом добре не было. Взял остро заточенный карандаш, нарисовал в центре листка маленький кружочек и ровными печатными буквами написал возле него мое имя. Я тут же его радостно и прочитала.

  - Итак, это ты. А это, - и он провел две черточки к двум новым кружочкам, возникшим над первым, отчего рисунок стал похож на навострившего уши зайца, и уши эти венчались круглыми сережками, - это будет твоя мама - видишь, я пишу возле кружка букву "М". А тут я - и мы поставим "П". Дальше - догадываешься?

  Я поспешила подтвердить его высокое мнение обо мне и гордо указала:

  - Вот тут рисуй два кружочка, это будут мама и папа мамы, и тут еще два - твои мама и папа.

  - Верно. Это твои бабушки и дедушки. А теперь, смотри, - и он нарисовал сразу восемь кружочков, попарно соединив их черточками с их детьми. - Видишь, что у нас получается?

  - Кустик с круглыми листочками.

  - А теперь я нарисую сюда, сбоку от маминого кружочка еще один - ведь у нее есть брат. А у него - жена и дочка. А у твоих бабушек и дедушек было много братиков и сестричек, смотри, как наш кустик разрастается. У них были свои дети и внуки. Вот видишь, получилась веточка.

  Рисунок уже сильно походил на недавно виденную мной в метро схему линий метрополитена: мама объяснила мне, что люди, которые не знают пути к нужной станции, смотрят на нее и понимают, как им попасть, куда нужно.

  - Теперь ты знаешь, что такое ветвь семьи. И дерево уходит дальше, дальше в древние времена. Женщины и мужчины встречаются, женятся, у них рождаются детки, и дерево разрастается...

  Его философский тон вдохновил и меня, поэтому я призадумалась над услышанным и, не решившись сама сделать столь важный вывод, робко поинтересовалась:

  - Папа, а это значит, что у меня и моего будущего мужа там где-то в прошлом есть родственники?

  Не удивляйтесь, ради бога, такому вопросу и - особенно - формулировке, которую я цитирую хоть и по памяти, но дословно: мама к тому времени уже начала внедрять - и довольно успешно - в мое сознание уверенность, что муж - это необходимая составляющая жизни девочки, когда та станет взрослой. Естественно, этот загадочный "будущий муж" уже поселился в моих маленьких коротеньких мыслях и в кукольных играх. Одна беда: советская игрушечная промышленность мальчиков не производила, поэтому мои куклы женились с тряпичным клоуном и даже друг с дружкой - по очереди. Но созданию успешных семей это не мешало: это был мой мир, где все было так, как того хотелось мне...

  

  ***

  

  Папа в глубоком изумлении посмотрел на меня, не очень удачно попытался замаскировать улыбку выражением раздумья и усами, и, наконец ответил:

  - Ну, понимаешь, в какой-то мере все люди - родственники.

  Видимо, именно в ту минуту идеи космополитизма, а также либерте, эгалите, а главное - фратерните, не только попали в мою душу, но и пустили корни куда более глубокие, нежели недавно приобретенные сведения о матримониальной культуре человечества. Хорошо еще, что не спеклись воедино, а то бы не быть бы мне сейчас уже много лет верной и заботливой женой.

  Еще не зная, что переживаю поистине исторический момент своей жизни, я продолжала разглядывать получившийся у нас с папой рисунок, и вдруг - уж не знаю, почему именно это бросилось мне в глаза - увидела непонятное:

  - Папа, а почему во-от тут веточка такая короткая?

  

  ***

  

  Милый папа! Спасибо тебе, что ты нашел тогда единственно возможные для моего понимания слова. Спасибо, что не сделал скидку на возраст. Спасибо, что был честен и прямолинеен. На самом деле, дети только такой разговор и понимают по-настоящему. Только так и надо, когда растишь человека.

  - У моей мамы, видишь, была сестра. Ее звали София. Это ее муж - Абрам. А это их дочки - Мэрочка и Людочка. Они жили в Крыму. С ними жила и моя бабушка - мама моей мамы и тети Сони. Так вот их, во время войны расстреляли фашисты за то, что они были евреи... А я помню этих девочек, как сейчас. Людочка-то была совсем маленькая, с нею я мало времени проводил, а с Мэрочкой мы одногодки. К началу войны нам с нею было по восемь лет, чуть больше, чем тебе сейчас. В какое-то предвоенное лето я с моей мамой гостили у них, и мы с Мэрой все время играли. Однажды выбежали мы с нею из дома то ли в поле, то ли в степь - не помню сейчас уже, а небо высокое, голубое, и облака кучевые на нем. И мы бежим с нею к этим облакам и кричим: "Смотри - это бог! Бог!"

  Папа умолкает. И я больше вопросов не задаю. Наше скорбное молчание тяжело давит мне на плечи, но я терплю: ей было чуть больше лет, чем мне, а она смотрела, как в нее, в ее маму, папу, бабушку, сестренку и соседей летят пули. И терпела, не плакала, знала, что ни за что не заплачет сейчас, ни за что!

  А смерть - это навсегда? Но спрашивать об этом папу я не буду, мне кажется, я и так уже знаю ответ...