Люблю его, этого румяного стокилограммового ребёнка, выданного мне судьбой под полную и безоговорочную ответственность. Люблю со всем тем, что отвращает от супружества юных женщин: пятна пены для бритья цвета соли с перцем на кране в ванной, гулкие и грубые звуки огромного мужского тела... иногда своей непосредственностью сие дитя природы напоминает мне подростка-сенбернара. И я не юная, но женщина.

  Пока он, ухаживая, кокетничал со мной изо всех сил, я всего лишь с интересом взирала на игру его оперения. Изобретательность проявлял несусветную. Говоря о чём-либо, изящно и умело перемежал анекдоты силлогизмами и аллюзиями, если не к литературе, то к театру и кино, а когда и прямыми цитатами из тех, кого я бы назвала предшественниками классики. Совершенно овладел моими ушами, да только, женщина любит не ими.

  Всё в нём выдавало и ум, и интеллект - и именно их, этих лучших проявлений мужской головы, я и поджидала. В чистом виде, без гормональных примесей.

  И однажды повел в место, забыть которое и захочешь - не сможешь. А заодно и того, кто показал. Боже упаси, ни разу не пошлый клуб! И не вернисаж, не театральная премьера, и даже не диггерский вояж по коллекторам - полдня катал на фуникулёре, детально и страстно растолковывая принцип действия подъёмного механизма. "Вот о чём надо писать стихи!" - восклицал, сильно прижимая к левой стороне обширной грудины похожую на стейк ладонь и вознося к небесам мощный древнеримский профиль. Длинные пушистые ресницы над оливками глаз трепетали, словно только что прозвучала "Эврика!"

  И явились мне долгожданные мною, свирепее всадников Апокалипсиса, блистательней колеса сансары, сокрушительнее Зевесовых молний - и я отдала ему своё сердце.

  Ведь куда как лучше мужчина с женским сердцем и женщина с мужской головой, чем два одиноких скучных тела?