Как ехидничает в мой адрес одна приятельница, я из людей, способных найти приключения на собственный копчик, даже просто выйдя в булочную за хлебом.

  Ну... да. И ни секунды о том не жалею. Для меня такая классная книга написана - нешто ж не читать её со всем прилежанием, смакуя каждую запятушку?

  Главка на сей раз такая.

  Открываю окно - проветрить перед сном комнату - и внутрь рамы смачно плюхается... вишня - не вишня, но размером примерно около того. А большего в сумерках и не разглядеть. Зажигаю лампу - и глазам моим предстаёт роскошный паучище! Вот только, перепуганный внезапным свержением донельзя, а потому горестно стиснувшийся испугом до состояния - ну да, реально с вишенку, недозрелую, правда. Да и цвета... ах, любимого... мышиного... Привет тем, кто помнит старую эту милую шуточку, - а я тем временем озадачиваюсь, как бы получше устроить непрошенного гостя.

  Внутри никак нельзя его оставить, несмотря на то, что трудяг-пауков я люблю нежно - даже если он и соизволит разжаться и втянуться в комнату, кормиться ему, крупному такому, тут ну совсем нечем. Не залетает ко мне его меню и не заползает по причине пластиковости оконной. А вот холодом из приоткрытого окна, ровно наоборот, начинает свистать не по-детски - лето нынче только на календаре. И захлопнула бы уже, но он же там, внутри профиля рамы, как меж двух рельсов, этот дорогой гость...

  - Лежи смирно, лягушонок, - цитирую ещё одно любимое из детства и мчусь в прихожую. Прямо поверх пижамки (мышиного, натурально, цвета) натягиваю анорак, талию оборачиваю палантином - некогда переодеваться в джинсы. Прыг из тапок в кроссовки, нахлобучиваю капюшон и, неотразимая ни в одной луже, несусь в комнату.

  Паучарка всё ещё в шоке, то есть, в позе зародыша - и там же, промеж железок. А в комнате всё холодней, а я одета совсем не для улицы... Бррр! Да и как вытащить-то паучоныша, не повредив чтобы... А что паучоныш - сомнений нет: взрослый паук ни за что бы не свил паутину так, чтобы она порвалась каким-то там человеческим окном, а если бы уж сверзился невесть куда, то уже и все восемь ног давно бы унёс. А этот лежит - ну чисто младенчик в люльке, и нянчься тут с ним!

  Пытаюсь дуть вдоль профиля - в детстве так муравьёв перемещала из мест, где они могли погибнуть. С ними срабатывало, но тут... Господи, а я уже дубею - и звериное желание утешить инстинкт самосохранения, захлопнув окно, всей грубой силой наваливается на мою... паучинность? Ну, не человечность же, в самом деле?

  Поминаю крепким словом матушку этого паука и всех его родственников по папе. Не помогает - младенец размером с вишенку по-прежнему в той же офигелости и шевелиться даже не думает. Лежит и боится, дурачок.

  - Ааааа, - взывает мой замерзающий организм! Мозг тем временем лихорадочно шарит глазами по комнате в поисках чего-то серьёзнее, чем дуновение моих же уст. Натыкается на блокнот у изголовья кровати - я туда строчки, пришедшие в полудрёме, корябаю.

  Есть решение!

  Листок со свежей белибердой трескуче покидает блокнот, затем с хрустом и пополам превращается в две типа ложки, которыми я под голову и попу подхватываю юное паучье недоразумение - и с победными воплями сразу нескольких глоток в моей многофункциональной голове дорогой гость оказывается на внешнем подоконнике. Обалделый, но живой. И даже умудряется вцепиться в подоконник лапками, когда его настигает воздушная волна от захлопнутой, наконец, оконной створки.

  - Давай-ка, парень, - говорю ему уже через стекло, - стань хорошим пауком, а потому паучинному мастерству поучись ещё.

  Вот всегда у меня так - собралась лечь спать, а оказалась паучином среднего звена в паучином эм-че-эс.