Что у нас умеют делать действительно качественно, так это отливать идолов из поэтов. Причем не из всех по-настоящему достойных увековечения, а выборочно. Кто выбирает - это уже, похоже, вопрос десятый...

Выбрали Пушкина, Маяковского, Высоцкого, Цоя, залили их в бронзу и - вот они, уже на каждом углу... Обидно. И за этих - закованных в лакированные кандалы посмертной славы - людей обидно, и за тех, кто не менее талантлив, но по какой-то неведомой причине остался нераскручен.

Впрочем, может, оно и хорошо, что не раскручен? Потому что - ну сколько ж можно эксплуатировать одни и те же образы, одни и те же биографии?! Эдак и аллергию можно вызвать - на один только звук имени...

На самом деле, сами эти - выбранные символами своих поколений - поэты, разумеется, ни при чем. Как и все поэты во все времена, они были заняты своим предназначением. В создаваемом вокруг их имен ажиотаже виноваты те, кому удобно делать на популярности их имен деньги.

Не знаю, кого благодарить за то, что не сделали идола поколения из Александра Башлачева. Спасибо тебе, неведомый человек, что уберег его творчество от поругания раскруткой! Спасибо, что есть возможность прикоснуться к его наследию просто потому, что этого хочется, а не потому, что подошла очередная дата, и пора делать материал об очередном культурно-массовом мероприятии его памяти.

При мысли о Башлачеве всегда не по себе. Потому что пугает сама попытка осознать его судьбу, не говоря уж о самой жизни, продлившейся всего 27 лет. Так пугает и судьба Лермонтова. Короткий век был им отпущен. Но яркий, как полет мотылька к огню свечи.

Слушать и читать Башлачева - больно. Физически больно. Поскольку говорил он о дорогом и любимом нами, о нашей с вами земле, так, что - больно! Скорбная "Петербургская свадьба" - об этом:

  

Звенели бубенцы. И кони в жарком мыле

Тачанку понесли навстречу целине.

Тебя, мой бедный друг, в тот вечер ослепили

Два черных фонаря под выбитым пенсне.

  

Там шла борьба за смерть. Они дрались за место

И право наблевать за свадебным столом.

Спеша стать сразу всем, насилуя невесту,

Стреляли наугад и лезли напролом.

  

Это мы с вами знаем, что жизнь делается не спеша, десятилетиями, поколениями... И даже если что-то пока, временно несовершенно в нашем быту - ничего, мы и на гвозде привыкаем сидеть, как герой старого анекдота...

Башлачев - иной. Не смирился. Не смог. Не захотел. В итоге оказалось проще уйти самому, чем знать: нет у него возможности изменить то, что нужно поменять вот прямо здесь и сейчас.

  

Здесь тупиком кончается дорога.

Любого цвета флаг повесьте на сарай -

В нем все равно и пыльно, и убого.

Здесь скучно. Самого занюханного бога

Не привлечет наш неказистый рай.

  

  Не обладал он терпением обывателя. Не дано этого поэтам. Этого у них по определению быть не должно. Как и инстинкта самосохранения.

  

Хотелось полететь - приходится ползти.

Старался доползти - застрял на полпути.

Ворочаюсь в грязи. А если встать, пойти?

За это мне грозит от года до пяти.

  

Хотелось закричать - приказано молчать.

Попробовал ворчать - но могут настучать.

Хотелось озвереть, кусаться и рычать.

Пытался умереть - успели откачать.

  

Могли и не успеть. Спасибо главврачу

За то, что ничего теперь хотеть я не хочу.

Психически здоров. Отвык и пить, и есть.

Спасибо, Башлачев. Палата номер шесть.

  

Возможно, и пытался приспособиться - не вышло.

  Февраль... Преддверие весны, в воздухе уже проносятся первые приметы приближающегося тепла, надежд - пусть даже эфемерных - на светлое и теплое будущее. Февраль 88-го таким не был... Что заставило его подойти к окну, с силой рвануть на себя раму, встать на подоконник и шагнуть в проём окна? Ответ - в его стихах.