Честно прожитого полтинника ей никто не давал. Ну, максимум сорок с мелкой такой припёкой, максимум. А что ещё хотеть от женщины, рождённой в час Змеи? Она со всем, что её не устраивало или раздражало, расставалась, словно с отжившим своё кожным покровом. Поводила плечами, сбрасывая - и поминайте, как звали. А звали её в лучшем случае Подколодная, в худшем... но не будем разводить матерщину, которую она, будь её воля, вырывала бы вместе с языком из уст коллег-редакторов:

   - Образованщина, - сплёвывала что в глаза, что за глаза, - а ещё решает, каким книжкам быть... Речи им много, видишь ли, свели такую великую на пять весёлых слов.

   Ужаленные этим и перспективой оказаться вырванными языки скоренько прятались за дверцами крепко сжатых хозяевами зубов.

   Бесила она не только коллег.

   Родственники и знакомые тоже души в ней не чаяли. "Бессердечная тварь", - жаловались мне, думая, что я повлияю... Да где там? Их приговор я тоже не имела шансов изменить. А как ещё могли они относиться к человеку, который не только демонстративно устранялся от участия в политической жизни страны, но ещё и насмеялся однажды над всеми их партийными переживаниями так, что ей того вот уже лет пятнадцать простить не хотели, включая её собственную маму.

   У той случился юбилей. Большое торжество делается большим количеством людей, вот и созвала мама всех, кого только могла. Подколодная заранее морщилась, но "это же мамин юбилей, что я ей буду свои привычки навязывать?" - повторила она мне на бегу из комнаты в кухню и обратно, балансируя с тарелками: вся толпа народа собралась у мамы на квартире, как и в старые добрые времена - на ресторан в те годы Подколодная ещё не зарабатывала.

   Как оно свойственно отечественным застольям, разговор с приятных воспоминаний перекинулся на современную политическую обстановку, а поскольку мама непредусмотрительно собрала за одним столом как демократов, так и коммунистов, гражданское противостояние вспыхнуло после первых же неосторожных слов - неважно, чьих. Это никогда не важно.

   Пожар политической распри взметнулся под потолок, интеллигентные люди приготовились рвать друг у друга галстуки вместе с глотками, но тут кого-то вдруг надоумило спросить о политических пристрастиях набыченно молчавшую Подколодную. В наступившей неожиданно тишине - все замерли, ожидая, на чьей же стороне с её голосом окажется перевес - Подколодная не глядя протянула руку к книжной полке, достала оттуда Большую медицинскую энциклопедию, раскрыла её на статье "Кал", а конкретно - на иллюстрации, изображавшей различные типы этого продукта жизнедеятельности.

   Остро заточенный ноготок начал двигаться от одного изображения к другому вослед словам:

   - Вот это - либерал-демократы. Вот это - коммунисты. Вот это - ваши яблоки. Вот это...

   Её заглушил скрежет сдвигаемых стульев: гости встали и единым фронтом пошли к выходу.

   Мама осталась, но Подколодную прокляла. Они потом помирились, конечно, однако холодок всё равно сохранился.

   Пишущая братия тоже не скупилась на проклятия. Большинство своих авторов Подколодная разыскивала на литературных сайтах, прикидываясь таким же, как и они, самородком, не профессионалом ни разу. Играла с ними в конкурсах и в конкурсы, вычисляла даровитых.

   Контакты эти и собственные аккаунты держала в строжайшем секрете, даже я не знала, под каким именем или именами она там, хотя и сама с удовольствием проводила время среди сетераторов. Разумеется, не афишируясь. Отдыхала.

   А она - работала.

   Одним авторам как бы между прочим кидала в личку: "Держи адресок, знакомые подогнали". Адресок - её внутренней редакционной почты. Не той, что в общем доступе и куда вся наша текучка поступает, а... следующий уровень, в общем.

   Этих сразу начинала окучивать уже как редактор нашего известного издательства, пестовала, не жалея времени. Как втихаря топтались по теме коллеги в курилке - разве только подгузники не меняла да бутылочку со смесью при себе не таскала, чтобы покормить на прогулке, а в остальном - ну по всем статьям мамочка. Но драла по семь шкур за раз, не давала проходу, пока текст не оказывался у неё в распечатке - и ни в какие положения входить не желала. Контракт подписывал? Сроки видел? Изволь.

   С другими, так и не дойдя до стадии "адресок", обходилась, на мой взгляд, откровенно жестоко и почему-то не считала нужным скрывать этого от меня - странным образом ей ничего не стоило кого угодно, мужчину ли, женщину, раскрутить на романтику, а потом со всего маху бросить. Чтобы вот только-только разогретый почти до оргазма человек остался в вакууме одиночества.

   На всю мою ругань, на все мои причитания и увещевания она отрубала:

   - Чтобы вино получилось, лоза должна страдать. Если это действительно талант - он теперь на много лет работой обеспечен и вытворять примется такое, что ты же первая от восторга сладко постанывать станешь.

   - А если нет? - не теряла я надежды воззвать к её совести.

   Она лишь пожимала плечами:

   - Значит, я ошиблась, и нет там никакой искры божьей. Поплачь над этим сама, ты умеешь.

   Несмотря на это, мы как-то умудрялись с нею ладить. Странно, но она никогда не смеялась над моей страстью ко всякой эзотерике - а я, поставленная редакцией на фэнтези, так прониклась тематикой, что любимой газетой стал "Оракул", а любимым шоу - "Битва экстрасенсов". Казалось бы, повод для насмешек интеллектуала - лучше не придумать, но она молчала, видя, что благодаря увлечению я лучше понимаю своих подопечных. Профессионализм был её пунктиком, равно и моим, на том и стояли.

   Обе никому, кроме своей профессии, не нужные, вскладчину объездили почти всю Европу, азиатское и африканское Средиземноморье, Кавказ, северную Америку... Отдать должное, спутницей она была совсем не подколодной, словно оставляла в Москве заляпанную кровью и местами в копоти проклятий шкуру. Однако всюду, где мы оказывались, случалось ей то уворачиваться, то отбиваться от непрошенных кавалеров.

   - Мёдом я им намазана! - хохотала, запыхавшись от очередного побега: случайным сексом, равно как и я, брезговала. Впрочем, и в постоянные отношения, в отличие от меня, не рвалась. За все тридцать лет, что мы знакомы, ни разу не слышала от неё хоть о каком-то мужчине в её жизни.

   Однажды, в уютной неаполитанской таверне, за вторым кувшинчиком домашнего итальянского вина я спросила, почему.

   - Под идиота-дурака подлаживаться не хочу, - ответила она в своей убийственной манере, - а хорошему человеку зачем такую свинью подкладывать?

   - А что, под хорошего человека ты подладиться не можешь? - задала я вопрос и неожиданно попала Подколодной в болевую точку.

   Она сжала губы. Она не хотела откровенничать. Несмотря на всю прямолинейность, Подколодная была настоящей подколодной. Но даже таким не устоять перед вкрадчивой лаской домашнего итальянского вина.

   - Помнишь, на третьем курсе я устроилась на работу в... - и она назвала издательство.

   Конечно, я помнила. Попасть туда в начале восьмидесятых без блата... но Подколодная попала другой дорогой: её рецензия приглянулась нашему преподавателю теории редактирования, а его знакомый, в том издательстве работавший, как раз искал кого-то на побегушки в свой отдел прозы. После типографии, в которой Подколодная просидела четыре года на фальцовке, такое вполне равнялось тому, чтобы живой оказаться взятой на небеса.

   - Он был сильно старше меня, женат, конечно, дети. А ты ведь знаешь, как я на мужчин действую. Вот, и он тоже запал. Запал страшно. Он же очень чистый и честный человек был, не хотел жену обманывать. Да и меня тоже. Ведь что он мог мне дать? Только любовницей сделать... Он так - не хотел. И её бы никогда не бросил. Мало, что непорядочно, но ведь он её и любил. Ко мне - жажда, к ней - нежность...

   - Ну а ты-то при чём?

   - При том, что это я. Я появилась и всё в его жизни перемешала, выбила у него почву из-под ног. Он мною болел, понимаешь... Меня отправляли в командировку - он срывался следом. Ему важно было одним воздухом дышать. Ничего между нами, ничего... он вдобавок жутко стеснялся разницы в возрасте - двадцать лет. Хотя, кому-то не помеха... В общем, мы просто общались, но... но в командировки меня посылали часто: на побегушках же. Супруга его что-то заподозрила, начались скандалы, он весь перевёрнутый ходил, а ведь у них до того всё хорошо шло... Сволочь я, понимаешь? Я чёрная кошка, которая между ними... Действительно, змеюка подколодная. Человека совратила.

   - Но ты же не хотела!

   - Мало ли что? Хватит и того, что я не ушла сразу, как только увидела, что с ним творится. И пусть я была дура двадцатилетняя и в жизни ничего не соображала, но женское-то в женщине никто не отменял. Мне нравилось, как он смотрит. Мне нравилась мысль, что такой мужчина - и заметил меня... Хотя, это невозможно, немыслимо. Он - великий человек, мастер, а я... даже не подмастерье. Словно звезда разглядела вдруг серую пылинку и осветила её, и та вдруг тоже засверкала... подобием звезды.

   Я покачала головой, не зная, как ещё возразить. Подколодная упряма страшно, и если что положила себе думать, то с места не сдвинешь.

   Взгляд её стал мягким, нежным, тёплым - за все годы знакомства впервые она мне такой показалась.

   - Если литература не будет открывать вечное в повседневном, то окажется не более чем красиво оформленной сплетней. Это его слова. Мастер...

   А я поняла в ту минуту, почему никто при всём желании не мог ей дать её полтинника.