Зимой 1987-го года, после тяжёлого и продолжительного запоя, видный деятель русской службы радио "Свобода" Олег Туманов (в прошлом - невозвращенец, приговорённый советским судом к расстрелу за "измену родине") смылся назад в СССР, породив тем самым множество слухов, догадок и предположений. Поступок Олега способствовал также возникновению и развитию ряда ситуаций, одну из которых автор, лично знавший бежавшего, и пытается воспроизвести на этих страницах.
Часть Первая
1
Июльским вечером вышеупомянутого года у меня зазвонил телефон.
- Саша, вы дома? - сказала трубка голосом Светы Тумановой.
- Мы дома, - ответил я. - Причём, все.
- Тогда приезжайте ко мне, и как можно скорее! Есть важный разговор...
Важные разговоры Светы Тумановой с моей женой, считавшейся её лучшей подругой и как бы даже конфиденткой, сводились обычно к жалобам на: бывшего мужа Олега (к тому времени уже несколько месяцев как раздающего интервью советской прессе по поводу провокационно-шпионской деятельности недавней своей альма матер); мимолётных любовников разнокалиберного - зачастую, блатного - пошиба; начальство американской военно-лингвистической школы, где она проработала секретаршей командующего несколько лет и откуда её выперли вскоре после обратного побега Олега, и так далее, в том же духе. Надо сказать, что с работы её погнали за недисциплинированность, хотя впоследствии выяснилась ещё одна пикантная деталь: всвязи с неблагодарным фортелем Олега Светочке было предложено пройти полиграф ("детектор лжи"), от чего она категорически отказалась. Но сей факт мы тогда как-то проигнорировали и вполне искренне сочувствовали подруге, оказавшейся в вовсе неинтересном положении.
- Ладно, - сказал я в телефон, - разогрей чего-нибудь, а мы захватим бутылку Фраскатти.
Поужинали. Потрындели, как водится, о мирских делах. Наконец, разговор коснулся моего отца. Этой темы я, вообще-то, касаться не хотел. Отец лежал при смерти в Кишинёве, я пытался добиться разрешения от советских властей съездить навестить его, мотался в Бонн и обзванивал по междугородке всякие московские и кишинёвские учреждения - разумеется, безрезультатно. Перегласность тогда ещё не распространялась на вышвырнутых из страны за "антисов", моя же ситуация осложнялась ещё и тем, что я состоял на действительной (пусть и всего лишь медицинской) службе в американской армии. Словом, как говорится, ловить было нечего.
- Выйдемте-ка во двор, - неожиданно предложила Туманова, когда мы вовсе было собрались отчаливать. Уже почти стемнело, колодец двора пустовал, наши дети уползли в песок. Мы сели на скамейку: я и моя жена по бокам, Туманова в серёдке.
- Значит, - торжественно начала Света, - ты всё ещё мечтаешь попасть в Союз?..
- Естественно, - сказал я. - То есть, это явная безнадёга, но я продолжаю как-то вошкаться, пишу письма...
- Ты никогда не поедешь в Союз, - перебила меня Светлана. - Забудь об этом. Ты для них - изменник. Ты принял американское гражданство. Ты служишь во вражеской армии, наконец!
- Это всё? - сказал я, не желая продолжать беседу и порываясь встать.
- Но я могу устроить тебе такую поездку, - не обращая внимания на мою реакцию, заявила Туманова. Я сел.
Голос Тумановой не то, что бы дрожал, но зазвучал несколько безжизненно-глуховато, когда она стала излагать детали нижеследующего плана. Где-то за пределами Мюнхена нужно встретиться с какими-то людьми, которые нелегально перевезут меня в Союз, организуют свидание с родителями, а потом так же втихаря доставят обратно.
- И что же это за люди? - спросила моя жена. - КГБ?
- Нет, нет, нет, - поспешно, хоть и без особой уверенности в голосе, сказала Туманова. - Я сама толком не знаю, кто они. Возможно, ГРУ. Но это не важно! Они очень, очень приличные люди - и...
- И что же эти приличные люди потребуют взамен?
- В том-то и дело, что ничего! Они так сказали! Они сказали: мы просто оказываем услугу. Из сострадания. Но, конечно, в дальнейшем, если вы захотите их отблагодарить...
- Ну, мать, ты даёшь! - сказала моя жена. - Где же ты их откопала?
- Об этом я говорить не могу, - сказала Туманова. Но ваш ответ мне нужен как можно скорее.
Наш ответ мы обсуждали всю ночь (не с Тумановой, разумеется, а по возвращении домой).
- Три варианта, - сказал я. - Первый: Светка блефует, всё это - бред и ахинея, хоть мне и не понятны её мотивы...
- После побега Олега, - возразила моя жена, - Света тоже однажды исчезла на несколько дней, причём никому - даже мне - не призналась, где была. Кроме того, недавно она просила меня притащить ей телефонный справочник для закрытого пользования. Боюсь, что...
- Окей, - сказал я. - Вариант номер два: посылаем девушку куда подалее и дел с ней больше не имеем. Просто нет её в нашей жизни и не было.
- Не было? А потом она засыпается на какой-то пакости, раскалывается, помянув и нас, - и ты идёшь под трибунал в соответствии с армейскими законами.
- Сергеева, - обращаюсь я тогда к своей жене по фамилии, как на туманной заре нашего совместного диссидентского ребячества. - Но ты понимаешь, что в этом случае перед нами встаёт нравственная проблема: стучать или не стучать? При этом, меня как-то мало волнует Туманова. Меня волнует моя - да и твоя - совесть...
Моя жена долго молчала. Потом вышла в коридор и вернулась с кипой телеграмм от моей мамы. Раскидала их веером по столу.
- Муки совести отменяются, - сказала она жёстко. - Эти суки шантажируют тебя состоянием твоего отца, здоровьем мамы. Я знаю: с подонками нельзя бороться их же оружием. Но иного у нас нет... Словом, завтра утром я иду в контрразведку.
2
527-е отделение американской общевойсковой контрразведки расположено в трёхэтажном здании сомнительной архитектуры и окраски на окраине баварской столицы, прямо над банком и туристическим бюро. По уговору, мы встретились с женой у входа в банк, уже после её визита на верхние этажи, и обменялись первыми впечатлениями.
- Кажется, будем играть в игру, - вполголоса скороговоркой объявила Сергеева. - Тебе это ничего не напоминает?
- Ещё как! - усмехнулся я несколько через силу.
То есть, лет за семь до описываемых событий мы точно так же встречались по утрам у кишинёвского планетария, примыкавшего к Главному управлению республиканского ГБ, когда мне с Сергеевой шили дело по 190-I, и мы по очереди должны были отсиживать на "беседах" с ихним уполномоченным Николай Николаичем, всякий раз гадая, своим ли ходом нам удастся покинуть это гостеприимное заведение. В 1980-м нам "повезло": в обмен на письменное обещание не заниматься антисоветской деятельностью вплоть до отъезда из страны нам состряпали израильские визы и велели выметаться "к своему плюрализьму". При этом намекнув, что, в случае разочарования в прелестях демократии, мы можем, конечно, попроситься назад, но в обмен на некоторые "услуги". По прибытии в Америку я немедленно известил "кого следует" об этом обстоятельстве, для пущей верности красочно описав перипетии нашего отъезда в пространной статье, опубликованной Новым Русским Словом, - и славненько успокоился. Видимо - рановато.
- Они тебя ждут, - сказала Сергеева. - Только не лезь в бутылку. Всё, что им нужно от тебя, - это подтвердить мои показания.
- Окей...
Молодой, подтянутый, несколько угрюмый человек в чёрном костюме с галстуком (интересно, почему сотрудники всех "компетентных органов" мира носят исключительно строгие костюмы и галстуки? Что ли для конспирации?) завёл меня в просторную комнату с диваном, журнальным столиком, холодильником и кофеваркой на деревянной тумбе. Предложил сесть. В зарешеченное окошко второго этажа заглядывал какой-то тополь. Я сел и закурил.
- Кен, - представился мрачный юноша. - Кофе?
Потом он вышел, надолго предоставив меня самому себе. То есть, не вполне, ибо напротив дивана висело большое зеркало, которому я периодически кисло улыбался. Журналы на столике были все как один посвящены охоте и рыболовству.
Минут через пятнадцать в комнату ворвался тучный детина лет сорока и, сияя восторгом (несомненно, в мой адрес), кинулся пожимать мне руки. Именно руки - одной ему почему-то было мало.
- Май нэйм из Билл, - сказал детина по-русски. - Май дэдушька тожье из Россия, - при этом он помахал у меня под носом массивным золотым перстнем с изображением двухглавого орла. - We are so, so glad you've come to see us!
"Ещё бы", - подумал я тоскливо и злорадно. А вслух выдавил:
- Очень рад познакомиться. Чем могу быть полезен?
Детина по имени Билл забегал по комнате, наливая себе кофе, опорожняя мою пепельницу, заглядывая в зеркало и так далее. Потом неожиданно предложил:
- Идём отсюда. Здесь какая-то не та обстановка...
Мы прошли коридором в другую комнату, где стены были обиты звуконепроницаемым войлоком и отсутствовала какая бы то ни было мебель, за исключением прямоугольного стола и пары стульев. Да, разумеется, зеркальце на стене - покрупнее предыдущего и почему-то с сероватым отливом. За столом сидел Кен и возился с диктофоном.
- Батарейки сели, - сказал он, обращаясь то ли к Биллу, то ли ко мне.
- Сходи в дежурку, - предложил Билл.
- Да нет у них! Уже спрашивал. Сейчас смотаюсь в Пи-Экс (универмаг-военторг - прим. авт.).
- Ладно, нам всё равно сначала нужно заполнить кое-какие бумаги. Кстати, в Пи-Эксе пригляди мне таблеток от кашля.
Дальше пошла какая-то тягомотина. Билл торжественно зачитал мне мои права, затем разложил на столе кучу бланков, из которых явствовало, что за разглашение деталей операции (?!) я могу быть подвергнут... - и так далее, и тому подобное.
- Можешь ничего не подписывать, не посоветовавшись с адвокатом, - проникновенно сказал Билл.
- Да, но в таком случае мне придётся сперва разгласить адвокату детали "операции"...
- Да? - сказал Билл озадаченно. И вышел. Вернулся он через пять минут, вновь сияя. - А, ерунда! Ничего вообще пока подписывать не надо - просто ознакомься с содержанием. Там видно будет...
Вскоре воротился и Кен. Диктофон, наконец, заработал, и я как можно подробнее поведал о вчерашней беседе с Тумановой.
- Где именно ты должен встретиться с этими людьми? - спросил Кен.
- Она не сказала. Сказала только, что не в Мюнхене.
- Думаю, в Берлине, - сказал Билл, обращаясь к Кену. Затем мне: - Но мы не можем тебе этого позволить. Тут слишком много сложностей...
- Постойте, - перебил его я. - Разве я вообще сказал, что собираюсь с ними встречаться?
- Ну, а если бы мы тебя об этом попросили?..
Наступила длительная пауза, в течение которой я заметил, что скурил пачку сигарет.
- Пора бы пообедать, - мечтательно произнёс Билл, глядя в пространство. - Вот что, Саша. Иди-ка домой. Отдыхай. Мы ещё сегодня встречаемся с твоей женой. А завтра будь здесь ровно в девять.
- Постараюсь, но у меня же работа. Может, вы им позвоните, предупредите?..
- Нет, старина, об этом уж ты позаботься сам. Меньше всего нам бы хотелось, чтобы о наших контактах знали у тебя на работе.
- Окей, - сказал я неуверенно. - Бай!
Дома, по-немецки надёжно всунутая в дверную щель, меня ждала телеграмма: "Папа умер 18-го. Мама".
3
- Давайте ваши бумаги, - сказал я, тупо глядя на своё отражение в зеркале, когда следующим утром Билл встретил меня у входа в 527-ю и провёл знакомым коридором в комнату-пенал. Билл извлёк из папки давешние бланки, и я подмахнул их не глядя.
Накануне вечером, по предварительному уговору с контрразведкой, моя жена позвонила Тумановой и сообщила, что мы готовы обсудить условия и детали её предложения. Я на какое-то время выпал из реальности - то есть, всвязи с полученной телеграммой напился до чёртиков, благо, теперь у меня был уважительный повод не идти утром на работу.
Билл, надо отдать ему должное, сходу оценил моё состояние и не стал морочить голову подробными инструкциями.
- Где и когда - вот всё, что вы должны сегодня выяснить. Твоя жена уже знает, как себя вести. Не проявляй излишнего интереса, держись естественно. Если Берлин - откажись наотрез. А сейчас пойди выпей пива, только не перебери...
Вечером явилась Туманова. Подобающе соболезнуя, она вручила нам какой-то тёмный букет и уединилась с моей женой на кухне. Через некоторое время меня позвали.
- Саша, - сказала Светлана, - это Берлин, причём Восточный. Но не волнуйтесь: вас встретят в Западном секторе и переведут в наш...
- Forget it, - сказал я. - Ты понимаешь, чем я рискую?! Забудь... Или скажи им, чтоб назначили встречу где-то поближе.
Туманова явно была обескуражена.
- Но я... Но мы...
- Ты можешь им передать, что мы в принципе согласны, но не в Берлине. Ты же знаешь правила посещения этого города для американских военнослужащих. Да меня прихватит первый же патруль! Кроме того, в Восточном секторе я обязан быть в униформе! Нет, лапочка, спасибо - и пока...
С этими словами я удалился в гостиную и уткнулся помятой от переживаний и пьянства мордою в подушки дивана.
Когда Туманова ушла через полчаса или час, Сергеева растолкала меня и устроила небольшой стриптиз. То есть, задрав подол юбки, она выставила на моё обозрение свою красивую ляжку, к которой, прямо у самых трусиков, был прикручен эластичным бинтом мини-диктофон. Тот самый, у которого вечно некстати садились батарейки.
- Ну-ну, - сказал я, помотав головой. И потянулся к ляжке...
По прошествии примерно часа Сергеева дала мне прослушать магнитофонную запись. Шуршало, скрипело, глохло, но, тем не менее, почти всё можно было разобрать.
Туманова: "Что же делать, что же делать, вы же ставите меня в такое идиотское положение!.."
Сергеева: "Послушай. Саше действительно нельзя в Берлин. Слишком опасно... Но я-то не в армии! Давай поеду я, и если это действительно серьёзные люди, мы после решим..."
Туманова: "Ой, правда? Здорово! Только мне всё равно нужно сперва спросить... Речь-то шла о Саше, в крайнем случае - о вас обоих..."
Сергеева: "Теперь так: Саша ничего не должен знать. Иначе он меня не отпустит. Мне понадобятся деньги и билет..."
Туманова: "Всё будет! Прямо завтра! И они тебе там ещё тоже подкинут. Наши же!.."
Дальше разговор перескочил на тему об Олеге Туманове, который, сукин сын, не только улепетнул от алиментов, но ещё и передрал напоследок все кредитные счета,
- ...по которым мне расплачиваться! Впрочем, теперь меня это мало волнует, - заметила Туманова туманно.
- Сергеева, ты сошла с ума, - сказал я, когда магнитофон с чуть слышным щелчком остановился.
- То ли ещё будет! - ответила моя жена, и в глазу её блеснул ох, не добрый огонь.
4
Отсюда начинается театр абсурда. То есть, на другой день - я торчал дома, освобождённый от службы до конца недели - в нашу квартиру стали приходить какие-то люди, похожие на электромонтёров. Они опутали проводами кухонные шкафчики, люстру в столовой и даже зачем-то карниз. Между ними - на меня ноль внимания - волчком сновал Кен.
- Эх, хорошо бы ещё пару видеокамер, - бормотал он, поглядывая то на потолок, то на горшки с цветами. К счастью, видеокамер у контрразведки не оказалось.
- Где моя жена? - улучив момент, когда электромонтёры заперлись в ванной, спросил я Кена.
- In a safe-house, - со значением произнёс он. Потом вдруг спросил:
- Туманова имеет обыкновение лазить у вас по шкафам?
- Вроде, нет, - сказал я. - Но в туалет иногда ходит. Причём, в одиночку.
По-моему, Кена это расстроило...
Наконец, микрофоны были установлены, проводка замаскирована и даже ковёр тщательно вычищен пылесосом.
- Ищейки у Светы нет, - меланхолично заметил я, но в мою сторону даже не взглянули.
Сергеева вернулась на закате, пылая вдохновением.
- На, - сказала она мне, протягивая моток лейкопластыря. - Когда Туманова явится, я выставлю тебя прогуляться с детьми. Пойдёшь к телефонной будке, что возле кинотеатра, и наклеешь полоску на стекло. Сантиметров десяти.
- А если кто заметит и спросит, зачем?
- Не болтай глупости. Когда Света уйдёт, полоску нужно будет тут же снять. Тут же, понимаешь?
- Нет, - сознался я, но вопросов больше не задавал.
В этот вечер Туманова не явилась. Не явилась она и на следующий, а лишь через два дня. Лейкопластырь превратился в моём кармане из белого в сероватый, оброс нитками и табачными крошками. Сергееву каждый день куда-то увозили, я отводил детей в садик и отправлялся загорать на Изар. Вдохновение на лице моей жены начинало постепенно принимать демонический оттенок. Спать она теперь ложилась, не раздеваясь.
Наконец, Туманова объявилась.
- Была в Швейцарии, - сообщила она гордо.
- Понимаю, - сказал я. - Каталась на лыжах...
- Иди-ка, погуляй с детьми, - сказала Сергеева. За окнами лил проливной дождь.
Мокрыми от или до слёз глазами проводил я отчалившую от нашей парковки Тумановскую хонду и поплёлся к телефонной будке сдирать лейкопластырь. Увы, его уже и так смыло.
- Идиот! - кричала Сергеева. - Изнутри нужно было клеить!
Потом схватила с вешалки мой защитный field-jacket и ускакала на контрольную явку. Насколько я знал, пасший её самолично начальник мюнхенской контрразведки встречался с ней на качелях какой-то детской площадки в районе офицерских особняков. Так что я решил вымыть посуду и лечь спать. Сергеева, однако, вернулась скоро, умиротворённая, и объявила:
- Завтра утренним рейсом. Лечу в Берлин!
После этого до утра не сомкнула глаз. В конце концов ей всё-таки стало страшно...
Утром: "Не провожай меня". На секунду расплакалась. Расцеловала детей. Сунула в сумку авиабилет на имя Серёгиной, карту Берлина и журнал Time с портретом Горбачёва на обложке (опознавательный знак! держать в правой руке, полуприжав к груди) - и была такова. Ну, вот...
Часть Вторая
5
- Где мама? - спросила дочка-Юлька, уплетая за обе щеки кашку-cereals.
- Мама на задании, - торжественно объявил я.
- А-а, - понимающе сказала Юлька. - Пойдём в зоопарк?
- Ясное дело. Только Данила одеваешь ты.
- Оу-кей, - нехотя согласилась дочь.
Я подумал: ну, вот. В Лефортовском каком-нибудь застенке томится сейчас наша мама-double-agent, заколотая наркотиками до полного неприличия. Впрочем, как заверил меня Кен, жестокости советской контрразведки давно отошли в область детективной литературы. "Если что - мы её просто обменяем", - успокоил меня Кен. "На Туманову", - подумал тогда я.
Стояла, между тем, суббота, ленивая, как воскресенье, и остаток дня полагалось посвятить детям. Дружной семьёй мы влезли в стареющую субару и отправились колесить по Мюнхену. На хвосте у меня сидел зеленоватый опель с посторонними номерами. "Так. Начинается паранойя", - сказал я себе. Затем опель сменился мерседесом. В зоопарке по нашим стопам неотступно следовал павлин.
- Знаете что, дети, - предложил я. - А не двинуть ли нам на пляж?
Тут надо отметить, что консервативные баварцы являются едва ли не пионерами международного нудизма. Поэтому на галечных отмелях Изара можно валяться голым, равно как и расхаживать взад-вперёд, купаться, бегать к ларьку за мороженым - словом, на практике готовить себя к райской вечности. Правда, по скрипучему пешеходному мосту косяками гуляют одетые люди, то и дело останавливаясь, дабы поглазеть на "ненормальных" (напуская при этом на лицо отсутствующе-философское выражение - мы, мол, просто созерцаем текущую воду, ваши зады и бюсты нам до фени). Мирное сосуществование двух этих систем нарушается лишь изредка, когда какое-нибудь бесштанное создание вдруг выскочит на мост поболтать с мимоидущим приятелем (в подобных случаях полицейский обычно вежливо просит нарушителя покинуть запретную зону конвенционального отдыха), либо некто в рубашке, брюках, тёмных очках и с непременным телевиком в чуть дрожащих руках вкрадчиво вторгнется в наше лежбище пофотоохотиться за нимфетками. Таких, как правило, просто игнорируют, но могут нечайно и залепить галечником промеж лопаток... Зачем я об этом пишу? Затем, что сегодня как раз не наблюдалось ни того, ни другого. Наблюдалось следующее: два добрых молодца в тройках и при галстуках (а припекало!), стриженные по-армейски коротко и взирающие на массовое безобразие по-американски кротко, прошествовали как бы в темноте, наощупь, в нашем направлении и одновременно уселись по краям только что надутого мной резинового матраса. Брюки при этом на коленках не подтянули. "Свои", - окончательно успокоился я. Так просидели они все два часа, не меняя поз, и только по струйкам пота на иссиня выбритых скулах да по тихому безумию, постепенно застилающему некогда ясные взоры, можно было судить об их состоянии. Наконец, мне стало их жаль, и со словами "работа у нас такая, забота наша простая" я велел детям одеваться.
А в это время:
Андрей Андреич и Вадим Вадимыч по древней отечественной традиции волосы мыли не чаще одного раза в неделю. Дезодорантом не пользовались принципиально. Зубы чистили. По утрам. На этом их сходство заканчивалось.
Андрей Андреич был худ и высок, носил американские джинсы и ковбойку, глядел на собеседника пристально. Волновался.
Вадим Вадимыч отличался отсутствием особых примет, был облачён в гэдээровский тренировочный костюм и сандалии на босу ногу, в общении с кем бы то ни было проявлял рассеяное добродушие с примесью хамства. То есть, явно был старшим по званию.
На платформе пограничной станции берлинского метро Сергееву встречал патлатый юнец, предпочитавший изъясняться жестами. Вернее, сначала её не встречал никто. Пусто было на станции Фридрихштрассе. Потом к ней стал клеиться нивесть откуда взявшийся пьяненький немец, которого она, разумеется, и приняла за связного, пока он не улетучился, странным образом взмыв к потолку. Наконец, её подхватили под локоток, аккуратно изъяли из безжизненной руки журнальчик с улыбающимся генсеком и повели по перрону к ступенькам выхода (ступеньки она сосчитала). Перед самым пропускным контролем молодой человек тормознул и, нежно приобняв мою жену за талию, велел идти налево. Идти, собственно, было некуда, ибо они немедленно упёрлись в дверь общественного туалета. Молодой человек галантно отворил дверь.
- Это же мужской, - шёпотом сказала Сергеева.
- Да? - молодой человек смерил мою жену взглядом с головы до ног. Затем с ног до головы. - Ничего. Не имеет значения...
Сергеева покорно вошла. На неё тут же пахнуло родиной. Одновременно захотелось пИсать и плакать. Но молодой человек уже приоткрыл какую-то другую, маленькую (железную?) дверь в стене и втолкнул Сергееву внутрь.
Когда глаза привыкли к темноте, точнее, к полумраку - ибо несколько лампочек всё же светилось в полнакала - она обнаружила себя в коридоре с пошарпанными стенами, ведущем к холлу кубической формы и несколько лучше освещённому. В холле за деревянной стойкой сидело некто в мышиной форме восточно-германского пограничника, причём это некто находилось, видимо, в состоянии глубокого транса, ибо даже не шевельнулось, когда Сергеева и её провожатый продефилировали мимо.
- Добро пожаловать, добро пожаловать! - Вадим Вадимыч ласково потрепал ладонь моей жены своей волосатенькой. - А мы вас заждались, да... Ну, присаживайтесь, располагайтесь, как дома.
"Как дома" состояло из письменного стола с допотопным телефоном, портрета безымянного члена Политбюро над ним и трёх одинаково прямолинейных стульев. За столом восседал Андрей Андреич, в котором Сергеева и усмотрела сперва начальника. Тем более, что он, даже не привстав, не представившись, не поздоровавшись, выпалил:
- Так. Что вам от нас надо?
Сергеева села, зажала сумку коленками и глубоко вздохнула.
- Да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, - заулыбался Вадим Вадимыч. - Кофе хотите?
- Хочу, - с надеждой подняла на него глаза Сергеева.
- Вот и отлично, вот и отлично! Будет вам кофе... А пока расскажите-ка нам немного о себе...
- Документы! - рявкнул Андрей Андреич.
Сергеева полезла в сумку за паспортом, но Вадим Вадимыч оказался проворнее. Вежливо и цепко ухватив сумочку двумя пальцами, он, не глядя, пербросил её коллеге, который мгновенно и с завидным автоматизмом сотворил процедуру прощупывания, протряхивания, прослушивания, просматривания, выворачивания наизнанку.
- Родная ты наша, - продолжал между тем Вадим Вадимыч. - Да не увлекайся ты своей автобиографией. Мы её и так лучше тебя знаем. Поведай нам лучше о школе, где ты работаешь, о студентах, о преподавателях... Кстати, вот и муж твой Саша - ах, как жаль, что он не приехал! - что у него за обязанности? Имеет ли он, к примеру, доступ к историям болезней?.. Какой у вас круг знакомств среди офицеров гарнизона?..
- Что именно вы хотите знать? - устало спросила Сергеева.
- Ну-у... - затянул было Вадим Вадимыч.
- Динамику! - неожиданно (видимо, и для самого себя) гаркнул Андрей Андреич. Это подействовало, причём не на мою жену, а на Вадим Вадимыча. Он круто повернулся к столу, упёрся в него обеими руками и с выражением посмотрел на коллегу. Выражение было до того нецензурным, что Андрей Андреич тут же съёжился, покраснел, а у Сергеевой наконец прояснилось в мозгах.
- Вы, помнится, обещали кофе, - сказала моя жена.
- Да, да, кофе, кофе, - вновь оживился Вадим Вадимыч (при этом Сергеевой показалось, что Андрей Андреич взглянул на неё с благодарностью). - Слушайте, а что это мы здесь-то сидим да сидим, как в курятнике? Поехали-ка на одну квартирку, здесь поблизости...
- Ни на какую квартиру я не поеду, - твёрдо заявила Сергеева.
- Нет? - Вадим Вадимыч покачал головой. - Ай-яй-яй... Ну, нет - и не надо, да? А как насчёт ресторана?
Они вышли на поверхность - опять же, сырыми полутёмными коридорами - пересекли безлюдную улицу и уселись в малиновый жигуль. Ресторан оказался неподалёку - к счастью, поскольку всю дорогу Вадим Вадимыч как бы невзначай пытался убедиться в наличии у моей жены коленки и так далее.
Официантка, не задавая лишних вопросов, провела их в дальний угол зала. Пахло щами и ещё чем-то тошнотворно родным. На застиранной скатерти проступали очертания материков неведомой планеты. Фортуна, однако, и на сей раз не изменила Сергеевой, ибо через минуту перед ней чудным образом выросла рюмка коньяка.
"После третьей меня понесло, - рассказывала она впоследствии. - Я вдруг успокоилась, обнаглела. Чуть даже было не стала им встречно "тыкать", но к этому времени настала пора уходить. Они довезли меня до станции метро, вернули сумку. Потом приказали написать расписку в получении полутора тысяч дойче марок. Я заколебалась по поводу подписи, но Вадим сказал: а, поставь любое имя, фамилии не надо. Я вспомнила Зою Космодемьянскую и размашисто вывела Таня".
- Тумановой о нашей встрече ни слова. Придумайте что-нибудь... - Вадим Вадимыч почему-то снова перешёл на "вы". - Скажем, испугались и в последний момент решили не ходить. День провели в зоопарке.
- Вообще контакты со Светланой желательно прекратить, - добавил Андрей Андреич. - В следующий раз мы сами, без посредников, выйдем на вас. Там... Ну, удачи, товарищ... Таня!
По пути домой Сергеева перепутала самолёты (или это они спьяну перепутали её) и приземлилась в Нюренберге. Ей-то что, а вот ребятам из американской службы наблюдения в Мюнхенском аэропорту - не говоря уж обо мне -пришлось-таки пережить несколько весьма щекотливых часов.
6
Так в нашу жизнь надолго вошло словечко "дебрифинг", хотя моя жена периодически сбивалась на более родное и близкое "допрос"...
Ну, во-первых, после краткого устного отчёта сразу же по прибытии в Мюнхен, Сергеевой предложили изложить поминутно все детали героического вояжа, что она и сделала на 15-ти листах машинописной бумаги. На мою долю выпала роль редактора-переводчика, ибо с некоторыми нюансами российского слэнга в английской интерпретации сама она справиться не могла. Затем её попросили вычертить план-схему подземного лабиринта на станции Фридрихштрассе, по которому советские нелегалы спокойненько курсируют взад-вперёд сквозь железный занавес. Кажется, моя жена несколько перестаралась. Её отчёты и чертежи оказались настолько точны и подробны, что наши доблестные контрразведчики сперва прикусили губу от профессиональной зависти, а потом засомневались. Был приглашён эксперт из давно вышедших на пенсию агентов с безупречным послужным списком. Он полностью подтвердил показания моей жены, тем самым лишь углубив и расширив комплекс неполноценности в наших друзьях. Сергеевой предложили пройти полиграф. Вот тут запсиховала она.
- Они мне не верят! - ныла она по вечерам, запивая транквилизаторы портвейном. - Ну разве я виновата, что у меня такая память? Советские мне поверили, а наши...
- Я боюсь полиграфа, - призналась мне она. - Вдруг что-то не состыкуется, что-то выйдет не так? Это же - америкозы. Они же роботы! Они же верят машине больше, чем человеку!..
В этом вопросе я был с моей женой полностью согласен, хотя и молчал в тряпочку, ибо ей не полагалось знать о моих былых романах с полиграфом. Да и вам пока тоже...
Comrade Туманова объявилась у нас тремя днями позже, нагрянув без предупреждения (чего за ней обычно не водилось). Моя жена с блеском выполнила наказ Вадим Вадимыча (в данном вопросе американская контрразведка проявила неожиданную солидарность со своим противником), то есть наплела Тумановой чего-то о страхах, сомнениях и слонах в зоопарке. Туманова разозлилась не на шутку. Игнорируя моё присутствие - впрочем, я для верности в этот момент резвился в душе - она сделала моей жене выговор с занесением, но потом отошла, тем более, что моя жена вручила ей 500 марок (краплёных, в натуре) за якобы неоправданные расходы. Откуда у Сергеевой такие суммы налом, Туманова не поинтересовалась. И то слава Богу!..
Ещё через несколько дней нас уведомили, что дело передано в немецкую криминальную полицию (Туманова-то была подданной ФРГ), и милостиво позволили поехать на неделю в отпуск. Это было весьма кстати, но тут возникла проблема с собакой. Тащить с собой нашего невменяемого спаниэля нам как-то не улыбалось. Решение нашёл я.
- Алло, Светлана? Слушай, выручи, будь другом! Мы уезжаем завтра в Италию. Можно у тебя оставить Капу? Всего на неделю. Битте-плииз-пожалуйста!..
- Ну, ладно. Привози.
Туманова расхаживала по своей квартире в маечке и мини-юбке. Стараясь не глядеть на неё особенно пристально - мне показалось, что под мини-юбкой у неё ничего нет - я вручил пса и мешок с собачьей едой.
- Всё, бегу.
- Саш, что происходит с твоей женой? - спросила вдруг Туманова.
- А что?
- Да какая-то она стала не та. Дёрганная. Неприветливая.
- Ох, это из-за меня, - нашёлся я (Туманова в этот момент зачем-то присела на корточки. Под мини-юбкой у неё действительно ничего не было). - Она, понимаешь ли, сомневается в моей супружеской верности. Боится, что у меня кто-то есть. Тем более - у неё столько неотразимых подруг...
Туманова как-то странно - оценивающе - посмотрела на меня. Задумалась. Покусала нижнюю губу. Потом тряхнула головой, пожала плечами и изрекла:
- Она вообще в последнее время слишком много сомневается...
На этом мы расстались.
Наша поездка в Италию прошла под знаком прогрессирующей истерии у моей жены, которой, к тому же, я всучил новый роман Ле Карре "A Perfect Spy". Из чисто гуманных соображений. Каждый день Сергеева порывалась лететь в Мюнхен - убеждать контрразведчиков в правдивости своих показаний. На крутой винтовой лестнице Пизанской башни её стошнило в какую-то нишу или бойницу.
- Надеюсь, ты не беременна? - мстительно заметил я. Сергеева убила меня взглядом.
Бавария встретила нас дождями и очередной серией допросов - на этот раз в мюнхенской "криминалке". Тут тебе не было ни диктофонов, ни зеркал на войлочных стенах. По просторному офису с гигантским окном, мягкими элегантными креслами и красочным эстампом над столом секретаря-машинистки порхал долговязый Гюнтер-следователь, с цирковой лёгкостью перескакивая с английского на немецкий и перемежая свою речь русской идиоматикой. Гюнтер спрашивал. Мы отвечали. Гюнтер переводил наши ответы на немецкий. Машинистка печатала. В дальнем углу дремала положенная по штату переводчица. Представителя американской контрразведки вежливо попросили подождать за дверью.
Гюнтер был неутомим и методичен. Он покончил с нами в два дня: строго по двенадцать часов в день, без перерывов на обед и прочие глупости. На третий Туманову арестовали.
7
- Бедная, бедная девочка! Ах, что же с ней теперь будет!.. - размахивая газетой "Stars and Stripes" со статьёй об аресте Тумановой, причитала в курилке военно-лингвистической школы сердобольная Люда Панич.
- Это ошибка. Или месть за Олега. Её оклеветали! - вторила ей Кристина Александр.
- Известно, чья это работа, - желчно выдавила Люда Хиндберг, в упор глядя на мою жену. Сергеева смолчала, но покрылась пятнами. С этого дня половина преподавателей русского отделения школы - в основном, родственницы и жёны высокопоставленных сотрудников радио "Свобода" - объявила ей бойкот. Утешение моя жена нашла лишь у Лэрри Пола, американца-грамматиста, недавно командированного в школу из NSA (National Security Agency - тоже спецслужба уровня ФБР и ЦРУ, а то и повыше). Доутешалась до того, что жена Лэрри, вернувшись однажды домой раньше обычного, обнаружила своего благоверного в несколько нетипичной для него роли гуру-знатока Кама Сутры. Как вы, вероятно, догадались, прилежной ученицей оказалась моя голая супруга. Улаживать скандал пришлось мне. Увы - не кулаками, о чём до сих пор жалею...
Света Туманова, между тем, являла собой образец целомудрия, коротая ночи в следственной тюрьме за чтением Юлиана Семёнова. Днём её водили на допросы, причём, то ли под давлением улик, то ли по совету адвоката Светочка быстро во всём созналась и впала в нирвану. Это не помешало следствию затянуться на несколько месяцев: бюрократия не терпит спешки. По мере приближения развязки интерес к нам со стороны американских и немецких органов угасал в геометрической прогрессии, чему я был рад, а Сергеева не очень. Вообще, наши семейные отношения резко ухудшились, особенно после того, как я объявил о своём намерении всё же съездить в Союз на будущий год, если перемены в стране сделают такую поездку возможной.
- Всё зло идёт оттуда, - бормотала Сергеева, как заклинание. - Ненавижу!.. Не верю им - ни одному ихнему слову, ни одной их реформе. Ненавижу!..
Тем временем я опубликовал в парижской Русской Мысли статью "Восприятие Перестройки", где высказал тогда ещё не очень популярную в эмигрантской среде идею о необратимости перестроечных процессов. Тут как раз подоспел и суд над Тумановой.
Сергееву, естественно, выставили главным свидетелем обвинения. Перед этим с ней опять пару раз побеседовали в контрразведке - о чём, я не интересовался принципиально. Меня тоже попросили выступить в качестве свидетеля - главным образом, подтвердить показания моей жены. Я неохотно согласился и на второй или третий день припёрся в зал заседаний, где слушалось дело. Туманова выглядела молодцевато, одаряя присутствующих неотразимой улыбкой. Здоровая тюремная диета пошла ей на пользу: она сбросила вес и похорошела. То есть судьи - несмотря на мантии и прочие традиционные атрибуты - пялились на неё вполне откровенно, разве что не облизывались. Публика состояла из каких-то бесцветных личностей, среди которых затесался корреспондент "Свободы" - один из бывших ухажеров нашей героини. Словом, чего тут тянуть: в отличие от самовлюблённых до идиотизма сверхдержав, Германия - страна милосердная, шпионаж тяжким преступлением не считает, так что дали Светке три года, из них два с половиной условно, и с зачётом срока, отсиженного под следствием, тут же выпустили на волю.
Ещё через несколько месяцев я получил, наконец, разрешение на поездку в Союз, из-за чего у меня вышла крупная ссора с моим армейским начальством.
Но это уже совсем другая история...
Постскриптум
Почти все имена и события, описанные здесь, абсолютно правдивы (с поправкой на провалы в памяти и литературные вольности). Автор приносит особо искренние извинения американской и советской спецслужбам за отдельные неточности в изображении их деятельности.