Несколько километров к востоку
от замка Сен-Эньян, Блуа

Встреча любящей дочери и счастливо избежавшего плена отца никак не укладывалась в раз и навсегда затверженный голливудский лубок. Не было поцелуев и объятий. Никто не повисал на родительской шее, восторженно болтая ногами в воздухе. Отсутствовали также счастливые вскрики: "Папа, папочка вернулся!" Скупая мужская слеза не скатывалась по небритой щеке сурового, но растроганного родителя. Да и окружающие не комкали в руках носовые платки в бесплодных попытках сдержать слезы радости. Нет, все было чинно и строго.

- Мессир, я счастлива видеть вас живым и здоровым, - глубокий поклон с прижатыми к груди руками, - Господь и наши молитвы хранили Вас в битве и избавили от плена, дабы Вы вновь могли взять в свои руки бразды правления Неверским домом, а также оказать защиту и покровительство Вашей дочери и верным Вам людям.

- Благодарю вас, сударыня! Клянусь святым Престолом и всеми двенадцатью апостолами, мое сердце готово лопнуть от гордости! Воистину немного наберется дочерей во всем герцогстве Бургундском, что столь скрупулезно исполняли бы свой дочерний долг по отношению к отцу. Равно как и долг госпожи по отношению к своим вассалам. Подойди ко мне, дитя мое. Подойди и поведай о событиях, что привели сюда тебя и твоего удивительного спутника...

Н-да, вот уж, воистину, суровое детство, деревянные игрушки! А впрочем, чего и ждать от этих средневековых костоломов. Как рассказывал профессор истории европейской культуры мсье Жос, детство - это вообще довольно позднее изобретение. В нашем времени ему исполнилось лет двести, может быть чуть более. А до этого никакого детства просто не было. Научился ходить и разговаривать - значит уже взрослый. Только еще не очень крупный.

Уже вполне рассвело, хотя солнце еще и не показалось из-за горизонта. Утренний ветер шуршал в кронах, заглушая посторонние звуки, так что Капитан, также приглашенный к разговору, вынужден был даже слегка напрягать слух, чтобы все расслышать. Рассказ графини Маго напоминал скорее доклад командира отдельной диверсионно-разведывательной группы старшему по званию. Получили информацию - приняли решение - выдвинулись на исходный рубеж - встретились с сопротивлением противника - приняли меры по его преодолению ... Граф также ничуть не выбивался из образа старшего офицера. В нужных местах кивал головой, где необходимо уточнял диспозицию, в особо сложных случаях требовал пояснений от непосредственных исполнителей, коих было ровно одна штука - в лице самого Капитана. В общем, отец-командир, да и только!

Армейскую идиллию и ностальгически разомлевшего от нее Капитана прервал встревоженный выкрик лейтенанта Готье. Тот стоял, напряженно вглядываясь в прогалину между деревьями и показывал рукой по направлению к замку. Поскольку место их встречи находилось почти на вершине довольно высокого холма, километрах в трех к востоку, то замок между деревьями был виден, как на ладони.

- Мессир, они выпустили голубя!

- Неужели на таком расстоянии можно разглядеть птицу? - удивился Капитан.

- Нет, конечно, но вот голубятника с шестом, отгоняющего птицу от дома, увидеть совсем нетрудно. - Готье по-прежнему внимательно вглядывался в отделяющее их от замка воздушное пространство. - А вот и он!

Теперь, после подсказки лейтенанта, всем остальным тоже стала видна сизая, почти сливающаяся с утренним небосводом точка, весьма быстро передвигающаяся на восток.

- Когда отзвонят Tertia, чертова птица опустится на крышу родной голубятни в Кон-сюр-Луар, - угрюмо пробормотал граф. А когда закончится Nona, гонец доставит принесенное голубем сообщение уже под стены Невера, где наверняка сидит сейчас в осаде де Донзи. И, значит, все подходы к городу перекроют конными разъездами - так, что мышь не проскочит! Стало быть, в город нам просто не попасть.

- Мессир граф, отец, - почтительно поклонилась Маго. - Пытаться проникнуть в Невер, это означает самим засунуть шею в ловушку. Рассчитывать на помощь наших вассалов бессмысленно, они или на стороне де Донзи, или сами заперлись в своих замках. Эрве же может продолжать осаду сколько угодно. Хотя бы и до тех пор, пока в городе не закончится продовольствие. В графство нужно приходить только с войском. Дабы снять блокаду с Невера и дать де Донзи решающее сражение.

- И где же ты намерена найти это войско о, моя многомудрая дочь? - Едкая улыбка графа Пьера сделала его лицо некрасивыми, сморщенным, похожим на печеное яблоко. - Мы не можем рассчитывать на баронские дружины, а все сколько-нибудь значительные наемные отряды ушли вместе с королем Ричардом.

- Значит, нужно идти к Ричарду. Мы наверняка догоним его в Лимузене, где он будет приводить к надлежащей покорности Эмара Лиможского. Затем Вы попросите его уступить на время необходимое число латников, копейщиков и арбалетчиков - с обязательством привести их потом обратно, да еще и пополнив вставшими под Вашу руку отрядами неверцев. Королю все равно предстоит долгое ожидание на побережье, пока крестоносное воинство со всей Европы соберется под его знамена. Этого времени за глаза хватит, чтобы навести порядок в графстве и вновь присоединиться к войску Ричарда. Ему же в том - прямая выгода, ибо снимет немалую часть расходов на содержание наемников.

- Да, и переложит их на графскую казну, - недовольно проворчал граф, а в глазах его промелькнуло столь явное неудовольствие, что Капитану даже стало не по себе. Впрочем, увидел это только он сам, ибо граф, отпустив на секунду свои чувства, предусмотрительно отвернулся от дочери.

Вместе с тем, что-то возразить было трудно. План графини был более чем разумен, аргументы очевидны, успех - если и не гарантирован, то более чем вероятен. Дело оставалось за малым. Суметь добраться до короля и его войска. Ведь едва ли можно было предположить, что, блокировав все подступы к Неверу, де Донзи оставит без внимания дороги на юг.

Об Эрве IV де Донзи говаривали всякое. Но еще никому не пришло в голову назвать его дураком.

***

Остров Риальто,
Palazzo Dukale

Начало марта в Лагуне - время туманов. Пронзительный ночной холод сменяется днем почти летней жарой, и это противоборство стихий смешивает воду и воздух прибрежной зоны в какой-то причудливой взвеси, где мелкий моросящий дождик постепенно превращается в большой дождь, а тот в свою очередь вновь вырождается в серую и бессмысленную морось. И все это утопает в безнадежно густом тумане, скрывающем от глаз кормчего не только носовую фигуру и фок-мачту на носовой платформе, но даже находящуюся в десятке шагов грот-мачту его галеры. Все замирает в Лагуне, когда ее накрывают мартовские туманы.

Но даже они как будто отступают от площади Святого Марка, где высится Дворец Дожей - центр и средоточие могущества Светлейшей республики. Здесь жизнь не прекращается ни на секунду. Праздность и лень - утехи простонародья. Истинная власть - есть бьющая через край энергия, перед которой пасуют даже мартовские туманы. И сейчас она, власть, в лице сорок первого дожа Энрико Дандоло, энергично мерила шагами Малую гостиную Палаццо Дукале, не в силах усидеть на месте. Слишком уж непростые новости пришли сюда с северо-запада.

- Итак, ваша ловушка не сработает, - дож энергично наклонил сухую, скуластую голову, как бы намереваясь боднуть собеседника. - И к началу лета нам следует ожидать прибытия Ричарда с войском для заключения соглашения о перевозке его головорезов в Святую Землю?

- Не совсем так, мессер, - Себастьяно Сельвио, как всегда, сидел в своем излюбленном углу, где яркий свет канделябров был уже готов поступиться частью своей власти в пользу предначального мрака, а тени, свидетели соглашения, сходились особенно густо. - Не совсем так. Нам действительно придется расстаться с надеждами на разгром войска Ричарда в открытом поле. И, следовательно, его слава непобедимого полководца, героя и рыцаря останется с ним вовеки. Но много ли от нее пользы, коль сам король падет в битве, сраженный случайной стрелой?

- А он падет?

- А он падет...

Погрузившись в раздумья, мессер Дандоло вновь дал волю ногам, снова и снова пересекая не слишком большое пространство Малой гостиной. Сосредоточенные размышления еще больше заострили его лицо. Что-то явно тревожило, не давало покоя старому дожу.

- Понимаете, Себастьяно, мне все больше кажется, что мы чего-то не учитываем. Что-то упускаем из виду. И оттого в наши расчеты постоянно вкрадываются какие-то досадные, мелочные ошибки. Любой военный признал бы ваш план ударить по осадившему Шалю-Шаброль Ричарду превосходящими силами извне, да притом с нескольких сходящихся направлений - да, любой военный признал бы этот план превосходным и безупречным! Но король поступает так, как никто от него не ожидает. Он ведет в место подготовленной для него ловушки огромную, совершенно избыточную для взятия небольшой крепости армию, и ловушка рассыпается в пыль...

- Полагаете, Ричарда предупредили?

- Ах, это был бы самый лучший вариант! Но боюсь, дело в другом. Изменился сам Ричард, и это внушает мне все большие опасения. Да-да, мой добрый Себастьяно...

- Что вы имеете в виду, мессер? - мессер Сельвио, аж привстал в своем углу, настолько прозвучавшая мысль показалось ему неожиданной и важной.

- Сведения, доставляемые вашими людьми, дорогой Себастьяно, и полны, и точны. Планы Ричарда, его приближенных, его противников - все это очень важно, и нам нет причин жаловаться на их недостаток. И все же этого мало. Ибо в последнее время мы, похоже, перестали понимать, как будет реагировать Аквитанец на те или иные наши шаги. Он изменился, очень изменился! Мне рассказывают, что после плена король стал подозрителен и недоверчив. Многие его прежние друзья и доверенные люди вынуждены были покинуть короля, впав в немилость. Тогда как их место заняли совсем другие - авантюристы разбойники, отребье... Вроде того же Меркадье, капитана его брабансонов.

А еще люди рассказывают, что Ричард впал в настоящую одержимость, и что некая страсть поглотила его душу, сожрав там все, что было от весельчака-рыцаря, поэта и повесы. Говорят, сейчас в ней поселились настоящие бесы! Подозрительность - он перестал верить кому бы то ни было! Жестокость. Он готов уничтожить любого, кто пытается противиться его воле. Жадность. Король обобрал до нитки владетельных господ Англии. За перемирие с Филиппом-Августом он запросил столько, что французского короля чуть удар не хватил. И торговался с ним за каждый денье, как последняя рыночная торговка. Деньги, собранные на выкуп тех пленных, что еще оставались у Леопольда, он тоже оставил себе. Правда, для выкупа они и не понадобились, после смерти герцога Австрийского пленники все равно были отпущены на свободу. Но все же... И все эти немалые средства Ричард тратит на своих наемников, которых собралась у него настоящая армия.

- Может быть, из короля-рыцаря Ричард начинает превращаться в настоящего властителя? Плен многим добавлял ума...

- Может быть, Себастьяно, может быть. И это, признаться, беспокоит меня больше всего. Ибо намного осложняет нашу борьбу с ним. Если до сих пор Республика вполне справлялась с возникающими трудностями за счет ваших, мой добрый Себастьяно, усилий, то сейчас... Боюсь сейчас мы вступаем в борьбу, которая потребует всех наших сил, всех ресурсов, всех возможностей. Готовы ли мы к этому? И, самое главное, сумеем ли убедить в нашей правоте патрицианские семейства Светлейшей?

Мессер Дандоло замолчал, толстые индийские ковры полностью глушили звуки его шагов, так что казалось, будто некий призрак беззвучно мечется из угла в угол Малой гостиной.

- А тут еще эти ваши колдуны... Кто такие, откуда взялись - непонятно. Каким образом получили сведения о наших планах относительно Ричарда - непонятно. С какими силами, с чьими интересами связаны - непонятно. Каким образом умудрились избегнуть внимания наших людей, находящихся возле Филиппа-Августа - непонятно. Как им удалось выкрасть этого, как его... графа Неверского - непонятно. Да и зачем он им сдался - тоже вопрос. Сплошные вопросы и ни одного ответа. А ведь их, этих колдунов, милейший Себастьяно, теперь тоже придется учитывать во всех наших операциях, связанных с Ричардом. И что? Каковы их возможности, чего от них можно ждать, что им вообще, черт бы их побрал, нужно?!

В целом же, - слепец остановился, повернулся к мессеру Сельвио и уперся слепым взором прямо ему в переносицу, - в целом мы видим, что в наших планах появляется все больше факторов, на которые мы пока не можем не только влиять, но даже более или менее достоверно предсказывать их поведение. Если раньше мы играли со всеми этими королями, князьями, епископами, да хоть и с самим Папой - как взрослый играет с ребенком, направляя их энергию в нужное нам русло, то теперь игра, похоже, выравнивается. И вот именно это беспокоит меня более всего...

***

Шалю-Шаброль, Лимузен,
26 марта 1199 года

Спасение короля, ради которого наши отважные герои пустились в полное смертельных опасностей путешествие по средневековой Франции, произошло просто, скучно и даже как-то буднично. Буквально, пришел - увидел - защитил. Хотя, разумеется, в действительности все было не так просто.

Начать с того, что им пришлось три с лишним недели пробираться в Лимузен, скрываясь от многочисленных дозоров, брошенных де Донзи на поиски беглецов. Проклятый голубь, птица, мать ее, мира, все-таки сделал свое дело! Уже на подходе к Вьерзону небольшой отряд графини Маго чуть было не столкнулся с многочисленным конным разъездом. Более двадцати всадников, возглавляемых рыцарем, двигались по дороге встречным курсом. Вымпел с цветами баронства Сен-Эньян не оставлял сомнения в том, кому принадлежал отряд.

От столкновения их спасло чудо. Чудо, да еще предусмотрительность Капитана, настоявшего на высылке передового дозора. Вихрем примчавшийся подчиненный лейтенанта Готье успел вовремя. Беглецы сумели углубиться в чащу достаточно далеко, чтобы пропустить встречный отряд, оставшись при этом незамеченными. Однако, всем стало понятно, что отныне двигаться придется именно так - урывками, скрываясь от многочисленных преследователей, вздрагивая от каждого шороха в лесной чаще.

На дорогу к Вьерзону решили не возвращаться, поэтому далее пробирались лесными звериными тропами, где иной раз коней приходилось вести в поводу - настолько густым оказался подлесок в южной части Орлеанской чащи. Впрочем, очень скоро о ней пришлось вспоминать с грустью и сожалением. Лес все же укрывал их от назойливого внимания людей де Донзи. Гораздо хуже стало, когда он кончился, и, не доезжая до Шатору, наши путешественники выехали в безлесые холмы и виноградники Эндра.

Здесь их маленький отряд был виден на сотни туазов вокруг. Так что, о движении в дневное время суток пришлось забыть. Двигались ночами, скрываясь от солнечных лучей и ловчих де Донзи в каком-нибудь овраге, лесной балке или глухой деревушке на отшибе. Не раз, и не два доводилось им провожать глазами скачущие вдалеке дозоры в столь узнаваемом даже издалека красном и черном. Но, Бог миловал!

Все, однако, рано или поздно кончается.

Для наших героев погоня закончилась, когда стали уже различимы надвратные башни Сегюра - родового замка виконтов Лиможских ... Замок был со всех сторон блокирован войсками Ричарда, так что о безнаказанном нападении на них в его окрестностях не могло быть и речи. Нет, никто не сомневался, что среди множества вооруженных людей, окруживших крепостные стены, могло скрываться сколько угодно ищеек де Донзи. Но вот организовать нападение у всех на виду они уже не могли.

К Сегюру господин Дрон и господин Гольдберг выехали 22 марта. До рокового покушения, унесшего жизнь короля-льва, оставалось еще четыре дня, так что, они могли поздравить себя с успехом. Нет, встретиться с Ричардом прямо под стенами замка им не удалось - они разминулись ровно на один день. Расставив войска для блокады мятежного виконта, король отправился к Шалю-Шаброль добывать "сокровища короля Генриха, своего отца". Но далеко ли до этого самого Шалю-Шаброль! Каких-то пара дней пути.

Была, правда, совершенно реальная опасность не добраться до пункта назначения, попав в руки людей де Донзи. Но тут неожиданную оборотистость проявил почтенный историк-медиевист. Надев на физиономию выражение сугубой важности и легкого презрения к окружающим - что, кстати сказать, очень ему шло - он быстро выяснил, "кто тут всем командует в отсутствие мессира Ричарда", и, ввалившись в палатку Джефри Фиц-Питера, графа Эссекса, потребовал сопровождения к королю "для себя и своих благородных спутников". Каковое незамедлительно и получил, в количестве двадцати конных сержантов и десятка арбалетчиков.

Трудно сказать, что стало причиной такой покладистости графа. Известия ли о готовящемся покушении, еще месяц назад доставленные гонцом из Шато-Гайар, или донельзя важная физиономия господина Гольдберга, а скорее всего - просто избыток войск под рукой. Как бы то ни было, уже на следующее утро беглецы под надежной охраной, тронулись в путь. Правда, состав их весьма значительно изменился.

Граф Пьер, рассудив, что негоже надоедать королю своими просьбами во время подготовки к штурму Шалю-Шаброля, решил дождаться возвращения Ричарда. Сегюр к этому моменту - что было совершенно очевидно - тоже будет взят. И ничто уже не помешает королю со всем вниманием отнестись к их просьбе - выделить "в аренду" часть наемных отрядов. Так что, Капитан вынужден был провести весьма романический ритуал прощания с прекрасной Маго, выполненный в духе "я буду с нетерпением ждать новой встречи с Вами". Получив в ответ оценивающий и совсем не детский взгляд юной графини, весьма чувственное "я тоже буду ждать Вас, мессир" и шелковый шейный платок на память. Как бы то ни было, уже двадцать пятого марта господа Гольдберг и Дрон были на месте. А именно, в штабной палатке капитана Меркадье, командовавшего осадой Шалю-Шаброль.

Сам Ричард, видимо заглянувший по дороге еще куда-то, прибыл лишь на следующий день после обеда. До рокового выстрела оставалось несколько часов. Сознавая, что время утекает уже буквально между пальцами, господин Гольдберг тут же ринулся в бой. Заранее объявив Меркадье, что обязан донести до короля известия особой важности, и поэтому ему необходима встреча с Ричардом буквально сразу же по прибытии того в лагерь, он таки эту возможность получил.

Когда длинная кавалькада всадников во главе с королем въехала в расположение войск, Меркадье, после всех приличествующих моменту приветствий, что-то проговорил Ричарду, указывая на стоящих поодаль "заморских колдунов". Тот согласно кивнул в ответ и направился прямо к ним.

- Вы хотели говорить со мной, чужеземцы? Прошу! Я готов выслушать все прямо сейчас. Но, во имя ран Христовых, постарайтесь быть краткими! До вечера я должен осмотреть замок перед завтрашним штурмом, а тени уже клонятся к востоку.

- Именно об этом я и хочу говорить с вами, мессир. - Голос господина Гольдберга слегка сел от волнения, на лбу и висках выступили капельки пота. - Вам уже, конечно, передали известие о готовящемся покушении.

Король коротко кивнул, всем своим видом выражая нетерпение занятого человека.

- Так вот, звезды указывают на последнюю декаду марта, - историк проглотил мешавший ему говорить ком в горле и продолжил, - а самый же вероятный день, когда произойдет роковой выстрел, это - сегодня, двадцать шестое марта.

- Вздор! Нет, я, конечно, благодарен и вам, и вашему повелителю за столь трогательную заботу о моем здоровье. Но посмотрите вокруг! - Ричард простер руку к крепости, заставляя своих собеседников оглянуться. - Отсюда и до самой крепостной стены местность ровная, как стол. Клянусь сердцем святого Игнатия, здесь не спрятаться даже ребенку, не то, что воину с луком или арбалетом. К стене ближе трехсот шагов я не подхожу. А из баллисты или катапульты прицельного выстрела все равно не сделать. Все у вас?

- Мессир, - это вперед вышел уже Капитан, - все, что мы просим, это выдать мне щит и позволить сопровождать вас во время рекогносцировки.

- Рекогнос..., тьфу черт, чего?

- Во время осмотра крепостных стен.

- Хорошо. Меркадье, распорядись о щите. Ждите меня здесь, через полчаса выходим. - Король собрался уже уходить, но глаза его никак не могли оторваться от панциря Капитана. - У вас удивительный доспех, сьер рыцарь. Никогда не видел ничего подобного! Клянусь мощами святого Иринея, оружейники вашей страны достигли невероятного искусства. После завтрашнего штурма не откажите в одолжении, я хотел бы познакомиться с ним поближе.

Полог шатра сомкнулся, пряча от глаз могучую фигуру короля. На изрядно вытоптанной площадке перед входом остались почтенный олигарх - уже с крупным каплевидным щитом, снятым с одного из всадников - и обильно потеющий господин Гольдберг.

Вот, собственно, и все. Когда король Ричард в сопровождении небольшой свиты и присоединившихся к ней "заморских колдунов" отправился осматривать крепость и составлять план штурма, солнце уже клонилось к закату. Широкий шаг короля довольно быстро растянул процессию. Вскоре рядом с ним шагали только охрана и почтенный олигарх, не только не уступавший Ричарду в росте, но даже на полголовы возвышавшийся над ним. Король осматривал стены, вернее - жалкую пародию на них. Телохранители осматривали все подряд, ведь черт его знает, откуда может прийти опасность! И только взгляд Капитана был сосредоточен на одной единственной точке крепостной стены, откуда, согласно историческим хроникам, и был произведен роковой выстрел.

Все, что произошло потом, прилично отставший господин Гольдберг наблюдал с расстояния метров этак в пятьдесят. Вот массивная фигура олигарха резко дернулась и выметнула перед королем щит. Вот встрепенулась пара телохранителей и, мгновенно обогнув короля, отгородила его своими щитами от крепостной стены. Вот свита венценосца в одну секунду перешла с торопливого шага на самый отчаянный бег, стремясь защитить его от всевозможных опасностей. Вот клубящийся человеческий клубок начал со всей доступной скоростью отступать к лагерю, подальше от крепостных стен.

Далеко не атлет, почтенный историк сумел догнать королевскую свиту чуть ли не у самого шатра Меркадье, где все сгрудились, осматривая щит. А посмотреть было на что. Арбалетный болт почти пробил толстую дубовую доску. Острие, вышедшее на внутренней стороне щита, хищно щерилось зазубренным, хитро высверленным вдоль оси наконечником. Перед запыхавшимся историком расступились, признавая его право на участие в осмотре. Даже мельком брошенного взгляда господину Гольдбергу было достаточно, чтобы поставить диагноз.

- Сарацинская работа. Вы, мессир, должно быть, встречали такие в Святой земле. В высверленное отверстие хашшашины обычно закладывают яд. Любая царапина, нанесенная таким острием, смертельна. Впрочем, здесь, - историк тщательно принюхался к торчащему из щита острию, - яда, по-видимому, не оказалось. Его заменили обычным навозом. Должен сказать, это ничуть не менее смертоносная начинка. Частицы навоза, проникая в кровь, непременно вызывают воспаление крови и других телесных тканей. Раненный такой стрелой - без специальной обработки раны - обречен.

С каждым словом господина Гольдберга лицо Ричарда, и так-то довольно бледное, бледнело еще больше. Впрочем, он довольно быстро взял себя в руки.

- Да, разрази меня гром! Мне уже приходилось видеть такие штуки. Но как арбалетный болт смог преодолеть такое расстояние и почти пробить щит? Ни один арбалет, сделанный человеческими руками, не пошлет снаряд с такой силой. Клянусь богом, это просто невозможно!

Капитан поднял взгляд на венценосного собеседника:

- Мессир, это значит лишь то, что после штурма вашим воинам, кроме сокровищ, предстоит искать еще и арбалет. Думаю, нам предстоит узнать немало нового о возможностях этого оружия.

Король тяжело опустился на импровизированный походный трон, установленный в шатре специально для него. Впрочем, какой там трон, так - легкое деревянное кресло с подлокотниками! Похоже, просвистевшая совсем рядом смерть основательно выбила его из седла. Как он был сейчас непохож на себя прежнего! Воистину, весельчак, поэт и воин, неистово врубавшийся когда-то в боевые порядки любого, самого грозного противника, остался в германском плену. Здесь, в содрогающемся под холодным мартовским ветром шатре сидел человек, ведавший истинную цену жизни и смерти. Человек, знающий для чего ему нужен весь остаток его жизни - до самой последней минуты. И более всего боящийся потерять ее из-за какой-то нелепой случайности. Ведь тогда Цель так и останется недостигнутой! А это - самое страшное для того, кто смог ее обрести.

- Господа, - Ричард перевел тяжелый и какой-то очень уставший взгляд на "колдунов" из далекой Индии. - Похоже, я обязан вам жизнью. Вашей настойчивости (кивок в сторону господина Гольдберга) и вашей расторопности (это уже Капитану). Чем я могу вознаградить вас за оказанную услугу? Говорите, прошу вас! Поверьте, жизнь Плантагенета стоит немало!

"Колдуны" переглянулись. Во взгляде почтенного историка сквозила едва скрываемая растерянность. Он явно не понимал, как поступить, и что потребовать за спасенную жизнь короля. И тогда вперед выступил Капитан.

- Ваше величество! Поверьте, лучшей наградой для нас стало то, что нам удалось выполнить волю нашего повелителя, христианнейшего короля и пресвитера Иоанна. Ваша жизнь, мессир, воистину бесценна для каждого доброго христианина. Ибо кто еще сумеет провести крестоносное воинство сквозь сарацинские рати, чтобы освободить Гроб Господень и святые реликвии? Мы просим вас не упоминать более ни о каком вознаграждении, ибо случившееся - уже лучшая награда, о какой мог бы мечтать любой подданный нашего повелителя!

- Вот как? - Король недоверчиво покачал головой, потом на пару секунд задумался, кивнул каким-то своим мыслям. - Что ж, быть по сему! Но будьте уверены, я запомню этот день. И, если когда-нибудь вам потребуется моя помощь...

... Солнце уже коснулось нижним краем холмов, тянущихся отсюда на запад до самого Ангулема. Так что, обсуждение завтрашнего штурма решено было не откладывать. Впрочем, что там было обсуждать! Полуразрушенные, залатанные на скорую руку стены. Гарнизон менее сорока человек. Всего два рыцаря во главе. Высадить тараном эту пародию на крепостные ворота, войти внутрь, убить всех, кто будет оказывать сопротивление. Вот и весь план.

Ну, не весь, не весь! Согласно собранной людьми Меркадье информации, пара замков неподалеку могла таить весьма неприятные сюрпризы. Фирбе, что в полутора лье строго на юг, и расположенный в паре лье на юго-юго-восток Курбефи. По сведениям лазутчиков, гарнизоны каждого из них составляли до трех-четырех сотен воинов, что для укреплений этого класса было просто избыточным. Мало того - что уж и вообще ни в какие ворота не лезло - в замках была сосредоточена в основном конница. Содержать постоянно такое количество лошадей в крепости мог только безумец! Ни сена, ни овса не напасешься. А вот использовать временно помещенную туда кавалерию для внезапного удара в спину осаждающих соседний Шалю-Шаброль - самое то! Так что, копейщиков Меркадье решено было развернуть заслоном на юго-восток, дабы предотвратить возможные неожиданности.

Сам штурм прошел рутинно, можно сказать, скучно. Два десятка здоровенных вестфальцев, прикрываясь щитами, дотащили до крепостных ворот дубовый таран и минут за пятнадцать высадили ворота настежь. Прикрывающая их сотня арбалетчиков не позволила защитникам на стене даже голову между зубцов показать, не говоря уж о том, чтобы попытаться обстрелять или иным образом воспрепятствовать таранной команде.

Затем в пролом вошли две сотни латников, и все было кончено. Последние защитники замка забаррикадировались, было, в донжоне, но и там их отчаянное сопротивление ничего не сумело противопоставить огромному численному, да и качественному - чего уж там, превосходству нападавших.

Некоторую интригу в происходящее добавил удар конницы, все же вышедшей из замков. Но в целом, это была попытка отчаяния. Брабансоны Меркадье аккуратно и точно приняли накатывающуюся конную лавину в копья, а гасконские арбалетчики выкосили чуть ли не половину атакующих еще на подходе к линии соприкосновения.

Завершающий штрих нанесли четыре сотни конных сержантов, ударивших обескровленному противнику во фланг и тем самым завершивших разгром. Ну, а дальше началось любимое представление конницы всех времен и народов - преследование отступающего в панике противника. Каковое и закончилось уже внутри по-быстрому капитулировавших замков, куда победители ворвались на плечах бегущих...

- Господин Гольдберг, примите мои поздравления, - Капитан набулькал красного терпкого вина в глиняные кружки, - сдается мне, мы, черт побери, выполнили наше задание! Шалю-Шаброль взят, на короле ни царапины. И значит, история этого мира уже пошла другим путем...

- Вашими молитвами, господин Дрон, вашими молитвами! - почтенный историк взял свою кружку и, весьма галантерейно чокнувшись со своим спутником, лихо опрокинул содержимое внутрь. - Теперь немного отдохнуть, прийти в себя, продать немного перца, накупить сувениров - и домой! Домой, к ваннам и унитазам, к нормальной одежде и еде... Дальше Ричард и сам справится. Большой уже мальчик!

- Не, ну с выпивкой и тут все в порядке, - не согласился владелец заводов/газет/пароходов, наполняя кружки по второму кругу.

- А вот не скажите, любезнейший Сергей Сергеевич, не скажите! Выпивка без хорошо покушать, это знаете ли... Эх, да что вы понимаете в добротной кухне! А вот взять молодого карпа, небольшого, на килограмм - не больше... Да аккуратно почистить... Да снять кожицу чулочком... М-м-м! А потом филе отобрать от косточек и в мясорубочку... А потом туда пару яичек, хлебушек беленький, в молоке размоченный, да лучок мелко порубленный, да немножко сахару, да перца, да соли по вкусу... Да хорошенько замесить... Ой-вэй, я уже прямо сейчас захлебнусь! Ну, просто нет сил сдерживать такое слюноотделение - что я вам, собака Павлова? Или все же со всех сторон приличный кандидат наук..?

На этом риторическом вопросе культурно отдыхающих собеседников прервали. Край отведенного им для отдыха шатра распахнулся, и внутрь, не спрашивая ничьего разрешения, протиснулся незнакомый оруженосец.

- Мессиры, король Ричард приглашает вас к себе, - посланец неуверенно замолчал и все же добавил, почти шепотом. - Из замка принесли арбалет... тот самый...!

Подгоняемая любопытством, парочка уже через пару минут входили в сумрак королевского шатра. На походном столе, покрытом каким-то пледом непонятной расцветки, лежало ... оно. Господи, ну и чудовище! Именно эта мысль, одна на двоих, посетила пораженно переглянувшихся господина Гольдберга и господина Дрона. Довольно длинное, слегка обгоревшее, ложе со специальным узлом для крепления вертикальной подпорки. И закрепленный на нем большой МЕТАЛЛИЧЕСКИЙ лук!

Воистину, чудны дела твои, Господи! Тяжелые крепостные арбалеты с металлическими луками появятся в этом мире лишь во второй половине четырнадцатого века. А полевые версии и того позже. До первых европейских технологий науглероживания железа, позволяющих после соответствующей закалки и отпуска получать пригодную для арбалетных луков пружинящую сталь, еще более полутора веков. Откуда взялся этот монстр в конце двенадцатого века - вот вопрос, который вертелся в головах пришельцев из будущего.

В головах короля Ричарда и его спутников, судя по всему, вообще ничего не вертелось - они просто отказывались верить своим глазам! Ведь мягкое железо, согнувшись, так и остается согнутым. Это всем известно. А твердая сталь и вовсе не может гнуться! Любой изгиб означает просто перелом. Им ли, с детства орудовавшим тяжелыми мечами, этого не знать? Неудивительно, что взгляды окружающих, после появления в шатре "колдунов из Индии", были направлены на них. Может быть, чужестранцы прольют свет на лежащую перед ними загадку?

Капитан шагнул к столу, его ладони бережно огладили шероховатую, не слишком тщательно обработанную поверхность металлического лука. В голове вертелось что-то полузабытое, из подброшенной когда-то отцом популярной книги по истории металлургии. Эх, не вышел из сына инженер, на что так сильно рассчитывал папа... Ну, да что уж теперь! Что же, что же... вертится что-то на языке, что-то хорошо забытое... Да, точно! Тигельная сталь! Тигельная плавка известна в это время в Китае и Индии. Науглероживание древесным углем, закалка охлаждением, отпуск через повторное меньшее нагревание, что повышает текучесть стали... Все верно. Хотя, нет. Китай, пожалуй, слишком далеко. Значит, Индия... Индия!

Вспомнилось вдруг все и сразу. Как будто и не прошло сорок с лишним лет. Как будто только вчера - отец, не пускающий играть в футбол, а сующий в руки книгу со странными рисунками. Где люди в чудных одеждах проковывают что-то на столь же чудных наковальнях... Да, "вуц", эта индийская сталь называлась вуц... Тигли из белой глины, кварцевый песок, графит и кричное железо...

- Я знаю, где был выкован этот лук. - Голос Капитана звучал негромко, но был слышен в самом отдаленном закутке шатра. - Кузнецы нашей родины владеют секретом изготовления стали, гнущейся как хорошо высушенное тисовое дерево. Из этой стали был выкован когда-то Жуайоз, меч Карла Великого. Из нее же были сделаны и меч Святого Маврикия, и меч Готфрида Бульонского, защитника гроба господня. Щербец Болеслава Храброго и меч Сида Воителя - и они были созданы из стали, привезенной к вам с моей родины. А теперь вот из нее выкован стальной лук. Лук, способный нести смерть на триста шагов. Да, он был выкован в Индии. Его стоимость - не менее полудюжины молодых, здоровых, хорошо выученных слонов. Или два веса золотом!

Все то же напряженное молчание стало ответом на эту реплику. Господину Гольдбергу хотелось постучать пальцем, а еще лучше чем-нибудь тяжелым по меднолобой голове своего партнера. Интересно, он сам-то подумал, откуда у рядового телохранителя индийского "колдуна и алхимика" могут взяться знания о знаменитых мечах европейского захолустья? А если эти вопросы придут в голову принимающей стороне? Впрочем, принимающая сторона все еще пребывала в прострации по поводу невиданного лука.

Судя по всему, все имеющиеся мощности их не слишком-то продвинутых мозгов были отданы под эту нехитрую операцию, поскольку стоящая вокруг стола публика никак на реплику Капитана не отреагировала. Этим не преминул воспользоваться господин Гольдберг, стремясь увести разговор подальше от металлургических откровений напарника.

- А я так интересуюсь узнать, - заблажил он своим самым скандальным тенорком, - кто и зачем привез этот натурально золотой лук в богом забытый Шалю-Шаброль? Каковой в своем нынешнем виде не стоит и четверти цены этой стальной диковины? Ну да, ну да, мне нередко приходилось встречать на рынках в Каликуте сарацинских купцов. О, они таки могли бы заказать и купить такой лук! Вот только как бы они доставили его сюда, вглубь христианских земель? Все, что привозят из Индии приверженцы Мухаммеда, оседает во дворце султана и его беев. Кто-нибудь когда-нибудь видел здесь хоть раз сарацинского купца?

Почтенный историк покрутил головой в ожидании ответа, пожевал губами, что-то обдумывая, и неспешно добавил:

- А еще на рынках Каликута можно встретить венецианцев...

Последнее слово мгновенно вывело из задумчивости верного Меркадье.

- Мессир, а ведь все сходится! Слухи о том, что Фирбе и Курбефи были выкуплены через третьи руки кем-то из венецианцев, что крутятся в последнее время вокруг Филиппа-Августа, ходят уже не первый день. И ведь кто-то же набил их наемной конницей, чтобы ударить в спину осаждающим Шалю-Шаброль! Мы, конечно, еще поспрашиваем сдавшихся. У меня найдется, кому хорошо спросить. Так, чтобы звучали только правдивые ответы. Но, кажется и так все ясно. Мой честный провансальский нос чует запах тухлятины. И несет его ветер с Адриатики...

- ... говоришь, и так все ясно? И так все ясно... Стало быть, ловушка... - лик короля был темен, взгляд кипел еле сдерживаемой яростью. Присутствующие прятали глаза, кто уставившись в пол, кто внимательнейшим образом разглядывая стенки шатра, лишь бы только не встречаться взглядом с этим клокочущим взглядом, - ... значит ловушка. Горсть никчемных побрякушек, чью стоимость в сто раз преувеличила молва... Не приспособленная к обороне крепость, фактически без гарнизона... И до семи сотен конных латников в тылу... Ловко! Да еще это вот чудовище, что на трех сотнях шагов пробивает дубовый щит... Ай, как ловко! Значит, решили поохотиться на королей? Ну-ну...

- Да мы разнесем это пиратское гнездо...!

- Кайр, ты научился летать? У тебя отрасли крылья вместо рук? - Голос короля прозвучал легко, но за внешней веселостью чувствовалась все та же тяжелая ярость. - Добраться до венецианцев можно только по воздуху, поскольку по морю сделать это помешает их флот. И да, между прочим, этот флот нам очень нужен! Ты не забыл, мой добрый Меркадье, что именно на венецианских кораблях мы собирались пересечь море?

- И что же, мы...

- Мы сделаем вид, что ничего не поняли. Пока. Нам нужны их корабли, Кайр! Нам нужны их чертовы корабли!!! Поэтому мы будем милы и любезны, как то и подобает добрым христианам. Мы заплатим им за корабли полновесным серебром. Мы переправимся в Египет. Мы... Ладно, хватит! Просто я знаю: однажды настанет день, и мы вспомним про золотой лук. Вспомним, Кайр! И, клянусь волосами пречистой Девы Марии, я очень удивлюсь, если при этом не прольется ровно столько их песьей крови, сколько стоит каждая капля крови короля!

***

Шато-Сегюр,
2 апреля 1199 года

На дворе стоит апрель, за окном звенит капель... Средневековое солнце отчаянно пыталось закатными отблесками согреть после зимней спячки старый Шато Сегюр, столь скоропостижно поменявшего хозяина. Средневековые птицы вили гнезда в гуще вполне уже распустившейся средневековой листвы. Средневековые крестьяне вовсю ковыряли землю под средневековый урожай. Наемники Ричарда, просеивали сквозь мелкое сито средневековое население внезапно капитулировавшего Сегюра и его окрестностей в поисках исчезнувшего виконта Эмара. А наши герои наслаждались средневековым гостеприимством короля Ричарда.

Нужно ли говорить, что после всех перипетий в окрестностях Шалю-Шаброля Ричард пригласил их слегка расслабиться и отдохнуть в замке Эмара Лиможского? Благо, по всем расчетам, бывший владелец уже должен был освободить место жительства и, либо переместиться в замковый подвал, либо удариться в бега. По прибытии к стенам родового замка виконтов Лиможских выяснилось, что ответственный квартиросъемщик предпочел второй вариант освобождения жилплощади, так что король вынужден был организовать его поиски. Ибо обещанное ранее повешение на воротах собственного замка никто ведь не отменял! Ну, а господин Дрон и господин Гольдберг использовали столь кстати подвернувшийся отдых для знакомства со средневековой действительностью - справедливо полагая, что ознакомление с нею из крестьянской телеги могло быть несколько односторонним.

Нужно сказать, что за исследование этой самой действительности они взялись с совершенно разных концов. Капитан, как-то вдруг внезапно сойдясь характерами с Кайром Меркадье, в компании еще нескольких предводителей наемных отрядов тщательно изучал содержимое окрестных кабаков, трактиров и иных заведений средневекового общепита. В перерывах между посещениями сих храмов желудка, а еще более - печени, поскольку выпито было ну, никак не меньше, чем съедено, они с удовольствием звенели мечами на заднем дворе замка, обмениваясь тонкостями европейского и "индийского" фехтования. Словом, почтенный олигарх вел жизнь, в полном смысле слова достойную мужчины.

Не то - господин Гольдберг. Как оказалось, наряду с множеством отвратительных недостатков, бывший владелец замка обладал и рядом качеств, вполне похвальных. Так, например, сир Эмар Лиможский был владельцем совершенно роскошной библиотеки на много сотен томов и свитков. Большинство из которых, как выяснилось при осмотре, не дошли до более поздних времен, но не раз упоминались и цитировались средневековыми авторами. Поняв, возле какого богатства он оказался, господин историк фактически переселился в библиотеку, с утра до вечера роясь в пыльных фолиантах, делая выписки и оглашая стены горестными стонами по поводу невозможности взять все это, положить в карман и унести к себе, в свое время - для серьезного и обстоятельного изучения.

Впрочем, оглашением стен занимался в замке не он один. В настоящий момент именно этому же самому занятию предавался король Ричард. Правда, вместо горестных воплей из уже знакомой нам малой пиршественной залы доносился разъяренный рык. Причиной коего оказался совершенно некстати попавший под горячую королевскую руку его преосвященство, кардинал Петр Капуанский.

Успешно проведя в Дижоне ассамблею французского духовенства, на коей пастырям галльского стада агнцев Божьих был выставлен полный перечень задач, связанных с грядущим Крестовым Походом, а после этого с трудом, но все же заставив этого упрямца Ричарда заключить мир с Филиппом-Августом, святой отец имел все основания быть довольным собой. Основные поручения Папы Иннокентия III были выполнены точно и в срок! Подвела почтенного прелата - как это нередко случается и со многими из нас - излишняя старательность, склонность к перфекционизму и желание объять необъятное.

Заслышав, что Ричард во время штурма одной из своих нормандских крепостей, захваченных во время его отсутствия коварным королем Франции, пленил епископа Филиппа Бове, мессир Пьетро решил принять меры к его освобождению. Трудно сказать, что стало причиной этого неосмотрительного поступка - эйфория ли от удачно выполненных поручений римского понтифика, недостаток ли информации или просто проявленное легкомыслие? Ведь король Англии не раз публично называл епископа Бове человеком, "которого он ненавидит больше всех на свете". И вот, просить короля за этого самого человека от имени Папы приехал в Сегюр кардинал и папский легат Пьетро да Капуа. Неудивительно, что встречен он был весьма холодно, а, попытавшись настоять на своей просьбе, вызвал настоящий вулкан бешеной ярости.

- Клянусь своей головой, - неистовствовал король, вскочив со своего кресла и отопнув к самому входу подставку для ног, - он больше не священник, потому что он и не христианин! Он был взят в плен не как епископ, но как рыцарь, сражаясь в полном доспехе, с разукрашенным шлемом на голове. Сир лицемер! Да ты и сам дурак! Не будь ты посланником Папы, я бы отослал тебя обратно кое с чем, что Папа долго не смог бы забыть! Он и пальцем не шевельнул, чтобы вызволить меня из темницы, пока мне нужна была его помощь. А теперь он просит меня освободить вора и поджигателя, который не принес мне ничего, кроме зла. Убирайтесь, господин предатель! Лжец, обманщик! Церковный деляга! Избавь меня от своего общества навсегда!

Откровенно смутившись и, что уж там говорить, изрядно испугавшись королевского гнева, несчастный итальянец попытался сменить тему. Но сделал это столь неудачно, что лишь еще более разжег ярость Ричарда. Дело в том, что проезжая через лагерь королевских войск и сам кардинал, и его люди неоднократно были свидетелями очень нерадостных для них разговоров. Дескать, разобравшись с виконтом Лиможа и наведя порядок в Лимузене, король откроет боевые действия против Раймунда VI, графа Тулузского, владения которого начинались сразу же за границами виконтства. Мол, король Ричард не забыл о графстве Керси, который Раймон V, отец нынешнего графа Тулузского, отобрал у Плантагенетов. И вот, теперь, собрав весьма грозное войско, Ричард намерен вернуть себе по справедливости принадлежащие Аквитании земли. И, напав на графа Тулузского, присоединить к своим владениям не только Кагор, но и земли до самой Тулузы. А то и до границ с Арагоном, коли будет на то Божья воля.

Вообразив, что возложенная на него Папой миссия - отправить Ричарда как можно быстрей воевать Святую Землю - находится под угрозой, его Преосвященство обратился теперь к королю, дабы отеческим увещеванием вернуть того на путь истинный. И нарвался... Как только слова достойного прелата, общий смысл которых сводился к тому, что долг доброго христианина повелевает королю как можно скорее принять крест и возглавить христолюбивое воинство, а вовсе не заниматься завоеваниями французских владений, - так вот, как только эти слова достигли слуха Ричарда, он резко замолчал, сжал до белизны огромные кулаки, деревянными шагами дошел до входной двери, забрал - сам! - выпнутую прочь подставку для ног, вернулся к креслу, сел и молча уставился на кардинала.

Нездоровые, в склеротических прожилках глаза короля, упершиеся из-под набрякших век прямо в переносицу славного служителя церкви, напугали того еще больше. Затем король заговорил, медленно и монотонно.

- В мои намерения входило дойти с войском до Лиона и там, встав на старую Агриппиеву дорогу совершить марш уже до портов северной Италии. Но, клянусь бородой Спасителя, вы подали мне прекрасную мысль. И правда, зачем стаптывать подметки моих солдат, идя за две с половиной сотни лье неизвестно куда и зачем, если совсем рядом лежат земли Тулузы, которые столь несложно взять под свою руку? А, святой отец? Назовите мне хоть одну причину, из-за которой я не могу этого сделать?

- Но, ваше величество, Святая Земля стенает под пятой неверных, взывая к христовым воинам... Вспомните, какой грех совершите вы этой войной. В ней гибель Святой земли... Ей грозит уже конечный захват и опустошение, а христианству конец...

- Ах, вот как?! - раздражение и ярость на этот раз окончательно разнесли в щепки плотину королевской сдержанности, и рыкающий бас вновь сотряс залы и коридоры замка. - Пока я рисковал своей жизнью во славу Христа, Филипп ускользнул в Европу, чтобы коварно украсть мои владения! Если бы не его злой умысел, вынудивший меня вернуться, я бы еще семь лет назад очистил Святую Землю! А потом, когда я был в заточении, он сговорился, чтобы меня продержали там как можно дольше, дабы успеть похитить мои земли! Вор! Вор и клятвопреступник!!! Если бы он оставил в покое мою державу, мне не нужно было бы возвращаться сюда! Вся земля Сирии была бы очищена от язычников! Стон Иерусалима - на его совести!!! Убирайтесь прочь! Прочь, я вам говорю! Иначе вы пожалеете, что вообще родились на свет!!!

Видимо, не в силах более сдерживать душившую его ярость, король вскочил с кресла. Его гнев требовал действий. Едва владея собой, Ричард выбрал все же самый безобидный способ выпустить его на свободу. Сделав несколько гигантских шагов, он пинком распахнул створки дверей и пошел по галерее, куда глаза глядят, стремясь хотя бы быстрыми шагами затушить бушующее в груди пламя. Вот один из переходов привел его в тупик, заканчивающийся высокой, изящной резьбы, дверью. Взявшись за ручку, король рванул ее на себя и остановился на пороге, всматриваясь в сумрак, едва разгоняемый светом из крохотного оконца и канделябром на полтора десятка свечей...

***

Пятидневный загул самым неудовлетворительным образом сказался на немолодом уже организма господина Дрона. Желудок взбунтовался, так и норовя избавиться от любых новых поступлений, в руках появилась предательская дрожь, а глаза закрывались сами собой, едва только выдавалась минутка, свободная от нехитрых средневековых развлечений. Нужно сделать паузу, - сказал себе почтенный олигарх и, отговорившись срочными делами от очередного похода в "местечко - во! Ты такого еще не видел!", завалился спать. Отоспавшись, осушив стоявший в изголовье кровати здоровенный кувшин с холодной водой и слегка придя в себя, он осознал, что уже давненько не видел своего компаньона по путешествию, и отправился на поиски господина Гольдберга.

Отчаянно стреляющая глазками горничная проводила его в замковую библиотеку, где "господин колдун заперлись и почти не выходят". Евгений Викторович Гольдберг был там. Осунувшийся, похудевший, с синюшными мешками под несуразно покрасневшими глазками, он сидел за огромным, заваленным книгами и свитками столом, что-то лихорадочно выписывая и чуть ли не рыча от вожделения и научного энтузиазма. На вопрос Капитана, обедал ли он сегодня, господин историк буркнул что-то невразумительное, приблизительно означающее "А? Что? Не помню. Отвалите уже все!", и продолжил работу.

Однако! - изумился про себя Капитан. Похоже, тут нужны решительные меры. Выйдя из библиотеки и поймав какого-то пробегающего мимо служку, он велел немедля мчаться на кухню и нести оттуда мяса, овощей, хлеба и крепкого португальского вина. И чтобы одна нога здесь, другая там! Напутствуемый отечески отпущенным пенделем, слуга умчался выполнять порученное и уже буквально через десяток минут вернулся, обильно нагруженный провизией.

Капитан же, тем временем, выдернул почтенного историка из книжных завалов - так добрая хозяйка выдергивает с грядки созревшую редиску - отряхнул его от насевшей пыли и паутины и, полуобняв, начал прогуливать озверевшего от многосуточной и почти беспрерывной работы доцента вдоль книжных стеллажей. Взад и вперед. Взад и вперед. Дабы застоявшаяся кровь вновь начала нормально циркулировать в изможденном организме научного работника.

- Ну, нельзя же так увлекаться, - мягко выговаривал он все еще ничего не соображающему господину Гольдбергу, поддерживая того за локоток и помогая успешно огибать встречающиеся препятствия. - Так ведь и ласты склеить недолго. Наука не простит нам потери бойца. А что я скажу в обкоме КПРФ по возвращении? Мол, потерял вашего товарища при выполнении боевого задания? Нет, батенька, аккуратнее с этим делом нужно, как-то спокойнее... Фанатизм, - он еще никого до добра не доводил... Да и годы наши с вами уже не те, чтобы вот так вот, сутками напролет безобразия нарушать...

Так, нежно воркуя и выгуливая историка, он дождался уже упомянутого слугу с продуктовым набором, решительно сгреб книги с одного конца стола и велел накрыть на освободившемся месте. Когда все было готово, Капитан усадил своего подопечного на стул и чуть ли не насильно влил тому в рот несколько глотков вина. Алкоголь оказал на истерзанный мозг господина Гольдберга самое живительное воздействие. Щеки порозовели, в глазах появилось осмысленное выражение, а руки сами собой, почти без участия воли и разума, ухватили нож, отрезали от принесенной гусиной ноги добротный шмат мяса и отправили его в рот.

Насыщение шло молча, изредка прерываемое лишь глотком-другим вина. Еще немножко. Вот этот кусочек. И вот этот. И луковкой закусить. И хлебушка отломить. А теперь снова глоточек. И еще кусочек.... Казалось, ничто не в состоянии отвлечь от трапезы дорвавшегося, наконец, до еды историка-медиевиста. Но тут входная дверь резко распахнулась, и огромная фигура загородила вход. Капитан, было, вскочил, ухватившись за рукоять кинжала на поясе, но тут же и сел. На пороге стоял король Ричард...

- А, господа колдуны, - после довольно продолжительной паузы произнес венценосец и шагнул внутрь. За время созерцания трапезничающих чужеземцев глаза его перестали метать молнии, ноздри раздуваться, а грудь вздыматься, как после быстрого бега. - И то верно. Где еще и быть колдунам, как не в библиотеке? И как вам книжное собрание виконта?

- Вевикоепно! - не прекращая жевать, отозвался господин Гольдберг. - Ефли бы не довг вефности моему гофподину, я бы, пофалуй, пофевився фдесь нафсегда. Редчайшие рукописи, о многих из которых я только слышал, но даже не мечтал подержать их в руках!

- Не желаете присоединиться к нашей небольшой пирушке? - проявил гостеприимство Капитан. - Еды и питья нам натащили на пятерых, так что ваша помощь была бы очень кстати.

- Почему бы и нет, - не чинясь согласился Ричард, и тут же впился зубами в ухваченную из корзины закопченную половинку курицы. Благодарно кивнул на поданную Капитаном кружку вина, но в разговор вступать не спешил. Его мысли явно бродили где-то не здесь, и мысли эти были не из веселых.

Последнее обстоятельство не укрылось от внимания господина Гольдберга. И, то ли перегретые долгой работой мозги тому причиной, то ли просто обычно присущая почтенному историку самоуверенность, но его понесло пооткровенничать. И ладно бы о своем, так - нет! Евгений Викторович решил обсудить, ни много ни мало - королевские дела.

- Не будет ли с моей стороны неучтивостью поинтересоваться, - довольно стройно начал он, несмотря на прилично уже отпитый кувшин с порто, - кого ваше величество так страстно желает сейчас видеть висящим на доброй веревке, привязанной к крепкому дубовому суку? - Широко открытые глаза историка взирали на короля с таким искренним вниманием и каким-то детским интересом, что тот не нашел в себе сил возмутиться.

- Полагаю, его преосвященство, кардинал Петр Капуанский смотрелся бы в пеньковом воротнике очень и очень выигрышно, - в том историку ответил Ричард, слегка даже улыбнувшись.

- О, давайте я угадаю, чем его преосвященство вызвал ваш гнев, мессир! - Послезнание, перемешанное с парами доброго портвейна, образовало в груди историка воистину гремучую смесь, коя так и рвалась наружу, дабы осчастливить удивительными откровениями, если уж и не все человечество, то хотя бы сидящих вокруг столь приятных и симпатичных во всех отношениях собутыльников. - Он наверняка просил за епископа Бове, ик...

- Об этом вам тоже поведали звезды? - иронично осведомился Ричард, неприятно удивленный осведомленностью своего нетрезвого собеседника.

- О, мессир, ик... совершенно напрасно недооценивает могущество небесных светил!

- Значит, звезды... И что же еще интересного поведали они в ваших высокоученых занятиях?

Капитан, вполне резонно опасавшийся, что беседа захмелевшего историка и явно чем-то раздосадованного короля может принять совершенно неприятный оборот, решил взять инициативу в свои руки.

- Возможно, если мессир уточнит свой вопрос к небесным светилам, ответить на него будет несколько легче, чем перечислять все откровения звезд и планет за многие десятки лет ученых занятий моего господина?

"А почему бы и нет", - подумалось вдруг Ричарду. Эти двое обладают многими и весьма необычными знаниями. Да и, похоже, осведомлены о наших делах как бы не получше меня самого. Вот как это может быть, чтобы чужестранцы - а оно же сразу видно, что чужестранцы, и по речи, и по одежде, и по оружию - чтобы чужестранцы могли знать, с чем прибыл сюда этот святоша? Но ведь знали! Может, и правда в этих звездах что-то такое есть? Почему бы и не спросить совета? Уж во всяком случае, прибыв издалека, они точно не станут держать чью-то сторону во имя преданности, долга или корысти ...

- Хорошо, сир астролог! Вот вам мой вопрос. Как быть мне с папой Иннокентием? С его армией церковников, так и норовящих везде сунуть свой святейший нос? Чего мне ожидать от них? Сейчас и в дальнейшем? С одной стороны, папа как будто бы на моей стороне. Он прислал телохранителей, сумевших избавить меня от множества покушений... Хотя, от последнего не смогли уберечь даже они, и если бы не ваше столь своевременное появление... Ладно! Он пытается выдоить из церковной братии деньги на поход и делает это - всякому видно - со всем усердием. Он постоянно и всячески выказывает мне свое благорасположение, объявляя с кафедры чуть ли не главной надеждой христианского мира. Это с одной стороны. Но есть и другая. Его церковники слишком много на себя берут! Они лезут везде и всюду с непрошенными советами, наставлениями, поучениями. Как будто хотят властвовать вместо меня моими же руками. Святая церковь богата. Земли и города, серебро и золото ... И всем этим она также может подкрепить любые свои пожелания. Одной лишь угрозой интердикта она в состоянии взбунтовать подданных против любого законного господина... О, Церковь - грозная сила! Сила, способная противостоять власти любого светского властителя. Значит, она опасна! Папа Иннокентий опасен! Так как же мне следует поступать? Должен ли я благословлять протянутую мне руку помощи, или же, наоборот, мне следует вечно остерегаться ее грозной силы, способной в любой момент взять меня за горло?

Последние слова Ричард почти прокричал, но вовремя остановился, взяв себя в руки. Его собеседники молча сидели, пораженные вспышкой королевского красноречия. Господин Гольдберг даже прекратил жевать. И да, икать он тоже вдруг совсем перестал. Из глаз пропала пьяная одурь. Теперь в них сквозила острая мысль и некая трудно уловимая беспощадность, свойственная уверенным в безупречности своей логики умам.

- Что ж, ваше величество, - мягко начал он, - я понимаю ваши затруднения. Впрочем, для ответа на заданные вопросы совершенно необязательно задавать вопросы звездам. Ибо все ответы есть уже здесь, - он широким жестом очертил лежащие на столе и стоящие на полках книги.

- Да, все ответы уже здесь, - повторил он в ответ на недоуменный взгляд короля, - нужно лишь открыть их на нужном месте. Итак, первый вопрос. В чем истоки такой яростной поддержки папы Иннокентия ваших усилий по очистке Святой Земли от сарацинов и язычников? Святые реликвии? - едко усмехнулся он.

Король вернул ему столь же циничную усмешку и кивком потребовал продолжения.

- В действительности, папа здесь не одинок. Он лишь продолжает политику многих поколений церковных иерархов. Политику, направленную на обуздание войны в землях, попавших под длань святой католической церкви. Давайте посмотрим, что видит церковь на землях, населенных осевшими там германцами, что приняли семь-восемь столетий назад христову веру!

Господин Гольдберг неожиданно резво вскочил, подбежал к одному из стеллажей, вытащил толстую книгу в телячьем переплете, рывком раскрыл.

- Это "История франков" Григория Турского, писанная шесть столетий назад. Франкские королевства уже приняли христианство. Но что ж находит в них епископ славного города Тура? - Историк опустил глаза и начал весьма бегло озвучивать латинский текст:

" ... Герменефред восстал против брата и, послав к королю Теодориху тайных послов, предложил ему принять участие в преследовании своего брата. При этом он сказал: "Если ты убьешь его, мы поровну поделим его королевство". Обрадованный этим известием, Теодорих направился к нему с войском..."

Наугад перевернув десятка два листов тяжелого, плотного пергамента, господин Гольдберг вновь, причем совершенно наугад, продолжил:

"... Хлотарь же и Хильдеберт направились в Бургундию и, осадив Отён и обратив в бегство Годомара, заняли всю Бургундию..."

Снова несколько лихорадочно пролистанных страниц и вновь наугад, с первого попавшегося места:

"...А Теодорих с войском пришел в Овернь, всю ее опустошил и разорил..."

Еще десяток страниц, и вновь первый попавшийся абзац:

"... А король Хильдеберт, пока Хлотарь воевал с саксами, пришел в Реймскую Шампань, дошел до самого города Реймса, все опустошая грабежами и пожарами..."

- Я могу переворачивать эти листы до бесконечности, и везде мы увидим одно и то же. Войну, набеги, грабежи, разорение. Да вот, ваше величество, не угодно ли попробовать самому? Открывайте на любой странице, читайте любой абзац.

Заинтересовавшийся столь необычным развлечением король взял тяжелый фолиант, перевернул сразу десятка три страниц и начал читать прямо сверху:

"...Большинство деревень, расположенных вокруг Парижа, он, Сигиберт, также сжег тогда, и вражеское войско разграбило как дома, так и прочее имущество, а жители были уведены даже в плен, хотя король Сигиберт давал клятву, что этого не будет..."

- Ну, допустим. - Король закрыл "Историю Франков" и внимательно посмотрел на колдуна и астролога. - И что из этого следует?

- Да все очень просто, мессир. Свою пятую книгу Григорий Турский начинает почти со стенаниями: "Мне опостылело рассказывать о раздорах и междоусобных войнах, которые весьма ослабляют франкский народ и его королевство...". Но истина, как всегда не в том, что сказано, а том, о чем умолчано. Весьма возможно, что епископ Григорий действительно беспокоился о судьбах франкского королевства и франкского народа. Но уверен, еще больше его беспокоило другое. Когда ревут пожары и грохочут копыта, очень трудно расслышать голос, раздающийся с амвона. А чем еще, кроме слов, может святая Церковь крепить и преумножать свою власть над душами пасомого ею стада божия?

-Ну да, ну да, власть, а что же еще... - пробормотал король, давая знак собеседнику не прерываться.

- Однако Церковь способна не только наблюдать и писать хроники, - не стал чиниться почтенный историк, продолжая свою импровизированную лекцию. При этом он вытащил из кучи книг на столе какой-то свиток и, разворачивая его, продолжил. - Она способна еще и действовать. В 990 году епископ Ги Анжуйский созвал в Ле-Пюи нескольких прелатов южных провинций. Результатом этой встречи явилось очень важное обращение, адресованное всем добрым христианам и сынам Церкви. - Господин Гольдберг подошел со свитком поближе к канделябру и, тщательно всматриваясь в текст, начал читать:

"Пусть отныне во всех епископствах и графствах никто не врывается силою в церкви; пусть никто не угоняет коней, не крадет птицу, быков, коров, ослов и ослиц с их ношей, баранов, как и свиней. Пусть никто не уводит людей на строительство или осаду замков, если эти люди не живут на принадлежащей ему земле, в его вотчине, в его бенефиции. Пусть духовные лица не носят мирского оружия, пусть никто не причиняет вреда монахам или их товарищам, путешествующим безоружными. Пусть только епископы и архидиаконы, которым не выплатили подати, имеют на это право. Пусть никто не задерживает крестьянина или крестьянку, чтобы принудить их заплатить выкуп"

- С этого обращения двести с лишним лет назад началось...

- ... движение "Божьего мира", - прервал его король, - я понял, о чем вы ведет речь. Но какое это имеет отношение к... - Ричард вдруг задумался и, погрузившись в себя, замолчал.

- Да, движение "Божьего мира", - ничуть не смутившись, продолжил окончательно протрезвевший и впавший в лекторский экстаз историк. - Если ассамблея в Ле-Пюи насчитывала всего лишь несколько прелатов, то через два года уже более крупная ассамблея "Божьего мира" собирается в Шарру, что находится в Пуату, в восьмидесяти лье на юго-восток отсюда. И вновь созванные по инициативе целого ряда епископов рыцари приносят клятвы больше не нападать на "бедных" под угрозой церковных санкций. А через тридцать с лишним лет мы можем наблюдать, как Роберт Благочестивый созывает в 1024 году уже всеобщую ассамблею, на которую собираются священники, аббаты, сеньоры, крестьяне со всей Франции.

- И в Аквитании, и в Англии шло то же самое, - согласно кивнул Ричард, думая при этом о чем-то своем, но все же прислушиваясь краем уха к рассказу "колдуна и астролога"

- Да, а еще через тридцать лет норбоннский собор составляет исчерпывающий перечень запретных для ведения военных действий дней. И, вуаля! Если раньше война была естественным правом любого сеньора, то теперь она становится предметом церковного, канонического права! Церковники начинают уже говорить о "законных" и "незаконных войнах".

- И попробуй им возрази, - согласился Ричард, уже понимая, куда клонит его собеседник.

- Но одними запретами войну не остановить. Слишком много скопилось в христианских землях воинов, которые кроме войны ничего не нужно, которые кроме этого ничего не могут, да и не хотят. Войну было не остановить. Но ее можно было выманить за пределы христианского мира. И вот 26 ноября 1095 года на равнине у Клермона воцарилось небывалое оживление. Ведь сам наместник Святого Престола должен был обратиться к добрым христианам всякого звания и сословия.

Было видно, что почтенный истории впал в раж, и его, как и войну, тоже не остановить. Впрочем, Ричард слушал его весьма благосклонно. Слова импровизированного лектора явно падали на хорошо подготовленную и удобренную почву. А Капитану было просто интересно. Господин Гольдберг же между тем продолжал.

- К помосту, сооруженному для понтифика еще накануне славного дня, собралась огромная масса людей. Сотни рыцарей и владетельных сеньоров. Тысячи монахов и священников, съехавшихся из монастырей и приходов едва ли не всей Франции. Десятки тысяч простолюдинов из окрестных селений. И вот зазвонили церковные колокола Клермона. Под их звон из ворот города выступила процессия высших сановников католической апостольской церкви. В высокой тиаре и белом облачении - сам папа. За ним четырнадцать архиепископов в парадных одеждах. Далее на небольшом отдалении двести двадцать пять епископов и сто настоятелей крупнейших христианских монастырей. Гомон толпы превращается в рев, тысячи людей падают на колени и молят о благословении. Но вот Папа всходит на помост и воздевает руку, прося тишины. Людское море медленно стихает, и Урбан II начинает говорить...

Во время рассказа господин Гольдберг отнюдь не сидел на месте. Он метался из стороны в сторону, в лицах изображая то рыцаря, то монаха, то папу в белом облачении. "А ведь студенты-то в нем, наверное, души не чают", - совершенно некстати подумалось вдруг Капитану. Наконец, историк подскочил к столу, выхватил из кучи свитков еще один, мгновенно развернул его и начал, самую малость подвывая, читать:

- Народ франков, народ загорный, народ, по положению земель своих и по вере католической, а также по почитанию святой Церкви выделяющийся среди всех народов: к вам обращается речь моя и к вам устремляется наше увещевание. Мы хотим, чтобы вы ведали, какая печальная причина привела нас в ваши края, какая необходимость зовет вас и всех верных католиков....

- ...От пределов иерусалимских, - прервал господина Гольдберга король Ричард без всякого свитка, ибо помнил Клермонский Призыв Урбана II, наверное, еще с детства, и продолжил вместо него, - и из града Константинополя пришло к нам важное известие, да и ранее весьма часто доходило до нашего слуха, что народ персидского царства, иноземное племя, чуждое богу, народ, упорный и мятежный, неустроенный сердцем и неверный богу духом своим, вторгся в земли этих христиан, опустошил их мечом, грабежами, огнем, самих же их частью увел в свой край в полон, частью же погубил постыдным умерщвлением..."

Господи! Ричард и подумать уже не мог, что когда-нибудь вновь пахнет на него вот этим вот... Этим вот детским желанием послужить Иисусу и копьем, и мечом, и всей жизнью своей... Когда - по-детски наивно - и был, и чувствовал он себя рыцарем Христа, но не пронзенного безжалостным остриями гвоздей, а Христа веселого, побеждающего своих противников и пеше, и конно, и мечом, и булавой. Неужели это был он?! Сколько лет прошло. Да что там лет, целая жизнь...

Король встал, сделал несколько шагов, как бы случайно отойдя от канделябра подальше, где сгущались плотные тени. Он был смущен, взволнован и не желал показывать собеседникам свое смятение. Те, однако, каждый по своему, но вполне отчетливо ощутили чувства короля и постарались как-то заполнить возникшую паузу. Господин Гольдберг начал аккуратно собирать разбросанные по всему столу свитки, а Капитан разлил остатки вина по кружкам. Последнее оказалось более чем кстати.

Довольно быстро овладев собой, Ричард подошел к столу и взял кружку.

- Что ж, сеньоры, я не знаю и не желаю знать, откуда чужестранцы почерпнули столь глубокие познания о делах христианских королевств Европы. Но вы правы. Так что, будем считать, что с причинами столь активной поддержки моего похода Святым Престолом мы разобрались. Выманить войну и ее адептов за пределы христианского мира и тем самым упрочить свое влияние внутри него. И пусть воины, как тупоголовые бараны, сложат свои головы где-нибудь вдалеке. Тем прочнее будет власть клира, оставшегося в притихших баронствах и графствах. Не так ли?

Король сделал приветственный жест кружкой, отхлебнул и продолжил.

- Однако, тем меньше причин мне доверять понтифику и стае его церковных крыс. Ведь они претендуют на власть. А это - такой пирог, что очень трудно разделить по справедливости. И, значит, я всегда должен держать под рукой заряженный арбалет...

Господин Гольдберг молча пожал плечами. А что он мог, в сущности, возразить. Пусть Ричард и не застал более чем столетнюю борьбу за инвеституру, развернувшуюся между папами и императорами Священной Римской империи - она закончилась за пятьдесят лет до его рождения - но воспоминания о ней были еще свежи в памяти. И Ричард, опасаясь Иннокентия, был в своем праве.

И тогда вперед вышел Капитан.

- Мессир, - медленно и осторожно заговорил он, тщательно подбирая слова, - сир звездочет осветил ситуацию так, как она видится со стороны клира. Но мы, воины, можем и должны оценить ее и с другой - то есть, с нашей стороны.

Если бы заговорил комод у стены или дубовый письменный стол, почтенный историк едва ли удивился бы намного больше. Нет, он, разумеется, помнил их дорожные беседы, где господин Дрон сумел продемонстрировать и ум, и неожиданно весьма неплохую образованность. Но что бы вот так вот - перед королем, солидно, основательно, с несомненным чувством собственного достоинства и взвешенной рассудительностью... Ричард, судя по всему, тоже был впечатлен капитанским дебютом. Новоявленный оратор, тем временем, приступил к неторопливому развитию своего тезиса.

- Как сказал один неглупый человек, мессир, война - это продолжение политики иными средствами. Так вот, одного взгляда на ваше войско достаточно, чтобы сделать вывод и о вашей политике. Большая и ближайшая к вам часть войска - наемники. Хотя вы и могли бы призвать под свои знамена могущественных владетельных господ Англии и Аквитании. Но не сделали этого. Значит, вам не нужны могущественные вассалы. Тут ошибиться невозможно. Далее. Судя по количеству наемников, вы заменили, где только могли, обязательную службу ваших вассалов в королевском войске - денежными выплатами. Иначе никакая военная добыча не позволила бы вам содержать столько воинов. Отдавая деньги на ведение войны вашему величеству, ваши вассалы уже не могут вложить их в укрепление собственных замков, в содержание собственных дружин, в коней и оружие... Принимая вассальную службу деньгами, вы ослабляете их военную мощь и подрываете их воинскую доблесть. И это означает только одно. Вам не нужны вассалы, служащие королю железом и сталью, а нужны лишь подданные, служащие серебром и золотом. Я прав?

Ричард многозначительно хмыкнул и сделал рукой знак продолжать.

- Итак, политическое устройство, к которому стремится ваша политика, предполагает сосредоточение всей воинской силы в руках короля, оставляя прочим знатным людям королевства утешаться лишь богатством. Которое, впрочем, всегда будет под угрозой отторжения, ведь силой и сталью теперь будет обладать один лишь король. И лишь его добрая воля станет ограничителем той власти, которую он будет иметь над состоянием своих подданных. Не так ли?

- Добрая воля и положенный королем закон!

- Пусть так. Добрая воля государя и устанавливаемый им закон. Фактически, это формула, на которой стояли все известные до сих пор империи.

- А империя Карла Великого, объединившего под своим скипетром весь христианский мир? Уж он-то никак не ограничивал военное могущество своих вассалов!

- Империя! - презрительно усмехнулся Капитан, - начавшая распадаться еще при его жизни. И превратившаяся в ничто сразу после его смерти. Нет, мессир, лишь ограничив могущество знатных людей, лишь истощив их мощь и сосредоточив ее в своих собственных руках, достигнете вы цели, что столь явно видна в ваших сегодняшних начинаниях.

Капитан на пару секунд замолчал, слегка наклонив голову и уперев острый взгляд в лицо Ричарда.

- А теперь смотрим. Фактически, вы делает то же самое, что и римская Церковь, с ее движением "Божьего мира". Только церковники выманивали военную мощь европейской знати за пределы христианского мира, перемалывая ее там в бесконечных войнах с маврами, сарацинами и язычниками. Вы же высасываете военное могущество знати, оставляя своих вассалов в их замках. Но результат один и тот же. Мир на подвластных вам землях. Ибо, чем больше военной силы сосредоточено в ваших руках, тем менее ее остается у баронов и графов. Рано или поздно, им просто нечем станет воевать. И, стало быть, в этом - в достижении мира - вы с Иннокентием союзники. Вы делаете одно и то же, но лишь разными средствами. Создаете единую христианскую империю, грозящую копьем и мечом вовне, но хранящую мир внутри своих рубежей. Так, если цель одна, следует ли вам искать ссоры? Или же, наоборот, следует всеми силами стремиться к союзу?

- Ну-ну, сир мудрец, - едко ухмыльнулся король. Если два человека увидели на дороге золотой безант, то цель у них, несомненно, одна и та же. Положить его в кошель. Вот только каждый из них будет иметь при этом в виду свой собственный кошель, не так ли? И чем еще, кроме доброй драки, может закончиться такое "союзничество"?

- Мессир, - укоризненно покачал головой Капитан, - вы же сами видите, что ваша аналогия хромает на обе ноги. Безант лежит на дороге уже готовенький, знай - хватай. А империю еще нужно создать. И в две руки делать это куда как сподручнее, чем одному. Иннокентий, судя по всему, это понимает очень хорошо. А еще он не может не понимать простой вещи. Церковь не имеет ни единого шанса построить христианскую империю самостоятельно. Рыцарство никогда не потерпит над собой власть святош! Это ясно, как божий день. А вот могущественный император, овеянный ратными победами, в силе и славе несокрушимых имперских полков... Тут уже совсем другое дело. Вы нужны ему, мессир!

- А он мне?

- И он вам. Без Церкви вы не справитесь!

- Это еще почему?!

- Это долгая история. Готовы ли вы ее выслушать?

- Я ее уже слушаю, сир сказитель! Не стоит прибегать к трюкам сладкоречивых трубадуров, набивающих цену собственным стихам в глазах прелестных дам.

"Хм, - чуть было не поперхнулся про себя сиротливо сидящий в сторонке господин Гольдберг, - и это говорит король, коего многие считают едва ли не первым из ныне живущих трубадуров Европы! А вы здорово изменились, ваше величество..."

- Далеко на северо-востоке моей родины, - тягуче, как и полагается уважающему себя сказителю, начал Капитан, - в предгорьях самых высоких в мире гор, чьи вершины уходят далеко за облака, живет весьма многочисленный варварский народ. Они называют себя Бокар Лхоба. Никто не знает, что это означает. Подозреваю, - усмехнулся Капитан, - что, как и у всех варваров, это должно означать просто Люди.

Уверяю вас, мессир, нет на свете народа более веселого, добродушного и гостеприимного, чем эти самые Бокар Лхоба. Гость - это дар богов, и он будет накормлен, напоен, одарен всем, что только найдется у хозяев. Нет на свете людей, которые больше бы заботились о семье и детях, искреннее бы почитали своих стариков. Нет народа, который бы прилежнее чтил своих богов. В покое, веселье и достатке пасут они своих коров и коз, возделывают огороды, делают сыры и варят хмельные напитки. Любой путешественник, пришедший в их земли, скажет вам, мессир, что видит перед собой народ, состоящий из одних лишь добродетелей.

Здесь Капитан остановился, сделал паузу, как будто перед тем, как прыгнуть в холодную воду, и, наконец, решился.

- Но есть у них один обычай, мессир, что неукоснительно соблюдается из поколения в поколение, из века в век, а может быть - из тысячелетия в тысячелетие. - Снова пауза, тяжелый вздох, призванный подчеркнут важность того, что будет сказано. - Ни один юноша в их родах не может быть признан взрослым и полноправным членом рода, пока он не провел несколько лет в набегах. Иной раз - на соседние роды, но чаще всего - на тех, кто живет внизу. Тучные стада жителей долин, превосходные ткани, великолепные вещи из железа, золота и серебра, что создают их искусные мастера - все это становится добычей вооруженных до зубов юношей Бокар Лхоба. И нет такого преступления, нет такой жестокости и зверства, каких не совершала бы молодежь Бокар Лхоба, выступив в грабительский поход.

Король, увлеченный не столько даже рассказом Капитана, сколько тем внутренним огнем, что неожиданно вспыхнул в нем в ответ на произносимые слова, всем корпусом наклонился вперед, судорожно сжав кулаки и не сводя с рассказчика хищно прищуренных глаз. Господин Гольдберг тоже весь подобрался, правда, не потому, что его так уж захватило повествование. Вовсе нет! Просто он, кажется, понял, к чему клонит его спутник, и внутренне восхитился виртуозной изысканностью совершаемого им действа. Затем почтенный историк тихонечко снялся с насиженного места, беззвучно отошел к стеллажам и вытащил необходимый том. Потом еще один. Лихорадочно перебрав страницы, нашел там и там нужное место, удовлетворенно улыбнулся и на время затих. Капитан же, тем временем, продолжал свое плетение словесных кружев.

- Многие у нас задаются вопросом, как может уживаться в одних и тех же людях столь добродушная приветливость, которую неизменно обнаруживает гость, пришедший в их землю, и та чудовищная, воистину звериная жестокость, коей "одаривают" жителей долин их юноши, отправившиеся в набег? И только наши жрецы знают ответ на этот вопрос.

Капитан хотел было вновь сделать ораторскую паузу, но, подхлестнутый совершенно теперь уже львиным в своей свирепости взглядом Ричарда, тотчас продолжил.

- Их мальчики в тринадцать-четырнадцать лет уходят из рода. И обучаются владению оружием и воинскому мастерству в тайных мужских братствах. Где опытные наставники обучают подростков всему, что может понадобиться будущему воину. Когда же подросток мужает и становится юношей, их жрецы проводят с ним инициацию, посвящая в воины. По сути, это - многодневные пытки огнем и железом, и не каждый юноша выживает после них. Те же, кто выжил, перестают быть людьми, а становятся леопардами.

- Нет-нет, - воскликнул он, услышав сдавленное рычание Ричарда, - телесно они остаются такими же, как и мы, с двумя руками и двумя ногами. Но сами себя считают людьми-леопардами, оборотнями, в которых живет дух этого свирепого хищника. Все то время, пока они люди-леопарды, им запрещено жить на земле родов Бокар Лхоба. Ведь они теперь не люди, а звери. Зверям - не место среди людей. Что ж, они сбиваются в стаи и живут за пределами человеческих земель, каковыми почитаются только земли Бокар Лхоба. Живут грабежом, кровью и добычей.

Но вот проходит время, или, может быть, награбленная добыча достигает нужной меры, или количество отобранных жизней достигает необходимого числа - кто знает? - и люди-леопарды возвращаются в племя. И вновь жрецы проводят над ними тайные ритуалы, очищая от пролитой крови и превращая из зверей - снова в людей. Тех самых, веселых и добродушных людей Бокар Лхоба, что радуются гостям, заботятся о детях, почитают стариков и добросовестно воскуряют ритуальные свечи из бараньего жира перед фигурками родовых богов.

- Зачем ты рассказал мне об этом? - чуть придушенно прохрипел король. - Что мне в этих ваших, как их там, Бокар Лхоба?!

- Зачем? Да затем, что тысячу лет назад ваши норманнские предки, так же, как германские предки ваших рыцарей, баронов и графов жили точно такой же жизнью!

- Да-да, ваше величество, - очнулся от спячки господин Гольдберг. Вот, смотрите, что пишет о древних германцах великий Цезарь, столкнувшийся с ними в Галлии, где они регулярно промышляли тогда разбоем и набегами. - Историк поднес поближе к свечам первую из раскрытых книг и начал читать:

"Разбойничьи набеги, если только они ведутся вне территории данного племени, не считаются позором; германцы выставляют на вид их необходимость как упражнения для юношества и как средство против праздности..."

- Это его "Записки о галльской войне". А вот римский историк Тацит, - господин Гольдберг поднес к свечам уже втору книгу, - столкнувшийся с предками нынешней европейской знати столетием позже Цезаря. Им он посвятил целую книгу, "О происхождении германцев и местоположении Германии". И столетием позже находит он те же самые нравы, тот же самый разбой и набеги. Вот, слушайте:

"Если племя, в котором они родились, коснеет в долгом мире и праздности, то многие из знатных юношей по своему собственному почину отправляются к тем племенам, которые в то время ведут какую-нибудь войну, так как этому народу покой противен, да и легче отличиться среди опасностей, а прокормить большую дружину можно только грабежом и войной"

- Грабежом и войной, - эхом повторил слова историка господин Дрон. - Правда, в тевтонских лесах не водилось леопардов. Поэтому юноши, уходившие из племени за добычей и кровью, считали себя волками, вставшими на охотничью тропу. Как, ваше величество? Слышали, наверное, страшные легенды о вервольфах, людях-волках, темных оборотнях?

Ричард кивнул, не произнося ни слова.

- Так это о них. Кто волками, кто дикими псами, сбивались они в стаи, чтобы рвать на части богатые земли за Рейном. Земли Галлии - сначала кельтской, а затем, после завоеваний Цезаря - римской. Ну, а ваши предки, мессир, высадившись триста лет назад на берегах Франции вместе с Рольфом Рогнвальдсоном, почитали себя медведями, воинами-берсерками, страшными на поле битвы и для врагов, и для друзей. Вот только есть одна вещь, которая очень отличает вас, ваше величество, ваших графов, баронов и рыцарей от людей-леопардов Бокар Лхоба. Хотите знать, какая? Или знаете и так?

Ричард снова едва заметно кивнул, так, что было непонятно - чему же он кивнул. То ли тому, что да, хочет знать, то ли тому, что уже и так знает. Но Капитан теперь и сам не смог бы остановиться, так что вопрос его был исключительно риторическим.

- Юноши Бокар Лхоба, мессир, пресытившись грабежом и убийствами, возвращались в род, где жрецы очищали их от крови, превращая из зверей обратно - в людей. Ваши же предки, так же, как и предки ваших вассалов, домой так и не вернулись. Вот уже многие сотни лет они в походе, которому так и не видно конца. Франки, бургунды, лангобарды, свевы, алеманы, саксы, готы, что создали когда-то королевства на древних кельтских землях. Что это - народы? - Капитан саркастически усмехнулся и отрицательно покачал головой. - Нет, это банды людей-волков, сплотившихся с другими такими же шайками и ставшие народом-войском, хлынувшим на земли мирных хлебопашцев и ремесленников. Франки - "вольные", лангобарды - "длиннобородые", свевы - "бродяги", алеманы - "сброд", саксы - "ножи"... Что это, имена народов? Нет, конечно. Так именовали себя воинские братства, вышедшие на тропу войны. Воинские братства, так и не вернувшиеся с нее обратно домой.

Ваши замки - разве это дом? Нет, мессир, это не более, чем военный лагерь. Сядьте на корабль и вернитесь в фиорды, откуда пришли когда-то ваши предки. Посмотрите, как живут те, кто когда-то был вашим народом. Любой, самый последний крестьянин, входя в дом, разувается. А нужду справлять бегает в дальний угол огорода. Вы же ходите у себя в сапогах, как на улице, справляете нужду по углам, вместе с псами, которых ваши предки не пустили бы в дом никогда в жизни! А когда замок уже тонет в нечистотах, вы переезжаете в другой, оставляя предыдущий слугам для уборки. Вы в вечном походе и не знаете дома, ибо его у вас просто нет! А есть только укрепленный лагерь, откуда так удобно совершать набеги на соседей...

Похоже, Капитан уже начинал выдыхаться. Речь стала прерывистой, дыхание шумным, как будто мешки ворочал, а не работал языком. Впрочем, Ричарду, судя по выступившим на лбу каплям пота, тоже пришлось нелегко. Слишком глубокие, слишком тайные и темные - нет, даже не знания, а чувства или, может быть, дремы - разбередил своим рассказом его недавний спаситель. И это было ... тяжело. Очень тяжело! Но нужно было заканчивать начатое. И, как уж мог, на зубах и ногтях преодолевая себя, Капитан приступил к завершению.

- Когда в древни времена братья Ромул и Рем решили основать город, они были предводителями точно такой же шайки разбойников, как и те банды грабителей, из которых вышла когда-то вся европейская знать. Легенда гласит, что, выбрав место для города, Ромул провел вокруг него священную борозду, сказав, что никому не будет дано перешагнуть через нее. Рем же в насмешку тотчас перепрыгнул через нее. Рассвирепевший Ромул накинулся на брата и убил его за это.

Почему он это сделал? И в чем смысл священной борозды? О, в те времена она значила очень и очень много! Священная борозда отделяла землю дома и храма, землю людей - от дикого поля, где могут жить и выживать лишь звери. Уходя из дома, переступая через священную борозду, человек сам становился зверем, чтобы выжить среди подстерегающих его там опасностей. Леопардом, как люди Бокар Лхоба. Волком, как древние германцы. Медведем, как ваши предки, мессир. Лишь зверь мог уйти в дикое поле и вернуться домой с добычей.

Но зверь, разбойник, грабитель, насильник не мог переступить священной борозды и войти в земли людей. Для этого он вновь должен был стать человеком. Отречься от крови, очиститься от грязи и жестокости, принять на себя законы людей. И лишь после этого, лишь став человеком, он мог вернуться домой. Вот в чем смысл священной борозды. И вот почему Ромул убил Рема. Разбойник не может и не смеет переступать борозды!

Так устроена жизнь у всех народов, мессир. Такой она была и у ваших предков, пока они однажды не ушли из дома навсегда. Ушли и не вернулись. Так и оставшись зверями в человеческом обличии, рыщущими в диком поле в поисках добычи. Но у всех народов очищение возвращающихся домой с добычей зверей - это прерогатива жрецов, священнослужителей. Никто другой не обладает этим умением - отрешить от крови и позволить вновь быть человеком.

- В империи, которую вы строите, мессир, не будет мира, если знатные люди европейских королевств не вернутся домой из затянувшегося на многие сотни лет набега. Всем им нужен ритуал очищения от крови, ритуал отрешения от зверя. Всем им нужна инициация, позволяющая волкам превратиться обратно в людей. Нужен очистительный ритуал. И это способна сделать только Церковь. Другого выхода нет. Его просто нет, и все! И, значит, вам, мессир, не обойтись без Иннокентия. Не обойтись без Церкви. Без умелого и старательного клира, способного превращать вчерашних вервольфов в людей. Ну, и когда потребуется, превращать людей - обратно в волков. Ведь за пределами Империи когти и зубы, мечи и копья очень даже еще понадобятся...

Над столом с валяющимися там и сям объедками, крошками хлеба и потеками вина, над догорающими в канделябре огарками свечей повисла тишина. Капитан просто отдыхал, Ричард переваривал услышанное, а господин Гольдберг размышлял на тему, что бы еще мог добавить по заявленной теме их неожиданный оратор, явно прослушавший сорбоннский курс политической антропологии Жоржа Беландье? По всему получалось, что не так уж и много. Все главное, причем, в хорошо отобранном и упакованном виде, было сказано.

Первым пришел в себя, как и положено, король. Как бы то ни было, привычка к ежедневному принятию решений дает психике множество дополнительных бонусов. Закаляет к стрессам, позволяет сохранять гибкость в самых неожиданных ситуациях.

- Что ж, господа колдуны, я рад, что случай и удача привели вас ко мне, а меня сегодня - в это ваше уютное гнездышко. Я не знаю, где вы черпаете свои знания и свою мудрость - в горней ли выси небесных светил, или же, наоборот - в темных безднах, где безраздельно властвует Князь Тьмы, не к ночи будь помянут! Я даже не могу вообразить как это вообще возможно, чтобы чужеземцы знали столь многое о нас, нашем прошлом, нашем настоящем и - что-то мне говорит - даже о нашем будущем. Но... мне это нравится. Да, мессиры, нравится!

Я стою сегодня в начале большой дороги, которая или вознесет меня выше всех, живших доселе, христианских государей, или же низвергнет в пропасть. И я хочу, чтобы вы стали моими спутниками на этом пути. Да, ибо уже сейчас предчувствую, сколь сложен и нелегок он будет. И как часто понадобится мне мудрый совет. Ну, соглашайтесь, господа, когда еще вам выпадет случай стоять у колыбели великой империи!

И вновь, как и всегда в решительный момент, заметался в интеллигентских сомнениях господин Гольдберг. И вновь быструю и жирную точку поставил на них господин Дрон. Слегка пожав плечами, он посмотрел Ричарду прямо в глаза и сказал только лишь:

- Располагайте нами, государь!

***

Утро началось с появления знакомого уже оруженосца Ричарда, как всегда, без стука, ввалившегося в спальню почтенного олигарха.

- Мессир, король Ричард просит вас пожаловать к нему. Только что аудиенцию у него получил сеньор Эрве де Донзи. Он потребовал королевского суда, прилюдно обвинив вас, мессир, в похищении его невесты, Маго де Куртене, и ее отца, Пьера де Куртене, графа Неверского.

(Конец первой части)