С годами порой возникает потребность пофилософствовать, провести ревизию обретенного жизненного опыта. Поразмышлять. Это беседа очень немолодого человека с самим собой. Давно уже ежедневный путь на работу сменился сидением у монитора компьютера. Retired, - как классифицируют в Штатах, в которых я обитаю уже больше двух десятилетий. Свой быт, своя среда домашнего обитания. Слежу за сегодняшними новостями, но обожаю старину. Дома окружён старыми книгами, документами былых дней, журналами и газетами, памятными сувенирами. "От Ромула до наших дней..." Но понимаю сиюминутность и субъективность привлекательности такого окружения. Наивно предположить ценность подобных рассуждений для кого-нибудь еще, кроме самого "мыслителя", но, вероятно, каждый человек в этом состоянии не исключение, подобное донимает и других. Так что это - примысленное или высказанное - трюизм или жизнь? Чудится в этом симбиоз обыденности понятий и трудностей жизни...
Некогда в популярной песне доброго человека и душевного артиста прозвучали заманчивые слова: "Мои года - мое богатство". Трезво оценивая это, приходится сказать, что некоторая мера такого богатства становится обременительной. Правда, как правило, человеку кажется, что он только приближается к этой обременительной границе.
Что отсекают накопленные годы "очень немолодого человека"? Какой-то этап закончился. Перо в руках и можно все, что сохранилось и сконцентрировалось, в, кажется, не состарившемся мозгу, попытаться выплеснуть. То ли для освобождения, то ли для консервации с летописной законченностью - до других собственных времен. Жизнь это совокупность приходящих и уходящих событий. Этакий калейдоскоп жизненных проявлений - появляется что-то, является с жестокой реальностью или сонной аморфностью. Запоминается, оценивается, примысливается ... А затем уступает место чему-то другому. Опять главенствующему, важному, интересному (порой всеобъемлющему) в этот период.
Так проходит детство с максимальной привлекательностью конфеты и игрушки, проходит юность с ощущением необъятности мира и познания, втискиваешься во взрослую жизнь с полным букетом забот и радостей. Природа не любит пустоты. Приход - уход. Появление - исчезновение. Круговерть явлений и событий. Мелькающие годы жизни. Вехи жизни и грядущее послевехие...
Мы проживаем годы, как переступаем ступеньки жизни. Они совсем разные в оценке реальности, сиюминутности события и взгляда в прошлое, в оценке следа жизни, оставленного некогда обжегшим, или коснувшимся тебя событием. Личным, семейным, политическим.
Стопки памятных конвертов, фотографий, страниц, папок... Личные заметки, полуисповедальные наброски... Для моего сознания этот гербарий памяти, собственно, ничего не добавляет. Я вижу все, не касаясь памятных предметов. Свидетельства многого дорогого надежно укрываются в глубине полок и ящиков письменного стола. Частица души оставалась в этих, упакованных летописях-тайниках. Память в этих реликвиях - как глубокий живительный вздох, как ценный сувенир, отпуск на море на фоне хлопотности бытовых забот, ежедневного быта. В полном виде о многом никому невозможно сказать. Это чувствуешь особенно сильно в те мгновения, когда рука касается потаенного - этих искр-звездочек прошедших лет, которые имели даты, отмечали мгновения, были свидетелями бытия. И в те годы - оно могло быть реальным, бытовым, длящимся, а могло быть волнующим восприятием полупридуманной жизни. Выбросить - сохранить, порвать - оставить. Это, собственно, не конверты и письма, это - частички сердца. Относится ли это к письму, школьному сочинению или пожелтевшим газетам, вырванным из общего потока сиюминутности каким-то некогда весомым соображением.
Это часть жизни. Пока жив человек, все окружающее живет его жизнью, установленным порядком на полочках и стеллажах быта. В укромных уголках мозга, источниках ассоциаций и воспоминаний.
Характер таких свидетельств, расположенных вне тебя, многолик. Сугубо личным могут быть совсем обычные вещи и документы, сохраняющие в памяти жизненные события. Для любого другого человека, даже близкого, они могут иметь другую ценность и нести другие ассоциации. Но потаенно существуют одноличностные свидетельства, которые не предназначены для восприятия и участия других людей. Это и воспоминания - в своей голове, никому и ничему не доверенные. Вот уж однозначно - стираемые моментом ухода из жизни.
Мне довелось слышать рассказ-исповедь о случае с хорошо знакомыми мне людьми, связанными друг с другом видимыми и невидимыми отношениями. Это был тот редкий случай, когда светлость отношений не затемнялась их непровозглашенностью. В сложный период переформатирования семейных отношений он написал многостраничное объяснение по поводу своего отношения. Она, скрывшись в глубине большого зала, мгновенно прочла все. Смятение, растерянность, вероятно, из-за невозможности изменить что-либо, переступить через изменения происходящего. (Доля неопределенности осталась на все годы. Они больше никогда не возвращались к этому критическому моменту). С возбужденным лицом, заплаканными глазами она вертела конверт в руках... А потом, в полузабытьи, истошно скрутив его, бросила в корзину у своего стола и, пытаясь вернуться в реальность, исчезла на время из мира служебных символов. В этом виде письмо попало в руки автора. Он рассказывал обо всем этом так, как будто в этот момент касался этого письма. Вне времени, вне событий всей последующей жизни.
Обе семьи живут сейчас в Германии с беспроблемно выкристаллизовавшимися отношениями, но с ярким, не потерявшим красок подтекстом. В обществе или наедине при совершенно произвольной теме разговора вдруг проскальзывает взгляд, обращенный в не потерявшее цены прошлое. Нужен ли этот подтекст чьим-либо еще ушам и глазам? А при этом канва подобной "вековой" близости могла бы стать сюжетом самых разноформенных романов, попади она в поле зрения, например, Бальзака или Мопассана...
Письмо для любимой - со слезами закрученное в спираль. Письмо от любимой - хранимое без прикосновений. Вероятно, подобная часть архива требует при подготовке к неизбежным большим переходам жесткой санации.
Самое личностное и дорогое - уничтожению??? Нонсенс! Это жалкая попытка самоубеждения, которая редко претворяется в жизнь. Фаина Раневская жестко уничтожила все дневники и тем, возможно, окоротила языки множеству жадных до подробностей людей. Вероятно, это дополнительное проявление неординарности. Перефразирую героя старого фильма, нельзя всех пускать по избранному пути...
Невольно порой сознание перебрасывается за эту неизвестную, незримую черту. Щемящее ощущение, погружение в упомянутое предстоящее послевехие... В эти минуты тяжелых размышлений порой готов уничтожить следы былого. Но на это не хватает смелости и сил, да и кажется, что вместе с этим отражением жизни - при их отторжении - уйдет сама жизнь. Всё дорого, как часть тела, которую невозможно отторгнуть. Архив - это ров, перешагнуть который неимоверно трудно. Есть наиболее простая мера преодоления - не создавать его. Ограничить свою недемонстрируемую вовне свободу неким насилием, освободительным для будущего. Но Homo sapiens живет, интересуется многим, увлекается чем-то. Трудно укротить себя, живого, некими проблемами и опасениями неосязаемого периода будущего (за гробовой доской или, если кому больше по душе: в светлом вылазе из длинного и долгого, тесного мифического туннеля жизни).
Уход человека приводит к изгнанию из мозга всех ассоциативных связей. Вещи становятся обезличенными, обездоленными, горемыками, ждущими решения своей судьбы от не очень надежных новых (порой случайных по отношению к этим вещам) владельцев. Безвыходное положение "душеприказчиков", на совести которых этакое изъятие каждого предмета из среды его предшествующего обитания. Среды - привычной, исторической, нормальной. Среды жизни человека, обустраивавшего свой быт, заботившегося о каждом предмете.
Вещь теряет лицо тогда, когда ее ценность начинает измеряться в годах существования или в стоимости. В такой табели о рангах возникает ценность базара, ранг качества. Жалко того невольного участника преобразования личной истории в безликие ценности. Стирание страниц какой-то человеческой жизни... Кромсание среды... Испепеление... Тлеющие (истлевающие) вещи, подбрасываемые временем в кострище.
Вместо пепла, или даже горячего пепла, хотелось бы сохранить пламя и огонь жизни, хотя бы отблески жизни.
Мелькающие годы жизни... Колесо жизни крутится, подчиняясь свободеневоли предначертанной судьбы. Finita la comedia...
Невольно задумываешься о безмолвных для других спутниках жизни - "живых" предметах, среди которых бытуют и перемещаются их владельцы,.. Об их послежизнии... Такое преобразование, вероятно, вполне закономерно и реально. C'est la vie. Нужно только при жизни воспринимать эту перспективу отстраненно от личного соучастия в жизни маленьких неодушевленных спутников жизни.
Есть множество предметов, окружающих человека, которые в личном общении дополняют самого человека. Это не произведения, достойные музейных стен или стендов. Но в них - взаимообмен теплом между владельцем и его вещью, порой очень важной в судьбе человека. Эти символы поддержки и вдохновения в своих многочисленных реинкарнациях могут принимать самые различные одушевленные и неодушевленные образы., столь необходимые для нормальной жизни, они создают ауру человека.
Жизнь без сопровождения мемориальных памяток личного архива представляется мне перемещением по выжженной земле. Приглушенный пепельный цвет. Архив как нечто, существующее вовне, пугает двойственностью. Главенствующая часть - в себе, но немаловажная часть - вокруг тебя. Судьба обеих частей ясна: полное стирание первой и переоценка в неэмоциональную ипостась - второй.
Что ценно для тебя? Что ценно после тебя? Что хотелось бы, чтобы было ценно после себя?..
Подводная и надводная части айсберга. "Потерявши голову, по волосам не плачут". Почему, хотя бы мысленно, можно претендовать на сохранение в памяти следующего поколения своих святостей, если в своем быту и своей памяти почти ничего не осталось о неформальной жизни родителей? Может быть, только какие-нибудь документы, справки... Но где оказался весь жизненный (я бы сказал, эмоциональный и событийный) след ушедшего поколения, где этот "архив" событий и эмоций?... Особенно в отрыве от перемалывающей силы общественных преобразований, войн и революций. А может, он сохранился в главном - в нас. В нашей возможности создать свой "архив", свой кладезь личных "чудес", рассеивающийся в следующем поколении... Нас ждет просто закономерное продолжение и повторение, очередной ничтожный поворот колеса истории. Еще одно поколение завершилось. Как год, час, секунда...
Мемориальная цена каждого предмета в отражении события жизни, в душевном отклике и взаимодействии. Во все времена живые надеялись облегчить умершему переход в иной мир и сделать его пребывание в новом мире, по-возможности, счастливым. Всякие сравнения условны, всякие аналогии приблизительны... Необходимо отделение себя от существования предметов, живущих вне тебя, нужна подготовка свидетельств жизни к расставанию. Может быть, именно поэтому особый смысл проявляется в древнем ритуале захоронения подобных предметов вместе с ушедшим владельцем.
Память не бесконечна. Все совершенно естественно: заканчивается земная жизнь человека - заканчивается устоявшаяся жизнь вещей его окружения. И не стоит пытаться заглянуть за незримо проведенную черту, будь она красной, розовой или иссиня черной...
"Не спрашивай, по ком звонит колокол, он всегда звонит по тебе".
Он звонит по мне, по еще не пришедшему в свет человеку, по тебе, читатель. Он звонит по смене поколений. В нем шум ветра времени, засыпающего предыдущие поколения песком вневременья...