Сижу за столом. Передо мной на книжной полке массивные тома еврейской энциклопедии. Красивый строгий переплет, небольшие статьи, необъятное содержание. Эти тома, объемом почти в полторы тысячи полос каждый, позволяют находить ответы по истории мира и древнего народа. Но можно ли представить себе историю самих книг, изданных в канун прихода Адольфа Гитлера к власти в Германии, а сейчас перелистываемых в Америке старым человеком, прожившим большую часть жизни вместе с шедшим по жесткой тропе антисемитизма сталинским режимом?..
На тихой улице Потсдама расположился совсем не старый доходный дом в три этажа. Парадная дубовая дверь вела в миниатюрный холл с деревянной лестницей. Все по-немецки просто и по-немецки аккуратно. Консьержек в доме не было. Каждый жилец открывал дверь своим ключом. При этом лестничные проемы освещались элегантными бра на несколько минут, достаточных для подъема на свой этаж. Приглушенный свет подчеркивал солидность отделанного дубом интерьера. Эти бра вносили какой-то особо четкий отпечаток времени - модного на переломе двух предшествовавших веков стиля "Jugendstil". Приглушенный свет подчеркивал солидность отделанного дубом интерьера. Квартира на втором этаже состояла из трех комнат: столовой, спальни и кабинета-библиотеки. Хозяин, немолодой еврей, мало интересовался политикой. Большую часть дня он проводил в своем небольшом магазине одежды. Он не был глубоко верующим человеком, но привычный с детства распорядок казался единственно возможным. По субботам в соответствии с традициями вся семья шла в расположенную в соседнем квартале синагогу. Традиционный уклад. Обычная жизнь еврейской семьи. Формально это даже не была семья евреев, так как его мама была немкой-протестанткой. Но так уж издавна повелось, что в не свободной от антисемитизма стране, евреи внутренне чувствовали свое родство-противостояние, даже формально не принадлежа к иудаизму. По вечерам хозяин дома, уединившись в кабинете, погружался в вопросы еврейской истории. Это, как сказали бы сейчас, было его хобби. Дом и семья год от года взрослели и вместе с Германией вошли в период нацизма. Для не политизированной семьи вхождение в новый порядок было незаметным. Первые лозунги новой власти казались бредом подвыпивших несмышленышей, отголоском пивного бунта. Но быт и окружение изменялись, постепенно становилось неестественным появление на улице в традиционной еврейской одежде, даже в субботу по дороге в синагогу. Исчезают люди. Закрывается синагога. Это кажется невозможным, злой фантастикой, но постепенно становится обыденной жизнью. Как-то тихо, как бы ни от кого не зависимо, как тиканье часов, исчезли обитатели квартиры. Жизнь вела в смерть.
Племянник Франц, рожденный в семье арийца, но близко к сердцу принимающий душевные порывы дяди Айзика, арендует его квартиру и осваивается на новом месте. Немало часов просидел он с мыслями о книгах, сопровождавших жизни родственников. Веяние улицы, реальность существования требовали переступить через память. Тихо и незаметно уничтожить небезопасные тома. Сердце удерживало от этого шага. Он решается сохранить редкие книги, пережившие пожары фашистских шабашей.
Война придала силу лозунгам и целям германского руководства. Особенно - победное шествие по европейским странам, почти без борьбы признававшим право Рейха на руководство. Азарт победного шествия на восток возвел многие некогда сомнительные лозунги в ранг непререкаемых истин. Старое уходило из жизни, превращалось в историю, интересную академическую историю. Но подошел 1944 год. Начался быстрый откат на запад. Границы Германии не остановили это движение. Недавние победители стали чувствовать себя побежденными. Бои подошли к Потсдаму. Франц попадает в свою квартиру. Дом цел, но от близких взрывов бомб все в квартире перевернуто, как после беспощадного землетрясения. Его глазам представилось ранее скрытое в глубине полок собрание книг. Он трепетно касается их, вспоминает убежденную преданность дяди высоким идеалам Книги, его увлеченность историей. Но что-либо прятать уже было бесполезно. Франц понимает, что дни Рейха сочтены. Долг солдата требует продолжения уже бесполезной борьбы. Он верен своему долгу. Он проходит по потемневшим от времени дубовым лестницам, хранящим еще аромат довоенного времени, обменивается добрыми приветствиями с немногими оставшимися пожилыми обитателями дома и отправляется в последний бой. Последний раз из своего дома...
Интендантская служба приводит на постой в выделенную хозяином дома пустующую квартиру советского офицера. Сверху спускается пожилая немка.
- Guten Morgen, Frau, - слух женщины удивил добротный немецкий, который
слышался в каждом звуке приветствия.
Офицер, майор медицинской службы Фрейдгейм, не молод - за 55. Еврейская фамилия немецкого происхождения - след тяжелого многовекового пути евреев по Европе. Соседи, наслышанные о жестоких проделках измотанных войной солдат, с опаской ждали появления постояльца. Жильцы дома неожиданно увидели интеллигентного офицера, далекого от демонстрации самодурства победителя, да еще свободно, немного старомодно, говорящего по-немецки. В ответ на доброе отношение соседи охотно помогли освоиться и рассказали историю квартиры и гибели всех ее жильцов.
Майор с интересом знакомится с библиотекой и видит в глубине полок еврейские молитвенные книги. Кажется, совсем недавно было детство в старом еврейском квартале Вильно, уроки в хедере, разговоры с отцом, соблюдавшим традиции Пятикнижия. Проблема квот для университетского образования евреев в России привела в Лейпцигский университет. Он был мирным человеком, врачом и исследователем. Но полные военных противостояний годы заставляли его служить в армии. Первая мировая и Гражданская войны, Финская кампания и Отечественная война. Этот путь привел в поверженную Германию, в квартиру немецких евреев. Он рассматривает энциклопедию "Jüdisches Lexikon", изданную еврейским издательством "Jüdischer Verlag" (JV) в Берлине в 1927 - 30 годах. Всего 3 года отделяли окончание издания энциклопедии от прихода к власти нацистов. Сколько изменений в течение жизни одного поколения! Гитлеровское "окончательное решение еврейского вопроса" оставило пепелища в местах проживания евреев, в том числе и немецких евреев. На месте родительского дома - мрачная тень виленского гетто, унесшего жизни десятков тысяч евреев. Там погибли все члены семьи его сестры. В мыслях трудное переплетение стран, идей, смертей и жизни. Майор чувствует себя как бы преемником бывших хозяев, представителем всех евреев, чудом выжившим в эти годы.
В начале июня 1945 года майор получил двухнедельный отпуск. Трудно даже было поверить в столь реальное подтверждение окончания войны. Сборы были недолгими. Эйфория предстоящих встреч, желание преподнести сюрпризы по-разному воспринимались устремившимися в родные места офицерами. Что только ни везли отпускники: отрезы тканей, одежду, десятки часов... Некоторые имели специальное разрешение на отдельный багаж. При этом багаж измерялся вагонами, включая мебель, пианино и все, чего так не хватало в скромной советской жизни. "Контрибуция" - как бы объясняли победители. При поездке в отпуск домой отец решает взять в Москву пять томов еврейской энциклопедии, эти ставшие никому здесь не нужными книги. Сохранить память о немецком еврействе, иметь возможность получить квалифицированные сведения по истории еврейского народа.
Офицер пограничного поездного патруля с удивлением окинул взглядом скромный багаж майора, состоящий из небольшого чемодана, рюкзака и увесистого пакета, обшитого рогожей, сделанной из еще непривычной тогда серой скрученной бумаги. Содержимым чемодана и рюкзака были запасной комплект формы, личные вещи. Патрульный офицер коснулся тюка, его более чем пудовый вес вызвал удивление.
-Нет, я не везу никаких дорогих вещей, - смущенно ответил отец. - Это пять книг энциклопедии, изданной до прихода к власти фашистов.
Дать разрешение на провоз такого багажа оказалось уже не во власти патруля. Отца пригласили к коменданту станции, солдат принес туда же упаковку с книгами. Оглядев содержимое, комендант сообщил, что для провоза немецких книг требуется справка из Библиотеки им. Ленина о наличии таких книг в фондах библиотеки. До этого книги останутся на складе пограничной станции, а забрать их можно на обратном пути.
Дома не было конца радости встречи. В подтверждение реальности приезда отца с фронта старший брат сразу начал носить папину гимнастерку, даже не спарывая хлястики для крепления погон. Из другой гимнастерки отца мне сшили куртку на молнии с карманами, которую я еще долго носил. Мы с братом не отставали от отца ни на минуту, сопровождая его везде. В Библиотеке им. Ленина на Моховой, главной библиотеке Советского Союза, несмотря на отсутствие письменного запроса военной комендатуры, со вниманием отнеслись к просьбе майора медицинской службы. Эйфория победы и любви к людям в военной форме позволяла в те дни преодолевать некоторые бюрократические препоны. Сотрудники внимательно ознакомились с принесенными выходными данными издания и получили подтверждение специального хранилища о наличии такого издания в фондах. Через два дня отцу дали оформленное на бланке библиотеки письмо - желанный пропуск для ввоза в страну энциклопедии.
На обратном пути в часть отец забрал на границе тюк с книгами. А еще через полгода его демобилизовали по состоянию здоровья. На этот раз книги в той же упаковке под защитой библиотечной справки без приключений доехали до Москвы.
Книги горели не только в фашиствовавшей Германии. Эта тема была постоянно слышна в сталинской стране. Регулярно во все библиотеки приходили списки книг или их фрагментов, подлежащих изъятию. В нашей школьной библиотеке эта работа по подбору изымаемой литературы нередко выполнялась учениками, помогавшими библиотекарю. Я помню такие списки. Изъять все произведения такого-то автора, изъять такие-то страницы Большой советской энциклопедии. Изымать еврейскую энциклопедию в Советском Союзе возможности не было: она за все три четверти столетия советской власти не издавалась. Но имена еврейских авторов появлялись в таких списках с завидным постоянством. Преклонение перед Западом, борьба с вейсманизмом - морганизмом, языковедческая дискуссия, дело врачей - во всех кампаниях властей первое ведро помоев выливалось на головы еврейских авторов. Если общество больно высокотемпературным недугом, то книги горят, горят в первую очередь в силу давно сформулированного пожелания: "Уж коли зло пресечь, забрать все книги бы да сжечь!"
Во всех библиотеках это делалось официально, буднично. В домах, в частных собраниях - тихо, как бы подразумевая, что само наличие на полках ныне запрещенных книг было изначально предосудительным и того хуже - опасным.
Имя Соломона Михоэлса, замечательного артиста и общественного деятеля, было у всех на слуху. Особенно оно стало популярно после поездки в США группы советских еврейских деятелей в военные годы. Очень большие деньги были собраны в Америке в помощь Советскому Союзу в войне с Германией. 12 января 1948 года в Минске погибает Михоэлс. Первоначально официальная пресса скорбит о гибели, его имя присваивается Еврейскому театру, издается несколько книг о нем. Но уже в конце года разгорается одна из самых разнузданных антисемитских кампаний: закрывается единственное издательство книг на идиш, закрывается Еврейский театр. Михоэлс превращается в буржуазного националиста и агента международной сионистской организации "Джойнт". Изымаются из библиотек все его книги и книги о нем.
В семье жены главным библиофилом слыл старший брат Гриша. В один из вечеров после печальных событий, связанных с поклепом на Михоэлса, собравшись за вечерним столом, все обращаются к Грише с призывом не рисковать жизнью, уничтожить книги о Михоэлсе. Гриша дает обещание последовать совету: "Ну, что я дурак что ли, хранить бомбу в доме!". Вечером того же дня он устраивает кострище в бездействующей ванне. Проходит пять лет, умирает Сталин, реабилитируют Михоэлса. В тот же вечер перед всеми появляется Гриша с довольной улыбкой и с книгой о Михоэлсе в руках.
В моей семье в те годы исчезло немало временно запрещенной литературы. Кто тогда мог надеяться, что запрет временный!? Но у меня сохранились некоторые программки последних спектаклей Еврейского театра. Энциклопедия тоже уцелела...
Жизнь привела к отъезду в Америку. Таможенные и другие ограничения. Все остается в Москве. Через семь лет сын едет в Израиль через Москву. На обратном пути в Штаты на тележке в полупрозрачной нейлоновой сумке лежат тома энциклопедии. Таможенник интересуется книгами. Сын объясняет, что в подарок отцу на израильской барахолке купил старую немецкую энциклопедию. Изменилось время, изменилось отношение. Оба, буквально оценив весомость подарка, пожимают плечами: кому и зачем это нужно? Таможенник, движимый своим ответом на такой вопрос, открывает каждый том, нет ли каких-либо нелегальных вложений, и пропускает весь груз. Кажется, долгий путь книг завершился.
Историческая поступь времени перешагнула через гитлеризм Германии, ленинизм-сталинизм России. Естественный человеческий консерватизм вышел победителем в борьбе с нашествием националистических идей. Сейчас на моей полке - в память о времени: об ужасах гитлеризма, в память о сталинском антисемитизме, в память о моем отце, - стоят эти пять книг. Пройдет еще некоторое время и завершится жизнь еще одного поколения. Трудно задаваться философскими проблемами будущего возобновления жизни и существования материи. Мне бы хотелось, чтобы мои внуки знали эту историю, могли с теплым чувством к ушедшим поколениям прикоснуться к синим томам с вызолоченными двумя буквами "JV" на обложке.
