Потолок в комнате облез и закоптился. Неплохо бы обновить...
Пора было вставать, и я вылез из-под одеяла.
Затопил печь. Поставил на плиту две кастрюли с водой: большую для собак и маленькую для себя. Чтобы вода закипела одновременно, большую посудину надо ставить на середину плиты, а маленькую - на самый уголок.
В свою кастрюлю я кинул тушенки, в собачью насыпал косточек из супового набора, размороженного с вечера. В холодильнике ещё есть. И газ в баллоне пока есть. Дрова тоже можно не экономить: по договору мне их привозят бесплатно. На кормление собак выделяют деньги. И ещё летом для них несут кто остатки, кто сухари. Но сейчас не лето.
В старой куртке и калошах, поёживаясь от сырости, я прошёл по территории садоводческого товарищества. Проверил, всё ли в порядке.
Пусто было в саду и сыро. Только из трубы дома, предпоследнего в ряду у забора, поднимался бодрый дымок. Значит, у Палыча всё хорошо. Мне всегда нравилось, как пахнет древесный дым: напоминает о печёной картошке и о топлёном молоке. Здорово. Особенно если не каждый день им дышать.
Собак у меня всего три. Немецкая овчарка Альма у того входа, что с северной стороны. Рыжий, классическая среднерусская дворняга, вблизи от моего домика привязан - из окна видно. Ещё есть Леший, зверь непонятной породы.
А лес всё ещё красивый. Я полюбовался рыжим осиновым подлеском и завитками тумана над рекой. Вода даже на вид холодная. Зима скоро.
Я ушёл домой, плотно притворил за собой двери.
Засыпал в кастрюли крупу. Гречневая сегодня. Поставил чайник. Включил ноутбук. Здесь одно спасение - работа. Ну, ещё интернет.
Только мне не дали поработать. Рыжий заливался лаем: за забором кто-то шёл.
Мужчина средних лет с большой корзиной аккуратно прикрыл за собой калитку. Прошёл мимо моего домика, вернулся. Печной дым выдавал меня, как и Палыча. А я неодобрительно следил за гостем сквозь древнюю тюлевую занавеску и думал о том, что вовсе не обязан всех принимать. Разве я звал гостей? Вот не открою, и всё. Меня дома нет.
Мужчина стукнул в дверь, потом бесцеремонно подошёл к окну и попытался рассмотреть комнату сквозь тюль. А потом уселся на верхней ступеньке моего чистого, несмотря на сырость, крыльца. Настырный. Так просто не уйдёт... Вот чёрт, даже не отсидишься.
- Вы сторож? Я к вам решил зайти. Мне очень надо... извините.
Я помедлил, с досадой рассматривая его. Волосы с проседью, прямой взгляд...
- Ну заходите, раз очень.
Я достал из древнего шкафчика красные чашки в белый горох, литровую банку с сахаром, сухарницу с баранками. Гость вытащил бутылку коньяка. Вот уже пошли стереотипы: сторож-пьяница... Может, пора намекнуть посетителям, чтобы приносили что-нибудь существенное?
'Рулон сетки-рабицы попроси, - вклинился внутренний голос. - Двор огородить'.
А коньяк армянский, вполне пристойный. Я достал стопки.
- Мне не надо, - тут же отказался гость. - Я лучше сразу скажу. Серьёзных дел я натворил, пациент из-за меня пострадал. А мне про вас говорили, что у вас есть... словом, что можно всё изменить. Выбрать заново.
- Что вам пришлось выбирать? Пациентов было двое, что ли?
Он дёрнулся. Но глаз не отвёл.
- Сейчас-то я знаю, что нужно было делать. А если вам что-то нужно, вы прямо скажите, - спохватился он.
Деликатный какой. И гордый. Другой бы просто попросил произнести нужные слова. Или не всю мою историю слышал?
- Ничего не выйдет, к сожалению, - сказал я. - Нет никакой дороги, про которую вам, я вижу, наболтали. Сказки это! Кашу будете? С тушёнкой.
- Но как же...
Его лицо затвердело. Только в глазах - знакомая такая тоска.
- Корзинку свою не забудьте, - напомнил я. - И не переживайте. Всё образуется, вот увидите. Всё будет хорошо.
Он сверкнул на меня глазами и промолчал.
Я смотрел через окно, как он уходит. Мне тоже было невесело. Решительный мужик, ничего не скажешь. Про моё 'всё будет хорошо' не слышал, зато знает, понимаете, что делать... Может, и надо было выпустить его через заднюю дверь? Через кладовку.
Дом стоит задней стеной к забору, а за забором лес. Открываешь дверь - и шагай прямо с крыльца. Обычная лесная дорога, травой заросла. Вот только если смотреть с той стороны забора, плотного, добротного, то ни дверей, ни калиток в нём нет.
Как я стал сторожем? Неожиданно.
Весной дела пошли неважно. Оставаться без работы и искать новую я уже привык, - а в этот раз почувствовал, что устал. И с деньгами стало плохо, а кредит нужно было выплачивать. Правда, оставалось всего два платежа.
У Мишки, моего лучшего друга, денег тоже не было, но он знал, у кого есть.
- Поезжай, я с ним договорился, - перезвонил он мне через полчаса. - Да ты его тоже знаешь. Шурка Зыков.
Ехать приходилось за город. Я собрался, и тут жена:
- Зайди к маме, она просила.
- Зачем? - вырвалось у меня. Ну очень некстати это было. - Она опять карниз сдёрнула?
- Не знаю, у неё спроси.
Тёща тоже попросила зайти, 'только не прямо сейчас'. Я пожал плечами и решил, что съезжу за город, а после зайду к тёще - Сашка ведь тоже ждёт.
Поплутав по просёлкам, я отыскал садоводческое товарищество номер сто тридцать два, а в нём участок номер тринадцать. На участке пахло шашлыком и распаренными берёзовыми вениками: Сашка и его компания веселились.
- Налейте ему штрафную, - приветствовал он меня.
- Я же за рулём.
- Завтра утром уедешь. Или поездом!
Пьянствовать и оставаться до завтра я не стал. Но шашлыка отведал. Так хорошо было ни о чём не думать и переключиться со своих проблем на чужие: один из компании, председатель, жаловался, что не может найти сторожа. И всё поглядывал на меня. С намёком.
- Он программист, - развеселился Сашка. - Ты ему ещё нянечкой в садик предложи устроиться.
Уехал я вечером. И приехал к тёще слишком поздно. Позже спасателей, - их вызвали соседи, почуявшие запах газа, просочившегося через серьёзную железную дверь. Но всё-таки раньше врачей. И женщину, которую нашли лежащей поверх покрывала, одетой, увозили при мне. На кухне, на чистой плите, остались пятна грязной воды и неопрятная кастрюля с плававшей в ней куском мяса. Тёща прилегла отдохнуть и заснула, а пена поднялась и залила газ.
Когда мы с женой мы тоскливо дожидались в больничном коридоре, я глупо сказал: 'Всё будет хорошо', и жена дико на меня посмотрела. Но самое плохое было то, что если бы я даже поехал за город, но вернулся, не засиживаясь там - успел бы вовремя.
А потом я узнал, что в тот же день погиб Мишка. Погиб на рядовом дежурстве, совершенно нелепо, зарезанный в спину гопником.
Я носился по городу в тоскливых приготовлениях. Плавился от жары асфальт, растекались мысли. Договариваясь об отпевании Татьяны Михайловны, я временами забывал, что Мишки больше нет. Отправляясь на кладбище на другом конце города, где должны были хоронить его, я остановился и долго соображал, чем я так сильно занят и куда спешу. Всё было диким и нереальным.
Наверное, не надо было отходить от жены в эти дни. Но ведь Мишка-то помогал мне хоронить мать!
Через несколько дней после похорон жена сказала:
- Прости, я знаю, что ты как бы и не виноват. Но я тебя видеть не могу.
Я сначала не поверил. Ведь не нарочно же я. Несколько дней я приходил домой как можно позже и ложился спать на диване в гостиной, а утром меня не замечали. Потом не выдержал. И ушёл, прихватив небольшую сумку с вещами. Было всё равно, и только на улице я задумался: куда иду? Раньше пошёл бы к Мишке, а сейчас? На вокзале ночевать?
И тогда, подумав о зале ожидания и дорогах, я вспомнил Сашку и его садовый домик. Саша пустит пожить, вряд ли откажет. Я даже знаю случайно, где он прячет запасной ключ: на чердачке бани за третьим слева веником...
Ключ искать не пришлось: Александр был в саду. И вениками пахло вовсю, да ещё дымом от мангала.
- Налейте ему штрафную, - распорядился Сашка. Я молча присел на скамейку в оплетённой хмелем беседке. Довольные жизнью люди, кто в шортах, кто в плавках, пили и дурачились. Жаловался на жизнь только председатель: не могут они найти сторожа. Мне бы такие заботы...
- И что же, сторожу положено жильё?
- Домик для сторожа есть, а как же! Отличный дом, тёплый, - оживился он.
Через десять минут я уже осматривал этот дом. Там был небольшой участок, баня, туалет типа сортир и обстановка, оставшаяся ещё с советских времён. Председатель ушёл и оставил меня в новом моём жилище, а я всё ходил, ходил по нему кругами, отмечая: шкафчик от кухонного гарнитура, такой был у моей бабушки. Потёртый диван. Печь, опрятно выкрашенная, в углу за печкой свалены кастрюли с обитой эмалью. Ближе к выходу устроена настоящая кухня с маленькой газовой плитой. Шкаф-буфет с гранёными стаканами. Напротив дверь, - наверное, кладовка...
В кладовке, заваленной вёдрами и дырявыми сапогами, нашлась ещё одна дверь, а за дверью оказался выход. Прямо в лес. Я бездумно пошёл по заросшей дороге, уводящей от плохонького крыльца. Ещё не поздно бросить эту затею и уехать в город.
Дорога вывела к развилке. Несколько минут я задумчво обозревал два заросших травой пути. Потом свернул налево. И только сделал несколько шагов как телефон завибрировал в кармане. Высветился номер тёщи. Это кто же звонит с её телефона, может, Ленка?
- Андрюша, - сказал знакомый голос. - Я уже дома. Жду, приходи!
Я невежливо и оторопело молчал. А потом вспомнил, что надо что-то сделать. Предотвратить.
- Татьяна Михайловна, у вас на плите ничего не кипит? - закричал я.
- Нет, - с удивлением отозвалась она. - Но ты правильно напомнил, я же суп не поставила...
- Может, не надо суп? Сварите лучше что-нибудь другое, - закричал я, теряя остатки здравого смысла. Телефон озадаченно помолчал, а потом ответил, что если я не люблю супа, так у неё остались ещё котлеты, а для её желудка бульончик в самый раз...
Я дико таращился на табло. Телефон глючил, показывал то самое число, с которого прошло одиннадцать дней. Три часа дня показывал. Три часа! И если я сейчас же поеду домой, то успею спасти... кого? А Мишка? Он ведь тоже пока...
Я попятился. Потом повернул и сделал несколько шагов по правой дороге. И набрал номер. Когда Мишка ответил, я не удивился. Просто, раз он живой, надо сказать ему...
- Миха, - закричал я. - Ты где?
- На дежурстве, - ответил он невозмутимо.
- Не ходи сегодня никуда!
- Куда не ходи? - не понял Михаил. - Да ты пьяный там, что ли?
- Да, пьяный. Но...
Я услышал, как его позвали. - Перезвони позже, - велел он коротко и отключился.
Дорога раздваивалась. Дорога намекала: если я немедленно рвану домой, то спасти успею только одного, второго вряд ли. Мишку, которого знал с детского сада. Тёщу, которую не очень-то и любил, но моей Ленке она мать...
Было жарко, и от запаха горячей сосновой смолы кружилось в голове. Из мыслей только одна и была внятная: это же надо было так напиться, чтобы напроситься в сторожа! А председатель, должно быть, вернулся и ждёт меня...
- Осматриваешься? - спросил председатель одобрительно. - Этот домик так давно построили, а я и не знал, что тут задняя дверь есть.
- Это не просто дверь. Это распутье. Вон там, смотри! Налево пойдёшь, друга потеряешь. Направо пойдёшь, жену потеряешь. Надо выбрать. Кого-то одного. Ты выбирал когда-нибудь?
- Наоборот вроде, - заметил он озадаченно. - Если налево, тогда жену. Погоди, дорога же вдоль забора идёт, а не так... А где сарайка с дровами...
Он замолчал и уставился на меня.
Потом он закрыл рот, я закрыл дверь, и мы пошли всё смотреть в саду. Председатель познакомил меня с собаками. Обещал на радостях просить людей, чтобы привозили мне продукты.
- Ночуй прямо сегодня, я тебе свой спальник принесу.
Он покосился на дровяник и забор за ним. И предложил пойти допить то, что осталось после посиделок. Я, ошалевший от происходящего, согласился. И мы допили. Так здорово, что я пришёл в себя только утром...
Я накормил собак остывающей кашей. Потом тоже взял корзину - в моём хозяйстве такого барахла много. И вышел в лес. Только не через заднюю дверь.
Лето было сухое, а осенью вдруг полезли грибы. Много так, будто кто насеял! Я поднялся на горку, прошёл вдоль высоковольтной, где вырублен лес. Вот оно. Весёлые, как солнечные пятна, шляпки, там и тут. Много, гнёздами. А там ещё. На срезе каждый гриб яркий, как морковка. Солёные рыжики, это вкусно. Да их и жарить можно, и в кашу накрошить...
Некоторое время я сосредоточенно резал грибы. Потом перебрался на новое место и продолжал срезать. Встал, отряхнул нож.
Рыжики были червивыми, съеденными в труху. Все, до грибочка.
Вообще-то, это и невезухой нельзя считать. Обычно всё серьёзнее. В первый раз я засадил себе топором по ноге. Это было через две недели моей работы сторожем, когда знакомый председателя привёз мне две сумки продуктов.
- Огромное спасибо, - сказал я, мне было неловко - ведь продуктовый магазин не так уж далеко. - Спасибо, сколько я вам должен?
Он взял деньги. И прямо, но тихо сказал: 'мне говорили, у вас тут есть какая-то особая дорога. Мне очень надо. С дочкой я поссорился, она ушла и... нет её. Если бы знать. Мне бы только ещё раз. Я не отпущу её больше'
- Её... искали?
- Искали. Не сразу... взрослая ведь уже. Не нашли. Покажите мне эту дорогу, прошу вас.
- Ну что вы такое говорите, - сказал я с досадой. - Ну какая такая дорога. Это вам Гена наболтал о моих фантазиях, что ли? А сколько мы с ним выпили тогда, он не рассказывал?
Ну Геннадий, ну трепач! И ведь запомнил...
- Найдётся дочка, - сказал я. - Вот увидите. Скоро найдётся. Всё будет хорошо.
Человек тоскливо посмотрел на меня и ушёл.
В тот вечер я и испортил топором ботинок. Пытался расщепить полено для растопки и угодил по ноге. Залитая перекисью и йодом ступня через день распухла, и я ковылял по вверенной мне территории в огромных башмаках, оставшихся от прежних хозяев. И маялся, но не от боли, а от назойливого воспоминания о двери в лес. Ведь если Гена что-то запомнил, то мне это, по крайней мере, не приснилось. Это было, хоть я и убедил себя в обратном. Это здесь бредовый сон, а там, за этой дверью, жизнь идёт как надо.
Долго я не выдержал, ведь дверь была рядом. Дошёл до развилки. Повернул направо. И сам набрал номер.
- Тридцать седьмое отделение слушает, - отозвался молодой женский голос. Почему-то у женщин, служащих в милиции, очень неприятные голоса.
- Ваш сотрудник Пантелеев замял дело о наркотиках, взяв крупную взятку. Теми же наркотиками. Вам об этом известно? - спросил я сурово.
- Что? - оторопела девушка. Было слышно, как она говорит: 'Где у нас Пантелеев? На вызове?' - Мы не принимаем анонимные заявки, - опомнилась она. - Приходите и напишите заявление. Ваш номер я зафиксировала.
Я попятился. И как в прошлый раз, сделал несколько шагов по левой дороге. Телефон зазвонил сам.
- Татьяна Михайловна, - начал я. Что бы такое сочинить, чтобы выманить её из дома?
- Вот хорошо, что вы позвонили! А то вам Лена не могла дозвониться почему-то.
- Андрюша, что ты говоришь? Мне Лена только что звонила. Обещала, что ты придёшь... А ты где?
Телефон разразился короткими гудками.
Я выключил проклятое приспособление. Меня вдруг обдало жутью. И, возвращаясь домой, я боялся, что больше не увижу двери в заборе - или даже самого забора, деревья не расступятся. И придётся выбирать сейчас же - а я так и не решил, по какой дороге пойти...
Через неделю, когда нога уже поджила, другой Генин друг привёз мне тетрациклиновую мазь.
- И... я хочу вас попросить, - сказал он, глядя в немытый пол. - Скажите мне, пожалуйста: 'всё будет хорошо'.
- Что?!
- Всё будет хорошо, - повторил он, пунцовея. И поднял на меня совершенно больные глаза.
- Всё будет хорошо, - сказал я, сдерживаясь. Так говорят с детьми. - Так? Всё?
- Да. Спасибо.
Он ушёл, потупясь, еле слышно попрощавшись. А я через полчаса попытался накачать воды (прямо за домом у меня собственная скважина, очень удобно) - и оказалось, что мотор насоса перегорел.
Связь между визитами страждущих и моим невезением я заметил не сразу. Но мелкие неприятности приключаются со мной с завидным упорством. За прошедшие месяцы приходили три женщины и ещё двое мужчин. На дорогу я их не выпускал - рука не поднялась дверь открыть. И каждому повторял, как дурак, что всё будет хорошо.
Они не возвращаются. Зато приходят новые люди с весточкой от них. У них и правда всё хорошо. А у меня каждый раз - какая-нибудь новая напасть.
Вот такое наваждение.
Только я собрался заняться делом, Рыжий залаял снова. Я мрачно высматривал гостя. Тот просунул руку в щель и ковырялся с задвижкой. Не, ну на этот раз точно не пущу. Приём окончен, всё!
Гость оказался маленьким, субтильным. С усилием закрыл калитку, на безопасном расстоянии обошёл Рыжего, повертел головой. Девчонка! Лет тринадцать, четырнадцать от силы. Чёрт знает что такое. Что она тут делает одна?
Я дождался, пока она пройдёт мимо, и рыкнул с крыльца ей в спину:
- Ну и кто тебя отпустил одну по лесам шастать?
- Я сама, - она даже не испугалась. Стояла под сыпавшейся с неба водой. Глазищи серые. И не такие, как у других. С надеждой смотрит.
- Ну заходи, - предложил я. - Раз уж пришла и не боишься. А то дождик.
- Мне не холодно, - ответила она независимо. И вошла.
Второй раз за день я усадил гостя за стол. Но достать чашки и старенькую сухарницу не успел. Девчонка вдруг сунула руку куда-то себе за шиворот и вытащила крысу. Из-под длинных волос.
Чёрный зверёк прошёлся по моему обеденному столу. Противный голый хвост тащился за ним, как дохлой червяк. Тощая такая крыса, облезлая, над глазами залысины.
- Болеет? - спросил я. - Значит, мамка твоя не знает, что ты из-за крыски вытворяешь? К ветеринару её надо вести, не ко мне.
- Были мы у ветеринара, - сказала девчонка сумрачно. - Он сказал, что скорее всего опухоль в лёгких. Рентген сделать надо.
- И как, сделали?
- Не делали, - призналась она. И смотрела уже без надежды. С привычной мне тоской смотрела.
Кому неприятная тварь, а кому-то настоящее горе.
- Антибиотик должен помочь, - сказал я, вздохнув.
Она ждала, что скажу дальше.
- Всё будут хорошо. Выздоровеет твоя зверюга, - сказал я. Что уж теперь. Поднял глаза от скатерти.
Она просияла. Как при виде подарка... Эх. Ладно.
- Чаю хочешь? - угрюмо спросил я. Она помотала головой:
- Спасибо.
Крысе на моём столе было неуютно, она полезла обратно к девочке на плечо. Та накрыла её рукой и снова взглянула на меня.
Если у людей после разговора со мной такие глаза, ну почему мне за это каждый раз достаётся?
- Пойдём тогда, раз не хочешь, - сказал я сварливо. - Как раз к автобусу успеем. Провожу тебя. И вот, накинь, - я выбрал плащ из груды старья на вешалке. - Дождь разошёлся.
Крыса скрылась под волосами и капюшоном, будто и нету.
Вдоль этой дороги рыжики не росли. Только разноцветные сыроежки там и тут торчали из жёлтых листьев. Кажется, девчонке хочется их собрать, но она стеснялась. Но оказалось, стесняется она спросить:
- Я слышала, вы можете вывести на какую-то интересную дорогу. И там развилка. Если туда пойти, можно исправить прошлое, выбрать заново... Это правда?
- Может, и правда, раз говорят, - ответил я мрачно.
- И что случается с человеком, который туда пошёл? - не унималась она.
- Его перемалывает хроноклазм, - мрачно сказал я. - Или волчьи зубы.
- Вы разве не проверяли? - удивилась девочка, с детской непосредственностью отправляя меня в зубы к волкам. Я не стал рассказывать, сколько раз доходил до развилки. Как соблазнял тёщу немыслимыми распродажами. Как пробовал звонить соседям...
- Выбирать трудно, - она решила меня утешить. - Я тоже иногда не могу - вот хоть просто пиши по диагонали, если бумага в клеточку. А если даны два пути, - иди без дороги, напролом!
- Вон твой автобус уже идёт, - буркнул я. За деревьями открылся просторный асфальтовый пятачок, там на самом деле разворачивается автобус.
И тут оказалось, что у неё нет даже денег на обратный проезд.
- А как я вам их верну? Вы всегда тут живёте?
- Сюда больше не приезжай, - испугался я. И сказал адрес, куда она может занести сто рублей, раз уж ей так надо.
- Ну беги. Он же не стоит долго.
Она послушно погналась за автобусом, сбросив мне на руки старенький плащ и хватаясь руками за шею - берегла свою крысу.
Я вернулся благополучно. Даже дождь прекратился, так меня и не промочив. И дом ждал меня, в полном порядке. Тёплый, протопленный.
Я брезгливо задрал скатерть, по которой бегала крыса, и поставил ноут прямо на стол. И наконец-то вышел в интернет. Залез в почту и узнал, что в Майкрохард Твенти - очень хорошей организации, где я появлялся живьём три-четыре раза в месяц - я больше не работаю.
Надежды на недоразумение не было. Ещё немного, и придётся мне жить на одну зарплату сторожа.
А чего ты ждал, осведомился внутренний голос. Ну ничего, у тебя ведь есть ещё огород и бесплатные дрова. И ещё вон рыжики в лесу. Червивые, правда.
Я подумал и выключил ноутбук. Чтобы не работал зря - компьютер новый мне уже не купить.
За окном вставали ранние осенние сумерки. Я разглядывал своё тёмное лохматое отражение на экране. Скоро перестану следить за собой, сопьюсь. Потому что каждый посетитель будет приносить по бутылке. Хорошо, если с закусью.
Если только я не научусь отказывать людям с тоской в глазах. Хорошо знакомой мне тоской, когда на суку не повесишься, но и как жить - непонятно. Ко мне приходят только такие. Кому уже не стыдно признаться себе, что по-детски веришь в чудо. Кому уже всё равно. Им нужна всего лишь удача. Но разве мой запас бесконечен?
Я подумал и понял, что - да. Это может тянуться бесконечно. Удача давно кончилась, зато запас невезухи неисчерпаем.
И снова заскрипел телефон. Жена. Бывшая жена, то есть. Сначала она не звонила мне совсем. Теперь звонит часто. Хотя недавно я ей нахамил - когда выяснилось, что она не снимает деньги, которые я кидал им на счёт...
- Да, Лен. Я слушаю.
- Привет, - сказал голос, очень похожий на мой внутренний. Только ехидным он не был. Старался быть бодрым, но тоже получалось не очень.
- Привет.
- Ты к нам не зайдёшь? - тихо спросила жена.
- Когда? Сейчас? Я по ночам обязан быть здесь, знаешь ли.
- Антон приболел, - сказала она тихо. - Я волнуюсь.
'Скажи ей: всё будет хорошо', - сказал... нет, не голос. Это я сам себе сказал.
- Что с Антошкой?
Подлый телефон отключился. Я чертыхнулся и полез в ящик за зарядкой. Воткнул в сеть - бесполезно. Может, сдохла зарядка? Попробовать связаться через интернет?
В окно стукнули, и я вздрогнул. Мне даже спиваться не обязательно - вон уже темноты боюсь...
Я включил свет в комнате и над крыльцом. За дверью стоял Палыч.
- Разбудил тебя, что ли? - спросил он. - Вижу, темно у тебя... Прости. Жена твоя мне сейчас звонила. Сказала, мальчишка ваш приболел. Температура высокая, она вроде скорую вызвала.
- А что с ним? - спросил я, ругая про себя бестолковую Ленку. - Палыч, а с твоего телефона позвонить можно?
Он протянул мне старенький мобильник, я поспешно потыкал кнопки. Вне зоны действия сети...
- Да ты поезжай к ним, раз тебе надо, - великодушно предложил Палыч. - Я тут присмотрю, собаки меня знают. Ты поезжай, ничего.
Я уже готов был бежать. И что-то делать. И понял, что давно ждал приглашения. Даже если оно только потому, что заболел Антошка... А вдруг что-то серьёзное?
- Спасибо, - сказал я. - Ты собак на ночь выпусти. И ключ от дома возьми на всякий случай, вот запасной.
Ноутбук я убрал в ящик стола.
Надел куртку, в которой езжу в город. Сходил запер сараи, закрутил вентиль газового баллона, вырубил в доме электричество. Подумалось - когда вернусь в город, люди будут продолжать сюда приходить. И каждый из них заслуживает немного удачи. Но если я не помогу своим, на что я годен вообще?
Ещё я подумал о тёмной каморке и о дороге за заветной дверью. И о том, что дорога может больше не открыться, когда я сюда вернусь. Дорога, про которую я так и не знаю, есть ли она... И захлопнул дверь изнутри. А заднюю только прикрыл.
Всё ещё золотилась листва сквозь наступавшие сумерки и белели берёзовые стволы, но как-то уныло. Я быстро дошёл до развилки. Ещё раз попытался реанимировать телефон, хотел его выбросить, но убрал в карман. И зашагал напрямик, через лес, без дороги.
Обошлось без всякой мистики. Я услышал шум дороги и вышел на тракт, к неизвестной автомастерской. От неё как раз собирался отъехать пустой, без пассажиров автобус, и я напросился, чтобы подвезли.
А как только поехали, узнал и дорогу. Город был рядом. Я знал, куда еду. Домой. Ехал и размышлял о том, что одно из главных на свете чудес - это прощение. Я опомнился, когда водитель замахал мне, не отрываясь от руля. Автобус уже катил по одной из объездных улиц.
- Вас где высадить?
Я сказал - да прямо здесь, пожалуйста, и пошёл напрямик через тёмный парк. И только тогда вспомнил, что это тот самый глухой, нехороший парк, где летом качалась на толстой ветке клёна траурная ленточка... Идиотский обычай привязывать ленточки.
И я зачем-то побежал. Повернул и вдруг оказался в толпе. А ведь даже голосов не слышал. И Мишку узнал не сразу, тот стоял ко мне спиной. Потом он повернулся и глянул мне через плечо - с таким выражением, что любой испугался бы, но отскакивать было уже поздно.
Не верьте, когда говорят 'сгоряча не почувствовал боли'. Когда нож входит в тело, это больно. Очень. И глупо как...
Плохо различимые в темноте люди бестолково метались. А потом надо мной склонился Миха.
- Ты живой, - сказал я.
- Я? - удивился он. И спохватился:
- Молчи, молчи. Врачи сейчас будут.
- Солнечная, шестнадцать, сорок, - сказал я, и Миха склонился надо мной, чтобы расслышать. - Срочно. Помоги...
А дальше говорить не смог. Замолчал.
Небо за окном палаты было голубым, без облаков. Не то лето, не то осень. Попискивал рядом приборчик - вроде бы кардиомонитор.
- Только недолго, - сказал врач.
Протиснувшись мимо него, в палату вторгся Михаил. В обязательном белом халате поверх формы. Кто бы его сюда пустил без формы, ну и без халата тоже.
Он наклонился надо мной, как тогда в подворотне.
- Ну как ты?
- Живой.
- Жена твоя тоже приходила, так её не пустили. - Мишка с почтением оглянулся на дверь.
- Жена? А как Антошка?
- Сын? - он поглядел с недоумением. - Да нормально вроде. Бабушка с ним сидит, присмотрит.
- Кто? Татьяна? - Я вздохнул глубоко, отчего стало больно внутри. - Так ты к ней успел?
- Эй, ты что это? Ты только не волнуйся, - нахмурился он, оглядываясь на сильно запищавший приборчик. - Меня и так сейчас отсюда прогонят. Куда я успел, не понял - к тёще твоей, по тому адресу? Пришёл я, как дурак, и что? Она меня спрашивает - а где Андрюша? А я и не знаю, что ей сказать. Андрюша там у хирургов под ножами, а я тут у вас, встречайте. Она мне всё голову морочила, как бульон вариться поставила, прилегла отдохнуть и заснула, а пена газ залила. И какая-то странная девчонка пришла, её разбудила. Принесла сто рублей вернуть. Так и не понял, кто кому чего у вас должен, еле вырвался... Андрюшка?
- Ты только не волнуйся, - сказал я, потому что он смотрел на меня, как ещё никогда не смотрел. И, кажется, примеривался позвать врача.