Вега Габриэль, Каммели Паоло
Полюбить то, что ненавистно. Часть 2. Забот полон рот

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мессер Федерико решает хорошенько проучить донну Джованну. Договорившись с ее отцом, он притворяется нищим, чтобы показать избалованной девушке все тяготы бедняцкой жизни. Став изгнанницей, Джованна вынуждена принять свою участь. Ничто не дается без трудностей.
  После того, как очередной жених уехал ни с чем, Джованна заперлась в комнате и остаток дня ни с кем не разговаривала, не пила и не ела. Думала, что спасается от отцовского гнева, но сер Антонио лишь раз подошел к двери.
  - По-хорошему прошу, дочь, отдай свою руку Ардженти, - из-за створок голос звучал глухо.
  - Никогда! - Джованна в сердцах сбросила с колен незаконченную вышивку.
  - Где только весь твой стыд! - выругался отец и удалился.
  
  Федерико, задумавший каверзу, тем временем отправился к своему младшему брату Адриано, чтобы заручиться поддержкой. Монах-францисканец обещал Ардженти содействие в предприятии и, если понадобится, дать приют. На следующий день рыцарь тайно увиделся с отцом Джованны и изложил ему свой замысел, предложив воплотить в жизнь сказанное строптивой девчонкой. Поначалу сер Антонио сомневался, но Федерико убедил его в честных намерениях и в том, что образумить строптивицу иного способа нет. На третий день, объявив о том, что его сердце безнадежно разбито, Ардженти сделал вид, будто покидает Флоренцию, якобы отправляясь в паломничество. Сам тем временем хорошенько подготовился, чтобы из себя нищего калеку разыграть. Купил у одного оборванца его одежду, у другого - хижину, у третьего - костыль, а потом, раздав щедрую милостыню, заручился поддержкой нищей братии, чтобы они помогали ему и впредь.
  
  Вечером третьего дня донна Джованна вышла в маленький сад, погулять и полюбоваться цветущими деревьями. На душе было неспокойно. Не только от того, как обошлась она с рыцарем, но и от того, что думала о будущей жизни. Жалела, что не встречался ей мужчина, который походил нравом на брата, Стефано. Тот, хоть и был благочестив, но умел веселиться, обладал умом и добротой, отличался обходительностью. Верностью и надежностью он так же был наделен в достатке. Супруга его жила как за каменной стеной и ни в чем не нуждалась.
  А что же Ардженти? Кутила, солдатский кум, пусть состоятельный и красивый.
  За спиной Джованны послышались шаги, девушка торопливо обернулась. Перед ней стоял отец. Вид у купца был серьезный и даже суровый. Дочь в знак почтения склонила голову.
  - Идем со мной, - промолвил сер Антонио, взяв ее за руку.
  - Куда? - спросила Джованна с тревогой. Тон отца ей не понравился.
  - Кое-кто пришел к тебе.
  - Кто?
  - Сейчас увидишь, - прозвучало это недобро, и девушка почувствовала, как сильнее забилось ее сердце.
  Купец потащил строптивицу во двор, к воротам, у которых сиротливо жался какой-то попрошайка. Человек этот мало походил на того, кто недавно сватался к донне Джованне. Сгорбленный, он прятался в тени, словно боялся солнца и не хотел показываться людям на глаза. Нищий был хром и опирался на костыль. На плече у него болталась котомка. Лицо и руки бродяги были замотаны тряпками. Все, что можно было разглядеть, - один единственный глаз. Оборванец кашлял, словно был на последнем издыхании. Несмотря на теплый вечер, он кутался в драный пыльный плащ, источая запах отнюдь не цветочный.
  - Вот муж твой, - сер Антонио подтолкнул Джованну к попрошайке.
  - Отец! - Джованна в ужасе отпрянула от незнакомца, вцепившись в отцовскую ладонь. - Зачем вы так?!
  - Затем, что ты сама сказала - пойдешь хоть за нищего, но только не за Ардженти! - рявкнул купец. - Эй, несчастный! Забирай ее, она твоя. Сказал же, что отдам самое дорогое!
  Нищий попятился от девицы, словно от черта, и хрипло сказал:
  - Помилуй Господи! Что ж я буду с ней делать?..
  - То же, что и со всякой другой женой, - сер Антонио крепко ухватил за плечи вырывающуюся Джованну. - Она будет убирать твою лачугу, если таковая есть, шить одежду, чтобы таковая появилась, и готовить пищу, если Бог пошлет ее вам.
  Джованна захныкала, когда отец стиснул ее запястье. Ей не верилось, что он говорит всерьез и на самом деле способен отдать любимое дитя какому-то проходимцу.
  - Сжальтесь, отец! - взмолилась девушка.
  - Поздно! Довольно тебе заниматься всякой ерундой. Бедность не порок, ты отвадила всех хороших женихов от нашего дома, всех сватов дураками выставила! Так отправляйся отсюда с тем, кого сама пожелала в мужья! - сер Антонио схватив за руку переодетого Ардженти, насильно вложил в нее трясущуюся ладонь Джованны.
  - Вы ведь даже не знаете, кто он! - взвизгнула перепуганная девица.
  - Да кто его там разберет под слоем грязи? Не все ли равно?! Если ты с благородными разницы не делала, с нищим станешь ли? Совет вам да любовь, дети! - сер Антонио подтолкнул их к воротам. - А теперь ступайте прочь, попрошайки!
  - Чем я ее кормить буду?! - крикнул Федерико в свою очередь, мастерски изображая растерянность, но ответом ему был звук удаляющихся шагов. Джованна в отчаянии бросила взгляд на двор, но тот был совершенно пуст, и помочь ей было некому. Не без удовольствия наблюдал Ардженти за этой сценой. Купеческая дочь не ожидала скорейшего исполнения желаний, а потому перед лицом реальности сделалась беспомощной как дитя. "Хорошо, что хорька с собой не взяла" - подумал рыцарь переодетый нищим и крепче сжал ладонь суженой. Нарочно закашлялся.
  - А ты? - с вызовом обратилась Джованна к оборванцу. - Неужели посмеешь забрать меня?!
  - Чего б не посметь? - мнимый калека пожал плечами. - Без меня ведь пропадешь, - с этими словами он настойчиво потащил Джованну за собой. - Я верю, что все, что нам ниспошлет Господь - хорошо. Не бросать же тебя на улице.
  
  Попрошайка держал девушку очень крепко, тащил за собой, несмотря на все ее упирательства, протесты и отчаянную брань. Казалось, целую вечность они плутали по улочкам, где Джованна раньше не была. Здесь пахло помоями, прогорклым жиром, тухлой рыбой и псиной. Дома ютились впритирку друг к другу, в оконных и дверных проемах виднелась пугающая чернота. Лица людей были осунувшимися и хмурыми. Но даже тут не остановился бродяга, потому что вел купеческую дочь дальше - туда, где не было домов. Когда же отзвонили вечерние колокола, смолкли птицы и заходящее солнце окрасило небо густым пурпуром, нищий притащил Джованну на берег Арно, где стояла его хижина. Снял и постелил плащ.
  - Здесь можешь присесть отдохнуть.
  Какое-то время он ковылял вокруг, осматривая свое пристанище со всех сторон, как будто искал что-то, потом забрался внутрь. Перебирал прелую солому и грязные тряпки, а после, выбравшись наружу, с горечью воскликнул:
  - Мы вдвоем тут не поместимся. Вот беда! - взгляд единственного глаза скользнул по красивому личику девушки. - Звать-то тебя как?
  - Джованна, - дочь купца вскинула подбородок. - Но мне дела нет до того, сколько помещается человек в твоей лачуге. С тобой я не останусь. Ты мне не муж, а я тебе не жена. Никто нас законным браком не сочетал, мало ли что сказал отец!
  Она не присела на плащ, несмотря на то, что устала. От реки тянуло сыростью, Джованна поежилась, укрыться было нечем. Ее распирало от обиды на отца, выгнавшего из дома практически ни с чем. Каким же бесчувственным надо быть, чтобы выставить за порог собственное дитя, которое до этого взращивал в любви и заботе! И все это только потому, что никому другому отдать не мог. Видно, не так уж велика была любовь родных, думала она. Но кроме жалости к себе, чувствовала подспудно, что виновата во всем сама. И от этого становилось еще горше.
  - Я уйду в монастырь святой Урсулы, и там останусь, - заявила девушка. Настоятельница была ее крестной. Джованна решила, что та наверняка не сможет отказать в убежище. А там, может быть, они примирятся с отцом, а если нет, то она сможет принять постриг. Все лучше, чем жить на берегу реки с оборванцем. - Отведи меня к воротам монастыря, и я отдам тебе вот это кольцо, - Джованна сняла с руки золотой ободок, ярко блеснувший в последних лучах солнца. Она понимала, что одна в темное время суток вряд ли доберется благополучно.
  - Поздно уже идти, - ответил мнимый оборванец и снова закашлялся. - Да и я устал. Сжалилась бы, а то горазда гонять бедного человека туда-сюда. Все вы такие, богачи. "Поди сюда", да "Пошел вон", обращаетесь словно с собакой. Я тебе не провожатый и не сторожевой пес! - бродяга тяжело и шумно вздохнул. Потом с недоверием взглянул на кольцо. Отошел боязливо на пару шагов, будто ему предлагали взять в руки ядовитую змею. - Я, по-твоему, на дурака похож что ли? - спросил он чуть ли не с сердечной обидой. - Куда я его дену? Если кто у меня кольцо заприметит, не поверят, что ты сама его дала. И если не убьют воры, то схватят стражники. Не хочу, чтобы меня казнили как волочильщика. Нет-нет, - он помотал головой и наклонился, чтобы поднять плащ. Тяжело переваливаясь, подошел к девице, накинул на плечи.
  - Я разведу огонь. Пока хоть так погрейся, он шерстяной. Дрожишь вся. Как птичка.
  - Мне нечего дать тебе взамен тогда, - ответила Джованна и отвернулась.
  Порывшись в котомке, нищий достал два яблока. Оба были побиты гнильцой. Протянув одно, сказал:
  - На вот. Я потом хлеба размочу. Будет что поесть.
  - Я не хочу есть, - соврала девушка. Чувство легкого голода беспокоило ее, но бродяге было наверняка голоднее.
  - Больше у меня ничего нет, - предупредил мнимый оборванец, не оборачиваясь и делая вид, что всецело занят разведением костра. - У тебя уже, небось, в животе урчит. Или то журчит река?
  
  Блики заходящего солнца делали воды Арно похожими на расплавленное золото. Черпай ладонями, да мни себя богачом. Джованне было неудобно от того, что хромой поделился едой и дал плащ. Может, и неприятно попахивавший, но все же теплый. Ведь калека ничем не был ей обязан. И вдвойне стало стыдно от испытываемого чувства брезгливости. Мнилось, что под грязными тряпками скрывается какое-нибудь уродство. Иначе, зачем заматываться по самые глаза? И куда только отец смотрел? Вдруг этот нищеброд болен проказой? Она ведь может заразиться! Федерико тем временем гадал, что победит - голод или неуемная спесь Джованны. Успевший многое повидать, привыкший мокнуть под дождем, изнывать от жары, возиться в грязи и проливать кровь, он нищенской долей не тяготился. Воину не пристало быть брезгливым, да и ради своей любви Ардженти готов был многое стерпеть. Поэтому обноски смотрелись на нем так же естественно, как бархат и шелка. И если играл он с Джованной, то только всерьез.
   - Отведи меня к монастырю завтра. И со мною поступишь хорошо, и монахини дадут тебе что-нибудь, - попросила купеческая дочь. - Зачем тебе возиться? Жена нужна тому, у кого есть хозяйство, за которым потребен присмотр.
  Наблюдая, как нищий разводит костер, она раздумывала, стоит ли спрашивать имя того, кого завтра уже не увидит. Любопытство взяло верх.
  - Как тебя зовут? - Джованна подошла ближе к разгорающемуся костерку, пламя которого стало смелее и ярче. Мнимый калека опасливо отодвинулся. Неуклюже поднялся на ноги, глянул исподлобья. Взгляд единственного глаза был острым, как шило:
  - А за мной, что, не надобен присмотр? - спросил он с вызовом. - И зачем тебе мое имя, если тебе завтра все равно уходить? Или ты у каждого оборванца, от которого воротишь нос, имя спрашиваешь? - сказав это, он обиженно заворчал: - Отведи, приведи. Надобно, не надобно. Сдалось тебе мое имя... Как хочешь, так и называй, - с этими словами отвернулся, достал хлеб и пошел размачивать его к речной воде.
  - Ну и ладно! - топнула ногой Джованна. - Я так и буду тебя звать - Нищий. Если бы сказал свое имя, я хотя бы могла тебя поминать потом в молитвах: "Господь, благослови такого-то, не давшего мне замерзнуть на берегу Арно апрельской ночью". А теперь даже если Бог услышит мои молитвы, то не поймет, к кому должен быть милостив.
  Усевшись прямо на землю, девушка протянула к огню озябшие руки. Если подумать, она могла бы придумать для бродяги много имен. Можно было бы знать его Арно, по имени реки, на берегу которой он ютился, или же Несчастье, потому что нелегкая принесла его в горький час.
  - Бог мудрый. Он разберется, потому что всех нас знает и судит по душам, а не по именам и лицам, - с этими словами нищий вернулся к костру. Как будто лебедя с руки кормил, протянул Джованне небольшой кусок размоченного хлеба. - Зачерствел чуть, но есть можно. Не смотри как на отраву. Мне его в лавке подали. Хороший, чистый. Видишь, даже плесени нет.
  - Ешь сам, - отказалась девица. - А то не сможешь ногами передвигать.
  Нищий отвернулся, от прохлады поежился. Огорчился немного.
  
  Джованна знала, что голод заставляет людей есть всякое, и много хуже черствого хлеба, но никогда не думала, что и ей предложат такой же кусок. К тому же, проголодалась она не настолько сильно, чтобы перебороть гордость.
  - Отчего ты не подашься в приют, если за тобой нужен присмотр? - спросила купеческая дочь, прерывая молчание.
  Оборванец резко мотнул головой.
  - Там тесно. Не могу, когда тесно, еще сильнее болею, - кряхтя, он опустился на землю у костра, особо к нему не приближаясь. Достал из торбы второе яблоко для себя и осколок лезвия, который когда-то был ножом. Со знанием дела стал вырезать коричневые пятна. Потом принялся есть с большим аппетитом. Откусив кусок размоченного хлеба, задрал голову, глядя наверх. - Скоро будут звезды, - сообщил так, как будто ждал второго пришествия Христа. Ветер стал прохладнее, вечер сделался синим. Маленькими огнями засветились холмы. Флоренция казалась теперь вдвое наряднее, а донна Джованна вдвое красивее, хоть вид имела измученный и бледный. Исподволь Федерико любовался ею и думал о том, чтобы показать суженой самую яркую звезду, которую не увидеть из узкого оконца. Девушке же не хотелось проводить ночь наедине с незнакомцем, хоть тот и не собирался причинять ей вред. Решив посидеть перед костром до утра, она подумывала вернуться в город.
  - Чем ты болен? - купеческая дочь поджала под себя ноги. Коротать время за разговором всяко лучше. Ночи еще были долгими, а Джованна первый раз в жизни оказалась без ночлега. Если подумать, чем она сейчас лучше, нищего? У того хотя бы была хибарка. Какой-никакой приют, хоть размером меньше курятника. И какое дело было ей до звезд? Джованна предпочла бы их вовсе не видеть. Правда, тут же голос разума подсказал, что звездная ночь - значит ясная, не придется мокнуть под дождем. Так что звездам надо было радоваться.
  - Это все огонь, - буркнул оборванец, кивнув на костер. - А так ничего, кашляю только.
  Выплюнул яблочное семечко, доел второй кусок хлеба, отданный девицей, больше ничего не сказал. То ли звезды интересовали его больше, то ли нарочно теперь говорить не хотел. Опершись на локоть, бродяга чуть откинулся назад. Одну ногу согнул в колене, другую вытянул. Вечер был исполнен безмятежности, и сам попрошайка, казалось, находился не здесь. То ли мечтал, то ли задумался о чем-то своем, сложно разобрать. Изредка он тянулся к куче хвороста, чтобы подкинуть немного в костер. На Джованну больше не глядел, а потом довольно скоро показались звезды, и мнимый нищий вздохнул так, будто ему только что дали крылья. Если его суженная не хотела смотреть на это великолепие, он будет смотреть на него сам. И, решив так, Федерико улегся прямо на землю, чтобы ни одного мгновения этой красоты не упустить.
  
  Сидя у костра, Джованна спрашивала себя, как будет смотреть в глаза своей крестной? Отец выгнал ее с позором. Каково будет объяснять, отчего это произошло? От горьких мыслей купеческая дочь хмурилась, вороша палкой угли. Разум ее был полон страстями. То вскипала обида, то просыпалась жалость к себе. То брезжила любовь к родителям и братьям, то досада заставляла прикусывать губу. Чувства кипели похлеще, чем в котле ведьминское зелье. Однако постепенно и взгляд Джованны устремился к небу. Часто из окошка отчего дома, любила смотреть на звезды, и даже знала названия некоторых из них. Благословенный свет проливали они на покрытую мраком землю, помогали путешественникам находить дорогу, радовали взоры людей, уставших от дневных забот, дарили влюбленным надежду. Джованнау уже начало клонить в сон, но она истово сопротивлялась, и дремота отступила прочь. Девушка сидела у костра до тех пор, пока не услышала тихое похрапывание бродяги, потом поднялась и пошла в город. Час был слишком глух для разбойничей братии, так же глухи оказались монахини. Джованну не приняли в обитель, словно весь мир ополчился против нее. А может, так оно и было: купеческая дочь не удивилась бы, узнав, что отец сговорился с крестной. Строптивица негодовала, видя в том несправедливость. Как у божьих людей могут быть такие жестокие сердца? Проснувшись, как начало светать, Федерико спохватился. Испугался, что Джованну упустил. Кинулся было искать, да потом рассудил, что умыкнуть девицу некому. Она, вероятно, отправилась в монастырь, как и грозилась. На том хитрец и успокоился. А беглянка до рассвета плакала на мосту через Арно. Лила слезы до тех пор, пока восход не окрасил горизонт в робкий румянец. Подумывала даже броситься с моста, но убоялась смертного греха. Иначе даже Господь от нее отвернется. Желание жить оказалось сильнее.
  - Ну погоди же! - погрозив пальчиком в сторону отцовского дома, она решительно отправилась в сторону рынка. Вдалеке уже звучали бойкие голоса.
  
  Солнце давно уже встало, в храмах отслужили Великий час, когда девица вернулась к лачуге, сложенной из веток. Издали купеческую дочь признать было нелегко. В простом платье и шерстяном плаще, с платком, повязанном вокруг головы, она ничем не напоминала прежнюю балованную девицу. За спиной тащила тяжелый тюк. Гнувший к земле, он был полон всякого добра. На ремне, опутанном вокруг изогнутых рожек, Джованна волокла козу. Осунувшееся личико было сосредоточенным и строгим, хотя вокруг глаз еще виднелись следы слез. С видимым облегчением опустив на землю тюк, она достала из-под верхней юбки кошель с медными монетами и бросила его оборванцу.
  - Приданое.
  Мнимый бродяга усмехнулся. Хорошо, что было замотано лицо, и Джованна не могла различить его презрительную ухмылку.
  - Вернулась, значит, - констатировал он, глядя то на девицу, то на козу. Судя по тому, что Джованна пришла с мешком скарба, ей пришлось продать все, что было.
  Купеческая дочь намеревалась взять нищего в оборот - сказалась отцовская хватка. Правда, знала только, как хозяйничает женщина, у которой много слуг. Своими руками никогда грязную работу не выполняла. Назло семейству решила устроить жизнь, понимая, что еще наплачется.
  - Время собирать камни, - объявила она. - Нужен дом. А здесь, - указала на хибарку с соломой. - Будет жить коза.
  - Что ты собралась делать с моим домом? - спросил нищий тихо, в голосе послышалась отчетливая угроза. Брошенный кошелек он не поднял. Даже не глянул. Потоптавшись на месте, обойдя кругом Джованну и ее козу, бродяга усмехнулся: - Хороша женушка. Еще постель не разделили, а уже командовать. Неужто так плохи дела в монастыре, что и там от тебя отказались?
  Только потом, смеясь и опираясь на костыль, нагнулся, чтобы подобрать деньги.
  - О! Что это? Милостыня? Да я за день у церкви больше соберу!
  - Вот и собери, - приблизившись, Джованна выхватила кошелек. - А эти тогда останутся со мной.
  До чего она дожила! Теперь даже попрошайка над ней смеется. Джованна меж тем не собиралась сдаваться. Не думала, что все обойдется гладко, и была готова к тому, что нищему на самом деле не нужна. Что бы он там ни лепетал про заботу.
  - Как хочешь, - Джованна обвязала козий ремешок вокруг тонкой талии. - Хочешь жить в грязи - живи. Я найду себе другое место, - наклонившись, она подхватила узел. Там лежал еще один плащ, но отдавать его Джованна передумала. - У меня будет дом, и будет хозяйство, - произнесла она упрямо. - И если увидишь мой дом, милостыню просить не подходи. Лентяям не подаю!
  Слушая эти слова, Ардженти диву давался тому, что скрывалось за милым обликом и мнимой кротостью девицы. Сам он не отличался покладистым нравом, но если хотя бы разок сказал такое отцу, тот отхлестал бы его по щекам. Федерико частенько доставалось. Только не за слова, а за проказы.
  - Я-то проживу, - отсмеявшись, ответил нищий, - а ты - навряд ли. До первого солдата или такого же, как я. А то и двух, трех. Когда завалят тебя в кусты, да ноги силком раздвинут, на помощь не зови, - бил словами спокойно и расчетливо, наотмашь. - А ежели брюхо набьют и не посчастливится обзавестись выродком, то скоро сама на паперти сядешь. Дело-то нехитрое.
  Пару минут он зло глядел на девицу, потом подошел и, угрожающе нависнув, сказал:
  - Отдай плащ и убирайся к черту. И козу свою забери.
  Джованна задохнулась от гнева, беззвучно открыла рот, как рыба, выброшенная на берег. Обидно было вдвойне, что оборванец говорил правду, и такое действительно могло произойти. Из глаз брызнули злые слезы.
  - И уйду, - всхлипнула купеческая дочь, сжимая кулачки. Швырнула плащ под ноги нищему. Ардженти отчего-то вспомнились дурацкие представления, которые показывали бродячие актеры. Такая же дурацкая сцена разыгралась и сейчас.
  
  Оставаться одной Джованне было страшно. Отчание нахлынуло как весенний паводок, от былой уверенности не осталось и следа. Далеко она не ушла, вернулась, увлекая за собой упрямившуюся козу.
  - Да ты и не смог бы защитить, даже если б хотел! - продолжила понукать нищего. - Мало, что за тобой нужен уход, так ты еще и трус! Я предложила тебе сделать что-то лучшее, вместе сделать, а ты вцепился в свою лачугу, и называешь ее домом.
  Сначала Фдерико безмолвно глядел в спину Джованне, теперь на ее заплаканное, побледневшее от злости лицо.
  - Это - не дом! Это шалаш! В котором место только для одного! - выговорившись, девица отвернулась. Подумала, что если повезет, она успеет добраться до какой-нибудь деревушки, а там уж кто-нибудь ее приютит, если во Флоренции ей нет больше места.
  Терпеливо выслушав, Ардженти сказал:
  - Теперь я понимаю, чего от тебя родной отец отказался и почему монахини не приняли. Ты одержимая! - для пущего эффекта он боязливо перекрестился. - В тебе нет ни доброты, ни разумения. Ты говоришь, ты просила? - переваливаясь с ноги на ногу, прошелся так, будто ходил по сцене. - Я покажу тебе, как ты просила!
  Нагнувшись, он взял камень, а потом, не долго думая, под ноги Джованне швырнул.
  - Приданое, - повторил, старательно ее тон копируя. Потоптался еще, делая вид, что тащит за собой козу. - Время собирать камни. Нужен дом. А здесь, - он в точности таким как у Джованны жестом, указал на свою хижину. - Здесь будет жить моя коза! Коза... - протянул уже тише с обидой. - Это мой дом. Я здесь живу. Я не просил твоих денег и не делал тебе никакого зла.
  - И я не делала тебе никакого, - Джованна подбоченилась. - Смеешься? Переведи дух, сейчас посмеешься еще больше. Я отвергла ухаживания всех женихов, которые ко мне сватались! Золота у них на одних только пальцах было больше, чем ты видел за всю свою жизнь. Без любви не хотела выходить замуж. Кроме подарков кто-нибудь сделал хоть что-то, чтобы доказать любовь? Если б любили, добивались бы! Еще вчера я носила шелковое платье и ела с серебра, а сегодня продала все, что было, ради краюхи хлеба и дурной козы. Отец меня выгнал ни с чем, монашки тоже отказались, а теперь оборванец с берега Арно гонит меня прочь. Смейся, ну! Я сама во всем виновата, - не удержавшись, девушка всхлипнула. - Прощения у отца поздно уже просить, он меня на порог не пустит. А ты... Я не хотела тебя обижать, просто не знала, как быть и что делать... Если можешь - хоть ты прости.
  Опустив тюк, Джованна вытащила оттуда новый широкий плащ из толстой крашеной шерсти, положила его на крышу хибарки.
  - Живи и дальше как жил, мешать не стану, - девица понимала, что на самом деле заслужила все, что с ней произошло, но исправить ничего не могла. - Плащ у тебя худой. Спасибо, что дал погреться ночью.
  Нищий от удивления выронил костыль. Быстро ухватил ее за руку. Так же крепко удержал, как вчера. Не дал вырваться.
  - А, может, ты не хотела видеть, что кто-то тебя любил? Может, думала только дурное? Может, кто-то из них выбирал такие подарки, которые тебе нравились, а ты не заметила? - он тяжело вздохнул. - Я не буду смеяться. Люди часто теряют все, что у них есть. Иногда по глупости даже. Если бы я дарил подарок, то для того, чтобы радостно было. А ты у меня даже хлеб не взяла. Побрезговала. Значит, не в подарках дело. И не в тех, кто тебе их дарит. А в тебе.
  Он замолчал ненадолго, яростно почесав спину. Глухо выругался, сетуя на блох.
  - Ты плохо относишься к людям, того же ждешь от них. Швыряешь под ноги деньги тому, кто готов делиться с тобой хлебом, говоришь обидные слова, понукаешь, как если бы перед тобой был не человек, а собака или осел. Кто станет терпеть все это? Кто будет с тобой любезен после таких слов? Как мне верить тебе?
  - Не знаю, - Джованна низко опустила голову, по-детски засопела, потерла глаза. - Командую... Потому что привыкла так. Вокруг меня с рождения слуги и няньки. Только этому уже не бывать никогда, - добавила она тише. - Я не стала есть не потому, что побрезговала. Потому что только ты его заслужил, тебе голоднее приходилось, чем мне. Только сегодня я принесла еще, и там достаточно для двоих. Теперь это - уже мое последнее, и я готова поделиться.
  Она умолкла, осознавая сказанное попрошайкой, и чувствовала, что он, как ни крути, прав.
  - Эй. Погоди, - нищий притянул ее за руку к себе и осторожно обнял за плечи. - Только не плачь, пожалуйста, - ласково попросил. - Распухнет нос, глаза станут красные. Будешь некрасивая, почти как я.
  Долго злиться он не мог. В прошлый раз, когда донна Джованна прогнала Ардженти с глаз долой, было то же самое. Злости хватило ровно до вечера, а потом сам рассказывал брату, как хороша собой купеческая дочь.
  - Раз ты от всего сердца старалась, давай поедим, - сказал он примирительно. - Потом подумаем. Только я много камней не унесу. Не тащи козу пока в хижину, ладно?
  Хромой приподнял за подбородок острое личико Джованны, всматриваясь в темные глаза.
  - Кусачая ты. Как хорек, - вырвалось невольно. - Или... куничка.
  Он рассмеялся, повторяя ласковое слово раз за разом и по-доброму дразнясь. Джованна шмыгала носом, как простушка, вытирала лицо краем платка. Наконец улыбнулась сквозь слезы.
  - Дома у меня жил хорек...
  
  Успокоившись немного, девушка принялась за дело. Вбила камнем колышек в мягкую почву, привязала мекающую козу, потом достала и разложила содержимое тюка. Пожитков оказалось много: не только еда, но и кое-какая утварь. На разостланный плат легла большая краюха хлеба, лук, сыр, яблоки и репа, перележавшие зиму. Из глиняного горшка Джованна достала мешочек проса. Была тут и одежда, и даже несколько кусков черного мыла! Отрезав ломоть хлеба, девица протянула его нищему.
  - Много камней и не надо за раз, так любой надорвется, - она покачала головой, надкусив яблоко. - Вместе помаленьку натаскаем, сколько будет нужно, - посматривая на мужчину, Джованна подумала, что он вовсе не злой, и не глупый. - Так как тебя все-таки зовут?
  Оборванец взял краюху хлеба и лук. Накрошил соли, потом посыпал ею горбушку, да луком натер. Так было вкуснее. Протянул это нехитрое угощение своей куничке.
  - Кто как называет. Кто дураком, кто простаком. Дай мне имя, на которое будет приятно отзываться, пусть станет моим.
  Он опустил голову, глядя на мыло, одежду и снедь.
  - Такие щедрые подарки... - произнес растерянно. - И ткань хорошая. Даже жаль такую носить, - сказав это, оборванец вновь поглядел на купеческую дочь. Смотрел долго и внимательно, не проронив ни слова. Потом взялся за костыль, показывая его девице так, как если бы демонстрировал рыцарское копье. - Я не трус, Видишь? Этим вот я много дел могу наделать. Чтоб ты знала!
  И ведь почти не обманывал, хотя в глубине души очень надеялся, что не придется этой палкой этой махать. Если бы только могла суженая увидеть, как гарцует он на вороном коне на ристалище. И если бы только поверила тогда, не пришлось бы сейчас на берегу трапезничать рядом с глупой козой.
  - А что, красивые женихи были? - полюбопытствовал нищий, якобы для того, чтобы тему разговора перевести. - Ты сама красивая очень. Многие, должно быть, порог обивали.
  - Всякие были, - ответила Джованна, собирая с подола крошки. Нехитрый обед она сочла вкусным. А может, так показалось с голода. - Красивые были, и страшные, и молодые, и старые. Да какая только разница теперь? - девушка подняла печальный взгляд.
  Конечно, тому, кто усердно изображал из себя голодранца, разница была. Только откуда было знать об этом упрямой, но простодушной Джованне? Выросшая словно цветок в саду, она ни разу в жизни не сталкиваясь близко с попрошайками. От того не замечала, что ее новый приятель не так уж дурно воспитан. Впрочем, бродяги тоже бывали разные. Федерико случалось подавать милостыню людям, попавшим в нешуточный переплет, да и брат рассказывал всякое. Зная, что беда может случиться и с ним, Ардженти никогда не смотрел свысока на убогих и мог выпить с ними вина, ибо те были не хуже знатных господ, люди Божьи.
  
  Когда закончили есть, Джованна бережливо собрала остатки. Коза тем временем старательно обдирала молодую траву. Девица думала вечером ее подоить. Она знала, как это делается, но сама никогда не пробовала. Работы предстояло так много, что голова шла кругом. От одной только мысли становилось не по себе. Новоиспеченная хозяйка не знала, за что хвататься.
  - Перед тем как переодеться, нужно помыться, - девушка указала на мыло. - Тряпье я попробую отстирать, всяко пригодится, - поднявшись с земли, она огляделась деловито, потом снова обратилась к бродяге: - Ну а ты, раз живешь у реки, значит будешь зваться Арно, - она вновь улыбнулась. - Мне нравится. Арно. Хочешь такое имя?
  - Значит, буду зваться Арно, - согласился нищий.
  Жаль ему было портить такие нежные руки, как у Джованны, заставлять стирать грязные тряпки, но поздно ныне отступать. Послабления делать нельзя. Сам же решил образумить купеческую дочь.
  - Будь по-твоему, - на этот раз согласился тихо-мирно и больше не упирался, отстаивая дом, который и домом-то не был. Чуть позже, таская камни, Федерико понял, что девица не уймется, пока не добьется своего, и это тоже пришлось ему по вкусу. И чем дольше они делали что-то вместе, тем милее становилась ему Джованна.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"