Гачегов Сергей Петрович : другие произведения.

Дорога в другую жизнь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ о болезни молодого человека и победы над ней при помощи странного лекаря "Маэстро".

   Роман
   Дорога в другую жизнь
   Глава 1
   Болезнь
   Уже два месяца Антон Петрович чувствовал себя неважно. У него постоянно держалась температура, иногда после еды его тошнило, и побаливал желудок. К тому же с самого утра наступала не проходящая усталость, словно ему было не сорок два, а все семьдесят. От болей в желудке и позывов к рвоте Антон Старцев спасался Но-шпой, а вот с температурой ничего поделать не мог, тридцать семь и два утром и столько же вечером. Усталость он старался не замечать, хотя с каждым днем это становилось все труднее. Антон понимал, что ему давно пора показаться к врачу, но вместо больницы упорно шел на работу. Диагноз он поставил себе сам - гастрит или возможно, даже язва. Последнее в его понимании означало лечь под нож хирурга, а этого он не мог представить себе даже в дурном сне и потому лечил себя сам. Из книжек по народной медицине он вычитал несколько рецептов от болей в желудке и пил натощак разные отвары из трав и глотал перед сном барсучий жир. Иногда ему казалось, что это помогает, но это был самообман, и вскоре Антон Петрович в этом убедился. Однажды он потерял сознание.
   Это случилось поздним вечером на работе. Рабочий день на фабрике деревянной игрушки, где Старцев работал дизайнером, давно закончился, но охрана привыкла к тому, что художник постоянно задерживается, и не обратила на отсутствие пропуска в ячейке никакого внимания. Причина таких "вечеровок" была одна. Однажды Антон увидел небольшой буклет работ чешского дизайнера Новика. Его поразили работы чеха. Это были деревянные картины в рамках и без них, на фанере и клееных деревянных щитах самого разного размера и формы. Картины напоминали деревянную мозаику, набранную из небольших крашеных деревянных квадратиков. Пластинки были окрашены прозрачной акриловой краской разных цветов, сквозь которую просвечивала фактура дерева. Из них художник "лепил" ландшафт картины; фигурки людей и животных он рисовал прямо по фону в детском примитивном стиле. Антона поразила гармония цвета, и глубина философской мысли художника. В небольшой аннотации к работам сообщалось, что некоторые работы Новика хранятся в Национальном музее Праги.
   Антон Петровича словно ударило током при виде этих картин, и он немедленно решил попробовать. Тематикой своих работ Антон избрал мотивы русских народных сказок. Первая же картина оказалась настолько удачной, что некоторые из сослуживцев, видевших ее, просили продать ее им или сделать такую же. Но Старцев решил оставить картину и повесил ее на стену в своем кабинете. Через неделю она исчезла.
   Ключ от кабинета Антон носил с собой, и дубликат имелся только у Людочки - секретарши директора фабрики. Ключ у нее оказался на месте. Старцев ничего не понимал. Ближе к обеду ситуация разрешилась. К нему в кабинет, загадочно улыбаясь, вошел директор фабрики Демин Алексей Алексеевич. В одной руке он держал дымящуюся сигарету, в другой кружку с кофе. Поздоровавшись, Демин сел на стул к противоположной стороне письменного стола, за которым работал Антон.
   - Где у тебя пепельница? - спросил он.
   - Нету.
   Директор стряхнул пепел на пол.
   - Ты ничего не потерял? - отхлебнув кофе, улыбнулся он.
   - Что вы имеете в виду?
   - Картину твою имею. Я ее внучке хотел показать. Ей три годика недавно исполнилось, мать красок накупила, маркеры, карандаши цветные, все есть, но не любит ребенок рисовать. Думаю, пусть поглядит, как красиво у нас взрослый дядя рисует, а сегодня привезу обратно. А картина до того ей понравилась, что Юля весь вечер ходит по квартире, деда, кто это? Я говорю - Емеля на печи. А почему печь на дороге? А куда он поехал? Во дворец к принцессе? Я ей,- мама же читала тебе эту сказку. Вечером стали ее спать укладывать, а она картину тащит с собой в кроватку. Еле уговорил ее повесить Емелю на стенку над кроватью. Словом, я хочу, чтобы ты ее мне продал. Сколько?
   - Да я не думал как-то, - несколько растерялся Антон Петрович.
   - А надо думать, - поучительно заметил директор. - Любой труд стоит денег. Я думаю рублей двести, как?
   Старцев пожал плечами.
   - Я понимаю, - улыбнулся Демин. - Ты хотел бы больше, но мне, как твоему начальнику положена скидка, так?
   Антон Петрович пожал плечами.
   Демин вытащил из внутреннего кармана пиджака бумажник и выложил на стол две сторублевые купюры.
   - На обеды тебе.
   Потушив сигарету о подошву ботинка, он бросил окурок в урну, но не попал и, поднявшись со стула, деловито заметил:
   - Сегодня же скажу Людочке, чтобы выдала тебе пепельницу.
   - Я же не курю.
   - А как быть с твоим директором, а?
   Демин ушел. Антон поднял с пола еще дымящийся смятый окурок, с отвращением плюнул на него и бросил окурок в урну. Он не слишком поверил рассказу директора о внучке, которую не могли уложить спать без картины. Скорее всего, картина понравилась самому директору, известному своими пристрастиями ко всему новому и необычному. Как бы то ни было, Антон решил продолжить работу, но картины больше в кабинете не оставлять. Очень скоро он нашел и способ реализации своих работ. Антон познакомился с молодым человеком, торгующим в палатке на центральном рынке китайскими штамповками с металлическим напылением. Парня звали Андреем, и он быстро оценил работы Старцева по его выражению на пять баллов и согласился их продавать. О цене договорились быстро, Антон Петрович торговаться не умел. В среднем по тысяче за каждую, остальная прибыль продавцу.
   Старцев, в среднем, "производил" полторы, две картины в неделю. В палатке они не залеживались, но денег в кармане у него практически не прибавилось. Большая часть прибыли доставалась жене, часть уходила на краски и фанеру, но зато теперь Антон обедал в рабочей столовой, чего раньше себе не позволял. Он даже обзавелся чайником и долгими вечерами пил чай с конфетами и печеньем. Так продолжалось четыре месяца. Однажды Андрей попросил его посмотреть за товаром, ему было необходимо срочно отлучиться минут на двадцать. Антона подозвал к себе сосед Андрея по палатке.
   - Мы обычно своих не сдаем, - тихо сказал он. - Но он тебя лохарит, как пацана.
   - В каком смысле?
   - Он твои деревяшки дешевле пяти косарей не продает, а вчера скинул лебедей за девять. Короче, он на твоих картинках имеет не меньше полтины в месяц. Понял? Я сам в душе художник, рисовал даже когда-то, мне не надо рассказывать, что это за работа.
   - И что мне делать?
   - Сам думай, - пожал парень плечами. - Только я тебе ничего не говорил. Кстати, там за четвертым выходом с рынка павильон стоит под вывеской толи "Искусство Прикамья", толи "Народные промыслы Прикамья", короче, хозяйкой в нем баба твоих годов, баба она нормальная, точно говорю, реальную цену тебе даст.
   - А вот и я, - вынырнул из толпы покупателей Андрей. - Ну, показывай, что принес, - кивнул он на большой холщовый ранец, висевший на плече у Антона.
   - Да, нет, тут заготовки пока, - соврал Антон. - Я за деньгами пришел, краски надо срочно купить.
   - А, ну, давай, - согласился Андрей и быстро отсчитал три тысячи за предыдущий заказ. - Когда принесешь-то?
   - А что, хорошо продаются?
   - Да как тебе сказать, они же у тебя детсадовские, а на детей, пока они маленькие, родители денег не жалеют. Я, конечно, накидываю сотню другую, иначе какой смысл продавать, берут.
   - Может, подороже будешь брать?
   - Сколько ты хочешь?
   - В среднем тысячи по четыре.
   - Ты пошутил что ли? - рассмеялся Андрей. - Я по этой-то цене иногда еле сдаю, иногда даже по номиналу, чтобы покупателей не растерять. Рублей пятьсот могу накинуть, но не больше.
   - Ладно, - кивнул Антон Петрович и двинулся по проходу между палатками.
   - Что ладно-то? - крикнул ему в след Андрей, но Старцев ушел, так и не пояснив, что он имел в виду.
   Павильон он нашел быстро, хотя у этого четвертого выхода если и бывал, то крайне редко. Хозяйка оказалась на месте. После продолжительного осмотра работ, она сняла очки и посмотрела на автора.
   - Весьма любопытная техника исполнения, никогда такой не встречала. Вы уже показывали их кому-нибудь из специалистов, я имею в виду профессиональных художников?
   - Нет, но продавать пробовал.
   - А вы где работаете?
   - На фабрике игрушки художником-дизайнером.
   - Я так и подумала, - улыбнулась женщина. Я не так давно купила вашу игрушку, я имею в виду вашей фабрики, - медведя на колесиках, так вот у него и на этой картине, мордочки очень похожи.
   - Мишка - моя игрушка, - улыбнулся в ответ Антон.
   - Вы говорите, пробовали продавать. По какой цене, если не секрет?
   - От пяти до десяти тысяч.
   - Ага? - удивилась женщина. - Весьма приличная цена. И что, хорошо покупали?
   - В общем, да.
   - Хорошо, сейчас мы составим с вами договор, к вашей цене я прибавлю пятнадцать процентов, и это будет ее рыночная стоимость. Скажите, у вас есть удостоверение частного предпринимателя?
   - Нет.
   - Получается, я не имею права принимать у вас картины на продажу. Мы поступим следующим образом. Я приму у вас работы по трудовому соглашению, вы будете получать те же деньги, но я буду удерживать у вас существующие налоги.
   Женщина вопросительно посмотрела на Антона.
   - Я согласен.
   - Меня зовут Вероника Селиверстовна. Можно просто Вероника или даже Вера, я не обижусь. А вас как?
   - Антон Петрович, лучше просто Антон.
   - Ну, что ж? С какой цены думаете начать за эти работы?
   - Я думаю, четыре тысячи за каждую, в среднем, - проглотил слюну Антон, в пересохшее неожиданно горло.
   - Хорошо, - согласилась Вероника. - Но если в течении месяца работы не продадутся, я оставляю за собой право снизить цену на двадцать процентов или вы будете должны их забрать.
   - Я согласен.
   - Пойдемте в павильон, покажу вам, что у нас вообще есть, - предложила Вероника. Они вышли из маленькой, жаркой комнатушки в миниатюрный торговый зал. Осмотр не занял много времени, как и знакомство с молоденькой продавщицей. Вероника представила ей Антона Петровича, как нового работника. Девушку звали Надей.
   - Раньше мы еще чеканку продавали, она всегда пользовалась неплохим спросом, теперь, вот, осталась резьба, керамика, фарфор, лаковая миниатюра, живопись. В общем, тоже ничего, - пояснила она.
   Вернувшись после осмотра обратно в "кабинет" хозяйки павильона для заключения трудового соглашения, Вероника еще раз внимательно осмотрела картины.
   - Пусть будет по-вашему, - улыбнулась она. Быстро произведя расчеты на калькуляторе, она показала итог Антону. - Это цена, по которой они будут предложены.
   - Я думал, будет больше, - удивился Старцев.
   - Пятнадцать процентов, как договаривались.
   Антон Петрович вышел из павильона с легким сердцем. Душа его ликовала. Наконец-то он сможет реализовать то, о чем мечтал всю свою жизнь, например, увеличить жилплощадь и построить собственную мастерскую. Однако за первую неделю из трех продалась всего одна работа. Сказывалась удаленность павильона от центрального входа и внутренняя конкуренция. Если в палатке у Андрея его картины выгодно отличались от штамповок, в павильоне можно было выбрать приличную вазу или керамику, резьбу или живопись. Но Старцев расценил это, как недостаток в своей работе, как художника. Было необходимо повысить качество, и Антон Петрович укорил себя в том, что в погоне за деньгами упустил главное. Он начал экспериментировать. Попробовал применить опил разной калибровки, из очень мелкого выклеивал тропинки и дороги, из крупного деревья. Неплохо получились ели, они выглядели мохнатыми, но все равно "чужими". Единственной находкой, вписывающейся в общее содержание картин, был, как ни странно, камень. Его фактура передавалась посредством того же опила с последующей шлифовкой и многослойной окраской. Антон попробовал применить аэрограф, работать им оказалось быстро и удобно, а переходы света и тени, тонов и полутонов, создавали эффект псевдоглубины и объема.
   Старцев немедленно принес картину в павильон.
   - У-у, - отрицательно покачала головой Вероника Селиверстовна. - Я ее не возьму. Смотрится она эффектно, но, по отношению к вашим прежним работам, это подделка. Не обижайтесь, Антон, но это просто открытка на дереве. Я смотрю, вы ее пытались доработать кистью?
   - Да, по контуру.
   Вероника развела руками.
   - Откройте любую современную детскую книжку, вы увидите то же самое. Дерево, как живое существо, за всем этим пропадает. Вы разве сами не видите?
   - Это эксперимент, и кажется неудачный, - усмехнулся Старцев.
   - Ну, кому-то, может и понравится, - подернула бровями Вероника. - Кстати, вас, ведь, не было две недели, все ваши работы продались. Пойдемте в кассу, если есть деньги, я с вами рассчитаюсь.
   Вернувшись в мастерскую на фабрике, Антон спрятал картину за шкаф. Он чувствовал себя подавленным и опустошенным.
   - Что там у нас со шнуровками? - услышал он голос Алексея Алексеевича. Директор входил к нему в кабинет с неизменной кружкой кофе и сигаретой. Антон переставил с подоконника на стол пепельницу, в которую точил карандаши.
   - Вытряхни, - глянул на него Демин. - С утра тебя ищу. Так что со шнуровками, сроки- то все вышли.
   Антон достал из ящика стола эскизы, выполненные цветными карандашами. "Шнуровками" назывались игрушки для двух-трех летних малышей, рассчитанные на разработку моторики пальцев.
   - Мы вытачиваем вот такое кольцо с пазом, - начал объяснять Антон Петрович. - Сверлим в нем четыре отверстия под шнурки, а в эти пазы поочередно вставляются три комплекта ног и голов с руками разных зверюшек. Таким образом, кольцо играет роль туловища, а ноги и головы надо подобрать соответственно и затем прошнуровать. Словом, у ребенка будет двойная задача.
   - Директор удовлетворенно кивнул. - К вечеру воспроизведи все это в натуре и ко мне на комиссию. Будем принимать твое ноу-хау. Что еще?
   - Есть еще кораблик, но он в работе.
   - Ладно, - поднялся директор, направляясь к выходу. - Кстати, давно хотел тебе сказать, - вспомнил он. - Ко мне тут знакомые в гости заходили на той неделе, посмотрели твою картину, просят сделать что-нибудь для них. Сделаешь?
   - Сделаю.
   - Только чтоб не лучше, чем у меня, - заметил Демин. - Сколько будет стоить?
   - Три тысячи,- не задумываясь, ответил Антон.
   Директор не удивился, загадочно улыбнувшись, он сделал плавный глубокий кивок головой.
   - Алексей Алексеевич, - остановил его в дверях Антон. - А у меня уже есть готовая картина.
   - Покажи, - развернулся директор.
   Антон вытащил из-за шкафа работу, которую носил в павильон и подал ее Алексей Алексеевичу.
   - Как называется? - поинтересовался тот, не глядя, поставив на стол кружку с недопитым кофе.
   - Летающий клоун.
   На картине был изображен воздушный шар на фоне ярко-голубого неба, из корзины которого торчала "мордашка" клоуна. Он приветливо махал рукой и улыбался. Внизу была земля, дорожки, выклеенные из опила, деревья, квадратные крыши домов.
   Некоторое время директор молчаливо рассматривал картину на вытянутых руках, поджав губы. Затем, ни слова не говоря, вышел из кабинета, забыв взять со стола кружку с недопитым кофе. Антон так и не понял странного поведения Демина.
   Демин ворвался в кабинет Старцева на следующее утро. Широко улыбаясь, приветливо протянул Антону худосочную руку.
   - Представляешь, еду вчера домой и ругаю тебя, на чем свет стоит. Думаю, заставлю тебя сделать мне такую же, а медведей верну. Привез, показал ее внучке, она и спрашивает - деда, ты ее себе захотел повесить? Я говорю - тебе привез, Юля. Тебе ее дядя художник подарил. Она посмотрела, наверно, с полминуты и говорит - мне не надо, моя лучше. Я удивился, конечно, снял медведей и поставил их рядом. Действительно, медведи лучше. Чем не пойму, но в этой как будто чего-то не хватает. Позвонил Петьке, он в соседнем доме живет, он без всяких эких отстегнул мне три тысячи и ушел довольный, как...- не нашел Алексей Алексеевич подходящего слова для сравнения и удовлетворенно рассмеялся. - Вот, держи, честно заработанные...две с половиной.
   Болезнь подкрадывалась исподволь. Сначала это была просто усталость, наступающая к обеду, вместо которого Антон закрывался в кабинете и ложился отдыхать, на выставленные в ряд, стулья. Постепенно в желудке появилось неприятное ощущение, поначалу исчезающее после еды. Через месяц оно переросло, в подкатывающую к горлу, тошноту, и временами возрастала температура. Несмотря на все эти симптомы, Антон Петрович продолжал много трудиться. У него даже завелась сберегательная книжка, на которой он накопил восемь тысяч рублей. Между тем, болезнь прогрессировала. В желудке появились тянущие боли, перемежаемые с резями, от которых впору было лезть на стенку. Антон Петрович уже не мог работать как раньше. Он был вынужден отдыхать, ложась на стулья, несколько раз за вечер, а приходя домой, с трудом проглатывал, приготовленный женой, ужин и валился спать. Засыпал Антон под недовольное бурчание жены.
   - Опять без секса что ли? Что, прикажешь мне мужика искать? Я, ведь, найду, - сердито выговаривала она, дыша в лицо мужа перегаром. Этот запах в последнее время стал появляться у нее все чаще и чаще. Отработав двадцать пять лет на вредном производстве, она вышла на пенсию "по сетке" и стала домохозяйкой.
   - Опять выпила? - с трудом пошевелил языком Антон, открывая глаза.
   - Причем тут выпила или не выпила? Я химию из организма вывожу. Знаешь, сколько я ее наглоталась? А ты лежишь тут, как бревно. Не понимаешь что ли, что мне секс нужен? Я, ведь, живая пока.
   - А деньги тебе нужны?
   - И деньги нужны, и секс нужен. Секс даже больше.
   - Если деньги нужны, тогда спи и мне не мешай, а то ни денег не увидишь, ни секса.
   - Паразит проклятый, - толкнула мужа Катерина в лоб, поворачиваясь к нему спиной. - А что это у тебя лоб горячий? - развернулась она обратно. - Простыл что ли? Говорила тебе, выпей со мной стопку водки, не захотел. Да лучше бы ты пил, чем валялся тут сейчас, как полено. Через некоторое время бурчание Катерины плавно переросло в храп.
   Свою последнюю работу Старцев выполнил на клееном щите неправильной формы многоугольника, кромка которого от плавных кривых переходила в тупые и острые углы. На картине была изображено высохшее море, состоящее из одинаково-желтых квадратов. По этому безжизненному пространству были разбросаны серые камни до самого горизонта, присмотревшись к которым, можно было увидеть завуалированные лица людей, искаженные гримасами боли, отчаяния и страха. Клочок свинцового неба занимал не более шестой части картины. Унылый пейзаж слегка оживляли разноцветные ракушки, вписанные в общий фон картины. Закончив работу, Антон Петрович отнес ее в павильон.
   Вероника встретила его сдержанной улыбкой. Когда она увидела картину, улыбка исчезла, женщина пристально впилась в нее глазами.
   - Что-то новенькое у нас, - задумчиво произнесла она вполголоса.
   Несколько раз поправив никуда не сползающие очки, Вероника оторвала взгляд от картины и вопросительно посмотрела на Старцева.
   - А как называется? - спросила она после продолжительной паузы.
   - Время собирать камни.
   - Я ее возьму, - открыла Вероника журнал учета и стала заполнять соответствующую графу. - Только я не думаю, что ее купят быстро. Сколько ты за нее хочешь?
   - Восемь.
   Ручка застыла в воздухе, потом медленно опустилась на другую графу и аккуратно вывела восьмерку.
   Антон облегченно выдохнул и улыбнулся. Попрощавшись и выйдя из павильона, он почувствовал, что у него подгибаются колени. Его слегка пошатывало и как всегда, тошнило. Это случилось за день до первого обморока.
   Антон очнулся от звука гулких шагов, эхом отдающих по коридору. Старцев с удивлением обнаружил себя лежащим на полу в своем кабинете. Что с ним произошло, он совершенно не помнил. С трудом поднявшись на четвереньки, он ухватился руками за стол и выпрямился. Колени предательски дрожали, пол покачивался, как палуба корабля. В открытую щель двери Антон увидел блуждающий луч света. Он понял, что к нему идет охранник. Последний не стал зажигать в коридоре свет и освещает дорогу фонариком. С трудом обойдя стол, Старцев плюхнулся на стул и откинулся на спинку. Слабость во всем теле была неимоверной, лоб покрылся испариной, к горлу подкатывала тошнота. Казалось, еще немного, и его вырвет прямо на стол. Неожиданно тошнота сменилась резкой болью. Антон нашел в ящике стола таблетки Но-шпы и, не запивая, вода стояла на подоконнике, сунул в рот три штуки. Слюна наполнилась горечью, но боль пошла на убыль.
   - Ты чего домой-то не идешь? - весело поинтересовался охранник дядя Миша, появляясь в дверях. - С женой, что ли поссорились?
   Припадая на одну ногу, он вошел в кабинет.
   - Я гляжу, пропуска твоего нету и нету. Думаю, может, забыл оставить, - продолжил он. - Потом вышел из будки на обход, гляжу, свет у тебя горит в окне.
   Дядя Миша сел на стул и достал сигарету без фильтра, но поискав глазами пепельницу, прикуривать не стал.
   - Ты же не куришь, я и забыл совсем. Ты чего молчишь-то? Рассказывай, давай.
   - Что рассказывать?
   - Да ты бледный какой, - удивленно протянул охранник. - Слушай, а ты не заболел часом, пашешь тут каждый день с утра до ночи? Может, скорую вызвать?
   - Не надо скорую, - покачал отрицательно головой Антон. - У вас там в будке телефон работает?
   - На той неделе еще подключили.
   - Жене надо позвонить.
   - Пошли, позвонишь.
   Дядя Миша поднялся и двинулся к двери. Антон Петрович глянул на часы, они показывали половину первого ночи. Собравшись с силами, Старцев оторвался от стула и, стараясь ступать твердо, сделал шаг в сторону выхода. Силы потихоньку возвращались. Он закрыл кабинет, оставив включенным свет и ориентируясь на свет фонарика, зашагал по коридору. Впрочем, он и так знал каждый закоулок на этой фабрике и каждую ступеньку. Они спустились со второго этажа и вышли на улицу.
   - Закрывать на замок? - кивнул дядя Миша на входную дверь.
   - Не надо.
   - Здесь на всю ночь что ли останешься?
   - Так автобусы уже не ходят, а мне километра три пилить, - пояснил Антон.
   - Такси вызови по телефону, на такси- то уж заработал наверно? Днями и ночами здесь.
   - Да нет, не заработал еще.
   - Ну-у, - разочарованно протянул охранник. - Плевал бы я тогда на такую работу.
   Антон Петрович усмехнулся.
   - Зря усмехаешься,- заметил дядя Миша. - У нас как? Сутки отдежурил, двое дома. И поспать когда можно, особенно когда вдвоем стали дежурить. А три тысячи отдай, не греши. Да пенсия три, вот и живем помаленьку.
   Дядя Миша торжествующе посмотрел на Антона. Они подошли к сторожевой будке, охранник распахнул перед ним дверь.
   - А напарник твой где? - удивленно спросил Антон.
   - Он через час будет. На шабашку уехал. У него же ЗИЛок свой. Так, накидали всякой обрези, повез одной бабке в деревню. Давай, звони иди, я пока здесь покурю.
   Антон поднялся по ступенькам на КПП, снял трубку телефона и набрал номер.
   - Да, - раздался через минуту сонный голос жены.
   - Это я.
   - Ну?
   - Я сегодня на фабрике останусь, буду завтра.
   - На фабрике? - резко спросила жена.
   - Работу одну надо закончить. Можешь сама перезвонить на КПП, убедиться.
   - Ладно, я поняла, - откликнулась Катя и повесила трубку.
   Антон опустился в жесткое кожаное кресло на железных ножках. Точно такие же стояли в актовом зале фабрики. Он очень удивился, когда почувствовал, что кресло куда-то едет. Прислушавшись, он услышал шум двигателя и чьи-то голоса, доносящиеся, как из работающего на малой громкости, репродуктора. Впрочем, кресло тоже перестало быть таковым, чтобы удостовериться, что он не сидит, а лежит на чем-то жестком, Антон пошевелился и попытался открыть глаза. Белое мутное пятно расплылось прямо перед ним и тут же угасло.
  
   Глава 2
   Больница
   Антон открыл глаза и первое, что он увидел, незнакомый матовый плафон, висящий под потолком на длинном белом шнуре. Он приподнял голову и посмотрел по сторонам. Вдоль стен, окрашенных голубой краской, стояли три кровати с тумбочками между ними, две были аккуратно заправлены, на третьей сидел усатый лысеющий мужчина лет пятидесяти, а на четвертой лежал он сам.
   - Проснулся? - улыбнулся "усатый" одной половинкой рта. Его рыжий ус при этом смешно подпрыгнул.
   Антон невольно улыбнулся и кивнул. Голос мужчины был похож на юношеский дискант. Старцев попытался подняться и не смог, его руки были привязаны вдоль туловища длинным, поперек груди, полотенцем.
   - Подожди, отвяжу, - быстро поднялся мужчина. - Тебе же ночью капельницы ставили, вот и привязали тебя, чтобы не дергался. Он размотал полотенце, и Старцев сел на кровати.
   - Виктор, - протянул ему мужчина ладонь правой руки.
   - Антон.
   - Лянчин я, может, слыхал?
   - Нет, - помотал головой Антон. Голова немного кружилась и во всем теле было ощущение слабости, но он чувствовал себя намного лучше.
   - А ты в каком районе живешь?
   - Октябрьском.
   - Тогда все ясно, я-то в Заречье. Я в ЖКО работаю механиком-электромехаником.
   - Как это? - не понял Антон.
   - Утюги, кофеварки, кофемолки, миксеры, пиксеры, стиральные, швейные машины чиню народу. В моем районе меня каждая собака знает, да и из других заказы бывают.
   - А почему в ЖКО? - опять удивился Антон. - Этим же быткомбинат занимался.
   - Вот именно, что занимался. Разорился он. Одни телики ремонтирует. Ребят-то телевизионщиков я хорошо знаю.
   - А что это за отделение?
   - А хрен его знает, - усмехнулся Виктор. - Дальше по коридору - неврология, а нашу палату и еще две рядом называют камчаткой.
   - А почему камчатка?
   - Неопределенные лежат или временные. Скоро врачиха придет, можешь у нее спросить.
   - А ты кто - временный или неопределенный.
   - Я оба вместе, - с усмешкой вздохнул Виктор.- Приговор жду.
   Антон поднялся с кровати. Головокружение прошло, но колени дрожали. Сделав несколько шагов по палате, он подошел к окну. Этаж был первый, за окном росли деревья и во все горло щебетали птицы.
   - А кто меня в больничное переодел? - спросил Старцев.
   - Не помнишь что ли? - рассмеялся Виктор. - Медсестра молоденькая.
   - Шутишь? Я же восемьдесят килограмм с лишним.
   - Что испугался? - ущипнул его сосед в поясницу. - Тебя уже переодетого привезли сюда на каталке.
   Антон почувствовал, что устал и вернулся на кровать. Виктор остался у окна, на лице у него застыла странная, блуждающая улыбка.
   - Время собирать камни, - произнес Антон Петрович, глядя в потолок.
   - Что говоришь? - откликнулся сосед.
   Антон не ответил, повернув голову, он увидел, что входная дверь распахнулась, и в палату вошла энергичная худощавая женщина в белом халате. Поздоровавшись, она крупными шагами пересекла палату по диагонали и остановилась у кровати Антона.
   - Очнулись, Антон Петрович?
   Чуть прищурив глаза, она внимательно заглянула ему в лицо. - Что-то вы бледный. Слабость ощущаете?
   - Есть немного.
   - Что-нибудь болит?
   - Да нет вроде.
   - Вроде или не болит?
   - Не болит. Скажите, а что у меня может быть? Я, что, сознание потерял?
   - Возможно, нервное истощение. Со слов вашего охранника, вы много работали последнее время. Надо будет сдать все анализы, включая сахар, а пока отдыхайте. Врач круто развернулась и направилась к выходу.
   - А со мной-то что, Маргарита Леонидовна? - крикнул ей вслед Виктор.
   - А вам не сказали?
   - Никто ничего не говорил.
   - Вас завтра переведут в хирургию.
   - Вот и приговор, - усмехнулся Виктор и бухнулся на кровать.
   - А что у тебя? - осторожно спросил Антон.
   - Панкреатит. Хронический.
   - А что это, я в медицине ноль?
   - Воспаление железы поджелудочной.
   - Слушай, а как оно выражается, я хочу сказать, какие симптомы?
   - Тошнит, режет в левом боку под ребрами. Голова болит, хотя, может и не от этого. На очко толком сходить не можешь.
   - А ты сознание терял?
   - Сколько раз. Домой иду под этим делом, меня хлоп менты в вытрезвитель. А мне таблетки надо по времени пить. Я брык с копыт, глаза закатываются, менты в панике. Сейчас уже знают, забирать перестали. Я иной раз думаю, особенно зимой, не дойду, замерзну, забрали бы лучше. Все равно с меня инвалида взять нечего, нет, проедут мимо, как будто не видят.
   - Ты же говорил, что в ЖКО работаешь? - удивился Антон.
   - Работаю, конечно, когда не пью. Только в милиции этого не знают.
   - А что в хирургии?
   - Да вырежут железу и выпнут, - голос Виктора и без того высокий, стал еще выше, словно он перешел на визг. - А через полгода на свидание к богу. Так, скажет он, что же ты Виктор Семенович Лянчин до самой смерти допился? Годков- то тебе всего сорок девять, отправляйся-ка ты в ад к чертям на костре гореть, пока вся твоя цистерна спирта из тебя не выгорит.
   Антон повернул голову в сторону соседа. Тот лежал, заложив руки за голову, и нервно теребил ус нижней губой.
   - Ты извини, что я столько спрашиваю. Я просто первый раз в больницу попал.
   Лянчин удивленно посмотрел на Антона.
   - А что в молчанку-то играть, я скоро в нее вот так наиграюсь, - чиркнув пальцем по горлу, расхохотался Виктор.
   - Значит, если бы ты бросил пить, может, и железу не пришлось бы удалять?
   - Кто его знает, может, и не пришлось бы. Только это судьба, от нее, Антон никуда не убежишь, а захочешь, догонит и такого пинка даст, чтобы не дергался. Вот, у меня архаровец. Окончил школу, не отличник, но учился нормально, поступил в институт. Спрашивается, что человеку надо? На третьем курсе сел на иглу, и не только сам, товарищей своих за собой поволок. Взяли его, когда наркотики продавал, как говорят, с поличным. Понял?
   - И что с ним?
   - Посадили, конечно. Дали шесть лет, говорят еще по-божески. Что это, как не судьба?
   Антон был не согласен с Лянчиным, но возражать не стал. Уж слишком убежден был Виктор в правоте своих слов и чувствовалась в этой убежденности тонкая ниточка, за которую держится этот человек, разуверившийся в самом себе и в жизни все потерявший.
   - Дочка, - продолжал Виктор. - В шестнадцать лет принесла в подоле мне внука. Я глянул, ешки-матрешки, ребенок-то смуглый. Кто его отец - спрашиваю. Молчит. Ну, раз говорить не хочешь, корми его сама. Ревела, ревела, потом заявляет, он меня изнасиловал. Как это, ты что пьяная была? Нет, говорит. Бил он что ли тебя? Не бил. Тогда говорю, не п....., дочка, не мог он тебя изнасиловать. Сама дала. Пословицу русскую народную знаешь, - если баба не захочет, мужик не вскочит. Судьба. А сам я. Двадцать лет пахал, как проклятый, без выходных и праздников. Баба-то моя, как дочка родилась, больше и не рабатывала. Домой приду, она сидит у телевизора и семечки щелкает. Весь пол в шелухе. Еще таких же, как она соседок позовет. Вот, пусть теперь без меня со своими делами разбираются, а я буду отдыхать спокойненько на том свете и над ними посмеиваться.
   - А ты давно пить начал?
   - Да при Горбачеве. Помнишь борьбу его с алкоголем, когда виноградники вырубали?
   - Помню, - улыбнулся Виктор. - У нас тогда талоны на водку за полгода пропали, тесть, как узнал, вторые полгода со мной не разговаривал.
   - Да, работа-то сам знаешь, какая у меня была. С населением. Водка тогда стала самой твердой валютой, потому что дефицит. До талонов еще за ней километровые очереди выстраивались. До драк дело доходило, с милицией торговали. А без нее ни навоз на сад привезти, ни пиломатериал. Я как раз в то время домик на саду строил. Тариф, помню, был, или пузырь за машину, или пятнадцать рублей, а то и двадцать пять, а пузырь стоил всего четыре. Так и пошло, дурное-то дело нехитрое.
   - Не жалеешь?
   - Нет, - протянул Виктор. - О другом жалею. - После небольшой паузы, тихо сказал он. - Папку с мамкой не успел попроведать.
   - А где они?
   - Они уже давно в земле лежат рядышком. Здесь в городе на кладбище в Троицу ездят поминать, а у нас в деревне в Семик в середине июня. Как раз в следующие выходные.
   Из левого глаза Лянчина выкатилась крупная, непрошеная слеза. Стрельнув на Антона глазами, Виктор быстро смахнул ее рукой. Помолчав минуту-другую, он неожиданно рассмеялся. Антон удивленно посмотрел на соседа.
   - Я тебе, вроде как, исповедовался. Но ничего, один раз в жизни можно, так ведь, Антон?
   - Иногда даже нужно, - не сразу ответил Старцев. Повернув голову в сторону Лянчина, он улыбнулся. Уронив руку на лоб, тот мирно спал, слегка шевеля во сне губами, словно продолжая о чем-то рассказывать.
   Виктор не проснулся ни к обеду, ни к ужину. Обеспокоенный Антон, позвал медсестру. Та обнаружила в его тумбочке пузырек с сильнодействующим снотворным.
   - Вы видели, как он пил таблетки?
   - Нет, не видел, - отрицательно покачал головой Старцев.
   Медсестра убежала и вернулась с врачом. Он посчитал пульс, измерил давление и заглянул в пузырек. Тот оказался полным, одна таблетка была расколота пополам. Врач показал пузырек и половинку таблетки медсестре.
   - Вы в него заглядывали?
   Девушка покраснела. - Он что, с полтаблетки целый день спит, вы хотите сказать?
   - Чему вас только в училище учат? - улыбнулся врач. - Это же Азалептин, красавица вы моя.
   На следующее утро в четверть восьмого в палату заглянула медсестра. И хотя Ляничин с Антоном уже проснулись, они тут же закрыли глаза и сделали вид, что спят.
   - Алло, мужчины, подъем! - громко произнесла девушка.
   - Ты что кричишь, Дина, не видишь, человек спит, - громким шепотом прошипел Виктор.
   - Ему на сахар в лабораторию натощак к полвосьмому, а вас в хирургию переводят. Идите, завтракайте и сдавайте постельное. Сестра-хозяйка сейчас будет. Антон Петрович, - обратилась она к Старцева. - Вас ждут в лаборатории, там кровь на анализ принимают всего один час.
   Антон не реагировал. Медсестра подошла к кровати и тронула его за плечо.
   - Антон Петрович, - протянула она, нагнувшись.
   Старцев молниеносно выбросил руку и поймал ее за шею.
   - Ай! - вскрикнула девушка. - Пустите немедленно, вы что себе позволяете!
   - Поцеловать тебя хочет, - рассмеялся Лянчин. - Жена дома осталась, я сейчас на завтрак уйду, можно сказать, все условия есть.
   - Вот ушли бы, тогда бы и лез обниматься, - приняла шутку девушка.
   Антон освободил руку.
   - Ты что это? - продолжал посмеиваться Виктор. - К молоденьким пристаешь?
   Антон и сам не знал, что на него нашло, и, усевшись на кровати, только укоризненно покачал головой.
   - Смотри, у нее парень есть, правда, не сказать, чтобы сильно здоровый, но накренделять сможет, - шутливо добавил Виктор.
   - Ой, уж, не сильно, - не согласилась Дина. - Как прижмет, фиг вырвешься от него. Я даже его как-то до крови ущипнула, ему хоть бы что.
   Еще раз напомнив Старцеву немедленно отправиться в лабораторию, она ушла.
   - Ну, что? Будь здоров, Антон, - протянул ему руку Лянчин, улыбаясь одной половиной рта.
   - Давай.
   - А у меня нет ничего, - рассмеялся Виктор.
   - А, - улыбнулся в ответ Старцев.
   - Дошло?
   Антон кивнул. - Пока.
   Процедура сдачи крови на сахар оказалась малоприятной. Ему дали выпить стакан густого сахарного сиропа и каждые пятнадцать минут кололи палец, беря капельки крови на пробу. Сворачиваемость крови у Старцева оказалась такой высокой, что не помогала даже ватка, смоченная в специальном растворе, не позволяющем крови сворачиваться. В результате Антону прокололи четыре пальца на одной руке и два на другой. Вернувшись в палату, он нашел кровать Лянчина заправленной. Наволочки и простыни были свежие.
   Минуты одиночества превратились в часы, которые Антон проводил, сидя у открытого окна. Особенно ему нравилось так коротать время, когда за окном шел дождь. Как поразительно менялись краски в такие минуты. Свежел не только воздух, листва на деревьях словно оживала, покрываясь влагой, даже мертвый асфальт переставал быть серым полотном с выбоинами. Он живописно окрашивался в темную синеву и, покрываясь пузырями воды, будто расцветал. Антон Петрович задумался о том, каким способом можно передать это состояние в его работах. Лак, даже бесцветный, для этих целей не подходил. Он даже представил себе будущую картину и понял, что в своих работах достиг настолько незначительных результатов, что и говорить пока не о чем. Ему не хватало техники, а чтобы ее наработать, нужно работать, а не валяться на койке.
   И хотя он продолжал сдавать разные анализы, посещать процедуры и получать уколы, Старцев больным себя не считал, особенно, после разговора с медсестрой, делавшей ему очередной укол.
   - Дина, а что вы мне колите?
   Она заглянула в листок, выписанный врачом для Старцева, и подернула плечиком.
   - Да ничего особенного, Антон Петрович, в основном, витамины, общеукрепляющее есть.
   - А Инсулин?
   - Инсулин? - удивилась девушка. - Его вам не назначают.
   - Значит, у меня нет сахарного диабета?
   - Значит, нет, - улыбнулась Дина.
   - Так витамины я и дома могу пить, - обрадовался Антон. - Раз лекарства никакие не назначают, выходит, я здоров, так?
   - Я же не врач, Антон Петрович, она к вам завтра придет, вот на обходе с ней обо всем и поговорите.
   Следующим днем была пятница. Антон хорошо выспался, но вставать к завтраку было лень. Он распахнул окно и снова лег в кровать, стараясь не о чем не думать. Но обманывать себя было бесполезно, не думать не о чем не получалось. Хотя последнее время его состояние заметно улучшилось, выздоровления не наступало. Более того, в желудке появилась какая-то тяжесть, временами подкатывающая комком к горлу и разливающаяся по всей груди. Иногда тяжесть сопровождалась резкими болями и коликами, стараясь избавиться от которых, Старцев глотал Но-шпу. Сколько он выпил ее за последнее время, сказать было трудно. Вагон и маленькую тележку, шутят в подобных случаях, но Антон Петровичу было не до шуток. Как-то встав на весы, предварительно настроенные на его семьдесят девять килограмм, он увидел, что стрелка уверенно взлетела, ударившись о верхний предел. Двигая гирьку по одному килограмму влево, Старцев с удивлением смотрел на стрелку, не желающую опускаться, пока он не переместил гирьку двенадцать раз.
   - Шестьдесят семь семьсот, - констатировала медсестра, присутствовавшая при этом. - А какой у вас рост?
   - Сто семьдесят пять, - вздохнул Антон.
   - А вы не после запоя?
   - С чего вы взяли? - удивился Старцев.
   - Да, у меня дед, когда попьет месяца два, тоже худеет килограмм на десять, - смеясь, пояснила девушка.
   - Дед? - удивился Антон. - А сколько ему лет?
   - Семьдесят восемь.
   Антон почесал затылок. - Забавно. А он с вами живет?
   - Нет, он в деревне, я теперь только в гости к нему езжу. Он один там остался, бабушка умерла два года тому назад...
   - Маргарита, - запел кто-то из больных в коридоре во весь голос. - Ничто не забыто, Маргарита, - звучали слова из популярной песенки, что означало, что врач невропатолог Маргарита Леонидовна, женщина удивительной красоты и с фигурой русалки, начала обход.
   - Опять выпил что ли, Прошкин? - раздался ее сердитый возглас, на что певец моментально отреагировал весьма туманно:
   - Как можно, милая вы наша? Да я третий год в рот ничего не беру. Как только увидел вас впервые, я понял, что жизнь проходит мимо...
   - Перестаньте болтать, марш в палату, - оборвала его Маргарита Леонидовна. - Выпишу вас за нарушение режима, будете знать.
   - А еще говорят, что красота спасет мир, да она его погубит, - удрученно заметил Прошкин.
   Ответом ему раздался хохот в разных концах коридора. Это означало, что мужская половина "ходячих" больных высыпала из своих палат поглазеть и пообщаться с красавицей Маргаритой. Каждому хотелось побыть с ней рядом подольше. Женщина к этому привыкла и разгоняла больных одним жестом руки.
   - Вот раздеть бы ее, мне лично, никаких лекарств было бы не надо, - раздался голос у самой двери палаты Антона.
   - Догола? - в тон ему, попросил уточнить второй голос.
   - Нет, - протянул первый. - В этом чтоб была, как его...
   - Неглиже? - вставил второй.
   - Бикини, - вспомнил первый.
   - В купальнике что ли? Тогда без лифчика, - уточнил второй.
   - Конечно, без лифчика, - согласился первый.
   - Да, - вздохнул второй. - Одним бог дает все, а другим кукиш с постным маслом.
   - Ты кого имеешь в виду? - не понял первый.
   - Да бабу свою, - вздохнул второй.
   Странно, что она вообще врачихой работает, да еще в нервном отделении, - вздохнул первый. - Интересно, она замужем?
   Второй промолчал. О личной жизни Маргариты Леонидовны было известно немного. Жила она где-то за городом, и на работу она приезжала на Лексусе последней модели, но с мужчиной ее никто из больных, ни разу не видел.
   - А зачем ей? - запоздало отозвался второй. - У нее вон, какие ноги, а с такими ножками...
   Характерный звук каблучков неожиданно усилился, и говорившие тут же умолкли. Маргарита Леонидовна вошла в палату к Антону. За ней следовала Дина. Поздоровавшись, женщина сел на стул лицом к лицу со Старцевым. Короткая юбка и разъехавшиеся полы халата высоко обнажили округлые колени и невольно приковывали внимание.
   - Как вы себя чувствуете?
   - Нормально, - вздохнул Антон.
   Маргарита Леонидовна наклонилась и положила ладонь на лоб Антона. При этом в достаточно высоком, но свободном декольте ее блузки обнажились два выпуклых полушария упругой груди, в ложбинке между которыми сверкнул золотой кулон в виде черепа, висевший на витиеватой золотой цепочке. Лифчика под блузкой не было, но грудь выглядела по-девичьи высокой, и Старцев моментально сделал вывод, что женщина никогда не рожала.
   - Температуру сегодня мерили? - спросила она, выпрямившись на стуле.
   - Температуру? - "очнулся" Антон Петрович. - Нет.
   Бросив укоризненный взгляд на медсестру, Маргарита достала из кармана градусник. - Ставьте.
   Градусник был электронный.
   - Что там? - поинтересовался Старцев, вернув его женщине через несколько секунд.
   - Тридцать семь и шесть.
   Маргарита Леонидовна вздохнула и задумчиво посмотрела на Антона.
   - У вас что-нибудь болит?
   - Да нет, - покачал он отрицательно головой, вызвав легкую усмешку на ее красивом лице.
   - Да или не болит? - попросила уточнить она.
   - Не болит, - не очень уверенно сказал Антон. - Я вообще хотел просить вас, чтобы меня сегодня выписали.
   - Вам назначен рентген. Знаете, где это?
   - Нет.
   - Третий корпус отсюда прямо от нашего выхода по алее. Спросите хирургию, рентген на первом этаже четырнадцатый кабинет, кажется. Сегодня перед обедом сходите. Кстати, вы на завтрак ходили?
   - Нет.
   - Отлично. Выходные побудете у нас, поделаем вам укольчики, а там посмотрим, что скажет главный.
   - Так витамины можно и в таблетках пить.
   - А вы что, боитесь уколов? - улыбнулась Маргарита Леонидовна.
   - Не боюсь, но все равно неприятно.
   - Придется потерпеть, - качнула она головой, поднимаясь со стула. Попрощавшись, она ушла. Через несколько мгновений ее каблучки застучали, удаляясь, по коридору. Палата Антона была последней.
   - Я тоже пойду, Антон Петрович, - развернулась Дина к двери.
   - У вас там почитать ничего не найдется? - улыбнулся Антон, заинтригованный странным поведением девушки.
   - У нас нет, но в палате напротив у Селиверстова на тумбочке я видела целую пачку. Хотите, я принесу?
   - Спасибо, Дина, но лучше я сам. Заодно и поболтаем о чем-нибудь.
   - А, - понимающе покачала девушка головой. - Скажите, а вам ваша лечащая врач нравится?
   - Маргарита Леонидовна? - уточнил Старцев.
   Дина согласно кивнула головой.
   - Красивая женщина, даже очень, но что из того?
   - Я просто спросила. Она же тут всем нравится. На ее фоне мы как курицы на насесте. Разве не так?
   - Вы это о чем? - еще больше удивился Антон.
   - Да так, услышала тут от одного, хотя...- покраснела девушка.
   - А ты не слушай. Природная красота даже для женщины не самое главное. Я бы, например, ни на одной женщине никогда не женился бы только из-за красоты.
   Теперь настала очередь смутиться Антона. Ему показалось, что он разговаривает с девушкой в таком тоне, словно считает ее некрасивой в сравнении с очаровательной Маргаритой Леонидовной. - Человеку свойственно стремление к совершенству, - продолжил он. - И в первую очередь он ищет это совершенство не в самом себе, а в себе подобных, и чаще противоположного пола. Поэтому человек часто себя недооценивает, что в общем-то не так уж и плохо, если речь идет о небольшой недооценке. Но иногда бывает, что самомнение оказывается настолько заниженным, что человеку это просто мешает жить, он начинает завидовать, сплетничать и злиться на весь мир.
   - Я не злюсь, - тихо сказала Дина.
   - А я тебя и не имею в виду. Ты очень красивая девушка, тебе и завидовать не кому, - улыбнулся Антон, довольный тем, что ему удалось выпутаться из сложного положения, в которое сам себя загнал.
   - Я вам нравлюсь, хоть немножко?
   - Нравишься, даже очень. Ты очаровательная девушка.
   - Это комплимент?
   Антон Петрович вздохнул. Еще не понимая до конца, к чему клонит это юное создание, он почувствовал, что разговор их носит оттенок чего-то большего, нежели простое любопытство или желание поболтать.
   - Если честно, Дина, я тебя не понимаю, - признался Старцев.
   - Не понимаете? - удивилась девушка. - Или делаете вид, что не понимаете?
   - Я говорю совершенно искренне.
   - А вы меня обняли тогда за шею, просто так?
   Антон чуть не хлопнул ладонью по своему лбу. Он и думать забыл об этом "инциденте", а тем более представить не мог, что эта невинная шалость может вызвать такие последствия.
   - Хотите, я приду к вам сегодня? Ночью, когда все уснут. Никто ничего не узнает.
   Старцев ошарашено молчал.
   - Ну, да, - продолжила Дина. - Сейчас вы скажите, что у вас есть жена, что я вам гожусь в дочери, что у меня есть парень.
   - А что, парня нет?
   - Это мой двоюродный брат был. Он на скорой шофером работает, вот и заходит иногда чайку попить. Что же вы молчите? Говорите, что думаете, я не обижусь.
   Старцев кашлянул.
   - Нет, Дина, я этого не хочу.
   - Боитесь изменить жене? Меня она совершенно не смущает.
   - Не поэтому. Просто я плохой ловелас, Дина, и достаточно старомоден. Я думаю, что у меня вряд ли что-то вообще получиться, - совсем запутался Антон Петрович.
   - Зря вы так думаете. Все мужчины, с которыми я была, говорили, что я отличная любовница. Я надеюсь, вы не думаете, что в восемнадцать лет я достаюсь вам девственницей?
   Старцев усмехнулся. "Что я там ей говорил насчет самооценки?" - отрешенно подумал он.
   - Я вообще не думаю, что был должен об этом думать, - наконец произнес Антон Петрович. - Я думаю, нам надо поставить в этом разговоре большую точку, иначе...
   - Что иначе? - перебила его Дина.
   - Иначе, я не приду к вам делать укол, - попробовал пошутить Антон.
   Девушка победоносно усмехнулась и, гордо вскинув голову, вышла из палаты.
   Антон Петрович откинул одеяло и сел на кровати. "Вот стерва", - вертелось у него в голове. Глянув на часы, он поднялся и, накинув больничный халат и сунув ноги в тапочки, вышел из палаты. До обеда было еще полтора часа, и Старцев отправился на рентген в хирургический корпус. Его слегка мутило, и Антон вспомнил, что забыл выпить Но-шпу, но проверив карманы халата и не обнаружив таблеток, возвращаться не стал.
   В рентген кабинете его заставили раздеться до пояса и лечь на стол. Ему сделали несколько снимков брюшной полости, желудка и легких. "Интересно, как дела у Виктора", - подумал Старцев, выйдя в вестибюль, где были вывешены списки больных. Фамилию Лянчин он нашел напротив палаты триста шестнадцать. Поднявшись на третий этаж, он уже издали услышал высокий, заливистый хохот своего соседа и, пройдя по коридору, нашел его не в палате, а в не большом вестибюле с балконом. Лянчин играл в шашки с молодым человеком. Глянув на Антона, он сделал заключительный ход и весело посмотрел на соседа.
   - Четвертая дамка, можно не продолжать?
   Молодой человек вздохнул и тоже глянув на вошедшего, поднялся. Антон поздоровался с игроками за руку и сел на освободившееся место.
   - Играешь? - кивнул Виктор на доску. - А то последнее время я тут соперников не вижу. Дед один лежал с грыжей, вот он сильно играл.
   - А где он?
   - Выписали. Здесь долго не держат.
   - И тебе уже операцию сделали? - удивился Антон, увидев какую-то выпуклость под футболкой на животе Лянчина.
   - В тот же день, как сюда перевели. Да меня сегодня уже выписать должны, - усмехнулся Виктор одной половинкой рта. - Вечером буду дома. А тебе что говорят?
   - На рентген ходил, а так ничего конкретного.
   - Понятно, протянул Виктор, откидываясь на спинку кресла.
   - Слушай, тут дело такое. - Даже не знаю, как сказать, - замялся Антон.
   - А ты говори, как есть, - снова усмехнулся Виктор.
   - Да, в общем, барышня тут одна, понравился я ей, что ли. Только сама ко мне в постель просится. А я не знаю, что делать.
   - Не знаешь, что в таких случаях делают? - удивился Лянчин. Он был человеком эмоциональным и легковозбудимым, но его эмоции, как заметил Антон, никогда не перехлестывали через край. Состояние возбуждения было естественным состоянием Виктора.
   - Да она молодая совсем. У меня сын ее на два года старше.
   - А какая разница? А это не Динка случайно? А, Антоха? Ну-ка, колись.
   - Почему ты решил, что она?
   - Ты в палате один лежишь? - наклонившись на стол, звенящим шепотом спросил Лянчин.
   Старцев удовлетворительно кивнул.
   - Я тоже один лежал, пока тебя не привезли. Знойная женщина, я тебе скажу. Ой, что она вытворяет! - еще тише прошептал Виктор. - У меня с женой раз в неделю и то, когда с похмелья, а с Динкой через ночь, когда она дежурила. И ты не теряйся, Антон, пока можешь. Старость придет, тогда уже все это будет по барабану.
   - Кажется, понял, - кивнул Антон.
   Виктор посмотрел на часы.
   - Война войной, а на обед лучше не опаздывать. Самое вкусное без меня сожрут, - выбираясь из кресла, усмехнулся он. Руки Лянчина дрожали, подъем давался ему нелегко. Антон быстро вскочил и попытался помочь, но Виктор остановил его жестом.
   - Ты что думаешь, я сам, - сказал он. На виске Лянчина вздулась и пульсировала синяя жилка, а покрасневший лоб покрылся испариной.
   - В жар что-то бросает, - усмехнулся он. - А насчет того, что все сожрут, это я так, к слову. У меня теперь свой, персональный стол, диетический.
   Вернуться Старцев успел как раз к обеду, но голода он не ощущал и в столовую не торопился. Антон решил немного побыть на воздухе, но ноги сами принесли его обратно в корпус. Пошатавшись бесцельно по пустому коридору, он вышел на крыльцо. Ему не хотелось думать о том, что его шатания не бесцельны и что он ищет Дину. Зачем? Ну, уж во всяком случае не за тем, чтобы... хотя... Нет, он вдруг почувствовал, что очень устал за последнее время, что жизнь постоянно держит его в напряжении и ему безумно хочется расслабиться. Если бы под рукой оказалась бутылка водки, Старцев, возможно, ее бы сейчас выпил.
   - А вы что не в столовой? - услышал он у самого уха и вздрогнул от неожиданности.
   Повернув голову на голос, он увидел санитарку Катю, девчонку, на вид лет шестнадцати, маленькую, худую и остроносую. "Сломавшись" в поясе на один бок, Катя тащила ведро с грязной водой. На руках у нее были одеты резиновые перчатки, доходившие ей чуть не до предплечья. На крыльце Катя поставила ведро и, закрыв дверь, вопросительно посмотрела на Старцева.
   - Успею, - улыбнулся он и потянулся к ведру.
   - Вам нельзя, - строго сказала Катя.
   - Нельзя помочь? Почему?
   - Потому что вы больной, а это моя работа. Если Марго вас увидит, мене выдаст нагоняй по первое число. Так что я сама уж, - утверждающе двинула она головой.
   - Катя, а ты не знаешь, где Дина? - как бы между прочим, поинтересовался Старцев. - Она мне книжки обещала на выходные, - поспешно добавил он.
   - А, - протянула девушка. - А то я уж подумала, что вы соскучиться успели. Ее Марго спать отпустила до ужина. Динка вторые сутки дежурит подряд, Алефтину-то выгнали за пьянку, а Танька с ребенком на больничном сидит.
   - А завтра кто будет дежурить? - удивился Антон.
   - Не знаю, - поправляя сползающие перчатки, пожала плечами Катя. - Найдут, наверно, кого-нибудь, - вдруг рассмеялась она. - Хотя за такую зарплату больно кому охота говно-то нюхать.
   - Почему же нюхать? У нас не пахнет, - возразил Антон.
   - Это у вас не пахнет. Вы на ногах потому что, а другие, вон, месяцами лежат с ногами. Иной столько навалит, в утку не влазит, а то и в штаны прямо. Вон, из шестой палаты дед, ноги у него отнялись вместе с брюхом. Не чувствует ничего, а аппетит будь здоров. Хотя у меня деду тоже девяносто почти что было, а помер прямо за столом после бани. Стакан водки выпил, курицу надкусил, и так с курицей во рту и помер. Еле выташили ее оттудова.
   - Подавился что ли?
   - Сердце у него. Врачи сказали, что если бы не стакан, а маленькую рюмочку выпил, лет десять еще бы жил, а то и больше.
   - Что же он так?
   - Здоровый был, не умел по маленькой-то.
   - А отец?
   - Что отец? - не поняла Катя.
   - Отец-то здоровый? - улыбнулся Антон.
   - А то! Он ишо и деда переживет по годам, не пьет потому что.
   - В кого же ты такая маленькая? - задал вопрос Старцев, вертевшийся у него на языке.
   - Как в кого? - удивилась санитарка. - В деда конечно. Ему уже девяносто было, а сзади поглядишь, пацан пацаном. Еще мои джинсы натянет, а мне не в чем в школу идти, - засмеялась она. - Так-то мы бедно жили, отец зарплату горохом, да мукой получал, это последние годы при Путине получше жить стали. Да у нас в Советское время даже паспортов не было, - вспомнила она.
   - Как это, паспортов не было? - усомнился Антон.
   - Как, как? Да вы ишо сами деревня, как я погляжу. При колхозе мы жили. У меня брат в армии отслужил, паспорта не видал. БАМ строить специально ездил, чтобы паспорт получить, мать рассказывала.
   - А потом что?
   - Потом колхоз развалился, брата убили на этом БАМе, а нам выдали паспорта-то. Я получила, а у матери с отцом до сих пор так и нету.
   - Как же они живут без паспорта? - непонимающе улыбнулся Старцев.
   - Так и живут. В деревне и так все друг дружку знают. Я, чтобы этот паспорт обменять, когда мне двадцать лет стукануло, в районный центр за двести километров моталась. Одна фотокарточка шестьдесят рублей, да за паспорт сто, да билет на автобусе сто пятьдесят. Это только в один конец. А ишо протокол на меня составили, придешь, говорят на следушей неделе на комиссию, тамо-ка штраф на тебя наложат, что, дескать, с обменом просрочила. А штраф этот от полутора тысяч и выше. Я им - мне двести километров на перекладных, а у меня вся зарплата тысяча восемьсот, я санитаркой работаю. Это я уже здесь в городе жила у тетки, а прописка у меня тамошняя.
   - И что, съездила?
   - Полгода уж собираюсь, все никак, то одно, то другое. У меня иной раз письмо матери написать, на конверт денег нет. Я у тетки тихонько стырю конверт-то. А здеся паспорт-то нужен.
   - Так старый-то у тебя остался?
   - Вот уж не понимаете вы! Старый я в милицию на обмен отдала, - помахала Катя рукой в перчатке куда-то вдаль.
   - А ты не замужем? - улыбнулся Антон Петрович.
   - Нет, - отрицательно покачала девушка головой. - Приставал один, старый козел. Он к тетке приходил, а ко мне полез целоваться. Квартира, говорит, у меня. Я спрашиваю, машины случайно нету, то бы хорошо за паспортом съездить? Нету, говорит, лет двадцать тому назад пропил. На что тогда он мне, а тетка жалеет, пускает его, денег на похмелку иной раз дает. Я бы ни в жись не дала.
   - А как же тебя на работу взяли? - удивился Старцев.
   - Говна-то убирать? - нахмурилась Катя. - По теткиному паспорту, она же пенсионерка. Да тут особо не спрашивают, лишь бы чисто было. Желающих сюда не много. Мне в городе вобше так себе, не особо нравится. Скучно тут у вас, люди замкнутые на себя все, поговорить иной раз не с кем, не то, что у нас в деревне. Вон, мою тетку взять. Всю жизнь одна прожила, никому не нужна была, а как заболела по старости лет, родственников объявилось - пруд пруди. Думаете, им тетка нужна? Кукиш с маслом! На квартиру они теткину зарятся. Только я научилась их отваживать.
   - А как ты знаешь, что им квартира нужна?
   - Да вы что! Это же сразу видать, кто, зачем приехал. Вот, вас бы я не выгнала.
   - Да? А почему?
   - Так сразу видно, что вы не пакостливый будете.
   - Спасибо, - прыснул смешком Антон.
   - Зря смеетесь, - обиделась Катя. - Я же правду говорю. Если у человека и машина есть и деньги на гостинцы, а он за всю жись раз или два родственницу свою навестил, нужна она ему? Мамка и то из деревни на попутках со мной, я ишо маленькая была, к тете Любе ездила, хоть как мне неохота и было.
   - Да уж, логика у вас железная, - согласился Антон.
   - Вы же на обед совсем опоздали, - вдруг опомнилась Катя и, одним рывком подхватив ведро, заторопилась по ступенькам. - Идите скорее, может, успеете.
   - Да бог с ним, с обедом, - махнул рукой Старцев. - Катя, а сколько вам лет? - крикнул он ей вдогонку.
   - Да ишо и тридцати нету, - откликнулась она. - Через четыре месяца только справлять буду. Я бы и вас могла пригласить, только не пойдете, наверное.
   Катя обернулась и выжидательно посмотрела издали на Антона.
   - Не пойду, Катя, - в полголоса произнес Антон, чтобы девушка не услышала. Но она поняла, повернулась и потащила ведро к канаве, в которую обычно выливала грязную воду, не внимая замечаниям коллег, напоминавшим ей, что она живет в городе, и можно выливать воду в туалет.
   Антон дошел до двери палаты, но заходить не стал, а постучал в палату напротив. Оттуда слышались мужские голоса и смех.
   - Заходи, кто там, - услышал Антон Петрович.
   Толкнув дверь, он вошел. Палата была двухместная, но кроме кроватей и тумбочек здесь было кресло и небольшой журнальный столик с исцарапанной столешницей. На столе лежала пачка книжек в мягких переплетах, а на койках лежали двое мужчин в спортивных костюмах.
   - Инкубаторский что ли? - весело поинтересовался один из них, глядя на Антона поверх очков.
   - Почему инкубаторский? - удивился Старцев.
   - В больничной пижаме ходишь.
   - С работы сюда привезли.
   - Да заходи, сосед, - приветливо сказал второй мужчина, тот, чья кровать стояла от Антона по левую руку.
   Антон вспомнил, что видел его в столовой и коридоре. Первого он раньше нигде не встречал.
   - Как звать-то? - спросил второй.
   - Антон.
   - Ну, а я Сашка, а это Иван, - кивнул он на соседа.
   - Крестьянский сын, - добавил тот.
   - Сторожил нашего отделения, - пояснил Сашка. - Второй месяц лежит.
   На тумбочке Ивана стояла горка грязной посуды, и Антон сделал вывод, Иван, видимо, не ходит.
   - С ногами что-то? - глядя на него, спросил Старцев.
   - Я уж третий раз, - хмыкнул тот. - Первый-то раз хорошо, за неделю на ноги поставили, второй раз за месяц, а сейчас хуже. Заражение крови начиналось. Врачиха сказала, что если бы еще дня три не пришел, все, амба, отрезали бы мне их по самые, - чиркнул он рукой по низу живота. - Теперь вот, - покачал он туловищем. Его ноги с некоторой задержкой и меньшей амплитудой тоже пошевелились следом, но вели себя, как неживые.
   - А что это за болезнь? - не понял Антон.
   - Да пить нельзя, а хочется, - ухмыльнулся Иван.
   - От пьянки заражение крови? - не поверил Антон.
   - От бодяги-то? От нее чего только не бывает. У меня сосед от гепатита помер, тоже со спиртом подцепил. У Витьки Лянчина панкреатит, застал ты его?
   Антон кивнул. - Ему операцию сделали, сегодня его видел, выписывают скоро, - пояснил он.
   - Будет на уколах теперь, - поучительно сказал Иван. - А с ногами здесь каждый второй, наверно. Но у тебя, сосед, алкогольная эпилепсия. Я так думаю.
   - Нет, не угадал. Я вообще не пью.
   Мужчины переглянулись.
   - Счастливый человек, - вздохнул Сашка.
   - Да, - в тон ему добавил Иван. - Помрет здоровеньким.
   Они дружелюбно заулыбались.
   - А, может по маленькой? Маргарита сегодня выходная, а Динка не выдаст, - подмигнул ему Сашка.
   - Нет, я собственно, зашел почитать чего-нибудь попросить.
   - Ты в нарды играешь? - спросил Иван.
   - Нет.
   - А в карты? Расписали бы тысченку, а?
   - Да мне хреново что-то, мужики. Давайте в другой раз.
   - Видок у тебя неважный, - согласился Иван. - Вон, там на столике, - кивнул он на книжки.
   - Я возьму одну, прочитаю, верну.
   - Да забирай ты их все, - махнул Иван рукой. - И обратно не носи, у себя оставь. Меня баба затрахала с этими книжками. Говорю ей, телик принеси с кухни маленький, хоть поглядим тут чего-нибудь. А как я готовить буду без телевизера? - передразнил он жену.
   "Миром движет секс, деньги и водка", - вспомнил Антон высказывание спившегося соседа по дому. Когда-то последний торговал книгами, но однажды Антон застал соседа спящим в подъезде.
   - Благодаря сексу человек рождается, благодаря деньгам живет, - повествовал тот.
   - А водке? - спросил Антон.
   - Благодаря водке, питает иллюзию счастья, на время забывая, что живет в страшно несправедливом, несовершенном мире.
   С тех пор сосед стал ночевать в подъезде регулярно, потому что пропил свою квартиру, привнеся в несовершенство мира свою лепту. Потом он пропал. Его нашли через месяц в подвале по запаху. Он там уснул, привалившись к трубе центрального отопления, и заживо сварился.
   Вернувшись в палату, Антон бухнулся на кровать. Он и в самом деле чувствовал себя плохо. Слабость во всем теле, какая-то тянущая пустота в желудке. Он потянулся к тумбочке, решив выпить таблетку Но-шпы, но передумал, успокоив себя тем, что все эти симптомы от голода. Полистав одну за другой книжки, он отложил их на тумбочку. Все они были детективами из разряда бульварного чтива, кроме одной, больше похожей на брошюру. Она называлась "Луна и грош", автор Сомерсет Моэм. К своему стыду, Антон должен был признаться, что за всю свою жизнь прочитал очень немного, и имя этого автора ему ни о чем не говорит, хотя когда-то он его слышал. Пробежав глазами по первой странице, он поймал себя на мысли, что не может сосредоточиться, невольно продолжая спорить с умершим соседом. Тогда слов не нашлось, но внутренний протест жил в Антоне все это время.
   Испытав настоящее удовлетворение от своего труда, на который были потрачены все лучшие годы, Антон наконец почувствовал, что у него стало получаться то, к чему он шел, он может выразить себя в своем творчестве. И это было настоящее счастье. Творчество сделало его личностью с внутренней самодостаточностью и гармонией, он мог собственными руками создавать это счастье, а не питать иллюзий, исчезающих, как утренний туман при наступлении похмелья. Секс, деньги и водка в конечном счете превращают человека в потребителя, животное, - рассуждал Антон, а чтобы остаться человеком, вернее, стать им с большой буквы, нужно много работать, творить. Дети должны рождаться от любви, деньги должны приходить тогда, когда о них забываешь, только тогда они обретают реальную цену, а водка - это традиции, праздник живота, в конце концов, если в хорошей компании и под хорошую закуску. Но если все упростить, прав был торговец книгами. Вокруг немало людей, абсолютных трезвенников, с которыми невозможно общаться. Весь вопрос в том, как обрести гармонию в душе, тогда и мир покажется не настолько несовершенным, хотя... Антон вконец запутался, он вдруг понял, что книга, которую он читал одновременно с собственными рассуждениями о природе человека, занимает его гораздо сильнее. Моэм рассказывал о человеке, оставившем все, дом, жену, службу, на которой преуспел, уехал в Париж и стал нищим художником. Так сильна была его тяга к живописи. Книжонка целиком поглотила Антона и "оставила" его без ужина. Когда он, оторвавшись от чтения, посмотрел на часы и вспомнил, что должен был проголодаться, стрелки показывали половину девятого. Старцев дочитал ее всю, но не до конца, потому что тот был оторван вместе с корочкой. Заложив руки за голову, Антон попытался домыслить за автора недостающие страницы. Он, в общем-то, не сомневался, что в конечном итоге художник должен был стать богатым и знаменитым, иначе, зачем все это? Но как он поступил с женой? Старцева почему-то не хотелось, что бы он к ней возвращался, и он "выдал" женщину замуж за другого действующего чинушу, а художнику нашел горячо любящую и любимую половину. Счастливый конец умиротворил Антона и он, незаметно для себя, уснул, забыв выпить на ночь таблетку Но-шпы.
   Пробуждение было легким. Ночь пролетела, как один миг. Потянувшись, Антон замер на несколько мгновений и затем глянул на часы. Они показывали половину двенадцатого.
   - Ого! - воскликнул он вслух, улыбнувшись тому обстоятельству, что опять проспал завтрак.
   Откинув одеяло, он пружинисто поднялся и раскрыл настежь окно. Во всем теле была такая легкость, что казалось, стоит оттолкнуться от пола, взмахнуть руками, и он полетит. "Но не вверх, а вниз", - вспомнились слова из популярной песенки Андрея Макаревича. Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов и, ощутив легкое головокружение, Антон Петрович отправился умываться. Плескался он долго и с удовольствием. Вернувшись в палату, причесался, заправил кровать и лег поверх одеяла с книжкой. Незатейливый сюжет романа все время ускользал от него, мысли Антона витали вокруг дома. "Жена почему-то не идет, может, ей не сообщили, что я в больнице"? - рассуждал Старцев. - "Вряд ли", - не соглашался он сам с собой. "Тогда что? С Игорем что-нибудь? Нет, это уж точно - нет. Катерина сразу бы прилетела. Скорее всего, просто"... Это "просто" оказалось самым трудным. Заболела, нет времени, уехала по срочному делу, все это было не для его жены. "Если не смогла зайти, позвонила бы. Значит, дома что-то случилось", - сделал вывод Антон. Хотя и он домой не звонил, но у него было оправданье. Во-первых, надеялся, что о том, что его увезли в больницу, ей сообщат с работы. Во-вторых, больным разрешалось звонить с таксофона, висящего в коридоре, а у Старцева не было карточки, и надо просить разрешения у медсестры на звонок со служебного телефона. В-третьих, Антон должен был признать, что ему не очень-то и хотелось звонить. Он не только не соскучился по своей жене, он даже рад тому обстоятельству, что может от нее отдохнуть, впрочем, как и она от него тоже. Их брак не был союзом двух воспитанных людей, живущим по правилам приличия. Союз держался исключительно на чувствах, и когда их не стало, никто не стал изображать из себя любящую половинку. Они продолжали жить вместе потому, что их однокомнатную квартиру нельзя разменять без солидной доплаты, но у каждого появилась своя жизнь, даже легкое вторжение в которую немедленно пресекалось. Жена ругалась, закатывала скандалы, он подолгу молчал. Катя постепенно пристрастилась к алкоголю. Поспособствовал этому, как ни странно, их сын Игорь. У него с матерью образовался странный союз. Приходя домой в подпитии за полночь, он будил Катерину и звал ее на кухню. Антон делал вид, что спит, прекрасно зная, что они сейчас сидят и пьют пиво, пока Игорь не уснет за столом. Потом он будет храпеть и стонать на диване, куда его перетащит Катерина, и до утра Старцева старшему будет не до сна. Он ненавидел эти ночные посиделки, но никогда не вмешивался, потому что как-то попытался это сделать, и дело закончилось дракой. В подпитии сын превращался в дикого зверя. Антон Петрович одержал верх над пьяным отпрыском, но скрутив его, не знал, что с ним делать дальше.
   - Пусти! - завопил Игорь, и когда Антон разжал руки, тот схватился за нож. В его глазах было столько злобы и ненависти, что Старцев старший ни секунды не сомневался, что сын может его ударить. В драку вмешалась Катерина. Она прогнала Антона в комнату и сама сбегала в ночной магазин за пивом. Утром Игорь открыл глаза и сонным взглядом отыскал отца, собирающегося на работу.
   - Матери спасибо сказал? - коротко бросил он.
   - За что?
   - Что не дала запороть тебя, как свинью...
   Игорь закрыл глаза и отключился. С этой минуты Антон Петрович понял, что у него нет больше сына.
   Через несколько дней у подъезда к Антону подошла соседка по площадке тетя Маша.
   - Что у вас случилось-то? - шепотом спросила она. - Такой шум был, крики, я уж бог знает, что подумала.
   - Ничего не случилось, - нахмурился Антон Петрович.
   - А я уж подумала, не Игорь ли там бузует. Такой ведь, парнишка справный был. А счас, как ни погляжу, пьяный идет, другой день, опять пьяной. Тетя Маша, займи десятку, отдам. Я заняла, другой раз, тетя Маша, дай полтинничек. Опять дала, третий раз пришел, - вздохнула тетя Маша. - А спросить-то, когда вернешь, боюсь. Он ведь худой какой стал, патлатый, а глаза злые, думаю, еще в подъезде саданет по голове, куда я против него, старуха.
   - Сколько он вам должен?
   - Сто двадцать уже.
   Антон достал из кармана деньги.
   - Мне чужого-то не надо, - будто оправдываясь, продолжала тетя Маша, пряча деньги в карман.
   Раскаяние к сыну пришло позже. Допившись до чертиков, тот попал в психиатрическую клинику. Он не пил полгода, работал, познакомился с женщиной. Переехал жить к ней, но вскоре выяснилось, что снова запил, и она его выгнала. Домой Игорь не вернулся, жил непонятно где и на все вопросы матери неизменно отвечал, что у него все нормально. Мылся, ужинал и уходил. На все предложения переночевать отвечал отказом. Катерина во всем винила Антона, который присутствия сына старался не замечать.
   Шум в коридоре заставил прислушаться и отвлечься от тяжелых воспоминаний. Больные собирались на обед. Антон сел на кровати, идти в столовую не хотелось. Утренняя легкость в теле сменилась усталостью. Снова потянуло на сон. Сделав усилие над собой, Старцев встал на ноги и почувствовал головокружение. В желудке появилась тупая, тянущая пустота, но это не было чувством голода, скорее наоборот. Представив перед собой тарелку с едой, Антон испытал отвращение. Развернувшись и подойдя к окну, он некоторое время стоял, собираясь с мыслями, но поняв, что есть не хочет совершенно, решил себя не насиловать и завалился обратно в кровать.
   Антон проспал до вечера. Его разбудила медсестра. Открыв глаза, он увидел пожилую, грузную женщину со шприцем в руке.
   - Укольчик давайте сделаем, - улыбнулась она.
   . Уколы "ходячим" больным ставили в ординаторской, и Старцев удивился, что медсестра пришла в палату сама. Антон повернулся на бок. Быстрым, резким движением она вогнала иглу в ягодицу. Старцев не почувствовал никакой боли, хотя уколы, которые ставила Дина, заставляли поморщиться.
   - Легкая у вас рука, - улыбнулся он.
   - Я сорок лет здесь проработала, - сказала женщина, поправляя на Старцеве одеяло. - Уже на пенсии десять лет как, а вчера звонят, просят подежурить. Не идет молодежь на нашу работу, жалуются, что мало платят. А я начинала с восьмидесяти рублей в месяц, это старыми деньгами, от желающих тогда отбоя не было, и не всех принимали.
   - Как понять - старыми? - не понял Антон.
   - До шестьдесят второго года. Тогда ведь другие деньги были. Я уж на сегодняшние не перевожу, тут сам черт не разберет, чуть не каждый год все меняют. А после шестьдесят второго стали новые - вроде как в десять раз дешевле, но только бумажные. А мелочь, как была, так и осталась. Помню, мужики тогда по деревням ездили, бумажные меняли на эту мелочь, да еще приплачивали. Ох, радовались такие, как мы. Я помню, за три с полтиной рубля мелочи, мне пятерку отвалили. Я довольнешенька была. А наутро моя пятерка стала пятьдесят копеек. Да кабы одна была пятерка-то, бог с ей, а то ведь я на одежонку прикапливала, - вздохнула медсестра. Антон был у нее последний, и она никуда не торопилась. А с тобой-то что, молодой ведь еще? Допил?
   - Нет, - отрицательно покачал Антон головой.
   - На нервной почве заболел? Все заболевания от нервов.
   - Не знаю точно.
   - Не со спиной?
   - Да нет, - вздохнул Старцев. - На работе сознание потерял, привезли сюда. Анализы сдавал, рентген.
   Медсестра села на стул, и Антон, неожиданно для себя, выложил ей все, что думал о своей болезни.
   Выслушав, она поучительно заметила:
   - А ты не внушай себе ничего плохого. От этого многое в организме зависит, а там врачи разберутся. На то они и учатся столько лет, чтобы определять и лечить. - Пойду я, - поднялась она со стула, опираясь на его спинку рукой. - Поправляйся, давай, и лишнего в голову не бери. Читай, вот, больше, - кивнула она на книжки. Она ушла, и Антон с сожалением подумал, что не спросил, как ее зовут. На душе после общения с медсестрой стало легче. Взяв с тумбочки детектив, Старцев пробежал глазами несколько страниц, не улавливая смысла прочитанного. Отложив книгу, Антон отправился на ужин. Он испытывал чувство, отдаленно напоминающее чувство голода, но ел через силу, хотя ему подали жареную рыбу с картошкой, которую он любил.
   Следующий день начался, как и положено. Часов до одиннадцати Антон валялся в постели, потом, поторчав у окна, завалился обратно в кровать. За обедом он повозил ложкой в гороховом супе, пытаясь убедить себя, что желтое варево с тончайшими жировыми облачками на поверхности, необходимо съесть. С трудом решив эту задачу, он отказался от второго и запил суп компотом. Сашка, у которого, по собственному выражению, наступил жор, с удовольствием умял котлету с кашей вместо Антона и довольно оскалился.
   - Если Иван узнает, что я два вторых захавал, неделю, наверно, со мной разговаривать не будет. - Да что, это порции что ли? В детском саду и то больше дают. Вот у нас в ресторане...
   - Так у вас в ресторане за деньги, а тут бесплатно, - заметил кто-то из больных.
   Антон Петрович отправился на улицу. Побродив среди сосен, он быстро устал и заметил, что при резких поворотах головы земля у него уходит из-под ног. Это ощущение было новым, но чтобы убедиться, что это не случайно, Антон преднамеренно повертел головой в разные стороны. Земля закачалась, и он с трудом удержался на ногах.
   Вернувшись в палату, Антон Петрович лег, не раздеваясь, на кровать поверх одеяла и долго лежал в немой задумчивости, уставившись в потолок. Его мысли крутились не только вокруг болезни, которая, видимо, прогрессировала. Старцев размышлял о своих близких. Даже тупая боль в желудке, казалось, отступила, уступая место боли в душе. Сколько раз он предлагал Игорю кодироваться, но тот отвечал усмешкой и, если Антон настаивал, пытаясь убедить сына, что тот болен, раздражался. Он не считал себя алкоголиком, и всякое упоминание о болезни приводило его в бешенство. В конце концов, почти сбылось то, о чем иногда рассказывали по телевидению в криминальных сводках. Игорь схватил нож и едва не зарезал отца. В эту минуту Антон понял, что сын перестал быть ребенком, образ которого хранился в душе. Этот образ разрушился и возник новый - молодого человека, чужого и непонятного, с разрушенной психикой. Помочь этому человеку Антон не мог. Последнему всегда были нужны только деньги, которые Игорь просил у матери в отсутствии отца. При этом он выдумывал такие небылицы, в которые способна была поверить только мать. Придя как-то под утро в состоянии похмельного мандража, Игорь заявил, что всю ночь промаялся с зубом и ему срочно надо четыреста рублей на лечение.
   Когда сын ушел в пять утра "лечить больной зуб", благодарно чмокнув мать в щечку, Антон спросил у нее:
   - Ты что, не знаешь, зачем ему деньги?
   - А что прикажешь делать? - со злостью откликнулась та. - Ему не дашь, он с печенкой вырвет.
   Это было правдой. Образ доброй, хорошей матери, которая всегда "выручит", когда невмоготу и может и выпить за компанию, и жадюги отца, который не пьет, не курит, а сволота, каких свет не видел, давно сформировался в душе Игоря. И если существовало на земле средство, которое могло бы наставить парня на путь истинный, Антон несомненно достал бы его. Но он такого средства не знал. Вдруг, точно ледяная волна пробежала по телу Старцева. - А если это средство - смерть? Не Игоря, его смерть? Антона бросило в пот. - Глупость, зов крови, последняя воля умершего, глупость.
   Неожиданно громко стукнула и захлопнулась оконная рама. Антон Петрович вздрогнул. А следующую секунду он увидел Дину и понял, что раму захлопнул сквозняк, образовавшийся от того, что девушка открыла дверь.
   - Привет, - улыбнулась она Старцева, как старому знакомому.
   Неожиданно для себя он понял, что рад видеть эту бестию с огненно-медными волосами, заплетенными в тугую, с руку толщиной, косу.
   - Здравствуй, Дина, - улыбнулся он в ответ, подвигая ноги ближе к стене, как будто освобождая ей место на своей кровати.
   Это движение не осталось незамеченным, и девушка, не ожидавшая радушного приема, улыбнулась еще шире, обнажив край верхней десны. Такая открытая улыбка делала лицо девушки по-детски наивным и беззащитным. Засмущавшись, она быстро прикрыла ее ладошкой. Подойдя к Антону, она слегка замедлила шаги, но не села, а прошла к окну и, развернувшись лицом к Старцеву, спросила:
   - Антон Петрович, скажите, а какими духами ваша жена пользуется?
   - Духами? - удивился последний. - По-моему, она вообще духами не пользуется.
   - А я два часа комнату не могла проветрить после ее ухода, - заметила Дина.
   Антон Петрович вопросительно посмотрел на девушку.
   - Она сегодня приходила, - закатив глаза в потолок, сообщила медсестра. - Только я ее к вам не пустила, - перевела она взгляд карих проницательных глаз на Антона.
   - Почему?
   - Мне показалось, она была не слишком трезвой. Это еще, мягко говоря. Она еще пакет вам приносила. Только я не взяла.
   - Почему? - еще больше удивился Антон. - Там бритва, наверно, была. Посмотри, в кого я уже превратился, - провел тыльной стороной ладони Антон по сантиметровой щетине на подбородке.
   - Завтра побреетесь. Вас завтра выписывают отсюда, точнее переводят в другую больницу, вот и сходите домой. Я вашей жене так и сказала, что вас здесь нет. Не могла же я после этого принять от нее передачу.
   - Говори яснее, Дина, я ничего не понял, - нахмурился Старцев.
   - Вас в онкологический центр переводят, Антон Петрович. Я лично сама видела направление. А вашей жене я сказала, что уже перевели.
   Антон открыл рот, но слова застряли в глотке. Он почувствовал, как его бросило в жар и судорога сковала все тело. На какое-то мгновение он потерял способность мыслить и оценивать ситуацию. Дина, казалось, понимала его состояние и, тяжело вздохнув, отвернулась к окну.
   - И что жена? - наконец выдавил из себя Старцев.
   - Удивилась. Сказала, что это у нее должен быть рак, потому что она всю жизнь корячилась на вредном производстве.
   - А потом?
   - Ушла.
   Старцев с силой провел ладонями по лицу, точно стараясь сбросить, как наваждение, все услышанное и сел на кровати. Одеяло свесилось на пол. Внутренняя пружина, державшая его в напряжении все последнее время, выпрямилась, и страшное слово "рак", которое приходило на ум и отвергалось сознанием, как нечто абстрактное, конкретизировалось. Рак у него.
   - Вы можете, Антон Петрович, делать со мной все, что захотите, - прозвучал голос Дины.
   - Что? - не понял Старцев, с трудом вникая в смысл сказанного. Вдруг сознание его прояснилось, и Антон захохотал, откинувшись на спину и ударившись головой о стену.
   Дина резко обернулась, некоторое время она смотрела на Антона испуганными, широко открытыми, глазами. Потом губы ее медленно растянулись, отобразив на лице подобие улыбки пополам с гримасой плача. Улыбка взяла верх, и девушка засмеялась.
   Приоткрыв дверь, в палату заглянул Сашка.
   - У вас что тут, комната смеха? - улыбаясь за компанию, спросил он. - Расскажите, я тоже посмеяться хочу.
   Антон, не в силах прервать смех, замахал на Сашку рукой.
   - Ой, Проценко, не спрашивай лучше, - продолжая смеяться, ответила Дина. - Иди, Проценко, иди.
   Сашка хотел обидеться, но покрутив головой с Антона на медсестру и обратно, наморщил лоб. - Вы что ржете, как истерические? С ума, что ли посходили?
   Ему не ответили, и Сашка, пробормотав что-то невнятное, закрыл дверь.
   Смех медленно угасал, взрывая комнату короткими вспышками. По щекам Дины катились крупные слезы. Антон Петрович дышал тяжело, как загнанная лошадь и чтобы успокоиться, несколько раз подряд глубоко вздохнул, переводя дух.
   - Вы не хотите им отомстить, Антон Петрович? - срывающимся голосом спросила Дина.
   - Кому? - не понял он.
   - Уродам всяким, вашей жене. Она, ведь, из вас всю кровь выпила.
   Антон поднял голову. Хотел сказать что-то резкое, обидное, но взгляд девушки обезоруживал своей непосредственностью.
   - Нет, - покачал он головой.
   - Почему они должны жить, эти уроды, а вы, нормальный человек, умирать?
   - Я не собираюсь умирать, - глухо сказал Антон.
   - Никто не собирается, но только, только...
   - От судьбы не уйдешь?
   - Не знаю, - пожала Дина плечами. Она почти успокоилась. - Мне кажется, что если бы люди всегда помнили, что они умрут, они бы не делали столько зла другим людям.
   - А преступники? - не согласился Антон. - Они бы вообще страх потеряли.
   - Если бы люди помнили о смерти с самого детства, преступников бы не было, - заметила Дина.
   Антон вспомнил, что впервые мысль о собственной смерти пришла к нему лет в шестнадцать. Тогда он, осознав, что однажды исчезнет с земли навсегда, покрылся холодным потом. Собственная смерть выглядела настолько ужасной, настолько безвозвратной потерей для себя самого, что не поддавалась никакому пониманию. Потом эти границы расширились. Пришло понимание того, что и сама земля тоже однажды умрет, и солнце и звезды, и вообще все, что его окружает, не вечно. Значит, должно существовать что-то еще, то вечное, из чего зародилась Вселенная, которая имеет свои границы, какими бы огромными они не были. И что там, за этими границами, человечество не знает, и если думать об этом постоянно, можно просто сойти с ума. В обычной жизни человек чувствует себя счастливым благодаря ограниченному знанию о своей природе. Как говорил бывший сосед Антона по палате Виктор Лянчин, жить надо легче. На фиг мне задумываться о каких-то там звездах, живет там кто-то или не живет, если сломалась швейная машинка, за ремонт которой мне платят бабки. А помру, тогда не надо будет ремонтировать, вот тогда у меня будет интерес во Вселенском масштабе.
   - Зло тоже понятие человеческое. В природе его не существует, - сказал Антон. - Не было бы зла, добра бы тоже не было.
   - И пусть не было бы. Кому бы от этого хуже стало? - упрямо кивнула головой Дина.
   Антон не нашелся что ответить, но ему почему-то стало жаль девушку, переживающую его вероятно скорую кончину, как свою собственную.
   - Дина, у тебя же вся жизнь еще впереди, - мягко сказал Старцев. - Рано тебе еще обо всем этом думать.
   - Вся, да не вся, - коротко бросила она. - Ладно, вам на обед пора, Антон Петрович. А за жену извините. Пришла, расселась, как барыня. Надушнялась так, что меня чуть не вырвало, а от самой за версту перегаром разит. "У вас, мол, мой мужик лежит, можно мне его навестить?" - передразнила женщину Дина. - Вот меня зло и взяло. У человека рак, а она... - махнула девушка рукой. - Вот я ей и сказала все, что думала.
   В проеме двери палаты образовалась щель, в которую высунулась голова Сашки.
   - Дина, ты здесь еще? - весело спросил он. - Давай к нам в палату, мне наши из кабака поляну накрыли. Пальчики оближешь. И соседа забирай, - глянув на Антона, добавил он.
   - Идем? - спросила Дина Старцева.
   Тот согласно кивнул головой.
   - О-го! - удивился он, входя в палату к соседям. - Давно я не бывал в ресторане.
   Рядом с накрытым столом, буквально ломившимся от еды, на койке лежал Иван, с туго набитым пищей, ртом и на стуле сидела девушка. Поднявшись навстречу вошедшим, она обратилась к Сашке.
   - Александр Иванович, я пока на улице побуду.
   - Хорошо, Люба.
   - Расстаралась хозяйка, - довольно потер руки Сашка, жестом приглашая "гостей" рассаживаться. - Но сама не пришла, официантку прислала, - с укоризной добавил он. Глянув на Дину, Сашка извлек из-под койки бутылку коньяка. - Давайте, по-маленькой.
   Антон тоже глянул на Дину. Она отвернулась, сделав вид, что не замечает бутылки.
   - Дина - свой человек, - заметил Сашка.
   Стакан обошел по кругу. Последней Сашка предложил медсестре. Она отрицательно покачала головой.
   - Смотрите, чтобы порядок был железный.
   - Какой разговор, Дина, - заверил ее Сашка.
   Девушка поднялась. - Спасибо, я пойду.
   - Не понравилось что ли? - воскликнул Сашка.
   - Наелась просто, - щелкнула ему Дина по носу и вышла из палаты.
   - Как птичка, - развел Сашка руками. - Мне бы такую жену. Моей-то одной всего этого много не покажется, - кивнул он на стол.
   - А кто у вас жена? - поинтересовался Антон Петрович, с усилием проглатывая непрожеванную курицу.
   - У нас ресторан семейный. Я - повар, баба - администратор. Нынче ремонт сделали, двести с лишним тысяч всадили, как в копеечку. Заболел вот еще.
   Иван, молча уминавший мясной салат из большого блюда, прыснул. Крошки салата полетели изо рта на стол.
   - Знаешь, какой у него диагноз? - обратился он к Антону, кивнув на Сашку. - Блуждающая неврастения. Встает среди ночи, достает бумажник, пересчитывает деньги и прячет. А утром ничего не помнит, и весь день их потом ищет. Один раз отдал их мне под подушку. Я ночью просыпаюсь, чувствую, кто-то шарит по мне руками. Пригляделся - Сашка. Е-Кале -ме-не, гляжу, он же спит. А Маргарита предупредила, будить его в это время нельзя, может так испугаться, что крыша улететь может. Лежу, терплю. Он шарит. Я ему бумажник в руки сую, не берет, зараза, лезет куда-то под одеяло, а я же встать-то не могу.
   - Кончай, Иван, заврался уже, - махнул на него Сашка рукой.
   - Так и было.
   Иван неожиданно замолчал, нашел на столе лангет и, поддев его вилкой, шлепнул отбивную к себе в салат. - Хилые у тебя котлетки-то, - заметил он. - На вилке не держатся.
   - Деревня ты, Иван. Это, потому что мясо нежное, а вес большой. Держи по последней, - протянул он ему стакан, на треть наполненный коньяком. Следующий был Антон. Он отрицательно покачал головой и только промычал, не успев прожевать.
   - Ты пореже мечи-то, - сделал ему замечание Иван.
   - Ладно тебе, хочет человек, пусть ест, - одернул его Сашка. - И так худой, как коромысло.
   Антон подумал, что он и в самом деле зарвался. Ест так, словно это последний обед в его жизни. Вкуса поглощаемой пищи он почти не ощущал, присутствуя за столом как бы наполовину. Вторая половина сознания пребывала в полной растерянности или вообще отсутствовала. Антон ощущал потребность к физической деятельности, и какой, почти не имело значения. Внутренняя пружина, распрямившись, продолжала вибрировать.
   - Спасибо, мужики, - поднялся он из-за стола. - Пойду.
   Иван небрежно кивнул в ответ. - Может, за пивком сгоняешь хоть? - крикнул он ему вдогонку.
   - Что? - не понял Антон.
   - Куда он в больничной-то одеже? - сказал Сашка.
   - Ну и что? - возмутился Иван. - Я вчера ходил. Принес? Принес.
   Сашка не стал спорить. Вздохнув, он лег на кровать и заложил руки за голову. Сашка знал, что у поддатого соседа "сносит кукушку".
   - Динку бы сейчас сюда, - мечтательно протянул он.
   Антон вышел на улицу. На крыльце стояла девушка, назвавшая Сашку Александром Ивановичем. Она тоже узнала Старцева.
   - Вы не знаете, можно убирать? - спросила она.
   - Что? - не понял Антон.
   - Со стола.
   - Не знаю, вы спросите, но, по-моему, они пива хотят.
   Антон Петрович спустился с крыльца и пошел вдоль корпуса по асфальтированной аллее, по обеим сторонам которой когда-то стояли скамейки. О них напоминали ржавые, изогнутые трубы, торчащие из земли и бетонные глыбы, прикрытые обрывками газет. На них, таким образом, иногда отдыхали больные. Антон дошел до конца аллеи и направился к песчаному обрыву, который начинался метрах в ста от асфальта. Путь к нему лежал через небольшой перелесок, "населенный" порослью хвойного молодняка и редкими соснами. К обрыву вела еле заметная тропинка, по которой санитарки выносили к обрыву мусор, сбрасывая его вниз по откосу. Там, в глубине оврага текла маленькая, немногим больше ручья, речка, приспособленная для нужд системы охлаждения городской ТЭЦ. Вода в речке была фиолетовая от мазута. Антон Петрович вспомнил, что вода в ней всегда теплая, и он ходил сюда купаться с ребятами ранней весной. В те времена в речке водились пескари и раки. Теперь это было сложно даже представить.
   Постояв немного на краю, Старцев отошел на несколько шагов от обрыва и сел на траву. Набитый до предела, желудок недовольно заурчал. Антон немного передвинулся и, вытянув ноги, привалился спиной к сосне. Его взгляд медленно перемещался по горам, одетым в сизую дымку, сливающуюся с небом у горизонта. Эти места были хорошо знакомы Антону, большому любителю грибов. Немного ближе и левее рос березняк, который, спускаясь к низине, превращался в торфяное болото, куда они с Катей ходили за черникой и клюквой. Еще к осени в этом березняке появлялось огромное количество маслят, растущих целыми полянами. Маслята были на крепкой ножке и особенно ценились те, которые были не больше двухкопеечной монеты. Собирать их было легко, и когда-то они ходили за маслятами всей семьей. Потом сын подрос, и грибы собирать перестал. В его жизни появились девочки. Их было много, но ни с одной долгой дружбы не получалось. Игорь по этому поводу особенно не расстраивался, меняя подружек, как перчатки. Антон был однолюбом, и с таким отношением сына к противоположному полу мирился с трудом. Катерина, знавшая по памяти наперечет всех знакомых девочек Игоря и никогда не путавшая, в отличии от мужа, их по именам, напротив гордилась "разудалым" поведением сына. "В молодости перебесится, настоящим мужиком станет", - любила повторять она, сиживая с мужем на кухне, и стараясь не шуметь, чтобы не мешать сыну развлекаться с очередной пассией. Смысл, который вкладывала Катерина в понятие "настоящего мужика" был Антону понятен, и чтобы не спорить с супругой, что неминуемо привело бы к скандалу, он уходил из дома, отправляясь бродить по городу. Так продолжалось до тех пор, пока Антон Петрович не увлекся работой над картинами. Он не сразу и заметил, что сын тоже перестал бывать дома, а последние пару лет и вовсе отбился от рук, пристрастившись к выпивке.
   Установленный в доме, порядок вещей изменился особенно, когда выпивать начала Катерина. Антон поразился, насколько она стала напоминать свою мать, а его сын Игорь, как две капли воды стал похож на нее. Ничего от отца, кроме природного естества.
   Антон приехал в город после окончания школы из деревни, хотел поступить в политехнический институт, но провалился на экзаменах и, отказавшись от предложения перебросить документы в сельскохозяйственный, пошел работать на фабрику. Ему дали общежитие, где он и познакомился с Катей на танцах в актовом зале. Она показалась ему очень красивой, задумчивой и скромной девушкой. Антон обычно не посещал культурно-массовые мероприятия для молодежи, будучи человеком по природе замкнутым и стеснительным, но в тот вечер он впервые выпил с друзьями вина и, расхрабрившись, отправился на танцульки. Хмель быстро прошел, и вместе с ним исчезла решимость, но Катя, которую он уже дважды приглашал на танец, была рядом, и Антон предложил прогуляться. Его мутило, и хотя он старался не показывать вида, Катя это заметила и согласилась. Ей понравилось то, что в отличии от многих парней, старающихся выставить напоказ пьяную удаль, Антон всячески пытался ее скрыть.
   Вечер прошел незабываемо, если не считать того, что Антона все-таки вырвало в кусты. Он тут же поклялся больше никогда не брать в рот этой гадости. Катю это обещание несколько рассмешило. Она жила с пьющими родителями и слышала такие обещания не раз, особенно от отца. Но Антону Катя почему-то поверила, наверно, так ей хотелось. Они расстались возле ее дома, договорившись встретиться снова.
   Осенью Антона призвали в армию. К этому времени отношения с Катей зашли так далеко, что он успел познакомиться с ее родителями и понравиться им. Однажды он даже остался у нее ночевать. На этом настояла мать девушки. "Что это такое, мужик в армию идет, а бабу даже не попробовал!" - пьяно рассмеялась она. "Если Катька тебе не даст, ты ко мне приходи. Сашка, - махнула она рукой на своего мужа. - Ничего не поймет. Я ему сейчас налью еще стопочку..." "Мама!" - перебила ее покрасневшая до корней волос, дочь. "Ишь ты, ревнуешь что ли? Ты гляди, уведу у тебя мужика..."
   Они остались одни в темноте. У Антона это была первая ночь с девушкой. Из соседней комнаты слышался плач ребенка и раздраженный голос младшей сестры Кати Ольги, пытающейся уложить его спать. В большой комнате пьяный отец о чем-то спорил со старшим сыном, только что пришедшим с вечерней смены. Как понял Антон из обрывков разговора, долетавшего из комнаты, они с Катей заняли комнату ее брата.
   Антон разделся до трусов и осторожно забрался под одеяло. Кровать у Кати была односпальной, сетка под тяжестью двух тел провалилась, и они почти прилипли друг к другу. Девушка оказалась в колготках. Антон неумело попытался ее приласкать, но она точно превратилась в комок. В конце концов, убедившись в тщетности своих попыток, Антон отстранился настолько, насколько позволяло ему маленькое пространство кровати и, "сбалансировав" тело на уголке рамы кровати, уснул. Утром они почти не разговаривали. У Антона резало низ живота, и было такое состояние, как будто он вообще не спал. Отказавшись от чая, Антон собрался уходить. Катя быстро оделась и вышла вместе с ним. "Ты обиделся, да?" - спросила она. Антон улыбнулся и поцеловал ее в щеку. Быстрым движением Катя обхватила его за шею и поцеловала в губы. "Я буду ждать тебя", - прошептала она. "И когда ты вернешься, у нас будет все-все, что ты захочешь".
   Отправка Антона в армию должна была состояться на следующее утро, и они с Катей до позднего вечера гуляли по городу. После долгого расставания со слезами и поцелуями, он, заручившись Катиным обещанием не провожать его утром, ушел в общежитие спать. Уснуть ему так и не удалось, сразу в нескольких комнатах молодежь устроила друзьям веселые проводины с обильными возлияниями, танцами до упаду и незначительными по последствиям, драками.
   Обещанное девушкой "все-все-все" случилось, когда Антон приехал в краткосрочный отпуск после года службы и поселился у Кати. Дома в деревне его никто не ждал. Мать умерла, когда Антон был совсем маленький, а отец женился на другой женщине, отношения с которой были сложными. На период отпуска им отвели знакомую комнату брата, (в остальное время Катя жила с сестрой и ее сынишкой), который явного недовольства не выказывал, но при случае давал понять, кто в доме хозяин. Своего отца он иначе, как забулдыгой не называл, а по поводу совместного проживания сестры с Антоном, саркастически заметил, что если им мало одной Ольги, получат еще и Катерину. "И что?" - возразила ему мать. "Сами воспитаем, если нужда будет. Мокрощелок нарожали, куда теперь деваться". Отчасти он оказался прав, через положенные девять месяцев у Кати родился сын. Разница между ней и сестрой состояла лишь в том, что Антон бросать своего Игорька не собирался. Отдав долг Родине, он вернулся домой с намерением жениться.
   Если с трудоустройством вопросов не стояло, через неделю Антон уже работал на "своей" фабрике, с жильем обстояло значительно хуже. Квартиры для своих рабочих фабрика не строила, поэтому они стояли в общегородской очереди, которая двигалась десятилетиями и никогда не кончалась. В те советские времена очереди в нашей стране были явлением общепринятым и понятным, блага, провозглашенного для каждого, на всех не хватало, поэтому народ активно учился находить в очереди дыры и действовать через головы своих товарищей. И в этой учебе многие преуспели.
   На семейном совете Шишкиных, в семью которых влился Антон, было решено поселить его вместе с Вольдемаром, ставшим по родственному статусу шурином. Последний наотрез отказался уступить свою комнату молодоженам, поэтому Катя с ребенком осталась в комнате с сестрой Ольгой, а в комнату Вольдемара из большой комнаты перенесли кресло-кровать. На это решение Вольдемар согласился скрепя сердцем. Он вообще ратовал за то, чтобы Антон жил в одной комнате вместе с сестрами. "Ишо чего!" - возразила мать. "Чтобы они там разодрались из-за мужика. Нет уж, пускай Антон живет в твоей комнате, а полюбаться с Катькой у их время будет". "Только простынь пускай свою стелют!" - воскликнул брат.
   Жить в одной комнате с Вольдемаром оказалось не просто. Вольдемар играл роль великодушного хозяина, приютившего бездомного странника. Он был одинок и искренне искал общения, наивно полагая, что его наигранное добродушие должно быть оценено и принято Антоном за чистую монету. К тому же он был болезненно самолюбив и до смешного категоричен. Он даже Владимиром называть себя запретил, не желая иметь ничего общего с Лениным, утверждая, что вождь мирового пролетариата был не только немецким шпионом, но и внебрачным сыном Карла Маркса. Узнай об этих мыслях соответствующие органы, Вольдемар легко мог оказаться в психушке, но он любил предаваться вольнодумию на ночь, и единственным его слушателем был Антон, который политикой не интересовался. Как он понял, когда-то Вольдемар угодил в казематы КГБ на трое суток, но не за политические убеждения, а по глупости.
   Отправляясь по трудовой путевке на юг в составе группы однокурсников, он прогуливался по железнодорожному перрону ночью в ожидании поезда и заметил, маячившую ему в маленьком, зарешеченном окошке вагона, физиономию с рукой. "Спичек дай, пацан," - прошептала физиономия. Вольдемар, не долго думая, сунул руку в карман и, вынув коробок, бросил его в окошко. Только тут он заметил, зазевавшегося и теперь летящего к нему со всех ног, охранника с автоматом.
   Как выяснилось, через вокзал в теплушках везли "политических". Вольдемара немедленно арестовали, а вместе с ним и руководителя группы. Последний к тому же был еще преподавателем немецкого языка. Их привезли в областное управление КГБ, сопроводили в подвал и развели по разным камерам. Вольдемара поместили в маленькую одиночку с бетонным подиумом в углу, размером с двуспальную кровать и высотой до колена. Там его продержали трое суток, периодически вызывая на допрос.
   Суть вопроса состояла в том, что Вольдемар передал заключенному необычный коробок. Его немедленно изъяли при обыске, и теперь он лежал на столе у следователя, напоминающий помятую, разорванную картонку. Коробок отличался от обычных тем, что он был из серии сувенирных спичек, был сделан из белого картона, а не дерева, был несколько тоньше и имел красивую наклейку с цветком розы. К тому же спички в коробке были с зеленой селитрой. На вопрос следователя - зачем Курочкин носил с собой спички, если он не курит, Вольдемар не мог дать вразумительного ответа. Дело в том, что ему просто нравилось "понтиться" этими красивыми спичками, особенно если рядом были девочки. К тому же зажженная селитра ужасно воняла, что доставляло Вольдемару особое удовольствие, любившему чиркнуть ей перед носом у курящих однокурсников. Спички он купил в прошлом году на привозе в Одессе, как сувенир. Пятнадцать коробков с наклейками из серии декоративных цветов были упакованы в подарочную коробку и стоили всего полтора рубля. Вопрос, где Курочкин взял эти спички, особо заинтересовал следователя при упоминании задержанным об Одессе. К тому же получалось, что спички пролежали целый год, прежде чем один из коробков был передан политическому диссиденту. Плюс к этому преподаватель немецкого тоже руководил группой в прошлом году...
   Вопросы, вопросы, вопросы. Их было так много, что Вольдемар вконец запутался и к концу третьих суток был уверен, что его посадят. Но его неожиданно освободили, причем, вместе с оставшимися двенадцатью коробками спичек. Он без труда сообразил, что спички изъяли у него дома, он сам подробно рассказал следователю, где их хранил. Вольдемар немедленно засунул коробку в ближайшую урну и тяжело вздохнул. Он был свободен, но не совсем. Ему недвусмысленно дали понять, что дальнейшее обучение в институте целиком и полностью зависит от его желания сотрудничать с органами, а перед самым освобождением ему дали подписать бумагу. Так он чуть не стал сексотом. Вовремя одумался. А органы? Со слов Вольдемара - органы от него отстали, поняли, наверно, что толку не будет.
   Закончив институт, пошел на хим.завод простым инженером. Через два года стал начальником смены. Скоро зам.начальника цеха уходит на пенсию, обещают его место. Вот только парторг цеха мозги компостирует после того, как они съездили к коллегам в Финляндию. Вольдемар тоже принимал участие в поездке, ничего особенного он там не увидел. Подумаешь, теннисные корты для рабочих, бассейны и сауны. Питание, правда, хорошо организовано. Ешь то, что хочешь, а не то, что дают. Ну, и платят побольше. С жильем, правда, у них проблем нет, устроился на работу, дают временную квартиру. Плата за нее небольшая, но условия! Обыкновенная трехкомнатная общага. Но можно, правда, построить дом. Банк выдает ссуду под проценты. Но ее же надо возвращать, правда, не всю. Если родятся дети, часть ссуды погашает государство, часть завод, если, правда, хорошо работать. Вот автобусы Вольдемару понравились. Классные автобусы, с туалетом, в заду буфет, но они не по нашим дорогам. А что касается квартир, химзавод, кстати, единственное предприятие в городе, которое строит жилья много. Лет через семь-восемь точно можно получить квартиру даже простому работяге. Если Антон не дурак, Вольдемар мог бы за него замолвить словечко. Возьмут на работу, а там и ..., а, кстати, чуть не забыл. Он же там в Финляндии за неделю все зубы вылечил. Всю жизнь с ними маялся. Врачи, конечно, у них классные.
   Антон от помощи Вольдемара тогда отказался. Молод был, зелен, да и зубы у него еще не болели. На вредное производство пошла Катя. Сейчас, по прошествии стольких лет, Антон Петрович иногда сожалел о том, что отказался, но это случалось крайне редко и внутренний голос подсказывал ему, что если можно было бы все вернуть, вряд ли бы что-нибудь изменилось.
   Они съехали от родителей Кати через полгода. Нашли комнату в частном доме за умеренную плату. Катя была еще в отпуске по уходу за ребенком. Ее мать ее тогда сильно обиделась на молодоженов. "Раз решили жить отдельно, живите, но никакой помощи от нас с отцом не ждите", - заявила она. И слово сдержала. Помощи, действительно, не было. Ей, вообще, похоже, нравилось играть роль обиженной бабушки. "О, сорвались, уехали", - жаловалась она. "Как будто их гнал от нас кто-то!" Антона с Катей и в самом деле никто не гнал. Просто Вольдемар, ставший к тому времени заместителем начальника цеха, не раз изъявлял, будто вскользь, намерение жениться. "Вот только куда я жену приведу? Не понятно", - пожимал он плечами. "Здесь и так детский сад". Отец Кати, молчун по природе, последнее время стал раздражаться по мелочам. Он то не мог отыскать пропавший носок, и его искали всей семьей, то замечал невымытую посуду в раковине, которую кто-то нарочно там бросил, и кричал на всю квартиру, что полная квартира баб, а посуду вымыть некому. Словом, уехали. Правда, недалеко. Дом находился всего в километре от квартиры Катиных родителей, но в течении семи лет это расстояние оказалось для них непреодолимым.
   Примирение произошло, когда у отца случился первый инфаркт. Катя стала навещать его в больнице, потом родители пришли сами. Антон поразился, насколько изменился тесть. За все семь лет они так и не виделись, тот располнел настолько, что, казалось, его раздуло изнутри, тяжело дышал и стал носить громадные очки с толстыми линзами. Встретившись с ним на улице, Антон наверняка бы прошел мимо. Еще через три года, Кате уже к тому времени дали однокомнатную квартиру, у тестя случился второй инфаркт и он умер. На похоронах не было Вольдемара. Тот уже не жил в городе. "Его" завод перешел в частные руки. Вольдемара сначала понизили в должности, потом перевели на "дохлый" участок, где не было, по его словам, ни зарплаты, ни уважения. Он уволился, не в силах "так унижаться" и уехал на Камчатку. Это случилось почти за пять лет до кончины его отца, и с тех пор от него было только одно письмо без обратного адреса, в котором он восхищался уникальной природой Камчатки и, устроившись, обещал сообщить адрес.
   Антон продолжал работать на фабрике деревянной игрушки токарем. Все последние годы и последующие ее несколько раз продавали, менялись директора и хозяева. В какой-то момент на фабрике отключили воду, тепло и перестали платить зарплату. На некогда цветущем предприятии, осталось всего два десятка человек, среди которых был и Антон. Фабрика на несколько лет перестала делать игрушки, за "наличку" колотили поддоны для местного хлебокомбината, пилили из отходов производства для частников штакет, благо за последние лет пятнадцать обрези накопилось немало. Потом фабрику снова продали, и новый хозяин решил восстановить производство, вложив в него немалые деньги. Должности токарей ему не требовались, он закупил токарные станки с компьютерным управлением. Антону было предложено попробовать себя в качестве художника-дизайнера. Конструкторского бюро к тому времени на фабрике уже не существовало, а идеи Старцева не раз воплощались в жизнь.
   Рисовать Антон почти не умел, но богатое воображение и врожденное чувство цвета с лихвой компенсировали этот недостаток. За полгода Антон Петрович придумал около сорока новых игрушек, часть из которых были запущены в производство и даже получили высокую оценку на Международной выставке игрушек в Москве. Между тем, на фабрике творились странные вещи. Все уже привыкли к тому, что новый хозяин появляется крайне редко и жизнь течет как бы без его участия. Главное, рабочие вовремя получали зарплату, и на фабрике восстановили водо и теплоснабжение. Но удивительно было другое. Начав серьезную реконструкцию и ремонт помещений, новый хозяин остановился как бы на полпути. В производственном цикле остались нетронутыми покраска и сборка игрушек. Все это осуществлялось вручную, как и раньше, и сильно тормозило производственный процесс. Новое оборудование выполняло месячный план за два-три дня, и остальное время простаивало и хозяина, судя по всему, это не волновало. На общем собрании коллектива ему был задан вопрос о дальнейшей реконструкции, и он ответил, что покрасочное оборудование стоит очень дорого, и у него таких денег нет. Кроме того, он обзавелся аж четырьмя заместителями. Чем занимались эти люди, никто даже не догадывался, но точно стало известно, что одного из них убили, а второго здорово покалечили. Вскоре после этих событий хозяин собрал рабочих и сообщил, что у них будет новый директор. Больше его никто не видел.
   Две недели фабрика жила в ожидании очередных перемен. Перемены произошли, и еще какие. Как-то исподволь появился новый директор Демин Алексей Алексеевич, принесший с собой весть о том, что все имущество фабрики уже арестовано или будет арестовано в ближайшие дни за долги перед государством. Тем не менее, нужно продолжать работать, как раньше и даже лучше. Что это за долги, о которых никто не слышал, директор не пояснил, но в ту же ночь загнал в цех бульдозер и, цепляя тросами новые станки, выволок их во двор. Утром искореженное оборудование погрузили в самосвал и увезли на металлолом. Умом работяги было невозможно понять целесообразность подобной акции, но работяге, как водится, никто ничего объяснять не собирался. Но на этом вакханалия не закончилась. В одну из ночей исчез силовой кабель, питающий цеха. Директор немедленно объединил все производство в одном здании. Работающие станки свезли из всех корпусов в один, а опустевшие помещения заняли арендаторы. На фабрике появился цех по выращиванию грибов, автосервис и пункт приема металла. Рабочим было разрешено зарабатывать столько, сколько они могут, не считаясь с продолжительностью трудового дня и выходными. Эта новость была встречена с одобрением, нововведение понравилось и Антону. К чести нового директора надо сказать, что творческий потенциал Старцева он оценил по достоинству. Выделил ему новый кабинет, гораздо просторнее первого и разрешил установить рабочее оборудование, чтобы Антон мог собственноручно изготавливать первый экземпляр своих творений. Демин и сам любил заглядывать к Старцева на минутку и оставаться у него часами, перебирая готовые детали и пытаясь сотворить из них что-нибудь новенькое. Если у него что-то рождалось, восторгу не было предела. В такие минуты он походил на озорного мальчишку, забывшего обо всем на свете. Скоро это стало традицией, мешавшей Антону работать.
   Некоторые из рабочих откровенно посмеивались над странным поведением директора. "В детстве не наигрался", - шутили они. Других это раздражало. "Лучше бы своим делом занялся, а не шарики перебирал, обещалкин хренов", - возмущались другие. С ними был солидарен и Антон, которому, как и многим другим, Демин обещал платить по отдельной ведомости за каждую придуманную игрушку от полутора до пяти тысяч, но обещание свое ни разу не исполнил. Вот уже год они получали зарплату по среднему тарифу, хотя общая сумма заработка у некоторых рабочих-сдельщиков выражалась пятизначным числом. Алексей Алексеевич платить не отказывался, но ссылаясь на временные трудности, просил подождать. Когда несколько рабочих, потеряв терпение, уволились и обратились в суд, часть нарядов на выполненные работы куда-то запропастилась, и рабочим присудили выплаты по оставшейся части. Некоторые были рады и этому, другие устроили пикет на проходной фабрики, требуя директора. Он не стал испытывать их терпение, а пообещал спокойно во всем разобраться. Но люди не унимались. Активисты пикета организовали забастовку. Замерли станки, на фабрике наступила полная, зловещая тишина. Забастовка продлилась до обеда, потом прошел слух, что к концу рабочего дня деньги будут, и она прекратилась. К концу дня людям выплатили по пятьсот рублей по отдельной ведомости. Рабочие, получая "подачку", посмеивались сами над собой, но конфликт был исчерпан.
   Все это теперь было в прошлом, и все не имело никакого значения. Почти никакого, за исключением его игрушек, которыми играют тысячи маленьких человечков в нашей стране и даже за рубежом. Последнее время их активно покупают Украина и Белоруссия. Но дети поиграют, сломают и забудут. Такие игрушки не "живут" долго. Это не классические пирамидки и кубики, поэтому главного не случилось. Только-только он нащупал нить, как художник, она сразу оборвалась, вернее, вот-вот оборвется. Каждый человек знает, что он смертен, каждый живет с этим, понимая, что его час придет. Но знать, что конец наступит не когда-то, а уже завтра, это совсем другое дело. Антон поднялся на ноги и поглядел на сосну. Она стояла неподвижно, стройная, высокая, красивая, молодая. Но и она тоже состарится, высохнет и сгниет. Только случится это еще не скоро, и пока у сосны есть время пошуметь, порадовать мир своей красотой.
   Вернувшись в палату, Антон долго лежал, заложив руки за голову и глядя в потолок. Нет, сдаваться он не собирался. Он точно слышал, что многие виды рака излечимы, главное - настроить себя на победу. Неожиданно дверь в палату распахнулась настежь и через порог в палату ступила девушка из ресторана. Она была в изрядном подпитии.
   - Вы же один тут, - пьяно улыбнулась она. - Можно я полежу немного? Александр сказал, что можно. Генка меня точно убьет, если узнает.
   Сделав еще пару витиеватых шагов, она плюхнулась на кровать, уткнувшись лицом в грязную подушку без наволочки.
   - Я только немного полежу и уйду. Вы не ругайтесь, пожалуйста, - послышалось ее сонное бормотание.
   Присутствие девушки подействовало на Антона своеобразно. Он встал, с силой захлопнул, распахнутую настежь, дверь, сделал несколько шагов к кровати нежданной гостьи и остановился, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Ему захотелось схватить девушку в охапку, неистово сжать ее, скомкать и разорвать на части. Поразившись и одновременно испугавшись тупой, безрассудной ярости, охватившей душу, Антон Петрович отпрянул от кровати и перевел дух.
   "Слава богу, не видел никто", - торопливо перекрестился он, словно кто-то мог подсмотреть его изнутри. - "Вот так люди и превращаются в зверей".
   Устало опустившись на свою кровать, он вытер рукавом со лба пот и лег на спину. Все тело сковала неимоверная усталость, будто оно, оторвавшись от земного притяжения, провалилось в вакуум. Через несколько мгновений он спал под сонное бормотание девушки, пытавшейся во сне оправдаться перед кем-то невидимым.
   Антон Петрович резко открыл глаза на шум, раздавшийся от двери. В палату входили трое. Впереди всех высокий, худощавый пожилой врач с неприбранной шевелюрой. Его сопровождали Марго и Дина. Последняя остановилась в дверях, Маргарита Леонидовна встала в ногах кровати Антона. Старцев быстро повернул голову в бок, неожиданно вспомнив о вчерашней гостье. Кровать была пуста. Дина перехватила его взгляд и язвительно, как показалось Антону, улыбнулась. Он сделал попытку сесть на кровати, но врач остановил его движением руки.
   - Как себя чувствуете, молодой человек? - поинтересовался он.
   - Нормально.
   - Скажите, вы мужественный человек?
   Антон подернул бровями, зная, к чему клонит врач.
   - У вас онкология.
   - Я знаю, - одними губами произнес Антон.
   - Знаете? А что же вы скрывали, что у вас проблемы с желудком? - удивился доктор.
   - Тогда еще не знал.
   - Ну, что ж, если знаете, я должен вам кое-что пояснить. Прежде всего - рак - это не приговор. У нас в области хороший онкологический центр, туда мы вас и направим. Там еще раз проверят все анализы и дадут окончательное заключение.
   - Что, может оказаться ошибка?
   - К сожалению, молодой человек, вряд ли. Почти исключено. Скажите, а из ваших близких родственников ни у кого не было онкологии?
   - У матери. Она умерла, когда мне было пять лет.
   - Ясно, - покачал головой доктор. - В общем, завтра и отправляйтесь.
   - А я могу сходить домой сегодня?
   - Разумеется, - поднялся со стула врач, хлопнув себя по коленям. - Дина вам объяснит, что нужно взять, выдаст вам документы, направление, адрес. И не отчаивайтесь, - протянул доктор Старцева руку.
   Приподнявшись, Антон пожал сухую, жилистую ладонь.
  
   Глава 3
   Рак
   В городском хозяйстве все было как всегда, и это раздражало. Люди спешили по своим делам, и им не было никакого дела до того, что у него рак. Его обогнали мужчина и женщина. Они были явно навеселе. Мужчина что-то буровил, вскидывая периодически голову, скорее всего за тем, чтобы определить направление движения, женщина заразительно смеялась. Она была выше на голову, держала его под локоть так, что он почти висел у нее на руке. Женщина шагала крупным, уверенным шагом, мужчина едва поспевал за ней, и чтобы удержать равновесие, держался рукой за пояс ее брюк, как бы обнимая женщину за талию. Вдруг женщина отдернула свою руку и прибавила шагу, словно она кого- то увидела или он сказал что-то не то. Мужчину резко бросило в бок, но он продолжал висеть у нее на поясе, выписывая заплетающимися ногами неимоверные кренделя. Тогда женщина резко взяла перпендикулярно влево, и мужчину пронесло по инерции мимо нее.
   - Дура, куда ты, на дорогу! - закричал он, но женщина, не слушая его, ринулась на другую сторону улицы.
   В следующую секунду раздался стремительно нарастающий вой клаксона, визг тормозов, но за мгновение до этого мужчина в два прыжка преодолел расстояние между ним и женщиной и, толкнув ее, замер и выпрыгнул следом. Они распластались на обочине. В следующее мгновение мимо пролетела "АУДИ", оставляя черные следы на асфальте. Водитель отпустил тормоза и, прокатившись немного по инерции, припарковался. Мужчина поднялся первым, оправившись от оцепенения, встала женщина. Мужчина изумленно поглядел на свои ноги. Он стоял в одних носках.
   - Э, алле! - закричал он и замахал руками, обозначая свое присутствие на дороге проезжающим машинам.
   - Ты куда? - уцепилась ему за штаны женщина.
   - Ботинки, не видишь, что ли? - махнул рукой мужчина на свои туфли, лежащие на асфальте. Уверенно преодолев несколько метров, он поднял свою обувь. Один туфель был цел и невредим, второй "АУДИ" зацепила и проехала по нему. Туфель был измят и со следами протектора автомобиля.
   - Э! - закричал мужчина, демонстрируя туфель водителю "АУДИ". - Ты мне туфли должен.
   Он зашагал вдоль дороги, не обращая внимания на гудки машин за спиной и размахивая туфлей.
   "АУДИ" плавно тронулась и, набирая скорость, покатила по дороге.
   Мужчина с туфлей тоже "прибавил газу", но машина оказалась быстрее.
   - Козел, куда поехал!? - заорал мужчина во все горло. - А туфли кто мне покупать будет? Понакупили тут иномарок, гоняют, как ненормальные, - замахнулся он туфлей в след ретировавшемуся водителю "АУДИ".
   Антон подумал, что мужик, видимо ничего и не понял. Он же буквально выпрыгнул из туфлей из-под колес машины.
   - С дороги-то уйди! - закричала ему с обочины женщина.
   Но мужчина и не думал. Он явно чувствовал себя на дороге хозяином положения. Поискав глазами место, куда можно присесть, он увидел скамейку на другой стороне улицы и, отмахиваясь от нервно гудящих машин, как от назойливых мух, не спеша зашагал в направлении скамейки через дорогу по диагонали. Следом за ним бросилась женщина. Через минуту они оказались рядом с Антоном.
   - Он тебя сбил что ли? - спросила она.
   - Кто сбил?
   - Да этот.
   - Еще чего, - воскликнул мужчина, усаживаясь на скамейку.
   - А ботинки-то ты как потерял? - не поняла она.
   - Как, как, хрен его знает как, - пробурчал мужчина, развязывая шнурки.
   В отличии от мужика, Антон был удивлен увиденным не меньше женщины. "Вот они, безграничные и неизученные возможности организма", - подумал он, наблюдая за тем, как мужик надевает туфли. Судя по всему, они не были ему велики и на ноге сидели плотно. Обувшись, тот встал, потопал ногами, глядя на свои ноги. Один туфель выглядел скособочено.
   - Сволочь, - ругнулся мужик, повертев носком ботинки со следами автомобильного протектора.
   - Да, ладно, я тебе новые с получки куплю, - махнула рукой женщина.
   - Пивка-то возьмешь, нет? - озабоченно глянул мужчина снизу вверх на женщину.
   Та лукаво улыбнулась и подхватила мужчину под локоть.
   Постояв немного, Антон медленно двинулся в сторону дома. Проходя мимо зеркальной витрины, он повернул голову и увидел в стеклянном отражении худого, сгорбившегося незнакомца с осунувшейся небритой физиономией.
   " Надо привести себя в порядок и не киснуть", - подумал он, прибавив шагу.
   Жена встретила его в прихожей. От нее слегка попахивало, но она выглядела трезвой. Антон вопросительно поглядел на чужие туфли, стоявшие на его пути.
   - Выписали тебя? - спросила она, перехватывая его взгляд на туфли. - Ты представляешь, Володя приехал.
   - Какой Володя? - не понял Антон.
   - Мой брат. На "Лексусе" из Владивостока.
   - Вольдемар? - не сразу догадался Антон, разуваясь.
   Катя утвердительно кивнула.
   - И где он?
   - На кухне сидит.
   Входя в свою кухню, Антон испытал странное ощущение, словно был не у себя дома, а там, в квартире у Курочкиных. Вольдемар сидел на табурете за столом и с удовольствием уплетал макароны с котлетой. Увидев хозяина квартиры, он ненадолго прервался, расплывшись в широкой, лоснящейся улыбке.
   - Ба, какие люди, и без охраны, - протянул он Антону узкую, шершавую ладонь. - А я уже к тебе в больницу собирался. Антон пожал руку, отметив про себя, что даже внешне за двадцать лет Вольдемар изменился мало. Морщин на лице стало больше, но само выражение его такое же, обманчиво-заискивающее. Вольдемар всегда хотел казаться своим парнем со всеми, но никогда таковым не был. И еще, его некогда белоснежная улыбка теперь больше походила на оскал затаившегося зверя, потому что была расцвечена стальными коронками.
   - А я по делу, собственно, - заметил Вольдемар, продолжив опустошать тарелку с макаронами. - Хочу собрать вас всех вместе, разговор есть. У тебя как со здоровьишком?
   Антон неопределенно пожал плечами. "Странно", - подумал он. "Ездит на Лексусе, а нормальные зубы вставить не может. Полный рот железа".
   - Сестрица, ты где? - крикнул Вольдемар поверх головы Антона.
   - Здесь, где же еще, - со вздохом отозвалась Катя, остановившись позади мужа.
   - Спасибо за стряпню. Извини, - обратился он к Антону. - Пора ехать. Не в службу, а в дружбу, посуду сполосни, а сестру я на время забираю. А с тобой мы потом поговорим, я много тебе чего рассказать могу...
   Антон повернул голову и посмотрел на жену.
   - А он не поедет что ли? - не поняла Катя. - Не поеду я никуда без него.
   - Я, собственно говоря, собирался помыться, - начал Антон.
   - Успеешь вымыться. Вместе поедем. Что, у тебя в твоем Лексусе места не хватит? - упрямо заявила Катя, обращаясь к мужчинам.
   - Места-то хватит, только у нас с тобой сестра дело семейное, - начал Вольдемар.
   - А он, что не член семьи что ли? - перебила его сестра.
   - Как скажешь, - развел Вольдемар руками, стрельнув на сестру глазами.
   - Да не хочу я никуда ехать, - заявил Антон, пытаясь обойти жену в узком коридоре прихожей.
   - Тогда и я остаюсь.
   - Ладно, прокатимся, - шлепнул Вольдемар Антона по плечу. - Разве этих баб переубедишь? Как заладят свое, так хоть стой, хоть падай, - сверкнул он белками.
   Антон больше не стал спорить. Он вдруг вспомнил, что забыл зайти в павильон и спросить насчет продажи его картины. Деньги были бы кстати.
   - Ну и где твой Лексус? - спросила Катя, повертев головой по сторонам, когда они вышли из подъезда.
   - Там стоит, - махнул рукой Вольдемар вдоль дома. - Я же не знал, в какой подъезд заходить.
   Следуя за братом, они прошли в указанном направлении метров сто и увидели под деревом машину, размером с "ОКУ" и правым рулем. Фирменный знак на капоте машины отсутствовал, и вместо него была нарисована краской эмблема "Лексуса". Вольдемар уверенно направился к ней. Катя удивленно посмотрела на мужа.
   - Ты бы еще на спичечной коробке приехал, - фыркнула она.
   - Такие машины изнутри больше, чем снаружи, - заверил брат, садясь за руль. Несмотря на потрепанный вид кузова, мотор был исправен и ""Лексус"" завелся почти сразу.
   - Масло надо поменять, - нахмурился Вольдемар. - Садитесь, чего стоите, - выглянул он в окно. - Японских микролитражек не видели что ли?
   Катя подошла к открытой двери и заглянула в салон.
   - Я на "шоферское" место не сяду, - заявила она и, уронив вперед спинку сиденья, полезла на заднее.
   - Ты тоже на зад залазь, - кивнул Вольдемар Антону. - У меня тут дверь немного не закрывается.
   Постучав пальцем по приборной панели, он озадаченно покачал головой.
   - Катя, у тебя рублей триста не найдется, заправиться надо?
   Вопрос настиг Катю как раз на полпути. Она замерла на мгновение, хмыкнула и полезла обратно.
   - Нет у меня никаких денег, - отрывисто бросила женщина, с силой захлопнув дверку.
   - Я же верну завтра, ну, через неделю, - высунул Вольдемар голову в окно.
   - Ну да, двадцать лет не было, как снег на голову свалился, Катя, накорми, Катя денег, Катя то, Катя се, и опять тебя двадцать лет жди. Не поеду я никуда, все, - отрезала Катерина и, глянув на Антона, зашагала к дому. Усмехнувшись, он пошел следом.
   - Еще пожалеешь, сестренка, - крикнул им в след Вольдемар. - Я хотел подарок вам сделать.
   - Нужны нам твои подарки, жили без них, обойдемся, - вполголоса ответила Катя.
   Дойдя до своего подъезда, супруги сели на лавочку. Антон обернулся. Машина Вольдемара все еще стояла под деревом, но хозяина в кабине не было.
   - Ты есть сильно хочешь? - спросила Катерина.
   Антон подернул плечом.
   - У меня последняя сотня осталась, я куплю десяток рыбных котлет, макароны братец-то съел, нет, не глядела, но, вроде, еще где-то должны быть.
   - Купи котлеты, - согласился Антон.
   - И я пивка возьму себе, а то голова трещит?
   - Возьми.
   - Я быстро, - обрадовано вскочила Катерина, довольная тем, что мучивший ее вопрос, как разменять последнюю сотню, благополучно разрешился.
   Антон поднялся домой и лег на диван. Единственным его желанием было принять горячую ванну, но слабость во всем теле сковала движения и где-то в центре желудка копилась, подкатывая к горлу, тошнота. Антон достал из кармана тюбик с Но-шпой, вытряхнул из него таблетку и проглотил. Таблетки последнее время помогали плохо, но все-таки лучше, чем ничего. Минут через двадцать прибежала Катя. Она запыхалась и вспотела, но по-прежнему находилась в состоянии радостного возбуждения.
   - Сейчас я котлетки изжарю, - разуваясь, приговаривала она. - Ты полежи пока, - заглянула она в комнату. - Представляешь, выхожу из магазина, Володька идет. Я поняла, что идет на остановку. Прошел мимо, сделал вид, что меня не знает, такой ведь! А ты поешь, так может, позвонишь на работу своему директору. Вдруг он тебе даст сколько-нибудь?
   - Демин-то? - усмехнулся Антон, но Катя не услышала. С кухни послышалось бульканье, сопровождаемое шипением. Шипели не котлеты, а пузырьки воздуха в стакане с пивом.
   Антон поднялся с дивана и прошел в кухню.
   - Тебя-то выписали или на побывку отпустили? - спросила Катя, видимо, не желая признаваться, что была в больнице и ей все известно.
   - Завтра снова поеду, - ответил он, поднимаясь с дивана.
   - А-а, - понимающе покачала она головой.
   Опустошив стакан, она налила себе снова. Котлеты уже стояли на плите, но "признаков жизни" пока не подавали.
   - Как Игорь? - спросил Антон.
   Последнее время они избегали разговоров о сыне, и Антон задал вопрос больше для порядка.
   - Он заходил дня три тому назад. Девушка у него новая, Леной зовут, - улыбнулась Катя.
   - Пьяный?
   - Да нет, не сильно. В ванну залез, Лена его помыла. Я думала, ночевать останутся, не захотели. Помылись и ушли. Катя перехватила взгляд мужа на пустую пластиковую бутылку из-под "Толстяка" забористого, валявшуюся под раковиной. Крепкое пиво она не любила, и не раз это подчеркивала.
   - Ну, купила им пивка, - вздохнула она. - А куда мне было деваться? Игоря не знаешь, он же из глотки последнее вырвет, если ему не дашь.
   Это было правдой, они оба знали это, но Катя все равно занервничала.
   - Деньги просил?
   - Да нет. Дала им двести рублей и все.
   - Пойду, на работу позвоню, - сказал Антон. Телефонный аппарат висел на стене в прихожей. Сняв трубку, Антон набрал номер.
   - Алексей Алексеевич?
   - Слушаю, - ответила трубка голосом директора Демина.
   - Это Антон Старцев, - представился Антон.
   - Слушаю, Антон Петрович.
   - Я приболел немного, Алексей Алексеевич.
   - Я в курсе, как у тебя дела?
   - Ничего, но деньги нужны на лекарства.
   Трубка замолчала. Антон ждал.
   - Ты откуда звонишь? - наконец раздался голос Демина, сопровождаемый вздохом.
   - Из дома, меня на день отпустили.
   - Так тебя не выписали еще?
   - Нет.
   - Ты сюда, как в банк звонишь, - послышался короткий смешок.
   - Но вы же обещали заплатить, а у меня сейчас...
   - Понимаю, понимаю, - перебил его Демин. - Только нет у меня денег, Антон Петрович. Что, я тебе из своих дам что ли? Так я не больше тебя получаю, у меня и своих нету. Когда у нас получка?
   - На следующей неделе.
   - Вот, давай, на следующей неделе и поговорим.
   - Ясно, - повесил трубку Антон.
   - Ну что, что он сказал? - не выдержала Катя.
   - Сказал, что даст.
   - Сколько?
   - Пятьсот рублей.
   - Вот видишь! - обрадовалась она. - Хоть он и жадный до чертиков, а видно вошел в положение, понимает. Ты молодец, что сказал про лекарства. У тебя, считай во вторник получка, а сегодня четверг, а потом у меня пенсия будет уже. Ты когда на фабрику пойдешь?
   - Сейчас.
   - Давай, поешь сначала. Я тебе уже положила.
   - А ты?
   - Я тоже котлетку съем, да и пиво еще у меня.
   Антон поднял крышку и заглянул в сковородку с рожками. Она была пуста.
   - Ты не переживай, - махнула рукой Катя. - Что, мы рожки не купим, они всего пятнадцать рублей стоят. Ешь, давай садись. Может, пива стаканчик выпьешь?
   Антон отрицательно покачал головой. С трудом впихнув в себя котлету с макаронами, он тяжело вздохнул и поднялся. Его мутило. Поблагодарив жену, он прошел в комнату и достал из загашника сберегательную книжку на тот случай, если его картина не продалась. Сообщив Кате, занявшейся мытьем посуды, что ушел на фабрику, он обулся и вышел на улицу.
   Его предположение подтвердилось. Картина была на месте, а за прилавком стояла незнакомая девушка. Поздоровавшись, Антон спросил Веронику Селиверстовну.
   - Ее нет, - сообщила девушка.
   - А когда будет?
   Девушка развела руками.
   - Скажите, а картину "Время собирать камни" не спрашивают?
   - Какую? - не поняла девушка.
   - Вон ту, - показал пальцем Антон.
   - А, эту! - улыбнулась девушка. - При мне не спрашивали, но я только вторую неделю работаю, а вообще Вероника Селиверстовна решила ее не уценять , хотя мы много здесь чего уценили на днях. Вы случайно не ее автор.
   - Ну да, а что?
   - Хозяйка сказала, что если вы без нее придете, передать вам, чтобы вы ей позвонили или оставили координаты, как с вами связаться.
   - Хорошо, - кивнул Антон головой. - Хотя будет лучше, если я в другой раз зайду, - слегка улыбнулся он.
   У Вероники был его адрес и телефон, но они условились, что она не будет звонить ему домой.
   - Вы знаете, передайте ей, что я пока должен уехать, но как только вернусь, сразу же зайду.
   - Хорошо, я передам.
   На счете Старцева лежало семь тысяч восемьсот шестьдесят три рубля с копейками. Округлив эту сумму до семи тысяч ровно, Антон отправился домой. Уходя, он дверь закрыл на ключ, но она оказалась закрыта на задвижку. Пришлось звонить. Катя открыла дверь быстро, по ее раскрасневшемуся лицу, Антон понял, что жена выпила не только пива.
   - Ольга пришла, - шепотом сообщила она.
   - Какая Ольга? - не понял Антон.
   - Ты что? Сестра.
   Антон прошел в кухню и поздоровался. На столе стояла бутылка водки и сковородка с котлетами.
   - Придурка-то нашего видел? - ухмыльнулась Ольга. - Приехал, блин, на нашу голову. Ты извини, Антоша, мы тут с сестрой побазарим. Нам с ней кое-что обсудить надо.
   - Обсуждайте, - вздохнул Антон. - Я мыться пошел.
   - Ты мойся, мойся, - согласилась Ольга.
   Антон кивнул жене и прошел в комнату.
   - Ну что, дал он тебе? - догнала она его.
   Антон достал из кармана пятисотрублевую купюру.
   - Ты не бойся, я их пропивать не стану, у Ольги свои деньги есть. Представляешь, Володька... Увидев, что Антон нахмурился и совершенно ее не слушает, Катя махнула рукой. - Ладно, я тебе потом расскажу.
   Раздевшись до трусов, Антон прошел в ванную и, пустив воду, сел на табурет в ожидании, пока ванна наполнится. Ванная комната была смежная с кухней, но шум воды заглушал разговор сестер. Антон ухмыльнулся тому обстоятельству, что когда он шлепал босиком в ванную, Ольга повернула голову и, увидев его в трусах, загадочно улыбнулась. Она всегда была кокеткой по сравнению со своей сестрой и, хотя была младше ее всего на три года, выглядела моложе лет на десять. У нее было круглое лицо с более нежными, правильными чертами, стройная, девичья фигура и звучный, упругий голос. Но когда Ольга смеялась, ее голос терялся и переходил на сип, поэтому она старалась смеяться беззвучно, улыбаясь одними губами и стесняясь своего смеха. Работала она, по ее выражению в бабской бухгалтерии на том же химзаводе, где и Катя, и работой была вечно недовольна. Антон вспомнил историю, случившуюся несколько лет тому назад, к Ольгиной работе, правда, отношения не имеющую. Семья собралась на день рождения Виктора, сына Ольги. Парню исполнилось шестнадцать, и в разгар праздника Ольга объявила, что дарит сыну мотоцикл. Собравшиеся, среди которых были и друзья Виктора, высказали желание немедленно увидеть подарок и испытать его, но Ольга заявила, что они прокатятся с сыном первые. Виктора всегда тянуло к разным железкам. Занимая к тому времени комнату своего дяди Володи, он почти превратил ее в мастерскую. Игорь, тоже присутствовавший на дне рождения двоюродного брата вместе с родителями, только мог позавидовать такому подарку, хотя техникой не увлекался. Антон тогда подумал, что на шестнадцатилетие сына обязательно купит ему компьютер. Ольга с сыном уехали кататься и, как заметила теща, будто провалились. Застолье уже окончилось, гости разошлись, и в квартире остались только близкие родственники. Часа через четыре пришла Ольга с сыном. Они были грязные и угрюмые, одежда местами порвана, на блузке у женщины виднелись следы высохшей крови на груди. У нее вспухла и посинела нижняя губа. На лице Виктора была содрана кожа от щеки к уху.
   - А мы уж вас хотели с фонарями идти искать, - заметила хозяйка дома. - Нету и нету. Думаем, может, в другой город укатили.
   - Да мы в аварию попали, - с укором поглядела Ольга на мать, ожидая не насмешек, а сочувствия. - Витя вообще чуть под колеса встречной машины не попал.
   - А мотоцикл-то хоть цел? - поинтересовался Игорь.
   - Да вроде, - пожал плечами Виктор.
   - Главное, техника в порядке, а морда заживет, - весело заметил Игорь.
   - Ну да, заживет, я зуб выбила, - со вздохом сообщила Ольга.
   - Больше ничего? - ехидно полюбопытствовала ее мать.
   - Чего ничего?
   - Ничего больше не выбила?
   Ольга махнула рукой. С пьяной матерью лучше не заводиться, заклюет.
   - А мотик-то где? - спросил Игорь.
   - Его тупые Гаишники на платную стоянку отвезли, - ответила Ольга. В слове "ГАИШНИКИ" у нее раздалось легкое присвистывание при произношении шипящей. - Я им объясняю, что у сына день рождения, что это подарок. Где, спрашивают, (снова присвстывание), ваша страховка, права. Права у Виктора, слава богу, были. Теперь, говорят, мотоцикл сможете забрать, когда только его застрахуете. Кошмар. Ольга прислушалась. Свистящий звук -Ш-, появившийся в результате утраты нижнего зуба, явно придавал речи определенный шарм. А если рот широко не разевать, дыру, в принципе, и не видно. С тех пор Ольга полюбила слова с шипящими согласными. Так Виктор стал Витюшей, мать мамашей, Катя Катюшей, Антон не иначе, как Антошей, и тому подобное.
   Вот это присвистывание, прорывающееся сквозь шум водяной струи, и слышал Антон, сидя на табурете в ванной комнате. Говорила, в основном, Ольга.
   - Откуда он взялся только, этот Вольдемар чертов! Представляешь, Витюша вышел на балкон покурить и случайно услышал их разговор с матерью. На кухне окошко было открыто. Он приехал продавать нашу квартиру.
   - Да не может этого быть, - возразила Катя. - Он столько лет здесь не жил, кто ему разрешит.
   - Конечно, от матери все зависит, - согласилась Ольга. - Но она привыкла все по-старинке. Если, говорит, отец был бы жив, он бы решал, а раз его нет, как Володя захочет, так и будет. Квартиру я на него перепишу.
   - А вас-то куда?
   - Дом они хотят нам купить за триста тысяч, - вздохнула Ольга. - Даже не нам, а матери. Она не против. Уже даже выбрали какую-то деревяшку, еще если гнилую, вообще кошмар. Да и не гнилую, какая разница. Сравнить или дом, ни воды, ни газа, ни отопления или благоустроенную квартиру. Трехкомнатную к тому же, а в этом доме вроде две комнатушки. Купят, и будем тогда все вокруг печки скакать.
   - Но вы же прописаны в квартире. Не сможет он ее продать, если вы откажитесь переезжать. А мы-то что, не наследники что ли? - возмутилась Катя. - Да мы его в бараний рог свернем. Братец называется.
   - Ничего ты не сделаешь, - покачала головой Ольга. - Была я у юриста у нас на заводе. По закону, если он станет собственником квартиры, он может делать с ней все, что захочет, а наследниками мы станем только после смерти матери.
   - Нет, ну как? - не поняла Катерина. - В этой квартире мы все выросли, вы -то с Витькой в ней прописаны...
   - В том-то и дело, что нет.
   - Как нет? - не поняла Катя.
   - Ты что, забыла что ли? Володька же нас тогда научил прописаться в общагу, чтобы свою квартиру скорей получить. Я и прописалась дура. А потом хотела обратно, отец еще жив был, платить вроде больше за квартиру, за воду, то, да се, она, мол, и так ваша, я и не стала. Да и были бы прописаны, ничего бы не изменилось, сейчас какой-то новый закон вышел, могут даже с маленькими детьми выкинуть на улицу. Тем более, в нашем захолустье. Тут и менты и суды и адвокаты, все одним миром мазаны.
   - Ну, мне сталкиваться, слава богу, с ними не приходилось, - выдохнула Катерина. - И что, ничего нельзя сделать?
   - Да есть одна мыслишка, - кивнула Ольга на бутылку. - Давай выпьем, и я тебе ее расскажу.
   - Ну? - не выдержала Катерина вынужденной паузы, проглотив водку в один глоток.
   - Надо его убить.
   - Как убить? - опешила Катя.
   - Ты что, телевизор не смотришь? Сейчас человека укокошить, как два пальца об асфальт. Не было его двадцать лет, и вообще не будет. Был и уехал к себе на Камчатку или где он там сейчас живет.
   - Ты что, сестрица, искать же станут. Не поверят тебе. Да мать первая побежит в милицию.
   - В то-то и дело, что побежит. Как же, любимый сыночек все-таки. А то, что этот сыночек вытворяет, это ей пофигу.
   - Деньги-то ему зачем, говорил?
   - Рыбу он хочет привезти. С кем-то там договорился. Нам уже наобещал с три короба. Продадим, мол, ее здесь, всем квартиры купим. Мать сидит, уши развесила. Верит ему, представляешь?
   - Представляю, - вздохнула Катя.
   - Вот у меня мыслишка-то и появилась, - повторила Ольга.
   - Ну и посадят тебя. Нужна тебе будет эта квартира...
   - В том-то и дело, я и подумала. Только как сказать, не знаю.
   Вода у Антона уже давно наполнила ванну, и он, сидя в воде по шею, нарочно громко плескался, "нырял" и фыркал, давая понять, что раз слышно его, то и им лучше разговаривать тише. Но женщинам было не до него.
   - Может же твой Антоша повздорить с Вольдемаром, - продолжала Ольга. - И дать тому по башке, например?
   - За что это? - не поняла Катя.
   - По пьянке, или за тебя заступился. Вдруг Володька на тебя драться полез?
   - Володька-то? Да я сама его так припечатаю, кто его со стены отскабливать будет, - махнула рукой Катерина.
   - Ну, это не то. Надо, чтобы мужики между собой, понимаешь?
   - Нет, - рассмеялась Катя. - В жизни не слыхала, чтобы Антон с кем-то скандалил. Не пьет он, да и не сможет он по башке.
   - Ему и не надо. Пусть только скажет, что это он сделал. В милиции-то его не знают.
   - Не поняла, - нахмурилась Катерина. - Ведь посадят его. Ты что, сестрица, в своем уме мне такое предлагать?
   - Кто его посадит, если у него рак? Даже если до суда дойдет, кто будет судить смертельно больного человека?
   Катя потеряла дар речи. Глаза у нее округлились. Не давая ей опомниться, Ольга торопливо продолжила:
   - Представляешь, если Вольдемар продаст квартиру. Мы останемся без жилья и твой Игорь тоже. Что он сюда к тебе жену приведет в однокомнатную квартиру или ссуду возьмет? Кто ему эту ссуду даст, да как ее отдавать, банки такие проценты гребут, в жизни не рассчитаться. А мы с тобой куда пойдем? А так - матери не станет, мы эту трехкомнатную разменяем на однокомнатную Витюше и двушку нам с тобой. Эту квартиру ты Игорю оставишь. Я хоть и моложе тебя на три года, все равно уже сорок. Кому мы нужны будем, а без своего угла, знаешь. Даже если вдруг мужик какой найдется у тебя или у меня, все равно свой угол не лишний. А Вольдемар, я точно уверена, уедет, просерет все деньги и поминай его, как звали. А мне квартиру не получить, не купить, хоть умри я там на работе в этой бухгалтерии.
   Из ванной комнаты вышел Антон. Глянув на женщин, он молча прошел в комнату, поддерживая штаны спортивного костюма. Пояс на резинке оказался велик настолько, что сжавшись до предела, он все равно оставался больше размера на два.
   - Как ты думаешь, он слышал? - шепотом спросила Ольга.
   Катя пожала плечами. - Еще возьмем? - кивнула она на пустую бутылку. - Совсем протрезвела я, как будто и не пила.
   - Если ты хочешь, я денег тебе дам, но сама пить не буду.
   - Как хочешь.
   - Я домой пойду, - поднялась с табурета Ольга. - Я вообще много думала перед тем, как к тебе идти. Я точно знаю, Вольдемара хрен переубедишь, он упертый, как осел и тупой. Кинут его там с этой рыбой, и не будет у него ни денег, ни квартиры, а то вовсе убить могут. И как человек этого понять не может, не знаю.
   Катя прошла в комнату. Антон лежал на диване.
   - Телевизор смотришь? - улыбнулась она. - Я Ольгу провожу немного.
   Антон не ответил, и у Катерины появилось чувство, что она совершила по отношению к мужу что-то очень мерзкое.
   - Твари мы с тобой, - усмехнулась Катя, выходя в подъезд и закрывая дверь на ключ.
   - Твари? - удивилась Ольга. - Это не мы, это мужики наши твари. Ладно, твой Антоша никуда не лезет, а то давно бы уж по миру пошли, так Вольдьку принесла нелегкая на нашу голову.
   - Да, не лезет, - вздохнула Катя. - А толку-то что? У меня, вон, два одноклассника на джипах ездят, такие дома понастроили и себе, и детям, а мой, - махнула она рукой. - Все в игрушки играет, доигрался вот.
   - Не скажи, - покачала Ольга головой. - А скольких посадили?
   - Кого? - не поняла Катя.
   - Одноклассников твоих.
   - Не знаю, человек пять или шесть наверно.
   - Вот так, - протянула Ольга. - Твой Антоша нормальный мужик, не пьет, не сидел, с сексом-то как?
   - Нормально было, пока болеть не стал.
   - Видишь.
   Сестры вышли из подъезда на улицу.
   - А кто Вольдемара убивать-то станет? - вдруг спросила Катя.
   - Как кто? Найдем кого-нибудь.
   - Ты что? - прыснула Катя. - Ты это серьезно?
   - Да я и сама могу. Если он со мной, как со скотиной, я, думаешь, жалеть его буду? Подойду сзади, да как врежу бутылкой по башке.
   Катя с сомнением посмотрела на сестру, но промолчала. Ей вдруг стало все ясно. Она поняла, что вся эта затея с убийством не более, чем пустая болтовня, вызванная отчаянием. Ольга, кстати, всегда была такой. Помнится, когда Катя сказала ей, что приведет мужа, Ольга тоже шипела, как сметана на сковородке, они даже не разговаривали целую неделю, но потом все стало нормально. Правда, тогда речь не шла о выселении ее из квартиры.
   Простившись с сестрой у магазина, она купила бутылку водки и вернулась домой. Антон по-прежнему лежал на диване, как ей показалось угрюмый и сосредоточенный. Катя молча прошла в кухню. "Интересно, если он все слышал, что он сейчас думает?" - подумала она. Хотя она слишком хорошо знала мужа и тут же отреклась от мысли, что Антон мог их подслушивать. Горестно вздохнув, она выпила, наполненный на треть, стакан водки и убрала бутылку в холодильник. Подумав, переставила ее в шкаф для посуды на тот случай, если заявится Игорь. Водка подействовала молниеносно. Катя почувствовала, как неизвестно откуда на глаза навернулись слезы. Ей вдруг стало ужасно жаль своего обреченного мужа. Она почти не допускала мысли, что рак можно вылечить. Волна нежности прокатилась по душе и комком застряла в горле. Она открыла шкаф, достала поллитру и выпила еще. Потом медленно убрала бутылку на место и нетвердым шагом прошла в комнату. Раздевшись до "ночнушки", легла на кровать поверх одеяла.
   - В больницу-то завтра уезжаешь?
   - Завтра.
   - Иди ко мне, - позвала Катя и вздохнула.
   Антон не спеша поднялся с дивана.
   - Штаны-то сними, - улыбнувшись, заметила она.
   Он снял трико и лег.
   - Я любви хочу, - повернулась жена на бок, обнимая его за шею. - И секса. В нос ударил резкий запах спирта. Антон невольно отстранился.
   - У меня три месяца не было мужика, - продолжала шептать Катя. - Может, у нас получится что-нибудь?
   - Не получится, - ответил Антон, проглотив комок, застрявший в горле.
   - Чего отстраняешься-то? - раздраженно воскликнула она. - Другую нашел что ли?
   Схватив его за шею, она крепко прижала его к своей груди. - Я ведь ей ноги-то повыдергаю.
   - Никого я не нашел, просто не могу, - с усилием освободился Антон от тесных объятий.
   - Ну и вали на свой диван, - толкнула она его. - Только учти, Игорь придет, я тебя на кровать не пущу, на голом полу будешь спать, как БОМЖ. А ты и есть БОМЖ, - пьяно захохотала она. - Потому что эту квартиру я заработала, а ты на своей фабрике палец о палец не ударил.
   Антон уже встал и, подхватив на ходу штаны, ушел на диван. - Ты на этой фабрике всю жизнь мою погубил, мы всегда, с самого начала жили, как нищие, теперь ты нищим и подохнешь. Я и хоронить тебя не буду, пусть твоя долбаная фабрика тебя хоронит, - окончила Катя и замолчала. Но Антон знал, что это еще не конец. Сейчас жена соберется с мыслями и продолжит свое "выступление". Окончиться все должно слезами. Он не ошибся. Катя продолжала обвинительный монолог минут двадцать. Ничего нового Антон не услышал, за исключением одной фразы, связанной, как он догадался, с сегодняшним визитом Ольги. Катя заявила, что права была ее сестра, мужиками надо пользоваться в своих интересах, надо, чтобы Антон убил кого-нибудь, значит должен убить. Этот явный бред жены имел какую-то странную осмысленную окраску. Катя не стала пояснять, кого и за что он должен убить, с ее слов выходило, что он и сам это знает. Скоро она перешла на себя любимую и, поплакав в подушку, Катя уснула.
   Антон еще долго лежал с открытыми глазами и размышлял, глядя в потолок. В принципе, он был согласен с женой в той части, что как мужчина он для своей семьи не сделал ничего, чем бы они могли гордиться. Даже не гордиться, а просто нормально жить. Получалось, он просто не выполнил того предназначения, которое было завещано ему его рождением. Он всю жизнь честно работал и стал неплохим специалистом в своей области. Даже, очень неплохим. Едва ли в городе найдется человек, который лучше, чем он сможет придумать игрушку. И дело не в том, что в городе нет талантливых ребят, способных что-нибудь этакое нарисовать. Чтобы превратить даже очень красивый рисунок в материал, надо чувствовать фактуру дерева и знать технологию производства. А он ее знал досконально. Чего, например, стоят его "виртурики", как он их сам называл. Это были игрушки, собранные на мягких, резиновых соединениях и имеющие с прототипами людей и животных лишь виртуальное сходство. Например, его игрушка "Пудель" состояла из шаров одного цвета. "Собака" умела сидеть, прыгать и даже двигать ушами. Всего подобных "вертуриков" было пока шесть, но фабрика и их не выпускала, хотя несколько штук, отправленных в детский сад на пробу, получили неплохие отзывы. И все-таки по большому счету ничего не изменится на земле потому, что его не станет. Выходит, что что-то он сделал не так и не то, или вообще не сделал. Может быть, нужно было уйти с фабрики? В конце восьмидесятых там просто перестали платить зарплату, многие ушли, а он остался. Домашние в один голос советовали ему рассчитаться, особенно настаивала теща. Но, во-первых, идти было некуда, на предприятиях шло массовое сокращение, а быстро расплодившиеся кооперативы и маленькие фирмочки лопались, как мыльные пузыри, не успев встать на ноги. И главное - ему нравилось делать игрушки и нравилось то время, когда было не стыдно их делать, не ощущая себя неполноценным. Хотя больших заработков на фабрике не было никогда, не было и такой разницы в оплате труда, как теперь. Его сосед, окончивший год назад школу и устроившийся к дяде к нефтяникам, зарабатывал в месяц столько же, сколько Антон за пятнадцать месяцев. Вместе они давали неплохой среднестатистический показатель зарплат в стране.
   Антон вдруг вспомнил старика, черт знает, почему этот старик пришел ему на ум сейчас. Он жил в соседнем доме напротив, и был настолько древний, что ему уже некуда было стариться, и он мог позволить себе только выйти из подъезда и погреться на солнышке. Один его возраст уже вызывал уважение.
   Всю зиму старика не было видно, но едва по весне начало пригревать солнце, старик появился снова. Однажды Антон увидел, как тот, опираясь на клюку, спустился с высокого крыльца подъезда и куда-то пошел. Удивлению Антона не было предела. Проходя мимо чугунного люка теплотрассы, на котором грелась кошка, старик поднял клюку и со всей силы ударил кошку по спине. Взревев, она стремглав убежала прочь. Было совсем непонятно, почему старик это сделал, но с тех пор Антон старался старика больше не замечать.
   Уснул Антон на рассвете. Он слышал, как мимо него дважды прошлепала Катя, с удивлением пробормотав:
   - Игорь, ты дома? Я и не заметила, как ты пришел.
   Утро было вязким и гнетущим. Антон долго тер глаза, зевал и ворочался. Вставать не хотелось, но сон, как ватное одеяло в жару, пеленал, не отпускал от себя, но и не давал уснуть. Антон медленно встал, помотал головой, пытаясь взбодриться, и отправился в ванную. Напустив в нее прохладной воды, с наслаждением опустился туда. Через несколько минут тело стало почти невесомым. Окунувшись несколько раз с головой, Антон встал под душ.
   - Воду не выпустил? - спросила Катя у мужа с кухни, где, выйдя из ванной комнаты, он увидел ее и бутылку водки на столе. Было не похоже, что она выпила, скорее всего, только собиралась.
   - Пробку достал, но вода еще не выбежала.
   - Ополоснусь, - быстро поднялась женщина с табурета. Не глядя на Антона, посторонившегося, чтобы пропустить ее, она зашла в ванную и щелкнула задвижкой.
   Антон Петрович оделся, сумку с вещами и документами он собрал еще с вечера. В ожидании, пока жена выйдет из ванной, присел на стул в комнате, с которого была видна часть прихожей. Выйдя из ванной, Катям мимолетом глянула на мужа и прошмыгнула в кухню. Отбросив мокрые волосы, она одним движением наполнила водкой стакан больше, чем наполовину и залпом выпила.
   Антон вышел в прихожую и посмотрел на жену. Она сидела на табурете, привалившись к стене, глядя прямо перед собой.
   - К тебе приходить? - не поворачивая головы, спросила Катя.
   Антон молча пожал плечами.
   - Может котлет пожарить? Там осталось четыре штуки.
   Антон не ответил. Глубоко вдохнув, он медленно и бесшумно выпустил воздух из легких и открыл дверь. - Я ушел.
   Курс лечения продлился почти полтора месяца. Кормили в онкодиспансере, как на убой, и Антон даже поправился на несколько килограмм. За это время он прошел массу неприятных и очень неприятных процедур, дважды к нему приходила Катя. Первый раз через неделю. "Эти "козлы" отказались ей выплатить зарплату мужа, хотя знали как облупленную". Пришлось составить доверенность и заверить ее у главврача. Один раз Антона Петровича навестил Игорь. Поинтересовавшись о здоровье родителя, он попросил прощения за все и заверил отца, что бросил пить раз и навсегда. Игорь не выглядел сильно помятым, и Антон понял, что сын держится, может быть, день или два, а может неделю. Последнее время Игорь не давал обещаний, как это было по первости, и ему очень хотелось верить. Еще дней через десять пришла Катя. Она получила пенсию, и накупила Антону разных фруктов, из которых ему было можно только яблоки. На вопрос о сыне, она неопределенно пожала плечами. Антон понял, что Игорь сорвался.
   Главной новостью, которой поделилась Катя, была та, что Вольдемар продал их родовое гнездо за миллион рублей. Матери и Ольге и племяннику он купил дом за триста тысяч. От города десять минут на автобусе, а почему так дешево, так дом деревянный, из бруса. Катя там была и ей не понравилось. Ей очень приглянулся дом на соседней улице. Тот настоящий коттедж, там и газ и вода, и ванная есть, и туалет не на улице. Но и стоит он миллион с лишним. Ну, а о том, как отнеслась к переселению Ольга, лучше не рассказывать. Узнав от матери, что они завтра переезжают, схватила бутылку с уксусом и закрылась у себя в комнате, чем не на шутку всех перепугала. Вольдемар заверил ее, что отремонтирует дом и сделает в будущем из него шикарную дачу. Ольга вышла из комнаты пьяная в стельку. В руке она держала бутылку уксуса. Ей она врезала Вольдемару по башке. Он, конечно, не ожидал, но ему ничего не стало. Бутылку у Ольги отобрали, и закрыли ее обратно в комнате. А как ее перевозили на другой день, она и не помнит. Снова была в отключке, даже на работу не пошла. Вольдемар взялся провести в дом газовое отопление, нанял двух баб подштукатурить его и наклеить обои. В доме три комнаты, но они такие маленькие, что вся мебель туда не вошла, и часть ее поставили на веранду. Себе Катя ничего брать не стала, там все старье, эту мебель она помнит еще маленькой. Вольдемар работу не закончил и смылся. Теперь мать срочно продает мебель, чтобы рассчитаться с рабочими.
   - Как смылся? - не понял Антон.
   - Да вообще странно. Машина его осталась, а он как в воду канул.
   - А что мать? - поинтересовался Антон.
   - Не знаю, говорит. Три дня прошло, мы заявили в милицию. Утром пришел участковый. Так, мол, и так. Пойдемте, машину поглядим. Она на улице под окнами стояла. Вышли, мне это Ольга рассказывала, а машины нету. В розыск ее заявлять, мы марку не знаем. "Лексус" и "Лексус". Номер машины. Кто его запоминал? Цвет только и определили и то еле-еле. "Мокрый асфальт", наподобие. Она больше на ржавый асфальт была похожа.
   - Отопление провели? - спросил Антон.
   - Пока нет. Но Вольдемар успел сколько-то заплатить. Я точно не поняла, по-моему, им сам котел осталось купить.
   Катя вздохнула.
   - А тебе в этот месяц-то больничный не закроют? Не говорили, не собираются выписывать?
   - Ты же на той неделе пенсию получила.
   - Да уж, ты будто не знаешь, какая у меня пенсия. Игорь приходил два раза, дай. Опять у него новая мокрощелка, Настей зовут. Такая девка, пока у нас были, все углы облазила, в каждую щель заглянула.
   - Я не знаю, - покачал Антон головой. - Пока ничего насчет выписки не говорили.
   - А ты не узнаешь, может быть можно твой больничный закрыть в этот месяц, а на август новый?
   - Занять-то негде? Может, тетя Маша выручит.
   - Нет, не дает уже никто, - покачала Катя головой.
   - Ладно, подожди меня здесь, - помолчав, сказал Антон.
   - Узнаешь?
   - Я сейчас. Антон прошел в палату, достал сберкнижку. Семь тысяч. Сунув ее в карман спортивных штанов, сбежал по лестнице вниз, расположенной в другом конце коридора. Остановившись у кабинета главврача отделения профессора Бабкиной Е.Ф., постучал.
   - Мне бы доверенность оформить...
   Катя, увидев сберкнижку, удивилась и обрадовалась одновременно.
   - Ух, ты! Откуда у тебя столько?
   - На краски оставлял.
   - Ой, какой ты молодец, Антон! Ты не бойся, Игорю я про эти деньги ни слова не скажу и сама не пропью ни копейки. Здорово, живем теперь. Тебе, может что-нибудь надо?
   - Да нет, нас нормально кормят, я даже не съедаю все.
   - Может, пасту зубную или сладенького чего-нибудь купить?
   - Нет, - покачал Антон отрицательно головой. - У меня все есть. Слушай, ты говоришь, денег нет, а фрукты откуда? Они же не дешевые.
   - Да я не покупала. Я тут на рынок устраивалась, не хотела тебе говорить. Три дня проработала, это у меня как бы зарплата.
   - Как это? - не понял Антон.
   - Да, не стала я торговать. Хозяин такой попался, каждый день придирки, это ему не так, то не так. Приставать начал, деньги за работу отказался платить.
   Антон вздохнул. Ему было ясно, что Катя говорит неправду. Впрочем, он к этому уже привык.
   Разговор был окончен, и Катя мучительно искала повод, чтобы уйти красиво, чтобы у мужа не создалось впечатления, что ей были нужны только деньги. В конце концов, она же о сберкнижке ничего не знала, но ... повод не находился.
   - Мне на процедуры пора, - поднялся Антон.
   - Да? Не больно тебе там?
   - Нет, - улыбнулся Антон.
   Катя неловко чмокнула мужа в щеку. - Поправляйся, мы тебя ждем.
   Катя ушла. Антон сел обратно на скамейку. Он подумал, что никогда раньше Катя не выжимала из себя кошачьи любезности. Она просто не умела этого делать. Они могли не разговаривать неделями, но делали это как-то по-свойски. Его дома никто не ждал, и эта, неумело сыгранная, роль заботливой жены вызывала в душе усмешку. Возникло ощущение, что они окончательно перестали понимать друг друга, но боялись в этом признаться. Впрочем, он одолжил ей деньги, она ответила ему одолженным вниманием. Все просто и ясно, как дважды два.
   Антон Петровича "продержали" еще две недели. Потом профессор Бабкина пригласила его на беседу.
   - Вы прошли полный курс лечения, - заявила она. - Мы вас выписываем, но это не значит, что лечение закончилось. Как раз сейчас мы работаем над тем, чтобы начать лечить онкологию не в стационаре, а на дому, разумеется, когда это возможно. Вы немного отдохнете дома, случай как раз такой, что вам это необходимо, потом мы проведем повторное обследование и, если понадобится, повторим курс. Организм у вас молодой, больше бывайте на свежем воздухе, в лесу. Скоро осень, пойдут или уже пошли грибы, ягоды, больше ешьте растительной пищи. Позаваривайте травы, никаких специальных рецептов я вам не даю, но думаю, что было бы полезно включить в чаевой рацион чагу. Его можно купить в аптеке или найти в лесу. Только не берите с высохших и упавших берез. Что еще? Да, тут я вам выписала лекарства, иногда в аптеке их бывает трудно найти, как придете домой, сразу встаньте в очередь.
   - Ясно, - опустил Антон голову. - А я могу работать?
   - Вы же художник?
   Старцев кивнул.
   - Вполне.
   - А если честно, Елена Федоровна, сколько мне осталось? - поднял Антон голову.
   - Я думаю, так вопрос не стоит. У вас наметился прогресс, хотя случай, не скрою, не из легких. Но от вашего настроя может зависеть многое. Если запаниковать и махнуть на себя рукой, думаю, это вряд ли поможет. Рак - это болезнь, поражающая, прежде всего мозг. Известно довольно много случаев, когда больные, считавшиеся безнадежными, вылечивались.
   - В вашей практике были такие больные?
   - В моей? Были, Антон Петрович, и немало. И не пропадайте, не стесняйтесь приходить к нам в любом случае. Сделаем все, что в наших силах.
   Антон с благодарностью кивнул.
   - И все-таки сколько? - остановился он на выходе из двери.
   Профессор усмехнулась.
   - Если я скажу вам, что три месяца, вы поневоле будете ждать своего судного дня. Еще раз хочу повторить, чтобы вы поняли, что даже если бы осталось три дня, вы должны бороться и обязательно проживете четыре, неделю, месяц, год, и шанс полностью излечиться почти всегда остается. В вашем случае этот шанс немалый.
   - Я понял, - кивнул Антон и вышел из кабинета.
  
   Глава 4
   ?
   Он не торопился домой. Надо было подумать, как жить дальше. Правильно это или нет, но признаться себе, он Антон надеялся на стационар, и надежда эта не оправдалась, следовало. Значит... Антон Петрович не заметил, как ноги сами привели его в парк, единственный в этом районе города. Когда они с Катей жили у нее, в парке они бывали почти каждый вечер. В парке с тех пор почти ничего не изменилось. Поставили новые скамейки, да вырубили часть высохших деревьев.
   Присев на свежевыкрашенную скамейку, Антон почувствовал, что прилип. Краска просохла не до конца, но никаких указующих табличек не было, а вот парадно-выходные брюки были одни. "Отклеив" зад от скамейки, Антон спиралеобразно извернулся, пытаясь определить степень загрязнения и, грустно вздохнув, заторопился домой, припомнив, что они собирались делать ремонт, и должен быть растворитель. Навстречу ему шагал молодой парень в светло-серых шортах ниже колен. Парень был полный, и еще издали Антон понял, что тот пытается увидеть на своем заду, но не может.
   - Слушай, отец, - обратился молодой человек к Антону, поворачиваясь к нему задом. - Глянь, не сильно я там замарался?
   Антон сочувствующе улыбнулся. На шортах молодого человека отчетливо пропечатались три полосы - желтая, синяя и красная. Последняя была самая яркая, зато синей почти не было видно.
   - Довольно прилично, - покачал головой Антон.
   - Я же еще пальцем потрогал эту долбаную скамейку, она не красилась, а сел пивка глотнуть на свежем воздухе и прилип.
   - Да я тоже, - махнул Антон рукой.
   - Слушай, на них же в суд подавать надо за такой подарок горожанам.
   - Какой подарок? - не понял Антон, не уловив в голосе парня сарказма.
   - Не слыхал что ли? Турлак разорилась, поставила эти лавочки.
   - Турлак?
   - Ты что, не знаешь ее?
   - Никогда не слышал, - пожал плечами Антон.
   - Ну, ты отец, видно недавно в городе живешь или не местный. Она же половину магазинов в городе держит.
   - Не слышал.
   Парень махнул рукой и отправился восвояси. С Антоном ему было не по пути. Открыв дверь своим ключом, Антон быстро вошел в прихожую, расценив, что дверь, закрытая на замок говорит об отсутствии Кати. Но с кухни слышались голоса, а дверь в нее была закрыта. "Игорь", - молниеносно пронеслось в мозгу. Только он всегда закрывал дверь, Катя боролась с этой его привычкой с самого детства, но Игорь не уступал. "Не люблю, когда я ем, что на меня смотрят", - объяснял он свое странное пристрастие. Прислушавшись, Антон понял, что в кухне и его жена. Ее голос вибрировал, что было характерно для выпившей женщины.
   - А может не забирать его из больницы? Пусть они его там похоронят, а мы потом на могиле памятник поставим, когда деньги будут.
   - Нельзя так, мать, нас люди не поймут, - ответил ей Игорь.
   - Насрать мне на людей три кучи, знаешь, сколько сейчас похороны стоят? Где мы деньги возьмем? У него даже костюма нормального нет.
   - Фабрика поможет.
   - Хрен она поможет, там такой директор, он за лишнюю копейку удавится.
   - Гроб, один черт, должны сделать, - не сдавался Игорь.
   Антон Петрович замер. На кухне "хоронили" его.
   - Гроб, что один гроб, что ли нужен? А место, а копальщикам, а поминки потом, у нас одной родни человек пятьдесят будет. Все ведь, припрутся и не скажешь ничего. Это тысяч пятнадцать надо самое малое, полгода не есть, не пить, за квартиру не платить.
   Антон Петровича прошиб пот. Он и в самом деле совершенно упустил из виду такую "мелочь", как собственные похороны, вернее коммерческую сторону вопроса.
   - А знаешь, как раковые тяжело умирают? - продолжала Катя. - Кричат как, больно им. У нас же квартирка, куда я денусь, я же тут с ума сойду! За что нам все это"... Жена всхлипнула, внутри у Антона похолодело. Он и об этом не подумал, представив вдруг, что если он будет умирать медленно, в муках, о которых говорит жена. Его болезнь станет для нее сущим адом.
   За спиной послышались голоса. Разговаривали громко, обернувшись, Антон понял, что забыл запереть дверь. Железное полотнище стукнуло, щелкнул замок. На шум из кухни выбежала жена.
   - Антон? - растерялась она. - Ты как, помыться или...
   - Выписали, - хрипло выдавил он, пытаясь скрыть нервное дрожание голоса.
   - А мы тут, ты зашел только что?
   - Ну, да, иду вот. Брюки краской замарал, сел в парке на лавочку. Есть у нас растворитель?
   - Растворитель? - не поняла Катя. - Я покупала точно. Сейчас. Она исчезла в ванной комнате и почти тут же вынырнула с бутылкой бесцветной жидкости.
   - А как тебя?
   - Меня выписали. Завтра на работу.
   - Да, а мы тут...
   - Сидим мы тут, отец, - улыбаясь, появился в прихожей Игорь. - Рад за тебя, поправился, значит?
   Антон удовлетворительно кивнул.
   - Молоток, а то мать говорит...
   - Что говорит? - обрела дар речи Катерина.
   - А то и говорит, что скучно ей одной. Скорее бы, говорит, тебя из больницы отпустили. Игорь подошел к Антону и обнял отца за плечи. - Худущий-то какой, но ничего, мать теперь откормит тебя. А я, батя работаю. Две недели уже. Сегодня первая получка была. Так что сидим мы с матерью на деньги честно заработанные. Я к пацанам никаким не пошел, шлюхи тоже пошли все на хрен, им только деньги нужны. А я решил, хорош, думаю, херней заниматься, надо браться за ум, на работу устроился, все, работаю. А сегодня чисто так, с матерью посидим, а тут и ты. Давай к нашему столу, к своему, в смысле. Пельмени, мать свари. Ты же голодный наверно?
   - Я сейчас, - выдавил улыбку Антон. - Брюки почищу, краской замарал.
   Он быстро прошел в комнату. Катя с сыном ушли в кухню.
   - Что он дурнее паровоза что ли? - полетели оттуда громогласные реплики сына.
   - ..... (неразборчивый шепот Кати).
   - Да ладно, мать, я же все объяснил. Конечно, это допьем и больше не будем. Никто ничего больше покупать не собирается.
   Антон не торопился оттирать краску. Надо было выждать время достаточное для того, чтобы застолье закончилось. Подойдя к столу, он посмотрел в окно. Огромный раскидистый тополь стоял неподвижно. Неторопливо, будто нехотя, с тополя падали пожелтевшие листья. Казалось, их отлетело совсем немного, но газон рядом с деревом был усыпан сплошным ковром. День уже клонился к вечеру, и небо на горизонте посерело, плавно переходя над верхушкой дерева в белесую дымку. Все это было частью того мира, того. Тряхнув головой, он перевел взгляд на стол и увидел несколько белых конвертов со странным адресом: "Абоненту 3324". Конверты были не заклеены, и Антон, не понимая, что мог означать странный адресат, достал из одного исписанный листок бумаги. "Милая незнакомка", - прочел он. "Хочу видеть вас и буду несказанно рад нашей встрече. Я так же одинок, как и вы, став вдовцом четыре года назад". В конце автор послания, адресованного, как догадался Антон, его жене, просил хотя бы сообщить телефон. Антон сложил письмо пополам и сунул обратно в конверт.
   - Ты что тут? - услышал он за спиной голос Кати. - Читал? - кивнула она на конверт.
   - Не успел, а что это?
   - Да дура я. Потом расскажу, - многозначительно кивнула она в сторону кухни. - Кстати, тут и тебе есть. Выбрав один из четырех конвертов, она протянула его Антону. Внутри оказалась повестка в милицию. Антон недоумевающе посмотрел на жену.
   - Меня уже вызывали, - сообщила она. - Почему только тебя к другому следователю, не знаю, а у нашего Авдеев фамилия была.
   - Какого нашего?
   - Который дело ведет. Несчастье, ведь, у нас. Вольдемар нашелся. Живой.
   - Почему несчастье?
   - Да кто-то его по голове топором трахнул и в соседнюю баню утащил. Там старуха живет, летом баню не топит, так вот Вольдемар там пять дней провалялся без сознания. И выжил, представляешь? Очухался и сам выполз оттуда. Представляешь, какой живучий?
   - А машина?
   - Машины нету, ищут. Соседи говорят, там один парень из местных возле нее крутился. Может он угнал.
   - Так его ограбили, значит? - кивнул головой Антон, усаживаясь на диван.
   - Никто его не грабил. Грабить было нечего, он почти все деньги во Владивосток перевел на свое имя.
   - Так какое несчастье тогда? - махнул рукой Антон. - Машинешка его, ей красная цена тысяч десять.
   - А такое. С Ольги взяли подписку о невыезде. Допрашивают ее.
   - Ольга тут причем?
   - Притом, что следователь считает, что это сын ее Витька один или вместе с кем-то Вольдемара хотели убить. Мотив был у них. Деньги-то через месяц обратно бы пришли, а получить их только они могли.
   - Откуда ты знаешь, что следователь считает? - усмехнулся Антон.
   - Оттуда. Он прямо Ольге сказал. Если она не сознается, Витьку точно посадят лет на восемь за попытку убийства. На топоре, мол, отпечатки пальцев его остались. А я видела этот топор. У него топорище такое кривое, не строганное, я еще подумала, как таким топором дрова рубить. Какие на нем могли отпечатки пальцев остаться, не знаю. Следователь мне его показал, на нем ни кровинки не было.
   - Да, дела, - вздохнул Антон.
   - Пельмени сварились, - крикнул с кухни Игорь.
   - Иду, а Вольдемар-то что говорит?
   - Ничего не говорит. Не видел он, сзади подкрались.
   - А мать?
   - А что мать. По-моему она думает, что это Витька сделал. Он, дурак, следователю сказал, что про деньги не знал ничего. Хотя, какая это разница, - махнула Катя рукой. - Туда завтра пойдешь, так говори, что у них нормально все было, что не ссорились, приезду брата обрадовались.
   - Понятно, - улыбнулся Антон.
   - Пельмени на столе, - сообщил Игорь.
   - Раз понятно, ешь иди, - вздохнула Катя.
   За свою жизнь Антона в милицию не вызывали ни разу. Он сюда заходил всего пару раз когда-то давно по каким-то мелочам, и общаться со следователем ему тем более не приходилось. Отыскав кабинет с нужным номером, он увидел небольшую очередь из незнакомых мужчин. Но поинтересовавшись, кто за кем стоит, он с удивлением услышал знакомый голос и узнал среди ожидавших Лянчина Витю.
   - И тебя, Антон, вызвали? - улыбнулся тот половинкой рта. Знакомые усы смешно подпрыгнули одной половинкой.
   - Да, повестку прислали. А ты как здесь?
   - Как и все, - качнул головой Виктор.
   - Интересно, - не понял Антон. - А тебя-то за что?
   - Как за что? - удивился в свою очередь Лянчин. - Как и всех, не за что, а потому что.
   Антон ничего не понимал.
   - Ты что, ничего не знаешь? - спросил Витя.
   - А что я должен знать?
   - Сашка повесился.
   - Сашка? Какой еще Сашка?
   Лянчин взял Антона за рубашку и потянул за собой. Они отошли от собравшихся на несколько метров.
   - В палате напротив лежал. Ресторан у него. Не знаю, знал ты его, нет?
   - Знал, - удовлетворительно кивнул Антон. - Но мы-то причем?
   - Ты Динку медсестру помнишь?
   - Конечно.
   - Конечно, - улыбнулся Лянчин. - Так вот Сашка, когда повесился, написал, что из-за нее. Она, оказывается, СПИДом болела. И в ресторане этот Сашка, он же не знал про СПИД ничего, половину своего коллектива заразил, кроме своей жены. Понял?
   - А Дина...
   - Дина его. Спал он с ней. Она же почти каждому предлагала. Ты-то тоже, Антоха, лазил на нее, а? Сознайся.
   - У-у, - отрицательно покачал Антон головой.
   - А я сколько раз, - рассмеялся Лянчин. - Отпад девка.
   - И что теперь, ты тоже заболел?
   - Зараза к заразе не пристает, - махнул рукой Лянчин. - Я бы знаешь, еще бы случай представился, я бы и сейчас не отказался. Бы.
   - А где она сейчас, не знаешь?
   Виктор пожал плечами. - Дома наверно.
   - Не посадили ее?
   - А за что ее садить? Она же естественным путем предлагала. Кто не хотел, мог отказаться. А тут сейчас парень зашел к следаку. Он рассказывал, что на них дело завели. Они, когда узнали, что заразились от нее, избили ее до полусмерти. Их могут посадить. Интересно, знаешь что? Как он говорит, он лазил на нее с резинкой, а его кореш без. Так у кореша ничего не нашли, а этот заболел. Вот так! - многозначительно поднял палец Лянчин. - СПИД не простая болезнь, понял?
   - Понял, то понял, - пожал плечами Антон. - Но меня-то зачем вызвали?
   - Не знаю, но по-моему они хотят установить, не заражал ли Динка умышленно. Она же медсестрой работала, могла через укол, например. А это уже статья. Там, в больнице такой шухер был, неужели не слышал? Чуть не во всех газетах писали.
   - Нет, я в другом месте отдыхал. В другой больнице.
   - А я читал. Динка еще в воинскую часть ходила. Сколько там инфицированных, одному черту известно. Хотя, знаешь, как газетам верить. Они там напишут, лишь бы читали.
   Между тем, из кабинета вышел парень, о котором рассказывал Виктор. Он был красный, как помидор и не скрывал крайнего раздражения.
   - Халдеи, - сквозь зубы процедил молодой человек. - Тяжкие телесные. Мне жить осталось меньше, чем сидеть за эту падлу спидушную.
   - Моя очередь, - с ухмылкой кивнул Лянчин Антону и исчез за дверью.
   Вышел он оттуда вспотевший и озабоченный. Подмигнув Антону, протянул ему руку.
   - Давай, может, увидимся еще. А Динка не виновата. Дура она.
   - Скажешь тоже, невиновата! - возразил один из мужиков. - Да этих спидушных стрелять надо без суда и следствия, а не церемонии разводить. Сколько она нормальных мужиков в могилу загнала, проститутка.
   - Что ж ты не отказался, когда предлагала? - ухмыльнулся Лянчин.
   - А кто знал-то? Ты знал, он знал? - ткнул мужик пальцем в грудь Антона. - Если такая красивая девка сама хочет, почему бы и нет. Я человек неженатый, она медсестра. Вот и развесил уши, думаю, позволю себе расслабиться, поляну ей накрыл. И в результате, чуть не вляпался по самые не хочу. Бить я ее, конечно, не буду, но если увижу, так в морду плюну, так плюну, - мужчина захлебнулся в словах и замолчал. На его глазах выступили слезы.
   - Как это понять - чуть не вляпался? - спросил высокий, худощавый старик.
   - Интуиция подсказала, что осторожность не помешает. Друзья из Франции презервативы привезли, ради спортивного интереса решил воспользоваться. И оказалось, как в воду глядел.
   - Так если вы не заразились, за что же в морду плевать? - спросил старик.
   - Так ведь это чистая случайность была, а вы представьте, если бы их под рукой не оказалось?
   - Презервативов что ли?
   - Так конечно, - раздраженно воскликнул мужчина. - А вы-то как оказались в нашей компании, судя по возрасту...
   - Я свидетелем прохожу, - ответил старик. - Мы с Диной в одном подъезде живем, только я этажом выше. И вот слышу как-то, в подъезде шум, явно на драку похожий. У нас с тех пор, как кодовый замок установили, давненько такого не было. И крик девичий сдавленный такой. Я выглянул, смотрю, двое здоровенных лбов мою соседку палками резиновыми дубасят. Я сначала с ними по-хорошему пытался, но, они меня всерьез не восприняли. Пришлось сдать их в милицию. Один, кстати, только что был здесь. Не тот, который вошел к следователю, а тот, что вышел перед усатым мужчиной. Он и не узнал меня, похоже.
   - Вот и радуйтесь, - улыбнулся мужчина.
   - Чему бы это? - не понял старик.
   - Что не узнали вас, - раздраженно отрезал мужчина. - Одно дело в милицию позвонить, совсем другое иметь дело с такими отморозками. Я бы не за что не стал вмешиваться. С этих баб не убудет.
   - Так они же убить ее могли.
   - Бабы живучие, как кошки, - махнул рукой мужчина. - А вот если вам бы этой палкой досталось, вы бы со мной сейчас не разговаривали.
   - А мне и досталось, - улыбнулся старик. - Милицию-то мы с полчаса, наверно, ожидали.
   Мужчина недоверчиво поглядел на старика.
   - Я, знаете ли, детей учу справедливости, - гордо сказал старик. - Школа Джиу-джитсу, не слышали о такой?
   - Так вы не Свиягин случайно? - растерялся мужчина.
   - Он самый, - склонил голову старик.
   - Мне дочь о вас все уши прожужжала. Она занималась у вас, Лера Свиридова.
   - Как же, помню, очень талантливая была девочка. Она, кажется, в Англию уехала?
   - Борьба борьбой, а знания в наше время еще никому не помешали.
   - Как знать, как знать, - уклончиво согласился старик. - А вы, стало быть и есть Свиридов Андрей Павлович?
   - Точно так. Надо же, где нас судьба свела, а?
   - Да, я признаться, тоже не ожидал.
   - А я к вам в школу собирался наведаться, вы же меня приглашали, но все времени не хватало. Дела.
   Старик молча кивнул головой.
   Из кабинета вышел очередной свидетель. Тяжело вздохнув, он зашагал по коридору в направлении выхода. Проводив его глазами, мужчина кивнул старику:
   - Ваша очередь.
   - А я не спешу. Заходите.
   Усмехнувшись, мужчина толкнул дверь в кабинет.
   - Заместитель директора по кадрам на химзаводе, - обращаясь к Антону, кивнул старик на закрывшуюся дверь. - Хотя я точно не уверен, что его должность так называется, но факт в том, что именно пару лет назад, избираясь в городскую думу, обещал помочь школе и финансами и оборудованием, и штат преподавательского состава обещал увеличить за счет завода. Но, как только дочь его перестала у нас заниматься, он, естественно, о своем обещании тут же забыл. Я говорю - естественно, потому что на местном уровне подавляющее большинство депутатов не помнят, о чем они говорили. Так что, этот, скорее правило, чем исключение. Хотя, должен заметить, времена меняются. Не так давно, кажется в мае, Свиридов сложил с себя депутатские полномочия. Случай, надо сказать, исключительный. Ну, да бог с ними. Вы-то как здесь оказались, юноша?
   Антон вкратце поведал свою историю, опустив причину столь долгого пребывания в больнице.
   - Так вам сюда и идти не зачем, - пожал плечами старик. - Контакта у вас с ней не было, за повестку вы не расписывались. Ну-ка, позвольте взглянуть. Да она у вас на прошлую пятницу. Вы в это время были еще в больнице. Я думаю, ваше присутствие никакого значения не имеет ни для вас, ни для Дины, только лишнее бумагомарательство. Вот у меня, знаете, другой случай, - понизил он голос. - Я же не знал, что у Дины СПИД, это позже выяснилось. А первый раз я и не понял, зачем следователь спрашивает, вступал ли я с этой девочкой в интимную близость? Старик явно заволновался.
   - Я, естественно, ему говорю - нет, а на самом деле, то ли из чувства признательности, благодарности пришла ко мне Дина через неделю, и была у меня с ней близость. Бабушка моя ушла уже восемь лет в декабре будет, и, собственно, женщины все эти годы у меня не было. И Дина так себя повела, ты знаешь, что я просто не мог поступить по-другому. Как мужчина не мог. Но думаю, бог простит меня за эту минутную слабость, только, что я буду бабушке свой говорить, - улыбнулся старик. - Когда встречусь с ней там? Она, точно, покачает головой и скажет мне - старый кобель, умудрился в семьдесят шесть умереть от СПИДа. Хотя Дина сама приняла все меры предосторожности, и сейчас я понимаю, зачем. Так что еще не факт, что я болен, но если честно, страшновато и главное, стыдно. У меня в школе на будущий год пятидесятый выпуск, - покачал старик головой.
   - Я думаю, об этом никто не узнает, если вы сами не расскажите, а СПИД сегодня можно где угодно подцепить. Даже в зубном кабинете, - заметил Антон.
   - Я тоже об этом слышал, - вздохнул старик. - Но это совсем не то, когда где-то там и непосредственно тебя не касается, а вот так, лицом к лицу...
   - Еще увидимся, только в другом месте, - бросив через плечо, выскочил, как ошпаренный из кабинета заместитель директора. Задев старика плечом, он устремился по коридору. - Просил ведь сохранить анонимность, время выкроил, чтобы самому прийти, - прозвучал его раздраженный, удаляющийся голос.
   Старик многозначительно улыбнулся и постучал в дверь.
   - Разрешите войти?
   "Разрешите, разрешите, разрешите..." - в унисон прозвучали слова популярной песенки Аллы Борисовны из соседнего кабинета, дверь которого открыла молодая, симпатичная капитанша, с деловым видом устремившаяся по коридору с пачкой бумаг в руке. Антон Петрович, долго не раздумывая, двинулся следом. Капитанша исчезла в одном из кабинетов, мимолетно стрельнув на Антона ничего не значащим взглядом, и он протопал дальше.
   На КПП фабрики деревянной игрушки его встретил взбудораженный дядя Миша.
   - Привет художникам! - отсалютовал он. - Поправился, Антоха?
   - Да так, - уклончиво ответил Антон, обратив внимание на ведро с водой, стоящее на табурете около окна. В руках у охранника была тряпка, которой, судя по мутным разводам на стекле, он отмывал, засиженное мухами, окно.
   - Видал, какие дела? - махнул дядя Миша тряпкой.
   Антон удивленно повел головой, за двадцать лет работы на фабрике он ни разу не видел, чтобы кто-то мыл на ней окна.
   - Опять новый хозяин у нас. Миллионер из Канады. Директора выгнал ко всем чертям, отсюда было слышно, как он на него орал в кабинете.
   - По-русски?
   - Чего? - не понял дядя Миша.
   - Если из Канады, как он по-русски мог орать? - пояснил Антон свою мысль.
   - Он по-русски лучше нас говорит. Меня окошко заставил вымыть. Да, вон его Мерседес стоит, - кивнул охранник на машину, стоящую у входа в цех. - Девка с ним прикатила вот в такой юбочке, - чиркнул охранник пальцем немного ниже пояса. - Из машины вылазила, наклонилась ремешок на босоножке поправить, я чуть из окошка не выпал. Вся задница наголо. Еще мужик какой-то с ними. Сейчас ходят по фабрике, знакомятся. Думают, наверно, раз приехали, все тут на ушах стоять должны. А я думаю, как приехали, так и уедут, - махнул дядя Миша тряпкой.
   - А ключ от моего кабинета где, дядя Миша?
   - Ключ у секретарши, я утром ей отдал, когда тебя в больницу отвезли.
   - Спасибо, - кивнул Антон.
   - За что спасибо-то? - крикнул ему вдогонку охранник, но Антон только махнул рукой. В столярном цеху работал всего один станок. Токарный станок Володи Королькова. Толпа рабочих стояла полукругом, в центре которого Антон увидел новых хозяев. Они молча наблюдали за работой токаря, точившего для них матрешку. Все движения Королькова были выверены, как механизм швейцарских часов. В своем деле он был асом и одним из немногих, кто остался на фабрике в период ее развала. Таких людей всего было трое, он, технолог Людмила Семеновна и Антон. Последний сам начинал учеником дяди Володи.
   Оставшись незамеченным, Старцев прошмыгнул в административную часть корпуса и, поднявшись на третий этаж, вошел в приемную. Секретарши Людочки на месте не было, но ключ от его кабинета висел на гвоздике, и Антон отправился к себе. В кабинете все было так, как в тот вечер. Судя по легкому налету, осевшей на полированную столешницу, пыли, в его отсутствие сюда никто не заходил. Смочив тряпку из чайника, Антон протер пыль и сел за стол. Поочередно заглянув в ящики стола просто так, чтобы убедиться, что все на месте, Антон встал и подошел к шкафу с игрушками. Верх шкафа был открытый, и здесь стояли готовые экземпляры моделей игрушек, придуманных им. Здесь хранились только те игрушки, которые фабрика не выпускала. Все они были пока не востребованы по разным причинам, но если одни ждали своего часа, то такие, как "вертурики" вряд ли вообще могли пригодиться. Тем не менее, Антон гордился именно ими. Было в этих игрушках что-то такое, что притягивало взгляд. Например, рак. Антон собрал его примерно за полчаса. Детали он нашел в красном уголке фабрики, куда сваливали оказавшиеся ненужными и устаревшими или оставшиеся после сборки, детали. Там их валялось великое множество. Детали долго лежали у Антона в коробке и он, изредка перебирая их, пытался что-то создать, но безуспешно. Рак ему приснился, и настолько явственно, что придя на работу, Антон тут же его собрал. Случилось это за полгода до болезни.
   Гулкий топот десятка пар ног, раздавшийся в коридоре, известил Антона о том, что делегация движется в его направлении. Он не успел прикрыть дверь, она тут же распахнулась, и на пороге появился, судя по всему, новый хозяин фабрики.
   - Кто у нас здесь? - произнес он на чисто- русском языке, входя в кабинет.
   Вопросительно подняв брови, он посмотрел на Антона. Старцев не спеша подошел к своему рабочему столу, но садиться не стал.
   - Здесь у нас художник, - пояснила "гостям" главный технолог Людмила Семеновна.
   Хозяин удовлетворительно кивнул и, пройдя по кабинету, сел на стул Старцева.
   - Что молчишь-то? - коротко хохотнув, блеснул он рядом ослепительно белых зубов.
   - А что говорить?
   - А мне сказали, что ты болен?
   Антон перевел взгляд на толпившихся в дверях, коллег. Все были знакомы, кроме миловидной девицы, о которой говорил дядя Миша и молодого человека в парадном костюме. Сам хозяин был одет в серую футболку и короткие полосатые штанишки с резинкой на поясе. На ногах у него были сандалии рыжего цвета.
   - Да вот, пришел узнать как дела, - пояснил Антон. - Из больницы выписали.
   - А дела такие, Старцев Антон. Купил я вашу фабрику, и будем мы теперь работать вместе.
   Антон Петрович удивленно посмотрел на хозяина. Тот, назвав Старцева по имени, склонил голову на бок и в упор смотрел на Антона, прищурив один глаз и довольно улыбаясь вкрадчивой, едва заметной усмешкой. Что-то знакомое на миг почудилось Антону в этой улыбке, но тут же спряталось в сознании за стеной разумного довода: "Откуда у меня знакомые в Канаде? Таких знакомых я не знаю".
   - Не узнал, - покачал головой хозяин. - А я, когда в цех зашел, чуть не сел на одно место. Почти все, как раньше. И даже дядя Володя за своим станком. Просто феноменально. Постарел конечно, но мне и тогда он молодым не казался. Сколько лет прошло с тех пор, Антон, когда нас с тобой учениками к Володе Королькову поставили?
   Хозяин перевел взгляд на "зрителей". Те были удивлены не меньше Антона.
   - Леня, - разом выплеснулось в памяти давно забытое имя. - Марчинский?
   - Маркинский, - поправил его хозяин. - Только Лени больше нет. Есть Марк Линтон, господа. А помнишь, - обратился он к Антону. - Как мы с тобой болванки под матрешки точили?
   - Точили.
   - Помнишь, как у тебя болванка выскочила? Володя нас чуть с работы не выгнал. Ругался он тогда страшно. Надо же, - качнул головой Марк. - До сих пор работает. У нас такие станки только в музее остались, и токарей...нет давным-давно. Я же перед самой армией эмигрировал. Это я для всех говорю, - поднял указательный палец господин Марк. - Все равно узнают, чтобы не было пустых разговоров. Родители побоялись, что после армии могут не выпустить из страны. Уехали мы тогда в Израиль, для непосвященных добавлю - на свою историческую родину. Оттуда я уже самостоятельно перебрался в Египет, поменял имя, и через четыре года переехал за океан. Сначала в Америку, туда попасть было проще. В Америке женился на канадке и переехал жить в Канаду.
   Марк неожиданно замолчал, словно оценивая сказанное.
   - Ну, и как там? - нарушил молчание Антон.
   - Где?
   - В Канаде.
   Марк внимательно посмотрел на Старцева. - В Канаде хорошо. Бизнес начинал от нуля. Аллочка, вот, любезно согласилась стать моей женой, - кивнул он с улыбкой на присутствовавшую девушку. - Теперь, надеюсь, и в личной жизни будет все тип-топ, как и в бизнесе.
   Аллочка загадочно улыбнулась.
   - Она хоть и жила в России, - продолжил господин Марк Линтон. - В провинции впервые, так что, можно выразиться, удивлена не меньше меня. Я, признаться, не ждал, что увижу город своей юности практически без изменений, Алла удивлена тем, что увидела. В Москве все по-другому. Там основной капитал и, если сравнивать, я думаю, что Москва - это Европа, а вся остальная Россия - Азия.
   - У меня был в Москве один знакомый, тоже художник, - обратилась Алла к Антону. - Ник Сафронов, может слышали?
   Старцев, удивленно поджав губы, неопределенно кивнул.
   - А вы рисуете портреты или только игрушки придумываете?
   - А что? - не понял Антон.
   - Я у Николаса заказывала портрет, заплатила тридцать тысяч долларов. - Представляете, сколько может зарабатывать человек, как художник?
   - Он и на своем месте будет неплохо зарабатывать, - улыбнулся Марк. - Кстати, сколько ты здесь получаешь?
   Антон пожал плечами. - По-разному.
   - Да не платят нам ничего, обещают только, - послышались голоса, стоящих у дверей, рабочих. - Когда пару тысяч дадут, когда вообще ничего.
   Марк поднял руку, призывая к тишине.
   - Этот вопрос мы решим. Меня интересует личный вклад каждого. Он встал со стула и подошел к шкафу с игрушками. Взяв с полки "Шарика", рассмотрел его с разных сторон и одобрительно произнес:
   - Решение интересное, что это за игрушка?
   - Это "вертурики", - пояснил Антон. - Их фабрика не выпускает...
   - Потому что сложная сборка? - хитро улыбнулся Марк. - Это препятствие мы устраним. - Сколько у тебя таких игрушек?
   - Шесть.
   - Для начала неплохо. Если я не ошибаюсь, ничего такого никто не делает, думаю, что они найдут свою нишу на рынке. Кстати, а почему в кабинете станки?
   - Ну как? - удивился Антон. - Я же сам делаю первый экземпляр.
   - Нет, - отрицательно покачал Марк головой. - Станки придется убрать. Мы, конечно, сделаем экспериментальную лабораторию с вытяжным устройством, вентиляцией, оборудованием, но не по соседству с кабинетом директора.
   Антон удрученно молчал.
   - А есть твои игрушки, которые фабрика выпускает? - поинтересовался Марк.
   - Есть.
   - Сколько?
   - Сорок две.
   - О-го! - присвистнул Марк. - И по какой схеме ты получаешь гонорар?
   Антон удивленно пожал плечами.
   - Ни по какой.
   - Как? - не понял Марк. - А с бывшим директором ты составлял договор?
   Старцев вздохнул. - В договоре указан оклад, а за игрушки он обещал платить отдельно, но не платил.
   - Ты даешь, - улыбнулся Марк Линтон. - Мало ли что и кто тебе пообещает, разве всему можно верить? Все должно быть подтверждаться письменно. И какой был у тебя оклад?
   - Тысяча шестьсот.
   Марк повернулся к молодому человеку. - Эрик, что это будет по курсу?
   Тот быстро достал калькулятор и несколько раз нажал на клавишу. - Черт, кажется, сломался, босс.
   Марк усмехнулся, взяв со стола карандаш, разделил на бумажке указанное число на двадцать шесть. - Шестьдесят один доллар пятьдесят четыре цента условно. Ты так умеешь? - кивнул он листок, обращаясь к Эрику.
   Тот виновато развел руками.
   - О! А я не забыл, - поднял он вверх указательный палец. - Недаром в России родился.
   - А они не только так договаривались, - вдруг послышался голос, принадлежащий секретарше Людочке. - У меня и приказ есть. За каждую игрушку от пятисот рублей до полутора тысяч. И акты.
   - Какие акты?
   - Акты приемки комиссией его игрушек, - кивнула секретарша на Антона.
   Марк задумчиво посмотрел на собравшихся людей.
   - Хорошо, давайте посмотрим, - согласился он.
   - Сюда что ли принести? - не поняла Люда.
   - Несите сюда.
   Знакомство с актами заняло около двадцати минут. В ухо господину Марку дышал Эрик, записывающий что-то на бумажке.
   - Ты что, считать там учишься? - полушутливо спросил босс у своего подчиненного.
   Эрик показал страницу записной книжки Марку.
   - И сколько всего?
   - Сорок два акта. Но я не понимаю, отчего зависела сумма гонорара от пятисот до полутора, - перешел он на английский. Если от тиража, здесь не указана искомая величина. В таком случае можно взять среднюю стоимость - тысячу рублей за штуку.
   - Считай по минимуму, - после короткой паузы ответил на английском языке Марк. - Сколько у нас наличных рублей в твоем кармане?
   - Немного. Тысяч восемь осталось.
   - А наших?
   - Тоже примерно столько же.
   - Расплатись по курсу нашими.
   - А это не будет выглядеть, как в театре?
   Марк усмехнулся. - Иногда люди любят широкие жесты. Покупая эту фабрику, я и не подозревал, что здесь все так плохо. Нам не повредит для начала сделать красивый ход, зато они будут работать и нам не придется затягивать гайки. Без необходимости. Сколько это будет по курсу? Ах, да, - мотнул он головой. - И так, господа, - обратился он к присутствующим на русском, - Всем интересно, о чем мы тут говорили? Мы решили погасить задокументированный долг перед господином художником в сумме, - Марк склонился над листком, производя расчеты.
   - Так директор многим обещал, - заявила Людмила Семеновна. - У нас рабочие...
   - Восемьсот, пусть будет десять канадских долларов, - продолжил господин Марк. - Что касается остальных долгов, я не буду затягивать их в долгий ящик. Это господин Эрик Люцефир. Для непосвященных - не путать его с Люцифером. Он хоть, и столбиком считать не умеет, имеет степень магистра экономики и служит в компании аудитором. Он сегодня же займется проверкой бухгалтерского учета и белого, и черного, и все, что он там увидит неоплаченного, будет завтра же оплачено. Бухгалтеру пусть заведет отдельную ведомость по выплате долга. И завтра ровно в восемь ноль пять всех собрать на собрание от технического до инженера.
   Люцефир протянул Антону означенную сумму. Старцев никогда не держал в руках доллары, и чтобы скрыть волнение, не считая, быстро сунул их в карман.
   - Потом распишешься в ведомости у бухгалтера за получение и составишь расписку, что претензий к новому руководству за прежние долги не имеешь, - указал ему Марк. - Это будет касаться всех. О форме расписок он вам расскажет, - кивнул хозяин на Эрика. По виду молодого человека было непонятно, доволен ли он новым поручением босса. Незаметно вздохнув, он спросил:
   - За сколько лет проверять?
   - Сколько лет? Новый хозяин озадаченно посмотрел на подчиненных. - Сколько лет вы работали с Деминым?
   - Да нам уже лет за пятнадцать должны, - прозвучал из коридора чей-то бас. - У меня бумага дома из бухгалтерии есть, что с девяностого по девяносто третий фабрика мне должна двадцать шесть тысяч.
   - Тогда всем такие бумажки выдали вместо денег, - вздохнула Людмила Семеновна.
   Марк нашел говоруна глазами. Им оказался токарь дядя Володя.
   - Хорошо, приносите, что, у кого есть, мы позднее рассмотрим и эти долги. Завтра будут погашены только такие, которые не выплатил Демин, - сообщил он. Взяв Аллу под локоть, Марк направился к выходу.
   Люди расступились, пропустив хозяина в коридор. Разбившись на группы и тихо переговариваясь, они двинулись следом. Поинтересовавшись о местонахождении бухгалтерии, ушел Эрик Люцефир. Антон остался один. Некоторое время он стоял у окна и смотрел, на проезжающие мимо, машины и пешеходов. Машин было много, они двигались сплошным потоком, прохожих всего несколько человек. Фабрика располагалась в промышленной части города, и здесь всегда было большое движение и немноголюдно.
   - Антон Петрович, вы больничный сдавать будете? - услышал он голос секретарши Люды.
   - Больничный?
   - Ну да. Последний день сегодня, если хотите, чтобы он этим месяцем прошел.
   Антон порылся в кармане, где должен был находиться лист бюллетеня. Нащупав хрустящую пачку долларов, Антон выдернул руку.
   - Завтра. Я его дома забыл.
   - Ну ладно, - двинула Люда плечом.
   - Хотя подождите, - остановил ее Антон. - Я могу сразу доверенность написать, чтобы жена деньги получила?
   - У нас же юрист рассчитался, директора нет. Я даже не знаю, кто ее мог бы заверить. Тем более, тут все по-новому, вдруг новым хозяевам что-нибудь не понравится. Вы уж сходите лучше к нотариусу, надежней будет.
   Антон согласно покачал головой. Его пальцы нащупали больничный лист, но он никак не хотел вылезать в обход долларов.
   - Вот, возьмите, - наконец вытащил Старцев бумагу. Бюллетень все-таки зацепил купюры, и они шлепнулись на пол.
   Девушка сделала вид, что не заметила казуса. Подхватив двумя пальчиками листок, она удалилась. Антон собрал деньги и выглянул в коридор. Там никого не было. Подхватив с подоконника чайник, Старцев отправился за водой в туалет. Процедура чаепития имела для Антона особое значение. Зародившаяся недавно в результате появления дополнительного источника дохода, она стала чем-то вроде ритуала отдохновения, осмысления воплощенных идей и переосмысления воплощаемых. К чаю полагалось печенье с шоколадными конфетами или обычные сухари, в зависимости от того, сколько карманных денег имелось в наличии. Чай с шоколадными конфетами Антон пил без сахара, но чай с сухарями должен быть обязательно сладким. Правда, если сахар кончался, а купить его было не на что или Антон забывал его купить, он пил чай и так, пока не кончалась заварка.
   Насколько он помнил, чай в пакетиках и конфеты остались в столе, когда его увезли в больницу. Чай оказался на месте, а конфеты, несмотря на полное отсутствие следов проникновения, исчезли. Антона это обстоятельство не огорчило ни капли. У него зрело решение, точнее - уже созрело, но он никак не мог в этом себе признаться. Чаепитие должно было помочь окончательно сформировать идею и поставить окончательную точку в принятии решения. Отсутствие конфет в чайной процедуре только подчеркивало его неизбежность. Всю процедуру чаепития едва не испортил охранник дядя Миша. Он неожиданно вырос в проеме двери в расстегнутой до пупа рубахе и самом, что ни на есть, приподнятом состоянии духа.
   - Я слышал, здесь долги раздают. Можно получить? Голос охранника звучал на весь коридор с характерной интонацией подвыпившего человека. Из приемной сорвалась и выбежала Людочка.
   - Дядя Миша, ты опять сорвался! - всплеснула она руками. - Бросил пост.
   - Я его не бросил, я его оставил, - возразил охранник.
   - На кого ты его оставил?
   - На время.
   - Ведь выгонят же тебя.
   - А мне по барабану. Я слышал у нового хозяина дружбан объявился, он ему баксы пачками сыпет, думаю, может и мне, грешному, перепадет. А? - дядя Миша вопросительно посмотрел на Антона. - Замолвишь словечко за старого друга? Если бы не я, между прочим, ты бы может здесь не сидел, а давно бы покоился на кладбище.
   - Дядя Миша, ты что городишь?
   - Я не горожу, я долги раздаю. День у нас сегодня такой, а ты дура, если не понимаешь. Хотя бабы все такие.
   В глазах Люды блеснули недобрые огоньки.
   - Или ты немедленно уйдешь, или я составлю докладную, и ты завтра никаких денег не получишь, ты понял?
   - Да? - недоверчиво посмотрел охранник на секретаршу.
   - Да, - жестко отрезала она.
   - Я понял, - глубоким кивком головы повинился дядя Миша. - Не надо докладную. Я сейчас пойду, посплю часок, а с этим, - кивнул он на Антона. - Мы потом разберемся. Я его просто больше на фабрику не пущу и все. Дядя Миша удалился. Проводив его взглядом, Люда с усмешкой сказала Антону:
   - Когда только успевают, час назад трезвый был, как стеклышко.
   Антон улыбнулся в ответ, но промолчал. Чай еще не остыл, и церемония была продолжена. Впрочем, это была уже формальность, решение было принято окончательно и бесповоротно.
   И для начала требовалось заглянуть в павильон к Веронике.
   - Антон Петрович, - улыбнулась она. - Что-то вы нас совсем забыли, я уже начала беспокоиться, не случилось ли с вами что-нибудь.
   - Все в порядке, немного приболел, но сейчас все нормально.
   Вероника понимающе кивнула головой. - А вашу работу мы продали, вот ваши денежки. Здесь распишитесь в получении. Есть что-нибудь новенькое?
   Антон Петрович развел руками.
   - А у меня для вас кое-что есть,- улыбнулась она. - Тот молодой человек, который купил вашу картину "Время собирать камни" приходил дважды. И он оставил для вас свою визитную карточку с телефоном, только куда я ее задевала, совершенно не помню, - нахмурилась Вероника, листая настольный календарь. - Но у меня должен был быть записан его номер телефона. Я обязательно дублирую визитку на тот случай, если визитка пропадет, а календарь никуда не денется. Вот он. Держите, - вырвала листок Вероника и протянула его Антону.
   На листке было подчеркнуто "Борис Анатольевич От.П.Б.." и ниже значился номер. Что означали эти сокращенные заглавные буквы, Вероника к своему огорчению забыла.
   - Так ведь и думала, что забуду, не подумала, что вас так долго не будет. И забыла. Вас этот молодой человек обязательно просил ему позвонить. Наберете, и все выяснится. Вы не очень огорчились?
   - Да что вы, - улыбнулся Антон, пряча листок с телефоном в карман. В лице Вероники было столько искренней печали, что Антон был благодарен себе за то, что не успел раскрыть рот. Ведь он только что собирался сказать, что телефон ему не пригодится.
   - Давайте, я вас чаем угощу, - предложила она.
   - Спасибо, я только что.
   - А кофе?
   - Э-э...
   - Я знаю, что могу предложить. Я же совсем забыла, что привезла настоящий квас. Не напиток, а натуральный квас.
   Она быстро встала и подошла к холодильнику.
   - Не боитесь простыть, он холодный?
   - Не боюсь.
   - Все равно пейте его понемногу, квас изумительный. У меня такой мама варила из мальтозы, - достала женщина из холодильника пластиковую бутыль. - Чашки только маленькие, не для кваса, а стаканов нет, - вздохнула она, разливая напиток. Опустившись в кресло, стоящее рядом со вторым, в котором сидел Антон, она подала чашку ему и взяла свою.
   Некоторое время они пили квас в тишине, отхлебывая его маленькими глотками.
   - А этот павильон приносит доход? - нарушил молчание Антон.
   - Совсем небольшой или почти никакого, но я люблю здесь бывать, - живо откликнулась Вероника. - Здесь нет телефона, а мобильный я отключаю. Есть, правда, еще один, но его номер знают немногие.
   - А я слышал, что у ваших продавцов довольно высокая зарплата?
   Вероника удовлетворительно кивнула головой. - Кого попало сюда не поставишь. Девочки хоть немного должны разбираться в искусстве. Сюда иногда приносят довольно приличные вещи. В смысле, интересные с точки зрения истории или искусства.
   - Антиквариат?
   - Его почти не бывает. Чаще старинная посуда, предметы обихода, кстати, я и сама покупаю некоторые для себя. Не так давно принесли костяной гребень совершенно целый, несмотря на то, что ему два века. Украшен резьбой и уральскими самоцветами. Несколько камней не хватало, я отдала его на реставрацию, скоро будет, как новенький. Такую вещь вообще приятно просто держать в руках, а тем более пользоваться ей. Представляете, что им расчесывала волосы какая-нибудь барышня-дворянка двести лет тому назад.
   - Почему обязательно барышня? - улыбнулся Антон.
   - Я думаю, такой гребень и в те времена стоил недешево.
   - А вам случайно доллары не нужны?
   - Какие доллары? - не поняла Вероника.
   - Канадские.
   - Откуда они у вас? - улыбнулась женщина, с интересом поглядев на Антона.
   - На фабрике получил. Новый хозяин у нас. Так вот он за старые долги расплатился.
   - И большой долг?
   - Восемьсот долларов.
   - Не маленький, только я ведь курс не знаю. Вам с ними в банк надо. А новый хозяин, случайно, не говорил?
   - Сказал, что курс такой же, как у американских.
   - Ах, вот так, и сколько должно получиться в рублях?
   - Двадцать одна. Хотя, знаете, Вероника, вы меня извините. Что-то меня не туда понесло, завтра схожу в банк и поменяю.
   - Знаете, что я думаю? В нашем районе только филиалы банков, а вам нужен центральный офис. Боюсь, как бы вам не пришлось в центр ехать, да еще неизвестно, какой из банков их принимает.
   - Тем более, вам-то они тогда зачем?
   Увидев, что Антон собирается поставить пустую чашку на холодильник, Вероника решила перехватить инициативу. Быстро поднявшись из кресла, она взяла чашку Старцева и вновь налила в нее квас.
   - А я постоянно бываю в банке, так что смогу запросто их обменять. Давайте, - вернулась она к вопросу о деньгах.
   Антон смущенно посмотрел на женщину.
   - Давайте, - решительно потребовала она.
   Он отдал деньги, и Вероника, не считая, спрятала их в сумочку. - Не думайте, что восемьсот баксов для меня не деньги, - поймала она на себе внимательный взгляд Антона. - Просто вам я доверяю. Я сейчас.
   Вероника вышла из кабинета, оставив Антона одного. Через минуту она вернулась и вручила ему двадцать одну тысячу рублей. Предложив ему еще квасу, она вдруг смутилась.
   - Кофе не режет слух, а хотите еще квасу, звучит как-то не так, да? - улыбнулась она.
   - Наверно, просто непривычно. Я, кстати, небольшой любитель кофе, - подхватил эту тему Антон. - Я вообще, в деревне родился, вырос, можно сказать, на браге. Здесь в городе эту брагу не знают. В принципе, она похожа по вкусу на квас, только у нее он более густой и с горчинкой.
   - Ее тоже на сухарях ставят? - заинтересовалась Вероника.
   - Нет. Там солод, хмель и сахар, ну и закваска на дрожжах. Получается вкусно и сытно. Как сейчас говорят - еда и питье в одном флаконе. Пол-литровую кружку замахнул и сыт.
   - Представляю, - прыснула Вероника. - Она же хмельная.
   - Не угадали, - улыбнувшись, отрицательно покачал Антон головой. - Ее даже маленьким детям дают пить. Весь вопрос в пропорциях ингредиентов.
   - Любопытно было бы попробовать, хотя, знаете, в детстве я гостила у бабушки в деревне и однажды мы с двоюродным братом залезли в подпол и нашли там капроновую бочку с брагой. Выпили мы с ним, наверно, по ковшу, я не помню. Я очнулась на полатях. Представляете, бабушка нас потеряла, крышку-то мы за собой закрыли и сидели тихо. Так бабушка обегала всю деревню, пока нас искала. А потом услышала нас в подполе, точнее брата. Я-то моментально уснула, а ему стало плохо. Его давай тошнить. Словом, бабушка нас оттуда достала и перетащила на полати. Как ей это удалось, до сих пор для меня загадка. Мы не такие уж маленькие были, а лестницы в подпол крутые и неровные были.
   - А сколько вам тогда было?
   - Лет шесть, наверно. В школу я точно еще не ходила, а брат был постарше. Инициатива с брагой, конечно, ему принадлежала, но он был хитрый, скажи, говорит, бабушке, что это ты бочку нашла. Ты маленькая, она на тебя ругаться не будет. Я и сказала.
   - И что?
   - Бабушка и не ругалась. Она взяла здоровенный веник крапивы и так меня им отстегала, что я недели две сидеть не могла.
   - А брат? - сквозь смех спросил Антон.
   - А брат дня три на сеновале прятался. Голодный, бабушка делала вид, что не знает где он, а на самом деле, конечно, знала. Она, наверно, думала, что я ему туда еду ношу. А я в ту ограду, где сеновал был, ни ногой. Как он меня не просил, я делала гордый вид, что обиделась на него за крапиву. На самом деле, мне его жалко было, и простила я его давно, просто я мышей боялась до смерти, я их и сейчас боюсь.
   Вероника замолчала.
   - И чем все закончилось?
   - Я уже точно не помню. По-моему, он чего-то наелся в огороде, то ли немытого, то ли неспелого. И у него началась дизентерия. Вызвали врача, и его увезли в больницу. Не помню, сколько он там пролежал, но довольно долго, потому что даже в школу опоздал. Родители говорили.
   - Интересно, помнит он эту историю?
   - Брат? Да, он мне и рассказывал эти подробности. Он в деревне так и жил, у нас вообще там много разных родственников. Но три года тому назад заболел воспалением легких, и не смогли спасти.
   - Умер от воспаления легких? - удивился Антон.
   - Да. Пьют они там всякую всячину, особенно последние годы этот спирт суррогатный. Я, конечно, помогала, как могла, кому деньгами, кому крышу, кому забор новый. В деревне-то несколько лет назад, когда колхозы развалились, вообще ведь работы не стало, у меня квартира, как перевалочный пункт был. Молодежь в город рванула. Человек по десять жили.
   - Вот это да, как же вы кормили такую ораву?
   - Ну, это не самая большая проблема была, - улыбнулась Вероника. - Они же молодые, знакомятся, кто ночью придет, кого вообще потеряем, два парня жили; у троюродной сестры у мужа сестра, так вот это ее дети, они особенно выпить любили. Ночью шум, гам, особенно младший любил побузить. А наутро - тетя Вера, больше не буду, только не отправляйте в деревню.
   - Отправили? - улыбнулся Антон.
   - Нет, - махнула она рукой. - Там кроме них еще три девки. А Игорь, по-моему, Игорем его звали сам уехал. Куда точно, уже не помню, но на стройку, кажется. А старший в институт поступил, учится. Но он у меня сейчас не живет, только две племянницы. В данный момент их нет в городе, потому что лето, но скоро приедут.
   - А своих детей у вас нет? - вырвалось у Антона. - Извините.
   - Нет, ничего. Муж погиб в Афганистане через год после свадьбы. Я еще на четвертом курсе была, а он только окончил военное училище. И не успели завести. Я на юридическом училась, и ушла с пятого курса. Стала торгашкой. Сначала устроилась в магазин продавцом, потом в Турцию ездила, на рынке торговала, потом уже свое дело открыла.
   - Не жалеете, что бросили институт?
   - Иногда. Хотя и понимаю, что другого решения тогда быть не могло. Зачем стране юристы, если законы писаны не для всех? Я и сейчас уверена в том, что они не нужны, как класс. Если право продается и покупается, значит, оно неизбежно будут на стороне богатых. Вообще, в принципе, не должно быть платных адвокатов. Это самое плохое, что мы взяли, в первую очередь, от Америки. У меня недавно был такой случай. Молодой парень, мой сосед по площадке возвращался домой довольно поздно и шел мимо магазина. Этот магазин, оказывается, только что ограбили. Сработала сигнализация, приехал наряд милиции, забрали кого? Естественно, кто был рядом. Грабителей давно уже и след простыл, магазин этот, как позже выяснилось, ограбили двадцать минут назад. Милиционеры просто катались по городу с отключенной рацией. Так вот, уже в милиции с него сняли ботинки и нашлепали в магазине его отпечатки, как будто он случайно разбил банку с повидлом и наступил на нее ботинком. Комедия, но парню грозил срок. Я наняла адвоката не из местной конторы, он в два счета разобрался с этим делом, и парня отпустили.
   - Вот видите, - заметил Антон. - Помог адвокат.
   - Вы знаете, сколько стоили его услуги? Убытки от этого ограбления были на порядок меньше. Но не в этом суть. Не должен человек напрямую платить адвокату. Между ними должно стоять государство. Пусть хороший адвокат зарабатывает много и его услуги стоят дорого, но эти услуги должны быть доступны большинству и государство их должно регулировать. У нас часто приводят в пример Америку. У меня туда подруга уехала. Я ездила к ней в гости и была просто сражена. Там вся Америка судится. У них это, как игра такая на деньги. Кто больше у кого высудит. Совершенно другой менталитет у людей, другие обычаи, нам это вообще не подходит. У них там синонимы - суд и деньги, у нас - суд и тюрьма. У них деньги против денег, у нас против денег свобода. Несоизмеримая плата.
   Антон встал, налил в чашку кваса и, заглянув в чашку Вероники, завинтил пробку.
   - Вы знаете, последнее время я думаю, что наказания без вины не бывает. Только мы не знаем, почему выбирают именно нас на роль жертв или палачей. Связь между виной и наказанием тоже не всегда видна, но она есть, просто мы живем и мыслим в одних масштабах, а она существует в других.
   - Вы хотите сказать, что все предопределено?
   - И - да, и - нет. Я думаю, определены только основные правила игры, по которым живет и развивается Вселенная в целом. А человек делает эту игру благодаря творчеству увлекательной и насыщенной. Человеку предопределено, что он не может не умереть, но когда и как это случится, для Вселенной в целом значения не имеет. Человеческая жизнь на отрезке жизни Вселенной даже мигом назвать нельзя. Поэтому его рождение и смерть зависят от какой-то одномоментной комбинации в игре, которая зависит в свою очередь, от жизни человечества, а оно живет по правилам существующей Солнечной системы и так далее.
   - Вы хотите сказать, что от отдельного человека ничего не зависит? - покачала головой Вероника.
   - Наоборот. От него-то как раз все и зависит. Если принять, что Вселенная развивается по какому-то закону целесообразности, там же нет таких понятий, как добро, зло, нравственность, совесть, а на земле они появились, и я думаю, что неспроста. С одной стороны Вселенная или Бог установили для человека определенные правила, к которым он должен стремиться. Я имею в виду Христа и его заповеди. Напугали его адом, но человек, как нарушал их, так и нарушает. В результате его наказывают за непослушание разными болезнями, репрессиями, народы - войнами, это с одной стороны. С другой, - человечество становится более нравственным, хотя в течении жизни одного человека это малозаметно, это факт. Значит - это цель жизни человечества и цель самого Бога. Возможно, новый уровень целесообразности. Человечество приходит к Богу в новом качестве и превосходит своего учителя.
   - Бога?
   - А почему бы и нет? Если допустить, что душа человека и Бог - одно целое, совершенствуя себя, человек совершенствует Бога.
   - В средние века вас, как минимум, сожгли бы на костре.
   - Это почему? - улыбнулся Антон.
   - Вы так говорите о Боге, как будто это ваш приятель.
   - Собственно, так оно и есть, - кивнул Антон. "Во всяком случае, скоро мне в этом предстоит убедиться", - добавил он мысленно.
   - Но послушайте, я все понимаю, не понимаю только, зачем вам это?
   - Жить помогает. Не отчаиваться, когда уже дальше некуда, не расстраиваться по мелочам, к людям как-то относится терпимее. Я вообще думаю, что жить надо не всерьез. А то наши политики с умными лицами такого наворотили.
   - Подобные Сталину, вы таких имеете в виду?
   - Ему вообще не позавидуешь.
   - А его жертвам?
   - Почему его? Один человек не способен сотворить такое. Появился бы он, например, в современной Швейцарии, жил бы, как все, на лыжах бы катался в Альпах, и никто, может, о нем бы и не слышал. Он такая же жертва своего времени, только на коне.
   - Знаете, так всех можно оправдать.
   - А так и будет, только со временем. И Сталина оправдают, и Гитлера. Сегодня не у кого не вызывает возражений личность Наполеона, а когда-то сами французы от него избавились, как от опасного преступника. И в нашей стране уже сегодня появились профашистские группировки, боготворящие Гитлера. Это в стране, где еще жив в памяти весь ужас войны. Их появление закономерно, но это не означает, что наша страна придет фашизму. Это говорит о том, что враг был повержен, но идеология его жива, и ее можно победить только другой идеологией, тогда фашизм станет просто фактом истории, как татаро-монгольское иго.
   Вероника рассмеялась.
   - С вами не соскучишься, Антон Петрович.
   "Еще как соскучишься", - мысленно возразил Антон. - Просто вы меня понимаете, - произнес он вслух. - У вас было такое? Хотя, ладно, пойду я.
   - Но вы же что-то хотели сказать?
   - Да ничего особенного. Просто иногда отрицательный персонаж кажется интересней, чем благопристойный во всех отношениях. Но это уже лирика.
   - Такое бывает, и довольно часто, - кивнула Вероника. - Под маской благопристойности скрывается обыкновенное равнодушие. А я считаю равнодушие самым большим пороком.
   - Но иногда равнодушие, тоже маска, - добавил Антон. - И под ней скрывается обыкновенная трусость.
   - Что вы имеете в виду?
   "Себя", - мысленно ответил Антон, но "вслух" только пожал плечами.
   - Как говорят, только дураки ничего не боятся. Иногда под трусостью люди понимают совсем не то. Все зависит от самооценки.
   Антон отвел глаза в сторону. Обоим стало неловко в наступившей тишине, словно они нечаянно разделись в освещенной комнате и не знают, что делать дальше.
   - До свиданья, Вероника, - поднялся Антон из кресла, непроизвольно коснувшись руки женщины. Он тут же отдернул руку и почувствовал себя таким идиотом, что готов был провалиться сквозь землю. Вероника отреагировала на порыв Старцева лишь чуть дрогнувшими веками карих глаз. Она убрала руку с подлокотника кресла, и как-то очень по-особенному взмахнула кистью руки в ответ, словно и прощалась и не хотела, чтобы он уходил. Этот чудесный, завораживающий жест являл собой мановение женской слабости, даже растерянность мелькнула в ее глазах, но Вероника сразу же взяла себя в руки, энергично поднявшись, она дважды кашлянула и протянула Антону руку для... Рукопожатия? Поцелуя? Он, разумеется, знал, что галантный кавалер должен поцеловать даме протянутую руку, но ее рука была слишком низко, и от него требовалось взять ее за пальцы, плавно поднести к своим губам, слегка склонив при этом голову, и нежно поцеловать. Антон уже набрал в грудь воздуха, чтобы первый раз в жизни почувствовать себя кавалером, но Вероника лишила его этой возможности. Она просто нашла его пальцы и слегка сжала их.
   - Заходите, Антон. Даже если не будет новых работ. Хотя, я думаю, они обязательно у вас появятся.
   Она улыбнулась. Как показалось Антону, улыбка получилась грустная и по-детски беззащитная. Он с трудом подавил в себе желание обнять и прижать к своей груди эту улыбку и все, что было с ней вместе. В третий раз попрощавшись, он вышел на улицу.
  
   Глава 5
   Домой
   Катя мучилась животом, но ничего не пила.
   - Не лезет ничего, - мученически поморщилась она. - Не помнишь, - умоляюще посмотрела она на Антона. - Трава у нас была какая-то?
   - Какая трава?
   - Посмотри, где-то зверобой с мятой в мешочке был. Или сходи пока в аптеку, попроси что-нибудь от желудка, траву я сама посмотрю.
   - Время десятый час, какая сейчас аптека?
   - Тут недалеко круглосуточная. Деньги-то есть у тебя? А то возьми, у меня в плаще лежат.
   - У меня Но-шпа есть, - порывшись в карманах пиджака, висевшего на вешалке в прихожей, вспомнил Антон.
   - Давай скорее.
   Катя выпила таблетки и легла на кровать.
   - Ой, - простонала она, водя ладонью по животу. - Как мутит. У меня тоже, наверно, рак, как у тебя. Слушай, я вспомнила. Водку надо с солью выпить, там же стоит в холодильнике. Сделай, Антоша. Полстакана и ложки две соли, или одной хватит, как думаешь?
   - Полторы, - буркнул Антон.
   - Давай полторы.
   Проглотив содержимое стакана, который ей принес муж, Катю передернуло так, что даже Антону стало не по себе.
   - Лишь бы не вырвало, - сквозь зубы просипела она. Минуты через две она уже веселилась по поводу своего брата Вольдемара, у которого ничего с рыбой не вышло, машину у него так и не нашли, а деньги, которые он перевел на свое имя во Владивосток, вернулись обратно. Ольгу не посадили, потому что ничего доказать не смогли, а Витька пошел на курсы компьютерщиков.
   Антон молча "давил" диван, слушая болтовню жены и понимая, что ему это все абсолютно не интересно. Он думал о Веронике, поймав себя на мысли, что совершенно забыл о больном желудке. Пьяный окрик жены заставил его вернуться в реальность.
   - Ты что, уснул что ли? Прошу, прошу, как со стенкой разговариваю.
   - О чем?
   - Водки с солью сделай мне еще так же. Видишь, помогло не то, что твои пилюли.
   Антон встал. Принес стакан, наполненный водкой больше, чем наполовину.
   - Куда столько налил? - возмутилась Катя. - Я же просила половину.
   - Последняя. Пей, сколько влезет, остальное оставь на утро.
   - Сколько влезет, - передразнила его Катя. - Мне надо, чтобы помогло, - икнула она. - А не сколько влезет.
   Стакан опустел, Катя протянула его мужу, вытирая рукавом халата рот.
   - Ты что, опять на диване собрался спать?
   - А где же еще?
   - Со мной, не понимаешь что ли? Трахаться не можешь, так хоть по больному животику погладь, - всхлипнула она.
   - А где у нас машина? - спросил Антон.
   - Какая машина?
   - Стиральная, на кухне стояла.
   - Игорь увез в л-ло-монт.
   - Куда увез? - не понял Антон.
   - Увез. Деньги нужны стали. Ты ее, что ли покупал? В ломбард увез, на работе у него недостача, чтоб не выгнали, пять тысяч заплатить надо стало. А тебе-то какая вообще разница? Ты что ли белье стираешь? Я всю жизнь руками стирала, - продолжала она бормотать, проваливаясь в сон. Звук ее голоса постепенно угасал, взрываясь отдельными звуками, и вскоре перешел в храп.
   Антон в раздумье постоял у окна; убедившись, что жена уснула крепко, он достал из кармана пачку купюр и, отсчитав пять тысяч, положил их на стол. Ему на глаза попался знакомый конверт, краем торчащий из женского журнала мод. Журнал был "древний" в своем содержании, но Катя любила листать его время от времени, размышляя о том, какое платье выбрала бы сегодня. Антон вытащил конверт, он был пуст, адрес на конверте: "Абоненту 3324" небрежно зачеркан шариковой ручкой. Антон вложил деньги в конверт; поискал в бумажном хламе чистый листок бумаги, не найдя, перевернул конверт и написал несколько строк. Затем отправился в прихожую, где находился, встроенный в стену, шкаф для хозяйственных нужд.
  
   Утро первого сентября ознаменовало, по сути, начало осени. Еще вчера было плюс двадцать пять, светило солнце, а сегодня природа словно, заглянув в календарь, серьезно сказала - хватит, за одну ночь, понизив полоску термометра до восьми градусов и запеленав небо непроглядной серостью. Моросил дождь, и было ветрено. Раскидистый тополь за окном тоскливо шевелил поникшей листвой, "полысев" за эту ночь, наверно, наполовину. Несмотря на такую рань (была четверть седьмого), Антон нормально выспался и даже ощутил легкое проникновение голода в организм. Не обращая на него внимания, он расстегнул, приготовленную с вечера, сумку и достал куртку, которую одел на себя. Прощание с женой не заняло много времени. Она спала крепко, укутавшись в одеяло и зарывшись носом в подушку. Постояв с минуту около ее кровати, Антон вышел в прихожую.
   Медленно светало. Антон шагал по мокрым и почти пустым улицам в направлении городского автовокзала. Он торопился на первый автобус и старался держать быстрый темп ходьбы, но быстро выдохся. Антон перешел на средний шаг, и какое-то время сохранял бодрость духа, но до конца пути было еще далеко, а сил не хватало. Антон пошел медленно. На вокзал он приплелся бледный и уставший и мешком плюхнулся на скамейку. Автобус, на который он торопился, ушел несколько минут назад, а до следующего было три часа. Немного отдохнув, Старцев поднялся и занял очередь в кассу. Купив билет, он поискал глазами вход в кафе, но оно оказалось еще закрыто, и Антон сел на пустую скамейку и закрыл глаза.
   - Антон Петрович, - произнес женский голос.
   Он быстро открыл глаза и увидел незнакомую девушку в темных солнцезащитных очках. Удивленно глядя на улыбающееся лицо, он ждал продолжения.
   - Не узнаете? - приподняла очки девушка.
   Густой тональный крем плохо скрывал громадный припухший синяк под глазом и воспаленную верхнюю часть переносицы.
   - Дина?
   Девушка опустила очки на место, поставив на пол большую, спортивную сумку, села рядом с ним.
   - В больницу поехали?
   - Я? Нет, на родину, - несколько торопливо ответил он, пытаясь скрыть растерянность от неожиданной встречи. - Отца надо попроведать, - добавил Антон.
   - А-а, - понимающе качнула девушка головой. - А я бабушку.
   - Какую бабушку?
   - Попроведать поехала.
   - Бабушку?
   - Ну, да, бабушку. А что вас удивляет?
   - Да нет, ничего не удивляет, не ожидал просто увидеть вас здесь в таком виде.
   - Вы имеете в виду это? - взглянула Дина на Старцева поверх очков, как бы акцентируя синяк.
   - Нет, - отрицательно мотнул головой Антон. - Просто джинсы, привык вас видеть в белом халате.., - он внимательно посмотрел на девушку. Она заметно похудела и, несмотря на устрашающие очки, выглядела совсем юной. Нос заострился, линия губ стала тоньше и изящней. - Коса! - вдруг вспомнил Антон. - У вас же была потрясающая коса.
   - Зачем она мне? - тихо ответила девушка. - Теперь. Вздохнув, она добавила:
   - Я могла бы вам все рассказать, только наверно, вы и так все знаете. В нашем городе, если в одном конце чихнуть, в другом обязательно эпидемия насморка начнется. Расскажите лучше, как у вас дела.
   - У меня?
   - Да. Что с вашей опухолью?
   - Полечили ее, сейчас, вот, на домашнем режиме.
   - Операцию не стали делать?
   - Я?
   - Они.
   - Не стали.
   - И не предлагали?
   - Нет.
   - Ясно, - качнула Дина головой. - Они вас умирать отпустили. А мне показалось, что вы поправились, я имею в виду в весе. А это вас от гормонов прет.
   - Почему только от гормонов? - не согласился Антон. - Я теперь нормально ем. Кстати, что касается вашего насморка, то я практически ничего не знаю. Меня просто в милицию вызывали, там и видел пару человек по вашему делу, а к следователю я не ходил.
   - Это по избиению что ли?
   Антон удовлетворительно кивнул.
   - А вас-то зачем к нему приплели? - удивилась Дина. - Хотя понятно, они же всех, кому я уколы ставили, вызывали. Сдали кровь на анализ?
   - Я же сказал, что не был у следователя, зачем кровь сдавать?
   - А вдруг я вас через укол заразила?
   - Через укол?
   - Да.
   - Я так не думаю. И потом...
   - Вы можете, держитесь, - опустила Дина голову. - По вам и не скажешь.
   - Что у меня рак?
   Она удовлетворительно кивнула.
   - По вам тоже не скажешь, - сказал Антон.
   - А я и не болею еще, но самое большее через десять лет от какого-нибудь гриппа или несварения желудка... Это теперь я стала такая, а три месяца назад бесилась, как бесплатная проститутка подзаборная.
   - Помогло?
   Дина вздрогнула. - Если бы мы с вами сидели не на одном берегу, точно дала бы вам сумкой по башке.
   - За что?
   - За то, что издеваетесь. Я возьму сейчас, да как зареву во весь голос, - она выжидательно посмотрела на Антона. - Что, испугались?
   - Еще бы.
   - Опять издеваетесь, - вздохнула Дина.
   Антон промолчал. У него не было желания поддерживать этот пустой разговор, хотя в душе было искренне жаль девушку. Они были обречены, и это обстоятельство объединяло их и одновременно отталкивало. Дина, словно почувствовав настроение Старцева, замолчала тоже. Порывшись в кармане своей сумки, она достала пачку сигарет и зажигалку.
   - У вас сколько до автобуса, Антон Петрович?
   - Долго.
   - Посмотрите за вещами?
   Он кивнул, и Дина ушла на улицу. Ее не было минут десять, она пришла и попросила прощения.
   - За что? - удивился он.
   - За то, что нагрубила вам.
   Он не стал спорить, хотя никакой ее вины не видел. Они снова помолчали, каждый думая о своем. Антон был внешне спокоен, Дина нервничала. Она не могла спокойно сидеть на месте и молчать тоже не могла.
   - Вам страшно умирать? - не выдержала девушка, вскользь глянув на Антона.
   - Страшно.
   - Самое страшное, что мы никому не нужны. Моей бабке скоро восемьдесят, звонит по телефону и спрашивает - А СПИД-то не заразный? Янка, сестра моя рассказывает, что бабуля накупила кучу книжек про СПИД, читает их с утра до ночи. Ничего не помнит, потом лезет к Яне с вопросами. Она у меня тоже неделю назад туда уехала, здесь не в протык стало.
   - Сестре?
   Дина кивнула.
   - Я знаете, что поняла? Что жизнь и смерть абсолютно рядом. Настолько близко друг от друга, вот на такусеньком расстоянии, - показала она на ногте мизинца полоску, шириной в миллиметр, а ты живешь и вроде бы и не знаешь, пока не клюнет.
   - Как сказал твой сосед, тренер Свиягин, когда это где-то там, это одно, а когда лицом к лицу, другое, - вспомнил Антон.
   - Хороший старик, забавный, - улыбнулась Дина. - А живет один.
   - Ну и что? - не понял Антон.
   - Да за него любая замуж пойдет, он такой сильный, между прочим, и не боится ничего. Не то, что некоторые.
   - Кого ты имеешь в виду?
   - Не вас, - улыбнулась Дина. Когда меня увозили, один мужик на балконе стоял, курил. Как только увидел, что они меня в машину заталкивать стали, ушел. Я думала, он хоть в милицию позвонит.
   - Куда заталкивать? - не понял Антон. - Зачем?
   - Насиловать повезли. Я со смены домой шла. "Волга" прижимает меня к кустам возле дома и прижимает, а этот стоит на балконе и лыбится. Потом из "Волги" трое выскочили и затолкали меня в машину. Я так орала, как резаная. Ни одна душа не выглянула. Если бы Свиягин там оказался, - вздохнула Дина. - И не было бы ничего.
   - В милицию обращались?
   - Ну да, в милицию, - усмехнулась девушка. - Они когда еще за город везли, нас ни одна милиция не остановила. На этой "Волге" номера какие-то особые были.
   - Почему особые? Просто они не всех тормозят.
   - Я же не просто так сидела, а мне этот мужик сказал, что мне на ментов надеяться бесполезно. Что эту машину тормозить не будут. Они военные были, солдаты и не знаю, кто там у них, который ими командовал.
   - Тем более в милицию надо было, - сказал Антон. - Их бы быстро нашли.
   - Они убить меня хотели, а этот - старший ихний говорит - как такую красоту жизни лишать? Пусть живет, все равно, мол, их никто искать не станет.
   - Блеф, - покачал головой Антон.
   - Правда, - жестко отрезала Дина. - Вы думаете, этот, который на балконе стоял, пошел бы в свидетели? А других у меня не было.
   - И ты пошла в воинскую часть?
   - Да, пусть помнят теперь, раз не убили. А свидетеля этого я в больнице потом увидела. Его к нам в отделение положили. Начальником большим оказался, заместитель директора на хим.заводе, в отдельную палату его положили. Он меня не узнал, в первый же день полез. Я сначала дала ему по рукам, а потом поняла, что сам бог на моей стороне. С этого гада и начала. Но он аккуратный оказался, всегда только с презервативом, подмываться бегал каждый раз, как ошпаренный.
   - А как ты про СПИД узнала?
   - Так нас же проверяют в больнице. Когда проба дала положительный результат, я сразу все поняла. На повторную попросила сходить сестру. Мы с ней погодки, похожи очень, она даже старше меня выглядит, хоть и младшая. Я же поняла, что меня сразу с работы выгонят.
   - Ну, а Сашка?
   - Какой Сашка? Это который повесился?
   Антон кивнул. Дина вздохнула. - Напоил меня идиот...
   - Еще и Лянчин был, - добавил Антон.
   - Это он вам сказал? Не было у меня с ним ничего, наврал он.
   "А я?" - подумал Антон, вспомнив притязания девушки, но промолчал. Дина, словно прочитав его мысли, неожиданно улыбнулась.
   - Вам бы я тоже ничего плохого не сделала, у меня в халате презервативы были всегда. Просто, когда я поняла, что мне уже терять нечего, замуж я никогда не выйду, детей не будет, так хоть что-то, пока живу.
   - Зря вы так отчаиваетесь. Вполне возможно, пока суть да дело, найдут способ лечения от СПИДа. Не сразу же эта инфекция превращается в болезнь. В прошлом веке целые города от чумы вымирали, от холеры, а сейчас все это лечится.
   - Не сразу, - вздохнула Дина. - Но представляете, сколько такая вакцина будет стоить, если поддерживающие препараты две тысячи долларов в месяц? Даже если мы дома продадим все, что у нас есть, и даже саму квартиру, на два года не хватит.
   - Все равно, шанс всегда есть, - возразил Антон. - Главное, не отчаиваться.
   Дина внимательно посмотрела на Старцева.
   - Вы в это верите?
   - Почему - нет? Рано или поздно, все болезни научатся вылечивать.
   - Вот именно - или поздно. А болезни всегда будут, исчезнут одни, появятся другие.
   - Тогда тем более, какой смысл расстраиваться?
   - Точно, - прыснула Дина. - Тем более, что нас с вами это волновать уже не будет никогда.
   Она поднялась. - Мой автобус объявили, прощайте, Антон Петрович.
   - Вы так говорите, как будто мы больше не увидимся, - улыбнулся он.
   - Ну, почему, может быть, где-нибудь там, - витиевато махнула она рукой к небесам, вешая на плечо сумку. Уже выходя из зала на улицу, Дина обернулась и помахала ему рукой.
  
   Автобус постоянно притормаживал на узком, избитом шоссе, выписывал кренделя, жалобно дребезжал и скрипел все своим существом. И хотя он шел точно по расписанию, сто двадцать километров пути показались Антону бесконечно долгими. Три часа с четвертью на жестоком сидении, и он - дома.
   Моросящий дождик, водяная пыль на шоссе и серая панорама домов с пригорка. Родина. Антон попросил водителя остановить у развилки в километре от въезда в село. Грунтовая, глинистая дорога от этой развилки уходла в гору. Там, метров через двести кладбище. Там похоронена мама.
   Дорога, смоченная моросью, скользкая, как мыло. Глина еще не размокла, а только покрылась тонкой пленочкой влаги, по которой ноги скользят, как по льду. Антон медленно ползет в гору и, еще не дойдя до вершины пригорка, видит кресты. Первые от него могилы, свежие. Кладбище медленно разрастается в сторону села и метрах в ста сбоку от дороги кресты уже перевалили за пригорок и поползли вниз. Как ни странно, но рост свежих ухоженных могил говорит о том, что жизнь в селе налаживается. Многие могила огорожены железной оградкой, тропки посыпаны галькой или песком, стоят памятники из гранита и даже мрамора, да и сами кресты чаще резные. Когда Антон уезжал, кладбище, как и жизнь в селе, было захиревшим. Гранитные памятники были редкостью, а вместо креста чаще ставили железную пирамиду со звездочкой. Такая пирамида стояла и на могиле его матери.
   Из-за пригорка послышался скрип, характерный для несмазанных педалей велосипеда и через секунду-другую над горизонтом показалось красное знамя, а следом и сам велосипедист. Это был парнишка лет десяти, давивший на педали изо всех сил. Знамя у него было привязано к раме в том месте, где должно было находиться сиденье. Сиденье отсутствовало и, взобравшись на пригорок, парнишка просто встал на педали, чтобы передохнуть. По его вспотевшей, раскрасневшейся физиономии было понятно, что подъем дался ему нелегко. Глина широкой лентой обволакивала колеса, мешая катить без помех, но спуск оказался еще труднее подъема. Велосипед так и норовил выпрыгнуть из колеи сам и сбросить с себя седока, переднее колесо не слушалось руля и шло юзом. Мельком глянув на Антона, парнишка надавил на педали и с трудом, но все-таки удержав равновесие, прокатил мимо по свободной колее. Алый шелк знамени с знаменитым серпом и молотом вяло шелохнулся, мокрая, в брызгах грязи ткань болталась понуро и безжизненно. Зато в мимолетном взгляде мальчишки светилось торжество. Во времена Антона знамена к велосипедам никто не привязывал, скорее всего, это бы расценили, как кощунство, но в душе Старцева шелохнулось нечто горделивое, уходящее корнями в ту эпоху, о которой этот мальчишка, скорее всего, ничего не знал. Одолев спуск, он выехал на асфальтовое шоссе и с новыми силами помчался в направлении села. Комья глины полетели во все стороны, знамя расправилось, затрепетало на ветру, как ожившая птица феникс из глубины веков.
   Антон с большим трудом отыскал могилу своей матери. То, что когда-то было окраиной кладбища, давно превратилось в его центральную часть. Холмик на ее могиле провалился, железное надгробие заржавело и покосилось, табличка с надписью валялась рядом. Прочитать что-нибудь на ней не представлялось возможным, кроме одной единственной буквы С. Рядом с могилой лежали остатки от лавочки - два чурбака и отвалившаяся гнилая доска со следами краски. На одном из чурбаков Антон увидел слово "мама", написанное им тридцать лет тому назад. И узнал по нему могилу.
   Тогда они приходили на кладбище с бабушкой, и пока она подкрашивала железное надгробие, Антон, макая в банку с краской палец, вывел это слово. Время пощадило слово, белая краска потемнела, побурела, но сохранила даже следы отпечатков пальца Антона.
   - Здравствуй, мама, - поклонился он. - Вот и пришло время нам увидеться. Я же тебя почти не помню, да и ты меня теперь вряд ли узнаешь. Я здорово изменился. У меня, мама, рак. Я думаю, последней стадии. Сейчас я немного тут посижу с тобой и пойду, но обязательно еще приду. У меня ведь даже лопаты с собой нет, чтобы поправить могилу.
   Антон поискал глазами место, куда бы можно было присесть, и увидел пень. Он вспомнил, что когда-то здесь росла ель, могучая зеленая красавица. Елей на кладбище вообще было много, теперь осталось больше пеньков, слишком плотными стали захоронения. И все равно лесной дух сохранился. Неуловимый, неосязаемый, невидимый, но ощутимый. Присев на пень, Антон достал из сумки бутылку минеральной воды, купленную на автовокзале, и сделал несколько небольших глотков. По спине побежали холодящие струйки воды. Намокшая куртка, обтянувшая спину, прилипла к телу. Антон встал, еще раз поклонился и, повесив сумку крестом через плечо, стал выбираться на дорогу.
  
   Проснувшись, Катя повернула голову на часы, висевшие на противоположной стене. На часах было пять минут восьмого.
   - Антон, ты не ушел еще? - громко позвала она.
   Не услышав ответ, она тяжело вздохнула и села на кровати. Ее мутило, голова не болела, но к ней словно подвесили гирю. Она встала, поймавшись рукой за спинку кровати.
   - Ой, не могу, - вырвалось из груди.
   Поймав равновесие, женщина прошлепала в туалет. Вернувшись в комнату, Катя подошла к столу и выглянула в окно. Серое, дождливое утро едва занималось рассветом.
   - Все, - прошептала Катя. - Больше никаких опохмелок. Сдохну, а не буду.
   Ее взгляд переместился на стол, где лежал конверт, оставленный Антоном.
   - Вот паразит, - мотнула Катя головой. - Убирала ведь, опять достал. Накрыв конверт ладонью, она сжала пальцы. Раздался хруст. Катя удивленно расправила конверт и заглянула внутрь. Вытащив обнаруженные купюры, пересчитала их и, окончательно скомкав конверт, она бросила его в угол комнаты и торопливо начала одеваться.
   - Полторашку джин-тоника и ни каплей больше, - прошептала она вслух.
  
   Примерно в это же время от гостиницы "Павел Бажов" отъехал черный Мерседес с двумя пассажирами, сидевшими на заднем сидении. Одним из пассажиров был Марк Линтон, его сопровождала невеста из Москвы Алла Герхель. Марк с хитрой улыбкой наблюдал за девушкой, пытавшейся на ходу привести в порядок свою заспанную внешность. На очередной яме, заехав помадой в нос, возмущенная до глубины души, Алла обратилась к водителю:
   - Коля, ты не мог бы ехать поровнее!
   - Как вы сказали, Алла Львовна? - непонимающе откликнулся Коля, надо заметить, не слишком молодой человек, нанятый Марком в качестве водителя в фирме проката автомобилей.
   - Я говорю - поровнее, - повторила Алла, выбрасывая использованную салфетку в окно автомобиля.
   Коля озадаченно крутанул головой. - Не думаю, Алла Львовна.
   - Тогда застряньте в какой-нибудь пробке, - потребовала девушка.
   - Мы не можем застрять в пробке, радость моя, - ответил за водителя Марк. - Слава богу, здесь нет таких пробок, как в Москве, и мы не можем опоздать на фабрику. Но зато когда мы приедем, ты сможешь не выходить из машины столько, сколько тебе понадобится.
   - Да? - удивленно повела бровями девушка.
   - А как ты понимаешь, - удовлетворительно склонил Марк голову. - Все, что я делаю, ты должна быть немножечко в курсе.
   - Ты поэтому взял меня с собой?
   - И поэтому тоже. К тому же, я хотел бы с тобой посоветоваться.
   Алла захлопнула маленькое дамское зеркальце и с интересом посмотрела на будущего мужа. - Ну?
   - Понимаешь, я хочу назначить Старцева Антона главным контруктром.
   - Конструктором, - поправила его Алла.
   - Совершенно так.
   - Только я не поняла - кого?
   - Ты не понимаешь, о ком я говорю? Художника.
   - Это такой тощий и бледный, у которого мы игрушки видели? - попросила уточнить девушка.
   - Именно его.
   - Я не знаю, какой из него конструктор, но уж главный, точно никакой.
   - Почему?
   - У него джинсы висят мешком, вида вообще никакого, кто с ним будет дела иметь. Да и простой он, как сибирский валенок и тощий, как скарлатина.
   - Ничего, мы его приоденем и откормим, а директором я поставлю своего сына. Я тебе показывал его на фотографии. Леон спит и видит себя в России. И ты понимаешь, в чем парадокс. Моя дочь Люси выросла здесь у бабушки, пока меня мотало по странам и континентам. Она о России и слышать не хочет, а Леон был на Родине всего дважды, но рвется сюда, а не в Америку или Францию, как его друзья. Я предлагал ему купить в Москве ресторан, думаю, попробует, обожжется и забудет, но он о Москве и слышать не хочет. Как он мне сказал перед отъездом, Москва - это не Россия, это грязная свалка Европы, а Россия - все остальное.
   - Москва- то свалка? - нахмурилась Алла.
   - Это же образно, радость моя. Он имел в виду, что все товары из Европы везут сначала в Москву. Кстати, заметь, половина из них, если не больше, действительно сделаны из отходов от нормального производства и качества. А коммерческим директором, - продолжил свою мысль Марк. - Я поставлю им дядюшку Сержа. Старик мне несколько осточертел своими глобальными идеями, но бухгалтер он отменный. Жить он будет, конечно, в Европе, но от этого все только выиграют. Старый пес скрыл от меня, что купил небольшое шале в альпийских курортах, пусть думает, что я ничего не знаю. Должен признаться, что вся моя банда аудиторов так и не докопалась, как старик обвел меня вокруг пальца на два миллиона долларов.
   - Два миллиона? - улыбнулась Алла.
   - Скажу тебе откровенно, я его за это уважаю и решил отдать ему должное. Пусть старый пес поработает в России.
   - А если он откажется? - задумчиво глядя в окно, спросила Алла.
   - Он мне очень обязан по гроб жизни. Я его вытащил из тюрьмы.
   - Я о художнике.
   - Антон? - удивился Марк. - Чего ради ты о нем вспомнила?
   - Просто. Мне не показалось, что он тебе обрадовался.
   - Я создам ему все условия. Мне не нужно, чтобы он делал сто игрушек в год. Его вертурики неплохая идея, но пока только идея. Им еще далеко до совершенства. Я заставлю его конструировать четыре игрушки в год, не больше шести, в крайнем случае, но это должны быть игрушки высоко... - Марк задумался. - У него получится, у меня есть нюх, - заключил он.
   - А если не получится?
   - Будет жаль немного, но это не смертельно. Найду другого. Вот мы и приехали, солнышко.
  
   Глава 6
   В деревне
   Антон почувствовал, как он отвык от деревни. Узкие тротуары из досок, залепленные глиной, скользкий, напряженный спуск и изнурительный подъем в гору. Угораздило же родиться не на равнине. Но вид с горы родной, как и раньше. Голубая полоска реки внизу, другого берега не видать, он пропадает в сизоватой дымке дождя и тумана. Здесь и в ясную погоду берег виднеется неотчетливо, после строительства плотины река разлилась и превратилась в настоящее море. От берега до берега больше трех километров. С каждым годом река мелеет, обнажая илистую, непригодную ни для купания, ни для рыбалки, кромку. Там, на самом берегу реки его дом.
   Дом встретил Антона новым палисадником, свежевыкрашенными наличниками и высоким крыльцом, отстроенным тоже, по всему, недавно. Когда он уезжал, крыльца вообще не было, в дом ходили через ограду. Подойдя ближе, Антон приятно удивился и другим переменам, не видимым издали. До окон изба подрублена заново, окна стали шире, значит тоже новые, как и резные, узорчатые наличники с голубями. Сбоку на уровне груди в дом входит труба. "Газ", - догадался Антон. На калитке звонок, спрятанный от дождя под кусок резины.
   На звонок на крыльцо вышла молодая женщина в домашнем халате.
   - Вам кого?
   - Петр Васильевич, - закашлялся Антон. - Дома?
   - Кто? - не поняла женщина.
   Антон стушевался, засомневавшись, правильно ли он назвал отчество родителя.
   - Старцев Петр..,э-э.
   - А, дядя Петя, - улыбнувшись, протянула женщина. - Так он не живет здесь больше. Им с тетей Ксюшей казенную квартиру дали. А дом этот они нам продали.
   - Давно?
   - Да уже шестой год живем.
   - А где эта квартира? Далеко?
   - Квартира? Да нет, совсем рядом. В гору поднимитесь,- сказала она запросто, что стало понятно - для нее подняться в гору и рукой махнуть, одно и то же. - Повернете налево, не помню, сколько улиц, вроде четыре или пять, и опять налево. Там домики брусковые на двух хозяев, увидите.
   - Это на поле что ли? - сориентировался Антон.
   - Поля там давно уж нет, до самого леса все дома настроили. А там, на Выселках и спросите Старцева дядю Петю.
   - Спасибо, - кивнул Антон и, вздохнув, посмотрел на гору. Сколько раз пацаном он бегал по ней взад-вперед, не задумываясь, что она такая высокая, крутая и длинная. Подхватив, намокшую от дождя, неподъемную сумку, отдавившую порядком плечо, он зашагал обратно.
   Часа через полтора Антон добрался до Выселок. В сторону от основной дороги в направлении леса шла небольшая улица. О недавно закончившемся строительстве здесь напоминали груды мусора возле домов, битого шифера, кирпичей и вывороченные комья красной глины на дороге. Улица была пуста, и спросить об отце было не у кого.
   На мокрого, уставшего, вымазанного до колен, глиной обратила внимание маленькая собачонка. Высунувшись из большой, крытой гофрированной жестью, конуры, она залилась отчаянным лаем и тотчас же к ней присоединились другие собаки, гавкающие из солидарности наугад и на всякий случай. Не все они, к несчастью Антона, оказались привязаны, хотя в деревнях и существует правило - летом держать собак на цепи, чтобы не пугали другую домашнюю скотину. Другой скотины в Выселках, видимо, не водилось, поэтому собаки, соскучившиеся по своим обязанностям, кинулись ревностно их исполнять.
   Антон не стал дожидаться, пока выскочившие из подворотен псы, познакомятся с ним поближе, заглянув за ближайшую калитку и определив, что собаки там нет, он забежал за нее и, поднявшись на крыльцо, постучал в дверь. В сенях послышалось неторопливое шарканье ног, дверь отварилась, и в приоткрывшуюся щель высунулось сморщенное личико старушки-невелички. Внимательно поглядев на Антона, она повернула голову назад:
   - Петя, к тебе ли чо?
   - Кто там? - раздался из глубины дома голос отца.
   Старушка вопросительно посмотрела на Антона.
   - Не узнали, тетя Ксения? - спросил гость, едва заметно улыбнувшись.
   - Откуда узнать-то? - не поняла мачеха.
   - Антон я.
   Старушечьи брови взлетели вверх. Секунду помедлив, она распахнула дверь. - Мы уж думали, тебя и в живых-то нету. Сколь лет носа не казал. Ну, проходи в избу, там отец-то.
   Петр Васильевич сидел на диване, шаря вокруг себя в поисках очков. Он здорово поправился за последние годы и стал неповоротлив. Кряхтя, он водрузил очки на нос, заправив за затылок шнурок, привязанный к дужкам.
   - Ко мне? - удивился он, разглядев в прихожей Антона. - Слушаю вас.
   - А что его слушать, - бросила тетя Ксения, обходя Антона сзади. - Это сын твой приехал, не узнал ли чо?
   - Сын? - еще больше удивился Петр Васильевич.
   Старцев младший вздохнул. Тяжело поднявшись, Петр Васильевич шагнул ему навстречу и протянул руку.
   - Ну, здорово.
   Пожимая друг другу руки, мужчины пристально поглядели друг на друга.
   - Нашел-то быстро нас? - спросил отец.
   - Сам не ожидал, наугад зашел.
   - Мы уж давненько тут живем. Ксении квартиру дали. Дом-то я продал.
   Антон понимающе кивнул головой.
   - Ну, что мать? На сухую-то, вишь, растерялись мы маленько.
   - Как растерялись, так и найдетесь, - отрезала мачеха, ставя на газ кастрюлю с водой. - Пельмени вам сварю, а про выпивку даже не заикайся.
   - Ради такого дела, Ксюша! - обнял ее за плечи отец.
   - Какого дела? Он, что пить сюда приехал? А повидаться и так можно.
   Отец наклонился к уху Ксении и что-то ей туда зашептал.
   - Не ластись, не ластись, - чуть заметно улыбнувшись, дернула она плечом.
   - Да я не пью, отец, - сказал Антон.
   - А кто пьет-то? Никто не пьет. По маленькой на брата и ладно будет. Где, говоришь, стоит-то, в чулане? - обратился он к жене.
   - Сама принесу. Варите пельмени, вода скоро закипит.
   - Я пока переоденусь, отец.
   - Есть у тебя во что?
   Антон согласно кивнул головой, взял сумку и прошел в комнату за занавеску. Из-за стенки в чулане послышался грохот и неразборчивое восклицание тети Ксении. Когда она вошла, Петр Васильевич хитро прищурился.
   - Пала что ли там?
   - Сам-то не упал как бы, - хмуро глянула она на мужа из-под бровей. Увидев в руке жены пол-литровую бутылку водки, Петр Васильевич одобрительно крякнул.
   - Я-то чо паду, не пьяный пока, - отшутился он.
   - Долго тебе будто...
   Антон переоделся в "сухое" и, собрав в кучу мокрую одежду, понес ее на улицу.
   - Куда ты ее? - спросила мачеха.
   - Сушить повешу.
   - Штаны-то незнатко отвозил. Замочи их в ванне, в огороде стоит, я потом постираю. И по воду сходи, греть поставим. Глянув на белые кроссовки Антона, в которые он переобулся, она заметила:
   - Обутки-то у тебя вокурат по нашей глине. Там на крыльце у отца галоши стоят по воду-то идти.
   - А где вода?
   - На колонке. Ведра здеся возьми, - кивнула она на скамейку у окна, на которой стояли ведра.
   Антон повесил на веревку куртку с джемпером, натянутую на крытом крылечке, замочил джинсы и из той же ванны отмыл от глины туфли. Вернувшись в дом, он взял ведра.
   - С собаками там поосторожней, - предостерег его отец.
   - Да я уж понял, - усмехнулся Антон.
   - Там такая черная бегает, лохматая. Вот она кусается. Буяном зовут, а остальные так, - махнул отец рукой. - Гавкают только, пугают.
   - И что? - остановился Антон в нерешительности.
   - По имени его назовешь, - подхватила тетя Ксения. - Он не лает, но понюхать обязательно подбежит. Скажешь - Буян, Буян, и не машись, спиной к ему не вставай. Понюхает, познакомится и уйдет. А то на той неделе у Нюси племянницу тяпнул за заднюю ногу.
   - Заднюю? - усмехнулся Антон.
   - Дак она от его побежала, - пояснил отец. - Нюська-то в огороде была, орет девке-то - стой, не беги, а та перепугалась, несется, только от собаки разве убежишь. Пока Нюська выскочила, Буян девку уж повалил, ногу ей прокусил, да плечо, говорят, шибко разорвал.
   - Правильно, она в одном платьишке была, для собаки все равно, что голая, - добавила тетя Ксения.
   - А зачем его отпускают тогда? - не понял Антон.
   - Вишь, у леса живем-то, - двинул плечом отец. - Мало ли что, а тут охрана какая-никакая. Чужой по улице уж точно незаметно не пройдет.
   - И что с этой племянницей теперь?
   - Кто его знает, Нюська говорила, вроде, в больнице была.
   - Да какой больнице? - возразила ему жена. - Вчерась облепиху собирать приходила.
   - Выписали может, а может и ничо ей. На молодых-то быстро заживает, - пожал плечами отец.
   Удивленно мотнув головой, Антон направился к двери.
   - Про воду-то че молчишь? - напомнила отцу тетя Ксения.
   - А! - мотнул тот головой. - Вода-то у нас платная теперь. На колонке запишешь ее на меня, - сказал он Антону.
   - Как платная? - удивился тот.
   - Двадцать копеек литр, - усмехнулась мачеха.
   - Вишь, люди-то из колонок огороды поливают, - пояснил отец. - До речки-то здесь далеко. Вот, чтобы не поливали, сделали платно. Колонки на ночь на замок закрывают.
   - Все напокась делают, - добавила тетя Ксения.
   - А кто ее продает? - не понял Антон.
   - Школьники там дежурят. Можешь им заплатить три шестьдесят, вокурат за два ведра.
   - И что, все покупают?
   - А куда без воды-то? А у кого домой проведена, у тех счетчики стоят.
   - И провели еще не всем, - усмехнулся Антон.
   - По улице-то они линию положили, а домой самому копать.
   - Ладно, хоть отопление провели, - заметила хозяйка. - Дрова не надо. С имя вон сколь работы было, а помогать-то некому, - стрельнула она глазами на гостя.
   Опустив голову, Антон толкнул дверь. С опаской поглядывая по сторонам, он быстро зашагал вдоль тропинки, стараясь двигаться по траве. До колонки было не больше ста метров, и еще издали Антон увидел Буяна за низким, почти игрушечным забором дома напротив колонки. Заметив незнакомца, тот встал в стойку и замер. Услышав, что при движении собаки звякнула цепь, Антон облегченно перевел дух. Внимательно проследив все перемещение незнакомца до колонки, Буян потянул носом воздух и, услыхав знакомое бренчание пустых ведер, развернулся и полез в конуру. Паренек, отпускавший воду, деловито поинтересовался, к кому приехал Антон. С самым серьезным видом он отсчитал и сдачу с четырех рублей Антона - сорок копеек.
   Ведро с водой поставили на "маленький" газ греться и дружно сели за стол. Там уже все было готово. Сдвинуты в сторону старые газеты и бумаги, на расчищенном месте стояли горячие пельмени, граненые стограммовые стопки и распечатанная бутылка водки.
   - Он еть, глонул, жит, - со смехом пожаловалась тетя Ксения Антону на отца. - Я только на секунду отвернулась, гляжу, уже усы у его мокрые.
   Отец смущенно крякнул, быстро запихав в рот пельмень, обжегся и, вытаращив глаза, задышал широко открытым ртом.
   - Куды торопишься-то? - толкнула его локтем жена.
   Проглотив пельмень, отец махнул рукой и потянулся к бутылке.
   - Залечиться надо, чуть весь рот не спалил.
   - Куда по полной-то? - возмутилась тетя Ксения.
   - Дак ты все не выпивай, - усмехнулся в усы Петр Васильевич.
   Антон почувствовал, как водка обожгла желудок, свернулась в комок и рванула обратно в горло. Сделав усилие, он заставил ее опуститься обратно и на предложение отца выпить по второй, решительно прикрыл стопку ладонью.
   - Учися у сына-то! - назидательно произнесла тетя Ксения.
   - Кто по одной-то пьет? - не внял нравоучению тот. - Только добро переводить.
   Антон похлопал ладонью по столу.
   - Помнишь отец, как мы с тобой его на санках тащили?
   - Откуда тащили?
   - От бабушки.
   - Нет, - мотнул отец головой. - Забыл.
   - Откуда ему помнить, пьяный, наверно, был, - хмыкнула тетя Ксения.
   - Почто это сразу пьяный?
   - А вот ты помнишь, сколь времени счас пьешь? - прищурилась женщина.
   - Сколько? Неделю, может, маленько больше.
   - А полтора месяца не хочешь?
   - Полтора месяца? - не поверил Петр Васильевич. - Не может быть, чтобы полтора.
   - Как это не может? Когда тебя с работы попросили?
   - Тоже забыл.
   - А я помню. Ровно четырнадцатого июля, когда мы с тобой последний раз картошку окучивать ездили. Ты вечером тогда первый раз и выпил. И с тех пор кажной день. Он, паразит, - повернулась она к Антону. - Деньги нашел. Зарплату-то и пенсию я у его всю дочиста забираю, а тут гляжу - седни пьяный, наутро опять. Думаю, лешак, на какие деньги Петя водку-то покупает, может, думаю, поит его какая-нибудь? У продавщицы спрашиваю, нет, сам все покупает. Потом кинулась, батюшки, семь тысяч, которые на воду откладывали, нету. Дак он ишо деньги-то прятал от меня. Вечером спрячет, утром ходит, ищет и найти-то не может. Забыл все за ночь. Да ты больше спрятал, чем пропил, - повернулась она обратно к мужу.
   - Нашла ли чо?
   - Нашла.
   - Сколь?
   - Тысячу шестьсот только и нашла. Может еще куда засунул, не знаю уж.
   - Так и есть, - вздохнул отец. - Больше не было. А чо молчала, будто не видела, что я всю избу чуть наизнанку не вывернул?
   - А то и молчала...
   Между ними завязалась веселая перебранка, в которой Антон участия не принимал. Поддавшись озорному, навеянному воспоминаниями из детства, чувству - что-нибудь вдруг найти, он сунул руку под стол и разочарованно вытащил ее обратно. Когда-то, на спрятанном под столешницей, раздвижном вкладыше, у него был тайник. Сейчас там даже и вкладыша самого не было. Этот стол вообще никогда не нравился отцу, и он всегда хотел его выкинуть. Стол был круглый, на массивных резных ножках и занимал много места. Он был розовый, точнее с розоватым оттенком, из всей мебели в доме самый красивый. Сидя за этим столом, Антон всегда вспоминал о бабушке, словно стол хранил тепло ее рук или она была просто на него похожа. Такая же большая, красивая и розовая. Улыбнувшись в душе лирическим воспоминаниям детства, Антон стал смотреть по сторонам. Комната была совсем маленькая. Кроме стола и трех стульев здесь умещался комод с загнутыми петельками, гвоздями вместо ручек, журнальный столик с телевизором и диван. Остальное пространство занимали два окна и два проема, завешанные занавесками вместо дверей. Один проем вел в кухню-прихожую, второй в другую комнату, совсем крошечную, даже по сравнению с этой. За занавеской там виднелась кровать и, судя по ее габаритам, вряд ли в комнате могло уместиться что-то еще. Кровать была тоже знакома Антону. Она была на колесиках со спинками из железных никелированных прутьев разной толщины. Прутья крепились друг к другу железными шариками на резьбе. Однажды к Антону зашел в гости Сашка, живущий по соседству. Сашка был старше и сильнее Антона, и последнему всегда хотелось подружиться с серьезным авторитетным соседом. Сашка убедил трехлетнего Антона, что шарики на кровати нужны исключительно просто так, тем более, что двух уже не хватает, а кровати ничего не делается. Он предложил поменяться шариками на заправский пластмассовый пистолет, грохающий пистонами, и Антон согласился.
   Вечером Антон слышал, как тетя Ксения за перегородкой разделась и спокойно легла спать. Антон успокоил сомнение, закравшееся в душу по отношению к словам Сашки, и уснул. Его разбудил грохот за перегородкой, точнее крики отца, перемежаемые со смехом мачехи. У отца не было чувства юмора, как у тети Ксении, вес которой кровать выдержала, (резьбы держались в отверстиях), а на его вес ослабленная конструкция рассчитана не была, и кровать разъехалась...
   Теперь кровать держалась на гайках с торчащими сбитыми резьбами. Куда подевались шарики, отец так и не дознался. Зато на следующий день Сашка, с пристальным вниманием поглядев на Антона, спросил, не знает ли тот, у кого сегодня ночью резали поросенка. Вроде как у них? Антон сказал, что никаких поросят у них нет, и все это Сашке почудилось. Кто-то так визжал, что Сашкина мать так и сказала, заверил он Антона.
   - У тебя уж все пельмени остыли, ты все сидишь, - услышал Антон над самым ухом. Посмеиваясь, над ним склонилась тетя Ксения. - Может горяченьких подложить? Я живо сварю.
   - Нет, спасибо, тетя Ксения.
   Взяв вилку, Антон лихо зацепил сразу пару пельменей и сунул их в рот.
   - Опять тетя, - укоризненно покачала мачеха головой. На ее раскрасневшемся от выпитого, лице, застыла усмешка. - Я всю жизнь жду, когда ты мамой меня назовешь. Сколь я с тобой нянькалась, когда ты маленький был, сколь засраных штанов твоих перестирала, не помнишь? А в школу на собрания только я и ходила. Отец-то туда и носа не казал. Иду как-то по коридору в школе, впереди две бабы, одна-то знакомая, и вторая у ее спрашивает шепотом - а это, мол, кто? А я-то все слышу, только вида не подаю. Это, Клавка отвечает, мачеха Старцева Антошки. Так мне обидно стало. Все мамы, а я мачеха. Кто это слово только придумал? И больше я в школу ни ногой. Сколь Петя меня не посылал, сколь учительница не писала, я сказала - не пойду, пока Антон мамой меня не назовет.
   - Дак он-то в чем виноват? Он уж большенький был, когда мать-то умерла, - заступился за Антона отец.
   - А я в чем виновата, что мне бог своих детей не дал? - воскликнула Ксения. На ее глаза навернулись слезы. - Знаешь, как мне обидно было всю жизнь? Одной только мне известно, откуда вам это знать. И ладно, он тогда маленький был, а теперь - что? Язык у его отломится ли чо, если он матерью меня назовет? Хоть бы из одного уважения, что столько лет пичкалась с им?
   - Теперь-то он уж сам большой, сам уж отец, - попытался пошутить Петр Васильевич.
   - Во-во, - покачала мачеха головой. - Тогда он маленький был, теперь большой стал. А ну вас, уйду я от вас к лешему, живите тут...
   - Опять завела свою шарманку! - нахмурился отец. Тетя Ксения замолчала. Она, как показалось Антону, тоже знала, что отца лучше не заводить. Его сдвинутые к переносице брови, предвестники приступа необузданной жестокости. В такие минуты отец каменел лицом, взгляд становился злым и колючим, и это грозило неминуемой расправой над ... Раньше над Антоном, еще раньше доставалось матери, особенно, когда отец пил, а пить он начал еще до свадьбы. Антон вздрогнул от жутких воспоминаний, забытых, казалось, навсегда. Теперь, подумалось ему, ярость отца переметнулась на мачеху, хотя раньше этого не было. Но он ошибался.
   - Ты не сверкай, не сверкай, а то ведь я возьму коромысло, да так сверкну, - выразительно взглянула она на отца, собирая со стола пустые тарелки и вилки. И отец как-то сразу обмяк, "уронил" голову и зашарил руками по одежде.
   - Покурить где-то у меня тут, - пробормотал он, вытаскивая из кармана пиджака помятую пачку "примы".
   - На улицу иди, Петя. Не мороз ведь ишо. И так всю квартиру провонял, чо мы тут дышать-то твоей отравой должны? - "добила" она мужа.
   - Ты куришь? - взглянул отец на Антона. Тот отрицательно мотнул головой. Кряхтя, Петр Васильевич поднялся со стула и, шаркая заношенными и рваными (домашними) галошами, пошел на улицу.
   - Спасибо, - следом поднялся из-за стола Антон.
   Мачеха кивнула ему.
   Отец курил, сидя на ступеньках посередине крыльца.
   Выйдя на улицу, Антон встал чуть позади, привалившись спиной к стене.
   - Кончился дождь, - заметил он.
   Отец посмотрел на небо. - Вроде кончился, - согласился он.
   - А небо все равно серое, пойдет, наверно, снова.
   Отец опять посмотрел на небо и промолчал.
   - Осень ведь, - двинул он плечом после длинной паузы.
   - Осень, - согласился Антон. Я, отец, по делу приехал, - добавил он после небольшой паузы.
   - По делу? - переспросил отец, с удивлением обернувшись на сына.
   Помолчали. Отец докурил, придавил окурок галошей и, поднявшись, отшвырнул его в траву. - В избу пойдем?
   - Лучше здесь, - остановил его Антон.
   - Тайна ли чо? - с интересом глянул Петр Васильевич на сына.
   - Да как сказать? Вроде, уже нет.
   Отец ждал, в упор глядя на сына сквозь толстое, поблескивающее стекло очков.
   - В общем, я умирать приехал. Хочу, чтобы ты меня похоронил недалеко от матери. На кладбище я был, место есть. Там пенек от ели остался через две могилы, корни-то, наверно, сгнили уже. В общем, я сам договорюсь.
   - Умирать? - переспросил отец.
   Антон удовлетворительно качнул головой.
   - Почто умирать-то? Я старый, да и то. А ты-то не рано надумал?
   - Это не я надумал, так получилось. Рак у меня.
   - Рак? - протянут отец. Вздохнув, он начал шарить по карманам в поисках сигарет.
   - Ты их на столе забыл, я принесу, - сказал Антон.
   Прикурив, отец помахал рукой, разгоняя облако дыма, и сел на ступеньку.
   - Рак-то чо, с им, я слыхал, тоже живут, лечат его вроде. Ты в больницу-то ходил?
   - Ходил.
   - И чо там тебе сказали?
   Антон вздохнул. - Я в институте онкологии лежал, больше идти некуда. Спустившись на одну ступеньку, Антон сел рядом с отцом. - Так что, отец?
   - На земле-то никого не оставят. Время придет, всех закопают, но ты как-то сам себя вроде... В городе-то чо у тебя? Жена, робил где-то, нет?
   - Все это у меня было, но ты не о том.
   - Как не о том? - возразил Петр Васильевич. - Это еть ты меня хоронить-то должен, а не наоборот. Сын-то чо твой думает?
   - Спился он.
   - Спился? В меня что ли пошел? Ты-то, вроде, не пьешь?
   - Не пью. Если ты о деньгах, отец, ты не волнуйся, деньги я тебе на похороны дам.
   - Даш? - опять удивился отец. - Сколь?
   - Десять тысяч, думаю, хватит.
   - Ишо останется, - вздохнул отец. - Только деньги эти я у тебя брать не стану.
   - Это почему? - не понял Антон.
   - Старый я больно, могу раньше тебя на тот свет отравиться. Это еть в давнишние времена душеприказчиков-то назначали, - вдруг вспомнил он, поглядев на Антона. - Дак тогда большими семьями жили, добро-то нажитое делить надо было. А счас, - махнул он рукой. - Ты лучше, пока живешь, о жизни и думай. А если время придет, без тебя обойдутся.
   - Кто обойдется? - не понял Антон.
   - Кто хоронить будет, тот и обойдется.
   В сенях скрипнула дверь, и раздались шаги тети Ксении.
   - Ну чо, мужики? - залихватским тоном спросила она. - Долго я вас ждать-то буду?
   - А чо нас ждать? - усмехнулся отец. - Покурим, да придем.
   - Глядите, как бы не опоздать, - хмыкнула хозяйка.
   - Куда это? - не понял отец. - Чо ты там опять придумала? Поймавшись на плечо Антона, отец поднялся. - Поглядим ли чо? - кивнул он ему.
   В избе их ждал, накрытый по всем правилам гостеприимства, стол. В центре среди тарелок с нарезанными огурцами, сыром, колбасой и другой домашней снедью, стояли две бутылки - белая и красная. Старцев старший крякнул от удивления и, гордо поглядев на старшего младшего поверх очков, заметил:
   - Вишь, как вовремя мы проголодалися.
   - Так я джинсы постирать хотел, - растерялся Антон. - Вода-то согрелась наверно.
   - Она вскипела уж, - посмеиваясь, сказала тетя Ксения. - Завтра мы ее снова согреем, не размокнут твои штаны-то?
   - Да не должны.
   - Ну и давай за стол, - подмигнул ему поверх, сползших на конец носа, очков отец.
   Как не отказывался Антон от "красненького", его возражения тетя Ксения не принимала. Она даже пригрозила сесть ему на колени и не вставать до тех пор, пока он нормально не выпьет. Антона выручила соседка, забежавшая поглядеть, что это за "телевизер у их работает", когда в деревне третий день нет света. Убедившись, что это не телевизор, а Антон Петрович, приехавший из города навестить отца, соседка ушла, предварительно уступив настойчивому желанию тети Ксении - пригубить красненького. Соседка пригубила дважды - и красненького и беленького. Скоро в дом стали заходить люди, которых тут же усаживали за стол, несмотря на их "упорное" сопротивление. Многие из них хотели выпить именно с Антоном Петровичем за знакомство, за здоровье, за приезд тому подобное. Выпивка на глазах таяла, пустые бутылки летели под стол и тут же появлялись новые. Одни гости уходили, приходили другие. Почти все они оказывались родственниками близкими, дальними или на худой конец - родственниками близких родственников друзей. Тетя Ксения была неутомима. Ее голос то слышался с кухни, то за столом, то из сеней, где она кого-нибудь провожала домой. Она успевала что-то готовить и выпить с каждым гостем персонально и при этом не пьянела и, казалось, вообще не уставала. Ее морщины разгладились, и с помолодевшего лица не сползала улыбка. Отец, напротив, как бы приклеился к дивану, отвечая на приглашение покурить, категорическим мотанием головы. Он пребывал в одной и том же состоянии опьянения, когда еще голова что-то соображает, рот открывается, но уже не столь важно, с кем он говорит и что конкретно жует.
   Несмотря на непоздний еще час, за окном быстро стемнело. Гости перестали различать друг друга, жены начали путать своих мужей, мужья жен... Антона два раза спутали с каким-то, неведомым ему, Пашей. Спутавшая его женщина в темноте казалась молодой и горячей. Он уже изрядно опьянел и хотел на воздух, хоть будучи Пашей, хоть не будучи. По дороге во двор нашелся настоящий Паша и под возглас - Где же ты шлялся, проклятый? Я всю избу у дяди Пети перевернула, - Антон окунулся в уютную прохладу первой сентябрьской ночи.
   К его возвращению на стол установили свечу размером напоминающую бутылку. На беленых стенах и потолке образовались, причудливо пляшущие тени. Свечу несколько раз роняли, путая ее с бутылкой, и зажигали снова, пока тетя Ксения не переместила ее на кухню, где гости пытались разобраться с обувью. В свете прыгающего язычка пламени разгорелся спор о том, куда спрятали чьи-то галоши и где стоят синие сапожки, подаренные дочерью в прошлом году. Тетя Ксения курсировала со свечей до крыльца и обратно, провожая гостей и строго следя за тем, чтобы никто из них не ушел босиком. Кто-то все-таки ушел, судя по тому, что гости уже все разошлись, а две пары ничейных галош оказались не востребованы и один синий сапог.
   За столом остались только Антон с отцом. Последний не выглядел пьяным сильнее, чем час или два назад. Чиркнув зажигалкой, он воздел ее над головой, как факел и, разглядев Антона, пояснил:
   - Покурить надо сходить, помоги-ка встать.
   - Чо, - обратила внимание на совместные потуги, пришедшая с улицы, хозяйка. - Сам-то уж не проворишь?
   - Да тут вылезать неловко, боюсь, кабы стол не уронить.
   Посмеиваясь, она помогла Петру Васильевичу с другого бока выйти в прихожую.
   - Я сам дальше-то, - сконфузился он, высвобождая руки.
   - Идите оба, - кивнула мачеха Антону. - Не мешайтесь тут мне, постелю буду делать.
   Выбравшись на ощупь на крыльцо, отец занял свое любимое место на ступеньке и закурил. Антон старался дышать носом, вдыхая глубоко и шумно. Его мутило, и стоило закрыть глаза, все внутренности начинали "лететь кувырком".
   - Чо, забыл про своего-то? - вдруг спросил отец.
   - Чего забыл? - не понял Антон.
   - Который с клешнями.
   - Забыл, - поразился Антон, поймав себя на мысли, что с ним это случилось, пожалуй, за все лето впервые.
  
   Антон проснулся с ясной головой и в полном сознании. В памяти было все до мельчайших подробностей, особенно разговор с отцом. Едва проснувшись, Антон испытал чувство сожаления о сказанном. Если б не водка... От выпитого не было и следа, если не считать пустоту в душе, в которую ухнулась вся его прежняя жизнь, за исключением вчерашнего вечера. Вдохнув полной грудью, Антон с силой выпустил воздух и сел на кровати. Пол непривычно далеко, почти как в детстве, когда он забирался на эту кровать под одеяло к маме. Тогда ему приходилось лазить по железной боковушке, но это только усиливало предвкушение счастья. И то, что мачеха постелила ему именно на этой кровати, было вдвойне приятно. Аж сердце стучит как-то по-особенному, словно помнит что-то такое, что голова забыла.
   За окном вяло колышутся обтрепанные кусты малины. Утро вялое, хмурое, но без дождя. В этой щемящей тишине доносится из кухни голос мачехи и отца. Даже не прислушиваясь, Антон понимает, что говорят о нем.
   - Умирать приехал; ты, тоже взял бы, да к ему ехал. Вот, мол, здравствуй, сын. Тетя Ксения выговаривает сердито, словно не отец, а сам Антон сидит перед ней.
   - Он сюда, я к ему? - шутит отец.
   - Я вообще его не понимаю, он чо, лягет и помрет завтра? Или как это? - восклицает мачеха. - Жить-то все равно сколь-то будет. А где у нас жить? Я седни с тобой на диване умаялась, ни на минуту не уснула. Ты то храпишь, я локтем тебя под бок ткну, ты стонать давай. Не к соседям же мне бежать?
   Отец тяжело переводит дух. До Антона доносится запах табака. Курит.
   - Мне кажется, ему робить надо идти, он может ишо десять лет проживет, врачи-то тоже, бывает и ошибаются. И чо, мы с им тут нянькаться будем? Здоровый мужик, гли, как вчерась понужал, только за ушами пишшало? - продолжает тетя Ксения.
   - В чулане может? - вздыхает отец.
   - Ты чо? Не выдумывай давай, в чулане. Там барахла всякого чуть не до потолка.
   Антон спрыгивает с кровати, быстро одевается. Шлепая босыми ногами, идет в кухню.
   - Доброе утро.
   Отец и тетя Ксения молча кивают в ответ. Отец хмур, его мучает похмелье.
   - Антон, тут магазин за углом. Ты говорил, у тебя деньги есть, сбегай, купи красненькую, или лучше чекушку, только не пиво. С его один понос.
  
   На веревке, натянутой на крыльце, его джинсы. Пока они с отцом спали, тетя Ксения их выстирала. Антон сбегал в магазин, до которого оказалось не меньше километра. Купив отцу бутылку водки, он набрал полную сумку конфет, печенья, яблок, слив, винограда. Купил на закуску две соленые жирные сельди и приличный кусок дорогой ветчины. Вернувшись домой, получил нагоняй от мачехи.
   - На что столько истратился-то, ись, что ли нечего? - пожурила она Антона. Усадив мужчин завтракать, мачеха засобиралась на работу.
   - Она в библиотеке полы моет, - пояснил отец. - Я еть до последу тоже работал, - добавил он. - Не запил бы дак...
   Тетя Ксения ушла. Оставшись вдвоем, мужчины долго молчали. Первым заговорил Антон.
   - Я сегодня домой поеду, - сказал он.
   - Домой? - переспросил отец, пытливо поглядев на сына поверх очков.
   Тот не ответил. Отец налил себе вторую стопку водки и снова посмотрел на Антона.
   - Налить?
   - Нет, я не буду.
   Петр Васильевич понимающе кивнул головой и опрокинул содержимое стопки в рот. - Вот и ладно пока, - зажмурился он. Нащупав в кармане пачку сигарет, отец хотел прикурить, но нашел зажигалку. - Принеси спички с кухни, - кивнул он Антону.
   Антон подал отцу спички, но не догадался принести пепельницу. Прикурив и поискав ее на столе глазами, Петр Васильевич бросил спичку в пустую тарелку из-под ветчины. Потянувшись во весь рост, Антон резко махнул руками и сказал:
   - Собираться буду.
   Отец промолчал, искоса глянув на сына.
   Сняв с веревки еще влажные джинсы, Антон поискал глазами туфли. На крыльце туфлей не было. Заглянув для верности за низкий парапет, Антон убедился, что нет их и возле крыльца.
   - Туфлей нет, - разочарованно сообщил он отцу.
   - Нет?
   - Наверно, вчера одел кто-нибудь, - предположил Антон.
   - Чужих-то, вроде, не было, - подернул плечами отец.
   - Галоши стоят.
   - Галоши?
   - Красные.
   - Красных галош у нас не было.
   - Может, тетя Ксения убрала куда-нибудь туфли?
   - Куда она уберет? Если одел кто-то, седни принесут. Поймут ведь, что чужие уперли, - улыбнулся отец.
   Антон повесил джинсы на боковушку кровати и сел за стол. С хитрой усмешкой стрельнув на сына глазами, Петр Васильевич кивнул на бутылку.
   - Плеснуть маленько? Маленько-то не помешает.
   Не дожидаясь ответа, он наполнил стопку Антона, налил и себе, но до половины. - Мне-то уже лишка будет, - кивнул он сыну.
   Антон нерешительно поднял стопку, поморщившись, поднес ее ко рту. Водка медленно опустилась в желудок, обожгла и тихой сапой прокралась в голову. Через минуту в голове образовался приятный каламбур из вчерашних воспоминаний и воспоминаний из детства. Воспоминаниям между ними в каламбуре места не было, хотя и в этой городской жизни было что-то веселое, смеющееся вместе с Антоном. Кажется, это была Вероника. Неожиданно тупая боль сдавила желудок, словно Антон проглотил пушечное ядро. Расплывшись волной по животу, боль импульсивно вернулась снова и снова. Антон непроизвольно охнул, побледнел и схватился рукой за живот.
   - Чо у тебя? - насторожился отец.
   Схватившись второй рукой за стол, Антон попытался подняться. Отец быстро встал и подхватил его под руку. - Может, скорую надо?
   - Не надо.
   Развернувшись, он высвободил руку и двинулся к кровати.
   - Ляг, давай, полежи, - сконфуженно предложил отец.
   Нагнувшись, Антон достал из сумки тюбик с таблетками, высыпал несколько штук на ладонь, проглотил и лег поверх одеяла. Вернувшись к столу, отец налил себе еще стопку и залпом осушил. - Не хотел ведь, прости меня грешного. Ты Тоню-то помнишь? - обратился он к сыну, повернув голову.
   - Какую Тоню? - не понял Антон.
   - У нас там живет, Сашкина мать.
   - Матасова что ли?
   - Ну.
   - Помню, конечно.
   - У ее, ведь, в ограде прируб есть.
   - Какой прируб? А-а, - вспомнил Антон. - Она туда раньше квартирантов пускала.
   - Ну, - кивнул отец. - Я и говорю, может, пустит она тебя на постой пока. Поживешь, а там видно будет.
   - А Сашка где, не знаешь? - спросил Антон, припомнив, что домик у тети Тони крохотный, кухня и маленькая комната с двумя окошками, и Сашка, когда подрос, жил в этом прирубе.
   - У него квартира. Он уж давно отдельно живет. Тоне-то тоже здесь квартиру давали, не поехала. Вишь, там огороды-то были у нас по пятнадцать соток, а здесь только двенадцать и то напополам. А у ее внуки летами постоянно пасутся, то ли четверо, то ли пятеро, точно не знаю. Сашка-то работал лет восемь тому назад у нас на маслозаводе шофером, тогда у его четверо было, потом, я слыхал, вроде ишо родил.
   - Не знаешь, где он сейчас?
   - Нет. Он же институт закончил заочно и ушел куда-то. Вроде, прорабом на стройку.
   Услышав с улицы голоса, отец поднялся из-за стола и выглянул в окно.
   - Туфли твои идут, - весело сообщил он сыну. - Это Ваня - Кочерыжка их у тебя специально вчера одел. Так-то придти вроде как неудобно, а тут повод есть.
   - Почему кочерыжка? - улыбнулся Антон.
   - А не знаю, кочерыжка и кочерыжка. Туловище у его, как-то так. Вверху узко, вниз широко.
   Вскоре в сенях раздались шаги и в избу со смехом и шутками вошли тетя Ксения и Ваня- Кочерыжка.
   - Здорово, хозяева! - отсалютовал гость, проходя в комнату. Увидев лежащего на кровати Антона, Ваня кивнул ему как старому знакомому.
   - Представляешь, обутки вчерась чьи-то надел. В темноте-то не разглядел толком.
   - Ты еть в галошах пришел, - хитро прищурился Петр Васильевич.
   - Дак вот, - развел руками Ваня-Кочерыжка.
   - Ну-ка! - негостеприимно отодвинув Ваню в сторону, прошла к столу тетя Ксения. С первого взгляда было видно, что женщина уже выпила. Водрузив на стол бутылку водки, она поглядела на Антона и засмеялась.
   - Все ишо лежит? Ты еть все бока там отдавишь. Иди сюды немедленно.
   - Не гоноши его, - остановил порыв мачехи отец. - Худо стало.
   - Худо? На что пил тогда? Не можешь пить, не пей.
   Поглядев в пол-оборота на Ваню-Кочерыжку, она кивнула ему, приглашая к столу.
   - Ванька, поди сюды, садись. Голова-то, поди, болит, а?
   - Дак как ей не болеть, - смутился Ваня.
   - Откупорь, Петя, - сунула в руки отца принесенную бутылку водки тетя Ксения.
   - У меня ишо старая недопита, - усмехнулся Петр Васильевич.
   - Вот седни ишо пьем, - заключила мачеха, подняв для убедительности указательный палец. - А завтра все. Никаких похмелок. Завтра робим.
   На следующее утро Антону стало легче. Боль отпустила, а на слабость, головокружение и дрожание ног в коленях он старался не обращать внимания. Наскоро одевшись, он прошел мимо спящего на диване отца, в кухню к умывальнику. Отец не сумел раздеться, лежал, съежившись, поверх одеяла и неимоверно громко храпел. Мачехи рядом не было. Антон нашел ее в кухне, лежащей на брошенных, на пол телогрейках. Услышав шаги, тетя Ксения пошевелилась и подняла голову.
   - Не будешь больше ложиться?
   - Нет.
   Женщина встала на четвереньки, с трудом удерживая равновесие, поднялась на ноги и, пошатываясь, но стараясь ступать твердо, направилась в свою комнату. Звук ее шагов разбудил Петра Васильевича.
   - Ксюш! - хрипло позвал он жену.
   - Чо?
   - Погляди, осталось там чего, нет?
   - Я вчера сказала тебе - никаких похмелок! - отрезала она.
   Петр Васильевич испустил глубокий мученический стон и закрыл глаза. Послышался скрип кровати и глухое бормотание мачехи.
   Умывшись, Антон стал собирать свои вещи.
   - Сын, - услышал он за спиной голос отца, говорившего шепотом. Обернувшись, Антон выжидательно посмотрел на него.
   - В магазин не сходишь, а?
   - Так плохо что ли? - в полголоса спросил Антон.
   Вместо ответа отец чиркнул большим пальцем по шее. Раздался скрип пружин, и в проеме маленькой комнаты появилась голова тети Ксении, свесившейся с кровати.
   - Ты собрался ехать, так и едь. Никаких магазинов, а то вышарю обоих на улицу, будете там жить. Он еть целый месяц пьет без просыпу, - кивнула она головой на мужа. - Как ему плохо не будет.
   Стоя посреди комнаты между мачехой и отцом, Антон молча развел руками, показывая, что не в его силах изменить ситуацию, и отец, гневно сверкнув глазами, отвернулся к стене. Постояв секунду-другую, Антон вздохнул и, вскинув на плечо сумку с вещами, вышел в кухню.
   - Бывай, отец, - попрощался он и толкнул дверь.
   Свежий утренний воздух против ожидания Антона, не только не взбодрил его, но наоборот подействовал угнетающе. Еще сильнее закружилась голова, к горлу подступила тошнота и ноги стали ватными и словно неосязаемыми. Собак на улице видно не было, благополучно дойдя до перекрестка, Антон повернул в сторону поселка и пошел в гору. До автовокзала было километра четыре, но уже через десять минут Антон понял, что это расстояние ему не одолеть. Ослабев в конец и покрывшись холодным потом, он думал только о том, как бы не упасть. Ноги сами привели его к дому тети Тони. Открыв расшатанную, скрипучую калитку, он подошел к двери и постучал. Ему никто не ответил, и Антон забарабанил в окно веранды.
   - Кого там принесло в такую рань? - услышал он знакомый с детства, хрипловато-натянутый голос тети Тони.
   Сглотнув слюну в пересохшее горло, Антон постарался ответить громко.
   - Это Антон Старцев, тетя Тоня.
   - Какой ишо Антон? Не знаю я таких.
   - Сын Петра Старцева, сосед ваш бывший.
   Раздались шаги, лязгнул засов и дверь отворилась.
   Перед Антоном стояла тетя Тоня в телогрейке, накинутой поверх ночной рубашки и валенках. Она сильно постарела и сгорбилась. Некогда налитые, румяные щеки впали, растрепанные со сна, волосы торчали серебряными нитями во все стороны. Внимательно поглядев на Старцева маленькими, круглыми карими глазками, похожими на пуговки, старушка сделала вид, что не узнала бывшего соседа.
   - Сплю я ишо. Если тебе спирту, приходи через два часа, Сашка к девяти обещал привезти, а счас у меня нету.
   - Я не за спиртом.
   - А чего тогда? К Сашке что ли? Его сейчас нету, да и не живет он здесь.
   - Я к вам, тетя Тоня. На постой меня пустите на несколько дней? Отец говорил, прируб у вас свободен.
   - На постой? - удивленно открыла рот старушка, обнажив два верхних желтых зуба, оставшихся от ряда крупных, идеально ровных некогда зубов. - Прируб-то не занят, только там уже год как никто не жил.
   - Да мне на несколько дней всего, вот деньги, - протянул Антон сторублевую купюру. Увидев деньги, старушка улыбнулась.
   - Ну дак чо, можно и пустить конечно, - притворно вздохнула она. - Станешь ты там жить только?
   - А что?
   - Дак не прибрано там.
   - А кровать есть?
   - Кровать-то есть. Одеяло и простыни я счас принесу. Тетя Тоня быстро спрятала деньги в карман и отошла в сторону, пропуская Антона в ограду. - На сколько дней говоришь? - спросила она, улыбаясь Антону уголками рта, одновременно закрывая дверь на засов.
   - Дня на три, на четыре.
   - Ну, айда.
   В ограде было темно, как в подземелье, и в детстве эта ограда была у местной детворы излюбленным местом для игры в прятки. Здесь можно было встать за поленницу, спрятаться в каком-нибудь углу, заваленном хламом, просто присесть на корточки. Водящий искал спрятавшихся на ощупь, предлагалось не только найти товарища, но и назвать его по имени. Особую изобретательность в деле сыска и прятанья проявлял Сашка. Однажды, разыгравшись, если не сказать - раздурившись, он потерял бдительность и провалился в выгребную яму клозета, находившегося тут же. На счастье Сашки яма была заполнена неглубоко, и он "утонул" ровно по шею. Яма кишела опарышами, и Сашка орал, как сумасшедший. Эти истошные крики были услышаны тетей Тоней, но все ее усилия по вызволению сына из кошмарного плена оказались тщетными. Пришлось бежать к соседям, и вытащил Сашку отец Антона, предварительно разобрав деревянный подиум. Антон вспомнил, что видеть Сашкину голову, торчащую из дерьма, как кочан капусты, было жалко, но после случая с открученными от кровати шариками, довольно забавно и чтобы скрыть восторг от остальных ребят и главное - от тети Тони, пришлось выбежать на улицу и, катаясь по траве, вдоволь насладиться неожиданным возмездием. Сашку с полчаса отмывали сначала в огороде, поливая его согретой на солнце в ведрах, водой из ковшика, а потом топили баню. Говорили, что после этого тете Тоне пришлось менять в бане полы, а Сашка с неделю ходил как в воду опущенный.
   Антон уверенно нашел дверь в прируб под низкой притолокой, и пригнувшись, все-таки стукнулся о нее головой. В нос ударил резкий, тлетворный запах застоявшегося табачного дыма. Единственное окошко, выходящее в огород, было так засижено мухами, что почти не пропускало света. Стены и потолок прокоптились и почернели, а некрашеные полы устилал земляной ковер из песка и глины. На столе стояло несколько стопок, фарфоровая тарелка с солью, большая железная чашка с окурками и лежало несколько кусков засохшего черного хлеба. Окурки были разбросаны и по полу, следы неосторожного курения виднелись и на матрасе, лежавшем на старой, ржавой железной кровати.
   Судя по всему, здесь располагался "бар" тети Тони, которая, как помнил Антон с детства, всегда была женщиной гостеприимной. Оставив дверь открытой, Антон сел на лавку. Ждать пришлось недолго. Хозяйка принесла простыни, одеяло и две подушки.
   - Подмести бы тут хоть, - покачала она головой. - Все руки никак не дойдут. Стопочку налить? - заговорщицки улыбнулась она.
   - Нет, тетя Тонь, - покачал Антон головой. - Мне бы поспать часок. Я вот что хотел спросить. Вы же раньше травы разные собирали, а сейчас нет у вас случайно зверобоя, ромашки, душицы?
   - Как нету, я и ноне насушила. Внуки-то болеют, да и сама люблю.
   - Может, заварите мне чайничек, а я вам заплачу?
   - Чего ж не заварить. Чо у тебя болит-то?
   - Желудок.
   - Я тебе мяту с корневищами аира заварю.
   - Спасибо.
   Тетя Тоня натянуто улыбнулась и ушла. Антон перевернул матрас на другую сторону, застелил его простыней и, не раздеваясь, лег под одеяло. Засыпая, он услышал чьи-то тяжелые шаги в ограде и обрывки разговора тети Тони с мужчиной. "Сашка", - мелькнуло в сознании.
   - Сколь привез-то?
   - Сто пятьдесят.
   - Квартиранта пустила. Сын Петра Старцева.
   - Антоха что ли?
   Когда Сашка, перетаскав канистры со спиртом из машины в дом, заглянул в прируб, Антон уже спал, свернувшись калачиком и тихо постанывая во сне. Сашка подошел к другу детства и заглянул ему в лицо.
   - Антоха-то худой стал и бледный, как сталактит, - сказал он, прощаясь с матерью.
   Темнота и монотонный шум дождя за окном. Проснувшись, Антон лежал некоторое время неподвижно, стараясь понять, какое сейчас время суток. Утро или вечер? Непроглядная темнота понемногу отступила, и в ней стали прорисовываться мутные силуэты окна, стола и чайника, стоящего на нем. Откинув одеяло, он сел на кровати и нащупал ногами туфли. Чай был совсем холодный, но вкус травяного чая приятно освежал рот и желудок. Антон пил его прямо из носика крупными жадными глотками. Почувствовав, как отяжелели и задрожали ноги, он поставил чайник на стол и сел обратно на кровать. Слабость от ног поднялась выше и разлилась по всему телу. Нащупав рукой куртку, висевшую на спинке кровати, Антон встал, натянул ее на себя и направился к двери. Шум дождя в ограде заметно усилился, темнота тоже. Антон не рискнул идти в клозет и, зная, что слева от прируба есть дверь, ведущая в огород, он пошел туда.
   Полное безветрие, темное небо укрыто пеленой дождя и низкими тучами, и в этой серой мгле силуэты домов и деревьев, словно вырезанные из черной бумаги. Вдалеке маленькая светящаяся точка. "Фонарь", - догадался Антон.
   Во входную дверь громко забарабанили. Через минуту в щели дощатой двери, в которую вышел Антон, брызнули лучики света, и раздался голос хозяйки дома.
   - Кто?
   - Это я Иван, - послышалось с улицы.
   - Какой Иван?
   - Из Сосновки.
   Раздались шаркающие шаги, лязгнул засов, и Иван из Сосновки вопрошающе протянул:
   - Матушка, Тоня, налей на полтинник.
   - Опять в долг что ли?
   - Получка через три дня, я сразу отдам.
   - Ты еть мне уже чуть не пятьсот рублей задолжал.
   - Да куды я денусь? Все долги отдам, как скажешь.
   - На двадцатку налью, больше не проси.
   - Матушка, - жалостливо протянул мужчина. - Я еть шесть километров по такой глине отмахал, считай, обратно переть столько же.
   - Завтра опять придешь?
   - Не приду. Через три дня приду с деньгами, поклясться могу.
   Послышалось чмоканье, и тут же раздался деланно сердитый возглас тети Тони.
   - Куды ишо полез, паразит?!
   - Дак у тебя груди, как у молоденькой, руки так и тянутся к им.
   Антон прыснул, представив старушку в объятиях Сосновского Ивана.
   - Одного токо рожала дак. Ну-ка! - упреждающе воскликнула она очевидно на новое поползновение мужчины. - Здеся жди, вынесу счас тебе.
   - Я пока в прируб, отдохну маленько.
   - Не ходи туды, там у меня человек живет.
   - Дак не помешаю я. Пущай живет, я и ему налью, выпьем на пару.
   Щелкнул выключатель, и Ваня из Сосновки воскликнул.
   - Никого здеся, Тоня.
   - Как никого?
   Шаги хозяйки, поднимавшейся по скрипучей лестнице в дом, повернули обратно. Антон не стал играть в прятки и толкнул дверь. Поздоровавшись кивком головы с Иваном из Сосновки, оказавшимся к большому удивлению молодым человеком, Антон заметил:
   - А я не знал, что у вас в ограде свет появился, раньше-то его не было.
   - Да уж лет десять, как провели. И в прируб провели. Ты ведь, ись поди хочешь? Айда-ка в избу.
   - Спасибо, тетя Тонь, не голодный я.
   - Святым духом ли чо насытился. Весь день спал, как убитый, а я тебе похлебки из русской печки налью. С утра еще поставила.
   Не дожидаясь, пока Антон соберется с мыслями, она решительно взяла его за рукав и потянула за собой. Антон улыбнулся, глянул на часы, показавшие четверть восьмого, и шагнул на крыльцо.
   - Ванька, там чайник в прирубе стоит, принеси-ка его, пока печка горячая, подогреть можно.
   Суп из русской печи или похлебка, как называла его тетя Тоня, был наварист и ароматен настолько, что Антону подумалось - ел бы вот так и ел, пока не лопнул, если бы был аппетит. И все же он выхлебал две чашки и почувствовал себя сытым до горла. Тетя Тоня расспросила его о городской жизни, о жене, отце и о болезни. Антон ответил ей тоже, что уже говорил - болит желудок. Лечился, но пока не помогло.
   - А я тебе к утру овса в чугунке напарю. В ем еть клейковина, шибко он полезный для печени и желудка.
   Ваню из Сосновки, пожелавшего было посидеть за одним столом с ними, она решительно удалила в прируб.
   - Токо спирту мне ишо тут не хватало! - решительно заявила она.
   - Чо я там один-то? - попробовал разжалобить ее Иван.
   - Счас заберу бутылку обратно.
   - Ты чо, тетя Тонь! - испугался молодой человек и пулей выскочил из избы.
   - Вишь какое время пришло, конкуренция у меня, приходится в долг давать, - пояснила она Антону.
   - Какая конкуренция?
   - С государством, будь оно не ладно. В аптеках настойки-то эти перцы, да боярышники. Мужики туда косяком прут, аптека-то круглые сутки робит. Да я бы бросила эту торговлю к лешему, у Сашки -то четверо, три девки, парень, правда, в этом годе работать пошел, Людка - баба его восьмой год дома сидит, сам он на стройке с полгода проробил, и тоже дома. Куды деваться? Тебе в городе-то хорошо платили?
   - Да где там, с хлеба на квас.
   - А у нас тут ведь вообще с работой беда. Ежели мужик четыре тысячи получат, считается большими деньгами.
   - А Сашка почему со стройки ушел?
   - Дак попросили.
   - Пил что ли?
   - Нет, он у меня не пьющий. Кирпич кому-то там продал, - наклонилась она к уху Антона, переходя на шепот. - Те ему за кирпич - машину легковую, эту машину он из городу ко мне сюды пригнал, да на меня ее потом и оформил. А у его деньги искали, деньги-то не нашли, а то бы было моему Сашеньке небо в клеточку, - вздохнула тетя Тоня.
   - Так он не здесь работал?
   - В город ездил, дома только в выходные бывал, ну и в праздники.
   - Хозяйка, ау! - раздался из ограды повеселевший голос Вани.
   - Заблудился ли чо?
   - Спасибо, тетя Тонь! Век тебя не забуду. Пограбастал я до дому, дождь, падла никак не кончится. Закрой за мной, матушка.
   - Какая я тебе матушка, - сердито обронила тетя Тоня, поднимаясь со стула. Она ушла закрывать дверь, а Антон встал и заглянул в комнату. Здесь все было как раньше, две кровати напротив друг-друга, сундук у печки, стол с парой старинных стульев с кожаными сиденьями, комод без ручек, ящики которого выдвигались при помощи ножа или ножниц. На полу половики, два вдоль кроватей и один по диагонали. На комоде маленький японский телевизор. Вернувшись в кухню, Антон подумал, что нужно выпить таблетки и заглянул, в стоящие на скамейке, ведра. Они были пусты.
   Колодец находился в огороде и, подхватив ведра, Антон отправился по воду.
   - Не пади только там, - сказала тетя Тоня, встретившаяся ему в ограде. Антон благополучно набрал воды и, поставив ведра на скамейку, поблагодарил хозяйку за ужин и собрался идти в прируб.
   - Чаю-то, не хочешь ли чо? Он еть согрелся. Попей горяченького.
   - Спасибо, тетя Тоня, если можно, я чайник с собой возьму.
   - Замерзнешь ты там, ложись-ка лучше здеся. Одна кровать у меня свободна.
   - Не замерзну, - улыбнулся Антон. - А телевизор-то хорошо показывает?
   - Хорошо, чистехонько, ровно как фотокарточка.
   - А у отца два канала и то рябит, - удивился Антон.
   - У меня тоже так было. Потом Сашка тарелку на крышу изладил, теперича хорошо стал показывать.
   - Вон что, - улыбнулся Антон. - Спутниковая антенна.
   - Дак давай включу, поглядишь чего-нибудь. Ляг на кровать, да и гляди. Чо там в прирубе-то? Грязь одна.
   В дверь снова постучали. Тетя Тоня прислушалась, стук повторился опять - настойчивый, требовательный.
   - Кого ишо принесло, - пробурчала она, направляясь к двери. - Кто тамо?
   - Да я, тетя Тоня, не узнаешь что ли? - раздался визгливый, срывающийся голос.
   - Надька ли чо?
   - А кто же?
   Лязгнул засов, и хозяйка впустила "гостью" в ограду. Надька не заставила себя ждать и ворвалась в дом вперед хозяйки.
   - Ба-а, - кокетливо протянула она. - А у тебя кавалер, тетя Тоня.
   Антон повернул голову и усмехнулся. Перед ним стояла женщина в болоньевой мужской куртке, доходившей ей до колен, местами порванной, местами грязной. Рукава ее были завернуты несколько раз к локтю. Из-под куртки торчали голые ноги, обутые в галоши, а голову укрывал целлофановый мешок, который сполз на глаза, и Надька небрежно сорвала его свободной рукой, войдя в избу. В другой руке она держала трехлитровую пластиковую бутылку из-под кваса. Редкие спутанные пряди волос облепляли лицо, как намокшая пакля, черты которого показались Антону знакомыми.
   - Ба-а, Антоха, - удивленно протянула Надька, для убедительности показав на него пальцем. Сомнений быть не могло, перед ним стояла Надежда Вишневская, жившая в детстве со Старцевыми по соседству.
   - Привет, Надежда, - поздоровался Антон.
   - А ты откуда взялся-то? Глянь, - обернулась она к входящей в избу, хозяйке дома. - Антоха Старцев. Глазам своим не верю. Мы ведь вот с такого возраста, - показала она рукой расстояние от пола до колена. - Вместе росли.
   - Сколь налить-то? - не разделила ее радости тетя Тоня.
   - На сотку, тетя Тонь, - протянула ей Надька смятую бумажку и бутылку. Старушка ушла в комнату, а Надежда уселась на табурет в кухне напротив Антона.
   - Рассказывай, где ты?
   - Я в городе живу, работаю художником на фабрике, а ты как здесь оказалась, уезжала же вроде?
   - Ба-а, Антоха, где я только не жила, и на юге, и на севере, замуж выходила четыре раза, сейчас вот пятый мужик у меня. А когда родичи крякнули, думаю, чо мне по свету мотаться, когда в деревне дом пустует; взяла, да и приехала.
   Из комнаты вышла тетя Тоня.
   - На, держи, - протянула она бутылку.
   - А-а, спасибо, тетя Тонь. Поставь пока, мы мал-мало побалакаем тут, двадцать лет не виделись.
   - Двадцать шесть, - уточнил Антон. - Мне шестнадцать было, когда ты уехала.
   - Я тогда первый раз замуж вышла, - кокетливо улыбнулась Надька. - Надоела мне тогда эта деревня до смерти, вот и выскочила за первого попавшегося. А он садистом оказался, бил меня каждый вечер и балдел от этого, сволочь. Через полгода я от него ушла. Говорили, искал меня, а я на север завербовалась. Баб там было немного, месяца через три нашла себе мужика, через год оформила развод с первым придурком и вышла замуж. Сына родила ему, хорошо жили. Потом наболтали ему всяких небылиц про меня, народ-то ведь сам знаешь какой, разошлись, и я уехала.
   - А сын?
   - Антошка с отцом остался. А я поехала на юг в Симферополь. Устроилась в бар официанткой, комнату в общаге дали. Потом вышла замуж за моряка, тоже козел оказался. Сколько раз с другими бабами его заставала. Думаю, раз ты так, то и я так. Тоже жизни не получилось. Потом еще с одним жила, и поняла я, что все нормальные мужики женаты, а те, кто холостые, или придурки законченные или психи ненормальные или бабники. Счас вот с которым живу, он на двадцать лет меня старше, пьет, конечно, а кто сейчас не пьет? Но зато тихий, спокойный, не ходит никуда, по дому все делает.
   - Ты, давай, иди домой, - вмешалась в разговор тетя Тоня. - А то прибежит твой тихий, спокойный, да как начнет двери ломать, как в прошлый раз.
   - Ты чо, тетя Тонь? Он же тогда перепил просто, а так он мухи не обидит. Мне с человеком охота поговорить.
   - Знаю я твое - поговорить! - сердито заметила хозяйка. - В прошлый раз уже поговорила. Заперлась с мужиками в прирубе, - продолжила она, обращаясь к Антону. - Свой-то ее потерял, чо тут, только через дорогу перейти, схватил топор и ко мне, давай двери ломать. Она еле успела огородами убежать, а то бы убил ее верно.
   - Так уж и убил бы, - скривилась Надежда. - Я его скорее убью. Поглядев на Антона томным, завораживающим взглядом, она обиженно поджала губы. Антон, против ее ожидания, неожиданно усмехнулся и, прикрыв рот ладонью, вообще отвернулся к стене. "Гостья" встала и, смерив Старцева презрительным взглядом, выскользнула из избы. Тетя Тоня ушла следом и, по доносившимся из ограды голосам, Антон сделал вывод, что к ней пришел очередной посетитель. Подхватив тряпкой за горячую ручку чайник, он ушел в прируб.
   - Я попозже зайду, тетя Тонь, - улыбнулся он. - Если не усну, - добавил Антон, разглядев за тучной фигурой старухи мальчишку лет десяти с пластиковой бутылкой в руке.
   Оставив открытой дверь, Ваня из Сосновки накурил в прирубе так, что Антона едва не стошнило, он выключил свет и, не раздеваясь, лег на кровать.
   Соседка Надя Вишневская была первой любовью Антона. Он понял, что любит ее уже в четыре года. Тогда они, закрывшись в чулане, сняли трусики и принялись изучать устройство друг-друга. Удивлению Антона не было предела. Надя напротив не удивилась ни капли.
   - Я у своего папки уже видела, - заявила она. - Мы с ним в одну баню ходим.
   Урок анатомии прервала мать Нади, искавшая дочь повсюду и определившая ее местонахождение по детским голосам. Стремительно ворвавшись в чулан, она схватила дочь за руку и закричала:
   - Битый час тебя ищу, чем вы тут занимаетесь?
   - Мы в папы-мамы играем, - простодушно ответила Надя и, указав на куклу, лежащую на сундуке, добавила: - А это наша дочка.
   Гневно сверкнув глазами на Антона, мать утащила дочь домой, а вечером у Старцева младшего состоялся короткий разговор с отцом.
   - Узнаю еще раз, возьму ножницы и отрежу. Понял, где отрежу?
   Антон живо представил себе, как все это будет и со слезами убежал в ограду. Там на сеновале было тайное место Антона, где он обычно прятался от пьяного родителя. Сеновал располагался на конюшне, на которую можно было залезть по приставной деревянной лестнице. Проемы между перекладинами лестницы были широки и, ступив на одну, Антон едва дотягивался до следующей. Когда до сеновала оставалось всего пара перекладин, нога соскользнула, и он полетел вниз. Открыв глаза, Антон увидел белый высокий потолок и лицо отца, склонившегося над ним.
   - Очнулся, сынок? На глазах его стояли слезы. Его отец Старцев Петр Васильевич не был монстром, разве что, когда пил.
   Несколькими годами позднее, где-то в пятом классе, Антон написал Наде записку и, увидев ее, сидящей у открытого окна, бросил ей бумажку, проходя мимо. В записке он признавался девочке в любви и приглашал на свиданье вечером к излучине реки, где росли ракиты. Но записка не долетела до окна и упала в палисадник, а Надя сделала вид, что не заметила жеста Антона. Тем не менее, он надеялся, что она придет. И не ошибся. Она пришла к излучине, но не одна, а с Сашкой Матасовым. Антон недоумевал, зачем ей понадобился их сосед, ведь о том, что она записку прочитала, говорило все ее поведение. Она беспокойно крутила головой по сторонам, словно кого-то искала. Антон прятался в кустах, пока они не ушли, потом понуро побрел домой. В голову лезли страшные мысли, например, что Надя расскажет Сашке о его признании, и над ним будет смеяться вся школа.
   Еще через три года по школе поползли слухи, что Вишневская больше не девочка. Антону не хотелось в это верить, но он не раз замечал, как на переменах старшеклассники зажимают Надю в темных углах, и она хоть и верещит, но большого сопротивления не оказывает. Довольно часто Надя стала исчезать с уроков, и однажды ее вообще не было несколько дней. Девочки многозначительно шептались по этому поводу, что Вишневскую положили на аборт. Ситуацию прояснил Сашка. Возвращаясь как-то вместе из школы, они непроизвольно заговорили о Наде.
   - Да у нее бешенство матки, - заявил Матасов. - Как у Екатерины Второй. Стоит ее по спине погладить, она уже балдеть начинает, аж дрожит вся. Ты, Антоха, не теряйся или выбрось ее из головы. Судьба у нее такая.
   Антон после этого разговора с полгода старался Сашку не замечать, они здоровались, но все попытки Сашки завязать разговор, терпели фиаско. Однажды, возвращаясь домой из школы, Антон встретил Матасова в компании незнакомых парней. Они были навеселе. Не говоря ни слова, Сашка подошел к нему и с размаху ударил кулаком в глаз. Ничего не подозревавший Антон, рухнул в придорожную пыль. Парни загоготали. На этом их соседская дружба закончилась окончательно.
   В конце девятого класса Антон набрался смелости и пригласил Вишневскую в клуб на танцы, но потанцевать с ней ему не удалось. Едва они появились в клубе, их тут же окружила компания подвыпивших парней, уже отслуживших в армии. Антона оттеснили, а Надю пригласил на танец один из них. Старцев все время был рядом и видел, как парень, прижав девушку к себе, гладит ее по спине. Дыхание ее участилось, щеки загорели, и возникло ощущение, что она лишилась сил. Парень повел ее к выходу, подмигнув двоим друзьям, стоящим у дверей. Четверка растворилась в темноте, а танцующие пары многозначительно заперемигивались и запосмеивались. Антон выскочил на улицу и бросился в парк, расположенный рядом с клубом. Туда, по его мнению, повели Вишневскую. Он еще не понимал, что он сделает с этими тремя, но в парке их не было. Где-то неподалеку взревел мотоцикл и все стихло.
   После этого случая они долго не виделись. Говорили, что родители увезли Надю в город лечиться. В десятый класс Вишневская не пошла, ей вообще стало невозможно появляться в селе. Казалось все, от мала до велика, знают о ее слабости. Возвратившись после лечения в конце лета, она попала под домашний арест. Иногда Антон видел ее в огороде, но она, заметив соседа, тут же уходила домой. Как-то, спускаясь с горы, он увидел девушку, выбежавшую из его дома. Антон и удивился и одновременно обрадовался. Он прибавил шагу и вбежал в калитку следом за проскользнувшей туда, Надеждой. Дверь в дом Вишневских оказалась заперта. Антон постучал, ему никто не ответил. Антон постучал сильнее... Дома в кухне сидел отец в одних трусах и уплетал колбасу. Заглянув в комнату, Антон увидел беспорядочно разбросанную одежду и смятую кровать. С тех пор он видел соседку только мельком. Сразу после сдачи экзаменов, он перебрался жить в город. О том, что она уехала из деревни еще зимой, Антон знал, но ее замужество родители почему-то тщательно скрывали.
   В ограде какой-то бубнящий голос, по-видимому, упрашивал тетю Тоню налить ему в долг. Старуха что-то сердито выговаривала в ответ. Укрывшись с головой, Антон медленно погрузился в сон, оставив дверь в прирубе открытой. Он проснулся среди ночи от зуда. Чесались верхняя сторона ступней и руки от запястья к локтю. Зуд постепенно усиливался, Антон сел на кровати, расчесывая зудящие части тела, и уже до утра не сомкнул глаз. Чесотка перекинулась на кисти рук, подмышки и спину. От ступней она поползла вверх по ногам. Ничего подобного в своей жизни Старцев не испытывал, кое-как дождавшись утра, он встал, надел куртку и, чтобы не будить хозяйку, вышел на улицу через огород, преодолев невысокий, дощатый забор.
   До аптеки было не меньше двух километров по дороге, и Антон решил сократить это расстояние, пройдя берегом реки, что было короче почти вдвое. Вдоль берега шла узкая извилистая тропинка, размокшая от дождя, и очень скоро туфли Антона, облепленные глиной, превратились в тяжеленные мокроступы. Короткая дорога оказалась не самой быстрой. Проклиная себя за необдуманное решение, Антон добрался до аптеки только часа через три и, очистив туфли от комьев глины, с трудом поднялся на крыльцо и вошел внутрь. Вид его, очевидно, был настолько жалок, что стоящая за прилавком, девушка тут же спросила:
   - Перец или боярышник?
   - Да? Вы всем это предлагаете? - усмехнулся Антон.
   Девушка чуть смутилась, но быстро взяла себя в руки.
   - Слушаю вас.
   - Мне от зуда что-нибудь.
   - Вы к врачу не обращались? - поинтересовалась она. Антон отрицательно мотнул головой.
   - Вообще-то надо знать, на что возникла реакция.
   - Я вчера напился настоя из разных трав, может быть, это организму не понравилось?
   - Может быть, - улыбнулась провизор. - Могу предложить вам таблеточки, мазь вот эта хорошая, правда, дорогая - триста шестьдесят рублей, и абсорбент возьмите, три раза по столовой ложке за час до еды.
   - Давайте все, - согласился Антон.
   Девушка быстро нашла нужные лекарства и упаковала их в небольшой белый пакет с фирменным логотипом, (аптечный сервис докатился и до деревни). Расплатившись, Антон отправился в обратный путь. Шагая в обход по деревянным тротуарам, Старцев невесело подумал о том, что, возможно, его кожная аллергия не имеет отношения к травам, а является результатом его онкологии. Это, собственно, означало, что болезнь наступает с новой силой, и Дина права - его выписали умирать. Впрочем, нельзя сказать, что он и сам об этом не думал. Думать-то думал, но все же надеялся на лучшее, как и в данную минуту, несмотря на ужас, заполонивший душу, несмотря на одиночество, которое он старался не замечать раньше и которое теперь уже нельзя стало не заметить, он продолжал надеяться.
   Тетя Тоня провожала очередного посетителя и встретила его в дверях.
   - А ты откуда? - изумилась она. - К Надьке, что ли бегал?
   - Я в аптеку ходил, - улыбнулся Антон.
   - В такую рань-то? - не поняла старуха. - За настойкой ли чо?
   - Да нет, тетя Тонь. Я же говорил, желудок у меня.
   - А я тебе овса напарила. Айда в избу, и давай пей, сколь влезет, он тебе все твои внутренности прочистит.
   - Можно и овса. И-го-го! - рассмеялся Антон.
   День прошел незаметно. Намазавшись мазью, Антон принял по инструкции таблетки и дважды проглотил абсорбент, напоминающий жирный чернозем, посмотрел телевизор, почитал детектив, который ему дала тетя Тоня. Ближе к вечеру ветер разогнал тучи, выглянуло солнце, и Антон вышел прогуляться на берег реки. На ветру и солнце дороги подсыхали быстро. Дойдя до излучины, он с удивлением увидел удручающую картину. Густой, прибрежный ракитник был вырублен и с корнями и выкорчеван бульдозером. Акция явно носила запланированный характер, но кому и зачем это могло понадобиться, было непонятно.. Спустившись обратно вниз по реке с километр, Антон вышел к зданию речного вокзала, в просторечии именуемого пристанью. Здание был двухэтажное, еще царской постройки. Обмелев, река оставила его далеко на берегу, и теперь, окруженное вплотную молодой порослью березок и кустарников, оно выглядело заброшенным. Окна первого этажа были заколочены, второй этаж представлял собой, открытую всем ветрам площадку под широкой, далеко выступавшей за периметр здания, крышей. Входная дверь в здание была закрыта на большой, амбарный замок, заржавевший в отсутствии хозяев, но это не было препятствием для желающих проникнуть внутрь. С торца здания одно из окон было выломано вместе с рамой, под окном лежало несколько ящиков, образовывавших крыльцо. Поднявшись по ящикам, Антон заглянул внутрь и увидел то, что и предполагал, повсюду валялись шприцы, пузырьки из-под одноименных настоек, использованные презервативы и прочие предметы лихих прожигателей жизни.
   Вернувшись "домой", он застал тетю Тоню в прирубе. Старушка поправляла его постель.
   - Потеряла тебя, - засветилась она радостной улыбкой. - Ись ведь, поди, хочешь?
   Антон неопределенно пожал плечами.
   - Да как ино, с утра ведь крошки у тебя во рту не было?
   - А овес? Я же его с полведра точно выпил.
   - Какая это еда - овес? А я картофельную кашу сварила, целый день в печи упревала. В городе-то такой каши не поешь.
   - Пюре? - не понял Антон.
   - Не пюре, а кашу. С яичками, на молоке, с маслицем.
   Вкус картофельной каши слегка напоминал вкус печеной картошки, но он был более насыщенный, мягкий и нежный. Сверху на вареве образовалась оранжевая пеночка, а сама каша имела розоватый оттенок и просто таяла во рту. К каше тетя Тоня нажарила котлет, хотя правильнее было бы сказать - испекла. Все это вместе источало такой аромат и выглядело настолько аппетитно, что Антон и не заметил, как проглотил две полные чашки каши с тремя большими котлетами. Он категорически отказался от чая, испытывая ощущение не просто сытости, а настоящего обжорства.
   - Вишь, вот, - заметила тетя Тоня. - Вкусная-то еда сама в рот просится.
   - Да уж, - рассмеялся Антон. - Было бы возможно, точно поставил бы в квартире русскую печку.
   - А на что тебе эта квартира? Дом купи, да и ставь. Только с домом шибко работы много, без продыху. Не успеешь одно место залатать, другое уже просится.
   В дверь раздался долгий, требовательный стук.
   - Поись не дадут, господи прости, - всплеснула руками тетя Тоня. - Иду, иду! - крикнула она, распахнув дверь из избы в ограду.
   - Я тоже пойду к себе, - поднялся Антон. - На сон чего-то клонит.
   - Сидел бы ишо...
   - Спасибо, тетя Тонь, пойду, полежу.
   Они вышли из избы, и Антон отправился в прируб. Затворив за собой дверь, он разделся, лег под одеяло и почти мгновенно уснул. Открыв глаза, Антон даже не понял, что произошло. Сон улетучился в долю секунды, а все тело горело, словно изжаленное крапивой. За окном было темно. Отбросив одеяло, Антон встал, прошлепав босиком к выключателю, зажег свет и только сейчас заметил, что полы в прирубе чисто вымыты. Его часы показывали половину третьего. На простыни в нескольких местах виднелись бурые пятна крови. Посмотрев на свои руки, он увидел большие красные пятна, вздувшиеся буграми. У локтей с тыльной стороны руки эти пятна были расчесаны до крови и начинали синеть. Тоже самое произошло и с ногами, особенно на верхней стороне стоп. Буграми покрылась и спина Антона, особенно чесался загривок и лоб. В душу закрался страх. Страхи вообще особенно сильны по ночам.
   "Если сам себя не напугаешь, то бояться не чего", - вспомнил он слова Вити Лянчина. - "Но тогда что это? Отказал желудок или просто объелся с непривычки? Может, таким образом, из него выходит болезнь или те горы таблеток, которые он съел за последние полгода? Или наступила следующая стадия его болезни? Или, или, или..." Их было так много, что захотелось выскочить в одних трусах на улицу и рвануть куда-нибудь, бежать, пока хватит сил, лишь бы не думать не о чем, разопреть изнутри до изнеможения, выгнать из себя с потом всю эту муку и очнуться потом здоровым. С глубоким стоном преодолев приступ накатившего отчаяния, Антон сел на кровать и принялся сосредоточенно натирать воспаленную кожу мазью. Тюбик был маленький, и Антон сразу понял, что на всего его мази не хватит. Посиневшие места больше не чесались, кожа на них потеряла чувствительность и стала чужой. Значит особое внимание открытым частям тела. Лоб и кисти рук. В завершении процедуры лечения Антон проглотил сразу четыре таблетки, запив их овсом.
   Остаток ночи он провел сидя на кровати и раскачиваясь из стороны в сторону, как маятник. Под утро он упал на подушку и задремал.
   Его неглубокий сон прервал голос с характерным смешком. Этот голос мог принадлежать только одному человеку.
   - Хе-хе. Слушай, как не приду, он все спит. Антоха, хе-хе, сознайся, тебе что, в городе спать жена не давала? Сбежал от нее, наверно, рванул в родные края отоспаться, а Антон?
   - Почему обязательно жена? - не открывая глаз, пробурчал Антон.
   - Я так и подумал, хе-хе, значит, любовница.
   Антон открыл глаза. Над ним, заслонив лампочку, возвышалась человеческая глыба, говорившая языком Сашки Матасова.
   - Держи краба, сосед, - протянул Сашка пухлую, широкую, короткопалую ладонь. Высунув руку из-под одеяла, Антон протянул ее для рукопожатия.
   - Как живешь-то хоть? - потрясая руку Антона, расплылся Сашка в широкой, гусиной улыбке.
   - Нормально.
   - А чо это у тебя? - резко нахмурился Матасов, разглядев на кисти соседа вздувшиеся красные пятна. - Обжегся что ли?
   - Да нет, аллергия это, - попытался освободить руку Антон.
   - Ни хрена себе - аллергия! Ты себя в зеркало видел? - впился Сашка взглядом в лицо Старцева. Антон непроизвольно вытащил из-под одеяла вторую руку и дотронулся до лба. Кожа на нем была покрыта такими же, как и все тело, буграми. Увидев вторую руку Антона, превратившуюся в сплошной синяк выше запястья, Сашка отдернул свою руку и вытер ее о штаны.
   - Е-мое! - протянул он и, распахнув дверь, заорал во все горло: - Мать, иди сюда! Скорее...
   - Чо у вас туту стряслось? - обеспокоенно вращая глазами с сына на гостя, появилась в прирубе тетя Тоня.
   - Глянь на Антоху, чо с ним такое? - кивнул Сашка на соседа.
   Тетя Тоня подошла ближе. Увидев, что Антон лежит и спокойно глядит на нее, она улыбнулась.
   - Чо? - повернулась она к Сашке.
   - Покажись матери-то, не боись, она травами лучше любого доктора лечит.
   Вздохнув, Антон откинул одеяло и сел на кровати. Несколько минут тетя Тоня изучала его синяки и пятна, попросила показать ноги.
   - Отродясь не видала такого, - выпрямилась она. - Болят болячки-то?
   - Чешутся.
   - На крапивницу не похоже. Тебе в больницу надо к "Топтыгиным".
   - К кому? - не понял Антон.
   - У Михал Борисычу в кожный.
   - Он чо, такой сюда и приехал? - нервно спросил Матасов.
   - Окснись, вчерась еще ниче у его не было.
   - Аллергия на что-то, тетя Тонь, - сказал Антон.
   - На что это? На овес? Не может быть, я им даже желтуху у людей сколь раз вылечивала. Травы тоже все чистые, луговые. Ись давала, так я тоже самое ем. Скорую помощь вызови, Саша, куды он такой-то пойдет? - повернулась она к сыну.
   - Ты что, сдурела, мать? Вдруг у него проказа, к тебе больше ни одна живая душа не зайдет.
   - Чо болтаешь! - рассердилась тетя Тоня. - Какая проказа в наше время?
   - Да черт его знает, - в сердцах махнул Сашка рукой.
   - Ну и не мели, чего не знаешь, - отрезала его мать.
   - Собирайся, давай, - сверкнул глазами Матасов из-под широкого, нависающего лба, на Антона. - Увезу тебя в больницу.
   - Может чаю на керосинке согреть? - предложила хозяйка.
   - Нет, какой чай, поедем, спасибо, тетя Тоня. Возьмите вот, - протянул он старухе двести рублей.
   - Не-не, убери, - замахала она руками. - Ты мне и так за все заплатил.
   - Ты чо, - двинул Сашка мать покатым плечом. - Бьют - беги, а дают - бери!
   - Возьмите, - положил Антон деньги на стол.
   Вздохнув, старушка убрала деньги в карман.
   - Набрось там чо-нибудь на сиденье, мать, - распорядился Сашка.
   - Чо набросить-то?
   - Да вон, хоть простынь его. Я ее у больницы выкину.
   - На что выкидывать-то? Домой привези, я выстираю, и чистая будет.
   - Ты пододеяльник и наволочку не забудь прокипятить, как следует, - мотнул Сашка головой. - Внуки у тебя все ж таки бывают, да и другие.
   Тетя Тоня унесла простынь на улицу, а Сашка, дожидаясь, пока Антон оденется и соберет вещи, остался у дверей.
   - Ну, ты даешь, сосед, - не выдержал он.
   - Что?
   - На кой хрен больной-то сюда приперся? Сидел бы дома, чем всякую заразу по людям разносить.
   Антон не нашел, что ответить. Собравшись, он направился к двери. Сашка круто развернулся и быстрым шагом вышел из ограды.
   - Ты чо, совсем дура, мать? - послышался его раздраженный голос.
   - Чо опять не ладно тебе?
   - Зачем простынь на мое сиденье постелила? Это ж Антону надо, чтоб евонную болезнь он моей машине не передал.
   Антон прыснул. Вот что его в Сашке всегда удивляло, так это железная логика его умозаключений. Выйдя из ограды, он увидел старенький "Форд" с серьезными повреждениями кузова из-за ржавчины. Внешне дедушка "Форд" напоминал молодой отечественный сорок первый "Москвич", но выглядел более солидно, как и подобало старцу. Сашка уже сидел за рулем и пытался завести двигатель. Кивком головы пригласив Антона в машину, он продолжал щелкать ключом, энергично прокачивая педаль газа. Вздрогнув, автомобиль, завелся.
   - Зажигание надо посмотреть, - буркнул Сашка под нос и, высунувшись в окно, крикнул:
   - Мы поехали, мать. Я дня через три снова заскочу. Все, пока.
   Автомобиль был тяжеловат и в гору поднимался медленно, как будто из последних сил.
   - На семьдесят шестом еле ползет, - заметил Сашка. - Был бы девяносто третий бензин, летел бы, как ласточка.
   Антон понимающе покачал головой.
   - А кто этот Борис Михайлович? - спросил он.
   Сашка наморщил лоб. - Михал Борисыч? О котором мать говорила?
   - Да, да.
   - Врач из кожно-венерического. Сын у него был еще Петька Жилкин.
   - Я знаю Петьку, на рыбалку вместе ходили. А почему был?
   - В Афгане его убили. Говорят, за несколько дней до дембеля. А внука в Чечне подстрелили.
   - Какого внука? - не понял Антон.
   - Так Петька же после института в армию пошел. А пока учился, успел ребенка забабахать. Говорят, только расписаться не успели. Мать у них куда-то слиняла, внука оставила Михал Борисычу. Он и сейчас с ним живет.
   - Так он живой?
   - Живой, - кивнул Сашка. - Живой труп, можно сказать.
   - Почему?
   - В коляске ездит, ноги у него парализованы. А работает в городе, прикидываешь? Типа, как консультантом в какой-то компьютерной фирме. Бабок огребает немерянно.
   - Как это? - не понял Антон.
   - Борисыч-то ему компьютер купил, спутниковый интернет поставил, все прибабамбасы, говорят, волокет пацан в этом деле не хуже самого Гесса.
   - Кого, кого? - не понял Антон.
   - Ну, этого миллиардера, который виндоусы изобрел, программы компьютерные...
   - Билла Гейтса?
   - Типа того, - согласился Матасов.
   - А почему тетя Тоня его Топтыгиным назвала? Солидный такой мужик был.
   - Хрен его знает, - пожал Сашка плечами. - Все так говорят. Поймал три пера - к Топтыгиным.
   На въезде в центр села Сашка слегка притормозил. На ровной дороге мотор работал почти беззвучно, лишь кузов жалобно дребезжал и скрипел на ухабах и выбоинах. Неожиданно посыпал густой, мелкий дождь. Его невесомые беззвучные потоки кружились, подхваченные ветром, бились друг с другом крест- накрест и напоминали серебряную пыль, разбросанную в воздухе, потому что солнце, взошедшее над горизонтом, еще не успело скрыться за тучами, и в его лучах капельки дождя искрились и отливали серебром.
   - Черт! - вырвалось у Матасова, и он резко выжал педаль тормоза. Машину кинуло в бок, и они едва не угодили в кювет.
   - Что случилось? - не понял Антон, чуть не боднувший головой лобовое стекло. "Вот почему это стекло называют лобовым", - мелькнуло у него в голове.
   - Кошка через дорогу перебежала. Черная. Пусть проедет кто-нибудь, - облизнул пересохшие губы Сашка. Они некоторое время стояли на обочине, но машин, как назло, не было, и Матасов предложил Антон проделать остальной путь пешком.
   - Тут же не далеко, - пояснил он. - Метров двести прямо, и потом с полкилометра в гору. Там за горой в небольшом перелеске и стоит больничный городок.
   - Да знаю я, только куда я в такой дождь? - недоуменно бросил Антон.
   Гневно сверкнув на него глазами, Сашка надавил педаль газа.
   - Если с машиной что-нибудь случится, платить за ремонт будешь ты, - добавил он, усмехнувшись.
   "Кто из нас больше больной, еще вопрос", - подумалось Антону.
   Кожно-венерический диспансер располагался в одноэтажном деревянном домике с печным отоплением. С таких домиков когда-то и начинался больничный городок. С тех пор, как уехал Антон, были перестроены корпуса терапевтического и хирургического отделений, семиэтажной свечкой взметнулась "родилка", значительно увеличил свои площади морг, а кожно-венерический каким был, таким и остался. Или руки до него не дошли, или спрос у сельчан на его услуги был невелик. Каждый год в отделение собирались подвести воду, но то ли лето оказывалось коротким, то ли не было труб, а воду по-старинке носили ведрами.
   Внутри помещения крашеные стены и беленые потолки. Скрипучие деревянные полы укрыты линолеумом "под паркет". В наиболее посещаемых участках рисунок на покрытии вытерся, например, у регистратуры, еще закрытой. Зато в конце коридора выглядел, как новенький.
   На звук шагов Сашки и Антона в дверь одного из двух кабинетов выглянул санитар в белом халате, наброшенной поверх него, телогрейке и рукавицах.
   - А где? - кивнул Сашка на завешанное окошко, регистратуры.
   - Дак, молодая она, когда к одиннадцати приходит, когда раньше.
   - А Михал Борисыч? - спросил Антон.
   - Он-то здеся, - махнул санитар рукавицей на соседнюю дверь.
   - Пошли, - кивнул Сашка Антону.
   - Тебе-то зачем идти? - удивился тот.
   - Раз иду, значит, знаю зачем, - нахмурился Матасов.
   Михаил Борисович сидел за столом и заполнял какой-то журнал. Глянув на посетителей, он кивком головы предложил им присесть и продолжил работу. Антон стразу узнал Жилкина. Ему даже показалось, что за двадцать лет Михаил Борисович почти не изменился. Такой же седой, плотный, лицо свежее, налитое и почти лишено морщин.
   - Что вас ко мне привело, Александр? - отложив журнал, посмотрел доктор на Сашку.
   - Это его привело, - улыбнулся Матасов. - Давай, показывай, чо сидишь-то, как неродной? - распорядился он, ткнув Антона в плечо.
   Антон вытянул руки и показал их врачу.
   - Ну и что? - вопросительно посмотрел Жилкин на Антона.
   - Так у него по всему телу такие пятна, - вскочил Сашка со стула.
   - Разденьтесь до пояса... Спиной... Можно одеться.
   - Михал Борисыч, а у него это заразное? - не выдержал Матасов.
   - Думаю, что нет.
   - И ни кому не передастся? А то мать говорит, что на проказу похоже, - не моргнув глазом, соврал Сашка.
   Жилкин вздохнул. - Это не проказа и никому не передастся, - заверил он.
   Сашка с облегчением выпустил воздух и, криво улыбнувшись Антону, вышел из кабинета. Из коридоре донеслось его веселое посвистывание. Через несколько секунд Антон увидел Сашку в окно. Подойдя к машине, тот вытащил простынь, на которой ехал Старцев и понес ее к забору на свалку, но передумал, вернулся и, бросив простынь в багажник, уехал. Михаил Борисович, наблюдавший сцену вместе с Антоном, посмотрел на Старцева с легкой ироничной усмешкой.
   - Я у его матери в прирубе жил пару дней, - пояснил Антон.
   - Понятно, - покачал доктор головой. Задав Антону с десяток профессиональных вопросов, он поинтересовался, с собой ли у него медицинская карта. Карта лежала в сумке, и Антон отдал ее врачу. Изучив ее содержимое, Михаил Борисович внимательно посмотрел на больного.
   - Да. Отправить бы тебя в город на "скорой". Сколько времени прошло, как ты выписался?
   - Дней пять всего.
   - Ладно, полечим. Оставь все это у меня, - накрыл он ладонью документы Старцева. -- Вещи забери с собой, гардероба у нас нет, удобства на улице. Егорыч тебе все покажет. Он в соседнем кабинете.
   - Я его видел, - кивнул Антон. - А можно вопрос, Михаил Борисович?
   - Можно.
   - А почему ваш диспансер "У Топтыгиных" называют? Я же родом отсюда, раньше такого названия не слышал.
   - Это внук мой придумал. У нас тут три мужика работает, все Мишки. Михаил Егорович - санитар, помощник у меня Михаил Иванович и Маша в регистратуре. Вот Илюшка и сотворил названье. Кожно-венерический, мол, не звучит, а диспансер "У Топтыгиных" в самый раз. Так и пошло, да и домик, сам видишь, не дать, не взять, медвежья берлога.
   - Это я, получается, как будто в сказку попал? - улыбнулся Антон.
   Михаил Борисович не ответил, лишь слегка шевельнув бровями, вероятно означающее, - мол, понимай, как знаешь.
   Михаил Егорович полулежал на маленьком диване с газетой, свесив ноги на пол. Он был примерно одного возраста с Михаилом Борисовичем, но газету читал без очков. Прочитанное санитар комментировал вслух, удивляясь, возмущаясь, восхищаясь и переживая одновременно. Сложив газету, Михаил Егорович посмотрел на Антона.
   - Заболел?
   Антон со вздохом кивнул.
   - Бывает. В палату тебя?
   - В палату.
   Санитар поднялся и протянул Антону руку. - Егорыч я.
   - Антон.
   - Пошли. Вещи-то, где у тебя?
   - В коридоре.
   - С собой забери.
   Две палаты для "лежачих" находились в конце коридора, одна мужская, вторая женская. Последняя была заполнена под завязку, в мужской из десяти кроватей было заправлено только три, а больной был всего один. Парень лет двадцати.
   - Венька-то чо, так и не появился?- спросил у него санитар.
   - Не видал.
   - Вот паразит, с милицией ли чо его на аркане тащить? У парня сифилис, - повернулся Егорыч к Антону. - А лечиться не хочет. Дотянет, - хмыкнув, мотнул санитар головой. - Располагайся пока, простыни я тебе сейчас принесу.
   - Болеет Егорыч-то, - сообщил Веня, когда санитар вышел за дверь. - Вчера наклюкался, сказки рассказывал.
   - Какие сказки?
   - А, да у него одна про больницу. Писателем, видать, хочет стать, услышишь еще, мне он вчера все уши прожужжал.
   - А ты с чем лежишь? - улыбнулся Антон, снимая куртку и вешая ее у дверей на гвоздь.
   - Сифак, мы с Венькой с одного курса, с одной общаги, из одной комнаты.
   - Одну и ту же? - догадался Антон.
   - Ну дак. Тебя как звать-то, отец?
   - Антон.
   - А меня Сергей, - протянул парень ладонь для рукопожатия. - Не боишься?
   - А ты? - обнажил Старцев до локтя свою руку.
   - Зараза к заразе не пристает, - улыбнулся Серега.
   Пришел Егорыч и принес постельное белье.
   - Застелешь-то сам?
   Антон согласно кивнул.
   - Выдь-ко со мной, - продолжил Егорыч. - Кой-чего спрошу у тебя.
   В коридоре санитар взял Старцева под локоть и зашептал на ухо.
   - У меня пенсия через три дня, займи рубликов двадцать, богом клянусь, получу - отдам.
   Антон порылся в кармане и протянул Егорычу пятидесятирублевую купюру.
   - Сдачи-то у меня нету ведь, - растерялся санитар.
   - Бери, - сунул Антон ему купюру в карман телогрейки.
   - Спаси тебя господи, - перекрестился санитар. - Живу ишо стало быть. Ты, Антон, как по батюшке-то?
   - Зачем?
   - Ну, дак как зачем? Не мальчонка ведь, - кивнул он на дверь палаты.
   - Петрович, - улыбнулся Старцев.
   - Ты, Антон Петрович, Борисычу не сказывай, что мне одолжил, осерчает поди.
   - Хорошо.
   - И Сереге не говори, ладно?
   - Ладно.
   - Ну, и лады, стало быть. Побежал я.
   Стрельнув на Антона глазами, Серега загадочно улыбнулся.
   - На опохмелку просил?
   - А ты откуда знаешь?
   - Так он у меня утром тоже просил. Ты дал?
   - Полтинник. А ты?
   - Откуда у студента деньги?
   Деньги у студента появились после обеда. В палату ворвался молодой человек и, мимолетом глянув на Антона, устремился к Сергею.
   - Короче, Серый, вставай, потепали к ... - прошептал он что-то ему на ухо.
   - Ты чо, Веня, дурак что ли, бабки-то откуда?
   Веня залез в карман и бросил на тумбочку пачку пятисотрублевых купюр.
   - Ты банк что ли ограбил? - оторопел Сергей.
   - Чо орешь-то? - возмутился его приятель. - Давай, решай короче. Ты со мной или остаешься?
   - Какой базар, Веня, - подпрыгнул тот с кровати. Подхватив с вешалки легкую курточку и зачем-то подмигнув Антону, приятели убежали.
   Часа через полтора в палату заглянул второй врач диспансера, представившийся Михаилом. Он выглядел моложе своих коллег, но по отношению к Антону, был старше лет на пятнадцать. Старцева показалось неудобным называть его просто по имени, и он поинтересовался отчеством врача.
   - Все нормальные Мишки обычно Ивановичи, - полушутливо заметил тот. - А где наши простуженные студенты?
   - Ушли куда-то.
   - Напрасно они это сделали, - покачал Михаил Иванович головой. - Придется подумать о принудительном лечении. Да, - вспомнил он. - Вот вам мазь, молодой человек, - положил он на тумбочку смятый тюльпанчиком лист специальной, не пропускающей жира, бумаги, которую держал в руке. - Есть у вас какая-нибудь футболка и легкие штанишки?
   - Найдутся.
   - Вот и прекрасно. Разденетесь до трусов и мажьте себя с ног до головы. Минут двадцать постарайтесь походить без одежды, женская палата, кстати, находится по-соседству, - улыбнулся Михаил Иванович. - На тот случай, если станет скучно. Но дальше этой палаты без разрешения можно только в туалет.
   - Ясно.
   - Когда мазь впитается, оденетесь. Завтра с утра у вас начнутся процедуры. Вам выписали укольчики, таблетки принесет Егорыч. Все.
   Врач ушел, и Антон остался в палате один. Порывшись в сумке, он извлек белую футболку с фирменным логотипом родной фабрики на груди. Логотип был выполнен смешно и неказисто, поэтому футболку, подаренную, кстати, в честь пятидесятилетнего юбилея существования фабрики, Антон ни разу не надевал. К тому же футболка имела высокий, обжимающий шею, ворот, чего Антон не любил, но для означенных целей, подходила как нельзя, кстати. За футболкой последовали брюки. Они тоже были белые, но Антону очень нравились. Это были крепкие, фирменные штаны с лайбой на французском языке, пошитые как будто специально на него. Когда он их надевал, чувствовал себя на десять моложе. И совершенно не имело значения, что эти штаны Антон купил в"Second Hand" всего-то за полтинник. Штаны для означенных целей использовать было жалко, вдруг не отстираются от мази, но других у него не было. Спортивные брюки с утепленной байковой подкладкой не годились.
   Мазь имела специфический запах и отбеливающий эффект. Вскоре Антон почувствовал жжение и покалывание, на сильно расчесанных, участках кожи. Отбросив все сомнения, (до следующего лета брюки не нужны, а до него еще надо дожить), Антон оделся и залез под одеяло. Незаметно для себя, он уснул. Открыв глаза, Старцев увидел Егорыча. Он сидел на кровати у окна и, не мигая, в упор глядел на Антона. Глаза у Егорыча были круглые, нижняя губа заметно отвисла, и с нее на пол капали слюни, но санитар этого не замечал.
   - Бляха муха, под раздачу попал, - сообщил он, уразумев, что Старцев проснулся.
   - И что?
   - Под домашним арестом теперича буду до завтрева, - вздохнул старик.
   - Не понял, - удивился Антон. - Вы здесь работаете или живете?
   - Я-то? - наклонил санитар голову на бок. - Живу, - кивнул он головой. - И работаю, - хлопнул Егорыч ладонью по одеялу.
   - А почему в больнице?
   Егорыч вздохнул, пьяно качнувшись, сбросил с ног ботинки, один о другой, и лег.
   - Это, мил человек, история, - протянул он. - Была у меня квартира, была жена. Вздохнув, старик сделал паузу, очевидно, вспоминая прошлое. - Хорошая была баба, - продолжил он. - Токо я ее не шибко любил. Мне всю жизнь другая нравилася. Моя Надежда про ее знала, но помалкивала. Иной раз за выпивкой, бывало, что и укоряла, но это случалось редко, не любила она выпивать. Егорыч замолчал.
   - А зачем женились тогда?
   - А затем, зачем все женятся. Из армии пришел в пятидесятом году, служили мы тогда по три года, не то, что сейчас. А у меня младший брат, царство ему небесное, невесту себе нашел, сватов засылать просит. Отец у меня из староверов был, в строгости нас держал. Не порядок, говорит, через голову старшего брата, меня то есть, женихаться-то. Вот Мишку оженим, тогда и Вовкина очередь придет. Егорыч опять замолчал, Антону показалось, что уснул даже, и он решил старика не тревожить.
   - Староверов в селе тогда уже мало осталось, - неожиданно продолжил тот. - Я и надеялся, что отец разрешит мне на Любане жениться. Ох, девка была, любил я ее без памяти. Но он нет. Иноверку в дом пускать? Даже, мол, думать не смей. У их, мол, попы в золоте, а паства в черне. Так и сосватали мне Надюху. Деток долго у нас не получалося. У Вовки уж трое народились, у нас все никак. Мать-то Надюху к разным бабкам водила, те ее и травами поили, и заговорами лечили, в конце концов, понесла. Токо опять не ладно. Плод у ее поперек встал, видно понимал, что без любви на свет нельзя появляться. Надо в больницу везти, вижу, помирает жена, а разродиться не может. Опять отец у нас на пути, но я уж втихую, ночью утащил Надюху на руках. Она, хоть и с бременем была, а легкая стала, как перышко. Вот здеся ей и сделали операцию. Родилася девочка - Иришка. Надюха после операции поправилась, токо рожать уже больше не могла. Егорыч опять замолчал и, вскоре послышалось его легкое похрапывание.
   - Ты уснул ли чо? - неожиданно встрепенулся он.
   - Я? - улыбнулся Антон.
   - Ну, так слушай дальше тогда. Надюха моя страшно любила рыбу ловить. С детства ее отец приучил к рыбалке-то. Сколь я рыбы за жись переел - и вяленой, и пареной, и сушеной, вареной, все, благодаря Надюхе моей. Круглый год рыбачила до самой смерти. Вот на рыбалке этой и простудилося. Болеть стала, женское у ее, и в последний раз с рыбалки и не пришла. Народ говорил, мол, соскользнула она в речку нечаянно, берега-то глинистые, токо я думаю, нарошно она утопла. У ее такие боли в животе были, ночами по полу каталося.
   - А дочь?
   - Иришка-то? Она уж к тому времени замужем была. Поплакала, конечно, но не больно убивалося. Две недели не прошло, явилася ко мне, давай, говорит, пап, квартиру твою продадим, купим одну трехкомнатную, и будешь ты с нами жить. Чего, мол, тебе на старости лет одному маяться. Егорыч тяжело вздохнул.- Мужик у Иришки начальником телефонной станции, внук родился, в общем согласился я. И пошло. Как выпью маленько, Иришка меня домой не пускает. Раз у соседей заночевал, другой раз на лестнице вовсе, дальше ишо хуже стало. Куда-то написала она. Отец, мол, всю пенсию пропивает, прошу, мол, над им опекунство. Вызвали меня в суд, рассказал я тамока все, как есть, суд ее ходотайство-то и отклонил. И стали мы с родной дочерью врагами. Выбросила она в окошко вещи, документы мои, а мужик ее меня настращал, мол, даже на глаза не смей показываться. Я от людей слыхал потом, после суда-то надо мной, дела у его незаладилися, даже вроде со станции хотел уходить. А меня Борисыч приютил, вот, уже четвертый год здеся.
   - И что, с дочерью так и не общаетесь? - изумился Антон.
   - Нет. Внуку подарки с пенсии, бывает, покупаю. Но она раньше их в окошко выкидывала. А вот деньгами ему давал, деньги брала. Последний раз компьютер ему купил за четыре тысячи, не выкинула.
   - Компьютер? - удивился Антон.
   - К телевизеру его включашь и кнопками на пульте играешь в телевизоре-то.
   - Игровую приставку, - догадался Старцев.
   - Ее самую. А здеся когда людно бывает, я внизу на диванчике сплю, а так все время в палате, веселее так-то. Я тут и истопник, и санитар, и дворник.
   Почти одновременно с последними словами послышалось легкое посапывание, постепенно перерастающее в храп с присвистом и чмоканьем. Храп - явление удивительное, какой невероятный диапазон разноголосицы охватывает храпящий человек. Вот он, словно разговаривает с кем-то степенно, размеренно, вдруг всхлип, напоминающий плач, как будто испугался чего-то и, откуда ни возьмись, разудалое, во всю грудь, легкое дрожание с переливами. Лежать, однако, рядом с храпящим, удовольствие небольшое, пытаться уснуть под эту "музыку" тем более не просто. Можно попробовать почитать, например, засунув голову под подушку, только вряд ли удастся сосредоточиться.
   Набросив на плечи куртку и, обувшись на босу ногу, Антон вышел на улицу. По всему, осень еще не пришла в деревню. Трава и деревья стояли зеленые, словно умытые после дождя. Стоило на миг выглянуть солнышку, заискрились и заиграли в листве и на ветках крупные капли воды, как стеклянные бусинки. Замелькали в поднебесье ласточки и стрижи и, как голодная саранча, налетели на Антона из травы комары - назойливые пискуны, жаждущие крови. Отмахиваясь от прилипчивых насекомых веткой, Антон прошелся вокруг больницы, повсюду обнаруживая следы посещений больных друзьями и родственниками. В траве валялись пустые консервные банки, пластиковые пакеты, нестандартные бутылки из-под пива, водки и других напитков. Судя по всему, у Егорыча руки до всего этого безобразия не доходили.
   Странное ощущение появилось у Старцева во время этой прогулки. Как будто он прогуливается не по парку, а какому-то большому земному перрону в ожидании поезда. Вот-вот раздастся гудок паровоза, и поезд унесет его туда, откуда он однажды появился на этой земле. Грустно было сознавать, что при всем том, что даже если душа бессмертна и он не уйдет в небытие совсем, такого, каким он был, его уже никогда не будет. Никогда. Антон Петрович почувствовал неизмеримую любовь к себе, к своему телу. Оно достойно выдержало испытания, посланные ему свыше, не подкачало, когда его душевное равновесие было на грани срыва. Тело упорно сопротивлялось болезни, и Антон понял, что будет помогать ему в этой борьбе всеми возможными способами.
   Рак. Свои собственные клетки становятся чужими и начинают пожирать себе подобных. Почему организм не может распознать этих оборотней? Однажды Антон прочитал в журнальной статье о том, что если было бы возможно поместить человека в идеальную среду обитания, он мог прожить очень долго, но неизбежно умер бы от рака. Стало быть, победа над онкологией и есть шаг в бессмертие, или окончательной победы быть не может? Если и кто-то знает об этом, то пока молчит. Ясно одно, пока рак пожирает одних, наука учится его побеждать, и кто-то потом выживет.
   Устав от надоедливых комаров, Антон вернулся в палату. Егорыч еще спал, запрокинув голову и укрывшись телогрейкой. Антон сел на кровать к окну, и некоторое время убивал его, наблюдая за мухой, запутавшейся в паучьих тенетах между рамами. Самого хозяина, искусно сплетенной сети, пока видно не было, и муха продолжала барахтаться, собирая паутину на себя. В конце концов, ей удалось оторвать сеть с одного края, она повисла, почти доставая лапками до подоконника. Муха в отчаянии и предвкушении свободы задергалась и зажужжала с такой силой, что Антону показалось, еще мгновение, и она на свободе. Но тут появился паук. В сравнении с жирной, с зеленоватым отливом, мухи, он был серенький, крошечный, но такой шустрый, что не успела муха и глазом моргнуть, паук моментально восстановил равновесие. Он с такой скоростью носился по паутине, выписывая такие пируэты, что через несколько секунд не оставил мухе ни единого шанса на спасение. И как бы полюбовавшись результатами своего недюжинного труда, спокойно, как по канату, убежал вверх. Некоторое время муха продолжала жужжать и дергаться, но вскоре устала и, видно, осознав бесполезность попыток, затихла. Антону стало жаль, обреченное на гибель, насекомое, чье положение напоминало его собственное. Он попытался открыть раму, но не смог. Шпингалеты оказались дугообразно заколочены гвоздями. Теперь паук мог спокойно дожидаться, пока гостья околеет, и тогда приступить к трапезе.
   Смерть. Антон не помнил, как умерла его мама. Наверно, тогда его четырехлетнего, отправили к бабушке. Бабушка умерла, когда он служил в армейской "учебке". Первый месяц, поэтому родные решили его не беспокоить. А вот похороны деда он запомнил на всю жизнь. Было ему тогда девять лет, и смерть дедушки воспринималась, как нечто непостижимое. В гробу лежал совершенно чужой человек, и Антон ни как не мог представить, что это и есть его родной дед. Бабушка с дедушкой были родителями матери, родителей отца он никогда не видел. Их репрессировали в тридцать седьмом, и отец воспитывался у тетки. Правда, обо всем этом Антон узнал уже став взрослым, а в его детстве в семье об этом никто и никогда не говорил.
   Услышав топот шагов по коридору, Антон обернулся и увидел Веню и Сергея, входивших в палату в сопровождении старшего лейтенанта милиции. Егорыч, как выяснилось, просыпался так же быстро, как и засыпал.
   - Добегались, соколики, - кивнул он на наручники, которыми молодые люди были скованы друг с другом.
   - Слышь, Каблук, отцепи, мы ж соседи с тобой, чо ты тут выеживаешься-то? - повернулся к милиционеру Веня.
   - Козлов, тебя кто учил так разговаривать с человеком при исполнении? На пятнадцать суток загреметь хочешь?
   Веня презрительно хмыкнул.
   - Смотри у меня, Козлов, - пригрозил старший лейтенант. - Если мы соседи, ты можешь вытворять, чо хочешь что ли? Ошибаешься. Поиграв ключами от наручников, старший лейтенант спрятал их в карман. - Я ключи, - ткнул он указательным пальцем в сторону Вениамина. - Отдам Михаилу Борисовичу. И вот если он сочтет нужным вас расцепить, расцепит, не сочтет, будете жить, как Сиамские близнецы, пока не вылечитесь. А еще раз сбежите, один кто-нибудь или оба, поедите в тюремную больничку.
   - Это, между прочим, нарушение прав человека, - заметил Сергей.
   - А ты напиши жалобу прокурору. Так, мол, и так. Болен сифилисом, но решил оттянуться, менты, падлы, замели и вернули в больницу. А? Как ты думаешь, что тебе прокурор ответит?
   Приятели переглянулись. - А как мы спать-то будем в браслетах?
   - Кровати сдвинете, - усмехнулся старший лейтенант, выходя из палаты.
   Студенты уселись на кровать Сергея.
   - Ну, чо делать теперь? - спросил тот у Вени.
   - Мне другое интересно, откуда Каблук узнал, что мы на эту хату забурились? Заложил что ли кто-то?
   - Да брось ты, - махнул свободной рукой Сергей. Никто нас не закладывал, ментам давно известны и хаты, и хозяева, и кто там, и что, и как.
   - Чо же они тогда их не накроют?
   - А зачем? - удивился Сергей. - Вину-то, ведь, еще доказать надо, а свою долю иметь никому не хило. В нашей деревне без ведома ментов ничего не происходит.
   - Этот сыч еще им подпевает, - кивнул Веня на санитара. - Егорыч, хочешь загладить свою вину?
   - Чего загладить? - не понял тот.
   - Вину, оправдаться, понимаешь? Тебя же, когда бухаешь, мы врачам не закладываем. Ключи надо достать от браслетов. Попроси, поручись за нас доктору, придумай чо-нибудь.
   - Чо я придумаю? - пробурчал Егорыч. - Итак седни попало уже по первое число.
   - Погодь, - подмигнул Серега приятелю. - Егорыч, а Егорыч, ты выпить хочешь?
   - Выпить? - удивленно протянул тот. - Дак еть есть у меня выпить-то, - вдруг вспомнил Егорыч и вытащил из-за пазухи чекушку водки в форме фляжки. - Хватит мне туто-ка.
   Санитар открутил пробку и сделал несколько глотков из горлышка. - УХ, - фыркнул он, мотнув головой. - Хватит покедова.
   - Егорыч, ты чо, только водку жрать и умеешь что ли, а товарищей из беды выручить слабо? - решил подначить санитара Веня.
   - Кому слабо? - нахмурился старик. - Мне слабо? Ты вот не знашь, как мы в войну жили, как пережили ее.
   - Причем тут война? - скривился Веня.
   - Как причем? До лесу было километров шесть, а дрова-то на зиму надо? Надо. А лошади все на фронте.
   Приятели, удивленно улыбаясь, переглянулись.
   - Причем тут лошади, Егорыч? Мы тебе совсем о другом говорим.
   - Вот и я о том же. Я дрова на всю деревню готовил. Спушшусь к реке, по ей тогда лес сплавляли, электростанции не было ишо, спушшуся, вдоль берега топляки валяются. Я его на плечо, и в гору. А бревешки-то по полтонны весом. А ты мне тут говоришь - сла-або! - протянул санитар.
   - А быков не валил одним ударом? - хитро посмеиваясь, поинтересовался Сергей.
   - Не валил, - мотнул Егорыч головой. - Драться я отродясь не любил. Да и с кем драться-то было? Все мужики на фронт ушли, а вернулись токо трое на всю деревню. Это уж потом, когда нас к селу присоединили, пришлося разок одному человеку по морде съездить, дак это за дело было, заслужил.
   - А счас ты как, Егорыч?
   - Чего? - не понял старик.
   - Силен?
   - Дак счас-то уж чо...
   - А давай на руках? - улыбаясь, предложил Сергей.
   Он легко встал, потянув за собой невысокого худощавого Веню. Расправив широкие плечи, потряс правой рукой. - Рука-то у меня эта свободна.
   Усмехнувшись, Егорыч, поднялся следом. В глазах его заиграли искорки былого удальства.
   - Давай так, Егорыч. Побеждаю я - ты достаешь ключ от браслетов, выигрываешь ты - ставим тебе поллитру водки с закусью.
   Санитар вздохнул.
   - Последний раз с циркачом одним этак-то. Лет сорок тому назад.
   - И кто победил?
   - Не помню чо-то, кажись циркач.
   Сергей понимающе кивнул головой и сделал знак приятелю, означавший, что он хочет выдвинуть тумбочку на свободное, от кроватей, место. Установив ее в проход, приятели сели, Веня на кровать, а Сергей на стул. Егорыч поднялся, взял табурет и сел напротив.
   - Давай, коли так, - выставил свою руку на локоть Егорыч. Было заметно, что рука санитара дрожит. Сцепив ладони, Серега кивнул Антону:
   - Считай.
   - Три, два, старт, - отозвался тот.
   Было заметно, как резко напрягся Серега, решивший "покончить" со стариком одним махом. Лицо его покраснело от натуги, заскрипели зубы. Егорыч продолжал сидеть спокойно, намертво удерживая руку. Тогда парень оторвал локоть от тумбочки и навалился на руку санитара с удвоенной силой. Но и этот запрещенный прием Сереге не помог. Братское рукопожатие медленно накренилось. Внизу была рука парня. Через секунду он не выдержал, и прекратил сопротивление.
   - Да, дедок, силен, ничего не скажешь, - удрученно покачал он головой.
   - А левыми? - спросил Веня.
   - Левая-то у меня закована, не видишь что ли? - раздраженно бросил Серега.
   - У меня-то свободна. Ты как, Егорыч? - вопросительно кивнул он санитару.
   - Давай левыми, - согласился тот.
   Приятели поменялись местами. Теперь на кровати с противоположной стороны сидел Серега. Азарт был велик, и Серега инициативу старта взял в свои руки.
   - Давай! - крикнул он, и схватка началась.
   Минуты полторы противники сидели неподвижно. Только по лицам можно было заметить, какие усилия сопровождают это молчание. Их лица медленно наливались кровью, глаза у Вени сузились до предела, у Егорыча, наоборот, повылазили из орбит.
   - Ничья? - бросил Веня.
   - Нет, - сквозь зубы процедил санитар, и его рука медленно накренила руку парня на несколько сантиметров. Неимоверным усилием тот вернул ее в вертикальное положение. Егорыч сделал новую попытку, и она ему удалась. Сантиметр за сантиметром выпрямлялась рука Вениамина, пока кисть не коснулась тумбочки.
   - Есть силенка-то, - расслабился Егорыч, хлопнув правой рукой парня по плечу. - Силенка-то есть, - уважительно и удивленно протянул он. - Упрел весь.
   - Я, Егорыч, десять лет легкой атлетикой занимался. Там обе руки развиваются одинаково, поэтому левой я никогда не проигрывал. А ты молоток, Егорыч. Не ожидал.
   Приятели встали, оставив тумбочку на месте, сдвинули кровати и легли.
   - Слышь, Вень, может, ты позвонишь своему братану, пусть он твой музыкальный центр притаранит, то скукотища же.
   - У меня денег на телефоне нет.
   - Антон, у тебя сотика, случайно, нет?
   Антон отрицательно покачал головой.
   - Егорыч, может, хоть ты чо-нибудь расскажешь? - продолжал настаивать Серега.
   - Чо рассказать?
   - Да хоть бы сказку твою.
   - Не слыхал ли чо?
   - Я-то слышал, мужики пусть послушают.
   Егорыч достал из-за пазухи чекушку, болтнул ее, вздохнул, сожалея, что водки осталось немного, и сделал глоток.
   - В другой раз расскажу, седни настроения нет.
   - Давай, я тебе кое-что расскажу, - схохмил Веня. - Я на очко хочу, - шевельнул он рукой, прикованной к руке приятеля, наручником.
   - Оборзел что ли? Я чо, радом буду стоять и вонь твою нюхать? - возмутился Сергей.
   - А когда тебе туда надо будет, я что, по-твоему, руку свою отстегну? - раздраженно парировал Веня.
   - Хрен с тобой, пошли.
   Приятели ушли, и вскоре вернулись веселые и довольные друг другом. Наручников у них на руках не было. Растащив кровати и установив на место тумбочку, они улеглись, оживленно рассуждая о том, как славно им удалось развести Борисыча.
  
   Через десять дней Веню и Сергея выписали, и Антон остался в палате один, если не считать санитара Михаила Егоровича, который в последнее время приходил в палату только под вечер, целиком посвятив себя активному, богоугодному делу - труду. Выписавшись, приятели не забыли о своем обещании - поставить Егорычу коньяк с закусью, хотя сам санитар, казалось, уже и думать забыл о своем триумфе. Неожиданная "простава" ознаменовалась на лице старика выражением неподдельной радости, которой он поспешил поделиться с Антоном. Антон пить коньяк наотрез отказался, сославшись на больной желудок. Егорыч был не из тех докучливых прилипал, типа - "Ты меня уважаешь?", и к решению Антона отнесся уважительно и даже похвалил. У самого старика после третьей рюмки мрачноватую деловитость последних десяти дней как ветром сдуло. Он заметно повеселел и, как это бывает, у него развязался язык.
   - Желудок для мужика - первое дело, - заметил он. - Расскажу-ко я тебе, Антон Петрович, одну историю. Началася она тогда, когда меня самого еще и в помине не было. Было это ишо до революции. Село наше тогда уже было немалое, и заправлял в ем Никита Сергеич Бурмашев - личный управляющий графа Строганова. Но пока не об ем речь. Вот на этом самом месте, где мы с тобой сейчас сидим, тоже стояла больница. Была в ей операционная, зубной кабинет, смотровой и палата для лежачих больных коек на сорок. Служил тогда в етой больнице врач, выпивоха страшный. Придет к ему пациент, а он лыка не вяжет. Впоследствии доктор-то совсем спился и помер, а покедова жив ишо был, служил при ем мальчонка лет семнадцати фельдшером. И до того он был смышленый, что мог диагноз поставить лучше самого доктора. И лечил он лучше, и шел народ не к доктору, а к ему шел. Так и покрывалось это пьянство. Врача-то я уж не помню, как звали, да и мало кто вспомнит его, а фельдшером был Грязин Федор Ильич, и несмотря на малый возраст, народ-то так его и величал по имени и отчеству. Вот какого уважения он смог достигнуть.
   Сказывали, была у Бурмашева дочка, красавица первая, и вот, стала чахнуть она, как былинка на ветру, и куда ее отец только не возил, к самым лучшим профессорам в Москву возил, а все без толку. Люди баяли - сглазили, мол, Иришку-то. А ей тогда отроду было не больше тринадцати. Бурмашев-то, сказывали, изменился незнатко, осунулся, почернел от горя. Ишо бы - единственная дочка помирает. И видно кто-то присоветовал ему показать Иришку фельдшеру. Привез он Федора к себе домой в коляске, а фельдшер-то был ростиком маленький, аккурат с Иришку, только голова у него была большая. Взял он ее за руки, усадил на стул, сел сам на маленькую скамеечку, глаза закрыл и давай своей головой круги наводить.
   - Чего наводить? - не понял Антон.
   - Вот так, - закачался Егорыч, водя головой по кругу. - Вроде как просматривать ее изнутри. Поводил головой, встал и ушел с Бурмашевым в другую комнату. А тамо-ка и говорит ему, что у дочери его наследственная опухоль.
   - Рак? - вздрогнул Антон.
   - Он самый.
   - И что?
   - А то, что вылечил он Иришку-то.
   - Может, это не рак был? - усомнился Антон. На что Егорыч только отмахнулся, мол, никаких сомнений быть не может.
   - Стал он ей давать пить настойку из глазков свежей картошки на спирту и по вечерам на рояле играть.
   - На рояле? - удивился Антон.
   - У Бурмашевых-то как роялю не быть, к им сам Строганов иной раз из Парижу заезжал. И с тех пор стал народ величать Грязина - Маэстро. По селу тогда слух прошел, что фельдшер музыкой Бурмашевскую дочку поднял. Чуть не забыл, хлопнул себя по лбу Егорыч. - Натошшак, каждое утро прописал Маэстро девчушке сырой картофельный сок пить.
   Санитар, довольный произведенным эффектом, налил стопку коньяку и, выпив, занюхал нераспечатанной шоколадкой.
   - И мне хорошо, и внуку подарок, - улыбнулся он.
   - А что дальше было?
   - Дальше-то? А ничего не было. Хотел Бурмашев-то Федора Ильича учиться направить, да не успел, революция. Усадьбу у их разорили, Никиту Сергеича с женой арестовали, а куда их дочка подевалась, не знаю. И вот ишо чо вспомнилося. Когда уж она поправилася, прописал ей Федор Ильич рецепт от всех болезней.
   - Печеную картошку? - улыбнулся Антон. - Это и есть та сказка, о которой Серега говорил.
   - Сам он сказка! - вспылил Егорыч. - Истинная правда все. Надо было взять пригоршню сушеного боярышника, скорлупу от вареных яиц, примерно от десятка, сушеные корки от апельсина и лимона, три к одной, все это растереть мелко и съедать хоть с похлебкой, хоть с кашей. И уже никакая хворь не возьмет.
   - А откуда такие подробности?
   - Где-то перед войной, лазили мы с пацанами по Бурмашевской усадьбе, клад искали.
   - Какой клад?
   - Обыкновенный. Народ сказывал, что у Бурмашева серебряной посуды много было, а когда его в революцию арестовали, посуду-то не нашли. Спрятал он ее. Дом у его был каменный, комнат на пятнадцать, подвалы большушшие, чего только в этих подвалах не было, мусора всякого - горы. А окромя хлама - ничего. С неделю мы, наверно, в этом мусоре ковырялися, подземный люк искали, все без толку. Ну, и бросили. Как-то прознал про наше кладоискательство батя мой, чо, да как спрашивает. Я ему и рассказал, мебели, говорю сломанной в подвале горы, а ничего путнего нет. Батя мой плотник был первостатейный. Сводил я его в подвал, поглядел он, и стали мы эту мебель потихоньку домой возить на подводе. Батя ее давай ремонтировать и продавать, а меня перед тем разбирать ее заставил. Так вот я и нашел в одном из яшшиков дневник Ирины Бурмашевой, где она всю эту историю описала. Яшшик-то с двойным дном оказался. Я по этому дневнику читать учился, потому и запомнилося все. Почерк у ее был - буковка к буковке. Я в честь ее и дочку назвал, когда народил.
   - И дневник этот у вас сохранился? - заинтересовался Антон.
   - Хранил я его, хранил, пока с переездом этим, - от досады махнул рукой Егорыч. - Как на новую квартиру к дочке переехал, дневник, как сквозь землю провалился. Я и у нее спрашивал, у мужика ее Борьки, не видали, мол, знать ничего не знаем. Только я думаю, выбросила она его, не разобравшись.
   - Да уж, - покачал головой Антон. - А Грязин - Маэстро, с ним что стало?
   - А ничего не стало. Живехонек он, в Старых Лялях живет.
   - Как? - опешил Антон. - Это же деревня на том берегу.
   - Так и есь. Зимой туда по льду километра три, а счас в обход через мост с десяток, поди.
   - Так ему сколько лет-то?
   - Годов-то много, конечно, - покачал головой Егорыч, наливая себе еще коньяку. - Токо и по сей день народ к ему едет, кто знает, конечно. Дед Маэстро он теперича, прилипло к ему это прозвишше.
  
   Лечение Антона продолжалось до конца недели, а в пятницу его пригласил в кабинет Михаил Борисович.
   - Как самочувствие? - поинтересовался он.
   - Красные пятна прошли, но зуд остался, особенно по ночам.
   - Хорошо. Мы свою работу выполнили, - отвел доктор глаза в сторону. - В понедельник я вас выпишу и могу дать направление к терапевту. Однако я вам советую ехать домой. Я звонил в центр онкологии вашему профессору, она предлагает продолжить лечение на дому.
   - Она мне говорила об этом.
   - Так что, - развел врач руками. - В любом случае наш терапевт скажет вам тоже самое.
   - Михаил Борисович, - вопросительно посмотрел Антон на доктора. - Скажите, а этот зуд связан с моим заболеванием, как вы считаете?
   - В условиях нашей больницы, Антон Петрович это подтвердить нельзя. Иногда случается, что у онкобольных отказывают некоторые органы после химиотерапии. В любом случае вам проведут комплексное исследование и тогда назначат лечение. И даже если бы вы проживали у нас в селе постоянно, я бы все равно направил вас в город.
   - Ясно, - поднялся Антон со стула.
   - Если надумаете ехать завтра, ваши документы будут в кабинете у Михаила Егоровича, хотя, если вам нужен бюллетень, можете остаться до понедельника.
   - Нет, не нужен.
   Из кабинета врача Антон отправился на обед. Столовая располагалась рядом с регистратурой. Это была миниатюрная комната с тремя столиками, два с половиной из которых были заняты женщинами. Несмотря на две недели пребывая Старцева в больнице, ни с кем из них он так и не познакомился. В правом углу комнаты на низенькой скамейке стояли три армейских термоса с пищей, которые обычно обслуживал Егорыч. Сейчас санитара в столовой не было.
   - А Егорыча нет? - спросил Антон только для того, чтобы не уйти просто так. Он не любил есть в чьем-либо присутствии, но и не хотел, что бы его поняли именно так.
   - Дак я положу, садися, - кивнула ему одна из женщин, сидящих за половину свободным, столом.
   - Спасибо, не надо, - улыбнулся Антон. - Мне Егорыч нужен.
   - Дак здесь он где-то бегает, в палате погляди, - ответила ему женщина.
   Старцев направился в палату, но проходя мимо входной двери, передумал и вышел на крыльцо. Листва в парке чуть-чуть поредела, и сквозь нее заискрились на солнце проблески реки, раскинувшейся под горой внизу. Исчезли комары, испугавшись похолодания, наступившего несколько дней назад. По небу неслись редкие, но плотные облака, отбрасывая на землю тень от яркого, совсем еще летнего солнца.
   - Дождь, видать, нагонит, - появился на крыльце Егорыч, вышедший следом за Антоном.
   Старцев согласно кивнул головой.
   - Ись-то чо не стал? - спросил санитар, усаживаясь на крыльцо с сигаретой.
   - Да, - неопределенно протянул Антон. - Сам не знаю.
   - Выписывает тебя Борисыч, документы твои принес, - сообщил санитар.
   - У-у, - покачал головой Антон.
   - Домой поедешь?
   - Не знаю, - пожал Старцев плечами.
   - Бабье лето пришло, - улыбнулся Егорыч. - Теплота, - зажмурился он, затягиваясь сигаретой.
   "Пойти утопиться?" -подумал Антон, мысленно представив себя входящим в реку. Холодная вода "обжигает" ноги, поднимается до пояса, до шеи, толчок, глубокий вдох-х, и - конец. Бр-р, - передернуло его всем телом.
   - Замерз ли чо? - не понял Егорыч.
   - Прохладно...
  
   Глава 7
   Призрак
   Антон не привык тянуть с принятием решения, даже если оно еще не созрело. Иногда он начинал действовать, отключая сознание и впадая в состояние прострации. В такие минуты он не давал себе отчета в своих поступках, полагался на внутренний голос, и действовал порой вопреки здравому смыслу. Делал он это неосознанно, просто это был его способ самозащиты и самосохранения.
   Собрав вещи и тепло попрощавшись с санитаром, он забрал документы и вышел из диспансера. Ноги сами привели его на автобусную станцию, но Антон не стал туда заходить и прошел мимо. В двухстах метрах выше по течению реки находился мост. Ступив на него, Антон зашагал уверенней, но куда и зачем он идет, Старцев ответить бы не смог, точнее не захотел бы, чтобы не сломать, не разрушить, не заглушить внутренний голос, не поддаться голосу разума, который прямо предложил ему дождаться автобуса и ехать домой. Нельзя было сказать, что в его душе теплилась одна надежда, больше это была предвзятая уверенность, которая основывалась не на знании, а на ощущениях и потому редко оправдывала себя. Но Антон, не раз убедившись в обманчивости химер, по-прежнему верил, что несбыточные мечты иногда сбываются.
   Дом деда Маэстро в Старых Лялях Старцев отыскал быстро.
   "Рядом с кирпичной казармой", - подсказали ему местные жители. Казармой жители деревни величали двухэтажный особняк, располагавшийся на пятидесяти с лишним сотках, огороженных высоким кирпичным забором. Строение было внушительных размеров, имело прямоугольный вид и не несло никаких задатков архитектурного замысла. Маленькие, почти квадратные окна первого и второго этажей располагались симметрично друг другу. К монументальному забору особняка примыкал ветхий дощатый забор, обозначавший участок в пять раз меньших размеров. На этом участке в глубине от дороги стояла изба, обшитая вагонкой в "елочку", заметно обветшавшая и покосившаяся на один бок. От калитки к избе вела дорожка, выложенная потемневшими досками, по обе стороны которой свободно росло несколько рябин, калина, черемуха и парочка берез у крыльца с натянутым, между ними, гамаком. В гамаке покачивался маленький человечек с густой шапкой седых волос на большой голове и буйной растительностью под носом и подбородке. Рядом с гамаком на солнышке грелись его галоши.
   Заметив Антона, старик повернул голову и произнес низким, грудным голосом:
   - Нашел-таки, злодей.
   - Я? - растерялся Антон.
   - Кто ж больше-то, - хмыкнул старик, неторопливо выбираясь из гамака. Отодвинув в сторону галоши, он повернулся к Антону.
   - Заходи, сядь пока тут, - указал он маленькой, почти детской ручкой на скамейку, стоящую у крыльца. Нерешительно потоптавшись на месте, Антон шагнул к калитке и обратил внимание на окно, в котором появилось сморщенное лицо старухи. Через несколько секунд лицо исчезло. Старик ушел в дом, еще раз кивнув Антону на скамейку.
   - На что ты его пустил? - набросилась старуха на мужа. - Видишь, не нашенский он, городской. Забыл, видать, дорогу-то туда. А я не забыла, посадят на старости лет, разве дело, Федор?
   - Не посадят, Ириша. Вышел я уже из того возраста.
   - Не говори лучше. Властям наплевать хором на все твои седины.
   Старик вздохнул.
   - Пойдем-ка, покажу тебе что-то, - кивнул он головой, приглашая ее в маленькую гостиную.
   В дальнем правом углу комнаты находились несколько икон, стоящих на широкой полке, обитой черным бархатом, и висела зажженная лампада.
   - Утром встал я помолиться во славу Господа, - заговорил старик, подведя жену к иконам. - Только руку ко лбу поднес, слышу голос позади себя. Оборачиваюсь, вижу женщину, молодую в белом платье, лицо белое, как полотенце, как неживое вовсе, одни глаза горят, как угольки. Истинный бог, - перекрестился Федор Ильич, указывая рукой угол, в котором он видел женщину.
   Когда-то в молодости Ирина была выше Федора больше, чем на голову, но годы согнули ее в пояснице и уравняли с мужем. Теперь они смотрели прямо в глаза друг другу, и старуха поняла, что он говорит правду.
   - И что она сказала тебе?
   - Она сказала - спаси моего сына, Маэстро. Я спрашиваю - какого сына, как я узнаю его?
   - Она говорит - он к тебе сегодня сам придет. Сказала и растаяла в воздухе, как будто ее и не было.
   - Фу ты, - облегченно выдохнула старуха. - Я уж совсем поверила тебе, чуть рассудка не лишилась, а ты в привидение поверил. Немудрено, однако, с твоим воображением.
   - Я и сам так подумал, - кивнул Федор Ильич. - Поворачиваюсь к образам и вижу, по щеке божьей матери слеза побежала, потом еще одна, еще... Глянько.
   Старуха подошла к иконе вплотную и увидела поблескивающую полоску, начинающуюся от глаза девы Марии. Внизу на потемневшем окладе полоска заканчивалась небольшим бугорком, внешне напоминающем растопленный воск.
   - Понюхай, пахнет-то как, - прошептал Федор Ильич.
   Дрожащей рукой старуха прикоснулась пальцем к вершине бугорка и поднесла руку к носу.
   - Я отродясь такого запаха не слыхал, - продолжил шепотом старик. - Не привидение это было, Ириша, это мать его была.
   Старуха опять перекрестилась.
   - Я-то где была?
   - Козу ушла доить, да и скоро это все случилось, я и опомниться не успел.
   - А как же она могла в воздухе раствориться? Нет, Федюша, привиделось тебе. Не может живой человек так запросто исчезнуть.
   - Живой-то не может, а неживой как?
   - А ты пойди, да спроси его о матери-то, - продолжала стоять на своем старуха. - Как она может молодо выглядеть, если ему, верно, за сорок уже?
   - За сорок, - согласился старик. А ей не больше тридцати было. Это только так может быть, что ее уже и на свете нет.
   Старуха тяжело перевела дух.
   - Не к добру все это, Федя. Не слыхала я, чтобы мертвые воскресали, да к живым людям в гости ходили.
   - Какие же гости, Ириша? Я так разумею, что это промысел божий.
   Старуха опустила глаза и поправила платок.
   - Что делать-то станешь, Федя?
   Поджав губы, Федор Ильич задумался. - Впервой такое, - произнес он после длинной паузы. - Думаю, поглядеть его для начала, а там видно будет. Позови, Ириша, злодея сюда, он на крылечке ждет.
   Старуха ушла, а Федор Ильич подошел к окну, пытаясь собраться с мыслями. Такого разброда в голове у Маэстро не было уже давно.
   Антон вошел несмело. - Можно? - неуверенным, осипшим голосом спросил он.
   Старик повернулся, кивнул на стул, стоящий в углу. Антон торопливо нагнулся развязать шнурки на грязных ботинках. В избе было чисто, пахло травами и чем-то еще, напоминающим запах церковного кадила. Ноги Антона пахли потом, хотя он переодел чистые носки перед дорогой. Разувшись, Старцев прошел в комнату и сел на указанное место, спрятав ноги под стул.
   Маэстро взял низкую табуретку, стоявшую под иконами и служившую ему подставкой для розжига ладана, и устроился напротив Антона. Пока он передвигался по комнате, Антон отметил, что старик сложен весьма оригинально. Короткие, почти детские руки, едва доставали до бедер, ноги прямые, но тоже короткие. Все это уродливое творение венчала голова, кажущаяся необыкновенно большой по отношению к телу. На высоком покатом лбу, изрезанном морщинами, густые седые брови, торчащие иголками во все стороны и нависающие над круглыми карими глазками. Верхние скулы туго обтянуты кожей, богатая растительность начинается прямо от них, почти закрывая щеки. Подбородок узкий, слегка выпирающий вперед.
   Антона поразила странная, сверкнувшая молнией в голове мысль, что это лицо он уже где-то видел. Антон напряг свою память, но безрезультатно и успокоил себя тем, что мог видеть Маэстро раньше, до отъезда из села в город.
   Когда старик сел на табурет, Антон увидел, что ступни старика не только не меньше его собственных, но даже длиннее и шире. Взяв Антона за руку, Маэстро нащупал пульс, закрыл глаза и опустил голову. Его широкая, разлапистая ладонь напоминала перчатку, одетую на тонкую веточку руки. Наружная сторона ее была покрыта серебристым пушком.
   Слушая пульс, старик медленно кивал головой, и Антон ощутил его взгляд, буквально пронизывающий все внутренности. Голова Маэстро находилась на уровне груди Старцева.
   - Аппендицит не удален, это уже хорошо, - пробормотал Маэстро. - Никогда не курил, не злоупотреблял, молодец, - похвалил он Антона. - Почему же ты, злодей, сразу не пошел в больницу, как почувствовал себя плохо?
   - Думал, пройдет.
   - Так, так, в груди боль бывает?
   - Практически нет. Хотя как-то было, - вспомнил Антон. - Но я клал валидол под язык, и все проходило. Меня больше зуд беспокоит.
   - Зуд?
   - Да, я же к вам из больницы, все тело было в волдырях. Чесалось жутко.
   - Сядь прямо и закрой глаза, - сказал Маэстро. - Попробую помочь твоему сердцу.
   - Вы не поняли, я к вам не с сердцем пришел, у меня...
   - Я понимаю, что у тебя опухоль, - остановил его красноречие старик. - Делай, что говорю, злодей, иначе ты пришел сюда зря.
   Вздохнув, Антон подчинился, но не до конца. В приоткрытую щелочку век он решил понаблюдать за стариком, поведение которого его начало раздражать. Пробормотав что-то неразборчивое, Маэстро медленно начал вращать головой по часовой стрелке. Антон почувствовал, как что-то вполне осязаемое, но невидимое появилось вокруг него, и по мере того, как старик ускорял скорость вращения, это что-то стало вторгаться в грудь Антона. Он хотел воспротивиться, встать, но тело не слушалось, к горлу поднялась тошнота. Его закружило в бешеном вихревом потоке, на секунду показалось, что еще мгновение, и он потеряет сознание. В следующее мгновение Антон увидел прямо перед собой руки старика, хотя мог поклясться, что глаза были закрыты. Внезапно Маэстро выбросил руки в стороны, и Антон провалился в черную, зияющую пустоту. Не сразу он увидел, что эта пустота напоминает блин, края которого колышутся подобно языкам пламени. Чернота стала уменьшаться в размерах, как будто пожирала самою себя этим пламенем. Скоро она превратилась в точку и исчезла совсем. Открыв глаза, Антон едва не рухнул со стула от головокружения. Но в тот же миг круговерть прекратилась, встали на место стены и пол, расплывавшаяся в пространстве, беленая стенка печи обрела реальные контуры. Антон ощутил легкое покалывание в груди и тепло, расплывавшееся по телу к рукам и ногам. Старика в комнате не было.
   Поднявшись со стула, он с удивлением посмотрел на ноги. Антон не чувствовал своих ног, как бы находясь в состоянии невесомости. Ощущение показалось ему знакомым, казалось, взмахни он сейчас руками и полетит. Так уже было, но где и когда, Антон вспомнить не мог. Его удивление еще более усилилось, когда он посмотрел на часы. Они показывали половину восьмого. Получалось, что Антон просидел на стуле больше часа, а ему казалось, всего один миг. Впечатление от удивительных способностей Маэстро было потрясающим, но оно рождало в душе Старцева и ощущение незащищенности, от которого становилось не по себе. Сделав несколько неуверенных шагов в направлении кухни, располагавшейся по другую сторону печи, Антон наконец почувствовал, как его тело становится весомым. Пройдя между печкой и входной дверью по малюсенькому коридору, служившему хозяевам прихожей, он заглянул в кухню и увидел старуху. Она накрывала на стол.
   - А где Федор Иванович? - зачем-то спросил Антон.
   - Федор Ильич, - поправила его старуха. - Он отдыхает, просил не беспокоить, - не глядя на "гостя", добавила она. Антон понимающе кивнул головой и повернулся чтобы уйти.
   - Умывальник в кухне, - сказала старуха.
   - Умывальник? - не понял Антон.
   - Ужинать пора. Мой руки, и за стол.
   - Я пока не хочу.
   - Я десять раз накрывать не буду.
   Антон замер на несколько мгновений, не зная как поступить, но благоразумие взяло верх, и он повернул к умывальнику. Слова хозяйки, показавшиеся ему обидными, он решил пропустить мимо ушей. Приглядевшись к ней, Антон понял, что поступил правильно. На лице старухи не было и тени раздражения и, тем более, враждебности. Оно было светлым, но усталым, и старуха была скупа на слова и движения. Прижав к животу каравай ржаного хлеба, она нарезала его крупными ломтями и положила их в глиняную чашку. В такой же посудине, только больших размеров, лежали горкой красные помидоры, в другой огурцы, в третьей зелень. Особняком на противоположном, от Антона краю стола стояла тарелка с нарезанным луком, залитым подсолнечным маслом. В центре стола стояла чаша с медом и утопленной в нем, деревянной ложкой. Отдельно хозяйка поставила на стол чугунок с вареной картошкой в мундире. Из чугунка валил пар. Антон вспомнил, что в детстве бабушка лечила его над таким чугунком от простуды. Она с пренебрежением относилась к таблеткам и уколам, считая их "последним делом". К этой мысли она приучила и Антона, который с детства научился не доверять врачам и даже бояться их. Сидеть над картошкой под одеялом и выгонять простуду потом он не любил страшно, но еще страшнее казались слова бабушки о том, что если он будет нетерпелив, приедут врачи и увезут его в больницу. А там его будут тыкать уколами и кормить всякой дрянью.
   Закончив приготовления к ужину, старуха перекрестилась и села за стол. Она взяла хлеб, макнула его в тарелку с маслом так, чтобы к краюхе прилип лук и разжевала. Взяла помидорку и смачно ее надкусила. Подхватив щепотку зелени, старуха сунула ее в рот следом за помидором. Челюсти ее работали как жернова, хрустел лук, по подбородку бежал сок от помидора, она макала, кусала, ела с таким аппетитом, что у Антона слюнки потекли. "Так-то еще не одну сотню лет можно жить", - с потаенной улыбкой подумал он, обжигая пальцы горячей картошкой в мундире. Картошка была развалистая, и стоило ему ее надкусить, картофелина рассыпалась по столу. Не слова не говоря, хозяйка достала с полки чистую фарфоровую тарелку с барельефными ангелочками на краях и поставила ее перед Антоном.
   - Огурцы бери с картошкой малосольные, помидорку, может, маслица хочешь?
   - Нет, я без масла - отрицательно мотнул он головой, беря огурец.
   Насыщение пришло быстро, Антон почувствовал, что не может съесть больше ни крошки, хотя глаза остались голодными. Поблагодарив хозяйку, он встал из-за стола.
   - Ну и аппетит у тебя, - покачала старуха головой. - Нарочно себя голодом моришь или деревенская еда не нравится?
   - Да я же сам из деревни, здесь родился и жил, не хочу просто, - улыбнулся Антон. - На улицу пойду воздухом подышать.
   От реки тянуло прохладой. Оранжевое солнце висела над горизонтом, поливая облака, разбросанные по небу, как клочья ваты, ярким пурпуром. Вдали от берега стояло на якорях несколько плоскодонок, в которых, замерев, сидели рыбаки в ожидании клева. Судя по их неподвижным позам и незатейливой болтовне в полголоса, клева не было. Немного постояв на крыльце, Антон спустился к реке. Вода в ней была почти неподвижна, каждый шорох и всплеск уносился далеко вдаль. Здесь на берегу Старцева окружили комары, обрадовавшиеся бабьему лету, безветренной погоде и теплокровной добыче. Антон пошел вдоль берега, наблюдая за стайкой мальков, резвившихся на самой кромке воды. Солнце постепенно уплывало за горизонт, рисуя в полутонах земного ландшафта длинные, причудливые тени от холмов, домов, кустарников и деревьев. Один за другим засобирались домой рыбаки, сматывая удочки и негромко сетуя на небогатый улов. Послышались всплески весел, и даже взревел небольшой лодочный мотор, большая редкость после немыслимого подорожания бензина.
   Антон вернулся "домой" в сумерках. Дед Маэстро сидел на лавочке у крыльца, как будто поджидая его. Антон сел рядом.
   - Нравится у нас? - заговорил с ним Федор Ильич.
   - Я здесь и вырос.
   - В городе давно живешь?
   - После школы уехал.
   - Я завтра уйду в тайгу на сколько-то дней. Ты мою бабушку не обижай, помощником ей будь. Делов у нее много. С огородом еще не закончили, капусту скоро убирать. Скотины у нас немного, Ириша тебе покажет. Если, говоришь, вырос в деревне, долго объяснять не придется. А в городе ты кем работал?
   - Художником, деревянные игрушки делал.
   - Учился где-то? - полюбопытствовал Маэстро.
   - Сам.
   - Хорош злодей, - одобрительно хмыкнул старик. - Себя-то почто не бережешь?
   Не зная, что ответить, Антон молча пожал плечами.
   - Родители здесь живут? - настороженно, как показалось Антону, спросил Маэстро.
   - Отец, мать умерла, когда еще маленький был.
   - От рака?
   Антон вздрогнул, удивленно посмотрел на старика.
   - Ладно, - быстро поднялся тот. - Пойдем чай пить с медом, на сон полезно. И вот что. Бабушку слушайся во всем. Я ей все объясню, что делать, пока меня не будет. Но и ты запомни. Встал утром - первое дело зарядка. Особо не усердствуй, но и не ленись. Второе - стакан холодной воды натощак мелкими глотками, выпил и сразу сюда - к колодцу. Холодной воды не боишься?
   - Не знаю.
   - Ведро воды на себя, встряхнулся, полотенцем растерся и в дом. Дальше тебе Ириша все расскажет. Понял, злодей?
   - Понял, - кивнул Антон, которого при одной мысли об обливании, бросило в дрожь. - А почему злодей? Меня Антоном зовут.
   - А кто же ты, как не злодей? Тебе Господь жизнь подарил, а ты с нею как?
   - Как?
   - Как с игрушкой, поиграл, да бросил.
   - Я? - не нашелся что возразить, Антон.
   - А то кто же?
   - А как надо было?
   Вопрос, казалось, поставил старика в тупик. - Первым делом - ответственно, - ответил он, выдержав небольшую паузу. - Почувствовал, что одно и то же место болит, сходи и обследуйся. На такой халатности прямая дорога на тот свет только, и начинать о себе заботиться надо, пока здоров. Но ты дождался, пока метастазы по всему организму расползлись.
   Кровь ударила Антону в лицо.
   - Какое удовольствие по больницам ходить? - буркнул он.
   - Удовольствие маленькое, но кто тебе сказал, что ты для одного удовольствия родился? Если бы ты отшельником жил, Христос с тобой, отмаялся бы, да и помер тихонько. Но если ты среди людей живешь? Семья у тебя есть?
   - Жена и сын.
   - Так, стало быть, жене нужен здоровый муж, сыну отец, а на работе как?
   - Как? - автоматически повторил Антон.
   - Им здоровый работник нужен, чтобы ты о деле думал, а не о болячках.
   - Хорошо, - поднялся Антон. - Я понял. Завтра утром уеду в город, в больницу.
   Старик задумчиво поглядел на Антона. - Поезжай, раз решил, но если обида тебя за душу взяла, подумай. Ты, ведь, не к волшебнику приехал. Если ты на одного меня надеяться станешь, зря все это. Я хочу, чтобы ты веру обрел, силы изнутри черпал. Тогда, может, и я тебе помочь смогу. Так что, хорошенько подумай.
   После чаепития, прошедшего тихо и почти без разговоров, хозяйка показала Антону маленькую комнату за печкой, отделенную от кухни ситцевой занавеской. В комнате едва умещались стол, односпальная кровать и два стула. Единственное окно, выходившее в огород, заслоняли кусты малинника, росшего вплотную к дому. Верхняя половина окна упиралась в высокий мрачный забор соседского особняка, оставляя лишь в самом верху узенькую полоску чистого неба. Кровать стояла "ногами" к печке вдоль легкой дощатой перегородки, отделявшей комнату от гостиной. Раздевшись, Антон лег под одеяло. Матрас натужено заскрипел.
   - Ну, вот и ты туда же, - буркнул Антон и замер, стараясь больше не ворочаться. Из-за перегородки слышались голоса Маэстро и старухи. Судя по тону, Федор Ильич давал наставления жене. Она молча слушала, но когда он сообщил ей, что идет в тайгу, старуха не выдержала и заговорила в полный голос.
   - Куда ты собрался в такую даль?
   - На Белокамень, Ириша.
   - Да ты что удумал-то? - попыталась она вразумить мужа. - В твои-то годы, да в тайгу. А вдруг ненастье в пути, испростынешь весь, да заболеешь там, тогда будешь знать. Шутка ли двести километров по горам.
   - Через недельку дома буду, - не сдавался Маэстро. - Молодость вспомню, гостинцев тебе добуду. Медку уж обязательно расстараюсь.
   - Только не хватало, чтобы дикие пчелы тебя там до смерти искусали...
   - Меня, Ириша, не искусают, я у них свой, домашний.
   - Да на что тебе на Белокамень идти?
   - За дурманихой. Настойку буду делать, злодея-то лечить надо.
   - Э-эх, - покачала старуха головой. - Конец сентября скоро, какая тебе дурманиха? В горах-то уж снег, верно, лежит.
   - Корни, Ириша, у нее в самой силе ...
   Со страшным скрипом пружинного матраса Антон повернулся на спину. Его бросило в жар, дыхание сперло. Получалось, что из-за него старик собрался в тайгу. В жизни Антона не было случая, чтобы он чувствовал себя более неловко. "Вот уж злодей, так злодей, всем злодеям - злодей", - отрешенно подумал он о себе. И все-таки, в голове не укладывалось, что старик это делает только ради него. Они знакомы всего несколько часов, и в сущности, какая ему разница, что какого-то Антона не станет? Возможно, просто старику необходимо постоянно доказывать себе и другим, особенно жене, что он не урод. Скорее всего, он это делал всю жизнь, и этим заслужил любовь? Ириша... Уж не та ли это Ирина, о которой рассказывал Егорыч? Дочь управляющего, редкой красоты, вряд ли. Во всяком случае, сейчас по ней об этом не скажешь. Интересно, стала бы так заботиться об Антоне его Катя? Образ жены выплыл перед глазами Антона и тут же исчез, растворившись в пьяном угаре. Как бы то ни было, а Антон вдруг понял, что он завидует Маэстро, завидует его долголетию, здоровью, любви... Любовь. Антон никогда не был сентиментальным, но заглянув в лицо смерти, он вдруг понял, что ее-то ему всегда и не хватало. Поэтому и умирать страшно, что не долюбил или не любил вообще никогда. Он никогда не ощущал потребности в постоянном присутствии женщин в собственной жизни, принимал их, как некую данность, без которой не может быть детей, семьи, но чтобы сходить по ним с ума? Такого не было. И вот теперь Антону хотелось именно этого.
   "А не поздно ли спохватился?" - подумал Антон, устав от собственного цинизма и, не свойственной ему ранее, "разговорчивости". Неужели нельзя представить, что на свете существует добро, и люди могут бескорыстно помогать друг другу? И жены декабристов - не миф, а реальные женщины, как и Вероника. Антон был уверен, что она именно такая. Но несмотря на взаимную симпатию, между ними оставалась незримая преграда, перешагнуть через которую должен был он. И, вполне возможно, что набрался бы смелости и перешагнул, если бы не болезнь. Она безраздельно властвовала в его теле, поглотила все стремления и мечты о будущем. Она отняла это будущее у него. Но если верить старику, он сам позволил ей победить себя. Если бы начать жизнь сначала... Антон был почти уверен, что он не стал бы тянуть, он бы немедленно пошел в больницу. Ведь рак, как он убедился, лежа в онкологическом центре, можно победить. Выздоравливали даже старики.
   За окном раздалось легкое, монотонное шуршание. Прислушавшись, Антон понял, что это шелестит листва под дождем. Этот шум немного притушил и успокоил, полыхающее огнем, воображение Антона. Даже зуд в спине и ногах стал менее ощутим. Вздохнув и, повернувшись со скрипом, на бок, Антон закрыл глаза и медленно провалился в сон.
   Утро было, как утро, с той лишь разницей, что это было утро нового дня. Вспомнив о зарядке и обливании, Антон поежился, потянулся и закрыл глаза. В избе царствовала тишина и сумрак ночи. Антон вытащил руку из-под одеяла и нажал на часах кнопку подсветки циферблата. Часы показывали половину седьмого. Тяжело вздохнув, он заставил себя откинуть одеяло и сесть на кровати. Облачившись в белые штаны, слегка попахивающие мазью, Антон вышел в кухню, налил ковшиком из бачка стакан воды и медленно его выпил. Из гостиной не доносилось ни звука, но в занавешенном проеме мелькали всполохи тускло-желтого света. Удивленно поджав губы, он прошел по коридору на этот свет и заглянул в комнату. В углу перед зажженной лампадой молилась хозяйка. В такт ее поклонам вздрагивал язычок пламени, отбрасывая на стены эти "живые" отблески света. Она без сомнения слышала шлепанье босых ног Антона по полу, но не обратила на это никакого внимания. Кровать в гостиной была заправлена, и Антон сделал вывод, что Маэстро Грязин уже ушел в горы.
   Вернувшись в комнату, он заставил себя встать посредине и неуверенно взмахнул руками в разные стороны. Отсутствие жизненного тонуса и полная неразбериха в голове мешали сосредоточиться. Последний раз Антон делал зарядку в армии, там это занятие было коллективным, изнурительно тяжелым и первое время воспринималось, как издевательство. Заставить себя получить удовольствие от нелепого размахивания конечностями, всевозможных изгибов и приседаний, от которых суставы в коленях не гнутся и хрустят, как несмазанные, Антону не удалось. Почувствовав скорую усталость вместо бодрости, он махнул на это занятие рукой, вознамерившись нырнуть под одеяло, как вдруг его остановил чей-то взгляд. Ощущение, что кто-то "дышит" ему в затылок, было до дрожи в коленях, явным. Антон обернулся, ситцевая занавеска в проеме загадочно колыхнулась, но из кухни не донеслось ни единого звука. Антон замер, до предела напрягая слух, развернувшись на цыпочках, подошел к занавеске и заглянул в щелку. Кухня была пуста.
   Вернувшись на средину комнаты, он встал к занавеске лицом и замахал руками с такой энергией, что, казалось, изба должна была рухнуть. Занавеска осталась незыблемо спокойной. Она слегка шевельнулась лишь в результате активных приседаний с вдохом-выдохом на пределе легких. Но ведь, не мог же он дышать затылком, хотя своими глазами видел, как она колыхалась?
   Капли мелкого, вонючего пота проступили на его спине и груди. Лоб покрылся испариной, руки противно дрожали, а уставшие ноги не хотели никуда шагать. Тем более в темноту и утреннюю промозглость улицы. Но и не шагать было нельзя. Остановившись у колодца, Антон выкачал лейку, полную ледяной воды, сбросил на траву штаны, оглянувшись по сторонам, скинул трусы и, затаив дыхание на полном вдохе, вылил ведро на себя. На мгновение весь мир исчез, словно растворился в жгучем потоке воды, выдохнув, Антон обрел реальность происходящего и сразу же понял, что не взял полотенце. Почти мгновенно на коже образовались гусиные пупырышки, и Антон, не раздумывая, схватил трусы и начал растирать ими тело. С дрожью в коленках кое-как натянув, прилипающие к голому телу, штаны, он, стуча зубами, забежал в комнату, вывалил из сумки все содержимое на кровать и нашел махровой полотенце. Растеревшись до красна энергичными взмахами, полными жизнеутверждающей, животворящей силы, Антон переодел исподнее и увидел, что на кухне зажегся свет.
   Его отблеска, пробивающего в щель занавески, оказалось вполне достаточно, чтобы привести себя в порядок. Единственное, "за бортом" остались процедуры бритья и чистки зубов, но проведя ладонью по щеке и подбородку, Антон нашел, что его щетина еще не слишком, а чистить зубы каждое утро уговора не было.
   Умытый и причесанный он вынырнул в кухню из-за занавески и, не зная куда себя деть, плюхнулся на табурет. Хозяйка стряпала скотине, намешивая в ведре кашеобразное пойло.
   - Давайте я, - подскочил к ней Антон, протягивая руку к деревянной мешалке.
   Скептически глянув на его белые штаны и чистый джемпер, старуха оттеснила помощника задом. - Сама, - коротко добавила она к своему красноречивому движению.
   - Это у меня рабочие, других просто нет, - сообщил Антон, взглядом и кивком головы указав на брюки и вновь протягивая руку к мешалке.
   Старуха "выпрямилась" и внимательно поглядела на Старцева.
   - Бери, только на себя не налей.
   Антон подхватил ведро и потащил его к двери. - Поросенку? Спросил он.
   Старуха утвердительно кивнула.
   Антон вышел в сени, нащупал на стене выключатель и зажег свет. Где живет поросенок, Антон разобрался еще во время процедуры обливания, услышав его голодное хрюканье, доносившееся из бревенчатой конюшни. Вход в конюшню находился в ограде, попасть в которую можно было из сеней. Не найдя выключателя, Антон оставил в сенях, открытую настежь дверь, и вышел с ведром в ограду.
   Не дожидаясь приглашения, поросенок радостно устремился к корыту, в которое Антон вылил ведро с комбикормом. Его веселое чавканье подействовало раздражающе на гусыню, которую Старцев в темноте не заметил. Вытянув шею, гусыня с громким шипением кинулась на Антона. Тот выскочил в ограду, но подвергся новому нападению. Из темного угла на него налетела целая стая гусей во главе с вожаком. Антон ретировался в сени, потирая мягкое место. Один из стаи успел тяпнуть Антона клювом. Гуси радостными криками праздновали победу.
   Из избы, лукаво стрельнув на него глазами, вышла старуха. В руках она несла полное блюдо пшена. Судя по выражению ее лица, хозяйка была на стороне пернатых. Гуси окружили старуху со всех сторон, но она и не думала их кормить.
   - Тихо, окоянные, не вам это, - прикрикнула на гусей старуха. - Курицам крупа, а вас сейчас выпущу, - добавила она, и эти послушные и понимающие гуси устремились к воротам. Старуха высыпала пшено в узкое, прямоугольное корыто, стоящее у дверей конюшни.
   - Цыпа, цыпа, - позвала она, распахнув дверь.
   Из конюшни посыпались в ограду разномастные куры, немедленно устремившиеся к корыту. Последним вышел петух явно гусарских кровей. Лихо скребанув когтистой лапой, он гордо вытянул шею и поглядел вокруг. - Ко-ко-ко. Мимо него пронеслась маленькая пестрая курочка, которой не хватило места у корыта среди крупных соплеменниц, и петух, развернувшись к корыту задом, несколько раз метнул в кур соломой. Те встревожено закудахтали, а прыткая курочка тут же запрыгнула с лапами в корыто. Петух гордо прошелся вдоль, торчащего кверху задами, кудахтающего гарема и присоединился к трапезе.
   Выглянув из дверей конюшни, старуха посмотрела в сторону Антона. Он, наблюдавший за сценой кормления в щель притвора из сеней, распахнул дверь.
   - Там капустные листы на лавке в кухне, - сказала ему старуха.
   Антон понимающе кивнул головой и ушел в дом. Тем временем хозяйка выпустила из конюшни двух козлят с симпатичной большерогой мамашей. Козлята, обрадовавшись свободе, затеяли игру в догонялки, а мамаша призывно заме-ме-яла в ожидании обещанной капусты. Недоверчиво покосившись на незнакомца, мама-коза не признала в нем серого волка и благоволила увлечься едой. Доверчивые козлята последовали примеру матери, и один из них между делом почесал бочок об ногу Антона.
   Насытившиеся куры облепили железную банку из-под селедки, служившую им поилкой. Банка была пуста, но бестолковые создания продолжали барабанить по ржавому днищу поилки, удивленно квохча и закидывая головы. Антон взял ведро и отправился в огород к колодцу. Пока он выкачивал воду старуха надела на шею козы собачий ошейник, с привязанной к нему, длинной веревкой и повела козлиное семейство на выгон. Вернувшись, Антон налил в банку воды и вышел за ворота. Усевшись на здоровую, вросшую в землю, чурку с округлившимися краями и многочисленными "порезами" от топора, он по-хозяйски поглядел на штабеля березовых чурок, сложенных вдоль забора.
   С реки потянул ветерок, зацепившись местами за воду и, взъерошив ее мелкой рябью. Где-то под берегом тревожно загоготали, ушедшие нагуливать жирок, гуси. На глазах занимался рассвет, но плотное, мышиного цвета, небо скрадывало солнце, лежа до самых низин неподвижной завесой. Другой берег реки, укутавшись туманом, растворился в бесконечности, и река превратилась в море с маленьким зеленым островком Старые Ляли. И уж совсем крохотной точкой в этом благоговейном мире был человек, сидевший на чурке и задумчиво глядящий в молочную даль.
   Неожиданно человеку показалось, что где-то на дороге туман шевельнулся и обрел очертания женщины. На ней было белое платье, длинные белые волосы, рассыпавшиеся по плечам и белое, безжизненное лицо. Человек встрепенулся, моргнул несколько раз глазами, но видение не исчезло, а сделало несколько невесомых шагов в его сторону. Улыбаясь, женщина, словно плыла сквозь туман. Человек не верил в приведения, он испугался, но продолжал смотреть во все глаза. Его взгляд коснулся ее лица, их глаза встретились. Глаза женщины были живыми, они излучали свет и тепло.
   - Мама, - прошептал человек онемевшими губами. Женщина сомкнула веки и стала невидимой, но человек еще долго сидел с открытым ртом, ощущая ее присутствие.
   - Что вами, Антон?
   - Со мной? - внутренне удивился Старцев. Тряхнув головой, он резко скинул оцепенение и увидел старуху. Она держала в руках топор, которым пользовалась для вбивания железного штыря в землю. Штырь удерживал на веревке козу на выгоне. Козлята оставались непривязанными, но они от матери не убегали.
   - Со мной все в порядке, - сказал Антон и добавил: - Полном.
   - Завтрак сготовлю, - двинулась старуха в ограду. Поставив топор, она нырнула в конюшню, из которой через секунду послышалось кудахтанье, и стрелой вылетела знакомая пеструшка. Следом за ней появилась хозяйка. В подоле юбки старуха держала пяток куриных яиц.
   - Вот, шельма, - покачала она головой на курицу. - Чуть проглядишь, она уже на яйцах сидит. На что нам к зиме твои цыплята? - обратилась старуха к курице. - А ну, кыш, на улицу! - махнула она свободной рукой. Курица, описав по ограде круг, убежала за ворота. - В прошлом году, - продолжила хозяйка, обращаясь к Антону, - Не доглядела за ней. Устроилась моя самоседка на сеновале и высидела цыплят. Чем она их там кормила, ума не приложу, но до холодов мы про этот выводок ничего не знали. Вышел как-то Федор в ограду и смотрит, а с сеновала птенцы полетели. Крылья у них подросли, сами уже большенькие, и пришлось нам их зимой докармливать. Намаялись только, конюшня-то у нас тепло держит плохо...
   Антон рассеянно слушал старуху, поглядывая на ворота. Его тянуло туда, и когда хозяйка пригласила его завтракать, он сказал, что придет через несколько минут.
   Облако тумана продолжало висеть над дорогой, но немного оторвалось от земли, и на другом берегу реки появились мутные очертания кустов. Антон пошел по дороге, внимательно глядя вперед. Вот он, кажется, дошел до того места, где была эта женщина. Слегка подвеявшая за ночь, глина образовала на поверхности дороги тонкую размокшую пленку, похожую на мягкий пластилин. Она липла к ботинкам, и след, тянущийся за Антоном, напоминал следы слона или носорога. На том месте, где он видел женщину, никаких признаков ее присутствия не было. Перепрыгнув с дороги через узкую канаву на траву, Антон оглянулся и понял, что дальше этого места видеть женщину он не мог. Дом Маэстро почти полностью исчез в тумане.
   Неожиданно непроглядное молоко окружающего пространства озарила яркая вспышка, пронзившая воздух лучом света. На том берегу ослепительно вспыхнули позолоченные купола церкви, и в ту же секунду раздался звон колоколов. Луч солнца сделался шире, выхватив очертания домов на том берегу, двинулся вдоль реки, оставляя в тени Старые Ляли, и медленно угас. Пораженный увиденным, Антон замер, заворожено перекрестился, поймав себя на мысли, что делает это едва ли не впервые в жизни. Пытаясь сбросить наваждение, приведшее в трепет душу, он несколько раз шумно вздохнул и медленно двинулся к дому. Для одного обыкновенного утра впечатлений было много, даже слишком.
  
   Вернувшись в избу Антон выпил полстакана мутновато-зеленой жидкости, предложенной ему старухой, почти не ощущая вкуса. Отказавшись от завтрака, он лег на свою кровать и долго лежал неподвижно, уставившись в потолок. Через полчаса к нему заглянула старуха.
   - Есть-то не надумал? - спросила она.
   - Пока не хочу, - ответил он.
   - Как ты поправишься, если есть не станешь?
   Антон пожал плечами.
   - Иди-ка, я тебе свежих яиц с лучком разболтала.
   Антон сел на кровати. Старуха задом ушла за занавеску. По правде сказать, давно Антон не ел сырых яиц с лучком. Как-то позабылось в городе это нехитрое деревенское кушанье. А бывало, разболтаешь в чашке пару, еще теплых, только что снесенных яиц, накрошишь туда свежего ароматного хлеба с хрустящей корочкой, порежешь зеленого лука, только что с грядки, посолишь и в рот деревянной ложкой. У Антона слюнки потекли от этих вкусных воспоминаний. Он встал и решительно двинулся в кухню. После обещанных яиц, хозяйка налила Антону чай, заваренный на травах. Насытившись, Антон разомлел и заклевал носом.
   - Иди-ка, отдохни теперь, - кивнула ему старуха.
   - На воздух пойду, - поднялся он. - Может, покопать надо или дрова поколоть? Я все это умею, - предложил он.
   - Сыро на огороде-то, под вечер дождь моросил, и дрова сырые.
   - Тогда я малину могу подрезать, кусты за ночь высохли, а по траве ходить не страшно.
   - Малину можно, - согласилась хозяйка. - Секатор у Феди в кладовке в сенях на столе, галоши его там же, а вот одежды на тебя мне не найти, пожалуй.
   - Да зачем одежда?
   - Как зачем? - удивилась старуха. - Работать идешь - рабочее надо одеть. Я тебе из своего посмотрю. Халат у меня есть, он, верно, будет в пору тебе. На-ко вот, - отыскав в куче висевшего на вешалке тряпья, протянула она Антону синий халат.
   Халат оказался впору, и вопрос с одеждой был решен. Сектор лежал на столе, а галоши немного велики. Но внимание Антона от предстоящей работы отвлекло огромное количество книг, увязанных в стопки и сложенных прямо на полу кладовой. Здесь были собраны книги из отечественной классической и современной литературы, книги на французском и немецком языках. Похоже, что эти, считавшиеся когда-то бесценными, фолианты были преданы забвению и тлену. Некоторые из стопок, правда, были прикрыты обрывками старых целлулоидных пленок, но большая часть пылилась просто так. Антон удивленно вертел в руках книжные стопки, пытаясь прочитать название на корешках. Он настолько увлекся, что не услышал, как позади него появилась старуха.
   - У нас собрана неплохая библиотека, - сказала она. Антон вздрогнул от неожиданности и обернулся.
   - Если что-то заинтересовало, можете почитать, - продолжила хозяйка. - Мы с Федей почти ничего не читаем. Когда-то это все было интересно, но сейчас уже нет. Федю больше интересуют размышления великих мыслителей о жизни, нежели эта художественная проза. Я до сих пор люблю Пушкина. Вот мы и упаковали все, чтобы передать книги в библиотеку. Федор приглашал заведующую, она посмотрела и заявила, что сегодня эти книги почти не пользуются спросом у читателей. Так и лежат с весны. Видимо, и у классики есть свое время жизни.
   - Кто знает, - пожал плечами Антон. К своему стыду, он и сам не смог бы вспомнить, когда держал в руках книгу, а в библиотеке вообще не был ни разу. - Может быть, надоест людям читать детективы и они вернутся к этому, - поспешно добавил он, выходя из кладовки.
   Работа в запущенном малиннике была несложной, но трудоемкой. Требовалось удалить секатором все отжившие стебли, оставляя три-четыре наиболее сильных молодых черенка на куст, и подрезать у этих стеблей верхушки примерно на уровне своего роста. Несколько лет кряду Антон постоянно этим занимался на саду у своей тещи. Обойдя дом со стороны огорода, он приступил к работе. Постепенно в результате его деятельности малинник значительно поредел и начал приобретать, более или менее, ухоженный вид, а на меже образовалась куча внушительных размеров из сухих и выбракованных стеблей. На куче распластался Антон. Он очень устал, но полюбовавшись на плоды своего труда, остался ими доволен. Вышедшая поглядеть на труды Антона, старуха пришла в изумление.
   - Ты что, всю малину вырезал?
   - Почему всю? - в свою очередь удивился Старцев. - Проредил только.
   - Такой густущий малинник был, - покачала она головой. - Где тут ягодам-то быть?
   - Ягоды будут, - улыбнулся Антон. - Еще больше, чем раньше.
   - Так ли? - усомнилась хозяйка. - Три вички торчат, какие уж на них ягоды?
   - Вот увидите, - спрятал Антон улыбку, поняв, что старуха его работой осталась недовольна.
   Пожав плечами, она позвала Антона обедать. Его часы показывали половину третьего.
   - Кучу-то завтра, если дождя не будет, надо бы на середину огорода стаскать и сжечь, - добавила она.
   - Стаскаю, - буркнул под нос Антон, так чтобы она не слышала. Самолюбие Антона было уязвлено, и он подчеркнуто вежливо отказался от второй тарелки супа, хотя и не наелся. После обеда Антон ушел в свою комнату и лег на кровать. Ему хотелось отдохнуть, но мысленно он продолжал негодовать на старуху, чувствуя себя злым и голодным. В конце концов, благоразумие взяло верх, и Антон начал рассуждать здраво. Во-первых, он не дома, а в чужой монастырь, как известно, со своим уставом не ходят. Во-вторых, на работу он напросился сам и не из благодарности ради. И наконец, растет же малина в лесу буреломом, и никто ее там не обрезает, а лесные ягоды и ароматнее и вкуснее. Так может права бабуля в том, что не все подряд должно окультуриваться?
   Поднявшись с кровати, он выглянул в окно и поглядел на результат своего труда критически. Подрезанный и прореженный малинник выглядел и впрямь сиротливо. Это был взгляд со стороны, взгляд старухи. Но ведь она не знает, каким цветущим он станет весной, а он знает, так чего ж, ......... .........., обижаться? И вообще.
   - А можно я еще супу поем? - спросил Антон, выглядывая из кухни в сторону гостиной.
   - Ешь, сколько душа пожелает, только посуду сам будешь мыть, - раздался из комнаты голос старухи. - Хлеб-то на маленьком столике под полотенцем.
   - Спасибо.
   - Спасибо скажешь, когда ... старуха неожиданно замолчала, послышались ее шаги. - Я питье тебе перед обедом давала? - спросила она, входя в кухню.
   - Какое питье?
   - Твое, которое ты утром пил.
   - Нет.
   - Забыла, значит. Федор распорядился тебя этой настойкой поить перед каждым разом, когда есть садимся. Так что, сам не забывай напоминать.
   - А где Федор Ильич? - зачем-то спросил Антон, делая вид, что ночью не слышал их разговор.
   Накапав из аптечного пузырька в стакан, положенное количество капель, старуха долила воды до половины стакана и протянула его Антону. Чувствуя себя, в лучшем случае, дураком, Антон взял стакан и выпил. "Какая .......... дернула за язык?" - второй раз за последние полчаса мысленно ругнулся он.
   - Федор Ильич в тайгу ушел по делам, - сказала старуха, беря со стола пустой стакан.
   - А-а, - понимающе покачал Антон головой, налегая на суп.
  
   Глава 8
   Третий глаз
   Неделя пребывания Антона у Грязиных подходила к концу. Все это время он не переставал делать зарядку и обливаться, хотя и не без содрогания смотрел каждый раз на ведро. Продолжал пить настойку и изредка таблетки, и хотя его самочувствие несколько улучшилось, о зуде, например, напоминали только желтые пятна на руках пониже локтей и ногах на верхней стороне стоп, кардинального улучшения не наступало. Каждое утро он вставал со свинцовой тяжестью в голове. Проводя основное время дня за работой в огороде, он "нагулял" аппетит, но иногда его желудок напоминал о себе, то взрывными, то тянущими болями. На огороде Антон перекопал участок, предназначенный под посадку "мелочи". Тяжелая суглинистая почва давалась ему нелегко, поэтому болела поясница и на руках даже сквозь рукавицы появились мозоли. Покончив с огородом, Антон взялся за колку дров. Была суббота, стояло пригожее солнечное утро, в которое не то, что работать, шевелиться было лень. Помахав с полчаса топором, Антон развалился на теплых досках, подставив лучам солнца свое худосочное тело. Он даже, кажется, задремал, поэтому, услышав негромкий скрип тормозов, ошалело округлил глаза и поглядел на дорогу.
   Вырулив на полянку, у дома остановился большой серебристый джип. Из машины совсем по-киношному выскочили двое молодых людей атлетического телосложения. Один из них кинулся к передней двери, но она открылась сама, и на полянку вышел невысокий, худощавый, улыбающийся мужчина лет пятидесяти, одетый в легкий, слегка помятый костюм светлых тонов и желтые сандалии.
   Мужчина окинул Антона проницательным взглядом и, обернувшись к одному их своих "близнецов"-охранников, что-то ему сказал. Тот согласно кивнул головой и бросился к пятой двери машины.
   - Маэстро дома? - спросил мужчина у Антона.
   - Нету.
   - А где он?
   - В тайгу ушел по делам.
   - По делам? - задорно улыбнулся мужчина, пристально глядя на Антона. Взгляд его оставался холодным, как лед и цепляющим, как бурав. Антон не выдержал этот взгляд и отвел глаза в сторону. Охранники, между тем, достали из багажника увесистую картонную коробку с надписью "SONY", "Музыкальный центр" и поставили ее на траву.
   - А Ирина Никитична? - спросил мужчина.
   - Она дома.
   - Передашь Маэстро, - кивнул мужчина на коробку, - Скажешь, подарок от Семена Аркадьевича, соседа. Понял?
   Антон недоуменно пожал плечами.
   - Не бомба, не бойся, подарок это ему от меня.
   "Зачем Маэстро музыкальный центр?" - удивленно подумал Антон, но поинтересоваться не решился и удовлетворительно кивнул головой.
   Гости сели в джип и покатили дальше. У дома с высоченным кирпичным забором машина повернула к воротам.
   Антон подошел к коробке и, подхватив ее за прорези, попробовал поднять. Коробка оказалась такой тяжелой, что оторвав ее от земли, Антон тут же поставил ее обратно.
   - Что здесь такое? - спросила старуха, выглядывая во двор через забор из малинника.
   - Сосед ваш подарок Федору Ильичу привез.
   - Этот? - кивнула старуха на дом за кирпичным забором.
   - Да.
   - И что в коробке?
   - Не знаю, - развел руками Антон.
   - Так открой, да посмотри.
   Коробка была закрыта крест на крест. Распаковав ее, Антон обнаружил внутри несколько пластиковых пакетов с фруктами. На самом низу лежали арбуз, величиной с баскетбольный мяч и дыня ярко-лимонного цвета с небольшими коричневыми пятнышками.
   - Здесь фрукты, - сказал Антон.
   Старуха обошла дом и вышла к Антону через ограду. Заглянув в коробку, она поглядела на Антона. - И что с ними станем делать?
   - Не знаю.
   - Неси их в кладовку, пускай Федор сам решает.
   Антон вытащил из коробки два пакета и унес в дом. В одном из пакетов были гроздья винограда. Ягоды были крупные, величиной с небольшой грецкий орех. Такой виноград Антон видел впервые. Не удержавшись, он оторвал одну и сунул ее в рот. Ягода оказалась водянистой и слегка кисловатой на вкус. В другом пакете были сливы размером с теннисный мяч. Антон давно не ел слив, но это были не просто сливы, а настоящие сине-фиолетовые монстры. "Гибриды", - догадался Антон, сразу утратив к ним интерес. В следующих пакетах находились яблоки и мандарины. Яблоки напоминали восковые муляжи, поверхность которых была обработана так, что стоило потереть яблоко, на пальцах оставался налет непонятного происхождения. Зато мандарины оказались, что ни на есть, самые обыкновенные. Отнеся пакеты в кладовку, Антон сунул парочку мандаринов в карман. Последним оказался пакет с румяными персиками. Персикам слегка не поздоровилось. Втиснутые между арбузом и дыней и, придавленные сверху виноградом и яблоками, они выглядели помятыми и истекали соком. Антон съел пару штук самых покалеченных и отнес в кладовку дыню с арбузом. Сложив обратно в коробку все ее содержимое, он пошел продолжать колоть дрова.
   Но у дров сегодня явно был выходной. Чурки не желали колоться, и за час работы колотых дров почти не прибавилось, зато значительно уменьшилось количество фруктов в кладовке, куда Антон периодически наведывался в тайне от хозяйки. Он и сам не понимал, что на него нашло, но остановиться не мог. Легким утешением служил тот факт, что никто не знает, сколько там чего было, и в завершении, чтобы уравнять пропорции съеденного, Антон вытащил из пакета пару крупных яблок. У них оказался отменный вкус, сладко-кислая рассыпчатая мякоть, буквально брызгала соком. Насытившись, Антон испытал чувство полного удовлетворения, слегка сдобренное горчинкой стыда. Именно последнее послужило мощным стимулом в колке дров. Отказавшись от обеда, он с упоением проработал до самого вечера. Куча поленьев постепенно превращалась в гору, насыщая воздух запахом свеже-колотой древесины. Антона остановила старуха, позвавшая его к ужину. Ее голос прозвучал одобрительно мягко, и Антон, довольный тем, что реабилитировался в ее глазах, по-хозяйски неторопливо отнес в кладовку топор, переобулся и, сполоснув руки, лег на кровать в ожидании ужина. В истоме закрыв глаза, Антон наслаждался расслабленным состоянием физкультурника, отдыхающего после завоеванного рекорда. Его ни капельки не смущало, что рекорд он установил сам с собой, но ощущение собственной значимости и силы, которой налились мышцы, било все существующие рекорды. Однако это состояние продолжалось недолго. Всего через несколько минут у Антона скрутило живот. Семеня трусцой мимо удивленной старухи, хлопочущей у стола с электроплиткой, Антон отвернул в сторону, искаженное болью, лицо и помчался в нужник.
   Не дойдя нескольких метров из огорода до дома, Антон повернул обратно. После второго и третьего посещения уборной, он уже обратно в дом не спешил. Расстройство желудка привело его в полное расстройство. - "Неужели дизентерию подхватил?" - обреченно подумал он. "Фрукты-то мыть надо было", - напомнило сознание банальную истину, - "А не обжираться, как голодному шакалу". Тяжело дыша, Антон в который раз затрусил в уборную. "Вот бог и наказал меня", - заключил Антон, в изнеможении ложась на траву.
   - Антон! - услышал он через несколько минут зовущий голос старухи. Похоже, она не поняла, что с ним стряслось, и потеряла его.
   - Антон, ты где?
   - Да здесь я, - откликнулся Старцев, приподнимаясь на локте.
   - Ты чего тут лежишь и не идешь ужинать?
   - Живот немного скрутило, - вздохнул он.
   - Живот? С чего бы это? А я козу подоила, картошки пожарила, фруктов помыла...
   - Спасибо, Ирина Никитична, - замахал Антон рукой.
   - С дровами надсадился что ли?
   - Я яблоко немытое съел, - признался Антон.
   - Что ж немытое-то? Я травки тебе сейчас заварю, только не лежи на земле. Не лето уже, запросто простудиться можно.
   Антон медленно поднялся, постоял несколько минут, прислушиваясь к возмущенным внутренностям, и вошел в дом. Тщательно вымыв руки с мылом, он дождался отвара, который приготовила ему хозяйка, выпил, не поморщившись, мелкими глотками вяжущую, горькую, горячую жидкость, стараясь не глядеть на тарелку с фруктами, и ушел в свою комнату.
   - Я тебе яиц вкрутую сварю, - заглянув за занавеску, сказала ему хозяйка. - Заможешь, так поешь, хоть бы и без хлеба.
   - Спасибо, - поблагодарил старушку Антон. - Но я пока не буду.
   Он проснулся среди ночи и сразу понял, что его разбудил голодный желудок. Повернувшись на другой бок, Антон свернулся калачиком, но голод оказался сильнее сна. Чертыхнувшись, Антон встал, не зажигая света, натянул штаны и вышел в кухню. Яйца лежали в тарелке на столе. Не утруждая себя поисками соли, он торопливо начал очищать яйцо от скорлупы. Скорлупа отставала плохо, Антон выедал из нее белок, скорлупа попадала в рот, но он не обращал на это никакого внимания, брал следующее яйцо и жевал, жевал, пока не понял, что голодные боли в желудке утихли. Выпив подряд два стакана воды, Антон перевел дух и вытер губы. "Если так пойдет дальше, я слопаю у стариков все запасы", - ошалело подумал он. "Завтра же с утра в магазин!"
   Проснувшись, Антон сразу вспомнил о ночном обещании и начал собираться в дорогу. На кухне уже горел свет, хозяйка должна была стряпать скотине, но привычного бряканья посудой было не слышно, и Антон выглянул за занавеску. Ирина Никитична сидела за столом при полном параде. На ней был цветастый, с блесками платок, вязаная темно-зеленая кофта, надетая на атласную черную блузу, расшитую на груди узором и черная юбка. Антон от удивления открыл рот.
   - Встал уже? - спросила хозяйка, поднимаясь из-за стола. - Я, Антон, в церковь хочу сходить, ты ведь уже знаешь, как со скотиной управиться, и я тебе тут все приготовила.
   - Ну да, - растерянно кивнул Антон. - Так церковь-то на том берегу. Далеко ведь.
   - Что ж, дойду потихоньку. За Федора помолиться надо, вчера его ждала, если без меня придет, зеленого лука ему накроши в чашку с постным маслом. Лук-то в парнике в ящике.
   - Я знаю, но почему луку?
   - У него это первая еда. А потом уж я сама знаю, чем его кормить. А ты поросенку вынесешь, гусей отпусти к реке, коз выгони в ограду и дай им пару небольших кочанчиков, в огороде полно. И отдыхай сегодня. На рыбалку сходи. Видел удочки в кладовке у Федора?
   - Видел.
   - Разберешься тогда. Пошла я.
   Проводив хозяйку, Антон плюхнулся в гамак. - Зарядку не сделал, - констатировал он вслух, загнув один палец. - Из колодца не облился, это два. В магазин не пошел, три. Чего лежу, спрашивается?
   Нехотя выбравшись из гамака, Антон потянулся и, лениво помахав руками, вошел в дом, заперев за собой дверь. Из конюшни доносились топот копыт и голодное хрюканье. В ограде проснулись гуси. "Подождут", - решил Антон и, сбросив штаны, прошел в гостиную и приступил к зарядке, встав спиной к образам. Места в гостиной было много, Антон неторопливо и основательно размялся, отжался от пола двадцать пять раз, сел на стул и, уперев ноги под хозяйскую кровать, покачал пресс. Несколько глубоких вдохов и, пулей промчавшись мимо ошалевших гусей в огород, устремился к колодцу. "Опять полотенце забыл", - мелькнуло у него в голове, но обратно можно было и без трусов. Прибежав в комнату, Антон растерся полотенцем, выпил, приготовленную хозяйкой, настойку и оделся. Замесив с кипятком готовую смесь поросенку, он схватил ведро и потащил к конюшне. Гуси встретили его радостным Га-га-га, но щипаться не стали, зато козленок ткнул под колено так, что Антон едва не разлил ведро в конюшне на пол. Выпустив гусей, Антон забыл запереть ворота и, выпущенный в ограду козленок тут же убежал на улицу. Заперев ворота, Антон бросился за ним. Погоня успехом не увенчалась, перепуганное насмерть, животное носилось кругами и не желало подходить к Антону. В конце концов, Антон догадался привязать в ограде маму козу, принес ей капусты и открыл ворота. Козленок тут же прибежал сам. Антон вспомнил про кур. Несколько лихих безмозглых созданий, не дождавшись пшена, залетели на сеновал и устроили там себе пикник. Антон не стал их оттуда сгонять, справедливо полагая, что звук насыпаемой в кормушку крупы, вернет их обратно. Он не ошибся, но внимательно присмотревшись к пернатым издали (петух не желал признавать в Антоне своего), он не нашел в стае пеструшки. Вооружившись вицей, и умиротворенно повторяя - Петя, Петя, - Антон прошел мимо петуха в конюшню и выгнал оттуда пеструшку. Собрав положенную, с куриного семейства дань в количестве шести, еще теплых, яиц, Антон отнес их домой и сел завтракать. Поставив на плитку чайник, он вспомнил, что забыл напоить кур и поспешил в ограду. Однако пернатые уже гуляли во дворе, выбравшись на улицу через квадратное отверстие в нижней части ворот. Антон вернулся домой и увидел, что залил весь стол кипятком, выбежавшим из закипевшего чайника. Выключив электроплитку, Антон махнул на еду рукой и вышел на улицу. Занимался рассвет. От реки тянуло прохладой, и стояла необыкновенная тишина. Даже собак не было слышно. Антон напрягся, ему показалось, что что-то непременно должно случиться. Но утро, начавшееся так несуразно, не оправдало его тревожных ожиданий. Все было, как обычно и, обратив внимание на несколько лодок с рыбаками, Антон притворил калитку и пошел прогуляться по берегу реки.
   Ирина Никитична пришла домой после полудня. Еще издали, подходя к дому, она увидела в гамаке человека. "Федор", - мелькнуло в голове старухи, и она прибавила шагу. Но в гамаке оказался Антон, убивающий время с книжкой в руках. Заметив хозяйку, он тут же поднялся и, увидев, как блеснули и тут же потухли ее глаза, понял, что занял не свое место и виновато опустил голову. Старуха прошла мимо и ушла в дом. Антон переместился на скамейку и вскоре увидел ее снова. Переодевшись, Ирина Никитична вышла из ограды с козой на привязи и повела ее на выгон. Вернувшись, она позвала Антона обедать. И опять в ее голосе не прозвучало ни нотки раздражительности или обиды, хотя ее молчание Антон воспринимал именно так.
   Они поели суп, и пока старуха заваривала чай, Антон вымыл посуду.
   - Завтра холода обещают, - нарушила молчание Ирина Никитична. - Печку надо будет топить, пирогов напеку, давно пирогов хотела.
   Антон понимающе покачал головой.
   - А почему Федора Ильча Маэстро зовут? - неожиданно спросил он.
   - Статья об нем так называлась, - после небольшой паузы ответила старуха, словно решая, стоит ли вообще говорить об этом.
   - Какая статья?
   - В Ленинградской Правде. Давно это было, еще в тридцать первом году. Но газета у меня хранится.
   - И можно почитать?
   - Что ж нельзя-то? Чай-то попей сначала. Я печенье купила, - достала Ирина Никитична из сумки небольшой пакет с печеньем.
   - А я слышал, что он дочь местного управляющего от рака музыкой лечил, поэтому его так назвали.
   Старуха обернулась и удивленно посмотрела на Антона.
   - Кто тебе такое рассказал?
   - Санитар один из местных. Михал Егорыч.
   - Из староверов?
   - Вроде бы. Отец его, во всяком случае, точно старовером был.
   - Ну, да, - кивнула старуха, подсаживаясь к столу. - Мы когда в пятьдесят девятом сюда приехали, в этой деревне последние староверы жили. Это сосед наш бывший. А что он еще рассказывал?
   - Говорил, что дневник на развалинах усадьбы нашел дочери управляющего Бурмашева, кажется.
   - А где сейчас этот дневник, не говорил?
   - Потерял он его.
   Ирина Никитична отставила чай и сняла с головы платок.
   - У меня не было рака, - сказала она. - Это была гипертрофия миокарда, доставшаяся по наследству от бабушки. Федор тогда и принял ее за опухоль.
   - Значит, вы и есть та Ирина Никитична?
   - А на рояле играла ему я, - улыбнувшись, вспомнила старуха. - Федор очень любит музыку, а я и представить себе не могла, что все может так обернуться. Эта болезнь была неизлечима, больного может спасти только пересадка сердца. Но Федор мог творить чудеса, и я выжила. Пятнадцать лет я была привязана к нему, как нитка к иголке. Каждое утро начиналось с того, что он делал мне массаж сердца своим этим... - помахала старуха рукой, пытаясь дать определение способу воздействия Маэстро на ее сердце. - У Феди очень рано обнаружились эти способности. Он же был сыном профессора, они жили в Петербурге, и у профессора была частная практика. Когда Феде было всего семь лет, одна из гувернанток сильно ударила ногу. Профессор отказался ее посмотреть, он вообще пренебрежительно относился к прислуге, а девушка очень мучилась, и тогда ей помог Федя. Он рассказывал, что почувствовал что-то такое, что заставило его зайти в ее комнату. Он сел в ногах девушки и склонил голову к ее больной ноге. Представляете, боль утихла и наутро гувернантка смогла ходить. Федор с восторгом рассказал об этом отцу, но тот не стал его слушать. А через некоторое время девушка умерла.
   - Умерла?
   - Да. Федор снял боль, но ушибленная кость продолжала гнить, и у девушки начался сепсис. Профессору удалось избежать скандала, но он запретил Федору любые эксперименты, хотя и не верил в его способности. Но тот и сам понимал, что его дар видеть болезнь, само по себе, много, но не достаточно. Он стал много читать, присутствовать у отца на операциях, и в пятнадцать лет, кажется, поступил в медицинский университет, который к тому времени курировал его отец. Другой родитель обрадовался бы столь способному ученику, но не профессор Грязин. За какую-то несущественную провинность он отчислил сына со второго курса и отправил его в нашу глушь со словами: "Хочешь стать настоящим доктором, начни с глубинки". На самом деле причина была другая. Федор был физическим уродом, а профессор Грязин до глубокой старости почитал себя красавцем. Ему неудобно было иметь в своем окружении такого сына, чье уродство наиболее проявилось как раз в эти годы. Так, в шестнадцать лет, Федор стал фельдшером в нашем селе. В те годы о нем тут слагали легенды, в среде местных крестьян даже существовала поговорка - если Федор Ильич не поможет, значит, никто не поможет. А в тринадцать лет и я стала его пациенткой.
   Вздохнув, старуха замолчала, склонив голову на бок и глядя на остывший чай.
   - А потом? - осторожно спросил Антон.
   - Потом была революция, родителей арестовали, имение разграбили, а меня спрятал Федор Ильич, и пятнадцать лет я жила с ним на правах кузины.
   - Вы его любили?
   - Никогда, - подняла глаза Ирина Никитична. - Я его ненавидела. Хотя бы уже за то, что не могла жить без его сеансов. Я мечтала выйти замуж, и женихи были, но не могла. Это было равносильно смерти, а представить себя женой молодой девушке человека, на две головы меньше ростом, попросту уродцем, было выше моих сил.
   - И что? - тихо спросил Антон, понимая, как на глазах рушится, придуманная им, красивая история о любви и семейной идиллии красавицы и чудовища.
   - Потом начался голод. Я убедила Федора написать отцу, что он и сделал, и в конце тридцатого года мы переехали в Петербург. Профессор выхлопотал мне паспорт, и мне больше нечего стало бояться. К тому же скоро я убедилась, что моя сердечная мышца пришла в норму. Как Федору это удалось, осталось загадкой, но те же профессора, поставившие мне диагноз гипертрофии, теперь в один голос заявили, что у меня нормальное сердце.
   - А Федор?
   - Он же часа не мог прожить без своих больных и не видел или не хотел видеть ничего вокруг.
   - В каком смысле? - не понял Антон.
   - В том самом, что профессор Грязин оказывал мне знаки внимания и держал меня при себе, как рабыню. Я же была обязана ему документами. А Федя как раз в это время взялся лечить больного туберкулезом. Какого-то старого большевика, от которого, как выяснилось позже, отказался профессор. У него была неизлечимая стадия, хотя туберкулез, в сущности, лечить не могут до сих пор. А Федор поставил этого калеку на ноги. Тогда же и появилась эта статья в газете. Профессор Грязин, прочитав ее, пришел в бешенство. Я тогда думала, что он убьет своего сына.
   - Это та статья, которая...
   - Да, именно, пойдемте, я вам ее покажу, - поднялась старуха, приглашая Антона в гостиную. Порывшись в сундуке, Ирина Никитична достала внушительных размеров альбом в кожаном переплете и, открыв его, протянула Антону прозрачный целлулоидный пакет. - Только не вынимай, газета совсем рассыпалась.
   Антон бережно положил пакет на стол. Статья называлась "Маэстро". Газета была сложена таким образом, что перевернув пакет, можно было прочесть ее окончание.
   - Я пока чай подогрею, а ты посмотри, но из пленки не вынимая, - повторила старуха.
   - Я понял, - кивнул Антон и, прижав целлулоид к газете, начал читать. Статья начиналось разгромным, для профессора Грязина фактом, что он отказался помочь больному, которого спас его сын. Далее следовали регалии и заслуги этого больного, пострадавшего за дело революции в ссылках и на каторге. И хотя старый большевик не занимает сегодня постов, он, как и всякий советский гражданин имеет право на достойную старость. Антон был целиком согласен с автором в этом, но его интересовало - почему Маэстро. Ответ нашелся на последней странице. На вопрос, что бы мог доктор Федор Грязин пожелать советским трудящимся в плане здоровья, Федор Ильич сравнил человеческий организм с роялем. Время от времени, говорил он, музыкальный инструмент требует настройки. То же самое происходит и с человеком. Напряженная работа, усталость, недомогания, неустроенность в личной жизни (подчеркнуто), приводят к постепенной утрате здоровья. Человеческий организм требует настройки, и каждый советский человек может себе в этом помочь. Для этого, как правило, утром, необходимо сосредоточение всех нервных центров и мозга на здоровый образ жизни. Таким настроем может быть любая вещь, предмет, действие, слово, которое способно привести все органы в равновесие. Важно этому научиться, и как можно раньше, пока организм не истощен болезнью. Можно просто смотреть на стену и каждое утро настраивать себя на успешный, здоровый образ жизни. Важно не то, что для этого нужно, каждый человек индивидуален, один любит физические нагрузки, и ему необходимы гантели, другому они будут вредны, важно найти в себе тот инструмент настройки, который подходит именно вам. Далее спецкор сообщал, что сам доктор "Маэстро" прекрасный настройщик, в чем он убедился на личном опыте. Одно движение головой и вы чувствуете, как проходит усталость, боль, спадает напряжение. На вопрос - чему бы доктор хотел научиться, Маэстро ответил, что слышал о том, что некоторые китайские врачи из Тибета способны ставить диагноз по одному только биению пульса.
   - Твой чай, - сказала Ирина Никитична, поставив стакан перед Антоном.
   - Спасибо, - улыбнулся он, отрываясь от чтения. - Я, кажется, понял, почему Маэстро, хотя и не очень.
   - Профессор не простил сыну этой статьи, хотя и понимал, что камень в его огород бросил не он, - сказала Ирина Никитична. - А что касается "Маэстро", это аллегория. Моцарт и Сальери, Маэстро и Монстр, понимаете? Тем не менее, с легкой руки этого писаки прозвище приклеилось к Федору Ильичу, и его так и стали называть больные. К нему же началось настоящее паломничество. Конечно, профессор не мог этого стерпеть. При первом же удобном случае, он поспешил избавиться от сына.
   - Как это? - не понял Антон.
   - В ту пору в некоторых кругах на самой верхушке власти в нашей стране, да и вообще в мире, ходило много легенд о загадочной стране Шабале. На ее поиски снаряжались экспедиции, эта страна, как считалось, находилась где-то в горах Тибета. В одну из таких экспедиций профессор и засунул своего сына.
   - И что Федор Ильич согласился?
   - Да он был рад этому несказанно. Сбылась его мечта - увидеть и пообщаться с Тибетскими монахами, у которых он мечтал поучиться.
   - А вы?
   - А я осталась и едва не стала женой профессора. Дело в том, что экспедиция, с которой ушел Федор, вернулась, а он нет. И я отказалась выходить замуж за профессора, полагая, что эту гибель устроил он. Хотела уехать, но ехать было некуда, так и жила в качестве бесплатной прислуги. При всем том, что характер у него был несносный, надо отдать профессору должное. Он не домогался меня и особо не докучал, хотя мог накричать и даже ударить. А потом в конце тридцать шестого неожиданно вернулся Федор. Его, правда, тут же арестовали. Он объяснял свое отсутствие тем, что в горах в бессознательном состоянии его подобрали местные монахи, и он жил у них в монастыре, пока туда не пришла вторая экспедиция из России. С ней он и вернулся на Родину. Проверить его слова не могли, вину доказать тоже, поэтому дали всего пять лет. В те годы такой срок считался минимальным, как правило, им не ограничивались, добавляя годы в лагере. Но Федору повезло. Его дело рассматривали на самом верху и, я думаю, что сам Лаврентий Берия участвовал в процессе. Федора отправили в спецтюрьму НКВД под Ростовом. А через несколько месяцев черный воронок приехал и за самим профессором. Я осталась одна, прислуга разбежалась, разграбив имущество профессора, а квартиру опечатали. У меня было немного денег, и я поехала в Ростов. Повезло устроиться дворничихой, мне дали комнату в сыром подвале.
   Ирина Никитична подняла стакан с чаем и сделала глоток. Рука ее заметно дрожала. - Потом началась война, и заключенных спешно эвакуировали. Но всех не успели, в тюрьму попала бомба, и оставшиеся разбежались. Началась оккупация, и мы с Федей бежали. Среди спасшихся заключенных было много партийных, они организовали партизанский отряд, который воевал с немцами до прихода наших войск. Все думали, что пришла свобода, но на деле органы арестовали всех наших. Командиров расстреляли, остальные получили сроки и были отправлены на Колыму. Федору дали пятнадцать лет.
   - Как же так? - удивился Антон. - Вы же воевали.
   - У нас не было связи с центром, а такие отряды подлежали уничтожению. Кроме того, на Дону было образовано казачье войско, воевавшее на стороне немцев. Так что Феде опять повезло. Не тронули только троих, меня, жену одного из командиров и какого-то парня лет тринадцати. Нас просто не выдали органам наши товарищи. Я осталась жить в Ростове. Работали с утра до ночи. Потом война кончилась, я все надеялась, что Федю выпустят, писала ему, но ни одного ответа не получила. Уже в начале пятидесятого ко мне пришел один из тех, с кем сидел Федор. Он сказал, что Маэстро жив, и много всего делает для заключенных. Его выпустили по амнистии в пятьдесят третьем.
   Он приехал страшный, худой, одна голова осталась, но все-таки здоровый и сказал, что в лагере его спасла вера в Бога и Тибетская медицина. Про Бога мы тогда даже заикаться боялись, а тут вера. Он привез махонькую иконку, которую носил всегда при себе, а по утрам ставил ее на полочку и молился. По воскресеньям он ходил в церковь. Мне казалось это страшнее, чем арест, я думала, если увидят и донесут, сразу расстрел.
   Ирина Никитична открыла альбом, лежащий перед ней, пропустив несколько страниц.
   - Вот мы с Федей.
   Антон встал и, обойдя стол, склонился над страницей. На фотографии были запечатлены мужчина и женщина, их строгий, напряженный взгляд устремлен в объектив. Женщина красива, седина на висках, чуть вытянутый овал лица, но ни единой морщинки. Возможно, фотограф выполнил ретушь перед печатью. Она сидит на стуле совершенно прямо, у нее хорошая осанка, прямые плечи, мужчина коротко стрижен, кажется совершенно седым. Он примерно одного роста с сидящей женщиной. Руки мужчины спрятаны, одна за спину, вторая за спинку стула.
   - Здесь я уже не молода, - улыбнулась Ирина Никитична. - Были фотографии и до этой - из Ленинграда, но их пришлось уничтожить. Теперь здесь открытки, - перевернула она несколько страниц назад. - Кстати, мы здесь снимались на деньги Феди. Это была его первая получка в году, кажется пятьдесят пятом. Он долго не мог найти работу, но нашел лаборантом. Федя мог отлично ладить с животными, а эта лаборатория была чем-то вроде экспериментального заповедника. А после фотостудии мы пошли на концерт Мессинга, - снова улыбнулась старуха. - Билеты у нас были самые дешевые, и нам достались места в последнем ряду. Федя весь концерт простоял на ногах, чтобы видеть, что делает этот удивительный человек. А номера у Мессинга были просто потрясающие. Кстати, ты что-нибудь слышал о нем?
   - Нет.
   - Это великий был человек в шляпе и таким вот носом, - показала Ирина Никитична нос вдвое больше своего на своем лице. - Он очень многое мог, говорили, что даже предсказал Сталину точную дату начала войны задолго до ее начала. Так вот, по окончании концерта Мессинг и говорит, что просит к себе в гримерную пару, сидящую на последнем ряду, места такие-то. Все стали оглядываться, вижу, что, зрители смотрят на нас, я ничего не понимаю, и Федя мне шепчет, что это наши места. Прошли мы за кулисы, он нас встретил, стал расспрашивать о жизни. Я поняла, что его интересует Федор. Он тогда сказал ему, что у Феди хорошо развито внутреннее зрение - третий глаз.
   - Третий глаз?
   - Именно. Он расположен во лбу и даже как-то называется по-научному, я раньше помнила, да забыла. Федя, например, очень хорошо ориентируется в лесу, заблудиться с ним вообще невозможно. Животных чувствует раньше, чем они его. Мессинг предложил Феде переехать в Москву и найти его, когда он вернется с гастролей, сказал, что там есть люди, которым интересны такие люди. Но Федор отказался.
   Ирина Никитична перевернула несколько листов альбома и, вздохнув, закрыла его.
   - А что было потом? - поспешно спросил Антон, воспринимая жест хозяйки, как окончание разговора.
   - Мы остались в Ростове. Лабораторию скоро закрыли, и Федя остался без работы. Но он успел познакомиться с людьми, работавшими в том же институте, в котором находилась его лаборатория, и стал им помогать, вернее - ездить вместе с ними по хуторам. Ребята занимались имплантацией зубов, но не официально, а на свой страх и риск. Они выращивали эти имплантаты у себя в лаборатории, а потом вставляли их людям. На селе с зубами было страшно, к тридцати годам доярки уже ходили беззубые, а тут - удаляется корень, вставляется имплантат и вырастает новый зуб. Ребята считали, что они совершают революцию в зубопротезном деле. Федя, хоть и не участвовал в этих экспериментах, рад был за них безмерно. Сам он ездил и лечил людей. Денег не брал, привозил продукты, фрукты, яблоки. Потом у них случилось несчастье. Умерла доярка, которой поставили имплантат. В действительности у нее оторвался тромб, но академики от медицины сразу поняли, что появилась возможность избавиться от ребят. Они же представляли серьезную угрозу всей отечественной медицине. Ребят арестовали, обвинив в преступной деятельности, незаконных опытах над людьми, приведших к смерти и тому подобное. К тому же они брали деньги. Твердой таксы не было, люди платили, кто сколько мог, имплантат довольно дорого стоил, и это тоже поставили им в вину. О Федоре они не рассказали, но и его могли арестовать со дня на день. Он полгода скрывался у знакомых. И как раз в это время ко мне в подвал, а было уже довольно поздно, постучали. Стук был тихий, я сразу поняла, что это не милиция. Открыла, пришли двое зе-ка. В ушанках, телогрейках. Говорят, поручено поглядеть, как поживает Маэстро, что, мол, вместе довелось на Колыме. Я уже устала всего бояться, взяла, да и рассказала им обо всем. Что Федору опять грозит срок, а ему уж тогда под шестьдесят было, и что делать, ума не приложу. Переночевали они у меня, я их завтраком накормила, и ушли. Через неделю приходят снова. Принесли мешок, так лямками горловина петлей перетянута. Это - говорят гостинец Маэстро от зе-ка. И сразу ушли. Я мешок развязала, а там деньги. Медь, серебро, рубли, трешки. Пересчитала, почти две тысячи новыми. В то время две тысячи - целое состояние. Я к Феде. Рассказала ему все, а сама трясусь, боюсь, не возьмет деньги, а на них же уехать можно. Словом, слезами и уговорами уговорила я его ехать сюда на Урал к брату.
   - Какому брату? - не понял Антон.
   - А я разве не сказала? - удивилась в свою очередь старуха. - Совсем память отшибло. У Федора брат был - близнец.
   - Близнец? - кольнуло в сознании Антона. Он сразу вспомнил того старика, за которым наблюдал из окошка своей городской квартиры. Он еще кошку ударил палкой... Так вот откуда черты лица Маэстро показались ему знакомы.
   - Только как бы это сказать, - задумалась Ирина Никитична. - Близнец-то он, близнец, только Федор родился семимесячным, а брат нормальный.
   - Как это так?
   - Мать Федора забеременела им, будучи уже два месяца беременной. Такое, очень редко, но случается. В большинстве случаев у второго плода нет шансов, но Федор каким-то чудом выжил. Правда, как рассказывал профессор, они были настолько разные, что и братьями считать друг друга отказывались оба. Брат Федора служил в НКВД, когда отца арестовали, отрекся, в войну в заградительных отрядах, но под старость-то что ужу делить. Уговорила я Федора, хотя он до последней минуты был против. Приехали на Урал, нашли его. Встретил Владимир нас не то, чтобы радушно, но принял и за стол посадил. А Феде нельзя ни грамма спиртного, он когда стопку выпьет, все! - шлепнула она по столу ладонью.
   - Что все? - улыбнулся Антон.
   - Сам не свой. Мы договорились с ним в дороге, что брату ничего такого не рассказывать. А тут, сели они за стол, выпили, Владимир давай орденами хвастать, на судьбу жалиться, что жена ушла, детки забыли, что как на пенсию вышел, забыли его все, а Федя не утерпел, возьми, да и расскажи, как я тебе сейчас, только не так длинно, сколько нам пережить пришлось. И про зубы, и про ребят. Володька все это выслушал, постелил нам в гостиной, а сам в милицию позвонил. Я такого Федю никогда не видала. Когда милиция приехала нас арестовывать, закипел он, как самовар на углях. - Ну, говорит, держись, братец. Посадил их всех за стол, милиционеров двое было, Володька третий, дал в руки карты и играть заставил.
   - И что? - не выдержал паузы Антон.
   - Сидят, играют, забыли обо всем на свете, и зачем пришли, и как будто нас вообще в квартире нету. Оделись мы с Федей, вышли на улицу, он к шоферу подошел, иди, говорит, тебя твои товарищи просят. Тот ушел. Я чуть не реву, что наделал-то, думаю, теперь уж точно будет. А Федя пьяненький еще, в усы посмеивается, они, говорит, будут играть до тех пор, пока сил хватит. А после забудут все. Вот тебе и третий глаз.
   Я, когда это поняла, Феде-то и говорю, что ж, мол, он с такими способностями товарищам в Ростове не помог? Посадят ведь их. Старший-то ровесник Феде, ему же в лагере, говорю, не выжить. В общем, проняла. Сели мы в поезд и тем же разворотом приехали обратно в Ростов. Всю дорогу Федя с бутылкой не расставался. Пьет и молчит. Поселились мы в Ростове у знакомых, он и там выпивал. Дождались суда. Пришли в зал, поглядел Федя на ребят, на конвоиров. Те, как по команде ушли. Федя к столу подошел, дело взял у судьи, тот не шелохнулся даже, и вышел. Я за ним, сели мы на скамейку неподалеку и ждем. Скоро из суда люди выходить стали. Спокойно все разошлись по домам, ребята наши мимо прошли, о делах каких-то говорят, а нас ноль внимания. Я хотела окликнуть, Федор не дал.
   - Здорово, - восхитился Антон.
   - Кабы так и было бы, - вздохнула Ирина Никитична. - Только не все же память-то потеряли. Такая кутерьма началась, следователь, который дело вел, застрелился, судья пропал, да и ребятам тоже досталось. Они же забыли все, а в институте - что, да как, почему отпустили? Они объяснить ничего не могут, у старшего группы случился инфаркт, второй с ума сошел, третий, самый молодой из них, повесился. Федор, наверно, месяц со мной не разговаривал, а выпившим я больше его никогда не видала, и про третий глаз мы больше не вспоминали.
   - И куда вы потом?
   - Потом сюда приехали, домик этот купили, так и живем с тех пор. До пенсии Федор в больнице фельдшером служил, потом дома сколько-то больных принимал. Сюда со всей области народ приезжал, и написал на Федора кто-то письмо в областную прокуратуру. Вызывали его туда несколько раз, предупредили, что если он не бросит заниматься лечением, посадят. Так что ты смотри, держи язык за зубами, не хочу я, чтобы на старости лет опять он туда попал.
   - Сейчас другие времена, - улыбнулся Антон.
   - Времена-то другие, но как говорят, был бы человек, а статья для него всегда найдется, - сердито выговорила старуха.
   - Понятно, - покачал головой Антон. - А скажите, Ирина Никитична, вы не слышали, брат Федора Ильича жив?
   - Ничего о нем не знаю. И Федор никогда больше о нем не вспоминал. Володька в тридцать седьмом и фамилию ведь даже сменил, только мы тогда не знали, что он Грязнин стал. Так что нет больше у Федора такого родственника.
   Антон понимающе покачал головой. Некоторое время сидели молча.
   - Я прогуляюсь, - поднялся Антон. - В село схожу. Вам что-нибудь купить?
   Ирина Никитична отрицательно покачала головой. Убрав альбом обратно в сундук, он вопросительно посмотрела на Антона.
   - К отцу пойдешь?
   - В Универмаг хочу, к отцу далеко, в другой раз, - улыбнулся Антон.
   - Вечереет уже, - заметила старуха.
   - Я быстро.
   Прогулка в село заняла больше пяти часов. Удивительно, что за вечер он встретил троих одноклассников, точнее двоих и одну одноклассницу. Когда-то они сидели с ней за одной партой, но теперь Антон, убей, не мог вспомнить, как ее звали. Она работала в Универмаге продавцом, Антона узнала сразу и обрадовалась так, словно ожидала его увидеть. Из неловкого положения ему помогла выбраться продавщица соседнего отдела, назвав его знакомую Миной. Антон нахмурил брови, пытаясь вспомнить это имя. Странно, но оно ни о чем ему не говорило. Марина - наконец мелькнуло в сознании, и он облегченно улыбнулся. Между тем, Мина-Марина похвасталась, что у нее уже двое внуков и третий муж, с которым она, правда, разводится, потому что он, если выпьет, никогда не может остановиться. Женщина была красива, и кокетливо стреляя на Антона глазами, не забывала крутить головой по сторонам и улыбаться, видимо прекрасно осознавая, что нравится многим. Ее улыбка и толстая коса пшеничного цвета были из детства, располневшие живот и бедра из дня сегодняшнего. Несмотря на жизненные перипетии, женщина выглядела счастливой, и ей удивительно шло это имя. Мина, настоящая мина, на которой, возможно, подорвались не только ее трое мужей. Антон слушал ее болтовню и смотрел, как зачарованный на ее улыбку, мысленно пытаясь сопоставить ее сегодняшнюю с тем образом, который хранился в памяти, и не мог. У Мины и Марины было одно лицо, но в остальном женщины были так не похожи, что Антон непроизвольно подумал о том, что, может быть, и он изменился до неузнаваемости. Прощаясь, Антон не попросил номер телефона, но обещал обязательно зайти еще.
   С одноклассниками парнями все обстояло проще. Один из них занимался частным извозом, и зашел в Универмаг в поисках какой-то детали. Встреча с Антоном его не удивила и не обрадовала. Он вообще никак не отреагировал на то, что они не виделись двадцать лет, поздоровавшись, сразу переключил внимание на отдел с запчастями. Антон вспомнил, что Серега Дуникин никогда любопытным не был. В детстве у него была кличка Дуня и любимое занятие - возиться со старой рухлядью типа велосипеда и позже мотоцикла, пытаясь что-нибудь собрать. Тем не менее, Антон дождался его на выходе и попросил номер телефона.
   Третьим одноклассником, встретившимся на обратном пути в Старые Ляли, был Антон Чмыхов. Он шагал навстречу Антона, припадая на одну ногу. Тезка был из тех парней, дружбы с которыми в детстве не одобряли родители и не только девочек. Они сразу узнали друг друга, хотя Чмыхов не доучился до окончания школы, а как говорили, загремел по тридцать третьей за хулиганку. Помнилось, что весь класс, да что класс, школа, вздохнули тогда с облегчением. На прежнего задиру и хулигана нынешний Антон Чмыхов похож не был. Наморщив лоб, он степенно заговорил, сообщив Старцева, что только что "оттуда". Отсидел третьею ходку за убийство и сейчас ищет работу, но пока не может найти, и вообще малость растерялся в сегодняшней жизни. Старые знакомые узнавать перестали, другие боятся, короче, пора обратно на зону. Там все понятно и просто, поднимут, накормят, хочешь работать, дадут работу, не хочешь, можешь не работать. Поинтересовавшись, как дела у Антона, Чмыхов услышал обычное для подобных вопросов - нормально и спросил где Антон живет. Узнав, что в данное время в Старых Лялях, удивился и сожалением заметил, что он там кувыркался с одной лялькой целый месяц и не знал про Антона. Так они и разошлись, вроде как, недоговорив, и не зная, что сказать друг другу. Когда-то в раннем детстве их связывало что-то похожее на дружбу. Они хорошо понимали друг друга, хотя были очень разные. Кто-то из одноклассников даже окрестил их двумя Антонами. Но чувство неуверенности и страха, которое всегда появлялось в детстве у Старцева при общении с Чмыховым, давившего на него своей прямолинейной простотой, наглостью и непредсказуемостью, постепенно трансформировалось в неприятие своего тезки, поэтому, прощаясь, Антон вздохнул с облегчением. Они разминулись, один Антон зашагал в сторону моста, второй заковылял в село.
  
   Глава 9
   Таежное снадобье
   Деловитость, с которой Ирина Никитична суетилась у стола, готовя ужин, и блеск в ее глазах без сомнения свидетельствовали о том, что Маэстро уже дома.
   - Отдыхает, - шепнула хозяйка Антону, многозначительно кивнув головой в сторону гостиной.
   Антон понимающе покачал головой и на цыпочках прошел в свою комнату. За окном сгущались вечерние сумерки, на глазах поглощая окружающее пространство. Некоторое время светлой оставалась полоска неба над крышей соседнего дома, но вскоре сумрак накрыл и ее. Антон зажег свет, лег на кровать, открыв книгу. Пробегая глазами страницы, он поймал себя на мысли, что не понимает смысла прочитанного, а думает совсем о другом. Так или иначе, его мысли крутились вокруг болезни. Появление Маэстро означало начало, собственно, самого лечения, если его поход за дурманихой увенчался успехом. Услышав на кухне голоса, Антон прислушался. Ирина Никитична что-то объясняла своему мужу. Через некоторое время он появился в комнате Антона.
   - Как дела? - спросил Федор Ильич.
   - Ничего, нормально, здравствуйте, а у вас?
   Маэстро удивленно поглядел на Старцева. - У меня? Интересно. М-да. Подойдя к кровати Антона, он присел на край, остановив жестом попытку Старцева сесть, и взяв его руку, нащупал пульс. - Обливался?
   Антон утвердительно кивнул.
   - Зарядку делал?
   - Каждое утро.
   - Бабушку мою не обижал?
   - Вроде нет, - улыбнулся Антон.
   - У-у, - покачал Маэстро головой. - Что ж, хорошо. Федор Ильич встал. - Капусту пойдем убирать, пока Ириша ужин готовит?
   - Капусту?
   - Злодеи заморозок на почве обещают.
   - Можно и капусту,- кивнул Антон, поднимаясь с кровати.
   Работа заняла не больше получаса. Маэстро срубал кочаны маленьким топориком и засовывал их в мешок. Антон ему помогал и носил мешки в кладовку. Места в ней оказалось немного, и Антону пришлось вытащить в сени коробку с фруктами. Возвращаясь в избу, Федор Ильич увидел коробку и вопросительно поглядел на Антона.
   - Это вам подарок, - сообщил тот.
   Маэстро заглянул внутрь коробки и снова поглядел на Антона.
   - Это от соседа за кирпичным забором, - пояснил Антон. - Он ее вчера утром привез, сказал передать вам.
   - А что еще сказал?
   - Ничего, - пожал плечами Антон.
   - Неси ее в избу, не выбрасывать же, - усмехнулся в бороду Федор Ильич.
   Ужин прошел в молчании. Антон поглядывал на хозяина, ожидая, что тот что-нибудь скажет о его дальнейшем лечении, но Маэстро молчал и словно не замечал этих взглядов. Уже лежа в постели, Антон долго "скрипел пружинами", ворочаясь с боку на бок и слушая тишину. Утром, выпрыгнув в трусах к колодцу, Антон увидел его, поливающего себя из ковшика. Старцев подумал, что старику тяжело поднять ведро целиком, и он предложил Грязину свои услуги. Тот отрицательно мотнул головой и продолжил процедуру обливания, от которой у Антона по спине побежали мурашки. Федор Ильич делал глубокий вдох, обливал себя с головы, медленный выдох. Все это повторил несколько раз, стоя спиной к Антону в полной наготе. Даже в темноте Антон отметил, что тело старика почти лишено старческой немощности, почти, потому что кожа складками отвисала на шее, но на остальных частях тела сохраняла блеск и упругость. Закончив обливание, Маэстро с усилием растер тело огромным махровым полотенцем, в которое затем закутался с ног до головы. Освободив место у колодца, он, довольно пофыркивая, ушел в дом. Антон уже порядком замерз, утренняя температура воздуха, как и обещали синоптики, было около нуля. Выкачав ведро с водой, он плеснул на грудь с ладошки. Дыхание перехватило, Антон схватил ведро и одним махом опрокинул его на себя. В результате этой поспешности большая часть воды вылилась позади него, слегка нахолодив спину. Второе ведро Антон вылил сосредоточенно точно на голову. Отдышавшись и растерев грудь и спину, Антон прошлепал к дому. По его ногам стекали струйки холодной воды из намокших трусов, которые, он почему-то не снял, как обычно. На полу остались грязные следы, которые он, переодевшись, тут же начал затирать тряпкой.
   - Ты чего елозишь? - спросила Ирина Никитична, выходя из своей комнаты после молитвы.
   - Наследил маленько.
   Вызвавшись помочь хозяйке, Антон уронил блюдо с комбикормом на пол, подняв облако муки. Собрав его веником и засыпав в ведро, он налил воды и, замешивая, облил себе ноги. В довершении его тяпнул гусь, мимо которого Антон пошел без обычного оружия - вицы. На этом неприятности должны были кончиться, потому что он бухнулся на кровать и решил не вставать до обеда, вернее до завтрака, который обычно случался не раньше одиннадцати, но Ирина Никитична попросила его принести воды, и Антон, взяв ведра, отправился к колодцу. Едва он успел подумать, что у колодца размокшая глина сделалась скользкой, как лед, и надо быть осторожным, ноги взлетели кверху, и он шлепнулся на спину в самую грязь. Ведра, жалобно задребезжав, раскатились в разные стороны. Поднявшись на ноги, Антон перевел дыхание и, прежде чем набрать воды, трижды перекрестился и попросил у Господа прощения за грехи. Решив, что его просьба услышана, Антон весело зашагал в избу, не заметив в сенях пустой коробки из-под фруктов, которую сам же сюда поставил вечером. Грохот ведер, шум выплеснувшейся воды и громкое "Ё......... .........", известили хозяев, что Антон умеет скверно выражаться. Ирина Никитична, не одобряющая подобных словосочетаний, вышла в сени с самым серьезным выражением лица, но увидев мокрого, грязного, взъерошенного Антона, сидящего в луже воды, невольно улыбнулась. Хозяйка хотела взять ведра, но Антон ее опередил. Быстро поднявшись на ноги, он унесся к колодцу, набрал воду, вернулся в сени, поставил ведра, вынес во двор коробку, вернулся, занес ведра домой, переоделся, взял тряпку и вытер лужу в сенях. Лужи, правда, там уже не было, вода убежала в щели между половицами, но Антон остался доволен чисто вымытым полом. "Хоть какая-то, да польза!" - подумал он.
   Прошло несколько дней, в которые не случилось особенного, если не считать, что во вторник топили баню, и Маэстро так отхлестал Антона веником, что у того не осталось сил шевелиться. Баня топилась по-черному и, выбираясь из нее, разомлевший и угоревший от банного духа, Антон перемазался в саже, и ему пришлось продолжить процесс мытья под умывальником. Федор Иванович продолжил париться и после ухода Антона и пришел из бани, когда Старцева начало казаться, что тот или угорел и упал или вообще забыл дорогу домой. Он не лег отдыхать, как это сделал Антон, а сел на кухне за стол и захрустел яблоком. Антона так и подмывало спросить у Федора Ильича, когда же он начнет лечение, но, вздохнув, он решал набраться терпения и ждать. Маэстро, словно прочитав его мысли, а может быть и в самом деле их прочитав, вошел к нему в комнату и сел по обыкновению на край кровати.
   Взяв руку Антона, он долго слушал пульс, потом спрыгнул с кровати, (ноги не доставали до пола) и сказал:
   - До утра ничего не ешь, злодей.
   Сказал мягко, даже ласково.
   "Началось", - подумал Антон и почувствовал, как защемило под ложечкой. Маэстро ушел, оставив после себя в комнате страх. Антон перевел дух и постарался успокоиться. У него дрожали руки, и хотелось дыню, которую почему-то так и не ели.
   "А если?" - вертелось у него в голове. "Ведь это последняя надежда"... Сами собой родились строки для некролога - на сорок третьем году жизни скончался... "Идиот", - обругал себя мысленно Антон Петрович и зарылся в одеяло с головой.
   Свершив утренний моцион с зарядкой и обливанием, Антон почувствовал, что голод не тетка, которой можно сказать - брысь. Хотя пословица дурацкая, но есть действительно хочется. Порыскав глазами по кухне, Антон не обнаружил присутствия съестного и, огорченный, ушел в свою комнату. Через пару минут раздались шаги, и к нему в комнату вошел Федор Ильич. В руках у него была небольшая фарфоровая чашка и аптекарская бутылочка с жидкостью. Поглядев на Антона, Маэстро поставил все это на стол и снова вышел. Вернулся он со стаканом, на треть наполненным водой. Откупорив бутылочку, накапал в стакан несколько капель и протянул Антону.
   - Пей.
   - Из стакана пахнуло одеколоном, и Антон удивленно поморщился.
   - Пей, не нюхай, - повторил Маэстро. - Спирту у меня нету, пришлось настоять на одеколоне, но хуже не будет.
   Антон проглотил жидкость отвратительно горького вкуса со сладковатым привкусом тройного одеколона.
   - Разденься до пояса и ложись, - распорядился Федор Ильич.
   Мазь, которой он начал растирать грудь и живот Антона тоже воняла одеколоном. Через пару минут Антон почувствовал жжение.
   Маэстро ушел и, вернувшись, принес табурет со спиленными ножками.
   - Сядь на стул, - кивнул он Антону.
   Усевшись напротив него на табурет, Маэстро закрыл глаза и, слегка опустив голову, приблизил ее к груди Антона. Постепенно жжение, ощущаемое на поверхности кожи, появилось и внутри. Оно становилось все сильнее, и вскоре Антон почувствовал легкое покалывание в желудке, отдававшее болевым эхом. Желудок как будто пульсировал и нарывал подобно больному зубу. Боль разрасталась, сделалась шире и острее, Антону хотелось поднять руки и оттолкнуть старика, но у него не было на это сил. Из груди вырвался стон, боль, казалось, уже нельзя было терпеть, но Маэстро "не отпускал" Антона, он начал медленно вращать головой, и Антон опять испытал физически ту невидимую воронку, в которую засасывало все его тело, превратившееся в один сплошной болевой комок.
   Очнувшись, он с удивлением обнаружил себя лежащим на кровати. Рядом стоял Маэстро.
   - Хорошо, - сказал он, увидев, что Антон пришел в себя. Старцев с удивлением подумал, что же, собственно - хорошо?
   - Боли не бойся, - сказал Маэстро. - Она твой главный лекарь. Часа через два можешь поесть. Там Ириша тебе ржаных сухарей мешок насушила. Только сухари и чай без сахара.
   Антон согласно кивнул головой. В данную минуту ему было совершенно безразлично, что, собственно, есть. Боль постепенно отпускала, вместе с ней исчезли тяжесть в желудке, тошнота, тело словно зависло в воздухе, лишенное нервов и своих собственных ощущений.
   После позднего завтрака сухарями и чаем, Федор Ильич позвал Антона покопаться в огороде. Они взяли лопаты, и Антон иронично отметил про себя, что у Маэстро лопата маленькая, почти детская, и непонятно, как таким инструментом вообще можно работать. Однако часа через полтора выяснилось, что не только можно, но у Маэстро получается быстрее. Антон уже порядком выдохся, у него ломило поясницу, и ослабели руки, Маэстро продолжал работать без устали. Они перекопали гряду, на которой росла капуста, стаскали кочерыжки с корнями в компостную яму и сели отдохнуть.
   - Сегодня хватит, - сказал Федор Ильич, внимательно поглядев на Антона. - Ты шибко-то не надрывайся. Устал, отдохни. В крестьянской работе привычку надо иметь и меру знать.
   - Понятно, - кивнул Антон. Ему вообще казалось, что кроме как головой, он вообще ничем пошевелить не может.
   - Мы обедать в комнате будет, тебе на еду глядеть не надо. Постарайся вообще о ней забыть на время. Только сухари и чай.
   - А воду?
   - Воду можно, но не вместо еды.
   - Как это? - не понял Антон.
   - Научись отличать голод от жажды. Сразу, может, и не получится, но дня через три организм сам тебе подскажет, чего ему нужно.
   Маэстро встал, оскоблил обе лопаты друг об друга от земли и унес в сени.
   - На рыбалку-то ходил без меня, - поинтересовался он, выходя обратно в огород с двумя бамбуковыми удочками в руках.
   Антон отрицательно помотал головой. Осмотрев складные удилища, Федор Иванович поставил их у дверей.
   - Где-то коробка у меня со снастями была в чулане, не попадалась тебе?
   - Нет.
   - Я уж лет пять на рыбалке не был, хочу сходить. Возьми-ка вилы, Антон, и накопай червей в компостной яме. Там их тьма тьмущая.
   Антон с усилием оторвал зад от лавочки и отправился к яме.
   - Вилы возьми, - напомнил ему Маэстро, - И попроси у Ириши носок простой.
   - Зачем носок? - не понял Антон.
   - Для червей. Насобираешь их туда, сверху землицы немного. Я пока удочками займусь. Лесы-то слабые стали, поди, да и крючки, гляжу, заржавели.
   Накопав червей, Антон присоединился к Маэстро. Они вместе оснастили удочки, в коробке, найденной Грязиным в чулане, было все, что нужно - и новые крючки, и грузила, и леска.
   Оставив все снаряжение в сенях, Маэстро заметил, что раньше любил рыбачить с лодки, и клюет лучше, и подъехать можно куда угодно.
   - Иди-ка, погрызи пока сухарей, мы с Иришей тоже перекусим маленько, - сказал он, - И пойдем.
   На берегу реки Антон испытал давно забытое волнение от ожидания первой поклевки. Азарт, его охвативший при виде дрогнувшего поплавка обозначился легкой дрожью в руках и напряжением во всем теле.
   - Кого поймал? - немедленно поинтересовался Маэстро, увидев, блеснувшую в воздухе, рыбу.
   - Ерша.
   - У меня тоже ерш, - разочарованно протянул он.
   - На бубя надо ловить, - заметил, проходивший мимо рыбак. - Да и не клюет вообще сегодня, давление, видно, упало.
   Маэстро глянул на рыбака, плюнул на червяка, сидящего на крючке, что-то пошептал на него и забросил. Рыбак присел рядом, положив частично смотанные удочки рядом.
   Федор Иванович ждал недолго. Поплавок дернулся и неглубоко ушел под воду. Маэстро напрягся, готовый рвануть удилище кверху.
   - Не спеши, лещ это, - подскочил к нему рыбак, положив на удилище ладонь. Поплавок всплыл на поверхности и лег на бок.
   - Держи, держи, - зашептал рыбак. Поплавок резко накренился и исчез. Маэстро резко дернул удилище вверх. Оно тут же согнулось дугой. На поверхность воды вынырнула крупная голова с открытым ртом. Судорожно глотнув воздух, рыба затихла и легла плашмя. Она плавно выходила к берегу, оставляя за собой усатый бурун. Рыбак схватил подсачник и завел его с хвоста. Через пару секунд лещ лежал на берегу.
   - Кто говорил, что не клюет, злодей? - срывающимся от волнения, голосом обратился Маэстро к рыбаку. Его торжествующий взгляд был преисполнен ребяческого озорства. - А? - кивнул он леща. - Каков красавец! Вот будет из него уха.
   - Да какая уха из леща? - возразил рыбак, быстро разматывая свои удочки. - Костлявый он больно.
   - Все равно хорош, - гордо продолжал Федор Иванович. - Килограмм пять точно будет.
   Рыбак недоуменно поглядел на старика. - Кило с половиной, - сказал он. - Максимум два. Без подсачника было бы вообще не достать.
   Маэстро присел на корточки и, затаив дыхание с открытым ртом, вытащил крючок из рыбьей губы. Лещ трепыхнулся и, ударив по земле хвостом, подпрыгнул, пытаясь вырваться. Маэстро цепко ухватил его руками под жабры. Пальцы Федора Ильича утонули в липкой, сопливой слизи, которой была окутана рыба.
   - Антон, где у нас тара под рыбу? - выпрямился Маэстро, держа леща на вытянутых руках.
   - Забыли, - удрученно вздохнул Антон.
   Укоризненно стрельнув на него глазами, Федор Ильич обратил внимание на поплавок Антона. Поплавок плясал, то выпрыгивая из воды, то погружаясь в пучину.
   - Клюет же, злодей, - крикнул он, едва удержавшись, чтобы не бросить улов на землю и не ринуться самому к удочке Антона. Последний рванул удилище вверх, кончик согнулся под тяжестью рыбы и тут же ослаб. В воздухе на крючке болтался истерзанный червяк.
   - Сошла.
   - Эх! - в сердцах обронил Маэстро.
   - Зевнул дак, как не уйдет, - улыбнулся рыбак, далеко забрасывая свои снасти. Его телескопические удилища были намного длиннее удочек Грязина.
   - Я домой сбегаю, ты гляди тут, - заявил Маэстро Антону.
   Он убежал, семеня короткими ножками, как будто вприпрыжку. Рыбак подошел к Антону. - Никола, - протянул он руку.
   - Антон, - представился Старцев, обратив внимание на удочки рыбака. Они были закреплены, на специально вырезанные из веток кустарника, рогульки. Вдоль берега кое-где торчали такие же. Положив удилище на землю, Антон сходил за ними и, закрепив свою удочку, занялся удилищем Федора Ильича.
   - К деду Маэстро, что ли приехал? - закуривая, поинтересовался Николай.
   Антон согласно кивнул головой и забросил вторую удочку.
   - Фундаментальный дед, - запрокинув голову, засмеялся рыбак.
   - Почему? - улыбнулся Антон.
   - Так это лет пятнадцать тому назад, я ишо молодой тогда был, в смысле, не старый.
   Антон с интересом поглядел на Николая. Судя по его сегодняшнему виду, пятнадцать лет назад ему было около шестидесяти.
   - Позвал меня Маэстро с братовьями моими сенокосить, - продолжил тот. - Покосы тогда в колхозе давали на неугодьях, народ в логах косил, на болотах, в лесу, куда по бездорожью колхозному транспорту не проехать, а у деда тогда корова была. Сговорились мы и поехали. Утро раннее, птички поют, комары, оводы над нами кружатся, в логу-то ни ветерка, спина-то потеет, и вся эта тварь до того жалит, жить неохота, не то, что траву косить. Но косим. Потому что корове зимой жрать чего-то надо, и уговор у нас. Кто первый полосу пройдет, тому сто грамм, остальным по пятьдесят. Бутылку мы заранее в кустах установили и косим. У деда литовка меньше всех и главно, острее, он ей токо шир-да-шир, и готово. А чо ему скажешь, если он ростом с моего внука. Сидит уже отдыхает и положенные сто грамм пьет. Доходим мы с братовьями до него, по пятьдесят замахнули, дед и говорит - отдохнули, робята, давайте дальше робить. Когда мы отдохнуть-то успели, если не присели даже, а перед дедом-то стыдно сказать, что он нас на десятки метров обставил. Закрепили бутылку на новом рубеже, литовки подправили, и давай косить. Деда поставили позади, чтобы не шибко напивался. Токо слышу, шир, чуть не по пяткам, поберегись, орет. Я чую, все, если ишо поднажму, из меня уже не токо вода побежит, но и лимфа.
   - Какая лимфа? - не понял Антон.
   - От натуги жидкость такая, - пояснил Николай. - Махнулись мы с дедом местами, гляжу, и с братовьями та же история. Обставил нас дед по всем законам физики и геометрии. Опять ему сто грамм, нам по пятьдесят. - Токо, говорит, моей бабушке ни слова. Она у его непосвященная была. Тут уж Ваньке, братану моему палец в рот не клади. За молчание, мол, Ванька-то деду говорит, полагается. Распечатали вторую бутылку, сели в тенечке, а дед боле ни капли. Пейте, говорит, сами, а меня погода ждать не будет.
   Рыбак замолчал, подергал удилище одной удочки, заставив поплавок попрыгать на месте, потом второй. - Вишь, ушла у тебя, - сказал он, - Рыба-то пугнулась, видно.
   У Антона, между тем, поплавок на удочке Маэстро дернулся и поплыл в бок. Резко остановившись, он опять дернулся и камнем ушел на дно. Антон рванул удочку кверху, взвившись змеей, взлетела леска с грузилом и червяком, который оказался обкусан с конца, но был еще жив.
   - Мелюзга теребит, - снова закуривая, произнес Николай.
   Поправив червяка, Антон забросил снасть в воду и оглянулся на деревню. От дома Грязиных отделилась маленькая фигурка с ведром в руке.
   - А что с сенокосом-то? - спросил Антон.
   - А ниче, - двинул плечом рыбак. - Как тут будешь сидеть, когда сам Маэстро робит. Лог дочиста выкосили, тогда уж и сели, - вздохнул Николай. - А года с три тому назад у невестки бок заболел. Болит и болит, бабы ей мяли там чего-то, не помогат, "Скорую" вызвали. Врачи приехали, поглядели, вроде ниче такого. А бок-то тянет, побежал я к деду. Он токо ее за руку взял, аппендицит, говорит, срочно в больницу надо. Едва поспели в больницу-то. На мотоцикле увез сам. Хирург сказал, ишо бы полчаса, и все, амба бы девке была. Фундаментальный дед, человека насквозь видит. Услышав шаги позади себя, рыбак обернулся и увидел Федора Ильича. Удивленно глянув на пустое ведро, мотнул головой.
   - Вот так тара. Не боишься, дед, что всю рыбу такой емкостью распугаешь? Ты еть, когда ей ишо в сенях забренчал, у нас уже клеву не стало, - шутливо сказал Николай. Федор Ильич усмехнулся и взял в руки удочку. Червяк был на месте, Маэстро забросил леску, но в рогульки удилище вставлять не стал. Постояв немного, он снова перебросил леску и поглядел на Антона.
   - Не клевало больше?
   - Один раз.
   - Ушла рыба с этого места, - вздохнул он и, вытянув леску, пошел вверх по течению.
   - Ходи, не ходи, все едино, раз клеву нет, - покачал головой бывалый рыбак.
   Минут десять не происходило ничего, кроме как легкий ветерок, дующий против течений, взлохматил местами зеркальную гладь реки. Рыба плескалась то выше, то ниже, всякий раз заставляя рыбаков ворочать на плеск головой.
   - Играть играет, а брать не берет, - не выдержал Николай и неторопливо начал сматывать одну удочку. Сложив ее, положил на землю и закурил. Неожиданно гордый вскрик Маэстро привлек их внимание. Антон с Николаем дружно повернули головы в его сторону. Удилище Маэстро изогнулось, в воздухе сверкнула рыба, выброшенная леской на берег. Сам Маэстро был уже в метрах двухстах от них, и Антон, пробормотав, что Федору Ильичу надо отнести червяка, быстро смотал снасти и зашагал вдоль берега. Рыбак не заставил себя ждать и двинулся следом. Между тем Маэстро поймал вторую рыбу и забросил удочку снова. Когда Антон с Николаем поравнялись с Федором Ивановичем, в ведре у того бились уже три, размером с ладонь, усатые рыбы.
   - Сомики, - изумился Николай. - Сколь живу, не слыхал, чтобы сом на червя брал.
   - Даже на обрывки клюет, - улыбнулся Маэстро, вытаскивая очередного сома.
   - Они же падалью питаются, - поморщился Антон.
   - Всякая рыба падаль ест, - обронил Николай, быстро разматывая удочку. Поймав рыбу, он не перестал удивляться.
   - Чудеса, ей богу. Ладно бы маленькие клевали, то ведь, глянь, грамм на триста точно потянет. Вот тебе и хишники.
   Антон тоже присоединился к ловле, но место, которое выбрал Маэстро, было на троих неудобным. Маленький пятачок глинистого берега среди кустов. Антон поднялся еще выше и забросил леску прямо в бурлящий поток. Вода здесь словно кипела, скатываясь с широкого переката. Поплавок заплясал в этом водовороте, как шальной, пару секунд, и он вообще исчез под водой. Антон не понял, что это поклевка и подсек наугад. Рыба, которую он с трудом выволок на берег, была вдвое крупнее тех, которые поймал Федор Иванович. Это был сом. Бросив ее в ведро, Антон вернулся на свое место. Через минуту его поплавок снова исчез под водой, и очередная жертва до предела натянула леску. Рыба оказалась еще крупнее первой, она не желала сдаваться без боя и заходила на леске кругами.
   - Слабую не давай, - бросив свою удочку, кинулся к нему Николай с подсачником. Через несколько минут сопротивление рыбы ослабло, и она пошла к берегу. Однако, приблизившись, сом, а это был именно сом, страшненькую усатую морду которого уже наблюдали Антон с Николаем, повернул обратно. Удилище изогнулось до предела, Антон даже услышал треск.
   - Трави помалу, трави, только слабую не давай, - командовал Николай. - Эх, катушки-то у тебя нету. Уйдет, эх, уйдет, - горестно завопил он приглушенным голосом. Сом, до предела натянув леску и выпрямив на вытянутой руке Антона, удилище, вдруг остановился и повернул обратно. Леска ослабла.
   - Тяни, - ринулся к Антону Николай.
   Антон поднял удилище и потащил рыбу к берегу. Она больше не сопротивлялась, идя на небольшой глубине темным клином, тупым концом вперед. Николай протянул подсачник над водой, еще шажок и, сам того не заметив, он ступил на глинистую поверхность берега, влажную от воды. Нога соскользнула, и рыбак полетел в воду. Сом рванулся, плеск, три оборота непереводимой рыбацкой речи, подсачник, утонувший одним концом и торчащий как поплавок, и глубокий вздох Антона, напоминающий стон. Все это произошло в одну секунду. На удилище болталась леска, лишенная оснастки, в следующую секунду, подхватив подсачник, на берег выскочил Николай.
   - Искупался, мать ..., - огорченно топнул он ногой. - Но ниче, - сунул он в карман руку. - Ладно, хоть курево не замокло.
   Николай убежал к своей удочке, и, не дожидаясь, пока Антон сложит "бамбук", торопливо прошел еще вверх по течению за перекат в тихую заводь и остановился, как вкопанный.
   - Дед, гляньте-ка! - ткнув удилищем, как указкой на воду, крикнул рыбак.
   В воде на мелководье лежала голова лошади, а вокруг кишели сомы размером с руку взрослого человека. Они тыкались тупыми мордами в голову лошади, пытаясь отхватить свою порцию живности. Вокруг них крутился молодняк, подбирая, отлетающие вниз по течению, куски кожи и мяса. Зрелище было завораживающим. Пара сомов влезла в голову со стороны отрубленной шеи и выедала ее изнутри. Николай не утерпел, размотал удочку и опустил червяка в воду прямо на голову лошади. Через несколько секунд удилище дернулось, рыбак рванул его вверх, и оно, изогнувшись, сыграло, выбросив со свистом оборванную леску.
   - Сетку бы на перекат, - обронил Николай, - Да рвануть повыше, вот было бы! - воскликнул он, глядя на рыбу горящими глазами.
   - Око видит, да зуб неймет, - заметил Маэстро.
   - Неймет, неймет, а я домой все ж таки сбегаю за бредешком. Подмогнешь мне? - спросил он у Антона.
   - Нет, - отрицательно замотал головой Антон. - В воду я не полезу.
   - Мелко туто, че боишься-то? Знашь, скоко рыбы за раз возьмем? Во! - чиркнул Николай пальцем по горлу.
   - Нет.
   - Брезгуешь ли чо? Знаешь, какое у сома мясо нежное, хоть жарь, хоть в пирог.
   Антон отрицательно мотнул головой и обернулся. Маэстро уже шагал вдоль берега, обходя кусты ивняка. Антон заторопился следом. Догнав, он взял у Федора Ильича ведро и, взвесив его в руке, заметил:
   - Килограмма два, наверное, будет.
   Маэстро тяжело перевел дух и остановился. Его лицо было бледным, глаза ввалились. Маэстро дышал часто и с натугой.
   - Вам плохо?
   - Ничего, старость она отдых любит. Сейчас пройдет.
  
   Прошла неделя. Сеансы Маэстро продолжались, но Антон заметил некоторые изменения в поведении Федора Ильича. Он стал задумчив, рассеян, подолгу молился и мало и без аппетита ел. В субботу, послушав Антону пульс, Маэстро сказал, что через пару дней к дневному рациону Антона можно будет добавить красные помидоры. Чтобы не идти за ними в село, их можно заказать продавщице в хлебной лавке. Она привезет.
   Антон, несмотря на скудный паек, состоящий из одних сухарей, на удивление чувствовал прилив сил. Он не мог усидеть подолгу на одном месте, его организм жаждал деятельности, Антон переколол все дрова, сложил их в поленницу, и хотя довольно быстро уставал от своей активности, стоило ему присесть на минуту, организм тут же восстанавливал силы.
   Наступил октябрь. Погода стояла сухая и теплая. Чтобы не сидеть дома, Антон частенько коротал вечера на реке. Клевали, в основном, ерши, но его это нисколько не смущало. Ему нравилось сидеть с удочкой, наблюдая за поплавком, наслаждаясь тишиной и тихим могуществом природы, которое осенью особенно величаво в неспешном, исполненном достоинства, увядании лета. Маэстро больше о рыбалке не заикался. Он часто и надолго уходил в лес, иногда один, иногда с Антоном. Как правило, на двоих они приносили корзину грибов. Это были грузди, которые, несмотря на внушительные размеры, никогда не были червивыми благодаря холодным ночам. Грузди росли из земли, приподнимая своей шляпкой мох, и издали походили на небольшие рыхлые кочки. Другим грибом, произраставшим целыми колониями, в это время года был миндальный гриб или царский, как его называл Федор Ильич. Гриб этот внешне чем-то напоминал человеческое ухо, имел характерную белизну с зеленоватым отливом. Когда-то, рассказывал Маэстро, эти грибы было запрещено собирать крестьянам, и подавались они только на столы господ. Рос миндальный гриб в сухом лесу, но обязательно вблизи болота. Антон, никогда не пробовавший его на вкус, был приятно удивлен его плотностью и неповторимым миндальным вкусом.
   Съестной рацион Антона постепенно увеличивался. Маэстро разрешил ему есть все, ограничиваясь лишь в количестве съедаемого. Аппетит у Антона был дьявольский, и периодически он испытывал настоящие приступы голода, которые, правда, были непродолжительны. Если в такие минуты Антону случалось оказаться на кухне, остановить его могло только само присутствие Федора Ильи-ча. Если же его рядом не было, Антон поглощал все, что видел, о чем потом горько сожалел.
   Маэстро больше не проводил с ним никаких сеансов, предоставив Антону самому пить лекарство и намазывать живот мазью. Означало ли это, что процесс лечения подходил к концу, (настойки почти не осталось), или Федор Ильич предложит что-то новенькое, было неясно, но однажды утром случилось то, отчего Антон решил, что он здоров...
   А именно. Проснувшись, он не сразу понял, что истинно мужская часть его организма находится в сильнейшем возбуждении. Антон едва удержался, чтобы не зорать от счастья. Его буквально сдуло с кровати. Он с такой энергией принялся размахивать руками и ногами, чтобы довести свою плоть до изнеможения, что даже не посмотрел, который сейчас час. Его остановил удивленный и слегка ироничный взгляд Федора Ильича, заглянувшего в комнату. Маэстро подошел к нему, взял руку и послушал пульс. Удовлетворительно покивав головой, Маэстро улыбнулся.
   - Что, злодей, не спится?
   - Так, - стушевался Антон, только сейчас сообразив взглянуть на часы. Они показывали субботу половину четвертого утра. - Так, я на рыбалку собрался, Федор Ильич, - нашелся Антон, - И решил встать пораньше.
   - Валенки с галошами мои одень, утра уже холодные, - заметил Маэстро. - И на землю не садись.
   - Так у меня кроссовки есть.
   - Раз я говорю - валенки, значит одень.
   - Хорошо, пусть будут валенки, - покорно согласился Антон.
  
   Глава 10
   Соседи
   Уже, сидя на берегу, он оценил предусмотрительность Маэстро. Сырой, холодный воздух от реки беспрепятственно забрался под курточку, и Антон пожалел, что не надел теплую стеганую телогрейку. После нескольких энергичных взмахов руками и глубоких, с задержкой дыхания, приседаний, он согрелся и решил проверить удочки. Оба поплавка в темноте все время казались неподвижны, но на одном крючке Антон обнаружил малюсенького ерша, заглотившего червяка до самых печенок, а на второй удочке крючок был абсолютно пустой. Нацепив на крючки червей, Антон забросил удочки и сел на "рыбное" ведро, перевернув его вверх дном. Небо понемногу светлело, стали хорошо различимы очертания кустов на том берегу, река наполнилась глубиной, но небо было затянуто сплошь серыми облаками, и природа медлила с пробуждением, лениво шевеля ветерком остатки листвы на кустах и деревьях. Антону не сиделось на месте. Что-то в душе его было не так, неясная тревога, мысли в разброд. Такое бывало и раньше, и Антон очень не любил он такие минуты. Страх неопознанный, непонятный, когда надо радоваться жизни, а он гнетет, болезнь отступила, а вдруг рецидив? Уж чего-чего, а покопаться в душе Антон любил, вернее даже сказать - жить не мог без того, чтобы не залезть в нее всеми извилинами. А все отчего? Оттого, что не было у него там веры в ее бессмертие, и в извилинах нет, и в сердце. А в сердце должна быть любовь, в душе - Бог, а в извилинах - вера, и тогда ...наверняка вдруг запляшут облака, и кузнечик запиликает на скрипке, вспомнил Антон слова детской песенки, соскочил с ведра и пустился вприсядку.
   - Е-эх, эх! - завертелся он волчком и увидел рыбака, шедшего вдоль берега. Рыбак отнесся к поведению Антона настороженно, на всякий случай обогнул его по кривой и, уходя, несколько раз оглянулся.
   Судя по редким поклевкам, место, которое выбрал Антон было нерыбным. Вода здесь образовывала тихую, глубокую заводь, защищенную от ветра выше по течению высоким, выступающим в воду, крутым берегом. Справа до самой кромки воды рос густой кустарник, и маленький пятачок между ними, который облюбовал Антон, как нельзя, кстати, подходил для рыбалки. Но мнение Антона разделяли только ерши и мелкая сорожка, приплывавшая сюда, возможно, отдохнуть и собраться с силами, но не серьезная рыба. Поэтому через пару часов Антон решил сменить место дислокации, смотал полностью одну удочку, частично другую и отправился вниз по течению.
   Вскоре он увидел рыбака, прошедшего мимо него на рассвете. Антон подошел к мужчине, который оказался примерно одних лет с ним, и поздоровался. С опаской поглядев на Антона, но не обнаружив больше странного в его поведении, мужчина ответил кивком головы. Рыбачил он на одну удочку, которую держал в руке. Судя по объему пластикового пакета, в котором находилась пойманная рыба, придавленная камнем, улов рыбака серьезно превосходил улов Антона. Мужчина рыбачил, пуская снасть по течению, что позволяла ему сделать катушка и, судя по сосредоточенному, даже суровому выражению его лица, и его постоянным движениям по травлению лески, выбирания слабины, сматыванию лески на катушку, частым забросам, он выполнял нешуточную работу. И в этой работе все было исполнено профессионального мастерства, от дорогой удочки из углепластика, японской катушки и оснастки с подмигивающим, при поклевке, поплавком, до импортных сапог с ботфортами, по сравнению с которыми Антон в его валенках с "бамбуком" выглядел едва ли не реликтовым существом.
   - Поймал-то как? - с улыбкой поинтересовался рыбак, оценив "прикид" Антона по своей ...-бальной шкале. Вытащив очередную сорогу, размером с ладонь гориллы, он деловито засунул ее в пакет и заглянул в ведро Антона. Обратив внимание на червяка, безжизненно болтающегося на крючке, мужчина снисходительно улыбнулся и поучительно заметил:
   - На опарыша надо ловить на течении, рыба на ямы пока не встала.
   - Мух-то уже нет, откуда опарышей взять? - не понял Антон.
   - В любой рыбной лавке червонец за коробок. Есть у тебя коробок, я отсыплю?
   - Нету, не курю.
   - Так и я не курю, - улыбнулся мужчина. - Кулек какой-нибудь...
   Антон порылся в карманах, ничего не нашел и, увидев, что внимание рыбака привлекла очередная поклевка, зашагал вдоль берега.
   - Куда ты, мужик? - услышал он окрик мужчины.
   - Я на червя попробую, - крикнул, не оборачиваясь, Антон.
   - Ну, как знаешь.
   Антон просидел до обеда, но так ничего и не поймал. Домой он возвращался не в духе. Чтобы не проходить мимо рыбака снова, Старцев на всякий случай пошел не вдоль берега, а перпендикулярно реке и, выйдя на дорогу, повернул к деревне. Проходя мимо дома Семена Аркадьевича, Антон увидел открытую настежь, калитку размером с ворота и невольно заглянул в нее. К дому вела дорожка, выложенная из бетонных плит. На дорожке стоял мангал, на котором жарилась рыба, и жарил ее уже знакомый Антону рыбак. На секунду их взгляды встретились, Антону показалось, что на лице мужчины мелькнула усмешка.
   Пообедав, Антон почувствовал здоровую головную боль. От нездоровой боли она отличалась тем, что голова болела не изнутри, а как бы на поверхности и не вызывала ни страха, ни тяжелых раздумий. Антон лег, не раздеваясь, поверх одеяла и погрузился в оздоровительный сон, лучшее лекарство от такой боли. Проснулся он от шума голосов за перегородкой. Разговор вели трое мужчин, и один из голосов принадлежал Маэстро, а голоса собеседников показались Антону знакомы. Прислушавшись, он без труда определил гостей Федора Ивановича. Ими были сосед Семен Аркадьевич с характерным сипловатым баритоном и его гость - рыбак, с которым Антон повстречался сегодня утром. Антон медленно, стараясь, не скрипеть, встал с кровати и выглянул в кухню. Ирина Никитична сидела за столом, широко расставив локти и подперев руками подбородок. Заметив Антона, она сложила руки перед собой и, кивнув в сторону гостиной, шепотом произнесла:
   - Выпивают злодеи.
   - И что? - в тон ей, спросил Антон.
   - Так нельзя ему.
   Антон многозначительно развел руками, означавшее, что он бессилен что-либо предпринять и исчез за занавеской.
   Мужчины оживленно переговаривались, но судя по интонации и произношению, беседа была дружеской.
   - И все-таки дед, объясни мне, как ты мог их видеть? - прислушавшись, узнал Антон голос Семена Аркадьевича.
   - Дар у него такой, необъяснимый, понимаешь? - ответил за Маэстро рыбак, как его назвал для себя Старцев.
   - Нет, не понимаю. Как можно увидеть камни в мочевом пузыре, если подержать человека за руку, я не понимаю, тем более, что целый профессор, у которого я лечусь от туберкулеза и который видит результаты моих анализов, он эти камнях ни гу-гу.
   - Как же ты узнал о них? - удивился рыбак.
   - Дед Маэстро мне сначала сказал, а потом я сделал компьютерную томографию.
   - Я видел монаха, который каждое утро висел в воздухе в позе лотоса, - сказал Федор Ильич. - Видел своими глазами и не верил, потому что не мог понять, как он это делает.
   - Да, - поддержал деда рыбак. - Человек верит только в то, что понимает.
   - За двадцать восемь лет за забором, - перебил его Семен Аркадьевич, - Я столько людей разных видел, такие чуды попадались, но ни одного необъяснимого, для меня, во всяком случае. У нас сидел деятель, кличка была у него - Джокер. Что он вытворял с картами, уму непостижимо. Его раздевали почти догола, он все равно умудрялся достать пятого туза. Откуда? Просто у него была феноменальная ловкость рук.
   - Кто ж с тобой спорит, Семен? - спросил Федор Ильич.
   - Как кто, ты говоришь, у тебя дар необъяснимый?
   - Это он сказал, - заметил Маэстро. - Но даже если и есть, это не обязательно чудо, хоть я и сам его объяснить не могу. Как-то же надо его обозвать, если он есть, а названия пока не придумали. Кстати, узнавать о состоянии организма по биению пульса умеют как раз тибетские монахи.
   - Слушайте, за монахов надо выпить, - заметил рыбак.
   Послышалось характерное бульканье, и за перегородкой стало тихо.
   - Хороший у тебя коньяк, - сказал Маэстро.
   - Просто божественный, - поддержал его рыбак.
   - Кстати о Боге, дед, - вспомнил Семен Аркадьевич. - Я смотрю, иконы тут у тебя, лампада. А сам в Бога веришь или как?
   - Куда же без Господа?
   - А я вот без него живу, - рассмеялся Семен Аркадьевич.
   - Вольному волю.
   - А, - выдохнул Семен Аркадьевич, - И рад бы в Рай, да грехи не пускают.
   - Я вот до революции родился, - сказал Маэстро, - Отец мой никогда не ходил в церковь, хоть в то время это почиталось, но любил повторять, что нет Бога, есть только наука. Я сначала тоже так думал, а потом понял, что хочет он в этом себя убедить, и чем старше стает, тем больше себе не верит. Вот я и засомневался, а потом в тридцать седьмом в тюрьму попал, было у нас там десятка два верующих, точнее тех, кто веру свою не отринул. Меня тогда то поразило, что за эту веру им столько вытерпеть пришлось, здоровые мужики ломались, а они выдержали.
   - Нет, дед, не убедишь, - засмеялся Семен Аркадьевич. - Лично я верю только в себя и в то, что на кусок хлеба с маслом всегда заработаю и еще, таким вот, как ты дед, смогу помочь. А Бог, справедливость, кара, слова все это. Как убивали, грабили люди друг друга, так и будут грабить, ну, какая справедливость, если твой же кореш, которому помог на ноги встать, готов за кусок хлеба тебя продать и кусок этот у тебя вырвать?
   - Божья справедливость не в том состоит, чтобы порядок на земле Божьей волей установлен был, а в том, чтобы люди сами ее и установили.
   - Получается, кинул он нас? - саркастически заметил Семен Аркадьевич.
   - Не кинул, Господь все и обо всех знает, но не вмешивается в дела людские, пока люди не вмешиваются в его божьи помыслы.
   - Как это? Интересно, дед, - послышался оживленный голос рыбака.
   - Да просто. За поступки свои человек перед людьми отвечает, а вот за мысли перед Господом.
   - Кстати, я согласен с дедом, - заметил рыбак.
   - Не справедливость это, а так, разговоры, - не согласился Семен Аркадьевич.
   - Так ты, Семен Аркадьевич, о теле своем печешься, а не о душе, и о справедливости с этой колокольни поешь. Я ведь тоже в церковь не хожу и к попам у меня свое отношение, но в том, что Бог справедлив, сомнения нет.
   Некоторое время в гостиной было тихо.
   - Мент родился, - с усмешкой сказал Семен Аркадьевич.
   - За мента? - с тихой иронией спросил рыбак.
   - За Господа, чтобы нас не забывал, грешных, - ответил Семен Аркадьевич.
   - Я, робя, больше не буду, - сказал Федор Ильич.
   - Обиделся что ли? Я же пошутил, дед.
   - На что мне обижаться, но пить хватит.
   - Вы за свое что-нибудь выпейте, - предложил рыбак.
   - За свое? - задумался Маэстро. - За прожитое, пожалуй, можно.
   - О, Господи! - воскликнула за занавеской Ирина Никитична.
   - Вы нам расскажите о чем-нибудь, - заговорил первым рыбак. - Я, кстати, в первый раз в жизни вижу человека, который родился до революции. Сколько вам лет, если не секрет.
   - Годов много, а рассказывать долго будет.
   - Так мы не торопимся, да Сема?
   - Хорошо сидим, - вздохнул тот. - Я бы и послушать мог, только зачем? Я же не верю никому. Себе, и то не всегда. Вот мы тут сейчас сидим, пьем, а если я, к примеру, скажу, что у меня миллион баксов в спальне лежит, что тогда?
   - Причем тут твои баксы, Сеня? Ты просто опьянел.
   - Как сказать, может и опьянел. Но если я скажу, что эти баксы не в сейфе лежат, а охраны нет, будешь ты тут со мной сидеть?
   - Причем тут, я не врубаюсь? - пробормотал рыбак.
   - А притом, что мы хорошо сидим потому, что у меня мои баксы за высоким забором в сейфе лежат и охрана стоит, а не было бы их, вы бы оба сейчас думали не о Боге, не о справедливости, а о том, как меня напоить и с этими баксами смыться. Или грохнуть вообще, как кореш мой. Он только по тупости своей не успел, я его раньше вычислил.
   - От лихого человека твой забор не помеха, - заявил Федор Ильич. - И охрана твоя, тьфу, - продолжил он срывающимся голосом. Чувствовалось, что коньяк возымел свое действие и на деда.
   - Ты так считаешь? - удивился Семен Аркадьевич. - Моя охрана, между прочим, прошла спецподготовку. Я за это такие бабки отвалил, всю твою деревню год можно было бы поить.
   - Стало быть, зря отвалил, вот и надо было деревню поить.
   - Зря? - скрипнул стул. Семен Аркадьевич поднялся. - И как ты мне это доказать сможешь?
   - А никак.
   - Нет, подожди. Сказал - тьфу, объясни.
   - Старый я уже для таких фокусов, - хмуро заметил Маэстро.
   - Ты не старый, просто кишка тонка, - сел Семен Аркадьевич на место. - Это тебе не камни в пузыре. Наливай, Боря.
   - Ладно. Открой форточку, крикни своей охране, чтобы готовились к нападению. Скажи, что я за деньгами иду.
   Семен Аркадьевич ошалело посмотрел на Маэстро. - Чего кричать-то, у меня телефон есть.
   - Звони тогда, пусть готовятся стрелять по человеку.
   - Федор Ильич, - вмешался рыбак. - Вы что, там же серьезные ребята.
   - Поглядим, - отрезал Маэстро. - Звони, - кивнул он соседу.
   - Зачем звонить-то? Они и так всегда готовы.
   - Как знаешь, - поднялся Маэстро. - А если я твои деньги добуду?
   - Всю охрану уволю к чертям собачьим, дворниками поставлю и отрабатывать заставлю.
   - Охрану трогать не надо, а вот забор снесешь.
   - Забор?
   - Да.
   - Заметано.
   Раздались шаги. Навстречу Маэстро бросилась Ирина Никитична.
   - Федя, окснись. Выпил так. Куда?
   - Спокойно, Ириша. Игра это.
   - Какая игра, я же слышала все!
   - Во что мне играть, мне, Ириша, самому решать. Ничего со мной не будет.
   - Скажите вы ему, - ворвалась Ирина Никитична в комнату.
   Семен Аркадьевич улыбнулся. - Никто деда вашего пальцем не тронет, - быстро поднявшись со стула, прошептал он ей на ухо. Услышав, как за Маэстро захлопнулась входная дверь, набрал номер на трубке. - Коля, к вам сейчас дед придет... сосед... попугайте его... да,да...но чтобы ни один волосок, понял? Как появится, отзвонись. Все. Наливай, Боря. Ирина Никитична, вы как? Коньяк французский.
   Старуха не ответила и, поджав губы, вышла из комнаты. Услышав ее шаги, в кухню вышел Антон.
   - Может, мне туда сходить? - спросил он.
   - Не надо, - отрицательно покачала она головой.
   Прошло минут десять, со стороны дома соседа не слышалось ни одного звука. Семен Аркадьевич встал, открыл форточку и прислушался.
   - Ну, все, - сказал он. - Пошутили и хватит. Дед, наверно, в кустах сидит, а мы, как два идиота...
   Он не успел закончить фразу, дверь отворилась, и в избу вошел Маэстро. В руках он держал серебристый чемоданчик довольно приличных размеров.
   - А-а... - хотел что-то спросить Семен Аркадьевич.
   Положив чемодан на стол, Маэстро сел. Семен Аркадьевич развернулся к чемодану и набрал на замке код. Вспыхнула и замигала красная лампочка. Код был набран неверно.
   - Забыл, черт, - обронил Семен Аркадьевич.
   - Что забыл? - пришел в себя рыбак.
   - Код.
   Маэстро повернул к себе чемодан и набрал цифры. - Открывай, - повернул он его обратно.
   Чемодан был доверху набит деньгами. Недоверчиво потрогав пачки купюр рукой, Семен Аркадьевич набрал на трубке номер.
   - Коля. Ты, я понимаю, что ты... Где дед?.. Никого? Ждете? Ждут, - многозначительно кивнул он, повернувшись к Борису.
   Тот истерически прыснул смешком.
   - Слушай, Маэстро, - помолчав, повернул он голову к Федору Ильичу. - А ты банк брать не пробовал?
   - Не пробовал.
   - Что ж ты так?
   - Так я же говорю, о душе надо заботиться, а не только о теле.
   - И что, твоей душе здесь нравится, когда она во дворце могла бы жить?
   - А зачем душе дворец?
   - У-у, - понимающе закивал головой Семен Аркадьевич. - Значит, забор...
   Уходя, Семен Аркадьевич с рыбаком поочередно заглянули в кухню. Сосед растерянно улыбнулся Ирине Никитичне, рыбак, глянув на Антона, почему-то удивленно вметнул бровями и, обернувшись на оклик Маэстро, на секунду замедлил шаг.
   - Коньяк-то забыли.
   Хлопнула дверь, и, оставив без ответа "невопрос" Федора Ивановича, гости ушли.
   - Что они приходили-то? - спросил Антон после короткой паузы.
   - Бог их знает, - вздохнула Ирина Никитична.
   Минут через сорок в сенях снова послышались шаги, и в избу ввалился Семен Аркадьевич. С порога было видно, что он изрядно выпивши.
   - Дед где? - нахрапом выдавил он, сверкнув, на обитателей кухни - Антона и старуху глазами.
   - Спит, - бросила Ирина Никитична.
   - Спит? - усмехнулся сосед. - Я хочу, чтобы он объяснил мне, мне, - стукнул кулаком себя в грудь Семен Аркадьевич, - Как он... двери ему охрана сама открыла, это я понимаю - гипноз, они не помнят ни хрена, а вот как сейф смог открыть? Не мог же он его загипнотизировать? Код только я знал.
   - Так ты ему и сказал его, - ответила хозяйка.
   - Я? Я не говорил.
   - А это что? - протянула Ирина Никитична соседу бумажку с двумя рядами цифр и букв. - Я ее на столе нашла, когда за вами прибирала.
   Семен Аркадьевич уставился в листок и от удивления сел на порог. Глаза его округлились.
   - Код, - сказал он, вытаращив глаза.
   - А кто его написал, почерк-то чей?
   - Кажись, мой почерк, - пробормотал сосед.
   - Вот видишь, - заметила хозяйка. - Но ты не думай, Маэстро самого Берию вокруг пальца обводил.
   - Самого Лаврентия Палыча? - еще больше удивился Семен Аркадьевич. - Берию я уважаю.
   Взглянув косым взглядом в сторону гостиной, сосед медленно поднялся, уцепившись за косяк двери, и вышел из избы, оставив дверь распахнутой настежь. Закрыв за гостем дверь, Антон вернулся в кухню.
   - Он что, правда, самого Берию? - покрутил он в воздухе пальцем.
   - Да откуда мне знать? Это я для убедительности, - усмехнулась хозяйка.
   Короткий осенний день быстро угас, и рано наступившие сумерки легли на землю и Старые Ляли. Ирина Никитична не стала зажигать свет, они с Антоном поужинали впотьмах, стараясь не производить лишнего шума, чтобы не разбудить Маэстро. Убрав посуду, хозяйка ушла в свою комнату спать, а Антон вышел в сени. Проверив все запоры на дверях и воротах в ограде, он вернулся в избу и последовал ее примеру.
   Заложив руки за голову, Антон долго глядел в потолок. Он думал о том, как изменилась, окружающая его, действительность. То, что еще неделю назад почти не имело никакого значения, обретало смысл и прежние формы надобности. Он ушел из дома, бросил работу, его наверняка искали и звонили домой. Жена, скорее всего, сообщила им, что у него рак, и он куда-то уехал. Что дальше? Вернуться и попытаться начать жить, как и жил? Как быть с тремя неделями отсутствия, что говорить жене? Антон вздохнул. Каждая мелочь теперь имела значение. Предположим, отдадут трудовую книжку без увольнения по статье за прогулы. Что это меняет? Ведь он даже представить себе не может, что способен жить, как раньше. Нет, нет и еще раз нет. Но денег осталось чуть больше десяти тысяч, жилья нет, а чтобы найти другую работу нужно время. Остаться у Маэстро можно, возможно ему будут даже рады, но до села девять километров, в котором работы нет. Конечно, он мог бы делать картины и продавать их в городе, но для этого нужно кое-какое оборудование и место. Его денег не хватит даже на самый минимум. Можно обратиться к Веронике и попробовать одолжить тысяч сто под будущие работы. Антон на секунду представил, как это будет и сразу понял, что у него не повернется язык. Вероника - та женщина, у которой он не может просить денег и точка. Единственный выход, показавшийся Антону реальным - поговорить с отцом, трезвым. Отец всю жизнь проработал на маслозаводе, который, во-первых, ближе всего к мосту, во-вторых, устроиться туда отец реально может помочь, если захочет, конечно. И завтра же утром Антон отправится к нему.
   Наутро выяснилось, что заболел Маэстро. Он не встал, как обычно, на утреннюю молитву, не пришел к колодцу. Антон вылил на себя два ведра за себя и за деда, и стал помогать Ирине Никитичне по хозяйству. Федор Ильич не вышел ни к завтраку, ни к обеду. Вечером, лежа у себя в комнате с книжкой, Антон услышал, как он, шаркая растоптанными валенками, и тяжело дыша, пришел в кухню. Долго молчал, несколько раз тяжело переводя дух.
   - Сердце что ли болит, Федя? - не выдержала Ирина Никитична.
   - Я, Ириша, ослеп будто. Даве до ветру ходил, кошка ко мне подбежала и давай ластиться, тереться об ноги.
   - Что кошка-то? Есть, наверно, хотела. Думала, что покормишь ее.
   - Чем это в нужнике-то?
   - Кошка больно знает, куда ты пошел, сказал бы ей, она бы и отстала.
   - Меня всю жизнь кошки стороной оббегали, не то это. Я вроде вижу все и не вижу, понимаешь?
   - Где уж мне понять, - заметила жена. - Водка это. Знаешь ведь, что нельзя тебе пить, а все равно сел с ними. Сосед твой нас тут с Антоном порвать был готов, когда ты спал.
   - Порвать? - вздохнул Федор Иванович. - За что это?
   - За что? За деньги свои, чуть от ума ты его не отставил, Федор.
   - Не отставил же.
   - Не хватало еще, чтобы отставил.
   - Как его от ума отставишь, если у него весь ум в бумажки ушел?
   - Ушел, не ушел, не наше это дело с тобой. Он сейчас жив и здоров, как барин, а ты захиридал вот.
   - В том-то и беда, Ириша, что наше тоже. Изба-то из-за его забора ни солнца, ни ветра не видит, сгниет и все.
   - На наш с тобой век хватит.
   - Нет, Ириша, места своего нельзя отдавать, ни другу, ни врагу тем более.
   Маэстро встал, опять раздались его шаркающие шаги.
   - Есть-то будешь? Я тебе на ужин луковый салат сделала.
   - Полежу пока.
   Через несколько минут Ирина Никитична заглянула за занавеску к Антону и позвала его к столу. Ужинали снова в тихих сумерках, под чуть слышимое посвистывание Маэстро.
   Прошло два дня. Федору Ильичу как будто полегчало. Он начал есть и выходить на улицу.
   - Солнышко еще повидать охота, - улыбнулся Маэстро Антону, присевшему рядом с ним на лавочку. Тот улыбнулся в ответ, и долгое время сидели молча.
   - Тебе ведь работать надо, - вдруг сказал Федор Ильич.
   - А что делать? Ирине Никитичне я все помог.
   - Я не о том, - вздохнул Маэстро. - Ты молодой ведь еще, не на пенсии. На хлебушек-то зарабатывать надо.
   - С вами я расплачусь, Федор Ильич, скажите, сколько и все.
   - Опять ты не про то. Мне и моей Ирише ты ничего не должен. Я про основную твою работу речь веду. Сам-то что думаешь?
   - Конечно, хоть завтра же. Просто я думал, пока вы болеете, по хозяйству помочь, да и мало ли что.
   - Ты, о нас стариках не беспокойся, помирать я пока не собираюсь, надумал дело - делай. Тебе еще жить, да жить, а если помощь наша нужна, говори, не стесняйся.
   - Да нет, какая помощь?
   - Хоть бы комната, - кивнул Маэстро. - Если не надумал пока домой возвращаться, живи, сколько надо. Далеконько мы от тракта, но уж тут, как есть. В деревне, конечно, работы нет, но на селе найти можно.
   - Я и хочу к отцу сходить.
   - К отцу сходи, - одобрительно кивнул Федор Иванович, - И главное запомни. Телом ленись, а голове лениться не позволяй. Живой мыслью чаша Господа полнится, а безмыслием убывает. Так и живи с Богом. И книги мои увези, когда будет куда. Мне-то уж они не пригодятся, Ирише тем более, а тебе могут.
   Федор Ильич встал с лавочки. - Пойду, еще часок себе пригожусь.
   - Как это? - улыбнулся Антон.
   - Так уж устал лежать, а куда деваться, раз время пришло раздеваться, а не щи хлебать, - весело отговорился Маэстро.
   Он ушел в избу. "Оживает старик, слава Богу", - с удовлетворением отметил Антон и пошел делать "ревизию" своим вещам. Вытряхнув все из сумки, Антон разобрал их по степени необходимости, уложив летние вещи на дно сумки. Место из-под курточки освободилось, и Антон позже занял его объемным пакетом со стряпней, который вручила ему в дорогу Ирина Никитична. Антон, как водится, заупрямился, но женщина была непреклонна, и он не мог отказаться, понимая, что она встала стряпать в четыре утра исключительно из-за него. В парадных брюках Антон обнаружил всякий мусор, накопившийся в поездках и время болезни. Это были автобусные билеты, рецепты и даже замусоленная салфетка. Все это Антон вытряхнул к печке, перевернув брюки штанинами вверх. Из заднего кармана вывалилась сложенная бумажка, о происхождении которой он начисто забыл. Ей оказался листок календаря с надписью: Борис Анатольевич От.П.Б." Ниже значился номер телефона. Немного поразмышляв, Антон вспомнил, что этот листок вырвала из своего календаря Вероника, но что означает неизвестный Борис Анатольевич, пояснить не смогла. Сунув листок в крутку, Антон продолжил сборы. Последними оставались его белые штаны, которые за все это время в меру замусолились и превратились в нормальную рабочую спецовку. Оставив в сумке место и для них, Антон вышел прогуляться на реку. Рыбаков на лодках видно не было, берег тоже оказался пуст, и Антон отправился в лавку, успев как раз вовремя. В последнюю минуту ему пришло в голову, что он так и не догадался сделать старикам какой-нибудь подарок и пожалел, что не подумал об этом раньше. В лавке товаров было наперечет. Хлеб, соль, мизерный набор колбас, пряники, превратившиеся в сухари, виноград по сто рублей за килограмм и соки в банках, стоящие на полках рядами, как солдаты. В углу на вращающейся подставке висели несколько легких безрукавных платьев, махровый халат в целлофановом мешке и мужской плащ светло-болотного цвета с трижды перечеркнутым ценником. 2500, крест, 1800 р, крест, 1000 руб. без креста.
   - А мне бы в подарок что-нибудь пожилым людям, - сказал Антон продавщице.
   - Когда вам надо?
   - Сейчас.
   - Сейчас? - удивленно протянула женщина. - Где ж я вам возьму? Если бы вы заказали заранее, я могла бы привезти, а сейчас взять негде.
   Антон понимающе покачал головой и повернулся, чтобы уйти.
   - Подождите-ка, - остановила его продавщица. Она исчезла в недрах склада, чем-то громыхнула и вынесла из склада вещицу, от вида которой у Антона глаза округлились от удивления. Этой вещицей была матрешка исполинских размеров. Внутрь ее могла поместиться бутылка Шампанского, и именно такие матрешки Антон, будучи в то время токарем, делал на своей фабрике лет восемь тому назад. Зарплату тогда не платили, каждый перебивался, как мог, и такая работа считалась эксклюзивной и делалась под заказ. Как она попала в магазин в Старых Лялях можно было лишь догадываться. Например, она могла быть заказана к свадьбе самой продавщицы, которой было на вид не больше тридцати. Матрешка исправно открывалась, ничуть не утратила блеск и яркость росписи, правда применение ее не по назначению было бы затруднительно, но это была вещь, которую сделал именно он, и лучшего подарка придумать было бы трудно.
   - Сколько она стоит? - спросил Антон.
   - Тысяча.
   - Сколько? - вырвалось у Антона. Помнится, он продавал их по сто пятьдесят. Сто - себе, полтинник девочкам за роспись.
   - Я могу скинуть, все равно не берут, поэтому и на витрину не ставлю.
   - А что, давно лежит?
   - Да нет, - скромно вздохнула женщина. - В нее, между прочим, бутылку Шампанского можно вставить или вина хорошего. Я, кстати, могла бы вам привезти.
   - Давайте за пятьсот, - предложил Антон, прикинув стоимость подарка с учетом инфляции.
   - Кх-м! - прыснула продавщица. - Пошутили что ли? Меньше, чем за восемьсот не отдам.
   - Шестьсот, будь по-вашему.
   - Вы как на рынке торгуетесь, - укоризненно заметила продавщица. - Кому берете-то, если не секрет?
   - Деду с бабкой.
   - В этой деревне еще кто-то живет что ли? Кому все-таки?
   - Маэстро.
   - Сразу бы сказали, я бы и торговаться не стала. Отдаю за пятьсот, скажите, что и от Люды тоже. Скажете?
   - Скажу, - пообещал Антон, подавая пятисотрублевую купюру.
   - Я ведь проверю потом, - умозначительно помотала женщина головой. Засунув матрешку в прозрачный полиэтиленовый кулек и накрыв ее сверху таким же, она подала ее Антону.
   Матрешка развеселила хозяина, но Ирина Никитична отнеслась к подарку безучастно.
   - Понимаете, это моя работа, и вдруг у вас в лавке. Просто чудеса. Я такие же лично на фабрике делал. Антон раскрыл матрешку и повертел половинки в руках. - Сюда полкило сахара может войти, и крышка есть, - захлопнул он игрушку.
   Ирина Никитична взяла матрешку в руки, попробовала ее открыть.
   - У-у, - протянула она. - Пока у нее голову отвинтишь, весь сахар на полу будет.
   - А мы ее в комнату Антона поставим, - улыбнулся Федор Иванович. - Заглянет Ириша в комнату, а там матрешка, добавил он. - Ну как? - спросил он жену, поставив игрушку на стол.
   - Там пусть и стоит, - согласилась она. - Там ей и место.
   Антон оценивающе прищурился. Матрешка действительно хорошо вписалась в неброский интерьер комнаты, оживляя его ярким соцветием красок.
   - Красивая твоя память, - удовлетворительно кивнул Маэстро. - Дерево-то, оно живое, с душой. Не знаешь, где очки у меня, Ириша? Хочу получше ее рассмотреть.
   - Какие очки? - не поняла Ирина Никитична.
   - Мои.
   - Ты чего, Федя, - растерялась старуха. - Ты ведь никогда очков не носил.
   - Да? - удивился Маэстро. - А мне казалось... - не договорил он, - В глаз что-то попало, - махнул Грязин по щеке рукой и вышел из комнаты.
   Ирина Никитична и Антон молча переглянулись.
  
   Глава 11
   На перепутье
   Отец встретил Антона при полном параде. На нем был черный костюм, серый в клеточку галстук и светло-голубая выстиранная рубашка. Отец был чисто выбрит, волосы отливали шелком и рассыпались на голове веером. Рубашка была не глаженная, и мятый воротник топорщился в разные стороны, что придавало облику смешной вид. Поздоровавшись, Антон поинтересовался, куда тот собрался в таком наряде.
   - На роботу, - вздохнул отец, нисколько не удивившись появлению Антона.
   Макая расческу под умывальником, он старательно смачивал непослушные волосы.
   - Ты что, опять работаешь? - спросил Антон.
   - Дак надо вот. Я в сырном ученицу свою мастером оставил. Любка девка толковая, да рожать собралась, вот меня и вызвали, - пояснил отец. - У них, молодых это ведь запросто, а мастера сыроварения найти не просто, знать надо, как сыр-то варить.
   - Отец, у тебя рубаха мятая, - сказал Антон.
   - Дак я ее и прикрыл галстуком. Все едино заметно ли чо?
   - Заметно. С галстуком-то тем более, - ответил Антон.
   - Снять тогда его? - вопросительно посмотрел Петр Васильевич на сына.
   - Лучше рубаху выгладить. Давай я, утюг-то есть?
   - Был, нету теперь, - вздохнул отец. Сунув расческу в нагрудный карман пиджака, он похлопал себя по боковым. - Курево где-то должно быть.
   Антон вспомнил, что отец всегда терял сигареты, и их искали всей семьей. Часто, не найдя, тетя Ксения, а позже и Антон, доставали отцу новую пачку. Так они копились, и потом их находили везде, в сенях, туалете, на улице, даже под подушкой, не говоря уж об отцовских карманах на одежде.
   - Не видал? - спросил Петр Васильевич, словно подслушав мысли Антона.
   Не ответив, Антон пошарил глазами вокруг. Пачка лежала на кухонном столе, придавленная тарелкой с недоеденными пельменями. Отец прикурил и сел на табурет.
   - Ушла от меня Ксения, - сообщил он. - И утюг с собой забрала. Ее был утюг-то. Сорвав с шеи галстук, Петр Васильевич бросил его через кухню на диван.
   - Куда ушла?
   - К полюбовнику своему.
   - Полюбовнику? - удивился Антон. - Так ей сколько лет?
   - Я с двадцать восьмого, мне, считай, семьдесят девять исполнится, а она с тридцать шестого.
   - Семьдесят один, - удивленно произнес Антон.
   - Ну вот, а он ее моложе на год, - сказал отец, потушив сигарету пальцами. Пепел и тлеющий огоньки упали ему на брюки. Смахнув их руками, отец положил окурок на край стола (тоже привычка) и продолжил:
   - Мне про его и раньше люди говорили. Я-то весь день на работе, а она уйдет в свою библиотеку, час поробит и к ему. Учил ее пару раз, сколь-то не ходила, потом синяки сойдут и опять. К ему.
   - Отец, у тебя лопата есть? - спросил Антон.
   - Лопата, на что тебе она? - удивленно сверкнул очками Петр Васильевич.
   - Матери могилу хочу поправить. Краску бы еще с кисточкой, памятник покрасить.
   - Белая пойдет? Окна покупали красить.
   - Конечно, пойдет, - обрадовался Антон.
   - На полке в чулане погляди, там он была, если Ксеня не уташшила.
   Антон нашел и краску и кисточку, и кисточку, и лопату.
   - А она не из-за меня ушла? - спросил он у отца на всякий случай.
   - Ксеня-то? Почто из-за тебя-то? Давно она это надумала, мы последние годы с ей худо жили. Ты вот что, на кладбище-то пешком собрался?
   - А как еще?
   - Далеко ведь. Я на работу-то, бывает, на такси езжу, вызвать можно его по телефону. Есть у тебя?
   - Что?
   - Телефон.
   - Нет.
   - К соседям схожу, а то на работу тоже уйдут, - поглядел отец на часы.
   Они вместе вышли на улицу. Антон остался на крыльце, отец ушел в соседний дом.
   - Минут через двадцать подъедет, - сообщил он. - Я чо думаю-то, - достал отец сигарету. - Может с тобой на кладбишще съездить?
   - А работа?
   - Так работа убежит ли чо? Обождут. Если ись хочешь, поешь пока, там пельмени на столе, да и сварить ишо можно успеть.
   Антон отрицательно покачал головой. В данную минуту его занимала мысль о том, как заговорить с отцом о работе. Антон не знал с чего начать и, услышав о желании отца поехать с ним на кладбище, облегченно выдохнул и решил оставить этот разговор на потом. По его ощущениям, между ним и отцом пока не возникли сколько-нибудь родственные связи. Отец был ему чужим человеком, и Антон, надо полагать, Петру Васильевичу тоже. Поэтому - станет ли он помогать Антону, еще вопрос. Антон знал, что установить контакт доверия могла бы водка, отец всегда любил выпить, особенно на проставу, но таким методом Старцев младший свои задачи решать не хотел.
   Через несколько минут на горизонте показалось такси. Отец притворил палкой дверь и, на удивленный взгляд Антона, пробормотал:
   - Ключи не помню где, тут и так никто ниче не возьмет.
   За рулем машины оказался одноклассник Антона Дуня.
   - Привет, Серег, - поздоровался с ним Старцев.
   Дуникин ответил кивком головы, не издав ни звука. Загрузив инструмент и сумку, Антон сел на заднее сиденье. Отец занял место впереди.
   Дуня вопросительно посмотрел на отца.
   - На кладбище.
   Машина тронулась с места. Лихо развернувшись, они выехали на тракт. Минут через десять Серега остановил машину у пункта назначения.
   - Сколько? - спросил Антон.
   - Пятьдесят.
   - Слушай, Серега, а ты сможешь через часик за нами заехать, отцу на работу надо?
   Дуникин удовлетворительно кивнул головой.
   - Сколько это будет?
   - Еще пятьдесят.
   Антон протянул таксисту сторублевую купюру. - Значит, через час.
   Дуникин опять кивнул и, дождавшись, пока Антон разгрузится, уехал.
   Старцевы отыскали могилу быстро. Помог пень, отличавшийся от себе подобных внушительным диаметром. Могила была в трех шагах от него. Антон вытащил из земли покосившийся памятник, выровняв его, притопнул землю ногой. Отец взялся за лопату. Достав из сумки краску, Антон взялся за кисть. Когда они закончили, могила обрела "человеческий" вид, но Антон остался недоволен.
   - Крест надо заказать и лавочку новую, - сказал он.
   Отец устал и сел на пень покурить.
   - Кому на ей сидеть-то? - сказал он. - Ты в город уедешь, меня самого скоро сюда привезут вперед ногами.
   Антон вздохнул, мысленно он уже участвовал в какой-то гонке и никак не мог сосредоточиться. - Я собираюсь остаться здесь, - сказал он после затянувшейся паузы, выжидательно поглядев на отца.
   - Здесь?
   Антон согласно кивнул. Отец несколько раз затянулся, потушил окурок и поправил очки.
   - А здеся-то чо, робить ведь где-то надо?
   - Надо, сможешь помочь?
   - Кем ты хочешь?
   - Хотя бы столяром.
   - Столяра у нас все есть. А в городе-то чо у тебя не сладилось?
   - Так вышло.
   - Грушшиком если, - поглядел Петр Васильевич на сына с сомнением. - Там даже бабы бидоны таскают, твоя болезня-то как, можно тебе?
   - Можно.
   На дороге показалось такси, и отец поднялся с пня. - Грушшиком платят совсем ничего.
   - Сколько?
   - Тыща вроде с чем-то.
   Взяв лопату, отец воткнул ее глубоко в землю. - Пущай тут останется, она таковская уже, тут-то может, кому и сгодится. Я тебя могу к себе в помошники спросить, - добавил он без всякого перехода.
   - Тогда я сегодня в город смотаюсь за трудовой книжкой, ты краску возьмешь?
   - Ну дак чо не взять, возьму, - кивнул отец.
   - Тогда я на в автовокзал, а тебя Серега на работу увезет.
   - Знашь что ли его? - кивнул Петр Васильевич на машину.
   - Одноклассник.
   - Ты когда обратно хочешь?
   - Завтра или послезавтра.
   - Приедешь, дак тогда я с Николаичем поговорю.
   - А кто это?
   - Директор нашего завода.
   Они подошли к машине.
   - Живешь-то где? - поинтересовался отец.
   - Нигде пока.
   - К Тоньке-то не ходил?
   - Ходил, занят у нее прируб, - зачем-то соврал Антон.
   - Приедешь, дак живи у меня. Запоры-то сам видел, если дома не застанешь, мало ли.
   Антон согласно кивнул.
   - Ну, вы едите, нет? - не выдержал Дуникин. Он был не в духе, но на вопрос Антона - не случилось ли чего неприятного, отвязно мотнул головой. - Стоят, лясы точат, будто в машине нельзя поговорить, - пробурчал он себе под нос, резко выжимая педаль газа. Высадив Антона на автовокзале, машина умчалась дальше.
   К полудню Антон был в городе. Первым его желанием было пойти на рынок и увидеть Веронику, но эту встречу он решил оставить на "десерт", как самое приятное событие дня, и в качестве "первого блюда" выбрал фабрику. Идти туда не хотелось, не было желания отвечать на вопросы, что-то говорить в свое оправдание, хотя оправдываться Антон и не собирался, но, если его уволят по статье, что он будет делать дальше? "Тогда ведь и грушшиком могут не взять", - мысленно ухмыльнулся он. Стало быть, объяснять что-то придется, и хочется, не хочется, а придется говорить правду. Вопреки его предположению, на фабрике его приход остался без особого внимания. На КПП сидел новый охранник, который, узнав, что Антон работает здесь художником, отметил его пропуск и впустил его без проблем. Проходя по цеху, Антон привычно поздоровался с несколькими рабочими кивком головы, (работающие станки заглушали голоса) и спокойно прошел в административную часть здания.
   - Люда, привет, - поздоровался он с секретаршей, раскладывающей на компьютере карточный пасьянс.
   - Антон Петрович? - улыбнулась она и потянулась за ключом. - Вы уже поправились, больше не убежите? Она положила ключ от его кабинета на стол и снова занялась пасьянсом.
   - А директора нет? - спросил Старцев.
   - Новый еще не приехал из Канады, хозяин почти не появляется, а его этот, как его, помощник Люцифер, вчера был, а сегодня еще не появлялся.
   - Люцефир, - поправил Людочку Антон.
   - Ай, да один хрен не русский, - двинула она плечиком.
   - А что обо мне говорили?
   - Что болеете, а больше я ничего не слышала.
   Антон озадаченно хмыкнул. Ему стало ясно, что решать с секретаршей дальнейшие вопросы бесполезно, и он, взяв со стола ключ, отправился в свой кабинет. Даже на первый взгляд ему стало ясно, что в кабинете кто-то "навел порядок". Сразу бросилось в глаза отсутствие стационарного лобзика, главного орудия производства его картин. Из игрушек, стоящих на полке, исчезли "вертурики". Судя по пыли, обрисовавшей игрушки, как незапятнанные следы, их унесли недавно. Стол также был покрыт слоем пыли, на которой кто-то пальцем нарисовал смешную рожицу с оттопыренными ушами и поставил восклицательный знак. Ящики были задвинуты беспорядочно на разную глубину, что означало - в столе рылись, как и в шкафу с брошенной на пол, его спецовкой. Удручающую картину разорения довершало отсутствие чайника, который он просто забыл, хотя чайник из нержавеющей стали был его собственностью. Постояв и повертев головой по сторонам, Антон развернулся и вышел из кабинета. Заперев на ключ дверь, он по привычке опустил его в карман.
   - Что, уже уходите? - поинтересовалась секретарша.
   Антон кивнул головой, но вытаскивая из кармана ключ, он нащупал бумажку. Вспомнив о ее происхождении, Антон подошел к телефону и набрал номер.
   - Что, это вы, как у себя дома хозяйничаете? - недовольно заметила Людочка. - Можно и спросить наверно, если я тут сижу.
   - Прошу прощения, - буркнул Антон.
   - А то все приходят, звонят, а мне потом попадает, - возмущенно продолжила девушка, не глядя, выдвинув ящик стола. Сунув для самоуспокоения в рот шоколадную конфетку, Людочка занялась пасьянсом с удвоенной энергией.
   - Отель Павел Бажов слушает, - раздался я в трубке тихий женский голос.
   - Мне Бориса Анатольевича, - неуверенно произнес Антон, удивившись, что попал в гостиницу.
   - А кто его спрашивает? - ласково поинтересовалась трубка.
   - А спрашивает его художник Антон Старцев, - в тон ей ответил Антон.
   - Одну минуту подождите. В трубке послышалась музыка, через минуту тот же голос деловито произнес:
   - Директор у телефона, говорите.
   - Алло, Борис Анатольевич? - спросил Антон.
   - Да.
   - Это художник. Вы визитку свою оставили в павильоне у Вероники с телефоном.
   Трубка замолчала. - А-а, - вспомнила она. - Да-да. Вы художник по дереву?
   - Да.
   - У нас есть к вам интересное предложение, вы можете подъехать?
   - Хоть сейчас.
   - Приезжайте, где наш отель, знаете?
   - Да.
   - Второй этаж. Приемная. Вам покажут, - коротко сказала трубка и повесилась на рычаг.
   Отель "Павел Бажов" был построен в городе недавно. Поговаривали, что в его строительстве приняли посильное участие местные бандиты, решившие легализовать свой бизнес, и являющиеся его подлинными хозяевами и самого отеля, и многочисленных игровых залов, огромного ресторанного комплекса, и даже прачечной и автомобильной стоянки возле него. Фактическим хозяином отеля был назначен директор Борис Анатольевич Генералов, с которым и удостоился беседы Антон Петрович Старцев. Последнего пока мало интересовала обратная сторона медали, зато впечатлила ее внешняя половина. Отель был точно срисован с обложки журнала, сверкал, благоухал и буквально прыскал показной роскошью и богатством. Антон даже не подозревал, что в самом центре его родного города среди обветшавших "хрущевок" и "брежневок", полуразвалившихся двухэтажных "деревяшек" пролетарского происхождения, существует такой оазис благополучия и образчик великолепия.
   Швейцар в ливрее провел его к лифту, довез до второго этажа и указал путь к приемной. Там находилась обладательница тихого и ласкового голоса, которая, улыбнувшись Антону казенной театральной улыбкой, препроводила его в кабинет Генералова. Войдя, Антон от удивления едва не открыл рот. За полированным письменным столом ручной работы сидел "рыбак".
   Бориса Анатольевича тоже удивило появление Антона. Они некоторое время смотрели друг на друга, потом директор произнес многозначительное - М-м-да, и жестом предложил Антону присесть к столу. Поднявшись, он поздоровался со Старцевым за руку.
   - Да-а, тесен мир, как там Маэстро?
   - Приболел немного.
   - Плохо, возраст у него, да, - задумчиво произнес Борис Анатольевич, искоса глядя на Антона. Старцеву даже показалось, что Генералова почему-то смутило их странное знакомство, и он не знает, как быть дальше. Несколько затянувшееся молчание Борис Анатольевич прервал неожиданно резко:
   - Ваша работа? - спросил он, кивнув на стену.
   Антон обернулся и посмотрел туда же. На стене висела его картина "Время собирать камни", но он не узнал ее сразу. Вместо простого деревянного шестиугольника, картина была вставлена в импозантную профильную, раму, инкрустированную серебром, которая, зрительно облагораживала работу. Серебристый цвет рамы не был вызывающе ярким, подобно хромированным "посверкушкам", глубокие, плавные линии профиля выглядели слегка окислившимися, что прибавляло картине веса, но сочетание серебра с деревом делало композицию холодной и безжизненной.. Надо было отдать должное вкусу Генералова, в его кабинете эту работу в простой деревянной рамке представить было бы трудно.
   - Моя, - кивнул Антон.
   - Мне понравилась техника, в которой вы работаете. Кстати, как ваше имя?
   - Антон.
   - А по батюшке?
   - Петрович.
   - Давно вы этим занимаетесь?
   - Конкретно картинами не очень, но с деревом работаю всю жизнь.
   - Я думаю, нам подходит эта техника, - сказал Генералов. - Отель называется Павел Бажов, слышали о таком писателе?
   Антон удивился и согласно кивнул головой.
   - Дело в следующем. У нас шесть этажей, на каждом есть фойе возле лифта, на пяти этажах, начиная с этого одной площади и вестибюль внизу. Мы хотим, чтобы в этих фойе на стенах напротив окон появились резные фрески или панно, как хотите, по мотивам сказок этого писателя. Мы уже приглашали камнерезов, обсуждали, они нам делали эскизы, получается тяжеловато и с такого расстояния, пространство там не очень большое, бесформенно, что ли. Поэтому, когда я увидел вашу работу, мне показалось, что примерно эта техника сюда может подойти. Во всяком случае, это не будет так тяжело, как в камне, а если вы обратили внимание, окна там выходят не на солнечную сторону. Конечно, если бы могли подобрать природный камень, наподобие Малахита, как у Бажова, получилось бы о-го-го, но при таких масштабах такую стоимость нам не потянуть.
   - Что требуется от меня сейчас?
   - От вас, Антон Петрович, требуется согласие на выполнение этих работ. Мы планируем вложиться в четыре миллиона рублей. Один миллион - панно в вестибюле, пять по шестьсот тысяч на этажах.
   Услышав о таких цифрах, Антон едва не упал со стула.
   - Но! - поднял указательный палец Борис Анатольевич. - Эти деньги вы получите не сразу, а частями. Первая - миллион рублей, как только подписываем договор. На эти деньги вы арендуете место для работы, закупаете оборудование, материал, и делаете эскизы. Мы их утверждаем, и вы получаете вторую часть. Если не утверждаем, у вас будет время еще поработать или вернуть нам деньги. Но я надеюсь, что этого не произойдет, и второй миллион тоже будет ваш. По окончании работ вы получаете еще миллион, с него платите налоги за все четыре миллиона, производите монтаж, и мы благополучно расстаемся.
   - Сколько времени на всю работу?
   - Я думаю, полгода, по месяцу на этаж, начиная с верхнего.
   - Я немного не понял, почему налоги за четыре, если мне заплатят только три миллиона. Там же ничего не останется.
   - Так уж и ничего? Это легко представить. Скажем, один миллион уйдет на аренду, материалы, оборудование, зарплату рабочим, не один же вы будете все это делать, с оставшихся трех налоги составят немного больше полумиллиона, у вас лично останется почти полтора плюс ваша мастерская и оборудование.
   Антон напряженно соображал, миллионы, как магнит притягивали и отталкивали одновременно. Смотря каким "полюсом" к ним повернуться.
   - И еще, - с улыбкой добавил директор, - О нашем разговоре, разумеется, никому и, если, Антон Петрович, мало ли комиссия, наш общий знакомый или кто-то еще из учредителей к вам приедет, договор, разумеется, ваш на всю сумму.
   Антон перевел дыхание. Сумбур в голове не давал сосредоточиться. Ясно было одно, идея директора с четвертым миллионом - афера, к которой будет причастен Антон, но без этого личного интереса Генералов и шагу не сделает. Тогда остается "грушшиком" на маслозавод.
   - А если узнают?
   - Не понял - что узнают и кто? - прищурился Генералов.
   - Если покажется, что четыре миллиона много?
   - Узнать можно только можно от меня или от тебя, Антон Петрович. Тебя никто пытать не собирается, тем более, что смета уже утверждена до нашего разговора. От тебя требуется только работа, качественная и в срок. Все.
   Антон вдруг понял, что он согласен, безусловно, и не просто, а даже рад этой работе. Уже рад, и ему в сущности все равно, за три или за четыре миллиона он заплатит налоги. Даже того, что останется, вполне хватит для начала его собственного дела. Но он не хотел выказывать эту радость, поэтому произнес:
   - Завтра можно прийти с документами?
   - Да, неси все, паспорт, ИНН, страховое свидетельство, что там еще, военный билет.
   - Хорошо, - согласно кивнул Антон. - У меня еще вопрос.
   - Давай.
   - Работа над эскизами тоже входит в эти полгода?
   - А сколько тебе нужно времени?
   - Смотря, как делать эти эскизы.
   - Набросков, думаю, будет достаточно, - махнул директор рукой. - Недели три тебе хватит?
   Антон неопределенно пожал плечами.
   - Кстати, размеры панно у меня уже есть. Мы специально заказывали чертежи. Ты можешь пока просто пройти посмотреть, прикинуть.
   - Я понял, - поднялся Антон со стула.
   - Жду тебя завтра в девять, - протянул ему руку Генералов.
   Его рукопожатие было быстрым и скользким, как если бы дама протянула вам руку для поцелуя, руководствуясь вынужденными знаками приличия.
   Антон вышел из кабинета. Миловидная секретарша скользнула по нему взглядом, как по пустому и не интересующему, ее субъекту, как показалось Антону. Такое невнимание красивой женщины к своей персоне он посчитал незаслуженным, особенно на фоне выговора, полученного от Людочки. Ему положительно не везло сегодня с секретаршами, хотя и не понятно, почему должно было везти. Вздохнув, Антон покинул приемную под тихий, ласковый голос секретарши, разговаривавшей по телефону:
   - Ну что вы, Семен Аркадьевич? ... Да я(смех)... Конечно, можно. (Опять смех).
   Антон прошел по коридору и оглядел фойе. Размер стены напротив окна был приблизительно четыре метра, высота до подвесного потолка чуть больше трех. Антон вызвал лифт и поднялся на четвертый этаж. Кнопки нажимал уже знакомый ему швейцар в ливрее, прикрепленный к лифту.
   - Как вам здесь? - поинтересовался Антон.
   - Нормально, - глянул на него швейцар, как показалось Антону, с подозрением.
   - А платят как?
   - Нормально.
   Антон понимающе покачал головой и больше вопросов не задавал. Видимо, персонал был проинструктирован о том, как вести себя с докучливыми посетителями.
   Фойе четвертого этажа практически не отличалось от второго, но Антону показалось, что здесь уютнее, потому что тише и портеры на окнах были розовые, а не желтые. Он опустился в неглубокое, но очень удобное кресло и посмотрел в окно. Окно было во всю стену и по стандартам европейской архитектуры, которую Антон наблюдал в кино, от пола до потолка. За окном находилась лоджия длиной в фойе и шириной в его половину. На лоджию вела двойная стеклянная дверь, встроенная в окно по центру. Антон растерянно слушал шум машин, долетавший снизу, как с другого света и мучительно пытался сосредоточиться. В его голове все перемешалось и разлетелось не на отдельные мысли, а образы - вот река, с ее спокойным, равнодушным течением, пачки денег, величиной с дом, лик Маэстро, укоризненно глядящий на Антона и как бы говорящий ему: "Ну, что, злодей, допрыгался? На большие деньги позарился?" "Не позарился я", - вступил в мысленный спор со стариком Антон. "Мне работа нужна". "Ох, злодей, пожалеешь ты, что с ними связался. Кинут они тебя, а потом грохнут, и зря я тебя лечил". "Не кинут, я..я"... "Кем ты себя возомнил, великим художником?" "Я...я", - но аргументы на ум не приходили. Услышав голоса в коридоре, Антон повернул голову. В фойе, бесшумно ступая по мягкому длинноворсному ковру, выплыли четверо мужчин, разговаривающие на английском языке. Глянув на Антона, они уже совсем прошли мимо, но вдруг один из них резко остановился и назвал его по имени. Это было так неожиданно, что Антону показалось, что он ослышался. Но, произнеся что-то по-английски, от группы отделился господин и пошел к нему. Это был Леня, вернее Марк.
   - Ты откуда здесь взялся? - удивленно спросил он.
   - Я..так, - не нашелся, что ответить Антон.
   Марк, быстро приблизившись, присел на край кресла рядом со Старцевым.
   - Слушай, Антон, ты так пропал с фабрики, я даже не понял. Мне надо уезжать, а тебя нет. Пришлось оставить Люцефира, но завтра сюда на Урал прилетает ваш новый директор. Это мой сын, он горит желанием работать. А ты, мне сказали, неожиданно заболел? Это правда?
   - В общем - да.
   - Я хочу предложить тебе работу главным конструктором. Это полномочия сразу после директора. Второе лицо на фабрике, точнее даже не так. Директор отвечает за коммерцию, конструктор за производство. Ну как?
   Антон подавленно молчал.
   - Кстати, как тебе ваш Путин? - рассмеялся Марк.
   - В каком смысле? - не понял Антон.
   - Мы сейчас спорили с друзьями, от Путина зависит наш бизнес. По-русски это звучит, как за-Путин, рас-Путин или пере?
   - Я думаю - вы, - усмехнулся Антон.
   - Вы-Путин, о! - подхватил Марк. - Мне приятно, что ты стал оптимистом, Антон. Хочу предложить тебе двести долларов в неделю. Мне надо, чтобы ты делал четыре-пять игрушек в год, не больше, мы найдем и так, что производить, но эти игрушки должны быть - о! - показал он большой палец.
   - Почему ты решил, что я стал оптимистом? - не понял Антон.
   - Потому что, когда мы с тобой учились работать у дяди Володи, ты говорил, что никогда не привыкнешь к его станку.
   - Не научусь, - поправил Марка Антон, поразившись памяти своего бывшего товарища. Он-то и думать забыл об этом.
   - Что не научишься? - не понял Марк.
   - Я имел в виду - за те шестьдесят рублей, которые нам платили, не научусь работать, - усмехнулся Антон. - Тогда же нам никто не делал никаких предложений.
   - А сейчас делают? - насторожился Марк.
   - Ты, например.
   - О! - расплылся в улыбке его бывший товарищ. - И ты его принимаешь, если я правильно понял?
   Вопрос заставил Антона перевести дух и задуматься.
   - Что тут думать? - занервничал Марк. - Меня там ждут, говори быстрее. Тысяча долларов - это тридцать тысяч на ваши деньги в каждый месяц. Где ты заработаешь больше?
   - Я хочу свое дело открыть, свою мастерскую, - выложил Антон. - Но игрушки делать я не отказываюсь, за эти же деньги фабрика может стать моим постоянным заказчиком.
   Теперь задумался Марк.
   - Я поговорю с сыном, только он вряд ли одобрит твою независимость. Надо быть всегда в курсе наших технологий, возможностей, спроса рынка. А как это будет, если ты будешь сам по себе? Не знаю, - ответил он самому себе и поднялся. - Ты все-таки подумай, мое предложение будет в силе до завтра.
   Кивнув на прощание головой, Марк быстро удалился.
   - Ну что, - вздохнув, сказал Антон, - Выбор сделан.
   По дороге домой Антон заглянул в булочную и только там вспомнил, что у него полный кулек пирожков, испеченный Ириной Никитичной. Он присел в парке на скамейку и, не торопливо сжевал пару штук. Один пирожок был с капустой, второй с яблоками. Антон посмотрел на часы. До утра следующего дня оставалось чуть больше тринадцати часов, время, за которое желательно принять окончательное решение. А для этого надо определить, где арендовать помещение для работы, это казалось едва ли не главным. Рабочих набрать нетрудно, но они хотя бы должны иметь представление о его работе, значит, тоже не просто. И вдруг он вспомнил о заброшенной пристани. "Черт", - чуть не подпрыгнул Антон со скамейки. Аренда пристани будет дешевле любого подвала в городе. В селе серьезные проблемы с работой, значит и с людьми, и главное, с оплатой, будет проще. Остается уладить этот вопрос с заказчиком. Теперь - главное, чтобы успеть к Веронике, нужно быстро сходить домой и на рынок.
   Пулей взлетев на свой третий этаж, Антон остановился у двери, как вкопанный. Рука не поднималась нажать кнопку звонка. Помедлив несколько секунд, Антон нерешительно постучал.
   - Кто там скребется? - услышал он голос жены.
   - Я.
   - Кто я? Светящаяся точка глазка потемнела, Антон понял, что его внимательно изучают.
   - Ты это откуда? - пробормотала Катя, щелкая задвижкой.
   - С того света, - не соврал Антон.
   - Проходи.
   Катя выглядела трезвой, но еле заметная припухлость вокруг глаз и ощутимый запашок перегара выдавали ее похмельное состояние. Дверь в комнату была заперта.
   - Кто там? - кивнул Антон на дверь.
   - Игорь спит, кто же еще?
   Не разуваясь, Антон прошел в кухню. Он не мог находиться в прихожей, его так и подмывало развернуться и уйти. Он теперь четко понимал, что его дом был отравлен, но происходило это постепенно, и он успевал привыкать к отраве, и старался ее не замечать. А дом был отравлен и стал ядовитым, эти стены, впитавшие в себя постоянную нервозность, сквернословие, откровенную ругань, безверие и безнадегу, полы, растоптанные и униженные постоянными плевками и блевотными массами, потолок, впитавший ядовитые испарения проспиртованных тел, табачного дыма, угара от ночных попоек. Этот дом перестал быть его домом, и он тут же подумал, что квартиру надо продать даже, если он сам жить в ней не собирается. Обменять на дом с доплатой, который понравился его жене.
   Антон выложил на стол пироги, предложил Кате.
   - Ты бы хоть рассказал, где был, что делал? - присела она на табурет.
   - Я лечился у одного очень хорошего человека, - вздохнул Антон. - Игорь-то что, после работы отдыхает?
   - Смеешься? - вяло улыбнулась Катя. - Давай, - махнула она рукой.
   - Пьет?
   - Когда спит - нет. Проснется, не знаю. Неделю назад пенсия была, не осталось уже ни копейки. Хорошо, хоть крупы успела купить, картошка еще немного есть. Но я ничего не готовила пока, угостить не чем.
   - Сама угощайся, - кивнул Антон на пироги.
   - Это твоя новая испекла?
   - Это старушка одна, жена того человека, у которого я был.
   - А-а, ну, - протянула с усмешкой жена.
   - Ты не хочешь отсюда переехать? - неожиданно спросил Антон.
   - На кладбище что ли? - передернуло жену. - Никуда я отсюда не поеду. Это моя квартира, я ее заработала сама, если ты забыл, - начала она заводиться.
   - Да остынь ты, какое кладбище! - перебил жену Антон. - Я тебе на дом предлагаю ее поменять, о котором ты мне в больнице рассказывала. Не продали его?
   - Не знаю, только не поеду я. А если у тебя деньги завелись, купи своему сыну квартиру, пусть валит ко всем чертям, устала я от него. Лучше бы уж убили его, прости меня, господи, - прослезилась женщина. - Всю пенсию паразит вытаскал.
   - Нет у меня денег на квартиру.
   - Ну, комнату.
   - Да он пропьет ее в один присест, будто сама не знаешь, и опять к тебе придет.
   - Все равно не поеду. Катись ты отсюда, откуда пришел, благодетель хренов. Не нужны нам твои подачки.
   - Не нужны, так не нужны, - развернулся Антон.
   - Постой.
   Антон остановился, посмотрел на жену.
   - Денег-то немного дашь? На еду хотя бы. За квартиру я со следующей пенсии заплачу.
   Антон вытащил из кармана деньги, отделил от пачки пятитысячную купюру и положил ее на стол.
   - Что, мельче-то нету? - усмехнулась она. - Кучеряво живешь.
   Антон вышел, ругая себя за то, что сразу не понял, что его жена явно не в состоянии трезво мыслить, но как тут поймешь, если последнее время она все время не в состоянии.
   До закрытия рынка и соответственно, павильона оставалось не больше получаса, и чтобы успеть добраться, надо было бы ехать автобусом, но Антон пошел пешком, и вообще не слишком торопился. Он чувствовал себя взвинченным, как перетянутая пружина, с которой плавно снять напряжение способно лишь движение маятника. Таким маятником была ходьба.
   Рынок уже сворачивал свои торговые ряды, по дорожкам, покрикивая, носились грузчики с огромными тележками, как молекулы, пустые - туда, до предела груженые - обратно. Как они умудрялись не сталкиваться в этом хаотическом, на взгляд непосвященного, движении, они и сами не знали. Столкнувшись между рядами, две тележки разъехаться бы не смогли, но они поразительным образом не мешали друг другу. Ритм этого движения был выверен, как часы и начинающей "молекуле" пришлось бы здесь туговато.
   Антон миновал ту часть рынка, которая выводила его к третьим воротам. Свет в павильоне горел, но дверь была закрыта. Часы показывали три минуты седьмого. Антон постучал. Через минуту-другую со склада вышла девушка, в наброшенной на плечи, куртке и, разглядев Антона сквозь стекло двери, показала жестом, что они уже закрылись. Антон замахал рукой, означавшее, что он понимает, но ему все равно надо войти.
   - Мне Веронику Селиверстовну, - прожестикулировал он губами.
   Девушка поняла, открыла дверь и сказала, что хозяйка хотела приехать, но не приехала. В руках она держала длинную пластиковую палку с металлическим набалдашником на конце. Выйдя на улицу, девушка вставила набалдашник в гнездо на верху окна и стала опускать жалюзи вращением палки. Антон с интересом понаблюдал за этой процедурой, в конце которой девушка закрыла, опустившееся полотно пластин, на замок. Тоже она проделала и с другими окнами. Антона поразило то, что пластины жалюзи настолько плотно подходили друг к другу, что почти не пропускали света. Павильон окружался непроницаемой стеной металла, насколько прочной, было неясно, но жалюзийная защита выглядела достаточно серьезно.
   Была уже четверть седьмого, и девушка, улыбнувшись Антону, как ему показалось, сочувствующей, даже виноватой улыбкой, сказала, что хозяйка уже, скорее всего, не приедет. Ей осталось опустить жалюзи на двери, и Антон медленно пошел по дороге прочь.
   - А это, кажется, она, - громко сказала девушка, указывая на черный "Мерседес", показавшийся на горизонте. Антон остановился неподалеку от павильона, и почему-то пожалел, что не ушел раньше. Его стремление увидеть Веронику неожиданно куда-то пропало. Может быть, из-за "Мерседеса", может быть не только из-за него, Антон и сам не понимал, что с ним такое.
   Машина остановилась у входа в павильон. Дверка отворилась, и из машины выпорхнула жизнерадостная фея в облике женщины.
   - Не закрывай, - бросила Вероника девушке, которая и без ее команды, не собиралась опускать жалюзи. Захлопнув дверцу машины, она посмотрела на Старцева.
   - Ну, и куда вы запропастились? - укоризненно спросила женщина. - Вас не было три недели.
   Вопрос застал Антона врасплох.
   - Я? Я ... У меня были дела, другие, - ответил Антон хрипловатым, чужим голосом, тут же кашлянул и добавил: - Я просто хотел вас...посоветоваться с вами.
   Вероника отвернулась и нетерпеливо забарабанила ладошкой по крыше автомобиля. Когда показалась голова водителя, удивленно заглянувшего на крышу, она распорядилась, чтобы он ехал ужинать, а за НИМИ заехал через час-полтора. Водитель согласно кивнул головой и сел обратно в машину.
   - Идемте, - пригласила Вероника Антона в павильон.
   Они прошли мимо девушки, которая стояла на крыльце, ожидая распоряжений хозяйки.
   - Лена, ты можешь идти, я сама все закрою.
   - А можно я с Юрой поеду? - пробормотала та на одном выдохе, чуточку покраснев.
   - Даже так? - улыбнулась Вероника, краем глаза бросив взгляд на машину, которая продолжала стоять на месте, - Поезжай.
   - Спасибо, - птицей слетела с крыльца девушка, и в мгновение ока исчезла в недрах стального гиганта. Заурчав, он тронулся с места и покатил, важно переваливаясь на кочках и набирая скорость.
   Вероника проводила машину взглядом. "Смотри, как у них это просто", - говорил этот взгляд. Прислонившись к косяку открытой двери, она зажмурилась, точно собираясь с силами. - Есть хочется ужасно.
   - Можно что-нибудь купить, - неуверенно предложил Антон.
   - У девчонок найдем, а у меня кофе есть, - улыбнувшись, произнесла Вероника. - Мне еще поработать с документами надо. Кстати, а где моя сумка?
   - Так, скорее всего, в машине осталась, - предположил Антон.
   - В машине? Точно - в машине, - удрученно покачала она головой. - Что же теперь делать?
   Антон растерянно улыбнулся, пожав плечами.
   - Придется прогуляться, - сказала женщина. Юра живет в Калинке, это пятнадцать минут отсюда на машине. По дороге как раз где-нибудь поедим. Как вы?
   Антон согласно кивнул, но с сомнением поглядел на свои, покрытые пылью, кроссовки. Вероника заметила этот взгляд и улыбнулась.
   - Я тысячу лет не гуляла по городу пешком. Вот только ваша сумка, - поджала она губы.
   - А что сумка?
   - Тяжелая наверно?
   - Да нет, - тряхнул для демонстрации сумкой Антон. - Тут кое-какие вещи, документы, одежда, - пробормотал он, посетовав, что не догадался оставить сумку у отца в деревне.
   - Придется взять ее с собой, потому что сюда мы больше не вернемся, - решительно захлопнула она дверь и закрыла ее на ключ. Совместными усилиями они опустили жалюзи и спустились с крыльца. Вероника сунула ладошку под локоть Антона.
   - Дома я тоже как-то отвыкла работать, - сказала она, с любопытством заглядывая Старцеву в глаза. - Племянницы уже приехали, две девочки, музыку любят послушать, телевизор, а я люблю тишину. Кстати, мы должны позвонить Юре, чтобы не разминуться или вдруг он не дома. Ой!
   - Что? - встревожился Антон.
   - Нет, ничего, просто телефон тоже в сумке остался. Слушайте, Антон, деньги там же.
   - Это хорошо, - удовлетворенно улыбнулся Старцев.
   - Что хорошего?
   - Я со спокойной совестью могу вас угостить. Вы же сами сказали, что поедим по дороге.
   - Вообще-то - да. Я привыкла платить за себя сама. Мужчины, с которыми приходится иметь дело, как правило, ничего не делают просто так.
   - В каком смысле?
   - Одним нужны деньги, другие хотят развлечься, у каждого при этом жена, любовница. Особенно это было заметно, когда я была моложе, - задумчиво произнесла Вероника, глядя на парочку, двигающуюся впереди них. Джинсы на девушке были значительно ниже талии, обнажая ямочку, начинающуюся у ягодиц.
   - Что вы имеете в виду? - поинтересовался Антон, перехватив этот взгляд.
   Вероника рассмеялась. Парень с девушкой оглянулись и недоуменно посмотрели на них.
   - Постойте секунду, - шепнула женщина. - Я надеюсь, вас это не интересует?
   - Что? - шепотом спросил Антон, делая вид, что не понимает, о чем идет речь.
   Парень с девушкой исчезли в толпе, и они продолжили движение, и вскоре вышли на широкий проспект, по которому двигалась толпа народа.
   - А вы не понимаете? - загадочно стрельнула Вероника глазами.
   - Не-ет, - протянул Антон.
   - Что совсем?
   - Совсем.
   - Это здорово, - вздохнула она. - Впервые вижу порядочного человека.
   Как порядочному человеку, Антону приходилось часто выставлять вперед левое плечо, чтобы рассекать поток, двигающийся навстречу.
   - Вы у меня, как Варяг, - отметила спутница его усилия.
   - Крейсер? - удивленно заметил Антон.
   - А что? Одну меня давно бы уже затоптали.
   Антон улыбнулся, понимая, что это ее слова всего лишь игра, но эта игра ему нравилась.
   На втором перекрестке они свернули с проспекта на узкую, тенистую улицу и, миновав несколько государственных учреждений, магазинов и поликлинику, утопающую в цветах наступившей осени, вышли к жилому комплексу новостроек микрорайона Калинка.
   - Интересно, почему он так называется? - поинтересовался Антон, не заметив ничего, что бы говорило о присутствии здесь растительности. Это была современная, сдобренная широкими аллеями с разделительными газонами, архитектура спальных районов, с так называемой, инфраструктурой, включающей все необходимое для жизни горожан. Инфраструктуру кое-где дополняли ровные ряды молодых деревцев, половина из которых не прижилась и торчала сухими, лишенными листьев, ветками.
   - Когда-то здесь был поселок. Дома были маленькие, одноэтажные. Мы с мужем здесь снимали комнату на берегу речки. Она тоже, как и поселок, называлась Калинка. Мы в ней купались, жарили на берегу шашлыки, рыбачили, мечтали купить здесь дом и завести детей. Потом поселок снесли, речку запаковали в трубу, а название осталось. Микрорайон Калинка.
   - Да вам и сейчас не поздно, - сказал Антон.
   - Что не поздно? - не поняла Вероника.
   - И дом купить, и детей родить, - выдохнул он. - Можно ведь не обязательно здесь.
   - В каком смысле? - опять не поняла Вероника.
   - В смысле, дом можно купить в деревне.
   - Вместе с мужем?
   - Зачем же мужа покупать? По роду вашей работы вам же необязательно присутствовать с восьми до пяти на работе?
   - А причем тут? Нет, я поняла, о чем вы говорите, Антон, но... знаете, я предлагаю выпить пива, только...- не договорила она.
   - Что только?
   - Видите ли, это мое заведение, - кивнула она на одноэтажную пристройку в жилом доме, на козырьке которой огромными буквами горела вывеска: "Кафе-Бар". - А у меня существует правило, не приходить в качестве посетителя, - добавила она.
   - Что вы предлагаете?
   - А я бы присела пока за столик, - указала Вероника на летнюю веранду с пластиковыми столами, которая не обслуживалась официантками, - А вы принесли бы пива.
   - А поесть?
   - Прихватите чего-нибудь. Я пиво не пила так давно, что уже забыла, вдруг захотелось, но боюсь, опьянею еще, и придется вам меня нести. Давайте вашу сумку и не слушайте, что-то болтаю, сама не понимаю что.
   - Я лучше у столика ее поставлю, - показал жестом Антон. Сделав три шага в сторону бара, Старцев остановился. Из группы молодых людей, устроивших перекур на крыльце, отделился молодой человек и направился к нему. Это был его сын Игорь.
   - Отец, - загоготал он. - Ты откуда здесь, еще и не один?
   - А ты откуда, мать сказала, что ты дома спишь? - парировал пьяный выпал сына Антон.
   - Домой заходил что ли?
   - По телефону звонил.
   - Не дрищи, телефон еще в прошлом месяце отключили.
   Антон промолчал.
   - Познакомил бы, - кивнул сын в сторону Вероники. - Мать со своим запросто познакомила. Мы, правда, думали, что тебя и в живых-то нет. Как твой рак, кстати?
   - Нормально, - хрипло пробасил Антон и повернулся, чтобы уйти.
   - Отец, ты чо, обиделся что ли? Кончай, это же прикол просто, - вздохнул Игорь. - Я рад, что ты живой, честно, - догнал он Антона. - Ты же, хоть какой-никакой, а отец все-таки. Вы же в бар шли? - потянул он его за рукав. Антон выдернул руку, и Игорь обратился к Веронике.
   - Мадам, честно, мы вам мешать не будем, сидите, разговаривайте, у нас свои дела, у вас свои. Дайте хоть рублей пятьсот, перед пацанами неудобно. Антон открыл рот, чтобы сказать, что все деньги он отдал матери, но передумал, сунул руку в карман, где лежали его четыре тысячные купюры, и одна "пятисотка". Отделив последнюю купюру от прочих, он отдал ее сыну. Увидев тысячные, Игорь округлил глаза.
   - Отец, ты че! Дай еще косарь, нам дома жрать нече.
   - Да ты пропьешь его, - жестко сказал Антон.
   - Я же не полный идиот, чтобы все пропивать, жратву куплю, точняк тебе говорю.
   Получив деньги, он сунул бумажку в другой карман. Хитро улыбнувшись, подмигнул Веронике. - Батя мой. И развернувшись, торопливо зашагал к компании парней. Привычка рассовывать деньги по разным карманам у Игоря была от отца, у которого и сейчас двенадцать штук сотенных лежали в другом кармане. Вздохнув, Антон посмотрел на Веронику.
   - Разорила я вас, - улыбнулась она.
   - Это я должен перед вами извиниться, - стушевался Антон.
   - Поражаюсь вам. Я не умею так разговаривать с ними.
   Антон медленно развернулся вдоль аллеи.
   - А я привык. Постепенно ко всему привыкаешь. Если бы это был не сын, скорее всего, постарался бы не замечать. Вы же имеете в виду молодежь? Они не все и не всегда такие.
   Они медленно двинулись. Вероника шла рядом, но под руку его не брала.
   - Интересно, а мы были такие же?
   Антон пожал плечами. - Трудно сказать, может и хуже. Это же из нас выросло, из меня, в частности.
   - Из вас?
   - Конечно. Я раньше вообще приходил в ужас, когда, как бы открывал для себя сына. Дети взрослеют быстро, ты все время на работе. Так вот, мне казалось, что он и внутри такой. Думал, убьет и не задумается. А потом пригляделся и понял, что он, как неприкаянный в этой жизни. Я ничего ему дать не могу, даже компьютер несколько лет собирались купить, так и не получилось. Картинами я совсем недавно занялся, а до этого все время перебивались с хлеба на квас. С женой тоже не сложилось, только сначала это незаметно было, потому что жили плохо, было не до разборок. Встал, ушел, пришел поздно, а потом вот...
   - Заболели? - выразительно поглядела на него женщина.
   Антон кивнул. - Да.
   - Я помню вашу работу, - покачала головой Вероника, - Время собирать камни, я так и поняла, что у вас что-то произошло. Хотя сегодня у вас вид совершенно здорового человека.
   - А я и есть здоровый.
   - Может, вам помощь нужна?
   - Мне помощь? - растерялся Антон. - Я вообще-то совсем другое имел в виду.
   - Что другое? - спросила Вероника, заворачивая в проход между домами.
   - Я думаю, что еще не поздно начать жизнь сначала.
   - Сначала?
   - Не совсем, конечно, так и не получится, но кое-что можно изменить, даже нужно. Счастливые люди делают счастливыми других...в том числе и своих детей, например.
   Они остановились у знакомой машины, стоящей у подъезда внутри обширного, но пустого двора. Сиротливо болтались, завязанные узлом, качели с одним прутом. Вероника задрала голову кверху. Антону показалось, что она сейчас закричит - Юра, и он даже набрал воздух в легкие, приготовившись ей помогать. Но женщина просто легонько пнула по колесу, взревела сигнализация, и через минуту из лоджии на пятом этаже высунулась голова Юры. Голова кивнула и тут же исчезла.
   Через пару минут он выскочил из подъезда. Антон сразу узнал его. Это был тот самый парень, с которым они прилипли к скамейкам в парке. Молодой человек тоже вспомнил Антона и прикусил губу.
   - Мужчины, познакомьтесь, - сказала Вероника. - Это Юра, мой водитель, а это Антон, мой...знакомый.
   Они пожали друг другу руки, и Вероника напомнила Юре о сумке.
   - Она в салоне, я бы сразу привез, но не понял, что она вам нужна, думал, если что, позвоните.
   - Если еще когда-нибудь забуду случайно, никогда не оставляй документы в машине, - заметила Вероника.
   - Так я же не знал, что там документы, думал...
   - Индюк думал, да в суп попал, - улыбнулась женщина. - Сегодня ты мне вряд ли понадобишься, если не какой-нибудь форс-мажор. Так что, до завтра.
   - Хорошо, Вероника Селиверстовна, - отчеканил молодой человек и, стараясь не встречаться взглядом с Антоном, скрылся в подъезде.
   Вероника обменялись с Антоном взглядами и улыбнулись.
   - Хороший парень, меркантильный немного, проще говоря, зануда, но машину водит изумительно. Тьфу, тьфу, тьфу, - символически сплюнула она, поискав глазами дерево, по которому могла бы постучать. На глаза попались изувеченные качели.
   - Представляете, сколько силушки в холостую? - кивнула она на железный прут диаметром не меньше сантиметра, завязанный узлом.
   - А может, выглянет в окно какая-нибудь юная особа и с гордостью подумает и еще перед подругами похвастается, что это ее незабвенный загнул? - с улыбкой возразил Антон.
   Вероника махнула на это замечание рукой. Подобные выкрутасы ее не вдохновляли. Вытащив из сумки телефон, она набрала номер.
   - Никого, - констатировала женщина.
   - И что теперь? - спросил Антон, догадываясь, что она звонила домой.
   - Я приглашаю вас на ужин, правда, ничего вкусного не гарантирую, обычно я просто заказываю готовую еду на дом.
   - А это не дорого?
   - Зато быстро и не надо стоять у плиты.
   - Я возражаю, - улыбнулся Антон. - Я сам приготовлю ужин.
   - Тогда нужно зайти в магазин.
   Вероника подхватила Старцева под локоть.
   - Давайте, поймаем такси.
   Минут через двадцать, выйдя из машины, они зашли в магазин самообслуживания. Вероника нагрузила тележку всем, что попалось ей на глаза.
   - Куда столько всего? - изумился Антон.
   - Терпеть не могу ходить по магазинам, а если мы начнем выбирать, никогда отсюда не уйдем.
   - Но мы же столько не съедим, потом-то это куда?
   - У меня такой холодильник, что туда полмагазина впихнуть можно, - махнула она рукой.
   Груженые несколькими пакетами в каждой руке, они отправились домой. Кассовый чек, который отбили им в магазине, поражал не только своей четырехзначной суммой, но и длиной ленты, напоминающей бинт для двоих раненых. Антон подумал, что еда для этой женщины не имеет принципиального значения, и был, по сути, прав, потому что узнал от запыхавшейся спутницы, что обычно этим занимаются ее племянницы.
   Разгрузив пакеты на кухонный стол, Вероника предложила Антону разуться, раздеться и подождать, пока она что-нибудь из этого быстренько приготовит. Они поужинают, и она займется делами, чтобы не заниматься ими ночью. Антон, в свою очередь, предложил свои услуги в качестве повара, полагая, что так у Вероники будет еще больше времени для дел, а ночь лучше посвятить чему-нибудь другому.
   - Чему это - другому? - заинтересовалась Вероника.
   - Полноценному отдыху, - выкрутился Антон.
   Перед тем, как заняться готовкой, Антон тщательно вымыл руки с мылом и предупредил Веронику, что у него нет поварского таланта, и он тоже не гарантирует высшее качество, но будет стараться. Вероника, в свою очередь заметила, что она вообще разучилась готовить потому, что давно этим не занимается и ест, как правило, все подряд.
   - А если будет не вкусно? - спросил Антон.
   - У настоящего художника невкусно не бывает, - заверила его Вероника и удалилась в свой кабинет, предоставив Антону полную свободу действий. Для начала он разобрал пищу по категориям - мясо, рыба, овощи, фрукты, отделив полуфабрикаты от свежих продуктов. Для молочных места на столе не хватило, и Антон сразу убрал их в холодильник. Холодильник, в самом деле, был далеко не простой железкой. Он отличался не только внушительными размерами, но и даже при случайном нажатии кнопки "меню" выдавал рецепты готовых блюд, дублируя то, что писал на дисплее, человеческим голосом. Удобная стеклянная вставка в двери позволяла разглядеть продукты, не открывая его, а при помощи сенсорного управления холодильник следил за температурой не только внутри, но и снаружи. По всему, в отличии от Антона, он "чувствовал" себя в кухне хозяином положения, и Антон, прослушав его лекцию о приготовлении разной вкуснятины, оставил на столе планшетку с "Биточками по-Селянски" и макароны. Все остальное, за исключением фруктов и готовых салатов, Антон сложил в холодильник, так как потратил на знакомство с агрегатом уйму времени, которое, кстати говоря, тоже отражалось на дисплее.
   Завершая цикл жарки, на сковороде скворчали биточки. Макароны тоже практически были готовы, отброшенные на другую сковороду и присыпанные острой приправой, они доходили до кондиции. Оставалось выложить из контейнеров салаты и порезать хлеб, как раздался звонок телефона. Он доносился из сумки Вероники, висевшей в прихожей. Антон уже слышал пару раз мелодию ее сотового, но эта мелодия была ему незнакома, и это было тем более странно, потому что она отключила свой телефон перед тем, как уединиться в кабинете. Антон подумал, что звонит, вероятно, другой телефон, о котором она как-то ему говорила, и номер которого есть только у самых близких ей людей.
   Антон быстро занялся сервировкой стола, решив приурочить ее отрыв от дел к заоднемошнему ужину.
   - Да, - услышал он из прихожей. - Я его уже отпустила... Где-нибудь через полчаса, минут сорок.
   Судя по звукам из прихожей, Вероника нажала отбой и набрала номер сама.
   - Юра, ты мне нужен... Да, форс-мажор... Все, жду через двадцать минут... Хорошо, через полчаса.
   Вероника опустила телефон в сумку и медленно прошла в кухню. Антон молчал.
   - Мне надо срочно уехать, - сообщила она.
   - Я понял, но вы могли бы успеть поесть, я все приготовил.
   - Спасибо, Антон, давайте поедим.
   - Макароны с биточками по-Антоновски, - торжественно объявил он.
   Вероника еле заметно улыбнулась. Антон поставил перед ней тарелку с объявленным ужином, кивнул на контейнеры с салатами. - Разложить не успел.
   - Ничего страшного, - сказала она.
   Вероника съела один биточек, оставив второй, не попробовав макарон, особую гордость Антона, и не притронувшись к салатам. Поблагодарив его, она поднялась из-за стола.
   - Я же предупреждал, что не умею готовить, - покачал он головой.
   - Все просто замечательно, но мне еще нужно переодеться и привести себя в порядок. Вероника вышла в прихожую. Антон отодвинул тарелку и поднялся следом.
   - Знаете что, - вернулась женщина обратно. - Дождитесь меня, Антон, я постараюсь долго не задерживаться, и мы продолжим этот замечательный ужин, если, конечно, вы не торопитесь.
   - Нет, не тороплюсь.
   - Вот вам ключи от квартиры, что бы вы не чувствовали себя узником, а если придут без меня девочки, скажите им, что я скоро буду. А пока посмотрите телевизор, можете музыку послушать, журналы посмотреть, в общем, вся квартира в вашем полном распоряжении. Хорошо?
   Он согласно кивнул головой.
   Вероника быстро удалилась в ванную, потом прошла в свой кабинет. Провожая ее, Антона обратил внимание на строгий черный костюм и полное отсутствие на лице косметики.
   Вернувшись в кухню, он доел свою порцию макарон, добавив к ней биточек из тарелки Вероники, и высыпал ее макароны обратно в сковороду. Вымыв посуду и убрав со стола, он взял кисть винограда и отправился на осмотр квартиры. Побродив по гостиной в поисках пульта от телевизора, он обнаружил его под подушкой на диване, куда засыпая, его засунул кто-то из домочадцев. Телевизионный экран был размером со створку окна без форточки, положенную на бок и, включив его, Антон с удовольствием растянулся на диване, стоящем у противоположной стены, отщипывая виноградины. Телевизор он не смотрел давно, даже соскучился, и с любопытством пощелкав каналами, решил дождаться девятичасовых новостей. Выключив звук, на первом канале шел сериал, который напоминал о жене, Антон встал с дивана и прошел в кабинет Вероники. Ее комната не уступала по размерам гостиной, но в отличии от первой, мебели было здесь намного больше и это делало ее по-домашнему уютной. По длине комнату разделял книжный стеллаж до потолка, состоящий из нескольких, составленных в ряд, шкафов и образующих стену. Но полки стеллажа были обращены не только в деловую часть комнаты, но и в другую сторону, где стояла большая двуспальная кровать, затянутая одеялом. Эта часть комнаты служила Веронике спальней. Кроме книг на полках, здесь стояли всевозможные статуэтки и сувениры, а нижняя и боковая части стеллажа была закрыта дверками. У изголовья кровати с одной стороны стоял торшер, а с другой тумбочка, на которой лежала пачка толстых журналов. Стена справа представляла собой одно большое зеркало, так что, если забыть о нем и сесть на кровати утром, можно испугаться собственному отражению и увеличенным габаритам, отраженной в зеркале, комнаты. Впрочем, на этот случай зеркало можно было затянуть полупрозрачной тюлевой шторой. Трехстворчатое окно на противоположной стене являло собой картину довольно странного вида. Оно было наглухо закрыто картиной с бегущей по кромке пенистых волн синего моря, лошади. Фоном картины служило ультрамариновое небо с пурпурным светом, льющимся от севшего за горизонт, солнца. Пространство вокруг картины было задрапировано шторами с крупным золотистым узором, а на подоконнике, к которому была приставлена кровать, лежал шелковый пеньюар Вероники.
   Антон не смог удержаться от желания поваляться на кровати, хотя бы и в отсутствии ее хозяйки. Завалившись, он покрутил головой по сторонам, приятно удивившись, оставшемуся свободным, пространству рядом с ним. Спать на таких огромных кроватях ему раньше не доводилось. Они с женой всю жизнь размещались на "полуторке", и эта кровать была просто раем для двоих, разумеется, влюбленных. Трудно даже представить, что можно вытворять на таких просторах. Антон развернулся и свободно улегся поперек кровати, разбросав руки, он нечаянно коснулся пеньюара. Медленно потянув воздушную, струящуюся материю на себя, он укрылся пеньюаром и замер, уставившись в потолок. Потолок тоже был непростым. Он был натяжной, легковесно-голубоватого цвета с белоснежным хороводом облаков. Отраженный в зеркале, потолок напоминал купол неба, уходящий в неведомую даль.
   Словно испугавшись собственных мыслей или устыдившись их, Антон быстро встал, положил на место халат и, поправив одеяло, вышел из спальни. Рабочая половина комнаты была аскетически проста. Кроме упомянутого шкафа с книгами и папками, здесь стоял письменный стол, углом к нему компьютерный стол с монитором, вращающийся офисный стул, окно завешивалось двойными шторами, первые из плотной, однотонной материи серебристо-зеленого цвета, вторые тюлевые. Кроме них, на окне были устроены жалюзи светло-желтого древесного оттенка. Выглянув за окно, Антон увидел пустырь, с располагавшейся на нем прямо под окнами, автомобильной стоянкой. Около окна стоял небольшой сейф, в полированные плоскости которого можно было смотреться, как в зеркало. Антон не удержался и зачем-то прислонил к поверхности палец. Он словно прилип к поверхности, а при удалении на плоскости остался его четкий отпечаток. Антон попытался стереть его рукавом джемпера, но отпечаток и не думал стираться. Антон намочил рукав слюнями и снова потер сейф. Образовалось мутное пятно, которое постепенно исчезло, а отпечаток медленно проявился. Антон поскреб отпечаток ногтем, он разукрасился продолговатыми линиями, но продолжал выглядеть узнаваемым. Пришлось потратить не менее получаса, пока этот чертов отпечаток не исчез настолько, что стал неузнаваем. Облегченно выдохнув, Антон опустился на стул Вероники и перевел дух.
   Дальнейший осмотр комнаты не занял много времени. Под потолком висела весьма скромная люстра, похожая на неправильную тарелку из матового стекла с текстурным узором серебристого цвета. Вдоль стены напротив шкафа между дверями и письменным столом располагалась пара кресел с торшером в углу и журнальным столиком между ними. Судя по единственному в кабинете стулу, Вероника здесь работала одна и посетителей не принимала.
   Несмотря на общие функциональные различия, обе половины комнаты объединялись вещью, которая могла бы служить украшением любого дворца. Это длинноворсный персидский ковер ручной работы с изумительным рисунком. Ноги в этом ворсе просто утопали и, судя по всему, им и ограничивался основной ареал обитания хозяйки квартиры. В кухне "хозяйствовал" холодильник, практически пустой до этого вечера, в гостиной - телевизор, о котором Антон забыл, увлекшись осмотром. Эти вещи, как и остальное пространство квартиры, были как бы сами по себе, хоть и принадлежали Веронике. В комнате племянниц, куда Антон тоже заглянул, но заходить не стал, царствовала анархия. Здесь повсюду были разбросаны вещи девушек, предметы белья, книжки, открытки, просто клочки бумаги и мягкие игрушки, которыми изобиловала комната. Антон сделал вывод, что при отсутствии мужского присутствия, у юных созданий начинает отсутствовать чувство эстетического достоинства, о чем сакраментально свидетельствовали знаменитые прокладки, валяющиеся в разорванном пакете на письменном столе рядом с чашкой недопитого кофе.
   Посмотрев на часы, показывавшие начало одиннадцатого, Антон выключил телевизор, прервав для себя детективный сериал, с самозабвенным уничтожением героев друг другом, оделся и вышел на улицу. Было уже довольно темно и прохладно. Прогулявшись вдоль дома, Антон сел на неосвещенную скамейку и некоторое время занимался тем, что наблюдал за редкими машинами, проезжающими по шоссе. Его начинал тревожить странный отъезд Вероники. Впрочем, он тут же предположил, что для нее-то ничего странного в этом нет, это ему - такому домашнему и не бизнесмену могло что-то показаться. А странность привиделась ему, потому что он единолично решил, что раз она его пригласила на ужин, то и дел важнее его у нее быть не может. Надо же быть настолько самоуверенным! Или...Антон попытался мысленно поменялся с Вероникой местами, представив себе, что это он пригласил ее на ужин, а потом вдруг внезапно уехал. Антон вздохнул, он не мог придумать причины, заставившей бы его это сделать, ни пожар, ни землетрясение, ни даже третья мировая для этого не годились. Получалось, что либо он самовлюбленный богатый сноб, либо он не знает такой причины. Была еще и третья версия. Он не представляет для Вероники такого интереса, какой она представляет для него, причины такого отношения были вполне понятны, но Антон все-таки ее отмел, как несостоятельную. Поведение женщины, ее доверие к нему говорили об обратном. В этой ситуации следовало бы проявить кое-какую инициативу, например, купить бутылку хорошего вина. Он решительно поднялся со скамейки и окинул взглядом окна квартиры. К удивлению Антона они оказались освещены. Он уже устремился к подъезду, но сообразил, что это могла быть и не Вероника, потому что он не мог ее пропустить, тем более что у него ее ключи от квартиры. Скорее всего, это одна или обе племянницы, вернувшиеся домой.
   Он круто развернулся и отправился в известный магазин за углом. В винах Антон не разбирался. Следуя совету молоденькой продавщицы заключавшемся в заключении, следовавшем из следствия, что чем дороже, тем и лучше, Антон выбрал бутылку Шампанского "Брют", далеко не самого дорогого вина вообще, но самого из Шампанских вин, представленных в магазине. Повернув из-за угла к линии дома, он увидел две светящиеся точки фар ближнего света и женскую фигуру, нырнувшую в подъезд. Машина медленно тронулась ему навстречу и, поравнявшись, затормозила. Это был Мерседес Вероники.
   - Антон, - услышал Старцев окрик водителя, опустившего стекло со стороны пассажирского сиденья. Антон нагнулся.
   - Садись, разговор есть, - кивнул ему Юра.
   - Разговор? Какой разговор? - не понял Антон.
   - Садись, узнаешь.
   Антон удивленно хмыкнул и сел в машину. Юра нажал педаль газа.
   - Куда это мы?
   - Отъедем немного, - ответил водитель и метров через сто остановил машину. Некоторое время они сидели молча. Юра достал пачку сигарет из кармана куртки и прикурил.
   - Тут такое дело, - начал он. - У тебя с ней как, серьезно или не очень?
   Антон удивленно поджал губы. Он догадывался, что разговор может коснуться его и Вероники, но не их личных отношений. Юра для нее слишком молод, хотя последнее время возраст перестал иметь значение, для звезд эстрады, например.
   - А почему тебя это интересует? - спросил Старцев.
   - Да ты не парься, ничего личного, я просто тебя предупредить решил.
   - Предупредить? - еще больше удивился Антон и испытал желание немедленно выйти из машины. Он вообще не любил подобных разговоров с доброхотами, но любопытство оказалось сильнее совести, и он спросил:
   - О чем?
   - Короче, был у Вероники один знакомый, в прошлом году еще. Лысый, но богатый, цветы ей таскал корзинами. Она на его подарки ложила, короче, не нужен он ей был, а отшить не могла. То ли он с бандюгами был связан, то ли сам был бандюгом, не знаю, но короче, не стало его.
   - Ну и что?
   - Я тоже подумал - ну и хрен с ним, не стало и не стало, - продолжил Юра. - Вероника об нем не вспоминала. Месяца два прошло наверно. Как-то включаю телик, а там его рожа во весь экран. Разыскивается пропавший без вести такой-то, такой-то. Ушел и не вернулся, такой вот расклад, Антон.
   - А причем тут Вероника? - еле сдержал улыбку Старцев.
   - А ты зря улыбаешься, - усмехнулся Юра. - Ты знаешь, куда мы с ней ездили?
   - Не знаю, захочет, сама скажет.
   - Не скажет, - помотал головой Юра. - Не может она тебе этого сказать.
   - Почему? - спрятал улыбку Антон.
   - Я когда тебя увидел, - Юра навалился на руль и поглядел на Антона искоса. - Решил, что они тебя вместо меня поставили.
   - Куда поставили? - начал выходить из себя Старцев, не понимая о чем весь этот "базар".
   - Водилой на эту тачку.
   - Да ты что, - хмыкнул Антон. - Я в жизни машину не водил.
   - Да я и так понял, раз ты сегодня с нами не поехал, - покачал головой Юра. - Вероника мне еще на той неделе сказала, что меня сократит, как только водителя нового найдут. Пособие за три месяца вперед выплатит. А где я найду такую работу? У меня сейчас мерин всегда под жопой, она меня особо работой не грузит, привез, увез и свободен.
   - Я не пойму все-таки, я-то тут причем? - не выдержал Антон.
   - Не отдадут они ее тебе, стопудово не отдадут.
   - Да кто они-то?
   - Сектанты или как их там. Даже если ты в ихнюю организацию вступишь, все равно не отдадут.
   Антон молчал. Все стало на свои места. Почти все.
   - Меня они тоже пытались втянуть, тогда еще у них собрания открытыми были, целые залы во дворцах собирали, мне книжки всякие давали читать, - выпрямился Юра, вытянув от руля руки. - Потом у них "Черный" этот появился.
   - Кто это?
   - Толком не знаю, возил его всего пару раз. Говорят, из бывших наркоманов, вроде как, благодаря вере ихней с наркотой завязал. Я сразу врубился, что он на Веронику глаз положил, а он теперь главный у них. Ушлый, глаза, как, - сложил ладони окулярами бинокля, Юра.
   - Думаешь, этот бизнесмен, его рук дело?
   - Не знаю, но и не исключаю такой вероятности. А Вероника у них, как золотая рыбка, кто же добровольно ее отдаст? Этот "Черный" точно не из таких лохов. Точно он, гаденыш ей приказал меня сократить, раз я в ихнюю веру не обратился.
   - Ладно, - глубоко перевел дыхание Антон. - Поглядим, - глухо обронил он, выходя из машины.
   Не чувствуя ног, и не дожидаясь лифта, который ехал нестерпимо медленно, он взлетел на шестой этаж и остановился перед дверью переводя дух. Вспомнив о ключе, сунул его в замочную скважину и понял, что дверь заперта изнутри. Антон нажал кнопку звонка и отступил от двери, чтобы Вероника могла разглядеть его в глазок.
   Она удивленно выглянула из-за двери, прячась за ней, как за щитом. В щель двери свисал распахнувшийся пеньюар.
   - А я подумала, что вы домой уехали, - улыбнулась она.
   - Как же я мог, я в гостинице, - пробормотал, недоговорив Антон. - Я за Шампанским ходил.
   Женщина отступила назад, впуская его в квартиру, и глубоко запахнула халат.
   - А я уже легла, - виновато произнесла она. - Устала очень, а завтра вставать рано, документы еще не все посмотрела.
   Антон остановился в прихожей. Всю его решимость - поговорить, убедить, отстоять ее от сектантов, как ветром сдуло. Потоптавшись в нерешительности, Антон развел руками:
   - А как же ужин, Шампанское?
   - Вино я не пью вообще, а ужинать уже поздно.
   - Тогда я? - показал на пальцах Антон свой предполагаемый уход и потянулся за сумкой.
   - Куда же вы пойдете? Юру я уже отпустила.
   - В гостиницу.
   - Давайте, я вам на диване в гостиной постелю. Она проходная, но девочки уже легли, так что не пугайтесь, если утром увидите что-нибудь этакое.
   - Что увижу?
   - Они не стесняются меня, ходят по квартире, в чем мать родила, борюсь с ними, борюсь, все без толку.
   - Это потому, что мужчины нет, - шепотом заявил Антон. Вероника не смутилась, только неопределенно пожала плечом.
   - Вы раздевайтесь, я сейчас, - кивнула она и ушла в свою комнату. Через несколько минут она принесла спальные принадлежности, и Антон помог ей расправить диван.
   - Может быть, все-таки Шампанского, хоть по чуть-чуть? - несмело предложил он.
   Вероника отрицательно покачала головой. Сейчас, в сумраке ночи она совсем не походила на ту женщину, которая была с ним всего пару часов назад. Беззащитная, растерянная, молчаливая, даже угнетенная чем-то, - такой она казалась Антону, и он едва сдерживал себя, чтобы не подойти и не обнять ее за плечи, прикоснуться губами, погладить ее волосы. Он так истосковался по этим простым и понятным проявлениям нежности, что иначе не мог думать, что и она истосковалась по ним. И когда Вероника закрыла за собой дверь в свою комнату, оставив его одного, Антон опустился на диван и долго сидел так, не раздеваясь и глядя в пустоту за окном.
   Светящееся табло электронных часов мигнуло, вспыхнув на мгновение яркой вспышкой и озарив комнату светом. Вспышка означала полночь, Антон встал, разделся и лег. Прошло еще довольно много времени, прежде чем Антон не услышал, а почувствовал, что в комнате появилась она.
   - Антон, вы спите? - прозвучал в тишине ее шепот.
   Он молча мотнул головой, но она поняла.
   - Я должна вам объяснить. Можно я присяду на ваш диван?
   - Конечно, - шепнул он, немедленно подвинувшись и освобождая ей место. Осторожно присев на край дивана, она поправила полы пеньюара, спрятав колени.
   - Когда погиб муж, - тихо начала она. - Я осталась совсем одна, можно сказать, без денег и потом без жилья. Родители жили в деревне, постоянные пьянки, ссоры, часто до драк. Отец даже за нож хватался, помню, как один раз пряталась от него в шкафу, если бы нашел, неизвестно, что было бы. Тогда и появились они.
   - Кто? - хрипло выдавил Антон.
   - Сестры и братья. Они дали мне все - кров, еду, одежду, возможность закончить институт. Я же тогда еще студенткой была, а общежития у нас не было, вот девчонки и выскакивали замуж, чтобы где-то жить. Детей у нас не было, поэтому пенсию по случаю гибели мужа мне не дали, да я и не ходила никуда, мы женаты были всего полтора года. Потом умерла мать, через год Господь забрал отца, я продала дом и стала учиться торговать. Не сразу все получалось, сколько раз приходилось начинать сначала, но сестры всегда были рядом и помогали мне не упасть духом, а порой и в буквальном смысле, спасали от голодной смерти. Вероника замолчала.
   - Вы к ним сегодня ездили? - спросил Антон.
   Она не ответила. - Понимаете, Антон Петрович, мы не можем быть с вами рядом. Это так надо.
   - Кому?
   Она опять не ответила, только вздохнула.
   - Я и сам знаю, - сказал Антон.
   - Что знаете?
   - Там всеми вашими судьбами, да и жизнями, наверно, распоряжается "Черный". Это он вам запретил.
   - Откуда вам известно?.. Впрочем, думаю, это Юра. Поэтому вас так долго не было. Ну что ж, если вы думаете, что вам все известно, мне не придется вам больше ничего объяснять. Спокойной ночи, Антон Петрович.
   - Спокойной ночи, Вероника Селиверстовна.
   Она должна была встать и уйти, но не уходила. Ноги не слушались ее.
   - Не могу, голова кружится, - сказала она вслух не столько Антону, сколько себе.
   - А вы не можете от них откупиться? - осторожно спросил Антон, сам испугавшись своего вопроса. Но Вероника оставалась спокойной.
   - Я думала об этом, - сказала она. - Это великий грех в моей душе, как можно откупиться от людей, которые отдали тебе часть своей души?
   - Я не так выразился, но я не понимаю, почему вы постоянно должны приносить себя в жертву?
   - А Иисус? Разве не он указал путь к бессмертию души через муки, которые принял во спасение всех нас?
   - Но как же тогда любовь, продолжение рода, счастье?
   - Мы не лишены ничего из того, что вы перечислили, просто браки с... посторонними у нас не приветствуются. А теперь и вовсе запрещены...
   Антон подумал, что он попал в век инквизиции. Уму была непостижима эта ахинея. Жена офицера, одна из самых богатых женщин города, а не имеет возможности распоряжаться собой. Зачем тогда эти деньги, если они ведут к рабству души и тела, ведь к бабушке ходить не надо, итак ясно, что "Черному" она нужна как источник обогащения, символ своего давления и авторитета, но не как жена и мать его детей. Маэстро, скорее всего, сказал бы по этому поводу, что ворона, схватившая большой кусок сыра, летит не только медленнее других ворон, но и привлекает внимание. И чем больше этот кусок, тем беззащитнее ворона. Вряд ли Вероника этого не понимает, поэтому Антон и не сказал ей всего этого, хотя эмоции били через край, и слова сами были готовы сорваться с языка.
   - Бросьте все, и уедем, - глухо выдавил он.
   Она отрицательно покачала головой.
   - Черный нас не найдет, да и без ваших денег искать не станет, а я сумею о вас позаботиться.
   - Дело не в нем. Все гораздо сложнее. Он просто наш духовный наставник, но над ним есть другие. Сестрам без меня будет намного хуже.
   Антон вдруг понял, что он, как всегда, бессилен что-либо изменить. У него нет больше слов, способных убеждать, ее вера или то, что над ней, сильнее, и у него остался только последний аргумент, это он сам. В порыве нежности он сел на диване, обхватил ее за талию и стал целовать всюду, куда доставали губы. Вероника даже сразу и не поняла, что происходит, поэтому первую попытку как-то защитить себя предприняла не сразу. Антон не отпускал ее, он чувствовал, что сопротивление женщины слабеет. Наконец осознав все, Вероника безвольно прошептала:
   - Мы будем жалеть об этом.
   - Нет.
   - Я буду...
   - Не будете. Ни вы, ни я не будем жалеть. Мы...
   Слова больше были не нужны. Женщина часто дышала и была не в силах сопротивляться его напору, она сама устремилась к нему, как в омут с головой, руками и всем пылающим телом.
   Неожиданно распахнулась дверь, ведущая в комнату племянниц, и в ее проеме появилась фигура девушки с пышными телесами. Если на ней и было что-то одето, то вероятно настолько миниатюрное, что Антон этой одежды не заметил. Вероника легонько толкнула его, и он упал на подушку.
   - Тетя Вера, это вы? - сонно спросила девушка.
   - Я.
   - А мне показалось, будто голоса тут, - пробормотало юное создание и прошлепало мимо дивана, покачивая увесистыми грудями. Ничего отвратительнее Антон в своей жизни не видел. Он даже открыл рот, чтобы что-то сказать такое, чего и придумать не мог, но Вероника вовремя накрыла ему рот ладошкой.
   - Это я телевизор включала, - сказала она племяннице.
   - А-а.
   Племянница завершила свои дела и, под характерный звук искусственного водопада, покинула пределы видимого пространства, притворив за собой дверь. Ладошка по-прежнему лежала на губах Антона. Он поцеловал ее, и Вероника убрала руку, но прежде, чем подняться с дивана, нагнулась и поцеловала его в губы.
   - И откуда вы такой настоящий, Антон Петрович, на мою голову, - грустно прошептала она. Антон не ответил, у него действительно не было слов.
   Ночью ему приснился сон, будто он оказался на приеме у врача сексопатолога.
   - Вы любите заниматься сексом? - спросил его врач.
   - Люблю, - не задумываясь, ответил Антон.
   - А какую позу предпочитаете, вы сверху или она? - заинтересовался врач.
   - Кто на кого успеет залезть, тот и сверху, - ответил Антон.
   Проснувшись, Антон пожалел, что уже проснулся. Было еще довольно рано, но Вероника уже встала, если ложилась вообще. Звук ее голоса слышался с кухни. Вероника разговаривала по телефону с Юрой. Извинившись, что подняла его в такую рань, она затребовала машину, сказав, что он может доспать после того, как отвезет ее. Куда - не сказала. Погасив свет, она вышла в прихожую и, надев на ощупь туфли, вышла из квартиры. Щелкнул замок, и в квартире наступила тишина. Это был конец. Антон не считал себя неудачником, неудачник - это тот, кто не верит в удачу. Просто удача не бывает во всем и сразу, но она должна присутствовать в главном. Главное для Антона - Вероника. Она ушла, даже не попрощавшись, и все остальное утратило смысл. В данную минуту. Если соскочить и выбежать на улицу, ее можно догнать, Юра не может приехать так быстро. Догнать он ее сможет, остановить - нет. И удержать тоже. В конце концов, что он может ей предложить? Деревню, грязь, скуку и зимой сугробы в человеческий рост? Она привыкла жить здесь, это ее квартира, ее мир, который он попытался разрушить? Нет, он не чувствовал себя варваром, он хотел его изменить, наполнить, но именно этой слепой наивностью и рушил его до самого основания, но мир устоял благодаря случайности, хотя и стал менее прочным.
   Антон встал, вышел в прихожую. Ключи, которые он оставил вечером на тумбочке, лежали на месте. Значит, можно было не ждать пробуждения племянниц, а просто уйти. Одевшись, он сложил постельное белье стопкой в угол дивана и вышел на улицу. У него было полтора-два часа, прежде чем он займется делами. Спрятав ключи, в застегивающийся на замок, кармашек сумки, Антон решил, что вернет их по почте или каким-нибудь другим способом. А пока есть время, он просто пройдется по городу, времени как раз достаточно, чтобы добраться пешком до гостиницы. Все события этого утра и дня походили на сон, и оформление документов с перевода денег на его лицевой счет, обед в ресторане гостиницы за счет заведения в компании ответственного менеджера гостиницы, назначенного курировать деятельность Старцева Антона Петровича. Утверждение плана работ и сроков их выполнения. Споры по этому поводу и уточнения, найденный консенсус и толстая лоснящаяся улыбка менеджера, застрявшая в памяти занозой. Автобус, нещадно трясущийся на выбоинах в асфальте и вечер.
  
   Глава 12
   Свое дело
   Антон вышел, как и в первый раз, на отвороте при въезде в село. Холодный ветер с моросью налетел, рванул полы не застегнутой куртки, окатил дрожью и пустотой. Антон стоял на горе, обозревая родные просторы, кажущиеся совершенно безлюдными в этот час. Хотя и не поздний. В голове уже зрел план действий на следующий день, сходить в администрацию, поговорить и как можно быстрее приступить к работе.
   Чуркин Иван Данилович имел продолговатый тип лица, маленькие карие глазки и жесткие седые волосы, торчащие иглами в разные стороны. Его кабинет с табличкой "Чуркин И.В. Глава сельского поселения" был небольшим и обставленным подчеркнуто скромно. Бывший боксер-разрядник Чуркин, смещенный с поста начальника областного комитета по спорту за мордобой, занимал эту должность относительно недавно, выиграв выборы у бывшего главы поселения Березкина Иннокентия Павловича, теперешнего своего заместителя. По всем вопросам, касающимся деятельности предпринимателей, он отправлял посетителей к нему. Таким образом, сведущие предприниматели шли к Березкину сразу, Антон этого не знал, поэтому несколько часов томился у кабинета Чуркина в ожидании приема. Глава поселения выслушал в течении минуты суть просьбы Старцева и отправил его к Березкину. Это был полнеющий, лысоватый чиновник с живым проницательным взглядом и массой впечатляющих идей от восстановления дворянских усадеб до воссоздания союза республик. И места хватило бы всем, земля большая, любил повторять Березкин.
   Выслушав Старцева по вопросу возможности аренды здания вокзала под столярную мастерскую с художественным уклоном, Иннокентий Павлович задумался, но не надолго.
   - Предлагаю вам взять под свою опеку инвалидов, - выдвинул он, видимо давно наболевшую, идею.
   - В каком смысле - под опеку? - не понял Антон.
   - В буквальном. Вы их к себе трудоустраиваете, получаете бесплатную аренду, налоговые льготы и мое непосредственное участие в оформлении устава, деловых документов и прочем. В этом сарае ни тепла, ни света, а на носу зима. Это - раз. Во-вторых, эти люди будут вам благодарны за участие, хоть и контингент не простой, разуверившийся и в себе и в государстве, и в нас с вами. Чтобы зарегистрировать тебя, как общественную организацию, нужны три учредителя минимум и бухгалтер. Это - три. Есть они у тебя?
   - Нету, но я и не думал общественную, мне просто аренда нужна.
   - Какой шустрый! - усмехнулся Березкин. - Если я правильно понял, ты же художник, и основное твое занятие - резьба по дереву, так? И продавать ты собираешься только этот товар?
   - В основном, так, - согласился Антон.
   - Тогда вперед, первая дверь налево по коридору - комитет по имуществу. Иди туда, пиши заявление, я думаю, возражать никто не станет, только аренда с коммунальными платежами встанет тебе тысяч в сто пятьдесят в месяц, а может и поболе. Потянешь? Кроме того, я не думаю, что пожарники, санэпидстанция и налоговая обойдут тебя стороной. Это - четыре. У меня уже пальцев на руке не хватает, чтобы тебе доходчиво все объяснить. Березкин показал правую кисть руки с тремя пальцами и двумя обрубками.
   - Вы как-то заинтересованы в...- начал Антон, но умолк, обратив внимание на вторую руку Березкина. Кисть левой руки была полностью протезом.
   - Я сопредседатель общества инвалидов, - отбил по столу чечетку тремя пальцами Иннокентий Павлович. - Когда ты вошел и изложил свою идею, я сразу понял - наш человек. Ты поможешь ребятам, а мы поможем тебе. Кстати, процедура регистрации, не хочу тебя пугать, такая мерзкая штука, цепляются к каждому пункту. Хотя считается, что она сегодня упрощена. Ну, а если решишь все делать сам, препятствовать не буду, как говорят - душа-владыка, когда сделаешь, галочку я тебе поставлю.
   - Да нет, - нахмурился Антон. - Я не думал просто, что все это так сложно. В общем, я согласен на ваши условия.
   Иннокентий Павлович удовлетворительно кивнул головой и протянул Антону руку. - Будем работать.
   - И что мне делать для начала? - спросил Антон, ответив на рукопожатие, которое, несмотря на отсутствие мизинца и безымянного пальца было по-мужски крепким.
   - Для начала мы прогуляемся на эту пристань. Лет восемь тому назад там было молодежное кафе, но просуществовало оно не долго. Место на отшибе, начались драки, поножовщина. Концы топили в воду, в буквальном смысле. Кафе мы закрыли, а вот что стало с отоплением, не знаю. Ветка была от музея, лежала она прямо по поверхности, надо глянуть.
   Иннокентий Павлович снял трубку телефона и набрал короткий номер. - Алло, Лидия Семеновна, это Березкин. - Лидия Семеновна, мне необходимо посмотреть документы на пристань... Речной вокзал, пардон... Что говорите? Жду, - положил он трубку на рычаг и перевел дух, утерев рукавом пиджака, вспотевший неожиданно, лоб.
   - Подождем малость, - сказал он Антону, заметно нервничая. - Лидия Семеновна председатель комитета по имуществу, очень своеобразная женщина, сама по себе уже комитет.
   Ждать пришлось не долго. Дверь распахнулась настежь, и в кабинет твердой, сдержанно летящей, строгой походкой, вошла статная, дородная женщина в строгом иссиня-черном костюме с высокой, уложенной тюрбаном, прической очень густых темно-русых волос на голове, лицом, чуть не сказал, свежевыбритого юноши, но именно таким оно показалось Антону. Лицо ее было обтянуто бархатной, природной свежести, кожей, лишенной морщин, но его отличала некоторая степень суровости и даже надменности во взгляде. При виде Лидии Семеновны Березкин поднялся, и Антон едва не последовал его примеру.
   - О каких документах речь, Иннокентий?
   Березкин непроизвольно икнул. Было похоже, что он оробел при виде этой дамы.
   - Я же говорил, на речной вокзал, - совладал он с собой.
   - У нас на это здание их никогда и не было, Кеша, - мягко улыбнулась Лидия Семеновна.
   - Не было? Но там же кафе... было.
   - Было, - едва заметно кивнула женщина. - Его потому и закрыли, что оно лишнее внимание привлекать стало. А здание это было на балансе у речников, потом, когда флот их в девяностых годах газеткой накрылся, они его нам хотели передать, а по-нашему бросили. Мы его пытались к музейному хозяйству присовокупить, но Лавруша Козимирыч уперся всеми членами, как рак в норе. Так и болтается оно, не пришей ни к одному месту.
   - Так, - облизнул сухие губы Березкин. - А как же нам его в аренду бы, вот, товарищу, - пощелкал он двумя пальцами.
   - Старцеву, - подсказал Антон.
   - Да, обществу инвалидов и Старцеву, - кивнул Иннокентий Павлович.
   - Здание в природоохранной зоне реки, еще сам Полыгалов на него покушался, кусается зданице.
   - Какой заднице? - не расслышал Березкин.
   - Занимай его, говорю, так. Никому до него еще сто лет дела не будет, - отрезала Лидия Семеновна.
   - А-а, - понимающе кивнул Иннокентий Павлович. - Мы тогда, - пробежался он двумя пальцами по столу, - С товарищем поглядим его, может, и вы с нами прогуляетесь?
   - Мне-то на кой туда ползти? Что я в этих дурнопахнущих сарайках не видала?
   - Вопрос ясен, вопрос остался, - пробормотал Березкин. - Как же нам без юридического адреса регистрацию в юридической палате пройти, Лидия Семеновна?
   - Как дважды два.
   - Это-то понятно, но желательно пояснее.
   - Зарегистрируйтесь на юридический адрес музея, который передаст вам здание в аренду, фактического собственника, а то, что у него нет на здание юридического права собственности, доказать почти невозможно, да и кто будет доказывать, арендованное помещение введите в собственность самостоятельной общественной организации со своим юридическим адресом, и этот адрес зарегистрируйте в юридической палате не как адрес самого музея, а рядом стоящего филиала, какой-нибудь реставрационной мастерской, например, которая была передана в фактическую собственность общественной организации на основании договора о взаимовыгодном сотрудничестве музея и этой организации, действующей на основании собственного устава.
   - Теперь понятно, - удовлетворительно кивнул головой Иннокентий Павлович. - Вот я и говорю, не желаете ли к Лавруше прогуляться с нами, Лидия Семеновна?
   - Нет, не желаю. Чего зря землю топтать?
   - Почему зря? Вы же сами...
   - Сама, - кивнула головой Лидия Семеновна. - Только кто вам сказал, что Лаврушу после обеда застать можно?
   - Никто не говорил, но рабочий день-то еще не кончился, - мягко заметил Березкин.
   - Это для нас с вами, Иннокентий, он не кончился, а у Козимирыча рабочий день всегда только до обеда.
   Воцарилось неловкое молчание.
   - Ладно, мы сами, - махнул рукой Иннокентий Павлович. - Спасибо, Лидия Семеновна, я с вами еще не прощаюсь.
   Женщина развернулась и вышла.
   - А кто такой Лавруша? - спросил Антон, когда дверь захлопнулась.
   - Лаврентий Каземирович, - директор музея, - Супруг ее бывший, полная противоположность. Вот вам и второй учредитель. М-да, - загадочно улыбнулся Березкин. - А такой женщине нельзя без мужа. Сделаем так. Ты, Антон Петрович, займешься уставом. Подойдешь к Наде Роговой в налоговую, я ей позвоню. Она тебе поможет все правильно оформить, а я беру на себя сарай. Встречаемся через два дня у меня в кабинете и, скорее всего, тебе придется ехать в город и вообще побегать. Вопрос не для праздника, какой суммой ты располагаешь? Скорее всего, понадобятся трубы, радиаторы отопления, может быть, что-нибудь заменить в части электричества?
   - Я думаю, денег хватит, только они еще не поступили, но поручение в банк я уже видел.
   - Ладушки. Все расходы постарайся оформить, вплоть до договоров с частными лицами. Для этого тебе понадобятся готовые бланки, все это сделаешь у Роговой, ну и отблагодари ее чем-нибудь, я имею в виду, не рогатое для ее мужа, - коряво пошутил Березкин.
   Антон улыбнулся и, пожав протянутую снова, Иннокентием Павловичем руку, вышел из кабинета. По дороге к отцу он зашел в Универмаг, поболтал несколько минут с Миной-Мариной, в книжном отделе магазина купил сказки Бажова, а в канцтоварах карандаши, кисти и прочие атрибуты для рисования. Особой гордостью было приобретение акварели "Ленинград", красок, которые раньше можно было купить разве что в Москве. Правда, стоила теперь акварель столько, что присутствовала в магазине в единственном экземпляре. Заглянув к Мине попрощаться, словно только и заходил в магазин ради нее, Антон отправился домой, где с нетерпением приступил к работе, начавшейся с осмысленного прочтения произведений Павла Бажова. Главное, что решил для себя Антон, состояло в том, чтобы найти для себя концепцию, которой бы картины были связаны в единое целое. Для этого недостаточно было сделать обычные иллюстрации. Бажов писал сказки о мастерах дел каменных, значит, дерево, с которым предстояло работать Антону, должно быть с философией камня. Формой ли, цветом, особой структурой резьбы или чем-то еще, но помимо выразительного "детского" рисунка людей и животных, который на дереве "работал" совсем не по-детски, требовались еще такие средства выражения, которые Антон раньше не применял. Техника исполнения "Время собирать камни" была хороша для малых форм, на площади в несколько квадратных метров, "камни из опила" вылепить было очень трудоемко. Идея должна быть простой и увесистой, чтобы производственный процесс был технологически быстрым. Трудоемкость работы одна из причин завязнуть в мелочах, например, для многократной шлифовки и грунтовки нужно время и много рабочих рук, а ни то, ни другое Антон позволить себе не мог. Кроме того, из предложенных "специалистов" специалисты его профиля найдутся едва ли и, скорее всего, придется работать с людьми, вообще далекими от искусства. Так думал Антон, но как выяснилось позже, он ошибался. Многие из его работников ухватывали идею, что называется, на лету, удивляясь сами себе, как это у них получается.
   Через два дня Антон, как и было условлено, пришел в местную управу в приятнейшем расположении духа. На его счет поступили деньги, и некоторую сумму он снял для начала производства работ по приведению пристани в порядок. Сельских начальников на месте не оказалось. Секретарша главы сельского поселения Чуркина сообщила, что Березкин с утра ушел на речной вокзал. Антон крайне удивился такому повороту событий. "Неужели его идея так заинтересовала Березкина, что ему не сидится в кабинете?" - подумалось Старцеву.
   Ситуация еще больше запуталась, когда Антон пришел на пристань. Березкина там не оказалось, зато навстречу Антону, прихрамывая на одну ногу и хитро улыбаясь, направился его одноклассник и тезка Чмыхов.
   - Привет, - удивленно поздоровался Антон.
   - Здорово, Антоха! - скрывая непослушную улыбку, ответил тот. - Слышал, ты свое дело тут замутить хочешь, - кивнул он на здание пристани. - Решил тебе помочь немного, на работу меня к себе возьмешь?
   Удивлению Старцева не было предела. - Откуда ты узнал?
   - Не в городе, чай, живем, - снова улыбнулся его тезка.
   - Ты Березкина не видел? - помолчав, спросил Старцев. - В управе сказали, сюда пошел.
   - Ходил тут какой-то мужик с портфелем. Я издали видел, пока дохромал, он уже ушел.
   - А что у тебя с ногой, кстати?
   - Не слыхал что ли?
   Антон Петрович отрицательно мотнул головой.
   - Колено мне прострелили по молодости еще.
   - Кто прострелил?
   - Да, мужик один, - нехотя буркнул Чмыхов. - На охоте мы были, нажрались все, ну и давай по бутылкам палить. Я пошел новые ставить, а он ружье заряжал. Поставить - поставил, а уйти не успел. Слышу выстрел, меня как дубиной по ноге ахнуло, в больницу далеко было, думал, вообще отрежут. Хирург замечательский попался. Глянь-ка, не твой, которого спрашивал, идет? - кивнул Чмыхов на дорогу.
   Антон Петрович и сам заметил Березкина и удовлетворительно кивнул головой. Подойдя, Иннокентий Павлович поздоровался кивком головы и направился к двери. Поставив на землю портфель, он махнул предметом, который Старцев принял за гвоздодер.
   - За монтировкой пришлось сходить, замок-то заржавел, не в окошко же лазить.
   - Монтажка-то зачем, ключ же есть, - сказал Чмыхов, - На, - сунул он ключ в руку Антона. - Сам давай.
   - Откуда ключ?
   - Да, тут такой замок, пальцем можно открыть, - махнул тот рукой.
   Антон Петрович подошел к двери и, пожав недоуменно плечами на удивленный взгляд Березкина, вставил ключ в щель замка и легонько повернул. Замок пружинисто щелкнул и открылся. Войдя внутрь, Антон удивился еще больше. Полы в здании были чисто выметены, гора мусора лежала у стены, прикрытая бумагой, выломанное с торца, окно было заколочено фанерой.
   - Я тут прибрался малехо, - сообщил Чмыхов. - Наркоманы шприцов накидали, как у себя дома тут. Разобрался с ними, больше их тут духу не будет.
   А дух в помещении был. Воздух в помещении был затхлым, но помимо этого пахло чем-то еще непонятным.
   Все трое, не сговариваясь, вышли обратно на воздух.
   - Я устав принес, как договаривались. Осталось только имена учредителей вписать и адрес.
   Березкин согласно кивнул головой и промолчал. - Чуркина подождем, подъехать должен, - после длинной паузы, обронил он. Вынув из кармана пачку сигарет, Иннокентий Павлович достал сигарету и вспомнил, что забыл в кабинете зажигалку.
   - Зажигалка у меня есть, - нашелся Чмыхов. - А вот сигареткой не угостите?
   Березкин молча протянул открытую пачку. Мужчины закурили. Через пару минут на дороге показался джип и, следовавшая за ним, легковушка. Машины подъехали к торцу здания и остановились. Березкин выбросил сигарету и пошел им навстречу.
   - Ни хрена бочонки, - присвистнул Чмыхов, удивленно поглядев на Старцева. Тот и сам ничего не понимал.
   Двери джипа распахнулись, и из передней вышел Семен Аркадьевич собственной персоной. Из второй двери выпрыгнул охранник и глава местного поселения Чуркин. Из второй машины вышли двое. Невысокий, чернявый мужичок, стриженный под ежик, и детина под два метра ростом в кожаном пальто до пят. "Детина" по очереди подрыгал ногами, разгоняя застой в крови и несколько раз взмахнул руками, изогнувшись туда-сюда в поясе. Все они дружно зашли в здание, строго глянув на Антонов. Взгляд Семена Аркадьевича ненадолго задержался на Старцеве, и веки его слегка дрогнули.
   - Смотри, Сема, - подпрыгнул детина на месте, - Неплохо все, места тут, я думаю, достаточно. Вполне.
   - Воняет чем-то, - заметил невысокий, чернявый мужичок.
   - Правильно, не проветривали потому что, - согласился с ним "детина". Ступая широко, он прошелся по помещению, по-хозяйски его осмотрев. - Окна заменить, а стенам, стены здесь о-го-го, их наверно еще при царе сделали, чо им будет? Их даже так можно оставить для прикола, только лаком покрыть.
   - И шкуры убитых волков развесить, - вставил чернявый.
   - Почему обязательно шкуры и почему волков? - возразил "детина". - Хотя и шкуры неплохая идея. Будет своеобразный андеграунд.
   - Что будет? - не понял Семен Аркадьевич.
   - Причем тут андеграунд? - спросил чернявый.
   - Надо вам к словам зацепиться. Ну, пусть будет что-то под старину. Сейчас это модно.
   Их здания вышел Березкин.
   - Что они хотят, Иннокентий Павлович? - тихо спросил Антон.
   - Турбазу для богатых.
   - А как же с арендой, тоже от музея что ли?
   - Зачем от музея. С ихними деньгами можно и так, - перевел дыхание Березкин.
   В воротах показался Семен Аркадьевич. Он опять поглядел на Старцева, наморщив лоб. - Это не тебя я у Маэстро видел? - спросил он, подойдя к Антону.
   - Меня.
   - То-то я гляжу, лицо твое мне знакомо. Ты кто ему?
   - Племянник, - вырвалось у Антона.
   - А что тут делаешь?
   - Мастерскую хотел открыть.
   - В этом здании? - попросил уточнить Семен Аркадьевич.
   Антон согласно кивнул головой.
   Из ворот показались "детина" с чернявым.
   - Вы как хотите, а мне тут нравится. Кусты эти вырубить можно, построить вокруг коттеджи, - махнул рукой "детина".
   Семен Аркадьевич саркастически поджал губы. - Знаешь, сколько здесь ремонту, Доня? Дешевле новый ресторан построить, чем ту халупу в порядок привести.
   - Я музей здесь рядом видел, - вставил чернявый.
   - Причем тут музей? - не понял "детина" со странным именем Доня. - Хотя, что плохого в музее? Может, кому-то захочется культурную программу. Пусть идут в музей. Ты вообще чо какую-то хрень несешь? - неожиданно взорвался он на чернявого. На кой мы тебя вообще сюда везли в такую даль?
   - Никто меня не вез, я сам за рулем сидел, - повысил голос чернявый.
   - Сам сидел, - передразнил его "детина". - Если бы не твоя колымага, я бы вон, в джипе с Семой ехал, ноги бы так не затекли. Раз приехал, скажи что-нибудь дельное, тебе же тут гостей принимать.
   - Гостям, Доня, нужны охота, рыбалка, бабы и водка. Все. И чтобы очко было в домике и вода горячая и холодная.
   - Да здесь баб будет немеренно. Девки-то деревенские кровь с молоком, как узнают, табунами начнут сюда ходить, - заухмылялся Доня.
   - Не забывайте, что мы и на иностранцев ставку сделали, - заметил Семен Аркадьевич. - Без валюты вообще ничего не потянет. Им нашей экзотики и так по уши хватит, на хрен им это село?
   - Иностранцам девственная природа нужна, - заметил чернявый.
   - Ну, - махнул рукой Доня. - Я свое слово сказал, вы как хотите. Нет, значит, поедем в другое место. Куда мы там собирались?
   - На мыс Кабаний, - живо откликнулся Березкин. - Места изумительные, берег реки, позади горы, ставь подъемники и катайся. Дальше тайга, грибы, охота, рыбалка.
   - Далеко этот мыс? - спросил Семен Аркадьевич.
   - Восемь километров отсюда.
   - Дорога-то есть?
   - Дорога бывает.
   - Как это понять - бывает? - протянул Доня.
   - Грунтовая дорога, если подсыпать, будет как новенькая.
   Семен Аркадьевич поглядел на Антона. - Дурак ты, а не племянник, - усмехнулся он, кивнув всем остальным. - Поехали.
   Молчаливо стоявший все это время Чуркин странно улыбнулся и полез на переднее пассажирское сиденье джипа.
   - Ты куда это, Иван Данилович? - удивленно произнес Семен Аркадьевич. - Это мое место.
   - Дорогу буду показывать, - сверкнул Чуркин глазами.
   - А с заднего сиденья ее нельзя показывать?
   - Иннокентий Павлович, - не ответив хозяину джипа, позвал глава поселения своего заместителя. - До завтра меня не будет, если будут вопросы, звони мне на мобильный, - распорядился он и захлопнул дверку машины.
   - Я понял, - кивнул Березкин.
   Переглянувшись с Доней, Семен Аркадьевич усмехнулся и полез на заднее сиденье. Машины одна за другой развернулись и двинулись на Кабаний мыс.
   - Одной головной болью меньше, - улыбнулся Березкин. - Где твой устав? - махнул он культей Антону. - Зайди ко мне часика через два, или лучше, как увидишь, что машины обратно проехали, тогда и заходи.
   Сунув устав в портфель, Иннокентий Павлович быстрым шагом удалился.
   - Я не понял, а что этот крутой тебя дураком обозвал? - спросил у Антона Чмыхов.
   - Я тоже не понял, - вздохнув, произнес Антон.
   - Что-то он имел в виду видно.
   - Может быть, - согласился Антон и прошел в ворота. Запаха внутри как будто стало меньше. Он поделился наблюдением с Чмыховым.
   - Может, принюхались уже, - предположил тот. - Так как насчет работы? В деревне мне другой не найти с моей ногой. Сторожем только, да тут на такую работу своих не сидевших полно.
   - Кем ты хочешь?
   - Не знаю, сторожем пока и можно, пока ты все тут настроишь. Делать-то чо собираешься?
   - Игрушки, резьба по дереву, картины рисовать.
   - Е-мое, я на зоне только этим и занимался.
   - Чем? - не понял Старцев.
   - Табуретки колотили. Деревом, в смысле.
   - Дело-то не в этом, - задумчиво посмотрел Старцев на тезку.
   - Бухать я не бухаю. Боишься, что продам чего-нибудь, я сам кому хочешь, голову отверну, если рыпнутся. А сторож тебе нужен. Куда ты станки повезешь? А тут ни решеток, ни сигнализации, да и была бы она, - махнул он рукой, - А ко мне хрен кто сунется. И про бабки свои, если у тебя есть, можешь не волноваться, я законы знаю, в жизни не возьму.
   - Ты чо, жить тут собрался?
   - Жить, не жить, но покантоваться пока надо где-то. Надоело мне по зонам шарахаться. Найти хочу нормальную бабу, не старую, чтоб рожать могла, завести семью. Все, чтобы как у людей. Мы там все одно и то же говорим, что на зону больше не вернемся, а реально без поддержки мне тут не выжить, как тебе там, где я был. К бандитам опять идти? Потом опять туда, ну ее .. ..., такую жизнь.
   - Ладно, а где тут спать-то? - прошелся Антон Петрович по залу, остановившись у дверей в "служебное помещение" бывшего вокзала. Помещение это было выстроено выступающим квадратом в центре зала. Судя по кривизне кладки, оно было сооружено современниками. Заглянув туда, Антон обнаружил, что квадрат поделен на три комнаты, непосредственно кассу, дверь в которую кто-то предусмотрительно выломал и две комнаты, возможно, начальника вокзала и комнату отдыха для персонала. В одной из них на полу лежала овчинная шуба с вытершимся мехом.
   - Я вот что еще думаю, - обернулся он к Чмыхову. - Не вернутся они обратно? Вдруг им там не понравится?
   - На Кабаньем место для турбазы классное. Не помнишь что ли, в школе во все походы туда ходили?
   Антон согласно покачал головой.
   - Короче, Антоха. Мне что от тебя в данный момент надо. Бабок немного, чтобы я мог диванчик сюда привезти, чайничек, кастрюлю, чтоб пожрать можно было сварить. Курево кончилось, без него у меня вообще тоска. А я тебе и ремонтик пока могу забабахать, чем мне тут заниматься? Побелю, покрашу, окна только мыть я не буду, бабу какую-нибудь надо найти. Кстати, тут половина рам без стекол, стеклить надо, работы, короче, во! Сам видишь.
   - Работы много, - согласился Антон Петрович. - Слушай, а жил-то ты где?
   Чмыхов поморщился. Эта тема была ему неприятна. - Кантовался так, - вздохнул он, махнув рукой. - У мамаши пробовал. Она же в четвертый раз замуж вышла. Отчим придурок, как нажрется, так одна песня, пенсия маленькая, я не работаю, все плохо, кругом одни враги, убить его хотят.
   - Понятно. Тысячи-то тебе не хватит на все? - спросил Старцев, вспомнив, что от "старых" денег у него осталась одна тысячная купюра, а в банке получил пятитысячными.
   - На весь ремонт что ли? - оторопел Чмыхов.
   - Да нет, тебе лично?
   - Все равно штуки-то, маловато, - не согласился Чмыхов.
   - Тогда пошли в магазин, разменяем.
   - Сколько мне дашь?
   - Три.
   - Лады, - вздохнул Чмыхов.
  
   Антон порядком вымотался за те три недели, отпущенные ему на эскизы. Эскизы были не готовы, точнее у него было пять карандашных набросков и один, более или менее, выполненный эскиз. Зато он успел зарегистрировать свою организацию, прикупить и установить станки, на следующей неделе должны были подключить тепло. Сварочные и монтажные работы практически были выполнены. До замены разбитых и треснутых стекол руки пока не дошли, залатали дыры по принципу - лишь бы было одно стекло, между тем зима была не за горами. В конце октября повалил снег. На другой день он растаял, но к вечеру повалил снова. Это было дня три тому назад, а сегодня задул резкий, пронизывающий ветер, от которого кровь стыла в жилах.
   Антон переехал от отца на съемную однокомнатную квартиру с центральным отоплением, отсюда было ближе до работы и меньше хлопот по дому. Точнее, хлопот вообще никаких не было, разве что приготовить еду. Пункты общественного питания в селе отсутствовали, сделавшись нерентабельными еще в пролом тысячелетии. В квартире было холодно, Антон потрогал батареи, они не грели, не раздеваясь, он сел за стол и взял ручку и бумагу. Требовалось подбить "бабки" и ехать с отчетом в гостиницу. Покопавшись в бумагах, Антон Петрович задумался. По его приблизительным подсчетам, официально-подтвержденные денежные траты составляли не больше четырехсот тысяч, тогда как реально он потратил четыреста тридцать пять. Куда подевались еще сорок две тысячи, Антон вспомнить не мог, точнее это были траты на всякие мелочи, вылившиеся всего за три недели в такую сумму. На всякий случай Антон решил посоветоваться со своим бухгалтером, хотя и не слишком переживал по поводу этих денег. Скорее, это было любопытство или профессиональный интерес - увидеть нового работника в деле. Позвонив Андрею Петровичу, он договорился о встрече.
   С трудоустройством бухгалтера у Антона была любопытная история. Березкин Иннокентий Павлович предложил ему список инвалидов, который могли бы, по его мнению, работать у Антона. Двое мужчин и две женщины. К женщинам претензий никаких не было, Антон сразу решил, что поставит их на шлифовку, один из мужчин был после инфаркта и тоже вполне мог заниматься резьбой, тем более, что в детстве ходил в кружок рисования. А вот четвертого кандидата звали Андрей Петрович Жилкин. Фамилия показалась Антону знакомой.
   - Это не сын Михал Борисыча, врача из кожно-венерического?
   - Внук, - уточнил Иннокентий Павлович. - Сына у него в Афганистане убили.
   - Так у него же ног нет, - вспомнил Антон.
   - Есть у него ноги, не работают только, - сказал Березкин.
   - Как же он к нам на работу попадать будет?
   - Он недалеко живет, в принципе, мог бы кто-нибудь из домашних. У тебя самого машины нет?
   - Нет.
   - А парню надо помочь, - твердо сказал Иннокентий Павлович. - У него вторая группа. Пенсия была три тысячи, Минздрав ввел дополнительно категории, группа у Жилкина стала рабочая, пенсия, соответственно, две тысячи.
   - Как это? - не понял Антон. - Без ног и рабочая группа?
   - Я тоже не понял, ездил в городской Совбез, они сказали, что мы обязаны его трудоустроить. Как молодому парню жить на две тысячи?
   - Куда же его без ног?
   - Вот и я спросил - куда?
   - А они?
   - Говорят, руками может работать, например, на компьютере.
   - На компьютере? Слушайте, Иннокентий Павлович, - вдруг вспомнил Антон, - А мне один деятель говорил, что у Жилкина есть компьютер, что даже он работает на нем по Интернету, зарплата офигенная.
   - Какая зарплата? - не понял Березкин.
   - Большая.
   - Плюнь в рожу своему деятелю. Болтает что попало.
   - Неправда что ли?
   Березкин удивленно хмыкнул и помотал головой. - Раньше нам хоть инвалидки государство давало, - хмуро заметил Иннокентий Павлович. - Теперь машину купить с ручным управлением можно только на общих основаниях. А где мы ему такую технику приобретем? Всего нашего бюджеты не хватит.
   - Я, кажется, кое-что придумал, - сказал Антон.
   - Ну?
   - У нас бухгалтера нет. Он же может дома нашу бухгалтерию вести.
   - Ну, так вперед, - улыбнулся Иннокентий Павлович.
   - А если он не умеет?
   - Научится, парень он толковый, а времени у него много.
   За те две недели, минувшие с того разговора, у Андрея практически не было возможности заявить о себе и оправдать звание толкового парня. Теперь такая возможность представилась.
   Визит Антона продолжался бы не более пятнадцати минут, именно столько понадобилось Андрею, чтобы разобрать бумаги Антона и разложить по полочкам все расходы, сведя к минимуму траты, но домашние Андрея, его отец с матерью усадили Антона за стол и принялись откармливать. Иного слова он придумать не мог, уже в принципе, забыв, что на столе может быть столько домашней еды. Особенно вкусными были ленивые голубцы, приготовленные хозяйкой. Домашнее печенье к чаю, которое Антон осилить не смог, ему завернули в пакет и положили с собой. Антон и не представлял себе, что ведение бухгалтерских дел такая наука, от которой распухает не только голова, но и живот надувается как барабан. Андрей, похоже, с первой частью этого шутливого утверждения был не согласен. Его голова работала как часы, а владение компьютером было просто потрясающим. Антон даже пообещал взять у него уроки, когда будет время. Прощаясь, он едва не забыл выдать Андрею аванс, который приготовил в связи с заключенным договором. Две тысячи рублей, которые он вручил парню, привели того в смятение, посчитавшего, что этих денег он пока не заработал. Антон философски заметил, что деньги любят счет, а уговор дороже денег. На этом его первый деловой визит завершился, а наутро Старцеву предстояло ехать первым автобусом в город.
   Дорога в город, казавшаяся еще совсем недавно такой дальней, почти событием, требующим подготовки с вечера, стала привычной после многократных туда поездок за эти три недели. Антон прикинул, что сто шестьдесят километров на личном автомобиле вообще бы показались полуторачасовой прогулкой, если запомнить все выбоины в асфальте. Он даже представил себя штурманом, которому предстояло вовремя предугадать - где притормозить, в котором месте лучше обойти ямы по встречной полосе или по обочине, а где можно прокатиться с ветерком. Однако водитель автобуса знал дорогу лучше Антона, и большинство его действий на дороге сильно отличались от мысленных представлений Антона. Тем не менее, их трясло, подбрасывало и кидало так, что езда больше напоминала по своей сути утреннюю пробежку с препятствиями, нежели прогулку. Причиной такого невнимательного отношения дорожных служб к данной дороге был ее статус - дороги местного значения, что в переводе означало - построили и ладно, и хорошо, что вообще построили. А построили ее лет пятнадцать тому назад, припомнил Антон, подпрыгивая на очередном ухабе. И то потому, что с появлением моста через реку здесь в будущем планировалось проложить трассу на Москву, которая будет на семьсот километров короче существующей. Работы пока велись только с центрального направления к деревне Байки. Там по расчетам должны были встретиться дорожники, но средств областного бюджета пока не хватало, и строительство дороги было приостановлено.
   В гостинице, похоже, Антона никто не ждал. Во всяком случае, директора на месте не оказалось, и Антон решил встретиться с менеджером, приставленным к нему для надзора. На совместном обеде он так и не узнал, какую именно должность занимает этот человек, а имя Александр ничего секретарше не говорило. Как мог, Антон обрисовал внешность мужчины, девушка сосредоточенно нахмурила лоб, но словесный портрет был ей непонятен.
   - А почему он вам визитки не оставил? - поинтересовалась она.
   - Сказал, что визитки - пустая трата денег и у него их нет, - пояснил Антон.
   - Так это наш завхоз, - сразу догадалась секретарша. - Тоже мне менеджер, - скривилась она. - У него не то, что визитки, снега зимой не выпросишь.
   - А где его найти?
   - Прямо по коридору, последняя дверь.
   - А зовут как?
   - Александр Витальевич.
   - Точно, - обрадовался Антон. - А у меня в голове вертится - Викторович, помню, что не правильно, а он Витальевич оказывается.
   Из-за двери слышался голос мужчины, говорившего по телефону. Антон сразу узнал его. Табличка на двери "Менеджер гостиничного хозяйства Васильев А. В." тоже подтверждала, что за дверью именно тот, кто нужен. Антон постучал и одновременно толкнул дверь. Александр Витальевич приветливо помахал ему рукой, приглашая присесть к столу. Окончив разговор, он положил трубку и протянул Антону руку.
   - Салют художникам.
   - Здравствуйте.
   - Куришь?
   - Нет, - мотнул Антон головой.
   - Я тоже не курю, угостили вот, решил побаловаться, - поиграл он пальцами пачкой сигарет. - Мальборо, легкие из Франции. Довольно приятные сигареты, нежные такие, когда куришь, возникает ощущение, что летишь куда-то. Голову уносит, - выкрутил он пальцев в воздухе цилиндр. - А ты какими судьбами, за деньгами приехал или по делу?
   - Я с отчетом. Генералова нет, не знаю, как быть.
   Васильев задумался. - Он что-то ничего не говорил. А что, разве уже время подошло, я вспоминаю, мы договаривались, что ты появишься через три недели?
   - Я и приехал.
   - Уже три недели прошло? Однако летит времечко. И не заметишь, как жизнь пройдет. Насчет денег, это не ко мне, хотя в принципе, у Бориса Анатольевича есть сотовый, но по кайфу ли ему звонить? Александр Витальевич почесал затылок и вытащил из пачки сигарету, словно дожидаясь ответа от Антона.
   - Я не насчет денег, поэтому, думаю, звонить не стоит, - взял Старцев инициативу в свои руки. - Вы же назначены курировать этот проект, значит, можно решать простые вопросы с вами.
   - Ты так мыслишь? - откинулся завхоз на спинку стула. - Наверно, я с тобой соглашусь. Давай, что у тебя там?
   Антон достал из папки бумаги. - Это эскиз панно шестого этажа, у нас уже начались по нему работы в дереве.
   - В дереве, - задумался Васильев. - Это доски что ли? - ткнул он пальцем в эскиз, имея в виду фон картины.
   - Это клееные щиты из сосны. Я их покупал на мебельной фабрике, качество очень высокое.
   - А почему из сосны? Я мыслил, резьбу делают из липы?
   - У нас не совсем резьба, точнее - резьба, но накладная, и потом из липы выход хорошей древесины очень маленький, дороже было бы.
   - Дороже?
   - Да.
   - Тогда понятно, - кивнул головой Александр Витальевич. - Что еще?
   - Остальные пять эскизов я пока не успел, много было организационной работы, но есть наброски.
   Посмотрев карандашные рисунки, Васильев поглядел на Антона.
   - Это надо доделать, такую туфту Генералову лучше не показывать.
   - Само собой. Теперь документы.
   - Давай, - оживился Александр Витальевич.
   - Тут смета по всем расходам, но как я понимаю, вам она не нужна.
   - Почему не нужна?
   - Это для уплаты налогов, а налоги по договору плачу я сам.
   - Тогда без базара, - кивнул головой Васильев.
   - Мы учредили общественную организацию, в нее вошел я, директор местного краеведческого музея и наш бухгалтер. Уставного фонда, как такового у нас нет, но все приобретаемое оборудование передается в собственность организации.
   - Как это? - заинтересовался Александр Витальевич.
   - То, что я покупаю на ваши деньги, я не включаю в свои личные доходы, у меня есть установленная зарплата свой и процент от прибыли. Все остальное уходит на счета организации, на оплату труда рабочих и в фонд, как мы его назвали, непредвиденных обстоятельств.
   - Зачем? Тебе же ничего ни прятать, ни отмывать не надо, деньги итак твои?
   - А не зачем, просто так спокойней за будущее.
   - Врубился, - хитро прищурился Васильев. - Мое, но вроде как не мое, а в тоже время мое, - протянул он. - Тебя голыми руками не возьмешь. А что, этот директор музея тоже имеет свой кусок пирога?
   - Как сказать, мы пользуемся его помещением, за которое он оплачивает коммунальные услуги. Взамен отдаем некоторый процент музею на развитие.
   - Не понял, в чем фишка? - удивился Александр Витальевич.
   - Так коммунальные платежи идут из бюджета, а деньги на развитие он получает на свой собственный счет. Получается - зарабатывает.
   - И бухгалтер из музея? - произвел странный вираж рукой Васильев.
   - Нет, он из общества инвалидов, пришел со своим компьютером, программным обеспечением и, главное, мозги у парня в порядке, - улыбнулся Антон.
   - Да, да, да, да, - чмокнул пухлыми губами завхоз. - С тобой можно дела иметь, я думаю, тебя можно взять в свой кошелек, - постучал он пальцем по своей голове.
   - Смотря какие, если они не запрещены законом, - уточнил Антон.
   - Это без базара, - согласился Васильев. - А ты мне в тот раз каким-то полудохлым показался. А ты, оказывается, еще тот живчик, можно попробовать крупную рыбу ловить. Как думаешь, пойдет на тебя щука?
   - Какая щука?
   - А я думаю - пойдет. Щука, она же дура, хавает все, что блестит.
   Сунув в рот сигарету, Васильев порылся в карманах в поисках зажигалки, поискал ее в ящиках стола, и с удивлением обнаружил ее на столе, хотя не заметить ее было трудно. Зажигалка была вмонтирована в статуэтку крылатого коня, при нажатии на седло которого, появлялось пламя. Прикурив, Александр Витальевич набрал полный рот дыма, округлил губы и, резко двинув ими, выпустил большое витиеватое кольцо., зависшее прямо над его головой. Действо походило на плюмаж факира, зарывшего свой талант в землю, особенно умиленно смотрелись пухлые губы, вытянувшиеся в трубочку и пускающие тончайшую струйку дыма сквозь это кольцо.
   Откинувшись в кресле, Васильев полюбовался на свое губотворное творение, сладко зевнул и с удовольствием потянулся:
   - Если у тебя все, можешь работать дальше. Я думаю, мы с Генераловым сами тебя навестим в ближайшее время. Адресок не забудь оставить у секретаря.
   Это "мое - не мое" и прочий "фольклор" Васильева не испортило настроение Старцеву. Было ясно, что Васильев перед ним рисовался, старясь показать, что его колокольня выше. Особенно его "колокол" наливался, когда Александр Витальевич произносил слово "деньги". В голосе так и слышался серебряный звон металла. Однако Антона мало занимали подобные типы, хотя, выйдя из гостиницы, он продолжил мысленный диалог с завхозом. Хотелось ответить ему что-то этакое, чтобы у того, как говорится, челюсть отпала, но мысли Антона были устремлены совсем в другую сторону и через несколько минут он о Васильеве и думать забыл.
   Хотелось развеяться, посидеть где-нибудь в спокойной обстановке, послушать музыку, нормально пообедать. Он почти не знал этот район города, поэтому двигался наугад. Вскоре ему на глаза попалась вывеска питейного заведения "Рюмочная-закусочная" "Русь". Возле крыльца заведения стояла лавочка с оборванным тентом. Укрывшись клочком желто-синего материала, на лавочке спал БОМЖ, подложив под голову грязный пакет, с торчащими из него, хвостами вяленой рыбы. Неподалеку от спящего вертелась стайка грязных ребятишек младшего школьного возраста, слетевшихся на возможную добычу. Стоило мужчине оторвать голову от пакета и сесть, как один из пацанов в молниеносном подскоке сорвал пакет со скамейки, и ватага беспризорников скрылась в ближайшем дворе. Пострадавший запоздало шлепнул рукой по тому месту, где лежало его сокровище и, махнув той же рукой, понуро опустил голову.
   Антон прошел мимо лавочки по узкой аллее, удивившись возрасту БОМЖа. Даже при его нестриженом, небритом, неприглядном виде, он выглядел не старше тридцати лет. БОМЖ тоже посмотрел на Старцева, молниеносно отреагировав на интерес, вызванный к своей персоне, и попросил закурить. Антон отрицательно мотнул головой и прошел мимо. Этот молодой опустившийся человек не вызвал у него ничего, кроме удивления.
   Часа через полтора бессмысленного движения по городу Антон вдруг увидел рыночную площадь. Ноги сами привели его сюда, и такого с ним раньше не случалось. Несмотря на будничный день, народу было много, и торговля на рынке шла своим ходом. Антон шел своим. Он подумал о том, что неплохо было бы посмотреть что-нибудь из вещей к зиме, и очутился неподалеку от павильона Вероники. Опять удивившись, он неторопливо прогулялся вблизи павильона и подумал, что если уж пришел, почему бы и не зайти, но что-то его удерживало. Дверь павильона была закрыта, и за те полчаса, пока Антон бродил вокруг, да около, никто ни разу ее не открыл, да и Мерседеса тоже видно не было. Все это сначала походило на игру, правила которой Антон придумал на ходу, рассуждая почти вслух, но еще через какое-то время ему стало ясно, что в этой игре проигравший он. Он не сможет толкнуть эту дверь, раз не сделал этого сразу, не раздумывая. Старцев медленно пошел прочь, оборачиваясь и все еще надеясь увидеть Веронику издали. Вскоре павильон скрылся из глаз, и Антон зашагал быстрее.
   Он подумал, что пришло время возвращаться домой, но прошел мимо автовокзала. Подсознательно он чувствовал, что ему не хватает свежих впечатлений для работы над эскизами, поэтому наброски кажутся такими "замыленными", слишком напоминающие иллюстрации из книжки сказок. Глазея на витрины, он пытался зацепиться взглядом за то, что подсказало бы ему решение своей задачи, но и оформление витрин и реклама на щитах мало подходили для этой цели. Он вышел на центральную площадь города и очутился в окружении магазинов. Книжный магазин здесь был одним из самых больших в области, и можно было надеяться, что в его ассортименте найдется что-нибудь и для Антона. Красочно оформленных сказок, в отделе детской литературы действительно оказалось немало, но земляка Бажова среди них не было. Антон перешел к классике, посмотрел живопись, рисунок и натолкнулся на большой, шикарно изданный альбом Сальвадора Дали. Издание стоило двадцать семь тысяч рублей и находилось в запечатанной коробке. Утратив интерес к искусству, Антон вышел из магазина и оправился на автовокзал. Решив сократить путь, он пошел мимо строящегося дома, огороженного деревянным забором. Забор украшало множество рекламных плакатов, наклеенных целыми серями, как обои. Среди них Антон заметил небольшое объявление, сообщавшее о выставке деревянной скульптуры в краеведческом музее города. Музей находился в трехстах метрах от площади, и Антон, глянув на часы, быстро зашагал в его направлении.
   Выставка деревянных скульптур рассказывала о духовном начале человека и единении его с Творцом. Деревянные распятия, фигуры великомучеников почти в человеческий рост, Иисус сидящий в окружении архангелов, резные врата, когда-то используемые для входа в иконостас, все это не было безупречным с точки зрения мастерства резчика, но мастер, похоже, и не стремился к совершенству такого рода. Это было искусство души, а не рук, искусство образа, а не лица, хотя некоторые изделия и фрагменты поражали своей достоверностью. Над выставкой витал дух не божества, а дух предков, Антон мог представить себе прикосновение мастера к дереву, его работу, его мысль. Деревянные фигуры могли разговаривать языком ушедшей эпохи, надо было только прислушаться, они рассказывали о жизни, любви, печали, мечте. Они были бессмертны, как идолы, хранящие в простых, деревянных формах знание об уникальности этого мира и величии человека.
  
   Глава 13
   Дневник
   Следующие залы Антон осмотрел мельком. Поджимало время, но его внимание привлекла экспозиция, посвященная жизни графов Строгановых и его окружению. Кроме одежды, посуды, старинного оружия было представлено большое количество фотографий, среди которых Антон нашел и Ирину Бурмашеву с отцом и в компании самого графа. Взглядом художника Антон различил черты некоторого сходства красивого юного создания в воздушном платье со старухой Грязиной. А ниже фотографии лежал дневник Бурмашевой. Антона как током ударило при виде этой тетради. Возможно, это был тот самый дневник, о котором рассказал ему санитар. В голове Старцева созрел некоторый план, осуществить который он мог бы, поговорив с руководством музея. Справившись у смотрительницы зала, Антон прошел в служебное помещение и постучал в кабинет директора.
   - Заходьте, - услышал Антон жизнерадостный мужской голос и толкнул дверь.
   За столом сидел круглолицый усатый мужчина с сигаретой во рту. У него были правильные черты лица, добродушный взгляд и большая залысина от лба до макушки. Увидев Антона, мужчина как будто огорчился. - Шо хотели? - вздохнул он, очевидно ожидая кого-то другого. Антон не успел открыть рот, как этот кто-то ворвался в кабинет без стука, врезавшись в спину Антона. Раздался характерный звон бутылок в шуршащем пакете.
   - Тише ты, Сереха! - засмеявшись, воскликнул мужчина. - Принес?
   - А, извините, - бросил Антону молодой человек, указывая усатому взглядом на пакет.
   Выразительно показав парню глазами на Антона, мужчина поднялся из-за стола. - Слухаю вас, любезный.
   - Я, собственно, по делу, - начал Антон и осекся. Для директора мужчина выглядел довольно странно. Он был одет в пятнистую униформу, которую обычно носят охранники или милиционеры. Впрочем, чего не бывает?
   - Ну, так шо? - повторил мужчина.
   - Я по поводу одного экспоната.
   Мужчина икнул. - И шо?
   - Я хотел бы его купить.
   Мужчина с интересом посмотрел на Старцева. - Вы шо, сюда на базар пришли?
   - Нет, конечно, дело вот в чем. Речь идет о дневнике одной девушки. Дело в том, что она жива, дневник этот считался утерянным, и я хотел бы ей его подарить.
   - А шо за дневник?
   - Ирины Бурмашевой. Он лежит в экспозиции графов Строгановых.
   - Это етих мироедов? - наморщил лоб мужчина. - Слухай, любезный, графья ети жили еще в позапрошлом веке, будут тебе известно, и все, шо там лежит, тоже оттуда. Как эта девушка могла до сих пор сохраниться, если ей должно быть не меньше ста лет?
   - Ей примерно так и есть, - кивнул Антон.
   - И шо, она живет здесь на Урале? - усомнился мужчина.
   - Три часа на автобусе, деревня Старые Ляли. Но это не все. Она вышла замуж за того человека, о котором рассказывает в этом дневнике.
   - И он тоже жив?
   - Тоже.
   - Нихрена, цветочки. Слухай, любезный, ради такого случая я бы мог тебе этот дневник задаром подарить. Чего не сделаешь для хорошего человека, но есть маленькая заминка.
   - Какая заминка?
   - Директор музея в командировке. Без его участия, увы - ничем помочь не смогу.
   - Так вы не директор, - понимающе покачал головой Антон.
   - Ну и шо, что не директор? Я тут, как боцман на корабле, тоже кое-что могу, раз в его отсутствие в кабинете поставлен.
   - А вы можете узнать, как этот дневник попал в музей?
   - Могу ли я узнать? В компьютере есть реестр всех экспонатов, - утвердительно кивнул он головой, - Токо я не знаю, где и шо лежит.
   - Я заплачу.
   - Сереха, ты умеешь пользоваться компьютером?
   - Конечно, - ответил молодой человек, появляясь из-за спины Антона.
   - Пошукай там этот дневник, а я пока пивка заглочу, со вчерашнего дня голова трешщит. Вы как, не составите мне компанию?
   Антон отрицательно мотнул головой.
   - Как говорили у нас на корабле - пить хочешь? Нет, не хочу? А будешь? Конечно, буду. Так я открываю? - достал он из пакета вторую бутылку для Антона.
   Антон улыбнулся и снова помотал головой.
   - Мне откройте, Гаврила Иваныч, - подал голос молодой человек, выглядывая из-за монитора.
   - Тебе не открою, ты на задании, Сереха, смастрячишь чего-нибудь, Палыч потом из меня кишки выпустит и глотать заставит.
   - Да тут, собственно говоря,..все, - сказал молодой человек, обращаясь к Антону. - Дневник музей приобрел у Бориса Ивановича Коркина в прошлом году.
   - За сколько приобрел - не сказано? - попросил уточнить мужчина.
   - За двадцать пять тысяч.
   - О-хо! - мотнул головой Гаврила Иванович. - Как говорили у нас на флоте, дармовой сыр только в мышеловке, и то для второй крысы.
   - Понятно, - кивнул Антон. - Сколько я вам должен?
   - Не больше, чем себя не обидеть, и не меньше, чтобы нас не забыть, - поставив обратно в пакет опустевшую бутылку, ответил Гаврила Иванович.
   - Это сколько? - не понял Антон.
   - Шо ты, как на базаре в самом деле, - скривился мужчина. - Информацию тебе Сереха выдал, которую ты просил, информация полусекретная, стоит одну тысячу рублей примерно. Если ты считаешь, шо больше, я не обижусь, но не возьму. Не могу же я, старый моряк на пенсии обидеть хорошего человека.
   - Гаврила Иванович, - сказал молодой человек. - Тут и сам дневник есть, - кивнул он на компьютер.
   - Шо ты говоришь? - не понял мужчина.
   - Дневник этот отсканирован, мы можем сделать копию. Есть у вас с собой флэшка или дискета? - обратился Сергей к Антону.
   - Нет.
   - Слухай, шо ты там распоряжаешься, - направился к столу Гаврила Иванович. - Какая тебе тут копия? - заглянул он в монитор.
   - Смотрите, тут все страницы отсканированы, человеку же можно копию дневника бабушке отдать. А дневник в музее останется.
   - И овцы сыты и волки целы, - в раздумье произнес мужчина.
   - Наоборот, - поправил его Сергей.
   - Шо наоборот? - не понял Гаврила Иванович.
   - Овцы целы, а волки сыты.
   - Ты мне лучше скажи, эта штука работает? - хлопнул Гаврила Иванович по пластмассовому корпусу прибора, стоящего рядом с монитором.
   - Принтер, сейчас посмотрим.
   Сергей нажал кнопку, принтер заурчал, замигал огоньками и затих, оставив горящей зеленую лампочку. - Работает, можем распечатать.
   - Бумаха в ящике стола. Делаем копию? - посмотрел Гаврила Иванович на Антона.
   - Делайте.
   - Делайте, - хмыкнул мужчина. - Только это будет стоить не одну тысячу, и не две, а три или четыре тысячи рублей. Сколько там всего страниц, Сереха?
   - Сорок одна.
   - Ну, так, - улыбнулся мужчина.
   Сергей запустил процесс печати, и через несколько секунд из принтера полетели отпечатанные страницы.
   - У меня только пятитысячная, - сказал Антон.
   - Серега, у тебя сдача есть человеку?
   - Нет, - отрицательно мотнул парень головой.
   - У меня тоже нет, - почесал мужчина за ухом. - Слухай, любезный, может тебе данные паспорта этого Коркина смастрячить на девятьсот твоих рублей?
   - Зачем мне его данные? - не понял Антон.
   - Может, ты ему морду набить хочешь, откуда я знаю?
   - Где он живет?
   - Сереха, человек спрашивает, - толкнул парня в плечо Гаврила Иванович.
   - Село Ляли, улица Новая дом три, квартира пять.
   - Слыхал, квартира пять, и мы в расчете, - улыбнулся Гаврила Иванович, пряча в карман куртки, положенную Антоном на стол, купюру.
   - Торгуетесь, как бедный родственник, - стрельнул глазами Сергей на мужчину.
   - Сереха, самое лучшее, что я могу сделать для своих бедных родственников, так это не пополнять их ряды.
   Вручив Антону копии дневника, Гаврила Иванович проводил Антона до двери и, плотно ее закрыв, направился к пакету с пивом. - Теперь, Сереха, и тебе можно пивка. Сворачивай там всю ету электронику и иди сюда.
   - Подождите, Гаврила Иванович.
   - Шо там таке?
   - Я тут почитал немного, послушайте, что она пишет.
   - Ты мне голову сегодня ерундой не забивай, - отмахнулся от него Гаврила Иванович. - Ты думаешь, что я сегодня могу сообразить, что она там написала сто лет назад. При одной только мысли когда это было, мой головной мозг выпрямляет последнюю извилину и наполняется такой болью, что я не то что слушать, даже думать об этом не могу. Ты мне лучше своими словами скажи.
   - Она пишет, что ее болезнь лечит один молодой фельдшер, а этот дядя сказал, что она вышла за него замуж. Но она же его моложе лет на пять, значит, ему минимум сейчас сто лет с хвостиком.
   - Ну и шо? В Одессе и не по столько люди живут.
   - Не скажите. А что, если я сделаю о них передачу на нашем телевидении?
   - Кто ж тебя туда пустит?
   - Я там на преддипломной практике был после журфака. Обратно они меня не взяли, но с таким-то репортажем, а? Да и заработать можно, это же бомба, а не материал.
   - И много ты заработаешь?
   - Я думаю, тысяч пятьдесят минимум. Может и больше, смотря как все это подать.
   - И смотря кому, - поднял указательный палец Гаврила Иванович. - И главное - с кем.
   - Это да, - согласился Сергей. - Если выйти на центральные каналы, но это смотря, что мы там увидим. С оператором договориться нетрудно. Андрюха свой парень, я с ним полгода работал.
   - Да я ж не о том, - махнул рукой Гаврила Иванович. - Кнопки на камере давить - много ума не надо. Главное - как приехать. У меня Волха черная есть, считай, половина денег в кармане. За жись с ней надо поговорить, а кто это будет делать? Ты? Она же интеллигентная женщина, судя по возрасту, уже сто лет назад грамоту знала. Ты для нее, Сереха, как ребенок незрячий. Станет она с тобой, за жизнь разговаривать? Ясно, шо не станет. Значит, мне придется голову под объектив подставлять. Охрана опять же всей экспедиции, бензин, с работы надо будет отпроситься. Ты шо, Серега пиво не пьешь? Тут, между прочим, последняя бутылка осталась.
   Сергей выключил компьютер и сел на диван рядом с Гаврилой Ивановичем.
   - Ну шо молчишь, договорились? - положил на колено открытую ладонь Гаврила Иванович.
   Сергей шлепнул по протянутой ладони мужчины в знак согласия.
   - Тогда дуй еще за пивом, - улыбнулся тот. - Посидим и кое-какие детали обсудим.
   Сергей молча кивнул головой. Он вообще вряд ли слышал вопроса.
   - Куда, я не понял? - спросил он.
   - За пивом, говорю.
   - Хватит тебе, Гаврила Иванович. Четвертый пузырь допиваешь. Все, короче, я пошел, - встал он с дивана. - Как все организую, я тебе сообщу. Машина нам, конечно, понадобится.
   Антон приехал в Старые Ляли под вечер. Сразу, не откладывая, решил нанести визит санитару. Рассказать о находке и просто порадовать старика. Но в диспансере ему сказали, что Михаил Егорович умер. Перед смертью он успел помириться с дочерью, как чувствовал. Выпил, понервничал и сердце не выдержало. Фамилия его зятя была Коркин, но теперь это уже не имело никакого значения. Выйдя в сумерках из больницы, Антон подумал, что ему давно пора навестить Маэстро и Ирину Никитичну. Дни летят, как кадры на кинопленке, можно и не успеть их увидеть. И было жалко думать, что в мире нет ничего вечного, и все происходит само собой. Какое ему дело, что миллионы лет назад по земле бродили динозавры. Жили динозавры, да вымерли, и это было понятно, но ведь они не понимали, что обречены, а человек несет это знание на себе всю жизнь. Жалко, что рядом нет Вероники. Вдвоем они могли бы продлить себя в детях, разве не это главное? Хотя у него есть Игорь. Невозможно представить парня в роли отца. И это тоже главное. И вообще - почему его так задела смерть Егорыча? Хороший был человек? Не то. Знакомы-то были, всего ничего. Умер по-простому, сердце. Болел - было бы понятно, убили - тоже понятно, геройски погиб - даже славно, а тут сердце. Стучало, стучало и все. Странно, жутко и страшно, что ниточка жизни так легко рвется. Навсегда, навечно, но вот уже и дом. Завтра обязательно первым делом навестить Маэстро.
   Гамака между березами не было, и сразу возникло ощущение, что чего-то не хватает. Маэстро сидел, сгорбившись, на лавочке и, увидев человека, завернувшего с дороги к калитке, выпрямился.
   - Здравствуйте, Федор Ильич! - уже издали поздоровался Антон.
   - Здраствуй, здраствуй, - кивнул старик. - Ко мне или как?
   - Конечно к вам и к Ирине Никитичне, дома она? - спросил Антон, останавливаясь рядом со стариком.
   - Дома, где же ей быть. Заходи, коли так.
   Антон хотел пропустить Маэстро вперед, но тот указал жестом путь впереди себя Антону. Они вошли в избу, Антон задержался у порога, а Маэстро прошел в кухню.
   - А к нам гость, Ириша.
   Из кухни показалась хозяйка. - Антон? - разглядев гостя, удивилась она. - Проходи, раздевайся. Мы как раз завтракать собрались.
   - Да я, собственно, по делу, - сделал шаг навстречу старухе Антон Петрович. - Вот, - протянул он ей пачку листов бумаги.
   - Что это?
   - Ваш дневник. Я нашел его в музее, сделал копии.
   - Дневник? - удивилась старуха.
   - Вы писали его давно, еще до революции. Его нашел Михаил Егорович на развалинах вашей усадьбы, хранил его, потом у него дневник выкрал зять и продал в музей в городе.
   Руки Ирины Никитичны дрогнули. Нерешительно она взяла листы бумаги, заглянула, прочла первые строки и посмотрела на Антона. Глаза старухи смотрели, не мигая.
   - Я забыла.
   Веки старухи заморгали часто-часто, две скользкие слезинки выкатились из глаз и упали на листы бумаги.
   - Что там, что он принес? - беспокойно спросил Маэстро, с тревогой глядя то на жену, то на Антона.
   Старуха протянула листы мужу. Он начал читать вслух, шевеля губами. - Сегодня двенадцатого июля к нам приходил новый доктор Федор Ильич. Он совсем молоденький и похож на ребенка, только голова и руки у него большие, как у взрослого. Папа сначала был дома, потом уехал по приказным делам, а матушка стряпает на кухне с тетей Глашей. Хотят угостить доктора пирогами с вишневым вареньем. Доктор смешной, носит очки, хотя итак хорошо видит. Он сказал, что очки ему нужны для солидности, иначе больные его в серьез не принимают. И еще он сказал, что мне нельзя гоняться за Пуфиком, у него четыре лапы, а у меня только две... Это же ты, - растерянно произнес Маэстро, прервав чтение и поглядев на жену. - Как вы узнали? - перевел он взгляд на Антона.
   - Что узнал? - не понял Антон.
   - Что мою жену зовут Ирина Бурмашева.
   - Так, - открыл рот Антон, но старуха приложила палец к губам, призывая его к молчанию, и Старцев растерянно замолчал.
   - Я же вас спрашиваю, молодой человек, - продолжал настаивать Маэстро. - Не хотите отвечать, а я сам догадался. Вы пришли к нам из органов, я сразу заподозрил, как только увидел вас. Что вам нужно?
   - Каких органов? Что вы, Федор Ильич! - развел руками Антон. - Я же... - осекся он, увидев, что у Ирины Никитичны округлились глаза, призывая его к молчанию.
   - Я же лечился у вас, - ослушался хозяйку Антон.
   - Лечился? Так это мы проверим, сядьте на скамейку, - распорядился Федор Ильич. - Меня, молодой человек, обмануть не удастся.
   Подойдя вплотную к Антону, Маэстро закрыл глаза и почти уперся лбом в его грудь.
   - Действительно, ваш желудок кажется мне не вполне здоровым, - пробормотал Федор Ильич, - Хотя особых причин для беспокойства нет. Вы рыбу вареную едите с чесноком, как я вам говорил?
   - Нет.
   - Ну да, ее едят весной. Но то, что вы лечились, не о чем не говорит, - всплеснул он руками. - Мало ли ко мне приходит народу. На днях этот народный комиссар приходил с геморроем, как его, Чреслов, да! Признавайтесь, откуда вы взяли, что моя жена Ирина Бурмашева?
   - Федюша, успокойся, я сама ему об этом сказала, - ответила старуха.
   - Ты? - изумился Маэстро. - Но зачем?
   - Антоша не служит в органах, он мой родственник дальний, - подхватила она мужа подмышки. - А тебе надо прилечь.
   - Почему же я никогда о нем не слышал? - подчиняясь жене, продолжал выяснять Маэстро.
   - Он живет далеко, мы давно не виделись, - повела она мужа в комнату.
   - А зачем ему говорить - кто ты, если он и сам должен был знать?
   - Мы раньше не виделись, а когда я поняла, что он мой родственник, тогда и сказала.
   - Ты очень опрометчиво поступила, Ириша. Родственники бывают разные, - не сдавался Маэстро, хотя по его бормотанию чувствовалось, что жена его убедила, и сон довлеет над ним.
   - Это хороший человек, Федя, - протянула Ирина Никитична, и стало тихо.
   Антон хотел потихоньку выскользнуть за дверь, но уходить не попрощавшись, было неудобно, да и Маэстро мог проснуться от звука его шагов. Он остался сидеть в кухне.
   - Он что, совсем ничего не помнит? - тихо спросил Антон у хозяйки, когда она вышла из комнаты.
   - Помнит только прошлое. Время для него пошло в обратную сторону. На днях спросил, где у нас корова, которую мы купили, когда приехали из Ростова? А сегодня собрался ехать в Хирный, это хутор на Маныче под Ростовом. Козу заставил продать, я и не поняла поначалу, оказывается, не мог найти квитанции, что уплачены все налоги. Раньше крестьян облагали такими налогами.
   - Вы меня извините, Ирина Никитична, что так получилось, пойду я, - поднялся он с табуретки.
   - Бог с тобой, Антоша, - улыбнулась старуха уголками губ. - Спасибо тебе за дневник. Я ведь и подумать не могла, что он жив. А теперь и папа, и маменька со мной будут, ровно воскресли.
   Антон неловко переминулся с ноги на ногу. - Пойду.
   - Ты как устроился-то? Не рассказал ничего, - не отпускала его хозяйка.
   - Я в порядке, бывшую пристань знаете? У меня теперь там мастерская. Свое дело открыл.
   - Хорошо, что так, - понимающе кивнула она головой. - Что мастеришь там?
   - Резьба по дереву, игрушки буду делать, если все получится. А скажите, Ирина Никитична, при царе там что было?
   - Мастерские и были. В этом доме, про который ты сказал, по-моему, дубильня была. Шкуры там выделывали, на втором этаже их вывешивали сушить, называлось.., забыла, Антоша, то ли.., нет, забыла. А ниже кузница была и большой деревянный цех с лесопильней. Там рамы делали, доски пилили, много всего. У папы большое производство по тем временам было. Когда революция случилась, рабочие сами все мастерские порушили и сожгли. Папа страшно сокрушался, помню, варварами их называл. Где же, говорил, ум у них, нешто новой власти доски будут не нужны? За слова и поплатился, царство ему небесное.
   - А что, при царе пароходы не ходили?
   - Ходили, как не ходили, только река-то не такая широкая была. Это уже, когда плотиной ее загородили, все берега утонули.
   - Точно, - покачал головой Антон. - А я думаю, что за запах стоит у нас в мастерской, дубильня, значит.
   - Мастерская еще там была по пошиву обуви...Или не там? Нет, она деревянная была, но тоже двухэтажная. На втором этаже модные туфельки шили. Папа из Италии мастеров выписал, требовательные они были, но туфельки шили - загляденье. Эту мастерскую первую и сожгли, не любили этих итальянцев.
   - Понятно, - улыбнулся Антон. Ему вдруг стало яснее ясного, что его дело будет жить, сама история на его стороне, дух предков, как говорят - аура.
   - Жалко все, - не понимая его оптимизма, вздохнула Ирина Никитична. - По-другому жизнь могла обернуться, жили бы себе, так нет, господь не дал, разгневался, видать на Россию, послал ей такие страдания.
   - Все наладится, - спрятал улыбку Антон.
   - Бог даст, наладится, - согласилась старуха. - Я тебе мясца велю отрубить. В светелке туша поросенка висит, на неделе закололи. Куда нам ее, свинину-то уже не больно желудок принимает, а Федя что-то и вовсе ничего не ест. Пойдем, помогу тебе.
   - Спасибо, Ирина Никитична, не надо.
   - Брезгуешь что ли? - не поняла старуха.
   - Да что вы! Неудобно мне. Мясо по нынешним временам таких денег стоит. Давайте, я его куплю.
   - Еще чего придумаешь? Нам, Антон, одной пенсии за глаза хватает. Свою-то Федя уж давным-давно в сиротский приют перевел двоим деткам, раз своих Бог не дал. А ты, Антон, нам тоже не чужой стал. Книжки Федя тебе велел увезти?
   - Велел.
   - Почему не увез?
   - Завтра же увезу, Ирина Никитична. Давайте, и мясо завтра, заоднем приеду на машине.
   - Завтра, - укоризненно покачала старуха головой. - Когда оно еще придет, это завтра, когда сегодня все можно. У соседа нашего телефон всегда в кармане есть, куда бы не поехал. У тебя, поди, тоже теперь такой?
   - Телефон-то есть.
   - Так и зови сюда машину-то. Пока доедет, мы с тобой все приготовим. Это и будет твое заоднем.
  
   Глава 14
   Чмыхов
   Когда такси, груженное книгами, подъехало к мастерской, работа там шла полным ходом. Чмыхов встретил своего начальника у входа, где специально задержался после перекура, заметив машину. Здесь он собственноручно соорудил широкую лавку, установив ее на столбики, украшенные резьбой, и повесил на стену большой фанерный щит с надписью "Места для курения". Для выразительности исполнения, все-таки мастерская была художественная, Антон специально купил аэрозольный баллончик с золотой краской, вырезал трафарет в стиле "Шрифт-ретро", и нанес надпись на щит. Лавку и щит он загрунтовал прозрачным акриловым колером "под орех" и покрыл водостойким лаком, а на вопрос - почему места, а не место, заявил, что не для себя одного же он старался.
   - С опозданцев причитается, - развел Чмыхов руками, здороваясь с начальником.
   - Выгружай, - в тон ему, весело ответил Антон Петрович, кивнув на стопки книг и свиное бедро.
   Чмыхов обрадовался книгам даже больше, чем мясу. Вдвоем они быстро разгрузили машину и перетаскали книги в кабинет.
   - Шкафы надо будет купить, - заметил Старцев.
   - Я сам полки сделаю, можно будет паяльной лампой их обжечь, будут как фабричные, - предложил Чмыхов.
   - Только без лампы, Антон. Сейчас так уже не делают. Будет, как в бане.
   - Ну, морилкой покрою, - согласился Чмыхов.
   Антон Петрович согласно покачал головой. Идея Чмыхова ему не понравилась, но лишать человека инициативы, причем бескорыстной, было бы неправильно. Чмыхов вообще сильно изменился в последнее время, мало того, что с первого дня нес бессменную вахту по охране всей мастерской, как-то само собой получилось, что он взял в свои руки и весь процесс производства. Шумел на нерадивых работников, особенно возмущался "этими бестолковками", как он в шутку называл женскую половину коллектива, а оставаясь за Старцева, не давал спуску желающим расслабиться в отсутствии начальства. В общем, благодаря и его усилиям, коллектив из восьми человек, не считая учредителей, работал справно, и они почти укладывались в сроки, обусловленные договором. Опоздание шло на две недели, и по дополнительному соглашению Антон Петрович планировал произвести монтаж первой картины не к первому декабря, а в середине. Тогда же он должен был представить и готовые эскизы, работа над которыми шла полным ходом, готова была идея, отработаны детали, но сам рисунок выглядел неприглядно. Как не старался, Антон не мог грамотно нарисовать то, что видело его воображение. Виной тому было отсутствие серьезной подготовки рисования вообще. Между тем, денег у Антона оставалось чуть больше ста тысяч, сумма, с которой раньше он посчитал бы себя богачом, но сейчас ощущал себя нищим. А без эскизов второго миллиона ему было не видать, как своих ушей. Антон поделился своими неудачами с Чмыховым.
   - Так Сеню попроси, - мгновенно отреагировал тот.
   - Какого Сеню? - не понял Антон.
   - Нашего Семена, который тебе резать тебе помогает.
   - Семен Иванович говорил, что он в кружок рисования в детстве ходил, но для хороших эскизов этого маловато.
   - Ты не видел как он рисует? - изумился Чмыхов.
   - Нет.
   - Гляди.
   Чмыхов принес из кассы лист бумаги размером в половину чертежного листа ватмана и показал его Антону. На листе в карандаше был выполнен портрет офицера в мундире царской эпохи. Портрет, с точки зрения Антона Старцева, был выполнен безупречно, фактура бороды, пластика лица, глаза мужчины, все это было профессионально и точно, как на фотографии. Даже не видя оригинала, Антон сразу почувствовал, что рисунок его точная копия.
   - Как будто фотография, - усмехнулся Старцев.
   - Так Сема и рисовал с фотки, - сказал Чмыхов.
   - Это что, предок твой?
   - Ты меня удивляешь, Антоха, - заулыбался Чмыхов. - Адмирала Макарова Степана Осиповича не узнал. Он же такой мужик был, гардемарин, чердак у него был - во!, бронебойную головку для снаряда изобрел. Скажи еще, что ты "Порт Артур" не читал?
   - Не читал, - сокрушенно мотнув головой, признался Старцев.
   - Тогда ты вообще, - махнул рукой Чмыхов.
   - Что вообще?
   - Можно сказать, вообще ничего не читал.
   - Может быть, может быть, - задумчиво произнес Антон Петрович.
   - Да брось ты, я же просто прикалываюсь, - оскалился Чмыхов.
   - Да я не о том.
   - А о чем?
   - Может и правда, Семена попросить? Пусть попробует.
   - Ему даже пробовать не надо, возьмет и нарисует, вот наколку ему не сделать, я хотел, чтобы он этот портрет мне на грудь наколол, ссыт Сема, говорит, мол, крови боюсь, а тут живую кожу иголкой. А твое художество ему, как два пальца об одно место. Позвать?
   - Нет, пусть работает, вечером поговорим.
   - Тогда я пошел, слышишь, что-то тихо там? - поднял Чмыхов вверх указательный палец. - Пойду, вставлю бестолковкам, если не работают, до перекура еще пятнадцать минут.
   Чмыхов ушел, а Антон Петрович подумал о том, что пора поставить Антона Анатольевича начальником производства. Несмотря на своеобразный стиль руководства бригадой, отдающий, по мнению рабочих, лагерным душком, слушались они его беспрекословно, и результат был, что называется, на лицо. Последнее время, словно почувствовав, что такая идея не раз приходила в голову Старцеву, Антон Анатольевич практически покончил с матерным сленгом, заменив некоторые слова оригинальными аналогами. "Сисева мать, гнилой чердак, счас как сделаю по кормушке, тебе только карандаши сосать, пироженка вафельная" и тому подобное. Все это было недопустимо с точки зрения нравственного климата в коллективе, но было лучше, чем откровенное ругательство и пока работало. К тому же, в некоторых вопросах, как убедился Старцев, Чмыхов был вообще незаменим. Дважды за последний месяц с его мастерской могло случиться непоправимое. Первый раз их пытались поджечь наркоманы, которых Чмыхов терпеть не мог и не подпускал на пушечный выстрел. Антон не только предотвратил пожар, получив ожоги кистей рук, но и "вычислив" поджигателей, взял с них слово больше этого не делать. Второй раз на мастерскую "наехали" местные уголовники, о которых Старцев даже не подозревал. Чмыхов не только уладил конфликт с местными, но и подружил их с мастерской. Теперь на стене его кабинета были начертаны красным фломастером несколько телефонных номеров нужных людей, к помощи которых Старцев прибегать не собирался, но наличие номеров вселяло уверенность.
   Соавторство с Семеном тоже дало свои результаты, хотя не обошлось и без казусов. Заставить рисовать художника "своими глазами" Антон не мог, поэтому, предоставив в распоряжение Семы эскизы, Антон Петрович предоставил ему и полную свободу, дабы не затягивать творческий процесс. Семен с задачей справился, его рисунки выглядели убедительнее, но как бы это сказать, не лишенный воображения, художник привнес в работы свои сучки и задоринки. Причем, в буквальном смысле. Они, по его мнению, оживляли рисунок, хотя и было непонятно, к чему тут эти трещинки, свидетельствовавшие разве что, о дефектах древесины. Тем не менее, эскизы благополучно утвердили, первая картина заняла свое место на шестом этаже гостиницы, а обещанный миллион рублей был перечислен на счет Старцева.
   Впереди был Новый год, к которому, несмотря на явные успехи, Антон Петрович подходил с грустинкой. Праздники в его жизни вообще не занимали сколько-нибудь ощутимого места, еще раньше, когда они жили с Катей, праздники обычно переживались, как вынужденное безделье. На хорошее застолье с друзьями, поездки и просто вылазки на природу обычно чего-нибудь недоставало, иногда друзей, но чаще денег. Теперь у Антона было и то и другое, и он решил отпраздновать Новый год в коллективе тридцатого декабря. Кроме планируемого застолья Антон Петрович подготовил для своих работников ощутимые премиальные, зная по своему опыту, как обычно недостает денег именно под Новый год.
   За две недели до этого события в мастерскую поступил заказ от местного руководства на изготовление резных врат, в которые будут въезжать Дедушка Мороз со Снегурочкой. Заказ был исполнен за три дня, и в мастерской возобновились работы над второй картиной. В обеденный перерыв к Антону Петровичу подошел, недавно назначенный начальником производства, Чмыхов и, виновато пряча улыбку, отвел его в кабинет.
   - Антоха, тут такое дело, - начал он, прикрыв за собой дверь. - Сторжилу надо нового искать.
   - Ясно, - весело усмехнулся Старцев.
   - Да ты не понял, я не из-за этого, - нахмурился Чмыхов, имея в виду свое назначение на должность. - Я бабу нашел, уже две ночи у нее ночевал. Бегаю туда-сюда, мало ли что, если бы хоть через ночь сторожить.
   - Как зовут?
   - Бабу-то? - насупился Антон Анатольевич. - Светкой. Молодая, согласна на мне пожениться, в смысле со мной, замуж, короче, согласна. Такие дела, Антоха, - вздохнул Чмыхов.
   - И когда свадьба?
   - Не знаю еще, она еще со своим мужиком не развелась, хотя давно уже не живут. На развод с ним вчера мы с ней подали заявление, когда разведут, хрен его знает, скорее всего, после Нового года. Да мне свадьба эта, - махнул он рукой, - По барабану, это ей надо. Ну, я думаю, и ладно, раз уж деньги выкидывать, с этим-то я завязал, - щелкнул он себя по горлу, - Сделаю ей девишник, а после так станем жить. Дружбаны-то у меня, сам понимаешь, не считая тебя, конечно, а узнают, что на свадьбу не пригласил, могут обидеться. Пусть они там своим бабьим колхозом посидят и баста.
   - Когда девишник-то?
   - Решили двадцать девятого, Новый год я тоже хочу по-домашнему встретить, тридцатого, считай, здесь отмечать будем, а двадцать девятого в самый раз.
   - Поздравляю, Антон, - протянул ему Старцев руку.
   - Да, что там, - скользнула по лицу Чмыхова улыбка, которую он торопливо спрятал, словно боясь, что эмоции выплеснутся через край.
   - Давай так, я тебя пока подменю, а с Нового года сторожа найдем, даже двух, думаю, с этим проблем не возникнет, - предложил Антон Петрович.
   - Ты начальник, тебе и решать, по деньгам, то, да се.
   - Тогда, договорились, - кивнул Старцев.
   - А что тебе Новый год одному тут сидеть, в деревне баб незамужних прорва, любая с радостью пойдет?
   - Как это - любая?
   - За тебя-то? - хмыкнул Чмыхов. - Точно тебе говорю, только свистни.
   Антон Петрович предложил отпраздновать Новый год в коллективе тридцатого декабря с последующими четырьмя выходными днями, а третьего января выйти на работу. Этот график устроил всех, и с самого утра тридцатого в мастерской началась подготовка к празднику, женщины накрывали столы, принесенными из дома, соленьями, выпечкой, резали салаты, готовили что-то на горячее. Мужчины путались у них под ногами, сыпали остротами и беспрестанно ходили на перекур. Антон Петрович не разделял, охватившего весь его небольшой коллектив, предпраздничного мандража. Сидя в кабинете, он сосредоточенно думал о том, куда подевался Чмыхов. Еще с вечера они договорились, что Антон Анатольевич заедет на такси за бухгалтером Андрюхой и привезет его в мастерскую. Время близилось к обеду, но от Чмыхова не было не слуху, не духу. Если он просто нажрался на этом своем девичнике, то это еще полбеды, размышлял Антон Петрович, но в этом случае он уже должен был бы дать о себе знать. Чмыхов не тот человек, который бросает слова на ветер, значит, что-то случилось. Антон Петрович не знал, где теперь живет его тезка, тот об этом умолчал, а спросить его случая как-то не представилось. Антон решил вызвать такси и самому съездить за бухгалтером. В ту же минуту в его кабинет ворвалась Люба Калашникова, зеленоглазая светло-русая красавица, работавшая в мастерской шлифовщицей.
   - Антон Петрович! - умоляюще обратилась она к нему с порога, - Удалите куда-нибудь этих бандитов. Мешаются только.
   - Куда же я их удалю? - улыбнулся Старцев.
   - Они у нас почти все уже съели, - обиженно сказала Люба.
   - Ну-ка пойдем, - выдохнул Антон Петрович.
   Выйдя из кабинета, он увидел "банду" мужиков, нагло нападающих на наполовину накрытые столы.
   - Мужики, что это такое? - нарочито грозно спросил он.
   - Так обед уже, Антон Петрович, все есть хотят, - загудели мужики.
   - Значит так! Подошли все ко мне. Вот вам три тысячи, шагайте в магазин и купите все, что приглянется для стола. Предупреждаю, спиртное в разумных пределах. Увижу кого-нибудь на рогах, на работу может больше не выходить.
   Гул одобрения тут же сменился вздохом разочарования. - Антон Петрович...
   Старцев и сам понял, что перегнул палку, виной всему "дурацкое" настроение. - Ладно, я пошутил, - со вздохом признал он свою вину. - Но все равно, держать себя в руках.
   - Это само собой, - согласно закивали головами мужики и, на ходу обсуждая предполагаемые покупки, отправились в магазин.
   - Про меня не забудьте! - весело крикнул им вслед Василий Иванович, одноногий инвалид, принятый на той неделе сторожем. Это был маленький, с фигурой подростка, старикашка, до пенсии работавший столяром. Без одной ноги Василий Иванович пришел с войны, и как говорили, руки у старика были золотые, и протезы он делал себе сам, да так, что хромота старика была почти незаметна.
   Чтобы отвлечься от дурных мыслей, Антон вышел на улицу.
   - Простынете, Антон Петрович! - крикнул ему вслед кто-то из женщин.
   Улыбнувшись, он отрицательно мотнул головой. Свежий морозный воздух приятно взбодрил кожу. Антон с удовольствием сделал несколько глубоких вдохов и посмотрел на реку. Там вдоль берега, на расчищенном от снега, льду, резвилась на коньках ребятня. Визгни и восторженные крики летели по всей округе. Антон достал телефон и набрал номер Дуникина. Тот ответил, что сейчас занят и сможет подъехать через час.
   - Точно? - попросил уточнить Антон.
   - Сказал дак, - буркнул Дуникин и отключился.
   Антон убрал телефон и, услышав скрип приближающихся шагов, повернул голову. К нему шла женщина. На вид ей было от тридцати до сорока лет, и более определенно сказать было трудно, потому что часть ее лица скрывала пуховая шаль. Из-под нее торчали пухлые щечки, порозовевшие на морозе, круглые карие глаза в обрамлении длинных ресниц, подернутых инеем. По мере приближения женщина замедлила шаг, и на вопросительный взгляд Антона тихо произнесла:
   - Мне бы Старцева Антона Петровича.
   - Это я, а вы кто?
   - Свеколкина.
   Фамилия женщины ни о чем Антону не говорила. - Вы наверно жена Чмыхова Антона? - предположил он.
   Женщина удовлетворительно кивнула головой.
   - И где он?
   - Его арестовали, - быстрым движением поднесла Свеколкина к глазам платок.
   - Арестовали? За что?
   - За убийство, - выдохнула она.
   - Пойдемте ко мне в кабинет, - проглотил Старцев комок, внезапно образовавшийся в горле.
   Сопровождаемые удивленными взглядами женщин, они прошли в кабинет Антона. Кто-то многозначительно улыбнулся, посмотрев им вслед.
   Усадив женщину на стул, Антон подошел к окну.
   - Давайте, рассказывайте, - хрипло выдавил он.
   - У нас вчера был...- замялась Свеколкина.
   - Девичник, я знаю, - подсказал ей Антон.
   - Ну, да. Девчонки с работы пришли. Антон был с нами, вино помог открыть, поужинал. Пить он не пил, - всхлипнула Светлана.
   - Дальше, - попросил Антон Петрович.
   - Потом пришел Свеколкин. Пьяный, как всегда. Мол, дом мой, имею право, и сразу к столу. Антон ему не дал с нами сесть. Взял бутылку портвейна со стола и говорит ему, пойдем, мол, там поговорим.
   - И что? - нетерпеливо спросил Антон, потому что женщина опять замолчала.
   - Они ушли, а через час или полтора приехала милиция. Один сказал, что они ищут Чмыхова.
   - Нашли?
   - Он в бане спал, я ее днем топила. Он им сказал, что делов не знает, но они его слушать не стали и увезли, потому что его заподозрили в убийстве Свеколкина.
   Антон Петрович опустился на стул. - И где он сейчас?
   - В морге наверно.
   - Я про Антона.
   - Антон в милиции, но в два часа его в город в тюрьму повезут. У нас тут в праздники арестованных не держат. Мне один лейтенант сказал. Я туда ходила, пирожки с печенью ему унесла, - снова всхлипнула Свеколкина. - Только к нему не пускают.
   - В два часа, - посмотрел на циферблат Антон. - Если "Дуня" не опоздает, успеем его увидеть.
   - Какая Дуня? - не поняла женщина.
   - Да это так, - хмыкнул Антон. - Такси мы так зовем ласково.
   Поднявшись со стула, он быстро оделся, и они вышли на улицу. Дуникин приехал вовремя, и через двадцать минут машина затормозила у районного отделения милиции. У служебного входа уже стоял, готовый к погрузке, ЗАК. За рулем в кабине сидел сержант и решал кроссворд.
   - Вы не скажете, когда арестованных повезут? - обратился к нему Старцев.
   - Поедят они дак и поедем, - не отрываясь от кроссворда, откликнулся милиционер. - А ты кто такой вообще? - вдруг встрепенулся он. - Чо надо-то?
   - Человека надо увидеть.
   - Где ты тут человеков нашел, - буркнул сержант, склоняясь над газетой.
   Минут через пятнадцать дверь служебного входа распахнулась, и к машине вывели задержанных. Их было двое.
   - Здорово, Антоха, - успел крикнуть Чмыхов, и его тут же затолкали в машину. - Да подожди ты, Боря, - высунулся он в зарешеченное окошко. - Сбегу я что ли? Дай человеку пару слов сказать!
   Лейтенант захлопнув за ним дверь без ручки, в кабину лезть не спешил. Повернувшись к Чмыхову спиной, он медленно достал сигарету и зажигалку, не спеша прикурил.
   - Слышь, Антоха, я этого козла даже пальцем не тронул. Не убивал я его, веришь?
   Старцев согласно кивнул головой.
   - Точно тебе говорю, не я это.
   - Все? - повернулся к Чмыхову лейтенант.
   - Э! - вдруг заорал тот. - Светка, ты курево мне принесла?
   - Забыла! - заревела Свеколкина.
   - Боря! Подожди минуту, мне же там все праздники на нарах париться, а тут киоск рядом. Светка, пулей давай в киоск, бери блок любых.
   - Я быстрее, - крикнул Антон, и со всех ног припустил к киоску.
   Через две минуты он сунул между прутьями решетки блок сигарет "Ява" и зажигалку. ЗАК медленно развернулся и покатил в город.
   - Не скучай без меня, Антоха, лет через дцать увидимся! - крикнул ему Чмыхов, улыбнувшись и тут же спрятав улыбку, словно чего-то опасаясь.
   - Ну, чо, поехали что ли? - раздался над ухом Антона голос Дуникина.
   - Подожди, Серега, - перевел дыхание Старцев. - Кстати, ты мне еще будешь нужен сегодня.
   - Сколь?
   - Что сколь? - не понял Антон.
   - Сколь нужен-то?
   - Часа два.
   "Дуня" нахмурил брови и задумался. - День-то предпраздничный, работы по горло, - выдавил он.
   - Триста пятьдесят хватит?
   - Триста пятьдесят мало, пятьсот, - прикинул таксист.
   - Держи, - достал Антон затребованную купюру, - И ждите меня здесь.
   - А вы куда? - рванулась за ним Свеколкина.
   - В милицию, а вы ждите, - повторил он, осадив порыв женщины кинуться следом.
   На вопрос - можно ли увидеть следователя, дежурный ответил, что следователи сидят в прокуратуре, а здесь опера, но если он по делу Чмыхова, в десятом кабинете ему и без следователя все объяснят. Табличка на означенном кабинете указывала, что за дверью находится старший оперуполномоченный Ласков Николай Сергеевич. Постучав и, услышав приветливое "войдите", Антон толкнул дверь. Старший лейтенант сидел в кресле и задумчиво пускал в потолок кольца дыма. Колечки выходили ровные, просто загляденье, но порыв воздуха в открывшуюся дверь рототворные творения безжалостно уничтожил.
   - Слушаю вас, - указал Николай Сергеевич на стул, приставленный к столу с наружной стороны.
   - Я по поводу Чмыхова, - сказал Антон.
   - Чмыхова? - переспросил старший лейтенант. - А вы ему кто?
   - Я его начальник, - пояснил Старцев.
   Ласков неопределенно повел бровью. - И что за повод?
   - Я уверен, что Чмыхов не виноват и его арестовали по ошибке, - выпалил Антон.
   Старший лейтенант спрятал, непроизвольно вырвавшуюся, усмешку и медленно перевел дыхание. - Вы там были и все видели?
   - Где?
   - На месте преступления.
   - Нет, но...
   - Тогда откуда такая уверенность? - перебил его Ласков.
   - Я знаю Антона с детства и...
   - И что? Вы знаете, как сказал один мудрый человек, невиновных вообще не бывает, есть недоказанные. Если человеку за сорок, его можно садить без суда и следствия, а тем более рецидивиста, - пожал плечами старший лейтенант. - К тому же его арестовали не мы, а следак из прокуратуры, мы только собрали доказательства, и их оказалось достаточно.
   - Можно узнать какие?
   Ласков ненадолго задумался. - В принципе я не обязан тебе отвечать, - улыбнулся он, туша сигарету в пепельнице. - Но какая уж тут военная тайна, - махнул он рукой. - Чмыхова видела соседка, выходящим из дома вместе со Свеколкиным, тоже самое говорят и другие свидетели. На горлышке бутылки, которым был убит Свеколкин, отпечатки пальцев только Чмыхова и других нет, а мотив, - кивнул старший лейтенант за окно, - Вон под окном стоит, слезы льет. Предлагали дуре выйти замуж за хорошего человека, отказалась, теперь пусть локти кусает.
   - Вы себя имеете в виду? - догадался Антон.
   - А вас это не касается, - ни капельки не обиделся старший лейтенант. - Человеку вообще свойственно заблуждаться и совершать необдуманные поступки, а тем более женщине, - философски заметил Ласков, - И наше мужское дело научиться прощать эти ошибки, быть, так сказать, на высоте своего мужского достоинства.
   Из милиции Антон со Светланой поехали к Андрею. Объяснив бухгалтеру суть дела, Антон предложил поехать в мастерскую и все-таки отпраздновать Новый год. Подумав, Андрей согласился. Вместе решили пока никому ничего не рассказывать, а сразу после праздника найти Чмыхову хорошего адвоката. Свеколкина с планом мужчин согласилась, ее решили не отпускать, хотя она и сама никуда не спешила. Все вместе поехали в мастерскую, угодив в самый разгар праздника. По его окончании Света идти домой наотрез отказалась и попросила Старцева оставить ее мастерской. Василий Иванович, которому предстояло дежурить ночью, не возражал, и Антон согласился. Наутро, когда он пришел сменить, единственного пока, сторожа, Свеколкиной в мастерской уже не было. Как объяснил Василий Иванович, женщина ушла встречать Новый год к подружкам.
   Утром третьего января первым автобусом Антон выехал в город. Большинство адвокатских контор оказались закрыты, но после продолжительных поисков Антон нашел работающее заведение со странным названием "ЗАПОР". Как оказалось, ничего странного в названии не было, аббревиатура расшифровывалась, как "закон и порядок". В единственной комнате конторы находилось два человека, молодая девушка с внешностью учительницы младших классов и пожилой вальяжный господин с буденовскими усами.
   - Я Антон Петрович Старцев, - представился посетитель.
   - Проходите, присаживайтесь, - улыбнулся в усы пожилой господин, указав жестом на стул. Василий Евгеньевич Ларин к вашим услугам, а это моя помощница Таня. Что привело вас в такой день к защитникам закона и порядка?
   Антон присел на предложенный стул и торопливо начал рассказывать. Адвокат слушал его, не перебивая, легонько постукивал карандашом по столу, шевелил усами, и только хмурил брови, когда мысли Антона путались и он "подъедал" факты. Таня, последовав примеру своего наставника, сидела, не шелохнувшись, сложив ладони лодочками вокруг щек.
   - Все? - поинтересовался Василий Евгеньевич, когда Антон замолчал.
   Старцев удовлетворительно кивнул головой.
   - Таня, что думаешь? - обратился Ларин к своей помощнице.
   - Даже не знаю, - улыбнулась она, убрав руки на стол. - Хотя из рассказа с большой долей вероятности можно заключить, что убил именно Чмыхов. Кому еще мог мешать этот Свеколкин, если его даже не ограбили?
   - Ну да, ну да, - задумчиво кивнул Ларин. - Запороли, как поросенка и баста.
   - Чмыхов не убивал, - возразил Антон. - Он мне сам сказал, что Свеколкина даже пальцем не тронул.
   - А что, по-твоему, он должен был говорить?
   - Если бы убил Антон, он не стал бы отпираться. Я знаю его с детства, он вообще никогда не умел изворачиваться, не такая у него натура.
   - Люди со временем меняются, - заметила Таня.
   - Я уверен, что это не он, - продолжал настаивать Старцев.
   - Возможно, возможно, - вздохнул Василий Евгеньевич. - Вы говорите, что последняя судимость Чмыхова была за убийство, как это было?
   - Он на тракторе пахал до темноты, решил срезать путь, и поехал в гараж не по дороге, а напрямую через перелесок. А там пьяный мужик в борозде уснул, Антон его и переехал. Он этого даже не понял, уже утром его по следам от протекторов нашли.
   - А первые две?
   - Первая за хулиганство. В директора школы швырнул портфелем, устроили показательный суд, у директора было сотрясение мозга, кажется, а вторая за драку на танцах.
   - За что швырнул - то?
   - Мода тогда была такая - носить длинные волосы. У Антона они еще вились немного, ему даже девчонки завидовали, а директор взял ножницы и кусками волосы искромсал.
   - Садист был ваш директор, - хмыкнул Василий Евгеньевич. - Ну что ж, год или два мы могли бы пообещать, разумеется, от срока, состояние аффекта, ревность, самооборону тут не пришьешь, если этот Свеколкин был безоружен. Ты как считаешь, Таня?
   - Я тоже так думаю, - быстро согласилась девушка.
   - Я хочу, чтобы его полностью оправдали, - продолжал настаивать Антон.
   Ларин и Таня переглянулись.
   - Понимаете, - начала девушка, - Если выяснится, что убил все-таки Чмыхов, такая позиция защиты в суде только навредит ему. Вы рискуете не только своими деньгами, но и его годами заключения.
   - И все-таки я настаиваю, - упрямо повторил Антон.
   - Ваше право, молодой человек, - нервно вздрогнули усы на лице Василия Евгеньевича. - Тогда это будет стоить, будет стоить, - перевернув карандаш, он написал число на листке бумаги. Число было в пять раз больше той суммы, которой располагал в данный момент Старцев. - И учтите, никаких гарантий, - выбрался он из кресла. Адвокат оказался исполинского роста и могучего телосложения. - Деньги у вас с собой?
   - Только часть, остальные я выплачу сразу же, как скажите.
   - Ну, это не существенно, - махнул Ларин рукой. - Главное, чтобы они у вас были.
   - Я вот еще что вспомнил, - оживился Антон. - Я заметил, что тот опер Ласков сам неровно дышит к Свеколкиной, может быть, там с фактами не так уж и все в порядке?
   Адвокат шумно перевел дух. - Сделаем так, - уперся он в стол средним пальцем руки, - Завтра или послезавтра я навещу в тюрьме Чмыхова, посмотрю, что он за фрукт, потом приеду к вам в деревню, надо осмотреться на месте и познакомиться с делом. Сейчас оформите с Таней все бумажки, чтобы я мог работать, а я пока пойду и попью кофе. Всего, молодой человек, - кивнул Ларин Антону и, развернувшись, толкнул дверь, встроенную в стену таким образом, что она была совершенно невидна для непосвященных. - Кстати, - обернувшись вполоборота, заметил Василий Евгеньевич, - Если бы у всех задержанных были такие друзья, количество заключенных заметно бы поубавилось.
   - До свидания, - удивленно и чуть растерянно произнес Антон.
  
   Василий Евгеньевич появился в мастерской Антона восьмого после обеда. Ввалившись к нему в кабинет, он устало плюхнулся в кресло.
   - Хорошо тут у вас, воздух свежий, снежок чистый, сверкает, как бриллиант, - вместо приветствия начал он. - Даже голова закружилась.
   - Может, чашечку кофе?
   - У тебя какой?
   - Нескафе.
   - Давай, поморщился адвокат, - И стакан холодной воды.
   Антон заварил кофе, подождал, пока адвокат напьется. - Кофе дерьмовый, - сказал тот, - Но водица хороша. Родниковая?
   - Артезианская из скважины.
   Ларин удовлетворительно кивнул головой и пересел к столу. - Значит так, - начал он, - С фактами, свидетелями, заключением экспертов все в полном порядке. Я проверил. Василий Евгеньевич замолчал, обратив внимание на шум за дверью кабинета.
   Антон быстро встал и распахнул дверь. Возле нее собрался весь коллектив мастерской. Люди были в курсе событий, выжидательно смотрели на Антона Петровича и, судя по всему, расходиться не собирались.
   - Я все потом расскажу, - тихо, но властно произнес он. - А теперь работать.
   - Подслушивать вообще нехорошо, - раздался из глубины кабинета голос Ларина.
   Антон Петрович закрыл дверь.
   - Так вот, - продолжил адвокат. - К делу приобщен маленький перочинный ножик, как я выяснил, принадлежавший Свеколкину. На лезвии несколько капель крови, не совпадающей по группе ни с кровью Чмыхова, ни самого Свеколкина. Убить этим ножиком невозможно, там фиксация лезвия настолько слабая, что он просто сломается при ударе. Поэтому ножик хоть и приобщили к делу, но оставили без внимания. Тем не менее, легкое ранение вроде царапины или легкого укола им нанести можно. Дай листок бумаги. Смотри, что получается, - начертил адвокат прямоугольник, - Это скамейка, возле которой нашли Свеколкина, справа от нее две четырехэтажки. С торца там окон нет, поэтому из них никто Свеколкина видеть не мог. Но прямо перед лавочкой в тридцати метрах трехэтажное общежитие, в котором, кстати, он и жил последние два года. Если верить Чмыхову, он довел Свеколкина как раз до этой лавочки, отдал ему портвейн, кстати, гадость невообразимая, и, вернувшись, ушел спать в баню. Правда, я так и не понял, почему в баню, что, ему места в доме не хватало?
   - У них дом маленький, там шум, музыка, а Чмыхов дежурил здесь в мастерской в предыдущую ночь, а потом еще работал часов до двух. Устал просто и лег, - пояснил Антон.
   - Теперь понятно, - согласно кивнул Ларин головой. - Так вот, если верить Чмыхову, то можно предположить, что Свеколкина засекли из окон общежития друзья-товарищи. Увидели в руках бутылку, ну и решили прийти на помощь.
   - Вы думаете, их было несколько?
   - Может быть, может быть. Но вполне возможно, что и один. На лице Свеколкина есть несколько царапин от горлышка, но они ничего общего со смертью не имеют, решающий удар был нанесен в сонную артерию. Свеколкин умер в несколько минут от потери крови. Главное в другом, если ножик был в руках самого Свеколкина, значит, на нем остались капли крови убийцы.
   - Ну, так и надо идти с этими доказательствами в милицию, - улыбнулся Антон.
   - Это не доказательства, а всего лишь предположение. К тому же, как ты себе представляешь из двухсот с лишним, проживающих в общежитии, мужиков искать человека с царапиной от этого ножика? Да ни один опер этим заниматься не станет. К тому же ни в какую больницу, разумеется, тот не обращался, заклеил царапину пластырем, и аля-улю.
   - Можно заставить всех сдать кровь на анализ, - предположил Старцев.
   - А он скажет, что порезался этим ножиком, когда карандаш точил, - улыбнулся Василий Евгеньевич. - Да и нет в УК такой процессуальной процедуры, как поголовная сдача крови.
   - Значит, доказать ничего не возможно? - вздохнул Антон Петрович.
   - Одно соображение есть. При порезе сонной артерии, кровь в первые секунды буквально бьет фонтаном. Убийца стоял очень близко, поэтому он не мог не забрызгать кровью одежду.
   - Одежду можно выбросить, - пожал плечами Старцев.
   - Можно, то можно, - согласился Ларин, - Но сделать это незаметно в общежитии невозможно. К тому же, как я выяснил, средняя зарплата зимой у двух третей проживающих в этом общежитии, не превышает трех тысяч рублей, а куртка плюс штаны стоят как раз столько, ито самые дерьмовые шмотки. Скорее всего, он постарался застирать пятна крови, что тоже нереально, следы все равно останутся.
   - И что теперь? - проглотил, застрявшую в горле, слюну Антон.
   - Думаю, что часам к пяти надо наведаться в это общежитие и пообщаться с народом.
   - А если он все-таки не из общаги?
   - Тогда аля-улю, - развел руками Ларин. - Будем менять стратегию защиты, но деньги, кстати, где они? Я не верну.
   - Я понимаю, - согласно кивнул Антон головой и достал из стола несколько банковских упаковок с купюрами. - Может, еще кофе?
   - Нет, кофе достаточно, вот, пообедать бы не помешало.
   - Вы знаете, а у нас негде. Было одно кафе, но оно уже, говорят, лет десять, как закрылось.
   - Ничего, - поднялся Василий Евгеньевич. - У меня горячий чай всегда в машине, я в магазине что-нибудь присмотрю. Магазины-то остались?
   - Остались, - улыбнулся Антон.
   - В четыре часа я за тобой заеду, значит, не прощаемся, - кивнул адвокат.
   После его ухода Антон некоторое время сидел за столом, пытаясь привести в порядок собственные мысли. Думать о работе он не мог, попытка успокоить чашкой кофе, нервно дрожащее нутро, вызвала тошноту, застрявшую в горле. Антон закрыл дверь на ключ и лег на диван. Закрыв глаза, он попытался представить предстоящий визит в общежитие. Двести с лишним мужиков, и среди них один, возможно, убийца. Как заставить его признаться, как его вычислить, задача, которая представлялась Антону неразрешимой. Вся надежда на Ларина, который все-таки профессионал в отличии от Антона.
   Очнулся Старцев от громкого стука в дверь. Выбросив руку привычным движением, он автоматически глянул на часы. Они показывали без одной минуты четыре. Вскочив с дивана, Антон открыл дверь.
   - Уснул что ли? - весело спросил Ларин, быстро входя в кабинет.
   - Сам не заметил, - виновато улыбнулся Антон.
   - Ничего, бывает, - хлопнул его по плечу Василий Евгеньевич. - Одевайся, давай. Время не ждет. Слушай, - воскликнул он, - Я знаешь, что совершенно выпустил из виду. Дни-то сейчас по календарю праздничные, может, разъехался народ по своим деревням?
   - Это в городе праздничные, а здесь они уже работают с пятого числа.
   - Ну, тогда все в порядке, поехали.
   Дорога к общежитию шла все время в гору, но АУДИ шла по наклонной так же легко, как и по шоссе. Антон мысленно сравнил этот подъем на АУДИ с жигуленком Дуникина и нечаянно улыбнулся.
   - Что улыбаешься? - шевельнул усами Ларин.
   - Да машина у вас, - откликнулся Антон.
   - Машина дерьмо, ей уже скоро одиннадцать лет, давно пора менять, но пока езжу. На западе ее давно бы сдали на металлолом. А у тебя какая тачка?
   - У меня даже прав нет, - улыбнулся Антон.
   Адвокат удивленно посмотрел на Старцева. - Счастливый человек.
   - Почему? - не понял Антон.
   - Это первые два, три года ты ездишь на машине, а потом машина на тебе. Я недавно бампер менял - три сотни ЕВРО, про бензин, масла, всякие ТО, резину, я вообще молчу. За мойку приходится платить пятьсот рублей, это еще по знакомству. Ну, все приехали, - затормозил он у торца жилого дома, который рисовал на бумаге. Слева стояла скамейка. Кивнув на нее, Ларин пояснил, что здесь и был убит Свеколкин.
   - Можешь выйти, посмотреть. Там, правда, снежком уже все припорошило, но я ботинком ковырнул, весь снег кровью пропитан.
   - А что там смотреть? - поежился Антон.
   - Тогда поехали, - надавил Василий Евгеньевич педаль газа. - Вот оно, то самое общежитие, - остановил он машину у подъезда.
   Дверь в здание была раскурочена и висела на одной петле. Чтобы она совсем не оторвалась, кто-то растворил дверь настежь и придавил ее кирпичом. Вторая дверь закрывалась, но не до конца, образовавшийся от многочисленных хождений, снежный нанос на пороге давно превратился в ледяной бугор. Из дверной щели вился парок, образуя на потолке тамбура сосульки.
   - Как в сказку попали, - улыбнулся Ларин.
   Внутри помещения было темно и до такой степени грязно, что можно было предположить, что лестницы и коридоры не убирались со дня основания общежития. Под ногами что-то скрипело, шуршало, звенело, с треском лопались стекла разбитых бутылок, и сам воздух был пропитан смрадом гниющего мусора.
   - Давай, ты на третий этаж, а я пройду по второму. Там как раз комната, в которой жил Свеколкин.
   - А что говорить-то? - растерялся Антон.
   - Поспрашивай, может, кто-нибудь что-то видел. Народ живет здесь простой, в морду просто так не дадут. Обращай внимание на все, что покажется странным, но в душу не лезь, иначе действительно могут врезать.
   Антон поднялся на этаж и постучал в несколько дверей. Его стук остался без ответа, большинство людей еще не вернулись с работы. В одной из комнат Старцеву ответили сразу два голоса. Здесь жили молодые парни, только что вернувшиеся из армии. В общежитие они заехали два дня тому назад, и помочь Антону ни чем не могли. Повернув обратно на лестницу, Старцев услышал гул голосов, сопровождаемый топотом ног. По лестнице поднималось два десятка человек, оживленно переговариваясь на производственные и бытовые темы.
   Собравшись с духом, Антон громко, насколько мог, обратился к толпе.
   - Мужики, тут недавно одного человека убили, может, кто-нибудь что-то видел?
   - Свеколкина что-ли? - раздались голоса.
   - Точно.
   - Туда ему и дорога, этот придурок всей общаге житья не давал.
   - А никто не видел, как это было?
   Пожимая плечами и вообще не глядя на Старцева, мужики прошли мимо, оставив вопрос Антона без ответа.
   - Никто что ли? Человека одного посадить хотят, а он не убивал, - крикнул им вслед Антон.
   Мужики разошлись по комнатам, не обращая на его окрик внимания.
   - Раз хотят, значит, посадят, - заметил кто-то из них.
   Через минуту в коридоре стало тихо. Антон медленно спустился на второй этаж и скоро увидел Ларина, выходившего одной из комнат.
   - Ну, что, узнал что-нибудь? - спросил Василий Евгеньевич.
   Антон отрицательно покачал головой. - Там сначала никого не было, потом мне целая толпа на лестнице попалась. Я спросил, говорят, что будто даже рады, что Свеколкина убили, но никто ничего не видел.
   - Ну, кто ж так делает? - покачал адвокат головой. - Беседовать надо лично с каждым, в крайнем случае, с комнатой. Кто тебе в толпе что-то скажет! Хотя и у меня ничего нет, - вздохнул он.
   Ларин замолчал. Из комнат, переодевшись в трико и домашние тапочки, посыпали люди, направляясь в умывальную и душевые комнаты. Потеребив ус, он задумчиво поглядел им вслед и, дождавшись, когда коридор опустел, кивнул Антону проследовать за ними. В умывальнике слышался хохот, и шла оживленная беседа. Один из мужиков рассказывал про некого Толика Гуляева, у которого, по его мнению, съехала после праздника крыша.
   - Ну, под трактор во всем чистом полез. Из ямы вылез в мазуте с ног до головы. Я у его спрашиваю, чо, мол, ты не переодевашся, а он - дак чо, роба-то, мол, от грязи уж сломатся скоро. Раздался хохот. Антон рванулся к двери с намерением ее открыть, но Ларин, остановив его жестом, прижал палец к губам, приказывая молчать.
   - И чо он, так и ходит теперь? - спросил кто-то из мужиков у рассказчика.
   - Седни приташшил полведра соляры, стираться решил.
   Опять раздался смех, и Ларин резко толкнул дверь.
   - Здорово еще раз мужики! Не подскажите, где мне Гуляева найти?
   - А на что он тебе?
   - Дело у меня к нему, мужики, срочное дело. Я специально к нему из города приехал.
   - Где Толька-то? - спросил кто-то из мужиков.
   - Внизу он, в прачечной, - ответил другой.
   - Спасибо, мужики, век не забуду, - захлопнул Ларин дверь. - Вот, кажется, вам ответ на все вопросы, - тихо сказал адвокат Антону.
   Спустившись на первый этаж, они легко нашли прачечную, по доносившемуся оттуда, запаху солярки. Гуляев стоял, согнувшись над ведром с означенной жидкостью, жамкая в нем, потерявшие формы и цвет, предметы гардероба. Он был в трусах и свитере с закатанными выше локтей рукавами. На ногах у него были носки разного цвета с дырками у больших пальцев, ноги были обуты в шлепанцы, прохудившимся аналогично носкам. Обернувшись на вошедших, Толик вздрогнул и побледнел.
   - Ну, здравствуй, Анатолий! - громогласно произнес Ларин.
   Гуляев выпрямился и, почувствовав, как задрожали колени, тут же сел на лавочку, стоящую у стены. Это был худощавый мужчина с натруженными, с вздувшимися венами, руками, которые он уронил на колени и они повисли безвольными плетями. Лицо его было обветрено и иссушено крупными старческими морщинами, хотя по еле заметным признакам можно было догадаться, что парню чуть больше тридцати лет.
   - Вы насчет Славяна Свеколкина? - тихо спросил он.
   - Именно. Рассказывайте, Анатолий все и не думайте врать.
   - Я врать не умею, - проглотил комок в горле Гуляев.
   - Хотя подождите, - прервал его адвокат. - Есть тут поблизости комната без этого запаха, меня же жена из дома выгонит, если я им пропитаюсь?
   - Гладильня рядом, - кивнул Толя.
   - Идемте туда.
   Переместившись в соседнюю "гладильню", Антон встал у двери, а Ларин и Толик поставили табуреты рядом друг с другом.
   - Я домой шел, в смысле в общагу, - шмыгнув носом, заговорил Гуляев, - Гляжу, на скамейке Славян сидит с бутылкой портвейна. Я вообще хотел мимо пройти, но он иди, мол, Толян, сюда, выпьем с тобой. Я, мол, седни жену пропиваю. Я говорю - какую жену, два года ужу не живете, он, все равно она моя баба, раз у меня в паспорте прописана. Сел я с ним на лавочку, выпили.
   - Пили прямо из горлышка? - попросил уточнить адвокат.
   - Ну, дак ниче у нас не было, из горла и пили по очереди.
   - А бутылку кто открыл?
   - А не знаю, Славян наверно, она у него уже открытая была, - пояснил Гуляев.
   - Так, и что потом? - спросил адвокат.
   - Сидим, пьем, Славян на жись давай жаловаться, это у него всегда так было, когда пьяный. Помириться, говорит, хотел с женой, цветы ей хотел купить, а там какой-то козел объявился, на развод подала. Я только про себя думаю, нужен он Светке больно, Светка баба нормальная, а от Славяна в общаге-то никому покоя нет. Мы же с ним раньше в одной комнате жили, я когда от него ушел, ногой перекрестился.
   - Чем перекрестился? - не понял адвокат.
   - Говорят так, - чуть заметно улыбнулся Гуляев.
   - Ну, ну.
   - Допили мы его портвейн, я уходить собрался, гляжу, он совсем бухой стал. Вытаскивает свой ножик и говорит мне, пойду, мол, бабу свою зарежу. У него привычка такая была, как перепьет, так за ножик хватается.
   - Это перочинный такой, маленький ножик?
   - Ну да. Я его под руки и, думаю, уташшу в общагу, проспится и забудет. А он пьяный, пьяный, а хлесь мне этим ножиком под ребро. Не глубоко пырнул, с сантиметр наверно, но все равно. Оттолкнул я его, он упал, вскакивает...
   - Подожди, - перебил его Ларин. - Он, что ножом куртку проткнул?
   - Нет, - мотнул головой Толя, - Куртка расстегнута была, тепло еть было, да ишо портвейн-то. Соскакивает он на ноги и на меня, ты, падла, мол, Гуляевская, против меня Свеколкина, и опять за ножик, попал в грудь, но я уж начеку был, успел сколь-то устраниться. А сзади за лавкой сугроб, я задом-то не могу на его залезть, а отвернуться боюсь. Только маленько башку повернул, он опять хлесь, и чуть не в глаз, - показал Толя на маленький красный треугольник в сантиметре от глаза.
   - А другие порезы?
   Гуляев загнул свитер и показал две раны, заклеенные крест на крест пластырем. Нижний крест пластыря был окрашен в красный цвет, вниз по животу засохла кровавая дорожка.
   - Когда он в глаз-то мне чуть не заехал, я уж понял, что у его уже крыша совсем съехала. Он вообще, как зверь стал. Ножиком машет, орет, я его ногами хотел, не получатся, он мне и в ногу ножиком ткнул, только в валенок попал. Тогда я и схватил эту бутылку, об лавочку ее стукнул и держу горлышко-то впереди себя так, чтобы он не лез просто, - показал Гуляев воображаемое горлышко бутылки на вытянутой руке. - А сзади его тропинка к общаге. Я давай его тихонько теснить, чтобы к тропке дорогу пробить. Он не отступает, тут я ему лицо маленько и порезал, - вздохнул Толик и замолчал.
   - С лицом все понятно, что было дальше?
   - Поскользнулся он. У лавочки наледь была, поскользнулся и шеей-то аккурат на горлышко, когда падал. Я руку убрать не успел. Кровишша брызнула метра на три наверно. Он сразу упал, кровь из его толчками ишо сколь-то лилася, побелел весь и помер.
   - Ясно, - удовлетворительно кивнул адвокат. - А скажи, ты горлышко голыми руками держал?
   - Почто голыми-то? - вздохнул Гуляев. - Зима ведь, я в варежках был.
   - Теперь понятно, почему на нем отпечатки только Чмыхова, - сказал Ларин Антону. - Он же бутылки дома открывал.
   - А с одеждой что?
   - Да я и не увидел сразу-то. Темно еть было. Лег, тоже света не зажигал, чтобы мужиков не будить. Утром-то встал, мать честная, вся куртка кровью забрызгана, да и на штаны тоже попало. Я сколь дней их отмачивал, стирал потом, не отстают пятна. Вот и полез под трактор, чтобы мазутом.
   - Ясно, ясно, - протянул Василий Евгеньевич. - Слушай меня внимательно, Анатолий. Завтра же с самого утра ты пойдешь не в милицию, а в прокуратуру к следователю Рыжкову и все подробно, как нам, ему расскажешь. Это называется явка с повинной. В худшем случае тебе грозит превышение необходимой самообороны, и скорее всего, условный срок. Судимостей у тебя не было?
   - Не было, откуда судимости-то? - опять побледнел Гуляев.
   - Тем более, что судимости не было. Вот если бы еще доказать, что Свеколкин сам напоролся на горлышко, - задумчиво посмотрел Ларин на Антона. - Жаль, свидетелей не было, эксперт нужен высшего класса. Словом, ты все запомнил? - перевел взгляд Ларин на Гуляева.
   Тот согласно кивнул головой.
   - Не слышу - все?
   - Все.
   - И не наделай глупостей, люди и не в такие переплеты попадали. А тебе будет наука на будущее, как пить с кем попало и где попало.
   - Да я уж и так, - обронил Толик, опустив глаза.
   - А начнешь выкручиваться, такой срок себе намотаешь, не раз собственным дерьмом умоешься, - махнул Ларин рукой. - Есть тебе в чем идти в прокуратуру?
   - Вчера деньги давали, я курточку новую купил, штаны тоже.
   - Что же эти не выбросил? - улыбнулся Василий Евгеньевич.
   - Робить-то в их можно ишо, - тихо ответил Гуляев.
   Ларин с Антоном вышли на свежий воздух. Помолчав некоторое время и наслаждаясь покоем, который безвозмездно дарила людям матушка природа, стали прощаться.
   - Может тебя подвезти, Антон Петрович? - улыбнулся в усы адвокат.
   - Нет, я пройдусь. Спасибо вам, Василий Евгеньевич, не боитесь, что он убежит куда-нибудь?
   - Некуда ему бежать, да и человек он не такой, чтобы от себя бегать. Ларин подошел к машине, открыл дверцу. - Я тут вот что подумал, Антон Петрович, пошлю-ка я на это дело по Гуляеву Татьяну. Она хоть и молодая, а хватка у девчонки будь здоров. Найдешь, где ее поселить, у нее ведь тоже машины пока нет.
   - Это без проблем, - улыбнулся Антон, - А как насчет...
   - Этого гонорара достаточно, можешь не беспокоиться. Ну, бывай, Антон Петрович, даст бог, еще свидимся, - протянул Василий Евгеньевич Старцеву руку.
   - До свидания, - ответил на рукопожатие Антон.
   - Значит, о Татьяне мы договорились? - уточнил адвокат.
   - Вполне, - выдохнул Антон.
   Через три дня в кабинете Старцева появились счастливые и немного смущенные Антон Чмыхов и Светлана.
   - Здорово, Антоха! - поприветствовал его Чмыхов, скользя по губам улыбкой.
   - Здрасте, - робко присоединилась, чуть-чуть покраснев, к мужу Свеколкина.
   Крепко пожав друг другу руки, мужчины неловко замолчали.
   - Может, кофе? - предложил Антон Петрович?
   - Короче, Антоха, - остановил его порыв Чмыхов. - Мы пришли попрощаться. Уезжаем мы. Тебе от нас всего, короче, что бы все было у тебя тип-топ и вот, - положил он на стол листок с вензелями и гербовой печатью.
   - Что это?
   - Дарственная на дом. Можешь хоть сам в нем жить, хоть продать, дело твое.
   - Я не возьму, - решительно помотал Старцев головой.
   - Я же знаю, сколько бабок ты в адвоката вбухал, так что кончай париться, дело решенное, у Светы под Кировом тетка живет. Избушка пятистенная, бабке восемьдесят шесть, давно уже Светку к себе зовет, мы ей писали еще до этого всего, она рада-радешенька, что мы приедем.
   - Дом во много дороже стоит, не возьму я, - отодвинул дарственную Антон Петрович.
   - Не нуди, Антоха. Нам все равно дом продавать некогда, у нас уже билеты на поезд сегодня ночью. К тому же, ты не был там, а если бы как, знаешь, сколько мне на зоне отмотать бы пришлось?
   - Ладно, - перевел дыхание Старцев. - Дом я ваш продам, но вы адрес оставьте, разницу я вам вышлю.
   - Без базара, - протянул Чмыхов листок бумаги с адресом Антону.
   Антон Петрович убрал листок и дарственную в стол.
   - Ну, давай, - протянул ему Чмыхов ладонь. - Попрощайся там от нас со всеми, не люблю я лишних базаров, а с тобой мы еще увидимся, мать-то у меня пока здесь остается, если все сойдется, может, со временем ее туда заберем. Кстати, - вспомнил Чмыхов. - У тебя где-то сумка тут валялась, если не нужна, дай нам ее под шмотки.
   - Без базара, - улыбнулся Старцев и достал из-за стола сумку.
   - Пустая она у тебя? - тряхнул ее Чмыхов.
   - Вроде.
   В сумке что-то звякнуло, Антон Анатольевич заглянул внутрь, залез в боковой карман. - Ключи тут у тебя, - вынул он связку из трех ключей на брелке.
   - Какие ключи? - напрягся Антон Петрович. - Ах, ты, я и забыл про них, - покачал он головой. Ключи были от квартиры Вероники.
   Чмыхов положил ключи на стол и снова протянул ладонь. Рукопожатие вышло быстрым, но теплым.
   - До свиданья, - улыбнулась Свеколкина. - Спасибо вам за все, Антон Петрович.
   - К Андрею не забудьте зайти, я ему позвоню, он вам сейчас же расчетные насчитает. Чмыхов согласно кивнул головой и, помахав рукой, закрыл дверь кабинета.
  
   Глава 15
   Другая жизнь
   Тринадцатого и четырнадцатого января стали в мастерской выходными днями. Вообще недолгая рождественская неделя января оказалась очень результативной. Коллектив работал слаженно, даже с небольшим опережением графика. Утром тринадцатого Антон сел на автобус и выехал в город. Из-за сильной метели автобус шел медленно, даже чересчур, как показалось Антону. К дому Вероники он добрался лишь к десяти часам утра. Деловой настрой, с которым Старцев выехал, чтобы вернуть ключи и больше ни зачем, неожиданно сменился учащенным сердцебиением, стоило ему подойти к подъезду, и полной растерянностью. Поднявшись на шестой этаж без лифта, Антон перевел дух. Сердце буквально выпрыгивало из груди. Не дав себе опомниться, иначе развернулся бы и ушел, он подошел к знакомой двери и вставил ключ в скважину. Замок остался неподвижен. "Сменила замки" , - мелькнуло у Старцева в голове. Вытащив ключ, Антон направился к лифту. За дверью послышались шаги. Антон обернулся. В проеме открывшейся двери стоял незнакомый мужчина.
   - Это вы пытались открыть замок? - спросил он.
   - Да, у меня ключи, я, собственно, хотел видеть Веронику, - пробормотал Антон.
   Мужчина оглядел "гостя" с ног до головы и неожиданно улыбнулся. - Мы поменяли замки.
   - Я так и понял.
   - Нет, вы не поняли, - продолжал улыбаться мужчина. - Вероника Селиверстовна здесь больше не живет, она продала эту квартиру.
   - А где она?
   - Где-то за городом, кажется, она вышла замуж и уехала с мужем. А если вы, минуту, - скрылся он в глубине квартиры и появился через несколько секунд в очках и бумажкой в руке, - Антон Петрович Старцев? - вопросительно посмотрел мужчина на Антона.
   - Да, это я.
   - Так вот, если вы появитесь, она просила передать вам, чтобы вы зашли в павильон на рынке.
   Брови Антона от удивления взлетели на лоб. - А зачем?
   - Она сказала, что вы знаете.
   - Спасибо , - кивнул Антон и вошел в лифт.
   - Пожалуйста, - широко улыбнувшись, крикнул мужчина.
   Шагая по проспекту в направлении рынка, Антон пытался успокоиться и не мог. "Вышла замуж, вышла замуж", - как колокол, звенело в его мозгах. Какой же он был идиот, что не вспомнил о ключах раньше. Вероника, Вероника...
   - Антон, Антон Петрович! - неожиданно услышал он. Обернувшись, Старцев увидел "Бычок", затормозивший у обочины и голову молодого парня, торчащую из-за верха кабины. Лицо парня показалось Антону знакомым.
   - Не узнаешь что ли? - осклабился тот. - Юра я, водилой у Вероники работал.
   - А! - смущенно улыбнувшись, мотнул Антон головой. - Точно не узнал, богатым будешь.
   - Буду, конечно, садись, давай.
   Антон залез в кабину.
   - Тебе же на рынок? Я подвезу. По пути нам.
   - Откуда знаешь, что на рынок?
   - Вероника говорила, что если тебя увижу, обязательно сказать, чтобы ты в павильон зашел.
   - Она там теперь что ли?
   - Нет, - мотнул головой Юра. - Там племянница ее торгует. У нас весь расклад теперь другой. Прикинь, Вероника свои магазины акционировала и нам эти акции раздала. Я теперь экспедитор, десятку имею оклада плюсом навар от прибыли семь штук с копейками.
   - Хорошо, - удовлетворительно кивнул Антон.
   - Не то слово. Мне теперь мерин даром не нужен. У нас теперь полгода работаешь, с коллективом сросся, получай свой кусок пирога. Мы теперь сами хозяева, сами решаем на собрании, что, как, почем продавать.
   - А Вероника?
   - Она оставила себе какой-то процент акций от каждого магазина, стригет свои бабки, думаю, ей тоже не хило.
   - А живет она где, я слышал, она замуж вышла?
   - Замуж? - нахмурился Юра. - Вроде был какой-то базар, но конкретно я ничего не знаю. Я вообще ее месяца полтора уже не видел, слыхал, что коттедж у нее где-то за городом, но это так, - пожал он плечами, - Короче, ничего конкретного.
   Оставшуюся часть пути ехали молча. Затормозив неподалеку от павильона, Юра протянул Старцеву ладонь. - Ты раньше времени не парься, сходи, узнай, что да как.
   - Схожу, - кивнул Антон, пожимая ему руку. - Давай, удачи.
   - Тебе тоже. Кстати! - воскликнул он. - Недели две назад я Черного видел, он у магазина терся. Мне показалось, сильно обкумаренный был.
   - Ладно, - улыбнулся Антон.
   В павильоне произошли некоторые изменения. Товары художественных промыслов сильно уплотнились на полках, а освободившиеся места заняли витрины с часами, зажигалками и яркими сувенирами.
   - Чтобы вы хотели? - мило улыбнулась Антону девушка-продавец.
   - Я хотел бы видеть хозяйку, - ответил Антон.
   - Елена Павловна! - крикнула девушка, обратив личико вглубь павильона.
   - Что тебе? - послышалось из кабинета.
   - К вам пришли.
   - Счас.
   Минуты через три, облизывая губы розовым кончиком языка, из служебного входа вынырнула обладательница пышных форм тела, втиснутых в джинсы и декольтированную блузу без пуговиц. Антону сразу показалось, что он уже где-то эту барышню видел, возможно, не совсем в таком виде.
   - Этот? - спросила Елена Павловна у продавщицы, кивнув на Антона.
   Девушка удовлетворительно покачала головой.
   - Чо хотели?
   - Я Старцев Антон, - представился Антон Петрович.
   - Ладно, что дальше? - не поняла Елена.
   - Мне передали, что Вероника просила меня сюда зайти, - пояснил Антон.
   - А, Антон Петрович! - расплылась в улыбке Елена Павловна. - Так бы и говорили сразу, а то я и не врубилась. Счас. Она исчезла в коридоре, хлопнув дверью кабинета так, что задрожали стекла витрин. - Это вам, - появилась Елена, - Тетя Вера сказала передать лично в руки. Антон взял из рук девушки небольшую коробку, размером в два спичечных коробка. Коробка была завернута в бумагу и перебинтована скотчем. Надпись на ней гласила: "Старцеву А.П. лично в руки".
   - Что в ней?
   Елена Павловна пожала плечиком и удивленно округлила глаза. - Я и не открывала, вдруг там нельзя? Тетя Вера потом бы меня, знаете, какая она бывает сердитая.
   - Знаю, - согласился Антон. - А Вероника в самом деле замуж вышла?
   - Брехня это, - махнула Елена рукой. - Нет, она собиралась правда, точно собиралась, но у нее вроде жених был в командировке. Это не вы случайно?
   - Думаю, что не я.
   - Да ладно врать-то. Стала бы она так просто вам подарки дарить, - заулыбалась Елена Павловна.
   Усмехнувшись, Антон сунул коробку в карман куртки.
   - Чо, и посмотреть даже не хотите? - сгорая от любопытства, указала глазами женщина на оттопыренный карман куртки.
   - Хочу, но позже. Спасибо, пойду я.
   - На здоровье, - обиженно надула губки Елена Павловна.
   - А вы не знаете, где живет сейчас Вероника?
   - Знаю.
   - И где же?
   - Так я вам все выложила, - отвернулась она. - Даже если бы знала, все равно не сказала бы. Сами ищите, - добавила она.
   Антон стало ясно, что Вероника не афиширует свое новое место жительства, скрывая его по все видимости, даже от родных. Значит, найти ее не представляется возможным. Разорвав бумагу на ходу по дороге на автовокзал, Антон обнаружил внутри футляр из-под мужских часов. "Трогательная забота", - усмехнулся он, открывая футляр. К его полному изумлению внутри оказались два ключа на колечке и прямоугольник из ватмана размером с визитку. На бумажке рукой Вероники был крупно выведен адрес: пос.Подкова, ул.Луговая д.6. От неожиданности Антон встал, как вкопанный, на него кто-то налетел с разбегу, ругнулся и побежал дальше. Сунув ключи в карман, Антон почувствовал, как в бешеном ритме заколотилось его сердце, а мозг отчетливо нарисовал "эту подкову".
   Поселок располагался всего в пятнадцати километрах от его села. Живописное место на берегу залива, образованного рекой в форме подковы облюбовали "новые русские". Уже несколько лет там шла веерная застройка вокруг залива коттеджами. С дороги можно было видеть только крыши домов, прочее скрывал пригорок, за которым находился поселок. Столько раз проезжая мимо, Антон даже и представить не мог, что может увидеть там Веронику.
   Купив билет на автобус, Антон отправился в ближайшую кондитерскую и выбрал самый большой и красивый торт в форме сердца, украшенного розами. Прогуливаясь на автовокзале по открытому перрону в ожидании автобуса, Антон почувствовал озноб. Метель, бушевавшая с ночи, давно закончилась, небо прояснилось, и с каждой минутой мороз крепчал, забираясь под курточку и в ботинки. Когда автобус встал на посадку, Старцев уже замерз настолько, что еле-еле нащупал негнущимися пальцами в кармане билет. "Не хватало еще заболеть", - подумал он, проходя в теплый салон автобуса. Поставив торт рядом, он сжался в кресле, пытаясь унять дрожь, и почувствовал неодолимую тягу ко сну. Сквозь накатившую дрему он услышал, как взревел, набирая обороты, двигатель, автобус тронулся, покачиваясь и ежеминутно замирая на светофорах, покатил по городу. Резко открыв глаза, Антон бросил взгляд на заиндевелое окно и высунулся в проход. Автобус катил среди заснеженного поля, сверкающего в лучах полуденного солнца. Выбравшись из кресла, Антон быстро прошел к водителю.
   - Подкову не проехали?
   - Минут через десять будет, - откликнулся шофер, глянув в зеркало, висевшее между стекол, в котором отражался салон.
   Антон удовлетворительно кивнул головой.
   - Выходите что ли там? - поинтересовался водитель.
   - Выхожу.
   - Садитесь пока на место, я приторможу, - кивнул он Старцеву.
   Через несколько минут Антон вышел из автобуса. Зимняя стужа мгновенно ухватила его мертвой хваткой. Пытаясь сохранить тепло, Антон застегнул молнию куртки до самого подбородка и натянул шапочку спортивного покроя до самых бровей. Перебежав через дорогу, он обратил внимание на черную "Волгу", мчащуюся по шоссе на приличной скорости. Подлетев вплотную к автобусу, машина слегка притормозила. Лицо водителя "Волги" показалось Антону знакомым. "Музей, охранник", - мелькнуло у Старцева в голове. "Интересно, что ему здесь надо?" Между тем "Волга", обогнав автобус по встречной полосе, умчалась дальше. Дальше были только Ляли, значит, машина ехала туда. "Уж не к Маэстро ли?" - почему-то подумалось Антону.
   Припустив по дороге к поселку, Антон скоро ощутил, как онемели на морозе бедра, и прямо на ходу холод забирается в ботинки, замораживая пальцы ног. Расстояние, казавшееся с дороги таким незначительным, оказалось не меньше двух километров. Антон то бежал трусцой, то переходил на быстрый шаг, изо рта валил густой пар, укрывающий инеем шапку, брови и ресницы. Он не сразу почувствовал, что выронил торт, пальцы рук потеряли чувствительность. Вернувшись, Антон подхватил торт под мышку, но держать на бегу торт в таком положении оказалось крайне неудобно, к тому же заледенел нос, и его пришлось несколько раз оттирать снегом. Торт пришлось переместить обратно в непослушные пальцы и держать его немного впереди себя, чтобы не терять из виду. Наконец показался долгожданный въезд в поселок. Дорогу здесь перегораживал небольшой шлагбаум, хотя забора вокруг поселка не было. Зато по периметру стояли столбы, с установленными на них, видеокамерами. Пробегая через шлагбаум, Антон зачем-то заглянул в одну из них и показал видеокамере язык. В ту же секунду из сторожевого домика выскочил охранник.
   - Э, стоять, ты к кому такой веселый?
   - Луговая, шесть, - откликнулся Антон.
   - Я не адрес спрашиваю, фамилия как?
   - Старцев Антон.
   - Не живет здесь такой, - рванулся охранник к Антону.
   - Пока не живет, потому что это я.
   - Хозяина коттеджа фамилия как, я тебя спрашиваю?
   - Забыл, - растерялся Антон, от неожиданности едва не уронив снова торт. Фамилия Вероники вылетела из памяти.
   - Давай, поворачивай оглобли, фамилию вспомнишь, тогда приходи.
   - Зовут Вероника, отчество Селиверстовна, а фамилию забыл на морозе.
   - Ладно, подожди, - сменил гнев на милость молодой человек. Развернувшись, он направился к домику.
   - Вспомнил, - закричал ему вслед Антон. - Турлак у нее фамилия.
   Охранник захохотал. - Заходи, раз вспомнил. Позвонить все равно надо.
   Антон не заставил себя ждать, и мигом влетел в домик.
   - У меня, кстати, и ключи от коттеджа есть, - стуча зубами, заявил он. - Это на тот случай, если ее дома нет.
   - А паспорт у тебя есть или права?
   - Нет.
   - Тогда все равно без звонка пропустить не могу.
   Охранник набрал трехзначный номер. Зуммер гудел около минуты, наконец на том конце провода сняли трубку. - ...
   - Вероника Селиверстовна?
   - ...
   - К вам тут...
   - Старцев Антон, - подсказал Антон Петрович.
   - Антон Старцев, - повторил охранник.
   - ...
   - Хорошо, я понял. Три дома вниз к заливу, - повернулся он к Старцеву, - И тоже третий дом налево.
   - Спасибо, - кивнул Антон Петрович и быстрым шагом отправился по указанному адресу.
   Вероника сразу же усадила Антона к огню пылающего камина, завернула его в плед и принесла ему горячий чай с ликером. Смущенно улыбаясь, она присела на корточки, подбросила в камин дрова и, подождав, пока пламя разгорится сильнее, сказала:
   - Грейся, Антон Петрович, я пока что-нибудь приготовлю.
   Вероника ушла в кухню, предоставив Антона самому себе. Он пил чай, смотрел на огонь и не о чем не думал. Ему было уютно, хорошо, и он забыл о морозе, о всех своих заботах, пережитых неприятностях и болезнях. Он не думал о прошлом, о сыне, жене, о своем завтрашнем дне, он не думал даже о Веронике и не думал о жизни вообще. Он ни о чем конкретном не думал, но все это, вместе взятое думалось само по себе и жило само по себе в эту минуту в его мозгу. Это был он, но отдельно от себя, он чувствовал, что с этой минуты наступает какая-то другая жизнь. Он не хотел думать ни о чем, боясь вспугнуть, пропустить, не ощутить каждое мгновение этой жизни. Он хотел растянуть, продлить это мгновение как можно дольше потому, что сама его новая жизнь не будет столь сладостно волнующей, как ее предвкушение. И даже неизвестно, сможет ли он ее принять вообще, способен ли он жить иначе. Хватит ли у него сил и ответственности и ума не разрушить первые ее всходы. Вот почему он думал ни о чем, и обо всем сразу. Но все это длилось недолго, каких-нибудь несколько минут.
   Допив чай, Антон вылез из пледа, поставил чашку на массивную столешницу камина из какого-то черного дерева, отполированную до зеркального блеска, и с интересом головой по сторонам. Камин, кстати, не смотря на этот дорогой изыск и некоторые дополнения к нему в виде вензелей с позолотой, не выглядел ни чопорным, ни массивным. Отделанный плиткой под бирюзу, он выглядел изящно и даже невесомо, удачно вписываясь в общий интерьер комнаты. Судя по имеющейся здесь мебели, нескольким креслам, дивану, журнальному столику под орех и телевизору, здесь предполагалась гостиная. Стены и потолок, с точки зрения Антона имели безукоризненную поверхность. Они были непривычно ровные, гладкие, вообще без изъянов, как и углы, да и все остальное. Между плинтусами и полом не было щелей для тараканов, пауков и другой домашней живности, обитающей в некоторых городских квартирах. Комната имела два окна, завешанных тремя рядами портьер. Шторы к окну были из плотной, однотонной, с рельефным рисунком, ткани. Цвет портьер был насыщенно бардовым, почти коричневым. Во втором ряду висел тюль, а в первом шторы были из алого шелка, украшенного тонким золотым узором. Окна были плотно завешаны и, как и предположил Антон, оказались расписаны морозными узорами, несмотря на стеклопакет. Раздвинув портьеры, чтобы воздух свободно проникал к окнам, Антон зажмурился. Искры яркого слепящего солнца ворвались в комнату, разорвав полумрак. Антон отправился к выключателю и погасил, ставшую бесполезной, лампочку, криво висящую под потолком на грубом алюминиевом проводе. Вторая пара проводов, торчащая из отверстия, была загнута кверху и изолирована. Тепло в комнате было явно не только от камина, но следов отопительной системы видно не было, и Антон подумал, что она, скорее всего, спрятана в стены. Его внимание привлек небольшой приборчик, висящий на стене. Прибор имел цифровой термометр, пакетный выключатель и регулятор, находившийся в данный момент в крайнем, правом положении. Было ясно, что прибор что-то регулирует, и это что-то, скорее всего - температура в комнате. Но где расположены сами нагревательные элементы, было непонятно. Не было следов отопления и в коридоре, куда Антон проследовал в поисках туалета. Проходя на цыпочках мимо кухни, он слегка потянул носом, вдохнув, защекотавший в носу, запах чего-то скворчащего на плите, и почувствовал, что ужасно голоден. Как никогда за все последнее время. Однако решительно проследовав мимо, он устремился к двери в конце коридора, заглянув за которую, обнаружил маленькую, отделанную плиткой, комнату. Слева от двери здесь стояла стиральная машина и корзина для белья. Крышка корзины была закрыта неплотно, и из нее свисал краешек уже знакомого пеньюара. Справа от него в комнате располагались еще две двери, за первой из которых Антон нашел то, что искал. Рядом с унитазом он увидел еще нечто похожее и догадался, что это биде, хотя раньше этого достижения цивилизации никогда не видел. Туалет, меньше, чем комнатой, вообще назвать было нельзя. Это были апартаменты, в которых помимо упомянутых предметов, имелась раковина для мытья ног с пластиковым сиденьем и раковина для умыванья с висящим над ней настенным зеркалом в раме. В небольшом шкафчике, в который Антон заглянул из любопытства, хранились аксессуары для поддержания все этой ослепительной чистоты и блеска.
   В соседней комнате находилась ванная. Здесь пахло не кафелем, а деревом. Стены, пол и потолок комнаты были отделаны декоративной доской, причем торцы досок стыковались "лесенкой", имитируя бревна. Для усиления эффекта по кромке доски шла фигурная фаска, а горизонтальные стыки были проложены настоящим зеленым мхом. Сама ванна стояла в углу и имела овальный вид, близкий к треугольному. Она была весьма внушительных размеров, а внутренняя поверхность имела множество дырок. По периметру ванна закрывалась раздвижной пластиковой шторой на жестком каркасе. Удивительным было то, что в стене ванной комнаты была встроена широкая двойная стеклянная дверь, за которой находилась небольшая закрытая веранда.
   Вдоль стены от двери стояла деревянная кадушка с пальмой и на стене висели полочки, специально выкованные для горшков с цветами. Их было семь штук, как и горшков, но цветов росло только три. Антона поразил кактус, достигший по размеру возраста трехлетнего ребенка. Кактус имел множество мясистых ответвлений, усеянных угрожающего вида, иголками. Как ни странно, длиннющие образования этого растительного дикобраза оказались совсем не колючими. Два других цветка тоже были экзотическими, но должного впечатления они на Антона не произвели.
   Вернувшись обратно в коридор, он пошел налево. Коридор поворачивал за угол кухни и упирался в еще одну дверь, слева от которой была устроена лестница, ведущая на второй этаж. Антону стало понятно, почему потолок в туалете и ванной показался ему ниже, лестница располагалась прямо над ними. Приоткрыв дверь, Антон заглянул внутрь комнаты. Она была вдвое меньше гостиной и вообще пустая, как сначала показалось Старцеву. Уловив какой-то неясный шорох в невидимом пространстве за открытой дверью, Антон высунул голову и заглянул за нее. Встретившись глазами с парой добродушных, но внимательных глаз, Антон замер. Оторвав морду от подстилки, на него смотрел дог. Крупная скуластая голова животного, приоткрытый рот, с виднеющимися в зеве, клыками выглядели впечатляюще. Пока животное оставалось лежать, Антон поспешил ретироваться, бесшумно затворив за собой дверь и проверив, надежно ли защелкивается язычок ручки.
   - А, вот вы где, Антон Петрович, - услышал он сзади, от неожиданности вздрогнув так, что внутри все оборвалось.
   - А-а, - показал она на дверь, кашлянув, потому что слова застряли в глотке.
   - Эта комната пустая. Там у меня Майка живет, - пояснила Вероника. - Я на втором этаже обитаю, там у меня спальня, кабинет, маленькая гостиная. Душ есть с туалетом, так что здесь пока никого. А Майка щенок еще, ей семь месяцев только, хозяева отдали в питомник и там и оставили, а я выкупила.
   - Ну да, - кивнул Антон.
   - Она, кстати, очень умная девочка. Сама дверь умеет открывать, просится куда, если ей надо.
   - Сама дверь открывает?
   - Да вы не бойтесь ее, Антон Петрович, - улыбнулась Вероника. - Она только с виду такая грозная, а даже не лает никогда. Я как-то на прогулке была с ней, к нам деревенская собака подбежала, лает на нас, кругами бегает. Майка ее догнала, лапу на нее положила, и та затихла сразу. Пока мы не ушли, Майка так и стояла.
   - Умная, я понимаю, - согласился с выводами хозяйки Антон. - Я не понимаю, почему мы с вами опять на - Вы?
   - Можем перейти на - Ты, если ты хочешь.
   - Хочу.
   - Хорошо. Я приглашаю тебя к столу, хотя не знала где его накрыть, в гостиной только журнальный столик. Поэтому я оставила все на кухне.
   - Ну и нормально, - попытался Антон обнять Веронику за плечи.
   Ее удивленно-настороженный взгляд его остановил и обескуражил. Антон кашлянул.
   - Поесть надо сначала, - проронила женщина и засмущалась.
   Антон прыснул, едва не подавившись смешком.
   - Остывает же, - со вздохом добавила она и не удержалась от улыбки. - А знаешь, что я приготовила? - посмотрела Вероника на Старцева, пряча за спину кулинарную книгу, когда они вошли в кухню.
   - Что? - быстро спросил Антон, мысленно ругая себя за идиотскую выходку со смешком.
   - Я хотела приготовить мясо под соусом Оливье, но оно у меня сгорело. Тогда я сварила пельмени и пожарила яичницу. И еще у меня есть шампанское, но только я не помню где. Думала в холодильнике, но там его нет, значит, в какой-нибудь из коробок, - неопределенно махнула она рукой в угол кухни, в котором были складированы несколько коробок с кухонными приборами на картинках. - Так и не разобрала ничего. Я дома пью только кофе по утрам, хотя времени, в принципе, достаточно. Как-то лень было этим заниматься.
   Антон понимающе покачал головой.
   - Садись за стол, а я тебе положу.
   - А ты?
   - Я ела только что перед твоим приходом. Тут есть кафе в трех шагах от моего дома. Ах! - всплеснула она руками. - Какая же я дура, не догадалась туда позвонить. Они бы все нам принесли горячее, а главное - вкусное. Давай, я сейчас это быстро сделаю.
   - А как же пельмени?
   - А что пельмени? - не поняла Вероника. - Пельмени съест Майка, по-моему, они должны ей понравиться.
   - Я тоже люблю пельмени.
   - Да вам тут двоим хватит, - помешала Вероника в кастрюле пельмен-ницей. Взяв в руку тарелку, она помешала в кастрюле еще и поставила тарелку на стол. - Какой крокодил написал на пакете варить пельмени пять-семь минут?! - прошипела она.
   - Что случилось?
   - Они развалились, мясо плавает отдельно от теста. Так что, Антон Петрович, ни черта у меня с пельменями не вышло. Я эту Надежду заставлю весь килограмм самой съесть.
   - Ты чего, какую Надежду?
   - Попросила ее купить нормальной еды. Сейчас пельменей такой выбор, она и выбрала самые дешевые, - вздохнула Вероника.
   - А кто такая Надежда?
   - Да так, женщина одна, приходит ко мне три раза в неделю из деревни, с уборкой помогает, Майку выгуливает, когда меня нет. Это я дура, не подумала, что она купит. Ладно, я иду звонить в кафе, а ты поищи что-нибудь в холодильнике перекусить.
   Антон заглянул в холодильник и тут же высунулся в коридор. - Вероника! По коридору шла Майка. Глянув на Антона, умная собака повернула голову в закоулок прихожей, где находился аппарат местной связи.
   - Что? - послышался оттуда голос Вероники.
   - Не надо никуда звонить, в холодильнике столько еды, слона можно накормить. А пельмени Майке отдадим.
   Услышав свое имя, собака наклонила голову набок и снова посмотрела на Антона.
   - Иди на место, на улице холодрыга, не пойдем сегодня гулять, - услышал Антон из коридора, успев нырнуть в кухню и притворив за собой дверь. Собака видимо, не слушала хозяйку.
   - Ну, что вы упрямитесь, любезная Майя, - продолжала выговаривать та, - Вы же у меня всегда были послушной догиней. Если вам не нравится гость, придется сделать так, чтоб понравился. Он, может, будет у нас жить, так что, если хочешь познакомиться, пошли к нему, а если не хочешь, топай на место. А поесть я тебе принесу попозже, когда пельмени остынут. Собаки не едят горячее.
   Антон достал из холодильника сыр, колбасу и лечо. В прихожей зазвонил телефон. Пока Вероника с кем-то говорила, он успел все это порезать и выложить на тарелки. В сковородке на плите Антон нашел шестиглазую яичницу. Улыбнувшись, разрезал ее пополам и оставил на столе. Вероника, вошедшая в кухню, через три минуты, удивленно вскинула брови.
   - Прошу к столу, - пригласил ее Антон.
   - Не, не, не, я не буду. Звонила соседка - Анюта. Нас пригласили на Рождество. Сегодня же праздник, а я совсем забыла. Ты давай, перекусывай, но плотно не наедайся, мы пойдем вместе. Мне еще надо сходить в душ, переодеться и вообще привести себя в порядок.
   - Вместе? - остановил Антон, торопившуюся бежать, Веронику. - Но я же там никого не знаю.
   - Вот и познакомишься.
   - А как я в этой одежде? Переодеться-то не во что.
   - У тебя нормальная одежда. В смокингах там никого не будет. Это простая вечеринка, народу будет человек десять, все свои. Ладно, все, ешь и готовься. Я мигом.
   Вероника ушла, оставив открытой дверь. Антон выглянул в коридор, Майки там не было, но на всякий случай он закрыл дверь на защелку. Сунув в рот кружок колбасы, разжевал. Колбаса была сухая и с жилистыми, не жующимися вкраплениями. Убрав ее в холодильник вместе с тарелкой, Антон съел половину яичницы вприкуску с лечо и налил себе кофе.
   Он не любил вечеринки и не бывал на них. Исключением были посиделки у тещи. Но это было давно и, как принято шутковать - неправда. "Может, останется здесь жить", - вспомнил он слова Вероники. Они кольнули его, просто Антон не подал вида. То, что такой особняк является для него непозволительной роскошью, это и так понятно. Кем он будет здесь? Бедным родственником или... Но уж не хозяином точно. И что?
   Прошло не меньше часа, а Вероника не показывалась. Антон так и не решился подняться наверх. Во-первых - Майка. Дверь сама открывает, мало ли, что еще щенок, с виду уже целая лошадь. С собаками у Антона отношения не сложились с детства. Отец их на дух не переносил. А во-вторых - Она и не позвала.
   Антон перебрался в гостиную и хотел включить телевизор, но не нашел пульта. Обыскав все уголки комнаты, он вдруг вспомнил, что видел пульт на полочке в туалете. Решил осторожно, чтобы не услышала Майка, проверить свою наблюдательность, и как оказалось, не зря. Пульт оказался на полочке, но в Майку обмануть не удалось. Голодное животное вышло из своей комнаты и остановилось у двери кухни. При первом посещении Антон видел, где стоит миска собаки, поэтому ему ничего не оставалось, как взять ее и боком протиснуться в кухню. Майка внимательно следила за всеми его передвижениями, терпеливо дожидаясь еды в коридоре. Антон высыпал пельмени в миску вместе с бульоном, накрошил туда хлеба и, не рискнув проходить с миской мимо собаки, отнес еду в гостиную. Глянув снисходительно на Антона, Майка принюхалась и, опустив морду в миску, принялась есть с достоинством, присущим своей породе - неспешно и привередливо. Хлеб Майке не понравился, и она, вылавливая зубами, складировала его рядом с миской, поглядывая на бестолкового кормчего.
   Услышав звук шагов Вероники, Антон выглянул из комнаты в коридор. Увидев его, Вероника остановилась, на лице ее играла улыбка. Вероника выглядела одновременно счастливой и смущенной.
   - Ну как тебе? - повернулась она боком, демонстрируя красоту своего наряда. А ей было что показать. Впервые Антон видел ее в платье выше колен. У Вероники были стройные ножки, не худые и не полные, а такие, какие именно нравились ему. Прическа была такая, как будто женщина только что вышла из парикмахерской. Соорудить такое за час! Немыслимо. Антон в одно мгновение почти забыл, что она не умеет готовить и вообще не придает еде должного значения. В конце концов, он же не ребенок. Зато, какие у нее округлые бедра и высокая грудь. Платье хорошо сидит, и вообще в ней все замечательно. Антон смутился, он не умел говорить комплименты. Она ждала, что он оценит ее наряд по достоинству, но он ограничился одним словом. - Здорово.
   - Что здорово? - не поняла женщина.
   - Ты выглядишь здорово.
   - Спасибо, - вздохнула она. - Ну, так мы идем?
   Антон молча кивнул головой и посмотрел на Майку.
   - Ты покормил мою догиню, - улыбнулась Вероника. - Почему в гостиной? Потом придется за ней убирать.
   - Нет проблем, - пожал Антон плечом. - Камин надо закрыть, где у него задвижка?
   - Какая задвижка? - не поняла Вероника.
   - В трубке.
   - Не знаю, по-моему, у него никогда не было задвижки.
   - Он же настынет, да и в комнате будет холодно.
   - Отопление же работает, - не поняла его Вероника.
   - А какое тут отопление?
   - Электрическое. Оно вмонтировано в пол.
   - А если отключат электричество?
   - В подвале есть электростанция на солярке.
   Антон понимающе покачал головой и заглянул в камин. От него еще шло тепло, там едва тлело с десяток угольков, покрывшихся пеплом.
   - Оставь его, - перехватив взгляд Антона, сказала Вероника, - Вернемся и разожжем снова.
   Антон взял клюку и присыпал угольки золой. Подобное всегда делали в деревне, когда топили русскую печь. Так она дольше хранила тепло, и угли продолжали тлеть до следующего утра. Зачем Антон проделал эту процедуру здесь, он и сам не знал. Ему вообще стало казаться, что чтобы он не сделал, будет здесь неуместно, и особенно нелепо он выглядит, находясь рядом с такой стильной женщиной, как Вероника, которой даже в голову не приходит, что в ее собственном камине должна быть задвижка для тепла.
   Вероника, словно что-то почувствовав, заглянула Антону в глаза и рассеянно улыбнулась.
   - Если ты не хочешь идти, мы можем остаться.
   - С чего ты взяла?
   - Не знаю, но у тебя такой вид, будто я тебя принуждаю.
   - Если в гостях не так морозно, как на улице, я готов, - склонил он голову в легком поклоне и выставил локоть, подражая кавалерам.
   Вероника взметнула брови, гордо вскинув голову, и подхватила его под руку. Они прошествовали в прихожую, где было тесно для напускных манер, и они, дружно улыбнувшись, стали одеваться. Майка вышла их проводить до дверей, внимательно наблюдая за каждым движением хозяйки. Когда та взялась за ручку двери, бросилась к ней.
   - Наелась, иди на место, - прикрикнула на собаку Вероника.
   - Может, ей в туалет надо? - предположил Антон.
   - Я перед твоим приходом ее выгуливала.
   Понуро опустив голову, Майка побрела к "себе".
   - Понимает, - вздохнул Антон.
   - Вечером сходит. Ее ведь только выпустишь, сразу бежит обратно, она просто забыла, какая там холодина, - заметила Вероника.
   Дом четы Чижевских, куда стекались, приглашенные на Рождество гости, стоял на самом берегу залива. Это был двухэтажный прямоугольный коттедж, более скромный по дизайну, чем дом Вероники, но внешне более компактный и уютный. Ему больше подходило слово "домик" в сравнении с тем окружением домов, в котором он находился. Вероника просветила Антона относительно хозяев этого особнячка. Чижевский Георгий Борисович - архитектор, автор проекта застройки этого поселка. Его жена Анюта - подружка Вероники. Работает в городской управе инспектором в комитете по недвижимости. Из детей с ними живет только младшая дочь Оксана.
   - А собака? - поинтересовался Антон.
   - Нет у них собаки, - со смехом ответила его спутница.
   Георгий Борисович встречал гостей у порога. Это был худощавый мужчина среднего роста, немного сутуловатый, с радушным выражением лица. На носу его "висела" тонкая полоска очков для чтения, которая, благодаря изящному длинному носу не мешала общаться с окружающим миром поверх них. Тонкий, геометрически угловатый разрез губ очерчивали две глубокие бороздки морщин, идущие от носа. Заканчивалось лицо не широким, но рельефно выступающим, подбородком, придававшему лицу породистость и мужскую стать. Серые глаза Чижевского жили в обрамлении длинных пушистых ресниц, и это сочетание угловатости с непосредственным, почти юношеским взглядом, делало лицо привлекательно-притягательным. Вот и Вероника зарделась при виде Чижевского, как школьница. Между тем, волосы на голове Георгия Борисовича торчат седым ежиком, несмотря на все старания их уложить, отметил для себя Антон. И морщины на лбу Чижевского говорят о том, что он старше Антона как минимум лет на десять.
   Георгий Борисович протянул Антону крепкую жилистую руку и предложил гостям раздеться. Он оказался расторопнее Антона, и помог Веронике снять и повесить шубку, предложил гостям тапочки. Поймав на себе многозначительный взгляд женщины и, приняв ее загадочную улыбку за насмешку, Антон едва сдержался, чтобы не брякнуть какую-нибудь колкость в ее адрес. Между тем хозяин предложил им самостоятельно осмотреть дом, сославшись на "мне там еще...", тем более что Веронике здесь все знакомо. Но она, глянув на каменное выражение лица Антона, любезно предложила ему осмотреть дом самому, пока она поможет Анюте на кухне. Вероника ушла, предоставив Антона самому себе. Первым его желанием было развернуться и уйти, зашвырнув тапочки в дальний угол прихожей, но любопытство оказалось сильнее эмоций. Антон решил осмотреть дом.
   Вместительная прихожая выглядела стандартно, но не бедно. Комбинированный шкаф для одежды, обуви с тумбочкой для телефона и раздвижными дверями, зеркало до пола, висящее на противоположной стене в окружении миниатюрных бра замысловатого дизайна, на левой стене за дверью вешалка для маленьких. Прямо по коридору ванная комната, за поворотом вход в кухню. Напротив кухни вход в маленькую комнату, служившую хозяину кабинетом. Оттуда доносится смех Георгия Борисовича и несколько мужских голосов. Вход слева от входной двери ведет в гостиную. Там расположились двое из прибывших гостей - молодой человек, не расстающийся с ноутбуком и пожилой господин, сидящий в кресле и листающий журнал. В гостиной стоит наполовину накрытый большой стол в окружении стульев. Мебель хорошего качества, выглядит очень современно и стильно. Откуда-то сверху слышится музыка. Войдя в комнату, Антон увидел лестницу, устроенную за дверью и ведущую на второй этаж. Поздоровавшись, он устроился в кресле и взял со столика журнал.
   - В шахматы играете? - полюбопытствовал пожилой господин.
   - На уровне любителя, - улыбнулся Антон.
   - Может, партию?
   - Давайте.
   - Игорек, будь любезен, - обратился собеседник Антона к молодому человеку.
   Тот удовлетворительно кивнул головой и вышел из комнаты.
   - Они в кабинет у Георга, - пояснил господин Старцеву.
   Через минуту Игорек принес шахматы и положил их на журнальный столик.
   - Я, простите, вижу вас впервые, - сказал господин, расставляя фигуры.
   - Антон Старцев.
   - Будем знакомы. Я Виктор Сергеевич. Какими фигурами предпочитаете, Антон?
   - Черными.
   - А-а, за мной право первого хода.
   Виктор Сергеевич сделал ход пешкой от ферзя. Партия началась. Через два десятка ходов Антон выиграл у соперника слона. Можно было расслабиться, исход партии казался решенным, но в результате неудачной атаки Антон потерял ладью и атака захлебнулась. Перевес оказался на стороне Виктора Сергеевича. Планомерно и методично он разбил оборону Старцева и поставил мат. Во второй партии Антон был более осторожен. Он не пошел в атаку, предоставив инициативу сопернику. Он выстроил оборону, как казалось безупречно, и когда Виктор Сергеевич отдал за коня ферзя, удивленно спросил:
   - Зачем вы это делаете?
   - Ради атаки.
   Растерявшись, Антон взял ферзя, но его оборона оказалась разрушена, и вскоре ему пришлось пожертвовать обеими ладьями. Его ферзь, зажатая в угол, никак не могла найти себе достойного применения. В результате и эта партия оказалась проигранной.
   Пока шли оба матча, женщины успели накрыть на стол и пригласили мужчин рассаживаться. В гостиную вошли Чижевский с гостями, продолжая веселиться на ходу. Георгий Борисович подошел к Старцеву.
   - Освоился немного?
   Антон удрученно кивнул. Две, проигранные им, партии, как он думал, по собственной глупости, не прибавили настроения.
   - Давай к столу, Антон. Да, у нас тут негласное правило - мужья сидят отдельно от жен, надеюсь, не возражаешь?
   - Да нет.
   - Тогда прошу вот сюда, - указал Чижевский на стул с правой стороны стола. Здесь у меня дочь сядет, поухаживайте за ней, а Игорька мы посадим с Людмилой. Людмилой, как выяснилось несколько позже, оказалась жена Виктора Сергеевича, которая, впрочем, была моложе супруга лет на двадцать.
   За столом царило веселье. Вероника, которую посадили рядом с Чижевским, (как будто больше было некуда, как раз напротив Антона) чувствовала себя в окружении этих господ уверенно. По всему было видно, что это не первое их совместное застолье и ее тут хорошо знают. Антон участия в разговоре не принимал, изредка отвечая на ухаживания дочери Георгия Борисовича Лены благодарным кивком головы или бормотаньем - спасибо, я сам. Его так и подмывало исчезнуть, оказаться в своей пустой и холодной квартире в Лялях и он уже сто раза пожалел, что принял предложение пойти в гости. Впрочем, у него не было явного повода так себя истязать, Вероника совсем и не думала оставлять его, она всячески старалась его поддержать, и словом и взглядом, но Антон делал вид, что ему все по барабану и здесь он только ради нее. В конце концов ей это надоело, и она его оставила в покое. За столом меж тем шел разговор о том, как Игорек заработал свои первые деньги. Вернее это был рассказ и, несмотря на молодость, молодой человек говорил очень увлекательно и легко завладел всеобщим вниманием.
   - После армии я остался в Туркмении. Лазил по горам, собирая мумие. Черный был, как негр. За него хорошо платили, когда деньги подкопились, поехал на завод, купил пару машинок. Бандиты бесчинствовали, когда с ВАЗа выезжали, накатили нам платить еще по десятке за проезд. А у нас бабки последние остались на бензин, да на перекусить. Что делать? Устроили, короче гонки и повезло. У бандюганов колесо лопнуло.
   - А если бы не лопнуло? - с тревогой посмотрела на Игорька Людмила.
   - Догнали бы, - улыбнулся Игорек. - Тогда, скорее всего, не было бы у меня сегодня автосервиса, и не сидел бы я с вами за одним столом. Повезло просто.
   - Не скажите, Игорек, не скажите, - возразил ему Виктор Сергеевич. - Когда человек своим делом занимается, ему не может не везти. Не получилось бы в тот раз с машинами, получилось бы в следующий. Если у вас есть эта жилка предпринимателя, ее у вас и не отнять. А помните этого, фотопечатника нашего, как его Байдин Леня? Мы с ним как-то выпивали, давненько уже, лет десять тому назад. Работал он тогда в типографии бригадиром резчиков. У нас в городе, кстати, единственная типография была такого масштаба. И помните, мода тогда была - избирать руководство. Так вот, дела в этой типографии шли неважно, рабочие решили, как всегда, что начальство ворует, и решили поставить своего человека. И выбрали этого Байдина директором. Выпиваем мы с ним, я и поинтересовался, как у них дела теперь. Он говорит, Виктор Сергеевич, впервые в жизни не знаю - сколько у меня денег. Одно знаю, что если не уйду, или убьют или посадят. Наворовал он тогда столько, что старому директору и не снилось. Типография как раз на новое цифровую печать перешла, старое оборудование стало ненужным, а это десятки тонн цветмета. И что вы думете - ушел Байдин вовремя, не убил его никто, да и кому он кроме обманутых рабочих был нужен с двумя сотнями тысяч баксов. Открыл салоны фотопечати, работал года два и все это время из ресторанов не вылезал, любовниц себе не одну завел. Дурная слава и красивая жизнь затягивают. И обанкротился конечно. Сейчас на одной из заправок работает заправщиком. Так вот я о чем. Вор и предприниматель - разные вещи. Наворовать он сумел, а на рынке удержаться не смог. Кишка тонка, а тебе, Игорек, двухсот тысяч рублей хватило, чтобы на ноги встать, потому что жилка есть. Я знаю, что ты в кабак не пойдешь швыряться деньгами, потому что ты им цену знаешь.
   - Все не так просто, Виктор Сергеевич, - улыбнулся молодой человек.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Да я и в казино иногда заглядываю.
   - В том-то и дело, что иногда, а он постоянно. Предлагаю выпить за светлые головы. Святых среди нас, слава богу, нет, а то бы от стыда сгорели, а за светлые головы у меня тост. Потому что за ними будущее России.
   Упоминание о будущем увело разговор на личности более масштабные, заговорили о президенте, его окружении, проявив такую осведомленность, что Антон и представить себе не мог, что о жизни первых лиц государства можно знать в таких подробностях.
   Неожиданно хлопнула входная дверь и в проеме двери комнаты выросла фигура Семена Аркадьевича.
   - Всем добрый вечер, - приподнял он шапку. По лицу его и интонации голоса Антон сразу понял, что Семен Аркадьевич навеселе.
   - Какие гости! - вскочил со стула Георгий Борисович. - Неожиданно. Прошу к нашему столу, Семен Аркадьевич.
   - Я всего на одну минуту по делу, - улыбнулся нежданный гость, - И мне нужно переговорить с Вероникой Селиверстовной. Возражения не принимаются, дело неотложное.
   Вероника мельком глянула на гостей, растерянно посмотрела на Антона. - Я быстро, - вставая, шепнула она ему через стол. Семен Аркадьевич, не заметивший сначала Старцева среди сидящих за столом, удивленно повел бровями. Они уединились в кабинете Чижевского. Разговор и вправду длился недолго, но и этого времени оказалось достаточно, чтобы женщина раскраснелась и занервничала. Семен Аркадьевич, напротив, выглядел веселым и спокойным. Отослав охрану в машину, он обстоятельно разделся и прошел к столу. Дочь Чижевского уступила ему место, сославшись на то, что она уже сыта и пойдет к себе. Среди всеобщего внимания, приковавшего гостей к прибывшему, особенно старалась хозяйка дома Алла. Она моментально заменила тарелки и бокалы, принесла из кухни чистый прибор и полотенце, которое Семен Аркадьевич аккуратно постелил себе на колени.
   - Опять ты? - вполголоса спросил новый сосед Антона. - Слушай, как так получается - куда не приеду, везде ты, и главное - постоянно на моем пути? Глянув уничижающее на Старцева, Семен Аркадьевич заговорил громко, обращаясь ко всем:
   - Вот решил Веронику Селиверстовну пригласить к себе на Рождество, так она, оказывается, замуж собралась.
   Вероника покраснела еще больше и едва удержалась, чтобы не выбежать из-за стола. Переглядываясь между собой, гости молчали.
   - Что притихли? Не ко времени приехал или, как там у вас говорят, незваный гость хуже татарина?
   - Зачем же так сурово? - с напускной веселостью засмеялся Чижевский. - Может, лучше выпьем?
   - Лучше, чем чтобы я говорил?
   - Да вы как-то все близко к сердцу принимаете, - растерялся Георгий Борисович.
   - Ладно, - махнул Семен Аркадьевич рукой. - Забыли. Салатику мне положи, - толкнул он Антона под локоть. Антон, сидевший к чашке с салатом ближе, просьбу выполнил.
   Семен Аркадьевич стал есть его ложкой.
   - Еще. Вкусный салат, явно не Вероника готовила. Она так готовить не умеет.
   Антон положил добавку. Семене Аркадьевич стал есть, хитро поглядывая на женщину. - А почему не наливает никто? - вдруг вспомнил он.
   Чижевский встал и быстро прошел с бутылкой по кругу.
   - Выпьешь со мной? - поднял рюмку Семен Аркадьевич, приглашая сделать тоже самое Веронике.
   - Я не пью водку. Ну, так вина, бутылку передайте, - кивнул Семен Аркадьевич Чижевскому. Бутылку передали, он налил вино в бокал, снова поднял свою рюмку.
   - Давайте выпьем, - взяла Вероника инициативу в свои руки. - Предлагаю за то, чтобы наше прошлое к нам не возвращалось...
   Она выпила. Хмыкнув, Семен Аркадьевич последовал ее примеру. Остальные выпили тоже, сосредоточенно застучали вилками.
   - А в настоящем тебе нравятся Альфонсы? - улыбнулся Семен Аркадьевич. - Запомни, милочка. Он никогда не будет для тебя своим, - шлепнул говоривший по плечу Антона. - Ему не дано, он из другого теста.
   Это услышали все. Семен Аркадьевич поднялся. - Спасибо, что приютили одинокого скитальца. Пора, дела еще у меня. Кстати, никто не знает, мороженого в сахарных трубочках в вашем магазине нету случайно? Там еще в самом основании трубочки вишенка обычно лежит. Сегодня целый день по городу мотались, так и не нашли.
   Все молчали. Семен Аркадьевич направился в прихожую, Чижевский вышел его проводить. Не попрощавшись, Семен Аркадьевич ушел.
   - Ну что приуныли? - потирая руки, вернулся в комнату Георгий Борисович. - Может, еще водочки, а?
   - А водки больше нет, - сообщила хозяйка дома.
   - Да, кто мог знать, - согласно кивнул головой Чижевский. - Тогда перекур?
   Мужчины ушли курить. Алла закурила прямо за столом, поинтересовавшись у Виктора Сергеевича не возражает ли он. Виктор Сергеевич не возражал. Антон продолжал сидеть некоторое время за столом, поглядывая на Веронику. Она попыталась ответить ему взглядом и улыбнуться, но получилось не очень.
   - А давайте, я схожу за водкой. Далеко этот магазин? - предложил Антон.
   - Он на берегу пруда, только там никого сейчас нету, я имею в виду продавцов. Надо либо оставить деньги на кассе, либо записать товар в тетрадку. Запишите на нас.
   - Разберусь.
   Антон вышел в прихожую и на вопрос Чижевского - куда он, ответил, что за водкой.
   - Возьми тогда пару бутылок водки и пару шампанского.
   Вероника вышла в прихожую и вызвалась идти с ним. Но Антон уже был одет и не стал ее дожидаться.
   - Но ты же не знаешь, - попробовала остановить она его.
   - Разберусь.
   Ему вдруг стало все равно на все. Выбрав в пустом магазине две бутылки самой дорогой водки "Юрий Долгорукий" и две бутылки шампанского "Брют", Антон расплатился наличными в кассе под глазком видеокамеры и вернулся. За столом царило некоторое оживление, но Вероники в комнате не было.
   - Ей стало плохо, она в ванной блюет, - сообщила Людмила. - Она же не пьющая у нас.
   Вероника вернулась минут через десять. Она подвела губы, но чувствовала себя неважно. Антон, уже успевший выпить за это время еще пару рюмок, попытался ее подбодрить, улыбнувшись, но получилось как-то криво.
   Последнее, что запомнил Антон, неестественная бледность лица Вероники и яркая помада на ее губах. Очнулся он на диване в полной темноте. К нему кто-то принюхивался и фыркал. Антон лежал на животе в одежде, под головой была подушка, мокрая от его слюны. Онемев от ужаса, Антон прислушался к этому фырканью. Только через минуту до него дошло, что у его постели стоит собака. Значит, он дома у Вероники. Антон медленно сел и стал всматриваться в темноту. Возле него действительно сидела Майка.
   - Майка, - погладил он ее, - Ты не знаешь, который час? У меня в часах батарейка села, забыл поменять.
   Собака никак не отреагировала на его поглаживание. Антон медленно встал и на ощупь побрел к выключателю. Наступив на что- то скользкое, едва не растянулся. Включив свет, обернулся и увидел, что это хлеб, который Майка вчера выловила из миски. Его чуть не вырвало при виде этой каши. Стянув мокрый носок, Антон бросил его в угол прихожей и зашлепал в кухню. Нужно было отыскать кофе и хорошо бы лимон. Кофе с лимоном - лучшее средство от похмелья. Его поиски не дали никаких результатов, хотя вчера кофе был. Поискав его везде где только можно, Антон забыл посмотреть его на столе. Вдруг он услышал, как кто-то открывает ключом дверь. В прихожую выбежала Майка, взвизгнув она бросилась к невысокой, закутанной в шаль, женщине.
   - Погодь, Майка, погодь, - сняла женщина с вешалки длинный брезентовый поводок. Протерев запотевший очки концами шали, она громко сказала, обращаясь в сторону кухни.
   - Вы уже встали, Вероника Селиверстовна? Я собаку выгуляю заоднем.
   - Вы не знаете где кофе? - выглянул с кухни Антон, догадавшийся, что пришла та самая Надя, о которой говорила Вероника.
   - Там должен быть, - быстро ответила женщина, ничуть не удивившись, что это не хозяйка дома. - На столе.
   - А лимоны есть?
   - И лимоны есть и апельсины. Они в холодильнике на дверке. Там такие кармашки специальные.
   - Спасибо, - кивнул Антон.
   - Вы подождите минут десять, я с собакой прогуляюсь и все вам приготовлю или давайте сразу приготовлю, - поспешно добавила она.
   - Да нет, я сам, не холодно там, не замерзли?
   - Нет, спал мороз, снег такой валит, прямо хлопьями.
   Антон понимающе кивнул.
   - Я быстро, - добавила женщина.
   Включив электрочайник, Антон насыпал в чашку, обнаруженный на столе, кофе и сахар. Достал из холодильника лимон и отрезал два тонких кружочка. Дождавшись, когда вода закипит, заварил кофе и опустил лимоны в чашку.
   - Кофе пьешь? - неожиданно услышал он за своей спиной и, вздрогнув, едва не выронил чашку.
   - Чайник только что вскипел, - вместо ответа сказал Антон.
   - А, - махнула Вероника рукой. - Надежда пришла? Я слышала - дверь кто-то открывал.
   Антон удовлетворительно кивнул головой.
   - Помнишь, куда нас пригласили сегодня?
   - Опять? - испуганно проронил Антон.
   - Ты вообще что-нибудь помнишь?
   - Помню, как в магазин ходил.
   - Первый раз или второй?
   - Я что, два раза туда ходил?
   - Тебе все говорили, что больше не надо, ты уперся, что хочешь еще выпить и никого не послушал.
   - И тебя?
   - Меня ты вообще видеть не желал, пока не надрался до такой степени, что узнавать перестал. Катя - это твоя жена?
   - Бывшая.
   - Ладно, попью кофе с тобой за компанию, голова что-то болит.
   Вероника сделала кофе, некоторое время пили молча.
   - У нас не принято так напиваться, Антон Петрович, - вдруг сказала Вероника.
   - Я так не умею, - буркнул Антон.
   - А как умеешь? Нажрался и мордой в салат?
   - Да я вообще не пью.
   - Вчера это было заметно.
   - Вчера был другой случай.
   - Другой случай, - хмыкнула Вероника и замолчала. Вновь на некоторое время в кухне повисла тишина.
   - Семен Аркадьевич был задолго до тебя. Мы расстались несколько лет тому назад и больше никогда не встречались.
   - Ты была его любовницей или он предлагал тебе выйти замуж?
   - Зачем тебе это надо знать, Антон? Такие люди не предлагают замуж, хотя он неплохой мужик, гораздо лучше, чем ты о нем думаешь. Но если ты хочешь начать выяснять отношения, я буду откровенной - ты ошибся дверью.
   - Прости, я действительно, похоже, ошибся дверью. Вот только...
   Пеньюар Вероники распахнулся, обнажив верхушки двух полушарий.
   - Что только? - не поняла она.
   - Носок у меня один остался, - продолжил Антон, отводя глаза в сторону.
   - Ну, положим, носки я тебе найду, - не замечая распахнутого халатика, заявила Вероника. - Пошли.
   Они поднялись наверх, в спальню женщины. Здесь стояла, знакомая Антону кровать и большой шкаф для белья. Вероника уверенно в него залезла и вытащила с полки махровые носки с приклеенной биркой.
   - Откуда у тебя мужские носки? - спросил Антон.
   - У меня, как в Африке, все есть.
   Сбросив с ноги второй носок, Антон расстегнул штаны.
   - А джинсы зачем снимаешь? - удивилась она.
   - Носки хочу одеть. Потом.
   Антон стянул свитер и, обняв женщину, повалил ее на кровать.
   Она не сопротивлялась, но, повернув голову набок, спрятала от Антона губы. - Перегар у тебя... - стрельнула она на него глазами.
   - Ничего, привыкнешь. Изловчившись, Антон нашел ее губы...
   Майка, вбежавшая в дом, впереди Нади, слегка заскулила, подбежав к лестнице. Ее слух уловил подозрительные звуки, доносившиеся со второго этажа. Слух Надежды был менее острым. - Что такое, девочка? - забеспокоилась она. Подойдя к лестнице, Надежда понимающе улыбнулась.
   - Живо иди на место, я тебе еду приготовлю...
   - Так куда нас пригласили? - спросил Антон, в истоме откинувшись на подушку.
   - На лыжах покататься, если потеплеет, - не сразу ответила Вероника.
   - Надежда сказала, что потеплело, только лыж у меня нет.
   - Раз у меня носки есть, значит и лыжи есть, - перевела дыхание Вероника.
   - Логично, - согласился Антон. - И спортивный костюм?
   - И спортивный костюм.
   - Новый?
   Вероника не ответила. Глянув на нее, Антон увидел, что женщина улыбается.
   - Новый костюм-то?
   - Новый, - протянула она.
   - Я просто вынужден тебя поцеловать.
   - Сделайте одолжение.
   Антон повернулся на бок и осторожно навалился сверху.
   - А как же перегар?
   - Начинаю привыкать...
   Антон проснулся от толчка.
   - Вставай уже, время-то обед.
   Антон повернул голову, на него глядело смеющееся лицо Вероники.
   - Халат мне подай, пожалуйста, - село она на кровати, прикрывшись одеялом.
   - А где он?
   - Там, куда ты его бросил.
   Антон пошарил глазами по комнате и нашел пеньюар в дальнем углу.
   - Неужели я такой варвар? - удивился он. - Я его не порвал случайно?
   Поднявшись с кровати, Антон поднял халат и, прикрываясь им, вернулся обратно. Через несколько минут, поспешно натянув на себя спортивную одежду, которую Вероника вынула из шкафа, несколько смущенная пара вышла из комнаты.
   - Позавтракать хочешь? - спросила она, заглянув Антону в глаза.
   - В смысле - пообедать?
   - Надежда что-нибудь приготовила.
   - Нет, - отрицательно мотнул головой Антон.
   - Лыжи на веранде, мне сказали, что домой их лучше не заносить. А ботинки в прихожей в шкафу.
   Еще через полчаса молодые люди вышли из дома и встали на лыжи. Антон не катался на лыжах со школы, однако легкий морозец и чистый воздух приятно освежали и придавали силы. Он покатился легко и свободно, как будто делал это каждый день. Но и Вероника от него не отставала. Выехав за околицу, они увидели лыжню, ведущую в лес и слегка припорошенную снегом.
   - Сюда? - махнул палкой Антон.
   Пропустив женщину вперед, Антон поехал за ней. - А куда ведет эта лыжня?
   - К лесной избушке на вершине вон той горы, - указала Вероника на полукилометровый подъем.
   - О-о, - только и нашелся сказать Антон.
   Они лезли в гору уже больше часа. Оба изрядно выдохлись покрылись потом.
   - Ни хрена себе прогулочка, - мотнул головой Антон, в изнеможении навалившись на палки.
   - С похмелья в самый раз, - улыбнулась Вероника. - Со временем здесь хотят подъемник построить, только дорого очень.
   - Даже для вас?
   - Даже для нас.
   - Тогда вперед, пока его не построили, - сострил Антон.
   Еще минут через двадцать показалась вершина горы и, стоящая среди елей, маленькая избушка с открытой верандой. Возле нее курился мангал, разнося по округе аромат шашлыков. На веранде выше перил живописались четыре головы. Все четверо встали и пошли навстречу приехавшим Веронике и Антону. Ими оказались Чижевский с женой Аллой и его дочь Лена с Игорьком. Игорек был в костюме, похожем на искусственный бархат светло-коричневого цвета и напоминал медведя, правда в очках.
   - Мы уж думали, вы не придете, - улыбнулся Георгий Борисович. - Шашлыки уже готовы, мы уже съели по одному.
   - Уф, - глубоко вздохнул Антон. - Чуть легкие не выпрыгнули.
   - Что, тяжеловато после вчерашнего? Пойдем полечимся.
   - Ну, ну, ну, - запротестовала Вероника. - Ему же еще обратно спускаться.
   - Вера, мужчина надо беречь, - заметила Алла. В ее речи чувствовалась некоторая раскрепощенность, определенно свидетельствовавшая о принятии изрядной дозы спиртного. - Их и так уже мало осталось, хоть мы и ругаемся, - заключила она.
   - Я вижу, вы даром времени не теряли, - улыбнулась Вероника.
   - Да мы замерзли тут все, пока вас ждали. Чем вы там столько времени, интересно, занимались?
   Вероника и Антон переглянулись и засмеялись.
   - Вот, вот, им смешно, а мы чуть не околели. Если бы не водка, точно бы замерзли.
   Чижевский потянул Антона за рукав. Последний снял лыжи, и они прошли на веранду.
   - Водку-то ты покупал, вчерашняя, - улыбнулся Георгий Борисович, наливая жидкость в стопку. Антона передернуло. Чижевский принес шампур с шашлыком, предварительно вручив такой же Веронике.
   Закусив, Антон почувствовал себя лучше.
   - Может, еще по одной? - предложил Чижевский.
   Антон отрицательно мотнул головой.
   - Насчет вчерашнего не переживай. Все нормально было, если бы...Да ладно, у меня к тебе разговор есть.
   - Разговор.
   - Тебе Вероника говорила, что я архитектор?
   - Говорила.
   - А ты деревом занимаешься, если я правильно понял?
   - Правильно, - жуя шашлык, промямлил Антон.
   - Ты, давай, ешь и слушай. У меня тут разговор с людьми как-то был. Хотят они свои коттеджи приукрасить. Кому резьба нужна, кому наличники, крылечки резные, мы с тобой это дело обсудим, будут у тебя заказы. Но это не главное. Есть несколько заказчиков на деревянные домики, кстати, я бы и сам от такого не отказался, воздух совсем другой в таком доме.
   - Мы дома не строим.
   - Я понял. Речь вот о чем. Ты когда-нибудь о калиброванном бревне слышал?
   - Ну да.
   - Мы нашли оборудование на такое бревно, оно уже года три на одном складе валяется. Хотели установить и запустить его, но сложность в чем? Предприятие режимное, чтобы машину запустить и выпустить, море бумаг надо подписать. Кроме того щепу и опил на территории складировать негде, а вывозить каждый день - проблема. Я так понял, что у тебя мастерская в Лялях. А где там?
   - На берегу реки, там при царе тоже мастерские были.
   - А место позволяет еще пару цехов поставить?
   - Места там море.
   - А отопление?
   - Центральное, ветка от музея идет.
   - То есть с водой и отоплением проблем не будет?
   - Думаю, что нет.
   - А Ляли большое село?
   - Тысяч пятнадцать живет.
   - То есть, и с рабочей силой проблем нет? - уточнил Георгий Борисович.
   - Похоже, что так, - кивнул Антон.
   - Возьмись за организацию цеха. Офис мы сделаем в городе, а работы будем производить здесь. Делянки, кстати, здесь рядом. Все получается.
   - Да можно попробовать, - улыбнулся Антон.
   - Тогда еще по одной?
   - Давай, - махнул Старцев рукой.
   - Как тебя по батюшке?
   - Петрович.
   - Давай, Антон Петрович, за наше дело. Чтобы все получилось.
   Антон согласно кивнул головой и опрокинул стопку в рот. Вторая покатилась легко и приятно согрела желудок.
   - Мужчины, вы там не слишком увлеклись? - услышал он настороженный голос Вероники.
   - Нет, Веруня, мы уже закончили.
   - Как это закончили, а мне? - слегка пошатываясь, ворвалась на веранду Алла.
   - Иди, - отмахнулся от нее Чижевский. - Покатайся пока, у нас мужской разговор.
   Обиженно поджав губки, Алла спустилась обратно. - Попросишь ты у меня еще чего-нибудь...Так я тебе и дала.
   - Видишь еще как, зубки показывает, - ухмыльнулся Георгий Борисович.
   - Мужчины, приглашаю прокатиться по кругу, - подъехала к веранде на лыжах, разгоряченная бегом, Вероника.
   - Спасибо, Веруня, вы с Антоном прокатитесь, а мы пожалуй, домой. Алла что-то совсем расклеилась. Ты Игорька не видела?
   - Они с Леной по лесу пошли.
   Алла, стоявшая неподалеку и слышавшая весь разговор, скорчила гримасу, но промолчала.
   - Я вам шашлыки на тарелку положу, на угли ее поставлю, они долго горячие будут, а шампура мы заберем.
   - Хорошо, хорошо, Георгий Борисович, - рассмеялась Вероника.
   - Что ты с ней сделал, смотря как сияет? - улыбнулся Чижевский Антону.
   Тот неопределенно пожал плечом и, спустившись с веранды, нацепил лыжи.
   - А куда это - по кругу?
   - Вокруг вершины, - улыбнулась Вероника.
   Махнув Чижевскому палкой, Антон поехал за женщиной.
   Когда они вернулись с круга, длиной в километра три, у избушки никого уже не было. Подзаправившись полуостывшими шашлыками, они направились к спуску. Далеко внизу они заметили три фигуры. По центу фигура была вдвое меньше двух других. Приглядевшись, Антон понял, что это Алла, согнувшаяся пополам и повисшая, на поддерживающих ее с боков, Игорьке и Чижевском. Через секунду фигуры вильнули и пропали из виду. Антон с Вероникой быстро поехали вниз. Через несколько минут они настигли злополучную троицу. Ругая друг друга в самых неприглядных выражениях, те распутывали лыжи и палки и вылезали из сугроба. Выбравшись из-под Аллы, напоминающий теперь белого медведя, Игорек потерял в снегу очки и, сбросив лыжи, ползал, роясь в снегу. Шапки на Алле не было, смерзшиеся и рассыпавшиеся по плечам, волосы свисали сосульками. Она сидела на снегу и о чем-то спорила с мужем, который "пострадал" меньше других и уже стоял на лыжах, тяжело дыша и расстегнув куртку.
   - Представляешь, Верунь, - заметив подъехавшую пару, поделилась Алла, - Они моей смерти хотят, всю в снегу меня искатали, как будто я им мячик какой-то, а не женщина. То один на меня упадет, то другой, я уже прямо не знаю что и делать.
   - Радоваться, что больше-то? - в тон ей, заметил Чижевский. Сняв перчатку, он резко махнул ей, пытаясь сбить с головы супруги подтаявший сугробик. Не рассчитав сектора удара, он шлепнул перчаткой по затылку.
   - О! - живо отреагировала Алла. - Уже и по голове начали бить.
   - Дурной пример заразителен! - полушепотом строго сказала Вероника, пощелкав большим пальцем по горлу и поглядев на Антона. Глаза ее смеялись.
   - Давайте, я вам помогу, - предложил Антон.
   - Нет, дальше мы так не поедем, - отрицательно мотнул головой Чижевский. - Сил уже просто нет.
   Игорек наконец нашел очки, протер их от снега и облегченно улыбнулся, разглядев Веронику и Антона.
   Антон меж тем увидел Лену, поднимающуюся в гору с санками. Она была без лыж и шла, проваливаясь в снег.
   - Я сейчас, - кивнул Антон Веронике и поехал навстречу девушке. Лена отдала санки без лишних вопросов. Молча повернула назад к дому. Антон доставил санки наверх, и они тут же заспорили с Игорьком, кому везти на них женщину.
   - Мое сокровище-то, - прекратил спор Георгий Борисович. - Я и повезу.
   - А я тебе не доверяю, - заупрямилась Алла, пытаясь выбраться из саней, в которые ее только что усадили совместными усилиями, - Потому что ты убить меня хочешь.
   - Хотел бы убить, не стал бы столько возиться, - парировал Чижевский, разворачивая сани за ручку в обратную сторону. Его план был понятен. Георгий Борисович ехал впереди саней, поддерживая их за ручку. Сани катились задом, тормозя острием полозьев и не давая возможности разогнаться и придавить Георгия Борисовича. Однако, его план оказался повержен буквально через несколько секунд. Полозья врезались в снег слишком глубоко, и сани опрокинулись. Алла оказалась на спине вверх ногами. Вывалившись из саней набок, она встала сначала на колени, а потом на ноги. Поймав на себе угрюмый взгляд мужа, Алла быстро поставила сани в нормальное положение и с криком - Ой, мамочка! - покатилась вниз. Скорость росла с каждой секундой.
   - Ногами тормози, ногами! - закричал ей вслед Чижевский, заскользив следом. Вероника, Антон и Игорек покатились за ним, но скорости были неравны. Сани буквально летели вниз, оглашая округу истошными воплями. Когда спуск закончился, все увидели Аллу посреди залива. Она "сошла с лыжни", когда та повернула окрест, и вылетела на лед. Прокатившись еще метров сто, сани остановились. Алла просто сидела на них боком, не в силах подняться. Когда четверка подъехала к женщине, то не увидела на лице и следа опьянения. По щекам ее катились слезы.
   - Жива? - наклонился к ней Чижевский, погладив жену по смерзшимся волосам. - Бобслеисты отдыхают, Алла, - добавил он. - А ты говорила, что мы убить тебя хотим. Тебя так просто не возьмешь, - повернул он голову, поглядев обратно на гору, с которой слетели санки. - Вставай, пошли домой. Баньку сейчас истопим и баеньки. А то, давай, я тебя на санках довезу.
   - Нет уж, - подняла Алла голову, - Я лучше пешком.
   Адреналина, впрыснутого в кровь "выкидоном" Аллы, хватило на всех. Только сейчас Антон подумал, что и они летели с горы, как заправские горнолыжники. Он, например, практически не тормозил до самого основания горы, а лишь слегка притормаживал. Тоже самое делали и остальные. Припомнив на пути на мощные стволы деревьев, которые пришлось виртуозно объезжать, стало страшно. Игорек был бледен, казалось, до самых пяток. Не потерял присутствия духа один Чижевский. Обняв жену, он медленно катился с ней рядом, мурлыкая что-то ей на ухо.
   Вероника заговорщицки повела бровью.
   - У них любовь сегодня будет до утра наверно.
   Антон многозначительно покачал головой. - Возможно, не только у них.
   Надежда с Майкой встретили Веронику с Антоном в прихожей.
   - Я все убрала, Майку накормила, обед приготовила, прогуляюсь сейчас с ней и вас накормлю, - сообщила домработница.
   - Спасибо, Надя. Ты можешь быть свободна, Майку мы сами выгуляем и поедим тоже сами.
   - Хорошо, Вероника Селиверстовна. Как покатались?
   - Замечательно, - рассмеялась Вероника, поглядев на Антона.
   - Сашка тоже лыжи просит, десятый класс нынче заканчивает, лыжи, говорит, в школе, позорные дают. Не ходит на физкультуру, паразит. Ну, до свиданья, Вероника Селиверстовна, вам до свиданья, - кивнула она Антону.
   - Это Антон Петрович, Надя. Погодите-ка, я вам премиальные сейчас выдам Сашке на лыжи. Разувшись, она поднялась в свою комнату и вернулась с двумя пятитысячными купюрами.
   - Ой, куда столько? - всплеснула руками женщина.
   - Хорошие лыжи дорогие, а вашей работой я довольна, готовите вы вкусно, Антон Петрович сегодня оценит.
   - Спасибо вам, - зарделась домработница, - Дай вам бог здоровья.
   - И вам не хворать, - улыбнулась Вероника.
   - Сашка будет доволен. До свиданья, Вероника Селиверстовна.
   - До свиданья, Надя.
   - Вы знаете, а я завтра к вам приду.
   - Завтра? У вас же выходной, мы же через день договаривались.
   - А я все равно приду, и еще, Вероника Селиверстовна. В вашем магазине уж больно дорого все. Я бы маслица могла принести деревенского, сметанки, яичек, мяска. И вкуснее, и полезнее и дешевле.
   - Спасибо, не надо, я уже как-то привыкла к нежирной пище.
   - Ну, как знаете, Вероника Селиверстовна, - несколько обиженно произнесла домработница.
   - Да и зачем вам все это тащить в такую даль?
   - Как зачем? - удивилась Надежда. - Вы ведь не одна теперь, вам мужчину кормить надо.
   Вероника рассмеялась. - Так ведь кормить, а не откармливать.
   - Худущий он у вас, ему бы сметанки деревенской, творожка, враз бы поправился.
   - До свиданья, Надежда.
   - До завтра, Вероника Селиверстовна.
   Женщина ушла. Вместо того, чтобы идти в кухню, к изрядно проголодавшемуся, несмотря на шашлыки, Антону, Вероника отправилась в ванную принимать душ. Антон показал Майке язык и ушел в гостиную. Включив телевизор, он плюхнулся в кресло и задремал.
   - Коньяку хочешь? - услышал Антон над самым ухом.
   - У-у, - сонно пробурчал он.
   - Ух, ты какой, не проснулся даже еще, а на коньяк среагировал. Кстати, Надежда шампанское отыскала, на столе стоит. Ты как?
   - И коньяк, и шампанское все буду, - открыл глаза Антон.
   Выбравшись из кресла, он обнял Веронику и поцеловал. - Работу к черту, все дела по боку, у нас медовый месяц. Будем коньяк запивать шампанским, закусывать деревенской сметаной с творогом и валять дурака. Я правильно понимаю?
   - Начало года, Антоша, дел невпроворот. Три дня и не минутой больше, - щелкнула его Вероника по носу. Кстати, если коньяк закусывать сметаной, знаешь, во что может превратиться медовый месяц?
   - Во что?
   - Попробуй и узнаешь.
   - Я и так догадываюсь, - рассмеялся Антон, - Хотя деревенская сметана - это почти как масло.
   - Именно - почти, - заметила Вероника. - Обедать пойдем?
   - Пошли.
   - Майка, иди на место, - погнала с кухни собаку Вероника.
   Майка облизнулась, понимающе кивнула головой, но с места не сдвинулась.
   - Надежда же сказала, что кормила тебя.
   - Я знаю, чего она ждет, - улыбнулся Антон.
   - Чего?
   - Шампанского.
   - Ух, ты какая, - присела Вероника на корточки, обхватив голову собаки руками.
   Антон откупорил бутылку, наполнил бокалы, предусмотрительно поставленные Надеждой на стол. - За нас? - подал он бокал Веронике.
   - За любовь?
   - И за любовь тоже.
   Выпив шампанское, они поцеловались долгим, пьянящим поцелуем.
   - Теперь коньяк, - сказал Антон.
   - Ух, ты подлиза.
   - Нет, я хочу выпить за другую жизнь.
   - Это какую?
   - Счастливую.
   - А почему не шампанское?
   - Потому что я сто лет не пил коньяк, можно сказать, никогда не пил. И не только поэтому. Шампанское - слишком слабый напиток для этого, а коньяк в самый раз.
   - Наливай, - улыбнулась Вероника.
   Она действительно была счастлива.
  
   Эпилог
   Маэстро
   Гаврила Иванович утопил педаль газа почти до пола. Машина вихрем летела по заснеженной трассе, оставляя позади себя, вьющуюся змейкой, поземку.
   - Шо-то мне не нравится этот мороз, - заговорил водитель, обращаясь к своим пассажирам. Их было двое - Сергей Ложкин, сидевший рядом с водителем и Андрей Крутицкий - оператор с местного телевидения. Рядом с ним на сидении лежал кофр внушительных размеров с профессиональной видеокамерой.
   - Ты лучше на дорогу смотри, - сделал замечание Гавриле Серега. - Не хватало еще в аварию попасть.
   - Дорога-то пустая, Сереха, - усмехнулся Гаврила Иванович. В этот момент машину тряхнуло, подбросило, и она пошла юзом. Водитель сбросил газ и с трудом удержал "Волгу" на шоссе.
   - Говорю же! - сверкнул глазами Сергей.
   - Не дрейфь, малыш, прорвемся, я и не из таких переделок выплывал.
   - Сам ты малыш, - огрызнулся Ложкин.
   "Волга" влетела в Ляли и, прокатившись по главной улице, остановилась у магазина.
   - Тормозни кого-нибудь, - кивнул Гаврила Сергею. - Надо ж узнать, куда дальше ехать.
   Опустив боковое стекло, Сергей спросил дорогу на Старые Ляли, у женщины, стоящей у магазина.
   - Сейчас прямо будет заправка, дальше мост, а за мостом налево, туды вот, - показала она рукой нужное направление.
   - Далеко?
   - Километра четыре-пять от дороги деревня-то.
   - Слышал? - обратился Серега к водителю. Тот удовлетворительно кивнул головой и надавил педаль газа. Миновав мост, машина остановилась у отворота на Старые Ляли. О присутствии там деревни извещал покосившийся указатель.
   - Кажись, приехали, Сереха, - кивнул Гаврила Иванович, на утопающую в сугробах, дорогу.
   - Да-а, - протянул Андрей, всю дорогу молчаливо взиравший в окно.
   - Надо выйти и поглядеть, - вздохнул Сергей.
   - Шо тут глядеть, тут и без гляделок все понятно, меньше, чем на тракторе туда не проехать, - усмехнулся Гаврила.
   - Тракторе? - наморщил лоб Серега. - На заправке бульдозер стоял.
   - Так, то ж за мостом.
   - Ну и что? Тут пара километров, не больше. Разворачивай, поехали за ним.
   Трактор работал, но тракториста в кабине не было.
   - Вон его башка виднеется, - ткнул пальцем Гаврила на застекленное окно кассы заправочной станции. - С девахой он там лясы точит вместо того, чтобы дорогу очистить.
   Сергей выскочил из машины и подошел к окну. Миловидная девушка, видимо, раскрасневшаяся от красноречия молодого ухажера, застенчиво улыбнулась Сергею.
   - Вы на какую колонку встали? - спросила она.
   - Мне не бензин. Вы тракторист? - обратился он к парню.
   - Ну, я.
   - Нам срочно в Старые Ляли проехать надо.
   - Так и проезжайте.
   - Там дорога переметена, машина не пройдет.
   - Правильно, метель была, только я тут причем? Я свой участок еще утром почистил. А там Степаныча участок, но он забухал и седни на работу не вышел.
   - Помоги, я заплачу.
   Парень со вздохом посмотрел на девушку, уходить ему из теплого, уютного помещения станции явно не хотелось.
   - Сколько заплатишь? - спросил он.
   - По пятьсот за километр.
   - Богатенький Буратино, - усмехнулся парень. - К кому приехал-то?
   - Маэстро мне нужен.
   - Маэстро? - поднялся он со стула, потянувшись и, будто невзначай обняв и чмокнув девушку в щечку. Девушка вздрогнула, но не отстранилась, а еще больше покраснев, затаила дыхание.
   - Ладно, к Маэстро поедем, не надо платить, так прогребу.
   Развернувшись, "Волга" медленно покатила за бульдозером.
  
   Федор Ильич с Ириной Никитичной сели обедать. На обед были наваристые щи с курицей, с утра упревавшие в русской печи. Щи были разлиты по тарелкам, а курица лежала на блюде в центре стола, испуская ароматный, чуть заметный парок. Ирина Никитична ела не спеша, Маэстро черпал щи деревянной ложкой и глотал большими порциями, почти не жуя.
   - Хлебушко-то бери, Федя, - напомнила ему жена.
   - У-у, - закивал он головой, набивая полный рот хлебным мякишем.
   Неожиданно он замер, перестав жевать, и прислушался.
   До его ушей долетел нарастающий рев тракторного двигателя.
   - Дорогу, наверно, Илья Степаныч чистит, - предположила Ирина Никитична.
   - У Степаныча звук не такой, Ириша. У него трактор колесный, а этот на гусеничном ходу, - поднял кривой указательный палец Маэстро. - Надо бы поглядеть. Набросив полушубок и, на ходу дожевывая хлеб, Федор Ильич выскочил из избы за ворота. К деревне медленно приближался бульдозер, взрывая тишину ревом мощного двигателя. Впереди него катился огромный снежный вал, а позади, словно крадучись, следовала черная "Волга". Лицо Маэстро застыло в тревоге, судорожно проглотив пищу, он развернулся и побежал домой.
   - За мной едут, Ириша. Органы идут за трактором-то.
   - Не собирай ерунду, Федя. Эти времена прошли давно.
   - Иди сама погляди, раз мне не веришь. Забыла, на той неделе Леньку Богдасарова арестовали?
   Ирина Никитична, в чем была, так и вышла на улицу. Разглядев "Волгу", она перекрестилась и, вернувшись в избу, беспомощно села на лавку. Страх, столько раз пережитый ею в прошлом и, казалось, забытый и оставленный там, вернулся снова. Он лишил ее сил и способности мыслить. Маэстро, между тем, лихорадочно одевался. Он уже натянул ватные штаны, теплый свитер и бегал по комнате в поисках рукавиц.
   - Куда ж ты, Федя пойдешь? - спросила Ирина Никитична.
   - На Глухую поляну, там они меня не найдут. Рукавицы, Ириша, где рукавицы?
   - На печке они.
   С прытью молодого, ловкого человека, Федор Ильич забрался на печь, нашел рукавицы и спрыгнул обратно.
   - Как уедут, дашь мне знать, Ириша, - торопливо давал он наставления жене, натягивая полушубок и валенки. - Не сказывай им ничего, тебя не посмеют тронуть, им я нужен. Обняв жену за плечи, Маэстро выбежал из избы. Грохнув в чулане лыжами, он спустился в ограду и через огород припустил к лесу.
   Сделав крутой вираж возле дома Семена Аркадьевича, трактор развернулся и остановился на обочине дороги. Трое мужчин вышли из машины, кивнув в знак благодарности трактористу. Тот выпрыгнул из кабины.
   - Пойдем, познакомлю вас с хозяевами, вы-то для них люди новые, - покосился парень на кофр с видеокамерой. - Чо-то большая больно штуковина-то, - кивнул он на кофр.
   - Какую дали, - улыбнулся Андрей.
   - Видео?
   - Видео.
   - У меня у соседа тоже такая штука есть, только ее можно в кармане носить, а к телевизеру подключишь, как кино глядишь, - заулыбался тракторист, видимо, припомнив незабываемые сюжеты.
   Толкнув калитку, он уверенно прошел по дорожке и, стукнув для приличия, в окно, зашел в избу.
   - Хозяева! Есть кто дома?
   - Чего раскричался? - отозвалась Ирина Никитична. - Что надо-то?
   - Да это ж я, Сашка, тетя Ира. Я к вам гостей с телестудии привез, - кивнул он, впуская троицу в избу.
   - Здравствуйте, - за всех поздоровался Серега. - Мы к вам приехали с телевидения, передачу хотим о вас сделать, как о долгожителях нашей области и всего Уральского края.
   - Чего? Какую передачу? - не поняла старуха.
   - Кино они про вас снимать будут, - пояснил Сашка. - Чтобы весь народ увидал, какие у нас в деревне люди живут.
   - Где народ-то нас увидит?
   - Так по телевизору. У вас телевизор есть?
   - На что он нам? Не звали мы никого, и нечего глядеть всем на нас!
   - Как же? - удивился Андрей. - Маэстро большая знаменитость, про него люди легенды слагают, да и вам, я думаю, есть что рассказать.
   - Вези гостей дорогих туда, откуда приехали, Сашка, и нечего мне голову морочить. Не стану я ничего рассказывать, - махнула рукой старуха.
   - Понимаете, - как можно мягче начал Серега, - Мы случайно натолкнулись в музее на ваш дневник, вы его еще молоденькой девушкой писали, до революции еще, а потом случайно узнали, что вы живы и здоровы. Это же праздник для людей знать, что такое не просто возможно, а рядом, можно сказать, возможно, по соседству. Это же история целой страны в вас отражена, и надо, чтобы люди знали об этом. Неужели вы не хотите им помочь?
   - Кому помочь? - опять не поняла старуха.
   - Да шо ты мелешь все не про то, - вступил в разговор Гаврила Иванович. - Скажите, Ирина Никитична, ваш муж дома? Могли бы мы его сейчас поздравить с настоящим долголетием от лица всего нашего культурного коллектива?
   - Нету Федора.
   - А хде он, если не секрет, конечно?
   - В лес пошел. По делам.
   - По делам в лес пошел? А когда вернется?
   - Не знаю, не сказал ничего. Седни его точно не будет.
   - Ночью мороз за сорок обещают, Ирина Никитична, не померзнет он в лесу-то?
   - Какой мороз? - насторожилась старуха.
   - Сорок пять, не меньше, а нам бы только поговорить с ним, посидели бы за столом, за жись побеседовали, вы же столько всего пережили, неужели неинтересно с культурными людьми побалакать?
   - А потом что? - несколько смягчилась Ирина Никитична.
   - А потом ничего. Поговорили бы и разошлись.
   Старуха задумалась и опустила голову.
   Гаврила толкнул Сергея под локоть и глазами указал на две тарелки с недоеденным супом, стоящие на столе, и остывающую курицу. Серега понимающе покачал головой.
   - А ты не из Ростова случайно будешь? - обратилась старуха к Гавриле.
   - Не, местный я. Служил, правда, на Черноморском флоте срочную службу, а потом остался на корабле мичманом. Теперь вот в музее работаю. Читал ваш дневник, так живописали вы все, даже жалко стало, что Советская власть все это порушила.
   - На Глухую поляну он пошел, - вздохнула Ирина Никитична. - Километра три отсюда будет. Лыжи в чулане за дверью, две пары. Придете на поляну, крикните, Федор Ильич, вас Ириша зовет, он поймет.
   - Как же мы найдем эту поляну?
   - Следы от его лыж совсем свежие. По следам и идите через огород.
   Мужчины вышли из избы, Сергей достал из чулана лыжи. Они были самодельные, охотничьи, подбитые мехом, чтобы не скользили в обратную сторону. Одну пару он взял себе, вторую отдал оператору.
   - А я шо ж, пешем за вами по лесу побегу? - возмутился Гаврила Иванович.
   - Ты с бабулей останешься, за жись поговоришь, подготовишь ее к интервью, - улыбнулся Сергей.
   - Не, мужики, вместе, так вместе. Сашок, раздобудь где-нибудь еще одну пару. Сереха тебя отблагодарит, - обратился Гаврила к трактористу.
   - Ну, вы даете, - пожал плечами Сашка. - Где я тут лыжи возьму? Хотя, постойте-ка. Пацан мой лыжи в тракторе оставил. Только они маленькие.
   - Давай, какие есть, Саня, я уже лет сто в лесу не был.
   Сашка ушел к трактору, залез в кабину, и через несколько минут вернулся с лыжами.
   - Шо это? - удивился Гаврила Иванович, глядя на маленькие полоски пластика с загнутыми концами. Размером лыжи были чуть больше его ботинка.
   Сашка развел руками. - Пацану моему нравятся.
   Повертев в руках мини-лыжи, Гаврила Иванович нацепил их на ноги прямо в ограде. - А шо? Ничего себе, - пробежался он по доскам под улыбчивые взгляды мужчин. Выскочив в огород, Гаврила тут же поскользнулся и грохнулся на спину, задрав ноги. - Они еще лучше деревянных катаются, - выбираясь из сугроба, признался он. Похохатывая, Серега с Андреем, прошли мимо него и побежали по лыжне.
   - Палки бы еще, цены бы им не было, - оглянулся Гаврила на Сашку.
   - Палок нет.
   - Ну и, - махнул он рукой.
   Как не старался Гаврила Иванович, а все-таки сильно отстал от товарищей. На охотничьих они двигались только вперед, а Гаврила скользил на каждом бугорке и вперед и назад. Основательно вывалявшись в снегу, он настиг лидеров на спуске, как выяснилось, к самой Глухой поляне. От его разгоряченного тела валил пар, лоб покрылся испариной, волосы взмокли, как в бане. Утираясь шапкой, Гаврила подъехал к товарищам и застыл в изумлении. Лыжня, оставленная Маэстро, неожиданно оборвалась, его лыжи торчали из снега, воткнутые загнутыми концами кверху. В метре от лыж лежало поваленное дерево. В одном месте снег с лесины был сбит, а рядом утоптан. Было очевидно, что Федор Ильич присел на дерево отдохнуть. Но ни его самого, ни других следов больше видно не было. Идеально чистый, нетронутый снег лежал вокруг на многие десятки метров.
   - Покричим? - в полголоса обратился Сергей к товарищам.
   - Давай, - согласно кивнул Андрей.
   - Так никого ж вокруг, не видишь что ли? - усомнился в таком решении Гаврила.
   - Федор Ильич, вас Ириша зовет, - немного громче обычного сказал Сергей.
   Где-то далеко в лесу раза три каркнула ворона и все смолкло.
   - Слыхал? - хмыкнул Гаврила. - Давай так, чтобы медведя из берлоги поднять. Может, дедуля этот глухой уже?
   - Все вместе на счет три, - скомандовал Серега.
   - Федор Иванович, вас Ириша зовет, - заорали они нестройным хором, вспугнув целую стаю закаркавших ворон и разбудив лесное эхо.
   - Сделаем так, - решительно сказал Серега. - Через час уже темно станет, Андрюха, врубай технику, давай меня крупным планом. Не застав Маэстро дома, мы отправились в лес по его следам, - начал он через несколько минут в камеру, - И вот, что мы здесь увидели. Андрюха, сними это все, - кивнул он на следы, оставленные Грязиным. - Дальше следы обрываются, - продолжил Сергей, - И мы решили обойти поляну по кругу. Андрей, я пойду по краю, а ты шагай по меньшему кругу и снимай и меня, и снег впереди. - Как видите, уважаемые зрители, снег вокруг поляны совершенно нетронут. Мы пока не можем объяснить, куда подевался Маэстро, но загадка его исчезновения, я думаю, будет разгадана. Не может же живой человек просто взять и исчезнуть, - закончил он.
   - Андрюха, меня давай, - азартно похлопал себя по груди Гаврила Иванович, но заглянув в объектив камеры, заметно стушевался и начал, путаясь в своих мыслях:
   - Я так полахаю, дорогие телезрители, шо Маэстро этого в лесу уже давным давно нема. В смысле нету. И вот как он это проделал. Пришел сюда, воткнул в снег одни лыжи, отдохнул в сидячем положении на дереве и возвратился в деревню по той же самой лыжне на других. И може сидит счас, чаи гоняет и над нами дураками посмеивается, пока мы тут за им по лесу гоняемся.
   Серега замахал руками. - Вырубай, Андрюха. - Какие другие лыжи? - раздраженно глянул он на Гаврилу.
   - А шо, не так? Он, по-твоему, тут крылья себе отрастил или на вертолете улетел? Глянь, снег на елках как лежал, так и лежит, ветки чуть не отламываются, куда он еще мог деться?
   - Не знаю, - вздохнул Сергей, - Но на лыжне след был только в одну сторону, по зазубринам от меха видно было. Да и кто с собой вторые лыжи понесет?
   - А може они у него здеся запрятаны были? Може, вон, под этой лесиной лежали?
   - Ладно, возвращаемся, махнул Серега рукой. - Мороз-то уже конкретно давит, надо успеть в город возвратиться. Если Маэстро дома, снимем их там по-быстрому.
   Развернувшись, Гаврила Иванович первым устремился к деревне. Пригорок дался ему нелегко, зато дальше лыжня пошла под небольшой спуск, и Гаврила Иванович лихо умчался вперед, оставив далеко позади своих товарищей. Андрей задержался на некоторое время на поляне, красота зимнего леса поражала воображение, и уйти и не поснимать такое очарование, было невозможно. На пути в деревню он несколько раз останавливался, высматривая интересные кадры, и вскидывал на плечо камеру.
   У деревни Сергей догнал Гаврилу. Тот порядком вымотался и дышал, как загнанная лошадь. Остановившись, он сунул в рот сигарету и прикурил, тут же взорвавшись кашлем. Бросив сигарету в снег, тяжело перевел дух, подавляя позывы, рвущихся наружу, легких и выругался. Вместе они дождались Андрея, который, похоже, устал не меньше Гаврилы и еле волочил ноги.
   - Как прогулочка? - с некоторой долей ехидства поинтересовался у оператора Гаврила Иванович. Вместо ответа Андрей показал большой палец и задорно улыбнулся. Прокатив по огороду, мужчины освободились от лыж и вошли в избу.
   - А где Федор Ильич? - спросил Сергей у хозяйки.
   - Не видала.
   - Он уже дома должен быть, в лесу его нет.
   Старуха глянула на мужчин и не ответила.
   - А где этот, Сашка? - поинтересовался Гаврила.
   - В трактор сел, да уехал, - бросила Ирина Никитична.
   - Как уехал, а лыжи?
   - Ничего не сказал.
   - Так, и нам пора, похоже, - глянул на часы Гаврила. - Сереха, полпятого уже.
   - Да подожди ты, - отмахнулся от него тот. - Ирина Никитична, у меня к вам просьба, расскажите нам о Маэстро в камеру. Хочется, чтобы люди узнали об этом человеке как можно больше. Поверьте, он этого заслужил.
   - Не сумею я, - выдержав длинную паузу, вздохнула она. - Голова с утра на части разрывается, а что на поляне-то было?
   - Лыжи его и все. Мы вам показать можем. Андрей! - кивнул Сергей оператору.
   - Исключено, камера три часа на таком морозе была, включать ее сейчас все равно, что выбросить.
   - У-у, - тяжело промычал Сергей. - Что тогда делать?
   - Домой ехать, - хмыкнул Гаврила.
   - Ладно, извините нас Ирина Никитична, за беспокойство. Лыжи мы на место поставили, до свидания.
   - О таких вещах заранее надо договариваться, - заметил Андрей, когда они вышли на улицу. А то свалились, как снег на голову.
   - Понятно, - покачал головой Серега, мрачно оглянувшись на дом.
   Гаврила Иванович завел машину, приятели сели на свои места. "Волга" развернулась и, медленно набирая скорость, поехала по деревне. Из-за поворота на мост в ложбине неожиданно вырос бульдозер. Притормозив, Гаврила нажал клаксон. Трактор стоял посреди дороги, полностью ее загородив. Глянув на Сергея, Гаврила вышел из машины и, запрыгнув на гусеницу бульдозера, заглянул в кабину. Сашки в кабине не было. Ругнувшись, Гаврила покрутил головой по сторонам и вернулся обратно.
   - Там никого, - кивнул он на бульдозер.
   - А объехать его нельзя? - вытянул шею Андрей, пытаясь рассмотреть сложившуюся картину.
   - Куда ты его объедешь? - зло бросил Гаврила. - Интересно, куда этот деревня делся? Надо же догадаться бросить трактор посреди однополосной дороги.
   - А если лопатой вокруг него попробовать расчистить?
   Гаврила усмехнулся и промолчал. Сергей и сам понял, что сказал ерунду. Долбить полутораметровую слежавшуюся бровку снега можно до утра, и все равно "Волга увязнет на целине или обратном подъеме на дорогу. К тому же мороз все усиливается и скоро подкатит к сорока и ниже.
   - Какие предложения? - обернулся Серега к Андрею.
   - У меня по плану завтра с утра Рождественская съемка по городу, а отсюда даже мобильник не берет. Я в любом случае должен попасть домой, - ответил Крутицкий.
   - Так попадай, шо сидишь? - ухмыльнулся Гаврила.
   - Я пешком пойду.
   - До села десять километров, да еще через мост по такому морозу, в твоей одежонке ты околеешь на первом же километре, - заметил Серега.
   - Может, попутку найду? - задвигался Андрей к двери.
   - Не дури, Андрюха, не хватало, что бы ты еще замерз или гробанул кто-нибудь тебя ночью. Мы даже не знаем, когда последний автобус отсюда, ты доберешься туда в семь, полвосьмого, а если в город уже не будет транспорта?
   - Что ты предлагаешь? - вздохнул оператор.
   - Возвращаться к Ирине Никитичне, дождаться утра и утром искать тракториста. Может, заодно и перекусим чего-нибудь.
   - Пожрать-то бы не помешало, - согласился с ним Гаврила Иванович.
   - По крайней мере, в избе мы не замерзнем. Объясним ей все, не выгонит же она нас на улицу, - добавил Сергей.
   - Ну, шо решили? - глянул Гаврила в зеркало заднего вида.
   - Возвращаемся, - вздохнул Андрей. - Уволят меня к едрене фене.
   - А если ты камеру потеряешь, еще и платить заставят, - обернулся к нему Сергей.
   Пробуксовывая на каждом метре дороги, "Волга" задом выбралась из лощины и, развернувшись у одного из домов, вернулась к дому Маэстро. Объяснив хозяйке суть дела, мужчины сели рядком на лавку и замолчали. Где живет Сашка, она не знала, а больше говорить было не о чем.
   - Ирина Никитична, - не мог успокоиться Андрей, - А другой дороги в село нет?
   - Почему нет? Напрямик через реку тропка была, только занесло ее вчера, наверно.
   - Так лыжи ведь есть, - вскочил оператор. - А далеко здесь?
   - Пешком часа полтора ходу, а на лыжах не знаю. Федя как-то хаживал, а я редко зимой куда хожу.
   - Значит, примерно час, - посмотрел Андрей на свои часы. - Это в половине седьмого я буду уже на станции. - А когда последний автобус, не знаете?
   - Нет. На магазине расписание висит.
   - Я мигом.
   Андрей убежал в магазин, оставив камеру на лавке. Гаврила приподнял кофр. - О, так она легче, чем мне подумалось.
   Через несколько минут вернулся оператор в приподнятом настроении. - Последний автобус в восемь двадцать, так что я на него точно успеваю, а может и на предыдущий рейс даже. Ирина Никитична, я возьму лыжи, мне с утра, кровь из носа, на работе надо быть. Я их на автовокзале у дежурной оставлю.
   Старуха согласно кивнула головой. - Хоть в город с собой вези...
   - Слушай, я с тобой, - поднялся с лавки Серега.
   - Здрасте, приплыли, а я как же? - немедленно возмутился Гаврила.
   - Пошли с нами, - посмотрел на него Серега.
   - А машина, ее, шо, на веревочке за собой потащу?
   - За машиной потом вернешься, - двинул плечом Сергей.
   - Ты шо, совсем обалдел или как?
   - Мужики, не ссорьтесь, - вмешался в разговор Андрей. - Тебе же завтра не на работу, - сказал он Сереге, - И у тебя выходной, - кивнул оператор Гавриле. - А я один доберусь, не Чикаго же здесь, в конце концов?
   Поджав губы, Сергей сел обратно на лавку.
   - Умник какой нашелся, - продолжал сердиться Гаврила, - Сам всю эту канитель замастрячил и сматывается. А Гаврила, как хочешь, так и вылазь из этого шторма. Так, Сереха, не делается.
   - Ладно, забыли, - примирительно бросил тот.
   Проводив Андрея и послав его на прощание подальше в город, мужчины вернулись в избу.
   - Пивка бы сейчас, - мечтательно улыбнулся Гаврила.
   - Холодненького, - в тон ему заметил Сергей.
   - Не, холодного не надо, теплого бы пивка и рыбки сушеной или вяленой.
   - У меня щи в печи согрелись и курица, - сказала Ирина Никитична. - Если проголодались, садитесь ужинать.
   Щи источали такой аромат, что Гаврила на одной тарелке не остановился и попросил добавки, сделав замечание Сереге, чтобы тот не слишком увлекался курицей. Хозяйка достала ее из печи подрумянившуюся, с хрустящей корочкой. Курица во рту просто таяла. Мгновенно опустошив тарелку, Гаврила присоединился к товарищу.
   - А пивка бы все-таки не помешало, - икнув, заключил он с довольной улыбкой.
   - Спасибо, хозяйка, - устало сказал Сергей. - В жизни не ел ничего вкуснее. Это в русской печи так получается? Вкус какой-то особый, ты почувствовал? - спросил он у Гаврилы.
   - У нас кок на катере служил, - прищурился тот. - Он был из сверхсрочников. Как он умел готовить макароны по-флотски, Сереха, уму непостижимо!
   - Да я тебя про щи спрашиваю.
   - Щи высшего класса, - быстро сориентировался Гаврила. - Если бы у меня был еще один желудок или зоб, как у пеликана, я бы обязательно туда бы этих щей на завтрашний день про запас наховал. В городской столовке такой пищи не бывает.
   - А жена не вкусно готовит разве? - полюбопытствовала старуха.
   - Так мы не женаты никто. Сереха салага еще, а у моряка какая жена, по полгода в море. Хотя была у меня одна марокканка. Сааной звали, знойная была женщина, французскому языку меня обучала, а ехать со мной на Урал отказалась. А у нас в части комнаты служебные были, выходишь в отставку, будь любезен освободить жилплощадь.
   - А дети?
   - Дети не знаю, может и есть где-то.
   - А вы с Маэстро сколько лет вместе? - улыбнулся Сергей.
   - На будущий год девяносто бы исполнилось. Мне четырнадцать было, когда он.., словом, когда мы стали жить вместе.
   - Девяносто лет? - чуть не задохнулся от переизбытка эмоций Гаврила.
   - А деток бог не дал, - добавила Ирина Никитична с грустью в голосе.
   - Получается, вам сто три года? - прикинул Сергей.
   - Я уж давно года не считаю, - махнула старуха рукой. - Сколько есть, все мои, а утром солнышко увидишь, и слава богу, жива еще, значит.
   Некоторое время сидели молча, потом разговор зашел об Андрее, который, если все благополучно, должен был по времени уже ехать в город. Снова помолчав, вернулись к Маэстро. Федор Ильич волновал всех, но если Гаврилу интересовало его странное исчезновение, Серегу больше волновала жизнь великого лекаря, как он его назвал для себя. Ирина Никитична сначала отвечала неохотно, но сама не заметив, увлеклась воспоминаниями и рассказала много интересного.
   - Вот когда снимать надо было, - тихо заметил Гаврила. - Вот было бы то, что надо.
   За разговорами минуло часа четыре. Время пролетело незаметно, Гаврила уже откровенно разевал рот, зевая раз за разом все чаще и громче. Ирина Никитична ложиться как будто и не собиралась, и даже когда рассказ ее подошел к концу, осталась сидеть на стуле.
   - Хозяйка, а хде у вас это? - крякнул Гаврила Иванович.
   - Что? - не поняла старуха.
   - Коня можно отвязать?
   - Какого коня? Уборная что ли? - догадалась она.
   - Ну, так, - развел руками Гаврила.
   - На улице, в конце огорода, тропку я, правда, сегодня не расчищала, но не заблудишься.
   Гаврила удрученно покачал головой. - Пошли, поморозим, - посмотрел он на Серегу. Поднявшись, приятели оделись и вышли на улицу.
   - Ешкин кот! - выскочил из уборной меньше, через минуту, Гаврила, - Сколько градусов-то?
   - Я думаю, сорок пять, не меньше, - подавляя дрожь, отозвался Серега.
   - Я там чуть все не отморозил, даже штаны застегнуть не могу. Пулей давай.
   Серега юркнул в туалет и через несколько секунд выскочил обратно.
   - Все?
   Ложкин удовлетворительно кивнул головой. Поддерживая на ходу штаны, приятели припустили к дому. Каково же было их удивление, когда у дверей ограды они увидели хозяйку. Она вышла на улицу в том, в чем была одета и стояла, не обращая внимания на жуткий мороз. Взгляд Ирины Никитичны был обращен к лесу.
   - Слышите? - тихо спросила она, указав на лес пальцем.
   - Шо? - не понял Гаврила.
   - Тише, - сказала она, опустив руку.
   Приятели удивленно замерли на мгновение, Гаврила покрутил пальцем у виска, повернувшись к Сереге. И вдруг до их слуха отчетливо донеслись звуки, сразу упавшие в душу.
   - Деревья на морозе трещат, - тихо сказал Гаврила.
   Серега махнул на него рукой и приложил палец к губам.
   Из леса все отчетливей, становясь более звучной и полной, лилась неведомая мелодия, исполняемая на непонятном инструменте. Звуки были подобны звону хрустальных бокалов, но вздрогнув, не рассыпались, а угасая, будто замерзали, наполняя воздух таинственно округлым, цельным и вместе с тем удивительно живым звуком. Сама мелодия была не похожа на все, слышимые раньше. В ней слилось в единое целое нечто неведомое, необъяснимое, завораживающее, каждым звуком она отражалась в душе, как в зеркале и наполняла ее благоговейным трепетом. Мелодия постепенно стала угасать, прозвучали ее прощальные звуки, и лес окутался безмятежной тишиной ночи.
   - Это Маэстро меня зовет, - улыбнулась Ирина Никитична. Перекрестившись, она медленно повернулась и ушла в ограду. Только скрипнувшая дверь в избу вывела приятелей из оцепенения. Глянув на Серегу, Гаврила устремился следом. Серега рванулся за Гаврилой и чуть не упал, он и не заметил, как отпустил пояс штанов, и брюки свалились к ногам. Подхватив их, Серега побежал в избу.
   Они сидели на лавке, поглядывая друг на друга, и молчали. Мимо них несколько раз прошла Ирина Никитична. - Постелила вам, - сообщила старуха через некоторое время. - Один в той комнате ложитесь, - указала хозяйка на гостиную, а второму в маленькой комнате постелила. - Одеяла пуховые, не замерзнете.
   Не обронив ни слова, приятели разошлись по комнатам. Заскрипев пружинным матрасом, Гаврила лег, повернулся на бок и замер. Серега долго лежал с открытыми глазами, заложив руки за голову и глядя в потолок. Ирина Никитична залезла на печь, укрывшись телогрейкой и не снимая валенок. Она долго лежала, что-то бормоча под нос, и затихла.
   Проснулся Серега от того, что кто-то рьяно тряс его за плечо. Открыв глаза, он увидел Гаврилу. Тот стоял полностью одетый, лицо приятеля показалось Сереге чужим.
   - Там это, - проглотив комок в горле, заговорил Гаврила Иванович. - Старуха на печке. Померла.
   Серега замер, резко откинув одеяло, сел. В избе было холодно, из открытого рта Гаврилы шел пар.
   - Померла? - неуверенно повторил он.
   - Я дров натаскал, хотел печку топить, ну, и залез к ней, спросить, что, да как. С русской печкой-то я не якшался давно. Тронул ее, а она холодная, как лед.
   - Свет-то включи, - бросил Серега, ринувшись к стулу, на котором висела его одежда. Гаврила зажег свет, Серега быстро оделся и, медленно подойдя к печи, встал на приступок. Заглянув на печь, он быстро спустился обратно и сел на лавочку. Старуха, без всякого сомнения, была мертва.
   - Вот попали мы, Сереха, - мотнул головой Гаврила.
   - Страшного ничего пока, время-то сколько?
   - Семь скоро.
   - А на улице как?
   - Снег валит, мороз спал, наверно, градусов двадцать.
   - Что делать-то будем?
   - Ты все замастрячил, тебе и решать. Я-то шо, привез, увез. Мое дело маленькое.
   - Врача все равно надо, милицию, наверно. Ты же дольше живешь, Гаврила, должен больше знать. И вообще не кури тут.
   - Кому надо теперь? - огрызнулся Гаврила. - Ей уже точно без разницы.
   - Стой! - поднял указательный палец Серега. - Слышишь?
   Через несколько секунд со стороны моста стал отчетливо слышен нарастающий рев трактора. Приятели пулей выскочили на улицу. Прямо им навстречу катился снежный вал, позади него торчала кабина, глаза слепили лучи мощных фар дальнего света. Бульдозер проехал мимо калитки, за которую забежали приятели, развернулся, и из кабины выскочил Сашка.
   - Здорово, мужики, обиделись вчера на меня наверно? - начал он без предисловий. - Прикиньте, на ходу трактор заглох. Сколь работаю на нем, сроду такого не бывало, чо я с ним вчера только не делал, рвал стартер, пока мозоли на руках не появились. Побежал в село за механиком. Он, мол, завтра с утра поедем, датый уже был, а счас, мол, ночью в такой мороз, куда? Седни приехали, раз дерганул, с пол-оборота, как новенький завелся. Я сразу за вами.
   - У нас это, - остановил поток его объяснений Серега. - Хозяйка померла.
   - Тетя Ира? Ну, дак сколь лет-то ей уже было? А Маэстро так и не вернулся?
   - Нет.
   - Ну и чо теперь? Заводи свою тарантайку, и давайте за мной. До заправки дойдем, я там трактор оставлю, съездим в милицию, - заключил он. - Я там подтвержу все, и домой поедите. Переглянувшись, приятели дружно вздохнули. Гаврила зачерпнул полную ладонь снега и размазал ее по лицу. Отплевываясь, он открыл дверцу "Волги" и сел за руль. Двигатель завелся легко, как будто машина и не стояла всю ночь на морозе.
   - Мистика какая-то, - буркнул Гаврила.
   - Дом-то как, закрыть надо? - спросил Серега у тракториста.
   - Да кто туда зайдет, палку поставь у дверей, и поехали, мне седни еще свой участок расчистить надо, работы - во! - чиркнул Сашка пальцем по горлу.
   В милиции, взяв объяснение со всех троих, приятелей отпустили.
   - Хорошо бы мужика того найти, - вздохнул Серега.
   - Какого мужика? - поинтересовался Гаврила, садясь за руль.
   - Который в музей приходил за дневником, - пояснил Серега.
   - А шо его искать, он у меня в журнале есть, в музее лежит.
   - Как это? - не понял Серега.
   - Да очень просто. Он гранд у нефтяников выиграл, его и напечатали. У него мастерская здесь в Лялях, как написано, единственная, которая работает в дереве по народному Уральскому стилю. Там и телефон его имеется.
   - Так, может, лучше заедем? - оживился Серега.
   - Не, это уже без меня, - захохотал Гаврила.
  
   Несмотря на неудачу, дебют Сергея Ложкина на телевидении состоялся. В его передачу о Маэстро были включены кадры о его таинственном исчезновении и красотами зимнего леса. В кадр "пустили" и Гаврилу, который поведал последнюю историю, рассказанную Ириной Никитичной и предварительно написанную для Гаврилы, Серегой и тщательно отрепетированную. Антон Старцев, знавший о жизни Грязиных больше других, от интервью наотрез отказался. В передаче не упоминалось ни слова о таинственных звуках, которые слышали приятели из леса в ночь на Рождество. Как ни старался Серега, найти инструмент с подобным звучанием ему не удалось. Что-то похожее на звуки, доносившиеся из леса, можно было извлечь из музыкального ящика - предка граммофона, но на телевидении такого инструмента не было. В заключительной части были показаны поиски Маэстро, пропавшего без вести, состоявшиеся в июне того же года, организованные телевидением с участием местных охотников. Место последнего пребывания Федора Ильича было определено по лыжам, оставленным им на Глухой поляне. Но, несмотря на тщательность поисков, прочесывание многокилометровой зоны вокруг поляны, никаких других следов Маэстро больше обнаружено не было.
  
   Гачегов Сергей
  
  
  
  
  
  
  
  

278

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"