Гаенко Татьяна, Румянцева Кира. Повесть о первой любви, или Бижанрик * Бандит и Смерть * домашнего разлива

Повесть о первой любви, или Бижанрик "Бандит и Смерть" домашнего разлива

Она была сухощавая, лёгкая и смуглокожая - но не шоколадно-смуглая и не оливково-смуглая, как взлелеянные солнцем красавицы-ю/а, а такая, какими бывают северянки: обветренная и загорелая, как будто вечно припорошённая дорожной пылью - чуть серебрящаяся матовостью кожа, чуть присыпанные сединой волосы, не чёрные, а просто тёмные. Она была одной из свободных женщин Северного Города. Она была совершенством.

Я был тем самым, кем казался на первый взгляд - хлюпиком-интелем, неопытным мямлей, довольно плохо способным выразить свои чувства как-то иначе, чем разрядить в упор пистолет. Возможно, первая часть этой фразы коряво соотносится со второй, но увы, это было именно так - убить я мог тогда достаточно легко, особенно если между мною и визави не успевал завязаться какой бы то ни было разговор, а разговор ведь возникал далеко не всегда, тем более что выражать свои чувства я умел не слишком-то хорошо. Такой вот замкнутый круг.

Я был тогда уже довольно значимым политическим лицом, по воле причудливых обстоятельств сменившим статус "врага порядка" на статус "опоры общества", то есть в некотором роде "правильным мальчиком" - и вместе с тем я уже мог тогда и кое-что другое помимо того чтобы убивать. Я был вольнопрактикующим. Будь на дворе иные времена, начальство Школы Следователей не дрогнув ни единым мускулом отправило бы меня под расстрел - возлагать на кого бы то ни было руку чтобы подвергнуть пытке вправе только законный следователь. Незаконная практика - святотатство. Однако смутная эпоха и могущество конгрегации разведчиков сделали меня близким другом Школы, так что школьное руководство предпочитало держать меня за своего рода "особого избранника", незаконность деяний которого следует читать как законность.

Он был маргиналом, точнее - бандитом, успевшим о ту пору переменять как шкурки несколько вариантов мундиров, а то и погон, и все их отдать гуртом за вольную охоту в компании таких же бедовых ребят; они гуляли-промышляли по северным фортам - таким, где лихо вспыхивали мятежи и менялась власть, где вторые замы и начальники связи предпочитали короткие связи с бандитами надёжным связям с Центром. Пути наших с ним жизней пересекались многократно, но не одновременно - я тоже гулял по фортам, а он тоже бывал в Северном Городе. Он бывал в Северном Городе, и он знал её, а я тогда ещё её не знал.

Фанни, Фанни, Фанни! - первая, горькая, светлая любовь моя.

В первый раз я увидел его спящим - не потому, что божество со стрекозиными крылами навеяло на него свои чары, а потому, что боевые действия в том форту мы проводили, стреляя снотворным. Однако он и впрямь был застигнут в постели - упал без чувств, едва успев откинуть простыню. Невысокий, коренастый и по-настоящему смуглый, какими бывают дети моря, плоскогрудый и длиннорукий, с мощными плечами и скулами вразлёт; вкруг его талии обвивалась длинная верёвка, верный спутник умелого одиночки - как щас помню, я подумал тогда: "это как бы его змея, и он ест с ней из одной тарелки и спит с нею в одной постели." Я был заинтригован, потрясён и сражён. Я никогда ещё таких не видел близко - и жаждал знакомства.

Знакомство наше не сложилось, потому что - смотри выше - я был хлюпиком и интелем, и это было заметно с первого взгляда. Никакая вольная практика не могла прибавить мне росту в глазах того, кто звался Сингом (а мог бы зваться Макой, или Орангом, или Гариком - это всё равно, обезьяна есть обезьяна!) - мы были существами разной породы, он видел меня как облупленного и глубоко презирал. Он был настоящий, а я - игрушечный, он рос из насквозь просоленных, канатоподобных, многовековых ветвей плоти Побережья - а меня мама Алестра родила позавчера как птенца из хрустального яйца, хоть яйцо это и было подобно скорее яйцу подёнки, да и вылупился этот детёныш-змеёныш отнюдь не безоружным. Мы несомненно были с ним не ровня, и позволить себе уступить мне он не мог.

Какая тут к чёрту незаконная практика! Вся моя пылкая и кровавая беззаконность была убогой и нелепой по сравнению с достоверностью тех бугристых шрамов, которые он год за годом обретал в своих странствиях по задворкам отчизны. Моим оружием был нож и недавнее умение, его оружием - опыт и ярость; мои попытки победить его были смехотворны, и он смеялся надо мной - смеялся, но вместе с тем всё сильнее злился. Он уже видывал подобных мне блюстителей нравственности и имел к ним немалый счёт. Его злость приводила меня в отчаяние - я боялся, что скоро всерьёз начну его бояться, бояться его ярости и угроз, бояться той смертоносной черноты, которая безудержно хлестала через него временами; я боялся, что скоро начну его так бояться, что не смогу рядом с ним находиться - и убью его. Я этого очень, очень боялся.

Я так боялся, что поступил с ним в конечном итоге заведомо нечестно - поступил таким образом, который сам для себя отчётливо и безусловно полагал предосудительным. Я ввёл его в состояние бреда и долго разговаривал с ним бредящим - в судорожных поисках хоть какой-то зацепки, какого угодно повода с ним поладить. Я был в полном отчаянии. Мне спокойно могло и не повезти, однако же мне повезло: в какой-то момент бреда он вспомнил Северный Город и заговорил о ней.

Фанни, Фанни, Фанни! - первая, горькая, светлая любовь моя!..

Я поймал её пеленг и понял, что этой единственной значимой для него женщины нет в живых; я оставил его в покое и немедля отправился оживлять её - в отчаянной надежде, что она поможет нам с ним помириться. Мне не нужно было ничего особенного, я просто хотел, чтобы мы с ним могли жить на одной земле без угрозы для жизни посторонних; он ведь и раньше был реально опасен, а теперь ещё и сильно разозлён. Я не знал толком, как быть - я лишь надеялся на её посредничество.

Чуть присыпанные сединой волосы, стремительный шаг, тонкие ступни, летящие узкие кисти - женщина-дорога!.. Она была разгневана и вместе с тем невозмутима; она была неприступно сурова и безо всяких условий нежна. Она сказала так: "Мы с вами ни о чём не можем договариваться, прежде чем между нами не будет решено главное. Я должна с вами переспать - только после этого я смогу хоть как-то принять то, о чём вы мне тут рассказываете. Иначе это невозможно вообще. От своего мужчины я могу принять, наверное, всё что угодно - а от чужого человека не могу. Потом будем думать вместе."

Фанни, Фанни!.. Я был потрясён, я был заворожён - женщина-дорога, истинная пара неукротимому сыну морей, препоясанному верёвкой!.. Я не смел с ней спорить и вошёл в то таинство, которое она мне предложила - мы сделались одной плотью. Я стал причастником атлантической мистерии, я стал поклонником незнаемой доселе святыни - чьё имя любовь, которая как пыль дорог.

...Которая как пыль дорог,

И от неё все тело стонет,

Она не стоит этих строк -

Но нет, они её не стоят;

Которая как пыль дорог,

И нас творит, как нитка - пряху,

И тот, кто ею пренебрёг,

Отверг и всё родство по праху;

Которая - как пыль дорог! -

От тренья судеб воздух полнит,

Которой привкус, как зарок,

Всегда язык и губы помнят...

Мои надежды не были посрамлены - Фанни и правда в два счёта помогла нам с Сингом договориться. Конечно, "в два счёта" - это только такое выражение, на самом деле переговоры были сопряжены с рядом бурных скандалов (скандалы происходили между ними, я в это дело уже не вязался), но всё же на выходе мы получили искомый консенсус - который несомненно был выгоден скорее мне, чем ему, однако Синг на него таки согласился. Договорённость состояла в том, что я благоустраиваю его жить вместе с ней на Южном Материке, в известном мне уединённом месте (найдите там сперва не уединённое, хаха!) - и для начала помогаю им там со всем необходимым; после этого я не суюсь в его жизнь, а он зато не возвращается на Северный материк, и таким образом делается не опасен (что Фанни сумеет удержать Синга от криминальных разборок с какими-нибудь гипотетическими путешественниками - я был практически уверен). В общем-то, с этой стороны договорённость даже и была в какой-то мере честной - всё ж таки он получал какую бы то ни было свободу и независимость (хотя жизнь на Южном Материке - штука своеобразная, и мы все трое это знали). Подстава - если можно так выразиться - была в другом: подразумевалось, что Синг не может покидать места своего поселения, а Фанни может; мы с самого начала оговорили все варианты срочной связи, чтобы Фанни имела возможность в любую минуту покинуть Землю Юм, спешно добраться куда требуется, сделать все нужные дела и спешно же вернуться обратно. Разумеется, это было необходимой мерой защиты жизни их обоих от всяческих пертурбаций - но это же самое и было гарантией того, что мы с нею сможем встречаться. Встречаться в принципе и встречаться конкретно - встречаться, когда захотим.

Нельзя сказать, чтобы Сингу всё это очень понравилось, однако принять это он сумел. В конце концов, он прекрасно понимал, что такое свободная женщина - и понимал, что Фанни по-прежнему свободная женщина, по своей благой воле принявшая решение разделить с ним его "ссылку", но пока ещё не объявившая себя его женой. Конечно, он скрежетал зубами, что богоравная полюбила вислоухого щенка, обладающего странным и великим могуществом лишь по постыдному недосмотру высших сил; однако у него хватало ума и смирения с нею не спорить, во всяком случае - не пытаться противиться её действиям криком и колотушками. А у Фанни вполне хватало мудрости и такта покидать дом не вопиющим образом, на глазах Синга, а тогда, когда он бывал занят - уходил надолго на рыбную ловлю или ещё что-нибудь в этом роде.

Мы стали встречаться, и это тянулось целую вечность - о, целую космическую вечность, хотя по людскому календарю прошло всего лишь несколько месяцев!.. Мы обменивались записочками - и просто так, в знак нежности, и для дела, чтобы сговариваться о времени свиданий; мы встречались втайне, наедине - а также прилюдно, во время каких-нибудь светских гулянок, куда уважающие себя лица непременно приходили с девушками. Во время такого раута мы с Фанни спокойно могли послать всю политику нафиг и умотать заниматься любовью в захламленную кухонную подсобку или же, наоборот, в романтическую беседку княжеского сада - в зависимости от того, в каких условиях сия государственной важности встреча происходила. А могли и вовсе спрятаться под столом прямо на месте торжественного приёма - о, тяжёлые скатерти с кистями до полу, мир и благословение ангельским вашим крылам!.. Время от времени Фанни узнавал кто-нибудь из тех, кто имел в своё время счастье быть с нею знакомым; они не пытались отбить её у меня - тем более, я не скрывал, что со мною она только здесь и сейчас, что вообще-то я просто временно исполняю обязанности заместителя её настоящего мужа. В общем, всё было очень хорошо - но привкус конечности, привкус светлой горечи никогда не покидал наших губ. Я знал, что рано или поздно должен буду её отдать, потому что по правде она не моя.

Всё кончилось внезапно. Фанни примчалась ко мне в истерике - Сингу стало резко плохо, у него ведь была сильно больная печень, а если иметь в виду тот факт, что печень считается органом, отвечающим за успех в любовных делах, то раздрай с печенью на фоне непрекращающейся ревности не удивляет ничуть. Я бросил всё и мгновенно прибыл к нему; мы не встречались с ним лично с того самого времени, когда они с Фанни обосновались на Земле Юм. У нас вышел разговор - впервые в жизни вышел разговор, а не чёрт знает что! - и этот разговор был краток и прост. Я собирался было его полечить, а он сказал - не надо, не смей! Пускай я лучше сдохну - туда мне, собственно, и дорога! - а ты забирай её себе, потому что она тебя любит, и к чертям собачьим это всё. Так он сказал, а я сказал, что нет, так не должно быть! - что она любит нас обоих, но перед Богом и людьми она его жена, и пусть он живёт и будет с ней счастлив. Что пусть они оба будут вместе счастливы, а я тогда оставлю их в покое. Так что пусть он разрешит мне вылечить его.

Тогда он сказал - хорошо, но только ты по-честному от неё отвяжись! - и я сказал - идёт! конечно, я по-честному ухожу. И так мы с ним договорились, и он позволил себя полечить, а когда с ним всё уже было в порядке и он уснул - я пошёл к ней и сказал ей, как мы с ним договорились. И она тогда сказала - прости меня! я как раз хотела тебе объяснить, что молилась сейчас, и дала зарок - если он исцелится, я стану его женой и буду теперь только с ним. Прости, что я сделала так, не спросившись тебя! - а я сказал ей, что ведь тоже сделал то что сделал, не спросившись её! - и так мы с ней простили друг друга, и поблагодарили друг друга, и простились навек. Ну то есть, конечно, это мы только в интимном смысле простились навек, так-то по жизни мы ещё встречались не раз - но, правда, после этого самого расставания мы с ней увиделись очень, очень, очень нескоро.

А тогда мы, стало быть, простились, и я пошёл своим путём, и сердце моё было разбито, но мне было очень легко и светло. Всё это было в марте; благословение дороги пребывало со мной, и в последний день марта я встретил ту, которую звали Марта и которая носила титул "Маргарита из Форта под Центром" - потому что она была свободной женщиной этого самого форта. Там-то мы и встретились, и как только я только увидел её, то сразу понял, что вот идёт моя женщина - не чужая, а моя собственная. Я сидел тогда на экстренном заседании в ихнем штабе, обсуждалась чрезвычайная ситуация, угроза мятежа и нападения бандитов - а она вошла и спросила, кто здесь приезжий, потому что уже прослышала, что приезжий может лечить, ей это было очень надо, ведь у неё тяжело болела приёмная мать. Я сказал, что приезжий это я, а она сказала - "Тогда пойдём скорей!" - взяла меня за руку и повела, по пути объясняя в чём дело, и я пошёл за ней, ликуя, и так мы с Мартой познакомились, но это была уже совсем другая история.

А что касается Синга, то я думал тогда, что он ещё больше запрезирает меня за то, что я не стал дальше тягаться с ним за женщину, а уступил - однако он, наоборот, зауважал меня, что я сумел сдержать слово и в самом деле больше с Фанни не встречался. В дальнейшем мы поддерживали связь уже не с ней, а с ним; с ним я обменивался записками, к нему забегал полялякать за жизнь туда же на Юм (но только не к ним домой!), он обращался ко мне за помощью, когда им требовалось что-нибудь с материка и т.д. и т.п. Всё наконец-то устаканилось - так что Фаннина беременность протекала в обстановке мирного, размеренного пасторального быта.

По мере приближения критического срока Синг при встречах со мною всё больше вздыхал, чертыхался и мялся, покуда наконец не высказал открытым текстом причину своих терзаний - как оказалось, его замучила совесть (!!!), что он так сурово отогнал меня от неё, а ведь я на самом деле оказался тоже ничего. Синг придирчиво выяснял, не хочу ли я всё-таки с ней перевидаться; я уверял его, что у меня и без того всё хорошо. Когда я сказал ему, что, если честно, мне вообще уже не очень-то верится в её реальность - Синг расфыркался, расхмыкался, расхрюкался и подвёл итог: мол, ты-то что, а я вот с ней каждый день живу, и то мне не больно-то верится в её реальность!.. - после чего, кажется, вполне утешился.

В Северный Город они прибыли уже после рождения маленького Синга - все трое безморщинно-шоколадные, сияющие отрешёнными улыбками Ария, которого ещё не коснулась рука цивилизации; возвращение в лоно общества было для них, похоже, шагом весьма своевременным. Они без проблем устроились на жительство, Фанни быстро восстановила отношения с подругами, а Синг заделался профессиональным сантехником-ассенизатором и разгуливал грудь колесом - ещё бы, ведь от качества его невидимой, "подземной" работы зависела вся видимая и уважаемая "надземная" жизнь Города. Конечно же, всё это было не без полушутливой отсылки на философию Великого Чёрного Дела, адепты коего горделиво именовали себя "техниками Вселенной" - мы, мол, копаемся в зубчатых механизмах и сливных трубах, принимаем на себя всю кровь и грязь, чтобы цивилизация стояла красивой и чистенькой! - однако на полном серьёзе опасаться не было причин: идеологией Чёрного Дела мы все уже успели переболеть, так что охотников выметать чужие жизни как мусор больше не было. Зато немало было охотников от души повеселиться - а как повеселиться, если не играть в войну?.. Синг и его ребята (у него быстро образовалась бригада сантехников-помощников) вели залихватские сражения с бригадой смежников-водопроводчиков - обе стороны подстраивали друг другу хитроумные каверзы, ревностно отслеживая по ходу, чтобы жилищно-коммунальное хозяйство Северного не понесло от их военных действий урона. Какое-то время спустя забава вышла на новый, ещё более захватывающий уровень: ребята стали снимать на тему своих баталий любительское приключенческое кино. Любительское на Арийском Западе быстро становится профессиональным, особенно когда обретает популярность; вскорости ленты из серии "Супер-сантехники против супер-водопроводчиков" на-ура прокатывались не только в Северном, но и в Центре. Конечно, в них было полным-полно сатиры на злобу дня, а также пародий на всяческую классику - этакие "кино-бижанрики", то что всегда ценнее прочего "зрелищного хлеба". Синг и его компания завидным образом поспевали и в новом искусстве, и в старом; кадры сантехников-ассенизаторов постоянно пополнялись. Синг охотно принимал "на перевоспитание" парней с уголовным прошлым, и я несколько раз подкидывал ему таких - на всё их возмущение он только похохатывал, а потом они и правда быстро вписывались в нескучный трудовой коллектив. Это всё, как говорится, присказка, а сказка-то про любовь и семью будет дальше, но прежде того будет сказка про Восток. Только страшная она очень, эта сказка.

Воротились они с Юма, стало быть, весной, а потом было лето и осень - как раз когда наши "техники цивилизации" под стрекот кинокамер приводили в порядок трубы и подвалы Северного, а Фанни с малышом сидела дома. Ну то есть дома-то она, конечно, не круглые сутки сидела, у неё тоже было много интересных дел - я просто хочу сказать, что ничего они тогда ещё ни про какой Восток не думали. Я и сам той весной про Восток ещё не думал, у нас и западных забот было по горло, хотя мы понимали уже, что плохи там у них дела. Насколько плохи, правда, не понимали. Да только ведь и ихнее правительство ничего ещё тогда не понимало. Лично я на Востоке оказался летом (хоть и обещал в своё время, что ноги моей больше тут не будет!) - оказался летом, да так и застрял. Но это я о себе, а Синг-то с семейством туда вообще ни за каким чёртом не собирались.

Осенью выяснилась неприятная штука, вроде как насчёт Пророка и Горы - в том смысле, что если Запад не идёт к Востоку, то Восток идёт на Запад, притом идёт так примерно войной (те, кто безобразие учинил, говорили, правда, что это мы, арийцы, сами первые начали - но сейчас речь несколько о другом). Шибко продвинутые восточные учёные затеяли такую диверсию, что шарик наш земной в одночасье чуть было не превратился в снизку небесных бус; однако Синг с семейством всё равно никаких изменений образа жизни не планировал, и даже с экскурсией посещать Восток не собирался - вот разве что для-ради кино, да ещё, пожалуй, из-за Лёки. Для кино - это в том смысле, что злободневными сделались именно восточные темы, так что надо было кой-чего посмотреть, а может даже и поснимать; ну а Лёка - это вообще особый разговор.

Лёка Огненный Нож был шаман, и не просто шаман, а шаман Костров. Кто в теме, тот знает: никаким шаманам давно уже на Восток ходу нет, никакие шаманы на восточной земле не ставятся - только Охрины и шаманы Костров, то есть те, кто пребывает выше священного закона, те, кого ставит и водит сам Огонь. На них нет закона - и не найдётся такой тёмной силы, против которой они не посмели бы поднять клинок. Лёка двигался подземными переходами по всей стране - от Хребта до самого Пролива, притом ходил явно "сквозняком", преодолевая многие километры в считанные часы, а то и минуты; про Лёку, стуча зубами от страха, рассказывали пачками сдающиеся в плен нигроманты, Лёку со слезами благодарности вспоминали спасённые от принесения нигромантами в жертву, а также заблудившиеся в старых шахтах, заваленные во время землетрясений, запертые и забытые недругами в потайных бункерах и всё такое прочее. Особая прелесть ситуации состояла в том, что Лёка Огненный Нож вошёл в силу служения тем самым летом, в зените Полудня, а до той поры был никому не известным сантехником-ассенизатором одного из восточных предприятий, выполнял самые простые поручения и просьбы начальства и сослуживцев - и почитался славным парнем, но безо всякого сомнения умственно отсталым. На определённом этапе сей факт Лёкиной биографии сделался широко известным, что не только не умалило Лёкиной славы, но и сделало его ещё более популярным в среде низового технического персонала как на Востоке, так и на Западе - в тех, конечно, местах, где о нём вообще что бы то ни было знали. Ничуть не удивительно, что Синг и его друзья быстро прослышали о приключениях столь знаменитого коллеги, "болели" за него и активно интересовались его подвигами и похождениями; ради одного того, чтобы посмотреть на Лёку, съездить на треклятый Восток несомненно стоило.

Ну вот, стало быть, а теперь-то и будет у нас опять сказка про любовь и про семью.

В январе того самого года, который последовал за вышеописанной осенью, я собрался навестить Синга и его семейство в видах только что отпразднованного Рождества; я прихватил с собой кучу подарков, но Синга заранее не предупредил - просто не успел, решение заскочить к нему в гости было спонтанным. Синг сидел с ног до головы обложенный стопками бумаг, это была его сантехническая отчётность, а Фанни и вовсе не было дома. Маленький Синг предавался на удивленье тихим играм тут же в зоне прямой видимости. Синг был заметным образом рассеян, опечален и озадачен; когда я спросил его, что стряслось, он растерянно поведал мне, что они с Фанни поссорились, и причиной этой ссоры является Восток, потому что Синг на полном серьёзе собирается туда. Далее он изложил мне всё по порядку.

Некоторое время назад - как я понял, ещё до Нового Года - Синга пригласили приехать на Восток в связи с вышеозначенным сериалом: восточные киношники предлагали совместные съёмки. Синг прихватил с собою Фанни и ребёнка - планировалась небольшая культурная программа, краткая обзорная экскурсия и всякое такое. Экскурсия действительно получилась, но совсем другая, не запланированная - потому что на одном из северных аэродромов Востока, где была сделана промежуточная остановка, к Сингу подошёл не кто иной как Лёка, сказал: "Привет, коллега, а ну-ка пойдём, я хочу тебе кое-что показать!" - взял его за руку и увёл за собой под землю. Сколько времени они бродили (точнее - носились, летали, реяли...) по весьма отдалённым друг от друга местам, Синг сказать не может - понимает лишь, что когда они с Лёкой вынырнули к аэродрому в конечной точке расписанного маршрута, самолёт с Фанни и маленьким Сингом только-только приземлился. Во время подземного странствия Лёка непрерывно показывал Сингу всякие места, где можно было наблюдать очень страшные картины; Синг сознавал, что всё видимое происходит не сейчас, что всё это было какое-то время назад - Лёка сопровождал этот показ лаконичными разъяснениями, но у Синга всё тут же смешивалось в голове, хотя он изо всех сил старался запоминать, чтобы потом составить список для разведчиков и для полиции. Наконец Лёка отпустил его воссоединиться с семьёй, и они возвратились в Северный Город - во встрёпанных чувствах, однако вполне благополучно. Первое время Синг был в силах думать только "как хорошо, что мы живём не на Востоке!" - а зато потом его скрутило. Его скрутило так сильно, что он даже пожаловался на исповеди священнику - брату Роджеру, другу семьи и по совместительству духовнику - насчёт того, что не кощунственно ли вообще снимать такие фильмы, где про Восток сплошной смех и всякие глупости, ведь там реально ужасной смертью гибнут люди? Брат Роджер подумал и сказал, что в принципе ничего предосудительного в шуточных фильмах не видит, лишь бы не обидеть никого конкретно, так что пусть Синг и дальше действует как ему подсказывает сердце. Сердце с криком и воплями подсказывало Сингу, что терпеть всё это больше невозможно - что он должен немедля оставить все дела, отправиться на Восток и пойти в помощники к Лёке, ну или куда ещё Лёка поручит ему пойти.

Синг сообщил о своих переживаниях Фанни, и поначалу Фанни была привычно невозмутима: "На Восток? - да ради Бога, пожили на Юме, пожили на Западе - поживём теперь и на Востоке!" Однако вариант взять с собою семью Сингу ничуть не улыбался - пусть даже жизни реально ничто не угрожает (в случае чего всех тут же быстро оживят), но он совершенно не хотел, чтобы Фанни и ребёнок подвергались опасности чего угодно ещё, что может случиться помимо смерти. Он категорически воспротивился. Тогда Фанни тоже упёрлась рогом - "Мне дела нету, что ты откуда угодно можешь вернуться домой в тот же миг как закончил работу, я хочу жить на той самой земле, которая примет твой труд!" Быть может, причиной такого истерического поведения было материнство - Фанни как раз недавно забеременела вторым; как бы то ни было, она сделалась совершенно неукротима. Синг пожаловался тому же самому брату Роджеру, брат Роджер очень посочувствовал и пообещал прийти с нею поговорить. Услышав о предстоящем визите, Фанни не на шутку рассвирепела - "Ах, вот ты как?! Сам с женой не можешь договориться - духовника подсылаешь?!.." - хлопнула дверью и убежала из дома вон. У Синга едва хватило силы воли не гоняться за ней по квартирам её ближайших подруг, он собрал все чувства в кулак и сел расписывать отчётность, чтобы его бригаде не трудно было разбираться в производственных делах без него (бригада вообще-то считала, что у Синга на религиозной почве поехала крыша, однако ломать копья по этому поводу никому не хотелось - слишком хорошо они все его знали).

Услышав этот рассказ, я тоже от всей души Сингу посочувствовал; мы взяли мальчонку и пошли на кухню жарить оладьи, в один голос вздыхая и насчёт так-его-растак Востока, и насчёт упрямых женщин, и насчёт излишне кротких и миролюбивых духовников (впрочем, нам обоим было ясно, что никакие другие духовники иметь с нами дела просто не стали бы, да и мы бы с ними, пожалуй, взаимно). Оладьи мирно и задушевно скворчали, мы не менее мирно и задушевно ворчали, маленький Синг в ожидании оладьев под столом мирно и задушевно обгрызал головы шоколадным лошадкам - как вдруг распахнулась дверь, и брат Роджер втащил на руках почти что бесчувственную Фанни. Открыв глаза, Фанни с рыданьями бухнулась мужу в ноги, бессвязно повторяя, что виновата, виновата!.. Общими усилиями мы с немалым трудом уложили её в постель; когда она уснула, брат Роджер наконец-то смог объяснить нам ситуацию. Дело было вот в чём.

Фанни и брат Роджер одновременно приближались к дому с разных концов улицы; они ещё не успели поприветствовать друг друга, когда раздался дикий рёв мотора, из проулка вылетел немыслимо вихляющийся автомобиль - и сшиб насмерть ребёнка, соседского мальчишку лет семи, который в это время как раз играл возле дома. Фанни закричала, перекрывая вой машины, и потеряла сознание; слава Богу, Роджер стремительно отреагировал как разведчик - тут же обездвижил убийственную тачку и оживил пацана (по счастью, тот не успел толком ничего понять, хотя и напугался). Далее брат Роджер приводил Фанни в чувство, параллельно вызывая полицию, после чего кабина машины была вскрыта, и оттуда вывалился вусмерть обколотый восточник, весь обвешанный типично восточными прибамбасами, со включённым плеером и недельным запасом наркоты. По всей видимости, парень уже в невменяемом состоянии пересёк границу на личном флаере, а здесь просто-напросто позаимствовал первую подвернувшуюся колымагу. Оставив полицию оформлять бумаги, Роджер повёл Фанни домой, а она безудержно рыдала, приговаривая, что всё это - небесное знамение с целью обличить её личное жестокосердие. Роджер пытался урезонить её, уверяя, что Бог ну никак не может ради её вразумления сбить машиной невинного младенца (невинный младенец на деле был тот ещё хулиган, однако правоты брата Роджера это ничуть не отменяло). В этих переживаниях они постепенно добрались домой, где их встретили мы.

Что сказать в завершение сей истории? Ну вот, так примерно мы и живём - в окружении прекрасных упрямых женщин, прекрасных миролюбивых духовников и не менее прекрасных, так их перетак, всемерно разнообразных остальных. Фанни быстро оклемалась, её беременности всё приключившееся не повредило, она благополучно выносила и осенью не менее благополучно родила второго сына, которого в честь Востока назвали Эсти. Синг действительно поступил к Лёке в ученики - что, с моей точки зрения, в высшей степени соответствует его, Синга, изначальным дарованиям: эта кручёная плоть сынов морей незыблемо хранит память о том, как в силах Великих Отцов давать отпор косным и мелочным духам злобы. Вопрос о месте жительства семьи решился тоже в пользу Синга - ведь дорога домой после такой "смены" и правда отнимает даже меньше времени, чем возвращение из самого что ни на есть плёвого жилищно-коммунального северногородского подвала. Что же касается меня, то бижанрик "Бандит и Смерть" я по-прежнему воспринимаю как символическое изображение одной из граней моей личной жизни - их у меня, конечно же, дофига и больше, этих граней, но сия предрассветная грань была и остаётся совершенно особой. "Которая - как пыль дорог, и нас творит, как нитка - пряху..."

Слава тебе, первая моя, немыслимая моя Атлантика.

30.09.08 по Черте Мира -

6-9 октября 2011

Примечания:

О разведчиках смотрите здесь:

http://archiv-alterry.livejournal.com/1126.html

О служении Атлантики - вот здесь:

http://archiv-alterry.livejournal.com/3244.html

О служении свободных женщин - здесь:

http://archiv-alterry.livejournal.com/3988.html

О "приручении" Ария - здесь:

http://archiv-alterry.livejournal.com/2487.html

и, наконец, бижанрик "Бандит и Смерть", или "Баллада о поединке за девушку" - вот здесь:

http://archiv-alterry.livejournal.com/8450.html

***************************

Оставить комментарий © Copyright Гаенко Татьяна, Румянцева Кира (KiraTata2007@ya.ru) Размещен: 26/10/2012, изменен: 26/10/2012. 33k. Статистика. Глава: Проза Порт приписки - Земля Алестры		Ваша оценка:
Аннотация: Название новеллы отсылает читателя к арийской классике: бижанрик "Бандит и Смерть, или Баллада о поединке за девушку" живописует схватку демона с простым смертным. Так в поэзии - а как оно происходит в реальной жизни? Вот например, так...

Гаенко Татьяна, Румянцева Кира : другие произведения.

Повесть о первой любви, или Бижанрик * Бандит и Смерть * домашнего разлива