Немецкий воздух совершенно особенный. Зачарованно я наблюдаю за тем, как мягкий туман окутывает мостовые Берлина. И только ей, ей одной я готов подарить этот рай, эти игрушечные фонари и этот сладко - пряный воздух, что стелется вокруг берлинских кондитерских поутру, к полудню наполняя собой весь город...
Да, meine Liebe, где же ты сейчас? Посмотри, ведь я уже совсем мужчина! Но мне кажется, даже здесь, и снова в этом чарующем городе, повзрослевший и уже не питающий никаких надежд относительно лучшей жизни, - я не достоин тебя.
И словно зеленые кузнечики запрыгали по мостовой! Я оглядываюсь. Ну, конечно же, их там нет. Да и не было никогда... А были золотисто - зеленые глаза и бледная, чуть румяная на щеках, кожа. И платье из струящегося синего шелка, и томный (боже, как же можно быть такой красивой?..), взгляд...
Я вспомнил безликих немецких клоунов. Ты, верно, их тоже видела. Они каждый день проходили мимо окна твоего дома, но уже не смеялись, не шутили так, как в балаганчике. Они пили, и пили много. А наутро снова возвращались на работу и сыпали все теми же шутками. Из года в год, тридцать лет подряд... Скажи, о чем ты думала, когда разглядывала из окна парижских модниц, случайно затесавшихся в серую толпу? Они были такие легкие, вечно смеющиеся, даже в самую дождливую погоду...
И мокрый асфальт Берлина... Серый? Нет. Потому что он не может быть серым. Потому что каждый человек, будь то маленькая веснушчатая девочка или подвыпивший полночный гуляка, сами того не зная, разукрасили его яркими красками. Каждый их шаг - новое акварельное пятно, волшебная палитра.
Но ты никогда не ступала на мокрый асфальт. Тебя всегда носили на руках... Поэтому берлинские улицы не помнят твоих шагов.
Кто же тебя сотворил, мой небесный Ангел? - Бог? Или все же человек? И я клянусь, я клянусь, когда - нибудь мы встретимся! Ты, верно, и не узнаешь меня, ты помнишь меня совсем мальчишкой... Но мальчик вырос. И первая седина серебряными нитями струится по его голове...Как счастливы те, кто может часами сидеть в тишине, роняя сухие слезы на могилы своих возлюбленных!.. В порыве отчаянной слабости молиться за их покой... Бледнеть, сознавая, что уже темнеет и пора уходить... И класть розы, почти что сахарные, в изголовие спящих тел... И вот я снова здесь, и как будто бы ничего не изменилось: все те же строгие неприступные крыши домов, мраморные памятники, так благородно живущие на главной улице...
Здравствуй, Берлин.
Я стою на мокрой мостовой, с великой печалью разглядывая серое небо, такой же серый, как и оно, безымянный господин с тростью. В воздухе рассеялся запах мокрого асфальта и еще...дорогого парфюма...Последнего в нем было не так уж много...
И тут... - верно, я ослышался! - дивный смех молоденьких парижанок.
Я не в силах обернуться, не в силах прогнать эту странную фантазию, случившуюся со мной здесь и сейчас...
Вновь синее небо Берлина, заводная карусель из игрушечной шкатулки и печальные шуты, желающие поскорее растопить свою грусть в бокале дешевого спиртного...
И вдруг я вспомнил, как нечаянно, будто нашкодивший ребенок, я, шлепая босыми ногами по берлинской мостовой, убежал из детства... Как быстро, и в то же время нечаянно, почти неосознанно, променял белые облака из заварного крема на расчетливых коллег, а сладких золотистых барашков - на дымящуюся трубку...И вместе с прозрачно - душистым апрельским воздухом ко мне пришло осознание того, что, может быть, Она еще там.
Я бежал, как никогда в жизни, задыхаясь, пересекал берлинские улицы... "Только бы успеть, только бы успеть..."
Вот она - красноватая кирпичная стена. "Магазин игрушек фрау Меллер"...
Бесстыдно я разглядываю Тебя, стоящую в витрине...Но нет, теперь все будет по - другому!
И я вспомнил, как стоял вот тут же, на этом самом месте, много лет назад. Веселый озорной мальчишка, без гроша в кармане, усталый и раскрасневшийся от множества ребяческих игр, я стоял, прижавшись губами к витрине, и как можно более нежно, срывающимся от волнения голосом, шептал: "Мэрибет, Элизабет, Мэриэтт, Мария"... Я не знал, как тебя зовут. Я просто каждый день приходил и шептал твое возможное имя...
Наверное, это выглядело странно со стороны. Именно поэтому ко мне подошел Он. Спросил:
- Что же это за кукла?
Я невероятно оскорбился тогда:
- Какая же она кукла?! Это моя девушка.
-Аа-ах, де-евушка? - на мгновение Он перестал разглядывать меня и оценивающе тебя осмотрел.
- Ну, тогда я покупаю твою девушку...
Его смех зазвенел у меня в ушах, мир будто раскололся пополам. Но нет, Он не шутил. Он просто достал из кармана смятые купюры и... С тех пор я не видел Тебя. И себя тоже...
Разве есть дело богатому и заносчивому мальчишке до нищего одиночки?
Никто не видел моих слез, я прятался под лестницей, чтобы никто не услышал... Мимо изредка пробегали пушистые грязно - коричневые крысы, сверкая в темноте черными блестящими глазками.
В День-Когда-У-Меня-Отобрали-Мою-Единственную-Радость, пошел дождь. Видишь, небо тоже умеет плакать...
...И вот я, стареющий и уже необратимо взрослый, стою, прижимаясь к холодному стеклу витрины.
Ты, как всегда, прекрасна. И я прощаюсь с тем одиноким мальчишкой из детства, и с теми женщинами, влюбленными, но никогда не любимыми... И с мутным ужасом в глазах, когда я думал о том, что ты лежишь, красивая и никому не нужная, в коробке с пыльным хламом, роняя горячие слезы не треснувшее фарфоровое лицо...
Наконец - то ты снова со мной. Навсегда. Навсегда.
Мне сказали, ты умеешь петь. Пойдем же домой, я так хочу услышать твой голос...