Был душный июльский день... нет, так начинать я не буду. Это уже слишком. Был самый душный, самый отвратительно душный июльский день, который хотелось бы вычеркнуть из памяти. Впрочем нет. Плохое вопоминание - тоже воспоминание. Даже если связано с такой духотой. Тогда это не имело значения, потому что тогда вообще ничего не имело значения. Моя жизнь была окончена. Или так мне тогда казалось.
Ни работы. Ни денег. Ни цели. Внутри все вымерло и заполнилось горячим июльским воздухом, полным пыли и отвратительного человеческого смрада. Хотелось просто лечь посреди улицы, закрыть глаза и исчезнуть. И пусть все идут по своим делам, спешат и думают, что они центры мироздания. Миллионы пупов земли. Цикл завершен. Прогамма замкнулась сама на себе. А один незначительный баг, который ничего не меняет, просто будет уничтожен при следущей проверке системы. Да, верно, тогда я был ничем иным. По крайней мере в собственных мыслях.
В такие моменты думаешь, что сейчас с неба свалится новая возможность. Кто-то случайно толкнет тебя плечом, извинится и в этом ком-то совершенно случайно ты откроешь свое будущее. Или он в тебе. Или не откроешь, но по крайней мере это вернет тебе ощущение реальности, собственной материальной значимости в пространстве и времени. Но все как назло идут мимо и не касаются. Даже не смотрят. Не замечают.
Визг тормозов я услышал вместе с пришедшей болью. Кто сказал, что надо увидеть собственную рану и только после этого приходит боль? Чушь! Кто сказал, что в шоковом состоянии некоторое время ничего не чувствуешь? Бред! Чувствуешь! Причем все и сразу! Жуткий спазм, хруст ломающихся костей ты еще слышишь. И милосердный обморок приходит не сразу, только когда мозг уже не способен справиться с волной боли.
Голоса со всех сторон, словно в Макдоналдсе в обеденное время. И надо же.. все это по мою душу. Сирена воет над самым ухом. Кто-то трясет за плечо. Кто-то орет на того, кто трясет меня за плечо. Еще несколько минут назад я хотел осознания собственной материальности. Получил? Спасибо вам высшие силы, вы столь замысловато исполняете мои невысказанные желания...
Ни с чем не сравнимый больничный запах. Богатый коктейль медикаментов вперемешку с старательно скрываемым запахом мочи, старости и смерти. Да, у смерти есть запах. И чувствуют его лишь те, кто столкнулся с ней лбом, извинился и, сделав вид, что ничего не произошло - прошел мимо.
- Как вы себя чувствуете? - условно вежливо поинтересовался дежурный врач во время обхода.
- Как жертва ДТП с открытым переломом. - ответил я и доктор убрался. В целом его мало волновало как я себя чувствую. Просто условности. Он спрашивает - я отвечаю. Ему по сути все равно что именно я отвечу. Я мог бы сказать что чувствую себя как Безумный Шляпник на премьере "Алисы в стране чудес" и он ответил бы "понятно".
Один раз приходил водитель того седана, которому "посчастливилось" меня сбить. Вот уж кому было в самом деле важно, что я отвечу. Ему и его страховой компании. Это так.. социально. Удостоверившись, что я не намерен устраивать ему неприятности - он наконец соизволил лишить меня радости лицезреть свою лоснящуюся от пота рожу.
Дни семенили один за другим, словно крысы с тонущего корабля. Серые, суетливые, похожие один на другой. Если бы не звонки из дома стало бы совсем тоскливо. Вот еще если бы при каждом разговоре мне не напоминали про потерянную работу.. но это уже совсем нереальные запросы.
Через неделю я стал сходить с ума от скуки. Много занятий в стенах подобного учреждения придумать сложновато и я переключился на изучение пациентов.
Бабушка Нюся, которая ходит по коридору с видом опальной царевны. Гордую осанку правда немного портит радикулит, но ее такие мелочи не страшат. Истинная аристократия выдерживала и не такое. За неделю так и не понял что ей поставили. Ну не с радикулитом же она лежит в больнице в самом деле! Крайне одинокий человек. В часы посещений она возвращается в палату и делает вид, что читает. А сама то и дело поглядывает на дверь. При мне ее никто так и не навестил.
Дед Остап. Это прямо карикатура на отечественных дедов всея Руси. Огромный красный нос с крупными порами и весь в прожилках. Седая, почти белая, борода с усами. Обширные щеки и маленькие поросячьи глазки. Ему бы еще красную шапку, посох, мешок с подарками и билет до Великого Устюга. Хотя нет, не сезон.
Добрейшей души женщина, тетя Люся. Чем-то похожа на мою мать. Она вероятно думала, что яблоки ускоряют процесс костной регенерации, ибо скрамливала мне их в огромных количествах. Не хотелось расстраивать, давился, но ел. Дочь к ней приехала всего один раз и то не надолго. Они сидели в коридоре, мать что-то энергично вещала, а дочь безрезультатно пыталась сделать вид, что ей интересно. Вспомнил свои разговоры с родными и пошел курить.
Про других даже не запомнилось ничего толком. Только то, что все они одинокие, искалеченные люди, которых слегка подлатают циничные безучастные врачи и которые снова вольются в череду бесцельных пустых будней. Стоит задуматься почему я так хорошо вписался в эту компанию моральных инвалидов.
В свои 24 года я умудрился скатиться на самое дно общества. Нет, я не сторчался, не спился и не бывал в исправительных учреждениях. Просто все мои одноклассники, одногруппники давно женились, завели детей, собак, отношения. А я остался на уровне первого курса колледжа. Иногда посещала мысль, что я изгой общества, и что оное не способно вдолбить мне в голову свои принципы. Я не хочу детей, не способен на отношения, а собак попросту боюсь. Единственное что от меня добился социум так это то, что я стал рабочей единицей в его двоичной системе. А с недавних пор - нулем.
Его я увидел случайно, в окно, сидя на лестничной клетке с сигаретой в зубах. Строгая на вид женщина катила перед собой кресло, медленно и размеренно, словно сидящий в нем человек хрустальный. Он себя таковым впрочем не считал, судя по выражению лица. Почему-то вспомнилось, как друг говорил, что когда у меня такое - становится страшно. Презрение, отвращение, скрываемая ненависть ко всему что он видит - от такого захотелось если не бежать куда глаза глядят, то хоть спрятаться понадежнее пока не отпустит. Не знаю что именно зацепило, может как раз именно такое отношение. Или то, что он красив как.. ну ангел тут для сравнения явно не годится. Словно демон, изгнанный из преисподней за чрезмерную жестокость, граничащую с жестокость Владыки Ада. Там внизу ведь тоже конкурентов не любят.
Все следущие дни я не знал покоя. И вот что странно, так это именно то, что мало в этом мире вещей способных так меня расшевелить. В силу своей некоммуникабельности, а это именно так, не смотря на то что в резюме я всегда писал обратное, я не способен налаживать отношения с окружающими по собственной инициативе. Но тут я был прямо таки в ударе. Еще несколько дней я убил на то, чтобы вкрадчиво и между делом выяснить кто он такой, что с ним стряслось и вообще все, что только можно об этом человеке. Мед.персонал сначала был немногословен, но нашлась одна неопытная медсестричка с блестящими глазами влюбленной дурочки, которая охотно выложила все что ей известно. Вероятно потому что ей самой давно хотелось поделиться с кем-то своими познаниями-переживаниями.
Он оказался дьяволом во плоти. Начальника отделения начинало трясти с самого утра в день когда его привозили в больницу на прием. Любого с кем он общался - способен вывести из себя, довести до слез, покончить с собой и т.д. Милейшей души в общем-то человек. С именем хуже. Врачебная тайна, знаете ли. Но после приподнесенного подарка, в виде все тех же яблок, хоть тут от них польза, мне удалось выяснить все у той же медсестры, что зовут его Клод. Без фамилии, но уже хоть что-то. А вот про женщину, что его везла удалось выяснить куда как больше. Мариса, неотступная его хранительница и спутница. Всех кого он доводил до белого каления - она потом приводила в себя. Этакий громоотвод. Строгая на вид, она на самом деле добрая, внимательная и с безграничным запасом тепрения. Сущий ангел, как ни смешно. И на закуску мне выдали еще одну врачебную тайну - Клод инвалид пожизненно. Тяжелая травма поясничного отдела позвоночника, после аварии, не операбельна. И шансы, что он когда-то сможет ходить стремятся к нулю. Озвереешь после такого диагноза, не мудрено.
Казалось бы, узнал что хотел. Должно меня было отпустить уже, да не тут-то было. Мне хотелось добыть еще информации и в конце концов ощутить на себе тлетворное влияние общения с этим человеком, но судьба вероятно решила вылечить меня от подобных мазохистских заскоков. Пора было снимать гипс и высвобождать койко-место.
Прошло несколько месяцев прежде чем я смог ходить без костылей, без трости и вообще ходить. Как прежде. И не ловить сочувствующие взгляды. Работа курьером мне правда была теперь противопоказана, ибо лишние нагрузки на ногу давали о себе знать ноющей болью по вечерам. Я уже почти забыл про больницу и свой неестественный интерес к тому человеку, влился в серость будней. Мать снова начала нудеть изо дня в день про работу. И мне ничего другого не осталось, как перестать изображать из себя Вселенскую Скорбь и окунуться в мир пролетариата. Первые два собеседовании были похожи на круги ада. Телефон, список клиентов, товар. Товар, список клиентов, телефон. От одной мысли что я по 8 часов в сутки буду сидеть перед серым пластмассовым уродцем офисного типа, отвечая на тупые вопросы и пытаясь не послать клиентов в задницу приводили меня в такое уныние, что следущие несколько часов после собеседования я просиживал в ближайшем дворе, пытаясь слиться с растительностью, а по возвращении домой приводил столько аргументов "против", что убеждал мать в том, что "не стоит". И достиг в этом просто непревзойденных успехов. Так могло продолжаться еще очень долго и продолжалось бы не наткнись я на этот форум. Какими путями меня туда занесло до сих пор не пойму.
"Мне хотелось покончить с собой.. он не человек."
Почему я тогда увязал эту фразу с ним - не пойму, интуиция. Но я вчитался дальше и убежденность моя возросла.
"Я думал, что это будет просто.. ну чего сложного в том, чтобы перетаскивать его из постели в кресло и обратно? К тому же там неплохо платят. Наверное за нервы. Нервы там нужны крепкие."
После кучи пустых и бессмысленных комментариев, типа "держись" и "бывает и хуже" автор поста прямо таки потоком вылил все что накопилось. И накопилось судя по всему не мало.
"Урод. Моральный и физический. Лучше бы он сдох тогда, всем было бы проще!"
Я побил все рекорды по скорости регистрации на форуме. А следущие несколько часов сидел и ждал ответа на свое сообщение, пока автор не появится снова в сети. Автор появился и достаточно прохладно сообщил, что не мое это дело о ком речь. Тут во мне видимо проснулся психолог и парой фраз я смог его вывести на нужный лад. После очередной волны жалости к себе, бедняга все же выдал достаточно точно описание своего мучителя и сомнения не осталось.
Следущим утром я уже сидел у телефона, повергнув мать в недоумение. После фразы "там хорошо платят" она успокоилась, удовлетварившись такой мотивацией. Ответили почти сразу, вежливо поинтересовавшись откуда я узнал про вакансию, встречу назначили на вторую половину дня. Было страшно. Страшно и интересно. И стало еще страшнее и интереснее, когда я узнал, что собеседоваться прийдется "в полевых условиях", то есть прямо в доме где предстоит работать.
На негнущихся, словно два солевых столба, ногах я прошел в это чудо архитектурной мысли. Не думал никогда, что подобные особняки еще существуют в городской черте. Немного легче стало, когда я увидел Марису. Сразу вспомнилось все, что про нее поведала та медсестра. Она улыбнулась тепло и предложила присесть.
- Вы раньше работали сиделкой? - все еще улыбаясь, как показалось даже почти искренне, спросила она.
- Нет, но хочу попробовать. Не думаю, что это настолько сложно, чтобы я не справился.
- Вы правы, это не сложно. Сложность в другом. - тут она выдержала паузу, но не дождавшись вопроса продолжила. - У хозяина очень сложный характер.
- Я наслышан. - я тогда надеялся, что взгляд получился достаточно выразительным. Вероятно получился.
- Тогда мне хотелось бы знать, раз вы в курсе, почему?
- Именно поэтому. Трудности меня не пугают. Скорее наоборот.
Наверное это было странно. Наверное я говорил не то, что должен был. И наверное на этом мое собеседование и закончилось бы, потому что социум не принимает подобных мотиваций. Ему скорее проще принять, что я хочу получить за свою работу кучу денег и что мне важна репутация, а с рекомендациями с ТАКОГО места работы меня как сиделку с руками и ногами везде оторвут. Любая из этих причин могла бы быть верной, но не истинная. И как ни странно, Мариса не выпроводила меня, а только грустно улыбнулась и кивнула. Бинго!
- Тогда давайте не будем тянуть. Вы приняты на испытательный срок. Надеюсь вы сильны настолько насколько кажетесь. Вы готовы приступить к работе уже сейчас?
- Конечно! - внутренне я ликовал, все еще не веря своей удаче. Только потом мне пришла в голову мысль, что стоило спросить сколько мне будут платить.
- Клод? - едва слышно позвала Мариса, когда мы вошли в комнату. Кресло было повернуто к окну. Было так тихо, что казалось, будто оно пустое. - Клод, этот мальчик твой новый помощник.
Пока мы шли, она сказала, что он терпеть не может слово "сиделка" и предпочитает, чтобы за ним присматривал именно "помощник". Она вообще очень лаконично и ёмко поведала мне что и как. Заодно и познакомились.
- Его зовут Ник. - продолжила она, так и не дождавшись реакции. - Ник, будь добр, отвези его в сад. Ему нужен свежий воздух.
- Что мне нужно - я предпочитаю решать сам. - я наконец-то услышал его голос и у меня по шее побежали мурашки, до спины правда не добрались потому что в эту секунду по ней потек холодный пот. Хриплый тенор, словно рокот водопада в ущелье. И каждое слово пропитано желчью и злобой. - И меньше всего мне нужен очередной слабонервный.. мальчик.
От этого "мальчика" захотелось его придушить. Но я вспомнил зачем я тут и к удивлению Марисы, все это время не сводивший с меня глаз, взял себя в руки и сделал несколько шагов вперед.
- Мариса права. Свежий воздух пойдет вам на пользу. - почти спокойно сказал я и внутренне себе заапплодировал. Катить кресло оказалось не сложно. Кто-то явно позаботился, чтобы оно двигалось плавно и колеса не скрипели. И вес того кто в нем сидит совсем не ощущался.
Мариса шла впереди. Я пытался подражать ее манере катить инвалидное кресло. Без рывков, не сильно ускоряясь, не виляя не поворотах. Поворачивать тоже, кстати оказалось не сложно. Сложность была в том, чтобы не заблудиться на обратной дороге. Внутри дом оказался куда больше, чем мне показалось с улицы. Наконец мы добрались до задней его части и я выкатил кресло через широкие стеклянные двери на асфальтовую дорожку ведущую вглубь сада. О, сад поразил меня особо, так что я даже перстал ощущать раздражение Клода, витавшее в воздухе в такой концентрации, что его можно было нарезать и намазать на хлеб. Правда блаженство от созерцания этой неземной красоты разбилось в дребезги, когда Мариса деликатно кашлянула и собралась уходить. На мой немой вопрос она жестом показала оставаться с Клодом. Вот тут-то и начиналось самое тяжелое испытание.
- Что вы маетесь, юноша? Если вы не заметили, у вас за спиной скамья. Или вам доставляет удовольствие демонстрировать калеке свою способность самостоятельно ходить?
Мне захотелось провалиться сквозь землю. Но я молча сел на скамейку и принялся изучать носки своих кроссовок.
- Что вас сподвигло совершить столь опрометчивый поступок? - словно бы ни к кому не обращаясь, спросил он. - Вы ведь понимаете, что ни один здравомыслящий человек вашего возраста не согласится присматривать за инвалидом? Или вы с себя к здравомыслящим не относите?
- Нет. - я чувствовал себя слабоумным, потому как не нашелся что еще ответить. И ведь он прав. Нормальный человек таких глупостей не вытворяет. А все любопытство. Чтоб его.
- Вот как. - задумчиво протянул он и чуть повернул голову. Мне даже не надо было отрываться от любования своей обувью, чтобы почувствовать этот взгляд. - Я не думаю, что мне понадобится помощник, не отягощенный интеллектом.
- Я не думаю, что у вас есть выбор. - зачем-то ляпнул я. Честно, это произошло помимо моей воли и я внутренне ужаснулся, что за этим последует. Следущие несколько минут показались мне часами. И я все ждал кары небесной.
- Вы правы, юноша. Выбирать мне не приходится. - едва слышно ответил он, отвернувшись. И от боли, прозвучавшей в его голосе, мне захотелось украсить собой ближайшее дерево. Тот человек, что завладел моим воображением, что затмил собой все - должен быть язвительным и безжалостным, доводить всё и вся одним словом, а то какое же он исчадье ада? Но никак этот человек не может быть ТАКИМ. Не должен он быть измучанным и.. жалким.
- Простите, я не это имел ввиду..
- Ответьте, юноша, почему именно вы здесь? - перебил меня Клод. И почему-то я был уверен, что все мои заготовленные оправдания он отметет сразу. Поэтому я молчал. - Я жду.
- Я видел вас в больнице. - ответил я, когда понял, что он в самом деле ждет. Что это объясняет я и сам не понял, но надо же было сказать хоть что-то.
- Я вас, как ни странно, тоже. У вас, кажется, была сломана нога. Почему вы ЗДЕСЬ?
- Потому что.. - и что тут скажешь? - ...хочу быть здесь.
- Странное желание и ничего не объясняет. Любопытство, быть может? - я внутренно сжался. - Или вы решили, что мне нужна ваша жалость?
- Нет! - слишком быстро ответил я. - Не жалость.
- Значит все таки любопытство.. - протянул он и замолчал, словно бы удовлетворившись ответом. - Отвезите меня в дом. Хватит с меня свежего воздуха на сегодня.
И снова это размеренное течение дней. С той лишь разницей, что не в больнице, а в доме богатого, в чем я уже успел убедиться, и крайне несчастного человека. Он почти не говорил, а когда говорил, я ощущал себя мелким и незначительным. Человек в инвалидном кресле каждой фразой втаптывал в грязь, размеренно и качественно. Однако же продолжалось это недолго. Испытательный срок в самом деле оказался испытательным и видимо удостоверившись, что я не собираюсь сбегать - он сдался. Ну то есть как сдался... его высказывания были все так же ядовиты, но концентрация яда явно снизилась. Или просто я выработал иммунитет.
Мариса все никак не нарадовалась. Мне все же удалось убедить ее, что я уже могу справиться и без ее помощи какое-то время. Особого умения не требовалось - молчаливо находиться рядом и оперативно реагировать, когда Клод изволит.. дальше списком. Изволит прогуляться в саду, изволит отобедать, изволит отправиться спать. В последнем случае мне в обязанности вменялось максимально беспрестрастно переместить его из кресла в заранее прогретую кровать. Наслушался же я в первые разы относительно моих умстенных способностей, когда еще не знал точно что нужно делать и в какой последовательности. Руки дрожали, глаза не знал куда деть. Ох как же изощренно он язвил и издевался. Но я справился. Не уронил, не навредил и не расплакался от обиды, хотя очень хотелось. Клод тогда так выразительно посмотрел и в обычной своей манере выдал "можете быть свободны, юноша". Волю слезам я дал только, когда нашел самый темный угол в саду, который чуть ли не с первого моего дня стал моим убежищем. А на следующее утро я был спокоен и собран, чем похоже немало удивил своего нанимателя. Удивил и обрадовал, как я свою надеяться, потому что тогда первый раз увидел его улыбку. Или то, что очень напоминает улыбку. В любом случае именно тогда я понял, что теперь я безраздельно принадлежу этому человеку. Правда не осознал еще насколько все плохо.
В одно прекрасное утро Мариса отозвала меня в гостинную, "на ковер", то есть на чай с печеньками. Она иногда устраивала такие посиделки, чтобы в очередной раз с облегчением убедиться, что кромольные мысли, ака "бежать, бежать куда глаза глядят, подальше от этого дома", не посещают меня. Я добросовестно расписывал как все прекрасно, как мне тут нравится и клятвенно заверял, что предан господину всей душой и собираюсь остаться в этом чудесном доме до конца дней своих. Мариса горячо кивала, а потом гладила меня по голове с совершенно непередоваемым выражением лица. С такой нежностью на меня даже матушка не смотрела никогда. В этот раз правда помимл стандартных вопросов и уверений меня ждал сюрприз.
- Ник, я хочу быть уверена, что ты справишься. Моя дочь... она вот-вот родит. - начала было она и надолго замолчала. Предполагалось, что я дальше сам должен догадаться? Не догадался. Для меня шоком было, что у Марисы есть дочь. Дочь, которая вот-вот родит. Мне всегда казалось, что для нее есть только один ребенок. - Мне нужно будет уехать ненадолго. Это в другом городе. Ты.. сможешь один тут?
И я не нашелшся что ответить. В очередной раз заверить ее в своей преданности - она знает. Справлюсь ли я в самом деле?
- Здесь есть гостевая комната. Там все необходимое. Клара уже приготовила ее, хотя я и не знала согласишься ты или нет. Это всего на неделю. Может я и раньше вернусь.
- Я согласен. - наконец-то нашел в себе силы ответить я. Согласен, согласен, согласен. Тысячу раз согласен! Целую неделю быть рядом, иметь право быть рядом. Заменить ему Марису. Незаменимую Марису, которую он подпускает к себе ближе всех. Которой он доверяет. Но тут настроение пошло на убыль, потому что за то недолгое время, что я работал в этом доме, я лучше всего прочего усвоил, что мое воображение никогда не совпадает с действительностью. И Клод всегда ведет себе не так, как я себе это представляю.
- Вот и славно, мальчик. Теперь я спокойна. Я уезжаю сегодня вечером. С завтрашнего утра дом в полном твоем распоряжении. - она привычно погладила меня по голове и улыбнулась. Тепло и понимающе.
Да, тогда я пожалуй даже если бы напряг все свое воображение не смог бы представить что меня ждет. И как все это переносила Мариса? Одно дело приезжать рано утром, выполнять свои обязанности и уезжать вечером. Другое - жить в этом доме. Лежать в гостевой комнате, которая расположена через дверь от его спальни. Лежать, хлопать глазами и не иметь возможности унять бешено колотящееся сердце. И фантазии еще... мда, фантазии, после которых мне не хватало сил даже поднять на него взгляд. Не замечал за собой раньше такого пристрастия. Он по большей части молчал и только кривился точно от зубной боли, когда я очень уж долго его разглядывал. Тогда я вспоминал где я и с какой целью, и отводил взгляд. Это было прекрасно и невыносимо. Однако становилось хуже. Прошла неделя, а Мариса не вернулась. Она звонила каждый день, утром и вечером. Проверяла. И успокоившись, что у нас все "нормально", заверяла, что скоро вернется. Но то ли ее дочке неправильно поставили срок, то ли что-то пошло не так, но она все не рожала и не рожала. Мариса терзалась и чуть не плача говорила, что вот-вот вернется.
- Все в самом деле в порядке. Господин в добром здравии и кажется в неплохом расположении духа. Не переживайте так. Ваша дочь сейчас нуждается в вас куда больше. - заученно отвечал я ей. И она на время успокаивалась.
К середине следующей недели я почти сломался. Толком не высыпаясь, измученный собственным воображением и преувеличенной холодностью Клода, который кажется даже привычное приветствие выдавилвал из себя с трудом - я пришел к нему на разговор. Ну то есть собрал все свое мужество в кулак и вошел к нему в спальню, а потом все мои заготовленные фразы вылетели из головы. Было от чего. Клод сидел уронив голову в ладони и спина его содрогалась от беззвучных рыданий. Пол ушел у меня из под ног. Побив олимпийские рекорды по бегу на короткие дистанции, я оказался у его кресла и упал перед ним на колени. Он словно окаменел, даже кажется перестал дышать и спустя несколько мгновений я услышал его "убирайся". И любой здравомыслящий человек так бы и сделал.. но как выяснилось в самом начале - я таковым не являюсь. Несмотря на его вялое сопротивление я прижал его к себе и провел ладонью по волосам. Еще какое-то время он пребывал в шоке от моей наглости, а потом отбросил меня одним стремительным движением, так что я пролетел еще несколько метров и больно ударился головой. Перед глазами еще плыли разноцветные круги, а в ушах стоял звон, когда я услышал:
- Вы уедете как только вернется Мариса. Выйдите вон.
Словно в бреду я поднялся и, пошатываясь, вышел из комнаты. Из комнаты, в которой остался человек, который меня теперь ненавидит и которого я люблю. Теперь я мог себе в этом признаться.
Следующие несколько дней стали пыткой. Клод не произнес ни слова и безропортно позволял мне делать все необходимое. И каждую секунду я чувствовал на себе его раздражение и ненависть. Черную и обжигающую. А еще через несколько дней приехала Мариса и после недолгого разговора за закрытой дверью молча выдала мне конверт с деньгами. Денег, кстати, оказалось гораздо больше, чем нужно. Мы тепло попрощались и я ушел. Ушел, чтобы не наложить на себя руки там же. Чтобы не выть в голос в доме человека, который и так считает меня ничтожеством. Я раньше думал, что знаю что такое боль? Ох как же я ошиблся! Вот тогда я осознал наконец насколько эта боль может быть разрушительной.
Не помню как я добрался до дома. Мелькали лица, мама с восхищением заглядывающая в конверт, брат с усмешкой похлопывающий по плечу и вот я наконец в тишине. В тишине и одиночестве. И тогда я дал волю слезам. Вот только боль не ушла. Стало немного легче, немного прояснилось в голове, но боль никуда не делась. Впилась своими лапками-проволочками в сердце и кажется собралась остаться там навсегда.
- Сходи в магазин. Хлеба нет. Деньги на столе. Последние деньги. - с нажимом произнесла мама и демонстративно ушла в комнату. Было неприятно, но внутри все вымерло с того дня, так что я только пожал плечами, взял со стола деньги и пошел собираться. В чем меня обвиняли непонятно. Брат уже несколько лет "ищет работу", периодически уходя в запой и ничего. Мать на него орет конечно, но дальше дело не заходит. А стоит мне остаться без работы, как я становлюсь врагом номер один и предметом упреков и кивков в сторону двери. Несправедливо как-то получается.
Недружелюбный кассир, быдло рожи в магазине и страшненькая девочка плаерщица у выхода, неумело строящая мне глазки. Тошно было от всего вокруг. Словно пустоту в душе заполнили грязными половыми тряпками. Я тогда еще подумал, что в таком состоянии наверное и совершают самоубийства. Но мне не пришлось. Судьба решила все за меня.
- Эй, пацан, дай закурить. - в темноте, хрипло, с издевкой. Все по канону.
- Не курю. - ответил я. И ведь в самом деле, бросил ради... хватит! - Отвали!
- Слышь, за базаром следи. - огрызнулся для порядка голос и рядом с ним кто-то подленько хмыкнул.
- Да пошел ты! - самоубийство, да? Тогда мне казалось это выходом.
А потом меня долго и методично избивали. По лицу, по почкам. Кажется не пропустили ни сантиметра. Я не отвечал - зачем? Их двое и они искали драки, впрочем как и я. В ход шли кулаки, потом они отлично поработали ногами, а потом раздался хруст, испуганное "ой", металический звук упавшего рядом со мной предмета и удаляющиеся шаги. Из положения лежа я видел валяющийся рядом лом с потеками крови, моей крови, а ниже пояса разливался неприрвычный холод. Вот значит как? Что ж, усмыхнулся я про себя - я это заслужил. Свет стремительно мерк, а перед мысленным взором стояло лицо одного единственного человека.
Приходил в себя я долго. Очнулся с трубкой во рту и чуть не задохнулся, пытаясь ее вытащить. Мне что-то вкололи и я снова отключился. В следующий раз я обнаружил рядом с больничной койкой мать. Ее лицо было заплакано и при виде меня очнувшегося она начала рыдать в голос. Снова. Это быстро надоело и я решил проверить насколько все плохо. Все было и в самом деле отвратительно. Двойной перелом левой руки, пара сломанных ребер, черепно-мозговая и... перелом позвоночника с полной потерей чувствительности. Без шансов на реабилитацию. Тогда я долго плакал и смеялся одновременно, так что мне вызвали психиатра. Тот покачал головой и ушел. Меня оставили одного. Совсем. Даже мама ушла. Только напоследок сказала что-то про то, что можно жить и так, и что работу мы мне найдем - буду делать что-то руками. И это моя мать? В самом деле? Тогда я остро жалел, что она не такая же как Мариса. И что рядом нет Марисы.
С того дня я ушел в себя. Ел, когда заставляли, спать вообще перестал. Мне прикатили каляску, которая так и простояла почти неделю. Потом ко мне приставили сиделку, которая подошла к своей задаче с завидным рвением и я сделал над собой усилие, только чтобы она замолчала, и перетек в эту коляску. Чем поверг ее в состояние нописуемой щенячьей радости. Надо же, "безнадежный" ее послушался! Я даже усмехнулся про себя, вот что значит быть таким как он. Доводить всех до белого каления, а потом наблюдать как они радуются такому малому послаблению. Да, пожалуй я все время сравнивал себя с Клодом. И от этого мне хотелось повернуть время вспять. Все делать иначе, все изменить. Не войти в ту комнату, сдержать себя и не показать вида, что я видел его... таким. Сейчас, когда я сам инвалид, беспомощный, нуждающийся... жалкий. Однажды сиделка, имени которой я так и не узнал, застала меня плачущим и я на нее наорал. Так что она долго не появлялась. И мне даже стало ее жаль. Вспомнил каким был сам.
Из больницы меня не выписывали, говорили что помимо травмы позвоночника опасения вызывает и гематома в голове. Невропатолог назвал ее бомбой замедленного действия. Мол она может сдетонировать и я стану овощем - в лучшем случае. В лучшем?
Мать сначала стала приходить реже, а потом перестала совсем. Звонила иногда моему врачу и интересовалась не скончался ли я еще? А потом вздыхала с облегчением и прощалась. Наверное начала уже клянчить деньги у знакомых на мои похороны. Которые брат потом пропьет, если найдет. А виноват буду я.
Впрочем все это стало мне уже не важно. Временами я стал спать с открытыми глазами. Или не спать, а уходить в себя настолько глубоко. Первый раз перепугал сиделку так, что она даже врачей на уши поставила. Меня из этого состояния вывели тогда. Но это стало происходить все чаще. Мне стало все равно - кормят меня с ложечки или моют как ребенка, лежу я в своей палате в луже мочи или меня катают в каляске по парку. Только иногда я приходил в себя, чтобы понять, что не имеет значения жив я или нет. Всем все равно. Я обязанность. Баг, который будет удален при следующей проверке системы.
- Простите, но он теперь почти всегда такой. Вы его знаете? - уже ставший привычным голос сиделки.
- Да, знаю. Или нет... Вы не оставите нас? - как я мог забыть? Удаляющиеся шаги. Двое. Значит и Мариса тут была. Видела меня таким. И он видит. Помимо воли по щеке скатилась слеза. - Ник... что с тобой стало...
Шепотом, словно боясь разбудить спящего. А пальцы на щеке теплеют.
- Простите меня. - слова с трудом проталкиваются сквозь потрескавшиеся ставшие чужими губы. Его рука в моих волосах и все вокруг плывет, так что я никак не могу увидеть его лицо. - Я скучал..
- Тише, тише... я рядом. - снова шепотом. Он никогда не был таким.. добрым? Близким? Или это все потому что я теперь такой же? Жалкий и беспомощный. Что со мной стало? Мучает... любопытство? И кажется последние слова я произношу вслух, потому что его рука отдергивается. - Нет, это не любопытство.
- Значит жалость? - едва слышно как мне кажется спрашиваю я, потому что боюсь услышать ответ. Боюсь и надеюсь.
- Нет. И не жалость тоже. Посмотри на меня! - не просьба, а приказ. И против воли я смотрю, сквозь пелену слез, напрягаюсь и фокусирую взгляд на его лице. И то что я вижу - нет этому объяснения. А потом он наклонился молча, не прерывая зрительного контакта, и взял мою руку в свою. И от этого простого движения мой мир вернулся. Весь и сразу, словно я долгое время провел под водой и вот-вот должен был задонуться, как вдруг появился он. Человек, который спас меня. Человек, который мне нужен и которому, как я надеялся, нужен я. Он кивнул в ответ на мой немой вопрос, нужен, и улыбнулся. Улыбнулся по-настоящему, от чего на душе стало тепло и легко.
Так и застали нас вернувшиеся Мариса и сиделка без имени. Двое держащихся за руки, в ивалидных креслах, связанных одной судьбой и одной бедой.
Двое счастливо улыбающихся безнадежных калек.